Люба лежала на спине, вслушиваясь в тишину дома, и непроизвольно комкала тонкими пальцами пахнущий ветром и солнцем белоснежный пододеяльник. А вдруг сегодня? А вдруг?
"Что это? Калитка скрипнула? Кто-то идёт..."
Пальцы замерли, и она приподнялась, прислушиваясь, постучат в дверь или нет, готовая, как каждую ночь, выскочить из постели и бежать открывать дверь. Без тапочек, какие там тапочки, так босиком по старому деревянному,вымытому до блеска полу. Даже не бежать, лететь, лете-еть, только бы...
Тишина.
"Нет, - вздохнув, она откинулась обратно и закрыла глаза, - надо спать, с утра на работу. Мариша калитку забыла запереть, когда уходила, вот ветер ею и стучит".
Что-то заныло у неё внутри тонко и сладостно, она села, отодвинула занавеску, чуть не задев при этом небольшую вазочку с засохшим букетиком лютиков, - "Надо же, расцвели", - подсознательно промелькнуло в голове, - и посмотрела во двор. Никого. И как будто специально, чтобы она в этом не сомневалась, ветер стукнул калиткой и прошелестел сухими листьями.
- Люба, Любань, ну давай сходим, а? Ну чего ты всё время дома-то сидишь? Пойдём, шампусика попьём, потанцуем, познакомишься, может, с кем, ну?!
- Чё ты нукаешь, я те не кобыла, сказала: "Не пойду", - значит не пойду. Надо мне больно. Кого я там не видела?..
- А чего ты дома не видела? Сидишь как сова в дупле, нос боишься высунуть.
- Да ничего я не боюсь...
- Тогда пошли...
"Вот прицепилась, как репей к подолу", - раздражённо думала Люба, пока Маринка, подруга её лучшая, - вернее единственная, у неё кроме Марины их вообще не было,- продолжала тарахтеть что-то о том, как здорово сегодня можно будет повеселиться, и как много народу в кафе хочет прийти, а мест-то нет, одно единственное придорожное кафе на весь городок, а у неё брат двоюродный там дискжокеем подрабатывает, у него свой небольшой столик.
- Пойдём, Любаша. Зинка, говорят, из области такие туфли привезла, закачаться, а Нинке рыжей брат из загранки какую-то супер косметику притаранил, так, говорят, у этой заразы на морде ни одной веснушки не осталось, как корова языком, представляешь! Ну пойдём, интересно же.
Нина и Марина друг друга терпеть не могли и во всём соперничали. Обе высокие, стройные, красивые, на язык острые и характеры заводные, чего одна учудит, другая обязательно перебить должна. Но на тихую, все знали, что Маринка интересней. У неё зелёные глаза на пол-лица, ресницы, будто крылья, и кожа нежная, как у младенца, и ни пятнышка, а у Нины волосы меднокрасные, такие роскошные, хоть в журнал, и губы - никакой помады не надо, вот только веснушки всё портили. Чего она только не делала, чтобы их вывести, - всё мимо.
За обеими ребята длиннющим хвостом бродили, но за Маринкой больше. Теперь, если Нинка веснушки вывела, может и наоборот получиться.
"Пойти, посмотреть? - думала Люба. - Что так, что этак. И там всё одно и то же и дома скука смертная: ящик достал, читать не хочется. Вообще ничего не хочется. Погода эта, будь она не ладна, не летняя совсем; после дождя - пасмурно и зябко".
Она вздохнула.
"Придётся идти, надо как-то поддержать подругу, если что, а то её ещё удар, не дай Б-г, может хватить от такого потрясения, как исчезнувшие Нинкины веснушки. А что я теряю? Не понравится, уйду".
- Ладно, - сказала, перебивая Марину, которая всё убеждала её и убеждала, - схожу. Только, чтобы ты уже наконец от меня отцепилась.
- Ура! Сейчас я тебе выберу, что наденешь. А нет, так у меня возьмём, мы с тобой одного размера. Марина рванула к платяному шкафу, но Люба перегородила ей дорогу.
- Спасибо, подруженька, я как-нибудь сама найду, что надеть.
У той аж руки опустились.
- Люба, послушай, ты всегда так одеваешься, как будто с позапрошлого века. Где ты эти бабкины вещи находишь? Так уже никто давно не ходит.
- Как одеваюсть, так одеваюсть, могу и дома остаться, - нарочито, точно как её покойная бабка, коверкая слова, ответила ей Люба.
В отличие от своей яркой и броской подруги, Люба никогда не придавала большого значения, как выглядит, главное, чтобы всё было чистое и аккуратное.
Вырастила её бабушка. Мама уехала на заработки и моталась по всей стране, и изо всех мест, где она останавливалась, приходили не письма, а денежные переводы.
Папа тоже имелся, но он приходил, если эти появления можно назвать приходами, только тогда, когда ему требовались деньги. Когда бабушки не стало, он надумал было вселиться в дом, но Люба, тогда она заканчивала школу, встала в дверях и посмотрела на него так, что он, несмотря на невменяемое состояние, в котором пребывал большую часть своих будней, счёл за лучшее ретироваться. С того дня она его никогда и не видела. Говорили, что он ушёл из их городка. А куда? Да кто его знает, страна большая. Всё, что ей от отца досталось, так это красивая фамилия, которая, похоже, играла в догонялки с именем. Как их ни поставь, то имя догоняет фамилию, то наоборот, и вместе они изумительно дополняли друг друга: Любовь Любушкина.
Ребёнком Люба Любушкина была тихим и неприметным, как села за третью парту ближе к окну в первом классе, так и встала из-за неё в десятом. Училась на ту же оценку, что и место, где стояла её парта. Нельзя сказать, что она была глупой, и предметы знала неплохо, но, когда отвечала, то говорила так тихо и робко, что учителям казалось, будто она и не знает ничего. Даже русскую литературу, свой любимый предмет, и тот исхитрилась еле-еле вытянуть на четыре. И это при том, что сама писала стихи. Причём очень даже неплохие. Только их никто кроме Марины никогда не читал. Та всё уговаривала Любу хотя бы в стенгазету их поместить. Куда там!
- Ты их прочитала? - спрашивала её Люба.
Марина сразу начинала что-то кричать о её таланте, о том, что все должны об этом знать, что эти стихи для людей, что себя нельзя останавливать, что талант уйдёт и ещё много чего.
-- Тебе, правда, понравилось?
- Ну конечно, как такое может не понравиться?
- Так это всё, что надо. И пожалуйста, никому ничего не рассказывай, разговаривать перестану. Ты меня знаешь.
И Марина никому ничего не говорила, знала, что, если Любу заклинивало, то и колом с места не собьёшь.
В девятом классе Люба влюбилась в физика. Прислали из областного университета по распределению новоиспечённого учителя, он ни на кого из их класса похож не был. Да она вообще таких и не видела, вот и втюрилась по уши. Физику на пять знала, а по предмету всё двойки получала. Это чтобы он с ней дополнительно после школы занимался. Чуть двойку в аттестате не получила, но вовремя физика обратно в область забрали. Родители там договорились, так он всего полгода в их глухомани успел проработать.
У мальчишек, опять же в отличии от своей подруги, она совершенно не пользовалась популярностью. Не то, чтобы она была некрасива, скорее наоборот. Высокая, стройная, голубоглазая, с длинными, прямыми русыми волосами, собранными на затылке в вечный конский хвост. Если приглядеться, то можно было бы заметить, что она очень-очень недурна собой. Но для этого надо было приглядываться, надо, чтобы хоть что-то привлекло внимание. Люба же, без грамма косметики, вся была какая-то тускло-блеклая, бесцветная, скромная, и из-за этого такая незапоминающаяся, что её соученики уже через пять лет после окончания школы, разглядывая иногда общие фотографии, глядя на неё, долгое время вспоминали, а кто это, в общем-то, стоит во втором ряду справа рядом с Маринкой.
Вот и сейчас Люба вытащила из шкафа какой-то серый бесформенный балахон и под обречённый вздох: "О, Господи!" своей подруги напялила его на себя.
- Идём, что ли? Я готова, - сказала она, и они пошли в молодёжное кафе, - на самом деле небольшой придорожный ресторанчик, - "Аллегро", Маринка танцевать и убедиться, что "у рыжей Нинки морда, как была мухами засижена, так и осталась", а Люба так, от нечего делать.
В кафе было не протолкнуться, но Серёжа, Маринкин брат, посадил их за свой столик, который стоял сбоку от его аппаратуры, принёс пару коктейлей и пирожных и растворился среди своих дисков и проигрывателей. Здесь было замечательно. Площадка дискжокея,- среди местной молодёжи "чайник",- хоть и маленькая, но располагалась выше основного зала, и оттуда можно было наблюдать за всем, что происходило внизу. Серёжа сюда никого, кроме самых близких друзей, не пускал, так что подруги могли спокойно сидеть в своё удовольствие.
Правда, не похоже было, чтобы Люба вообще получала какое-то удовольствие, но раз уж пришла, так пришла.
"Ну и чего я сюда припёрлась? Сидела бы себе дома, телек смотрела, а ещё лучше почитала бы чего. Скукота. Повеселюсь ещё так с полчасика да и домой пойду, нечего мне тут делать", - глядя на танцующих, думала она.
Марина - другое дело. Её тут же засекли несколько знакомых, и она, вот уж у кого шило в попе, даже не присела, а сразу же поскакала на площадку, где и завертелась среди девчонок и ребят, попутно высматривая, нет ли где её соперницы. Так что Люба, которую, как обычно, никто не заметил, осталась одна, что, впрочем, её полностью устраивало. Она сидела и, потягивая через трубочку сладковатый напиток, лениво наблюдала за всем, что происходит. А ничего толком и не происходило. Обычная молодёжная тусовка, все суетились, тёрлись друг о друга, заигрывали, договаривались между делом, кто с кем проведёт наступающие выходные.
Глядя на эту толкотню сверху, Люба заметила, как Марина всё время ей что-то показывает, разводит руками и пожимает плечами.
"Нинку не может найти", - догадалась она.
Посмотрев вниз, она заметила Нинкину копну, ярким пламенем горящую среди танцующих в противоположном от Марины углу площадки. Она тут же показала своей подруге, куда надо протиснуться и засмеялась, увидев, как та, будто невзначай, оказалась возле своего "врага", а затем, быстро и весело оттанцевала в другой угол, где радостно подпрыгнула с высоко поднятой рукой, показывая двумя пальцами букву "V".
"Теперь уже точно можно уходить! - рассмеялась про себя Люба. - Веснушки на месте, первую помощь оказывать не придётся".
Кроме этого момента ничего интересного больше не было, и Любе становилось всё скучнее и скучнее. Маринка периодически махала, приглашала присоединиться, но Люба только отрицательно качала головой.
"Всё, я домой", - вставая, окончательно решила она, но тут Серёжа поставил их с Мариной любимую вещь - "BILLIE JEAN" -- Майкла Джексона. Маринка тут же отчаянно замахала, ещё раз приглашая Любу пойти потанцевать.
"О класс!!! Это я пропустить не могу", - улыбнулась Люба, кивнула своей подруге, что сейчас придёт, и только повернулась к лесенке спуститься, как заметила, что в зале что-то происходит, но что именно, она не могла понять. Ей показалось, а может, это действительно было так, что все на танцплощадке расступились и замерли, а по образовавшемуся неширокому коридору кто-то шёл.
"Чего это они все? Вот народ. И Маринка туда же, застыла с открытым ртом. Ну что, что такого? Эка невидаль: шофёр какой-нибудь остановился попить, а у них уже чуть глаза из орбит не повыскакивали. Сейчас попьёт и дальше покатит, чего ему здесь делать, в нашей глуши? Ну разве что к кому-нибудь в кровать залезть. Уж полночь близится, а он, наверное, Герман, - почему то подумалось ей. - Хотя сегодня, Герман, тебе никакая старуха не поможет. Сегодня пятница и все койкоместа уже заняты. Лучше бы ты ехал от греха", - Люба, недовольно бурча всё это про себя, из любопытства остановилась, схватившись за перильца, и начала смотреть, что творится внизу.
А всего-то дел было: какой-то парень направлялся прямо к барной стойке, которая располагалась в противоположном от площадки дискжокея углу. Сверху Любе хорошо были видны только его спина и походка. Узкие бёдра, широкие плечи и немыслимая тёмными волнами спускающаяся на них грива, он не шёл, а скользил, как дикий кот, гибкий и хищный. Чёрная кожаная куртка с черепом на спине, надписью "Harley Davidson" и бахромой на рукавах только усугубляла это животное сходство. У Любы внизу живота возникло какое-то щемящее чувство, и она, к своему удивлению, уже не могла отвести глаз от того, как ритмично под звуки её любимой песни двигался незнакомец.
"Что-то не так", - тревожно мелькнуло у неё в голове.
Действительно, появление незнакомого парня в кафе да ещё в пятницу вечером не предвещало для него ничего хорошего.
Удивляться здесь,в общем-то, нечему. В каждом небольшом городке, где все друг друга знают, любое новое лицо вызывает, как правило, если и не злые чувства, то уж точно настороженные. При встрече с незнакомцем, люди невольно спрашивают про себя:
- А это-то ещё кто? Кого это к нам нелёгкая принесла?
Правда, этими вопросами всё и ограничивается, если приезжий старается вести себя, как можно более скромно, а тут парень, будто нарочно, старался приковывать к себе общее внимание. Своим независимым поведением, этой скользящей походкой, этой раскованностью и, чего уж там, полным отличием от собравшихся, он будто специально действовал всем на нервы.
Любе было очень хорошо видно, как все девчонки, даже те, которые пришли в кафе со своими парнями, неотрывно следят за этим котом-Харлеем. Ясное дело, кому из ребят такое понравится. Вот и сейчас парни с еле скрытым неудовольствием смотрели, как девушки абсолютно перестали обращать на них внимание.
"Изобьют, как пить дать изобьют", - пронеслось у неё в голове.
Напряжение в кафе нарастало с каждым движением этого возмутителя спокойствия, а он как раз подошёл к бару, что-то сказал бармену, взял приготовленный ему напиток и повернулся к залу. Любе наконец-то стало видно его лицо с тонкими чертами, такое смуглое, что это было заметно даже в полутьме зала. Жаль только глаза были скрыты от всех за узкими зеркальными очками.
- Что ж он тут видит, с такими очками? - подумала она.
Но парень, по-видимому, видел хорошо, даже очень. Люба в этом убедилась, когда параребят, не выдержав висящего в зале напряжения, сделали несколько недвусмысленных шагов в его сторону. Он как-то странно улыбнулся, показывая белоснежные, блеснувшие в свете цветомузыки, зубы, и парни тут же повернули обратно.
Люба уже забыла, что хотела домой и во все глаза следила за развитием событий. Тут как раз и Марина вернулась немного передохнуть.
- Марин, что там такое?
- Ты представляешь какая сука...
- Кто?
- Да Нинка стерва, еле разглядела.
- Что?
- Да веснушки, чтоб она вместе с ними провалилась, почти все вывела...
- Да я не об этом.
- А о чём?
- Ну парень этот, который у стойки.
- Диверсант что ли? Ничего прикинут, правда? Понятия не имею кто это, хотя сознаюсь, он к себе, как магнитом тянет. Когда мимо проходил, думала: "Сейчас плюну на всё и к нему пойду". Видать, не у меня одной такое чувство, так что могу наверняка сказать, будут бить.
- За что?
- Да Зинаида с него глаз не сводит, вот Лёшка, обалдуй, и решил его проводить по-своему, когда тот соберётся во-свояси. Как только этот прикинутый бедолага отсюда выйдет, так ему на стоянке и кранты. Уроют, сто процентов уроют! Как будто он виноват, что Зинка свои зенки на него вылупила и стоит, как бревно. Да разве Лёхе объяснишь? Что с него взять-то - десантура. На спор кирпичи башкой разбивает, баран, другое применение ей не нашёл. В прошлую пятницу устроил побоище, потанцевать никому не дал, а всё из-за того, что Зинка, дура, пока он на улице с корешами курил, с каким-то хачиком заезжим потанцевать пошла, вот дерево! Ох, он его метелил беднягу, оторвать не могли. Помидоры припёрлись, и что? Так они хачику только добавили, своими гуманизаторами все рёбра пересчитали, даже смотреть было больно. А Лёхе по барабану, у него же фазер синьор помидор и есть.
- Какие помидоры, ты чё Мариш? Что ты такое буровишь?
- Сразу видно, что ты из своей берлоги и не выходишь никуда, - снисходительно с чувством собственного превосходства, посмотрела на неё Марина. - Это Катька с астраханского училища на каникулы приехала, подкинула словечек. "Помидоры, - говорит, - это менты".
- А синьор помидор - это начальник отделения что ли?
- Это я уже сама дотумкала. Она не говорила, как начальник.
Лёшка, с которым в своё время Марина и Люба учились в одном классе, был если не самым сильным парнем этого городка, то уж точно самым опытным в плане подраться. С ним никто не связывался. Отслужив в десантных войсках, он недавно демобилизовался и пока ещё отдыхал, перед тем как поехать в область, учиться в школу милиции. Ну а Зинка, из параллельного, была "его" девушкой. Они встречались со школы, и она честно его ждала, пока он два года трубил свою почётную обязанность. Сейчас Зина, как и все остальные девчонки, глаз не могла оторвать от этого незнакомого парня, который спокойно допивал свой напиток у барной стойки.
- Да ты что? Надо его предупредить, чтобы тихо отвалил, - сказала Люба, и уже собралась было пойти предупреждать, как услышала Марину:
- Печаль, обида, скорбь. Поздно, Любаша, поздно. Он уже отваливает. Глянь, какая за ним толпа идёт. Ох, счас ему дадут! Пошли быстрее на улицу, а то весь спектакль пропустим.
Люба посмотрела вниз и увидела, что парень оставил свой фужер и уже направляется к выходу. По-видимому, как она и предполагала с самого начала, он вообще не собирался задерживаться в этом придорожном гадюшничке и остановился просто попить. Все, кто был в кафе, включая бармена и Серёжу, потянулись за ним. Впереди, окружённый несколькими своими друзьями, деловито разминаясь, шёл местный Рэмбо.
Так общей кучей все и вывалили наружу.
Наискосок от кафе находилась небольшая площадка для автомобилей. На ней между несколькими проржавевшими местными "старушками" в тусклом свете одинокого парковочного фонаря, невзирая на общую грязь от прошедшего дождя, блестел новизной мотоцикл, больше похожий не на машину, а на какого-то рогатого монстра. Вот к нему-то неторопливой, небрежной походкой и направлялся незнакомец. Он шёл так спокойно, что казалось, совершенно не замечал эту свору, которая угрожающей плотной тенью закрывала собой всё пространство между площадкой и кафе. А тень в предвкушении кровавого зрелища взволнованно шевелилась и на разные лады шелестела голосами:
- Сейчас Лёха покажет класс боевой подготовки.
И Лёха не заставил себя долго ждать.
- Эй ты! - крикнул он в кожаную спину.
Толпа окружила небольшую стоянку. Люба с Мариной каким-то образом оказались как раз между набычившимся Лёхой и незнакомцем, который уже подошёл к своему мотоциклу и взялся за его высоко торчащие ручки. Он спокойно, как будто ничего не слышит, уселся и завёл своего рогатого зверя.
- Лёша, не надо, пожалуйста, - Люба встала перед своим бывшим одноклассником, пытаясь отвлечь его внимание и дать парню спокойно уехать.
Внимание ей удалось отвлечь, что да, то да.
- Ты ещё здесь чего?! Брысь отсюда!
Недавний воин оттолкнул её, хотел не сильно, но чуточку не рассчитал. Под хохот окружающих Люба, пролетев пару метров, приземлилась в большой грязной луже прямо перед колесом тяжело урчавшего мотоцикла, водитель которого уже было газанул, но из-за внезапной преграды так резко дал по тормозам, что мотоцикл на мгновение, будто разъярённый бык, вставший на задние ноги, навис над барахтающейся в луже девушкой. Люба, зажмурившись от ужаса, замерла в этой грязюке, думая, что ко всем бедам её сейчас ещё и переедут. Но молодой человек отлично справился со своей машиной и уже через секунду, перегнувшись вперёд, внимательно разглядывал лежащую сквозь свои непроницаемые очки, - что он мог вообще через них видеть в общей темноте, непонятно. Пока все вокруг ржали, он спокойно, не заглушая мотоцикл, слез с него и подал чуть не плачущей девушке свою руку, помогая встать.
"Какая у него рука горячая, как раскалённая", - подумала Люба и опять внизу живота родилось это неповторимое сладкощемящее чувство. Тогда она посмотрела в его чёрные очки и ей на секунду показалось, будто в них полыхают отблески красного пламени, но, скорее всего, ей только так показалось. Сквозь зеркальные стёкла видно ничего не было. Парень поставил Любу, именно поставил, возле мотоцикла, таким волевым движением, что ей даже в голову не пришло отойти в сторону, и спокойно повернулся к заливающейся хохотом толпе. За всё это время на его лице не дрогнула ни одна жилка, и он не произнёс ни одного слова. Он медленно переводил свой взгляд с одного хохотавшего на другого и, по мере того как поворачивалась его голова, те, кто попадал в поле его зрения, мгновенно умолкали. Наконец его взгляд встретился с играющим желваками Лёхой. Еле заметно кивнув, он двинулся в его сторону.
Вот этот момент, которого все ждали!
- Не надо, пожалуйста, - всхлипнула Люба, но кто будет слушать эту мокрую курицу? Все только в очередной раз рассмеялись.
Представьте себе общее разочарование, когда боя как такого не было. Всё произошло за пару секунд. Парень приблизился к Лёше; последовала атака, в которой местный супермен нанёс несколько быстрых, неуловимых глазу ударов. Если бы Лёша попал хотя бы раз, то дальше всё было бы делом техники, так ногами бы попинали, кому ни лень, и оставили догнивать в луже. Да ещё мотоцикл бы разворотили в прах. Но он не попал. Ни разу! Более того, незнакомец сделал какое-то пружинистое движение, отогнувшись сначала в одну сторону, прихватывая при этом Лёшу, затем в другую, уже вместе с ним, и ошарашенный отличник боевой подготовки, описав полный круг в воздухе, большим мешком приземлился в той же луже прямо у ног истекающей грязными струйками Любы.
Всё случилось так быстро, что никто ничего не успел понять. Ничего не понял и сам Лёша. Вроде он сделал всё правильно. Это же отрабатывалось ежедневно, это же как два пальца, он должен был попасть в цель, но, к собственному удивлению, даже не задел её.
Его фиаско было полным. Ладно бы он получил от кого-нибудь, когда никто не видит, но он был повержен в глазах всего города. Все сейчас стояли и переводили взгляд с него на этого странного незнакомца.
А тот всё так же не говоря ни слова, подошёл к своему мотоциклу, спокойно уселся в седло, повернулся в сторону Любы и кивком головы предложил ей поехать с ним.
"Ни хера себе", - подумал Лёха, когда немного пришёл в себя и, чтобы восстановить свой статус, сказал, вставая, отряхиваясь и провожая глазами отъезжающий мотоцикл:
- Профи. Группа Бета, есть такие. Звери. Повезло, что не грохнул.
И все вздохнули с облегченьем и толпой пошли в кафе отмывать своего героя. Всё-таки получить от профессионала из группы Бета и остаться в живых, это да, это высший пилотаж.
Они летели по городу, ей было и холодно и жарко одновременно. Мокрое платье холодило спину, а грудь горела огнём от плотного прикосновения к кожаной куртке. Она ничего не говорила, только пальцами показывала, куда надо поворачивать и через некоторое время они уже остановились перед её домом. Люба слезла со своего сиденья и взяв парня за горячую руку также без единого слова, прямо через цветник в саду повела за собой. В голове её почему-то звучали слова:
- Лютики-цветочки у меня в садочке, Милая-любимая, не дождусь я ночки.
Он так и не снял свои зеркальные очки. И ночью, засыпая на его груди, она удивлялась только одному: как спокойно и глухо, будто ничего не случилось, бьётся его сердце.
Утром, когда она проснулась, никого не было. Только несколько небольших красно-бурых пятен на простыне, да толстый, завитой, упругий, будто живой, чёрный волос обвязывающий небольшой букетик её садовых лютиков лежащий на подушке, говорили о том, что произошло здесь всего несколько часов назад.
Прибежавшая Марина застала свою подругу, сидящую за столом с пустой чашкой кофе и задумчиво смотрящую на небольшую вазочку с цветами.
"Куда же вас поставить? - будто не в себе, пробормотала Люба, не обращая внимания на вошедшую, и, добавив: - Нет, будете жить на окне возле кровати" -- понесла вазочку в спальню.
Марина только покачала головой и вдогонку спросила:
- Ну и где он?
На что Люба лишь машинально пожала плечами, а на вопрос: "А кто он хоть, ты знаешь?" на мгновенье застыла, и, ставя вазочку на подоконник, обернувшись, весело засмеялась:
- Мариш, я самый счастливый человек на земле!
*****
Дуры! Все вы дуры! Девки, девчонки, девушки, женщины, бабы - все! Даже самые умные из вас ---- тоже дуры! Это говорю вам я, старый седой демон. Мы вторгаемся в ваши жизни, в ваши души и не оставляем после себя ничего, кроме пустоты. Дуры! Пока вы развешиваете по всем заборам свои ахи и охи, мы несёмся к следующей жертве. Для нас не существует время, а вас оно убивает, медленно бьёт по лицу морщинами и, чтобы совсем не оставить никаких сомнений в вашей глупости, по голове седыми волосами. Но нам всё равно, оно над нами не властно! У нас нет жалости, нет сердца, есть камень, большой камень в груди, который монотонно бьёт по рёбрам, а вы, дуры, думаете, что это огромное сердце зовёт вас. Дуры! Мы такие какие мы есть. У нас нет чувств, нет ничего, даже своей души, мы пользуемся чужими.
К скольким я приходил, даже и не вспомнить и всегда уходил без сожаления, всегда. И тогда, в том вонюченьком городишке, двадцать лет назад, эта... Я даже не знаю, как её звали... забыл спросить... даже не собирался спрашивать...
Почему я о ней сейчас вспомнил? Зачем?
*****
Да нет же, нет! Засохшие лютики расцвели! Не зря она их держала в свежей воде двадцать лет подряд!
Люба распахнула глаза. Ну конечно! Кто-то постучал в дверь, не послышалось же ей это. Вот опять, робко, но настойчиво. Она слетела с кровати и, как была в рубашке, босая пробежала по холодному дощатому полу к входной двери, ломая ногти о непослушный замок, отворила её:
- Ты?
- Меня зовут Герман... .
В тишине стало ясно слышно, как гулко и часто бьётся сердце белокрылого демона.