Аннотация: Многие считают, что этой мой лучший рассказ. Второе место на "Коллекции фантазий-4" и второе же место на Шестом Всесибирском конкурсе памяти Г. Карпунина
В тесную комнатушку церкви прихожан набилось как селедок в бочку. О бочках Юрка имел представление, а про селедку только слышал, что это такая рыба. Рыбу Юрка видел только в консервных банках, но там она называлась килька в томате. Старики рассказывали: раньше, до Взрывов, рыбы плавали в морях и реках, плавали и ловились в сети. Даже присказка была такая у рыбаков - "Ловись, рыбка, большая и маленькая". А рыбаки - это те, кто рыбу ловят. Наловят, и давай заталкивать ее в бочки - да теснее, чтобы побольше вошло.
Вот с этого момента Юрка все очень хорошо понимал. Побольше - это правильно, еды должно быть много, иначе в голодный год и помереть можно.
Тут он вздрогнул, отвлекся от посторонних мыслей и обратился к проповеди, которую читал отец Сергей. Рыжий, носатый священник монотонно бубнил:
- Подступили к Нему ученики, а первый из них - Петр. И спросили ученики Иисуса, кто из нас предаст Тебя? И сказал Сын Божий: неважно, кто предаст. Важно, что человек сей проклят будет во веки веков, и участь ему - геенна огненная, где мрак и зубовный скрежет.
И почему священник взял темой именно предательство? Юрка даже вздрогнул.
Афанасий Петрович говорил внуку, что все было совсем не так, как рассказывают священники. Юрка спрашивал деда: сам-то откуда знаешь, тебя же там не было, ты своими глазами не видел, на что Афанасий Петрович только смеялся и ничего не отвечал.
А потом была Ночь Очищения, когда за Афанасием Петровичем пришли стражники. Отец-инквизитор Андрей (ну, тогда еще не было такого названия, отцами-инквизиторами их стали именовать позже, а в то время их просто отцами звали) велел отворить дверь и выходить с поднятыми руками - это называется "сдаться". А потом добавил: мол, если бояться нечего, если чист пред Богом и людьми - выходи, ничего с тобой не случится, оправдает тебя суд. Ну а если есть грех на душе - тогда дело иное.
Видимо, было что-то у Афанасия Петровича на душе, а кроме греха на душе, как выяснили к своему изумлению стражники, старик прятал дома одну из запретных вещей, называемую "лазер". Юрка долго запоминал это слово, он вообще про такие штуки знал только то, что было их мало, придумали их незадолго до Взрывов, и от этого оружия не спасал никакой доспех.
Но и запрещенное оружие не помогло Афанасию Петровичу, он-то один был, а стражников - много; и когда старик, не щадя зарядов, прорывался в скалы (видимо, надеялся отсидеться; там и пещеры, и охотиться, опять же, можно - если, конечно, не наткнешься на мутантов; из-за мутантов попы и не пускают в скалы охотников), все же нашла его короткая арбалетная стрела, вошла под левую лопатку. Одно хорошо: умер Афанасий Петрович мгновенно, не мучался - а ведь отцы-инквизиторы за его прегрешения пред верой могли и к сожжению живьем приговорить, что было не в пример мучительней.
Тех, кого судили, всех приговорили к кострам. Без исключения. Вчерашние священники, "чернорясые", как в сердцах звал их дед, неожиданно обернулись грозными инквизиторами (Юрка не сразу выучил это слово), а за их спиной незримо стояла мощь как из ниоткуда возникшей районной епархии. Говорили, что и над районной епархией стоит кто-то еще более могущественный.
Отец Андрей позволил попрощаться с дедом. Правда, Юрка до конца так и не смог свыкнуться с мыслью, что старик умер. Не последнюю роль в этом, наверняка, сыграло то, что Афанасий Петрович, падая, ударился лицом о камень, и трудно было узнать в багровом запекшемся месиве, из которого страшно торчали белые осколки костей, того человека, с которым всего лишь день назад разговаривал, шутил - даже пытался спорить.
А троих стражников Афанасий Петрович все же прихватил собой на Небеса.
Юрка тоже стражников не очень-то любит, но он не такой храбрый, как старики - старики вообще словно из другого теста, они и говорить странные вещи не боялись. А некоторые и поступки совершали, которые потом признавались странными, а то и вредными или, о чем даже подумать страшно - богопротивными. Может, это потому, что у них лазеры были? Да нет, что-то не складывается. С такой вещью, конечно, любой может быть храбрым, но ведь не все старики в ту Ночь держали грозное оружие под подушкой. Однако практически никто из них не дался легко - случалось, и с голыми руками бросались на стражников. А по другому посмотреть, вот дай ему, Юрке, лазер? Он что, сразу храбрее станет? Да нет, конечно, пойдет и отдаст поскорее ближайшему стражнику, да еще как на исповеди выложит тут же: где нашел или кто дал.
Юрка спорить не любит и не умеет, скажет несколько слов - и все, идет на попятный, начинает уступать.
Нет, отгонять надо эти богопротивные мысли. Проповедь, все-таки. Думать о таком, да еще в церкви - только грехи преумножать. Бог, говорят священники, все видит, все знает, а уж в церкви-то и подавно мыслей от Него не скрыть. Вот и сейчас глаза Его глядят с иконы, пристально, испытующе, в самую душу забираются: где там у раба Моего Юрия мысли о грехах?
Но мысли упорно не хотели отгоняться, возвращались, назойливо напоминали о собственном существовании. Вот взять хотя бы тот же лазер. Ну откуда Юрка мог знать, что Афанасий Петрович прячет его у себя дома, ведь старик не стал бы показывать оружие первому встречному - даже учитывая, что Юрка не первый встречный, а внук, пусть дед и не одобрил решения своего сына жениться на Юркиной матери. Хорошо, отец-инквизитор Андрей - человек с понятием, выслушал сбивчивую, торопливую исповедь, повздыхал и сказал: мол, прощается тебе. Нет на тебе греха, что из-за твоей оплошности три человека погибли.
Оно ведь как было - пришли к ним домой ночью отец Леонид и отец Андрей, велели матери разбудить мальчишку, и давай у него выспрашивать: о чем Афанасий Петрович ему да другим рассказывает, какие книги дома хранит, нет ли там запретных сочинений, или редких творений, которые Афанасий Петрович утаивает от прочих. Юрка сначала отнекивался, а потом, слово за слово, все рассказал - да, мол, было; да, говорил старик, что не так нынче священники народ учат, как раньше; не то говорят, что на деле в Писании заповедано. И ведь не хотел говорить, понимал, что худую услугу Афанасию Петровичу оказывает, да что тут поделать - еще святой Федор писал в своей "Книге преступлений и наказаний", что человек слаб, тварь он дрожащая, и никто более.
Сам Юрка "Книгу преступлений и наказаний" не читал, ее, по слухам, полностью не читал вообще никто, книга та Взрывов не пережила. Вот сочинения святого Льва, например, во множестве сохранились, оттуда многому священники людей научили, взять опять же про то, что правую щеку надо подставлять, коли по левой ударили. Если подумать - воистину хорошее правило, действительно. Если человек может тебя ударить, то зачем с ним спорить? Подставь другую щеку, схлопочи еще разок и иди дальше, по своим делам.
Вот какие раньше люди жили, не чета нынешним - писали книги умные, и сразу ясно, за что тех людей называли святыми.
Когда Юрка об этом сказал деду, тот снова рассмеялся и начал объяснять, что никакими святыми святой Лев и святой Федор не были, а были они просто писателями, то есть людьми, которые умели красиво и складно сочинять истории.
Об этом Юрка потом тоже рассказал отцу Андрею и отцу Леониду.
Вот еще что интересно: если бы пришли к Юрке отец Андрей и отец Леонид, а у него под подушкой - лазер? Рассказал бы он им про Афанасия Петровича или смог бы на курок нажать?
Опять, опять мысли греховные. Нельзя о таком думать, о том, что можно руку поднять на служителя Божья.
Тянется проповедь, в церкви горько пахнет потом, ладаном, свечным дымом. Говорят, на следующий год построят в деревне новую церковь, может, даже каменную. Но когда еще это будет, да и вообще, если подумать, не до церкви деревенским - им бы с урожаем разобраться, нынче земля плохо родит. Какие уж тут новые постройки, да еще каменные, даже вместо проповеди многие - это Юрка наверняка знал, услышал тут, подслушал там - с большей охотой отправились бы в поле, а то и домой, но не праздничать без дела, а хозяйством заниматься. Однако нельзя, отцы-инквизиторы завели новый порядок, и порядка этого велят держаться, а иначе грозят божественными карами.
Будто бог не сам решает, кого ему карать, а кого миловать. Словно он прислушивается к велениям отцов-инквизиторов.
Юрка вздрогнул так, что прижавшиеся к нему люди это почувствовали, принялись недоумевающее оглядываться.
Скорее, скорее эти мысли загнать глубоко-глубоко. От Бога их уже не спрячешь, так хотя бы остальные не поймут, в чем дело.
Поскорей бы уже конец, а то взялся отец Сергей сегодня про Иуду рассказывать. Вот и лезут в голову дурные мысли, вспоминается Ночь Очищения и все, что было после.
Тогда, после исповеди, осмелился Юрка задать отцу Андрею один вопрос. Всего один. И то - с трудом, еле языком шевеля, глаза опустив, словно и не человек вовсе, а та самая дрожащая тварь, права говорить не имеющая:
- Отче, скажите... Вот вы говорили... Иуда - он предатель, предал человека, которому говорил, что любит его. А потому проклят навеки и в Аду мучаться будет, и никогда не простится ему то злое дело... А я как же? Я ведь деда тоже любил?
Отец Андрей - священник с понятием. Другой, глядишь, такого умника как Юрка тотчас же отдал страже, без суда и следствия, подмахнул бы приказ своей отеческой подписью - и все, на костер раба Божья. Пусть отправляется на тот свет, там ему Господь Бог лучше разъяснит. Но отец Андрей выслушал внимательно, не перебивая, повздыхал вновь, а затем - неожиданно улыбнулся в бороду и сказал:
- Чудны вопросы твои, раб Божий. Ведь Иуда - он же Христа продал оттого, что дьявол заплатил ему. Христос - он ведь хороший, а дьявол - он ведь плохой. А скажи мне, милый мой, я плохой или хороший?
Вот так вопрос! Попробуй, ответь неправильно.
- Конечно, хороший! - само вырвалось у мальчишки.
- Ну вот, видишь! Разве поступок, совершенный ради хороших людей, может быть предательством? Ты, мой милый, дело сделал на благо общества. Запомни!
И отец Андрей назидательно поднял палец. И еще раз повторил:
- На благо общества!
Вроде легче стало после этого у Юрки на душе, хотя нет-нет, да заскребет что-то, маленькими коготками поцарапает - а потом снова угомонится. Ведь - действительно на благо общества, потому что священники затем собрали народ и рассказали: мол, старики задумали злое дело, хотели запретить людям в церковь ходить и Богу молиться. Оттого и пришлось устроить Ночь Очищения, когда Бог руками слуг Своих отделил агнцев от козлищ.
Хотя что-то тут не складывается, ведь дед говорил, что каждый, кто хочет, может Богу молиться - лишь бы силой это делать не заставляли. Вроде бы никому он ничего не запрещал, но, может быть, отцу Андрею виднее?
Еще отец Андрей разрешил не звать его "отцом-инквизитором". По крайней мере, не вспоминает теперь Юрка, всякий раз обращаясь к отцу Андрею, о том, как священник все же сжег на костре мертвое тело Афанасия Петровича, сказав, что даже мертвые, вероотступники и богохульники обязаны гореть. Тела их сгорят на земле, а душам суждено пылать в Аду.
Когда Юрка вышел с проповеди, день уже был в разгаре. По-летнему красное солнце поднималось над верхушками скал, тех самых, куда пытался уйти дед, жгучие лучи заставляли прятаться в тень. Время-то идет, а еще столько нужно переделать - отец Андрей, конечно, порой добрый и понимающий, но чаще, если работа в срок не сделана, как возьмет хворостину, и давай вразумлять.
И поэтому Юрка не очень обрадовался, когда дорогу ему преградили двое парней лет шестнадцати, и один из них, тот, что повыше, в поношенной выбеленной солнцем рубахе, спросил:
- Это ты - внук Афанасия Петровича?
- Ну я, - буркнул Юрка. - Чего надо? Не видите, тороплюсь.
- Не видим, - сказал второй, по случаю жары, видимо, одетый в одни черные трусы, весь коричневый от загара. - Торопятся не так, по себе знаю. Ничего, подождет немного твой отец Андрей, ничего с ним не случится. Идем с нами.
- Зачем это? - насторожился Юрка.
- Надо. Дело есть. Да не бойся ты, никто тебе ничего плохого не сделает.
Ну, в этом Юрка и не сомневался. Он со всеми жителями деревни не знаком, жителей тех, говорят, без малого восемь сотен. Зато все, наверное, знают, что именно этот пацан - мальчик на побегушках самого отца Андрея, деревенского отца-инквизитора.
Парни повели Юрку куда-то на окраину деревни, шли, сворачивая с одной узкой улочки на другую, вдоль покосившихся щелястых заборов, низеньких, утонувших в земле домиков, больше порой напоминавших землянки. Изредка на них взбрехивали собаки, но такое случалось нечасто - собак было мало, большинство тех, что пережили Взрывы, одичали, ушли в леса, к выжившим волкам, спаривались там, давали потомство, растили его - в общем, тоже пытались выжить, по-своему, без людей.
Нырнули в очередной узкий проулочек, где противоположные заборы едва оставляли места пройти - какой-нибудь особо широкоплечий здоровяк попросту мог и застрять, зацепившись плечами за выцветшие от времени доски. Шедший впереди загорелый постучал в щербатую дверь, да не просто постучал, а каким-то хитрым стуком, явно условным. Юрка сразу же напрягся, знал он уже подобные хитрые штучки, случалось самому так хитро стучать, когда бегал к отцу Андрею. Тот называл все это очередным мудреным словом - "конспирация".
Со скрипом распахнулась дверь, миновав крохотный, поросший бурьяном дворик, все трое зашли в дом - да какой там дом, одно название, на самом деле древняя хибара. Только Юрке не пришлось наклоняться, проходя внутрь - остальные кланялись, не желая биться головами о низкую притолоку.
Внутри было темно, только сейчас Юрка сообразил, что, несмотря на самый разгар дня, окна закрыты ставнями, лишь редкие лучики света просачиваются сквозь щели.
А за маленьким столом сидел...Афанасий Петрович. Живой, кажется, даже здоровый - только весь какой-то осунувшийся, похудевший, лицо черное, обветренное, седые брови грозно нахмурены.
- Ну здравствуй, внук, - негромко сказал он.
- Как? - едва выговорил Юрка, но дед его понял.
- Сейчас расскажу.
Выяснилось, что на самом деле погоня деда не догнала, потеряла где-то в горах, а священники, чтобы не говорить народу правду, взяли одного из мертвых стражников, который на Афанасия Петровича ростом да шириной плеч походил, и показали людям - вот, мол, настигло возмездие смутьяна. Стражник упал, лицо разбил - кто там отличит его теперь от Афанасия Петровича; форму с трупа сняли, под лопатку ему вогнали стрелу, так и сошло.
Тем временем парни, которые привели Юрку, сноровисто накрыли на стол - набросили пожелтевшую от времени льняную скатерть, в нескольких местах аккуратно заштопанную, поставили большую чашку с вареной картошкой, надтреснутую стеклянную солонку.
- Давай, ешь, - кивнул Афанасий Петрович внуку.
Юрка торопливо кивнул в ответ, принялся жевать горячую картошку, чувствуя, что все еще не может свыкнуться, с тем, что дед жив. И одновременно с ужасом понимая, что придется все рассказать деду про то, как он, Юрка, его предал.
Но, видимо, старик все прочитал на Юркином лице, потому что сам неожиданно прекратил жевать и тихо сказал:
- Ты, наверное, думаешь, что я сердиться буду? На тебя?
- Да, - судорожно мотнул головой Юрка.
- Брось, - сухо сказал дед. - Не ты, так кто-нибудь другой. Все к этому шло. Ты думаешь, я почему с лазером под подушкой спал? Ждали мы чего-то в этом роде, Юрка, ждали. Но не думали, что они решатся так рано, нам казалось, что время еще есть, что мы успеем что-то сделать. А видишь, как вышло-то. Решились чернорясые все-таки показать, кто в наших краях хозяин.
Дед и раньше говорил про то, что церковь да попы много силы набрали, что нет на них управы, только дай народ силой в рай загнать. Юрка знал: не любит Афанасий Петрович священников, вот те и собрались, наконец, ему отомстить. Например, за то, что однажды на большой деревенской сходке отец Андрей сказал, что раньше, до Взрывов, много говорили о правах верующих, но только теперь Бог сделал так, чтобы у верующих действительно появились права. А дед встал тогда и громко сказал, что, по его скромному мнению, верующим стоило бы иногда вспоминать, что права могут иметь и неверующие. А потом ушел во всеобщем молчании, распихивая толпу локтями, несколько стариков пошли за ним, да из молодых кое-кто увязался. Юрка бы, может, тоже пошел, да его мать не пустила.
И Юрка хорошо видел, каким злым взглядом провожал Афанасия Петровича отец Андрей.
- А что, дед, - внук осмелился задать вопрос, - много еще стариков успели в горы-то уйти?
- Много будешь знать - скоро состаришься, - дед усмехнулся в бороду.
- Так это же хорошо, - первый раз за весь разговор несмело улыбнулся Юрка, - стану таким как ты. Ну, или - почти таким.
Старик рассказал потом, что те, кто выжил, встретили в скалах мутантов и смогли с ними договориться. Выяснилось, что большинство мутантов к ним относится совершенно нормально, а не так, как рассказывали попы - что, мол, мутанты - это потомки тех моральных выродков, что еще до Взрывов грешили с бесами и чертями, а теперь злоумышляют против людей. На самом деле у мутантов есть свои законы, есть вождь, который следит, чтобы законы выполнялись, и, что самое главное, они готовы торговать. Все знают, в скалах водится немало зверья, ну а вождь говорит, что его племени нужен хлеб - на камнях, известное дело, мало что растет. Теперь, может, люди станут договариваться с мутантами, и вместе выживать - если бы только попы не мешались.
- Тут вот какое дело, внук, - Афанасий Петрович подался вперед, сцепил руки, хрустнул пальцами. - Ты теперь у отца Андрея живешь?
- Ну да.
Действительно, после того, как умерла мать, отец Андрей забрал мальчишку к себе. Спал Юрка в небольшой комнатенке, даже не в комнатенке - в стенной нише, в ней и помещалась-то его кровать да сундук с вещами. По первому требованию священника Юрка носил ему с кухни еду, мыл пол, таскал книги, вытирал пыль с полок, бегал по поручениям... Времени свободного не найдешь, а тут еще проповеди в церкви, каждый день. Раньше, до Ночи Очищения, не было обязательных проповедей, только отец Тихон вел по воскресеньям службы для тех, кто хотел их посещать. Да иногда из районного центра приезжали проповедники, но и в такие дни никого силой не гнали их слушать.
Юрка заерзал на стуле, поймав себя на мысли о том, что время-то идет, его ждет отец Андрей, а он тут сидит и разговаривает с человеком, который, как ни крути, объявлен преступником.
- Подожди, сейчас объясню, что нужно сделать. Послушаешь, да пойдешь уже, Паша с Витьком тебя проводят, - сказал дед.
Действительно, много времени объяснение не заняло. Юрка молча выслушал деда, затем кивнул - мол, понял; сделаю, что тут сложного? Затем все те же двое парней проводили его по узеньким переплетающимся улочкам обратно на площадь - сам Юрка мог бы и заплутать, потому что дорогу совершенно не запомнил.
Отец Андрей как будто Юркиного опоздания не заметил - только мотнул головой, указывая на гору книг на столе: мол, расставь все на место.
Юрка расставил.
Затем велел принести с кухни чаю.
Юрка принес.
Священник что-то писал в толстой тетради с черной клеенчатой обложкой, шариковая ручка - одна из чудом уцелевших со времени до Взрывов, таких мало, нынче они только у священников, да у деревенского старосты - так и летала по бумаге. Отец Андрей задумчиво теребил жидкую бороденку, изредка прерывался на мгновение, затем вновь принимался строчить, ровные ряды букв пятнали чистый лист.
Юрка даже засмотрелся.
- Ну что, как дед себя чувствует? - не поднимая от тетради головы, спросил отец Андрей.
Ноги мальчишку все-таки подвели, он схватился за стену, чтобы не упасть.
Значит, священник все знал?
Но как? Откуда? Почему? Кто рассказал ему?
- Что, думаешь, откуда я все знаю? - словно прочитав его мысли, спросил отец Андрей, все так же не глядя на него. - Я, милый мой, много чего знаю. Везде есть нужные люди, которые из любви к Богу и слугам Его откроют мне и не такие тайны.
Все внутри Юрки дрожало, он сам себе напоминал студень, вылитый в тарелку и не до конца еще застывший.
- Что он велел тебе сделать? - резкий голос священника вырвал Юрку из оцепенения.
Он отчаянно замотал головой.
- Не скажу, - пробормотал он, - не скажу. Вы его тогда... Снова...
- Что снова? - переспросил отец Андрей. - Убьем снова? Ну, справедливости ради, нужно сказать, что мы его пока что ни разу не убивали. Что, впрочем, обидно. Не уйди он тогда в скалы - все было бы гораздо проще. Ну, говори, наконец, что задумал дед?
- Не скажу, - заплакал Юрка, но внутри росло что-то непонятное, отбрасывало в сторону жалкие попытки противиться, скручивало липким тошнотным страхом. Тяжесть в ногах потянула его вниз, мальчишка сполз по стене, сел на пол, разбросав ноги, как тряпичная кукла.
- Ты не можешь не сказать, - брезгливо проговорил отец Андрей и, наконец, повернулся к корчащемуся Юрке. - Ладно, у нас есть пара минут, я тебе объясню, почему я так уверен, что ты мне все выложишь, стоит приказать тебе еще раз. Объяснить?
"Не надо, я ничего не хочу слышать, уйдите", - хотел сказать Юрка, но с ужасом понял, что язык его не слушается.
- Да, объясните, - словно бы со стороны услышал он свой голос, как далекое эхо в густом тумане.
- Всех тонкостей мы не знаем, милый мой. Не знаем, что, где, как, почему. Знаем только, что твоя мать - а может, бабка, - принимала участие в интереснейшем эксперименте. Это давно было, до Взрывов, в те времена любили баловаться с такими вещами. Изучали что-то, а, может, специально хотели получить именно такой устойчивый результат, но так случилось, что и у твоей матери, и у тебя, абсолютно атрофировалась способность отвергать чужую волю. Ты не можешь не выполнять чужие приказы. Понял меня?
Вопрос хлестнул Юрку бичом, он скорчился, подтянул колени к груди, обнял их руками, спрятал лицо от священника - но все равно ответил, сквозь душившие слезы:
- Понял.
- Ты не можешь не ответить на мой вопрос. Ты не можешь хранить чужие тайны. Мы давно знали это, твоя мать как-то исповедалась мне и кое-что рассказала. Не все, ох, не все, но это ей Бог на том свете еще припомнит. Нехорошо обманывать Божьих слуг. Так ведь, милый мой?
- Так, - давясь слезами, подтвердил Юрка.
- Ты - не человек, так - человечек. Тварь дрожащая, как про таких, как ты святой Федор говорил. Ты, милый мой - по сути своей предатель. Конечно, я помню, как ты спросил меня про Иуду, тогда, после Ночи Очищения. Но тебе даже до Иуды далеко. Тот имел хотя бы иллюзию выбора, у тебя нет даже этой иллюзии. Ты не можешь не предать.
Отец Андрей прервался. Встал со стула, потянулся неторопливо, глядя на жалкую фигурку на полу. Затем подошел, присел на корточки рядом и, протянув руку, потрепал Юрку по макушке.
- Ну, милый мой, - почти ласково сказал он. - Рассказывай. Я жду.
Выслушав, отец Андрей отпустил Юрку, тот умчался в свою комнатенку, рухнул на кровать, спрятал лицо в подушку.
Нестерпимо кружилась голова, постоянно казалась, что в следующий миг кровать опрокинется, сбросит его на пол, пол тоже завертится, и Юрка с пола упадет куда-то еще дальше. Горло пересохло от плача, глаза горели, да еще было и нестерпимо стыдно.
Значит он - предатель навеки, он ничего не может поделать с собой, судьба его - выдавать всех, кто решит ему довериться.
Значит, дед, которого милосердный Бог один раз уберег уже от верной гибели, все-таки будет или схвачен и казнен, или, что лучше, убит на месте.
Если бы даже Юрка знал, где сейчас прячется дед, все равно предупредить его не удалось бы: отец Андрей - не дурак, он отпустил Юрку, но дом сторожат, никто не выпустит мальчишку за ворота.
Именно поэтому дед велел внуку через два дня вылить стражникам в пищу сонное зелье, дал флакончик из толстого коричневого стекла, с притертой пробкой, и объяснил, что он со своими друзьями придет ночью и захватит всех спящими.
Узнав об этом, отец Андрей похмыкал задумчиво и, отпустив Юрку, принялся звонить по телефону. Было слышно, как он, набрав номер, терпеливо ждет, затем сетует негромко на качество связи - провод старый, еще до Взрывов проложен, сейчас никто нового не сделает, чинят помаленьку, но провод ветшает и ветшает.
Вот, наконец, кто-то ответил отцу Андрею, до мальчишки долетали обрывки разговора.
- Это я. Да, отец-инквизитор Андрей, из Михайловки. Не торопись, у меня есть точные сведения. Что? Нет, через два дня. Завтра к вечеру подъезжайте. Да, и он тоже. Ну все, отбой.
Юрка понял, что отец Андрей и тот, с кем он разговаривал по телефону, готовят засаду на деда: придет дед со своими друзьями, надеясь, что все спят, но не тут-то было - набегут стражники, наставят арбалеты, а то, может быть, из района епархиальные гвардейцы приедут, так у них даже автоматы есть. Тут и придется Афанасию Петровичу сдаваться, поднимать руки, и снова не поможет ему никакой лазер.
И с этой мыслью Юрка неожиданно провалился в глубокий сон.
Проснулся он от шума. Кто-то кричал, по стенам комнаты метались тени, за окном что-то горело, сыпались искры, пламя заливало комнату дрожащими розовыми отсветами. Бегали люди, отдавали приказания. Вдруг подряд сухо щелкнуло несколько ружейных выстрелов.
Приподнявшись, Юрка осторожно выглянул в окно. Ворота были распахнуты, через них во двор вбегали какие-то люди - в темноте не понять было, кто это, - на ходу стреляли из старых охотничьих ружей, спускали тетивы арбалетов, на земле уже лежало несколько тел стражников. Из других окон в нападавших летели редкие стрелы и пули, но было видно, что охрана совершенно не понимает, что происходит, в то время как у нападавших были план и четкое руководство. Один из прорвавшихся в ворота людей властно махнул рукой, тотчас же атакующие разделились на две группы: одни принялись стрелять по окнам, другие под их прикрытием стали бить в двери дома огромным бревном.
Дверь треснула очень быстро.
Нападавшие бросились к ней, защитники дома попытались ужесточить огонь, но что-то зашипело, двор озарила вспышка, вырвавшаяся из ладони командовавшего, и в ее свете мальчишка разглядел деда с его лазером в руке. Запрещенное оружие полыхнуло еще несколько раз, и стрельба из окон почти прекратилась.
Что случилось у дверей потом, Юрка не знал. В комнату забежал отец Андрей, с ним было двое стражников, все трое - с оружием.
- Быстро с нами! - отрывисто скомандовал отец Андрей и побежал дальше, отлично зная, что мальчишка даже вопроса не задаст - пойдет, что ему остается делать.
- Зачем он нам? - на бегу спросил кто-то из стражников. - Только под ногами будет путаться!
- Пригодится, - не оборачиваясь, ответил священник. - Хотя бы вещи нести поможет.
В одной из комнат священник остановился, нагнулся, отбросил с пола ковер - Юрка увидел в полу люк с грубым железным кольцом.
- Открывайте! - велел отец Андрей.
Стражники с трудом распахнули люк, попрыгали вниз, зажгли факел, нашарили лестницу - Юрка со священником спустились уже по ней.
Куда-то в темноту, едва разгоняемую светом факелов, уходил лаз, узкий, низкий, давящий, заставляющий вжимать голову в плечи. Юрка подумал, каково взрослым мужикам идти по этому ходу, если невысокому мальчишке все время кажется - еще чуть-чуть, и уткнется макушкой в осыпающийся земляной потолок.
Потолок, кстати, толком ничем не укреплен. Лишь кое-где Юрка разглядел редкие деревянные балки. Так что может все рухнуть, и тогда никто уже их не найдет, заживо похороненных под землей.
- Хватай и тащи, - вырвал Юрку из раздумий голос одного из стражников.
Ему сунули какой-то мешок с лямками, другие надевали на плечи такие же мешки. Юрка нацепил свой и, едва поспевая за остальными, двинулся вперед.
Шли не очень долго. Юрка почему-то ожидал, что их ожидает долгий путь, но прошло, наверное, полчаса, когда впереди забрезжило серое тусклое сияние, становившееся постепенно все ярче.
За пределы деревни они, конечно, вышли, но оказались не очень далеко от нее. Ход вывел их наружу где-то поблизости от предгорий. На востоке едва брезжила заря, розовой полоской протянулась по небу. Куда ни глянь, серые скалы поросли багровой травой и тонкими ломкими кустиками, подрагивающими на ветру черными сухими веточками. Если верить старикам, раньше, до Взрывов, трава и листья были зелеными, но Юрке поверить в это было трудно. Как в такое поверишь, если собственными глазами видно - все красное и черное.
Здесь, в предгорьях, Юрке случалось бывать не раз. Детям строго запрещалось играть здесь, но плод, как известно, чем запретнее, тем слаще. Детей манили небольшие пещерки, соединенные между собой сетью тоннелей. Взрослые туда обычно не совались, боясь обвалов или мутантов, но дети, разумеется, давно облазили все вокруг, прекрасно зная, что мутанты сюда обычно не заглядывают, а обвалов пока что не случалось.
- Идем к дороге, - махнул рукой куда-то в сторону восхода отец Андрей. - Будем выходить к городу. Только дойти бы...
Он замолчал, первым пошел по узкой тропинке, вьющейся меж громадных, поросших бурым мхом валунов. Один из стражников подтолкнул Юрку, мальчишка зашагал вслед за священником. Брезентовые лямки болезненно елозили по плечам, тяжелый мешок скользил туда-сюда, давил на шею. С удивлением Юрка отметил, что из-за ходьбы под грузом, давящим к земле, башмаки начинают тереть ноги.
Ему подумалось - а дохромает ли он до города? Что случится, если он вдруг сядет на землю и скажет, что идти дальше не может, потому что ноги стерты в кровь, и каждый шаг - откровенное мучение? До этого, правда, еще далеко, но левая нога уже начинает гореть, пропотевший носок трет ступню, надо бы остановиться и поправить...
Все решилось само собой.
Сзади затрещали выстрелы.
Шедший последним стражник, изредка оглядывавшийся и посматривавший за пройденной ими тропой, хрипло вскрикнул, взмахнул руками и рухнул на землю.
Отец Андрей и тот стражник, что остался в живых, попадали в траву, поползли вправо от тропы, туда, где за огромным плоским валуном - Юрка точно это знал - чернело узкое и не со всех сторон заметное отверстие лаза. По-видимому, не только деревенским детям были известны некоторые из тайн предгорий. Кое-кто из мальчишек, как знал Юрка, поговаривал о том, что некоторые тоннели, извиваясь в подгорной тьме, ведут чуть ли не до самого города.
Может, так и было на самом деле?
Разношерстно вооруженные преследователи стреляли не только из ружей, воздух рассекали стрелы, бессильно клевавшие придорожные камни. Юрка проворно сбросил с плеч мешок, одновременно с этим ныряя в пыльную траву, принялся отползать в сторону, чтобы ненароком не угодить под пулю или стрелу.
То, что он уползает в сторону противоположную той, в которую пополз отец Андрей, мальчишка сообразил лишь через несколько мгновений.
Но сразу же подумал, что это, наверное, только к лучшему. Дед, скорее всего, - там, среди преследователей, так что сейчас главное - не подставиться.
Тем временем выстрелы смолкли. Стрелявшие поняли, что не видят цели, а потому смысла нет тратить патроны. Стрелы-то потом можно собрать, а вот патроны - штука дорогая.
Пригнувшись - видимо, опасаясь, что противник затаился и вот-вот откроет по ним огонь, несколько человек короткими перебежками добежали до того места, где в траве лежал Юрка. Он приподнялся неторопливо на колено, замахал руками - сюда, вот он я.
Среди тех, кто подошел к нему, действительно оказался Афанасий Петрович. Настороженно вглядываясь в утренний сумрак, он спросил внука:
- Ну что, цел?
- Да, все хорошо, - ответил Юрка. - А что вообще случилось, дед?
- Да как тебе сказать, внук... То ли переворот, то ли целая революция, как правильно назвать - даже не знаю. Сейчас другие дела есть, более важные. Куда отец Андрей ушел? Ты видел?
Юрка чуть было сразу не выпалил: конечно, видел; вон туда, к тем камням.
Но что-то на мгновение сдавило ему горло, и он спросил:
- Дед, а вы когда его поймаете... Вы что с ним сделаете?
- Судить будем, - отмахнулся дед. - Некогда нам, Юрка, давай живее, куда он делся? И этот, который с ним был. Слушай, внук, ну ты же здесь, наверняка, в детстве все излазил?
Юрка представил себе картинку. Наверное, в какой-то старой книжке вычитал, сам-то он такого никогда не видел. На картинке стоял отец Андрей, спиной прислонившись к стене, сложенной из неровных округлых камней, а перед ним выстроились в шеренгу несколько безликих людей с ружьями наизготовку. Стоявший чуть поодаль человек взмахнул рукой...
Юрка мотнул головой, отгоняя видение. В конце концов, какое ему дело? Отец Андрей хотел убить его деда, заставил Юрку не один раз предать его - что ж теперь, Юрка должен священника пожалеть?
Но почему тогда так не хочется отвечать деду?
Хотя... как это не хочется? Наоборот, хочется рассказать все-все...
Дед стиснул Юркины плечи, наклонился к самому его лицу.
- Внук, быстрее... Они же уйдут. Ну, говори!
- Вон туда они пошли, - заторопился Юрка. Стоило заговорить - и сразу полегчало. - Там за камнем лаз, он узкий, но взрослый мужик все равно пролезет. А если туда не лезть, а зайти с другой стороны горы, то там есть дорога покороче. Здесь они еще петлять будут, а там все прямо, можно их, если повезет, на перекрестке подкараулить.
- Вот даже как... - старик задумчиво пожевал губами, затем, приняв решение, велел внуку:
- Веди!
Стрельбы больше не было. Когда отец Андрей и сопровождавший его стражник, постоянно спотыкаясь в темноте, выбрели, наконец, на перекресток двух тоннелей, их уже ждали. В неровном свете факелов тускло блестели ружейные стволы, направленные на попавших в ловушку беглецов, скрыться им было некуда.
Священник первым бросил оружие, велел сделать то же своему спутнику. Оба, понимая, что сопротивляться бесполезно, подняли руки - так Юрка, наконец, увидел своими глазами, как люди "сдаются".
Увидев Юрку, отец Андрей сказал:
- И ты здесь, Иудино племя? Что, милый мой, снова не смог не предать?
- Помолчи, - зло бросил ему Афанасий Петрович.
- А что? - удивился священник. - Бабка его такой была, мать тоже, да и дети, если Господь позволит, чтобы они у него были - и дети такими же будут.
- Молчи, говорю!
- Все, молчу.
Юрка ничего не сказал, хотя на душе было муторно. Спорить не хотелось, да и не умел он спорить.
Он - Иудино племя. Его судьба - подчиняться, слушаться, выполнять.
Предавать.
Побрели в деревню, ведя с собой пленников. По дороге все молчали, утомленные погоней.
Когда пришли в деревню, там уже никто не спал. Дом отца Андрея горел, но его не тушили - смотрели только, чтобы огонь не перекинулся на ближайшие избы. Сотни людей толпились на площади, явно не зная, что им делать, а на краю площади стояло сооружение, о котором Юрка тоже раньше только в книжках читал. Это сооружение называлось "виселица", и на этой виселице болтались двое стражников, которым, видимо, не повезло попасть живыми в руки врагов.
Увидев повешенных, Афанасий Петрович помрачнел и что-то пробормотал.
- Как-то неправильно это, - разобрал дедовы слова Юрка.
На виселице еще оставались свободные петли, видимо, их приготовили загодя. Увидев мертвых сослуживцев, пленный стражник вздрогнул и мелко перекрестился. Перекрестился и отец Андрей.
- Упокой души рабов Твоих, - негромко проговорил он.
Кто-то замахнулся на него прикладом, но Афанасий Петрович удержал руку.
- Стой, - велел он, и человек подчинился. - Этих двоих в подвал, под замок. Витек, - дед подозвал к себе знакомого Юрке по вчерашнему дню парня, - головой отвечаешь, чтобы с ними ничего не случилось.
- Сделаю, Афанасий Петрович.
Витек тотчас же отобрал несколько вооруженных людей, повел пленных куда-то прочь с площади.
- Отдохнуть хочешь? - спросил дед Юрку.
- Хочу. Только...
- Что?
- Дед, скажи, а почему получилось так, что ты велел мне двери вам открывать через два дня, а ваша революция, - непривычное слово Юрка выговорил без запинки, - сегодня началась?
Дед помрачнел.
- Ты точно хочешь знать? Ну, слушай. В общем... Знал я, Юрка, что за мной следят. Знал, что ты тайну сохранить не сумеешь. Что проболтаешься обязательно. Я же, все-таки, твой дед, я знал, на ком женился мой сын, знал про тот эксперимент. Потому и не хотел я, чтобы твой отец на твоей матери женился, ну да ладно теперь, дело давнее. В общем, мы решили, что отец Андрей тебе поверит, решит, что мы выступим только через два дня, расслабится - тут-то мы его и накроем.
Юркины ноги подкосились, он медленно осел на землю.
- Что с тобой? - испуганно спросил дед. - С тобой же ничего не должно было случиться, мы же не знали, что твой чернорясый тебя с собой потащит. Да ведь в конце концов ничего с тобой не произошло!
- Почему? - негромко прошептал Юрка. Так, что дед его даже не услышал, нагнулся еще ниже.
- Почему? - повторил Юрка.
- Почему? - переспросил его дед. - Да потому что надо было что-то с этой поповской властью делать, потому что нельзя народ силой гнать в церковь, оболванивать людей. На костры тащить нельзя только потому, что думают они по-другому. Это же все для лучшей жизни, внук. На благо общества!
Лучше бы дед этого не говорил.
- И ты! - со слезами в голосе выкрикнул Юрка, ударил кулаком по земле - со всей силы, разбивая руку в кровь о подвернувшийся камень.
- И ты говоришь про это... как его... про благо общества! Но ведь и отец Андрей о нем говорил, и всегда - все на благо общества, только я, почему-то, когда вашему обществу хорошо, всякий раз оказываюсь предателем! Почему все вы используете меня! Что я сделал вам плохого?
- Перестань! - тонко вскрикнул дед. - Перестань! Ты что же... Ты что, думаешь, я знаю, как сделать так, чтобы всем хорошо! Я... Мы... Мы все знаем, как жить не надо, но как жить нужно - еще не придумали. Не выдумали мы, как сделать, чтобы никто не страдал, кем-то жертвовать приходится.
- Мной?!
- И тобой. Но не думай, что ты такой единственный. А как же те, что бросались сегодня утром под пули? Тебе-то что, тебя совесть помучает и перестанет, а их убить могли. А кое-кого даже убили. Вспомни, как чернорясые после Ночи Очищения людей на кострах жгли - ну, тех, что им не нравились! А ведь среди них мои друзья были, я их знал столько лет, сколько ты на свете не живешь. Ты не знаешь, не помнишь, а я хорошо помню, как раньше спрашивали: оправдывает ли цель средства? Так вот, легко отвечать: нет, не оправдывает. Легко так говорить, сидя в уютной квартирке посреди сытого и довольного мира, у которого нет никаких проблем. А попробуй-ка, ответь, когда тебе каждую секунду решения нужно принимать, когда со всех сторон смерть - и впереди, и за спиной.
Юрка ничего не ответил.
Замолчал и дед. Потом негромко сказал:
- Прости, меня внук. Если сможешь. А не сможешь - не надо. Как-нибудь переживу. Если все будет нормально, у нас еще впереди какое-то время, может, мы успеем стать историей, и тогда у меня не будет недостатка в судьях. Они меня еще тысячу раз простят и тысячу раз проклянут.
- Дед, - спросил его Юрка.
- Что?
- А нельзя как-то сделать... Ну, чтобы я больше так не мог. Чтобы...
Дед его понял. Покачал головой.
- Вряд ли, внук. Это делалось всерьез и надолго, не знаю даже, выжил ли кто из тех ученых, могут ли они что-нибудь сделать без своих приборов. В общем, я бы на твоем месте не надеялся.
- И как мне теперь?
- Честно? Не знаю. Это - твоя жизнь. Ты думаешь, если я старый человек, то у меня есть ответы на все вопросы? Эх, если бы так было на самом деле...
- Ладно, дед, - Юрка кое-как встал, отряхнул одежду. - Иди уж. Делай свою революцию. Я спать пойду.
- Эй! - крикнул ему вслед Афанасий Петрович. - Ты каких-нибудь глупостей не наделаешь?
- А что, тебе есть какая-то разница?
Юрка даже удивился. Как легко он сказал эти слова. Ему хотелось ранить деда, чтобы тот виновато ссутулился, отвернулся, устало побрел через площадь, признав свое поражение.
Афанасий Петрович был не из таких. Он посмотрел Юрке в глаза и дождался, пока отвернется внук. И пойдет куда-то. Только затем дед отправился завершать революцию.
Юрка проснулся ночью. Оделся, вылез в окно, вышел не через ворота - перелез через забор.
Он знал, как закончил свои дни Иуда, спасибо отцу Сергею, рассказал на проповеди. Жаль, в окрестностях деревни не растет осина. Но, наверное, за неимением осины любое другое дерево подойдет.
Походящее дерево Юрка нашел очень быстро. Забрался на него, привязал за прочный сук прихваченную из дома веревку, дернул несколько раз - веревка держалась, сук не ломался.
Это хорошо. Юрка весит не много, но обидно будет, если сук все же не выдержит.
Затем Юрка, пыхтя от усилий, прикатил к дереву большой валун. Мальчишка хорошо подготовился, он знал, как все нужно делать: придется залезть на камень, накинуть петлю на шею, а потом спрыгнуть. Если верить книжкам, это почти не больно. Главное, все сделать правильно - и тогда получится быстро.
Над скалами осторожно поднималось солнце, словно пытаясь не задеть острых вершин. Неверный сумеречный свет раннего утра постепенно становился все яснее.
Юрка, завершив приготовления, присел у дерева, какое-то время сидел молча. Думал сначала ни о чем, потом - про деда, потом - про себя. Затем встал, залез на валун и подергал веревку.
Веревка действительно была привязана на совесть. Трудно будет отвязывать, а придется - в хозяйстве еще пригодится.