Вероника совсем недавно вернулась в свой гостиничный номер после ужина в ресторане, где она познакомилась с Алэном. Стоя в ванной комнате в распахнутом лёгком халате, она разглядывала себя в зеркало, готовясь ко сну. Из зеркала на неё глядела красивая, средних лет женщина, которая вглядывалась в неё, чуть сощурив большие ярко-зелёные глаза, обрамлённые длинными пушистыми, загнутыми далеко вверх ресницами. Она расчёсывала свои длинные тёмно-каштановые волосы щёткой на одну сторону, и они мягкими волнами струились по левому загорелому плечу, доходя до груди, на которой темнела небольшая родинка. Вероника перевела взгляд вниз и спешно запахнула халат, как будто смутившись своей наготы. Потом она усмехнулась своему отражению и, обращаясь к себе, вслух спросила:
- Ну, что, Вероника, вы, кажется, допрыгались, влюбились?! -
- Ой-ой, прям-таки влюбилась! Скажете тоже, дражайшая Вероника, - ответила она себе же, - было бы в кого. Тоже мне ещё, Марк Аврелий нашёлся. -
- Влюбились, влюбились и не отпирайтесь. Ах, да! Я же забыла, вам это чувство незнакомо. Оно вам претит. Вы же всегда утверждали, что любви нет. Интересно, а как вы теперь будете с этим жить? -
Вероника назидательно погрозила себе пальцем и сказала:
- Любви, конечно, нет! Есть простое физиологическое чувство... -
Она не додумала и перебила сама себя:
- Дура! Вот дура! -
Затем выключила свет и пошла в спальню. Сняв халат и надев ночную рубашку, она отогнула край одеяла и легла на прохладную простыню. Закрыв глаза, она стала вспоминать сегодняшний ужин в ресторане...
...Она пришла туда со своим коллегой из Японии, профессором Масаду, с которым за долгие годы работы в одной области, у неё сложились хорошие дружеские отношения. Сейчас они встретились в Австралии, где вместе работали в научной экспедиции, занимающейся изучением флоры и фауны Большого Барьерного Рифа. Вероника, как известный специалист в области поведения и размножения рыб, была приглашена в экспедицию Королевским Зоологическим Обществом Южной Австралии. Её задачей было собрать как можно больше фактов из жизни акулы мако, о которой до сих пор известно только, что это яйцеживородящая акула с крайне агрессивным нравом. Помимо того, что тема исследования была очень интересна, приглашения от Королевского Общества всегда считаются очень престижными в академических кругах так, что Вероника, не раздумывая, согласилась принять его, тем более, что живородящие акулы были предметом её узкой специализации, а сама акула мако, когда-то в далёком детстве, прямо повлияла на её выбор. В свои тридцать семь лет Вероника работала ассистентом профессора в одном известном частном университете в штате Нью Йорк. Она очень надеялась на то, что работа в этой экспедиции сможет хорошо послужить научной карьере и, после завершения исследования, ей будет предложена должность профессора.
Вероника занималась своим любимым делом, не оставляя себе времени ни на что другое. Она была замужем, но у неё не было детей. Её муж, Дэйв, постоянно отсутствовал по делам компании, которой владел, и ей приходилось проводить многие вечера в одиночестве, либо сидя на диване с книгой в руках, либо работая на компьютере. Частое отсутствие мужа, да и периодические командировки самой Вероники, то в экспедиции, то на семинары и симпозиумы, не способствовали развитию семейных отношений. Уже через год после свадьбы, между молодыми супругами установилось молчаливое соглашение, по которому каждый занимался своим делом и не вмешивался в дела другого. Впрочем, они всегда поддерживали друг друга, и, когда присутствие жены было необходимо Дэйву для соблюдения этикета на очередной встрече с партнерами или на официальном приеме, то где бы Вероника не находилась, она бросала все дела и приезжала к нему, даже если для этого ей приходилось пересекать континент. Дэйв, в свою очередь, поступал точно также. Вероника всегда могла рассчитывать на его помощь и поддержку. После нескольких дней, проведенных вместе, они разъезжались в разные стороны и возвращались каждый к своему занятию, довольные тем, что им не надо прилагать какие-либо усилия, подстраиваясь под желания супруга. Такой образ жизни устраивал обоих: за годы жизни у них сложились скорее дружеские, чем семейные отношения. Отчасти на это повлияло отсутствие детей.
Когда-то, очень давно, когда они только поженились, они хотели иметь детей. Однако, попытка иметь первого ребенка, закончилась трагедией. Несмотря на предостережения врачей и просьбы Дэйва, Вероника, будучи беременной, не смогла отказать себе в возможности понаблюдать за миграцией акулы-быка из африканской реки Замбези в Индийский океан. Прививки ей были противопоказаны и, поехав на собственный страх и риск, она подцепила там лихорадку. Выкидыш случился на позднем сроке, и больше детей Вероника иметь не могла. Муж был категорически против усыновления, хотя желание Вероники стать матерью первое время было просто маниакальным. В конце концов, она сдалась, замкнулась в себе и все свое свободное время посвятила науке.
В своей сексуальной жизни они с мужем руководствовались простым принципом: "Нельзя лишать организм естественных потребностей из-за постоянного отсутствия супруга. Ты не спрашиваешь меня, я не спрашиваю тебя". Поэтому все отношения Вероники с молодыми людьми оставались чисто физиологическими и никогда не перерастали в нечто большее.
И, хотя семейные отношения были сведены до минимума, ни она, ни Дэйв всерьёз не думали о расторжении брака. Дэйв потерял своих родителей будучи ещё совсем молодым человеком, ни братьев ни сестёр у него не было. Единственным родным человеком для него была его жена, и он страшно боялся остаться в одиночестве. В свою очередь Вероника, воспитанная в строгой католической семье, воспринимала брак как должностные обязательства, и у неё даже мысли не возникало о возможном разводе.
Она совершенно не понимала свою младшую сестру Кэрен, преподавателя в балетной школе, которая не обращала особого внимания на те понятия, которые ей с детства пытались привить родители, школа и церковь. Кэрен вышла в третий раз замуж по одной простой причине -- она полюбила другого человека. Как она заявила своей семье перед тем, как развестись во второй раз: "Я имею право на то, чтобы жить счастливой и вовсе не собираюсь делать свою жизнь заложницей чьего-либо удобства. Я развожусь с Норманом. Мы совершенно разные люди. Нечего вам за него так переживать, он сам постирает свои носки и приготовит себе завтрак. Я собираюсь выйти замуж за Эндрю. Он - архитектор и разводится с женой. Из-за меня, между прочим. Наша совместная жизнь - вопрос решённый, нравится вам это или нет. Мы любим друг друга и должны быть вместе. Если вас это не устраивает, я могу его с вами даже не знакомить." После такого короткого, но сильного сольного выступления, Веронике долго пришлось успокаивать мать, что, впрочем, не было удивительно, она всегда выступала в роли посредника в отношениях между родителями и младшей сестрой. Отец просто махнул рукой и расстроенный заперся в своём кабинете. Он, хоть и принимал близко к сердцу всё, что происходило с его детьми, уже давно перестал вмешиваться в их дела.
Через несколько дней после этого разговора, Вероника встретилась с Кэрен в небольшом угловом кафе и попыталась, по просьбе родителей, хоть как-то повлиять на неё и предотвратить развод. Сама она, зная характер своей младшей сестры, совершенно не надеялась на успех своей миссии, но всё равно обратилась к ней с такими словами:
- Послушай, Кэрен, ты же уже не девочка и второй раз замужем (на это начало Кэрен тут же фыркнула, как разозлившаяся кошка), можно уже определиться. Ты прожила с Норманом пять лет, у вас двое детей. И это твой второй брак. Когда ты начнёшь думать не только о себе? Должны же быть какие-то обязательства перед ним, перед детьми... -
- А когда это я сказала, что ухожу от детей? - не выдержала вспыльчивая Кэрен, - Дети останутся со мной, и, можешь не волноваться, они будут расти в нормальных условиях, без лжи и увёртываний. Да, я полюбила другого человека, так что? Неужели лучше как ты? Сидишь возле Дэйва, когда он дома, а когда его нет, сидишь одна. Вы ведь не любите друг друга, что же вы врёте сами себе? Вы абсолютно разные люди с абсолютно разными интересами - ничего общего. Но зато пристойно, когда он тебя выставляет как красивую куклу, а ты его, как удачливого, богатого бизнессмена. Вот уж действительно... -
- Ты просто Дэйва не любишь? - возмутилась Вероника.
- Мне что с ним жить? Любишь, не любишь... - удивилась Кэрен, - он хороший, добрый, к тебе замечательно относится. Только совершенно другой, и ты его давно не любишь. А, впрочем, ты его и не любила никогда. -
- Ты же знаешь, что он абсолютно одинокий человек, как он без меня будет... -
- Да его с распростёртыми ногами заберут и спасибо тебе скажут! И он скажет. -
- Ну и выражения у тебя, Кэрен, как будто ты под забором воспитывалась. И вообще, я тебе не давала права вмешиваться в мои отношения с Дэйвом, я сама как-нибудь разберусь... -
- Браво, Вероника! - воскликнула Кэрен, - А в мои семейные отношения я что, давала тебе право вмешиваться?! - Она внезапно успокоилась и заговорила тихим голосом:
- Послушай, сестричка, ты когда-нибудь видела глаза нашей матери? Посмотри внимательно: в них же, иногда, такая тоска, что сердце щемит. Ну, да, наш отец достойнейший человек, но он всегда считал и до сих пор считает, что весь мир приготовлен для него, вокруг него только и крутится, и никогда не обращал своего внимания на то, что другой человек, близкий ему, может думать как-то иначе. Мне кажется, что мама, там, в глубине души, иногда жалеет, что прожила с ним всю свою жизнь. Да, она сидит на первом ряду во время службы в церкви. Да, она пользуется всяческим уважением со стороны людей, её знающих, но жизнь то она, не прожила. Она не знает, что такое любить, долг убил это чувство. А я так не хочу. Не хочу! Хотя, кому я это говорю? - Кэрен устало махнула рукой, - ты ведь тоже не знаешь, что это такое. Ты сидишь со своими рыбами, и сама уже становишься на них похожа: такая же холодная с одними инстинктами вместо чувств. Может быть, когда-нибудь, ты узнаешь, что это такое - чувсто любви, а то у тебя одни только выполнения физиологических потребностей. Как ты так живёшь? А знаешь что? Если ты кого-то вдруг полюбишь, чиркни мне письмецо, всего пару слов. Обещаю: сохраню и детям своим покажу, когда вырастут. -
Вероника не обиделась. Где-то она соглашалась с Кэрен: ей было абсолютно чуждо такое понятие, как влюблённость, не говоря уже о самой любви; и чувства своей сестры она совершенно не понимала, хотя, в глубине души, завидовала и её чувствам и её решимости. На людях же, если в присутствии Вероники поднималась тема любви, она разбивала её, доказывая возможным оппонентам, что это просто глупые выдумки поэтов и "никакой такой любви" в природе не существует.
Несколько лет тому назад её с мужем пригласили на университетский вечер, посвящённый любви в классической поэзии. Были представлены лучшие произведения всех времён и народов. Произведения Шекспира, Блэйка, Байрона, Омара Хайама и многие другие отобрали и читали сами студенты. Вдруг посередине вечера один старый профессор обратился со сцены к Веронике и попросил прочитать её самое любимое стихотворение о любви. Произошёл конфуз: Вероника, прямолинейная по своей натуре, и не привыкшая скрывать свои мысли, вышла на сцену и заявила в микрофон:
- У меня нет и не может быть любимых стихотворений о любви. Любви, как таковой, не существует. Её нет у животных, нет и у человека, который тоже ничто иное, как отдельный вид приматов. -
- Души нет, - говорила она, - нет ничего, что связано с этим понятием, есть чисто химические реакции в человеке, которые отвечают за те или иные его поступки; к таким реакциям относятся и его чувства, сюда же относятся чувство возбуждаемое противоположным полом, простое сексуальное влечение. Всё, что здесь читали, очень красиво, но не имеет под собой никакой основы. -
И, несмотря на общий шум зала, она спокойно вернулась на своё место. Старый профессор, опешив, сначала развёл руками, а затем улыбнулся и сказал, что он очень завидует Веронике, потому что её любовь ещё впереди, и что ей ещё только предстоит узнать всё счастье этого "недуга", что любовь обязательно найдёт её. После этих его слов, Вероника встала и, ни на кого не глядя, вышла из зала, сопровождаемая, смущённо улыбающимся Дэйвом. Потом, в своих воспоминаниях, она иногда возвращалась к этому вечеру, размышляя над словами старого человека, который стоял на сцене и, разведя в стороны руки, счастливо улыбался ей. Какая-то тоска находила на неё, и она бралась читать стихи.
"Красиво, - начинала она спорить сама с собой, - только чушь всё это, выдумки. А может я не права, может не чушь, и прав был тот старый профессор, и права моя сестра. Тогда, что же я потеряла в этой жизни, мне всегда казалось, что я всё знаю, а получается, что ничего, что я и не жила никогда и сейчас не живу. Нет, не может быть, чушь это." Она резко крутила головой, как будто отгоняя от себя что-то цепляющееся и, погружаясь в работу, глушила в себе это всеохватывающее чувство тоски.
Сейчас, лёжа с закрытыми глазами в гостиничной кровате, она опять вспомнила тот университетский вечер и слова профессора о её предстоящей любви. Подумала о своей сестре, что она счастлива со своим Эндрю, и... и ясно увидела перед собой глаза Алэна. Удивительной глубины и теплоты тёмно-коричневые глаза, в которых, казалось, нет дна, а есть лишь струящийся, исходящий из них мягкий свет и появляющаяся от этого света теплота.
...Он подошёл к её столику в ресторане, придвинул стул и сел напротив неё, глядя ей прямо в глаза.
- Алэн, - сказал он просто. От его неотрывного взгляда в ней что-то вспыхнуло, и какая-то внутренняя истома разлилась по всему телу.
- Алэн, - ещё раз повторил он.
- Ника, - коротко, одними уголками губ улыбнулась она в ответ, и её щёки покрылись мягким румянцем.
- Ника? - переспросил он, - А мне казалось, что ты должна быть Дитой. -
- Почему Дитой? -
- От Афродиты. -
- Нет, я Ника от Вероники. Ты разочарован? -
- Нисколько. Зачем мне богиня? Мне нужна ты... -
- А мне почему-то показалось, что твоё имя должно быть Марк... , - начала она. Он в изумлении вскинул бровь.
- Но Алэн даже лучше -- теплее... мягче... -
- Ты мне тоже нужен... очень нужен, - закончила она про себя.
Профессор Масаду, ничего не говоря, переводил свой взгляд с одного на другого, затем поднялся, поклонился и молча пошёл к выходу. В дверях он остановился, повернулся к ним, улыбнулся и ещё раз поклонился. Она видела это краем глаза, не отрывая своего взгляда от сидящего напротив незнакомого ей человека. В благодарность она только чуть кивнула своему старому другу головой... .
Лёжа на боку, подтянув колени к животу и обхватив их руками, она продолжала вспоминать весь этот вечер, их разговор, каждое его слово, каждый свой ответ, каждый вздох, взгляд, жест.
"Что это было со мной? - думала она. - Я смотрела на него, как завороженная. Мне казалось, что вокруг никого и ничего не было. Только мы одни. Кажется, мы что-то ели, кажется, даже пили что-то... я не помню что, но я ясно помню всё, что он мне говорил и что я ему отвечала. Я спросила его - почему богиня? И он ответил, что видел меня выходящей из воды, покрытой переливающейся на солнце радужной пеной и подумал, что так, наверное, рождалась греческая богиня любви Афродита. Неужели он действительно так подумал? Я была уверена, что на острове никого нет. Как стыдно. А почему собственно стыдно? Не стыдно. Ни капельки. Ни чуть-чуть. Очень хорошо, я даже рада, что он меня видел такой какая я есть. Он спросил меня, почему я решила, что его зовут Марк. Я сказала, что он похож на древнеримского воина, такой же смелый и самоуверенный. Он рассмеялся и сказал, что никакой самоуверенности у него нет, и он страшно боялся подойти ко мне. Просто он вдруг ещё больше испугался, что если сейчас не подойдёт, то потеряет меня навсегда. Потом мы говорили и не могли остановиться. Он рассказывал мне о себе, о своей профессии, я ему о своей. Я вспомнила, что видела его работы в моём университете, они там выставлялись года четыре тому назад. Он должен был тоже там быть на презентации, а он сказал, что подхватил тогда ангину и лежал в гостинице с высокой температурой. Как жаль, что мы не встретились в те далёкие дни. Столько лет провели не зная друг о друге. Где он был всё это время? Почему он раньше не нашёл меня? Почему я никогда не искала его?
Я рассказывала ему о том, чем занимаюсь. Он очень удивился, узнав, что я изучаю поведение и размножение рыб и специализируюсь на живородящих акулах.
Он мне сказал, что видел меня плывущей у кораллового рифа, и рассказал про эту огромную мако, про то, как испугался за меня, как увёл акулу в сторону. Он спас мне жизнь, но почему мако вела себя так странно? Она не напала, она как будто играла во что-то. А что мы знаем об этих рыбах, что знаем вообще о животных? Мы пытаемся все их действия подвести под слепые инстинкты, но они иногда делают то, что невозможно объяснить с этой позиции, и тогда мы беспомощно разводим руками. Ещё в детстве я поняла, как мало мы знаем.
Вероника лежала, закрыв глаза, и страницы прошлого, того самого, о котором она рассказывала Алэну, вновь поплыли в её памяти картинками и звуками, которые навсегда останутся с ней.
Ей было двенадцать лет, когда она с родителями поехала на каникулы в Пуэрто Рико. Каждый день они ходили к морю и проводили время на пляже, где было ещё много отдыхающих. В один из дней, только что искупавшись, Вероника сидела у самой кромки воды и строила замок из песка. Прямо рядом с ней остановился какой-то молодой парень, с маской, ластами и подводным ружьём в руках. Он ещё улыбнулся и подмигнул ей, когда, нагнувшись и положив на песок маску с трубкой и ружьё, начал надевать ласты. Ей очень хорошо запомнились его улыбающиеся, по-детски живые серые глаза. Он ей ещё сказал несколько слов о том, как ему нравится замок, как вдруг кто-то закричал: "Смотрите, акула!" Парень схватил лежащее на земле ружьё и резко выпрямился, а Вероника посмотрела в ту сторону, куда показывал кричащий. Там она увидела торчащий над водой треугольный плавник акулы, который медленно плыл вдоль берега, совсем недалеко от него. Люди, бывшие в это время в море, высыпали на берег, а парень, у него в этот момент как-то странно остекленел взгляд, а движения стали похожими на движения робота, поднял ружьё и, даже не целясь, выстрелил. Как стрела попала в плавник, Вероника до сих не может понять. Она только увидела, как акула скрылась под водой. Вероника уже подумала, что акула ушла в глубину, но та, напротив, вдруг вылетела на поверхность воды и на огромной скорости понеслась к берегу. Все бросились врассыпную, а акула выпрыгнула на песок, пытаясь достать того, кто в неё стрелял, но на его счастье, тот успел, неуклюже выбрасывая в стороны ноги в ластах, отбежать достаточно далеко. Всё происходило так быстро, что Вероника не успела встать, не то что отбежать: так и осталась сидеть возле своего недостроенного замка, оцепенев и не вытащив даже ног из воды. Акула остановилась совсем рядом с ней. Веронике никогда не забыть эти, обычно ничего не выражающие, небольшие акульи глаза, смотревшие на неё. Глаза огромной рыбы, светившиеся от недоумения, ярости и боли. Вспоминая всё это, в ушах Вероники каждый раз раздаётся жуткий крик её мамы и пронзительный плач маленькой Кэрен. Ей казалось, что все люди замерли, а время почти остановилось. Она видела только, что к ней бежит отец, только его бег был какой-то очень растянутый, будто в замедленном фильме, как будто он не бежал, а плыл над землёй, смешно открывая рот в глухом крике, слов которого было не разобрать, и медленно, будто плавниками, размахивая руками. Акула тоже медленно повернулась в сторону сидящей у кромки моря девочки, смотревшей на неё огромными испуганными глазами, и всё также медленно повела носом. Можно было подумать, что она принюхивается. Затем рыба улыбнулась Веронике во весь рот, как бы говоря: "Мы с тобой ещё встретимся, девочка," и, раскусив лежащую перед ней маску с трубкой, одним рывком соскочив с песка обратно в воду, ушла в море. -
Вероника, - в который уже раз, - думала о том, что акула могла её утащить с собой или убить прямо там же, но не сделала этого. Вот тогда она, будучи ещё ребёнком, и решила, что займётся изучением поведения акул. А потом она узнала, что эта акула была из вида мако. Об этом случае ещё писали в газетах, как о примере насколько опасным может быть этот вид акул.
Когда она в ресторане рассказывала обо всём этом Алэну, он сидел и слушал её рассказ будто в забытье, а когда Вероника закончила, он очнулся, схватился за голову и закричал так, что люди начали оборачиваться:
"Так ты и есть эта девочка?! Такого просто быть не может! А я ещё никак не мог вспомнить, где тебя видел!" И он рассказал, что был тогда на этом пляже, что всё видел и всё заснял на плёнку. Мало того, это его фотографии со мной и акулой были помещены в газетах. Сказал, что прошлой ночью он думал о том, что могло стать с той маленькой девочкой, которая была на волоске от гибели. Рассказал, что позавчера встретил здесь своего давнего приятеля, который тоже был на пляже в тот день. Это и был тот человек, который стрелял в акулу. Они после этого случая ни одного дня не виделись; его друг помешался, когда увидел, что из-за его выстрела, акула выбросилась на берег и была готова убить, сидящую возле неё, девочку, и его прямо с пляжа увезла скорая помощь.
- Какие, всё же, могут быть совпадения в жизни, - рассуждала Вероника, - мы случайно оказались так близко друг к другу и вот снова встретились. И опять мы встретились с мако, как будто этот вид акул чем-то связывает нас. Как этот огромный мир всё-таки тесен! А может это и не совпадения вовсе? Сейчас может показаться, что наша сегодняшняя встреча была предначертана судьбой давным давно, ещё двадцать пять лет тому назад. Чушь какая! А всё-таки? А если ещё и эта, вчерашняя мако, которая была с нами в океане, таже самая акула, что была с нами там - в Пуэрто Рико? Нет, такого не может быть - это было бы уже чересчур. Мы же в Австралии. Мако мигрируют, но чтобы так далеко... . Да той, наверное, уже и в живых-то нет, столько лет прошло. Мы договорились завтра вместе пойти к рифу, а вдруг нам повезёт, и мы встретим эту же мако.
Я ему рассказывала о своей жизни, говорила, что замужем, что у меня нет и не может быть детей..." Вероника приподнялась в постели, она прищурилась, вспоминая детали их разговора:
- Что он подумал тогда: он так внимательно слушал, потом взял мою руку и пожал её так, как будто знал что-то такое, чего не знаю я. Боже, зачем я ему вообще это говорила?"
Она часто задышала, опустилась обратно на подушку и так лежала некоторое время, успокаиваясь, без всякой мысли, только вспоминая лицо Алэна.
"А ещё мы танцевали. Одни. Больше никого не было. Все ушли, кроме пианиста и нас. На рояле горела свеча, играла тихая музыка, а мы всё кружили и кружили по пустому залу. Когда он пригласил меня на танец, такой медленный, я помню только, как он обнял меня за талию, и мне стало легко-легко. Я подумала, что сейчас взлечу, а потом мне стало страшно, что он уйдёт, и я его никогда больше не увижу.
Он довёз меня на машине до отеля, но не поднялся ко мне. Если бы он остался, я бы наградила его такой люб... Любовь? Может быть это любовь и есть? Неужели она такая? Мне просто хочется, чтобы он был рядом всё время и никуда не уходил.Так старик профессор был прав? Любовь все-таки нашла меня. Неужели за один вечер, можно понять, нет, можно осознать, что ты встретил именно того человека, без которого вся твоя дальнейшая жизнь не имеет никакого смысла? Я обязательно напишу "письмецо" тебе, сестрёнка, завтра, как только проснусь. И ты его сохранишь и покажешь своим детям, когда они вырастут. Так вот, что я всегда отрицала...".
Она счастливо поёжилась и, закрывая глаза, подумала:
"Господи, ты же знаешь, я, невзирая на моё строгое воспитание, никогда не верила в тебя и с детства не понимаю тех, кто говорит, что верит. Я ведь знаю, что тебя нет, что ты это просто выдумка - сказка для необразованного человека; но я прошу тебя, Господи, пусть он мне позвонит!"
Она усмехнулась сквозь наступающий сон и добавила:
"Ты знаешь, Господи, вот если он мне позвонит, то я, так и быть, поверю в тебя. Ты себе даже не представляешь, как я его сейчас хочу."
Она уже начала засыпать, как с улицы раздался звук полицейской сирены.
"Боже, как громко, - с разражением пробормотала Вероника. - Вот видишь, Господи, нет тебя," - пряча голову под одеяло, ещё раз подумала она, и уже было совсем заснула, как вдруг раздался телефонный звонок. Сон тут же улетучился, и Вероника, рывком сбрасывая с себя одеяло, замерла, широко раскрыв глаза и прислушиваясь, не померещилось ли ей. Телефон зазвонил снова. Тогда она соскочила с постели и бросилась к журнальному столику. Судорожно схватив свою сумочку и, вывернув её наизнанку, она нашла свой телефон.
- Это ты, - хриплым голосом только и сказала она, с силой прижимая телефон к уху.
- Можно, я на минуту поднимусь к тебе? - услышала она и прошептала в ответ:
- Да, только быстрей, как можно быстрей! -
Сколько прошло времени, пока он поднимался на пятый этаж в её номер, она не знала, ей казалось, что прошли годы. Каждая секунда отдавалась в её голове, как будто по ней методично били молотом.
"Один, два, три, четыре..." - начала считать она. Потом бросила, подумав: "Всё равно много," как он постучал. Вероника, думая, что это сон, открыла дверь, за которой стоял Алэн с целой охапкой цветов в руках. Он зачем-то спросил:
- Это твоя кровать? -
Как будто в номере была ещё одна. Она машинально кивнула в ответ. Он прошёл мимо неё внутрь комнаты и разбросал цветы по всей кровати и на пол перед ней. Вероника следила за ним широко раскрытыми глазами.
- Ты сумасшедший? - спросила она его.
- Да, - ответил он, - и я даже знаю того, кто свёл меня с ума. -
- Где ты набрал столько цветов ночью? -
- Я ободрал клумбу перед гостиницей. -
- Но ведь этого нельзя делать. -
- Нельзя, - засмеялся он, - приехала полиция, и меня сейчас отвезут в участок. Они славные ребята - эти полицейские Таунсвилла, они мне разрешили занести цветы к тебе. Я проведу ночь в участке, заплачу штраф и вернусь за тобой. Мы ведь завтра должны пойти в море. -
- Так ты преступник, - улыбалась Вероника, - А я так хотела, чтобы ты остался сейчас со мной. Послушай, я поеду с тобой и буду ждать на ступеньках участка, пока тебя не выпустят. -
- Нет, - подходя к ней и обнимая её, сказал Алэн, - ты меня будешь ждать здесь. Ты должна выспаться. Утром я вернусь. А сейчас ложись, а то они без тебя завянут. -
Он поцеловал её и вышел, не оборачиваясь. Вероника, бесконечно счастливая, легла прямо в цветы и закрыла глаза. Последнее, что она представила себе, была улыбающаяся всеми зубами мако с фотографии, показанной ей Алэном в ресторане.
Вероника спала. Ей снился Алэн, ей снились его глаза, ей снилось, как они любят друг друга, как он обнимает её своими крепкими руками, как он ласкает её, как она целует его лицо, шею, грудь, как в упоении стискивает его бёдра своими ногами и, не выпуская его, вдруг вся сжимается в комок и сразу же растекается в сладком неповторимом чувстве, охватывающем её. По всему её телу кругами проходили постепенно затухающие волны, как от брошенного в воду камня. Эти волны возникали, как мощные цунами, рождаясь в самой её середине, и расходились в стороны по всем органам, постепенно уменьшаясь в размерах и становясь похожими на ласковый тёплый прибой, который ласкал её, полностью затухая в чуть подрагивающихся кончиках пальцев.
"Фейерверк," - в изнеможении прошептали её губы, и она проснулась от какого-то постороннего, неприятного, лишнего ощущения, как будто кто-то или что-то с силой сжало ей правый бок. Полежав с минуту, смотря в потолок и прислушиваясь к себе, она ждала повторения этого чувства, но ничего не происходило. Она попробовала надавливать на бок с разной силой и с разных сторон, но никаких неудобств не возникало.
"Это сон, - подумала она, улыбаясь, - какой странный сон. Сколько у меня было оргазмов? Два? Три? Кошмар какой-то... Как девичий эротический сон. Вот только это ощущение, будто у меня вырывают кусок тела. Откуда оно взялось? Странное чувство... ."
Вероника перевела взгляд на часы, пора было вставать, через полчаса за ней должен был заехать Алэн. Она мечтательно улыбнулась, встала с кровати и пошла в ванную комнату.
Ровно через полчаса в её дверь постучал Алэн.
Марк Аврелий - римский император известный своими, дошедшими до наших дней, философскими трактатами -- -- 12 написанных на греческом языке "книг", которым обычно приписывают общее название "Рассуждения о самом себе".