В метро воспитанный Лешка принципиально не садился никогда -- а чего садиться, если все равно придется место уступать? Он по привычке удобно оперся о боковой поручень, и полез было за чтивом, но тут его взгляд упал на парня, стоящего напротив. Это был Лешкин бич -- обращать внимание на красивых и фигуристых. Не на телок, как вроде бы полагалось, а на парней. Себе объяснял, что типа разглядывает модные шмотки -- самому так одеваться было не по карману. А хотелось, конечно...
Этот стоял -- взгляд сам тормозился: необычная внешность, яркая. На загорелом лице темные сросшиеся брови, а волосы совсем светлые, стрижка короткая, почти "под ноль". Татуировка на мускулистом плече прикольная: какой-то эльфийский узор. Прикид такой... супер-пупер, одни кроссовки серебристые на "столько нету" тыщ потянут. Фигура классная -- Лешка каждое утро гантели в общаге тягал, но так и не накачал себе рельефных "кубиков", оставался жилистым и худощавым. Да разве же на столовском питании накачаешь? А еще, говорят, чтобы мускулы росли, анаболики нужны и эти... стероиды. А от них проблемы потом всякие, ну, -- мужские. Пробовал на первом курсе в спортзал ходить, но бросил, когда один местный качок в раздевалке быдловато спросил его: "Чё уставился?!"
Бровастый стоял и читал книжку -- на обложке было написано что-то алыми буквами, а под ними -- торс голого мужика. Лешка украдкой пригляделся: "Гей-проза 2008". Ничего себе!
Нет, сказать, что Лешка в свои девятнадцать имел к геям какое-то отношение, никак нельзя, -- чтобы он, да с парнем, да еще чего, бред какой-то! Ну, правда, целовался один раз. Но это было давно, еще в школе, на спор.
У них на потоке учился один такой, женственный, -- вечный повод для всяких обидных шуточек. В насмешках Лешка особо не участвовал, даже в глубине души бедолагу жалел, но старался избегать, хотя тот был с ним вполне вежлив и приветлив. Даже слишком. Никто это чудо не уличал ни в каких таких "делах", разве что походка забавная: "пока-пока-покачивая бедрами под шляпой". И взгляд -- долгий, вязкий какой-то, смущающий. Вроде в глаза смотрит, а чувство, что у тебя ширинка расстегнута. Неприятный взгляд. Нормальные пацаны так не смотрят. Само собой, держаться от таких надо подальше. А каких -- таких? Внятно и не объяснить. Простота Лешкиного внутреннего устройства требовала, чтобы все было разложено по полочкам, без непоняток. Здесь, допустим, я и мои друзья, там -- эти, странные, с вязкими взглядами. Вот только места для красивых парней в стройной системе не находилось. Во что их ни заворачивай, как ни запрятывай -- торчат, мешают и так и норовят на голову бухнуться.
Лешке собственная внешность совсем не нравилась: худой, чернявый, смуглый -- в детстве цыганенком звали, -- но, видать, что-то было такое, если девчонки на него западали "на раз". Малость диковатый, конечно, и шрама на верхней губе стесняется, зато на гитаре играет классно, и поет задушевно. Есть такие ребята -- им и делать ничего не надо, все равно всем нравятся.
Гулять и целоваться с одноклассницами он начал еще с четырнадцати лет, куда-то ж надо было деть этот... "юношеский гиперсексуализм". Стояло так, что в школе к доске иной раз было стыдно выйти, приходилось "пару" получать. Обидно, урок-то знал! Когда к окончанию школы томление достигло предела, все получилось с соседкой по дому, веселой девахой, лет на пять старше. Мать еще про нее всякое говорила. Но даже если и не слушать никого, -- да Леша и не слушал! -- отнестись к этой огневушке-поскакушке как-то очень серьезно и в голову не пришло. Так что соседка первой была отправлена на воображаемую полку с табличкой "Мои женщины". А уж когда в институт московский поступил, совсем от нахлынувшей свободы с катушек слетел -- девки его просто на сувениры раздирали. Особенно после того, как слух прошел, что из-за него две подружки в женском туалете подрались.
Так что и с девками он зажигал, и учился на "хорошо" и "отлично". Везде, пострел, легко поспевал. Но не покидало Лешку ощущение, что круговерть его немудреной жизни похожа на черновик. Вроде все делал правильно, ну, как по инструкции, без настоящего драйва. А самое главное было впереди, словно начисто переписанное и заверенное у нотариуса. Но в чем это главное заключалось?
Красавец все читал и трогал сережку в ухе -- какую-то необычную, блескучую. Когда он бросал на Лешку внимательный взгляд, тот моментально делал морду тяпкой и хмурился, мол, "чего пялишься?!"
Строжился, строжился, да и не заметил, как уж вот и конечная замелькала в окнах вагона. Лешка направился к дверям, вычисляя, успеет ли он на последний автобус или опять придется пёхом до общаги. Парень захлопнул книжку и встал за ним. Совсем близко, между прочим, встал. Козлиная рожа! Но, почувствовав спиной тепло мужского тела, Лешка вздрогнул, и сердце забилось чаще. В темном стекле он видел взгляд, легкую улыбку и, как завороженный, не мог отвести глаз. Стоял, будто аршин проглотил. Главное, вагон-то совсем пустой -- полночь! Надо же, как засмотрелся, даже не заметил, что кроме них и нет никого. Сердце бухало так, что заглушало стук колес.
Леха пулей вылетел на перрон и... нет, не помчался -- малодушно стал рыться в рюкзачке -- "блин, как девка в сумочке копаюсь!" -- а сам все пытался боковым зрением поймать парня. Тот не спеша пошел было к эскалатору, но замедлил шаг... Оглянулся. Их глаза наконец-то встретились.
"А вдруг подойдет?" -- пронеслось в голове. -- "И что сказать? Что ему вообще надо?!" -- и Леха от волнения чуть не с головой зарылся в рюкзак. А незнакомец прислонился к колонне и стоял, не отводя глаз, и столько было в его позе спокойного достоинства... Легкая улыбка показывала, что он не просто так задержался. Или все-таки просто так? Вдруг встреча какая-то? Ага, в час ночи!
Наконец, Лешка, собравшись с духом и сосредоточенно глядя под ноги, прошел мимо и поехал вверх. Но почти наверху уже не смог удержаться -- оглянулся. Парня не было. Даже дыхание перехватило -- и куда мог деться?
Выйдя из метро, Лешка сел на лавочку и застыл столбиком, как суслик. Сентябрьская ночь еще была по-летнему теплой, но уже с легкой горьковатой прохладцей, без духоты. Вокруг вяло шевелилась стихающая столичная жизнь. Бомжи копались в урнах... Стайка местных ребят с бутылками пива что-то обсуждала, и то и дело слышалось громкое ржание. Припозднившиеся понуро застыли на остановке -- значит, последний автобус еще не ушел.
"Наверно, он проехал свою станцию и теперь ждет обратный поезд. Да уехал уже небось! Все, надо в общагу, -- закроют, проси потом впустить. И чего я, дурак, побежал?"
Вокруг все было привычным, знакомым, только тусклым каким-то. Лешка почувствовал себя как в детстве, когда на самом интересном месте мать вырубала телевизор и гнала спать. Не давал покоя взгляд незнакомца, словно сулил он что-то необыкновенное... Но все, странности закончились, пора забыть этот бред!
Человек, который -- ну, ни в какую! -- не вызывал законного возмущения, возник в дверях метро внезапно, вроде, еще секунду назад никого не было, и -- пожалуйста, идет не торопясь, озирается. А Леху заметил -- улыбнулся, уже широко, отметая всякие сомнения. Мир снова врубился как телевизор: серенькая рябь сбитого канала сменилась картинкой, стремительно набирающей сочный цвет и контрастность.
***************
-- Сань, прикинь: стою себе в вагоне, вроде народу особо нет, дай, думаю, книжку почитаю: недавно купил в "Индиго", какие-то рассказы гей-писателей. Ничё, прикольно... А, ты читал! ... Ни сюжета, говоришь, ни стиля? Ах, да, ты же тоже пишешь! ... Не взяли твои рассказы? Вот суки! ... Нет, сама по себе "голубизна" интересна так же, как сковородка: пока жарить не начнешь... Чё ржешь? А, да, каламбурчик получился!
Бац -- напротив встает барсик, симпатичный -- слов нет, совсем молоденький, и пялится на книжку -- название прочитал. Такой смешной, на лице все написано: ну, что ему интересно и стрёмно. А как я на него посмотрю -- сразу весь из себя строгий и равнодушный, все в окно да в окно, а сам украдкой меня разглядывает... Ну, да, я заметный...
А когда выходить уже, я за ним встал, почти прижался. Интересно, думаю, как отреагирует? Ничего, не отшатнулся, -- стоит, на мое отражение смотрит испуганно... Не, в вагоне уже никого не было, поздно. Ну, думаю, теперь и посмотрим, кто кого! Выхожу, значит, за ним и стою себе в сторонке, улыбаюсь как святочный Дед Мороз. А он в рюкзаке своем роется, будто ищет чего, а сам в мою сторону нет-нет, да и глянет. Потом как побежит: тоже, видать, проверял, что делать буду. А я и стою себе. Никуда ты, птица моя, не денешься, а если денешься, то так тебе и надо! Подождал минуты три, подхожу к эскалатору -- и тут меня тоже заколбасило: вдруг и правда уйдет?! Кинулся вверх чуть не через две ступеньки! Выхожу, значит, из метро. Сидит тут как тут, цыпа! Глазенки таращит, переживает, а меня увидел -- даже под фонарем стало заметно, как покраснел. Я вообще-то не верил раньше, что люди вот так могут. Это у Дюма все: то краснеют, то бледнеют, прикинь? Думал -- "дюмовые рыдания", истерички средневековые... Гы... А он -- прямо как Асканио какой-нибудь, сидит пунцовый, хоть кино снимай... Ты чего, не читал?? У тебя не было детства! ... Уж я на этого Асканио... Щас, постой, зажигалку найду... вот она, моя хорошая... его, кстати, подарок! Но слушай!
Отдышался, подхожу. Как водится, прошу закурить, а он дернулся: не курю мол, -- и сидит, смотрит вдаль, как пионер-герой. Я же не знаю, в какую сторону ему идти, -- тоже сел рядом, типа устал. Что, говорю, так поздно колобродишь, мамка не заругает? А он в ответ: "не, я в общаге живу, она вот-вот закроется". Общагу эту я знаю, сколько раз у однокурсников там зависал! Пойдем, говорю, мне как раз в ту сторону, прогуляемся. Он идет, и у ларька вдруг тормозит: себе "колу" покупает, а мне -- зажигалку, прикинь! Мне даже неловко стало, мог бы и сам, да не допер: моя-то в кармане лежала, сам понимаешь... Гы... Протягивает, и опять глаза прячет. Тут-то наши руки и встретились... Торкнуло знаешь как! И пошли мы с ним рядышком, мне же тоже туда, если помнишь.
***************
Больше всего Лешка одновременно и боялся, и надеялся, что незнакомец, взяв зажигалку, скажет со смешком "спасибо" и простится на первом углу. Но, когда он чуть задержал Лешкину прохладную ладонь в своей теплой лапище, осенило -- не уйдет! И правда, тот крепко пожал руку и представился: Миша. Закурил, пошел рядом, стал вопросы всякие задавать: в каком институте, на каком курсе? откуда родом? как Москва?
Лешка отвечал, что, мол, в менделеевке, в РХТУ то есть, на втором, а родом из Ярославля. Москва классная, он уже не жалеет, что в Питер не поехал -- там все-таки климат сырой, и так бронхиты замучили.
А сам все поглядывал с возрастающей тоской на сияющую огнями общагу, наползавшую как "Титаник", где на всех этажах еще шкворчала ночная жизнь. Раньше Лешка видел эти светящиеся окна и прибавлял шагу, тянуло окунуться, да и -- дом, какой-никакой. Теперь же нисколечко туда не хотелось.
Дошли.
Миша вдруг сказал: "Я тебя проводил, а давай теперь ты меня, я чуть дальше живу, во дворах". Ну, Лешка чуть не вприпрыжку побежал, про закрытие общаги и думать забыл.
-- А вы кем работаете?
-- Слушай, давай "на ты", а то я себя дедом чувствую! Работаю в НИИ, физик-ядерщик. Нейтрино ловим -- никак не поймаем.
-- А я на силикатном учусь, это на физ-химе чем-то таким занимаются...
-- Да мне ль не знать, я его и закончил лет... эээ... пять назад. И общагу вашу хорошо знаю, там бабульки сговорчивые, если постучаться, так и откроют, мы с ребятами тоже часто полуношничали -- я тогда еще с матерью жил, а в общагу за свободной жизнью из дома сбегал. Хотя это давно было, может, сейчас какую грымзу посадили...
-- Да не, они и щас ничего, впустят. А здорово: вы... ты -- тоже, оказывается, менделеевец!
-- Лифшиц еще читает математику? А эта... эээ... Селиванова? Она и при мне уже совсем старенькая была.
-- Лифшиц на других потоках читает, у нас Азриэль, а Селиванова умерла -- портрет висит в "коридоре славы", но мы по ее учебнику учимся.
Опять дошли.
-- Вот тут я и обитаю. Может, зайдешь, -- чайку? Покрепче тоже найдется.
И тут Лешка испугался. Вспомнились взгляды в вагоне, улыбки всякие, книжки эти... придурошные.
-- Не, как-то неудобно, -- да и поздно совсем, а мне на первую пару рано вставать.
-- Тогда давай завтра встретимся, погуляем по городу, я тебе места свои любимые покажу. Записывай номер и позвони где-нибудь в пять, лады?
-- Угу...
Номер был записан, и повисло неловкое молчание...
Лешке было боязно идти в гости, а вот прямо сейчас попрощаться -- еще страшнее. "Назвался груздем -- лечись дальше". Прощальное рукопожатие затянулось: Лешка не смел убрать руку, только растерянно улыбался, а Миша все сжимал ее и указательным пальцем легонько гладил запястье... Все было странно, неправильно как-то, но волновало и притягивало против воли. Будто смотрел Лешка фильм -- с монстрами всякими, -- вроде страшно, а оторваться нет сил. И эта Мишина улыбка -- такая смешная! Передние зубы были крупнее прочих и делали его чуточку похожим на мультяшного братца Кролика... А еще один глаз слегка косил, отчего взгляд как бы ускользал... В детстве Лешке подарили кролика -- он все хрумкал капустными листьями, но потом вдруг умер от какой-то кроличьей чумки. Слез было...
Тут из подъезда, как таракан, выполз пьяненький косматый мужичонка в трениках и, шевеля усами, пристал с извечным "огоньку не найдется?" А потом и вовсе плюхнулся на скамейку. Неполнозубость шепелявая!
Пришлось попрощаться уже по-настоящему.
Лешка, идя к общаге, вдруг заметил, что по инерции улыбается. Теперь, когда он остался один, страхи показались совсем дурацкими. Но каналы снова сбились, и -- мир вокруг опять показался пустым. Когда нахлынувшие неожиданные приключения заканчиваются, наступает ломка. Тусклый мир категорически не нравится. В такие минуты как раз помогает автопилот, на котором Лешка и добрел до своей комнаты, где перед сном сокурсники еще болтали, курили и фантазировали.
Ребята в комнате встретили подковырками насчет гулек с девками и всякими вопросами: кто она? сколько лет? москвичка? Сами они большим вниманием девчонок не пользовались, и немного завидовали Лешкиным успехам. А Лешка рассказывал и не врал вовсе, -- он и ехал со свиданки, вполне, правда, невинной. С этой девушкой с соседнего потока он познакомился пару дней назад. Она была мила и застенчива, типичная московская барышня из интеллигентной семьи, немножко скучненькая только, правильная такая, воспитанная вся из себя. От семечек, найденных в Лешкином кармане, испуганно отказалась. Гуляли в парке культуры имени Отдыха. Даже не целовались. Лешке понравилось. Да и надоели эти оторвы: то мат через слово, то пиво хлещут и потом за гаражи забегают... Простушки, мать их за ногу! Правда, пришлось провожать ее домой, в какое-то Суково-Мамырино, потому и припозднился.
В привычной обстановке Миша стал казаться фантомом, причудой воображения. Не было ничего: ни странной встречи, ни еще более странного рукопожатия. "Титаник" благополучно разминулся с айсбергом. Наскоро доев остатки жареной картошки, и окончательно успокоившись, Лешка завалился спать, -- день завтра предстоял тяжкий: лекции, два семинара и лабы, которые нельзя было пропускать.
Снилось что-то на редкость сумбурное. С погонями и неотвязными злодеями, но мгновенно забытое на другом боку. Лешкины сны никогда не продолжали минувшие события, это был какой-то параллельный мир, в котором существовали люди, абсолютно незнакомые по реальной жизни... Во сне с ними были связаны долгие и сложные отношения, а проснешься: кто такие, откуда? Миша чем-то напоминал эти фантомы: тоже выпадал из реала... и все, что с ним было связано, к привычному отнести никак не получалось... Но ведь он -- был!
*******************
-- Черт, представляешь, не пошел! Испугался в последний момент, да еще эта пьянь из подъезда вылезла, с шестого этажа, убить мало! Пообещал звонить... Был бы какой задохлик, на которого девахи смотрят или как на пустое место, или как на подружку, я бы еще понял его ломки и не сомневался бы, что позвонит, но этот-то! Очень симпатичный, просто классный, такие одиночеством не маются. Если сразу не пошел, потом и вовсе духу не хватит, не до меня будет... Думаешь, позвонит? ... Да это ж я перед нашими все хвост распускаю, а так-то, в душе, -- застенчивый и робкий... Да-да, "белый и пушистый"! ... Побриться и в солярий, говоришь? Гы... Рука у него такая... крепкая. И глаза -- просто Бэмби на мою голову! Одного моего бывшего напомнил, совсем давнишнего. То ли вторым был, то ли четвертым, короче, каким-то четным... Ладно, пойду, рюмашку с тоски пропущу... Чё-то настроился ни с того, ни с сего, а тут такой облом! ... Тебе легко говорить, а я -- только не смейся, ехидина! -- влюбился, по-моему, как пацан... Завтра звякну, посмотрим, чем сердце успокоится... Да расскажу, не переживай, ишь, завелся! Ну, давай!
*********************
Наутро у Лешки в голове все перепуталось -- где явь, где сны? Был Миша? Или приснился вместе с остальным бредом? Бред выветрился мгновенно, а Миша -- нет. Но вникать особенно не пришлось -- новый день мощно втянул в свой водоворот. Надо было и на семинарах что-то отвечать, и на лабах какие-то результаты записывать, да еще в читалке посидеть. В общаге Лешка заниматься не мог -- там его все отвлекало: то пацаны возню затеют, чтобы избыток тестостерона растрясти, то девки одна за другой начнут с глупостями лезть, то почитать новую книжку приспичит...
Наконец, вся беготня подошла к финалу, и пять часов безжалостно замаячили на древнем электронном табло, что висело возле большого актового зала, где стены были украшены портретами видных сотрудников института, уже перешедших, разумеется, из органического мира в беспросветную неорганику. Профессор Селиванова смотрела с портрета с грустью: ее целых 13 лет не было в живых. И как Миша мог у нее учиться?
Миша... У-у-у... При мысли, что надо звонить ему, Лешке стало неуютно, муторно как-то... И чё говорить? "Здрассьте, это я, почтальон Печкин"? А он долго будет вспоминать и путать имена.
Но не звонить было совершенно невозможно, немыслимо. Вычеркнуть из жизни вчерашнее происшествие означало лишить себя сладкого нытья в груди, где никак не мог растаять жаркий снежок...
Помаявшись так с полчаса, Лешка все же уединился и набрал номер.
-- Это... алло... это я...
- Уже думал -- не позвонишь! -- весело прозвучал в трубке Мишин голос. Даже не дождался объяснений: типа кто там и что.
- Я же, ну, это... обещал, вот... звоню... А как ты?
- Да все в норме, пойдем сегодня в центр, погуляем. Ты Москву хорошо знаешь? Давай, на Патриаршие махнем, по булгаковским местам? Если не занят, конечно...
- Не, я могу, и "Мастера" читал, еще в школе, давно хотел туда сходить, а где это?
- На Пушке, давай, приходи к памятнику, буду ждать в семь. Лады?
- Угу...
Значит, еще есть время перекусить в буфете, ведь если гулять, то где потом в городе поешь? В кафе дорого. В Ярославле в ресторан однажды занесло -- так пришлось потом родителям звонить, денег просить. А тут -- Москва. Буфетчица баба Варя разулыбалась при виде Лешки -- она ему симпатизировала:
- Что, милок, пятерку получил? Или девчонку хорошую встретил? Ишь, глазенки-то как горят! -- совсем в краску вогнала, даже есть расхотелось.
Вокруг памятника тусовалась куча народа, стоять и ждать быстро наскучило, а Миши все не было. Лешка вдруг поймал чей-то пристальный взгляд. В нем мелькнула искорка знакомого уже интереса. Но принадлежал взгляд какому-то вихлястому, мелированному и усыпанному перстнями-цепочками существу вроде бы мужского пола. Особенно странно выглядел большой православный крест, висевший среди прочих кулончиков поверх ярко-желтой майки. А вот бабушка учила, что нательный крест надо прятать под одеждой, его не для того носят, не для украшения. Лешке стало неловко, и он привычно набычился. Еще пристанет! И точно: парень подошел, попросил прикурить, но только раскрыл рот, чтобы еще что-то сказать, как Лешка услышал голос: "Так вы знакомы?".
Миша стоял рядом и сумрачно смотрел на приставалу, который осклабился в улыбке и сказал тягуче: "Прииивееет! У тебя свидааанка, что ли? Вечно тебе везёёёт, такой клёёёвыыый!" Миша нахмурился и довольно резко сказал хлопавшему глазами Лешке: "Пошли отсюда!" Одет он был неожиданно строго: серый костюм, рубашка, галстук обалденный, -- и казался типичным "яппи" из рекламы модного одеколона. Серьга в ухе отсутствовала.
Вихлястый так и остался стоять, и на лице его оживленное любопытство постепенно сменилось язвительной усмешкой.
- Лаадно, не буду мешать... Только мог бы и старой подруге пару ласковых сказааать, чего принца-то включать, подууумаешь...
- Я те щас скажу пару ласковых!
И Миша, приобняв нового друга за плечи, повел его прочь.
- Вы что, правда знакомы? С этим??? -- Лешка от изумления вроде как опять перешел "на вы". -- А старая подруга -- это кто? Он же один был...
- Да так, шутка... Ну, знакомы немного, он вечно тусуется в центре, толком даже не помню, как зовут. Забудь! -- Лешка растерянно замолк. Настроение резко пошло вниз.
- Пойдем, ты сейчас такой кайф ловить будешь, даже завидую. Первый раз на Патриаршие идешь! Меня знаешь как колотило, когда прочитал и прибежал сюда, совсем по-новому увидел все. Когда-то эти пруды -- собственно, один пруд -- Пионерскими назывались, я здесь в детстве гулял с родителями. Пока они не развелись...
И они нырнули в старые переулки, где Миша, судя по всему, хорошо ориентировался. Красивые несовременные дома вперемежку с новоделом образовали там причудливую архитектурную чересполосицу: "точечная застройка", как и "точечная бомбежка", неузнаваемо меняет городской пейзаж. Впрочем, Москва всегда была такой и никакими стройными ансамблями сроду не отличалась. Но Лешка в зодчестве не рубил, и только успевал восхищенно озираться, воспринимая чехарду стилей как должное.
На втором переулке Миша улыбнулся и повторил:
- Забудь! Мне же чуть больше годков, стало быть, и знакомых у меня побольше, а среди них, ну, всякие попадаются... Он, кстати, когда-то очень славный паренек был, наивный такой, жаль -- испортился с годами. Стал, как у Булгакова, "осетрина второй свежести". Смотри, какой дом красивый, сейчас так не строят... Архитектуру -- ну, настоящую! -- называют "музыкой, застывшей в камне"... А вот, глянь: расстарались нео-авангард вписать. Сам по себе вроде ничего, "современных летящих форм", и все равно -- мимо пролетел. Но уж лучше, чем брежневские коробки: просто и ясно, тупо и скучно. "Куда ни пойдешь, к коммунизму придешь!". О хрущобах вообще молчу -- ну, раскрасили их вырвиглазно в нашем районе, и что? Как эту, пардон, архитектуру ни раскрашивай, все равно получается застывшая в камне музыка Верки Сердючки! Гы...
Лешка сосредоточенно затих. На языке вертелся вопрос, и даже много вопросов, и не про архитектуру вовсе, но он решил не гнать коников и не портить вечер. В конце концов -- ну, и что такого случилось? Подумаешь, вихлястое чучело оказалось старым знакомым, ну и что? Сам-то Миша вон какой мужественный, и голос у него такой... хороший голос! А у чучела был писклявый... Но в глубине души бултыхнуло что-то мутное. Нахлынуло всякое: и как познакомились, и рукопожатие это долбаное... Почему-то вспомнился дворовый дурачок в Ярославле, почему-то обожавший сдергивать с себя штаны при ребятне. Лешка поспешил заглушить липкие сомнения отвлеченным вопросом:
- А почему ты в костюме? Разве у вас в институте полагается так одеваться? Прикольно, кстати, выглядишь!
- Нет, просто у нас сегодня был семинар, и я выступал с отчетом. Даже, видишь, галстук малиновый нацепил, для пущей агрессии, хоть этот цвет и не особо идет мне. А то у нашей группы конкурентов много, все хотят гранты себе заграбастать, вот и спорят о целесообразности и эффективности. Но маленько мы все же продвинулись в поисках. Понимаешь, масса покоя нейтрино... плотность вещества... закрытая модель Вселенной... ни тело, ни луч не могут покинуть пределы... -- тут будущее светило ядерной физики заметило некоторое напряжение на лице спутника. -- Но тебе это, наверно, неинтересно... Это уже чистая физика, базовая, ты же с силикатного, там другим занимаются, -- однако взгляд продолжал светиться глубокой убежденностью, что Вселенная -- просто какой-то сундук, откуда ускользнуть никому не удастся.
- Нам физику элементарных частиц мало дают, у нас упор на химическую технологию. Я ведь тоже хотел на физ-хим, но по конкурсу не прошел, предложили на "силикаты"... -- тут Миша вдруг поймал Лешкину ладонь, крепко сжал ее, да так и пошел. Парень дернулся, но руки не вырвал, и в голове у него опять зашумело, и снова это вроде бы невинное прикосновение, стало казаться неуместным и вызывающим. Но прохожих в переулке было мало, и те немногие спешили куда-то с хмурыми лицами, и было им не до всяких глупостей. Один иностранец правильно сказал о наших гражданах: у них такие лица, будто или идут с похорон, или туда торопятся.
Вдруг ребята вынырнули на простор: перед ними был большой пруд, вокруг стояли лавочки, и прогуливались люди, и бегали дети, и уже зажглись фонари, безмятежно льющие сквозь редеющую листву свой уютный свет. Паутина переулков вместе с паучком сомнения и засушенными ядерными истинами осталась позади.
Руку Лешка все же осторожно высвободил и пошел рядом, искоса поглядывая на спутника, глаза которого подернулись мечтательной дымкой.
- Там когда-то и правда стоял ларек с газировкой, там -- ходил трамвай, который Берлиоза и пристроил... А вот интересно, на какой скамье сидели Воланд и компания? Знаешь, мне всегда здесь мерещиться начинает всякое... Всё кажется, еще чуть-чуть, и случится чудо. Хотя... по-моему, оно уже случилось.
И Лешка слушал, как завороженный, -- так с ним еще никто не говорил. Ни отец, бесцветный инженер, вечно копающийся в гараже и там недосягаемый ни для придирок жены, ни для сыновних пацанских проблем. Ни мать, строгая и суховатая учительница математики, чьей главной заботой было "чтобы все как у людей". Ни друганы из общаги, утомлявшие перечислением выпитого и оттраханного накануне: ложь тупо громоздилась на мечту. Разве что бабушка: она много читала и красиво рассказывала, но давно умерла, еще когда Леша в шестой класс ходил.
Следить за богатой мимикой и образной речью гида-краеведа было жутко интересно. Да все притягивало: и легкая щетина, и горящий взор, и губы... -- Сердечком, как у карточного короля! -- пронеслось вдруг в голове, -- а щетина, верно, колется...
Был когда-то у него дружок в детстве, тоже все книжки читал, вместо того, чтобы мяч погонять. Миша вдруг чем-то его напомнил, не внешне, разумеется, а той, полузабытой уже, непохожестью на "всех остальных". Именно с ним Лешке довелось единственный раз целоваться -- на спор, ну, типа, что умеет это делать. Смутились тогда оба, потому что Лешка все никак не мог остановиться... Да только их дружба недолго длилась: Леша переехал на другой конец города, и они потерялись. Больше подружиться крепко-накрепко так ни с кем и не довелось. Приятелей была куча, а Друга не было.
Лешка не задумывался об этом серьезно -- просто в душе жила тоска по настоящей дружбе, о которой пишут в книгах, но и в институте никто из однокашников на Друга не тянул.
И только теперь снежок внутри стал медленно таять, таять, таять...
Купили пива, потом еще. И еще. Потом, сами знаете зачем, зашли в кафешку - прикольную, с книгами на полках и "живым звуком", от которого спаслись только на улице, где окончательно завороженный и захмелевший Лешка сам поймал Мишину лапу и шел, невероятно гордый своей смелостью. А тот все говорил, говорил, будто боялся остановиться: о Булгакове, о Москве. Имена, события, даты сыпались на Лешку, и он уже тонул в звуках этого голоса, успев лишь отметить про себя, что вот, есть же люди -- им в культуре легко и вольготно, как в домашних тапочках, а Лешка там словно кому-то все время на ногу наступает.
Навстречу шла неприметная девушка, Лешка и не обратил бы внимания на нее, но Миша вдруг сказал:
- Смотри, на мою бывшую жену похожа!
- А ты был женат?! -- странное чувство охватило Лешку при этой невинной заявке. Еще два часа назад подобное признание вызвало бы облегчение: "все как у людей"! А теперь... Лешка насупился и убрал руку -- он уже плохо контролировал себя. Ему, как должное принимавшему внимание девчонок и легко менявшему их, вдруг стало нестерпимо, что у его столь недавнего знакомого был кто-то ближе, чем... чем сам Лешка! Неизвестно откуда накатил жуткий максимализм. Небось, любит ее все еще. Вон как оживился! И к имени человека, которого Леша знал меньше суток, незаметно и уже намертво приклеилось слово "мой". Только мой и точка. Какая-такая жена?!
Накрапывающий дождик припустил сильнее, и пришлось спрятаться под сводом подворотни, совсем темной, страшноватой, пахнувшей как все подворотни.
-- Ты чего? -- спросил Миша, приблизив лицо к Лешкиному. -- Ну, был женат, что такого, давно развелись... Друзьями остались.
- Ничего... -- Лешка опомнился и застыдился своего всплеска эмоций. Было зябко, от Мишиного тела веяло теплом и каким-то жутко приятным одеколоном, и так захотелось положить кружащуюся голову ему на плечо, и стоять, стоять... И не думать, что сейчас наваждение кончится, они пойдут себе в разные стороны и, может, больше не увидятся, и как дальше жить? И лоб сам собой уперся в это надежное плечо, и Миша обнял и медленно погладил вконец запутавшегося Лешку по спине, и прижал -- и вдруг поцеловал, куда-то в ухо, потом в щеку, потом губы, наконец, встретились... Если бы Лешка был сердечником, то его жизнь тут бы, в подворотне, и закончилась -- так мощно бухнуло в груди. Поцелуй длился "по-взрослому", нескончаемо, и было не оторваться, пока очередная пьянь не зашла в подворотню отлить. Ребята выскочили под дождь, спасаясь от звука могучего журчания.
- Ты не устал еще? А то поехали ко мне. Ну, погода какая-то... не шепчет, короче, -- Миша сказал это ровным голосом, словно ничего не произошло, словно единственно разумным было -- поехать. И Лешка вдруг понял: да, единственным. Чтобы продлить жизнь.
- П-поехали... -- прошептал он и чихнул.
В квартире царили чистота и порядок, как в американских фильмах про красивую жизнь. Уже в прихожей стоял приятный аромат -- никаких вонизмов коммунального проживания или кисловатого запаха отчуждения, как у родителей.
В ванной, куда сразу пришлось заскочить, поразило количество флаконов и тюбиков с импортными названиями. И сама ванна впечатляла: большая, снежно-белая... Всякие-разные морские раковины и пушистые разноцветные полотенца добавляли интерьеру заоблачно-буржуазный шик. Неудивительно, что Лешка совсем оробел, -- после замызганного санузла общежития, где на облезлом змеевике вечно сушилась колония носков, а вихотка так задубела, что проще было намылить кирпич. Но в порядок себя приводил долго и тщательно, хотел даже одеколоном пшикнуться, но не осмелился.
Он присел в комнате на краешек кожаного дивана и стал осматриваться. На огромном экране плоского телевизора, украшавшего стену с золотистыми обоями, приглушенно шли какие-то музыкальные клипы. С потолка свисала -- даже не люстра, а некая "конструкция", в которой сияли галогенки, поблескивали какие-то металлические завитушки и переливались разноцветные стекляшки. Плотные, в синих узорах шторы полностью скрывали окно и казалось, что за ним нет ни Москвы, ни института, ни родителей, ни однокурсников. Одну стену занимал шкаф-купе. В его зеркальных дверцах Лешка вдруг увидел отражение -- и даже не сразу узнал себя. Такой нахохлившийся, потерянный... Впрочем, диван быстро засосал его в свои мягкие глубины, и стало как-то спокойнее, да и усталость вместе с выпитым брали свое.
Миша, уже переодевшийся в домашние шорты и коротенькую майку-топик, хлопотал на кухне, и вскоре на журнальном столике появились кофе, коньяк, бутерброды и берлинские пирожные, Лешкины любимые. Что и говорить, оба накинулись на еду с остервенением, замахнув вначале по стопке коньяка -- за знакомство. Насытившись, хозяин включил телевизор погромче, почесал голый живот, достал какой-то диск, помедлил и отложил его, бросив быстрый взгляд в сторону гостя.
-- Пока музон послушаем! -- заявил он и сел рядом. Лешка старался не смотреть на его мохнатые руки и ноги -- его охватила непонятная стеснительность. В домах московских друзей-подруг, где ему приходилось бывать, обычно принимали гостей одетыми куда приличнее.
-- Так что тебе еще рассказать? -- От их недавнего безумства не осталось и следа, и даже представить было невозможно, что эти губы можно целовать, а эти руки могут так гладить...
-- А теперь у тебя девушка... ну, женщина, -- есть?
-- Нет, сейчас я один. А что тебя волнует? Что кто-то придет? Давай, ешь лучше и не бойся -- никто не придет. Ну, за встречу!
После пива коньяк пошел как по маслу. Лешка и не думал, что может столько пить -- в этом вопросе он всегда пасовал перед "многоопытными" однокурсниками.
Приятное тепло опять разлилось по телу, музыка играла самая что ни на есть классная, сидевший рядом Миша казался давним хорошим другом, с ним было просто и прикольно, и все волнения и сомнения улеглись, на смену им пришло извечное жгучее желание русского выпившего человека: потрепаться.
-- А дети у тебя есть? -- слегка заплетающимся языком спросил русский выпивший человек.
-- Не, дети портят фигуру! Шучу, шучу! -- воскликнул Миша, увидев квадратные глаза приятеля. -- Она поначалу сама не хотела, типа надо сперва диссер защитить, вот потом... А "потом" так и не наступило -- развелись. Поняли, что нечего нам вместе делать. Особенно когда она стала диссер в холодильник прятать -- заработалась. Да и по многим причинам, долго рассказывать... Она после развода в Волгоград свой укатила, там теперь и живет. Что еще сказать? Хорошая, очень честная и друг надежный -- последнее с себя снять готова. Чё лыбишься? Не в том смысле снять! Может, у нас ничего и не вышло потому, что я к этим жертвам остался равнодушен... Знаешь, такое сильное материнское в ней начало было -- опекать. А я самостоятельный, сам кого хошь опеку! Я тебя когда увидел, так сразу и захотел... ммм... опечь, -- и Миша рассмеялся, и обнял Лешку, и чмокнул в шею. Вроде, вполне по-дружески, только никто из друзей себе такого что-то никогда не позволял.
-- Меня вот мать все время достает своей опекой, она, как отец ушел, на мне зациклилась, -- продолжил Миша, наливая коньяк по-новой. -- А вот отцу не до меня: другая семья, только деньгами помогал, да эту квартиру подарил. Отдарился... Он у меня крутой бизнесмен теперь, поднялся -- будь здоров! Так что не удивляйся вполне приличному быту простого научного работника. Впрочем, я тоже неплохо зарабатываю, и гранты там всякие... Зато сам тут все придумал! Как люстра, нравится? Да тебе все это, наверно, не интересно...
Лешке "все это" было очень даже интересно, но больше взволновало другое.
-- А что ты подумал, когда меня увидел?
-- Это я тебе потом скажу, малыш. Хорошее подумал. Ты такой...
-- Какой? Вроде самый обыкновенный...
-- У тебя взгляд... Помнишь, у Лермонтова, "бархатные глаза княжны Мэри"? Вот у тебя такие же...
Сравнение рассмешило: на княжну Леша похожим быть ну никак не хотел, но слушать было чертовски приятно. Девчонки-то все больше о себе говорили, да о "приколах разных". Да еще о подружках, им одним известных. После их рассказов все эти таньки-ленки-вальки сливались в одну бесконечно подлую амебообразную личность, шевелящую ложноножками.
Тут Мишка, вроде как шутя, сгреб Лешку в охапку, и они затеяли возню, типа бороться начали. Накатившую раскованность -- совсем как со сверстниками! -- в какой-то момент вдруг опять сменила стеснительность. Придавленный сильным телом, Лешка быстро сдался, закрыл глаза и затих, потом освободил руки, не зная, куда их деть... Казалось, все хорошо, но опять в душе заворочался затихший было душевный раздрай...
-- Давай диван разложим и поваляемся, кино посмотрим какое-нибудь, -- прошептал Миша, еле касаясь губами Лешкиного уха, отчего у того по спине поползли мурашки. И, не ожидая ответа, начал отодвигать столик. Они вольнее расположились на диване, еще раз пропустив по рюмашке за какое-то таинственное "понимание". Миша спросил:
-- А ты что смотреть хочешь? Фэнтези или исторический? Можно и еще чего...
-- Да поставь что-нибудь, мне все равно, -- ответил опять поплывший Лешка.
Миша поднялся, вырубил свет, поставил диск и на экране вдруг замелькали обнаженные тела. Двое парней и девушка. Порнуха! -- пронеслось в Лешкиной голове. К своему стыду, он толком порнуху и не смотрел никогда. Дома -- даже смешно говорить, а в общаге такие диски циркулировали по комнатам, и ребята, подвыпив, обсуждали их. Только было непонятно, когда же всю эту порнуху смотреть? Вроде если с девчонкой заперся, то чё на чужой трах пялиться, а если с парнями сидишь -- то и подавно. А сам с собой никто никогда не запирался, это и вовсе сочли бы... и на смех подняли.
Оторвать глаза от экрана было совершенно невозможно. Парни проявляли друг к другу не меньший интерес, чем к девушке. Все внутри заныло, аж зубы застучали... Через пару минут Миша со словами: "ты как хочешь, а я больше не могу, разденусь, да и жарко что-то стало" -- скинул одежду и в одних трусах улегся рядом. Дрожащими руками Лешка стал стягивать с себя майку и джинсы, сам себе удивляясь, но возбуждение уже мощно вело его, заглушая голос провинциальной юношеской скромности -- раздеться догола при посторонних, да еще когда так стоит! В ушах стоял легкий звон, с экрана доносилась ритмичная музыка.
Жаркое тело друга притягивало и, когда тот провел рукой по Лешкиному животу, все стало происходить само собой, как-будто ничем другим Лешка отродясь в своей жизни и не занимался...
А телевизор, приглушенно покрикивая "О, еееее!", продолжал показ своих эротических фантазий, никому уже не интересных.
*******************
-- Сань, ты стоишь? Сядь! А то с твоего росту падать опасно! ... Да нет, никого не убили, перестань! Лешка у меня ночевать остался! Ну, -- Лешка, я же тебе рассказывал давеча... Что, имени не называл? ... В общем, гуляли мы вчера, на Патриарших, знаешь, я люблю туда водить... Ты сомневался? Не, пришел! ... Ну, пиво пили, он такой забавный, вопросы всякие задает, типа "а есть ли у меня девушка", прикинь. Да! когда встретились на Пушке, там эта была... Жулька! Блин, вот точно, "задушевный" -- от слова "задушить"! А ведь дружили когда-то... Подошла, зараза, ухмыляется -- Лешка ничего понять не может, глазенки таращит, а я и не знаю, что делать... Да ты бы видел! Одета как на карнавал -- одна майка канареечная чего стоит! На голове воронье гнездо! А уж когда себя "старой подругой" назвала, Лешка и вовсе жутко напрягся. Думал, не отмажусь! Постой, я щас, по другому телефону отвечу...
-- Да, Виктор Анатольевич, я с ним говорил, он утверждает, что наши отчеты -- полная чепуха и подтасовка сомнительных данных ... Козел? Ладно, передам, с удовольствием! Гы...
-- Прости, это по работе. Ну, так вот. Гуляли мы, гуляли, дождь пошел, мы в подворотне спрятались -- прикинь, он сам целоваться полез! Ну, выпил, понятное дело... Нет, вот я, блин, стоял как мертвая царевна о семи богатырях! Сам-то понял, что говоришь? А потом ко мне поехали, ну, там я как по нотам -- коньячок, закуска, кино поставил... Какое, какое -- да уж не "Гарри Поттера"! ... Помнится, это ты у нас все сочиняешь для любителей эротики на "Блю-систем": "Волшебная палочка и заветная дырочка"... Уже другое пишешь? Решил покорить остальные слои населения? Професси-анал ты мой... Гы... Ну, скинь на "мыло", гляну... Знаешь, у меня такого давно не было... Ласковыый... Все, заткнись, не люблю про это вопросов! Прости, я щас...
-- Нет, Аня, в том отчете надо кое-что поправить ... Сделайте так же, как и в предыдущем. Да, в рамках погрешности ... Во-от, теперь вы все правильно поняли!
-- Опять по работе, прости. Да ну ее, аспирантка достала, дура, -- лепит, сама не знает что! А к тебе, говоришь, гости приходили?! ... Мне эти посиделки уже тоже во где -- скукотища! Нет, когда кто новый появляется -- понятно, а со старыми-то чё воду в ступе толочь? ... Были новые? Небось, опять балет обсуждали? Гы... Что у нас с Лешкой дальше будет? Не знаю... Может, он завтра прибежит опять, а может и пропадет напрочь... Вот уж не хотелось бы... Я, по-моему, по уши втрескался! ... Что? С кем познакомить? ... Ну, так уж сразу и модель! Нет, ты давай, давай... Правда, классный? Мою фотку разглядывал? ... Ах, ту, где я совсем голый на скалах, крымскую? Тогда понятно, что его там заинтересовало! Любишь ты людей развлекать фотоальбомами! Когда все уже на цифру перешли. А каменных топоров у тебя там не завалялось, под мойкой? Гы... И что он? ... Ах, вопросы задавал... Все, блин, вопросы задают! ... Да мало ли, что влюблен, разберусь, не "бэ"! Дай ему мой телефон, а я уж решу... Да-да, "за двумя зайцами погонишься -- сам раком встанешь". Гы... Нет, его телефон мне давать не надо, пусть уж подвинет "кормилицу" и позвонит! "Страна должна знать своих героев!" Гы...
************************
Лешка поутру побежал в институт, а потом, вернувшись в общагу, никак не мог найти себе места. Ребята расспрашивали: где был? Отмахнулся, намекнув на какую-то девчонку. Отсутствовал он не впервой, и вопросы утихли сами собой. А вот эмоции утихать не собирались. Наоборот, буквально с каждой минутой все больше хотелось видеть Мишу. И не только видеть.
Ни с одной девчонкой у него такого не было. Заснули только далеко за полночь. Лешка все порывался в общагу, но потом уже совсем поздно стало, а Миша снова и снова начинал шептать на ухо всякиеслова и обнимал... Так и не получилось уйти, да и не хотелось, если честно.
То, что поначалу никак не вписывалось в привычную жизнь, казалось таким странным и подозрительным, в чем стыдно было признаться даже самому себе -- что да, да, хочу!! -- все это вдруг стало таким возможным и желанным. Голова кругом шла... Потом долго говорили и никак не могли наговориться, столько у обоих накопилось в душе -- одной на двоих. Мишин косенький взгляд в полутьме был полон такого тепла, ласки, внимания, что отупение, которое обычно накатывало "после всего", прошло за считанные минуты... Чтобы вновь смениться неутолимым голодом. Застенчивость окончательно уступила место раскованности и небывалой легкости, когда можно сказать все, да что там -- сделать все! Такого в короткой Лешкиной жизни еще не случалось! Случилось... Какое лучистое слово!
Мучительная работа по размещению окружающего мира на узких и шатких полочках сознания привела к удивительному: там, в этом странном пространстве, есть потайная дверца, просто Лешка о ней даже не догадывался! Она вдруг распахнулась с волшебным звоном, а за ней... За ней угадывалось все то, что отныне перестало быть непонятным, туманным, невозможным.
Вот он, чистовик, заверенный у нотариуса, -- Миша! При одной мысли внутри все начинало ныть и душу переполняла такая нежность, что хоть плачь.
Леша сидел в своем блоке, томился ожиданием вечера и пытался заниматься. Но сосредоточиться никак не получалось -- общага! Кто-то просунулся в дверь и спросил -- в упор не понятно, о чем. Захныкал мобильник -- подружка, небось гулять позовет или еще чего, -- отвечать не стал, перебьется. Да еще до кучи вьетнамцы в соседнем блоке опять принялись жарить на запрещенной электроплитке соленую селедку -- вонь поднялась нестерпимая...
Лешка только блаженно улыбался и грезил.
- Как он сказал? "Вечером созвонимся, что-нибудь придумаем!" А сейчас сколько? Четыре... Рано еще... А что я скажу? Что соскучился? Нет, лучше про дело какое, типа "а вот ты вчера сказал..." Или нет, попрошу книжку, он же ночью обещал -- "Собачье сердце". Сказал, что и фильм есть, помню, по телеку показывали, да я его и смотреть не стал: чё там, опять про революцию... Даже не понял тогда, что Булгаков. А еще -- у него же сегодня день тяжелый, самый пик споров с оппонентами!
Так ничего и не придумав, Лешка отправился прогуляться вокруг общаги. Вроде как в рощу неподалеку. Однако ноги -- просто враги народа! -- сами привели во двор, где жил Миша. Имело нейтрино массу покоя или нет, но вот Лешка "массу покоя" точно утратил. Даже странно было о спокойных временах вспоминать. Разве это жизнь была? Вселенная оказалась не просто замкнутой. Она уменьшилась до пределов этого двора и стремительно продолжала сжиматься: до заветной квартиры, дивана, тела, взгляда, улыбки. И вырваться за пределы было действительно невозможно. И даже страшно.
Сидеть на лавочке у подъезда не показалось хорошей идеей: "блин, подумает еще, что караулю!" Поэтому Лешка устроился на детской площадке, за редкими кустиками, одним глазом поглядывая на играющую ребятню, другим -- на обшарпанную дверь. Самую прекрасную на свете. Взятый на всякий случай учебник был полон букв, которые никак не хотели складываться в слова. В голове возникали видения: вот Миша подходит, уставший, озабоченный, понурый, а Лешка навстречу, -- будто случайно шел мимо! -- как выскочит, как выпрыгнет, и Миша улыбнется, и позовет к себе, и можно будет, наконец, обнять его и поймать ускользающий взгляд, а потом...
Стоп. Лешка заморгал, словно хотел прогнать увиденное, как соринку. По дорожке, с неожиданной стороны, шел Миша. Не один. С кем-то высоченным, плечистым, невыносимо похожим на всех кинозвезд сразу. По плечам разметались темные кудри... Они оживленно болтали и смеялись. Спрятаться было негде. Да и не успел бы. Заметили. Лешка на ватных ногах приблизился, испуганно глядя исподлобья.
-- Привет... А я тут шел мимо... сижу, смотрю -- ты... -- остальные слова разбежались, улетучились со скоростью света, и не поймать их было, как бесплотное нейтрино... Мишин взгляд растерянно дернулся, не выказывая никакой радости, ускользнув уже окончательно. Киносборник поднял собольи брови, типа "это что еще тут за мелочь пузатая?" Рядом с ним Лешка и вправду выглядел несерьезно, не хватало только совочка и ведерка с песком -- куличики лепить.
-- А... Я сейчас занят, извини, давай как-нибудь на днях созвонимся... лады? -- Миша говорил суховато и словно через силу, косясь на парня и явно не желая приглашать Лешку к себе. До дурости стало ясно: не нужен, лишний, уйди.
Как-нибудь... на днях... созвонимся...
-- Ладно. Пока. -- И Лешка пошел себе, даже не понимая, куда идет. В голове на разные лады звучало только слово "случилось". Лучистое? Да нет, просто "случка".
За спиной глухо стукнула дверь подъезда. Волшебные двери только открываются с хрустальным звоном, а захлопываются -- скрипнув, как все прочие... И нет в руках никакого золотого ключика, все привычное и понятное осталось позади, к нему уже не вернешься, а дивный новый мир, недолго казавшийся таким родным, лишь мелькнул ярким маревом и погас -- вокруг мрак и пустота. Пустота засасывала. Туда, в пустоту, не хотелось. Но ничего, кроме пустоты, не осталось.
И пустота победила.
Нет, не завизжали тормоза, и с 11-го этажа никто не выпал, и не наглотался таблеток...
Но Лешка исчез. Он так и не дошел до общаги.
******************
Какое-то время спустя в прокуренную комнату, где ребята играли в преферанс, вошел очень похожий на него человек, которого все продолжали называть привычным именем, и никто не заметил подмены. Только сидевший на прикупе удивленно вскинул на пришельца глаза, когда тот резко отказался выпить пива, упал на кровать ничком, зарылся в подушку и затих.
А Миша... Торопливо сказав спутнику, озиравшему прихожую: "Чёрт, вспомнил: в доме ни капли. Я в магазин смотаюсь -- пять минут! Ты пока подожди тут, журналы посмотри", -- он пулей вылетел, обошел двор, добежал до студенческих корпусов, потом зачем-то даже до метро. Много раз ему мерещилось, что в толпе наконец-то мелькнул Лешка. Но это был не он. И снова -- не он. И снова...
Потом, много после, парень -- как две капли воды! -- изредка попадался то тут, то там, но он всегда смотрел сумрачно, мимо и сквозь, не реагируя. К такому и подойти было как-то... Не хотелось, одним словом. Чего унижаться?
И время постепенно выветрило все саднящие подробности.
Приперся без звонка, надулся, убежал... Трубку брать перестал... А чё я сказал-то?!
Осталось лишь неясное воспоминание о том, как однажды поздним сентябрьским вечером Миша вдруг бросился догонять какое-то там "счастье", прыгая по лестнице через две ступеньки.