Рабинович Григорий: другие произведения.

О книгоедстве

Журнал "Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Peклaмa:
Конкурс фантастических романов "Утро. ХХII век"
Конкурсы романов на Author.Today
Летние конкурсы на ПродаМан
Открой свой Выход в нереальность
Peклaмa
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Цивилизация и культура вовсе не есть по всей уж своей красе истинно единое целое, а скорее все-таки две совершенно неоспоримо полноценно раздельные части всего того нынешнего яркого современного бытия. Цивилизация невообразимо хищна и яростно утилитарна во всех своих простейших и плотских "воинственно благих" устремлениях. Культура подчас излишне возвышенна и парит в облаках абстрактной и вовсе-то совсем не в меру во всем обезличенной благости духа, довольно-то редко находя для себя нужным спускаться с тех самых седьмых небес на грешную землю. Людское сознание в Новое время оказалось до чего только весьма прочно зажато промеж молотом и наковальней обыденного и плотского, как и возвышенно идейно-духовного. А потому и возникает явный разрыв между тем, что более чем неотъемлемо и упорно желает душа, да и тело в придачу, и тем, что может духовно возвысить и приподнять над всей той унылой серостью тупого мещанства. А при данных довольно неблагоприятных условиях средний человек становится явным заложником прекрасных дум, четко и резко при этом очерченных темными страстями. И всяческие черти, вылезшие из самого дна общественной преисподней, более чем беспардонно и исключительно вполне же осмысленно затем расстараются все то черство идейное и всем ведь духом своим явно не светлое во всей этой жизни "начисто вымыть" чем-либо еще более черным и отвратительно несусветно потно-грязным. Причем их преуспеяние на данном поприще в принципе и создавало самые чудовищные преступления против всего человеческого, ДА И, КСТАТИ, ранее и невиданных, бесшабашно невероятных масштабах. Житейская совесть у самых обычных людей неизменно при этом безвозвратно скукоживалась и становилась разве что лишь придатком к той основной обезличено праведной, совершенно непреклонной к какому-либо паразитизму идеологически верного чувства партийной, а то и беспартийной морали. И все те ныне полностью истлевшие в печке буржуйке этические постулаты всех минувших и почти ранее так весьма безыдейных времен попросту со страшным грохотом разом обрушивались в мучительно звенящую в ушах пустоту сущего безвременья слащаво кровавых дел. И главное все это делалось не иначе как, а истинно уж во имя весьма деятельного очищения мира от какой-нибудь привязчиво жуткой и гадкой скверны... А произошло уж все это именно вследствие полного самозабвения цивилизации в момент ее величайшего упоения всей-то своей более чем несокрушимой гигантской мощью. Прошлепали губами самого разного рода доброхоты тот невероятно и безумно отчаянный поворот в массовом сознании, благодаря которому те столь нежные и ласковые слова об исключительно наилучшей грядущей будущности всего живущего именно ведь своим трудом многоликого человечества и превратились в хорошо утоптанный грязный снег дороги в то склизкое "призрачно светлое никуда". Людские ресурсы при этом превратились из неких настоящих индивидуальностей просто в песчинки, поднятые ветром неистово спешащей вперед в дальние дали эпохи немыслимо смелого достижения вселенского и всеобщего добра. И ведь главное вовсе оно никак совсем мираж в знойной пустыне, а вполне реальная перспектива, да вот беда ее нельзя ухватить за хвост, а можно лишь медленно и старательно взрыхлять почву, чтобы будущее действительно стало весьма постепенно светлее и красочнее... Причем именно данному совсем уж нисколько не кроткому задушевному свету и будет еще суждено создать все условия для вечного благосостояния всего того и вправду весьма вот как есть разноликого человечества. То есть когда-нибудь всем тем прозорливым умом людей вовсе-то никак не брезгующих якшаться с самой отвратительной тьмой и будут предприняты вполне еще должные усилия, дабы столь многое было, затем всецело же незыблемо более чем безукоризненно полноценно утрясено. Правда и сегодня те многие благожелательные и чрезвычайно чистые вдоль и поперек одухотворенные светлыми идеями сподвижники славных идей столь ведь проникнуты духом того самого беспримерно яростного очищения всего этого мира от всякой в нем донельзя еще застарелой общественной скверны. Однако столь многое в их ревностных начинаниях было довольно-то незатейливо иллюзорно, раз столь близоруко было дано данному вполне искренне уж всеобъемлюще всесильному мировоззрению, столь безнадежно выпячивать наружу одну ту ослепительно яркую внешнюю сторону тех крайне и впрямь разнообразных задушевных благ. А между тем давно пришла пора более чем насущной необходимости довольно тщательной очистки всего того, что малоприметно и исключительно трудно досягаемо чистым и совсем не по-божески самим собой сытым умом... Да только о чем-либо подобном многим культурным людям было и близко никак не свойственно полностью так всерьез, даже и между делом, до чего только невесело действительно призадумываться. Поскольку для чего-либо подобного им явно пришлось бы столь и впрямь непременно уж разом сколь безрадостно отрываться от всего того для них крайне исключительно милостивого и благостного самозабвенно мечтательного самосозерцания. И оно действительно внешне великолепно и очаровательно празднично...
  О книгоедстве
  
  Чудак человек, кто ж его посадит - он же памятник.
  Фраза артиста Крамарова из фильма 'Джентльмены удачи'.
  
  Ироничный эпиграф: Автору свойственно думать иначе.
  Ну, а я б кой-кому засветил кирпичом. Игорь Тальков
  
  1
  Цивилизация и культура вовсе не есть по всей уж своей красе истинно единое целое, а скорее все-таки две совершенно неоспоримо полноценно раздельные части всего того нынешнего яркого современного бытия.
  Цивилизация невообразимо хищна и яростно утилитарна во всех своих простейших и плотских 'воинственно благих' устремлениях.
  Культура подчас излишне возвышенна и парит в облаках абстрактной и вовсе-то совсем не в меру во всем обезличенной благости духа, довольно-то редко находя для себя нужным спускаться с тех самых седьмых небес на грешную землю.
  Людское сознание в Новое время оказалось до чего только весьма прочно зажато промеж молотом и наковальней обыденного и плотского, как и возвышенно идейно-духовного.
  А потому и возникает явный разрыв между тем, что более чем неотъемлемо и упорно желает душа, да и тело в придачу, и тем, что может духовно возвысить и приподнять над всей той унылой серостью тупого мещанства.
  
  А при данных довольно неблагоприятных условиях средний человек становится явным заложником прекрасных дум, четко и резко при этом очерченных темными страстями.
  И всяческие черти, вылезшие из самого дна общественной преисподней, более чем беспардонно и исключительно вполне же осмысленно затем расстараются все то черство идейное и всем ведь духом своим явно не светлое во всей этой жизни 'начисто вымыть' чем-либо еще более черным и отвратительно несусветно потно-грязным.
  Причем их преуспеяние на данном поприще в принципе и создавало самые чудовищные преступления против всего человеческого, ДА И, КСТАТИ, ранее и невиданных, бесшабашно невероятных масштабах.
  Житейская совесть у самых обычных людей неизменно при этом безвозвратно скукоживалась и становилась разве что лишь придатком к той основной обезличено праведной, совершенно непреклонной к какому-либо паразитизму идеологически верного чувства партийной, а то и беспартийной морали.
  И все те ныне полностью истлевшие в печке буржуйке этические постулаты всех минувших и почти ранее так весьма безыдейных времен попросту со страшным грохотом разом обрушивались в мучительно звенящую в ушах пустоту сущего безвременья слащаво кровавых дел.
  И главное все это делалось не иначе как, а истинно уж во имя весьма деятельного очищения мира от какой-нибудь привязчиво жуткой и гадкой скверны...
  А произошло уж все это именно вследствие полного самозабвения цивилизации в момент ее величайшего упоения всей-то своей более чем несокрушимой гигантской мощью.
  Прошлепали губами самого разного рода доброхоты тот невероятно и безумно отчаянный поворот в массовом сознании, благодаря которому те столь нежные и ласковые слова об исключительно наилучшей грядущей будущности всего живущего именно ведь своим трудом многоликого человечества и превратились в хорошо утоптанный грязный снег дороги в то склизкое 'призрачно светлое никуда'.
  
  2
  Людские ресурсы при этом превратились из неких настоящих индивидуальностей просто в песчинки, поднятые ветром неистово спешащей вперед в дальние дали эпохи немыслимо смелого достижения вселенского и всеобщего добра.
  И ведь главное вовсе оно никак совсем мираж в знойной пустыне, а вполне реальная перспектива, да вот беда ее нельзя ухватить за хвост, а можно лишь медленно и старательно взрыхлять почву, чтобы будущее действительно стало весьма постепенно светлее и красочнее...
  Причем именно данному совсем уж нисколько не кроткому задушевному свету и будет еще суждено создать все условия для вечного благосостояния всего того и вправду весьма вот как есть разноликого человечества.
  То есть когда-нибудь всем тем прозорливым умом людей вовсе-то никак не брезгующих якшаться с самой отвратительной тьмой и будут предприняты вполне еще должные усилия, дабы столь многое было, затем всецело же незыблемо более чем безукоризненно полноценно утрясено.
  Правда и сегодня те многие благожелательные и чрезвычайно чистые вдоль и поперек одухотворенные светлыми идеями сподвижники славных идей столь ведь проникнуты духом того самого беспримерно яростного очищения всего этого мира от всякой в нем донельзя еще застарелой общественной скверны.
  Однако столь многое в их ревностных начинаниях было довольно-то незатейливо иллюзорно, раз столь близоруко было дано данному вполне искренне уж всеобъемлюще всесильному мировоззрению, столь безнадежно выпячивать наружу одну ту ослепительно яркую внешнюю сторону тех крайне и впрямь разнообразных задушевных благ.
  А между тем давно пришла пора более чем насущной необходимости довольно тщательной очистки всего того, что малоприметно и исключительно трудно досягаемо чистым и совсем не по-божески самим собой сытым умом...
  Да только о чем-либо подобном многим культурным людям было и близко никак не свойственно полностью так всерьез, даже и между делом, до чего только невесело действительно призадумываться.
  Поскольку для чего-либо подобного им явно пришлось бы столь и впрямь непременно уж разом сколь безрадостно отрываться от всего того для них крайне исключительно милостивого и благостного самозабвенно мечтательного самосозерцания.
  И оно действительно внешне великолепно и очаровательно празднично...
  А между тем это как раз всею культурой и образованием, созданному и карты в руки в смысле создания всех тех настоящих, а не липово-восторженных изменений в тех и поныне в том же виде существующих крайне нелицеприятных, повседневных реалий.
  И ладно бы жизнь действительно стала чище, выше и светлей именно из-за того, что люди культурные начисто очистили всякое свое сознание от всей же плесени минувших времен...
  Да нет, если чего, собственно, тогда и переменилось, так это именно то, что исконно клыкастое, словно пасть дикого зверя, исподнее естество было и впрямь-то бесподобно ласково упрятано за занавесочкой всеобщей немыслимо просвещенной благопристойности.
  И действительно, та самая внешняя сторона личности всякого современного интеллигентного человека была при этом выбелена и вычищена буквально во всем безукоризненно дочиста.
  Да только таково оно стало по одним тем исключительно показным довольно-то многозначительно и благообразно выпуклым признакам.
  А вовсе не по всем тем глубочайше сокрытым и более чем откровенно сокровенным свойствам ни в чем никак совсем вот не измененного внешней искусственностью всецело, как есть же естественного общечеловеческого начала.
  Попросту все тут дело было именно в том, что внешне яркое добро в современном человеке зачастую полностью экранирует сокрытое в нем величайшее зло тупой и сытой уверенности в своих никак не иссекаемых возможностях более чем безбоязненно управлять всем этим миром по одному своему желанию и сколь искрометно неуемному хотению.
  А основным каноном всякого совершенно по-новому мыслящего бытия стала великая художественная литература, а также и отдалившаяся в самые заоблачные дали философия, и обе эти ветви, намертво порою увязанные с неким весьма вот наилучшим светлым грядущим, и по сей день до чего во всем далеки от всего того приземленного, насущного, грязного...
  
  3
  А между тем безбрежные кисельные берега розовых мечтаний о вроде бы действительно близком грядущем рае и сделали его еще лишь значительно более безнадежно туманным и попросту призрачным.
  Да к тому же еще глубокомысленно и безмятежно всему тому светлому внемлющим теоретикам было вовсе не до того, чтобы орошать росой мысли бескрайние поля людского сознания, безысходно пока иссушенные всем тем донельзя так стародавним невежеством.
  А еще и более чем неизменно были они окрашены кем-либо совершенно напрасно пролитой людской кровью.
  И была она всегдашне столь неописуемой обильно проливаема всеми теми несусветной жесткости, как и безбожно амбициозными, более чем неприметно серыми умом правителями.
  И уж они при этом до чего неизменно и неуемно мечтают о некоем всеобъемлющем и крайне во всем насущном благе...
  А отсюда, кстати, и берут все свое до чего безупречное начало все те яростно воинственные попытки, самого что ни на есть насильственного притягивания мира красочных абстракций ко всему тому нынешнему суровому быту...
  
  Причем дело тут было вовсе совсем-то нисколько не в том, что буквально во всем до чего только крайне ведь неприглядно были виновны именно сами же авторы художественных произведений.
  Да они и вправду несколько, пожалуй, явно приукрашивали всю окружающую их действительность, причем в абсолютно так подчас несколько иные тона, чем то и впрямь ей было положено быть на самом-то деле.
  Нет, сколь многое тут явно упирается именно в тех недалеких потребителей всего того, до чего только изящно произведенного деятелями искусства на свет сущего экстракта жизни.
  Поскольку многие окололитературные обыватели попросту неизменно ошибочно принимают именно его за саму, как она есть, живую и трепетную плоть всей той от века еще более чем неизменно существующей реальности.
  А между тем литература очень часто пишется людьми, живущими на вольных хлебах, ну а отсюда, как и понятно, все те рьяно выводимые ими линии радужных иллюзий, имеющие (весьма малое, да и то вскользь) хоть какое-либо вообще объективное отношение к истинно полноценной картине всего того до чего порою беззастенчиво навязывающего себя быта.
  
  4
  Часто же людям, пишущий и создающим прекрасные (выпуклые) образы жизни, приходится надеяться на одно лишь чудо, что может и принесет им в своем клюве кусочек сколь долгожданного для них хлеба.
  Это столь явственно отображается на их духовности, каждодневном творческом пути, а у людей довольно-то мелкотравчатых оно еще и цветет и пахнет душевной мукою, достучаться бы до издательских дверей, то есть до тех весьма многозначительно желанных мест, где всем страждущим хлеб насущный по сущим крошкам раздают.
  
  Истинных гениев литературы все это, конечно, нисколько никак не касается, но их уж всего раз-два и обчелся, ну а желающих прокормиться на пышной ниве художественного вымысла вот - их-то буквально пруд пруди.
  Ну а потому и не понятно, почему это именно любые изданные книги должны и впрямь еще вызывать в каждом из нас безудержный суеверный трепет.
  Достойные ИМЕНА на обложках должны его вызывать - это верно!
  Однако все ведь едино ОДНИМ ИЗ ЯРЧАЙШИХ НЕДОСТАТКОВ абсолютного большинства литературных произведений может быть смело названа их явная сфокусированность на отвлеченных идеях, в которых нет как нет настоящих и вполне так естественных соков всякой обыденной жизни.
  А все потому, что всякую черную грязь мало кто считает поистине нужным вытаскивать на яркий белый свет...
  
  5
  А между тем мир, каков он действительно есть, очень вот пока еще во многом никак не безупречен в вопросах всяческой самой отвратительной, чудовищной скверны, и его разве что лишь только еще предстоит тщательно и последовательно от нее всячески всеми силами очищать.
  И уж тем самым доблестным орудием священного (в глазах неистовых фанатиков) политического террора его и близко никак нисколько не вычистишь.
  Этакого рода 'инструментом пролетарского прилежного и бравого труда' можно было разве что лишь до чего и впрямь безрадостно вымести буквально-то всякую вполне разумную общественную справедливость.
  Ну, а действительно деятельно и разумно выметать и вымывать нечистоты из всех тех наиболее темных углов общества можно было разве что, никак при этом не боясь всей той вековой темени и грязи.
  Ибо только-то самым непосредственным образом со всем этим и впрямь столь безбоязненно соприкоснувшись, и можно будет напрочь их полностью со временем уж постепенно разом изжить.
  Причем если то не будет хоть сколько-то действительно вовремя осуществлено, все человечество более чем вполне еще естественно ждет самое неизбежное частичное или даже более чем полнейшее культурное вырождение.
  Поскольку древняя злоба и ненависть столь непременно явно найдут довольно действенный способ ударить всей своей силою и именно так исподтишка, используя для этого самые свежие наработки из области буквально-то всеобщих научных достижений.
  И именно тогда и смогут еще найти крайне ведь исключительно невзрачное свое отображение во всей той неизменно нас окружающей действительности все те довольно-то безрадостные картины грядущего, более чем отчетливо предначертанные миру писателем Уэллсом в его книге 'Машина времени'.
  Его образы никак не чисты от житейского и исключительно популистского упрощения.
  И все-таки они сколь, безусловно, реальны в том-то самом своем нисколько пока и не ведомом, лишь выжидающем своего часа, никак уж вовсе совершенно не предсказуемо грозном грядущем.
  И есть еще и тот до чего и впрямь однозначно же щекотливый вопрос, а каким это именно оно когда-нибудь будет для всей той нашей буквально ничем нисколько на данный момент никак не встревоженной человеческой расы.
  ЕЕ-то подчас, в условиях нашего современного быта, гнетет именно скука и отсутствие всяческих свежих впечатлений от посеревшей и оскудевшей из-за полнейшего отсутствия каких-либо головокружительных приключений, самой что ни на есть во всем прозаически урбанистической жизни.
  
  6
  Мы отодвинулись от природы высокими стенами своих домов, и надо же - нас при этом стала безмерно одолевать тоска по чему-либо не совсем обыденному; каждый глушит ее в себе, как только сможет.
  Ведь тут, как говорится, все средства одинаково хороши - это и алкоголь, да так еще и бесконечное подглядывание, как в щелку, за чужими соитиями.
  
  А кроме того, тут на помощь приходит искусство, благодушно уводящее человека куда-либо в самую дальнюю даль от всяческих суровых житейских реалий, а потому и заставляющее его полностью отвернуться, как от своей житейской души, да и вообще от всего того сколь принципиально насущного понимания любых истинных нужд всего остального общества.
  И в данном случае подобная псевдоинтеллектуальная жвачка - это, попросту говоря, самое что ни на есть дрянное зеркало кривоокой фантазии, пытающейся красивостью замазать серость долгих и безликих обыденных будней.
  
  7
  А к тому же еще именно подобного рода искусством, как правило, безусловно, навязывается серо-белое восприятие буквально так всех людских поступков, темных пороков в области нравственности (про уголовно наказуемые деяния тут никто ничего и не говорит).
  
  А между тем далеко не всему может быть дано простое, убедительное, по-житейски верное объяснение.
  Ну, а это, в свою очередь, без тени сомнения более чем безэмоционально само собой означает именно то, что в любых относительно сложных случаях жизни должны были быть до чего только досконально выяснены все побудительные причины, да и безо всякого, кстати, тупого зазнайства.
  И вот еще что - и самого беззастенчивого напяливания на чужую душу своего собственного отвратительного багажа, как это довольно-то частенько подчас, собственно, и происходит.
  А между тем, если нет никакой возможности растопить лед в чьей-либо непонятно почему отстраненной от всего общего потока жизни душе и попросту чрезвычайно много в ней темного, да и явно уж исключительно безнадежно не светлого...
  Однако ведь ярлык на подобного человека весьма рано бы тщательно навешивать.
  С некоторыми очень даже всегдашне светлыми, буквально искрящимися изнутри добром людьми в серьезную переделку никому попадать собственно так вообще вот ни в жизнь нисколько не стоит...
  Поскольку эти, во всей той более чем приличествующей им тривиальной обыденности до чего и впрямь бесподобно прекрасные люди, будучи некоей суровой силой, внезапно выдернуты из всех изначально привычных для них рамок, несомненно, вскоре всех предадут, будут с неистовым энтузиазмом спасать одну свою нежно любимую ими шкуру и этак-то явно далее...
  И это и есть те самые отчаянные реалии всей нашей жизни, а не какие-либо восторженно книжные о ней сущие благие домыслы.
  Ласковое добро, вполне еще способно быть и совершенно дико аморфным, то есть попросту может оно оказаться всеми теми стальными канатами исключительно уж прочно увязанным со всеми теми внешними довольно хорошими условиями жизни, а не чем-либо хоть сколько-то на деле более существенным и важным.
  
  8
  Причем в литературе обо всем этом, как правило, вовсе-то ничего совершенно не сказано, раз даже и далеко не худший ее мир до чего четко разграничивает злодеев и святых мучеников, безвинно страдающих из-за чьих-либо чужих хитроумных козней.
  Ну, а еще он порою лишь одним ярким цветом живописно описывает мужественные поступки всевозможнейших истинных героев...
  Связующая нить повествования к тому, безусловно, абсолютно обязывает...
  ...а между тем буквально всякий человек - существо во всем этак вполне однозначно цельное, а потому и растаскивать его душу на какие-либо отдельные фрагменты, вовсе-то нисколько совсем ни к чему.
  
  Однако до чего частенько весьма разбитная в смысле недалеких нравственных поучений художественная литература попросту уж рвет всю правду о человеке на самые мелкие ее лоскуты, явственно выпячивая в нем именно то, что наиболее подходяще для его более чем и вправду вполне полноценного отображения.
  Ну, а все в нем 'естественно лишнее' она сколь тщательно упрячет по всяческим довольно дальним углам.
  Делать это как-либо иначе - то ведь будет в самой наивысшей степени весьма неприлично!
  Столь и впрямь неподобающе для его отображения во всей его более чем невзыскательно непритязательной житейской плоти и крови!
  А уж тем более кое-чему подобному попросту никак не найдется места в художественном произведении, коли чего-либо в этой жизни до самой крайности, было автору во всем исключительно попросту мучительно же неудобно столь ревностное переносить на белую бумагу.
  Причем поболее всего именно из-за явно излишне-то лучезарного им восприятия весьма определенных и крайне непритязательных человеческих черт.
  Да еще и крайне мелочно благодушного неприятия автором какого-либо художественного произведения всех тех нынче существующих самых уж объективных явлений и реалий довольно-таки весьма широкого во всем своем спектре общественного бытия.
  
  9
  А к тому же он вполне искренне способен безо всяких затей посчитать, что рядовой обыватель его никак иначе попросту и не поймет, а потому лишь во имя самого наилучшего блага (обывателя) ему столь непременно и надобно будет хоть сколько-то, да всласть подсластить всю эту до чего подчас порядком пресную жизнь...
  Ну, а кроме того сладкие грезы это и есть самый ходовой товар художественной литературы!
  Их потому и эксплуатируют все, кому оно только явно не лень!
  
  Честно заслужившие себе многовековую славу корифеи литературного жанра вовсе-то подобными делами нисколько не занимались?!
  Может быть, оно и так, да только и большие писатели тоже люди, а потому и могли они вдоволь наплодить всевозможных пространных иллюзий из самых чистых и неизменно благих намерений, то есть совсем не затем, чтобы на них всенепременно вскоре разом еще порядочно же разжиться.
  
  10
  Хотя, снова хотелось бы именно то до чего только твердо и четко подчеркнуть, что и они отнюдь не из другого теста, а значит ничто человеческое, им было вовсе нисколько не чуждо.
  А кроме того еще, и непомерное их возвеличивание порою явно переходящее в чисто религиозный экстаз тоже вот порою явственно подталкивало гениев литературы на сущий 'подвиг святого великомученичества' во имя сурового преображения всей той убогой действительности в некий совершенно иной, внешне непомерно светлейший его облик.
  К тому же и был он немыслимо еще и во всем довольно-то критически иллюзорен.
  Ну, а потому и никак не дано было ему оказаться едва ли, чем-либо многозначительно большим, нежели вовсе-то никак совершенно несуразным прообразом всего того, что где-либо лишь исключительно вдали довольно блекло на данный момент обозначилось, да и то в виде одних тех еще самых первичных его чертежей.
  И все эти доблестные веяния светлых мыслей были одним-то поветрием, разносящим пыльцу благих пожеланий, но никак не ростками всего того, неизбежно некогда грядущего братства всех уж людей на всем белом свете.
  Ну, а во имя того, чтобы нечто подобное действительно смогло бы хоть сколько-нибудь когда-то действительно произойти, попросту и впрямь было необходимо то самое весьма насущное, но до чего при этом тщательно взвешенное, постепенное и более чем отчетливо слаженное облагораживание буквально всего ведь рода людского.
  И прийти вот ко всему тому вполне возможно было бы разве что лишь путем довольно-таки старательного и весьма полноценного наращивания единой на всех и впрямь-то достойной всякого истинного разума буквально всеобщей и вездесущей культуры.
  
  11
  Ну, а чего вообще еще могли предложить миру классики мировой литературы 19-го столетия?
  Неужели один лишь самый величайший свой оптимизм, сколь неизменно настоянный на бесподобнейшем полете их безмерно ярчайше зрелой фантазии?
  Тот, значит, самый, что был столь живо, а также и более чем безбоязненно ими выводим из их безмерно неуемного, пожалуй, что и несколько чересчур растравленного благими чаяниями исключительно подчас неминуемо гибельного воображения?
  Причем приобрели они все эти свои новые духовные ценности именно из снов наяву всех тех сколь не в меру расчувствовавшихся при виде диковинных технических чудес доброхотов-философов, до чего многодумно проживавших весь свой век в сущем преддверье 'судного дня' всей уж былой и крайне (для них) затхлой эпохи.
  
  Однако то были одни лишь явные шапкозакидательские настроения по самому неизменному поводу всех неистовых перемен к лучшему в связи со всеми теми новыми изумительными 'великими' открытиями, на самом-то деле, более чем на 90 процентов состоящими из той самой так до сих пор до конца толком и не обоснованной эволюционной теории.
  На ее базе возникло великое псевдоучение социального дарвинизма, а именно из него затем и вырос, подняв голову к тем отныне совершенно пустым небесам проклятый фашизм.
  Причем и сама научная теория еще изначально было слишком самоуверенно схематична и явно вот излишне проста для объяснения всего того имеющегося на этом свете величайшего разнообразия всех форм жизни.
  И было вполне вот предостаточно, довольно же блеклых намеков на самую принципиально иную, чем оно некогда показалась Чарльзу Дарвину, до чего только исключительно во всем более сложную и утонченную картину мира!
  В весьма достойный для подражания пример тут можно было бы взять идеальный круг орбит планет Солнечной системы Коперника, затем превратившийся в эллипс Кеплера.
  Ну, а напоследок ставшего, по теории Эйнштейна, эллипсом несколько все же у своих полюсов более чем наглядно и приметно сплюснутым.
  Вот точно так и теория Дарвина нуждается еще в весьма и весьма многочисленных поправках и довольно-то существенных коррекциях.
  А то ведь невежество насыщенное всякими поверхностными знаниями порождает лютые решения довольно-то многих острых социальных вопросов.
  Новые откровенно демонические постулаты заполонили собою все и вся...
  И они столь немыслимо и беспардонно явно заполонили собой то место ранее в Средневековье исключительно самозабвенно занимаемое жесткими христианскими догмами.
  А между тем подлинный духовный прогресс должен был выглядеть совершенно во всем иначе, нежели чем довольно простая замена одних стародавних суеверий некими совершенно иными новоявленными фобиями.
  
  Да и социальное чутье и идеологически верное подковывание масс более всего собою напоминали превращение людей в стадо чьих-либо сугубо личных домашних животных.
  Люди не то чтобы совсем неизменны, в разные эпохи их воспитывают совершенно уж вовсе никак непохоже...
  Однако главное в жизни человека при этом нисколько не меняется ни к лучшему, ни к худшему.
  То есть, все эти крайне обнадеживающие всякий мелкий человеческий разум веяния действительно продвинули многих людей куда-то очень даже далеко вперед, однако по большей части именно в исключительно иллюзорном плане.
  
  Ну, а всяческие и всевозможные технические чудеса разве что явно безмерно облегчили наш всегдашний сегодняшний быт, а еще и бесконечно во всем поспособствовали довольно-таки существенному оболваниванию всех же масс простого народа.
  Люди в нынешнее время стали, куда апатичнее людей прошлого: им создали иллюзорный мир, глядящий на них во все глаза со всех тех блестящих экранов.
  А потому и досконально полностью ясно одно: если все как они есть ростки духовности современная цивилизация целиком и не глушит, то вот по самой меньшей мере она им вполне подчас придает некий вялый, довольно водянистый оттенок.
  
  12
  Да и вообще весь тот ослепительно яркий прогрессивный подход ко всему тому, что касается всякой уж сущности человеческого духа, зачастую вообще более чем и впрямь непременно оказывается смертным грехом - принципиально искусственной первопричиной сущего ведь последующего забвения и запустения...
  Неосуществимые цветные миражи восторженных надежд на светлое завтра попросту разом выжигают дотла все то вполне так основательно первоначальное человеческое нутро.
  
  Причем никто не будет с тем, собственно, спорить: в теории все, несомненно, может быть абсолютно верно, но с чистого листа никак вот нельзя затевать буквально уж никаких весьма существенных преобразований.
  Пусть вокруг ад, достойный пера Данте, но то еще вовсе не повод, чтобы, разом устремясь к призрачным воротам рая, переводить свой народ с третьего круга ада на совершенно затем неизбежный, последующий шестой.
  Большевизм даже и в самых крайних своих проявлениях - это не более чем шестой круг, - до последнего седьмого круга он бы столь непременно когда-нибудь явно дошел разве что лишь в случае самой окончательной и буквально-то полнейшей своей вседозволенности некоего более чем полноценного общемирового владычества.
  Это уж все дела весьма вот ныне усовершенствованной и беспроглядной средневековой мглы...
  Однако все те зачатки дурманящих души страстей по выпрямлению кривого пути человечества следует столь старательно, собственно, так поискать именно в Содоме и Гоморре всех тех интеллигентских дискуссий обо всем том, что непременно надо было разом всецело неистово сокрушить.
  Всем ведь миром его до самого основания, разрушив во имя более чем доподлинного воплощения в жизнь всех тех немыслимо наилучших благ духовной свободы и сколь яростного укрощения клопиного рабства, высасывающих всю народную кровушку гадов, что и впрямь каждодневно пируют подобно дрянным паразитам.
  
  13
  Причем кому то никак нисколько не ясно, что вместо серого настоящего в последующем бесклассовом обществе действительно прорисовывались черты истинного светлого грядущего, к которому и надо будет идти медленно и без рывков, постепенно пробираясь через дебри бесконечно долгих тысячелетий степенного технического преображения реалий всего этого мира.
  И если он и вправду закабален всеми видами рабства, то еще никак вовсе не повод делать из освобождения от внутренних оков праздник вконец осатаневшего насилия, поскольку данный путь ведет в одну лишь тьму всеобщей же людской первобытности...
  Чтобы мир стал действительно лучше, надо бы его менять ласково и постепенно это разве что с серийными насильниками и убийцами можно уж в принципе так доходить и до той наиболее последней строгости, наилучшим из проявлений которой и впрямь-то может быть именно та абсолютно между тем законная смертная казнь.
  Да только ждать нам совершенно вовсе ведь совсем невтерпеж, а оттого и без того бескрайне долгий и нелегкий путь еще лишь весьма значительно удлиняется, и есть столь пренеприятнейшая вероятность того, что неразумное 20-е столетие вполне еще, может, его удлинить лет на 500, если, конечно, и того только не более.
  
  Слепок начертанного во снах о грядущем светлом будущем нисколько ведь никак нельзя с сущим толком использовать в виде безотказной отмычки, дабы чересчур оторванным от всяких реалий мечтателям действительно стало доступно именно в нем себя, и ощутить, буквально выпорхнув сверкающими глазенками из всего этого нашего крайне нелицеприятно обыденного настоящего...
  
  14
  Лев Толстой, к наилучшему примеру, наверное, лишь того сколь непременно хотел, а ради того и потел, впрямь-то из кожи вон лез...
  ...видно, и впрямь любо ему было приучить всех людей обходиться совсем безо всяческих войн, да только чего вот хорошего и полезного, в конце концов, из всего этого собственно вышло!?
  Чего уж это он вообще дельного добился, по возможности словообильно дискредитировав армию, навязав обществу слепое непротивление злу, а также еще и все те до чего беспочвенно радостные ожидания, что уж довольно-то скоро все само по себе всенепременно еще утрясется, да и обязательно как есть еще, в конце концов, образуется.
  И ведь надо бы сразу сказать, что его речи для вполне уж современного ему общества были сущим гласом с небес...
  Чего тут вообще можно поделать: интеллектуальная ленца есть столь неизменный и более чем естественный недостаток до чего многих представителей русского народа...
  Зато в нем почти начисто отсутствует всяческий амбициозный снобизм, а еще и уверенность в самом неотъемлемом и абсолютном праве белого человека, сколь неизменно свойственные многим западным европейцам.
  А также в нем попросту нет как нет того буквально инстинктивного устремления к лютой жестокости, повсеместно распространенного по всему Ближнему и Дальнему Востоку.
  
  15
  Да только есть еще одно свойство истинно русского характера, а именно тихая сдержанность, пока это хоть как-либо только возможно, ну, а затем этакая бесшабашная лютость, которую буквально никто и ничто не сможет ни остановить, ни хоть сколько-нибудь обуздать.
  Ну, а Лев Толстой весьма же бесцеремонно, насильственно прививал тогдашней дореволюционной интеллигенции именно то самое псевдохристианское смирение, а еще и крайне бестолковую сдержанность по отношению ко всему тому простому и совершенно незатейливому злу.
  Выставив простонародное хамство как вполне ведь полноценно законную обиду на царившую веками несправедливость, уж не спонсировал ли он всей той своей чрезмерной фарисейской кротостью истую войну внутреннюю и, кстати, более чем донельзя наихудшую из всех вообще когда-либо еще действительно возможных?
  
  Где это вообще такое было ранее видано, чтобы на вполне доселе обыденном для всей общеизвестной истории военном поприще брат убивал брата, а сын родного отца...
  И как вот нечто подобное вообще предотвратят все те, погрязшие в беспрестанном непротивлении злу, сеятели и пахари неких донельзя абстрактных грядущих благ всего того действительно нового - свободного демократического мира?
  Сумеют ли они и вправду достучаться до сердца, морально выпотрошенного всей той суровой правдой простого народа?
  Ответ - он, конечно же, во всем исключительно отрицательный.
  
  16
  И то, кстати, является самым обыденным и непреложным фактом, что именно Лев Толстой и насытил российскую интеллигенцию непротивлением злу, в результате чего она вся сколь безвозвратно погрязла в самом полнейшем бессилии пред кровавым террором большевизма, что и впрямь-то свирепо осатанел в изощренно лютом отрицании всякой подлинной, достойной данного определения интеллигентности.
  Да только, чего это некогда истинно помешало действительно думы думающим людям довольно уж вовремя отряхнуться от всех тех буквально снедающих им душу иллюзий и хоть сколько-то явно приостановить намечающийся крен 'Варяга российской империи' в самую пучину анархии и совершенно бесконтрольного дикого произвола?
  Ну, так в немалой степени тому явно еще поспособствовала именно та чуть ли не утробная проникнутость многих представителей российской интеллигенции всеми теми бравыми идеями, что были вычитаны ими из книг Льва Николаевича Толстого, а также и Чехова Антона Палыча.
  
  17
  Эти писатели вольно или невольно воплощали в жизнь идею вассального российского государства, которое, видите ли, не вполне вот предостаточно склонялось в ниц перед передовыми (а уж в особенности в области интриг) европейскими державами, что неизменно в сфере внешних взаимоотношений держались одной лишь политики вероломства, коварства и хитрости.
  И надо бы сразу сказать, что чистопородный, возвышенный идеализм был для них весьма лакомым куском жирного земельного пирога...
  Использовать его безо всякого остатка, а затем и раздавить его в пыль!
  А почему бы и нет, коль скоро многие представители духовной элиты некой средневековой державы живут же себе фактически на белых и перистых облаках.
  
  Зиждилось все это на том самом сколь и впрямь незыблемом постаменте именно ведь того, что само воздействие на российские умы гигантов общемировой мысли было буквально исключительно именно же немыслимо ужасающим.
  Философ Бердяев вовсе не зря назвал Льва Толстого злым гением России, да и другие писатели тоже между тем были нисколько, вот скажем, совершенно не лучше.
  Лев Толстой, Чехов, да и Достоевский, плетясь где-то совсем уж в хвосте широких общественных настроений, явственно подточили все главные основы общества, нисколько никак не ведавшего тех границ, где внутренняя свобода единовременно переходит в самое неистовое охаивание всего и вся.
  
  18
  Ведь существует и этакий сколь немаловажный аспект, как само по себе более чем безусловное закабаление людей, и без того имевших исключительно смутное представление о буквально всяческой в этом мире житейской яви, тяжеловесными догмами вящей ирреальности, в которой им столь всегдашне хотелось бы жить, попросту уж совсем вот невзначай обитать.
  Более того, чего там греха таить, они и впрямь-таки неизменно стремились взять бы да наскоро подогнать под все те давно ими из сущего ничего позаимствованные философские постулаты, буквально-то весь, как он есть, столь бестрепетно и повседневно существующий порядок вещей.
  
  И в этом им вполне еще всерьез помогли именно люди, сколь безоглядно и безответственно раз и навсегда отвернувшиеся от всех тех и поныне существующих столь ведь неприглядно никчемных реалий, познав всю их гиблость (для духа), серость и полнейшую историческую неизменность...
  Тот же Лев Толстой, находясь у себя в имении, буквально погряз в самом форменном прекраснодушии, а значит и отображение им людского быта в сколь многих его бессмертных произведениях, при всем их общемировом значении и великих литературных достоинствах, совершенно никак вовсе-то небезвредно.
  
  19
  Причем уж поболее всего именно для тех, кто попросту никак не умеет провести четкую и явственную межу промеж благой творческой фантазией и порою столь беспримерно суровою реальной жизнью.
  И это именно так, поскольку в душе до чего только многих российских интеллигентов возвышенное литературное творчество стало занимать до некоторой степени... излишне и впрямь-то главенствующее место.
  
  И ведь не только в виде задушевных изысканий человека, старающегося соприкоснуться с миром прекрасного, но и в самой простейшей серой обыденности, беззастенчиво вытесняя сиюминутные реалистичные картины жизни, довольно-то явно пространно надуманным миром исключительно светлых о ней более чем бесподобных литературных фантазий.
  Но, конечно, во всем этом вовсе не было бы столь большой беды, кабы не зло, прекрасно умеющее мимикрировать и подделываться под истинно светлое и всеми нами всенепременно извечно желанное благо.
  Дикая гниль бесчеловечно подлой задушевной корысти при подобных делах радостно объявляет своими цели излишне чересчур явно доверчивого добра.
  Свирепо при этом, всецело их извращая... доводя до самого безумного радикализма, сами как они есть столь не в меру прямодушные либеральные принципы.
  Их носители раз и навсегда перестают чего-либо щебетать о наиболее величайшем во всем том подлунном мире, безмерно вознесенном над всем существующим бытием, самом и вправду распрекрасном грядущем, только лишь оказавшись на плахе...
  Ну, а за этим дело явно нисколько вовсе тогда уж не станет, а пассивное большинство, как варилось оно в своем собственном соку, так и далее будет оно в нем столь же бессловесно вариться...
  
  20
  Конечно, все это столь нетипично для мощных духом и телом достойных людей, однако, сколь то, безусловно, ведь плохо, когда они, кроме самих себя, ну совершенно ничегошеньки вовсе-то совсем никак и не примечают.
  А к тому же еще и знать не знают, да и не признают за хоть сколько-то достойный всякого уважения авторитет.
  
  Это и приводит порою к тем самым донельзя трагичным ошибкам при буквально любой воинственно рьяной попытке прийти к той истинно взвешенной и здравой оценке всего того вокруг них буднично и вовсе небеспричинно исстари еще как есть так всегдашне происходящего.
  Ну, а там было бы столь безупречно явно недалеко и до того, чтобы и впрямь-то всем кагалом разом податься в самое подобострастное услужение к тем донельзя нахмуренным бровями холуям совершенно безумно запутанной и воинственно тупой идеологии всеобщего торжества в упорной борьбе за более чем аляповатое и нелепое всеобщее счастье.
  Причем, то бесподобно доблестное союзничество по истому искоренению всех тех столь безотчетно назойливых ростков прошлого, непонятно откуда затем вновь вылезших из сырой земли, было исключительно ведь неистовым и впрямь-то именно что осатанело безукоризненно принципиальным.
  И в саму основу данного подхода ко всей общественной жизни легли именно те еще буквально-то никак ничем вовсе не опровергаемые, несгибаемо верные интеллигентские принципы ярой бескомпромиссности и суровой прямолинейности.
  Хотя, между прочим, всей той никак не спешащей изменяться обыденности вообще еще изначально было уж свойственно явное глобальное несоответствие всем тем наскоро выдуманным о ней красивым мыслям, в основе которых и был заранее положен сущий каприз безропотного благоволения перед всем-то своим безнадежно аналитически самосозерцательным и однобоким умом.
  А между тем, как правило, он столь непременно разве что только еще послужит явной первопричиной для чистых и никак не замаранных в мелких житейских коллизиях дланей.
  Ну, а также и приведет он к безмерно неистово всеядным ласковым ожиданиям неких самых скорых и весьма ведь истинно благих перемен.
  
  21
  А главное вся эта изумительно благостная восторженность в цепях до чего только немыслимо сладостных ожиданий это и есть именно та расхалаженность, буквально вот всегда сколь неизменно присутствующая в более чем тесной связи со всем, тем исключительно хорошо же обустроенным бытом...
  Это и порождает всевозможные воинственные ожидания неких грядущих благ, что столь непременно еще ждут впереди всех тех, кто будет благосердечно упиваться светом ярчайших истин, весьма же довольно-то малодоступно отображенных в фолиантах всевозможной красочной и сухопарой философской литературы.
  Причем слишком еще в ней порою многовато самых различных извилистых подходов ко всей той самостоятельно и независимо от каких-либо философских течений попросту до чего только неизменно и вполне обыденно существующей действительности.
  Да уж еще и веет от них сладковатым душком смерти всякой той кое-кому донельзя опостылевшей естественности, поскольку в книгах некоторых (далеко не всех) авторов, безусловно, преобладает сущий елей самой безыскусно вычурной искусственности.
  А кроме того, в некоторых книгах обязательно присутствуют вовсе-то никак не безобидные элементы самой что ни на есть неистовой жажды, яростно алчущей, всяческих и всевозможных буквально-таки всепожирающих перемен к чему-либо никак не менее, а попросту сказочно во всем наилучшему.
  
  22
  А между тем, действительно, горькая правда вполне еще может быть заключена именно в том, что для и впрямь доподлинно всеобщего счастья было попросту именно нужно ничего же лишнего вовсе не измышлять, а преспокойно себе жить да поживать во всем по старинке.
  То есть именно так как оно и было до того сколь безмерно огненно революционного начала 20-го века...
  Причем разве уж кто-нибудь в ту идиллически пресыщенную благими ожиданиями эпоху и в мыслях своих хоть сколько-нибудь старался обуздать все те нелепейшие фантазии, а заодно еще и, значит, заняться самым что ни на есть весьма реалистическим переосмыслением всех тех обыденных нужд всего того нового индустриально развитого общества?
  Слишком много восторженно фантазируя, можно и воссоздать средневековые грезы о рае, только-то разве что совсем вовсе ведь ненароком притянутые за уши к самым неприглядным конкретным планам буквально-то именно что всеобщего развития общества.
  И в том самом грозовой тучей и впрямь беспроглядно надвигающемся темном грядущем всему тому обязательно будет еще всецело уделено внимание со стороны всех тех, кто вновь уж явно захочет захомутать массы при помощи весьма сладковатой на вкус, но очень горькой по всем плодам своим, донельзя осатанелой атеистической идеологии.
  
  23
  Нет, конечно, обсуждение перспектив лучшей жизни всегда столь неотъемлемо важно и полностью вот до чего только неотъемлемо нужно.
  Однако должно было ему еще же происходить совершенно и безо всякого беззастенчивого 'отхаркивания' всего того навсегда ушедшего в то самое непременно (на чей-либо взгляд) злокозненное прошлое.
  Причем сам по себе тот сколь злокозненный факт, что оно между тем все-таки до сих самых пор почему-то нелепо и неправо повсеместно существует, кое-кого и впрямь в той еще именно дореволюционной России попросту доводил до самого лютого бешенства.
  А между тем до вполне так настоящих светлых дней той вовсе-то нынче явно ведь канувшей в лету российской империи было не столь уж, собственно, и далеко.
  Надобно было разве что к тому доподлинно светлому будущему всецело вот вполне разумно стремиться и совсем не с тех исключительно во всем идиотских и идеалистических позиций, а планомерно и взвешенно обдумывая буквально все реалии текущего века.
  Однако кое-кому было нисколько не до того, чтобы хоть как-то принять во внимание всю тяжесть вериг его весьма и весьма недалекого прошлого.
  Скорее всего, что нечто подобное было бы совершенно никак невмоготу для всех тех людей, которые мыслили о великих благах грядущего, втягивая носом ароматы того светлого и абстрактно лучезарного бытия, до которого, как оказывается ну, совсем так рукой ныне подать.
  А все это между тем столь безудержно подтачивает свет и тепло внутри всякого никак не изощренного в абстрактном мышлении человеческого естества.
  Да еще и заодно нагнетает оно все то беспросветно темное, что и впрямь исключительно ведь непременно ютилось на самом краю всего того самыми что ни на есть повседневными мыслями существующего общества...
  И это именно оно, безумно-радостно соблазнившись ароматом скороспелого добра столь, быстрехонько затем выползает на весь Божий свет.
  Тем более, что внутри своего донельзя непритязательного 'я' явно еще нисколько и близко оно вовсе уж никак не рассталось со всеми теми давнишними идеалами средневекового рыцарства.
  Да только столь всецело безмятежно было дано ему преображаться разве что именно во что-либо иное, по-инквизиторски злодейски зловещее...
  Кое-кто попросту объединил вековую тьму невежества с ярким пламенем сжигающих и в единый миг вычищающих даже и сами следы недавнего прошлого искрометно же стремительных перемен.
  Причем, само собой разумеется, что вполне здраво обсуждать лучшее будущее, всегдашне жизненно важно, да и вообще между тем исключительно во всем необходимо.
  Да только всю ту одноцветно серую толпу при этом следовало бы оставить от всего того глубокомысленного переосмысления того лишь явно еще разве что грядущего бытия совершенно так где-либо более чем далеко в стороне.
  И право уж, кто это будет с тем собственно спорить, без тени сомнения разумное приспособление к обыденной практике бытия не самых ведь простецких и вовсе не житейских истин безо всяких (вовсе неидеалистических) словесных баталий в их честь нигде и никогда попросту и не бывает.
  Однако уж несомненно, что все те куда более цивилизованные нормы в той и поныне стародавней Российской империи неизменно следовало прививать сколь медленно, взвешенно и постепенно, да еще и безо всяческих излишне резких рывков.
  А то от больших и безнадежно утопических намерений, столь яростно же осуществляемых во имя всяческих абстрактных светлых благ в родном отчестве истинно лучшей жизни для всего народа вовсе и близко-то нисколько не прибавиться.
  Скорее наоборот - именно благодаря им и растекутся по всей стране широкие кровавые лужи.
  Причем, то сущее бесправное и обильное пролитие невинной людской крови будет повсеместно осуществлено именно во имя весьма деятельного умерщвления всего того донельзя проклятущего прошлого.
  И главное, что все это будет столь безысходно еще совершаться разве что ради прихода царствия добра и света, правда, на одних лишь донельзя праздных словах.
  Ну, а все те осатанело беспутные действия в своем конечном итоге собственно, и окажутся впрямь-таки ожесточенно массовыми и буквально во всем яростно насаждающими одну лишь ту совершенно ведь бескрайнюю духовную и физическую нищету...
  Царство невежества и елейного, юлящего, а порой и раболепствующе заискивающего хамства - это ведь все, что было доступно к своему довольно поспешному созданию, раз доселе безмолвные массы и вправду вооружились слепой и незыблемой верой в то, что человеческую природу можно в единый миг разом полностью переиначить, разрушив гнет подлого, собственнического угнетения...
  А между тем всякая людская суть совершенно незыблема, и ее могут изменить одни лишь тысячелетия плавного, долгого, как и безропотно примиренческого уравновешивания между обычной жизнью и столь и впрямь блестяще красивыми о ней мечтаниями.
  Ну, а взрывными темпами можно добиться одного лишь более чем незамедлительного угасания очагов всякой уж на этом свете подлинной культуры.
  И это именно разве что только столь продуктивно и задушевно взаимодействуя со всеми теми вполне так полностью исключительно естественными устремлениями человеческого рода, и можно будет явно еще добиться пошагового развития культуры и общественно проявленного (не немощного разумом и лютого на действия революционного) гуманизма.
  Ну, а если кто-то вполне всерьез думает иначе, то он явный и сколь глубокомысленный продолжатель всех тех довольно-то нелепых веяний, что в прошлом и стали одной из наиважнейших первопричин того, что бессмысленный и беспощадный российский бунт был и впрямь-то как есть оседлан отъявленными, безнадежно ядовитыми мыслью безнравственными прохиндеями.
  Причем буквально-то все те радужно светлые предначертания грядущих кровавых революционных будней были заложены в качестве краеугольного камня, именно тем воинственно оптимистическим мировоззрением всех тех столь и по сей день безнадежно упорствующих в своих заблуждениях господ светлооких идеалистов.
  Раз еще в самом преддверье новоявленной революционной эры все просвещенное российское общество буквально вдоволь обильно пропиталось яркими бликами того грядущего, которому непременно должно было когда-нибудь, собственно, попросту именно быть.
  И его весьма отстраненное от всякой той седой, как лунь, действительности принципиально пространное видение зиждилось, прежде всего, на том, что всем тогда стало разом так столь безукоризненно ясно, что где-то далеко-далеко впереди вот-вот да забрезжит свет чего-либо нового, но заря это или закат - на глаз было никак не определить.
  
  24
  Однако столь неизменно хочется верить во что-нибудь, несомненно, непременно славное и доброе, однако это ведь именно безотчетная вера довольно-то многих людей и погубит, поскольку, хотя без нее никак и нельзя, но надобно еще напрягать ум, а не только и впрямь до чего безотчетно во что-либо подчас совершенно беспочвенно верить.
  А, кроме того, надо бы еще и совсем не бояться схлестнуться в ярой борьбе со всеми теми, кто топчет ногами новое, исподволь вытравливая весь его дух из всех тех уж имеющихся в данное время великих общественных начинаний.
  
  Да только борьба эта должна вестись исключительно по возможности с чистыми мыслями, а то, как-либо иначе впрягшись в нее грязными и закулисными методами, многие чистые люди сохраняют свой внешний задушевный облик, и все же при этом они явно разом теряют все свои еще изначально им свойственные духовные черты.
  
  25
  Их прерогативой при данном раскладе явно становится возвышенная над всем низменным, исключительно безукоризненная, чистая, как слеза, правда.
  И она и впрямь тогда обволакивала буквально-то все на этом свете, где-либо и когда-либо собственно уж только ведь происходившее, вязкими тенетами абсолютно однобокой своей полуслепой правоты.
  Поскольку правда та была урезанная и строго дозированная, а потому и являлась она самым так наиболее наихудшим из всех где-либо существующих видов порою буквально уж именно очаровывающей светлые души ласковой лжи.
  И в ней, в принципе, все полностью было как раз именно для того самого что ни на есть самодостаточного, да и впрямь-то исключительно сладострастного самообмана.
  Да и вообще сами, как они есть, довольно-таки низменные стороны общественно полезных истин для некоторых людей попросту ведь не существуют исключительно же вообще.
  
  И, кстати, именно их столь усердное укрывательство от всякого внешнего света зачастую и дозволяет некоторым слащавым интеллигентам сохранить свои нежные ручки в той-то самой исключительно девственной чистоте.
  А между тем без чьего-либо в этаком деле более чем прямого и порою и самого непосредственного участия воз вековой разобщенности и коррупции было бы никак с места вовсе не сдвинуть...
  И им точно вот всенепременно следовало гораздо менее ерничать по поводу вековой российской отсталости от общеевропейских весьма еще издревле благих стандартов, а значительно поболее выпрямлять согбенный стан своего народа всей-то своей собственной вполне уж между тем более чем естественной к нему близостью.
  Ибо как раз в чем-либо во всем тому подобном и была заключена историческая функция буквально всяческой в этом мире интеллигенции.
  И это отчасти именно из-за той извечной и безудержной прекраснодушной болтологии и завелись на теле страны всяческие сибирские язвы лагерей того-то самого злосчастного сталинского ГУЛАГА.
  
  26
  Конечно, от соприкосновения со всем тем заскорузло грязным общественным бытом, руки вмиг станут не столь безукоризненно чистыми, а заодно и доведется им тогда стать до чего только весьма неприглядно и неприязненно запятнанными и мозолистыми, зато душа будет дышать тем же воздухом, что и весь остальной честной народ.
  Ну, а чтобы добиться всего того, о чем писал Иван Ефремов в его романе 'Лезвие Бритвы', нужно было вовсе никак не бояться по временам хоть немного, но посильно якшаться со всяческого рода дурно пахнущим сбродом.
  Ведь это именно сея в нем семена более сытого, а именно потому и более славного будущего, и можно было со временем получить весьма достойные того всходы.
  Причем ими могут быть одни лишь, и только семена вполне практического познания...
  Ну, а для того, чтобы, они действительно постепенно взошли, надо было еще беспрестанно пропалывать сорняки и крапиву, никак так, нисколько не боясь волдырей и мозолей.
  Людской сброд, он всего-то лишь не более чем явный конгломерат совершенно непутевых и неразвитых личностей.
  Да только в саму как она есть его среду ни в коем случае никак нельзя было даже и пытаться хоть сколько-то глубокомысленно разом всею душою проникнуть, дабы и впрямь-то еще проникнуться всем тем пряным народным духом.
  Но людей малоразвитых между тем было и вправду столь жизненно необходимо по мере сил просвещать знаниями, причем делать чего-либо подобное еще и обязательно следовало одним лишь тем нисколько ненавязчивым добром и ничем, собственно, более.
  А, кроме того, надо бы кое-кому из тех излишне подчас нежничающих со всяким общественным злом интеллектуалов обязательно же расстараться, хоть иногда, но твердо не уступать дорогу всей той сколь зачастую благоухающей дорогими духами самой той наихудшей человеческой плесени.
  
  Хотя, конечно, безо всякой на то особой причины лезть во всякую еще изначально черную грязь вовсе-то никому нисколько негоже в, так сказать, самые обыденные часы ничем никак не потревоженного житейского существования.
  
  27
  Однако сколь усиленно подгонять к свету высших истин всех тех, кто живет в скверне самой же донельзя житейской своей низкопробной непритязательности, наслаждаясь при этом всем тем крайне незатейливым своим существованием, дело попросту нисколько вовсе никак не пристойное.
  Сначала надо было еще хоть сколько-то выйти за узкие рамки своего весьма ограниченного кругозора, и вот тогда, может, и удалось бы кое-кому действительно понять всех тех, кто всегдашне жил, находясь в тисках стародавнего примитивного быта.
  Ну, а беспрестанно сюсюкать и кудахтать о той самой совсем не в меру безрадостной народной доле и громогласно воздыхать, что народ, мол, до сих самых пор все это терпит и молчит...
  Нет, именно в этом и есть чего-то от самого бездумного взбаламучивания той, хотя и не бездонной, однако немыслимо отвратительной обывательской лужи.
  И ведь заранее ясно, что результатом всех этих благих и праздных бесед, в конце концов, более чем непременно так обязательно станут, те самые мелкие брызги во все стороны, неизменно проникающие во все то доселе чистое и доподлинно светлое...
  
  Однако, может, и впрямь вскоре серые массы тем-то самым своим чудодейственным омовением во все, как и понятно проникновенно сладостное, а еще и сияюще искрометно доброе, до чего только запросто вот вскоре сумеют переменить всю доселе имевшуюся в них обыденную обеспокоенность на те ничем и никем непобедимые, извечно же возвышенные идеалы?
  Может быть, со временем - да!
  Только, не все ли едино, на данный момент времени всю безыскусную естественность грязного мещанского быта нисколько не вытравишь той самой и впрямь-то благоухающей фиалками прекраснодушной искусственностью.
  А между тем все лучшее в людях надо бы именно воспитывать, а вовсе не вытравливать все из них злое добела раскаленным железом.
  
  28
  А кроме того, еще и не следует лить им за ворот всевозможнейшие дифирамбы обо всем том на свете крайне утонченном и безмерно возвышенном, поскольку в нем зачастую слишком много еще всего того совершенно аморфного и искусственного, а не этакого во всем искусно приподнятого над всем тем сколь обыденно нас окружающим.
  Вот чего можно привести в качестве самого наглядного подтверждения ко всему тому ранее вышесказанному.
  Иван Ефремов, 'Лезвие Бритвы':
  'Самый великий подвиг искусства - вырвать прекрасное из жизни, подчас враждебной, хмурой и некрасивой, вложить гигантский труд в создание подлинной, безусловной, каждому понятной, каждого возвышающей красоты. Мало этого, тебе придется бороться со все распространяющимся влиянием бездельников, думающих ловким трюком, фокусом, удивляющей безвкусных глупцов выдумкой подменить настоящее искусство. Они будут отвергать твои искания, глумиться над твоим идеалом. Сами не способные на подвижнический труд настоящего художника, они будут каждый найденный ими прием, отдельное сочетание двух красок, набор мазков или удачно найденную светотень объявлять открытием, называть элементом мира, не понимая, что в нашем ощущении природы и жизни нет ничего простого. Что везде и во всем сложнейший узор ткани Майи, что наше чувство красоты уходит в глубину сотен прошедших тысячелетий, в которых формировалась душа человека! Отразить эту сложность может лишь подлинное искусство через великий труд'.
  
  29
  И во имя того, дабы не оказался он в конечном своем итоге исключительно именно что сизифовым, и нужно было суметь сделаться несколько ближе ко всему тому, что, безусловно, полностью уж перепачкано вековой грязью своей неумытости, а именно к самому сердцу бескрайне простого народа.
  Однако делать это следовало, никак не стремясь его куда-либо всесильно разом приподнять.
  Нет, истинно полезным тут было бы, разве что иногда по возможности, к нему посильно спускаясь явно так становиться с ним и впрямь-то на одну, собственно, ногу.
  Да только при этом, никак ведь не отдавливая ему все его конечности во имя любых самых добрейших помыслов, а также и пока еще довольно-то тускло светлых идеалов.
  Путь доподлинно полезного преобразования общества был очень уж даже бескрайне долог и тяжел, а главное всяческие праздные и сытые речи только лишь весьма его удлиняют, а тем и отодвигают они вдаль ото всех этих наших нынешних реалий те самые пестрые и яркие мечты о некоем принципиально ином общественном бытии.
  Кое-кто явно перепутал вполне естественную жизнь и чисто надуманные образы вымышленного мира некой благой фантазии...
  
  ЕЕ грядущая мнимая бытность (то есть той самой сколь и впрямь ненаглядной эпохи всеобщего неминуемого счастья) была обжигающе страстно верна и пламенна, а главное - еще и явно нацелена на неизбежно так все самое наилучшее.
  
  30
  А между тем для доподлинно праведного приближения светлого будущего нужно было воевать вовсе не с тенями темного прошлого, а как раз-таки весьма активно насаждать саженцы куда более светлого грядущего времени.
  Ну, а для этого и надо было еще беспрестанно возиться в скверне и грязи, а как вообще оно могло быть хоть сколько-то, собственно, значит иначе?
  То есть попросту было явно потребно приучиться, пусть иногда и вполне ведь возможно, что разве что вскользь нисколько не беспочвенно, а вполне реально соприкасаться со всем тем жизненным сором - высочайшими сторонами всей своей утонченной духовности.
  Поскольку яснее нет, что если уж будет вся духовная жизнь интеллектуальной элиты страны протекать как-либо во всем по-другому, то вот тогда тот самый сильнодействующий яд пропагандистки подсахаренной лжи и лести попросту и сделает довольно-таки многих культурных людей, самыми что ни на есть невольными прислужниками чьих-либо воинственно-собственнических интересов.
  А они между тем всегда были чужды всякому хоть сколько-то стоящему настоящему благосостоянию всего того неизменно нищего российского народа.
  
  Причем речь тут вовсе не идет о некоем временном, проходящем процессе, никак нисколько не затрагивающем нашу сегодняшнюю, современную эпоху.
  Наше несветлое прошлое, словно в зеркале отображается в нашем теперешнем все еще довольно-то невзрачном настоящем.
  Так что абсолютно нет в том ничего удивительного, что некоторые из наших современных представителей сколь разнообразных творческих профессий с самой искренней, и, пожалуй, что явно излишне же подчеркнуто детской наивностью, до чего только смущенно объясняют всю свою неимоверную востребованность сущей пошлостью и всем тем чудодейственно слащавым мраком.
  Хотя, между тем, все это попросту вот является самой уж элементарной хитроумной уловкой, не более чем низменным самообманом и вовсе ведь того нисколько не более.
  
  31
  Всякий социальный заказ искусству может быть кем-либо осуществлен разве что лишь в меру его истинной и безусловной продажности, а как-либо иначе ему вовсе-то никогда и не бывать.
  Однако зачем это он вообще мог кому-либо еще сколь непременно явно понадобиться?
  
  А дело тут явно было именно в том, что бесхитростное упрощение жизни, следуя при этом наиболее удобному к тому изгибу, есть самое естественное продолжение повторения в области духовности всех тех удобств, что нам всецело создает довольно быстро и легко уносящий нас вдаль от всякой простейшей естественности буквально-таки всесильный технический прогресс.
  
  32
  Массам хлеба и зрелищ - это вполне ведь понятно, а чего уж тогда патрициям?
  Вот он ответ.
  Технически подкованная, как блоха мастера Левши, цивилизация, само собой, еще всенепременно потребует стиля, вовсе же недоступного простым смертным, всем-то духом своим ограждающего возвышенных чувствами и разумом интеллектуалов-патрициев от столь во всем неизбежно вполне искренне презираемого ими плебса.
  Причем всегда еще найдутся все те, кто с непомерно большим аппетитом, торжественно осуществят - этот самый социальный заказ.
  Уж как в области философии, явно отдалившейся от мира реальности в некие изумительно отвлеченные от всех реалий жизни метафизические бредни о самой, так сказать, сущности вселенского бытия, да, кстати, и в куда более приземленной сфере совершенно незатейливо примитивного приобщения биологии к бескрайне демонически витийствующей ярой политологии.
  Вождизм стал чем-то навроде вновь воинственно возрожденного язычества, а между тем и самым простым людям надобно было даровать более чем объективное понимание всей сущности новоявленной прогрессивной жизни и всех тех ее довольно-то отныне приземистых и приземленных устремлений.
  А то ведь подобным делом, несомненно, еще займется та самая беспардонно слащавая демагогия.
  Да точно так сразу еще отыщутся до чего и впрямь прилизанные деятели 'всеядного искусства', что довольно старательно обкормят толпу сладенькой откровенной пошлостью во имя поддержания в ней самого хорошего повседневного настроения.
  
  33
  А если искусство себя более чем откровенно продает или предназначается для одних тех самым необычайным образом чрезвычайно избранных, то тогда из него вовсе не окажется затруднительным вылепить некий удобный для всякой тоталитарной власти действительно повседневно ей нужный инструмент по самому так сказать и вправду уж безмерному возвеличиванию ее идеологии.
  И, ясное дело, что никак тут не обойдешься без помощи талантливых художников, скульпторов и кинорежиссеров, поскольку именно их труд максимально нагляден и прост для и вправду действительно уж естественного всеобщего восприятия.
  
  А между тем именно эти духовные гиганты подчас сколь безмятежно живут той совершенно иной несколько отрешенной жизнью, нежели чем все другие боги Олимпа возвышенного искусства.
  И это именно им с его вершины страдания масс иногда порою оказываются, бесконечно далеки и вовсе ведь нисколько не приметны.
  Ну, а сие само собою подразумевает, что они могут более чем искренне создавать ту самую трафаретно-плакатную действительность.
  Да еще и именно в том виде и, в той форме, в каковой она и вправду окажется более чем удобной в их Богом забытой стране буквально-то всем в ней власть предержащим.
  
  34
  А люди сколь безмерно возвышенные пускай себе всласть наслаждаются всем тем своим малодоступным невежественным массам искусством.
  Ну, а простой народ при этом еще и специально будут вдоволь обкармливать пошлостью ради извечного поддержания в обществе всегда именно что одного и того вполне устоявшегося состояния, при котором и существует то веками нисколько не изменяющееся повседневное расслоение...
  Это ведь, в сущности, и есть именно то, что сегодня происходит в России.
  Пошлость народу - это тот самый всеобъемлюще статный новый лозунг современного российского шоу-бизнеса.
  И уж смотря исподлобья вертикально вверх на всю ту совершенно безвольно воспарившую в облаках интеллигенцию, чиновники от современной культуры так и потирают руки и до чего только при всем том они вполне вот искренне самодовольны!
  А между тем их успеху на данном поприще неизменно же способствует именно то обстоятельство, что российская интеллигенция буквально вот пресыщена своим собственным весьма многогранным, но явно при этом довольно-то подслеповатым просвещением...
  
  35
  Однако все - это касаемо разве что тех творцов отнюдь не массового искусства, кто в силу своей эгоистичной элитарности исключительно малодоступны для всякого понимания тем самым абсолютно 'бескрылым большинством'.
  Ну а тех, кто видят этот мир как-либо во всем иначе, совсем по-своему, но без всякого излишнего оригинальничания, тоталитарное общество вовсе-то никак не потерпит и до чего планомерно затравит буквально изо всех своих сил.
  
  И это ведь именно в связи с многократными пожеланиями трудящихся масс по отношению ко всем тем шагающим никак не в ногу (в искусстве) в прошлом и применялись по-своему до чего и впрямь убедительные бульдозеры.
  То вот и был тот изрядно же наглядный аргумент в яростном споре о том, каким это именно в принципе и должно было являться то и впрямь-таки выдержанное во вполне надлежащем для него духе утопически оптимистическое социалистическое искусство.
  
  36
  Причем абстракция как форма чересчур вширь и вкось непомерно раздавшегося отнюдь не всегда виртуозного творчества от всего того совершенно не пострадала, а скорее, наоборот именно благодаря этому она еще лишь поболее вознеслась на свой явно лишенный всяческой конкретной формы весьма многогранный Парнас.
  Хотя, в принципе, свое довольно небольшое место под солнцем ему вполне было попросту от века более чем бесспорно положено...
  И произошло - это, собственно говоря, только лишь оттого, что американские политические деятели из неких своих вполне прагматичных, политических соображений сколь решительно подставили ей свое грубое капиталистическое плечо.
  А между тем вовлечение любого рода искусства в политические игры всегда неизменно чревато его явным опошливанием, смешиванием с грязью...
  То есть СССР и чужую культуру как следует, извозил во всех тех идеалистических нечистотах, не только свою.
  
  37
  И уж безмерно так замарать великих, дабы они всецело увязли в тине пошлых интриг или вообще утопить их в тюремной параше - то ведь и было сладкой мечтой до чего раз и навсегда переразвитого тоталитаризма...
  И если нисколько нельзя было (в свое время) и впрямь эдак на корню извести все то доподлинно массовое искусство, поскольку от этого оно совсем не в меру явно бы захирело, то вот никак не давать ему увидеть мир, собственно, и было проще простого.
  Весьма талантливые фильмы клали на полку как раз именно по этому тогдашнему главному, сугубо цензурному принципу.
  
  Все то еще изначально имевшееся вмешательство сатрапа СССР во все великое духом творчество проистекало от одного его устремления, никак не допустить всяческого нисколько не подотчетного отображения суровых реалий века.
  Нет уж все их проявление в искусстве неизменно должно было следовать одной лишь той весьма вот удобной начальствующему взору приглаженной наглядности во всех ее вполне сознательно извращенных формах того самого, совершенно нисколько и не существующего в действительности безмерно вычурного бытия.
  
  38
  Пейзаж сегодня, слава Тебе, Господи, как-никак сменился, однако реальность и в настоящее время еще лишь значительно поболее, нежели чем некогда прежде, весьма принципиально верно залепливают ведьмовским отваром самой уж безотрадно сладковатой пошлости, раз чего-либо полноценнее этого 'чудодейственного средства' попросту и не существует в самой, как она есть, природе вещей.
  Ведь явно так окажется, в сущности, более чем предостаточно всего-то навсего перевести хорошую книгу в довольно дурном ключе, и тогда она неизбежно еще послужит абсолютно иным целям, нежели чем было то, для чего она сколь первоначально была предназначена самим ее автором.
  Прекрасный замысел вполне возможно запросто опошлить и затмить грязным и слащаво вульгарным его перевоплощением на некоем другом языке.
  А, кроме того, массовое искусство вообще порою специально низводят до полностью трафаретно праздничного уровня.
  И делается это данным образом, прежде всего, как раз оттого, что именно посредством этого и можно будет достичь цели самого уж искусственно облегченного восприятия всей нашей подчас все еще и впрямь донельзя непростой и нелегкой жизни.
  Причем ее ныне столь беспрестанно стараются весьма ведь подсластить и весьма тщательно приукрасить.
  И это при том, что народная песня, как правило, грустная, а вовсе не восторженно слащавая...
  
  39
  Причем духовный прогресс в этом вопросе во всем до чего и впрямь последовательно следует за безотказно и беспросветно низкопробным техническим развитием.
  Вот чего пишет обо всем том Иван Ефремов в его романе 'Лезвие Бритвы'.
  'Создать, проявить, собрать красоту человека такую, чтоб она была реальной, живой, - это большой подвиг, тяжело. Проще дать общую форму, в ней подчеркнуть, выпятить какие-то отдельные черты, отражающие тему, ну, гнев, порыв, усилие. Скульпторы идут на намеренное искажение тех или иных пропорций, чтобы тело приобрело выражение, а не красоту.
  А изображение прекрасного тела требует огромного вкуса, понимания, опыта и прежде всего мастерства. Оно практически недоступно ремесленничеству, и в этом главная причина его мнимой устарелости'.
  
  А ведь нет ни малейшего признака всяческой устарелости в наиболее главном сегодняшнем устремлении духовно развитых людей России и ближнего зарубежья взять да весьма деятельно переложить...
  То есть всенепременно явно приноровиться, дабы пристроить все большие общественные заботы на чьи-либо чужие покатые плечи.
  Во многом то явно вполне сродни ремесленничеству в крайне важной области сущего переосмысления самых же различных аспектов общественного бытия, и это именно нечто подобное и пришло на смену всякого разного рода сомнениям, раз теперича, они нам оказались совсем не к лицу...
  
  40
  И вот, в некоем новом виде и возрождается то стародавнее язычество, поскольку новая 'кровохаркающе светлая нигилистическая мысль' неизменно формирует в человеке все то наиболее главное, чего в нем давно уже не было, а именно истую веру во всесильных идолов, и они точно теперь окажутся непременно живыми, а вовсе не деревянными.
  И надо бы буквально сразу отметить, что это именно те, кому столь немилосердно пламенно достались все уж бразды правления, и принялись разом создавать (при помощи чужих рук и таланта) весьма так наглядные образы идеалистического толка ради того, чтобы полностью еще стала очевидна вся благодатная суть их величайшего краснознаменного царствования.
  
  А именно поэтому вся вящая монументальность и впрямь востребованная от искусства этими обожествленными во плоти людьми-идолами... она-то и послужила сразу 'трем богам'.
  Во-первых, будучи таковой, она неизменно подчеркивает обещанное многолетие данной власти, пришедшей на долгие века.
  Ну, а во-вторых, подтверждает ее жизнеспособность и великую мощь. А в-третьих, она еще и вызывает во всех ее подданных истинный трепет и умиленное восхищение.
  
  41
  И так ведь оно и было с тех еще самых древних времен, однако привилегированная каста в ту давнюю эпоху явно была довольно-то относительно мала и даже, пожалуй, сравнительно незначительна.
  
  Безмерно расширяющийся бюрократический аппарат есть столь и впрямь неизменная часть всякого довольно обыденного быта царства светлых и радостных обещаний совершенно уж вовсе иной, нежели чем она некогда еще была ранее всей той широкой общественной жизни.
  Однако речь тут идет не только о государстве навсегда ведь разорвавших донельзя сковывавшие их путы рабства пролетариев...
  Конечно же, огромная бюрократическая машина была самым неизменным свойством буквально-то любой расползавшейся по швам, от края до края изъеденной коррупцией империи.
  И это разве что всегда лишь предвещало ее весьма прискорбный близкий конец, а вовсе не начало того нового, никем ранее и не изведанного высокоидейного существования в далее попросту так совершенно уж бесконфликтном мире.
  
  42
  Почти для любой империи мелкие ее обыватели не более чем пешки на шахматной доске необъятно широкой общественной жизни.
  Новоиспеченный диктаторский режим (в нынешнем его современном виде), он-то все эти качества только лишь весьма же значительнее укрупняет, а вовсе не создает нечто новое, доселе и невиданное во всей-то вообще когда-либо имевшей место общечеловеческой истории.
  А также плодит он совсем ничего не производящих (кроме той еще сущей тупой болтовни) бездельников, причем в том самом прямом и более чем безыдейном смысле!
  Так что явно зазря к тому более чем недвусмысленно призывал Антон Палыч Чехов, чтобы все, значит, разом дружно взялись за физический труд...
  Нет от всех этих горестно слащавых воззваний остались одни лишь исключительно и впрямь-то вот отчетливо пустозвонные благие намерения, но для сколь многих тогда они явно еще исключительно же безвременно окончились колонией строгого режима на вширь попросту невероятно необъятной территории всей шестой части суши.
  
  43
  Диктаторский режим, сам себя объявивший всенародным под знаменем кроваво красного вероучения, плодит властвующих буквально над всяческой серой массой тупых словоохотливых дармоедов.
  Причем именно так самым же естественным для него образом, то есть безо всяких мнимых извращений и отклонений от всего того, что еще изначально было ему самым что ни на есть теоретическим путем завещано великим демагогом Карлом Марксом.
  То есть, в самой своей сущности всего того, что было еще изначально столь всецело полноценно заложено в сам фундамент цветасто книжного существования всей той громогласно разрушительной, да и банально лживой теории.
  
  Ее безмерно радостное принятие на ура неизменно проистекало от одного того и впрямь-то исключительно уж щедро растравленного светлыми идеями воображения.
  Причем это именно то немыслимо нелепое следование его в само небо указующему персту и вызвало сущее буйство нелепых эмоций да еще как раз-таки именно у тех господ интеллектуалов, что были вовсе не в меру возвышены всем тем донельзя ярко искрящимся духом своим.
  И это именно они весь мир буквально разом захотели воинственно переиначить, и главное только-то исключительно к чему-либо наилучшему совсем без крови, пота и слез.
  
  44
  Им-то самим явно еще показалось, что все ведь на деле исключительно просто, достаточно будет только лишь разве что сбросить с себя тяжеленные вериги беспросветно темного прошлого существования, и все тогда вскоре придет к нам само.
  Ну, а в подлинном мире житейских реалий этого нет, да и быть его, кстати, совершенно так вовсе нисколько не может!
  
  Собственно говоря, сама эта их логика совсем не более чем попросту сколь наглядное порождение праздного и умиленного безделья в делах самого конкретного обдумывания всех тех весьма немаловажных и сложных вопросов всего того более чем обыденного, житейского бытия.
  И, кстати, вот еще что: расположено оно гораздо же далее всяческой дали от всех тех доподлинно настоящих потоков всяческого здравомыслящего общественного сознания.
  Поскольку это именно в угаре интеллигентских дискуссий о самых различных аспектах всевозможных перемен к чему-либо и вправду несусветно лучшему сама собой разом исчезла всяческая хоть сколько-то стоящая того ретроспектива грядущей, куда только и вправду более праведной общественной жизни...
  
  45
  Все эти богоспасительные беседы носили тогда тот еще без тени сомнения самый злосчастный характер, так сказать, бескрайне умиленных светских надежд, а не до чего строго и до конца вполне выверенных логических построений.
  Вот он тому до чего наглядный пример из самого окончания романа Достоевского 'Бесы':
  'Мне ужасно много приходит теперь мыслей: видите, это точь-в-точь как наша Россия.
  Эти бесы, выходящие из больного и входящие в свиней - это все язвы, все миазмы, вся нечистота, все бесы и все бесенята, накопившиеся в великом и милом нашем больном, в нашей России, за века, за века! Oui, cette Russie, que j'aimais toujours*. Но великая мысль и великая воля осенят ее свыше, как и того безумного бесноватого, и выйдут все эти бесы, вся нечистота, вся эта мерзость, загноившаяся на поверхности... и сами будут проситься войти в свиней'.
  (*Пусть Россия все та же прежняя).
  
  Интересно вот только, где это, собственно, видано...
  Уж из действительно явного тут разве что то одно: нет никаких в том сомнений, что великий писатель попросту ведь без тени сомнения придался идеалистическим размышлениям, причем весьма и весьма бескрайне далеким от всего этого нашего истинно повседневного существования.
  
  46
  Но, скорее всего, он всего-то навсего более чем беспричинно поддался некоему внешнему влиянию, поскольку российский либерализм 19-го столетия весь, как он есть, пропах духами Французской революции.
  
  Ну, а гильотина новоявленным радикалам со всей на то очевидностью показалась средством не во всем уж достаточно радикальным - им, как видно, понадобилось нечто, что будет значительно поновее, дабы всех угнетателей разом со свету сколь незамедлительно попросту сходу вот сжить.
  Их пылающий мозг нисколько не признавал никакой плавной постепенности и хорошо обдуманных, согласованных со всем этим миром самых и вправду так весьма решительных действий.
  Им-то было надобно все сразу и прямо сейчас, поскольку несколько позже вполне может оказаться чересчур поздновато, и совсем невзначай еще смогут и впрямь обойтись буквально безо всякого их прямого участия в великом и требующем крайней же неспешности процессе довольно-то медленного преобразования всей этой нашей общественной жизни.
  
  47
  Пиши не пиши про то, что люди никак не смогут заново (лучше) наладить свой быт, обильно пустив кровь будто бы и впрямь крайне безжалостных угнетателей, но есть и такие, которые всегда отыщут себе лазейку, дабы избегнуть самого неизбежного провала всей этой их извечно грязной (от сырой землицы) логической линии.
  Они ведь как раз под нее сколь безотлагательно смело закапывают исключительно все, что над ней возвышается в плане всего того совершенно так обыденного своего общечеловеческого благоустройства.
  Ну, а большевики, как оно только явно полностью уж само собой, очевидно, именно что столь многозначительно возжелали переделать весь этот мир, дабы он всенепременно еще затем стал одним лишь подпольем со всеми его суровыми законами и вполне тому во всем соответствующим бытом.
  
  Но дело тут было отнюдь не в неких отдельных личностях, а, собственно, говоря, во всех тех 'либералах дегустаторах' грядущей всеобщей свободы...
  Они до чего и впрямь неудержимо возжелали освобождения буквально ото всех столь невероятно жестких рамок обыденности, некогда имевших свое место в сколь примитивных условиях предыдущего 18-го века.
  А это столетие неизменно было все той же неразрывной нитью всецело увязано со всеми теми временами того еще самого доиндустриального, исключительно 'гужевого' и парусного бытия.
  
  48
  Однако, будучи весьма надежно завуалирована внешней культурой, примитивная эгоистическая сущность вовсе никак не становится менее хищной.
  Нет уж, скорее наоборот - именно технический прогресс и ударившаяся во всю ту крайнюю элитарность современная философия во всем столь неизменно тому поспособствовали, дабы цивилизованный человек практически полностью утратил всякую жалость к ближнему своему.
  А из всего этого само собой следует, что уж будет он более чем всерьез к нему относиться, именно как к некоему исключительно во всем злосчастно зловредному насекомому.
  И чем вот всех тех его столь аккуратно обводимых кружочком ничтожных представителей и вправду затем еще окажется несколько меньше, тем оно явно без тени сомнения разве что будет только лишь исключительно значительно лучше.
  
  И самой, между тем, наилучшей вуалью на хищной морде дикости всегда ведь является некое то нисколько вот вовсе нескромное общественное благо со всей строгостью вытекающих из него оргвыводов, что кому-то непременно должно быть именно худо, поскольку он до чего и впрямь-таки безнравственно угнетает всякий простой народ.
  Но, конечно, все - это одни лишь неотесанно грубые слова, и они вовсе не более, нежели чем некое пустое мудрствование.
  Раз уж все, что бескомпромиссно наглядно, буквально-то мельтешит у кого-либо прямо перед глазами, ну, а к той столь однозначно крайне скрытой подоплеке вещей мало кому охота на деле хоть сколько-то вдумчиво и придирчиво действительно еще столь и впрямь без года неделя приглядываться.
  
  49
  Вот оно подлое угнетение - уничтожить его, и никаких гвоздей!
  Тем более, что именно к этому всякого грамотного человека словно магнитом всегда тянули цивилизация да и чрезмерно надутая от всего ею неистово вбираемого в грудь воздуха крайне же спесивая философская мысль.
  Современное искусство, к примеру, подчас до чего только беспрестанно и занимается явным выпячиванием всех основных внешних черт человеческого сознания.
  И это вместо того, чтобы и впрямь-то как следует еще заняться поиском тех глубоко затаенных в душе человека, весьма тривиальных причин для всего того общественного, кем-либо и впрямь-то вполне ведь наглядно проявленного поведения.
  
  Разумеется, что то вовсе не всегдашне оно именно так, однако буквально ничего тут никак не поделаешь, раз именно таковы самые очевидные свойства всякого массового искусства.
  А это и впрямь исключительно многопланово и всеобъемлюще формирует истово необъятное по всем уж своим грандиозным масштабам общественное сознание всех тех с виду никак и не приметных среднестатистических обывателей.
  Да только это как раз между тем с его благой помощью и тешат беса больших и малых амбиций всяческие черви-буквоеды общенациональных и классовых устремлений к некоему несоизмеримо более светлому будущему.
  
  50
  Эгоизм как основной стимул действий человека в нем попросту напрочь более чем безотчетно стушевывается.
  Ну, а наружу по временам весьма четко и ясно выпячивается некий великий долг перед родиной и всем этаким прочим, на деле исключительно смехотворным, пока к тому нет вполне естественной, внутренней первопричины.
  Ну, а это, прежде всего никуда из нас не девшийся и не изжитый ЖИВОТНЫЙ эгоизм.
  Причем наиболее главная задача нашей современности, она-то в том и состоит, чтобы непременно еще сделать его эгоизмом развитым и полностью во всем до конца человеческим.
  
  Да только чего тут вообще уж хоть как-то поделаешь, коль скоро все вычурной красоты принципы - это одна лишь фальшь и извечная игра чьего-либо весьма растревоженного блеклыми иллюзиями воображения?
  И всяким человеком зачастую заправляет все тот же дремучий эгоизм, что жил еще в древних людях, и его свойства, если сколь повнимательнее к ним приглядеться, крайне весьма и весьма нелицеприятны на всякий свой внешний облик.
  Об этом же пишет знаменитый писатель Моэм в его публицистической книге, 'Подводя итоги':
  'Я пришел к выводу, что человек не стремится ни к чему, кроме собственного удовольствия, - даже когда жертвует собой для других, хоть он и тешит себя иллюзией, что тут им руководят более благородные побуждения'.
  
  51
  Да только весьма сладостное (даже и в своем предвкушении) удовольствие далеко не всегда тут бывает на деле хоть сколько-нибудь вообще еще действительно так явно причем!
  Тут уж скорее требование от самого себя той великой жертвы, без которой человеку попросту окажется нисколько-то вовсе никак и не обойтись.
  
  Но это столь не романтично и не героично!
  А давайте-ка разом запрячем все то низменное и скотское, куда оно только будет возможно подалее, дабы его стало совсем никому нисколько отныне совсем ведь не заприметить, - говорит нам современная культура, а философия вторит ей, главным образом выдвигая на первое место государство, а вовсе не рядового человека.
  То есть, все то вполне естественное во всякой людской психологии, безусловно, затушевывается в одну лишь угоду до чего светлым о нем, донельзя праздным мечтаниям.
  
  52
  Вот именно над этим искусство, да и бесподобно прикладная философия сколь основательно некогда и поработали, чему результатом и стали жуткие социальные потрясения, и вовсе не надо бы думать, что всему виной некие отдельные личности.
  Нет уж, роль каких-либо политических лидеров в истории становится весьма значительной разве что лишь после того, как они и впрямь враз оказываются около бурлящего котла политической власти.
  
  Да и сегодня, даже если возвышенное искусство и обнажает самые низменные людские корни, то ведь делает оно - это столь пафосно и весьма аморфно.
  Ну, а также еще и с самым явным душком святого пыла праздности, а вовсе не истинной попытки показать все настоящие истоки всякой той доподлинной добродетели.
  А между тем вся эта вдоль и поперек исхоженная и изъезженная мерзкая грязь обывальщины есть не более чем самый насущный строительный материал всего в этом мире хорошего, причем, как тот еще внешний фактор, да в том числе и фактор глубоко внутренний.
  В то самое время, как прекрасная задушевная чистота зачастую таит в себе черты страшнейших пороков, и прежде вот всего порок святой наивности, а он-то между прочим один из самых наихудших во всей этой столь, пока еще вовсе же непростой и нелегкой жизни.
  
  53
  Искусство, между тем, вполне наглядно создает воздвигнутый силами светлого разума многоцветный призматический фильтр.
  Однако, кроме его действительно полезной роли, он еще явно несет в себе функцию некоего более чем беспричинно надменного глубокомысленного вычищения дум всякого ярко затронутого с ним сознания от почти любых 'бескрылых' принципов вполне уж достойного исправления крайне так незатейливо грубого общественного (ни в коем разе не личного) бытия.
  А ведь довольно многие черты людского быта неизменно скотские и стяжательские, и они и впрямь безнадежно свойственны всему этому миру всегдашне буквально доверху переполненному самой что ни на есть простецкой житейской грязи.
  А между тем, если кто-либо насильственно притягивает некие заоблачные идеалы ко всем тем до чего невзрачным житейским реалиям, то этим он явно погубит все, то, что должно было подняться именно из сырой земли, а вовсе-то не упасть с внезапно разверзшихся великих небес.
  То есть всему тому действительно новому и светлому разве что еще предстояло взойти именно из недр той подчас столь непритязательной в выборе своих будничных средств весьма вот ощутимо исключительно скотской повседневной действительности...
  И если люди, блестящие интеллектом, да и впрямь-то искрящееся мыслью, видят где-либо на горизонте светлые дали всецело пожирающего огня, до чего только радостно изничтожающего все, то крайне же нынче невзрачное настоящее...
  Нет вот тем самым золотая монета истины в их донельзя праздных речах, всегда столь безлико восторженно заменялась на мелкий, нарочно так кем-либо брошенный в грязь медяк.
  И все ведь то весьма доблестное устремление восторженных либералов притянуть бы ко всем тем житейским будням всю ту сущую благость грядущих светлых дней - не более чем самое постыдное желание отыскать бы именно себе чье-либо чужое, пока еще от нас беспредельно далекое послезавтрашнее грядущее счастье.
  А между тем оно окажется повседневно доступно разве что на земле, и впрямь столь во всем надежно очищенной от всего того стародавнего треклятого прошлого.
  Ну, а потому и враз еще затем нашлись в самом что ни на есть предостаточном количестве этакие прохиндеи, сколь ласково пообещавшие всеми силами враз же воплотить в эти наши промозгло серые будни всеобщей задушевной корысти совершенно иные новые принципы всей общественной жизни.
  
  54
  Однако никто тут с тем и спорить не будет.
  Да, сияюще радостное соприкосновение с возвышенным искусством и вправду облагораживает душу человека, делает ее весьма утонченнее и светлее.
  Однако порою оно безо всяких излишних церемоний уж впрямь-таки загораживает собой все то бездонное царство социального зла... или предлагает сиюминутные революционные решения всех тех до чего долгими веками накапливавшихся социальных проблем.
  
  Понятное дело, что вовсе не само по себе искусство тут во всем этом действительно виновато, а куда вернее именно те, кто исповедуют мнимую самовозвышенность всех тех, кто к нему, как правило, только лишь издали, зато до чего только немыслимо задушевно всею своей душой всецело-то и впрямь добропорядочно разом причастны.
  Причем в явную опору данной сколь неизбежно зыбкой позиции, собственно так говоря, явно вот и берется разве что то, что эти люди и впрямь-то способны внимать ему всей их на самые седьмые небеса воспаренной, светлой и чистой душой.
  
  55
  Однако при этом им зачастую и близко нисколько вовсе-то никак не суждено же понять, что всякий тот высокий, вычурный слог произведения есть одна лишь наука выставлять наружу красивое по форме, но вовсе не по всему его величественному и трепетно духовному содержанию.
  Внутреннее неизменно еще потребует всепоглощающего чувства сопричастности, а не одного лишь того блаженно благостного умиления внешней красивостью самых различных форм всевозможного человеческого творчества.
  А природа, она меж тем тоже прекрасно умеет творить, что отнюдь не причина для ее сколь безоглядного обожествления, как это некогда делали наши далекие предки.
  Причем природное творчество всегда имеет именно свой вовсе ведь не поверхностный, а прежде всего именно внутренний и элементарный смысл.
  Да и творению рук человеческих тоже уж, собственно, еще надлежит быть как раз-таки именно таковым, а иначе оно разве что лишь одна более чем бездонная пустопорожность в красивой и блестящей обертке и подобная проза неизбежно вредна своим псевдоподобием истинным реалиям всего того вовсе-то никак не книжного бытия.
  Подсахаренная кем-либо жизнь неизбежно делает реальность куда более соленой, чем она и без того всегда была несколько ранее.
  Жизненная правда слишком уж нестерпимо горька для ее доподлинно полноценного отображения?
  Да, это именно так!
  Однако - это одно лишь смелое отображение всей той как она только есть беспробудно безыдейной действительности и поможет ее когда-нибудь действительно изменить к чему-либо разве что явно истинно же наилучшему.
  Ну, а все ту сладострастно чувственное и бездумное приукрашивание жизни сколь запросто еще лишь поболее более чем немилосердно отягощает все те и без того вдоволь имеющиеся самые обыденные недостатки всей этой нашей современности, что явно кое-кому с самого рождения всецело уж бесконечно отчаянно явно опостылела.
  
  56
  Да только в том и есть самая принципиально наглядная нынешняя задача всего того сегодняшнего поколения сделать бы именно то, дабы для наших праправнуков обычаи военного разрешения спорных вопросов между царствами и государствами еще вполне однозначно когда-нибудь сами собой превратились в нечто довольно схожее с папуасскими обычаями поедания своих лютых врагов.
  Причем для всего этого никакая бесподобно вычурная борьба добра со злом и близко никак совершенно уж не подойдет.
  Поскольку для чего-либо подобного нужно было нечто вовсе совершенно иное, то, что и вправду еще обнажит всю человеческую натуру во всей ее крайне так неприкрытой (в пределах пристойности) неприглядности...
  И дело тут было именно в том, что глянец восторженного героизма или пышной и пылкой чувственности, безусловно же, затмевает собой весь мир страданий и страждущих, зато явно ведь он наделяет некоторых недальновидных стратегов безмерно могучим стимулом к неким столь искрометным и магическим переменам.
  Они явно начинают чувствовать себя волшебниками, которым и вправду еще окажется более чем предостаточно довольно-то громко и вполне отчетливо прочитать соответствующие заклинания, и все действительно нужное тут же сколь непременно сразу случится.
  
  57
  И все это нисколько не более, чем самое что ни на есть искрометное производное тех самых до чего только нежных чаяний, что буквально всегда были исключительно вот неизменно настояны именно на том самом восторженном оптимизме и весьма слякотных благодушных ожиданиях куда более светлых дней некоей иной, нежели чем она была некогда ранее, общественной жизни.
  Однако все это оказалось явно, пожалуй, что, несколько преждевременно, а также еще и донельзя аморфно и пафосно.
  Ну, а для действительно во всем полноценного, как и полностью достойного воплощения в жизнь всем этим общечеловеческим устремлениям должно было еще и впрямь-то сколь незыблемо еще оказаться во всем уж явно основанными именно на крайне исключительно незатейливой житейской правде.
  Ну, а добыть ее можно лишь из всякого сора и обывальщины, не брезгуя при этом ничем, что может и впрямь кого-либо совсем вот ненароком явно еще сколь бестолково весьма запятнать и запачкать.
  А это, в свою очередь, исключительно ведь непременно потребует самого уж непосредственного соприкосновения со всем тем нежеланным и до чего, безусловно, прискорбным, что разом еще поднимает в душе весь черный мрак сущего отвращения и горя.
  Однако, вот дабы на самом-то деле не мудрствуя лукаво вполне полноценно и безупречно осуществить все те весьма насущные и существенные социальные перемены, более чем естественно, что должно было и нужно всему довольно непритязательному искусству сколь яростно и бескомпромиссно, всецело прилюдно обнажать гниющие язвы всего своего вполне современного ему общества.
  
  58
  Ну, а всемилостивое и торжественно клятвенное начертание всевозможных и всяческих ласковых красивостей общественную жизнь нисколько не украшает, а только лишь может сделать оно чью-либо душу несоизмеримо стыдливее, а также еще и донельзя приторно восторженной.
  И право же, слащавая патока душу на куски вовсе и близко нисколько не рвет, а скорее наоборот - она-то еще весьма во всем поспособствует совершенно так всецело безгрешному читательскому самолюбованию.
  Внешнее удобство изящной формы и есть самое основное отличие литературы, созданной во имя максимального ублажения и довольно-то вздорного затрагивания всяческих отвлеченно мечтательных струн в душе буквально-то всякого безнадежно праздного читателя.
  Именно в этом и есть суровая разница между настоящей, как правило 'кровоточащей' фантазией и всевозможными уловками, зачастую безбожно пытающимися ее хоть сколько-нибудь довольно-то наскоро заменить.
  
  59
  И вполне наглядно тогда происходит уж именно то, что вся радость от всего светлого в этой жизни и превращается в самый тот еще и впрямь исключительно всецело универсальный подход сразу ко всей вселенной, которая весьма резко при этом во всем упрощается в свете самого непристойно весьма сладострастного к ней подхода.
  А на этой основе и вырабатывается понятие крайне так во всем бесслезной целесообразности, а оно, в свою очередь, и приводит к колоссальной жестокости, ранее никем еще вовсе и близко доселе не виданной.
  Причем буквально никого далее реалии хищного идеями века более и близко вот нисколько совсем не ужасают.
  И это как раз именно в свете их полнейшей, отныне во всем ведь принципиально отчаянной, беспощадной обыденности.
  
  А произошли все эти подчас попросту стирающие в труху всякую совесть и мораль 'довольно-таки доблестные изменения' во всей общественной психологии именно из-за той бескрайней уж цивилизованной упрощенности всей той современной темной и убогой урбанистической жизни.
  И во все это наше исключительно вроде бы более просвещенное, нежели чем некогда ранее, время культурный и респектабельный человек, безусловно, может, выйдя из концертного зала, сразу уж до чего только незамедлительно перейти к другим, куда более на этот раз самым прозаичным вещам.
  К примеру, к самому циничному и прагматичному осуществлению до чего и впрямь давнишнего своего замысла по физическому устранению не в меру зарвавшегося конкурента или мало ли чему еще, куда исключительно несоизмеримо разве что еще значительно более худшему.
  В некоторых случаях в страшной борьбе за место под солнцем, имея дело с исключительно же нелицеприятно хватким конкурентом, нынешние финансовые акулы и впрямь ведь способны угробить массу народа, лишь бы урвать кусок пирога явно уж и впрямь несколько поболее, чем он у них и так без того был некогда ранее.
  
  60
  Культура и искусство - людей ни в чем не изменяют, а разве что делают их разностороннее, умственно развивают, что в случае с самыми отъявленными негодяями однозначно еще лишь усугубит тот и без того явный ущерб, что они будут способны причинить всему тому до чего плотно окружающему их обществу.
  Вот он хороший пример того, как дикарь, став культурным, но оставшись при этом в душе вполне полноценным язычником, уж явно оказался благодаря всем тем вовсе не наскоро приобретенным им знаниям, куда большим зверем, нежели чем мог бы быть тот примитивный вандал, что был с нею пока нисколько и не знаком.
  
  Джек Лондон 'Морской Волк'
  '- У Спенсера?! - воскликнул я. - Неужели вы читали его?
  - Читал немного, - ответил он. - Я, кажется, неплохо разобрался в "Основных началах", но на "Основаниях биологии" мои паруса повисли, а на "Психологии" я и совсем попал в мертвый штиль. Сказать по правде, я не понял, куда он там гнет. Я приписал это своему скудоумию, но теперь знаю, что мне просто не хватало подготовки. У меня не было соответствующего фундамента. Только один Спенсер да я знаем, как я бился над этими книгами.
  Но из "Показателей этики" я кое-что извлек. Там то я и встретился с этим самым "альтруизмом" и теперь припоминаю, в каком смысле это было сказано.
  "Что мог извлечь этот человек из работ Спенсера?" - подумал я. Достаточно хорошо помня учение этого философа, я знал, что альтруизм лежит в основе его идеала человеческого поведения. Очевидно, Волк Ларсен брал из его учения то, что отвечало его собственным потребностям и желаниям, отбрасывая все, что казалось ему лишним.
  Что же еще вы там почерпнули? - спросил я.
  Он сдвинул брови, видимо, подбирая слова для выражения своих мыслей, остававшихся до сих пор не высказанными. Я чувствовал себя приподнято. Теперь я старался проникнуть в его душу, подобно тому, как он привык проникать в души других. Я исследовал девственную область. И странное - странное и пугающее - зрелище открывалось моему взору.
  - Коротко говоря, - начал он, - Спенсер рассуждает так: прежде всего человек должен заботиться о собственном благе. Поступать так - нравственно и хорошо. Затем, он должен действовать на благо своих детей. И, в-третьих, он должен заботиться о благе человечества.
  - Но наивысшим, самым разумным и правильным образом действий, - вставил я, - будет такой, когда человек заботится одновременно и о себе, и о своих детях, и обо всем человечестве.
  - Этого я не сказал бы, - отвечал он. - Не вижу в этом ни необходимости, ни здравого смысла. Я исключаю человечество и детей. Ради них я ничем не поступился бы. Это все слюнявые бредни - во всяком случае, для того, кто не верит в загробную жизнь, - и вы сами должны это понимать'.
  
  61
  А между тем эдакий человек, веря в Господа Бога, хоть чего-либо действительно еще боялся, и впрямь ожидая некой вполне возможной им заслуженной кары и если не на этом, ну так хотя бы на том всех нас (каждого в свое время) ожидающем свете.
  Однако, вконец разуверившись в существовании каких-либо высших сил, - то, что с ним, несомненно, приключилось именно в свете грандиозных стараний агностической, новоявленной философской мысли...
  Ну, а кроме того он и вобрал в себя всю ту великую веру в торжество царя природы над всеми прочими ее подданными, а потому, в конечном итоге и стали подобные ему 'сверхчеловеки' теми еще акулами, и вправду способными на время пожрать собой солнце.
  
  И ведь всему этому мы столь непременно обязаны именно тем почтенным и, пожалуй, нисколько совсем не в меру и впрок толстенным фолиантам по ядерной физике.
  Нашу жизнь современная нам наука может, собственно, и так столь безнадежно слепо улучшить, что совсем никого, кроме самых примитивных бактерий, далее существовать на этой планете попросту нисколько уж вовсе совершенно не сможет.
  Но это пока еще дело самого неопределенного будущего...
  Ну, а в нашем нынешнем сегодняшнем настоящем буквально-то все в том искусственно вознесенном над всею живой природой мире (от малого до великого) есть в той или иной мере прямая заслуга самых различных и разнообразных книг.
  Они порою имеют на современного мыслящего человека именно вот вездесущее магическое влияние...
  И кое-кто их попросту до чего прямиком сколь радостно подкладывает в виде самой надежной подпорки под все то свое весьма, надо сказать, им всецело принципиально освоенное умиротворение всем тем из года в год вполне благополучно тянущимся его житием-бытием.
  Но в целом, однако, вовсе не только книги всенепременно очерчивают собой весь светлый образ нашей сегодняшней духовной жизни.
  Ну, а то еще самое неизменное умение книг создавать чрезвычайно удобную среду обитания для всех тех, кто в целях личного своего уюта всецело с их помощью явно отгородился от всего этого мира...
  А это, между тем, совсем не лучшая и праведная стезя для думы думающих и истинно остро чувствующих все несовершенство мира, несомненно, так истинно благородных людей.
  
  62
  А между тем само искусство было создано, дабы всячески услаждать наши возвышенные чувства, а тем, значит, во всем еще поспособствовать нашему всеобщему духовному развитию, как и всегдашнему и всевозможному творческому обогащению.
  И все это стало возможным только благодаря самому разноликому сочетанию столь многогранных и безгранично прекрасных его видов не так уж и редко, что вовсе не нуждающихся в переводе с языка на язык.
  Как, например, скульптура, архитектура, музыка, живопись, опера, балет, фигурное катание.
  Великий писатель Иван Ефремов в своем романе 'Час Быка' указывает на все многообразие мира фантазии, а не только ведь того, что подчас уводит человека в совершенно иной мир, буквально вырывая его из лап всяческой заклятой повседневности.
  'На Земле очень любили скульптуры и всегда ставили их на открытых и уединенных местах.
  Там человек находил опору своей мечте еще в те времена, когда суета ненужных дел и теснота жизни мешали людям подниматься над повседневностью. Величайшее могущество фантазии!
  В голоде, холоде, терроре она создавала образы прекрасных людей, будь то скульптура, рисунки, книги, музыка, песни, вбирала в себя широту и грусть степи или моря.
  Все вместе они преодолевали инферно, строя первую ступень подъема.
  За ней последовала вторая ступень - совершенствование самого человека, и третья - преображение жизни общества. Так создались три первые великие ступени восхождения, и всем им основой послужила фантазия'.
  
  Однако фантазия авторов, излишне порою непримиримых со всей той бескрыло окружающей их серой обыденностью, иногда всенепременно заходит слишком-то явно чересчур далеко.
  И до чего только при этом, они вполне уж безоглядно весьма отдаляются от всего этого будет мира самых обиходных и крайне малоприметных вещей.
  
  Причем некоторые авторы уж в особенности преуспевают в этаком творческом созидании, а более всего именно в том до чего невообразимо сладостном сотворении изящно же сверкающего всеми цветами радуги глянца, коий они более чем бесподобно затем нахлобучивают на всю эту нашу весьма обыденно невзрачную и наискучнейшую жизнь.
  
  63
  А этим они явно засоряют милые, однако чересчур наивные души своих читателей и почитателей, безусловно, вот принимающих все отображенное на бумаге за некую чистую монету.
  Да и попросту нисколько совсем уж не понимающих всего того, что ко всякой высокой духовности обязательно еще примешивается туповатая фальшь мелкой части души всех тех никак вовсе не безгрешных духовных гигантов...
  Тот же великий Виктор Гюго, чьими душистыми фразами автор этих строк, глубочайше искренне некогда упивался, будучи еще ведь ребенком...
  Чего это именно он порою несет в своей наиболее наилучшей трилогии 'Отверженные'?
  'И напротив, донести на себя, спасти этого человека, ставшего жертвой роковой ошибки, вновь принять свое имя, выполнить свой долг и превратиться вновь в каторжника Жана Вальжана - вот это действительно значит завершить свое обновление и навсегда закрыть перед собой двери ада, из которого он вышел. Попав туда физически, он выйдет оттуда морально'.
  
  Сам Виктор Гюго ни голода, ни холода точно не знал, а потому и призывал он к той самой сладкоречиво хваткой морали и в точности таковым исключительно абстрактным принципам, делая из живого человека безукоризненный чертеж праведности и вездесущей благостности.
  Ну, а это очень так затем еще поспособствовало черно-белому восприятию жизни именно теми особо ревностными почитателями его сколь, безусловно, в самом истинно безграничном смысле грандиозного таланта.
  
  64
  А между тем надо бы до чего только безнадежно упрямо и вовсе-то совсем не беспочвенно прямо заметить, что коль скоро автору внемлют, словно гласу с небес, буквально ни в чем его не критикуя, то тем до чего и впрямь безмерно обожествляется сам образ всей его творческой мысли.
  Раз уж он у нас действительно всецело непогрешим, а потому и не может он, в сущности, хоть сколько-то вообще собственно ведь ошибаться.
  Ясное дело, что ничего хорошего никак нельзя будет затем ожидать от всех тех созданных его сознанием прямоугольных штампов широкого общественного поведения.
  
  Другие формы возвышенного искусства грешат им, куда только явно значительно менее.
  Хотя, впрочем, и они тоже никак не свободны от невообразимо скверной, пасторальной обыденности и всех тех ее более чем суетливо въедливых черт.
  Поскольку, кроме возвышенного парения над всем миром плоти и будничного серого существования, почти ведь всегда неизменно верного, порою возникает еще и сумятица из-за неистово чувственного восприятия сердцем мыслей тех или иных творцов современности, как и классиков на данный момент уж весьма стародавних времен.
  
  65
  И это притом, что с точки зрения самого искусства как такового совершенно вовсе вот истинно безразлично, каковой именно была некогда личная жизнь, да и сами взгляды на нее тех до чего выдающихся гениев, коими, к примеру, были все те же Чайковский и Вагнер.
  Поскольку музыка, созданная их величавым воображением, даже если в ней и присутствуют некие слова, почти так всегда небесно чиста от всякого быта их, ясное дело, далеко не всегда праведной личной жизни.
  А между тем и все прочие корифеи высокого искусства, точно такие люди, как и мы все, а вовсе не греческие боги, совершенно же внезапно соизволившие снизойти в наш мир с некой белоснежной вершины Олимпа.
  Вполне возможно, что их гениальные произведения и впрямь проникают в нашу вселенную из некого иного бытия, откуда-то свыше, да только при этом они зачастую преломляются в душах людей, вовсе не вкушавших во всей полноте ото всех светлых радостей жизни.
  Поскольку для гениев серая обыденность сколь этак мало чего сама по себе действительно значила.
  Дух сотворения и впрямь-то искрящегося своим собственным светом всего того нового в искусстве был для них гораздо во всем неизменно важнее.
  И сколь нередко виртуозы истинно великого таланта терпели всевозможные лишения и муки голода, а кроме того и зверское посрамление всего своего высокого творческого потенциала.
  Им всячески их же басовито бесноватые современники сколь неизменно старались под самый корень подрезать их духовные крылья...
  
  66
  А между тем нравственные страдания душ великих духовных гигантов буквально ни в чем несоразмерны с мелкими обыденными переживаниями всех прочих, смертных, после которых ничего хорошего, кроме грехов и потомства, на этой земле ранее не оставалось, да и впредь нисколько уж никогда совсем не останется.
  И все это так, а в том числе и потому, что гении буквально-то все воспринимают иначе, как минимум значительно глубже, да, кстати, и отношение их ко всему тому, что происходит во всей окружающей их жизни, всегда преломлялось в их душах ярким светом горьких житейских истин.
  Они, конечно вот, жили в своем собственном мире, но действительность в него порою врывалась частым и неожиданным гостем, всегда принося с собой всяческие самые различные неприятности.
  Творческим людям свойственно принимать близко к сердцу не только свои личные беды, но и беды всех живущих с ними рядом людей, как и всего их общества в целом.
  И это, между тем, далеко не полный перечень всех их страданий...
  И их сколь обязательно еще сыщется кому (и, кстати, весьма с охотой) задеть, причем не иначе как, а до самой глубины их души и сердца!
  Ну, а кроме того их сколь частенько не понимают, а также и попросту не воспринимают всерьез.
  
  А иногда творцов великого искусства низменные людишки еще и откровенно поднимают практически на смех или зачастую, безо всякого спроса, или хоть сколько-нибудь разумного и вполне обдуманного их согласия, используют все их слабости в своих грязных политических играх!
  
  67
  Ведь это подчас уж именно из-за того всеобъемлюще жизненно необходимого творческим людям хмельного забытья им столь порою успешно внушают всяческие националистически-бредовые идеи, явно при этом ложащиеся на удобную 'давным-давно взрыхленную' почву.
  И это на самом-то деле всего лишь некоторая часть от тех чрезвычайно разветвленных путей зла, всячески опутывающего духовно развитые натуры, обладающие огромным и вполне полноценным даром весьма существенного самовыражения.
  
  И вновь бы хотелось то сколь немаловажное разом еще разъяснить, а именно - что из всех тех имеющихся видов искусств именно художественная литература всецело предрасположена ко всяческим и всевозможным влияниям и течениям всей этой нашей нелегкой (а в особенности для ее вершителей) культурной жизни.
  Попросту некоторые всерьез считают, что эта область духовной жизни самым наипрочнейшим образом во всем столь неизменно увязана исключительно с одними высокими материями, а авторы живут себе, словно неземные существа в царстве неких великих муз, да только все это на самом-то деле вовсе не так.
  Вот чего пишет об этом Сомерсет Моэм в своей книге 'Подводя Итоги':
  'Мы огорчаемся, обнаружив, что великие люди были слабы и мелочны, нечестны или себялюбивы, развратны, тщеславны или невоздержаны; и многие считают непозволительным открывать публике глаза на недостатки ее кумиров. Я не вижу особой разницы между людьми. Все они - смесь из великого и мелкого, из добродетелей и пороков, из благородства и низости. У иных больше силы характера или больше возможностей, поэтому они могут дать больше воли тем или иным своим инстинктам, но потенциально все они одинаковы. Сам я не считаю себя ни лучше, ни хуже большинства людей, но я знаю, что, расскажи я обо всех поступках, какие совершил в жизни, и о всех мыслях, какие рождались у меня в мозгу, меня сочли бы чудовищем'.
  
  68
  А это и есть та самая наиболее доподлинная, ничем нисколько не приукрашенная правда!
  Ну, а все восторженные измышления о неких нимбах, окружающих головы великих, - это всего-то лишь видоизмененные идеалистические воззрения о неких святых мощах, которые между тем сами по себе без той идеи, что они всенепременно собой воплощают, разве что лишь чьи-либо старые кости и нисколько того никак уж не более.
  Однако если вполголоса заговорить не о материальных проявлениях духовности, а об ее наиболее доподлинной и наиглавнейшей сути, то ведь все те возвышенные духом люди зачастую и впрямь обладают чем-либо, до чего никак нельзя дотронуться руками, а одним лишь истинно чистым сердцем.
  
  Однако у простых людей зачастую принято касаться чужого величия не одними руками, но и ногами, поскольку именно этак оно и становится вполне однозначно, куда только ниже, а потому и дышать им от этого станет значительно легче, да и во всем затем гораздо вольготнее.
  А, впрочем, и без подобного рода проявлений всей той неистощимо дикой человеческой нетерпимости до чего многие достойные деятели искусства кровавые мозоли на пятках души себе натирают, а это им больно, как никому иному быть попросту и близко вовсе не может.
  Но вот опять речь тут, разумеется, может идти разве что о людях, не продавшихся власти и не ставших на низменный путь явного подслащивания жизни...
  
  69
  И это именно талантливым людям, неизменно тяжко за сколь многое из того, что для подавляющего большинства вообще попросту нисколько не существует, в той самой извечно так до чего неизменно обыденной реальности.
  Ведь нет уж как нет для более чем бесчисленного числа простых смертных всех этих крайне отягощающих им душу забот...
  Что до политиков, то они беспрестанно и бессовестно играют в интриги, в то время как простые обыватели весьма апатично тянут обыденную лямку ради своего собственного повседневного благополучия.
  
  Но тут, ясное дело, имеется в виду одно лишь абсолютное большинство, а вовсе не все люди, каковы они собственно вообще есть.
  Но даже и посреди тех, кто и вправду вполне всерьез интересуется общественной жизнью, абсолютное меньшинство по-настоящему 'харкают кровью' по поводу буквально-то всеобщего грядущего благоденствия.
  А вот у литературных гениев зачастую все - это было именно так - им душу неизменно терзало все то, что где-либо происходило в их-то стране, да и не только уж в ней.
  
  70
  А, впрочем, речь тут далее пойдет именно о российских писателях, чей безграничный вклад в литературу стал истинным достоянием всего мыслящего человечества.
  Да только их роль в истории развития самосознания российской интеллигенции весьма и весьма трагична, и совершенно неоднозначна.
  Их слишком угнетала вся та повседневно их окружающая невзрачная действительность, а потому каждый из них именно так, по-своему, подчас ведь пытался столь яростно и благодушно растаскивать бревна того самого весьма стародавнего имперского острога.
  
  Им виделось во сне и наяву сколь явственное превращение старого быта в нечто новое и далее никак уж нисколько вовсе не праздное.
  Да только смотрели они на все их окружающее взглядом ироническим и порою совершенно обезличенно циничным, а надо было им, куда поболее посочувствовать именно народу, а вовсе-то не всем тем идеалам, что были к нему и его извечному страданию весьма умозрительно и глумливо довольно наспех без году неделя нелепо притерты.
  Однако при этом никак уж нельзя забывать, что и они тоже, в сущности, плоть от плоти своего ревизионистского 19-го века, в котором буквально все сразу подпало под вполне устойчивое и безгранично многозначительное сомнение.
  
  71
  При этом надо бы сразу заметить, что все общеевропейские веяния в той-то прежней России попросту разом более чем баснословно утрировались, явно так во всем доходя до сущего же комизма.
  Однако сие вовсе не значит, что гении российской литературы (и, кстати, общемировые классики) нисколько не знали свой народ - знать-то они его действительно знали, да только все их знания носили исключительно подчас умозрительный характер.
  То есть, при всей четкости характеристик внешнего поведения внутренняя суть от них фактически почти что полностью ускользнула.
  Исключением тут может быть разве что один доктор Чехов, да еще отчасти и Достоевский, однако в его донельзя расхристанных описаниях русского общества неизменно присутствует слишком вот безмерно глубокое самокапание.
  
  Причем у всех тех писателей 19-го столетия, пожалуй, была самая несомненная сила для того, чтобы хоть чего-либо со временем довольно-то действенно переменить.
  Да вот, однако, могли они при этом весьма грубо и более чем незатейливо ошибаться, пребывать в сущем хаосе разнузданных чувств, всецело находиться во власти всесильных внутренних противоречий.
  Разве они, собственно, не те же самые люди со всеми своими неизменно присущими всякому обыденному человеку недостатками и достоинствами, а потому если все их усердие и не пропало даром, так тому рано еще хоть сколько-то искренне радоваться.
  
  Поскольку - это довольно большой, да и открытый вопрос: а принесет ли чего-либо подобное тому какую-либо действительно еще реальную пользу?
  Автор глубоко убежден, что прок он - естественно будет и, может быть, очень даже немалый, но и вреда от чьих-либо надуманных, праздных, как и бесцельно восторженных мыслей, в социальной сфере тоже со временем окажется более чем и впрямь совсем еще нисколько не в меру же предостаточно.
  Нет, конечно, те самые нисколько не косноязычные в русском языке классики общемировой литературы (Чехов и Достоевский) довольно многое дали всему этому миру поистине хорошего и вдумчиво положительного.
  
  72
  У потомственных дворян Толстого и Тургенева, в сущности, никогда не было ни малейших проблем с русским языком, да только не могли они на нем до самого конца выразить все многообразие своих чувств, как и раскрыть всю полноту своих мыслей, а уж в особенности в течение всего своего разнообразного творчества.
  'Отцы и дети' Тургенева, 'Анна Каренина' Льва Толстого - это явное просветление, посетившее души классиков, ну а в целом русский язык был для них все ж таки несколько чужеродным, а потому и был он в их речах не вполне достаточно эластичным.
  
  Поскольку они в сугубо семейном кругу по большей части говорили только же по-французски и лишь иногда, между делом, по-русски.
  Но даже и такие писатели, как Достоевский и Чехов, хотя и являлись вполне полноценными носителями русского языка, однако явная перенасыщенность европейской культурой создала в их умах весьма елейный и утонченный нигилизм, в дальнейшем сколь быстротечно пропитавший сознание их истинно многомиллионной читающей публики.
  Причем речь тут идет вовсе не о духовном восприятии всей окружающей их действительности, а прежде всего о том более чем простом логическом анализе, на основе которого, собственно, и зиждились все оргвыводы, сделанные ими по поводу увиденного наяву, а вовсе не в том самом же несравненно прекрасном и блаженном сне.
  
  73
  А кроме всего прочего, в том числе и болезни классиков русской литературы, а также и их весьма тяжкий жизненный опыт неизменно вполне ведь всерьез сказывались на всем-то и без того никак не лучшем здоровье их долгими веками угнетенной нации.
  Например, тот же Чехов, лет 11 чрезвычайно намаявшись от донельзя некогда тяжкой хвори (туберкулеза), в том еще изначальном своем душевном смысле явно дал дуба как старый добрый Чехов, а стал он тогда Чеховым злым, желчным, буквально-то неуемным буревестником революции.
  Скучно ему жить на Руси тогда стало!
  Впереди брезжил самый неизбежный конец и вовсе не от дряхлой старости!
  
  И даже в его великом, никем и поныне не превзойденном по красоте рассказе 'Дама с собачкой' он также вполне уж явно допустил самую откровенную социальную грязь, занозившую умы всего его поколения.
  А это и явилось тем без всякой меры отягощающим фактором для всего того в то время разве что лишь именно последующего столетия, поскольку именно плоды его наследия Россия и пожинала в течение всех 74 лет.
  Чехов, 'Дама с собачкой':
  'А давеча вы были правы: осетрина-то с душком! Эти слова, такие обычные, почему-то вдруг возмутили Гурова, показались ему унизительными, нечистыми. Какие дикие нравы, какие лица! Что за бестолковые ночи, какие неинтересные, незаметные дни! Неистовая игра в карты, обжорство, пьянство, постоянные разговоры все об одном. Ненужные дела и разговоры все об одном охватывают на свою долю лучшую часть времени, лучшие силы, и в конце концов остается какая-то куцая, бескрылая жизнь, какая-то чепуха, и уйти и бежать нельзя, точно сидишь в сумасшедшем доме или в арестантских ротах'!
  
  74
  Да и Федор Михайлович Достоевский тоже ведь жизнью совсем невеселою жил со всеми этими его эпилептическими припадками, никак уж не мог он разглядеть весь окружающий его мир в истинных и во всем до конца действительно разумных рамках.
  Вот как он живописующее описывает состояние человека после эпилептического припадка, которыми он и сам, между прочим, немало лет сколь тяжко страдал...
  Буквально почти все те долгие годы своего и без того весьма нелегкого творческого пути.
  Достоевский, 'Униженные и оскорбленные':
  'Очнувшись от припадка, она, вероятно, долго не могла прийти в себя. В это время действительность смешивается с бредом, и ей, верно, вообразилось что-нибудь ужасное...'.
  
  Не знаем мы да и никогда уж теперь вовсе того и не узнаем, чего это именно могло вообразиться бедной девушке (сроки сдачи романа автора во всем поджимали), но самому Достоевскому явно вообразились все верные принципы захвата и удержания российского общества в рамках чудовищной, доселе нигде и никогда еще невиданной диктатуры.
  
  75
  И именно этак оно затем на деле и вышло под властью оседлавших светлые мечты о всеобщем благе кровожадных вампиров.
  Они более всего жаждали пролития людской крови и ничегонеделания на самой вершине всей-то своей абсолютной безгрешности, а также буквально всеобщего пред всех их ничтожеством преклонения за ту ими даже и в мечтах никак не дарованную...
  Зато уж сколь многословно и бессовестно наобещанную, беспредметно ласковую, грядущую отчаянно светлую жизнь.
  Вот он тому самый явный пример из его выпукло наглядных 'Бесов':
  'На первый план выступали Петр Степанович, тайное общество, организация, сеть. На вопрос: для чего было сделано столько убийств, скандалов и мерзостей? он с горячею торопливостью ответил, что "для систематического потрясения основ, для систематического разложения общества и всех начал; для того, чтобы всех обескуражить и изо всего сделать кашу, и расшатавшееся таким образом общество, болезненное и раскисшее, циническое и неверующее, но с бесконечною жаждой какой-нибудь руководящей мысли и самосохранения - вдруг взять в свои руки, подняв знамя бунта и опираясь на целую сеть пятерок, тем временем действовавших, вербовавших и изыскивавших практически все приемы и все слабые места, за которые можно ухватиться'.
  
  76
  Один, как и понятно, он в поле не воин, да только кто это вообще сказал, что Достоевский был тогда в поле один?
  Несколько позднее его другой классик Антон Палыч Чехов, медленно отхаркивая свои легкие, утратил всякую веру в Господа Бога и принялся до чего разнузданно разглагольствовать о некоем всеобщем полезном труде, что всех уж нас непременно вскоре выведет на тот самый единственно верный и, безусловно, правильный путь.
  Ясное дело, что ему, до тех дней вполне здоровому человеку, вдруг более чем однозначно понадобилась весьма вот существенная помощь со стороны окружающих его людей, а он это со всей очевидностью сразу ведь до чего только невзлюбил.
  Однако причем вот тут все население его страны, а тем паче еще и все прогрессивное человечество явно эдак сразу в придачу?
  Его мозг, отравленный расхолаживающим действием туберкулеза, безусловно, продолжил все так же творить.
  Однако то явно оказалось вовсе не тем, чем были те неизменно проникнутые светом, теплом и иронией произведения, которые его великий ум создавал когда-либо прежде.
  Нет, теперь это было нечто, хотя и тоже несколько незаурядное, но изрядно при этом заунывное, и пусть те поздние произведения Чехова по-прежнему были наделены искрой гениальности, но были они таковы, в том числе и по своему непомерно и безмерно расхолаживающему действию.
  Психика читателей подвергалась массированной атаке совершенно отчаянным чеховским нигилизмом.
  
  77
  Чехов, и всеми своими пьесами всецело создал весьма действенное психологическое давление на безнадежно хрупкую, да еще и неизбежно ранимую и очень-то легко подающуюся всяческому стороннему влиянию душу русского человека.
  Вот он до чего явный пример его поздних просоциалистических воззрений.
  Чехов, 'Три сестры':
  'Милый Иван Романыч, я знаю все. Человек должен трудиться, работать в поте лица, кто бы он ни был, и в этом одном заключается смысл и цель его жизни, его счастье, его восторги. Как хорошо быть рабочим, который встает чуть свет и бьет на улице камни, или пастухом, или учителем, который учит детей, или машинистом на железной дороге... Боже мой, не то что человеком, лучше быть волом, лучше быть простою лошадью, только бы работать, чем молодой женщиной, которая встает в двенадцать часов дня, потом пьет в постели кофе, потом два часа одевается... о, как это ужасно! В жаркую погоду так иногда хочется пить, как мне захотелось работать'.
  
  Вроде бы все здесь фактически, несомненно, полностью верно.
  Да, может, оно и было бы именно так, если бы, конечно, не все то, затем сколь неприглядно последовавшее.
  'Тоска по труду, о боже мой, как она мне понятна! Я не работал ни разу в жизни. Родился я в Петербурге, холодном и праздном, в семье, которая никогда не знала труда и никаких забот. Помню, когда я приезжал домой из корпуса, то лакей стаскивал с меня сапоги, я капризничал в это время, а моя мать смотрела на меня с благоговением и удивлялась, когда другие на меня смотрели иначе. Меня оберегали от труда. Только едва ли удалось оберечь, едва ли!
  Пришло время, надвигается на всех нас громада, готовится здоровая, сильная буря, которая идет, уже близка и скоро сдует с нашего общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку. Я буду работать, а через какие-нибудь 25-30 лет работать будет уже каждый человек. Каждый!'
  
  78
  Вот чего всем нам разом дала Советская власть, так то был самый необъятный объем работы, причем столько работы, что и десяти волам было бы ее не осилить, не то, что какому-либо одному отдельно взятому человеку.
  К наилучшему примеру, добыча золота в условиях вечной мерзлоты!
  Ведь вполне возможно было поднять вверх целый пласт веками промерзшей земли всего-то лишь несколькими килограммами в правильных местах установленного динамита.
  Так нет же, вместо этого - пара тысяч политических заключенных по 16 часов в день целый месяц надрывались над тем, что вполне могли бы за 8 недолгих дней довольно неспешно осилить пятеро сильных и сытых рабочих во главе с одним грамотным инженером.
  Причем среди этих 'политических' явно еще хватало, в том числе и таких, что могли максимально облегчить и обезопасить физический труд.
  Да только их светлые головы в черных мыслях большевиков ни в какой существенный расчет отныне и аксиомно уже не брались.
  
  79
  Нам показали в 'Списке Шиндлера', как нацист убивает еврейку-инженера...
  Вот только вопрос, когда - это нам покажут, как сытый, упивающейся всем своим полновластием большевик насилует русскую балерину или убивает инженера, который попытался с ним умничать, городя чего не попадя о вполне еще возможном обвале в шахте?
  Он ведь на все эти со всей той и впрямь безнадежной тоской в голосе кем-либо вкрадчиво и настойчиво через силу произносимые... более чем явственно молящие о понимании слова...
  ...до чего еще запросто мог отреагировать примерно следующим образом:
  - 'Люди, говоришь, погибнут, так оно будет разве что только лишь явно получше.
  На несколько врагов народа меньше тогда разом станет, а ты подлая каркающая тварь, прямо сейчас, не сходя с этого места, и сдохнешь'.
  
  А все потому, что всей своей мелкой душонкой был он враг всему разумному и был он, кстати, на свою службу призван именно как раз для того, чтобы его полностью же чисто инстинктивно подавлять, и это отчасти именно благодаря пьесам Чехова и обрела полную силу данная тараканья рать.
  А если кто в конечном итоге и стал ломовой лошадью, так это простой работящий человек, а лентяи вовсе не перевелись, их даже весьма значительно больше в то уж время, собственно, стало!
  
  80
  Конечно, все тут дело было не в одних лишь пьесах гениального Чехова, вполне ведь в те времена хватало и совершенно иных, вовсе не менее первостепенных и наиважнейших факторов, неистово формирующих все те новые радикально либеральные реалии.
  Может, и впрямь творчества титанов российской литературы было бы еще никак не достаточно, чтобы до чего запросто можно было обрушить лавину интернациональной дикости на головы всей той власть и впрямь-то сколь бесталанно и безответственно предержащей когорты?
  Однако до чего непреложной истиной так и останется, собственно, то, что все те три классика общемировой литературы вполне еще смогли помешать появиться на свет Божий другим, не менее, чем они (а может, и поболее), великим классикам только лишь некогда грядущего и последующего века.
  
  81
  Однако люди (чьи имена по большей части остались попросту совершенно неизвестными) были начисто стерты с лица земли большевиками, то есть именно тем бравым племенем пламенных демагогов, коему, вполне еще может статься, без Достоевского, Чехова и Льва Толстого, да и незабвенного Горького власть в руки, может быть, и не далась.
  Именно эти люди и опоили свой народ опиумом неописуемой лютости, а потому он и загорелся неустрашимым энтузиазмом по достижению нисколько уж никак несбыточных мечтаний, которые были вовсе-то и близко неосуществимы без коренной перемены буквально всех психологических установок, движущих мысли и чувства среднего обывателя.
  Причем успешно осуществить нечто подобное если и было возможно, то только лишь в течение довольно-то долгой смены многочисленных поколений, да и последовательно и поэтапно, а не все до кучи собрав и воплотив более чем незамедлительно сразу...
  Ну, а коль скоро все и вся кое-кому явно понадобилось делать именно так более чем незамедлительно и буквально-то в один присест, то тут уж без самой отъявленной патоки лжи и кровавых интриг было нисколько не обойтись.
  И кое-кто, безусловно, теоретически верно выверил все те вполне наглядные постулаты грядущей несветлой жизни со всей той восторженной лаской обнимаемых партией масс.
  
  82
  Причем надо бы более чем напрямик строго заметить, что этаким учителем мерзких политических смутьянов вполне возможно стать, в том числе и во всем яростно противопоставляя им все свои жизненные принципы и приоритеты, как, кстати, и громогласно предупреждая общество обо всей той лишь грядущей весьма и впрямь серьезной их потенциальной опасности.
  Вот чего по этому поводу пишет историк Радзинский в своей книге 'Господи... спаси и усмири Россию. Николай II: жизнь и смерть'.
  Из письма Л. Шмидт (Владивосток):
  'В журнале "30 дней" (? 1, 1934 год) Бонч-Бруевич вспоминает слова молодого Ленина, который восторгался удачным ответом революционера Нечаева - главного героя "Бесов" Достоевского...
  На вопрос: "Кого надо уничтожить из царствующего дома?" - Нечаев дал точный ответ: "Всю Большую Ектению" (молитва за царствующий дом - с перечислением всех его членов. - Авт.).
  "Да, весь дом Романовых, ведь это же просто до гениальности!" - восторгался Нечаевым Ленин.
  "Титан революции", "один из пламенных революционеров" - называл его Ильич'.
  
  83
  И как оно было вполне уж всерьез сказано выше, весьма так затруднительно переоценить выведенную Достоевским формулу грядущего правления российским государством он сколь во многом именно предвосхитил - все то, к чему вполне еще надобно будет затем стремиться всем тем-то разве что некогда и впрямь-то последующим, грядущим его поработителям.
  Конечно, скорее всего, он только-то и всего, что попросту ведь захотел загодя предупредить общество о той самой издали на него надвигающейся грозной опасности, однако при этом он сам уж как есть был одержим бесом, несомненно, вполне отчетливо диктовавшим ему именно те еще свои правила написания романа о бесах.
  
  У всех тех, кто скликает людей, грозя им грядущим концом, есть полномочия как от Бога, да так и от Сатаны.
  Да и его собственная личность тоже вполне естественно накладывает более чем неизгладимый след на все те изрекаемые пророком пророчества о весьма скорой и неминуемой грядущей погибели.
  Достоевский беспрестанно играл в войну с тенями, и в этой игре он неизбежно все время менялся ролями: то он был Фаустом, то Мефистофелем.
  Ну, а пророком от добра и света он вполне мог бы стать, да только нисколько он того вовсе не захотел, еще в молодости увлекшись всяческими идеалистическими воззрениями.
  Причем - это именно из-за них люди некогда с позором были изгнаны из рая за, так сказать, вовсе несанкционированное Господом Богом 'мичуринство' в весьма ведь донельзя, исключительно ответственных вопросах добра и зла.
  И так уж оно, по меньшей мере, по нашим (автора) о том более чем укоренившимся представлениям.
  
  84
  Достоевский безудержно и безрассудно рвался в бой с нечистой силой, яростно при этом провозглашая именно ее лозунги, да еще и полуосмысленно размахивая как раз-таки ее аляповатыми стягами, блаженно пребывая в мире сладких дрем и надежд.
  И до чего яростно он пытался именно ее, и ниспровергнуть обратно в ад, из которого она сколь неожиданно соизволила изойти.
  Эдвард Радзинский в своей книге 'Александр II - Жизнь, любовь, смерть' пишет нечто весьма сходное с собственными мыслями автора на данный счет:
  'И потому Достоевский взял эпиграфом к роману евангельскую притчу о бесах, по велению Иисуса покинувших человека и вселившихся в свиней.
  И Достоевский пишет в письме к поэту Майкову, бесы вышли из русского человека и вошли в стадо свиней, то есть в Нечаевых Серно-Соловьевичей и прочее, те потонули или потонут, наверное, а исцелившийся человек, из которого вышли бесы, сидит у ног Иисуса, так и должно было быть, но так не будет. Ошибся великий пророк. В дальнейшем все случится с точностью до наоборот, как он предсказал в романе, но не в эпиграфе.
  Вся будущая история будущего революционного движения будет прорастать Нечаевщиной, ибо Нечаев оставил главное наследство.
  И вскоре нечаевщина начнет завоевывать русскую молодежь. Пройдет всего несколько лет, и негодовавшие читатели бесов увидят воочию русский террор, рожденный чистейшим сердцем. Бесу Нечаеву будет принадлежать грядущий двадцатый век в России, и победа большевизма станет его победой. В большевистской России люди с ужасом будут читать "Бесов", и монолог Петра Верховенского, то бишь Нечаева, об обществе, которое он создаст после революции.
  "Каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносить... Все рабы и в рабстве равны... первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень науки, талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей... Высшие способности всегда захватывали власть и были деспотами... их изгоняют или казнят. Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспир побивается каменьями...'
  
  И призыв главного теоретика большевиков Бухарина об организованном понижении культуры... и высылка знаменитых философов... и равенство в рабстве... и всеобщие доносы... все случилось. Большевики усердно претворяли в жизнь роман Достоевского. И в советской России в 1920-х годах родится анекдот. Большевики поставили памятник Достоевскому, и на пьедестале кто-то написал "Федору Достоевскому от благодарных бесов"'.
  
  85
  А уж буквально всему, между прочим, вполне еще можно сыскать весьма явственные истоки в этом-то на веки вечные бессмертном романе: вот он тому лишь один до чего безыскусно яркий пример.
  '- Я говорил шепотом и в углу, ему на ухо, как могли вы узнать? - сообразил вдруг Толкаченко. - Я там сидел под столом. Не беспокойтесь, господа, я все ваши шаги знаю.
  Вы ехидно улыбаетесь, господин Липутин? А я знаю, например, что вы четвертого дня исщипали вашу супругу, в полночь, в вашей спальне, ложась спать. Липутин разинул рот и побледнел. (Потом стало известно, что он о подвиге Липутина узнал от Агафьи, Липутинской служанки, которой с самого начала платил деньги за шпионство, о чем только после разъяснилось)'.
  
  Чего-то автору все - это очень уж (своими методами) весьма ведь явно напоминает, ах да - всезнающие око, ухо, да и собачий нюх всесильного КГБ.
  Тоже, небось, большевики у гениального писателя о великом негласном надзоре как есть (до того, как его создать) все это еще именно загодя вычитали?!
  Да и с чего бы это коммунистам было не оказаться чрезвычайно во всем благодарными легендарно великому Федору Достоевскому, когда он столь доходчиво и вполне внятно конкретизировал и, кстати, самым тщательнейшим образом обосновал все те крайне же необходимые им последующие тезисы их более чем впоследствии небезуспешного политического правления?
  
  86
  Им всего-то, что тогда оставалось, так это разве что отбросить все абсурдное и нежизнеспособное, и вот оно, значит, само уже полностью выложено, словно на блюдечке!
  А впрочем, кто-нибудь еще обязательно выскажется в том самом смысле, что все это и впрямь могло быть совершенно иначе.
  Попросту сами обстоятельства именно этаким образом более чем неудачно поистине уж сложились, ну а приобрело бы тогдашнее развитие событий несколько иной, куда более позитивный характер, и все, конечно, пошло бы впрямь как по маслу...
  Однако тот еще безо всякой тени сомнения гениальный стратег Наполеон привел в своих мемуарах сколь весьма примечательную восточную поговорку.
  'Как и положено во времена великих событий, сильного зарежут, слабого удавят, а ничтожество сделают своим предводителем", - эту пословицу я услышал в Египте'.
  
  А как оно вообще могло быть тогда иначе?
  Ведь весь этот мир повсюду руководим одними лишь бесами титанических, хищнических амбиций, а для всех тех хоть чего-либо на деле стоящих вполне естественных логических построений места при этом совсем уж нисколько попросту и не остается.
  А потому, как тут ни трудись, до чего пространно указывая перстом в светлое будущее, а все равно его там и близко вовсе-то нет.
  Раз вот добраться до него будет возможно одни лишь только медленным и крайне осторожным шагом, неизменно смотря, куда ступаешь ногами, а, не толкаясь и теснясь отчаянно несясь туда сразу-то всей серой толпой.
  А толпа та шальными эмоциями была раскалена впрямь до безумия.
  И это никак не могло бы произойти только лишь совсем невзначай само по себе.
  
  87
  А между тем именно к этому и толкает людей сладкоречивая литературная братия, зачастую вся сплошь состоящая из всяческого безродного рода бородатых мыслителей.
  Ну, а еще и всех тех крайне безответственных благожелателей всего рода людского, сколь беспардонно вальяжно вещающих о великом рае изумительно сказочных грядущих благ.
  То есть, как раз-таки, собственно, именно тех, что вскоре уж еще обязательно станут всецело ведь общедоступны после совершенно неизбежного свержения сколь ненавистной всему тому простому народу тирании.
  Но те самые обыватели вообще не думают, о строе, при котором они живут и хлеб жуют, пока он у них еще вообще еще есть.
  Правда их можно и подхлестнуть к подобного рода мыслям при помощи всяческих воззваний и произведений искусства.
  Причем любое высокохудожественное и массово доступное описание, каких-либо событий неизменно придает сил фактически так всякому общественному процессу и абсолютно не важно, полезному или же вредному.
  Однако именно то, что столь и впрямь сосредоточено, ведет к подлинной деградации всех общечеловеческих ценностей, неизменно, куда явно получше усваивается всем тем человеческим обществом, нежели чем какие бы то ни было сколь извилисто заумные нотации о чем-либо действительно всеблагом и прекрасном.
  
  Эдакие смелые ожидания того-то самого, разве что еще лишь только разве что грядущего лучшего бытия зачастую остаются абсолютно неудобоваримыми для отнюдь никак не всеядных масс простого народа.
  Ну, а потому и окажутся они во всем истинно бесполезны в смысле всего того более чем действенного и духовного усовершенствования всего того, как он вообще собственно есть, общественного организма.
  
  88
  Зато уж от всего того, что ему крайне нелицеприятно, человек, явно чересчур пресыщенный культурой, благодаря все той же литературе, как и вполне наглядно создаваемых ею образов, буквально-то сразу открещивается, причем с самой превеликой щенячьей радостью.
  И взялось все это вовсе не из воздуха, а появилось оно на свет Божий с тем-то самым необъятно благостным дуновением чересчур излишне порою слащавой, а также еще и слишком-то наставительно благожелательной литературы.
  Скажем так, Лев Толстой вместо того, чтобы боготворить армию как единственно верный оплот державности своей страны, во многих мыслях своих до чего и впрямь безнадежно оптимистически попытался переиначить все существующее мироздание именно эдаким образом, дабы всенепременно воссияла звезда всеобщего счастья и ласковой любви ко всякому ближнему своему.
  Он это, конечно, делал далеко не везде, но даже и там, где он этого вовсе не делал, в его душевном настрое буквально всегда присутствовали элементы, разоружающие добро и делающие совершенно, по сути, неизбежное зло крайне ведь непримиримо противным всякому внимающему его великому творчеству светлому уму.
  
  89
  Лев Николаевич Толстой подчас до чего только безапелляционно и беззастенчиво дискредитировал армию, а от этого добра нисколько не жди, и уж, ясное дело, вышло из всего того лишь одно великое (всеми планами своими) демоническое зло.
  Вот он самый конкретный пример его мышления, вовсе-то никак не наспех вырванный со всем тем еще солдатским мясом из его 'Севастопольских рассказов':
  'Лица и звук голосов их имели серьезное, почти печальное выражение, как будто потери вчерашнего дня сильно трогали и огорчали каждого, но, сказать по правде, так как никто из них не потерял очень близкого человека (да и бывают ли в военном быту очень близкие люди?), это выражение печали было выражение официальное, которое они только считали обязанностью выказывать. Напротив, Калугин и полковник были бы готовы каждый день видеть такое дело, с тем, чтобы только каждый раз получать золотую саблю и генерал-майора, несмотря на то, что они были прекрасные люди. Я люблю, когда называют извергом какого-нибудь завоевателя, для своего честолюбия губящего миллионы. Да спросите по совести прапорщика Петрушова и подпоручика Антонова и т. д., всякий из них маленький Наполеон, маленький изверг и сейчас готов затеять сражение, убить человек сотню для того только, чтоб получить лишнюю звездочку или треть жалованья'.
  
  А между тем для своего собственного времени все это было, конечно же, пусть и правда, но, правда, дьявольски однобокая.
  Однако вот какие могут быть в том сомнения, что именно благодаря стараниям Льва Толстого и вышли в главные чины армии именно те, кто попросту, наверное, и не могли о своей военной карьере подумать хоть сколько-то, значит, иначе.
  Раз уж были они именно изнутри этак-то вообще и сотканы, то есть из одних лишь более чем безжалостно и осатанело скотских амбиций.
  
  90
  Василий Гроссман в своей книге 'Жизнь и судьба' весьма изрядно проехался 'гусеницами танка' по всяческим тем еще любителям более чем внезапных и незамедлительных беспомощно воинственных контрнаступлений...
  И откуда им вообще было, собственно, взяться?
  Яснее ясного, что, сколь бесшабашно и неистово нагромождая фантомы всяческих, уж впрямь как наяву привидевшихся Льву Толстому принципов зла, он затем и воплотил всю его весьма выпуклую и наглядную суть во все те промозгло серые будни самой что ни на есть реальной грядущей сталинской действительности.
  
  Но, конечно, из тихих и пасторальных времен 19-го века будущую вакханалию лютых страстей было никак еще нисколько совсем не видать.
  И почему бы это не быть всем тем столь безмерно радостным переменам к чему-либо сразу уж необычайно ведь действительно лучшему?
  Да только во имя чьей-либо значительно лучшей доли надо ли было с этаким беспримерным усердием воинственно разрушать чего-либо вполне устоявшееся веками, беспрестанно расшатывая все его доселе могучие основы?
  Поскольку этим разве что еще же значительно поболее донельзя усугубишь всю существующую на наш сегодняшний день и без того вовсе-то не слишком благополучную ситуацию, всегдашне сколь неизменно имеющуюся во всем том обществе в целом.
  
  91
  Однако Лев Толстой, да и все ему подобные попросту, наверное, сидели пред старым 'раскидистым пнем всей той вконец им приевшейся старой жизни' и лишь о том они до чего только яростно 'искрили мыслью', как бы это им его взять, да к чертовой матери наскоро выкорчевать.
  
  Да только коли чего, они и в мыслях своих вовсе-то никак нисколько не допускали, так это именно того, что им по силам разве что ведь окажется на самом-то корню загубить одну ту свежую поросль, ну а пень им нисколько совсем не по зубам.
  Чтобы его выкорчевать на самом деле, а не на словах, надобно было сходу разом уничтожить все существующее человечество, ну а затем более чем незамедлительно воссоздать его в некоем новом, куда более светлом и весьма просвещенном облике.
  И кто-то именно это тогда и задумал, однако вовсе уж никак не иначе, а совершенно во всем он тогда просчитался.
  Раз действительно осуществить сие 'великое дело' смогут одни лишь те, кто до чего немыслимо весело повернут оглобли к тому вовсе и поныне до конца не изжитому старому, да и безмерно примитивному житью-бытию.
  
  92
  И главное, все эти беглые поиски чего-либо нового и ненаглядно светлого в их-то устах не более чем одна лишь труха из гнилой колоды дремотного духа чрезмерно же мечтательно мстительной демагогии...
  Она сеет бездушную ненависть, проливая народную кровь во имя неких величественных абстрактно скороспелых идеалов.
  Причем подобный ее и впрямь донельзя бесславный подход сам собою более чем верно ознаменует исключительно полный, да и до чего немыслимо безжалостно крутой поворот куда-либо очень даже далеко в сторону от всех тех действительно конкретных живых людей.
  И все те бесплотные идеалы, ранее бывшие только-то в сколь подобострастно ласковом словесном употреблении, ныне так более чем действенно послужат, тем самым отчаянно блеклым прикрытием всей той воинственно промозгло серой действительности.
  Ну, а затем вкрадчиво и незаметно все эти светлые мечты о самом ближайшем грядущем сколь незамедлительно еще переродятся в самые темные свойства давно уж всем человечеством вовсе не всласть истинно некогда бесславно ведь пережитого.
  Ну а нынче-то теперь полноправно возобновленного более чем отныне 'бесподобно идейного жития-бытия'.
  А вот и те самые несколько строчек, что были вымараны цензурой из произведения донского атамана, причем как раз из-за явного их столь нестерпимо болезненного сурового неудобства.
  И это в них, кстати, между тем, как раз и имеется самое наглядное всему тому более чем безрадостное доказательство.
  Только в аудиокнигу их явно не 'постеснялись' как-то ведь ненароком все-таки втиснуть.
  Вот она в конце цитаты.
  Генерал Краснов, 'На внутреннем фронте'
  '- Вы - генерал Краснов? - обратился штатский ко мне.
  - Да, я генерал Краснов, - отвечал я, продолжая лежать. - А вам что от меня нужно?
  - Господин комиссар просит вас немедленно прибыть к нему для допроса, - отвечал он.
  - Странный способ приглашать для допроса генералов вваливаясь к ним с вооруженной командой и наводя панику на несчастных хозяев, - сказал я.
  - ТАК ДЕЛАЛИ ПРИ ЦАРСКОМ РЕЖИМЕ, - ВЫЗЫВАЮЩЕ ОТВЕТИЛ МНЕ - МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК.
  - ВЕРОЯТНО ВЫ ДЛЯ ТОГО И СВЕРГАЛИ ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, ЧТОБЫ ПОВТОРЯТЬ ВСЕ ТЕМНЫЕ СТОРОНЫ ЕГО ЦАРСТВОВАНИЯ, - СКАЗАЛ Я'.
  (Выделено мной для сущей наглядности - Авт.)
  
  93
  Но то еще сколь уж мягко будет, собственно, сказано: на деле революция была призвана повторить все то самое темное, что некогда существовало в какую-либо прежнюю цивилизованную эпоху.
  Однако при этом все пожелания вполне так, естественно, были самыми наиблагими.
  Да только их действительное насущное осуществление на практике должно было пойти мирным, а вовсе никак не воинственно мятежным путем.
  Интеллигенция, несомненно, могла бы подать народу наиболее гуманный и самый наиблагой пример, то есть именно вовсе никак уж не обезличенно восторженного отношения к самой что ни на есть обыденной житейской правде.
  Причем все те вполне обиходные постулаты именно подобного медленного, взвешенного и постепенного изменения всех тех извечно ведь как есть приземленных реалий начала прошлого века и должны были, в конце концов, оказаться сколь благоразумно усвоены всем тем донельзя простым народом.
  Причем впитываться им должно было вовсе не напрямую через чтение книг, как есть обнажающих всю суровую правду, а, пожалуй, что неким косвенным путем тех-то самых, пусть и случайных взаимоотношений с самой как она есть читающей публикой.
  
  94
  И все же самая главная и наиболее глубокая рытвина на челе нынешней цивилизации это именно благостность и величавость новоявленного социального зла, что столь нередко довольно легко захватывает в плен умы, решительно и навсегда отвернувшиеся от всякой вообще веры в Создателя всего сущего.
  
  Вполне возможно, что когда-нибудь атеизм и впрямь примет все свои более чем законченные научные формы и все мы, истово верящие в Бога, попросту совершенно неправы.
  Однако в конце 19-го - начале 20-го века, осатанело сбросив с себя цепи всей уж безвременно им опостылевшей веры, молодые люди более чем безнадежно и слепо уверовали, что именно этак-то вскоре они ведь без тени сомнения действительно смогут разом и в одночасье полностью переменить весь этот крайне неказисто их окружающий мир.
  Им вот и впрямь само собою в приторно сладких снах до чего неуклюже привиделось, что буквально все в нем устроено крайне небрежно, шатко и валко.
  Ну, а они в единый миг его перекроят, по всему своему собственному на то разумению, сделав его не только лучше, но и куда и вправду действительно разумнее.
  
  95
  Да и Федора Достоевского, тоже уж, между тем, неизменно кидало из стороны в сторону в течение всей его сколь нелегкой жизни.
  Ну, а весьма резкие переходы от одного к другому, безусловно, подразумевают внутреннюю аморфность и лютый фанатизм.
  В принципе то была проблема всех русских писателей 19-го столетия, а не одного только Достоевского, но в нем-то этот жуткий маятник качался с самой максимальной амплитудой.
  
  Разумеется, что тут явно сказались все тяготы его довольно-таки нелегкого существования, связанные не только с тюрьмой, но еще и с вполне однозначным самым уж патологическим пристрастием великого писателя к рулетке.
  Все творчество Достоевского было сплошь проникнуто тьмою душевных мытарств, что нисколько не являлось самого наилучшего рода микстурой для всего и без того безмерно отравленного всевозможными противоречиями дореволюционного
  общества.
  И это притом, что оно вовсе пока еще не было сколь изуверски измучено весьма ведь осатанелым мелкотравчатым большевизмом.
  Нет, конечно, все намерения Достоевского неизменно были безмерно чисты и прекрасны, но не только они одни, в своем конечном итоге, полностью определяют судьбу каких-либо больших и светлых свершений.
  То, что и вправду сможет нам дать несколько иную более сносную жизнь, так это один лишь тот вовремя вполне ведь на деле уместно проявленный здравый житейский рассудок.
  А его всегдашне никак не хватает в те самые бурные времена самого безотлагательного осуществления всех тех бесшабашно безответственных планов, по истинно беспутному усовершенствованию всех как они только есть принципов широкой общественной жизни.
  Все, они были, безусловно, основаны на суровых абстракциях, и впрямь-то сколь бестолково затерянных в грезах целого мира философских благих измышлений.
  Да еще и таковых, что совсем не имели при этом даже и самой малейшей связи со всем подлунным миром нашей-то весьма обыденно беспристрастной и крайне вот подчас взыскательной к фактам действительности.
  Попросту никому и никак, сколь безжалостно оседлав политически подкованных граждан, было никак не достигнуть всего того заоблачно иного бытия, а в особенности если все в нем и вправду должно было быть, безусловно, во всем разительно же отлично от всего этого нашего столь и впрямь раз и навсегда обыденного, скотского существования.
  
  96
  Вот точно так же оно вышло и с тем вовсе не безызвестным фильмом 'Семнадцать мгновений весны'.
  Фильм этот явно был создан, дабы безмерно прославить советскую разведку военной поры, да только все уж как есть вышло тогда буквально-то с точностью до наоборот!
  Автор в том, безусловно убежден, что без этой до чего безотрадно серо-коричневой многосерийной эпопеи неонацистские организации сегодняшней России недосчитались бы в своих рядах более трети своих теперешних ревностных членов.
  
  Никто это тут вовсе не собирается для одного только виду беззастенчиво сравнивать творчество великого Достоевского с какой-то весьма банальной, а местами и попросту глупой советской лентой!
  Правда, речь тут может идти разве что о том выдержанном в самом ведь верном духе сценарии, а вовсе не об игре действительно хороших актеров.
  Однако сами по себе сколь и впрямь-таки до чего только безотрадные последствия - они довольно во многом удивительно схожи!
  Хотели одного добра, а вышло, собственно говоря, самое же дикое зло, причем именно в том более чем всеобъемлющем великом смысле.
  Вот как то подчас право само собою столь бесцельно и совершенно невольно выходит, когда на благодатную почву наивности сеются семена исключительно чуждого, как и более чем неприглядного, совсем этак явно весьма незатейливого неприятия всех нас подчас именно что пожизненно вовсе-то недобро окружающей промозгло во всем нищей духом социальной действительности.
  Она и впрямь может быть чрезвычайно суровой, и все же никакими праздными словесами все та из века в век более чем как она есть вездесущая объективная реальность, нисколько-то наскоро совершенно неизменяема.
  Жизнь общественная в своем почти абсолютно нетронутом виде просуществовала не одно лишь то бесконечно малое во всей ведь череде минувших веков 20-е столетие, а потому и любые безнравственные, политическим путем навязываемые обществу этические перемены безмерно опасны, а к тому же еще и безгранично всецело бесперспективны...
  
  97
  А народ, он для всей своей доподлинной душевной целостности должен был еще иметь то самое уж одно на всех духовное наследие.
  А следуя сему, великий Пушкин - это именно русский поэт и вовсе не зря его в СССР столь старательно делали этаким прозаичным классиком, буквально напрочь отметая при этом всю его великую страстность.
  И кто это вообще решил, что свои наилучшие строчки он написал в блокнот заезжей графине в то самое время, когда он был столь неистово и безумно влюблен в свою Натали?
  Натужная прекрасность - то ведь вовсе не утоленная страстность.
  
  Да и сама страсть к уничтожению зловредных проявлений окаянной, невзрачной действительности - она уж, конечно, во всем явно важнее светлых проявлений любви между мужчиной и женщиной.
  Некрасов, этот поэт тоски, обреченности и неволи, он-то и возродил всеми этими своими бессмертными, пространными и полупустыми виршами ту сколь исстари всем нам памятную опричнину Ивана Четвертого...
  
  98
  Да и Лев Толстой, когда он столь ретиво и ревностно боролся с хитростью управляющих поместьями, интересно уж было бы знать, имел ли он хоть какое-либо мало-мальски зрелое представление, откуда это именно она берет все свои более чем в принципе так естественные корни?
  Ведь ясно, как Божий день, что их подлинное происхождение брало свое начало как раз от той безмерно уж внешне утонченной европейской культуры.
  Из чего вполне явно более чем естественно следует, что, раз кто-либо всеми силами толкал Россию на вполне в принципе довольно схожий путь общественного развития...
  Яснее ясного, что тем самым он непременно и создавал все условия и предпосылки для продолжения Французской революции, на этот раз именно на русской земле.
  И первыми в данном осатанело кровавом деле были именно те самые наиболее ярые во всей Европе представители как раз-таки русского, самого радикального в этом мире восторженно нелепого либерализма.
  
  И дело тут было вовсе не в том, что некоторые весьма ограниченные личности как-то чрезмерно зачитывались совершенно чуждой и чужой для всех тех необъятных просторов России философией, что была явно во всем обезличенно праздной, да еще и выедающей, словно кислотой, всяческий пресный и обыденный здравый смысл.
  Нет, прежде всего, тут все дело было именно в том, что в той прежней России все французское и заграничное прививалось самим образом жизни, как и идейной мыслью, грузно при этом оседая в умах российской аристократии и творческой интеллигенции.
  Зыбучая, сыпучая и шипучая через край видимость, скрывающая настоящую подноготную всяческих весьма некрасивых вещей, в древней Европе существовала еще со времен императора Августа, а на Русь она без году
  неделя заявилась именно с тем еще до чего великим ее Петровским культурным просвещением.
  
  99
  И тут-то она и слилась воедино со злющей азиатской хитростью.
  Причем все те полностью еще изначально безгранично же искренне добрые и благие намерения явились одним разве что тем и впрямь урчащим в пустом желудке фактором, раздражающим, а вовсе-то никак не исцеляющим, страдающую всеми теми застарелыми болячками плоть российского общества.
  Вот он тому самый конкретный пример из 'Войны и мира' всемирно известного графа Льва Толстого:
  'Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян - сделал уступки. Продолжать дело освобождения представляя невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно-торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно-благодарственные, с образами и хлебом-солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
  Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были - одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно-благодарным за сделанные ему благодеяния.
  Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб-соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ.
  
  В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
  Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб-соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами-мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении.
  Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц-женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику-брату, как он называл великого мастера.
  "Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!"
  Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, насколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
  Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
  Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии проверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами все то, что они дают у других, т. е. все, что они могут давать'.
  
  100
  И все-таки Лев Николаевич Толстой в 'Войне и мире' еще явно пока не берет быка за рога, решительно и отважно утверждая, что собственности ее вообще не должно быть столь уж действительно много в одних лишь чьих-либо явно совершенно чуждых всякому простому труду частных руках.
  
  Его светлую душу на тот момент гнетет одно лишь сущее бесправие и донельзя скотское состояние крепостных крестьян.
  Ну, а затем его литературный герой - богач Пьер Безухов и сам попадает в плен к французам, а потому и познает на своей собственной шкуре, чего это такое нужда и бескормица.
  Ну, а заодно и было ему тогда дано действительно понять весь великий разум русского народа, сколь и впрямь вплотную весьма же непосредственно с ним вовсе-то не единожды тогда ведь столь близко соприкоснувшись.
  И все тут до чего, несомненно, было бы и впрямь сколь необычайно прекрасно, если бы, конечно, не бич всяческого прекраснодушия - голая правда, а она зачастую большущая потаскуха, и от нее вовсю разит кислым, словно бы от пустой винной бочки.
  Может, кто-либо сразу спросит: а почему?
  Ну, так на этот довольно-то казусный вопрос автор без запинки может разом ответить примерно следующим образом.
  Да уж попросту потому, что стоящая того правда должна быть одета во все неизменно ее сопровождающие жизненные обстоятельства и подана в легко удобоваримом виде.
  Ну, а иначе она самым бесполезным балластом разом осядет в желудке и именно этак, кстати, тому и быть, коли тому, кто ее преподнес, верят буквально аксиоматично.
  Именно подобным образом оно и было с тем самым БЕССМЕРТНО ВЕЛИКИМ ПИСАТЕЛЕМ Львом Толстым.
  
  101
  Никаких весьма конкретных, а не тех замысловато вычурных решений самого щекотливого вопроса угнетения трудового крестьянства знаменитый писатель Лев Толстой нисколько вот никогда совершенно не предлагал.
  Нет, он разве что кривил губы и морщил лоб, теша свой разум всяческими кривобокими мыслями о том, как бы это ему весьма получше да поудобней будет осуществить 'Евангелие' на всей русской земле.
  А между тем надо было ему и сколь ведь еще, несомненно, учитывать и все те именно что внешние азиатские условия российского существования.
  Да к тому же и все те беззастенчиво абстрактные постулаты исключительно надуманного им бытия вовсе так никак не расширять до рамок всеобъемлющих и нисколько непогрешимых истин.
  
  102
  В условиях беспросветно коррумпированной российской жизни был весьма уж потребен именно тот вездесущий и беспристрастный контроль за всем тем, что где-либо на ее земле бесконечно еще от века всегда вот столь совершенно неправо творится, а в том числе и в самом отдаленном таежном поселке.
  А нечто подобное тому и было некогда применено большевиками на самой что ни на есть суровой практике жизни, правда, для одних лишь исключительно узко-политических целей.
  Но совсем не для того, чтобы действительно уследить за всем тем, чтобы народное имущество по частным закромам бесчестно не растаскивалось в самый явный ущерб буквально всеобщему людскому благосостоянию.
  А между тем именно в этом и был бы основной смысл стоящих того вполне уж полностью благоразумных общественных реформ.
  Ну, а поскольку все, как всегда, происходило исключительно вот донельзя неприглядно иначе...
  Среди самых что ни на есть плачевных последствий всех тех броских лозунгов, что то и дело бравировали буквально так всеобщим грядущим несбыточным благоденствием, наиболее вопиющим было именно то весьма вот значительно большее одичание серых масс простого народа.
  
  103
  Да и общечеловеческий разум вовсе-то никак не всеобщим энтузиазмом укрепляется, а именно сугубо индивидуальным развитием каждой отдельной личности, учитывая все ее особенности и свойственные именно ей черты и способности.
  Всяческий же всеобщий путь насильственного развития обязательно еще непременно чреват смертью всего частного и действительно уж во всем зрело индивидуального.
  Ну, а это, в свою очередь до конца ведь стирает в труху то главное, что весьма важно было развивать в человеке для, куда значительно большего усовершенствования всей его морали...
  Социальная справедливость и всеобщее равенство - фикция и блажь перезрело благодушных умов.
  Одно лишь твердо стоящее (в экономическом смысле) на ногах государство и может обеспечить своих немощных граждан всем им действительно жизненно необходимым.
  Революция способна разве что лишь сколь многое разом отнять, а дать чего-либо положительного она уж никак нисколько не в силах - это попросту совсем не в ее компетенции...
  
  Причем от всех тех бессмысленно, словно ком с горы, предпринятых сверху преобразований не раз на Руси взрывался вконец перегревшийся общественный котел.
  Ну а сделать чего-либо полезное, можно разве что лишь раскрыв на распашку объятия закону и порядочности, как бы внешне при этом до чего только неприглядно они бы ни выглядели.
  Да и какие бы взгляды им бы при этом не довелось столь беспардонно всесильно же проповедовать...
  Насильственная сплоченность в рядах людей ведет в одну лишь страшную средневековую тьму былых невзрачно серых времен.
  Причем сама уж, как она есть, довольно-то неброская людская причастность к каким-либо политическим дрязгам вскоре весьма многозначительно становится визитной карточкой яростного блюдения интересов народа или, наоборот, подлого предательства, ныне возведенного в невероятно великий аристократический ранг ранее всеми-то презренного пролетариата.
  А между тем со временем совершенно равнодушная ко всему не житейскому зрительская масса, вдоволь понасмотревшись на результаты всех тех трудов праведных во имя более чем успешного строительства лучшего будущего, вообще попросту перестала верить, во что бы то ни было.
  И это как раз тогда вся страна и начинает медленно гнить и прозябать в сущем творческом сколь и впрямь до чего немыслимо безобразном бессилии.
  Людям им явно так еще нужен стимул к приложению всего своего умения и разумения, а иначе они будут больше думать о чем-либо совсем ином, а не о должном исполнении всех своих каждодневных прямых обязанностей.
  Да и вся трудовая и плановая работа всего государства должна быть всегда и во всем полностью же оказаться всецело сплоченной, и только это главный залог ее разумности, эффективности и полезности.
  А, кроме того, главный государственный орган должен уж знать всю правду о том, что где и как только вообще ведь творится более чем конкретно так на местах.
  Вот как весьма доподлинно верно узрел сей аспект максимально правильного общественного обустройства гений дореволюционной общественной жизни Петр Аркадьевич Столыпин:
  'Речь П. А. Столыпина, произнесенная в Государственной думе 16 ноября 1907 года в ответ на выступление члена Государственной думы В. Маклакова'
  'Тут говорили о политической деятельности служащих, говорили о том, что нужна беспартийность, что нельзя вносить партийность в эту деятельность. Я скажу, что правительство, сильное правительство, должно на местах иметь исполнителей испытанных, которые являются его руками, его ушами, его глазами. И никогда ни одно правительство не совершит ни одной работы, не только репрессивной, но и созидательной, если не будет иметь в своих руках совершенный аппарат исполнительной власти'.
  
  104
  Именно этакий подход к делу Николай, и вовсе не тот, что Второй, а великий Гоголь до чего только настоятельно всем нам собственно и предлагал.
  Его 'Ревизор', будучи действительно осуществлен на житейской практике, свою миссию еще уж, несомненно, с большою честью обязательно выполнил и полностью так оправдал!
  Но его одинокий голос оказался гласом вопиющего в пустыне!
  А между тем надо бы прямо заметить, что коли чего и предпринималось, то делалось это явно и гласно, а вовсе не тайно, как того вполне уж и впрямь более чем однозначно требовали сами по себе все те азиатские российские условия.
  Вот они, его слова из его бессмертных 'Мертвых душ':
  'Бьет себя по лбу недогадливый проситель и бранит на чем свет стоит новый порядок вещей, преследование взяток и вежливые, облагороженные обращения чиновников. Прежде было знаешь, по крайней мере, что делать: принес правителю дел красную, да и дело в шляпе, а теперь по беленькой, да еще неделю провозишься, пока догадаешься; черт бы побрал бескорыстие и чиновное благородство! Проситель, конечно, прав, но зато теперь нет взяточников: все правители дел честнейшие и благороднейшие люди, секретари только да писаря мошенники'.
  
  И это надо было весь еще тот былой мусор наскоро так под пыльный ковер крайне же благодушно и неприметно разом сметать!
  А в это самое время сколь всевластно разом и создавать именно то, что и было сколь насущно необходимо для доподлинно во всем благополучного жития всей империи.
  Да только тогда все эти нисколько-то непомерные мощности и ресурсы, безусловно, использовались именно во имя исключительно иных, чисто политических нужд.
  
  105
  А между тем тайная полиция в России, потратив ровно треть всего своего самого рьяного рвения на выявление бесчинств местной администрации, смогла бы обеспечить в стране (в то самое ныне до чего далекое царское время) безупречно безукоризненный повседневный порядок.
  Ведь и право же без того явного и столь откровенно конкретного примера сверху российская чернь вовсе-то никак не смогла бы иметь подобных крайне еще при этом и усугубленных невежеством привычек к воровству, пьянству, да и выставляемому напоказ - разврату и разгулу.
  Главной причиной тому была именно та алчная всем тем исстари еще имеющимся сущим беззаконием развращенная всякая местная власть, а вовсе не природные задатки русского человека.
  
  И кстати, всякий призыв к бунту серой толпой во все времена буквально-то сразу воспринимался именно как сущая благодать сколь внезапно даденной барской свободы от всякого вообще закона и морали.
  Ну, а потому народ и принимался безо всякой устали крушить все вот разом и вся.
  Причем легче всего было его натравить, именно на тех, в ком неизменно чувствовалась сколь явная доподлинная чужеродность...
  
  106
  Евреи, они сколь неизменно считались злодеями 'христопродавцами', то есть как по своей вере, да так в том числе и в чисто социальном плане.
  Ну, а затем это и было весьма умело использовано царским правительством ради защиты своих собственнических, шкурных интересов.
  Оно разом убивало двух зайцев: и народ усмиряло, и евреев прищучивало, и как уж оно при этом было до чего только злорадно, но совершенно при этом весьма благосердечно всецело самодовольно.
  
  Естественно, что все это вовсе не было исключительно российским изобретением, а приплыло подобное 'заморское диво' с попутным ветром из той-то самой просвещенной Европы, где подобная практика осуществлялась буквально-то повсеместно в течение всего того позднего средневековья.
  Правда, там нисколько вот не было той несусветно лютой жестокости, евреев попросту изгоняли, убивали редко, но это всенепременно уж объяснялось одной лишь строгой позицией церкви, а вовсе не вящей добротой простых прихожан.
  
  107
  В России метод изгнания евреев применялся куда менее широко, чем это было в Европе, и официальных сожжений на больших кострах Талмуда, как и евреев-еретиков, насильно обращенных в христианство, тоже на ее земле никто ведь никогда вовсе-то не устраивал.
  Ну, а имевшие место погромы подавались миру под соусом ярых бесчинств простого народа, безмерно ненавидящего все племя иудеев.
  А все-таки наиболее главенствующая цель в том, как есть же низменно благодушном 'науськивании' черносотенцев на почти беззащитных евреев всегда заключалась именно в том-то самом царском соизволении повыпустить бы пар из котла народного гнева.
  Ну, а потому тогдашние погромы, по всей сути своей, более чем неизбежно являли собой казавшуюся тогда и впрямь истинно 'безболезненной противовоспалительную прививку' ото всех тех еще лишь разве что и вправду возможных социальных потрясений.
  Однако в своем конечном итоге они-то и оказались тем еще впрыскиванием смертельного яда в тело русского общества, так как евреи всею толпой ринулись в революцию, и именно это, по крайней мере, отчасти, и предопределило судьбу всей империи.
  
  Естественно, что хватало и других вполне закономерных причин.
  Уж таких, например, как всеобъемлющая и полнейшая сохранность всех феодальных черт старого мира в том самом неистово устремленном в светлые дали светском обществе, насквозь же пропитанном мыслями о сколь недалеком и славном грядущем, в котором попросту никак не останется ни господ, ни рабов.
  
  108
  Однако тот последующий век разве что еще лишь сколь последовательно сконденсировал в самом себе все те, надо бы прямо сказать, до чего только и впрямь весьма существенные недостатки всех прошлых времен.
  А потому вовсе-то зря Виктор Гюго столь необузданно распинает всю ту и впрямь от века его окружающую, более чем бескрайне невзрачную действительность.
  В самом недалеком грядущем она уж точно окажется, куда так во всем неизбежно лишь разве что исключительно хуже...
  Виктор Гюго, 'Отверженные':
  'Да, просвещение! Свет! Свет! Все исходит из света и к нему возвращается. Граждане! Девятнадцатый век велик, но двадцатый будет счастливым веком. Не будет ничего общего с прошлым. Не придется опасаться, как теперь, завоеваний, захватов, вторжений, соперничества вооруженных наций, перерыва в развитии цивилизации, зависящего от брака в королевской семье, от рождения наследника в династии тиранов; не будет раздела народов конгрессом, расчленения, вызванного крушением династии, борьбы двух религий, столкнувшихся лбами, будто два адских козла на мостике бесконечности. Не будет больше голода, угнетения, проституции от нужды, нищеты от безработицы, ни эшафота, ни кинжала, ни войн, ни случайного разбоя в чаще происшествий. Я мог бы сказать, пожалуй: не будет и самих происшествий. Настанет всеобщее счастье'.
  
  109
  Просвещение, когда оно всецело бездушно и серо или еще, того хуже, беспредельно мечтательно отдалено ото всей той окружающей нас действительности, безусловно, так заменяет все элементарные чувства некоей всеобщей глобальной потребностью.
  То есть чем-либо тем, что буквально ведь враз отметает и оттесняет все то мелкое и до чего только и впрямь действительно малозаметное...
  
  А потому все человечество нынче и переживает этакий глубочайший кризис всей-то своей прежней (все еще тяжким грузом на ней висящей) истории.
  А она между тем может еще внезапно закончиться, если, конечно, разумное, вечное, доброе не возьмет-таки вверх, причем вовсе уж никак не насильственным путем.
  Могло ли то быть хоть сколько-то, значит, иначе?
  Нисколько!
  
  110
  Да оно и понятно!
  Поскольку это вовсе не жизнь в целом переменилась, а одно лишь новейшее техническое переоснащение, попросту сколь неизбежно дозволило, куда явно большее и весьма этак донельзя основательное проникновение вглубь буквально-то всяческого человеческого сознания.
  И хуже всего досталось именно России, поскольку это как раз у ее народа неизменно имелась полнейшая и попросту вековая несовместимость промеж витающей в розовых облаках интеллигенцией, да и извечно прозябающим в житейской суете забитым и униженным обывателем.
  Та же Франция, к примеру, вовсе ведь никак не была подобного рода страной.
  Раз никогда вовсе не бывало на ее земле того донельзя полнейшего уж расхождения жизненных путей, явно во всем попросту взаимоисключающих всякую возможность встречи и взаимопонимания промеж самых между тем исключительно различных слоев населения.
  А в извечно заснеженной России именно - это и создало ту самую 'страшную щель, сквозь которую и, оказалось, возможно, затем втиснуть острие кинжала массового террора'.
  Причем это вовсе не праздные и пустые слова совсем ведь ничего не сведущего в делах родины во всем безмерно от нее далекого эмигранта.
  Однако вот оно то, что обо всем этом пишет белый эмигрант Николай Головин в его книге "Российская контрреволюция в 1917-1918 гг.":
  'Прочитывая цитированную уже несколько раз сводку, нельзя не обратить внимания на искреннее отчаяние членов Государственной Думы, когда им пришлось воочию столкнуться с этим взаимным непониманием.
  Полученные в деревне книги, - говорится в одном из отчетов, - были написаны языком... каким угодно, только не тем, на котором говорит народ. И чем хотели добросовестнее здесь отнестись к своей задаче и выполнить ее при помощи серьезных первоклассных сил, тем получалось хуже: вместо хлеба давали камень. Требовались переводчики с этого непонятного языка на язык народный. 'Нет слов, - пишет делегат из Псковской губернии, - передать о том смущении, стыде и боли, которые охватывают человека, убежденного в том, что так скудно, так мало даваемое - по существу представляет камень вместо хлеба, ибо оно непонятно, чуждо, темно по самому изложению, по самому языку своему для деревни'.
  
  Разумеется, то вовсе так никак не является всеобщей бедой, что юридический или экономический, да и технический язык во всем этом мире нисколько никак не похож на тот самый обиходный и разговорный.
  Да только навыки обыденного общения у самых различных групп населения нигде и никогда не были столь беспредельно различны, чтобы и впрямь была та самая глубочайшая пропасть абсолютного же взаимного недопонимания...
  Нет, это было бедой одной лишь России, причем исключительно из-за того, что вместо того, чтобы довольно медленно и осторожно сшивать куски совершенно разорванной ткани некогда более-менее вполне гомогенного общества именно на ее земле, и попробовали все до чего явно спешно перешить на тот самый новый, ранее еще и невиданный фасон.
  
  111
  Очень даже многое из того полезного, чему разве что еще лишь должно было произойти и именно как раз уж вследствие перемен, так или иначе произошедших в этот-то наш нынешний, новоявленный технический век...
  совершенно еще непременной произошло бы и само по себе, безо всякого насильственного взнуздывания и агрессивного понукания.
  А потому и никак не следовало сколь беспечно торопить все те исторически заранее во всем предначертанные и предопределенные грядущие события.
  Ведь то самое и впрямь-то весьма существенное обновление всех мыслей и чувств в связи со сколь внезапно приключившейся эпохой довольно-то массового просвещения, да и полувынужденная элитарность интеллигенции - это именно общемировое и общеизвестное явление.
  То уж непременно есть вполне естественная часть буквально всеобщего пошагового развития всей нашей цивилизации, попросту явно вот переросшей пеленки всего своего довольно-то затянувшегося детства.
  
  112
  Однако вовсе не везде в этом мире все те, кому действительно доступна культура в том ее самом нисколько не примитивно массовом плане, подчас вот считают себя ею попросту еще изначально избранными, возвышенными духовно и на низшие существа они всенепременно смотрят исключительно свысока.
  Да еще и впрямь оно столь неласково же выходит, что, поскольку та довольно-то мелкотравчатая цивилизованность приучает серого обывателя к умилению пред всяческими мелкими страстишками...
  нет, именно в связи со всем этим затем и получается, что народ делается донельзя черствым друг к другу, любит уткнуться носом в ящик, вместо того чтобы судачить о жизни, радостно общаясь промеж собой.
  
  А между тем ранее это было как-то нисколько не так, однако новые славные веяния цивилизации обратили в прах все те старинные, давно вполне устоявшиеся традиции вековой культуры.
  Конечно, ранее в крепостном попросту никак не видели человеческое существо, а одно лишь движимое имущество, использовали как грубую физическую силу, ну а теперь, в век машин, в нем попросту явно отпала всякая прежняя нужда.
  А из всего этого само собой следует, что уж оказался он новым заправилам общества вроде как далее нисколько совсем так и не нужен как некая индивидуальность, отделенная от всякого производственного процесса личность.
  
  113
  А в те самые старые, добрые времена, когда он был еще лишь весь душой и телом хозяйской собственностью, о нем вполне сообразно сему и заботились...
  однако гораздо же в меньшей степени, нежели чем о сохранности какого-либо иного, куда только явно более достойного того добра.
  Скорее о нем думали как о чем-либо вовсе не совсем ведь одушевленном...
  Причем именно в этом и была вся суть холопского житья - быть никем и ничем.
  Душами холопов торговали в точности как скотом, ну а вели себя с ними подчас и того несоизмеримо исключительно хуже.
  Однако в новые времена вовсе вот не стало хоть сколько-то лучше, а разве что во всем изменились самые насущные критерии использования простых людей.
  А потому и оказались они в кабале, куда только исключительно более безотрадно во всем наихудшей, той навеки отныне прежней, а еще и безо всякой стародавней долгими веками весьма этак полностью незыблемо устоявшейся определенности.
  Именно поэтому бывшим крепостным и захотелось... всего-то навсего подыскать себе другого (лучшего) хозяина, а то без него им было как-то совсем уж никак нисколько и не уютно.
  А в результате...
  
  114
  Быт и закон отныне стали сплошь уж непримиримо яростно сурово революционными.
  Ну а это разве что только то полностью вот всерьез и означало, что быть им нынче беспредельно во всем бездушно простыми, словно тому еще простенькому и безликому ярлычку, который надо бы всего-то лишь небрежно прилепить на далее вовсе-то никому и не нужного человека...
  Ну, а тогда и можно будет его ничтоже сумняшеся безо всякого промедления отправить в расход, поскольку он отныне тут исключительно же лишний, словно бы таракан у кого-либо, значится, дома...
  Ну, а благоверному большинству нынче будет вполне и впрямь ведь полезно более чем своевременно приобрести новые, всевластно увязывающее массы воедино свойства.
  Уж того-то самого инстинктивного братства на основе светлой (бьющей в глаза, словно прожектор) идеи...
  А между тем люди из поколения в поколение безмерно обожают все то, именно свое давным-давно ими полноценно обжитое и устоявшееся постоянство.
  Того самого извечного же именно так своего мелочно-склочного быта и старых привычек, и никогда им не навязать ничего вообще вот, собственно, нового.
  
  И всякие мудреные нововведения простые люди от себя буквально-то сразу всецело отринут, как только им их всею силою перестанут всецело до чего только подло и бессердечно навязывать.
  Поскольку им уж точно светлыми и благими идеями себя вовсе-то никак совершенно не прокормить, раз им всегда будет нужно нечто более-менее наглядно материальное, да и впрямь еще, кстати, действительно съедобное...
  Ну, а поскольку предоставить нечто подобное новоявленный революционный строй, был уж попросту совершенно вот нисколько не в силах, он и начинает беспокойно и весьма ответственно искать себя крайних, неизбежно как есть виноватых во всем том нынешнем бескрайнем запустении и оскудении...
  Ну, а раз их легче всего будет найти именно посреди людей честных и не изворотливых, именно они самыми первыми под топор впрямь-таки безумствующих в своем фанатизме репрессий разом и попадут.
  А это, в свою очередь, явно вот еще сделает людей безынициативными, безгласными, сколь незатейливо и застенчиво выспрашивавшими самые последние начальственные распоряжения...
  И мысли их при этом всегда будут отныне крутиться только-то разве что вокруг того, как бы это им еще окажется значительно получше угодить волхвам всего того новоявленного язычества - высшему партийному начальству.
  Ну, а о деле они будут думать в самую последнюю очередь.
  Их думы впредь и отныне станут вполне вот сродни мыслям той же скотины, которая идет вовсе не туда, куда сама захочет, а туда, куда погонит ее пастух.
  Правда там, где у того пастуха явно был свой собственный большой интерес, инициатива вменялась в обязанность, а не просто приветствовалась и это именно там и проявлялась все мощь русской смекалки.
  Однако если уж предположить, что вовсе не было бы столько расстрелянных или морально уничтоженных людей, то вот именно тогда сил вполне так еще бы явно хватило не только на военную, но и на вполне мирную гражданскую отрасль.
  
  115
  Разумеется, что и посреди людей, некогда зачинавших и раздувавших пламя революционных идей, было довольно-то немало личностей вполне искренних и порядочных, сколь и впрямь-то всеми силами души страстно желающих всему этому миру одного лишь, несомненно, разве что только всецело хорошего.
  Однако все эти планы носили чисто опереточный и сказочно-легендарный характер...
  В них попросту совершенно не было самого главного, а именно более чем элементарной житейской логики, а без нее никак далеко вовсе-то не уедешь.
  Так что и хорошие люди, пошедшие путем революции, могли всеми силами, пусть и беспамятно, но сколь немыслимо рьяно всецело помочь всем тем отъявленным негодяям сделаться еще, куда только во всем значительно хуже и беспардонно безнравственнее...
  И уж совершенно сослепу следуя инстинкту возрождения всего того именно наиболее несветлого и темного, они буквально разом ведь укоротили на целую голову всяческую вообще инициативу, неистово добиваясь доблестного труда и беззаветной веры в то призрачное счастье, которое еще непременно должно было достаться одним лишь нашим самым отдаленным потомкам.
  
  116
  Люди, властвующее над революционными толпами, более чем неизбежно построят некую новую жизнь из самых-то между тем зловещих обломков жизни прежней, вовсе и близко никуда не исчезнувшей...
  А она, между тем, неизменно упрямо возвращается к своему самому до чего еще изначальному своему истоку...
  Вот оно на сей счет самое наглядное свидетельство со стороны отколовшегося от идей марксизма Михаила Пришвина, 'Дневники 1918-1919 год':
  'Виноваты все интеллигенты: Милюков, Керенский и прочие, за свою вину они и провалились в Октябре, после них утвердилась власть темного русского народа по правилам царского режима. Нового ничего не вышло'.
  
  И это именно так, поскольку людям ничего нового вовсе и близко нисколько никогда не навяжешь, кроме как разве что в виде броских лозунгов, бездумно и упоенно прославляющих грядущее новообретенное счастье неких, несомненно, уж иных людей, коих кое-кто явно порешил взращивать, словно дыни на грядках.
  А между тем, заботясь о всеобщем процветании, надо думать лишь о сегодняшних людях, ну а о людях завтрашнего дня следует проявлять заботу в разве что том одном всеобъемлющем смысле самого ведь еще посильного сохранения всех природных богатств.
  Ну, а во всем остальном они и сами (придет их время) сколь взвешеннее и конструктивнее о себе и впрямь-таки когда-нибудь всенепременно же позаботятся.
  
  117
  Однако в те 20-е годы навеки нынче прошлого века людей до чего и впрямь беспрестанно начали денно и нощно опутывать донельзя мрачной и слепой от рождения марксисткой идеологией.
  Ну, а сама жизнь при этом тогда была голодная, да и совершенно непроглядно воинственно темная...
  Советским гражданам исподволь вот тогда внушались мысли о самых беспрестанных победах и всеобщих достижениях, а им между тем подчас было совсем не до радостей некоего нового светлого существования, бывшего в те времена реальным разве что лишь в приторно сладких грезах...
  Ну, а народу при тех новых идеологически подковывающих властителях разом пришлось стать волами, беспрестанно и надрывно тащившими на себе все тяготы значительно худшего, чем прежде, всецело невзрачно-серо- будничного бытия.
  Да вот еще отныне и донельзя более чем во всем скудного и впрямь-то запанибратски на горбу людском рассчитанного, словно как по нотам, на пять лет наперед.
  
  118
  Но, может, чего-либо явно пошло вовсе и близко совершенно не так, как оно было надо, а потому и сошло оно все с истинно нужных для всеобщего людского продвижения рельсов?
  Однако простые люди к построению чего-либо нового нисколько пока еще совершенно вот вовсе никак не готовы.
  Им ведь безмерно претит сама мысль взять да наскоро поменять те самые давно им привычные устои и обычаи всей своей простецкой, раз и навсегда устоявшейся жизни.
  Поскольку ничего иного они и во сне себе представить нисколько вот вовсе совершенно не смогут.
  Раз все то издревле сложившееся веками всегда уж во всем соблазнительнее чего-либо нового, весьма вот несоизмеримо более трудного для его вполне полноценного восприятия глазами простого обывателя.
  Ну, а тем паче, если его никто и никогда, собственно, и не пытался перевоспитывать при помощи вполне доступного его уму искусства.
  
  Причем одним из наиважнейших факторов, действительно способных постепенно уж посильно поспособствовать самому еще доподлинному перерождению былого общества во что-либо на деле того стоящее новое, было разве что лишь явное и существенное поднятие всеобщего уровня культуры.
  Ну, а добиться всего этого можно было разве что лишь довольно-то неспешным путем, значительно более полноценного охвата
  народонаселения всеобщей средней образованностью.
  Причем великая спешка нужна только при ловле блох, а особенно для какой-нибудь макаки, поскольку у нее кроме пальцев никаких других средств вовсе ведь попросту нет.
  Человек должен изыскивать достойные средства стараться умерить в себе все ту явно этак донельзя пугающую его соседей первобытную дикость.
  И идти вперед к большей цивилизованности и образованности.
  Однако безо всяческой при этом и близко-то никак вовсе-то абсолютно неприемлемо строгой идеологической направленности.
  Раз явно вот она, куда лишь только поболее еще прибавляет народу всей той моральной слабости, а совсем не тех истинно производительных сил.
  Духовной мощи, а не идеологически обезжиренной немощи ему могло бы прибавить одно лишь посильное укрепление в народной среде величественных догм христианства.
  А уж тем более, если бы оно было подкреплено весьма тщательным и последовательным преследованием духовной властью всех тех из своих нерадивых слуг Господних, кто, прикрывшись внешним благочестием, вершат всяческие непристойные дела.
  Поскольку один блудливый поп с кадилом привлекает куда больше бесов, нежели чем десять его коллег праведников их до чего только беспрестанно разгоняют.
  
  119
  Ну, а либеральной интеллигенции действительно надлежало неистово сражаться за всю свою благочестивую правоту, которую прекрасно можно было еще сочетать со всеми теми стародавними устоями, вовсе не размежевывая при этом все то старое, что у простого народа всегда вот неизбежно вполне полноценно отожествлялось с самой между тем обыденной житейской совестью...
  И ведь всем тем столь бесконечным уж рассусоливанием материалистических и атеистических воззрений и впрямь-то столь беззастенчиво некогда вколачивались гвозди в гроб всякой той еще стародавней, вовсе-то никак не изжившей себя морали.
  Ну, а если и сеять разумное, вечное, доброе то вот делать нечто подобное действительно следовало весьма основательно, при этом выпалывая сорняки, а не только-то и всего давая прорасти чертополоху всеобщего воинственного себялюбия. Поскольку путем неистового охаивания всего того прежнего, что ранее было облагораживающе души святым для всех тех безнадежно невежественных и серых масс простого народа, можно было разве что вместе с верой во Всевышнего более чем беззастенчиво развенчать и веру в человека вообще.
  И надо бы прямо заметить, что всякому народному просвещению всегда следовало бы как-нибудь действительно еще обходиться без нигилистически воинственной упоенности, буквально-то вдоволь переполненной сладостным ароматом совершенно уж нисколько не осуществимых на житейской практике отчаянно скороспелых надежд.
  Причем весь тот праздничный энтузиазм был всего навсего недалеким задушевным откликом на прочитанное в книгах, а жизнь она течет бурной и мутной рекой и ей совершенно наплевать на все здравые и научно вполне взвешенные концепции...
  А потому и идти к тому иному, более светлому грядущему всегдашне следовало именно безо всяческого осатанелого воодушевления вздернутых кверху рук...
  Нет, надо было медленно, но верно брести к лучшим дням именно так путем явного прибавления, а вовсе не убавления всех тех действительно доподлинных гражданских прав.
  Однако до революции данное начинание нисколько никем тогда всерьез не рассматривалось, раз неизбежно бы это еще подорвало все те давно устоявшиеся средневековые обычаи правления той довольно-таки и поныне средневековой Россией.
  Ну, а этого никому в те дни и близко никак не желалось причем, в том числе и душке Льву Толстому.
  Существовавшее еще с самого начала времен полностью глубоко вросшее в землю положение вещей очень даже многих тогда во всем, несомненно, устраивало.
  Поскольку совсем не иначе, а являло оно собой кристально чистый облик донельзя нечистоплотной державы, буквально-то утопающей в вековом море совершенно бескрайней коррупции.
  
  120
  Однако - то ровным счетом ничего не говорит о самом народе, поскольку многое будет зависеть не от его исконных человеческих качеств, а от тех еще издревле сложившихся устоев, которые, в свою очередь, проистекают от великого множества исторических процессов, а не одного того, чего это именно у Джона или Ивана в голове.
  А потому и никак нельзя рассматривать народ как некую серую массу, вполне ведь достойную всего своего донельзя бедственного положения.
  Слишком упрощенные формулировки того самого обобщенного типа так и талдычащие, что 'всякий народ достоин своего правительства', никак не учитывают всю глубину веков исторического развития, а только лишь выпячивают все те донельзя прямолинейные истины, которым самое место в одной той двухмерной, плоской и чисто исключительно книжной действительности.
  Наша же настоящая жизнь имеет не только самую, что ни на есть выпуклую трехмерную данность, но и еще один крайне важный фактор, а именно - время, бесконечно медленно текущее из прошлого в будущее.
  И поскольку в России у довольно многих людей не было почти никаких человеческих прав, да и были те обыватели весьма жестко ограниченны в плане более чем достойного понимания безмерно сложных процессов общественного развития, они и были способны к одному довольно грубому физическому труду, и он их сколь невероятно подчас угнетал.
  И это именно та веками глубоко затаенная злоба на извечно нерадивую жизнь и толкала к бунту, поскольку любые перемены, были несусветно благостны для холопа, которого явно попросту не ставили совсем ни во что, ну а протестовать безнадежно вот запрещали уж вовсе.
  В подобных условиях буквально всякий горлопан, вполне сносно и по-деловому умеющий нагнетать самые адские людские страсти, и становится пророком и витязем высшей правды!
  Сила ума посреди российского невежества и так ценилась весьма мало и целиком зависела от меры страстности и самоубежденности в речах, и никак она тогда нисколько не заключалась в каких еще угодно логических построениях как таковых.
  
  121
  Зло порою умеет до чего беззаботно и весело качать права всеми-то своими безмерно патетически разнузданными эмоциями, буквально прущими из него наружу свирепым буйством диких инстинктов.
  И на все это явно покупается не одна та исключительно во всем невежественная людская толпа, но и живущая сладко-приторным духом книг интеллигенция, поскольку проникновенный пафос вполне однозначно увязывается в ее близоруких глазах, с самым ведь что ни на есть всеобъемлющим здравым смыслом.
  Наверное, кое-кому из их числа попросту и впрямь бездумно кажется, что именно этакого 'восторженного здравомыслия' столь, по-видимому, и не хватает той вконец опостылевшей да и безапелляционно по-канцелярски бездушной действительности.
  А вот именно тогда, когда она вполне полноценно приживется, да и безупречно сроднится со всеми реалиями века, уж и впрямь-таки, собственно, станет возможен поворот истории в некое исключительно иное более благое русло.
  Ясное дело, что это именно за счет всех тех пустопорожних магических слов и создаются величавые иллюзии о быстром и вполне вот самом однозначно более чем незамедлительном переустройстве всей той более чем неизменно и единообразно в самую дальнюю даль грядущих веков плетущейся общественной жизни.
  
  К тому же еще во все - это до чего и впрямь разом вплелись также и всевозможные азиатские хитрости, выпестованные европейскими государственными мужами, коим до чего радостно и столь немыслимо захотелось попросту в единый миг раз и навсегда повернуть оглобли к старым добрым временам.
  Ну, а во имя этого им и надо было вовремя еще заставить народ 'перебеситься' и самому уж до чего поспешно на себя нацепить то самое извечно прежнее свое ярмо.
  
  122
  И все ведь тогда всецело зависело лишь от того, а кто это окажется в некий тот еще самый определенный момент значительно хитрее и всецело проворнее на службе у сатанинских сил, всенепременно желающих взять, да перевернуть весь этот мир буквально вверх ногами.
  Необходимостью поворота к стародавним допетровским временам в дореволюционной России и стало, собственно, обосновываться дело великой чести возведения на трон могущественного тирана, что уж, дело ясное и понятное, разом затем обрядит страну в старые добрые лапти, запросто вот заткнув рот всем тем проклятым и кое-кому явно во всем ненавистным либералам.
  А это и оказалось делом чести для весьма многочисленных сторонников именно подобного рода перемен во всей той весьма разноликой российской общественной жизни.
  Причем то самое по заранее полностью во всем готовому древнему образцу 'великокняжеское установление' патриархально-патриотического строя вовсе-то никак не удалось разве что именно потому, что его сторонники не имели на троне достаточно сильную и харизматическую, личность
  Ну, а без достойнейшего царя, они были буквально как без рук.
  Да только сама, как она есть, более чем безуспешная попытка установления именно подобного монархического строя явно имела свое место и время еще уж собственно так до того крайне обескровливающего все и вся крушения великой империи.
  Советский Союз - это лишь воссоединенные воедино цепями ее-то самые отдельные обломки...
  Нужно было любой ценой восстановить единоначалие в том и впрямь-то ныне именно что на ходу, разваливавшемся на самые отдельные куски старом патриархальном государстве, которое без хозяина всей русской земли жить ведь попросту совершенно уж нисколько никак не сможет.
  
  И, пожалуй, именно за этим в марте 1917 года и был столь поспешно, словно бы с цепи, спущен сонм отпетых, закоренелых уголовников.
  И их выход на вольные хлеба и был более чем неминуемо затем ознаменован именно тем, что криминогенная обстановка в городе Петрограде более чем, несомненно, разом накалилась буквально аж до предела.
  
  123
  Однако ту прежнюю империю, это нисколько никак не спасло, а только еще поболее стала она тогда трещать по всем своим швам.
  А тут и форменный паяц товарищ Керенский и без того отчасти деморализованную внутренними настроениями армию не мытьем так катанием до самого полного развала немыслимо смело разом довел.
  Ну, а можно и прямо о том более чем веско и резко сказать, что это именно он ее всем тем столь и впрямь наскоро им введенным никак и не правым двоеначалием попросту же исключительно бессовестно почти вот до самого конца доконал.
  А нет дисциплинированной армии - через каких-то полгода не будет и прежней страны.
  
  Вот как об этом пишет Деникин в своей книге 'Очерки русской смуты'.
  'Военные реформы начались с увольнения огромного числа командующих генералов - операция, получившая в военной среде трагишутливое название "избиения младенцев". Началось с разговора военного министра Гучкова и дежурного генерала Ставки Кондзеровского. По желанию Гучкова, Кондзеровский, на основании имевшегося материала, составил список старших начальников с краткими аттестационными отметками. Этот список, дополненный потом многими графами различными лицами, пользовавшимися доверием Гучкова, и послужил основанием для "избиения". В течение нескольких недель было уволено в резерв до полутораста старших начальников, в том числе 70 начальников пехотных и кавалерийских дивизий'.
  
  Ко всему этому надо бы еще и присовокупить и мнение барона Врангеля, изложенное в его 'Записках'
  'Первые шаги Александра Ивановича Гучкова в роли военного министра ознаменовались массовой сменой старших начальников - одним взмахом пера были вычеркнуты из списков армии 143 старших начальника, взамен которых назначены новые, не считаясь со старшинством.
  Мера эта была глубоко ошибочна. Правда, среди уволенных было много людей недостойных и малоспособных, сплошь и рядом державшихся лишь оттого, что имели где-то руку, но, тем не менее, смена такого огромного количества начальников отдельных частей и высших войсковых соединений одновременно и замена их людьми, чуждыми этим частям, да еще в столь ответственное время не могли не отразиться на внутреннем порядке и боеспособности армии'.
  
  124
  А между тем всякий врач, когда он лечит гнойник (а в особенности, если тот застарелый) очень уж тщательно при этом выверяет буквально каждый свой надрез, дабы не вышло еще разве что исключительно хуже для его и без того обессиленного болезнью больного.
  Но над здравым умом российских либералов неизменно верховодили книжные идеалы, а потому они и применяли в своей практике совершенно иные логические принципы.
  А между тем то ведь ясно, как Божий день, что сколь немилосердно вырезая гниль из тела пациента, будто бы это гнилое яблоко, всенепременно выпустишь наружу немало здоровой крови.
  Да еще и повредишь нервные окончания, ослабив этим весь и без того ослабленный болезнью организм - то, что в конечном итоге откроет врата для любой маломальской инфекции, пришедшей извне.
  И, конечно же, полностью прав был известный писатель Пришвин, написавший в своих 'Дневниках' такие слова.
  'Вся революция показывает невероятное непонимание демократической интеллигенцией народа и обратно. По-видимому, первопричина этого непонимания лежит в различии самой веры первых революционеров и веры народа. Большевизм есть общее дитя и народа, и революционной интеллигенции. Большевистский интернационализм ничто иное, как доведенная до крайности религия человечества. Это и погубило Россию, а не как теперь говорят: погубили Советы, погубил Савинков, погубил Керенский (меньше всех виноват Корнилов)'.
  
  Причем само как оно есть доведение до самой лютой крайности элементарного желания людьми свободы столь уж тесно было связанно именно с тем общим же духом немыслимой и неиссякаемой восторженности, а между тем пока в этом мире совершенно нечему еще особо умилятся.
  Наше бытие полно лукавства и самообмана, а кроме того в нем извечно недостает взаимопонимания и желания делать открытия идя плечом к плечу с людьми совершенно сторонних и на редкость противоречащих всему чьему-либо мировоззрению взглядов.
  А потому и нельзя смешить кур и безмерно спешить с построением того идеального общества, где все окажутся равны, дружны и бесподобно и беззаботно счастливы.
  Однако нисколько и близко того вовсе никак не понимают те самые и впрямь одухотворенные неким неземным светом люди, что самым искренним образом и вправду готовы творить добро во имя буквально-то всех и каждого.
  Да только так уж и видя свои либеральные сны наяву, исподволь еще наперед они отравляли довольно многие сердца тоской по тем самым безоблачным грядущим дням, что по некой загадочной причине вовсе-то никак не соизволят совершенно незамедлительно и безупречно попросту же сегодня разом и сбыться.
  А еще и безо всякой стоящей к тому первопричины были явно нисколько не благосердечно затрагиваемы души всяких наивных обывателей, что, как правило, тупо и безразлично исключительно равнодушны ко всем тем благим переменам во всем том бескрайнем для них, как море, обществе в целом.
  Да только вот кое-кто их столь безостановочно расталкивал, да и принуждал распевать гимны светлым грядущим временам, которые между тем никогда не наступят без того весьма ведь продолжительного промежутка предшествующей им эры согласия, примирения и процветания.
  
  125
  Неистовая же борьба со всем бездушно отъявленным прошлым именно его и возрождает, крайне так при этом укрупняя все его зверские, самодурские и узурпаторские черты...
  А именно это столь наглядно и надменно более чем бросово проскальзывало во всем том осатанело лютом лике тех, кто столь безудержно и бескомпромиссно яростно боролся за всеобщее грядущее идеологическое оболванивание и порабощение безликих трудовых масс.
  Во имя грядущего 'общемирового людского благоденствия' данные во многом крайне ведь до чего невежественные молодчики всегдашне же длинным своим языком орудовали так и жонглируя догматами всего того новоявленного атеистического вероисповедания.
  Причем все эти борцы за свободу народа столь мощно и безоговорочно решившие разом покончить со всем тем бывшим ранее истинно всесильным общественным злом еще лишь поболее уверенной рукой, затем станут искоренять все те буржуазные проявления безыдейной благорасположенности всех тех людей друг к другу.
  А отсюда и возникли все те доблестные ритуалы нарочитого хамства и всяческих издевательств над всякой неординарной личностью.
  Но все это действительно понять и вполне вот до конца почувствовать всю полнейшую неприемлемость драматических общественных сдвигов...
  Нет что-либо подобное могло бы произойти только вот если бы общественные потрясения и вправду разрушали бы не только живую плоть общества, но и все то искусственное, что только было создано нынешним человеком.
  Ну а иначе даже и вдосталь исключительно вот безрадостно насмотревшись на все те вовсе нисколько не мимолетные последствия 'демарша подлинной свободы', люди высоких лубочных идеалов с ними буквально ни в жизнь до конца своих дней, собственно, и не расстанутся...
  Виктор Гюго, 'Девяносто третий год':
  'У революции есть враг - старый мир, и она не знает милосердия в отношении его, точно так же как для хирурга гангрена - враг, и он не знает милосердия в отношении ее. Революция искореняет монархию в лице короля, аристократию в лице дворянина, деспотизм в лице солдата, суеверие в лице попа, варварство в лице судьи - словом, искореняет всю и всяческую тиранию в лице всех и всяческих тиранов. Операция страшная, но революция совершает ее твердой рукой. Ну, а если при том прихвачено немного и здорового мяса, спроси-ка на сей счет мнение нашего Бергава. Разве удаление злокачественной опухоли обходится без потери крови?
  Разве не тушат пожара огнем? Кровь и огонь - необходимые и грозные предпосылки успеха. Хирург походит на мясника, целитель может иной раз показаться палачом. Революция свято выполняет свой роковой долг. Пусть она калечит, зато она спасает. А вы, вы просите у нее милосердия для вредоносных бацилл. Вы хотите, чтобы она щадила заразу? Она не склонит к вам слух.
  Прошлое в ее руках. Она добьет его. Она делает глубокий надрез на теле цивилизации, чтобы открыть путь будущему здоровому человечеству. Вам больно?
  Ничего не поделаешь. Сколько времени это продлится? Столько, сколько продлится операция. Зато вы останетесь в живых. Революция отсекает старый мир. И отсюда кровь, отсюда девяносто третий год''.
  
  126
  Вот-вот, это и есть та всему тому крайне уж нынче явно опостылевшему прежнему столь неправедную смерть на самом кончике своего острого языка несущая до чего и впрямь безапелляционно отвратительная демагогия...
  Причем сколь неизменно была она вполне полна самого вездесущего презрения ко всяческой обыденной житейской правде.
  А между тем тело вековыми социальными пороками больного общества от тела какого-либо отдельного больного ничем таким существенным сроду еще никогда нисколько вовсе ведь никак не отличалось.
  И тому, и другому были нужны покой и тишина, а вовсе не борьба за грядущее счастье, и это именно то, что и было важно вовремя принимать в самое пристальное внимание.
  Однако уж осенить данная мысль могла лишь ту светлую голову, что была бы вполне полноценно свободна от полуосмысленно радостных литературных грез о мире, в котором (по чьим-либо субъективным воззрениям) вовсе нет этакого плотного смешения добра и зла в столь плотный комок, что его порой вообще невозможно отделить одно от другого.
  Что же из всего этого тогда, собственно, следует?
  Да только лишь то, что сам процесс усовершенствования всей общественной жизни неизменно должен был быть именно во всем созидателен, а не неистово разрушителен.
  Ну, а как-либо иначе оно может быть разве что только с тем явным и сколь полноценно планомерным участием некоей сугубо внешней политической силы.
  И вот разве что коли все ее намерения действительно сколь безукоризненно окажутся чисты ото всех тех исключительно зловредных эгоистических амбиций, из всего этого и вправду еще может выйти истинно бравый толк, да только зачастую это вовсе-то совершенно не так.
  Ну, а изнутри в единый миг преобразить и реформировать всю окружающую действительность можно лишь разве что в розовых снах всех тех, кто так и живет в своих светлых мечтах, порхая посреди всех тех ни для кого еще на деле вовсе и неведомых небес.
  Причем поболее всего доподлинно светлого неизменно рушится именно под градом иногда сколь всеобъемлюще исступленной ярости почти что порою нечленораздельных, неистово негодующих слов.
  
  127
  И чем уж все это еще когда-нибудь явно столь и впрямь неприглядно окончится в своем, так сказать, исключительно вот конечном итоге?
  В результате почти бескровного дворцового переворота во главе российского государства попросту разом оказались именно чистоплюи, совершенно чурающиеся от одного лишь вида по их приказу пролитой крови.
  Ну, а во имя сохранения за собой вполне действительно прочной и более чем в принципе устойчивой политической власти им нужно было ее порою столь вот безжалостно подчас еще проливать, поскольку власть без насилия над плотью общества - вообще никакая не власть.
  Другое дело, что это насилие должно было быть именно спровоцировано, а не являться совершенно уж законной частью суровой, и попросту-то обыденно повседневной революционной данности.
  И именно затем, дабы далее ничего подобного попросту никогда затем вовсе не было, и надо было правительству Керенского проявлять самую уж истинно настоящую железную твердость в усмирении и подавлении людских буйных инстинктов.
  Но им это было попросту никак неприемлемо, и даже сама мысль о чем-либо таком вызывала у них беспрестанную нервную дрожь.
  Зато столь неистово плодотворно плодить всяческие пустопорожние словопрения, безвольно уж всячески поддакивая буквально-то любому тупому скотству нет уж нечто подобное члены Временного правительства и вправду так виртуозно умели делать как совершенно никто ведь на этом свете другой.
  
  Интриги, сущие помои на ближнего, попугайское зазубривание чьих-либо чужих бесполезных слов - все это и было более чем естественной частью сознания членов Временного правительства.
  И было оно именно интеллигентским, ну а буржуазным его (чисто формально) сделали большевики, дабы впредь оказаться ему самой что ни на есть приемлемой для всего же народа здравой альтернативой.
  Вот он, яркий пример логики вовсе не Временного, а куда вернее сразу во всем явно умственно осиротевшего, беспутного правительства России, взятое автором из 'Записок' генерала Врангеля:
  '"Правительство не может допустить пролития русской крови, - ответил мне Самарин, - если бы по приказанию Правительства была бы пролита русская кровь, то вся моральная сила правительства была бы утеряна в глазах народа"'.
  
  128
  Но народ это вовсе не одна безлико серая толпа, но и много чего еще, и простой народ надо бы по мере сил старательно ограждать от безумств толпы.
  Ну, а сделать это можно разве что и впрямь ведь вовремя проливая чью-либо несчастную кровь, а не чернила, ибо иного выбора тут попросту нет и быть его, кстати, совершенно никак вовсе-то нисколько не может.
  Для восстановления должного былого порядка надобно было идти на буквально любые меры.
  Ибо слепая сила разбуженных от векового сна масс, взяв в свои руки власть и вытерев об нее свои грязные ноги, тут же изнасилует, ограбит и убьет столько народу, сколько его никогда не убьет никакая вражеская армия, находящаяся под командованием вполне здравомыслящих командиров.
  Армия в принципе может, да и должна бесцеремонно подчас наводить порядок во всех гражданских делах.
  И делать это ей полагается именно тогда, когда все они и впрямь сколь этак явно, безусловно, запутываются и все обычные рычаги воздействия на общество приходят в самую крайнюю и абсолютную профнепригодность.
  Да только для некоторых восторженных личностей, как и понятно, будет, куда значительно благороднее и чище сколь вальяжно, стоя у руля, внезапно выпавшего из рук государственной власти более чем благодушно разрушать именно ту структуру, что была способна при случае к решительным, им нисколько не подконтрольным и, кстати, полностью осмысленным действиям.
  
  Как то в принципе более чем определенно видится автору этих строк, главным устремлением в смещении высших военачальников было самое истое желание Керенского как можно основательнее раздробить и ослабить действующую армию, дабы она при случае его, не дай Бог, ненароком не свергла.
  
  129
  Даже и на грани разверзшейся пропасти совершенно бессмысленные люди... вполне искренне под чью-либо чужую дудку пляшущие марионетки все так же по-прежнему занимались точно теми самыми прежними бессовестными интригами.
  Генерал Деникин в своих 'Очерках русской смуты' пишет об этом так:
  'Генерал Алексеев с неподдельной горечью рассказывал печальную историю прегрешений, страданий и доблести былой армии, "слабой в технике и сильной нравственным обликом и внутренней дисциплиной". Как она дошла до "светлых дней революции" и как потом в нее "казавшуюся опасной для завоеваний революции, влили смертельный яд'.
  
  130
  Керенский только лишь ненадолго воспользовался революцией, да и она вполне вдоволь (сколько ей самой то было потребно) запросто уж корыстно использовала его трагикомическую способность нести всяческую несуразную восторженную ахинею.
  До чего и впрямь искренне толкающий речи болтун на самых первых порах был ей более чем неотъемлемым образом безукоризненно нужен, да и очень даже, безусловно, во всем явно полезен.
  Причем разве то кому-либо вовсе нисколько и не понятно - большие 'европейские друзья России' в житейских условиях российской ирреальности сделали ставку именно на этакого слащавого, да и весьма не в меру амбициозного говоруна.
  Ну, а потом они его разве что вовсе-то совсем ненароком нечаянно спасли да и то нисколько не как своего наилучшего спецагента, а только из чисто сентиментальных соображений, как тот Шурик из фильма 'Кавказская пленница' выразился... им птичку стало жалко, и никак того нисколько не более...
  
  Можно как угодно относиться к этой во всем исключительно одиозной личности, однако, по описанию современников, нисколько не годился Керенский в суперагенты, да и суперагент на его номинальную должность был уж совершенно и не нужен.
  Вот как описывает Керенского генерал Краснов в своей книге 'На внутреннем фронте' (кстати, в этой книге евреи упоминаются, ну а антисемитизмом там и не пахнет):
  'Лицо со следами тяжелых бессонных ночей. Бледное, нездоровое, с больною кожей и опухшими красными глазами. Бритые усы и бритая борода, как у актера. Голова слишком большая по туловищу. Френч, галифе, сапоги с гетрами - все это делало его похожим на штатского, вырядившегося на воскресную прогулку верхом. Смотрит проницательно, прямо в глаза, будто ищет ответа в глубине души, а не в словах; фразы - короткие, повелительные. Не сомневается в том, что сказано, то и исполнено.
  Но чувствуется какой-то нервный надрыв, ненормальность. Несмотря на повелительность тона и умышленную резкость манер, несмотря на это "генерал", которое сыплется в конце каждого вопроса, - ничего величественного. Скорее - больное и жалкое. Как-то на одном любительском спектакле я слышал, как довольно талантливо молодой человек читал стихотворение Апухтина "Сумасшедший". Вот такая же повелительность была и в словах этого плотного, среднего роста человека, чуть рыжеватого, одетого в защитное, бегающего по гостиной между столиком с допитыми чашками кофе, угловатыми диванчиками и пуфами и вдруг останавливающегося против меня и дающего приказание или говорящего фразу, и казалось, что все это закончится безумным смехом, плачем, истерикой и дикими криками: "все васильки, красные, синие, в поле!"'.
  
  131
  Мнение Краснова продуманное и обоснованное, оно вполне может быть более чем благоразумно принято, поскольку во время всякой уж смуты люди сплачиваются совсем не вокруг кого-либо действительно самого умного, а сколь непременно именно вокруг того, кто явно вот лучше всех сумел довольно-то деятельно сориентироваться в смутной обстановке пасмурного времени...
  Ну, а с этим непременно лучше всего сумеют справиться только вот те дешевые политические клоуны, не имеющие абсолютно никакого внутреннего стержня, а потому и умеющие расшаркиваться буквально перед каждым встречным и поперечным.
  Ясное дело, что его, как за ниточки, станут тогда весьма усердно дергать все, кому то окажется вовсе ведь, значит, не лень.
  Ну, а для того, чтобы как следует сколь понадежнее закрепиться у самого горнила власти этакому ходячему пугалу огородному, всенепременно нужно было еще научиться все чужие ниточки разом уж как есть обрезать, да и самому при этом сплести паутинку и все ее тенета у себя в руках всесильно сосредоточить.
  Чего никак попросту вовсе нельзя было совершить, будучи всего-то лишь политиком-однодневкой, мотыльком, прилетевшим на огонек власти, бессильной марионеткой в чьих-либо чужих сиволапых руках.
  
  132
  И кстати, вот еще что: французская революционная деятельность, в отличие от российской, затлела некогда именно так сама по себе.
  Это лишь затем ее на целый век взвешенно и дипломатично оседлали весьма предприимчивые господа англичане.
  Тот, кто думает как-либо иначе, может уж вслед за Николаем Стариковым более чем безапелляционно обвинить владычицу морей Англию в том, что она, будучи на короткой ноге с Посейдоном, утопила в своих пучинах весь тот доселе непобедимый испанский флот.
  
  Другое дело, насколько быстро господа англичане действительно поняли всю сущую искрометность беспрецедентно во всей мировой истории, и впрямь же с ходу заложенную революционным духом под пороховые погреба их извечной материковой соперницы Франции.
  Так что все те революционные события 19-20-го столетий имеют под собой весьма своеобразную политическую подоплеку.
  Виктор Гюго в своем великом труде 'Отверженные' только лишь вскользь упоминает о главных 'героях' всех тех последующих смут и мятежей в истории Европы:
  'Время от времени появлялись люди "хорошо одетые, по виду буржуа", "сеяли смуту" и, держась "распорядителями", пожимали руки самым главным, потом уходили. Они никогда не оставались больше десяти минут'.
  
  133
  Конечно, зачем уж это им было светиться - они тихо в тени делали до чего искрометно бравое революционное дело, отрабатывая свой хлеб на службе прославленной английской короны.
  Вот еще одно свидетельство Виктора Гюго на данный счет: в его романе 'Отверженные' есть до чего только явные намеки на некую вполне организованную и хорошо обученную военному делу силу, властвующую буквально над всем и сколь откровенно задающую всему свой собственный мерный ход и темп:
  'Говорили, что общество Друзей народа взяло на себя руководство восстанием в квартале Сент-Авуа.
  У человека, убитого на улице Понсо, как установили, обыскав его, был план Парижа.
  В действительности мятежом правила какая-то неведомая стремительная сила, носившаяся в воздухе. Восстание, мгновенно построив баррикады одною рукою, другою захватило почти все сторожевые посты гарнизона. Меньше чем в три часа, подобно вспыхнувшей пороховой дорожке, повстанцы отбили и заняли на правом берегу Арсенал, мэрию на Королевской площади, все Маре, оружейный завод Попенкур, Галиот, Шато-д'О, все улицы возле рынков; на левом берегу - казармы Ветеранов, Сент-Пелажи, площадь Мобер, пороховой погреб Двух мельниц, все заставы. К пяти часам вечера они уже были хозяевами Бастилии, Ленжери, квартала Белые мантии; их разведчики вошли в соприкосновение с площадью Победы и угрожали Французскому банку, казарме Пти-Пер, Почтамту. Треть Парижа была в руках повстанцев'.
  
  Конечно, без сугубо внутренних житейских причин вызвать из преисподней беса революции никак уж ни у кого совершенно вот нисколько не выйдет.
  Однако все те вполне естественные первопричины для всего того сущего недовольства можно еще и очень даже довольно умело всячески систематически раздуть хитроумно для того распускаемыми слухами, дабы затем с самым прямым умыслом разом и воспользоваться всей той, в принципе именно полностью стихийно сложившейся ситуацией...
  Этак-то крайне деликатно, но при этом сколь обдуманно и издалека, немыслимо смело возглавив спонтанное движение революционных масс, можно будет столь старательно и весомо их еще весьма основательно обеспечить знаниями, как и что им надобно будет, затем весьма поспешно сотворить во имя того, куда явно большего успеха всего их революционного дела.
  
  134
  Само собой разумеется, что и в сугубо российском случае не только некие иностранные козни, но и само беснующееся время попросту подорвало все основы законности и легитимности Временного правительства, которому в принципе и было суждено оказаться созванным разве что на недолгий час... то есть для одного безмерно короткого временного продолжения войны, пока в России все еще была хоть какая-то явная нужда.
  И ясное дело, что данная власть вовсе не вся сплошь прогнила и донельзя пропахла изменой...
  
  Сами иностранные устроители довольно-то малого российского переворота никогда бы не допустили до самых вершин власти, однородно состоящую из предателей и негодяев, толпу дешевых политиков-однодневок.
  Слишком все это было бы шито белыми нитками, а потому и раскрылось бы впрямь ведь в один момент.
  
  135
  От подобного незадачливого правительства попросту сразу бы отвернулись все здоровые силы в российском обществе, а их было весьма еще немало, а в том числе и посреди до чего отныне весьма просторных коридоров нынешней будто бы и впрямь многозначительно всенародной власти.
  Но этак-то оно само уж собой тогда исключительно во всем более чем безвременно вышло, что под их вовсе 'не монаршим престолом' попросту тогда и близко не оказалось никакой морально-этической основы, как это было с той прежней царственной и величавой государственной властью.
  Правда, позднее новоявленные столпы правления все-таки безо всякой в том тени сомнения явно возникли, но на этот раз на совершенно иной, отныне исключительно идеологической основе.
  
  А потому у здоровых сил в той необъятно широкой Российской империи шанса на успех не было абсолютно никакого, и прежде всего именно оттого, что сама необъятных размеров держава вовсе-то никак не прогнила, но была сплошь покрыта всевозможными болезненными язвами долгими десятилетиями нисколько не решаемых общественных проблем.
  Причем даже если они по временам и решались, то уж делалось это отнюдь не на самую добрую половину.
  А подобные полумеры только лишь всецело растравливают болезненный аппетит и вызывают сонм совершенно несбыточных слепых надежд.
  
  136
  Ну а новая большевистская власть всем и каждому сколь многое разом наобещала, да еще и явно впрямь-то в три короба, а главное дала она свободу сразу всем и одновременно с этим никому не дала твердых обещаний сохранности его жизни, чести, движимого и недвижимого имущества.
  А между тем подобного рода свобода несет в себе одни лишь донельзя убийственно нездоровые стороны, а посему при полном недоверии к прежним институтам власти народу еще обязательно потребуется та самая твердая рука, которая и будет всем на свете праведно и разумно, затем управлять, как уж то ей самой, собственно, вздумается.
  И главное, оно разве что в том, чтобы вновь явно завелся (и вовсе не важно, откуда) твердый порядок и выстрелов на улице более не было слышно.
  
  Нет, поначалу та самая новоявленная свобода может кому-то явно еще показаться истинным раем, но сколь быстро она всех затем полностью разочаровывает всеми-то своими новоявленными большевистскими бытовыми трудностями...
  
  137
  Да и этак-то истово долго играть в сущую вольницу совершенно ведь вовсе нисколько нельзя, поскольку это тоже до самой крайности всецело утомляет.
  Ну, а посему после того, как хорошо погуляли, пора бы и честь, собственно, знать, да только как от людей понимания всего этого можно будет добиться, коли мямля стоит у руля?
  Вот чего пишет об этом генерал Краснов в своей книге 'На внутреннем фронте':
  'Психология тогдашнего крестьянина и казака была проста до грубости: "долой войну. Подавай нам мир и землю. Мир по телеграфу". А приказ настойчиво звал к войне и победе. Керенский, который лучше понимал настроение массы, сейчас же учуял эту фальшь, и его контрприказ, объявлявший Корнилова изменником и контрреволюционером, говоривший о тех завоеваниях революции, которые солдатом понимались, как своевольничание, ничегонеделание, пьянство и отсутствие какой бы то ни было власти, сразу завоевал симпатии солдатской массы'.
  
  138
  Корнилову, ему ведь теперича попросту никак не хватало именно того, что совершенно вот сразу безоговорочно отнял у него расхристанный и дешевый паяц Керенский, а именно той самой вполне до самого конца благонадежной основы под его неизменно стоящими на суровой почве обыденности мужицкими сапогами.
  Немало тогда сколь весело и нахраписто натопали грязи всяческого рода безродные лапотники, весьма деятельно копошащиеся около руля извечно ведь нынче вихляющей в левую сторону Советов и отселе абсолютно за все уж до чего полноправно безголово ответственных комитетов.
  Им действительно до чего продуктивно довелось за самый короткий час вполне явственно преуспеть всю бравую царскую гвардию донельзя снизу доверху перепачкать всем-то своим досужим осатанело бравым невежеством.
  Ну, а потому ее и надо было спасать вовсе не решительным штурмом, а до чего и впрямь максимально медленно восстанавливая и накапливая все свои силы.
  Если бы на месте Корнилова оказался некто другой, он безо всяческих в том сомнений именно этак-то тогда бы и сделал.
  Ну, а Корнилов был человеком волевым, статным, однако уж, пожалуй, чрезмерно залихватски самоуверенным.
  Вполне возможно, что при другой расстановке сил он действительно смог бы привести Россию в тихую гавань, да только нынче-то никак не было под его ногами твердой политической почвы.
  А не было ее сразу по нескольким крайне важным причинам, и главная из них заключалась именно в том, что все, на что вообще способны рохли и мямли, так это разве что чего-либо развинчивать, разваливать, деморализовать и разрушать.
  Причем совсем не иначе, а от всей своей никчемной души они уж беспрестанно сокрушают именно то, что вовсе не ими было некогда создаваемо и воздвигаемо сколь долгими веками всего того непомерно тяжкого народного труда.
  Однако чтобы затем еще вполне так явно успешно и полноценно воспользоваться плодами развала, нужны были совсем другие качества, а у Керенского с его вислоухими сотоварищами их попросту вовсе-то не было и в помине.
  
  139
  И надо бы сколь до чего прямолинейно и твердо заметить, что и сам по себе товарищ Керенский был искренне лупающей глазищами бессовестной марионеткой.
  И его местонахождение на самой вершине политической власти было заранее кем-то предопределено, поскольку людям, прекрасно же извне изучившим Россию, именно подобного типа и надо было 'установить' на самый верх общественной пирамиды.
  Причем уж именно ради того, чтобы он безупречно надежно и смело-воинственно пошатнул буквально все на ее земле еще от века наличествующие основы могущества государственной машины судопроизводства, да и исполнительную власть превратил из железной махины в совершенно вот ржавый никчемный остов.
  Так что совсем зазря Николай Стариков в своей книге 'Кто убил Россию. Революция или спецоперация' делает из Александра Федоровича Керенского этакого таинственного спецагента: будь он действительно таковым, то было бы разве что лишь явно только-то полбеды.
  А между тем в условиях полуразложившегося идеалистического строя лучше всего действуют как раз те самые более чем искренне витийствующие марионетки, и им-то куда полегче все сразу поверят, нежели чем всяческим хитроумным завзятым негодяям.
  Вот оно то, что автор вполне же может еще предоставить в качестве более чем прямого доказательства всех своих слов. Взято из книги Владимира Федюка 'Керенский':
  'Очевидец первых опытов Керенского-парламентария позже вспоминал: "Он всегда слишком нервничал. Не без основания его называли неврастеником. Он обладал громким и излишне резким голосом, в речах его всегда слышались высокие крикливые ноты. Он никогда не говорил спокойно, и это слушателей иногда раздражало. Вообще, слушать его было довольно тяжело. Таков он был и в своих первых думских выступлениях'.
  Еще более резкую характеристику Керенского мы находим у другого осведомленного современника: "Неврастеник, адвокат по профессии, он горячо произносил свои речи, производил впечатление на женский пол и доставлял большое неудовольствие сидящим под кафедрой оратора стенографистам, обрызгивая их пенящейся у рта слюною. Многие считали его кретином"'.
  А вот и еще оттуда же:
  'Керенский не шел, как обычно ходят люди по улице, а почти бежал, и на согнутых в коленях ногах, что было необычно и некрасиво'.
  
  140
  Революция довольно-таки быстро скатилась к самому дешевому, показному, все и вся разом обезличивающему популизму, и выдвигала она при этом совершенно безапелляционные требования, к самым что ни на есть существенным переменам.
  И требования эти яростно призывали немедленно отменить и упразднить сразу ведь все то отныне навеки былое и полностью разве что ныне прошлое.
  Удовлетворение сослепу и со страху всех этих безумных, злых и жестоких указов вчерашнего беспорточного быдла покатило колесо российской истории по самой наклонной плоскости к каменным орудиям, которые, несомненно, могли бы еще столь полноправно занять свое законное место на том разве что некогда не дай Бог грядущем гербе общемировой революции.
  Ну, если бы, конечно, до нее и впрямь дошло бы все то до чего и вправду краснознаменно бравое большевицкое дело.
  
  Да и Белое движение тоже без тени сомнения, вполне вот наглядно являло собой все то же довольно плотоядно настроенное племенное воинство, попросту и не ведающее, что народ всенепременно пойдет именно вслед за тем, кто поведет себя с ним, пожалуй, что, несколько явно уж более достойно.
  Однако никого такого тогда вовсе и близко никак не сыскалось, да и в конце концов попросту совсем вот нисколько и не нашлось...
  Ну, а так из разного цвета грабителей простой народ выберет себе в правители именно того, кто ему куда выразительнее наспех соврет про его завтрашнее совершенно неописуемое и небывалое личное счастьице.
  Да и вообще Белое движение было ведь, пожалуй, именно заранее во всем обречено на неуспех по сколь весьма многим вполне объективным причинам.
  То есть, как из-за напрасных ожиданий помощи со стороны тех отчаянно лживых союзников у одних, да так и из-за извечного неприятия подавления скверного зла у других.
  Ну, а еще и из-за самого бессовестного желания во всем уж, как оно есть, до чего только нагло разжиться за счет гражданской войны у беспардонных третьих.
  
  141
  Причем если бы высшие начальники Белой армии действительно являли собой подлинный и вполне полноценный образец нравственной чистоты, то тех отдельных мародеров сколь непременно отстреливали бы сами солдаты.
  Вот чего пишет об этом страшном явлении генерал Врангель в своих 'Записках':
  'К сожалению, как мне пришлось впоследствии убедиться, генерал Покровский не только не препятствовал, но отчасти сам поощрял дурные инстинкты своих подчиненных. Среди его частей выработался взгляд на настоящую борьбу не как на освободительную, а как на средство наживы'.
  
  И вовсе-то не один белый генерал (бывший капитан) Покровский 'был из этаких вояк-гуляк', а было их тогда самое превеликое множество вылезших откуда-то снизу, совершенно не разбиравшихся в средствах... Они нагло пировали еще не выигранную ими победу и начисто прозевали свой тогда и впрямь истинно вот неминуемый грядущий разгром.
  
  142
  Однако сколь безукоризненно верно и то, что почти ту же долю ответственности за более чем беспрестанно в те времена имевшийся дикий произвол несли на себе и все те, кто по всему своему духу были в корне абсолютно иными.
  Да только до чего тихо они при этом отмалчивались, еще при мирной жизни красивых книжек излишне страстно перечитавши.
  А впрочем, надо бы сразу заметить, что было ведь среди их числа довольно-таки немало и тех, кто вполне искренне верил в старую субординацию, а потому и соблюдали они всю свою прежнюю учтивость вплоть и до самой низменной почтительности...
  А потому, когда надо было действовать жестко и грубо, тут вот у них руки сами собой по швам разом и опускались.
  Причем не только по отношению к тем, кто был выше по званию, но в точности так и по отношению к тем, кто был значительно ниже - урок Февральской революции пришелся в точности впрок.
  
  От нее с сущим придыханием ожидалось чего-либо невообразимо несбыточно нового.
  Но это лишь исключительно потому, что все благодушные либералы разом скоропостижно запамятовали, что буквально все на этом свете хорошее прививается не насилием, а воспитанием - это разве что от чего-либо воинственно плохого ничем иным, кроме как его весьма яростным подавлением, нисколько никак ни в жизнь совершенно не уберечься.
  
  143
  Однако у российских интеллигентов все вот всенепременно оказалось с точностью до наоборот.
  Все хорошее они подчас были готовы насаждать суровой силой, а не поощрениями, основанными на самой элементарной, эгоистической заинтересованности.
  Ну, а куда более грозное, чем вся мощь их чистоплотных амбиций, плохое они до сих самых пор безо всякой тени сомнения явно желают приостанавливать одними лишь добрейшими увещеваниями и сколь пустозвонно бряцающими порицаниями.
  
  Житейскую, вполне элементарную логику в их действиях бывает возможность узреть разве что только тогда, когда это весьма благообразно касаемо лишь одного во всем чего-либо исключительно личного, а вовсе-то нисколько не широко освещенного прожекторами прожектов всеобщего грядущего счастья общественного.
  Раз над довольно многими светлыми умами в России сколь безнадежно и безлико властвуют всяческие мудреные и совершенно несбыточные мертворожденные идеалы, основанные, прежде всего на том еще сколь безупречно полнейшем ироническом отрицании буквально всяческой житейской правоты попросту везде, где она только окажется, исключительно так явно неудобна всему их возвышенно-чувственному восприятию.
  И взяли они все это себе на вооружение именно из тех добрейших книг великих русских писателей 19-го столетия.
  Ну, а впрочем, и та изощренно добродетельная европейская праздная мысль была тут тоже явно замешана и ведь нисколько вовсе совсем уж не менее.
  
  144
  Правда, можно и нечто подобное, нисколько не подумавши, разом вот брякнуть.
  Ну да, было дело, русские классики всего-то что захотели, так это вслед за Петром Великим сделать Россию действительно полноценной европейской державой.
  А книги, мол, люди прочли, ну а затем и положили их тихо обратно на полку, тут же и, позабыв про все те духовные и нравственные ценности, что были в них письменно сколь безнадежно абстрактно, пусть и довольно-то верно, изложены.
  
  Однако ничего уж тут вовсе никак не попишешь, мысли и чувства, отображенные на холсте художниками, в нотном ряде, выведенные композиторами, на простой бумаге изложенные писателями не повисают в воздухе, а тем или иным образом во всем том дальнейшем планомерно всесильно влияют на широкое общественное сознание.
  
  145
  К примеру, тот же Вагнер. Достигнув своей подлинной творческой зрелости, переродился ведь этот метр классической музыки в этакого жутковатого мизантропа, и своими страстными и безапелляционными инсинуациями во всем и впрямь сколь еще явно он поспособствовал медленному, но верному становлению немецкого национализма.
  Вот чего пишет о нем Марк Алданов в своем историческом романе 'Истоки':
  'Вагнер был живым доказательством того, какую грозную опасность могут представлять собой для мира великие художники, ничему, кроме себя, не служащие. "Неисповедимы пути Божии", - привычной мыслью, привычным сочетанием слов отвечал себе Лист'.
  
  146
  А между тем все эти довольно привычные формулировки вовсе-то никак не спасли этот мир от мертвенно-бледного безумия, которое нашло себе дорогу к сердцам людей именно из-за, куда значительно большей доступности чьих-либо мыслей самому максимальному количеству более чем различных в духовном плане читателей.
  Ведь ранее они были вовсе-то никак не знакомы с эпистолярным искусством, кроме как разве что в простейшем (богатом чувствами, но оскуделом разумом) виде.
  Например, каких-нибудь сладкоречивых баллад или же легкой светской литературы, нисколько не затрагивающей никаких чрезвычайно сложных философских вопросов всего уж как есть весьма многозначительно разнообразного общественного бытия.
  
  Но так оно было разве что в те еще старые добрые времена...
  Ну, а в свете новых и злых веяний именно люцеферово мировоззрение Вагнера и послужило 'глиной истории', из которой время, такое злое, более чем незатейливо дышащее в лицо солдата ядовитыми газами, в конце концов, и вылепило свеженького 'Адама' и его Еву Браун.
  Причем бесчеловечно антисемитское мировоззрение Гитлера явно так, по всей на то видимости, сформировалось именно в тех сплошь тифозных окопах Первой мировой войны.
  
  147
  Ну а все это некогда более чем бесновато началось как раз еще с тех исключительно безосновательно кичливых мнений композитора Вагнера.
  Это ведь именно его окостенело презрительное отношение к евреям и породило весьма серьезное брожение в умах довольно-то многих его современников.
  Но все-таки чего на деле стоило бы мнение стареющего метра музыки, не будь той вящей ностальгии по сколь нынче далекому и величественному прошлому, которое буквально пронизывало всю немецкую литературу 19-го столетия?
  А именно - этот возвышенный романтизм и создал в германском народе чувство до чего только глубокого неприятия всей той весьма плотно его окружающей, всецело же ныне урбанистической действительности.
  
  148
  Рыцарские подвиги времен крестовых походов, воспетые и преподнесенные в виде наилучшей доли для всякого мужчины, и дали почву для новоиспеченной идеологии, бряцающей тевтонским железом и порядком уж давно окаменевшими костями великих предков.
  Практической целью всех этих воззрений неизменно было то самое максимальное расширение жизненного пространства за счет всех тех ближайших, довольно же недружественных соседей.
  
  И было это именно так, поскольку у Германии к началу Первой мировой войны попросту совсем не осталось никаких африканских колоний, а из попытки создания колонии на Дальнем Востоке ничего путного вовсе-то и близко нисколько не вышло.
  Буквально все и везде было тогда весьма 'на совесть' надежно прихвачено до чего не на шутку расторопными французами и англичанами.
  А тут еще русский царь, в который раз безо всякого спроса полез в абсолютно для него от века чужую югославскую вотчину, то есть именно туда, где немецкое влияние пока еще было довольно во всем неизменно сильно.
  
  149
  Спасибо за то немощному старцу Горчакову, а в особенности тем, кто выдвинул его на этот крайне важный (в историческом смысле) пост.
  Недальновидный дипломатический корпус буквально всегда до одури бессердечно, безо всякого труда разбазаривал все те великою кровью обмытые победы русского оружия, чем с большою любовью неизменно пользовались все заклятые враги российского государства, а также еще и те до чего отвратительно лживые и подчас исключительно мнимые его европейские 'друзья-союзники'.
  Они-то и вправду неизменно боялись его растущей силы.
  Ну, а тем более все эти страхи разве что значительно резче со временем усилились именно после того, как им вполне окончательно стало понятно, что чего-чего, а выхода к южным морям Россию никак далее нисколько-то вовсе не лишить.
  
  150
  Крымская война 19-го века поставила в этом вопросе совершенно неизгладимую в их памяти жирную точку.
  Однако еще уж оставалась никем не разыгранная карта политического расчленения России на великое множество мелких сатрапий.
  Чему неизменно во всем могли еще поспособствовать те самые беспрестанные, как и безнадежно утопические распри и прочие прения промеж чрезмерно благодушных и мягкотелых представителей российской интеллигенции.
  Причем никто тут, собственно, не возводит напраслину на кристально чистых от всякой их настоящей вины поистине во всем искрящихся светом и добротой, духовно богатых, всесторонне развитых людей.
  Путаница во взглядах на всю окружающую действительность, ее омерзительное охаивание или, наоборот, безудержное восхваление, перемешивание что одного, что другого в некое единое целое - все это, в конечном итоге, и становилось предметом обсуждения для серой толпы, до которой, в конце концов, все же лениво докатывались мелкие ошметки безудержно пламенных интеллигентских дискуссий.
  
  151
  И кстати, сколь существенному разложению духовности до чего и впрямь еще во всем поспособствовали и все те непременно томные взгляды, обращенные куда-либо довольно-таки вдаль в невообразимо светлое будущее.
  Оное вполне уж естественно виделось светлым, однако безо всяческих атрибутов старого крепостничества, как и всего того, что было хоть как-либо вообще, собственно, связано с сильным российским государством, а не только во всем неизменно ассоциировалось с самим государем императором.
  Его безвременная кончина в результате акта террора представлялась дореволюционным либералам кончиной страшной несвободы и деспотизма, хотя между тем, более чем, безусловно, подобный шаг явно так всецело ознаменовывал разве что лишь некогда еще грядущее окончание эпохи разума и законности.
  А между тем подобный путь вперед вполне мог еще стать разве что одним лишь сколь явным отступлением назад в эпоху Смутного времени, во всем ведь более чем наглядно предшествовавшего восхождению на трон дома Романовых.
  Причем это именно необъятная огромность всех тех светлых ожиданий и породила столь непроглядную тьму осатанелого большевизма.
  Если бы ее тогда оказалось несколько поменьше, то и судьба Российской империи в 20-м столетии была бы, куда ведь значительно менее горше.
  Конечно, возникшая после свержения законного монарха анархия вовсе-то не смогла бы скончаться своей собственной, естественной смертью, уж в чем-чем, а в этом бы ей кое-кто явно так еще столь непременно помог.
  Однако отнюдь не всякий новый правитель разом бы ввел великую державу в ранг сырьевой базы для всего Западного мира...
  А как иначе можно охарактеризовать этот наш, слава тебе Господи Иисусе, бывший ныне СССР?
  
  152
  Он вполне наглядно имел с Западом самые во всем этак нисколько непримиримо суровые разногласия?
  Да что правда, то правда, идеологические помочи всегда сколь недвусмысленно тянули клячу мировой революции к совершенно бесстыдному для всего ее народа самому что ни на есть безрадостно 'голозадому' противостоянию...
  Да только разутым и в идеологические лапти обутым было одно лишь то весьма обездоленное население, а вовсе не государство - его предводители жили, словно боги, ну а мелкий мусор эпохи ютился тогда по мелким клетушкам коммунальных квартир.
  И это между тем были разве что те, кто не сидели по бездушно надуманным и самым ведь безутешным (для родственников) вымышленным обвинениям.
  Ах да, после на редкость радостного окончания бесчеловечной сталинской эпохи людей всех разом из тюрем повыпустили, из коммуналок порасселили, и началась та самая райская благодать, о которой сегодня можно лишь разве что горестно ностальгировать, да и втайне мечтать об ее самом своевременном грядущем возвращении...
  Но дело тут было именно в том, что добыча нефти попросту никак не нуждается в этаком количестве работяг, как это было с лесозаготовками.
  И это как раз уж, поэтому и имело место весьма еще значительное государственное (для всего же народа) послабление.
  
  153
  Ну, а если более-менее критично взглянуть на уровень жизни в нормальных и нисколько никак вот вовсе не обрадованных приходом развитого социализма странах, то ведь и окажется налицо вся та вопиющая советская нищета и сущая безалаберность в решении самых что ни на есть элементарных, бытовых проблем.
  Уж и впрямь получается оно именно так, что все те блаженные мечтатели конца 19-го - начала 20-го веков одно лишь горе своими мечтами всем нам сколь компетентно и благодушно накликали...
  
  Нет, конечно, в те прежние времена никто и близко возможности подобных 'перемен к лучшему' никак и нисколько вовсе-то совсем не предвидел.
  Однако же тот столь неизменно имевшийся ореол неземного величия вокруг всем ликом своим благосердечно упитанной Западной Европы, именно этот сценарий весьма так потихонечку явно протискивал на мизансцену реальной жизни.
  Поскольку оная, будучи сколь радостно преподнесена в качестве светлого ангела, повела себя в точности словно вурдалак, высасывающий всю кровь из заранее им намеченной жертвы.
  Правда, все это исключительно же касаемо одного лишь крайне зловредного политического руководства западных стран, ну а все его простые граждане тут были абсолютно никак, собственно, и ни при чем!
  
  154
  И главное, о чем тут вообще же ведется речь, западным политикам во имя самого последовательного ослабления позиций российской державы вовсе никак не были нужны до чего и впрямь многочисленные агенты влияния.
  Поскольку всякий, кто прославлял просвещенную Европу, неизменно вовсе никак не забывал в голос еще нещадно при этом поругать все свое давно ему опостылевшее и отнюдь не родное...
  А, впрочем, дело тут было не только ведь в этом...
  Но и в полнейшем истощении веры народа в то, что он действительно живет в сильном, всегдашне истово блюдущем свои кровные интересы, доподлинно хозяйственно мыслящем государстве.
  В этом и так у народа долгое время были довольно-то большие и вполне справедливые сомнения...
  Ну, а во время томительных и тяжких лет Первой мировой войны эта самая вера окончательно полностью вот развеялась в прах.
  Если бы самодержавие было бы тогда в самом настоящем почете, браво понукаемый кем-то народ непременно бы выбрал себе крайне во всем правый и исключительно националистический путь всяческого своего дальнейшего существования.
  Однако корыстолюбие, самодурство и своеволие крепостников более чем напрасно ждало своего коронного часа, дабы создать все предпосылки для весьма благополучного осуществления всех своих приторно сладких надежд.
  Однако и их 'песнопения' были народом всецело услышаны, да и взяты им на вооружение...
  У правых сил в российском обществе были тогда свои ясные цели, они попросту ведь захотели возродить славное допетровское прошлое, а потому и произошло в конечном итоге и впрямь-таки бездонное крушение державы в сущую бездну самой безудержной кровавой вакханалии.
  
  155
  Оно уж тогда было заранее предначертано свыше за тяжкие грехи всего человечества?
  Ну, а самый тяжкий его грех это то самое весьма скверное празднословие, берущее свое начало от всеобщей сытости и сладко же урчащей в животе благодушной умиротворенности.
  А вторым, пожалуй, вовсе нисколько не меньшим, а скорее исключительно большим его грехом неизменно является всепоглощающее желание деспотически властвовать над умами или территориями, а еще гораздо вернее, что тем, что другим этак-то всецело значит едино.
  Будто бы и впрямь неся свет всей западной культуры или уж в нем сколь безнравственно зародившегося веромучения достопочтенного Карла Маркса. Причем как раз в том и есть, без тени сомнения, во всем уж самая что ни на есть безупречно доподлинная житейская правда, что всем тем наиболее простым и незатейливым устремлением к установлению деспотии над другими народами неизменно всегда обладали все те же германцы, англичане - те были пытливее, изворотливее да и хитрей.
  Австро-Венгрия тоже, несомненно, являла собою часть великих германских сил, кои, совсем не стремясь за далекие моря, имели силу и серьезный военный потенциал править другими, куда менее воинственными народами.
  А тут сколь для них прискорбно и началась же политика их повсеместного безоговорочного вытеснения, и вполне естественно, что это было ими встречено крайне негодующе, буквально в штыки.
  
  156
  Хотя, как оно и понятно, первоначальный план по захвату Европы не был ни в чем основан на каких-либо человеконенавистнических теориях.
  Для того уж еще вполне надо было очень даже постараться, взвинтить и замучить немецкий народ совершенно невероятными, ни в какие ворота не лезущими репарациями, а также до самых ранних седых волос перепугать ее буржуазию всеми ужасами российской революции...
  
  И ведь понятно, что сама по себе необходимость в подобного рода ярких, словно же вспышка магния (при фотографировании), аргументах для поднятия боевого духа немецкого народа возникла лишь после того, как Германия попросту осталась с разбитым носом и около вполне ему во всем соответствующего корыта.
  По окончанию Первой мировой войны то и было ей со сколь неброским шиком всецело навязано, причем исключительно в связи с той самой безмерно прожорливой алчностью мнимых, одно лишь горе с собою несущих российских союзников по Антанте.
  И это именно тогда вполне и полностью всерьез и понадобились все эти хлесткие националистические бредни о наивысшей германской расе.
  Но это вовсе не было заранее так до конца продуманным планом, весьма яростно нацеленным разве что на то, чтобы раззадорить и разозлить германский народ, дабы затем злонамеренно натравить его на ту будто бы и впрямь принципиально новую большевицкую Россию...
  Надо ведь хоть чего-нибудь вполне достоверно оставить и всем тем более чем естественным хищническим инстинктам... до чего культурных за их повседневной трапезой западных европейцев.
  
  157
  И кстати, одной из наиболее явных основ для нацистских бредовых теорий послужило отнюдь не звериное себялюбие, нашедшее себе приют в сердцах простого немецкого народа, а все же куда скорее именно то сколь явное воспевание всех его героико-патетических качеств в романтической литературе 19-го столетия.
  Бесславный конец Первой мировой войны, безусловно, ознаменовал для Германии не один лишь физический голод, но также и глубочайшее унижение немцев как культурной и просвещенной нации.
  А между тем никак уж нельзя было посадить людей, привычных ко вполне определенному, степенному образу жизни, на те самые совсем сырые, неочищенные бобы, они ведь затем на любого, на кого им, пальцем ткнув, укажут, непременно накинутся, буквально аки пес рыкающий.
  
  Тем более, что навязанная извне демократия сразу так вовсе никаких ощутимых плодов вовсе-то никак не приносит, а тут еще и истинное ограбление (в начале 20-х) и без того на добрую половину вконец разоренной войной страны.
  Как тут новому тоталитаризму было бы враз не объявиться, словно тому еще чертику из табакерки?
  
  158
  К тому же еще и жизнь во тьме после всех тех совершенно напрасно предпринятых героических усилий всецело травмирует и развращает не одни лишь массы простого народа, но и возвышенных интеллектуалов, что сколь во многом способны мощно сформировать широкое общественное сознание.
  Что уж касаемо простых обывателей, то они в своем абсолютном большинстве вообще вот никак нисколько не призадумываются над всеми теми общественными установками, которые они тем или иным образом без году неделя приобретают в виде новых жизненных приоритетов ото всех тех сегодняшних своих вождей.
  Человек, он довольно-то частенько весьма легко внушаем, и все его моральные принципы вовсе не составит никакого труда фактически вывернуть полностью наизнанку при одной только помощи самой наглядной всяческому пристальному взору агитации, а также еще книг и газет.
  
  159
  А между тем сущее преклонение пред всяческим успешно растиражированным словом не более чем идолопоклонство в его-то наиболее новом сегодняшнем и современном виде.
  Люди сколь поспешно заменили идолов деревянных на идолов политических или еще на тех, кто сколь и впрямь усердно пишут общепризнанные гениальными литературные труды.
  Причем последние значительно хуже потому, как вдумчиво с ними знакомятся отнюдь не невежественные люди...
  Вот как отзывается о всякого так подобного рода великих деятелях искусства Иван Ефремов в своей книге 'Лезвие Бритвы':
  'Но есть и другой тип гениев, у которых односторонне развита какая-либо одна способность в ущерб другим. Вследствие особой концентрации усилий, фанатической одержимости эти люди в чем-то одном намного опережают среднего человека, но психика их неуравновешенна, очень часто параноидальна. Такие гении, с одной стороны, полезные члены общества, с другой - трудные в общежитии и нередко опасные'.
  
  И ведь, действительно, буквально всякое влияние, доступное книге на почти уж каждое соприкоснувшееся с ним человеческое сознание, значительно шире, глубже и необъятнее всех тех сладкоречивых устных проповедей далекого прошлого.
  Однако самым наиглавнейшим вопросом, безусловно, является именно то, а в каком это именно направлении, собственно, вообще ведется до чего мощная обработка всей человеческой психики?
  Реальный опыт доказывает, что всякий доподлинный духовный рост, достигнутый исключительно за счет чтения книг, потребует от их сколь внимательного читателя огромнейшего интеллектуального напряжения, а также и 'кровавого пота' всей его души, что в корне отличается от пустого разглядывания красивых картинок мнимого бытия, пусть даже и гениально нарисованных каким-либо великим мастером.
  
  160
  Конечно же, человеку, глубоко нравственно сжившемуся с великим миром литературы, и впрямь-то еще станет исключительно так во многом значительно легче в том самом явном ведь смысле его более чем непосредственного умения вникать во все суровые тяготы всего того ежечасно окружающего его мира.
  Однако это уж явно случится, только лишь разве что если никто и никак не будет ему мешать весьма так задушевно разглядывать созданное чьим-либо чужим воображением безо всяческих треугольных и квадратных рамок заранее весьма веско сформированных взглядов на всю эту нашу ультрасовременную жизнь.
  А в ней, между тем, слишком много пока подозрительно старого и всеобъемлюще простоватого.
  А потому и вовсе не стоит бессмысленно благоволить открытию новых, исключительно чистых горизонтов всеобщего бытия...
  И это притом, что при помощи сладкоречивых речей о светлом грядущем дочиста вычистить из людей всяческую мораль, куда только явно существенно легче, а к тому же еще и весьма принципиально, собственно, проще. Надо только лишь дать им (и вовсе не безвозмездно) взамен той одной общепринятой на данный момент времени, совсем другую, подкрепив все это самой вот общей тенденцией во всем том единовременно с ними существующем обществе.
  
  161
  Хотя, по правде говоря, воззвания подняться на борьбу с неким демоническим злом, при этом более чем наглядно и неприглядно приобретающим вполне конкретный, ужасающий облик, легче, чем где бы то ни было,
  приживаются именно в государстве, страдающем лишаями вековой, леденящей и обескровливающей души разобщенности.
  Германия, уж точно была именно таковой вовсе ведь никак неготовой к демократии, расщепленной и раздробленной веками державой. Католический юго-запад и лютеранский северо-восток плюс к тому огромное количество мелких княжеств, долгое время враждовавших промеж собой из-за беспрестанного передела земельных территорий.
  
  162
  И все-таки нацистский режим вовсе не был самой жестокой и бесчеловечной диктатурой в истории 20-го века.
  Советская власть была намного беспардоннее и беспрецедентнее в ее самой уж заклятой лютости, как и весьма во всем продуктивнее в столь хорошо ею отлаженной системе массового уничтожения своих собственных граждан, не принадлежавших при этом ни к какому национальному меньшинству.
  У коммунистов был принципиально иной подход к самому главному в их глазах 'созидательному и позитивному' процессу истребления живых людей - классовый, а затем и внутриклассовый (в смысле отсеивания чуждого элемента), и охватывал он гораздо больший контингент, чем у тех же прагматичных и бессердечных палачей нацистов.
  Они их, кстати, всему и научили!
  Без большевиков нацисты никогда бы не устроили этакого рода еврейский геноцид или, по меньшей мере, он явно бы не носил тогда столь чудовищных вселенских масштабов.
  
  163
  Большевизм был во многом хитроумнее нацизма как в вопросе сокрытия совершенно не подлежащих разглашению фактов всех своих самых немыслимых злодеяний, да собственно и в том, а под каким именно соусом они затем еще подавались всему тому свободному от всего его владычества миру.
  А к тому же и творил он все свои черные дела на своей собственной территории, где он сам себе был и богом, да и вполне беспристрастным, третейским судьей.
  И это было именно так, поскольку сталинизм не только ведь создал систему взглядов на своих сограждан, попавших под столь гадкое и липкое определение нелюди ('враги народа').
  Нет, он еще и превратил бессменного вождя если и не в Господа Бога, то уж совсем не иначе, а именно в того, вокруг кого от века совершенно-то бессменно было положено вертеться всему тому остальному миру живых существ, да и бесконечно урча при этом от удовольствия всячески ему во всем услужить.
  И это не просто слова, вот оно им более чем наглядное подтверждение со стороны великого сына минувшего века Чингиза Айтматова. 'И дольше века длиться день':
  'Я твердый большевик. Понимаете? И очень горжусь этим. Бог для меня пустое место. То, что Бога нет, всем известно, каждому советскому школьнику. Но я хочу сказать совсем о другом, понимаете, о том, что есть на свете Бог! Минуточку, постойте, не улыбайтесь, дорогие мои. Ишь вы! Думаете, поймали меня на слове. Нет, нисколько! Понимаете. Я не имею в виду Бога, выдуманного угнетателями трудовых масс до революции. Наш Бог - это держатель власти, волей которого, как пишут в газетах, вершится эпоха на планете и мы идем от победы к победе, к мировому торжеству коммунизма; это наш гениальный вождь, держащий повод эпохи в руке, как, понимаете, держит вожак каравана повод головного верблюда, это наш Иосиф Виссарионович! И мы следуем за ним, он ведет караван, и мы за ним - одной тропой. И никто, думающий иначе, чем мы, или имеющий в мыслях не наши идеи, не уйдет от карающего чекистского меча, завещанного нам железным Дзержинским'.
  
  Ну, а гестапо, при всей своей неуемной и пылко фанатичной жестокости, никогда не вызывало у простых граждан этакого суеверного ужаса, который вызывала у всякого и каждого сама мысль попасть на заметку к отважным и рачительным деятелям НКВД.
  Да и Гитлер, несомненно, представлял собой самый наглядный и более чем ненаглядный всяким немецким очам образ пророка высшей истины, и он же всегдашне бессменно являлся ее всемогущим апостолом, да только нисколько не был он при этом всемогущим Богом во плоти.
  
  164
  Разница эта объяснялась еще и тем, что именно этак испокон века и повелось на Руси, что вовсе-то не было на ее земле Бога в социальной сфере жизни, кроме барина и буквально всех его обиходных и повседневных прихотей.
  И если барин властно повелел великий мор устраивать, то да будет так, а потому и будут стоять на путях хорошо охраняемые вагоны с зерном, весьма ведь благовидно во всеуслышание объявленные 'неприкосновенным стратегическим запасом'.
  Поскольку этак оно было, собственно, велено, а раз нам велели, стало быть, иначе ему и быть никак нисколько-то совсем и не положено.
  Барские всевластные указания в принципе являлись самой обыденной, до чего безупречно от сих до сих по-свойски отмеренной нормой всей этой нашей жизни.
  Сергей Снегов в своих 'Норильских Рассказах' вполне вот доходчиво повествует об этом общероссийском явлении:
  '"Ты срок тянешь, я - служу, - без злости разъяснил мне один вохровец. - Распорядятся тебя застрелить - застрелю. Без приказа не злобствую". Думаю, если бы ему перед утренним разводом вдруг приказали стать ангелом, он не удивился бы, но неторопливо, покончив с сапогами, принялся бы с кряхтением натягивать на спину крылышки'.
  
  165
  Добреть или звереть по приказу свойственно, в сущности, всем людям, попросту загодя извечно приученным именно к тому всегдашнему положению вещей, что они, словно пешки на шахматной доске, всего-то лишь, что резво, а главное весьма расторопно исполняют чьи-либо чужие, полновластно безапелляционные приказы.
  На Западе все это более чем естественно выглядит только же, как довольно значительное влияние на все те безликие массы простого народа.
  Однако при этом разве оно хоть сколько-то в сущности вообще разнится от того безмерно туповатого и пессимистического 'этак-то оно, значится, и надо бы, раз то было нам нашим барином до чего и впрямь строго велено'.
  
  Попросту в той обездоленной, а отчасти и покинутой ее исконным разумом России народ оказался явно чересчур одурманен напрасными надеждами, а потому и был он готов ради них убить кого угодно, пусть даже и самого близкого человека, а кого из чужих - так и подавно.
  И вовсе не надо бы все до кучи валить именно на каких-либо явно чужих иродов - все наихудшие злодеяния советского режима осуществлялись именно посредством самого русского народа!
  
  166
  Однако тот донельзя яростный и безлико суровый прагматизм большевиков это ведь самое еще весьма наглядное следствие европейского влияния в духе холодной целесообразности вместо обычной логики, включающей в себя хоть какие-либо человеческие чувства, пусть даже и самого легкого омерзения.
  Вот она, их душа, до чего четко и вполне наглядно же обрисованная в 'Бесах' Достоевского:
  'Исполнительная часть была потребностью этой мелкой, малорассудочной, вечно жаждущей подчинения чужой воле натуры, - о, конечно, не иначе как ради "общего" или "великого" дела. Но и это было все равно, ибо маленькие фанатики, подобные Эркелю, никак не могут понять служения идее, иначе как слив ее с самим лицом, по их понятию, выражающим эту идею. Чувствительный, ласковый и добрый Эркель, быть может, был самым бесчувственным из убийц, собравшихся на Шатова, и без всякой личной ненависти, не смигнув глазом, присутствовал бы при его убиении'.
  
  Убийство без мотива и ненависти есть самый явный признак безвременной кончины ближнего своего как вполне истинного человеческого существа, и уж превращение оного в насекомое, которое давят безо всякой злобы попросту потому, что оно у нас в доме совершенно так явно попросту лишнее.
  
  167
  Голодомор тоже ведь есть самое непосредственное следствие весьма последовательной и прагматичной политики советского государства, враз пожелавшего извести как можно поболее всех его сильных духом и телом граждан, дабы прижать всю страну к своему всецело инородному коммунистическому ногтю.
  Целые эшелоны с зерном были самым осознанным образом, преступно отгорожены от крестьян, у которых этот их урожай был отобран в качестве платы за их ратный труд во благо их 'доброго, да и до чего всегда неизменно во всем справедливого' государства.
  А это самое 'советское царство-государство' попросту явно посчитало, что буквально все его граждане по самый гроб жизни были ему во всем бесконечно обязаны, а именно этим-то 'нынешним своим счастливым существованием'.
  Ну, а оно само ничего и никому личного попросту и не было никогда уж должно.
  
  168
  Сатрап СССР попросту обобрал земледельцев до нитки, как и до самой последней кадки с гнилой тушеной капустой, и теперича они все за него были разом должны еще, как есть уж с голодухи опухнуть, дабы далее он смог более вовсе не проявлять о них ровным счетом никакой грядущей заботы...
  А все потому, что были они его весьма плохими и нерадивыми гражданами, всегда еще и вправду способными супротив него всей своей неукротимой силой разом восстать.
  
  Так что раз то донельзя дремучее в своих собственнических инстинктах крестьянство было извечным очагом контрреволюции, то его всенепременно и следовало еще физически извести под самый корень, и никаких гвоздей.
  И вот на путях все так и стояли вагоны с зерном, причем исключительно ведь потому, что было его слишком-то неимоверно много, а значит и вывезти его сразу, никак не имелось абсолютно никакой на то ни малейшей физической возможности.
  И именно поэтому его и погрузили на платформы в мешках, выставив охрану, дабы голодные крестьяне его по своим домам разом никак уж не растащили.
  А впрочем, то было лишь относительно временным явлением, в конце концов, все зерно все-таки вывезли и ничтоже сумняшеся продали тем самым проклятым капиталистам.
  
  169
  А в это самое время люди в селах, помирая без пищи, буквально ели друг друга - и это ли не заслуга тех, несомненно, прекрасных, а все же несколько явно опередивших свое до чего и впрямь нелегкое время враз вот так и налившихся кровью идей?
  Практическое воплощение бездумных благих чаяний и пожеланий всегда создает один лишь ад на всей этой всегдашне грешной стяжательством и властолюбием сырой земле.
  Вот только лучше ей быть сырой от благодатных дождей, а вовсе не от человеческой крови вовсе не на поле брани бессчетно и бесчестно истыми врагами своего народа долгими десятилетиями сколь обильно и напрасно беспрестанно же некогда проливаемой...
  А если массы народа были обречены их правителями на верную голодную смерть...
  
  Явно вот оно тогда получилось именно так, что свобода, равенство и братство, в конце концов, без тени сомнения оказались: свободой питания трупами и людоедством, единым тождеством пред гриппом, от которого с голодухи 1918 года померли целые миллионы.
  Ну, а также братством нищеты в результате всеобщей разрухи, как и вполне однозначного следствия кровопролитной гражданской войны.
  Причем эта саму душу народа измельчающая гражданская война* есть самая неотъемлемая часть буквально-то всякой революции, и разнится она только лишь в количестве человеческих жертв.
  В Англии их было десятки тысяч, во Франции многие сотни тысяч, ну а в России попросту же целые миллионы.
  * Временное измельчание души народа происходит, прежде всего, оттого, что лучшие люди начинают яростно истреблять друг друга во имя старорежимной веры или тех еще новоявленных атеистических идеалов.
  
  170
  Само собой, на лицо сколь явный прогресс, как и самая несомненная историческая последовательность, постепенно переходящая в ранг простого и вполне естественного факта: где бы в Европе ни произошла революция, а всенепременно следом за тем разом начинается кровопролитная гражданская война.
  И ведь выходит из нее совсем не то, чем в свое время окончилась гражданская война в США - Севера с Югом, а нечто совершенно невообразимо попросту так чрезвычайно катастрофическое.
  И тогда при всех тех беспутно удручающих реалиях обыденной нормой становится нисколько ни при каких других обстоятельствах вовсе и невозможная полнейшая раскованность душ невежественных пролетариев.
  А все потому что они разом в неистово лютой ярости слепо разорвали все до единой звенья хоть сколько-то сдерживающих их цепей всякой той ныне уж явно только бывшей и ненужное более - гуманной человечности.
  А как следствие всего этого наиболее близкие люди, зачастую прямые кровные родственники, упоенно и радостно подвергают друг друга самой между тем безнаказанной и мучительной смерти.
  И главное, совсем не из-за мелких и эгоистических, шкурных интересов отдельные лихие люди и взялись в ту удивительно, бравую пышными словесами эпоху впрямь-то уж как есть, значит, разом за оружие.
  Нет, целые миллионы лихо вздернув тогда подбородки, все как один гордо поднялись на войну из-за неких разве что лишь явно исключительно воображаемых грядущих благ.
  Ну, а противостояли им в кровавой междоусобной сваре люди, переполненные более чем справедливого полнейшего абсолютного неверия во все те пресловутые радости грядущего безмятежного бесклассового существования.
  
  171
  Да только безо всех тех внешних столь беспардонно и повседневно более чем многозначительно удручающих простой народ факторов и той слишком же чрезмерно мечтательно настроенной интеллигенции ни одна из революций, собственно, и не могла бы где-либо еще хоть как-либо вообще произойти.
  Так что Виктор Гюго совершенно не прав, утверждая в своем романе 'Отверженные' те нисколько не расхожие, а куда скорее - безапелляционно антиэволюционные истины:
  'Каждая революция, будучи естественным свершением, заключает в самой себе свою законность, которую иногда бесчестят мнимые революционеры; но даже запятнанная ими, она держится стойко, и даже обагренная кровью, она выживает. Революция - не случайность, а необходимость. Революция - это возвращение от искусственного к естественному. Она происходит потому, что должна произойти'.
  
  Чем уж на все это можно с тем исключительно беспрецедентно великим прискорбием разом ответить, кроме как весьма вот небольшим отрывком из романа братьев Стругацких 'Трудно быть богом':
  'Ты еще не знаешь, подумал Румата. Ты еще тешишь себя мыслью, что обречен на поражение только ты сам. Ты еще не знаешь, как безнадежно само твое дело. Ты еще не знаешь, что враг не столько вне твоих солдат, сколько внутри них. Ты еще, может быть, свалишь Орден, и волна крестьянского бунта забросит тебя на Арканарский трон, ты сравняешь с землей дворянские замки, утопишь баронов в проливе, и восставший народ воздаст тебе все почести, как великому освободителю, и ты будешь добр и мудр - единственный добрый и мудрый человек в твоем королевстве. И по доброте ты станешь раздавать земли своим сподвижникам, а на что сподвижникам земли без крепостных? И завертится колесо в обратную сторону. И хорошо еще будет, если ты успеешь умереть своей смертью и не увидишь появления новых графов и баронов из твоих вчерашних верных бойцов'.
  
  172
  Но ведь и этого мало - революция заодно еще и порождает идущего след в след за ней Наполеона, всенепременно жаждущего обхватить в своих жарких объятиях всю ту старушку Европу, а также по случаю еще и Азию в придачу...
  И для подобной всеблагой цели никаких человеческих жертв со стороны всего того нисколько явно вовсе и неродного ему народа сему доблестному полководцу будет именно что совсем уж, нисколько не жаль.
  
  Да и вообще, ЛЮБЫЕ НЕПОМЕРНЫЕ страдания народа этакому режиму попросту станут вполне официально более чем отныне исключительно же безразличны.
  То есть, конечно, все это явно еще станет происходить разве что лишь под знаменем ослепительно светлого добра, однако на деле это окажется самой что ни на есть осатанелой ложью.
  А, кроме того, и тот 'первичный партийный материал' будет уж вскоре полностью выведен как класс.
  И восторжествует тогда в том самом царстве-государстве, направо и налево торгующем светлыми мечтами, совершенно неуемный осатанелый вещевизм, на редкость и впрямь так на совесть еще прилагаемый буквально ко всему, а в том числе и к миру высокой духовности.
  
  173
  Ну, а как иначе?
  Ведь каждому давным-давно было, несомненно, ясно, что 'буржуазно гнилое', пасторальное существование нужно было столь неистово и целеустремленно заменить на что-либо явно иное - праведное и безо всякой меры незамысловато идейное...
  Ну, а для самого исключительно непоколебимо действенного осуществления великих принципов вселенского добра только-то и нужно было разом пережить любые безнадежно трудные времена, да и слепо переступить через самое смрадно отчаянное зло, лишь бы только те лучшие дни поскорей бы во всем своем блеске еще уж настали.
  
  Главное, тут было именно в том, чтобы все самые суровые нищенские условия социального быта не заслоняли бы далеких маяков светлых будней, грядущего всеобщего равенства, да и во всем явно этак нисколько нездешне иного, истинно ведь прославленного в грядущих веках рабоче-крестьянского миропорядка.
  Однако то еще от века существующее общество вовсе нисколько не было полностью заранее предрасположено именно к тому, чтобы мирно и безропотно тянуть лямку всех тех безмерно ужасающих всякую праведную душу лихих исключительно же и впрямь безмерных социалистических страданий...
  Причем они и вправду были еще вовсе ничто по сравнению со страданиями грядущими - коммунистическими.
  
  174
  Даже вот еще и не столь суровые лишения, которым явно не было конца ни края, всячески подрывали авторитет новой власти...
  Причем злые невзгоды и близко вот не были столь именно так безнадежным производным неистово трудных нынешних времен, а прежде вот всего довелось им быть самым прямым следствием явного неумения большевиков хоть чем-либо вообще, собственно, разумно управлять.
  Довольно-то многое медово-сладостно обещать они и вправду умели безумно красиво, но все, что хоть с какого-либо боку еще осмеливалось требовать знаний, а не веры, попросту неизменно было исключительно вне всяческой их крикливой и бравой компетенции.
  И простой народ довольно быстро более чем полноценно то действительно осознал, а потому и вконец он разуверился во всех тех словообильно даденных ему большевиками исключительно вот беспочвенных обещаниях.
  Он в них вполне наглядно вскоре распознал ту самую ушную лапшу, из которой, как известно, супа нисколько не сваришь.
  И то ведь все тогда существовало совершенно явно именно так помимо неустанного и беспрестанного насилия над душами и плотью всего того стародавнего дореволюционного общества.
  
  Народ, как и понятно, вскоре всею своей силою разом восстал супротив тех своих новоявленных до чего только сурово идейных, адски лютых поработителей...
  Причем все те зачастую жесточайше убитые при подавлении столь многочисленных крестьянских восстаний ни в какое сравнение никак не идут с темпами весьма уж до чего наглядного ускоренного перемалывания крестьянского люда жерновами чудовищной коллективизации села.
  Во имя светлых идеалов люди начали кушать друг друга, как в добрые старые времена каменного века.
  
  175
  А между тем 'калекотивизация села' вовсе уж еще не была тем самым единственным побудительным фактором для совершенно нескончаемого людоедства в Советской России.
  Во времена голодных военных лет или в тех самых разбросанных по всей стране лагерях ГУЛАГа каннибализм нисколько не был этаким, в сущности, экстраординарным явлением.
  По сколь многим селам в те дикие 20-30-е, ныне напрочь забытые года валялись обглоданные кости съеденных, причем иногда и впрямь разделываемых еще заживо людей.
  А те звери, что превратили своих сограждан в первобытных людоедов, над ними явно тогда столь осанисто садистки посмеивались, жуя при этом все свои истинно королевские яства.
  Ну, а зажиточные крестьяне поначалу до чего на редкость и впрямь безрадостно попытались съесть всю свою живую скотину, лишь бы только не отдавать ее за просто так в чужие руки.
  Автор считает, что большевики им в отместку голодомор и устроили, чтобы раз и навсегда в дальнейшем отвадить у них этакую безо всякого стыда и совести постыдную привычку социалистическую собственность совсем же почем зря безо всякой пользы переводить.
  
  176
  Причем существовало это тогда буквально повсеместно, а не только на Украине: тундрякам им ведь тоже в те ныне уж почти былинные времена за съеденного оленя десятилетний срок более чем полновесной сургучной печатью разом светил.
  Вот чего сколь донельзя прискорбно обо всем этом пишет Андрей Платонов в своей повести 'Котлован':
  'Остаточные, необобществленные лошади грустно спали в станках, привязанные к ним так надежно, чтобы они никогда не упали, потому что иные лошади уже стояли мертвыми; в ожидании колхоза безубыточные мужики содержали лошадей без пищи, чтоб обобществиться лишь одним своим телом, а животных не вести за собою в скорбь'.
  
  Все добро в тогдашнем СССР тогда стало исключительно большевистским, то есть ранее оно было чьим-либо еще, ну а теперь именем революции столь и впрямь безраздельно ему было должно принадлежать только-то самым активным ее деятелям, как, впрочем, и все остальное, включая и женскую честь.
  Вот он, сколь мелкий пример генеральной линии по-волчьи зубастой партии. Андрей Платонов в своей повести 'Котлован' пишет:
  '- Ты, как говорится, лучше молчи! - сказал Козлов. - А то живо на заметку попадешь!..
  Помнишь, как ты подговорил одного бедняка во время самого курса на коллективизацию петуха зарезать и съесть?
  Помнишь? Мы знаем, кто коллективизацию хотел ослабить! Мы знаем, какой ты четкий!'
  
  177
  Большевики являли собой весьма нахрапистую породу, как правило, городских и совершенно бессовестных и самозванных люмпенов.
  Да только при этом были они людьми вполне современными, а посему совсем так зазря Кир Булычев в своем нисколько небезызвестном романе 'Заповедник для Академиков' выставляет их в качестве сущих невежд и полностью ведь нелепо тупых болванов.
  Их мысли нисколько уж не всегда беспрестанно крутились разве что только на вокруг пламенных идей или самого донельзя мелкого их личного блага...
  Такового и быть никак не могло, учитывая сами-то сроки их безмерно длительного и извращенно кощунственного глумления над и без того еще от века многострадальной Россией.
  
  Ясное дело, что всю ту несусветную канитель об освобождении от пут проклятого прошлого они завели исключительно, затем... дабы впоследствии как-либо оправдать все свои личные притязания на всеобщее добро, а вовсе не для чего-либо большого и вполне однозначно более светлого...
  
  178
  Однако разве стоило кому-либо самонадеянно и амбициозно столь самоуверенно заявлять, что они лишь в этом, собственно, всегдашне, так как следует и разбирались.
  Ну, а во всем остальном были дурнями, лишь вчера с сельской печки до чего только неспешно слезшими.
  Поскольку, если таковыми подчас и вправду довольно нередко оказывались (при самом ближайшем своем рассмотрении) низовые структуры, то это еще нисколько не значит, что и заправилы всех дел в тогдашнем СССР имели именно тот принципиально и вправду вот относительно низкий интеллектуальный уровень.
  Правда, над всяким живым мышлением высших партийных бонз неизменно преобладали вездесущая серость и крайне догматический партийный консерватизм, но людьми при этом они были явно умными и разве что лишь подчас нисколько никак полноценно не развитыми...
  Однако именно те периферийные работники чаще всего на глаза интеллигенции и попадались, производя столь явно исключительно плачевное, да и весьма так невзрачное впечатление в смысле анализа всего своего довольно недалекого и слаборазвитого интеллекта.
  Ну, а высшие чины партии были людьми исключительно умными, однако развитыми разве что лишь весьма односторонне, а кроме того и были они весьма и весьма далеки от своего народа, которого со всех сторон беспардонно обкрадывали их куда более мелкие наместники на всех тех вдоволь тогда имевшихся постах всевластной коммунистической олигархии.
  
  179
  Ну, а главные мировых дел бравые заправители ворочали народными средствами в невероятно огромных общегосударственных масштабах.
  Уж столь нахраписто и нагло они более чем отчетливо отгребали лично под себя и все свои узкие идеологические нужды и интересы, экономические ресурсы всей той необъятно великой державы.
  При этом они не только совсем ничего не видели далее своего носа, но и то, что было непосредственно под ним, им было разглядеть нисколько явно так вовсе не просто.
  И в том, кстати, совершенно нет ничего удивительного.
  Попросту вся суть властвования над судьбами народов буквально сразу становится пустым гулким звуком в тот самый момент, когда старая идея правления попросту напрочь безвременно отбрасывается в связи с ее абсолютной дальнейшей ненадобностью.
  Ну, а вслед за относительно недолгим временем безвластия и слепой на оба глаза анархии приходит время сковывания масс внешним железным каркасом абсолютно и бесчестной и бесчеловечной идеологии.
  Причем ее наиболее суеверные адепты как есть этак явно вышли из пламени борьбы всецело являвшейся самою сутью неистовующе всепожирающей страсти к уничтожению всякой той даже где-то и совсем уж неприметно затаившейся контрреволюции.
  
  И в прямой связи со всеми реалиями нового времени, сам здравый смысл и личная инициатива довольно-то быстро затем становятся строго наказуемыми тяжкими уголовными преступлениями.
  
  Можно, конечно, сказать, что само по себе наличие светлой идеи, всенепременно, есть великое благо, ну а все ее весьма неумелое применение - это всего-то лишь случайная неловкость всех тех, кто, слишком поспешно вооружась всем тем своим чрезвычайно безудержным оптимизмом, явно уж перестарался, излишне деятельно ее растолковывая всему своему от века еще разнесчастному народу.
  И все-таки сколь старательно при этом выводили партийные вожди весь свой народ из сущего беспамятства и всей-то прежней его темноты.
  
  180
  Да вот ведь, однако, все это не более чем беспардонная чушь!
  Человечность и цивилизация - вещи, нисколько никак не привязанные друг к другу некой сверхпрочной и неразрывной нитью.
  Человечность вполне могла более чем беспрепятственно существовать и безо всякой цивилизованности с самых незапамятных времен, и вовсе-то нет никакой существенной причины, почему бы это нынешняя цивилизация никак ни сумела преспокойно уж обойтись безо всякого в принципе нисколько ненужного ей сострадания к ближнему.
  
  Поскольку абсолютно всякое развитие культуры явно идет вне всяких смелых и совершенно безотрадно жестоких попыток по ее и впрямь-то беспроглядно идеалистически насильственному прививанию.
  На Соломоновых островах более никто не ест людей, однако весьма изысканные и культурные европейцы, действительно добившиеся столь благих перемен к лучшему, жесточайшим образом истребили канаков, и ведь ими было убито, куда их поболее, нежели чем те убили и съели своих врагов вполне вероятно, что и не за одну тысячу лет.
  Вот точно так же это было и с духовными ценностями индейской и индийской культур.
  Конкистадоры, ну а затем англичане вполне наглядно предстали в виде самых наихудших варваров, попросту начисто лишенных всяческих сомнений и совести фанатиков святой веры, призванной огнем и мечом всесильно очистить весь этот мир от всякого присутствия в нем дьявольской скверны.
  
  181
  Слишком многое в этой жизни будет зависеть именно от действительно правильного истолкования обществом всех тех благих идей, коими всегда был переполнен мир добрых книг, в которых, надо бы прямо сказать, авторы не столь редко безо всякого стеснения лгут во имя одной лишь вящей радости читателя.
  
  Ну, а истинно большой почитатель художественной литературы вполне окажется способен, не находя во всей окружающей его жизни ни малейшего сходства с книжным экстрактом, еще лишь поболее с ним всецело сродниться, дабы попросту раз и навсегда отстраниться от всех неистово ужасающих его душу некнижных реалий всего этого вполне современного ему века.
  Только-то и всего, что столь еще, нежели чем некогда изощреннее, изыскивая себе наиболее верные ответы на все те давно наболевшие у него внутри вопросы о самом явном прозаическом несоответствии нынешней повседневности всему тому уведенному им в прекрасных литературных грезах лучшему быту светлых и добрых идей и поступков...
  Нет, если и искали они ответы, то только опять-таки посреди все тех же мертвых листов, фабрично выделанных из некогда столь безжалостно поваленных бензопилами деревьев.
  А ведь любое дерево это целая экосистема, где существует во вполне естественном симбиозе огромное количество живых существ.
  
  182
  И надо бы столь безнадежно упрямо заметить, что без того изумительно восторженного умиления пред всяческим изящно написанным словом красивых цветов на лесных полянах явно бы оказалось значительно более, а именно встречалось бы их бескрайне и поныне действительно везде еще много.
  И даже могло бы их быть почти ровно столько, сколько их было некогда ранее до всякого вот существования рода людского.
  Да и всяческих замечательных видов природы, сколь многозначительно вытесненных урбанистическим веком, вполне могло быть весьма значительно уж немыслимо больше.
  Поскольку многие леса и поля вовсе никак не могли бы ныне оказаться загажены и отравлены всеми теми бесконечно, плодотворно и деятельно создаваемыми ядовитыми отходами всей той промышленной человеческой жизнедеятельности.
  Очень так многое было нынче принесено в более чем сознательную жертву 'всепоглощающе засасывают Егор, словно гигантский пылесос искусству' массового потребления.
  Причем все тут дело не только в тех большою властью подчас вот наследственно обладающих людях, но и во всей массе отнюдь уж не серых умом интеллектуалов, что беспрестанно двигают колеса большого общественного механизма.
  Ну, а потому и вполне сколь полноправно могут они вставить свое яркое слово, которое, между прочим, еще, несомненно, будет затем буквально всеми и впрямь-то повсеместно, громогласно услышано.
  А то кто-то без тени сомнения может в строки об озерках да ручейках в книге большого писателя то и дело умиленно вчитываться.
  И при этом вовсе-то совсем уж нисколько не замечать, что природу безмятежно ласково оккупируют всяческие людишки, деньги задарма загребущие, и уж никого они к ней отныне и на пушечный выстрел далее своего забора никогда не подпустят.
  
  183
  Причем все эти крайне нелепые и благодушно воинственные оптимистичные настроения возобладали еще в том самом незапамятном 19-м столетии...
  И уж проистекали они именно оттого исключительно ведь полнейшего неприятия российской интеллигенцией всех тех до чего крайне нелицеприятных сторон всей той необъятно широкой общественной жизни.
  А именно поэтому люди, и без того плохо понимающие всю ту донельзя бескрыло их окружающую действительность, совсем так умом тогда вконец окривели.
  Может, все это разве что лишь злое и зловещее карканье, а буквально во всем сколь незамысловато виноваты именно те самые злодейски злосчастные Шариковы!?
  Да нет, давайте-ка не будем забывать про то, что Булгаков нисколько не подселял начальника очистки города от вредных животных в квартиру известнейшего профессора Преображенского, хотя вполне мог это сделать, ничуть при этом, нисколько не погрешив супротив тогдашних самых обыденных житейских реалий.
  
  И вообще главное это всегда первопричина, а вовсе не следствие, например, ограбление доктора наук Иванова на темной улице может быть следствием попустительства того самого нерадивого городского управления, которое попросту нисколько не чинит поломанные, а вовсе не обязательно, что кем-либо злонамеренно разбитые фонари на улице, на которой живет доктор наук Иванов.
  
  184
  Ему бы выступить супротив засилья тупых бюрократов, ничего не желающих делать во имя вполне ведь общего же благосостояния...
  Да только был он всегда всею душой и телом именно за то самое... большое светлое и лучистое добро, а также еще и за самое неизменное поругание чести и достоинства всякого большого общественного зла, но все это так - в виде исключительно донельзя абстрактном.
  И всегда зло у него только лишь новое и сегодняшнее, причем неизменно оно разительно и эпохально значительно хуже того самого безвозвратно уже ныне ушедшего в могилу позавчерашнего...
  А между тем всякое стародавнее эпохальное зло вместе со сменой знамен, имен и эполет меняет только свое название, но никак не свою внутреннюю суть.
  И главное, вся суть осатанело воинственного общественного недобра попросту вечна и нисколько непоколебима.
  Его может быть разве что только больше или меньше, но действительно меньше его может стать только лишь в связи с созидательными процессами, ну а всеобщее разрушение создает один лишь вселенский невероятный хаос.
  Причем сам процесс разрушения, кем-то начатый еще в 1917-м, плавно продолжается и по сию самую пору, в этом-то вся и беда.
  Но гораздо лучше думать вовсе-то абсолютно иначе, и на сердце от многоголосного охаивания всего того, что произошло, лишь совсем вот недавно явно становится только теплей.
  И до чего и впрямь старая это традиция - ей уже сто лет в обед.
  
  185
  То есть во всем, как всегда, окажутся виноваты одни лишь те до чего недобрые относительно явно так свежие веяния...
  Ну, а хоть чего-либо еще попытаться изменить, беспрестанно устраивая те самые, нисколько не санкционируемые властью демонстрации протеста, как-то никому и в голову вовсе ведь и поныне никак не приходит.
  Раз уж все явно еще издавна предполагалось делать именно руками народа, который между тем столь возмутительно пока, совершенно безмолвствует.
  Но которого обязательно надо бы пробудить к активной и, безусловно, весьма продуктивной интеллектуальной деятельности.
  Именно в чем-либо подобном российская интеллигенция всегда и видела свой совершенно абстрактный долг пред всем Его Величеством Н-А-Р-О-Д-О-М.
  
  Массам, однако, ничего, кроме хлеба и зрелищ, попросту вовсе никак нисколько не нужно, от всего остального у них одна лишь явная сплошная зевота.
  Да и вообще их и впрямь-таки можно ввести всяческими мудреными речами в одну лишь ту еще истую дрему...
  А между тем их надо бы всецело до поры до времени сколь тщательно оберегать ото всех тех идей, которые они явно окажутся, никак не способны разумно и качественно вообще воспринять.
  И вот еще что: их мозг надо бы никак нисколько не засорять всяческими исключительно отстраненными от всякой действительности абстрактами идеологии, а по мере возможности посильно развивать общими знаниями, уничтожая при этом слепое невежество, а вовсе не те пресловутые господствующие классы.
  Однако для сколь многих интеллектуально развитых людей яркие истины невообразимо напыщенных догм куда поважнее всяческих доводов практически мыслящего здравого рассудка.
  
  186
  Кое-кто неистово жаждет тех еще более чем незамедлительных преобразований и попросту совсем не приемлет всякой степенной постепенности и сущей взвешенности любых действий, уж явно способных, как улучшить, да так и ухудшить всю ту ведь его повседневно окружающую жизнь.
  А между тем неумеренно суровая жажда общественной обличительной деятельности вполне может обрушить крепостную стену, за которой сидит себе, да и не дремлет, будучи на страже с топором, то самое древнейшее зло, которое всегдашне всесильно душат и стесняют культурные и цивилизованные рамки всего того незыблемо вязкого от века еще самодержавного бытия.
  Причем все сколь явно могло пойти и неким совершенно иным путем, никак не отравляя сознание народа, вящим осознанием всего его извечного бесправия.
  Поскольку сколь уж и вправду значительно лучше, оно бы еще прижилось, кабы интеллигенция, действовала до чего житейски толково, разъясняя народу все его самые исконные человеческие права.
  Для этого, правда надо было еще по-настоящему делово взять над ним шефство и с самого малолетства чему-либо его действительно учить и воспитывать.
  Ну а это совсем другое дело, нежели чем сколь исподволь его беспрестанно подначивать и подталкивать к совершенно во многом бессмысленному вооруженному восстанию.
  И в отличие от бравых и суровых лозунгов сие деяния подразумевали бы весьма грязный и тяжелый труд, а вовсе не умиление от всех и впрямь-то отсвечивающих на лицах простых людей явных отблесков до чего самодовольного ими бравого понимания всего того, что нынче, именно ради них сколь милостиво значит и делается.
  А все это и впрямь было подчас сколь наглядно так приходяще уж вслед за всеми теми чьи-либо до чего не в меру ершистыми эпитетами.
  
  187
  Дореволюционной левой интеллигенции был явно ослепительно ярко нужен всеочищающий пожар, а не вполне благоразумное и постепенное обновление всего того, что затхло и покрылось плесенью всех тех навсегда ушедших в прошлое веков косности и замшелого мракобесья.
  И это притом, что народу нужна была вовсе не некая сугубо абстрактная справедливость, а поистине нормальная еда и вполне уютный кров.
  Однако все это были для кое-кого совершенно неважные и исключительно меркантильные вещи, более чем принципиально далекие от сознания всех тех в ком безудержно кипела пена бравого энтузиазма, разрушения всего того донельзя всем вконец обрыдшего, былого угнетения масс.
  А между тем самая повседневная о них забота (совсем не в личностном, а как раз-таки в широком общественном плане), была всеми своими думами неизменно чужда всем тем, кто явно и безнадежно, возвышенно витал в облаках, безмерно же пресыщенного благами светлой духовности до чего и впрямь исключительно ведь утонченного абстрактного бытия.
  
  И именно поэтому люди интеллектуально развитые, да только уж слишком не в меру восторженные и простосердечно праздные столь зачастую ратуют за верную смерть какого-нибудь ядовитого монстра нисколько, скорее всего, что и вовсе совершенно так несуществующего, отвратительного общественного зла.
  
  188
  И надо бы довольно-таки прямо сходу заметить, что всем светлым ликом своим сияющее благо, общественного грядущего переустройства, всегда между тем имеет некую к чему-либо самую несомненную довольно многозначительную привязку...
  Это яростно низвергающее извечную вековую нечисть Добро может быть, к примеру, большевистским или арийским, ну а подлинная человеческая доброта она, несомненно, всеобща, а потому и нетленна, как впрочем, и всякая сама по себе существующая в этом мире здравая истина.
  Да только вот уж в чем она явная беда, никак нельзя ее лютому злу всецело разом бескомпромиссно и весьма ведь довольно-то существенно противопоставить!
  Зато ему действительно можно и нужно более чем наглядно противопоставить низвергающее в ад все истое невежество - настоящее, а вовсе не половинчатое просвещение...
  Именно оно и рассеет мрак в душах людских, а чего-либо иное его разве что значительнее усугубит и только лишь существеннее, затем еще усилит.
  Однако должно оно быть нисколько не праздным и не прянично восторженным, а в особенности вовсе не тем, что попросту давит и давит на психику какой-либо весьма воинственной идеологией.
  
  189
  Всякое настоящее, доподлинно взвешенное и разумное просвещение, прежде всего, учит именно думать, да и житейски довольно-таки строго логично соображать.
  И никогда уж никого оно никак не станет, подталкивать в бок, дабы люди с ним даже и ненароком соприкоснувшиеся сколь незамедлительно пришли бы к каким-либо весьма вот окончательным выводам.
  А в особенности по отношению к кому бы то ни было нисколько ведь незапятнанному ничьей вовсе-то и впрямь напрасно пролитой людской кровью.
  А, впрочем, и искусство, начисто лишенное всяческих прекраснодушно этических намерений, вовсе-то никак не станет предтечей суровых будней некогда разве что лишь еще только грядущего революционного кошмара.
  Те на редкость безрадостные времена были действительно светлыми одними огнями до чего безжалостно сжигаемого дотла проклятущего прошлого...
  Да что правда, то правда, мысль и чувства тяжким бременем выношенные внутри всякого авторского нутра, а затем неистовым искрящимся талантом рожденные - это, и есть именно то, что, сколь, несомненно, послужит явной предтечей к тем, куда более светлым дням, пока еще крайне далеких от нас благих времен истинно лучшего будущего.
  Однако действительно всецело их еще приблизить ко всем тем и поныне существующим реалиям жизни, смогут разве что одни только, те, кто вовсе уж не будет праздно вымысливать мир праведных и благих идей и всех тех весьма насущных и первостепенных вопросов...
  Есть вполне вот предостаточно авторов, вовсе-то не ставящих под острым углом знаков вопроса, что сами уж по себе всевластно требуют самых срочных мер по пресечению чьих-либо грязных происков и безапелляционно общепризнанных зловредными чудовищно стяжательских амбиций...
  В русской литературе раздуванием подобного рода очагов пожаров всепожирающей ненависти являлись Герцен 'Кто виноват?' и Чернышевский 'Что делать?'.
  Но до чего много было и тех авторов, что мирно сеяли именно ту всеобщую для всех нас - включая буквально-то каждого - сущую же доброту...
  
  Ну а всегда остро жаждущее светлых свершений и крови злодеев ДОБРО, почерпнутое из книг, в которых сколь неизменно острым пером прочерчивается самая суровая необходимость ярой борьбы с чисто абстрактной несправедливостью, обязательно еще затем поспособствует исключительно вот одноплановому созданию самых разнообразных жизненных приоритетов...
  ...которые между тем у всех нас должны быть нисколько так вовсе неодинаковыми и разве что лишь общее будущее, оно фактически всегда одно на всех.
  
  190
  Да сколь безгранично светлое (на одной лишь бумаге) грядущее воплощение красивых мечтаний, всенепременно подымет народные толпы на борьбу с нечестью, которую и впрямь столь немилосердно следует всю разом, затем целиком истребить, да еще и безо всякого на то ее собственно остатка...
  Вот-вот даже и у великого Виктора Гюго в его романе 'Отверженные' можно найти и подобного рода ужасные строчки.
  'Так вот, монархия - это и есть внешний враг; угнетение - внешний враг; 'священное право' - внешний враг. Деспотизм нарушает моральные границы, подобно тому, как вторжение врага нарушает границы географические. Изгнать тирана или изгнать (выставить) англичан в обоих случаях значит: освободить свою территорию. Наступает час, когда недостаточно возражать; за философией должно следовать действие; живая сила заканчивает то, что наметила идея. Скованный Прометей начинает, Аристогитон заканчивает. Энциклопедия просвещает души, 10 августа их воспламеняет. После Эсхила - Фразибул; после Дидро - Дантон. Народ стремится найти руководителя. В массе он сбрасывает с себя апатию. Толпу легко сплотить в повиновении. Людей нужно расшевеливать, расталкивать, не давать покоя ради самого блага их освобождения, нужно колоть им глаза правдой, бросать в них грозный свет полными пригоршнями. Нужно, чтобы они сами были ослеплены идеей собственного спасения; этот ослепительный свет пробуждает их. Отсюда необходимость набатов и битв. Нужно подняться великим воинам, озарить народы дерзновением и встряхнуть несчастное человечество, над которым нависает мрак священного права, цезаристской славы, грубой силы, фанатизма, безответственной власти и самодержавных величеств; встряхнуть это скопище, тупо созерцающее темное торжество ночи во всем его великолепии. Долой тирана'!
  191
  На это можно ответить разве что только словами самого же Гюго из его весьма так талантливого романа 'Девяносто третий год' там он фактически ведь дает совершенно исчерпывающее представление о том, чего - это именно представляют собой те две более чем неразрывные части всего общественного организма.
  'Признаемся, что эти два человека - маркиз и священник - были в каком-то отношении как бы одним существом. Бронзовая маска гражданской войны двулика - одной своей стороной она обращена к прошлому, другой - к
  будущему, но оба лика ее в равной степени трагичны. Лантенак был первым, а Симурдэн - вторым ликом; но горькая усмешка Лантенака была скрыта ночной мглой, а на роковом челе Симурдэна лежал отблеск встающей зари'.
  
  192
  Однако, заря эта с налитой кровью глазами столь многозначительно собою напоминает наиболее жесточайшего в мире рабовладельца, на этот раз не только заставляющего своего раба усердно и безропотно трудиться, но и из дум (дела до сих пор чисто внутреннего), он-то людям своим дозволит иметь разве что те, каковые ему окажутся явно по нраву.
  
  Причем наиглавнейшей побудительной причиной для самой уж как есть возможности, возникновения новоявленного идеологического деспотизма, является именно то, что слишком так много в каждом из нас исключительно слепых амбиций, непререкаемых постулатов, священных догм, внушенных в узком семейном кругу яростных предрассудков...
  Великий талант, он сколь смело дозволяет более чем весомо поделиться ими буквально со всеми, кого только коснется лучик яркого солнца, чьего-либо самого доподлинного духовного величия.
  
  193
  Автор всякого художественного произведения вовсе не мыслит одним ярчайшим праздничным светом и добром, нет, он пропускает сквозь себя весь окружающий мир, вполне доступный его духовному зрению и мировоззрению, ну а затем широким потоком, выносит его куда-либо далеко наружу.
  Его образы вовсе не всегда могут быть столь исключительно чистыми и нарядными, раз в них порою незримо присутствует слишком много пыли несбывшихся надежд, глубоких ран разочарований, странствий по миру чужих фантазий, весьма ведь ярко переплетающихся со своею собственной...
  
  194
  И уж тем более приторная, искусственная слегка приукрашенная блестками вымысла житейская правда, вовсе не есть светоч во тьме египетской!
  Ну, а в истинных, полных не сладкой, а скорее наоборот горьковатой правды книгах ничего иного вовсе-то совсем и не остается, кроме того довольно-таки весьма искусного создания исключительно условных, донельзя размытых границ, где кончается светлое добро, а начинается темное зло...
  Поневоле оно в них столь бесподобно перемешивается в тугой и зачастую самый неразрывный узел.
  Но в любом случае использование литературы, как весьма явственного мерила бытия в самой практической области обыденной жизни абсолютно же неправомочно, ибо это ведет к одним лишь напрасным страданиям, а вовсе не к свету и счастью.
  
  Ведь именно оттуда и берет свое начало взвешенная на весах холодного ума целесообразность, возведенная в принцип, всецело оправдывающий ничем нисколько между тем никак не оправдываемое насилие, которому попросту нет места вне рамок жестокой конкуренции живых существ.
  Человек существо высшее, а потому и не может он пользоваться тем, что когда-либо вырабатывалось и тщательно социально выкристаллизовывалось за долгие миллионолетия, в мире кровожадной плотоядной плоти и травоядной скотской покорности...
  
  Большой писатель Сергей Довлатов этак-то вкрадчиво говорит нам об этом.
  Довлатов 'Филиал'
  'По-моему, - говорю, - литературе нельзя доверять свою жизнь. Поскольку добро и зло в литературе неразделимы. Так же, как и в природе.
  
  195
  Вот в том все и дело, что у литературы действительно много общего с живой природой, поскольку там всесильно царствует закон слепой и безжалостной целесообразности, и попросту совсем не остается места гуманности, точно также, как и для вполне разумного снисхождения по отношению к навсегда, отныне разом навеки поверженному злу.
  
  В природе подчас, несомненно, действуют законы, вовсе-то никак не имеющие ровным счетом ничего общего с общечеловеческими наработками светлой духовности.
  Причем культура, ее создавшая возникла как раз за счет единения душ, ну а все это столь неразрывно было и впрямь в единый узел крепко увязано именно со всеми теми наработками искусства и человечности, а вовсе не одним тем исключительно разве что отдельным его проявлением, коим неизменно является всякая художественная литература.
  Живая жизнь всегда столь и впрямь неторопливо и деятельно развивается, что всегда и во всем более чем неразрывно взаимосвязано с самым превеликим множеством всецело так весьма разнообразных строго эволюционных параметров.
  Да только нисколько незачем их суживать до нескольких жалких годов, не имея в запасе бесчисленного количества лет и зим для самого беспрестанного делания проб и ошибок.
  Говоря обо всем том совершенно же попросту и незатейливо, природа мудра, но беспощадна и это ее исконное право, но вовсе не человека со всей его ограниченностью, косностью мышления, как и явной вздорностью и доселе столь и впрямь нелегкого его характера.
  А потому и тот самый великий мир литературы, кем-либо превращенный в некий исключительно остро отточенный скальпель, исключительно агностического восприятия всей вселенной, есть не более чем злобная насмешка над вполне разумным восприятием всех нас от века окружающих реалий.
  И без всякой тени сомнения вся та действительность подчас может еще и впрямь быть немыслимо во всем злосчастно суровой.
  Однако то еще никак не повод, для того чтобы буквально всегда до чего непременно отыскивать самых конкретных виновных, как и более чем беспричинно задаваться вопросом, чего это именно прямо сейчас не сходя с этого места и надо бы более чем незамедлительно сразу же предпринять.
  
  196
  Литература действительно способна оказаться самым наглядным прикладным орудием для весьма ведь вдумчивого анализа всей той насущной реальности.
  Но только лишь в самых общих ее чертах, а не в некоем самом конкретном ее ключе, раз никак не может, она являться чем-либо большим, нежели чем мерилом, инструментом, однако никак нисколько не эталоном на все времена, пусть и сгоряча, но более чем безукоризненно всецело же доказанных житейских истин.
  
  Возведение ее в эти вовсе ей нисколько неприличествующие рамки, приводит к одному лишь сгущению туч фанатизма, а не к нисшествию в этот мир света высшей любви и счастья буквально для всех и каждого на столь и впрямь неизбежно исключительно грешном свете.
  Именно этак, и никак не может оно еще оказаться, хоть сколько-то значит вовсе иначе!
  Поскольку праздно интеллигентный человек вполне способен поучаствовать в сотворении великого зла, руководствуясь при этом восторженно яростными принципами добра, сознательно или бессознательно, встав на его сторону под флагом всеобъемлющего счастья сразу для всех, а оно таковым оказаться, уж попросту никак совершенно не может.
  
  197
  Как правило, всякий, кто громче всех других о нем кричит, более всего на свете желает заняться одной лишь самого низкопробного рода политикой, а вовсе не решением чьих-либо всегда этак более чем насущных проблем.
  Однако для того чтобы со всей большой серьезностью вникнуть в саму суть дела, ему явно еще непременно понадобится всецело проникнуться духом идеи.
  Ну а затем и сможет он сколь ведь искренне смело заговорить, как раз-таки от имени ее всею той абстрактной бледностью победоносно сияющего лика.
  А, кроме того, светлое добро, безусловно, может быть понято и весьма и весьма во всем поверхностно, да и донельзя же схоластично.
  А потому и может оно более чем неизбежно разом еще оказаться сколь бестрепетно ласково, притянуто за уши к чьим-либо личным и до чего нескромным и бесчеловечным потребностям.
  
  А потому из всего вышеизложенного сам собой напрашивается более чем бесхитростный вывод о том, что книги и настоящие ни к чему не притиснутые духовные ценности на наш сегодняшний день прекрасно ведь могут в принципе обойтись друг без друга в некоей одной отдельно взятой человеческой душе.
  Более того, иногда литература, несомненно, еще оказывается способна расширить сознание подлого негодяя, придав всем его мерзостям, куда более изощренный и весьма же при этом донельзя продуманный вид.
  
  198
  Из каждых 100 тысяч образованных людей обязательно можно бы черным по белому кровавыми строчками выделить пару сотен таких выродков, что некогда вполне осознано, послужили причиной смерти одного, а может и куда поболее - нескольких случайных жертв их самого вот криминального рода изощренно сатанинских планов.
  Это в принципе может быть, в том числе и чистой случайностью, захотел разобраться с кем-либо одним, однако на деле никак не обошлось без совершенно излишних и напрасных жертв, да только из-за подобных пустяков мало, кто затем слезы всерьез сколь отчаянно проливает.
  Причем речь тут идет о таких вещах, с которыми практически никто и нигде, кроме разве что на 'Негритянском острове' (по Агате Кристи), ну никак ведь нисколько не разберется.
  
  199
  Ну а если безо всякой лупы несколько пристальнее взглянуть на людей, из числа тех, кто вполне осознанно (но далеко не всегда злонамеренно) или тем паче совсем не со зла (случайно), причинили кому-либо самые ужасные душевные страдания, то уж список тогда выйдет, куда шире и весьма вот необъятнее!
  Однако зачастую всеми почитаемый человек, совершивший безмерную подлость, останется для всех тех, кто был с ним когда-либо лично знаком, несомненно, так по-прежнему вполне однозначно порядочным, да и более того во всем уважаемым членом общества.
  Потому как лавры большого почета наилучшая защита от любых сколь С-О-В-Е-Р-Ш-Е-Н-Н-О необоснованных обвинений.
  И уж дело ясное, что все эти вещи почти что всецело (за довольно редким исключением) свойственны одним лишь людям действительно развитым, культурным и образованным, имеющим более чем здравое представление, как о самой элементарной этике, да, так и высоконравственной книжной морали.
  
  200
  Книги - то вовсе нисколько не окно в некий мир высокой духовности, а куда, скорее, на наш сегодняшний день одни лишь бесчисленные осколки разбитого зеркала высших, однако, при этом, пока еще в нашем обыденном быту никак недосягаемых истин.
  Причем даже и то, что мы и вправду более чем БЕЗУПРЕЧНО можем, хоть сколько-то постичь, и осознать, далеко не всегда впитывается, истинно становясь в нас второй натурой.
  Поскольку ничто не способно до самого конца заменить процесс воспитания в правильном ключе буквально-то всякой человеческой личности, начиная почти, что с самого ее зарождения.
  
  201
  Книга - это яркий и сочный (с красочными иллюстрациями собственного и авторского воображения) учебник, но он намного сложнее всякой тригонометрии, а потому и постигнуть при ее весьма благородном посредстве какую-либо действительно стоящую мораль, без доподлинно живых учителей, на деле окажется - практически так никак невозможно.
  
  Школа и вольно или невольно окружающие нас люди, на деле до чего же непременно оказывают, куда исключительно большее влияние, чем любые, литературные весьма изысканные творения, которые можно подчас обнаружить на покрытых пылью праздных слов полках общественных или даже чьих-либо частных библиотек.
  
  202
  Причем и довольно-то многое еще в сказочно большом мире литературы - это одна лишь тщетная суета, да маята, и разве что отдельные представители литературной братии почти что всякое свое новое слово, высекали из цельного мрамора, однако ведь между тем, тоже добытого на все той же каменоломне величавого, но вовсе не святочного художественного вымысла.
  Да и то, даже и у великих авторов, несомненно, хватало своих собственных грандиозных и воинственно амбициозных заблуждений.
  Причем за все те никак не в меру восторженные благоглупости 19 столетия довольно-то многие люди более чем и впрямь достоверно заплатили самую чудовищную цену жития-бытия в царстве вечного и совершенно несбыточного, разве что исключительно, так как всегда грядущего всеобщего счастья.
  И долго еще россиянам придется платить по всем тем старым, давно просроченным счетам.
  И вовсе вот не только ныне живущим придется всю жизнь расплачиваться за грехи отцов и дедов, но точно также и вполне доведется это делать и всем тем нисколько, пока не народившимся их грядущим потомкам.
  И сколь хорошо, что не расплатились мы все разом за то самое совершенно несветлое прошлое всей же на свете где-либо и когда-либо существующей жизнью...
  Ну так то, скорее всего одно лишь пока дело случая, а в некоторой мере еще и того не вполне достаточно и впрямь вот до чего сурово мыслящего политического руководства.
  Однако довелось уж многим из нас, непонятно зачем выстоять всю свою жизнь в длинной очереди за так и не наступившим счастьем, которое кое-кому, собственно, лишь явно пригрезилось в некоем кошмарном идеалистическом сне.
  И эти доморощенные иллюзии, как удушающим одеялом накрыли собой думы сразу ведь нескольких поколений, а потому и были, они всецело поглощены густой и непроницаемой тьмой ласково лживых надежд.
  
  203
  Ну а объявился бы на свет Божий этакий великий человечище, которого нам тут разве что только и не доставало в эти самые сегодняшние до чего и впрямь томительные часы чрезмерно резвого и излишне явно же поспешного перехода от крайне неспешного гужевого бытия к сверхбыстрым космическим скоростям...
  Однако между тем остается еще нисколько неизвестным, действительно ли в конечном итоге жизнь всего человечества, и вправду изменится к чему-либо лучшему или не бывать тому попросту уж явно так совсем ведь и никогда.
  Мертвое или попросту всецело выродившееся нынешнее человечество может еще своей всесокрушающей ядерной смертью, более чем верно предотвратить возникновение некоей новой, скажем той еще дельфиньей цивилизации.
  
  А между тем какой-нибудь исполин безмерно возвышенной, однако при этом где-либо глубоко изнутри неистово точенной червем сомнения духовности мог бы обречь людей на верную смерть с гораздо большею совершенно неизбежной вероятностью.
  Причем все это именно в свете всеобъемлющей веры в напечатанное слово, словно бы при наличии соответствующего таланта, оно и впрямь само собой сразу превращается в то самое Божие откровение, даденное людям на горе Синайской.
  А между тем безо всякой тени сомнения ясно одно.
  Руководствуясь принципами всяческих неразумных политических игр, да еще и в тех самых общемировых катастрофических масштабах, нынешнее человечество явно будет способно разом загнать само себя в угол, из которого оно выползет разве что уже только на карачках прямо-таки назад в дикую природу или не выползет, оно тогда вовсе-то никуда.
  И надо бы прямо в лоб столь уж и впрямь более чем откровенно заметить, что всеми этими вооруженными до зубов клыкастыми амбициями нынешняя техногенная цивилизация вовсе-то и близко не стала бы баловаться, безо всей той разгоряченной и нетерпеливой философской мысли...
  Ну а так вместо благородного обдумывания всех возможностей степенного и постепенного изменения всех окружающих реалий, нынешнее любомудрие явно ведь занялось весьма углубленным и совершенно безразличным ко всем судьбам мира самокопанием.
  
  204
  Лев Толстой, к примеру, 'гигантом светлой всеразрушающей мысли', вовсе-то и близко никогда не являлся.
  Однако это именно его взгляды и были весьма вредны для всякого нормального пошагового и степенного развития российского общества, а значит и всего этого мира, поскольку Россия страна общемирового, а нисколько не местного и регионального значения.
  И все-таки, несомненно, одно какой-либо иной российский литературный гений, вполне еще явно сумел бы сколь безупречно обречь все человечество на величайший грех самого непоколебимого самоуничтожения.
  И если этот палач всех народов Земли попросту никак не родился или умер еще во младенчестве, то уж явно навряд ли заслуга всех тех, кто непременно внимал бы всем его речам с самым проникновенным вниманием.
  Сколь оно очевидно, что читатели 19 века действительно обладали донельзя обостренным чувством глубочайшего сопричастия ко всем мыслям великих авторов, как и всею душой, стремились к повторению поступков на весь же мир ими прославленных 'героев'.
  Однако не один из классиков 19 столетия этаким исполином чудовищно разрушительной мысли нисколько и близко никак вовсе не являлся...
  Правда у Льва Толстого в 'Анне Карениной' надо сказать явно промелькнула мысль, вполне возможно осиротившая в течение всех тех еще затем последовавших поколений энное количество более чем однозначно с виду совершенно благополучных семейств.
  Вот они его слова.
  'Но это не только была неправда, это была жестокая насмешка какой-то злой силы, злой, противной и такой, которой нельзя было подчиняться.
  Надо было избавиться от этой силы. И избавление было в руках каждого. Надо было прекратить эту зависимость от зла.
  И было одно средство - смерть.
  И, счастливый семьянин, здоровый человек, Левин был несколько раз так близок к самоубийству, что спрятал шнурок, чтобы не повеситься на нем, и боялся ходить с ружьем, чтобы не застрелиться.
  Но Левин не застрелился и не повесился, и продолжал жить'.
  
  Однако же нечто подобное вовсе и близко не похоже на истинную вселенскую катастрофу.
  
  205
  А все-таки Лев Толстой довольно многое действительно сделал для грядущего процветания империи зла по вполне справедливому (в смысле оценки политической системы) определению Рональда Рейгана.
  Причем она таковой была вовсе не по отношению к рядовым американцам, которым судя по рассказам своих же их великих писателей О'Генри и Джека Лондона в начале 20 века тоже ведь не очень сладко, да и весело некогда жилось.
  Да только со всей очевидностью безмерно до ужаса перепугавшись возможности повторения русского сценария - американские привилегированные классы со всей расторопностью, явно еще затем во всем расстарались, дабы создать для своего народа совершенно иные, куда более уютные условия обитания в просторных домах, а не в тех еще пресловутых хижинах дяди Тома.
  В то самое время, как в СССР все было с точностью до наоборот, в его лике полностью воплотилось все то пламенем революции, приподнятое с самого низа на наивысший верх до чего умиленно помпезное имперское бездушие.
  Все официально заявленные права советских граждан были сплошной дутой фикцией, популистскими методами устраняющей всякую безработицу, но зато вполне уж реально новоявленный 'пролетарский строй' объявил самое неотъемлемое право на отдых на сколь многих рабочих местах.
  Ну а Лев Николаевич Толстой со своей весьма, надо сказать, прискорбной стороны до чего немало еще поспособствовал становлению в России именно этакого злосчастного режима.
  
  206
  Несколько ниже можно будет столь неприглядно наглядно лицезреть самый конкретный пример мышления всемирового гения и классика Льва Толстого, который в его 'Анне Карениной' буквально распинает по всем статьям, саму как она есть жизненную необходимость всеобщего сподвижничества в деле настойчивого, а вовсе-то совсем не спонтанного просвещения народа.
  Причем использует он при этом самые различные слова, однако уж исключительно ради, куда весьма только злосчастно большего закрепления представителей аристократии в их безнадежно и так вполне ведь естественных для них умственных предрассудках о том, что главное это как оказывается самоотстраненное великое счастье всех образованных и зажиточных людей.
  Ну а идти к нему, следует своей личной, исключительно своекорыстной дорогой.
  А ведь это явное сумасбродство вовсе-то неподобающее для каких-либо безукоризненно всесторонне развитых личностей действительно желающих обустроить себе светлую и спокойную жизнь.
  Раз таковою она может стать разве что лишь от вполне разумного вмешательства во все те до чего и впрямь беспокойные дела общественные!
  
  207
  Однако автор нисколько не рассчитывает это хоть сколько-то еще доказать одному из тех всезнающих буквально-то все в этой жизни познавших людей, которым именно подобное представление о судьбе цивилизации, как и о наиболее справедливейших принципах всеобщего общественного существования более всего, как раз же к лицу.
  Поскольку это и есть то, что, они более всего радостно чтут, раз именно так нечто подобное вполне уж до конца соответствует их сугубо личностным вкусам, а также буквально-то всем их жизненным приоритетам.
  Вот они слова Льва Толстого.
  'Я думаю, что двигатель всех наших действий есть все-таки личное счастье. Теперь в земских учреждениях я, как дворянин, не вижу ничего, что бы содействовало моему благосостоянию. Дороги - не лучше и не могут быть лучше; лошади мои везут меня и по дурным. Доктора и пункта мне не нужно, мировой судья мне не нужен, - я никогда не обращаюсь к нему и не обращусь.
  Школы мне не только не нужны, но даже вредны, как я тебе говорил. Для меня земские учреждения просто повинность платить восемнадцать копеек с десятины, ездить в город, ночевать с клопами и слушать всякий вздор и гадости, а личный интерес меня не побуждает.
  - Позволь, - перебил с улыбкой Сергей Иванович, - личный интерес не побуждал нас работать для освобождения крестьян, а мы работали.
  - Нет! - все более горячась, перебил Константин. - Освобождение крестьян было другое дело. Тут был личный интерес. Хотелось сбросить с себя это ярмо, которое давило нас, всех хороших людей. Но быть гласным, рассуждать о том, сколько золотарей нужно и как трубы провести в городе, где я не живу; быть присяжным и судить мужика, укравшего ветчину, и шесть часов слушать всякий вздор, который мелют защитники и прокуроры, и как председатель спрашивает у моего старика Алешки - дурачка: "Признаете ли вы, господин подсудимый, факт похищения ветчины?" - "Ась?"
  Константин Левин уже отвлекся, стал представлять председателя и Алешку-дурачка; ему казалось, что это все идет к делу.
  Но Сергей Иванович пожал плечами.
  - Ну, так что ты хочешь сказать?
  - Я только хочу сказать, что те права, которые меня... мой интерес затрагивают, я буду всегда защищать всеми силами; что когда у нас, у студентов, делали обыск и читали наши письма жандармы, я готов всеми силами защищать эти права, защищать мои права образования, свободы. Я понимаю военную повинность, которая затрагивает судьбу моих детей, братьев и меня самого; я готов обсуждать то, что меня касается; но судить, куда распределить сорок тысяч земских денег, или Алешку-дурачка судить, - я не понимаю и не могу'.
  
  208
  Да, уж, действительно, хоть сколько-то посильно участвовать во всей общественной жизни дело оно крайне порою более чем тошнотворное, а кроме того еще и донельзя так нечистоплотное.
  Ну а потому и для всякой большой души оно до чего и впрямь исключительно непростое... поскольку довольно во многом оно более чем неизбежно склизкое, да и донельзя во всем невероятно скользкое.
  И именно поэтому им по сей день и заняты, все те, кто никогда ведь нисколько не забывают про свой собственный широкий карман.
  И именно этак сему и быть и впредь, пока не научится российская интеллигенция видеть этот мир в несколько ином, куда менее прекраснодушном свете.
  
  Причем, то сколь безмерно великое благодушие к самой уж бесконечно навек любимой себе у нее, увы, более чем неизбежно во всем сочетается с до чего наспех поспешно прикрытым фиговым листочком мнимого радушия, презрением ко всем прочим простым обывателям.
  У того же Льва Толстого было далеко еще не худшее отношение ко всему тому простонародью его века и страны.
  А, все-таки, его презрение к простому мужику в сочетании с тайной завистью к нему, как и ко всему его сословию, буквально само по себе неистово пышет из всего творчества, безо всякого сомнения, великого графа Льва Николаевича.
  
  209
  И если действительно заговорить о довольно-то сильном влиянии со стороны художественной литературы, то ведь легче всего оно приживается, впрямь же давя на мозг, как раз тогда, когда оно более чем неизбежно ведет именно во тьму предрассудков, а вовсе не к свету высших и величественных истин.
  Вот еще один пример из творчества Льва Толстого, где он столь усердно расшатывает старые догматические постулаты, да только все новое при этом он нисколько не насаждает, а лишь наспех низводит на нет все столпы прежних господских забот и утех донельзя уж явно и близко ныне вовсе неправедных.
  Лев Толстой 'Война и Мир'
  'Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему - закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью". Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что-то новое, всякий раз изумляла его. - "Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, - но как мне рассказать им все, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее. Стало быть, так надо! Но мне-то, мне куда деваться?" думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, - способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался - зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности'.
  
  210
  Однако чего уж тут попишешь, раз буквально весь этот мир снизу доверху переполнен всякого разного рода злобной скверной и любое его серьезное улучшение никому из нас чистых рук, нисколько не сулит, и можно лишь порою суметь отличить, где она грязь, а где та совершенно напрасно пролитая кровь.
  Однако кое-кому это явно нисколько совсем непонятно!
  Ну а самый короткий путь неизбежно бездушно кровав и жесток, зато нисколько он, ясное дело, вовсе не грязен, а потому и идти по нему окажется широко, светло и раздольно, поскольку всю черную работу на себя разом возьмет кто-либо без тени сомнения, БЕЗУСЛОВНО, другой.
  А потому и самое время было подготовить ко всей той грядущей эпохе всеобщего радостного света хорошо вспаханную идеалистическую почву.
  Ну а для того, чтобы ее и впрямь-то еще на деле посильно приблизить вполне стоило со светлою душой и вполне тому приличествующими мыслями заняться тем самым донельзя обескровливающим благородные лица суровым обличением, всей той врожденной никчемности стародавнего российского царизма.
  
  211
  Причем, конечно, вовсе не ради порабощения диким отъявленным злом, и раздавались же некогда все эти воззвания, разом так столь неистово двинуться ко всем тем необъятным (пока еще никак не освоенным) просторам добра.
  Однако все тяжкие заблуждения праведников, в конце концов, непременно явно обходились человечеству, куда только разве что лишь значительно дороже, нежели чем все злодейства упырей и вурдалаков рода людского.
  Светлые намерения исключительно редко сбываются в их доподлинно изначальной форме, поскольку любые теоретические выкладки всенепременно потребуют весьма длительной обкатки на самом что ни на есть практическом уровне.
  Причем всякое дело добрых исторических свершений и близко ведь никак не состоит именно в том, чтоб разом уж непомерно ярым насильственным путем, обязательно еще отлучить от власти всю ту гнетущую и порабощающую силу в каком-либо конкретном и более чем неблагополучном царстве-государстве...
  Нет, надо бы сперва устранить саму первопричину безгласности и безропотности простых граждан, а именно для этого и надобно дать им знания обо всех их гражданских правах, однако нисколько при этом, не забывая упомянуть и обо всех самых прямых их обязанностях.
  
  212
  А это никак уж не может быть до чего только наскоро достигнуто путем безмерно спешного обрушения всей-то, как она есть общественной пирамиды.
  Поскольку она состоит из одних и тех во всем полностью совершенно идентичных ее частей...
  Просто кого-то она всею мощью своей сколь бессердечно придавила, ну а кто-то по всему своему праву рождения исключительно и впрямь безвылазно находится на самом кончике ее всевластной вершины.
  Причем весьма существенной разницы между теми или иными людьми попросту нет, как нет, да и быть ее ни в одном глазу совершенно так вовсе нисколько не может.
  Да и вследствие разрушения всей той веками безбедно просуществовавшей общественной пирамиды буквально все разом еще придет затем в движение...
  И почти немедля на ее прежнем месте непременно возникнет некая другая между тем имеющая в точности тот прежний свой облик, а исчезнут одни лишь наиболее хрупкие элементы ее конструкции все остальное останется полностью ведь действительно в силе.
  Более того, все те самые отвратительные элементы ее конструкции еще лишь поболее в ней во всем тогда всецело же только весьма укрупнятся.
  
  213
  Так, что какой-либо реальной пользы, как и истинного блага народа, ото всех тех сколь многообещающих революций нисколько-то попросту никогда и нигде совершенно вот не бывает...
  Да они действительно порою преуспевают, и прежде всего в смысле более чем самого наглядного сокрушения всего того и впрямь незыблемо долгими веками, безбедно просуществовавшего зла.
  Однако проку от всего этого нет, как нет, да еще и быть его попросту вовсе уж нисколько не может.
  Революционные веяния с собою более чем безнадежно приносят целый ворох восторженных слов, да только сеют, они при этом один лишь тот безмерно великий вред, как и собственно, носят все их черты все те свойства стихийных бедствий.
  Правда нет худа без добра, а без темных тупиков попросту никак не может быть всего того ослепительно яркого конечного света.
  И все же восторженно славословя и боготворя все те до чего и впрямь неудачные социальные эксперименты дикого идеалистического прошлого, некоторые, напрочь при этом попросту забывают всю их непомерно тяжкую цену.
  А между тем сколь неистово, словно творя заклинания, проникновенно и заискивающе ласково говоря об их чисто случайно нескладно сложившейся будущности можно еще претворить в жизнь и все те новые вооруженные восстания, дабы дело ясное отыграться бы за все беды довольно-то недавних сколь и впрямь нелегко минувших времен...
  Вот будто бы в тех еще изначально заявленных целях и идеалах и была заложена та искра разума, которой и предстояло раздуть великий общемировой пожар...
  Да только сама первопричина всего имеющегося запустения и обездоленности вовсе не в каких-либо и где-либо впрямь-таки и доселе правящих бал привилегированных классах.
  Нет, все тут дело было именно в общей необустроенности общества попросту ведь никак неспособного достичь всяческого достатка и благоденствия для буквально всех его членов.
  Изменять эту ситуацию следовало всем сообща, ну а, исподволь натравливая народ на его правителей, разве что лишь медленно, но верно создаешь среду для массового размножения всех тех когда-либо мозолистой стопою грядущих значительно более отвратительных паразитов, только-то и всего, что вполне естественно, вышедших из самой что ни на есть простонародной среды.
  
  214
  Безусловно, так истинной пользы от разнузданной и кровавой свары внутри единоутробного общественного организма не будет уж ровным счетом нисколько вот совсем ни на грош.
  Зато все те немыслимо злые чаяния по поводу, пока еще исключительно лишь грядущего разрушения чего-либо, вконец опостылевшего и обветшалого, и приводят в неописуемо дикий восторг, всех тех, кто сколь неистово жаждет, под самым суровым видом полнейшего изничтожения всего того темного прошлого именно его затем весьма значительнее во всем укрепить.
  Да только со всенепременным своим в этом деле наглым и нисколько непрошенным безупречно весьма же многозначительным участием.
  И главным козырем в их руках подчас становится именно то, что литература неласково и флегматично строила гневные глазки всему тому ныне существующему, пропахшему самыми негативными тенденциями совершенно безликому настоящему.
  
  215
  Вот именно этак оно и было с творчеством великого Чехова: его достойные, светлые мысли прочно в русскую почву совсем ведь никак не осели...
  Зато его неразумные, плоские суждения и послужили барабаном, неистово бьющим в набат: вставайте, мол, люди супротив всего злосчастного угнетения, но вовсе не во имя заточения в острог всех тех, кто всегдашне гребет своими лапищами народное добро, нисколько при этом, никак не поучаствовав в его еще изначальном и полностью продуктивном возникновении.
  
  А между тем плохой помещик свое добро более чем порядком подрастеряет, ну а взяточник и вор на государственной службе наоборот - им сколь наскоро весело же разживется.
  Причем речь тут будет идти совсем не о том, что действительно имело хоть какое-либо здравое отношение ко всем его вящим интеллектуальным усилиям, направленным в истинно полезную всему обществу сторону.
  Он ведь, те денежки неправедным путем им нажитые - своим потом и кровью нисколько не полил, а то и другое всенепременно бывает и в чисто интеллектуальном смысле.
  
  216
  Умный человек вполне может, и нечто подобное во всеобщее благо разом создать; силой всего своего могучего интеллекта, что целый край будет уж долгими веками, затем еще богатеть и процветать.
  Ну а тогда его большой дом и самые всевозможные в нем удобства это вполне надо сказать справедливая плата за его ратный интеллектуальный труд.
  И этакое богатство будет в корне во всем разниться от того самого кем-либо второпях враз нахапанного из общего кармана добра, причем подчас и в самый прямой ущерб всякому дальнейшему общественному процветанию.
  
  Но очень явно совсем так не в меру размечтавшиеся Антон Чехов со Львом Толстым о том, наверное, ни сном, ни духом вовсе не ведали, или попросту говоря совершенно, они не желали обо всем этом хоть чего-либо, собственно, знать.
  И вместо светлого, вечного, доброго, они рьяно посеяли, как раз-таки семена логически плохо обоснованного абсолютного всенеприятия всей той крайне тоскливой обездоленности, будто бы и впрямь некогда имевшей место посреди повседневно окружающей их поколение весьма ведь бескрыло 'невзрачной' действительности...
  
  217
  Конечно, они только лишь тем выражали дыхание своего времени, держа руку на самом его пульсе и совсем ведь того нисколько не более.
  И кстати, все эти их вовсе уж никак неуемные, патетические рассуждения о великой скуке и неуемной жажде любого труда, являлись уж исключительно вот элементарными, попросту вязнущими в тине прекраснодушного ума сентиментальными отголосками всеобщих интеллигентских дискуссий того уж нынче далекого времени.
  
  Великое горе от ума исходило от душ людей многодумно и мечтательно отстранившихся от всякого действительно позитивного творческого труда, находящегося, где-то вовсе вот вне жестких рамок их сугубо же профессиональной деятельности.
  Да только с ветряными мельницами на одних лишь словах воевать было их самым обыденным, можно даже сказать, наиболее прозаическим занятием во все свободное от всех тех трудов тяжких - полностью так явно свободное время.
  
  218
  Им-то до чего скучно стало тогда жить на самом краю Европы, в безмерной дали от просвещенности и великих идей сущего перевоплощения мира в некое более чем многозначительно иное полноценно завтрашнее его всемогущее качество.
  
  Им ведь разом столь неизбежно безумно радостно захотелось - именно в России и воплотить в жизнь все, то, что ласково сверкало своим мишурным блеском пред их ученым взором из тех-то самых заплесневелых кожухов тяжеленых фолиантов европейских философов-схоластов.
  И надо же вместо того, чтобы взвешенно, постепенно и благоразумно приучить народ думать и читать им, понимаешь ли, сколь бестрепетно потребовалось более чем недвусмысленно его вдохновить полубредовыми идеями. Причем делалось это именно затем дабы до чего воинственно и патетически его уж, затем и возглавить, донельзя при этом просветившись высотами передовой европейской мысли.
  И происходило все это разве что лишь в самой неотъемлемой связи с тем, что прекраснодушному сознанию восторженной интеллигенции, оказалось попросту никак недоступно всяческое довольно-то недвусмысленное понимание самых элементарных житейских истин.
  
  219
  Правда российская духовная знать более чем на добрую половину также как и сегодня в конце 19 века, состоявшая из всех тех же самых благодушных идеалистов, буквально-то все в этой жизни отлично понимала, причем до самых наимельчайших вовсе так совсем неброских деталей.
  Однако были, все эти люди вовсе-то никак не готовы хоть в чем-либо поступиться, своими железными и прямолинейными принципами, как всегда заключающимися в более чем абсолютном их нежелании, даже и ненароком перепачкаться в каких-либо мрачных миазмах необъятно широкой общественной жизни.
  Этот их слабосильно безгрешный постулат всецело для них и впрямь столь безупречно обыденного, житейского существования был без тени сомнения во всем обусловлен, нисколько никак ни с чем уж непримиримым их устремлением ко всему самому наилучшему наперекор всему тому явно вот навязчиво обезличено бытовому...
  
  Причем явно в ущерб всякому здравому смыслу, беспрестанно ворчливо и немощно верещащему, собственно, вот про то, что этак-то сразу чего-либо хорошее может быть найдено разве что там, где к нему все было давно заранее столь тщательно, да и довольно основательно действительно делово во всем подготовлено.
  Ну, а случае если все это было нисколько не так, то ведь тогда более чем неизбежно придется его извлекать, засуча рукава из самых еще нечистот сугубо личной или того только хуже... из неистово зловонных недр широкой общественной жизни.
  
  220
  Судя по всему тому бескрайне безапелляционному максимализму, с которым автор до чего хорошо вот всецело знаком, кто-то всенепременно более чем незамедлительно вымолвит.
  '- Ну и как это именно интеллигентный человек уткнет свое чистое лицо в сущую скверну самой всепоглощающей общественной грязи, он ведь почти тотчас незамедлительно станет вполне уж до конца вполне вот естественной ее частью'?
  Ответ на это будет примерно таков, да этого ему никак не миновать, но разве что лишь в том единственном случае, коли он весь в ней разом увязнет, ну а будут у него не столь безупречно чистые, пусть даже и вечно дурно пахнущие руки...
  
  221
  Причем автор вполне ведь резонно считает, что раз руки буквально-то напрочь отказываются замарать какой-либо крайне липкой грязью, то уж вскоре это явно еще приведет именно так к тому, что они и впрямь-то окажутся, обагрены чьей-либо совершенно напрасно и безвинно пролитой кровью.
  Причем Антон Чехов, Лев Толстой, Максим Горький как раз и посеяли на русской почве семена именно во всем-то подобного рода весьма близоруких представлений о мирском бытии, делающих дело и тех, кто громко и отвратительно чавкая, беззастенчиво пожирает плоды чьих-либо беспрестанных и тяжких трудов буквально от века еще достопочтимо исключительно праведных.
  
  222
  И все это, как и понятно, и было до чего глубокомысленно тогда усвоено всем тем тогдашним общественным организмом, а потому и всколыхнулась волна дичайшего насилия, причем уж более чем вполне наглядно спровоцированного, в том числе и беспрестанными 'благожелательными' словесными излияниями великих творцов всемирной, а не только исконно российской литературы.
  А между тем им бы хоть как-то надо было вдумчиво и безотлагательно поступиться всеми теми абстрактными общемировыми ценностями, а всецело заняться чем-либо своим и конкретным - ведь им, само собой, разумеется, на то вполне всерьез совершенно небезосновательно намекали.
  
  Не иначе, как именно за этим и отправился Чехов на далекий остров Сахалин.
  
  223
  Однако слишком все это было ему необычайно чуждо, а также и сколь близка была его извечно юному сердцу величественная европейская культура, как и заря новой мысли, чтобы посеял он на русской почве хоть какие-либо иные семена, то есть, собственно, те, что и дали бы затем несколько иные более ДОБРЫЕ всходы.
  
  Чехов, Лев Толстой, да и Достоевский вполне возможно, что никак уж вовсе-то и не воздвигли своими выдающимися произведениями великое ханство грядущего хозяина всей от края до края русской земли.
  Однако до чего старательно, они поучаствовали в теоретическом обосновании всех его грядущих всевластных приоритетов!
  В их книгах исподволь ведется повествование о некой явно вскоре непременно еще последующей эре всеобщего труда и самой безмерной созидательной благости.
  Той, то самой, что саму себя из сущего ничего обязательно ведь все-таки породит, и надо, мол, лишь отказаться от всех мер насилия, сблизится со своим народом, проникнуться его мудростью - ну а далее и всему благому делу конец...
  
  224
  Правда, вполне уж то более чем безупречно возможно, что кто-либо никак не увязывает морским узлом жизнь с самым, как он вообще только истинно величайшим на всем этом свете книжным вымыслом.
  Однако сколь многое в нашем современном мире производное крылатых фраз, а точно так и необъятно широкого духовного наследия всех тех до чего и впрямь величественных духом всемирно известных гигантов пера.
  Вот чего сколь проникновенно обо всем этом нам поведал Сергей Снегов в его до чего невероятно блистательных 'Норильских рассказах'.
  'И еще я думал о всевластии слов, с такой горечью объявленной пожилым человеком, лежавшим на соседней койке. Я вспомнил, что Мопассан когда-то писал, будто вся человеческая история для него - это набор сменяющих одна другую хлестких фраз. "Я не мир к вам на землю принес, но меч", "Кто ударит тебя в левую щеку, подставь правую", "Пришел, увидел, победил", "Еще одна такая победа, и я потеряю все мое войско", "Мертвые сраму не имут", "Здесь я стою, я не могу иначе", "Если в этих книгах то, что в Коране, то они не нужны; а если то, чего в Коране нет, то они вредны", "Все погибло, государыня, кроме чести", "Париж стоит обедни", "Пусть гибнут люди, принципы остаются", "Государство - это я!"...
  Много, очень много фраз, ставших вехами истории, прав Мопассан. Но всевластие слова? Слово, из зеркала бытия ставшее организатором и командиром бытия? Не верю! Не могу, не должен поверить! Ибо страшно жить в мире, где жизнью командует слово, а не дело. Прав, тысячекратно прав Фауст, отвергнувший евангельское "Вначале было слово". Он сказал: "И вижу я - деяние в начале бытия". Да, именно так, деяние, а не слово! Слово как было, так и остается зеркалом совершившегося действия'.
  
  225
  И с каким это ветром к нам откуда-то издали донеслось все это более чем беспорядочное всеобилие громогласно над всем и вся в общественной жизни совершенно бездумно властвующих слов, которые между тем и были всесильно вознесены над всей той неизменно промозгло серой обыденностью...
  Причем привнесли, они с собою заиндевелое и безликое сияние тех-то хладнокровно и надменно пожирающих всяческое же милосердие и сострадание идеалистически верно выверенных демагогически пафосных лозунгов.
  Мертвенно бледная личина всех этих 'благонравственных объедков самых пространных логических абстракций', безнадежно уничтожала всякое вообще хоть сколько-то еще возможное разнообразие каких-либо действительно вполне бытово обдуманных подходов к самым простым и обыкновенным вещам...
  Все вот тогда сразу стало либо подлинным образцом кристальной честности перед народом и революцией или наоборот - явным примером предательского двурушничества во имя слюнявой буржуазной морали, которой нынче самое время было всем нам в сортире безо всякого сожаления разом вот мигом же подтереться.
  Фетиши революционной совести и правды, до чего удивительно быстро стали самым наилучшим орудием всех-то на свете фанатиков, а уж тем паче тех намертво примазавшихся к ним во всем безотчетно преданных их солнцеподобному вождю донельзя ведь и впрямь отъявленных прохиндеев.
  
  Да только вполне то обязательно может уж быть, что все ведь еще началось именно с тех, кто всегдашне всему тому крайне нелицеприятному во всей этой жизни более чем безнадежно утопически противопоставлял, богатый светлыми иллюзиями книжный здравый смысл.
  Оный в их глазах неизменно оттенял все то, что безо всякого труда было более чем доступно всякому тому самому непритязательному взору.
  Да только менее всего оно и впрямь-то нуждалось именно в том сколь незатейливом и назойливом, как и крайне же бестолковом и безрассудном в него самом том еще отвратительном тыканье...
  
  226
  И это именно тот безо всякого преувеличения величайший талант русских классиков и дозволил им патетически и нигилистически вопрошать о 'сокрушении оков всего того до чего и впрямь величественного духом зла'...
  Что собственно и дозволило росткам иберийского абсолютизма истово прижиться на российской почве, а далее и прорости, дав при этом самые неподходящие всходы.
  Вот он самый конкретнейший тому пример.
  Чехов 'Невеста':
  '- И как бы там ни было, милая моя, надо вдуматься, надо понять, как нечиста, как безнравственна эта ваша праздная жизнь, - продолжал Саша. - Поймите же, ведь если, например, вы, и ваша мать, и ваша бабулька ничего не делаете, то, значит, за вас работает кто-то другой, вы заедаете чью-то жизнь, а разве это чисто, не грязно'?
  
  Суровая борьба с праздною жизнью живущими бездельниками - занятие, куда значительно более чистоплотное, нежели чем беспрестанная возня в навозной куче извечного будничного
  общественного неустройства, а посему доктор Чехов именно его себе и выбрал, так сказать, как наиболее удобную среду для столь существенного выявления всех тех самых неизгладимых общественных пороков!
  
  227
  Ну а если бы он действительно стал безо всякой устали призывать к ответу всех тех жуликов, что нагло и беззастенчиво разворовывали сам остов российского государства...
  Да еще и никак не абстрактно, а прямо в лоб отчаянно и невзирая на лица, глаголя обо всех тех донельзя темных делишках больших и малых взяточников и казнокрадов...
  Да только уж быть бы ему тогда при таких делах с ног и до головы омерзительно оплеванным и в страсть оклеветанным.
  Ну а еще и наградили бы его целым ворохом гнуснейших и самых отвратительнейших и крайне веских ярлыков.
  Да уж явно не стал бы он тогда великим общемировым классиком, зато, быть может, его светлое отечество, нынче бы никак не зависело от безнадежного падения или взлета цен на нефть, а еще и само могло диктовать цены на те или иные, экологически чистые, да и значительно более ЭФФЕКТИВНЫЕ энергоносители.
  Да только всем тем своим донельзя праздным словом, Чехов попросту явно обязал свой народ столь беспрерывно трудиться, словно та еще белка в колесе во имя того самого более чем беспринципно злодейски нелепого создания некоего умопомрачительно светлого будущего.
  Причем все это 'мнимо лучшее житье-бытье', как вот было оно тем еще явным же эфемерным призраком, так уж именно им оно затем навсегда и осталось.
  Ну, а вполне раз и навсегда сбывшейся реальностью, тогда и впрямь-таки являлась именно та суровая кара наивысшей социальной защиты денно и нощно стоящей на страже всех жизненных интересов всего того нового замогильного строя.
  А потому при нем было совершенно буднично принято расстреливать, расстреливать и расстреливать, беспощадно, причем вовсе не только за ярко выраженные контрреволюционные взгляды.
  Нет, в том числе и просто на всякий случай за одну лишь буржуазную социальную принадлежность.
  Раз вот тем вполне однозначно во всем безродным товарищам большевикам, все эти 'бывшие' были нынче далее никак попросту уж вовсе и ни к чему.
  Ничего им было путаться под ногами, мешая тем самым блистательно и молниеносно строить некую в грядущем и вправду призрачно и аморфно светлую, сладкую жизнь.
  Причем, они явно имели вполне достойную предтечу в виде бравых и сытых мечтателей...
  Тот же самый сколь достопочтимый Лев Толстой, был вообще попросту без сомнения готов впрямь-таки на сеновале, на свеженьком сене валяться и быть исключительно простым мужиком, хотя барин этого делать нисколько не должен, поскольку это разом создает у народа крайне во всем исключительно нездоровые иллюзии.
  
  228
  Простонародность интеллигенции в этой специфической области была сколь вот неизбежно вредна, раз в некоторых аспектах ей-то (по должности) надобно бы возвышаться над всем своим народом, так как именно это и обеспечивает в стране полностью полноценный нормальный порядок.
  Поскольку каждый индивидуум непременно должен твердо осознавать именно свое правильное и вполне для него более чем естественное место.
  
  И кстати, наиболее главной общественной задачей для абсолютно любого представителя интеллигенции, неизменно является то вполне по сути естественное, да и столь многозначительно прозорливое отстаивание настоящих и весьма насущных интересов всего своего народа.
  То же самое, несомненно, касается и более чем дельного управления рабочими кадрами, поскольку человек, имеющий за свой труд достойную плату, для разумного работодателя, безусловно, окажется гораздо предпочтительнее, нежели чем тот, кого можно будет сколь запросто обобрать до последней нитки, выжимая из него все его соки.
  Поскольку, давая ему лишь то без чего, он попросту никак не сможет, продолжить свое повседневно скотское существование, значительно улучшить продуктивность и емкость производства никому и никогда нисколько так не удастся.
  
  229
  Вот чего написал по этому поводу гениальный по всему своему вдохновению писатель Лев Толстой в его романе 'Война и мир'.
  'Вот уж нисколько: никогда и в голову мне не приходит; и для их блага вот чего не сделаю. Все это поэзия и бабьи сказки, - все это благо ближнего. Мне нужно, чтобы наши дети не пошли по миру; мне надо устроить наше состояние, пока я жив; вот и все. Для этого нужен порядок, нужна строгость... Вот что!" - говорил он, сжимая свой сангвинический кулак. "И справедливость, разумеется, - прибавлял он, - потому что если крестьянин гол и голоден, и лошаденка у него одна, так он ни на себя, ни на меня не сработает'.
  
  Но то уж был кряжистый и статный хозяин, у него все хозяйство было под самым боком, он чего умного, пожалуй, всегда мог своему работнику довольно дельно, да и вполне здраво подсказать - то ведь вовсе не вся та большевистская власть, дающая одни лишь самой разнузданной и несуразной глупости советы.
  В принципе, в экономической сфере буквально всякая власть зачастую донельзя непроходимо глупа, поскольку ею подчас движут одни лишь сиюминутные, меркантильные интересы, а не некие ею во всеуслышание громко заявленные общественные.
  Она может чем-либо подобным разве что мнимо и сколь вот внешне, смиренно и мило прикрыться, словно тем еще фиговым листочком, да и деньги у нее, как правило, совершенно чужие, своим потом и кровью никак не заработанные.
  Ну, а потому и тратит она их, не по уму и по сердцу, а как уж ей самой блажно в голову более чем беспутно взбредет.
  
  230
  Причем хуже всего это все окажется именно в том государстве, что было всеобъемлюще объято пламенем безудержного энтузиазма построения некоего нового, иного мира.
  А между тем нечто подобное сколь, безусловно, является сущей химерой, самым наглядным образцом вовсе ведь никак неосуществимых в реальности, прелестно сладостных грез.
  Поскольку ради вполне наглядного приближения лучшего будущего всей, как она есть великой страны нужно было не брезгуя абсолютно ничем до чего только последовательно вдумчиво излечивать все лишаи того старого рабства, а не подводить под него новую догматически единственно верную основу.
  А именно во имя этого и надо было безо всякого стеснения, как и без тени льстивого благодушия, вытеснять темень и ложь огненосно яростными словами, и вовсе-то не переминаясь при этом с ноги на ногу яростно наступить 'кирзовым сапогом' на что-либо весьма отвратительное, как и донельзя по всей своей сути отвратное...
  И если бы еще в том незапамятном 19 веке, оно уж и было именно так, то разве довелось бы тогда той великой империи пожинать все плоды столь незапамятно новоявленной крепостнической жизни?
  
  231
  Интеллигенция должна была (задолго до февральской революции) весьма уж активно начать участвовать в делах общественно полезных преобразований, а не устраивать бесконечные дебаты о крайней нужности самого ведь незамедлительного сокрушения всех основ нынешнего более чем и впрямь неправого бытия.
  Причем, до чего слезно, она призывала народ в самые беспристрастные свидетели своей всеобъемлющей правоты, горестно при этом вздыхая о его извечной немоте и бесконечно бескрайнем его долготерпении под гнетом векового барского кнута...
  А от подобных бравых дел можно было ожидать одной лишь исключительно большой и самой непоправимой беды...
  Раз вот от таких бесконечно слащавых и пафосных дискуссий все ведь вскоре явно придет в движение и станет уж с ног на голову, поскольку народ, разбуженный ото сна незамедлительно обезглавит свою страну, посадив подлинного сатану на новоявленный только-то по-новому переназванный трон.
  
  Причем это никакое не злое ерничанье, а всего лишь простой и самый естественный факт.
  Буквально всякие революционные изменения на заскорузло грубом теле Российской империи только-то и всего, что разом возродили все то неистово несветлое и пасмурно бурное, что вообще когда-либо знавала история той в единый миг осиротевшей (без истинно твердой власти) державы.
  Ну а для истинного грядущего процветания всей родной отчизны интеллигенции вполне следовало принимать посильное участие в общественном движении, во весь голос громогласно требующего от всякого нынешнего правительства, предоставить бюджетные средства, дабы наиболее достойные из представителей простого народа и впрямь получили возможность приобрести себе то самое более чем обычное - высшее образование.
  Именно в этом и заключался тот самый весьма полезный и поучительный исторический опыт Петра Первого, да и Михайло Ломоносова.
  Однако же это вполне разумное начинание на Руси не очень так было в чести в том-то самом вслед затем внезапно, словно гром среди ясного неба нагрянувшем 19 столетии.
  
  232
  Лев Толстой, 'ясное солнышко нашей души' совсем ведь другое всем нам до чего вкрадчиво и вдумчиво предлагает...
  Интеллигенции смешиваться с серой и бессмысленно струящейся по течению жизни толпой?
  А оная от подобных поисков настоящей доподлинно народной правды только лишь совершенно рассвирепеет и ее-то тогда разом потянет сколь неистово всем же миром именно в том преуспеть...
  Потянуть бы вожжи лично на себя, приняв при этом самое неглубокомысленное участие в безудержно нахрапистом управлении всей своей гражданской жизнью, совсем ничегошеньки в данном деле и близко не соображая.
  И как при такого рода делах суровой первобытности было уж разом нисколько не возродиться?
  
  А потому большая часть (праздных интеллектуально) слов Льва Толстого и привели простой народ к еще большему закабалению в точности тех древних рамках буквально-то вездесущего Средневековья.
  И уж, ясно, как день, что нисколько бы никак ни при каких обстоятельствах не довелось бы тем словесным барским ласкам, хоть сколько-то еще привести к самому вот истинному вызволению его подчас столь мятежного духа из всех тех вдоволь тогда имеющихся оков нищеты и извечного рабства.
  
  233
  Лев Толстой, хотя и был велик, как писатель, однако в своих житейских высказываниях был простым и довольно-таки недалеким обывателем, столь слезно и благодушно желающим обезличено абстрактной справедливости.
  Причем не иначе как, а именно в ее чисто внешней, почти лишенной всяческого конкретного содержания форме.
  Вот он пример его самого обиходного отношения к русскому мужику, весьма незатейливо взятый автором этих строк из все той же 'Анны Карениной'.
  '- Рабочие не хотят работать хорошо и работать хорошими орудиями. Рабочий наш только одно знает - напиться, как свинья, пьяный и испортит все, что вы ему дадите. Лошадей опоит, сбрую хорошую оборвет, колесо шинованное сменит, пропьет, в молотилку шкворень пустит, чтобы ее сломать. Ему тошно видеть все, что не по его. От этого и спустился весь уровень хозяйства. Земли заброшены, заросли полынями или розданы мужикам, и где производили миллион, производят сотни тысяч четвертей; общее богатство уменьшилось. Если бы сделали то же, да с расчетом...'
  
  234
  Да только если суровый и праведный расчет это именно то, что столь настойчиво и безапелляционно предлагает Лев Толстой, то это, скорее всего, одно лишь натужное и совершенно бессмысленное занятие, прежде всего, связанное с великой праздностью его ума, а не с истинным величием его необъятного (безо всяческой иронии) интеллекта.
  Ведь буквально у всякого барина, живущего реальным, а не стильно и беспредметно надуманным чьим-либо явно чужим - заморским здравым смыслом...
  Ну откуда это у него всеобщее могут взяться безудержно ласкающие кое-кому его и впрямь-таки блаженную душу иллюзии, непонятно с чего возникшие, однако при этом явно въевшиеся ему под самую кожу...
  Разве чему-либо подобному где-либо и когда-либо хоть сколько-то вообще уж еще бывать, чтобы тот самый исключительно неугомонный хозяин поместья, выйдя в поле с косой, тут же и заслужил себе более чем искреннее уважение со стороны всех своих мужиков?
  А между тем все, что ему действительно полагалось сделать, так это хоть сколько-то заинтересовать их в самом конкретном, финансовом смысле, и это действительно все в целом разом бы переменило.
  
  А в точности так и бить по карману за глупость, но все это сколь неизменно потребует всевозможных и всяческих мелочных дрязг, а у нас, видите ли, душа поэта, а потому ничего иного кроме как взять косу и идти с нею день-деньской орудовать в поле нам-то попросту совсем и не остается.
  
  235
  А между тем доподлинно стоящий того метод хозяйствования, при котором все ведь стоит на одном явно корыстном, личном интересе, который и дураку, кстати, вполне во всем, безусловно, понятен...
  Поскольку он-то как раз максимально и приближен ко всей той сколь неизменно суровой действительности, а потому он всем и каждому в сущей отдельности попросту весьма уж и впрямь благодетельно выгоден.
  Ну а абстрактным выводам философии неизменно надобно бы оставаться именно в самом надлежащем для них месте, а именно в довольно-таки жестковатом книжном переплете.
  А вот в дела простой и безыдейно обыденной жизни всему тому всеблагостному литературному мудрствованию никак вот не должно быть дозволено и носа своего вообще хоть сколько-то еще значит совать.
  Однако уж, будучи до чего поверхностно научно вооружен знаниями абстрактной теории, и очень даже внимательно и взвешенно все обсудив с практиками, вполне еще возможно было поднять принципиально устарелую обработку земли до некоего нового, куда значительно более производительного уровня...
  Надо было, разве что вполне всерьез, переговорить обо всем этом со всеми своими крестьянами хоть немного овладев для этого их простонародным языком полностью ведь, кстати, отдав, вполне причитающуюся им долю самого доподлинного уважения...
  
  236
  Ну а навязчивыми беспрестанно ворчливыми уговорами, разве что лишь подчас выходит одно только зло и разобщенность, беспрестанно напропалую плодить.
  Однако этого ни Левины, ни Толстые совершенно не понимают, поскольку живут в мире и благоденствии внутри своего весьма так именно что во многом ограниченного я, и одним-то своим задушевным благополучием сколь беспрестанно во всю слепо и воинственно дорожат.
  Ну а о том, что народ и впрямь живет, хуже некуда, они ведь порою безотрадно вспоминают разве что лишь, когда речь идет о его удивительно милом их беспокойному сердцу преображении в некоем ином чрезвычайно возвышенном облике.
  И это явно, куда только ближе ко всему их искрометно сияющему аристократизму...
  Однако по-прежнему неизменно выделяющему всю их гордую стать из всей той остальной серой массы бездушных, словно та еще скотина холопов.
  
  237
  А между тем надо было еще с малолетства сельчан хоть сколько-то по-иному воспитывать, а не щеголять пред ними значительно лучшими знаниями сельского хозяйства!
  А то ишь чего Лев Толстой, надо же сколь, несомненно, во всем этак до конца более чем добропорядочно 'толково' удумал, да и другим этот метод в посильное пользование весьма находчиво, вдумчиво передал.
  Нате вам берите и пользуйтесь - еще уж, спасибо, мне когда-нибудь скажете, что это именно я вас от всей своей широкой души, до чего радостно всею мыслью своей навеки вечные теперь просветил.
  
  А между тем, для весьма существенных и благих перемен в том еще дореволюционном обществе надо было в первую очередь вполне вот осознанно позаботиться именно о воспитании того будущего, куда только более сведущего поколения.
  Ну а все те разговоры с мужиками, которые вел Левин, это ведь было даже и не коту под хвост, а словно быку на рога.
  Вот он еще один явный пример из все той же 'Анны Карениной' ЧЕГО ЭТО ЕЩЕ ЯВНО ТАК ВЫХОДИЛО ИЗ 'СКОЛЬ НАВЯЗЧИВОГО ВРАЧЕВАНИЯ ПРОСТОНАРОДНЫХ МУЖИЦКИХ УМОВ'
  'Другая трудность состояла в непобедимом недоверии крестьян к тому, чтобы цель помещика могла состоять в чем-нибудь другом, кроме желания обобрать их сколько можно. Они были твердо уверены, что настоящая цель его (что бы он ни сказал им) будет всегда в том, чего он не скажет им. И сами они, высказываясь, говорили многое, но никогда не говорили того, в чем состояла их настоящая цель'.
  
  238
  Конечно же, у них было то истинно свое - всеми теми долгими темными веками давно накопленное и пока еще в них всем тем доблестным просвещением нисколько никак неизжитое суровое недоверие!
  Ты сначала человека, хоть в чем-либо вообще просвети, как это ему стать, пусть даже и совсем немного тобой, а лишь, затем с ним на равных, вальяжно, да и сколь нарочито и разговаривай!
  А то он ничегошеньки не понимает из тех вещей, что ему кто-либо ДО ЧЕГО ТОЛЬКО назойливо и незатейливо весьма ведь старательно растолковывает.
  Ну а если чему он и внемлет, так то еще вовсе не значит, что уж и в то он на деле бесхитростно разом поверит, что и ему, посредством всех тех барских нововведений и впрямь чистоганом в его извечно пустой карман от хозяина хоть одна монетка когда-нибудь и вправду действительно перепадет.
  Вот так оно и было буквально во всем, а не только в каких-либо, самых отдельных и исключительно мелких частностях.
  Народ попросту никак, пока не верил в лучшую жизнь, а барин в нее истово верил, потому что жил томными надеждами светлейших европейских умов.
  Однако с детства неприученные смотреть на помещика как-либо иначе кроме, как исподлобья, крестьяне попросту и не могли узреть в некоем благожелательно надуманном равенстве ничего иного кроме (как для себя) той-то самой более чем небезызвестной возможности самого безмерного разрушения и низведения дворцов до тех весьма ведь давно покосившихся хибар и хижин.
  
  239
  Для них попросту был нисколько никак уж неведом сладостный миг познания всего нового, а только до чего во всем горек и едок корень всякой той книжной премудрости!
  А потому и прозябают, они в этой своей, (для них-то самих невпример ничему иному уютной) социальной лужице и весьма, кстати, безмерно рады сему удивительно милому для них обстоятельству.
  Ну, а всякий, кто их столь опрометчиво попытается из нее вовсе так нисколько уж ненароком еще извлечь, предвещая при этом тяжкий интеллектуальный труд...
  Ясное дело, что для них он сколь и впрямь тогда весьма неприглядно разом предстанет истинным врагом всякого их векового покоя, как и безнадежно праздного (умственно) благоденствия.
  Ну, а тому, кто начнет их истово призывать, всею душою соприкоснуться с тем и впрямь исключительно безлико призрачным счастьем, в которое им надо будет разве что столь искрометно всем своим сердцем до чего только благодушно сходу поверить, они будут внимать, открыв широко рот, да и беспрекословно развесивши уши...
  Ну а коль скоро все, что им для того и вправду было потребно так это отринуть вериги немыслимо многим некогда вконец опостылевшей веры, да и изжить со свету всех тех, кто мучительно долгими веками простых смертных весьма ведь до чего только деятельно всею своею господской силою чудовищно притеснял...
  Именно этакое безапелляционное видение грядущего всеобъемлющего и всеобщего счастья темным, невежественным, как и донельзя от века забитым массам простого народа и было буквально медом по сердцу...
  И уж человека обо всем этаком блаженно и одновременно с этим сатанински ядовито разглагольствующего, они буквально-то сразу житейски поймут, причем, пожалуй, что именно с полуслова.
  
  240
  И ведь попросту не было лучше и задушевнее средства для привлечения великого множества людей, нежели чем тот самый вконец заплесневелый французский сыр в революционной глубочайше идейной мышеловке...
  Ну а все праведные житейские мысли для серых масс простого народа были всего-то лишь одним разве что назойливым жужжанием мухи, зажатой кем-либо в кулаке и вовсе никак нисколько не более.
  Автор имеет в виду, прежде всего именно ту еще силу речей изощренно клыкастой агитационной критики, вполне всерьез взявшейся перемалывать косточки всего того отныне треклятого прошлого, что само собой отмирать совершенно никак вовсе-то не желает.
  
  Однако все это сколь неистово вознеслось в чьих-то по-пролетарски пламенных речах на самую доселе недосягаемую высь, причем именно благодаря всем тем блаженным и блажным высказываниям...
  А они между тем тогда гуляли по стране, будучи изрядно вынашиваемыми в горячих сердцах умами, самого блистательного, однако абсолютно абстрактного толка, а потому и раздалось сначала довольно робкое гудение разбуженных толпищ, что были нынче накалены до предела всем своим внешним неравенством, но чувство настоящей социальной ответственности в них отсутствовало напрочь.
  
  241
  Да только завели их в этот самый безнадежный ленинский тупик именно те длиннющие тени ученого люда, безусловно, нисколько вот никак совсем и не видящего, как их праздная социальная демагогия, постепенно превращается в щит и меч всего того сколь беспардонно новоявленного рабовладельческого строя.
  И ведь он (при Сталине) был уж именно изустно, а не конституционно всецело рабовладельческим по всем-то своим более чем обыденным факторам сколь и впрямь немыслимо обездоленного и весьма так донельзя понурого полусуществования.
  В те самые времена страх беспрестанно сковывал члены, а вместо кнута зачастую использовалась сила безотчетного, бешеного энтузиазма.
  
  Ну а о том, что надо было вдумчиво, и творчески подходя к этому вопросу продуманно, медленно и постепенно до чего же загодя подготовить почву для значительно большего представительства общественно проявленного разума в самых широких кругах всего того донельзя закостенелого (полуфеодального) государственного организма...
  Нет, ни о чем подобном в те времена никто ведь вовсе не думал, да и не по плечу было тем дореволюционным либералам думать о чем-либо не возвышенном и не парящем в синем небе самых уж непомерно восторженных и радужных абстракций.
  
  242
  А между тем им было должно смотреть прямо вперед, создавая все вот условия для наилучшего усвоения народом самых обыденных, житейских истин той неяркой и неприметной свободы духа, что дается человеку разве что лишь с самым изначальным образованием, а вовсе не с теми донельзя броскими лозунгами и восторженно кичливыми воззваниями.
  Причем поспособствовать более-менее верному пути в светлое будущее должна была именно литература, всецело нацеленная на воспитание в людях, самых наилучших проявлений всей их души.
  Ну а та, что вовсю бередила раны униженного и оскорбленного извечно бедствующего люда, пробуждала в нем одну лишь пламенно идейную, классовую совесть.
  А этот продукт был крайне же скоропортящимся, а потому и мог ведь он оказаться разве что чем-либо исключительно рвотным в плане всего того, что было внутри каждого человека всецело создано именно воспитанием, а также и было им действительно впитано из всей христианской веры.
  
  А между тем именно в той духовно развивающей, а не свирепо разрушающей моральные ценности литературе и был бы великий прок, да и вполне наглядное общественное благо!
  Правда подобные книги ни к какому спешному, да и действительно существенному развитию нравственных идей и близко не поспособствуют, но зато весьма планомерное с ними ознакомление, безусловно, приводит к куда более полноценному развитию личности, а когда человек становится в целом грамотнее, с ним и о морали поговорить будет вовсе не грех.
  
  243
  А между тем книги, действительно созданные для весьма полноценно существенного обогащения всеобщих знаний по всему своему стилю должны быть доступны практически каждому, дабы всякий смог до самого конца уразуметь, а чего это в них вообще изложено, то есть о чем это в них более чем недвусмысленно и вправду так говорится.
  
  Популяризация науки это исключительно святое дело, а в особенности коли нечто подобное вовсе-то никак не касаемо всеобщей доступности самых подробных инструкций, как уж это именно в кустарных условиях изготовить достаточно сильное взрывчатое вещество.
  И всякий добросовестный работник должен был в самой доподлинной точности ведать, какая это именно во всем том дальнейшем еще будет от всех совершаемых им действий хоть сколько-то реальная польза, а вот для этого ему и было необходимо то самое вполне должное образование, пусть даже и самое начальное.
  
  244
  Если бы простой мужик в некой мудреной книжке хоть чего-либо сумел достойно разобрать себе на заметку, он бы тогда обязательно еще для самого себя уяснил, что все затеянное барином - вовсе не сугубо его личная прихоть, а весьма так возможно, что действительно полезное (и для него тоже) нововведение.
  В этом-то, между прочим, и была бы сама суть того, куда более праведного подхода к прогрессу, который никак нельзя навязывать, абстрагируясь от всех нужд и забот нашей довольно еще непростой и до чего подчас нелегкой жизни.
  Но Лев Толстой о таких вещах со всей очевидностью попросту совершенно не думал.
  
  Уж, когда он столь великодушно писал свою великую 'Анну Каренину', счел он лишь то поистине нужным, должным, и важным, дабы далее более не бывать матушке России, в ее прежнем исключительно стародавнем облике.
  Нет, ему и впрямь столь откровенно понадобилось всею силой своего непревзойденного таланта, до чего только посильно приблизить высоколобых людей к откровенно безыскусно презираемому ими простонародью.
  
  245
  Да столь и впрямь тяжко и трудно оно уж иногда порою выходит книга в целом действительно замечательная, великодуховная, да только вреда от нее...
  Несомненно, ведь возражает великий граф Лев Николаевич супротив всего того истинно народного образования, а это между тем с его стороны был один лишь непоправимо великий грех.
  Вот уж они его ни в чем нисколько неправые слова, взятые автором из той же сколь исключительно гениальной во всем невероятно общемировом масштабе 'Анны Карениной'.
  'Но я все-таки не знаю, что вас удивляет. Народ стоит на такой низкой степени и материального и нравственного развития, что, очевидно, он должен противодействовать всему, что ему чуждо. В Европе рациональное хозяйство идет потому, что народ образован; стало быть, у нас надо образовать народ, - вот и все.
  - Но как же образовать народ?
  - Чтоб образовать народ, нужны три вещи: школы, школы и школы.
  - Но вы сами сказали, что народ стоит на низкой степени материального развития. Чем же тут помогут школы?
  - Знаете, вы напоминаете мне анекдот о советах больному: "Вы бы попробовали слабительное". - "Давали: хуже".
  - "Попробуйте пиявки". - "Пробовали: хуже". - "Ну, так уж только молитесь богу". - "Пробовали: хуже". Так и мы с вами. Я говорю политическая экономия, вы говорите - хуже. Я говорю социализм - хуже. Образование - хуже.
  - Да чем же помогут школы?
  - Дадут ему другие потребности.
  - Вот этого я никогда не понимал, - с горячностью возразил Левин. - Каким образом школы помогут народу улучшить свое материальное состояние? Вы говорите, школы, образование дадут ему новые потребности. Тем хуже, потому что он не в силах будет удовлетворить их. А каким образом знание сложения и вычитания и катехизиса поможет ему улучшить свое материальное состояние, я никогда не мог понять. Я третьего дня вечером встретил бабу с грудным ребенком и спросил ее, куда она идет. Она говорит: "К бабке ходила, на мальчика крикса напала, так носила лечить". Я спросил, как бабка лечит криксу. "Ребеночка к курам на насесть сажает и приговаривает что-то".
  - Ну вот, вы сами говорите! Чтоб она не носила лечить криксу на насесть, для этого нужно... - весело улыбаясь, сказал Свияжский.
  - Ах нет! - с досадой сказал Левин, - это лечение для меня только подобие лечения народа школами. Народ беден и необразован - это мы видим так же верно, как баба видит криксу, потому что ребенок кричит. Но почему от этой беды - бедности и необразования - помогут школы, так же непонятно, как непонятно, почему от криксы помогут куры на насести. Надо помочь тому, от чего он беден.
  - Ну, в этом вы по крайней мере сходитесь со Спенсером, которого вы так не любите; он говорит тоже, что образование может быть следствием большего благосостояния и удобства жизни, частых омовений, как он говорит, но не умения читать и считать...
  - Ну вот, я очень рад или, напротив, очень не рад, что сошелся со Спенсером; только это я давно знаю. Школы не помогут, а поможет такое экономическое устройство, при котором народ будет богаче, будет больше досуга, - и тогда будут и школы'.
  
  246
  Вот чего не скажи о взрослом населении тогдашних русских деревень, а все равно нисколько не были, они действительно глупыми людьми, а всего лишь всецело неразвитыми, что и делало их темной, безгласной, серой толпой.
  Однако всякое, пусть даже и самое маломальское образование сделает почти что любого человека во всем полноценно разумным членом всего существующего общества!
  Ну, а тогда из всякого рода простых людей действительно смогут столь отчетливо еще выделиться все те, кто непременно, затем поднимутся на весьма значительную высоту во всех тех более чем запутанных, а зачастую и довольно темноватых коридорах власти.
  Они-то и изменят (в наиболее заглавном смысле) весь тот всецело ведь бездушный подход немыслимо заносчивого чиновничества к самому простому труженику, да и сам он тоже, в конце концов, научился бы, куда лучше отстаивать все свои подлинные человеческие права...
  Незнание - наихудший бич безграмотного народа...
  
  247
  И откуда бы затем не пришла большая и страшная беда, а отсутствие всякой образованности неизменно несет в себе один лишь самый величайший вред...
  Вот преотличный тому, хотя и весьма вопиюще прискорбный пример из 'Записок юного врача' Михаила Афанасьевича Булгакова.
  '- Вот что, - сказал я, - видите ли... Гм... По-видимому... Впрочем, даже наверно... У вас, видите ли, нехорошая болезнь - сифилис...
  Сказал это и смутился. Мне показалось, что человек этот очень сильно испугается, разнервничается...
  Он нисколько не разнервничался и не испугался. Как то сбоку он покосился на меня, вроде того, как смотрит круглым глазом курица, услышав призывающий ее голос. В этом круглом глазе я очень изумленно отметил недоверие.
  - Сифилис у вас, - повторил я мягко.
  - Это что же? - спросил человек с мраморной сыпью.
  Тут остро мелькнул у меня перед глазами край снежнобелой палаты, университетской палаты, амфитеатр с громоздящимися студенческими головами и седая борода профессора венеролога... Но быстро я очнулся и вспомнил, что я в полутора тысячах верст от амфитеатра и в 40 верстах от железной дороги, в свете лампы молнии... За белой дверью глухо шумели многочисленные пациенты, ожидающие очереди. За окном неуклонно смеркалось, и летел первый зимний снег.
  Я заставил пациента раздеться еще больше и нашел заживающую уже первичную язву. Последние сомнения оставили меня, и чувство гордости, неизменно являющееся каждый раз, когда я верно ставил диагноз, пришло ко мне.
  - Застегивайтесь, - заговорил я, - у вас сифилис! Болезнь весьма серьезная, захватывающая весь организм. Вам долго придется лечиться!..
  Тут я запнулся, потому что, - клянусь! - прочел в этом, похожем на куриный, взоре, удивление, смешанное явно с иронией.
  - Глотка вот захрипла, - молвил пациент.
  - Ну да, вот от этого и захрипла. От этого и сыпь на груди. Посмотрите на свою грудь...
  Человек скосил глаза и глянул. Иронический огонек не погасал в глазах.
  - Мне бы вот глотку полечить, - вымолвил он.
  'Что это он все свое? - уже с некоторым нетерпением подумал я, - я про сифилис, а он про глотку!'
  - Слушайте, дядя, - продолжал я вслух, - глотка дело второстепенное. Глотке мы тоже поможем, но самое главное, нужно вашу общую болезнь лечить. И долго вам придется лечиться - два года.
  Тут пациент вытаращил на меня глаза. И в них я прочел свой приговор: 'Да ты, доктор, рехнулся!'
  - Что ж так долго? - спросил пациент - Как это так два года?! Мне бы какого-нибудь полоскания для глотки...
  Внутри у меня все загорелось. И я стал говорить. Я уже не боялся испугать его. О, нет, напротив, я намекнул, что и нос может провалиться. Я рассказал о том, что ждет моего пациента впереди, в случае, если он не будет лечиться как следует. Я коснулся вопроса о заразительности сифилиса и долго говорил о тарелках, ложках и чашках, об отдельном полотенце...
  - Вы женаты? - спросил я.
  - Женат, - изумленно отозвался пациент.
  - Жену немедленно пришлите ко мне! - взволновано и страстно говорил я. - Ведь, она тоже, наверное, больна?
  - Жену?! - спросил пациент и с великим удивлением всмотрелся в меня.
  Так мы и продолжали разговор. Он, помаргивая, смотрел в мои зрачки, а я - в его. Вернее, это был не разговор, а мой монолог. Блестящий монолог, за который любой из профессоров поставил бы пятерку пятикурснику. Я обнаружил у себя громаднейшие познания в области сифилидологии и недюжинную сметку. Она заполнила темные дырки в тех местах, где не хватало строк немецких и русских учебников. Я рассказал о том, что бывает с костями нелеченого сифилитика, а попутно очертил и прогрессивный паралич. Потомство! А как жену спасти?! Или, если она заражена, а заражена она наверное, то как ее лечить? Наконец, поток мой иссяк, и застенчивым движением я вынул из кармана справочник в красном переплете с золотыми буквами. Верный друг мой, с которым я не расставался на первых шагах моего трудного пути, сколько раз он выручал меня, когда проклятые рецептурные вопросы разверзали черную пасть передо мной! Я украдкой, в то время, как пациент одевался, перелистывал странички и нашел то, что мне было нужно.
  Ртутная мазь - великое средство.
  - Вы будете делать втирания. Вам дадут шесть пакетиков мази. Будете втирать по одному пакетику в день... вот так...
  И я наглядно и с жаром показал, как нужно втирать, и сам пустую ладонь втирал в халат...
  - ...Сегодня - в руку, завтра - в ногу, потом опять в руку - другую. Когда сделаете шесть втираний, вымоетесь и придете ко мне. Обязательно. Слышите? Обязательно! Да! Кроме того, нужно внимательно следить за зубами и вообще за ртом, пока будете лечиться. Я вам дам полоскание. После еды обязательно полощите...
  - И глотку? - спросил пациент хрипло, и тут я заметил, что при слове 'полоскание' он оживился.
  - Да, да, и глотку.
  Через несколько минут желтая спина тулупа уходила с моих глаз в двери, а ей навстречу протискивалась бабья голова в платке.
  А еще через несколько минут, пробегая по полутемному коридору из амбулаторного своего кабинета в аптеку за папиросами, я услыхал бегло хриплый шепот:
  - Плохо лечит. Молодой. Понимаешь, глотку заложило, а он смотрит, смотрит... то грудь, то живот. Тут делов полно, а на больницу полдня. Пока выедешь, - вот те и ночь. О, Господи! Глотка болит, а он мази на ноги дает'.
  
  И если и можно было в чем-либо безо всякого прока и толку уж обвинять того простоватого мужика, то нечто подобное должно было заключаться разве что в том, что его еще в детстве ничему путному совершенно не научили, а иначе бы он те ученые речи хоть сколько-то лучше сумел воспринять.
  Ну а так, несмотря на то, что по-своему он вполне мог быть, несомненно, толковым и действительно во всем грамотным человеком...
  Однако это касалось разве что лишь чего-либо того, в чем он вполне по-свойски и безо всяких чужих подсказок достаточно полноценно и делово разбирался.
  Ну а всякие излишне мудреные разговоры для его невежественного ума были впрямь, словно об бетонную стенку сушеный горох.
  
  248
  Да и те люди крайне уж однобокого, подслеповато амбициозного ума тоже ведь были совершенно ни в чем нисколько не лучше!
  Прочитанные кем-либо книги вполне еще могут оказаться именно той вздымающей души к самым небесам изящной ширмой, за которой сколь вольготно кому-то всегдашне сидится, а вокруг пускай себе будет сплошной железобетон, а также и все и вся до чего тщательно отныне станет обмотано толстенной колючей проволокой.
  И именно это затем более чем планомерно и воплощается в суровые будни общественной жизни, когда уж некоторые люди и впрямь-то именно с помощью книг, словно тем еще фиговым листочком, восторженно прикрывают все свои весьма изысканные 'духовные начала' от всей той для них крайне нелицеприятной социальной действительности.
  Причем все это их безудержное и безгрешное самолюбование имело весьма конкретный и самый что ни на есть вполне зрелый исток...
  Литература во множество случаев раздвигает горизонты познания и делает душу утонченнее и светлее, но одновременно с этим, она порою и задвигает действительность, на самый задний план, воздвигая миражи и подхлестывая читательское желание до них более чем незамедлительно смело добраться.
  Да еще ведь при этом сколь искусственно и нарочито, делая из крайне невзрачной и серой обыденности, этакую исключительно безводную пустыню...
  Причем, конечно, вовсе-то не все старались незамедлительно вывести народ из того до чего явно исключительно вот пресловутого новоявленного египетского рабства...
  Но Львом Николаевичем Толстым люди некогда столь упоенно зачитывались буквально-то, как фанатически верующие 'Евангелием', что и было до самой распоследней крайности вовсе-то совсем уж нисколько неразумно!
  И не зря его все-таки от церкви некогда отлучили!
  Видать было за что.
  Не иначе как, а Лев Толстой и создал ту ранее вовсе и небывалую разруху в головах, о которой со сколь великим прискорбием некогда всем нам вещал булгаковский профессор Преображенский.
  
  249
  Великий талант, он кроме всех своих прочих достоинств еще и оказывает самое же сильнейшее этическое влияние на общество, в котором он повседневно довольно-таки обыденной жизнью живет.
  Причем собственное поколение гениально талантливого человека всегда понимает значительно лучше, нежели чем все те за ним лишь вослед постепенно с годами уж явно последовавшие.
  Им все реальности прошлого века, виделись в исключительно ином ракурсе, а именно вовсе никак не того давно ведь нынче минувшего прошлого.
  И чего тут поделаешь светлой душе Льва Николаевича Толстого всего-то, что до чего неистово захотелось так это разве что истинного покоя, а потому и навязал он самое безудержное умиротворение всему тому на углях извечного народного недовольства, беспрестанно бурлящему котлу широкого общественного российского бытия.
  
  250
  А между тем был в истории российского государства, и тот покрывший себя вечной славой на поле брани другой боевой офицер - Антон Деникин, который никак не удалился ото всех мирских забот и тревог в лично так свое сколь бесценно родное всему его беспечно праздному сердцу - имение.
  Да и имения никакого у Деникина никогда вообще попросту совершенно и не было.
  И это как раз-таки он в его многотомной книге 'Очерки русской смуты' размашисто махая пером, словно саблей до чего наглядно всех нас оповещает обо всех тех прямых и косвенных причинах застоя в русском обществе своего времени.
  'С другой стороны, армия представляла из себя плоть от плоти, и кровь от крови русского народа.
  А этот народ в течение многих веков того режима, который не давал ему ни просвещения, ни свободного политического и социального развития, не сумел воспитать в себе чувства государственности, и не мог создать лучшего демократического правительства, чем то, которое говорило от его имени в дни революции'.
  
  251
  Но разве было хоть какое-либо дело революционерам от революции до тех назойливо кишащих конкретных задач, которые некогда вполне остро стояли на повестке дня, да и тех проблем, незамедлительное решение которых им еще надобно было осуществить в той самой всегда исключительно прежней России для ее самого еще доподлинного дальнейшего процветания?
  В тех книгах, что они читали, и писали, не было ровным счетом никакого места всякому практическому и здравому уму, а одному его донельзя блекло розовому переложению на белой никогда ничего не стыдящейся бумаге.
  А между тем отбрасывающие исключительно яркую тень величественные книжные абстракции могут разве что еще лишь оказаться самым же наилучшим прикладным орудием в руках искрометно мыслящего, а потому и совершенно бесслезного фанатика.
  То есть, именно того практика глянцево беспринципных суровых идей, что и впрямь-то осоловел от тяжкого труда поглощения всех тех обезличено праздных истин.
  И его при этом может еще распирать и от самой непомерной гордости в связи со всей уж его самой неуемной сопричастностью ко всем тем нынче сколь наглядно и парадно самими ведь собой свершающимися великими историческими событиями...
  Причем он как раз-таки именно от честного и благородного имени всего своего величайше идейного Я и станет же беспрестанно отдавать те более чем бесчеловечные приказы всем своим безропотным подручным, что были попросту ослеплены ярчайшим пламенем новой чрезвычайно технически переоснащенной эпохи.
  
  252
  Мир заполнился самого разного рода железом, но самое страшное, что истинно стальными стали и сердца, идеалистически верно подкованных правителей СССР.
  Да и улучшить жизнь, к лучшему попросту так нисколько совершенно невозможно, создав вот чертежи нового более чем исключительно светлого грядущего.
  Люди не машины, их сознание никак нельзя выплавлять по заранее заданному образцу.
  Лучше можно сделать только обстоятельства общественной жизни, а не самих людей, как таковых.
  А к тому же еще в результате полнейшего обезлюдения всего этого мира или, скажем, вследствие отчаянного одичания всего ведь, как он есть рода человеческого...
  Нет, совсем ничегошеньки из всего того некогда столь благочестиво намеченного в необычайно светлых мечтах о потрясающе близком грядущем рае при этаком раскладе и близко тогда, собственно, не осуществится.
  Вот чего предрекал миру Джек Лондон в его антиутопии 'Алая чума'
  'Алая Чума пришла в 2013 году. Господи, подумать только! Минуло уже шестьдесят лет, и я единственный, кто остался в живых с тех времен'.
  
  Литературу в случае некоей смертоносной эпидемии, что еще, быть может, явно загонит в гроб все нынешнее человечество, очень даже с охотой примутся читать крысы, а также внимательно начнут изучать черви, и, кстати, пожалуй, что с несколько большей для себя пользой, нежели чем это сегодня делаем мы.
  
  253
  Зато сколь уж в ней прянично и красочно и впрямь-таки создается та самая сказочная иллюзия вместо реальной жизни со всеми ее неисчислимыми коллизиями, как о том, пусть и нехотя, а все же некогда написал граф Лев Николаевич Толстой в его для всех нас и впрямь незабвенной 'Анне Карениной'.
  'На каждом шагу он испытывал то, что испытывал бы человек, любовавшийся плавным, счастливым ходом лодочки по озеру, после того как он бы сам сел в эту лодочку. Он видел, что мало того, чтобы сидеть ровно, не качаясь, - надо еще соображаться, ни на минуту не забывая, куда плыть, что под ногами вода и надо грести, и что непривычным рукам больно, что только смотреть на это легко, а что делать это хотя и очень радостно, но очень трудно'.
  
  254
  А ведь в этом и заключается вся основная разница черт характера между тем, кто творит и всяким тем, кто радостно и праздно поглощает все плоды его тяжких трудов.
  Они настолько же разны, как и те вовсе между собой и близко нисколько непохожие типы совершенно разных так или иначе причастных к творческому процессу людей.
  Один столь беспрестанно старательно думает о том, как бы это ему одними созидательными путями, постепенно видоизменить весь окружающий мир, а другой всецело воспламенен суровой идеей сокрушить все оковы старого рабства, благочинно подпилив сами основы всего того существующего в его век более чем отвратительного ему государства.
  Раз оно и впрямь столь немыслимо замшело в своей осатанелой великодержавной косности, ну а благостные перемены ждать уж никого нисколько вот вовсе совершенно не станут.
  И им обязательно надо было еще настать прямо ведь сразу и сейчас, а никак не потом, когда быть может и будет несколько поздновато для всех тех донельзя искрометных и всеблагих изменений.
  Ну а во время безумно, бешено и безгрешно свершающихся исторических событий всей народной лютостью, как и более чем неистощимой на выдумки жестокостью всецело же сладостно наслаждаются высокоразвитые, чувственно зрелые сердца, раз им нынче довелось лицезреть то самое отныне навеки поверженное оземь вековое зло.
  А иногда случается и наоборот, то есть в тот самый момент, когда им следовало проявить сущую строгость, они вдруг переполняются до самых краев величайшим тем еще явно совершенно излишним человеколюбием ко всякому ближнему своему, согрешившему, вроде бы и нечаянно, можно даже сказать совсем ненароком.
  Вот он тому самый явный пример из 'Записок барона Врангеля'.
  'В то время как на фронте не прекращались ожесточенные бои, в тылу армии постепенно налаживался мирный уклад жизни. В городе открылись ряд магазинов, кинематографы, кафе. Царицын ожил. Первое время имели место столь свойственные прифронтовым городам картины разгула тыла, скандалы и пьяные дебоши. Однако, учитывая все зло, могущее явиться следствием этого, я, не останавливаясь перед жестокими мерами, подавил безобразие в самом корне. Воспользовавшись тем, что несколько офицеров во главе с астраханским есаулом учинили в городском собрании громадный дебош со стрельбой, битьем окон и посуды, во время которого неизвестно каким образом пропала часть столового серебра, я предал их всех военно-полевому суду по обвинению в вооруженном грабеже. Суд приговорил есаула, известного пьяницу и дебошира, к смертной казни через расстреляние, а остальных - к низшим наказаниям. Несмотря на многочисленные обращенные ко мне ходатайства губернатора, астраханского войскового штаба и ряда лиц, приговор был приведен в исполнение и соответствующий мой приказ расклеен во всех общественных и увеселительных местах города. После этого случая пьянство и разгул сразу прекратились'.
  
  255
  И это действительно тогда восторжествовала та самая истинная справедливость, поскольку с разнузданным злом нужно бы бороться со вполне ОФИЦИАЛЬНОЙ жестокостью!
  Ну а если ничтоже сумняшеся начать нетерпеливо приобщать необразованных людей к каким-либо высшим моральным ценностям, то из их душ скоро обязательно само собой выпадет, то самое более чем незатейливое самопожертвование ради ближнего своего или дальнего (смотря как у кого).
  Внешнее возвышение над всем исключительно естественным внутренним уровнем морали, неизбежно еще приведет к утоплению совести в сущей трясине именно так самою собою и воспламененной демагогии.
  У обычной вовсе никак не заоблачной совести есть вполне естественные здравые корни...
  И той самой истинно житейской первопричиной всего героического самопожертвования никак не мог быть кем-либо исключительно надуманный полумифический альтруизм!
  Нет и тысячу раз нет, по-настоящему подлинным к тому побудительным стимулом всегда является весьма планомерно выпестованный, да и посильно целенаправленно переиначенный эгоизм, всего-то навсего, выходящий за рамки скотского дрожания за свою собственную столь ведь горячо некоторыми из нас любимую шкуру.
  И даже у животных в самом их инстинкте самосохранения уже явно заложена забота о потомстве, а в том числе и ценой своего собственного 'бесценного' существования.
  
  256
  Но нам природа - не указ, мы ей все сами сразу укажем, а еще и покажем ей кузькину мать, раз она там и сям нам явно чего-либо более чем недвусмысленно нисколько недодала.
  Ну а дабы вырвать силою из ее рук все то ею в своих тайниках довольно бестолково упрятанное, нам и надо было спешно вооружиться до зубов воинственным долготерпением, да и рыть и рыть землю в поисках таинственных кладов всех неразгаданных нами механизмов, слепо заправляющих всем этим нашим ныне никак нелегким бытием.
  Ну а во имя подобных безукоризненно доблестных начинаний еще уж должно было подняться всему ведь уровню высоких технологий.
  А именно это у нас и впрямь впереди где-то же явно по курсу...
  Но курс этот может быть верен разве что если сколь, несомненно, вдумчиво и до конца еще учитывать все рифы и мели, которые могут, в том числе и разрушить все то, доселе не нами некогда созданное...
  Причем и в чем-либо довольно немыслимо малом, безусловно, еще проявляется и нечто главное, да и более чем неотступно всецело осмысленно верное...
  Во имя посильного переустройства даже и одной самой конкретной человеческой психики нисколько бы вовсе и близко не стоило сходу же орудовать теми самыми маникюрными ножницами, бездумно кромсая всю ту извечно живую плоть той извечно простецки и безалаберно существующей жизни...
  Ее надо бы анализировать, куда более щадящим и вдумчивым образом, а, не выпячивая все то весьма донельзя пренебрежительное отношение ко всем бедам, что попросту нисколько неведомы всем тем, у кого жизнь в целом неизменно протекала гладко, мягко и сладко...
  
  257
  Разумеется, что все вышесказанное можно соотнести разве что лишь с тем самым явным отсутствием чего-либо положительного в каком-либо с виду вполне приятном и привлекательном человеке.
  А между тем вся эта его нисколько неисправимая неправильность, может быть, только и заключается в одних лишь довольно-таки неудачливо сложившихся жизненных обстоятельствах.
  А потому и надо бы осторожно и одними легкими касаниями сорвать покровы с глубоких и незаживающих ран чужой души и если, они и впрямь не носят откровенно гнилостный характер, тогда явно уж более чем стоило бы еще попытаться постепенно разобраться во всех проблемах данной личности, а не ломиться слепо напролом...
  Другое дело, что для анализа злых и исключительно низменных поступков подобные методы совершенно не годятся, потому что о любых нисколько недостойных высокого звания человека деяниях надо бы судить строго, и обезличено, а то всякая грязь она - ужасно липкая и если начать копать причины задушевных подлостей и духовного мрака и невежества...
  И это, конечно, все полностью и до самого конца справедливо, но только, пока дело действительно касаемо всяческих плохих поступков, а не самого явного отсутствия поступков хороших.
  Причем бездействие это тоже поступок, но за бездействием в отличие от действия могут еще сами собой скрываться совершенно ведь всецело разнообразные причины.
  То есть явное отсутствие даже и корней вполне вроде бы для всех нас исключительно естественного добра при всех тех к тому самых явных буквально-то выпирающих наружу изначальных задатках это нечто уж во всем иное, нежели чем более чем откровенно подлое недобро весьма ярко проявленное как-либо наружно.
  Поскольку истинный омут зла неизменно делает себя счастливым именно за счет всех несчастий других, и это ему, безусловно, в усладу, а потому он не слеп, а воинственно пунктуально последователен во всех своих донельзя злокозненных намерениях.
  Причем даже и самое беспросветно темное невежество вполне еще возможно наделить должным и явным пониманием правильных принципов жизни, а для этого следует нисколько не пренебрегать возможностью взбаламутить весь ил чьего-либо совсем не ко времени увядшего естества.
  
  258
  Бояться соприкоснуться душою с мятежно воинственной тьмою нужно бы разве что лишь тогда, когда это сколь неминуемо еще приведет к весьма чувствительной встряске всей своей собственной души...
  То есть в том самом случае, когда чье-либо душевное уродство явно манит за собой, а не тогда, когда оно попросту разве что весьма ведь отвратительно и неприятно.
  Однако людям, пьющим чистую родниковую воду из источника знаний, может быть подчас исключительно же непотребно, испить из лужи, безусловно, совершенно чужих им страданий.
  Этому более чем недвусмысленно поспособствовала литература, научившая кое-кого льстивому и приземленно восторженному самолюбованию, покаянию перед всеми своими довольно явно сомнительными идеалами и униженному умерщвлению духовной плоти, а не несгибаемости в борьбе с настоящим, а вовсе вот не тем донельзя вычурным злом.
  Весьма уж определенного рода богоборческая писательская мысль, так и распинает душу человека на том самом новоявленном кресте.
  И впрямь заставляя кое-кого глубокомысленно поверить в некие высшие абстрактные ценности, находящиеся где-то за самой гранью всякого воображения простого человека, и, во всяком случае, вне всяких пределов его житейского сознания и всех-то обыденных, более чем обывательских его чувств.
  
  Возвышенные книжные идеалы между тем невероятно заоблачны, а потому и нисколько неприменимы в деле вполне стоящего того переустройства столь многогранно многогрешной человеческой натуры.
  Да вот уж еще столь ведь стремительно устремясь куда-либо к недосягаемым и совершенно далеким звездам, люди, не только остаются фактически безо всякой существенной опоры, но еще и становятся явными небожителями, едва ли понимающими, чего это именно творится на этой до чего неизменно плодотворной всеми своими грехами земле.
  При этом они сколь обязательно оказываются, буквально заворожены, быстрыми и плодотворными решениями каких-либо давно (словно больной зуб) наболевших вопросов.
  Или вот еще что: это, несомненно, может быть и самым безупречным соблюдением всех тех старых традиций.
  Причем у большевистского племени второго, третьего и четвертого поколения все это и выглядело именно ведь в духе того-то самого стародавнего религиозного ханжества.
  
  259
  Вот в каких самых живописных красках, описывает подобные явления классик общемировой литературы Майн Рид в его самом и вправду наиболее замечательном романе 'Квартиронка', причем из-за минувшего с тех пор времени, они буквально нисколько вовсе-то не выцвели...
  '...Новой Англии - колыбель пуританизма, где исповедуется самая суровая религия и строгая мораль.
  Но странным это кажется только на первый взгляд. Один южанин так объяснил мне это явление: Как раз в тех странах, где распространены пуританские взгляды, больше всего процветают всевозможные пороки. Поселения Новой Англии - оплот пуританизма - поставляют наибольшее число мошенников, шарлатанов и пройдох, позорящих имя американца, и это неудивительно: таково неизбежное следствие религиозного ханжества. Истинную веру подменяют чисто внешним благочестием и формальным соблюдением обрядности, и люди забывают о долге перед своим ближним; сознание долга отходит на второй план, и им пренебрегают'.
  
  260
  Советский пуританизм утверждающий, что 'первым делом, первым делом самолеты' тоже ведь своего рода религиозный, ханжеский фанатизм, только уж отрицающий идею Бога, как и всякое рукотворное сотворение вселенной.
  
  Так что порождение им всех тех немыслимо ужасающих всякую праведную душу качеств в самой-то сущей краткости, описанных Майн Ридом, и было, в принципе, делом довольно естественным и, кстати, более чем, по всей своей сути, легко объяснимым.
  Создавая вымышленные иллюзии, было бы никак невозможно не 'упрятать под сукно' всю ту вполне естественную человечность и истинный гуманизм.
  
  261
  Парадное самопожертвование более чем неизбежно само собой приведет именно к тому, что почти всякий человек во всем том извечном пороховом дыму восторженных и напыщенных словопрений, безусловно, же потеряет, все то истинное, что им и вправду должно было еще изначально, собственно, двигать...
  Любовь и веру в будущее своей великой и величавой страны.
  Все это нарочито звеня шпорами, убивает шагающий широким строем бешеный энтузиазм, некого стадного чувства вместо веры в себя и всего того здравого мироощущения своей-то личной и ИНДИВИДУАЛЬНОЙ сопричастности к делу защиты своей родины от ее донельзя подлых и вероломных врагов.
  Единение масс под общим для них флагом, дает им единый порыв, делает их братьями и сестрами?
  Вполне еще может быть, что именно этак оно и есть, да только действительно надолго всего этого можно будет добиться разве что исключительно именно что изнутри.
  Ну, а каким-либо сугубо внешним агитационно мощным насильственным воздействием на темную и невежественную психику всех серых масс простого народа, можно лишь довести народ до полнейшей зачастую нисколько вовсе вот нетрезвой апатии буквально-то ко всему в этом подлунном мире.
  Поскольку истинный, конечный результат может быть разве что лишь совершенно обратен всему тому сколь всеблагостно и блаженно желаемому...
  
  262
  Именно благодаря внешней яростно навязанной человеку морали он и становится сущим зверем, вовсе-то непомнящим, зачем это именно его некогда породили на белый свет.
  И эдаким фанатиком до скрежета зубовного заучившего все постулаты всей той нарочито возвеличиваемой им до самых небес правды, неизменно будет управлять не житейский здравый смысл, а особая логика того социума, который возник именно в связи со сплочением рядов всем тем донельзя пронзающим души вовсе не беспричинным страхом.
  И всякий индивидуум при этом явно так боялся выбиться из строгой шеренги, причем не только из-за беспрестанной боязни перестать, уж блистать кристальной чистотой перед священным ликом всесильной идеи, но и потому, что одному ему было как-то совершенно непривычно и неуютно.
  
  Ну а в особенности смерть всех тех вполне простых человеческих навыков, как и вполне элементарных для каждого из нас самых естественных чувств более всего при этом касается именно натур безнадежно паразитических.
  То есть, тех из людей, кто всегда старается везде и во всем еще сколь непременно урвать свой самый наилучший кусок из всего того довольно-таки весьма подчас  увесистого общественного пирога.
  Именно подобного рода люди и липнут к новоявленной идеологизированной власти, а также и совершенно безропотно делают буквально-то все, что она им только прикажет в явной надежде на то, что подобное рвение будет кем-либо еще сколь, безусловно, всецело оценено.
  А это более чем непосредственно само собой означает, что этаким рьяным блюстителям широких, как Белое море государственных интересов, при случае явно спишутся все те сколь беспрестанно творимые ими лютые бесчинства.
  Все это несусветно кровавое несветлое прошлое будет, в конце концов, попросту свалено в нисколько никак вовсе-то неразделимую на какие-либо отдельные части великую кучу свершений, побед и репрессий.
  Ну а затем все это по случаю и будет вполне толково подано на блюдечке большой исторической перспективы, как трудный, но правильный процесс перевоспитания трудового народа в духе новых и ярчайше светлых идей.
  Потомки, живущие в развитом индустриальном обществе, от всего этого могут, конечно, и впрямь разомлеть, да и вполне, кстати, признать все предпринятые некогда властью усилия, как жестковатые, но между тем в корне истинно верные...
  Ну а обманутый грядущим несбыточным счастьем народ верит буквально всему разве что, пока беда гулким грохотом не нагрянет, а как нагрянула она, так и вера в нем ломаться разом уж начинает, словно та еще яичная скорлупа...
  
  263
  А ведь и вправду 'вылупившиеся из скорлупы извечно скрывавших от них весь реальный мир иллюзий' люди быстро затем начинают прозревать, и, в конце концов, они обязательно уж вполне осознают, что весь тот великий инкубатор славных идей... всего-то лишь большая зловонная яма...
  Ну а от подобных выводов и до реальной измены окажется вовсе-то явно не слишком далеко...
  Великая Отечественная Война является самой наилучшей демонстрацией более чем наглядного проявления самого доподлинного отношения советской власти ко всему своему народу.
  А потому та отчаянно трусливо спрятавшаяся за чужими спинами безумно смелая (на словах) партократия сколь яростно тогда доказала всю свою способность, нести смерть, прежде всего, всем своим и именно одним лишь разве что только-то уж явно своим. 
  Ее наиболее основным стимулом к действию было сущее нагнетание всеобщего, всепоглощающего страха перед наказанием за невыполнение любого даже и откровенно самодурского, спесивого приказа всякого штабного начальства.
  Причем смерть солдатская, да и офицерская тоже, была тем ужаснее, чем ближе она оказывалась к тому монстру в человеческом облике, которого им и впрямь неукоснительно надлежало ревностно и стойко доблестно защищать.
  
  264
  А впрочем, власть Сталина еще совсем не была столь и впрямь во всем же крайне так неприглядно изуверски плохой.
  Поскольку если бы у власти оказался, кто-нибудь другой, трудовые лагеря могли бы стать основным пристанищем от 60 до 90 процентов населения СССР.
  Человеческого сердца у многих господ большевиков, практически не было совсем никакого - у них вместо него были твердые, словно гранит фанатически скроенные убеждения...
  А чего вообще еще было нужно, чтобы бесслезно и безэмоционально отдавать приказ о самом бессмысленном расстреле ни в чем нисколько зачастую неповинных людей?
  Да и во время ВОВ, они себя проявили самым должным большевистским образом...
  Отборные кадры процеживали окруженцев сквозь мелкое сито фильтрационных лагерей.
  И уж весь этот их несгибаемый прямолинейный характер еще явно будоражила гордая стать верного выбора партии, назначившей именно их, безгрешных и пламенных, на эту столь исключительно исторически важную должность.
  
  Ведь это им - людям с кристально чистой от всяческих слюнявых сомнений душой - и было безотлагательно доверено отстреливать и отстреливать паникеров и дезертиров, а если у кого из них рука и дрогнет, то тотчас его самого вмиг отправят на весьма вот, как всегда недалекий и впрямь-таки убийственный фронт.
  А между тем сама мысль о чем-либо подобном у многих из тех 'правильных ребят' тут же приподнимала жесткую шерстку на загривке.
  
  265
  Всем тем подлым и низколобым людишкам было сколь недвусмысленно наспех внушено, что это, они и есть первый эшелон защиты родины, а на передовой в жуткой грязи, темени и крови возится тот второй, который только распусти - тут же, они все как один по своим домам, да огородам разом и разбредутся.
  Приказ 'Ни шагу назад' это самый верх 'чиновничьего оккультизма' все у них на бумаге было вовсе не так, как оно тогда и вправду имелось в той самой доподлинной и настоящей действительности...
  Просто всего лишь, за землю родную разом костьми лечь это явный призыв муравьиной королевы к ее безропотным защитникам безмозглым насекомым.
  И кстати, разумное геройство во время всеобщей паники это тоже тот еще нонсенс, поскольку человек он как-никак более чем неизбежно животное стадное.
  
  266
  Во время всеобщего разгула осатанелой анархии выходит наружу все наиболее исподнее во всей человеческой натуре.
  Ну а между тем то изначально главное, что и впрямь должна была прививать возвышенная литература, так это умение вовремя подавлять бунт звериных и скотских инстинктов, дабы в нужный момент разом отсечь все корни людского малодушия, не проливая при этом целые реки напрасной крови.
  
  Поспособствовать чему-либо подобному вполне так явно могли бы великие писатели 19 столетия, да только до чего уж, они весьма болезненно самоустранились от подобной архиважной задачи, еще и подлив масла в тот и без того безмерно великий пламень человеческих страстей.
  
  267
  Надо ведь было Льву Николаевичу Толстому, столь неистово выдавливать из себя раба, дабы совсем не иначе, а непременно еще сделать грядущее советское рабство фактором нисколько неотделимым от всей той, так или иначе, вообще существующей тогдашней действительности.
  То есть совсем оно не иначе, а стало то тогда самой неотъемлемой частью общественного сознания буквально так целой исторической эпохи.
  Прививать какие-либо иные принципы жизни было бы явно нисколько нелегко, а в том числе и потому, что правильная дорога всегда тяжела и трудна для всякого того, кто медленно бредет по ней.
  И куда легче на лихой тройке унестись ввысь, да и громыхать оттуда, как Зевс молниями, метя при этом во все греховное и духом несветлое.
  А ведь надо было Льву Толстому всегдашне жить именно умом, а не неистово бьющимся сердцем, или еще некими теми явно вот чисто извне позаимствованными чужими мудрстваниями, из тех-то самых блекло светлых истин, что были всецело полностью, как есть, оторваны от всякой исконно русской почвы.
  Но тогда уж пришлось бы ему не только раба из себя до чего прямодушно выдавливать, но еще и посильно идти совсем эдак против течения, что гораздо тяжелее, чем во всем и всегда ему радостно следовать.
  
  268
  Однако в этом и проявляется рабство большой души, а Лев Толстой зачастую во всем интуитивно следовал за пороками своего века, как, впрочем, и все другие деятели добра его доподлинно великой державы, однако чего тут поделаешь, сколь многие из них, были совершенно безо всякого царя в голове.
  
  Да только мог бы всеми нами любимый Лев Николаевич (если бы, конечно, того захотел) вдруг ведь взять, да действительно обеспокоиться о том почти вот бескровном преодолении барьера разнузданной дикости, той самой навеки нынче прежней Россией...
  Она же себе чуть было хребет не сломала, причем как раз-таки возле самого финиша, который явно еще мог бы ее возвеличить, в том-то самом совсем ином вовсе и не воинственно имперском плане!
  
  269
  Деникин в его книге 'Очерки русской смуты' весьма размашисто пишет о том, во что это именно обошлась интеллигенции в России, вся та до чего немыслимо великая ее любовь к довольно-таки изнеженной и обласканной идеалистической литературой себе.
  Ну а в особенности учитывая всю ее бьющую совсем через край европейскую глубокомысленную утонченность.
  Однозначно сколь так наглядно еще выражавшуюся во всей-то весьма изысканной ее предрасположенности ко всяческим сладкоречиво высказанным мыслям, а также еще и во всегдашнем ее устремлении к внутреннему, ничем и никем нисколько никогда не нарушаемому покою.
  Вот они его слова.
  'Одно бесспорно, что аграрная реформа запоздала. Долгие годы крестьянского бесправия, а нищеты, а главное, - той страшной духовной темноты, в которой власть и правящие классы держали крестьянскую массу, ничего не делая для ее просвещения, - не могли не вызвать исторического отмщения'.
  
  А все это от одного лишь сколь большого желания, нисколько вовсе вот никогда не пачкаться буквально-то ни в какой грязной возне во имя грядущего, куда явно значительно более благополучного переустройства всего того нынче-то, пусть и кое-как, но вполне надежно же существующего жития-бытия.
  Ну а зато без тени сомнения жить в великом единении со всем своим навеки любимым, родимым краем!
  Чехов в его рассказе 'В родном углу' полностью и до конца вполне наглядно раскрывает данное устремление российской интеллигенции.
  'О, как это, должно быть, благородно, свято, картинно - служить народу, облегчать его муки, просвещать его. Но она, Вера, не знает народа. И как подойти к нему? Он чужд ей, неинтересен; она не выносит тяжелого запаха изб, кабацкой брани, немытых детей, бабьих разговоров о болезнях. Идти по сугробам, зябнуть, потом сидеть в душной избе, учить детей, которых не любишь, - нет, лучше умереть! И учить мужицких детей в то время, как тетя Даша получает доход с трактиров и штрафует мужиков, - какая это была бы комедия! Сколько разговоров про школы, сельские библиотеки, про всеобщее обучение, но ведь если бы все эти знакомые инженеры, заводчики, дамы не лицемерили, а в самом деле верили, что просвещение нужно, то они не платили бы учителям по 15 рублей в месяц, как теперь, и не морили бы их голодом. И школы, и разговоры о невежестве - это для того только, чтобы заглушать совесть, так как стыдно иметь пять или десять тысяч десятин земли и быть равнодушным к народу. Вот про доктора Нещапова говорят дамы, что он добрый, устроил при заводе школу. Да, школу построил из старого заводского камня, рублей за восемьсот, и "многая лета" пели ему на освящении школы, а вот, небось, пая своего не отдаст, и, небось, в голову ему не приходит, что мужики такие же люди, как он, и что их тоже нужно учить в университетах, а не только в этих жалких заводских школах'.
  
  270
  Вот уж и впрямь наотрез отказывался понимать, милый доктор Чехов, тот сколь непреложный факт, так и глаголющий нам всем о том, что, то единственное и вполне, кстати, естественное состояние души человека - оно-то и есть та сельская среда, в которой он повседневно живет, да и кует все свое мелкое человеческое счастьице.
  Может быть, и не надо бы его от нее столь без устали отрывать, а в особенности той весьма целенаправленной, суровой и грубой силой?
  Кто достоин, тот свое и так еще непременно возьмет, да и брал же безо всяких тупо исходивших слюной пропагандистов некоей чисто абстрактно значительно лучшей жизни.
  
  Однако уж надобно было Чехову сразу так все столь глубокомысленно и бесповоротно переиначить, дабы затем более чем незатейливо создать того искусственно счастливого человека с ценностями явно во всем донельзя отличными от тех, что некогда были у простого и поистине незадачливого крестьянина.
  Лично ему был непременно нужен некто иной - озаренный зарницей возвышенных идей, где-то явно уж Отто искрометно мелькнувших на самом горизонте, но еще ведь при этом крайне далеких от нас, словно мираж в безводной пустыне.
  Его, понимаешь ли, вовсе не устраивало, чтобы все мужики в начальных школах азам грамоты обучались, ему значит каждому разом подавай по университетскому образованию, разумеется, что ради одного лишь исключительно эфемерного равноправия, а вовсе не просто так от той сколь воинственно и беспристрастно слащавой, самосозерцательной спеси.
  
  271
  А между тем большой писатель Александр Куприн приводит вполне того стоящий упоминания пример, как это все-таки тяжело было тем из века в век необразованным людям выходить на дорогу знаний, где им буквально все было внове и совершенно непонятно, как оно там и чего.
  Куприн 'Олеся'
  'Ярмола никак не мог представить себе, почему, например, буквы "м" и "а" вместе составляют "ма". Обыкновенно над такой задачей он мучительно раздумывал минут десять, а то и больше, причем его смуглое худое лицо с впалыми черными глазами, все ушедшее в жесткую черную бороду и большие усы, выражало крайнюю степень умственного напряжения.
  - Ну, скажи, Ярмола, - "ма". Просто только скажи - "ма", - приставал я к нему. - Не гляди на бумагу, гляди на меня, вот так. Ну, говори - "ма"...
  Тогда Ярмола глубоко вздыхал, клал на стол указку и произносил грустно и решительно:
  - Нет... не могу...
  - Как же не можешь? Это же ведь так легко. Скажи просто-напросто "ма", вот как я говорю.
  - Нет... не могу, паныч... забыл...'
  
  А между тем, этот самый человек с лесом и землей был подчас во всем вполне однозначно на ты, а потому и мог он о ней действительно знать многое из того, чего может даже и знаменитому профессору ботанику далеко не всегда было о ней доподлинно же известно.
  
  272
  Из века в век все, то, что ранее было слишком сложным почти, что для всех и каждого, затем весьма незаметно более чем значительно разом упрощается.
  Вот, уж, к примеру, самые основы геометрии - 2000 лет назад, то, что сегодня изучают все в 7-8 классах общеобразовательной школы, было некогда чем-то навроде высшей математики, а потому и овладеть этакими невероятно сложными знаниями в те сколь ныне далекие времена могли лишь, пожалуй, довольно немногие.
  Да даже и 150 лет назад изучение начал алгебры, тоже ведь было делом весьма и весьма еще трудоемким, а потому и переход от цифр к буквам занимал в четыре раза более времени, нежели чем ныне у нас он занимает сегодня.
  Вот он тому лишь самый малый пример.
  Александр Куприн 'Яма'.
  'Это неизбежно.
  Вспомните, Лихонин, как нам был труден переход от арифметики к алгебре, когда нас заставляли заменять простые числа буквами, и мы не знали, для чего это делается'.
  
  А делается это в том числе и затем, дабы сколь понадежнее приучить детей к тому самому в корне иному так чисто абстрактному мышлению, ну а быстро чего-либо подобное нисколько вот вовсе совершенно не происходит.
  
  273
  Да и вообще вся проблема, с некоторыми излишне мечтательными людьми именно в том и состоит, что они действительно более чем искренне верят, что можно разом все видоизменить в один тот единственный день, не тратя на то безо всякого остатка все силы всего своего довольно, пока еще весьма недалекого поколения.
  А между тем, насильно устремив серые массы в некий, пока еще совершенно призрачный завтрашний день только-то и возрождаешь все те страшные яви всеобщего нашего дня позавчерашнего.
  
  И откуда только вообще взялась на Руси вся эта тяга к этакому быстрому, исключительно извне навязанному преобразованию самой уж безотлагательной (на одних лишь красивых словах) отмене всех тех тяжких тягот отныне разом, ясное дело, полностью так именно что прежнего бытия?
  А все это вполне естественно, что от одних лишь тех книг европейских авторов огненосцев нового света в самой древнейшей, обыденной полутьме.
  
  274
  В России все эти донельзя слащавые благоглупости были к тому же довольно изрядно во всем ведь еще и утрированы, а также и несколько извращены самым что ни на есть буквоедским их пониманием.
  Похоже на то, что достопочтенный писатель Чехов, попросту сколь благодушно от всей вот души пожелал, чтобы рабочие и крестьяне учились в университетах, а интеллигенция наоборот пол подолом, низко при этом, кланяясь, протирала, дабы ей далее из народа нисколько бы вовсе более не выделяться.
  
  Эта тенденция весьма наглядно прослеживается ни в каком-либо одном из его довольно незадачливых поздних произведений, а потому и не может она быть одной лишь досадной оплошностью или скажем еще сущей случайностью.
  И именно в этом Чехов и видит тот самый крест, который, как оказывается, и должны были нести на себе все те во всей своей совокупности вполне развитые люди, дабы всенепременно, в конце концов, наступило то самое всеобъемлющее и всеобщее благоденствие.
  Все ведь должны были по его воззрениям совершенно безотказно трудиться, и всем до единого полагалось быть во всем вполне однозначно полезными членами общества, ну а это два конца одной и той довольно же острой палки.
  
  275
  В то самое время как нет ничего важнее того, чтобы те самые высокие государственные должности не обсиживались всевозможными взяточниками и изощренными наследными казнокрадами, а тупицы и бестолковые невежды силовыми структурами блаженно бы радостно не командовали...
  Однако про чего-либо и вправду подобное тому в творчестве Чехова, лично вот автору этих строк, почти уж ничего, собственно, нисколько-то вовсе и не попадалось.
  
  У него, может, и есть, хоть чего-либо еще кроме четырех коротких юморесок 'Мелюзга', 'Надлежавшие меры', 'Разговор человека с собакой', 'Ушла'.
  Однако об эдаких вещах надо было сочинять целые повести и как раз-таки в этом аспекте и надо было обличать все российское общество, а не отыгрываться на бездельниках, и, кстати, вовсе-то не склонять людей интеллектуального труда - к труду более чем для них во всем бессмысленному - физическому.
  
  276
  Ведь оный нисколько не облагораживает саму душу человека, а скорее, наоборот, во всем так он ее безмерно же закабаляет, тем более что результат всеобщего труда подчас и впрямь безнаказанно буквально подчистую разворовывается, раз повсюду взяточничество, кумовство, невежество чиновников в делах, которыми они столь бестолково, но по-заправски делово повсеместно заправляют.
  Вот уж еще кого бы Чехову пронзить своим острым гусиным пером, так нет ведь, ему, понимаешь ли, бездельники житья никого не дают своей сущей бездумной и безыдейной праздностью.
  
  Ну а такие его рассказы как 'Неприятность' и 'Шило в мешке' погоды никак совершенно не сделали!
  Вот еще один яркий пример из его позднего творчества.
  Чехов 'Невеста'.
  'Вчера Саша, ты помнишь, упрекнул меня в том, что я ничего не делаю, - сказал он, помолчав немного. - Что же, он прав! бесконечно прав! Я ничего не делаю и не могу делать. Дорогая моя, отчего это? Отчего мне так противна мысль о том, что я когда-нибудь нацеплю на лоб кокарду и пойду служить? Отчего мне так не по себе, когда я вижу адвоката, или учителя латинского языка, или члена управы? О, матушка Русь! О, матушка Русь, как еще много ты носишь на себе праздных и бесполезных! Как много на тебе таких, как я, многострадальная'!
  
  277
  Вот уж действительно слезы в три ручья как у Ярославны ей-богу!
  А между тем, то сколь и впрямь немалое наличие людей, проживающих свое состояние в западном мире, вовсе никак не мешает ему всецело более чем отрадно процветать.
  Да, там действительно имеются такие люди, что получили от предков весьма солидное наследство, и этак-то тихо и бесцельно, они его день за днем, год за годом и проживают, попросту же медленно прожигая всю свою жизнь.
  
  А, кроме того, там более чем неизменно хватает и тех профессиональных безработных, что живут за счет государства всю свою сознательную жизнь.
  И в прежней России тоже были те еще растяпы, фаты и моты, из числа тех, кто, в самый короткий срок в пух и прах проматывали все свое состояние, однако крестьяне весьма ведь обширных областей России вовсе не поэтому по временам, в сущности, до самого последнего истощения доходили.
  
  278
  Причину их великих и безвинных страданий более чем полновесно описал Салтыков-Щедрин в своей книге 'История одного города':
  'Не то что в других городах, - с горечью говорит летописец, - где железные дороги не успевают перевозить дары земные, на продажу назначенные, жители же от бескормицы в отощание приходят'.
  
  И то вовсе не злая сатира, зачастую столь ведь безмерно переполненная довольно плохо скрываемого презрения ко всей своей отчизне, а потому и сколь беззастенчиво привирающая Бог весть чего ради одного лишь красного словца...
  Нет, уж описанное выше положение вещей, действительно было тогда практически полностью повсеместным и вполне однозначно самым-то по-житейски обыденным.
  Никому бы не стоило столь бесцельно идеализировать ту старую Россию, исторические корни большевизма, они в ней самой и есть, если еще при том злосчастном царизме, народ повсеместно голодом морили, во времена бескормицы, в самом массовом порядке, вывозя заграницу зерно, вполне тогда могшее спасти до чего многие и многие людские жизни.
  
  279
  Ну а сам переход денежных средств из беспутных рук в путные, то дело вовсе не 'пожароопасное'.
  Ну а потом оттого, если незадачливый герой рассказа Куприна Гуга Веселов (именно таково названия самого рассказа) буквально всего лишился, то от этого все промотанное им имущество никак не пострадало, а может чего еще и весьма существенно выиграло.
  Вот он отрывок из этого произведения Куприна.
  'Встречался я с ним, правда, очень редко, еще в то время, когда он проедал и пропивал несколько наследств: дядино, мамино, папино, тетино, двоюродных бабушек, - наследств, в виде каменных домов с суточными номерами, трактиров, торговых бань, даже чуть ли не публичных заведений. Много рассказывали в городе, а иногда и в печати об его диковинных, чисто по-русски несуразных кутежах, в которых смешивались остроумие с жестокостью, грязь с изысканностью, издевательство с трогательными порывами'.
  
  
  Но то к делу, собственно, никак не относится, питейные заведения всего мира всегда полны всякого рода племени беспечными гуляками часто посредством этого теряющими не одно только свое человеческое достоинство, но и все действительно имеющееся у них достояние, однако, то еще вовсе не беда для всего остального общества в целом.
  
  280
  То, что действительно неистово грозит скорой и лютой смертью всякой государственности в буквально любой стране мира - так это то самое абсолютное безверие, а также коррупция и своеволие из-за полнейшего отсутствия надлежащего четкого контроля центральной власти над всеми ее мелкими наместниками на местах.
  Ведь совсем оно не иначе, а при таких довольно-то прискорбных делах любые управляющие общественными делами (как бы они далее не назывались), несомненно, становятся сущими царьками и только от их благоволения и будет зависеть всякое хоть сколько-то благополучное обустройство всего же существующего общественного быта.
  
  Причем, всем гражданам вполне и впрямь еще надлежит при этом-то, собственно, помнить, что на дворе нынче эпоха весьма услужливых холуев, униженно с протянутой рукой просящих у начальства, словно милостыню, права чего-нибудь сделать, а на дверях оного начальства все также подчас незримо высвечивается надпись (без вызова никому не являться).
  Ведь безвременно и вечно в России царствие все тех же совершенно напрасных надежд в условиях несказанно суровых будней родного края, как и полновесно мученического венца, всякому в его раздольных пределах извечно (перед всяким своим начальством) неправому творению божьему.
  А оно не просто всегда безукоризненно право, но еще и оскорбительно воинственно воздев руки к небу за все и вся буквально-то разом в ответе...
  А потому благочинно сурово оно и впрямь уж подчас сродни Всевышнему в своих совершенно непревзойденных возможностях, беспощадно карать всех тех ему даже и немного так совсем непокорных.
  
  281
  Причем явление это вовсе не новое - революция только лишь явно обострила все те еще довольно-таки старинные социальные противоречия, да и всецело придала им разве что только лишь весьма ведь существенно большей подобострастности, да и абсолютной непроницаемости столь ведь многим тем новоявленным слугам народа.
  Однако, вместо того, чтобы создавать именно для нее вполне вот истинно гиблую и  благодатную почву, великие классики общемировой литературы, несомненно, могли бы заняться всеми текущими проблемами всего своего родного угла.
  А к тому же еще и нисколько вот никак, не вытравливая беспощадно сам тот еще дух всяческой общественной и личной праздности.
  Да и то навеки треклятое угнетение вовсе-то никому не следовало столь безудержно  поносить, как будто бы сходу вот разом поменяв знамя и власть, его и вправду можно будет затем еще низвергнуть навечно в ад.
  А между тем, все тут дело было в исключительно иных вещах и крайне во всем болезненных факторах, которые между тем совершенно не изжиты буквально так и сегодня.
  
  И это именно воровство и коррупция в нигде более совершенно невиданных масштабах, и послужили первопричиной довольно многих российских бед.
  Но отнюдь не наличие на ее земле донельзя праздных людей, которые бы никак не сумели (даже и при всем своем желании) разом вместить в себя поболее одного обеда или тем паче чересчур плотного ужина.
  
  282
  Вовсе не в них тут все было дело, а куда вернее главная беда заключалась именно в тех вконец зажравшихся чиновниках, которым и впрямь было нипочем иметь у себя в загашнике столько золотых украшений, что хватило бы и на добрую сотню рук и все им будет только мало, да мало...
  А между тем этакая безразмерная алчность, а также и более чем сладостно сытая неразборчивость в средствах по достижению средств к достатку во всем до чего уж еще явно так смогут дотянуться чьи-либо волосатые лапищи, никак ведь не волновала ни Чехова, ни Льва Толстого, ни даже Достоевского.
  Им бы все только с нежнейшими идеалами в чехарду беспрестанно слепо играть, а они милые все заблудшие души сами-то собой на свет Божий разом, ясное дело, наощупь и выведут.
  
  В сплошном розовом тумане ослепительно радужных надежд на некое исключительно иное более светлое грядущее разом утопнет всякое иное доподлинно благочестивое, здравое начало.
  Причем уж в особенности, именно этак оно всегда и происходит как раз ведь тогда, когда самые разрозненные мысли из полуразумной, плохо обдуманной логически теории незамедлительно разом превращаются в некое довольно-то незатейливое руководство к самым конкретнейшим действиям в более чем обыденной практике, самого так повседневного общественного бытия.
  
  283
  Ну а весьма прозорливый душка Чехов сколь нарочито и незатейливо пытается буквально весь человеческий род разом вот научить уму разуму в самых беспрестанных и рьяных поисках, куда явно лучшей доли вне того столь извечного осоловелого безделья и донельзя тупой воинственной полупраздности...
  Все это, как и понятно, он вполне всерьез вознамерился вытеснить искрометным светом проникновенно благих идей...
  Ну а живя несколько все же спустя другой великий лекарь душ человеческих достопочтимый доктор Булгаков почти вот всегда всеми мыслями и душою неизменно стремился посеять в народе сущие семена разума, чувственности, мечтательности, одухотворенности, а также и истинно благой человечности...
  
  284
  Причем надо бы и то напрямик разом заметить, что между Чеховым и Булгаковым есть еще одна широчайше во всем необычайно существенная разница.
  С одной стороны, оба они весьма так во всем до конца сколь так принципиальные российские писатели-идеалисты, да только совершенно во всем многозначительно различного плана.
  Идеалист Чехов, выражает общее мнение определенного круга людей, при этом вполне справедливо рассчитывая, что они столь высоко все это явно всецело оценят, и как уж только рьяно превознесут весь его великий талант до самых седьмых небес.
  Этим и впрямь безмерно взлелеяв все его творческое мастерство, да еще и всеми своими светлыми думами, воздав ему вполне так должную мзду за то, что он столь четко и ярко отобразил все их наиболее заветные чаяния и добропорядочные мысли.
  Заодно может, и от туберкулеза его хоть сколько-то и вправду излечат, приложив к тому буквально все возможные и невозможные силы всей их благороднейшей души, да и всего своего ученейшего интеллекта.
  
  А Булгаков-идеалист гнет свою твердую линию, будучи весь обуян весьма немалым страхом и сущей тревогой, невольно-то ежечасно, лишь о том и раздумывая, как бы это его за все труды тяжкие не услали бы на Соловки, или вообще ведь разом не применили к нему высшую меру большевистской социальной защиты.
  Но он своею железной волей явно преодолевает всю ту до чего только подлую одержимость, мелко дрожащей боязни за свою родимую в крапинках шкуру, а потому и пишет он в своих книгах, именно то, что он действительно думает о своей невообразимо тоскливой и, безусловно, немыслимо зловещей эпохе.
  И надо бы прямо заметить, что Михаил Булгаков вовсе-то никак не рассчитывал на какие-либо прижизненные лавры, а разве что не слишком вот самонадеянно надеялся хоть сколько-то уберечься от всех тех неуемных преследований той наиболее жестокой власти за всю до сих пор нам вообще ведь общеизвестную историю человечества.
  Его вот на деле спасла одна лишь исключительно во всем иррациональная любовь совершенно бескультурного вождя к его на долгие века величайшему творчеству!
  
  285
  И этак-то вновь и все о том же!
  Чехов идеалист (в последние восемь лет своей жизни) буквально жаждет насилия и сущего принуждения над всякими недостойно и неправедно живущими людьми.
  Булгаков идеалист этого вовсе не требует, а по полному праву возмущается самим-то, как оно ныне есть более чем неправедным существованием всех тех более чем определенных социальных явлений, при этом не так чтобы, очень глумясь над чьей-либо самой конкретной внезапной гибелью.
  В то время как 'наш добрый Чехов' однажды ведь попросту прямо подчеркивает в конце своего довольно-таки коротенького повествования рьяное желание своего героя взять бы, да самому повеситься на первом уличном фонаре.
  Как это было в его рассказе 'В Москве'.
  А это уж точно абсолютно разные вещи!
  
  Кроме того, разница меж ними еще и в том, что Булгаков вовсе не видит весь этот мир однозначно лишь черно-белым, ну а подобный идеализм весьма и весьма, несомненно, для всеобщего дела добра действительно так вполне вот всецело полезен.
  К тому же и то самодовольное тщеславие российской интеллигенции - тоже вот более чем явный подарок Чехова его сколь и впрямь многочисленным читателям и ярым почитателям его безо всяких кавычек великого таланта!
  
  286
  И вполне возможно, что генерал Деникин издал свою 'Московскую директиву' как раз-таки находясь под сколь сильнейшим гипнотическим влиянием всего позднейшего творчества Антона Палыча Чехова, а в особенности трех его весьма судьбоносных пьес...
  Он же в них до чего только безмерно благодушно насаждает буйную фантазию возвышенного духом отторжения от всего того навеки прежнего и ныне полностью изжитого... и сколь сладостно и упоенно он и впрямь-таки уговаривает всех разом ринуться в Москву за исполнением всех своих самых немыслимых ожиданий.
  
  Генерал Деникин, как оно очевидно, и сам того, скорее всего, попросту совершенно не ведал, а чего это именно вообще на него и всех его генералов вдруг уж разом совершенно внезапно нашло.
  Зачем это ему сразу столь непременно понадобилось буквально все свои силы разом вот бездумно бросить именно на захват Москвы, но то дело ясное - 'закодировал' его Антон Палыч своими инсинуациями об отъезде в столицу, как, и все его самое ближайшее окружение.
  Да и бесформенная эйфория вообще уж свойственна российской интеллигенции, она верит в лучшее и светлое и это вера как туман застилает ей глаза призрачной, разве что только желаемой ей действительностью.  
  
  287
  И это именно тот медленной смертью, умирающий гений Чехов оказал до чего явственно негативное, да и вполне однозначно расхолаживающее воздействие на душу всех его многочисленных современников, почитателей, а тем паче всех тех посетителей тогдашних театров.
  В них ведь тогда отродясь не имелось никаких весьма существенных усилителей звука, а потому и вся правда о грядущем всеобщем труде кричалась со сцены впрямь-то благим матом.
  И к чему уж все это еще привело в том самом истинно конечном своем итоге?
  Революционную эпоху подготовили духовные вожди интеллигенции, как и всего как он, есть донельзя простого народа.
  Смирение и чувственное отторжение от всего того старого и замшелого, собственно и привело к тем самым совершенно неописуемо никакими словами самым так и впрямь чудовищным же последствиям.
  То есть, там, где надо было только и всего, что голос свой слегка приподнять или если выбора нет, безо всякой жалости повесить нескольких совсем не в меру зарвавшихся дебоширов, ничего существенного сделано вовсе-то не было.
  Причем речь вовсе уж никак не идет о самих, как они только есть столь беспутно революционных временах, а именно об эпохе им всецело до чего и впрямь-то беспечно предшествовавшей.
  Ну а в революцию все те прежние тенденции разве что лишь крайне неприглядно и гадко безмерно во всем донельзя усилились.
  Вот чего пишет об этом Барон Врангель в его 'Записках':
  'На заседание Краевой Рады прибыл, кроме генерала Покровского и полковника Шкуро, целый ряд офицеров из армии. Несмотря на присутствие в Екатеринодаре ставки как прибывшие, так и проживающие в тылу офицеры вели себя непозволительно распущенно, пьянствовали, безобразничали и сорили деньгами. Особенно непозволительно вел себя полковник Шкуро. Он привел с собой в Екатеринодар дивизион своих партизан, носивший наименование "волчий". В волчьих папахах, с волчьими хвостами на бунчуках, партизаны полковника Шкуро представляли собою не воинскую часть, а типичную вольницу Стеньки Разина. Сплошь и рядом ночью после попойки партизан Шкуро со своими "волками" несся по улицам города, с песнями, гиком и выстрелами. Возвращаясь как-то вечером в гостиницу, на Красной улице увидел толпу народа. Из открытых окон особняка лился свет, на тротуаре под окнами играли трубачи и плясали казаки. Поодаль стояли, держа коней в поводу, несколько "волков". На мой вопрос, что это значит, я получил ответ, что "гуляет" полковник Шкуро. В войсковой гостинице, где мы стояли, сплошь и рядом происходил самый бесшабашный разгул. Часов в 11 - 12 вечера являлась ватага подвыпивших офицеров, в общий зал вводились песенники местного гвардейского дивизиона и на глазах публики шел кутеж. Во главе стола сидели обыкновенно генерал Покровский, полковник Шкуро, другие старшие офицеры. Одна из таких попоек под председательством генерала Покровского закончилась трагично. Офицер-конвоец застрелил офицера Татарского дивизиона. Все эти безобразия производились на глазах штаба главнокомандующего, о них знал весь город и в то же время ничего не делалось, чтобы прекратить этот разврат'.
  
  И далее:
  'Казавшийся твердым и непреклонным, генерал Деникин в отношении подчиненных ему старших начальников оказывался необъяснимо мягким. Сам настоящий солдат, строгий к себе, жизнью своей дававший пример невзыскательности, он как будто не решался требовать этого от своих подчиненных. Смотрел сквозь пальцы на происходивший в самом Екатеринодаре безобразный разгул генералов Шкуро, Покровского и других. Главнокомандующему не могли быть неизвестны самоуправные действия, бесшабашный разгул и бешеное бросание денег этими генералами. Однако, на все это генерал Деникин смотрел как будто безучастно'.
  
  288
  Ясное дело, что подобные вещи весьма ведь немало портили буквально-то всяческие добропорядочные взаимоотношения служивых людей со всем тем несоизмеримо их всецело всем своим числом превосходящим местным гражданским населением, а потому они до чего еще затем весьма поспособствовали совершенно безнадежно во всем назревшему развалу белой армии где-то глубоко изнутри.
  И кстати, разбрасываются, как правило, одними лишь шальными деньгами, а такие гроши сами по себе ни на кого с небес совершенно не падают - из-за них порою приходится всяческих до неприличия скаредных людей на небо разом отправлять, поскольку со своим кровным, они расстаются с самой безнадежно уж крайней неохотой...
  Причем, у того, кого господа англичане столь однозначно самым вот неброским росчерком пера безо всякого стеснения назначили верховным правителем России, дела обстояли, куда явно еще исключительно разве что значительно хуже, чем у генерала Деникина, а как раз потому сибирский фронт и развалился тогда именно первым.
  Мистер Колчак, вообще был довольно-таки самоуверенным держателем акций высших имперских принципов, а также до чего, несомненно, сколь придирчиво он придерживался вполне ведь азиатских нравов.
  Причем как оно вполне же полностью очевидно возомнил он себя тем еще истинным римлянином, а для древнего римлянина залить восставшую провинцию кровью, было именно так сколь немаловажным делом чести мужества и славы.
  
  289
  Все его подчиненные были с ним, конечно, полностью так, заодно, раз сама по себе их весьма благовидная конечная цель попросту явно затмевала буквально любые ранее и немыслимые зверства, что только могли иметь место во время преображения всего намеченного в чьих-либо изрядно суровых планах во вполне реальную пасторальную действительность.
  Всему тому в самый наглядный, хотя между тем и самый неприглядный пример вполне же можно взять мысли полковника Турбина из бессмертной 'Белой Гвардии' Булгакова.
  'Вернулся старший Турбин в родной город после первого удара, потрясшего горы над Днепром. Ну, думается, вот перестанет, начнется та жизнь, о которой пишется в шоколадных книгах, но она не только не начинается, а кругом становится все страшнее и страшнее'.
  
  А все дело тут было именно в том, что буквально катастрофически коварное зло не может уж вынырнуть попросту совершенно так неоткуда, оно очень долго точит свои и без того острые зубы, медленно и исподволь подготавливая почву для всех своих только лишь некогда еще грядущих свершений.
  А между тем еще Грибоедов в его 'Горе от ума' вопрошал:
  'Когда избавит нас творец
  От шляпок их! чепцов! и шпилек! и булавок!
  И книжных и бисквитных лавок!..'
  
  290
  И почему это только они столь во всем, безусловно, претили его столь исключительно яркому литературному герою?
  Не потому ли, что в них явно вот, несомненно, было заложено еще изначально так расхолаживающее все вокруг злое начало, крайне же беспредельно отдаляющее жизнь высшего света ото всех тех бескрайних российских просторов?
  
  Целые поколения выросли на суконных и пряничных сказках о сладкой жизни вместо ее действительно беспробудно невежественных, а потому порою и до чего и впрямь неприглядных реалий.
  А потому и все те, кто должны были весьма деятельно направлять невежественных людей в ту самую вполне разумную и праведную сторону и оказались на деле сколь бесхребетно слабыми, а зачастую и донельзя беспомощными.
  Вот как раз из-за этого, и захлестнула их волна хамства, невежества, и впрямь же вышедшего на войну со всем своим собственным народом, ну а с чьей это нынче было стороны, то, увы, было далее совершенно так вовсе нисколько неважно.
  Сторону ее и поменять было вовсе не грех, раз до чего явно ныне намечается тенденция к тому, что партия никак не идет в ничью (то есть территории враждующих сторон всенепременно вскоре соединятся в никем более на части нераздираемое целое), а нам до чего только важно оказаться именно на стороне побеждающих.
  
  291
  Но может интеллигенции все-таки следовало хоть сколько-то ближе оказаться к народу, ну а для этого было еще потребно несколько поменее чураться его невежества, как и абсолютнейшей его до чего несусветно осоловелой простоватости?
  А между тем даже и на фронтах Первой Мировой войны, где вот точно солдаты и офицеры сближались на самое максимально близкое расстояние, между ними все также зияла точно та же глубочайшая пропасть, совершенно безупречно отделяющая утонченную европейскую культуру от российского внешнего беспросветного бескультурья.
  
  Генерал Краснов, весьма красочно повествует в его книге 'От Двуглавого Орла к красному знамени' как раз о том, как благородные господа офицеры благочестиво проводили некие вечера чтения для солдат, да только дело то было единственное, что... полнейшим следствием надуманных, европейских представлений буквально обо всем на этом бескрайне широком белом свете. 
  
  292
  Оно явно послужило одним лишь черновым вариантом непременно затем еще последовавшего идеологического зомбирования невежественных масс и поныне ведь наивно во всем безыскусно доверчивого народа.
  А между тем то, что тогда и впрямь было жизненно необходимо так - это разве что еще проводить вечера грамотности (и присутствие на них должно было быть исключительно добровольным), ну а затем и раздавать книги всем значится тем того знамо дело желающим.
  Однако господам офицерам с этаким делом возиться, было бы совершенно так нисколько не с руки, поскольку сие им вовсе-то никак тогда не пристало!
  А уж давать в грязные, мозолистые руки черни свои книги!
  То вот и вправду был бы сущий нонсенс.
  
  Разница между четким пониманием хода всей войны, ее конечных целей и их абсолютно немудренным фактически полным неведением в те времена еще поболее обострилась.
  И прежде всего это произошло именно оттого, что не единой мысли о большом государстве, его кровных интересах в те невежественные умы было никак нисколько не вклинить, без должного минимального, пускай и самого поверхностного образования.
  
  293
  Да и сама эта новая Великая война целиком была всецело чужда российскому обывателю, к тому же еще прекрасно помнящему позор русско-японского морского ристалища произошедшего в мае 1905 года.
  То был великий позор, поскольку темная народная масса, вполне всерьез воспринимала один лишь голый факт весьма уж донельзя скромных размеров маленькой Японии по сравнению с необъятными даже и на карте просторами российской империи, а более и ничего собственно иного.
  
  А тут, понимаешь ли, новая война и все та же злая напасть - царская власть.
  Царю нужна война, а нам-то нужен прочный мир, ну, доколе еще гнить заживо по окопам, пока за спиной сидит горе-император и этак-то смело под безусловным и беспрекословным командованием жены немки, отдает своим войскам приказания в огонь... и на самую верную погибель?
  
  294
  А надо бы учесть, что у человека, идущего в бой, и так нервы донельзя наэлектризованы, а тут еще кто-то ему приторно сладко и злонамеренно начинает под руку зудить и зудить те искрометные, провокационные речи.
  Да к тому же явно при этом неизменно всецело находящие отклик в самой глубине его сердца.
  Уж слишком так вполне всерьез взявшись за дело (за целое поколение до того), ему в него заронила зерно сомнения вся та самая сколь во всем выдающаяся творческая интеллигенция.
  Ну а теперь на фоне страшной беды всему этому и было самое время, чтобы всенепременно ведь в нем буквально бескрайне так прорасти.
  
  А, кроме того, все тут дело было вовсе не только в одном лишь свирепо яростном желании немцев, во что бы то ни стало вывести Россию из игры.
  Ленин действительно свободно проехал по территории, воюющей с Россией Германии в том самом лично немецким Кайзером запломбированном вагоне, и провез с собой 11 миллионов немецких марок, и они были разве что еще лишь донельзя малой толикой от всей той почти неиссякаемой золотой жилы, между тем имевшей исключительно заведомо заокеанский источник.
  
  295
  Америка, попросту никак так вовсе не захотела иметь на другом континенте фактически равную всему своему величию империю, а уж тем паче такую огромную, неудержимо рвущуюся в грядущие светлые дни...
  Да и старушка Европа, несомненно, тогда до смерти, боялась яростного вторжения всех этих пресловутых русских, словно бы нового нашествия татаро-монголов, поскольку не раз она в ратном деле почувствовала какая в этом народе заложена впрямь-таки неукротимая сила.
  
  Правда Россию всегда ранее было возможно сколь беззастенчиво враз объегорить, в конечном итоге попросту вот оставив ее с одним лишь и впрямь в кровь разбитым носом.
  Однако теперь и простые солдаты стали кое-чего понимать, а именно то, что их совсем так зазря массово посылают на верную и лютую погибель...
  А между тем в связи с явно ощущающейся в воздухе демократизацией российского общественного духа, всякая дальнейшая возможность посылать на закланье русские армии ради спасения города Парижа или (по нижайшей просьбе союзников) устроительства разве что оттягивающих на себя немецкие силы бессмысленных Брусиловских прорывов была отныне полностью отменена и никак далее невозможна.
  
  296
  В своем том вполне естественном грядущем, идя путем медленного, но верного развития, Россия всенепременно еще выросла бы здравым умом, а потому и смело затыкать российскими солдатами амбразуры во времена общеевропейских войн без сомнения предстало бы делом несколько так весьма и весьма маловероятным.
  Ну а это само собой означало, что Российская империя попросту немыслимо в единый миг устарела в том наиболее значимом и удобном для всех ее 'мнимых союзников' еще испокон века первозданном качестве, а именно всегда так безвозмездно жертвующего свою солдатскую кровушку донора, а потому далее, она была никому более не нужна.
  А если она еще чего доброго возьмет, да и сколь нелепо проснется?
  Ну а потому и порешили на западе ее безо всяческого стеснения разом 'по-рыцарски' удушить, ясное дело, исключительно так при помощи именно ее сколь весьма великой легковерности, а еще и жертвенности основанной на наивном идеализме, а также и сплошной вековой ее безвременной разобщенности.
  
  Ничего иного от европейских политических деятелей было ожидать совершенно нельзя.
  Причем разве же непонятно, чего это именно, они тогда вполне ведь всерьез весьма осмотрительно сколь этак загодя уж опасались!
  Совсем не иначе, а бескровный или почти что бескровный переворот, безусловно, чреватый тем самым более чем предопределенным падением дома Романовых, мог бы, затем привести к власти реакционно настроенный националистический блок, что всей своей идеологической основой еще оказался бы всецело нацелен именно на безмерное расширение геополитического влияния России на мировой арене.
  А это в свою очередь было бы затем чревато 'политическими землетрясениями' и сколь несвоевременным поворотом 'политической земной оси' весьма явственно так к востоку...
  Причем, в сущности, то же самое могло бы произойти и вследствие низведения роли государя до самых что ни на есть формальных, церемониальных функций...
  В авторитарном государстве демократия приживается с невероятным трудом, зато рушатся все ее ранее казавшиеся впрямь незыблемыми наработки и устои за какой-то лишь час с небольшим...
  А в результате Западная Европа и могла получить (да и, в конце концов, без тени сомнения действительно получила) под самым своим боком никем доселе вовсе и невиданного монстра, от которого вообще было вовсе и неизвестно чего и вправду только затем еще ожидать.
  Причем буквально любое новое российское правительство наверняка уж не будет столь безо всякой меры беспечно наивным, каковым почти непременно явно бы оказался практически любой представитель долгими веками процарствовавшей династии Романовых.
  
  297
  Успокоение и внутреннее умиротворение вот он самый страшный бич, безусловно, так любого на этом свете правителя.
  Он уж при данном раскладе совершенно незамедлительно перестает чувствовать бешеный ритм нового времени, который, кстати, в том самом незапамятном прошлом 20 веке весьма значительно раз и навсегда более чем беспокойно так участился.
  Царскому правительству, тогда сколь неукоснительно следовало довольно же благоразумно, да и весьма поспешно подстраиваться под все те столь внезапно навек переменившиеся реалии, однако оно безупречно прочно застряло, да еще и всем своим немалым умом в том-то самом своем сколь до чего недавнем для него средневековье...
  
  Одной из наиболее важных к тому первопричин была самая явная одержимость думающего мозга нации идеями крайне наивного псевдохристианского мессианства, сколь отъявленно принятого на щит незабвенным Львом Николаевичем Толстым, а также и явно совершенно лишними в 20 столетии атрибутами стародавнего рыцарства...
  
  298
  Оба эти подводных течения всей российской жизни, сходились разве что лишь в том вполне однозначно собственно так одном, а именно до чего и впрямь откровенно, они презирали все существующие реалии степенного существования всех высших слоев общества, буквально вот любой весьма солидной европейской страны.
  Ими двигал наскоро вбитый гвоздями суровых амбиций до чего хорошо в одних тех еще праздных разговорах, теоретически выхолощенный западноевропейский бунтарский прагматизм в сочетании с исключительно российской все трижды треклятое старое всецело вот отрицающей прямолинейностью.
  Причем ничего благородно духовного во всем этом попросту не было и в помине, а было в нем одно лишь нигилистическое отрицание всех тех непристойно и длительно, пока еще сколь неприглядно существующих реалий, хотя им давно было пора отправиться в сущее небытие.
  Нет, конечно, весьма значительная часть из тех людей, что внесли свою посильную лепту в разрушение старого мира, были людьми благородными, умственно развитыми и довольно-таки чистыми от всяческих по-скотски стяжательских амбиций.
  Однако их мысль была устремлена строго вдаль, они все сегодняшнее бытие совершенно в упор нисколько не видели в истинно разумном ключе сразу ведь надеясь вытеснить его чем-либо новым и безумно светлым, да и ослепительно сказочно праздничным.
  И все же всякая всамделишная, доподлинная реальность до чего только яростно протестует буквально против всякой двухмерной литературной надуманности.
  Тем более, если была она столь и впрямь совершенно вовсе не вскользь всеобъемлюще основана именно на всех тех ярко привилегированных и только-то с виду изысканно величавых, прекраснодушно схоластических книжных доктринах.
  
  299
  В России все эти более чем исключительно бессмысленные ужимки праздной и куцей логики вполне уж однозначно разом воспринимались, словно бы истинный свет всего того европейского хорошо и делово наезженного глубокомыслия...
  А раз все это столь беззастенчиво фальшивое словоблудие и вправду так воспринималось именно за совершенно чистую монету, то тогда вполне вот естественно...
  
  Для кое-кого попросту никак не существовало, ну совсем ничего кроме разве что чего-либо черного или безупречно и безукоризненно белого.
  Данный инфантилизм духа, несомненно, являл собой смесь старого ряженного в новые одежды язычества - нынче ведь явно до чего только перемешанного со вполне однозначным самолюбованием в свете сколь несоизмеримо всему прежнему великих высот, коих исключительно так весело и смело, удалось достичь, чрезмерно надо сказать всецело самовозвысившемуся духу.
  А между тем все это было одним лишь хилым покрывалом, несомненно, скрывавшим, нечто на редкость так на деле иное.
  А именно бесподобно коварное и бескомпромиссно самовлюбленное желание всегда уж оставаться на самом гребне волны истинного блаженства вне всяких мелких дрязг и склок общественного извечно уж никак необустроенного быта.
  Причем все эти свойства российской интеллектуальной элиты, были в принципе давно так всему миру вполне ведь всецело известны...
  
  300
  Все вышеизложенное действительно может разъяснить весь тот крутой вираж, что был вовсе не наспех осуществлен западной дипломатией, ей-то тогда было надо подумать разве что лишь только о самой вот единолично бесценной себе...
  Ну а в случае сколь печальной для всего ее истинного триумфа доблестной победы русского оружия...
  Чего это явно могло бы случиться этак-то собственно далее?
  Сильная Россия, еще как только могла бы затем оказаться довольно небезопасным, а кроме того еще и крайне так плохо предсказуемым соседом...
  Да и вот еще чего надо бы и впрямь сколь упрямо заметить: западным державам, союзницам только-то извечно своих, воинственно своекорыстных интересов, вовсе не было ничего лучшего, нежели чем прищучить Императора Вильгельма чужими русскими штыками, сохранив при этом жизни своих на редкость бесценных и дорогих их благородному сердцу бравых солдат.
  Ну а плодами чьих-либо чужих доблестных воинских достижений воспользоваться исключительно только уж затем единолично...
  
  301
  Однако для начала надо было еще вполне успешно нейтрализовать и нивелировать до уровня колониальной страны главную добытчицу 'славной и общей' победы многострадальную Россию.
  Именно для ее сокрушения в пропасть и были запущены все те крайне необходимые механизмы, а именно был навеки низвержен тот самый ненавидимый всем российским народом 'злосчастный царь узурпатор'.
  Ну а тогда, стало быть, и все те прежние договоры соблюдать было попросту далее вовсе так, собственно, незачем.
  Они уж более и близко ведь не весели тем еще тяжким бременем на душе, а потому и можно было весело добивать германского рыцаря, прекрасно то, понимая, что все плоды славной победы никому чужому нисколько далее никак не достанутся.
  Причем это именно у 'старых союзников России по Антанте' в городе Петрограде и были те самые весьма надежно отлаженные связи, да и имелись у них в руках действительно действенные методы безудержного и неутомимого давления на ту лишь временно ГРЕЮЩУЮ седалищами кресла пустопорожнюю и никчемную на пустом месте огород городящую власть.
  
  А потому тот бесконечно гордый собой Ильич совершенно беспрепятственно и сошел-таки с поезда, да и мог затем, сколь воинственно смело залезши на броневик безо всякого зазрения совести и впрямь-то без устали закартавить обо всем своем грядущем вооруженном мятеже...
  
  302
  И ведь надо бы еще и то без малейшего промедления разом заметить, что звезда Ленина на политическом горизонте зажглась именно потому, что тогдашнему США, было именно то, собственно, значит и нужно...
  Неизменно предприимчивые американцы сколь беззастенчиво посчитали и впрямь-таки всецело необходимым самым тем еще спешным образом незамедлительно очистить место под солнцем ото всех тех, кто свою историческую миссию раз и навсегда попросту явно так действительно давно уже выполнил.
  Им ведь было исключительно жизненно важно и нужно разом освободить поле деятельности ото всех тех, кто выполнял грубую и грязную работу, ну а американцы занялись работой чистой, несомненно, сулящей им громадные грядущие прибыли...
  И то, кстати, был более чем и впрямь-то неизменный принцип всех заокеанских вояк, если и лезть в европейскую кровавую кашицу, так только лишь для того, чтобы 'снимать пенку со сливок'.
  Ну а России, понятное дело, при этаком раскладе был явно положен довольно большого и крупного размера кукиш с машинным маслом.
  Странам союзницам России попросту и в голову бы не пришло, что и России тоже, быть может, хоть чего-то же, несомненно, положено, попросту говоря - вполне так немало оно ей тогда действительно еще причиталось.
  
  303
  Ибо, убрав Россию с поля боя ей можно было не оставить за все ее ратные труды даже и самой жалкой и залежалой ржавой копейки.
  Да и территория ее после окончания той столь тоже невероятно кровопролитной Первой Мировой войны, ни на единый километр тогда не расширилась, а наоборот весьма значительно на западе в те времена сократилась.
  Ее сократили внутренние дикие бесчинства?
  Да именно этак оно и было.
  Однако кем вот именно, они были явно же извне более чем толково и делово целенаправленно спровоцированы?
  
  Да и Германии после безвременно тяжелого (для нее) окончания Первой Мировой войны тоже уж вдосталь тогда досталось ото всей той несусветно беспросветной нищеты, причем совсем не из-за разрухи, как это было в России у нее ведь ум, честь и совесть никто силой до озверения нагло не отнимал.
  Тут, ясное дело, имели место некие исключительно иные внешние первопричины...
  
  304
  И будь Россия во всеоружии, она обязательно бы еще подала свой голос в защиту Германии, и его совершенно так невозможно было бы тогда никак не услышать...
  И явно БЫЛО БЫ ЕЙ, ОТЧЕГО ПРИЙТИ В СУЩЕЕ СВЯТОЕ НЕГОДОВАНИЕ...
  Сколь непременно бы она тогда позаботилась о некотором явном довольно благоразумном ограничении слишком безмерно больших прожорливых аппетитов тех других, куда более чем она (исключительно так с виду) 'цивилизованных победителей'.
  Причем надо бы сколь нравоучительно и вполне здраво заметить, что все те весьма добросовестные в деле сущего грабежа союзнички России по Антанте всеми этими ни в какие ворота не лезущими репарациями как-то чересчур сытно и нагло тогда объелись!
  Гансу было, затем отчего зло на весь свет более чем недвусмысленно поднакопить!
  
  305
  Германию оставили в такой безнадежной нищете, что даже и святые превратились бы из-за всех тех связанных с нею вопиющих бедствий в сущих бесов, а уж в особенности надо бы подчеркнуть сам по себе факт вящей непривычности немцев суп из лебеды варить.
  
  Ну а с погрязшей в хаосе революции Россией странам союзницам можно было нисколько-то далее никак не считаться.
  Вот чего пишет на эту тему Марк Алданов в его книге 'Самоубийство'.
  'Изредка у наиболее известных русских дипломатов союзники, без большого интереса, еще о чем-то вежливо осведомлялись. Но, видимо, были очень довольны, что Россия к переговорам не привлечена, что она больше никому не нужна, что ей ничего не нужно отдавать из плодов победы, - вполне с нее достаточно того, что отменен Брестский договор'.
  
  306
  Да и приписывать именно себе чью-то явно сколь немалую, несомненно, чужую воинскую славу, господа союзники испокон века были до чего и вправду большие на то мастера, и хоть в чем-либо их переубедить было делом исключительно напрасным - все равно, что об стенку горох.
  Вот чего пишет об этом тот же Марк Алданов в его книге 'Святая Елена, маленький остров'.
  'Сузи готовилась к жизни в России и уже была русской патриоткой: чуть не поссорилась с сэром Гудсоном, утверждая, что русские сделали для низвержения Наполеона почти столько же, сколько англичане; и любила императора Александра почти так же, как, своего нового King George'a'.
  
  Про большую долю в конечной победе говорить вообще было нисколько уж совершенно невозможно!
  То есть пока надо было заниматься, именно ратным делом это было русское поприще, ну а когда действительно стало доступным, как и более чем возможным, прикарманивать лично себе весь чужой успех - вещь, несомненно, сулящую одно великое удовольствие - то вот, ясное дело, вполне естественно, оказалось, по чью-либо вовсе иную выхолощено цивилизованную честь.
  Нет, конечно, никто тут не оспаривает истинный факт самого прямого военного участия Англии в войне с Наполеоном, однако было оно довольно-таки скромным и как всегда добивающим кем-то другим почти уж до конца поверженного оземь противника.
  
  307
  А между тем той ныне полностью прежней России, в начале 20 столетия было попросту совершенно невыгодно (в силу явных внутриполитических причин), воевать в течение нескольких бесконечно долгих, тяжких и голодных лет, да только верные ее друзья союзники прилипли к государевой шее, что твой вампир, высасывая из него всю же кровь.
  Вот чего пишет по данному поводу генерал Краснов в его книге 'От Двуглавого Орла к красному знамени'
  '- Николай Захарович, оставь, пожалуйста. Ведь это только критика ради критики. Что же мы можем сделать? Мы не можем заставить воевать Англию ранее, нежели она создаст свою армию, мы не можем потребовать от Франции больше того, что она дает.
  - А какое нам дело до Англии и Франции? Ведь мы Россия. Россия мы и нам дороги только свои, русские, интересы. Пора стать эгоистами и понять, что эту войну нас заставили вести во вред нашим интересам.
  - Ну, что же?
  - Мир.
  - Мир?
  - Да, мир с приобретенной Галицией с нефтяными источниками и угольными копями, со старым Львовом и Перемышлем...
  - Его еще надо взять.
  - Отдадут и так. Быть может, с проливами.
  - Это невозможно.
  - Воевать, Яков Петрович, невозможно, это точно. Мы учили, что такая громадная война, в которой развернуты миллионные армии, может длиться четыре, максимум шесть месяцев. Не хватит средств. Надо поступать по науке. Август, сентябрь, октябрь, ноябрь - и баста. Дальше "от лукавого". Мобилизация промышленности - это разорение своего дома. Во имя чего?
  - Во имя честности.
  - В политике честности нет. Поверь, Яков Петрович, что если, не дай Бог, мы придем в беду, ни англичане, ни французы не пожертвуют для нас ни одним солдатом, и немцы тогда займут Россию и обратят нас, при общем молчании, в навоз для германской расы'.
  
  И сколь ведь искренне жаль, что генерал Краснов, прекрасно понимавший все частности, так того и не уразумел, что за всеми бедами России стоял не некий пресловутый еврейский заговор, а вполне реальные силы, правящие этим миром.
  И за кулисами официальной политики могут быть только их зловредные манипуляции, а не чьи-либо значит еще.
  
  308
  Большие силы, состоящие из великого множества самого разного рода племени алчных дельцов, буквально вот всегда действительно могут с большим уж толком для себя использовать самых конкретных, прожженных в интригах евреев.
  Да только те люди извечно следовали исключительно своим личным интересам и это, кстати, и сберегло народ, позволив ему сохраниться в течение двух тысячелетий изгнания и рассеяния.
  Полнейшая автономность есть наилучший фактор для того чтобы сохранить жизнеспособность под наиболее тяжкими и неимоверно жестокими ударами злодейки судьбы.
  Действительно евреи объединялись в общины, но только лишь для того чтобы отстаивать свои интересы пред всякой местной зачастую злонамеренно несправедливой к ним властью, однако политику они между тем тоже вели достаточно автономную в общественном смысле будучи скорее анклавом, а вовсе не центром интриг, исподволь влияющим на все их вообще окружающее.
  
  Да, было дело - нечистоплотные правители действительно использовали кое-кого из евреев для своей сугубо личной выгоды, однако, были они одним лишь тем еще истинным средством обогащения и золотым ключиком к заветной дверце, но практически всегда, при этом они оставались одним лишь крайне нужным кое-кому инструментом в чьих-либо сугубо чужих руках.
  
  309
  А если совсем уж ненароком взглянуть прямо в глаза исконной довольно-таки непритязательной правде', которая между тем и близко не схожа с той донельзя кое-кем всегдашне излюбленной, сладкоречивой и беззастенчиво изощряющейся в праведных словах суровой кривдой...
  То вот кому это именно тогда было действительно выгодно, то до чего безнадежное, словно смерть всяческой настоящей духовности порабощение России вирусом варварства проклятого большевизма?
  И какие это именно действенные и всемогущие силы самым неприглядным образом действительно стояли за сущим нравственным развалом почти уж всего российского войска?
  Естественно, что те самые, что в свое время иступлено браво отстаивая сугубо свои имперские амбиции, всем дипломатическим корпусом отчаянно надавив не дали России захватить Константинополь (Истамбул).
  А ведь весь город попросту тогда лежал пред русским войском, буквально, как на ладони и надо было лишь в него войти, гордо подняв над ним русский флаг.
  Этим великим (в интригах) силам в полной и окончательной победе русских войск над германскими, несомненно, виделись 'события грядущей вовсе-то неминуемой несправедливости', явно ведь еще чреватой в дальнейшем самыми непредсказуемыми и неисчислимыми бедствиями.
  
  310
  Сами по натуре хищники, они сколь, безусловно, же опасались русского вторжения в Западную Европу!
  Правда здравомыслящим большинством сама подобная возможность совершенно так начисто отрицалась буквально на корню, однако завоевание той еще прежней Россией некоторой части Индии для суровых англичан была ведь самым уж наихудшим из всех вообще хоть сколько-то возможных сценариев всякого дальнейшего диалектического развития всей той истории эпохи.
  Также вот очень многих в высших слоях тогдашних сливок западного общества вообще абсолютно не устраивала сама по себе до чего С-Т-Р-А-Ш-Н-А-Я мысль о том, что победившей России, всенепременно, придется предоставлять, куда только более достойное место на общемировой политической арене.
  Раз уж такого попросту никак не было в планах правителей сколь многих чопорных и всецело исключительно внешне - культурных наций.
  России они явно предоставили весьма незавидную роль быка, которому непременно еще должно было безмерно во всем ослабить 'матадора' Германию.
  
  Ну, а победу в подобного рода занимательном шоу со всеми ее, несомненно, до чего только явно немалыми выгодами, те самые беспокойно ерзающие в дни баталий на стульях праздные зрители собирались столь и впрямь радостно приплюсовать исключительно разве что лично себе.
  И в самой глубокой тайне явно прощупав почву, а вследствие того и прознав про титанические, хотя и пока полностью бессильные усилия немцев, как-нибудь, да развалить русский фронт 'российские союзники' им в этом деле более чем безоговорочно разом и подсобили.
  Причем надо бы сразу признать тем до чего более чем многозначительно же изрядно потрафив силам внутри самой России - всенепременно желавшим, как можно поскорее отлучить злополучного монарха от всякой власти над той неизбежно еще ведь от века самодержавной империей.
  
  311
  Все это было ими осуществлено под сколь необычайно шумные фанфары, раз уж - то явно во всем прекрасно соответствовало чьим-либо сокровенным, безыскусно шкурным интересам всех тех, кто и впрямь вознамерился лишить Россию всякого ее куска пирога при всем том последующем дележе всеобщей добычи.
  Ну а та вовсе небезызвестная ограниченная интервенция носила ярко выраженный характер сущего разграбления российских ценностей, и помощью белому движению, там вовсе никак и не пахло.
  Пожалуй, что и несколько пресыщенным глубоким знанием культуры совершенно вот незыблемо иным, нежели чем Россия членам Антанты попросту сколь этак безыскусно захотелось некой весьма и весьма ограниченной русской смуты.
  А именно той значится самой, что, несомненно, еще попросту разве что только оставит Россию у разбитого корыта, однако вот, вдруг оказалось, что смута эта, несомненно, на редкость заразна...
  И ведь именно поэтому и исключительно, во имя бесконечно во всем благородно любимых себя, (а также и совершенно не безвозмездно), они все хором и выразили вполне вроде бы непритворную готовность слать и слать крайне неспешную помощь всему тому, до чего и впрямь разношерстному белому движению.
  
  312
  Однако вот между тем все их безмерно алчные принципы, несомненно, могли им еще вполне то дозволить...
  Взять да принять (на государственном уровне) от весьма так порою сказочно щедрых господ большевиков сколь солидный куш...
  Причем никак не иначе, а за то самое, чтобы полностью до конца заранее оплаченное белым движением вооружение, никогда бы к нему вовремя совершенно не доходило.
  Это с их холодной и прагматичной точки зрения вполне обосновывалось наивысшим благом их собственного кармана, да и более чем необъятных закромов их-то верноподданнически горячо ими всеми любимой родины.
  Большевики, с превеликой охотой и безо всяческих излишних тревог попросту до чего беззастенчиво и бесподобно учтиво сколь этак запросто расставались со всем тем, что Российская империя до того столь старательно накапливала за целые века.
  Конечно, все эти чрезвычайно щедрые заправилы вовсе не ими, а народом честно нажитых богатств попросту истово верили, что буквально все вскоре непременно снова станет полностью ихним... то есть сразу после того, как мировой пожар, они до чего самонадеянно разом раздуют и всего делов...
  
  313
  Ну а европейские военные союзники России только лишь ради совершенно никчемного в их глазах дела, весьма деятельного и последовательного восстановления российской государственности никак не пожертвовали бы и одним своим солдатом, и то было не принципом, а безоговорочным апологетом вполне естественного ими восприятия всей той их от века еще окружающей действительности.
  Собственно, ничего иного кроме разве что самих себя они попросту и не признавали за ценность достойную пролития крови...
  И снова хотелось бы то сколь делово и более чем недвусмысленно подчеркнуть, что уж само изначальное существование большевистского режима было вполне так неизменно явно выгодно Европе, раз те нахрапистые грабители целыми веками общенационально и впрямь ведь вполне достойно и честно накопленного добра разбазаривали царское золото с исконно праведной пролетарской щедростью.
  
  И только лишь в самой России и должны были еще сыскаться силы, что этак и вправду бы сумели действительно остановить тот буквально полнейший хаос... как и всеобщее беспамятство великой фактически первозданной, нелепейшей дикости.
  
  314
  Однако же душой российской империи еще издревле было величайшее преклонение пред неким светлейшим духом, исстари преисполненном самой суровой мистической таинственности, то был и царь государь, Бог на небесах, общее их неимоверное могущество, а это и сотворило им образ самого неизменного всесилия.
  Их мощь целиком состояла из непроницаемой брони всеобщего глубочайшего почтения попросту заволакивающего их ореолом всеобъемлющей, все то простецкое и обиходное неимоверно превосходящей святости.
  А в тот самый момент, когда все эти 'общественные фетиши', оказались совершенно развенчаны, низвержены, развеяны в прах, не стало той могущественной общественной силы, что была способна (по мере сил) хоть сколько-то сдерживать анархию, и смерть всякой государственности смог бы предотвратить разве что тот один бессердечно всевластный правитель бескрайних серых масс.
  
  Но могли ведь и белые, хоть кого-либо вполне так благоразумно выделить в виде отменно значимой фигуры из всей своей печально знаменитой бравой когорты.
  То есть, им, непременно, еще следовало отыскать именно уж как раз того, кто затем и впрямь бы сменил всю ту прежнюю форму самодержавного правления на что-либо иное, совсем не такое безжалостно уродливое...
  И вот тогда подобного рода страны, как СССР попросту никогда и не было бы на политической карте мира, а потому и сам мир оказался бы тогда значительно прочнее, да и жить в нем было бы, куда только весьма и весьма безопаснее.
  Российская наиболее из всех во всем этом мире изобретательная инженерная мысль об этом столь непременно еще до чего только старательно бы позаботилась.
  Причем все те фанатически бравые большевистские деятели в дальнейшем все более и более искривляли даже и самую элементарную житейскую логику всякого нормального общественного бытия.
  
  315
  А между тем, их можно было вовремя под самый корень еще извести, сделав великую державу совершенно так полностью свободной от буквально всякого нравственно убогого идеологического маразма.
  И, конечно, те бравые господа офицеры, некогда дававшие присягу, своей родине вполне могли бы этого нисколько и не допустить.
  Да только нет, ни на что ведь подобное, они и в мыслях своих были вполне же самостоятельно никак непригодны.
  Раз всю тогдашнюю российскую армию столь вот явно рьяно развалил, да и обескровил нахрапистый паяц Керенский, коему сие было потребно именно во имя самого однозначного укрепления всего своего, несомненно, в то время шаткого положения...
  Да только в конечном итоге он попросту вынужден был удрать, наскоро переодевшись в женское платье, которое, кстати, пришлось ему очень уж впору, судя по его поведению во время его весьма так довольно недолговечного правления всею страной.
  Однако и царских генералов тоже явно воспитали, в превеликом надо сказать послушании буквально-то всяческому начальственному окрику, а тут его разом совершенно вовсе не стало.
  
  316
  Его заменил до чего отныне совершенно же бесцеремонно громогласный глас народа, однозначно так сразу потребовавший ему во всем самого безотлагательного и более чем безотчетно грубого житейского подчинения.
  Никак не прислушиваться к нему стало тогда для самой вот жизни делом, несомненно, на редкость довольно рискованным...
  А они (генералы) всегдашне кому-либо другому подчиняться привыкли, таких как Кутепов было совсем ведь немного, а кроме того если таковые и были, то очень уж незамысловато, они оказались поистине вот слабоваты в цветасто пестрой тогдашней политике...
  
  А потому и не нашлось посреди российских генералов хоть сколько-то достойной альтернативы государю, ну а назначенный ему на замену англичанами адмирал Колчак в 1896 году чуть было не принял участие в войне с Англией в южной Африке, да еще и на стороне восставших против власти короны буров.
  Да вот, однако, его срочно тогда отозвали в первую арктическую экспедицию, а это вполне всерьез в то время попросту совсем так невзначай перевесило.
  
  317
  Что же касаемо сколь, несомненно, доблестного в сражениях генерала Деникина, то уж был он явно во многом человеком весьма флегматичным, а также донельзя самолюбивым, а еще и безнадежно слабым в самых насущных вопросах руководства развратной аристократией.
  Ну а именно оттого и сделали его главнокомандующим Южным Фронтом, те самые сколь во всем далекие от всяческих битв крючкотворы, попросту вмиг оседлавшие изнутри все то вовсе не монолитное - белое движение.
  Деникин, им был исключительно и впрямь так благосердечно удобен, раз при нем было бы знамо дело во грех вволю не разойтись, а потому и сущий бесстыдный грабеж и стал целью войны с большевиками, а отсюда и весьма существенная ненадежность всех тех белых тылов.
  В них извечно копошилась всякая нечисть мигом унюхавшая запах сущего безвластия.
  
  А потому довольно многие представители мирного населения и жаловали белых вовсе не более, нежели чем красных и только того, они тогда и ждали, а чья это именно сила вверх-то вскоре возьмет.
  
  318
  И все-таки белые вполне могли вовремя отдать все бразды правления Врангелю, а это в единый миг истинно все разом бы полностью переменило.
  Да еще и сколь однозначно и впрямь к самому доподлинно так во всем вполне наглядно именно что наилучшему.
  Да только, в конце-то концов, Врангелю командование белыми войсками досталось исключительно разве что потому, что Деникин вовсе не пожелал быть главнокомандующим разгромленной армии...
  А между тем явно проявленное в должное время умение сдать командование и отойти в сторону уступив руль кому-то другому может быть более прагматичному и военном деле верно так лучше же сведущего.
  Иногда подобные действия на долгие века затем еще и впрямь-таки предрешают судьбу целых империй.
  Александр Первый, сделавший Кутузова фактически еще одним царем или же древний Рим, отдавший всю власть Фабию Веррукозу, явно тем и спасли, свои отечества от совершенно неминуемого последующего вражеского владычества.
  И этим они вполне возможно во многом предопределили судьбы всего этого мира на многие и многие столетия вперед.
  
  319
  Однако в истинно великой России начала 20 столетия этого чуда, так и не произошло, и уж, наверное, именно потому, что слишком явственно в ней довольно-то наглядно прочерчивалась праздномыслящая фальшь общеевропейского духовного наследия.
  Вот чего пишет на сей счет генерал Краснов в его книге 'От Двуглавого Орла к красному знамени'.
  'Праведники ли Левин и Нехлюдов? - нет, они обманщики, потому что не по любви делали поступки свои, а лишь по желанию исполнить Евангелие, не понимая его, как не понимал его сам Толстой, как не понимают его и социалисты. Они хотят навязать его жизни, а Христос признал, что к жизни учение его неприменимо. Жизнь сама по себе, а Царство Христово само по себе. Христианская вера может только смягчить, скрасить жизнь, но сделать ее такою, как надо, не может, потому что для этого надо, чтобы все стали христианами'.
  
  320
  Однако уж разумных людей, все это полностью осознающих, а потому и не требующих более чем незамедлительного и безудержного яркого бесподобно наглядного осуществления истинно всеблагого чуда в его сколь порою прозаическом облике на Руси неизменно было слишком-то явно вовсе немного.
  Абсолютное большинство, попросту неизменно хотело жить собственно так по-писаному, во многом его еще и, извращая своим до чего нелепо слащавым усердием, а также и создавая штампы общественного поведения, в которых столь явственно сквозила сплошная фальшь и более чем откровенная бессмыслица.
  
  Сосуществование стародавних шаблонов и излишне рьяной новой творческой мысли привело к полнейшему размежеванию с самым элементарным и обыденным здравым смыслом, насаждению вездесущей коррупции, глупого своеволия, самого нелепого упрямства, сущего неприятия любых очевидных фактов, а также и вселенского барского благодушия.
  Ну а всему этому в принципе всегда было свойственно преклонять слух, внимательно прислушиваясь ко всяческой праздной говорильне.
  Вот чего пишет обо всем этом генерал Краснов в своей книге 'От Двуглавого Орла к красному знамени':
  'Дума подтачивает государство, Дума развращает народ. Своею критикою, основательною или неосновательною, это все равно, Дума внушает народу недоверие и презрение к министрам. Дума выносит язвы наружу и показывает все темные стороны правительства и Царя народу. Дума стала между Царем и народом. Она закрывает глаза на все то хорошее, что делает Царь, и подчеркивает одно худое. Саша, ты бываешь у Государя, ты говоришь с ним просто, - скажи ему, что так быть не может. Надо Думу сделать ответственной, надо привлечь ее к управлению, а не к критике, не суживать, но расширять надо ее полномочия. Нужно все свалить на Думу, а самому остаться только Царем'.
  
  321
  Однако, то, что столь запоздало, предлагал генерал Краснов, никак не могло спасти донельзя шаткое (на тот момент времени) положение вещей, поскольку тогда уж явно следовало вводить должность во всем равную должности царя, и при этом наделять данного царской власти приемника, всеми соответствующими полномочиями, сохранив за самодержцем одни символические, церемониальные функции.
  В России в этаком случае никогда бы не произошло, ничего из того, что немногим позднее случилось в чрезвычайно надо сказать до сих самых пор сентиментальной Германии.
  А чего именно там приключилось, весьма ведь отлично некогда передал на бумаге гениальный Булгаков в его 'Белой Гвардии', причем его описание вполне исторично и достоверно.
  'Следующее событие было тесно связано с этим и вытекло из него, как следствие из причины. Весь мир, ошеломленный и потрясенный, узнал, что тот человек, имя которого и штопорные усы, как шестидюймовые гвозди, были известны всему миру и который был-то уж наверняка сплошь металлический, без малейших признаков дерева, он был повержен. Повержен в прах - он перестал быть императором. Затем темный ужас прошел ветром по всем головам в Городе: видели, сами видели, как линяли немецкие лейтенанты и как ворс их серо-небесных мундиров превращался в подозрительную вытертую рогожку. И это происходило тут же, на глазах, в течение часов, в течение немногих часов линяли глаза, и в лейтенантских моноклевых окнах потухал живой свет, и из широких стеклянных дисков начинала глядеть дырявая реденькая нищета'.
  
  322
  В самой России никогда ранее еще не бывало этакого культа сверхчеловека, а имелось одно лишь сколь коленопреклоненное преклонение пред тем, кому по самой своей должности было положено отожествлять собой все наше отечество.
  Причем на это место вполне ведь возможно было довольно-таки легко 'выдвинуть', кого угодно, ну а затем при помощи средств массовой информации и впрямь-то еще навязать народу более чем искреннюю любовь к этому 'самому наилучшему из людей'.
  Тут главное было в том, чтобы он вообще был этот наиболее достойный, однако кто он таков было не столь ведь по всей своей сути и важно.
  Однако сверхчеловека в России из него никогда не делали, поскольку такой человек должен был оказаться вселюбящим, всепонимающим и великомудрым, но никак не человеком горой, как то было у немцев.
  
  323
  У белых подобной выдающейся личности, к великому сожалению, попросту вовсе-то совсем не нашлось, а потому подобного рода новоявленным великодержавным вождем и стал тогда немецкий шпион Ленин, а вовсе не тот до чего безжалостный к врагам и недругам английский наймит Колчак.
  Да и Деникин тоже был у иностранцев, несомненно, явно во всем на побегушках, ну а, кроме того, судя по всему тому, им написанному в его 'Очерках русской смуты', был он человеком безынициативным, излишне доверчивым, да и безмерно любящим старый размеренный порядок и честь.
  В эпоху революций такие деятели, нисколько не преуспевают, да и при старых порядках, они без высочайшего разрешения сверху зачастую и высморкаться, как следуют, нисколько не посмеют.
  То, что генерал Краснов пишет о совсем другом генерале прекрасно бы (пускай и с некоторой инновацией) вполне ведь преотлично бы подошло, в том числе и Деникину, поскольку оба они одного поля ягоды.
  Из той же книги 'От Двуглавого Орла к красному знамени'
  'Всю свою жизнь Куропаткин провел на вторых ролях. Он всегда был талантливым исполнителем чужих планов. Слава Скобелева его покрывала. Он служил, основываясь на мудром и никогда не знающем ошибки правиле: "чего изволите и что прикажете".
  Он был Туркестанским генерал-губернатором, царьком в Средней Азии, но он прислушивался к тому, что ему приказывали Государь, министр внутренних дел и военный министр. Он никогда не осмелился бы нарушить или изменить приказание. Он видел часто неправильность того, что ему указывали, доказывал большими красноречивыми докладами, что надо делать и как, но исполнял беспрекословно то, что ему приказывали. В этом была его сила и в этом была его слабость. Он привык делать дела с разрешения и одобрения. Став военным министром, он продолжал свою политику. Он мог творить лишь тогда, когда на его докладе было собственною Его Величества рукою начертано: - согласен, утверждаю или быть по сему. Без этой санкции он ни на что не решался.
  Он был сыном скромного армейского капитана и мелким псковским помещиком. Рожденный ползать, он не мог летать. Его ум, широкое образование, богатые знания, личная солдатская храбрость и честность разбивались о робость перед кем-то высшим, перед начальством. Он не мог воспарить и презреть все и идти напролом. Он был притом честолюбив и хватался за власть. Он себя любил больше, нежели армию, и армию любил больше России. Он стал главнокомандующим, но он не был им. Полная мощь была не у него. Он боялся адмирала Алексеева, ревновал к каждому генералу, которого выдвигала война, и продолжал держаться прежней политики, добиваться на все утверждения Государя'.
  
  Ну, а государь тот был, в общем и целом, совершенно никчемный и зря его теперь прямо-таки в святые рядят!
  Человеком он был явно безвольным, а также и глубоко набожным, что зачастую безволию только еще совсем не излишне немало способствует, ну а все это в своей совокупности для любого правителя несет в себе самый непоправимый ущерб, поскольку он должен быть рукой Господа, а вовсе не осеняющей свой лоб его ладонью.
  
  324
  Ясное дело, что уж будь тот последний российский государь Николай Второй не слепо ведомой на заклание овцой, а судьбоносной десницей грядущего, он бы тогда прекрасно осознавал всю неприемлемость праздной околополитической говорильни, а также и всю опасность кровавого скольжения, как только начнется расхолаживание всего того старого издревле еще отлаженного крепостного механизма...
  Надо бы заметить, что в истории России буквально-то всегда было так, что всяческие начинания демократического характера, неизменно на ее земле разом оканчивались совершенно трагически.
  И, если бы Николай Второй был и вправду прозорлив и умен, то, как бы тогда он мог хоть как-либо вообще запамятовать об этаком прежнем долгими веками весьма отчетливо выверенном горьком опыте.
  Надо было ведь ему вовсе не излишне говорливую Думу тогда созывать, а повсеместно создавать местные советы самоуправления и именно исключительно снизу, а не сверху и можно было облагородить лицо власти в глазах всего своего народа.
  
  325
  Да только надобно было еще и перенаправить всю их чрезвычайно кипучую энергию именно на хозяйственную, а вовсе не на благодушно язвительно политическую деятельность, а то Дума почти сплошь была похожа на сборище болтунов в селе, в котором безмерно свирепствует великой силы пожар.
  Дома себе горят, да горят, а они все промеж собой никак разобраться не могут и хоть сколько-то договориться, а чего это именно им еще первое срочно бы надо бежать разом тушить и кому это в этаком деле быть уж значиться наиболее главным.
  
  Весьма похожая ситуация имела место затем и в белом движении.
  Однако главная беда неизменно была заключена именно в великой силе народа, у которого ее было неимоверно много, ну а житейского ума, однозначно сдерживающего всю ту ужасную горячность от всенепременного через то великого горя, было явно так нисколько вовсе ведь и недостаточно.
  Однако все тут дело было разве что в отсутствии должного образования, а не в каких-либо природных человеческих качествах!
  
  326
  Владычествующая каста, прекрасно осознавала, что дабы действительно удержать такой народ в безропотном повиновении, буквально извечно еще окажется потребным беспрестанно прижимать его к ногтю, а потому, она во всем и расстаралась впрямь-то раз и навсегда вдавить его челом в землю.
  В то самое время, как всякий его распрямляющий, попросту так разом создавал в нем ничем неизгладимое ощущение положительно во всем невозможной и безграничной легкости, вследствие чего и тянуло затем народные толпы к до чего ужасающему всеми-то своими грядущими неимоверными разрушениями, бессмысленному и беспощадному российскому бунту.
  Причем вся его всемогущая сущность неизменно разве что лишь еще поболее обездоливала и обескровливала простой российский народ.
  Вот чего именно пишет об этом Генерал Краснов в его книге 'Екатерина Великая'
  'Ты знаешь, слыхал, конечно, о созыве в 1767 году Комиссии о сочинении нового уложения... Были собраны представители от дворян, горожан, государственных крестьян, депутаты от правительственных учреждений, казаки, пахотные солдаты, инородцы... Пятьсот семьдесят четыре человека собралось в Москве. Какого тебе Земского собора еще надо! Собрался подлинный российский парламент. И что же? О России они думали? Нет! О России она одна думала. Там думали только о себе, свои интересы отстаивали, свои выгоды защищали. Дворянство требовало, чтобы только оно одно могло владеть крепостными людьми, требовало своего суда, своих опекунов, свою полицию, права на выкурку вина, на оптовую заграничную торговлю. Оно соглашалось на отмену пытки, но только для себя... Купцы тянули к себе. Крестьянство...
  - Ну что же крестьянство?.. Что же оно? В этом-то весь смысл...
  - Что говорить о нем! Чай, и сам знаешь... За границей очень много об этом писали. Крестьянство ответило - Пугачевым... Пугачев освободил крестьян, и они показали, на что способен народ без образования, но с волей. Пугачев подарил народу - иначе он не мог поступить, как должна была бы поступить и Государыня, если бы сейчас вздумала бы освобождать крестьян, - подарил земли, воды, леса и луга безданно и беспошлинно. Он призывал уничтожить все ненавистные заводы и истреблять дворян. "Руби столбы - заборы повалятся", - писал он. Столбы рушились на совесть. Тысячи дворян, помещиков были повешены. Пугачев приказывал: "Кои дворяне в своих поместьях и вотчинах находятся, оных ловить, казнить и вешать, а по истреблении оных злодеев-дворян всякий может восчувствовать тишину и спокойную жизнь, кои до века продолжаться будут..." Вот что такое народная воля без просвещения! И Государыня как еще это поняла! На пугачевский бунт она ответила - Комиссией о народных училищах, главными народными училищами, специальными школами и прочая, и прочая. Ты посмотри-ка теперь, сколько стало образованных и просвещенных людей в России, и теперь уже нет надобности, как тебя, посылать учиться за границу - свое имеем, и очень даже неплохое... Вот с чего начала она - волю крестьянам!'
  
  327
  И в связи, с чем все это было именно так, а не более чем глубокомысленно во всем принципиально уж значит совершенно иначе?
  Почему это, как только в Россию действительно проникает хоть чего-либо по всему своему определению новое, как тут же все старое нелепо и слепо рушится и загнивает буквально-то сразу и на корню?
  Вот он на то ответ на этот вопрос от имени Салтыкова-Щедрина в его книге 'История одного города'
  'Развращение нравов дошло до того, что глуповцы посягнули проникнуть в тайну построения миров, и открыто рукоплескали учителю каллиграфии, который, выйдя из пределов своей специальности, проповедовал с кафедры, что мир не мог быть сотворен в шесть дней. Убогие очень основательно рассчитали, что если это мнение утвердится, то вместе с тем разом рухнет все глуповское миросозерцание вообще. Все части этого миросозерцания так крепко цеплялись друг за друга, что невозможно было потревожить одну, чтобы не разрушить всего остального'.
  
  И уж тем самым сколь и впрямь-таки истово разлагающим саму душу народа фактором впоследствии и оказалось всякая исключительно полная потеря веры в Господа Бога, царя и отечество.
  Большевики попросту столь скабрезно и слезно агитировали вконец уставших кормить вшей солдат, сделать себе из длинных ружей обрезы и идти домой там свой порядок более чем незамедлительно наводить, а те и сами разве что лишь того тогда и желали.
  
  328
  Поскольку царя больше не было, вера стала пустым звуком в результате новых технических чудес, да еще и потому, что...
  Царь тот был большой балбес, от веры сам и отучал
  Поскольку Гришка Распутин с его женой никак не заскучал.
  А господа офицеры, собравшись в кучку, кто горазд
  На все лады фальцетом орали толпе Бог воздаст.
  Но что было до Бога зарвавшейся солдатне,
  Коли она родную хату видала лишь во сне.
  
  329
  А между тем и Лев Николаевич Толстой тоже ведь по мере сил весьма явственно разложил российское общество всеми-то своими пацифистскими думами и настроениями, а также и до чего только браво им непридуманными, как и в принципе, совершенно так всецело напрасными более чем блажными хождениями в простой народ.
  От всех этих его словоохотливых похождений одни брожения в умах и остались, вследствие чего и наступило смутное время сущего разброда в головах в свете всех тех блаженных сказок о чем-либо вовсе несбыточном, но истинно так до чего и впрямь небесно прекрасном.
  Ну а дабы всякое сладкое и потное доброжелательство и впрямь-то еще исключительно безукоризненно пошло никак ведь вовсе нисколько не на поводу у всяких призрачно ярких иллюзий, а приняло бы оно вполне так ответственное и деятельное участие в том довольно-то грубом построении всех тех несколько иных жизненных реалий...
  Нет, уж для чего-либо подобного было крайне вот явно необходимым всецело придерживаться принципа весьма тягостной работы извилин, а не сердца, отчаянно бьющегося в унисон с тем невообразимо ласковым благожелательством по отношению ко всему сразу и вся.
  Поскольку именно то истинно же, несомненно, что все то, что на деле выходит из всех этих, так называемых добреньких начинаний заранее издает трупный запах, и более всего оно схоже со вскрытием склепа усыпальницы древних фараонов.
  Мумия вождя - это самое безусловное возрождение древнего египетского культа в его атеистическом, наиболее варварском варианте безо всякого должного почтения к покойному, и ведь именно эта мумия и правила СССР в течение всех тех бесконечно долгих 74 лет.
  
  330
  Брежнев, к примеру, тоже был совсем не иначе, как живой мумией, причем еще задолго до своей довольно-таки неестественной 'безвременной' кончины.
  А весьма явственный пьедестал для всех этих мертвых с косами был заложен как раз-таки всеми теми, кто смотрел на этот мир исключительно искоса, сквозь пламя своего личного к нему интереса, но зато до чего надежно между тем подогнанного к их безбрежно неуемному слепому прекраснодушию.
  Ну а происходит все это так, а совсем не иначе разве что потому, что те, кто вполне определенно видят все в одних розово-черных тонах, зачастую неспособны воспринимать многие факторы этой довольно непростой общественной жизни, именно в том виде и качестве, в каковом, они более чем наглядно существуют на самом-то деле.
  
  331
  К тому же есть и люди до чего только умело и глубокомысленно разбирающиеся в самых мелких коллизиях жизни, да и всяческих людских характеров...
  И вот, несомненно, будучи великими писателями (плоть от плоти своего века и среды) они все это более чем животворящим и трепетным образом и передают всем нам на заметку в своих книгах, а мы с превеликим умилением всецело внемлем наглядно представленным нам ярким картинам всей той тщательно уж отшлифованной вымышленной жизни.
  Однако в целом душа литературного гения в точности такая, как и у всех простых смертных и там, где он отходит от жизненных живописаний и планомерно переходит ко вполне наглядному изложению всех своих обывательских жизненных позиций, он порою сразу расписывается в самом полнейшем неумении действительно полноценно передать всю мудрость житейской жизни...
  А в особенности все это явно касается писателей 19 века, то есть того самого времени, когда общемировая философия, несомненно, ударилась в сплошной антагонизм по отношению ко всему тому прошлому религиозному засилью и 'мракобесью'.
  
  Заменить его сразу же чем-либо более-менее устоявшимся и, кстати, полностью так до самого конца последовательно и разумно сформированным было бы нисколько ведь вовсе никак невозможно...
  А посему основным 'клеем', связывающим общество, и стало то самое чрезвычайно твердо стоящее на своих ногах государственное обустройство, имеющее жестковатое, а главное именно на всех полностью же единое идеологическое обоснование, да и некие 'всеобъемлющие' далекие цели...
  Данный прообраз некоего светлого грядущего, безмерно так чрезвычайно счастливого человечества он-то, конечно, безусловно, верен, да только во имя его доподлинно праведного осуществления еще явно понадобится, несколько до чего неимоверно трудных тысячелетий во всем здравомысляще планомерно, а вовсе не праздно и помпезно вычищать самые глубины мрака буквально-то всего общечеловеческого невежества.
  Однако зачем это, собственно, делать, если можно попросту опьянить толпу грядущими (ясное дело) с неба упавшими светлыми благами...
  Причем во имя того дабы кто-либо явно уж еще преуспел в подобного рода немыслимо блажных начинаниях, еще и впрямь-то должно было столь недвусмысленно оказаться и вполне ведь предостаточно тех, кто будет буквально взахлеб благословлять это самое несбыточное грядущее.
  Ну а также с сущим отвращением явно переходящим в откровенное омерзение срывался бы с цепи, безо всякой меры всласть охаивая все то ныне до чего и впрямь истинно неправедно существующее настоящее.
  
  332
  В России все это наиболее естественным образом проникло во все же слои тогдашнего общества именно благодаря появлению на ее земле великих духом писателей, раз уж это они весьма ведь откровенно навязывали все свое чересчур упрощенное мировоззрение всем-то своим совершенно 
  бесчисленным своим читателям и почитателям.
  К примеру, расхалаженность и 'едкая кислость' характера медленно угасающего Чехова это вот и есть те самые свойства его души, что сколь непосредственно и оставили свой более чем ближе наглядный отпечаток на сердце и разуме всех тех столь многих, затем еще лишь последующих поколений...
  Фактически, они до чего безвольно, впитав в себя, словно губка все то слабодушие и глубокомысленную восторженность, что были сколь однозначно проявлены Чеховым во всех его позднейших 'чахоточных' произведениях и создали вечно кровохаркающую державу, снизу доверху переполненную сущей ирреальностью извечного сна всякого общественного разума.
  
  333
  Так уж получилось, что воинственная серость, бичевавшая всю окружающую действительность языком отчаянно язвительного нигилизма, проникла в самое сердце великого российского прозаика на склоне еще молодых его лет.
  Но произошло это разве что лишь потому, что он до чего безумно яростно хотел жить.
  Ну а для этого как то ему показалось, он должен был утроить усилия своих коллег врачей всем тем невообразимо доблестным прорицанием грядущих светлых времен, да и столь гневным порицанием всех чудовищных недостатков своей донельзя нерадивой эпохи.
  И этак-то оно само ведь собою неизменно выходит, что бездумно ласковое принятие на ура всего, что осталось в виде великого творческого наследия после того, кто действительно пробороздил глубокий след в литературе, неизменно несет в себе широкое общественное отравление чьей-либо чужой смертельно страшной болезнью.
  Можно так сказать, что туберкулёз Чехова стал общественной чахоткой всей его необъятно широкой страны. 
  Однако вот, ясное дело, что великий вред в себе несет вовсе не сама по себе художественная литература!
  Нет, она-то при всех своих непревзойденнейших человеческих недостатках (а в том числе и у самых даровитых ее авторов), все ж таки явно льет свой невыразимо яркий солнечный свет в сущую темень нашего самого обыденного бытия.
  Нет, уж все тут дело было исключительно в слишком буквальном ее восприятии, а тем значит и более чем безыскусного превращения светильника, в камин у которого вовсе-то никак так не грех и погреться.
  Ну а от подобного рода легкомысленных настроений весьма вдумчиво праздно мыслящих интеллектуалов и без того тяжкое бремя народа становиться совершенно нисколько попросту ведь непосильным.
  
  И ничего нет в том удивительного, что простой народ буквально на смерть замерзает, пока безыскусно доблестная интеллигенция, ослепнув от сияния возвышенной литературы, сидит себе да привольно чужими страстями до чего только глубокомысленно весело нежится.
  
  334
  Искрометная благодать так и разливающееся по всему безмерно возвышенному духовному естеству в сочетании с самым безоговорочным всенеприятием всех тех от века еще пасторально серых российских реалий явно помешала действительно так самому подлинному единению масс народа и просвещенной интеллигенции в некое полноценно единое целое.
  Зато уж все то безбрежно разноликое общество запросто ведь можно было разом соединить насильно теми еще кровавыми рукавицами, беззаветно преданных своему делу сталинских палачей.
  Причем в тот истинно беспрецедентный террор весьма немало еще внесли свою лепту и белые господа, без их участия в бесчисленных расправах над мирным, но вовсе-то подчас не столь безропотным населением большевистский строй имел бы, пожалуй, все шансы остаться хоть сколько-то более сдержанным и несколько отчасти менее преступным.
  Но рухнуло все в одночасье, а потому и смело все на свете...
  
  Однако перед тем как оземь пасть оно до чего и впрямь долго же подвергалось именно изнутри сколь неистовому разложению, благодаря всем тем безутешно благородным усилиям тех, кто словно термиты неизменно подтачивали сами основы российской государственности.
  Эти люди были по своему светлы и чисты, причем во всех своих побуждениях им только отчаянно не хватало той искры разума, что буквально загодя еще превращает благие намерения в истинно достойные благодарной памяти потомков - мудрые деяния.
  И как оно вообще могло быть иначе, коли все мысли о людском счастье совершенно так напрочь были оторваны ото всех суровых реалий той безотрадной и безутешно безликой 'промозгло серой' дореволюционной обыденности...
  
  335
  Ну а затем, когда из пепла минувшего рабства и вправду возникнет то самое бесценное 'царство грядущей свободы'...
  Все те всенародно и окрыленно предпринятые усилия не просто пойдут-таки прахом, нет, они еще и обернутся прахом миллионов ни за что действительно светлое более чем безвинно загубленных людских жертв.
  И уж обернется все эта сладкоречивая патока восторженных и совершенно бестолково праздных словопрений буквально-то ни о чем действительно главном одним лишь глубокомысленным и вполне, кстати, осознано осуществляемым просеиванием всего населения чрез мелкое сито новоявленного большевистского отбора.
  
  Конечно, можно уж столь и впрямь весьма так нравоучительно высказаться в том, собственно, духе, что все это было одним лишь явным вырождением всецело, несомненно, светлой идеи, поскольку она более чем безрассудно с пылу с жару попала в вовсе-то совсем не те нечестивые руки...
  Однако люди беспроглядно, искрометно и яростно мыслящие, а потому и обильно сыплющие просом однобокой и корявой социальной демагогии, никак не могли быть хоть сколько-то искренне правы.
  Их, правда всегда была зыбка и сколь простодушно и благосердечно неистово сказочна...
  И, кое-кто из тех, кто ей и по сей день сколь уж радостно внемлет, напрочь пренебрегает всяческим пониманием того, что в практической сфере жизни, нисколько зачастую никак не достигнуть всей той заданной пальцем в небо цели...
  
  336
  Идти вперед и только вперед радостным строем дело нисколько никак вовсе ведь не благое...
  Нет, скорее наоборот именно оно и возвращает человека назад к его далеким предкам, некогда вразнобой лазавшим по высоким деревьям.
  Развитие всяческой отдельной индивидуальности и есть тот путь, который постепенно введет буквально любую человеческую психику в лоно всеобщей и искренней любви и вполне так полноценно взаимного (промеж всех людей) всеобщего уважения.
  Ведя же толпу безмерно могущественной силой, только лишь без тени сомнения и создашь у абсолютного большинства ее средних и совершенно безынициативных представителей довольно-то общие полустадные инстинкты, а от них толку никакого нет, они-то погоды, безусловно, нисколько не сделают.
  Скорее наоборот, поскольку любое приучение к достойному и праведному житью оно вовсе ведь совсем не более, нежели чем столь явное возведение благородных социальных инстинктов в истый принцип большого общественного бытия, а этим-то лучше всего заниматься только лишь чьим-либо самым конкретным родителям.
  Раз все то, что в них доподлинно во всей их сути и вправду истинно благое это не более чем предмет подражания, и нисколько не сможет, оно являться каким-либо еще элементом, куда явно более правильного перевоспитания трудовых масс простого народа.
  Все человеческое донельзя простая биомасса рода людского способна принимать в расчет только лишь по мере возведения цивилизованных принципов в некую абсолютно узаконенную и самую отныне уж попросту  элементарную аксиому...
  Ну а этого можно будет добиться разве что лишь медленным, но верным усовершенствованием всех тех и поныне существующих реалий века, а вовсе-то не их самым беспардонно доблестным разрушением во имя построения из мокрого песка дворцов более чем нескончаемо благих иллюзий.
  Солнце вездесущего и совершенно так иссушающего людские души кроваво красного террора очень быстро, затем превратит все в прах и разрушение замков былого угнетения оставит после себя одну лишь бескрайнюю выжженную пустыню.
  
  Неистово распрямлять от века же согнутый хребет народа надо бы всегда с самой уж величайшей при этом осторожностью.
  Насильственно привитое гордое прямохождение никак нисколько не сделает человека действительно разумным, а только лишь разве что весьма существенно расширит все его возможности творить самое беспардонное зло, ласково прикрывшись при этом светлой идеей.
  И это она в этот наш отныне столь во многом агностический век, и была и впрямь уж до чего только радостно призвана восхитительно заменить тот самый прежний фиговый лист, слащавой, и донельзя так ослепленной собой, как всегда неистово праведной религиозности.
  И этакий 'витязь высшего большевистского или арийского добра' прекрасно может оставаться, все тем же лютым зверем даже и всецело окунувшись в волшебный мир беспредельно светлой человеческой фантазии.
  
  337
  И именно эти просветленные идеями серые личности, чьим далеко не худшим, и кстати довольно-таки мелким образцом вполне ведь можно считать все того же небезызвестного булгаковского Швондера... это они-то и были главными виновниками сущего укоренения большевистской заразы на русской земле.
  
  Булгаков, написал бы, куда подробнее про всех тех лютых оборотней большевизма, да только пришлось бы ему тогда уносить ноги вместе со всеми теми столь действительно смелыми господами Набоковыми.
  То есть, ему тогда попросту незамедлительно следовало отправляться в самые дальние заморские края...
  Соединив свою персональную судьбу со всеми теми благочестиво и сладострастно мыслящими людьми, для коих еще до всякой их физической эмиграции Россия была одной лишь кровной обителью, но никак так не настоящей родиной, поскольку ею для них была буквально-то вся общеевропейская культура, а вовсе не своя 'СЕРАЯ'  российская.
  ЕЕ чистейший родник писатель Набоков всегда вот как есть стремился стелиться пред восторженной интеллигенцией чрезмерной возвышенным и донельзя замысловатым стилем.
  Правда, это началось только лишь в эмиграции, а все его рассказы, написанные еще на русской земле, ничем подобным вовсе ведь никак пока не грешат.
  
  338
  Да уж, конечно, Набоков может и был вполне достойным доброго упоминания общемировым классиком литературного жанра, однако можно с полнейшей уверенностью о том заявить, что вовсе не остался он в эмиграции доподлинно российским писателем.
  Все эти его аморфные красивости высосаны им из указательного пальца, который он до чего смело некогда ткнул в пока еще для него совершенно чужое французское небо.
  Внутренняя опустошенность подчас украшает жизнь небывалыми цветастыми красками, но ничего доподлинно искренне полноценного в них попросту нет, как нет.
  
  Александр Куприн, к примеру, свою 'Жанетту' написал лет этак за 25 ранее, чем тот же Набоков его 'Лолиту', и то было именно русское произведение, хотя и написанное в исключительно вынужденной эмиграции.
  Причем период внутренней опустошенности Александр Куприн пережил, пребывая в глубоком, обескровлено суровом молчании...
  И, кстати, для этакого полнейшего перерождения, каковое более чем, несомненно, произошло с Набоковым в весьма надо сказать изящном всем-то своим внешним глянцем западном обществе, должны были сколь непременно иметься некие еще изначальные корни в самой уж глубине его чистейшей души.
  Отказаться от родного ему языка только ради одного, куда исключительно большего своего творческого успеха мог ведь разве что человек никогда по сути своей не являвшийся вполне естественной частью - плоть от плоти своего народа.
  
  339
  А между тем были тогда и другие люди плоть от плоти всей передовой европейской мысли, из весьма бравого числа тех, кто всему тому безмерно простоватому и легковерному народу совсем так мозги запудрил, блекло светлыми идейками о только лишь, как всегда непременно грядущем равенстве и братстве.
  Их имена вполне справедливо заклеймил Игорь Тальков в его песне 'Господа Демократы', и в отличие от той другой, в которой он, несомненно, по-свойски выражает устремление всей своей безмерно высокой и светлой души впрямь-таки стать 'Кремлевской стеной'...
  
  Нет уж, тут он был, несомненно, прав, однако эту 'сермяжную правду' следовало выражать несколько иначе без всего того воинственно пафосного натиска, бессмысленных призывов к насилию, а также и сколь откровенного злорадного умиления по поводу того, что в Америке с Европой все до чего, ясное дело, безмерно так хорошо.
  Попросту никогда там не бывало даже и тени весьма надо сказать удачной, как это было в России попытки перестроения вполне в принципе нормального и естественного образа жизни в то самое более чем злосчастное идейное полусуществование...
  
  340
  Ну, да на тех отныне сколь далеких берегах полусказочно дальних западных стран явно недоставало своих собственных одухотворенных пламенем революционных идей пламенных вождей.
  Уж тех-то самых, что действительно были способны в сладостной истоме бессмысленных и глубокомысленных мечтаний о светлом грядущем буквально искрометно именно разом ведь спровоцировать внезапное исчезновение всего того наносного слоя почвы, на котором из века в век неизменно зиждились закон, порядок, да и, собственно, сам здравый смысл.
  В России, они и впрямь столь беспардонно быстро злодейски сыскались, да только дух в них был явно исключительно прожжено заграничный...
  Да и идеи их были, безусловно, уж разве что лишь размером с горошину, которой, собственно, и довелось столь злокозненно помешать благороднейшей  принцессе российской интеллигенции преспокойно ведь сладко почивать на постелях вездесущей и безмятежно восторженной праздности.
  Да она и вправду подчас была обуяна и опьянена бунтарским духом воинственного обновления всех тех до чего только незыблемо еще от века существующих общественных основ.
  Но в том вовсе не было никакой настоящей силы, а одна только ярая нигилистическая страстность вся как есть уходившая в пар бессмысленно запальчивых речей.
  А ведь настоящую новую правду (внутри единоутробного общества) формируют события созидательные, а вовсе не те до чего беспринципно все, то прежнее (на одних только словах) весьма так оглушительно разрушающие.
  Воинственное уничтожение всего того сколь отныне дотла же истлевшего проклятого прошлого  одно разве что бедствие и способно с собой безрадостно принести и его может оправдать одна лишь и только сущая гибельность всяческого фаталистического промедления.
  Да только спасать суровым насилием можно лишь один наш сегодняшний день, но никогда им не создать тот самый долгожданный и благословенный день грядущий.
  Ну а нападение может и создает новые границы, да и расширяет чье-либо порой довольно-таки никак непредсказуемое коварное могущество, а все же действительно чего-либо новое создает одна лишь внешняя удачная агрессия, а внутренние перевороты государство разве что весьма и весьма во всем незамедлительно ослабляют.
  Причем когда уж более чем многозначительно и безотрадно сносится вся та верхушка общественной пирамиды, ослабление явно приобретает перманентный, а вовсе ведь не сугубо временный характер.
  Да и вообще по бескрайнему и чудовищному бурелому тот наскоро и раздольно  проложенный путь был донельзя в корне во всем абсолютно беспочвенен и неверен.
  Эта бесконечная кровавая колея была с чудовищной энергией устремлена вовсе не в светлое будущее, а в то самое доподлинно  доисторическое темное прошлое.
  Да и вообще та мертворожденная с экономической точки зрения система могла ведь питать себя одними лишь соками людских иллюзий...
  И попросту совсем уж нельзя того не признать, что этот до чего суровый всем своим обыденным бытом мир никому и никак вовсе не изменить хоть сколько-то к лучшему какими-либо броскими и бравыми лозунгами...
  
  341
  Да только вот кое-кто явно уж предпочитает питаться книжными мыслями, ласково и вяло шевелящимися в глубинах чего-либо (сонного в широком общественном смысле) сознания.
  И это при том, что все те безотрадные думы о столь  немыслимо тягостной участи всего своего народа это нечто в корне совершенно иное, нежели чем действительно так до чего только вдумчиво рассуждать о каких-либо совершенно конкретных материях, ну а затем и по мере сил действительно действовать.
  Причем под конкретными действиями тут подразумевается до чего только грубое подталкивание вперед колеса духовного (не чисто технического) прогресса.
  А, впрочем, надо бы прямо довольно-таки жестко отметить, что все автором сказанное это отнюдь не призыв отложить из рук книгу и попросту отказаться, оттого и поныне сколь многими излюбленного занятия - чтения художественной литературы.
  Нет уж во всем-то как он есть еще изначальном замысле этой книги было заложено одно лишь большое всеблагостное пожелание, куда относительно большего к ним весьма ведь критического отношения, безо всяческих тех золоченных рамок сплошной их извечной благосердечной святости.
  'Змеиный яд книжной премудрости, безусловно, так лучше всего применять в виде растираний разве что только для своего собственного извечно же душевно-совестливого ревматизма', но вовсе не делать из него фетиш сколь тщательно его, втирая во все те гноящееся язвы нынче-то сколь, как всегда абсолютно неправо существующего общественного миропорядка.
  
  342
  Слишком бесчисленно будет число совершенно напрасных смертей, что столь непременно станут до чего и впрямь явной еще суровой платой за это поистине волшебное снадобье ото всех тех сразу немыслимо многочисленных социальных недугов...
  Ну а для того чтобы вполне с толком ими сколь вплотную заняться, а еще и иметь в этом деле истинно ранее и небывалый успех, надо было без малейшего колебания всецело устремиться вовсе не к бестелесному соединению с благоухающей духами книжной задушевности именно что доверху переполненной самого нежного и сладострастного самосозерцания...
  Нет, уж для тех самых ощущаемых где-то глубоко внутри, а не только сколь отчетливо и наглядно видимых глазу улучшений во всем том вековом укладе общественных взаимоотношений надо было смело лезть в самую грязь и скверну от века никак нисколько необустроенного российского быта.
  
  Поскольку неистово впрягшись в упряжку великих исторических дел всецело при этом, надеясь на бравый народный энтузиазм можно было разве что только в том самом более чем безотрадно неистово действительно преуспеть...
  Яснее ясного, светло блеклыми мечтаниями, если чего некогда и удавалось создать так это все те сколь и впрямь истинно уд безнадежно тоскливые условия...
  Славно кое-кто явно потрудился всею своею праздную мыслью, дабы то прежнее сколь подчас бедовое экономическое положение в том-то самом новоявленном большевистском идеологическом болоте просто-таки разом предстало навсегда навеки утерянным раем земным...
  Конечно, ведь, не для всех, а только лишь для бывшего среднего класса, а оный между тем и мог даже и самые низшие слои всецело приподнять до вполне, в принципе, человеческого уровня жизни.
  Совсем не иначе, а с бухты-барахты ничего уж хорошего вовсе вот не выходит, а если чего и, получается, то будет оно исключительно внешнее и донельзя глянцево показное.
  Да только при этом сколь неизменно станет оно, затем стыдливо скрывать все свои варварские планы под благовидной личиной сладостного и весьма своевременно полноценного осуществления чьих-либо довольно давних, благих надежд.
  А между тем, для всего того на самом-то деле действительно стоящего поспешные перемены всегда так, несомненно, вредны и попросту вовсе-то исключительно бесполезны.
  Нет, уж на что-либо подобное безо всякой довольно тщательной подготовки, может, и целого века вовсе-то попросту совершенно так нисколько не хватит.
  
  343
  А потому и незачем столь безумно радостно торопиться, пытаясь в бешеной скачке неистово перегнать свое собственное сколь незатейливое и весьма надо бы прямо признать более чем явно неторопливое время...
  Жизнь и без того удивительно скоротечна, а потому и стремглав, она от нас уплывает в самую тьму навек ушедших в былое времен, но мы еще столь непременно должны же стремиться, посильно заполнить мглу общечеловеческого невежества истинным светом ярчайших новых знаний.
  Причем все их всеблагостное приобретение вовсе не должно было быть именно самоцелью, а только лишь средством для улучшения общего уровня жизни и постепенного видоизменения к лучшему морального облика буквально всех тех на этом свете нынче-то существующих людей...
  И именно для того чтобы, они и впрямь действительно стали без тени сомнения значительно лучше их и впрямь-таки надо бы по возможности приобщать к культуре, однако совершенно при этом не захламляя им сознание всяческими философскими абстрактными догматами.
  Новые социальные инстинкты, надо бы создавать именно вот при помощи приучения детей к куда более широкому кругозору, дабы в будущем, они приобрели несколько иные навыки, нежели чем были те, что некогда были привиты родителям их бабушками и дедушками.
  Ну, а их, собственно, можно было приобрести по большей части именно ведь путем чтения книг, да и прочими средствами, неизменно же обогащающими и очищающими всякую истинно самостоятельно тянущуюся к ним душу.
  Причем именно так чтение художественной литературы и может дополнить знания человека о морали, но разве что исключительно в самых общих ее чертах, поскольку вся наиболее конкретная ее сторона прививается одними только живыми людьми, а вовсе не теми испещренными типографскими знаками белыми листами книг.
  А еще и надо бы учесть и то, что были, они сделаны из кем-либо до чего и впрямь безжалостно спиленных деревьев.
  
  344
  Причем сама та буквально-таки всеобщая доступность книг, исключительно уж значительно большему количеству людей, нежели чем, - это некогда было 
  ранее, когда их по долгим еще годам весьма прилежно переписывали от руки, принесло в наш мир не только великое благо, но и всяческие бесконечные и самые бескрайние страдания.
  Попросту у каждого предмета или идеи, нашедшей свое сколь конкретное воплощение в беспредельно суровой действительности, обязательно разом отыщутся две самые противоположные стороны и одна из них, несомненно, окажется, исключительно во всем доподлинно отрицательной.
  Хотя, право же равноценность этих пресловутых сторон, скорее всего во многом окажется, более чем явно так иллюзорной...
  Но мир сложных понятий весьма многолик и необъятно многогранен...
  
  А потому и черно-белое восприятие теоретически взвешенно и зрело обоснованных фантазий, попросту в самом своем корне абсолютно вот никак совершенно недопустимо.
  Хотя и надо бы о том вовсе-то никак не вскользь упомянуть, что все те до чего неистовые устремления всею душою ввысь к возвышенным идеалам, нисколько ведь никак не могут столь воинственно осуждаться за их никчемность и оторванность от всей той и поныне именно что по-прежнему существующей действительности.
  Да и сами перемены к чему-либо действительно лучшему никому и никак нисколько не повредят.
  Однако по всей своей сути, они должны были быть основаны именно на истинных реалиях века, а не каких-либо донельзя отвлеченных от всякой существующей реальности предпосылках, до чего только радостно вытекающих из сладких грез о неких иных, пока еще вовсе-то нисколько несуществующих временах того уж самого-самого неизменно заоблачного всеобщего счастья.
  
  345
  А между тем, куда только явно более здравое и взвешенное восприятие книг, а не одно лишь их сколь всестороннее и весьма недальновидное воспевание в принципе и могло бы предотвратить, слава тебе Господи, что исключительно абстрактную, всецело пагубную для всего человечества поистине так последнюю во всей его истории трагедию 20 века.
  А между тем, то более чем неоспоримый факт, что во второй половине прошлого столетия военное противостояние явно было выражено именно в виде самой однозначной войны мировоззрений, а вовсе не выражалось, как это всегда было ранее, в неких, надо сказать, еще патриархальных, территориальных притязаниях на чужой весьма лакомый кусок земельного пирога.
  
  346
  Между Америкой и Советским Союзом пролегали не одни те безбрежно широкие водные дали двух океанов, а еще и вовсе не имелось промеж двух этих стран каких-либо прежних порою очень-то подчас затяжных военных конфликтов, сколь неизменно накладывающих весьма темный след на все те только последующие взаимоотношениям между двумя совершенно независимыми нациями.
  А между тем Третья мировая война была попросту абсолютно же неизбежна, ее предотвратил один лишь тот (и вовремя) развал Советского Союза на самые подчас до чего и впрямь-таки болезнетворные компоненты, у которых еще явно затем сыскалось с кем до чего бесхитростно повоевать, самым, надо сказать, обыкновенным конвенциональным оружием.
  Вот беда так беда общемировой пожар стало раздувать более уж попросту некому.
  А ведь надо бы прямо учесть, что та более чем определенно попросту никак, пока несостоявшаяся Третья Общемировая Война непременно бы еще оказалась, тем самым доподлинным братским могильником для всей-то нашей сколь давно безнадежно скученной сегодняшней цивилизации.
  Причем она исключительно так запросто еще могла бы привести как раз уж к тому, что на эту нашу одну на всех общую Землю враз бы надвинулись свинцовые тучи совершенно беспросветного мрака...
  Ну, а затем ее буквально повсеместно бы заселили одни лишь крысы, да тараканы более чем никак вот несопоставимо с их нынешними размерами гигантской величины.
  И уж они, в свою очередь постепенно бы вытеснили... да и, пожалуй, что всех до единого...
  Причем совсем не людей, а неких, безусловно-то, вконец выродившихся мутантов-людоедов, что более чем непонятно зачем все-таки 'благополучно' бы все же пережили страшные времена искусственно созданной истинно вот космического масштаба катастрофы.
  
  347
  Вполне возможно, что человеку, которому доведется прочесть данные строчки, может еще показаться, что все это не более чем миф в стиле древнегреческого эпоса.
  Однако Чехов был абсолютно прав, произнеся свой общеизвестный афоризм 'если в театре во время первого акта на стене висит ружье, то в четвертом акте оно обязательно выстрелит'.
  
  Это могло бы, в принципе, произойти и совершенно случайно, вследствие довольно простой технической неисправности системы ПВО.
  Всего-то навсего ложная тревога, а всему этому миру более чем однозначно пришел бы тогда самый безусловный, бесславный конец.
  И именно этак то и могло бы собственно быть, если бы, конечно, не всесильно сдерживающая рука политиков.
  Это ведь они в полный голос настойчиво требовали от своих военных самой стопроцентной гарантии начала того самого бесповоротного, и впрямь вот надвигающегося всей своей непроглядной тьмой ядерного конфликта.
  Кто-то, конечно, может уж нечто такое явно глупейшее и нелепейшее только лишь разве что спросонья своего недалекого ума почти ведь и впрямь неразборчиво враз пробурчать, о самом-то исключительно однозначном всецело жалком с точки зрения элементарной логики до самой еще чрезвычайности весьма ограниченном военном противостоянии.
  Однако, скорее всего, обязательно бы быстро сработал всем общеизвестный принцип домино, а потому и рассчитывать, на то что, кто-то из противоборствующих сторон в конечном итоге, непременно окажется хоть сколько-то умнее, совсем (при подобном сценарии) и близко так вовсе нисколько ведь не приходиться.
  
  348
  Идеологии добра основанные, не на вполне искренней и простодушной сердечности и разуме, а на каких-либо благожелательно мудреных предпосылках, оказались на деле, куда только более уж вопиющим злом, нежели чем самая злющая абсолютная власть самого вот спесивого на всем этом свете монарха.
  
  А, впрочем, они еще изначально имели более чем явную только лишь тщательно во всем ими надежно скрываемую тыловую изнанку, ну а внешняя их сторона всегда неизменно являлась чудом фортификации донельзя во всем изысканного самообмана.
  Мало того, они к тому же еще и создали помазанников на трон
  весьма специфического нового типа, таких, что имели гораздо более сильную (во всех вопросах контроля) собственноручную власть над всеми своими верно и неверно подданными, чем, это было во времена всех тех прежних давно уж безвременно канувших в лету эпох.
  В век всеобщего культурного просвещения возникла та истинно номинальная возможность, куда явно так более полного охвата сознания масс, пускай вот и красочными, однако исключительно блеклыми и безликими словесами пропаганды.
  Ну а они и впрямь вычищают мозг человека от всяческих совершенно естественных для него мучительных сомнений самого повседневного и насущного выбора между добром и злом.
  
  349
  Общий страх повсеместно стал заменять собой великую дружбу, основанную на чувстве подлинного товарищества, что довольно часто до чего только всецело сближает людей, причем явно так во всем теснее всяческих родственных уз.
  Тот всесильный ужас тогда всецело обезвоживал даже и самую праведную и благородную душу...
  Поскольку до чего беспринципно и беспардонно всецело сковывали удушающие путы все члены чьего-либо тела той буквально всепоглощающе облепливающей все и вся идеологической схоластикой, что была выпестована и начищена, словно хромовые сапоги до самого же отменно так зеркально сияющего блеска.
  И не было в ней ни единого грамма настоящей, суетливой озабоченности о том самом ближайшем завтрашнем дне, а разве что так существовало в нем место для одной той безумствующе воинствующей гордости, построения грядущего светлого быта, к которому нам, как и понятно только еще идти и идти.
  Причем все это было в чистом виде стародавнее шаманство, разве что без бубнов и плясок вокруг костра, поскольку для этого, несомненно, было вполне предостаточно и слов, что сколь наглядно были тогда во всем сочетаемы с более чем неуемным злосчастным, люцеферовым лицедейством.
  А кто не с нами - тот нам злейший враг, даже если и усомнился он всего-то на пару-другую секунд, поскольку этим он нечаянно выдал, то, о чем он все время значиться думал, а антисоветский образ мысли сам по себе тогда являлся сущим преступным деянием.
  
  350
  Однако все началось еще несколько ранее, когда нелиберальные взгляды попросту явно стали сродни преступлению против всего просвещенного общества...
  Большевики только лишь весьма наглядно поймали волну, враз оседлав либеральные настроения, грубое и никчемное устремление чего-либо создавать было им более чем во всем до самой крайности именно что во всем явно так противоестественно уж по самой их еще изначальной, исконной натуре.
  Безбрежные потоки пламенных речей попросту ведь неизбежно склонили массы к неистовому энтузиазму построения острога своей вековой тюрьмы, уж до чего и впрямь при этом надежно так огороженной от всего остального мира колючей проволокой.
  Причем сама по себе глубочайшая проникнутость российской интеллигенции безнадежно слепой любовью к напечатанному слову, если и не послужила во всей той стародавней вакханалии нового бесноватого времени, сколь многое предрешающим фактором, то вот, по меньшей мере, явно сыграла она в этом деле отнюдь не последнюю и довольно-то решающую роль.
  Скорее всего, это она и создала все те совершенно никак вовсе несносные внешние условия, для сущего засилья медленно, но верно разлагавшего всякую совесть и мораль несусветного лютого словоблудья.
  Однако ведь при этом из всего вышеизложенного только-то и следует сделать для себя тот единственно возможный (судя из данного контекста) вернейший и вполне так окончательный вывод.
  Надо бы, заметить, что бесконечно любить авторов, действительно принесших в этот мир до чего многообразно искрящееся дивным светом благо всеми-то своими высокими мыслями и чувствами - дело в корне иное, нежели чем любовь к художественной книге этак-то и впрямь, собственно, вообще.
  То есть, как к некому исключительному так в его безмерно гордом одиночестве фактически же единственному источнику всяческого духовного бытия...
  ...то есть именно той наиболее наивысшей возвышенной сущности, где всегда еще сколь непременно удастся сыскать все те наиболее верные ответы на весьма, как всегда животрепещущие вопросы личной и общественной жизни.
  
  351
  Книга это действительно истинный светоч знаний, и нет, да, пожалуй, что и не будет более великого изобретения, нежели чем то сколь безмерно благостное умение запечатлеть на ее пустых белых страницах, мудрость, накопленную человечеством за все то время его столь ведь исключительно долгого пути к самоусовершенствованию и духовному возвышению.
  Но высказываться, в подобном ключе, все-таки стоило бы только о книгах, как о некой совокупности человеческих знаний, а не сугубо об одной лишь разве что подчас так надуманной и надменно никчемной художественной литературе.
  Правда никчемна, она только лишь в своем абсолютном большинстве, а есть те люди, чьи имена вписаны золотым тиснением во всю мировую культуру.
  
  352
  Но даже и эти славные мужи вовсе вот не достойны коленопреклоненного преклонения, а особенно перед каждым сказанным ими словом.
  Обожествляя же литературные сокровища, вольно или невольно становишься рабом мнений людей, живших своей (и весьма так подчас несхожей с созданной их воображением), не столь и благочестивой жизнью.
  А значит, и меря весь этот мир одним лишь прокрустовым ложем тех представлений, что были вытесаны топором наивно книжного мировоззрения, сколь зачастую попадешь в капкан иллюзий, неизбежно свойственных сознанию автора.
  Причем это будет именно так как раз из-за его более чем искренне ошибочных воззрений обо всей нас довольно-то плотно окружающей (созданной нами) рукотворной вселенной.
  
  Высокое искусство в принципе вполне еще может послужить крайне 'полезным удобрением при сколь явном так посильном содействии, которого действительно можно будет взращивать удивительной красоты цветы чьей-либо самой конкретной человеческой души...
  Игра бескрайнего авторского воображения создает искристо сияющую водную гладь, приподнимающую людские души над сущей серостью всех их безотрадно повседневных будней.
  Однако сам как он есть процесс познания, неизменно должен происходить сугубо добровольно, безо всякого до чего и впрямь сурового тыканья, расталкивания и безнадежно бестолкового понукания...
  Никаким 'всесильным плугом нарочито всевластного знания' нисколько так наскоро не вспахать поле всеобщего более чем в принципе вполне самодостаточного людского невежества.
  
  353
  Да, вот еще что: действительно затронуть чью-либо душу можно одним лишь исключительно свободным чтением, а вовсе не всем тем догматично извне навязанным приоритетом чтений довольно-то весьма различного рода литературы в заранее кем-либо весьма догматично и старательно предопределенные периоды жизни.
  И самое главное тут именно то, что вовсе ведь нет, как нет святых среди пишущей братии и все они, в сущности, нисколько нечистоплотны, раз уж сама жизнь до чего незатейливо сталкиваясь с весьма самобытным талантом, извечно еще постарается его укротить, а то и попросту сжить со свету.
  
  Люди непохожих на себя совсем уж нисколько не жалуют, да и частенько над ними столь белозубо куражатся, травят их, почем зря, а отсюда и черная мерзкая грязь в душах у тех, кто еще изначально значительно возвышался над всею сколь неизменно безликою толпой.
  
  354
  Зато потом когда и впрямь более чем совершенно внезапно выясняется, что кто-то великий гений и истинная гордость всей своей эпохи, то это как раз тогда ему и создается сусальный облик великого самобожества.
  Ну а совершенно случайно открывшиеся его немалые недостатки неизменно вселяют безмерный ужас в сердцах до чего только неисчислимо многих его доселе благоверных почитателей.
  Вот как это вполне справедливо подметил Сомерсет Моэм в его книге 'Подводя итоги'.
  'Другие люди" бывают оскорблены до глубины души, обнаружив несоответствие между жизнью художника и его творчеством. Они просто не в состоянии примирить одухотворенную музыку Бетховена с его скверным характером, божественные экстазы Вагнера с его эгоизмом и нечестностью, нравственную нечистоплотность Сервантеса с его нежностью и великодушием. Иногда, в порыве негодования, они пытаются себя убедить, что и произведения таких людей не столь замечательны, как им казалось. Они ужасаются, узнав, что чистые, благородные поэты оставили после себя много непристойных стихов. Им начинает казаться, что все с самого начала было ложью. "Какие же это подлые обманщики!" - говорят они. Но в том-то и дело, что писатель - не один человек, а много. Потому-то он и может создать многих, и талант его измеряется количеством ипостасей, которые он в себе объединяет'.
  
  355
  А между тем абсолютно любой творец, пусть даже и самый великий, уж точно - разве что только весьма так незаурядный человек, однако никак он того вовсе-то и близко нисколько не более...
  ...а потому и к словам он относится ни как все остальные люди, поскольку, они для него одни неизменно наличествующие в его системе координат весьма и весьма разноликие символы, а потому и для отображения различных своих эмоций, он будет использовать во всем совсем непохожие, а то и вовсе совершенно неоднозначные слова.
  Разумеется, что все наиболее низменное до чего и впрямь-таки многие затем самым же тщательным образом упрячут, а то и сожгут, и тогда именно тот, кто оказался хитрее и проворнее прочих, он-то и будет, собственно, со всех сторон чист.
  Ну а истинный поэт Александр Розенбаум вовсе так, никак не раздумывая давший свет буквально ведь всем творениям своей музы, для некоторых рафинированных интеллигентов весьма уж явный и самый наглядный образец нелепейшей образины в облике интеллигентного, пишущего человека.
  
  356
  Да и вот над чем всем нам еще довольно-то изрядно так поднапрягши при этом воображение давно бы пора, сколь беспроигрышно призадуматься...
  А от чего это именно такие до мозга и костей проникнутые потомственной интеллигентностью столичные ребята, каковыми без тени сомнения были Владимир Высоцкий и Александр Розенбаум начинали весь свой весьма немало тернистый творческий путь вовсе не с наивной юношеской лирики, а с блатных аккордов и песен вполне соответствующего содержания?
  Откуда это, собственно, пошли все эти ранее и немыслимые босяцкие веяния?
  А между тем, их-то не сорока на длинном хвосте принесла, а та через много лет вернувшаяся по всем своим домам репрессированная интеллигенция эти-то песни лихих людей в тайных уголках своей души отогрела и сохранила же в память обо всех тех былых днях, проведенных в ныне былинной и совершенно безвинной неволе.
  
  357
  А каковы именно были ее наиболее заглавные, веские первопричины?
  Разве не стоит их и впрямь столь беспристрастно еще поискать как раз посреди всякого пыльного хлама исключительно прекраснодушно однобокой идейной премудрости напополам с животрепещущими описаниями жизни, этак-то, пожалуй, что совсем через край, переполнившей многие произведения великих писателей 19 столетия.
  Они-то, тогда, столь неистово напрягая все свои силы, отчаянно и беспрерывно боролись со всем тем неимоверно подавляющим весь уж свободный дух общественным злом.
  И действовали, они подобным образом, ясное дело, именно что в меру вполне до конца полностью свойственного им воспитания, как и более чем скрупулезно дотошного понимания всех-то на свете, так или иначе, где-либо происходящих событий.
  
  358
  Да только вся эта их безбожно сладкоречивая борьба за светлые лучшие дни, была сколь явно неизменно грешна восторженно радостным предвкушением, наилучшего грядущего, в силу исключительно так беспроглядно нигилистического восприятия всего того нынче (в их пору) неизменно ведь постыло и уныло окружающего мира.
  
  А между тем, то вовсе не осатанелая скверна затхлой общественной жизни была и впрямь исключительно так безумно страшна, сколь, несомненно, были всецело страшны, самые ложные о ней представления, буквально-то сокровенно впитываемые читательской публикой (раз они действительно раздались из уст) великого писателя.
  Он-то, ясное дело, сколь многое может поставить в вину всему этому его повседневно сколь и впрямь многогрешно окружающему миру, и прежде всего именно то, что ему самому в нем совершенно не нравится, а потому и захотелось ему его незамедлительно разом всецело изжить.
  И это именно так еще и потому, что душа человека, отображенная в написанной им книге, вполне может оказаться, исключительно так несусветно и беспробудно загажена всяческими дикими предрассудками, коими оного раз и навсегда наделили семья или то самое более чем непосредственное ближайшее его окружение.
  Вот чем действительно столь безнадежно страшна высочайшая духом литература - она медленно, но верно формирует сознание правящей элиты общества, постепенно подминая под себя все ее и без того однобоко ярчайше воинственно прекраснодушное мировоззрение.
  Да и вообще, именно литературе 19 прославленного столетия и было свойственно насаждать новые принципы общественного бытия, всецело так отстраняясь ото всех тех давно устоявшееся канонов всего того незыблемо прежнего 'мещанского' существования.
  Медленно увядая от сифилиса знаменитый Мопассан, сеял ненависть и отвращение ко всей же прекрасной половине человечества.
  И дело тут вовсе не только в каких-либо конкретных личностях, но и в том, что в новое время довольно многое из прежнего яростно подверглось суровой ревизии, и столь немалое из того, что издревле еще всегда ведь принадлежало светлому и чистому полагалось тогда вымести, как ненужный старый хлам.
  
  359
  И это именно наивная и слепая вера во все те ослепительно светлые агностические идеалы, на которых и зиждилась вся новоявленная сухая (до омертвения) философская мысль 19 века, и сыграла злую шутку с людьми, жившими не в столь давно оставшемся позади 20 столетии.
  Ну, а век девятнадцатый весьма полноценно собою олицетворял полнейший, хотя и довольно-таки недалекий отход ото всех тех прежних представлений обо всем этом мире, как о том отрадно самим уж Богом нам данном бытии.
  И все в нем и впрямь сколь неизменно происходящее было почти вот заранее предрешено Проведением, ибо было оно дано человеку, как суровое испытание перед грядущим блаженством или адскими муками в виде сурового назидания грешникам.
  
  И это именно довольно многих тогдашних философов, а не одних тех беспримерно доблестных корифеев литературного жанра и следовало бы во весь голос вполне однозначно так обвинить, что это именно их донельзя зарвавшаяся богоборческая творческая мысль и впрямь уплыла за самый далекий горизонт.
  И это все при том, что самая явная необходимость в философском переосмыслении всего того насущного бытия ныне существующего века в те времена еще уж весьма значительно резче усилилась и обострилась.
  И все это более чем неизбежно само собой привело именно к тому, что на место философии сколь разом весьма вкрадчиво вползла до чего и впрямь-таки низменная демагогия, доступная практически всякому нисколько так вовсе неразвитому сознанию.
  И чего тут вообще попросту, собственно, поделаешь, коли то и впрямь зияющее своей до чего крайне так незамысловатой пустотой место, пустым и незаполненным остаться вообще ведь никак не могло.
  
  360
  Причем, наиболее заглавным постулатом всех тех новоявленных воззрений, что был и впрямь столь неприметно заложен краеугольным камнем в тот самый довольно-то зыбкий фундамент, был как раз-таки все тот же принцип самого безоговорочного доверия ко всему тому, что было кротко, безгрешно и праведно изрекаемо всеми теми новоявленными пророками.
  Да и сколь неимоверно вздорно это было отображено в их-то слащавых 'священных писаниях'.
  То ведь и было исключительно явное и наглядное переложение на свежевзрыхленную идеалистическую почву всей той более чем беспричинно переиначенной прежней веры в старые непогрешимые истины, что когда-то были преподнесены людям в Ветхом и Новом Заветах.
  
  А между тем неизменно наблюдались и очень вот даже существенные различия в самом подходе к своей доктрине между религией и всеми теми внезапно по нашу душу столь несуразным образом разом нагрянувшими - новоявленными воззрениями.
  Вера в Бога и следование его заповедям весьма существенно гарантировало человеку рай только после окончания всякого его бренного существования, то есть где-нибудь там за порогом смерти - на небесах.
  Новые идеологии предрекали райское блаженство на этой грешной земле, и чтобы его непременно разом затем достигнуть, надо было всего-то лишь отказаться от своей собственной совести, заменив ее неким единым и нерушимым нравственным постулатом в виде солнцеподобного великого вождя, что отныне являл собой образ сущего апостола НАШЕЙ истинной и наивысшей правды.
  
  361
  Вот пусть это он, а не тот далекий или никогда и не существовавший Бог всем нам слепым от рождения разом укажет, чего это тому истинно праведному роду людскому и впрямь предстоит сотворить со всем этим миром, а в особенности учитывая, насколько тот необъятно погряз в своих ужасных и неизлечимых пороках.
  И главное, надо было нисколько того никак не откладывая, все это сходу уж в жизнь воплотить, дабы затем сразу добиться буквально всеобщего безмерно ведь окрыляющего сколь многие души самого вот наивысшего счастья...
  Захватывать ли новые земли ради благополучного расселения по всему свету ревностных представителей высшей арийской расы или же изводить, словно тараканов везде и повсеместно (до самого последнего эксплуататора) проклятых 'племенных' угнетателей-буржуев, то есть именно тех, кто одним своим дыханием неизменно мешают всем нам пролетариям привольно жить в свое самое истинное удовольствие.
  
  362
  Главное тут было в том, что речь у всех этих мнимых духовных лидеров наций неизменно шла вовсе не о каких-либо созидательных процессах, а, исключительно, наоборот, о кардинальном разрушении чего-либо лишнего, и ненужного в начертанном ими грязным, мозолистым пальцем синем безоблачном небе грядущего.
  Они собирались прорубить к нему дорогу мечом, несущим смерть буквально всем, кто только жить, как надо всем вот как один благородным народам Земли столь и впрямь беспрестанно исключительно зловредно мешает. 
  Несомненно, что все это, хотя бы отчасти было почерпнуто именно из мира книг, в которых авторы, яростно борясь с косностью и замшелостью своей эпохи, зачастую многозначительно били мимо застарелого социального зла, но вольно или невольно его, растревожив, они до чего огненосно наносили по чему-либо вовсе иному поистине сокрушительный удар.
  То есть именно по всему тому наиболее в их век, пока еще слаборазвитому, да и действительно во всем крайне так явно уязвимому.
  И сколь порядком в массах никак пока не прижившемуся, а именно по всей той вполне достойной подлобного определения цивилизованности и терпимости по отношению сразу ко всем людям в том денно и нощно их беспрестанно окружающем обществе.
  
  363
  А ведь это единственный путь достойной модернизации современного общества, чего-то другое обогатит его только еще более страшной и дикой нищетой. 
  Вот и Виктор Гюго, в его довольно объемистом романе 'Отверженные' пишет же вещи столь безыскусно примиренческие со всем тем в его-то дни более чем привольно и безумно приключившимся варварством 'исключительно так необузданного героически' кровавого террора.
  А между тем, всякой-то правды и справедливости при его помощи было добиться совершенно уж вовсе нисколько нельзя, это лишь разве что, дабы сокрушить обычный от века еще привычный образ жизни простого народа никакого позитивного труда, собственно, и не требовалось.
  А между тем, идти к той действительно лучшей жизни можно было разве что лишь по мере сил, способствуя крайне неспешному процессу более чем явственного переоформления всех тех донельзя застарелых общественных взаимоотношений.
  И именно эдак некогда все само собою, в конце концов, на место столь и впрямь благополучно разом и встанет.
  Ну а, как есть, сладостно исповедуя светлые принципы всеобщего и всеобъемлющего счастья, и можно было столь еще невозмутимо дожить и до тех столь печально небезызвестных времен, когда вполне по-своему правозаконно зверствующие нацисты, пронумеровав 'человеческий скот', разом столь расторопно его отправили на ту самую полнейшую последующую утилизацию.
  Эти изуверы в чисто внешне человеческом облике сколь ведь безжалостно ставя точку в довольно давно для них наболевшем вопросе отправили полноценную треть еврейского народа длиннющими эшелонами на верную смерть только лишь из-за его самобытности и стойкости пред всеми ударами судьбы.
  
  364
  И кое-кто явно уж всем тем своим воинственно негативным речитативом всецело еще поспособствовал сущему возрождению времен пещерных лидеров, более чем, безоглядно приветствуя путь сущего варварства и крови с самой наиблагой целью безнравственно насильственного преодоления всех тех бед и несчастий, что были всецело присущи тому вконец обнищавшему верою веку...
  Вот он тот столь бойко изумительно наглядный стиль неизменно во всем исключительно возвышенного отторжения от всех тех поистине эпохально сложившихся исторических реалий, которые между тем можно было изменить разве что одним лишь до конца продуманным просвещением и ничем, собственно, более...
  Виктор Гюго 'Отверженные'.
  'Дикарей... Поясним это выражение. Чего хотели эти озлобленные люди, которые в дни созидающего революционного хаоса, оборванные, рычащие, свирепые, с дубинами наготове, с поднятыми пиками бросались на старый потрясенный Париж? Они хотели положить конец угнетению, конец тирании, конец войнам; они хотели работы для взрослого, грамоты для ребенка, заботы общества для женщины, свободы, равенства, братства, хлеба для всех, превращения всего мира в рай земной, Прогресса. И доведенные до крайности, вне себя, страшные, полуголые, с дубинами в руках, с проклятиями на устах, они требовали этого святого, доброго и мирного прогресса. То были дикари, да; но дикари цивилизации.
  Они с остервенением утверждали право; пусть даже путем страха и ужаса, но они хотели принудить человеческий род жить в раю. Они казались варварами, а были спасителями. Скрытые под маской тьмы, они требовали света.
  Наряду с этими людьми, свирепыми и страшными, - мы это признаем, - но свирепыми и страшными во имя блага, есть и другие люди, улыбающиеся, в расшитой золотой одежде, в лентах и звездах, в шелковых чулках, белых перьях, желтых перчатках, лакированных туфлях; облокотившись на обитый бархатом столик возле мраморного камина, они с кротким видом высказываются за сохранение и поддержку прошлого, средневековья, священного права, фанатизма, невежества, рабства, смертной казни и войны, вполголоса и учтиво прославляя меч, костер и эшафот. Если бы мы были вынуждены сделать выбор между варварами, проповедующими цивилизацию, и людьми цивилизованными, проповедующими варварство, - мы выбрали бы первых.
  Но, благодарение небу, возможен другой выбор. Нет необходимости низвергаться в бездну ни ради прошлого, ни ради будущего. Ни деспотизма, ни террора. Мы хотим идти к прогрессу пологой тропой. Господь позаботится об этом'.
  
  365
  И тут уж сколь неизменно само собой ощущается вся та истинно взаимоисключающая одно другое противоречивость, неизменно свойственная практически всем, в ком чувства разом самозабвенно восстают супротив того самого  извне и впрямь столь беззаветно неукротимой силой навязанного - революционного здравого смысла.
  Гюго всей душой и сердцем отрицал путь вандализма, но холодным рассудком полностью его приветствовал, и тут никак не обошлось без весьма строгого семейного воспитания.
  Его высказывание насчет пологой тропы буквально идеально отражает и все мысли автора, на сей счет - вот только 'на Бога надейся, а сам не плошай'.
  Таков должен быть девиз не одних только тех всецело простых людей, но и властителей дум сколь многих народов, а таковым и был великий творец Виктор Гюго.
  По его вряд ли, что лицемерным, куда скорее более чем в принципе искренне наивным взглядам...
  ...варвары проповедывающие свет и добро, куда явно значительно получше всех тех, кто стоически отстаивают все устоявшиеся долгими веками именно что и впрямь-то всецело незыблемые правила жизни...
  А между тем они никем и ничем вовсе неодолимы, в смысле их истинно так спешного изменения к чему-либо весьма ведь значительно, сказочно лучшему...
  
  И чего это именно эти новоявленные дикари могли на деле самым уж бескомпромиссным образом враз исхитриться, полностью изничтожить?
  Стадо, уничтожившее пастуха и всех его сторожевых собак, всенепременно весело блея, и впрямь-то надрываясь при этом от искреннего восторга, вскоре рухнет в ближайшую глубокую пропасть, или окажется во власти волков, которым вовсе не будет дела ни до чего, кроме своего вполне естественного желания набить бы, да поплотнее свой луженый желудок...
  
  366
  И еще сколь непременно надо бы и то до чего только скабрезно разом заметить!
  На Бога нечего столь бессильно и бестолково надеяться, поскольку он совсем не для того создавал этот мир, дабы извечно бедовые творения его рук без малейшего колебания, безропотно принимали на веру все заповеди тех и впрямь-таки живодерствующе мыслящих гениев-теоретиков.
  Уж тех-то самых, что с дикой тоской, бешено вращая глазами, глядели на серую мглу общественного прозябания, и только лишь издали примечали зарождение в корне ведь явно существенно иного более гуманного мировоззрения.
  А между тем все эти безумной ярости призывы 'долой', совершенно не могли, даже и в самой малой толике хоть сколько-то соприкоснуться с тем адским злом, которое они столь ретиво и резво прямо-то обязались полностью раз и навсегда свести на нет.
  Беспрестанное напоминание обо всех общественных язвах до чего их всецело разом затем лишь поболее явно растравливает...
  
  367
  А когда дело и впрямь-таки более чем принципиально доходит и до тех еще сколь великих потрясений, то ведь как раз тогда, в эти невероятно бедовые времена, и рушится, то самое хрупкое и наиболее деликатное во всей структуре человеческого общества.
  Более чем бессмысленно уничтожается вся его истинная культура и тот никак не сугубо абстрактный, а подлинно же житейский гуманизм.
  
  Мир, он до сих самых пор сколь безмерно еще невообразимо жесток, и пока что в этом-то смысле, он и в мыслях своих изменяться совершенно вот вовсе никак не желает...
  Да только, то, что и впрямь сколь безобразно довело всю ту ярую цивилизованную мощь до сущей несусветно многозначительной консолидации всех тех сатанинских сил...
  Нет, уж если что и могло чему-либо подобному весьма и весьма еще поспособствовать так это одно столь безотрадное возведение лютой жестокости в жизненно необходимый постулат, безумно как есть еще спешного ускорения прихода всегдашне грядущих исключительно ведь нелепо светлых времен.
  Все нынешние катастрофические страдания, мол, одна лишь только предтеча именно той сколь и впрямь невообразимо лучшей, нежели чем она сегодня уж есть вполне во всем полноценно счастливой общественной жизни.
  А ранее значится, был один лишь тот еще истинно кромешный ад?!
  Вот, к примеру, та самая ситуация, что сколь весьма наглядно приведена в романе достопочтимого Виктора Гюго '93 год'.
  'Отец был калека, он не мог работать, после того, как сеньор приказал избить его палками; так приказал его сеньор, наш сеньор; он, сеньор, у нас добрый, велел избить отца за то, что отец подстрелил кролика, а ведь за это полагается смерть, но сеньор наш помиловал отца, он сказал: "Хватит с него ста палок", и мой отец с тех пор и стал калекой'.
  
  368
  Можно подумать, что буквально каждый убивший зайца в лесу сеньора был, затем непременно убит или на всю жизнь раз и навсегда оказался затем покалечен?
  Нет уж, такое могло приключиться только лишь с тем, кто может и не первый день, вполне основательно и всерьез занявшись ремеслом браконьера на этом деле, явно погорел, да и то егерь мог, рискуя собой над ним все-таки сжалиться, он-то тоже живой человек...
  Да вот, однако, те самые слишком-то дивным светом нелепо искрящееся полубезумные идеалы, оказавшись внутри фанатически раскрепощенного человека, все в нем вполне естественное, неизменно выжигают практически напрочь, словно тем еще добела раскаленным железом...
  Ничего того обыденно людского - внутри его революционного сознания далее не останется - все, что им отныне будет двигать, будет существовать разве что во имя идеи и всегда именно ею и будет всецело отныне оправдываемо...
  Вот они - тому разве что два до чего только явных примера из все той же небезызвестной книги Гюго '93 год'.
  'Нередко синие, во исполнение революционного декрета, карали мятежные деревни и фермы, предавая их огню; чтобы другим неповадно было, они сжигали каждый хутор и каждую хижину, не сделавших в лесу вырубки, как то от них требовалось, или же своевременно не расчистивших прохода в чаще для следования республиканской кавалерии'.
  
  Во имя идеалов братоубийство?
  '- Однако ж и в третьем сословии встречаются приличные люди, - возразил дю Буабертло. - Вспомните хотя бы часовщика Жоли. Во Фландрском полку он был простым сержантом, а сейчас он вождь вандейцев, командует одним из береговых отрядов, у него сын республиканец; отец служит у белых, сын у синих. Встречаются. Дерутся. И вот отец берет сына в плен и стреляет в него в упор'.
  
  369
  Так ведь это еще и становится истинным образцом настоящей и наивысшей добродетели, безусловным доказательством самой безукоризненной праведности, как и явным признаком наличия в широкой груди той-то самой новоявленной революционной или уж контрреволюционной боевой славы и чести.
  Вот этак значит и губится всякая духовность и доподлинно бесклассовая общечеловеческая мораль...
  
  Бравый и броский лозунг 'Долой зло' еще всенепременно затем оборачивается своей более чем полноценной изнанкой во всех тех случаях, когда полуослепленные мигом святого прозрения люди, вместо созидательных процессов во всем существующем обществе, более чем бестолково затевают дела всеобъемлюще и обескровливающие немыслимо разрушительные.
  И речь тут вовсе так не идет о неких конкретных злых людях, а именно обо всей государственной структуре в целом, что попросту никак не может прекратить свое прежнее существование в связи даже и с самыми что ни на есть искрометными переменами во всем существующем обществе.
  Меняются одни только лица, ну а вся вездесущая прежняя сущность остается незыблемой и полностью во всем нетленной.
  
  370
  Причем даже и тогда когда все безнадежно и бессильно рушится вполне вроде бы самостоятельно, то есть все идет тихо и мирно, да и почти что бескровно, она все равно неистово под собой погребает сколь многих более чем вне всяких сомнений достойных и приличных людей.
  
  Медленное крушение 'красного паровоза' Советского Союза самое так более чем, безусловно, наглядное всему тому сколь же и впрямь-то именно так безупречное  доказательство.
  Причем надо бы признать из самого недавнего и до чего недалекого прошлого.
  А между тем сошло тогда с рельсов не одно лишь то донельзя к тому времени многим вконец опостылевшее прежнее тоталитарное государство, но и в том числе ранее повсеместно существовавший весьма суровый закон, да и всегдашний, пусть и не совсем безупречный порядок.
  Однако сама первопричина явного ускорения процесса изничтожения всякой той еще изначальной нравственности и развала экономики кроется совсем не в том, что кто-либо действительно полностью вот разрушил нечто ранее казавшееся вовсе незыблемым.
  Ну, уж нет, главная проблематика всего советского бытия, она именно в той фактически вывернутой наизнанку доктрине существования сколь и впрямь бестолково нацеленного в будущее супротив всяких-то свойств общечеловеческой более чем эгоистичной натуры.
  Сами ее свойства были неистощимо гибельны, а перестройка 90-ых годов прошлого века это всего лишь вскрытие застарелого гнойника...
  Люди, должны беспрестанно видеть свое грядущее полностью так во всем самостоятельно, и оно всегда должно быть исключительно индивидуальным...
  
  371
  А еще в заключение надо бы и то столь нравоучительным тоном исключительно ведь вовсе немаловажное разом заметить, что если где-либо и когда-либо вообще уж стоило бы производить любые социальные эксперименты, то сколь непременно должно было им носить явно так строго созидательную основу, или никогда и нигде не проводиться вовсе.
  
  И это как раз те самые до чего только безнадежное утопические политические воззрения на основе некоторых художественных произведений, далеко так не всех (да, не будет о них тут огульно же сказано) и стали наиболее заглавной первопричиной всех тех истерически завывающих возгласов 'все долой'.
  И нисколько не послужила к тому более чем наглядным и деловитым подспорьем пресловутая, извечно печальная участь народа, что неизменно был кем-либо, да угнетаем (к примеру, той же бюрократией при развитом социализме).
  Однако во всей той буквально общечеловеческой истории, пока еще попросту никак не бывало, чтобы вооруженное восстание супротив СВОИХ господ поработителей действительно бы сделало жизнь народа, хотя бы чуточку значительно легче.
  
  372
  Скорее наоборот, времена жутких лихолетий сменялись затем либо всепоглощающей и обескровливающей всякие новые начинания реакцией, либо чем-либо другим совершенно несносно победоносно революционным...
  Разницы тут не было и в помине, кроме разве что чего-либо и впрямь этак сколь же действительно во всем неотъемлемого, а именно того, что победившая и разрушившая все прежние основы революция только лишь весьма значительнее укрупняла все формы прежнего бытия... возводя бедность в принцип, главные заправилы беззастенчиво грабили все то, до чего смогли еще дотянуться их алчные руки...
  Топя в крови буквально-то все, что было выше их мелких и донельзя нечестивых душ...
  
  Ну и как иначе кроме, как встряской всего существующего общества и можно было, в принципе, разом добиться всей той сколь целеустремленно абстрактной и сущим острием пера без тени сомнения разом еще явно обобщенной общественной справедливости?
  
  373
  Да, вот, однако, собственно говоря, никак всего этого будет нисколько достойно не добиться, кроме как следуя путем именно уж самого постепенного просвещения и воспитания всего того, пусть серого и безликого, но отнюдь никак не слепого народа...
  Да, кстати, всякий простой человек всеми теми сугубо же беззастенчивыми во всех своих средствах правителями, попирался буквально всегда.
  Да только не было во всей той ныне древней и дряхлой истории ни единого случая, когда бы справедливость, в конце концов, все-таки не восторжествовала в той или иной степени, хотя рядом тогда и не могло оказаться прекраснодушных идеалистов с ярким пламенем в зорких очах.
  И именно эти люди, сколь ласковым взором весьма пристально нежно глядящие в сторону всяких пространных философских трактатов или нижайше почитающие разве что ведь одну единственную Книгу с самым полнейшим безразличием, относятся ко всем тем порою совершенно невероятно безмерным общечеловеческим страданиям.
  Поскольку некие прекрасные строчки став уж вполне полноценной внутренней сутью человека, и впрямь-таки отучают его видеть частности, а между тем именно из них, и соткано все полотно нашей исключительно столь неприметно повседневной и самой между тем всецело-то обыденной реальности.
  
  374
  Раз даже и такой всем своим сердцем и умом великий человек, каковым, несомненно, был достопочтимый Иван Ефремов, тоже вот столь безнадежно подпал под общий гипноз самоубеждений о святости общего, а вовсе-то не самого конкретного для каждого из нас явно так безмерно ответственного всецело уж как есть исключительно единоличного пути.
  Вот чего он пишет в его 'Часе Быка'.
  'Слезы беспомощности и безнадежности болью отозвались в душе Чеди. Она не умела бороться с жалостью, этим новым, все сильнее овладевавшим ею чувством. Надо попросить Эвизу помочь женщине каким-нибудь могущественным лекарством. В море страдания на Тормансе страдания женщины были лишь каплей. Помогать капле безразлично и бесполезно для моря. Так учили Чеди на Земле, требуя всегда определять причины бедствий и действовать, уничтожая их корни'.
  
  А между тем их вообще так нисколько не изничтожишь, если всегдашне сколь старательно избегать якшаться со всякими мелкими частностями.
  Нет, их-то как раз при подобного рода делах только лишь наоборот весьма ведь значительнее преумножишь, нежели чем, это было когда-либо, собственно, ранее.
  И нечто подобное вполне естественно, что уж в точности затем и произойдет, причем как раз от сущего отсутствия всякого должного житейского разума и самого явного более чем безвременного засилья чересчур безмерно возвышенных чувств, чему вовсе не место при переустройстве чужой, а вовсе не своей-то собственной и личной жизни.
  И главное, имея дело именно с человеческой, а не с природной стихией все вот корни можно было только лишь из сырой землицы более чем незамедлительно разом повытащить, причем, как правило, нисколько не те, что были наиболее так весьма и весьма действительно зловредными.
  
  375
  И это именно книги и стали новоявленными алтарями той одиозно патетической веры в их-то более чем великомогущественного создателя человека.
  Ну, а при подобном раскладе из них стали черпаться, ни одни лишь довольно зримые духовные ценности, как тому уж и положено быть от века, но и столь безосновательные требования ко всей нас повседневно окружающей действительности самого им что ни на есть вполне так неукоснительного и более чем безукоризненно болезненного соответствия.
  А между тем, всему этому миру никто не сможет дать столь ценное и деловое указание и впрямь-то изумительно же внешне походить на те безумно очаровательные и самозабвенные духовные воззрения тех кое-кем столь превозносимых авторов, что зачастую горой возвышаются над той, пусть и единовременно с ними существующей, однако осоловело простецкой действительностью.
  Правда, как правило, все те писатели, если и возвышались над нею, то по большей части в одних лишь исключительно наилучших своих благих помыслах, до чего и впрямь ласково отображенных на белоснежно чистой бумаге.
  Ну а людское безнадежно приземленное и повседневное существование это вполне естественно - всякая слякоть и грязь, и не столь редко обильно проливающееся оземь людская кровь, а потому и книги это только лишь факел для души в потемках, но отнюдь не свет истины в самой простой и обыденной суете.
  
  376
  Да вот уж для некоторых, они явно являются некоей путеводной звездой к счастью и процветанию, а также еще и самым наглядным образцом более чем всеобъемлюще светлой духовности.
  А ведь именно, за счет этого черная масть, иступлено играя идеалами, словно игральными картами, и смогла до чего запросто стать главным козырем, в преддверии новой технологической эры.
  Разумеется, что нечто подобное никак нельзя было сказать о странах, где культура и просвещение более чем резонно и сносно же совмещались со вполне трезвым взглядом, на самое что ни на есть простое и обыденно житейское существование.
  
  Такие вещи вообще возможно довольно смело произнести вслух, и никак не сморозить при этом отвратительно несуразную чушь, разве что только совсем уж не весело говоря о той истинно светлой всем духом своих интеллектуалов державе, что до сих пор еще безвременно находится в ничуть не проржавевших цепях навеки-то вечные прежнего средневековья.
  
  377
  Именно там из искры недовольства и раздули пожар, что и был, собственно, призван более чем полноценно видоизменить лицо всего того и поныне по той же старинке неизменно так сколь и впрямь исключительно вот неспешно  повседневно существующего мира.
  А между тем, все тогда началось именно с того, что кому-то нечто свое истинно уж родное, да только сколь безнадежно по всему своему на редкость бесславному духовному наследству явно совсем так чужое стало сносить исключительно вот вовсе совершенно невмоготу.
  
  Ну а когда чего-либо подобное столь наглядно было всецело-то самым наглядным образом касаемо всей той довольно замкнутой сферы чьего-либо подчас необычайно близорукого духовного равновесия, то это ИМЕННО тогда тот самый человек вновь до чего безумно ласково жаждущий обрести весь свой прежний душевный покой...
  Может ведь он столь запросто начать более чем безукоризненно смело изыскивать тот еще весьма надежный, столь ведь обстоятельно выверенный способ, как бы это ему с кем-либо по-деловому наскоро раз и навсегда полностью расквитаться.
  Причем, именно тогда, когда все эти 'благие устремления' более чем наглядно приобретают гигантский общечеловеческий характер, и возникают те еще Садом и Гоморра на месте всего того прежнего весьма ведь полностью устоявшегося житейски, истинно праведного существования.
  И пусть в прошлом и были некие отдельные крайне нелицеприятные недостатки, а все-таки умение новой власти иногда все же сквозь зубы признать, что при ее правлении, они подчас тоже кое-где и кое в чем явно имелись...
  Нет, даже и это тоже ни в какое стоящее того достоинство ей, собственно, уж никак вовсе-то не запишешь.
  Поскольку любые хоть сколько-то разумные действия во имя наведения нормального порядка попросту сразу так тогда вытеснялись целым сонмом лозунгов и воинственно восторженных сладкоречивых причитаний...
  
  378
  И все это сколь степенно и основательно брало все свои наиболее изначальные интеллектуальные истоки, именно из того до боли как есть вот растравленного иллюзиями кроваво красного подлейше бесчестного большевистского воображения.
  И это как раз подобного рода блеклыми миражами той еще безупречно наилучшей жизни и задвигалось в самую дальнюю даль праздных и отвратительно демагогических разглагольствований все то, что и вправду явно некогда еще сможет стать самой вот обыкновенной житейской обыденностью всех тех новых времен и стран.
  И это именно благодаря подобного рода яростным всплескам разнузданно серого воображения от всех нас в ту разве что лишь невероятно большую даль и впрямь-то как есть безрадостно отдалились все те сказочно светлые грядущие реалии, коим и впрямь должно будет некогда еще зажить всей той весьма полноценную живой жизнью...
  Да только случится это разве что в те самые времена, что и вправду никак не безгрешно когда-либо наступят сами собой, причем совершенно так без того, чтобы кто-то всею своей пролетарской стопой до чего только дерзко же наступил сходу на горло всему тому минувшему и некогда бывшему.
  И никто ведь вовсе не сможет нынче-то сходу сразу сотворить некое восхитительно лучшее житие-бытие.
  Раз уж в муках и корчах зарождения всей той вездесущей абстрактно верной социальной справедливости разом еще погибнет все то искренне доброе и светлое, что ранее, пусть и малой лучиной, но вполне освящало всем тем темным массам их вовсе так нисколько не длинный жизненный путь.
  Те самые невообразимо лютые демоны революции изрекали чугунные речи, и в них сколь неизменно имелась истинно своя беспардонно гулкая, чугунная правда.
  И главное, во всех их демаршах отчаянно чеканя свой шаг, действительно же звучало самое доподлинное житейское счастье, но было оно призрачным, словно туманные силуэты вдоль дороги в проливной дождь.
  Да и было то мнимое людское благо не раз и не два, затем беззаветно оплачено непомерно страшной ценой бед и мытарств многих миллионов совершенно безвинно загубленных жертв.
  
  И если мягко приподнять за краешек кулису политических интриг, постепенно приведших к появлению нацизма и коммунизма, то вот разом окажется, что все это было всецело взаимосвязано именно со сколь явным желанием, как можно побыстрее приблизить абстрактную теорию к насущной реальности за счет неких все и вся исцеляюще волшебных магических действий.
  Их-то, разом и порешили на самую скорую руку перенаправить на безотчетно ярое уничтожение всего того, что самым дичайшим и невообразимо нелепейшим образом беспрестанно, мешало всему тому, что давно назрело, как буквально повсеместная обыденность и данность.
  
  379
  И подобное вовсе не стихийное бедствие могло произойти почти исключительно разве что в странах, имевших довольно четкие очертания давно уж до конца сложившегося кастового общества, то есть именно там, где различные социальные прослойки со сколь большим трудом вообще хоть сколько-то осознают всякое свое взаимное сосуществование, как неких отдельно взятых граждан.
  А это и было самой преотличной базой для мощной всем гласом своим вовсе вот никак не беззубо воинственно идеалистической диктатуры.
  В России она стала хамско-пролетарской, ну а в Германии ей суждено было быть плебейско-националистической, а между тем любой политический экстремизм, как известно, весьма схож в своих еще изначальных, социальных истоках.
  Поскольку берет он свое исконно низменное начало именно от всей той излишне бурной фантазии всех тех воинственно идеализировавших действительность фанатиков, что столь неистово, яростно и слепо противопоставили все свои взгляды на мораль и естественный здравый смысл буквально любым ранее до них существовавшим практическим и здравым принципам буквально-то всеобщего людского сосуществования.
  А между тем обыденная жизнь попросту сколь уж и впрямь истинно несокрушима, как и гранитная скала и ветру перемен, если и удастся ее хоть сколько-нибудь когда-нибудь выветрить, то времени это займет несоизмеримо больше жизни любого вдруг ни с того ни с сего с великой болью прозревшего поколения.
  
  380
  Но люди с жестким внутренним демоническим стержнем разом пожелали буквально-то все вывернуть фактически бесчеловечно разом наизнанку.
  Причем надо бы о том сходу вполне предметно заметить, что стояли эти люди справа или слева во многом в одной ЛИШЬ прямой зависимости от своего собственного личного удобства, а вовсе и не всегда в какой-либо связи с тем порою привитым им еще в далеком детстве, несомненно, вполне подчас благочестивым воспитанием.
  
  Все эти яростные укротители презренных и низменных человеческих страстей и пороков сами, несомненно, имели потайную темную страсть, выражавшуюся в самодурстве и необузданной жестокости во имя гибельных и грубых, словно немытые людские тела идеалов.
  Но нет, вовсе не во имя низменного зла и житейской же алчности, они до чего слепо устремились ко всему тому загадочно 'светлому добру', коему (как, оказалось) попросту положено было быть... раз уж о нем столь многословно и непомерно речисто было и впрямь столь простонародно впрямь-таки во всеуслышание смело заявлено.
  Да точно также и было оно исключительно вот и впрямь беззастенчиво и непреклонно, прекраснодушно отображено в тех-то самых беспрестанно взывающих к суровой борьбе, беспощадно агитационных, революционных лозунгах.
  
  381
  Да только никак нельзя было сужать всю ту наглядно и довольно-то подчас неприглядно имеющуюся картину жизни до исключительно же примитивного торжества каких-либо торжествующе ликующих воинственно скотских инстинктов.
  Вовсе-то совсем не дело разом увидеть во сне своего житейского ума, буквально так до чего и впрямь безмерно очаровывающую даль грядущих светлых времен...
  И это в то самое время, когда вся та до чего ничтожная пьянь и рвань совершенно так бесцеремонно полезла наружу, словно ночью клопы из дивана в дешевой гостинице.
  И всей той сколь всемогуще несокрушимой толпой, безудержно двигало, безумно сладостное предвкушение грядущей наживы, а то, что самым несомненным дополнительным образом полностью так развязывало в тех людях все путы разума, было то самое полнейшее осознание абсолютнейшей своей последующей безнаказанности.
  Раз тогдашнее до чего сурово самонадеянное безвластие всему тому расковывающему чувству безгрешности расхристанного разгула во всем однозначно так сколь основательно еще весьма поспособствовало.
  Однако нисколько некому не стоит столь однозначно с кривой и кислой усмешкой очернять лица всех тех, кто шел порою на верную гибель ради грядущего преломления во всей той окружающей действительности, тех еще явно недозрелых и мнимых надежд, что были до чего наскоро навеяны безликими призраками бесславных, исключительно праздных мечтаний...
  Да только для кое-кого и поныне, те уж от наших сегодняшних дней крайне и вправду далекие революционные будни, были, да и далее будут сколь безупречно верно во всем выверенными книжными признаками, самого явного еще поворота истории к чему-либо более праведному, да и беспроигрышно более чем и впрямь достойному новому.
  Поскольку это именно во имя света, мудрости и любви к ближнему рядовые революционеры и стали столь кропотливо и совершенно безжалостно, насаждать все те донельзя ярые принципы всей-то своей самой жесточайшей за всю историю спецтирании...
  
  382
  Зло, обсыпанное извне светом немыслимых задушевных, благ 'творит добро', сужая души идеологическим хомутом до совершенно полного их равнодушного бездушия ко всему тому, чего это вообще собственно происходит вокруг.
  Ему и вправду было дано обнять все четыре измерения и придать им исключительно иные, нежели чем они были некогда ранее формы и свойства.
  Причем это и было более чем наглядное преломление в самом уж облике новоявленной революционной жизни, всех тех довольно-то безупречно неглубокомысленных проявлений столь незамысловатого, да и весьма ведь неотесанно грубого социального эксперимента.
  Причем все его главные свойства самым прямым образом вытекали из самой природы людей, взявших в руки меч общественной морали и этически донельзя простецки обобщенной справедливости.
  Все другие явно убоялись непременно так еще когда-либо возможных отрицательных последствий, да и духу на нечто подобное у них никак нисколько-то бы не хватило, а потому установление новых более 'честных и отныне полностью справедливых' порядков во всем этом мире (по идеологии) это заведомо же занятие для одних наиболее отпетых подонков.
  
  383
  Причем, первоначальный тон всему задают именно либералы, благие мечтатели, что столь беспрестанно орут на весь мир о своем новом и всеблагом зримо и наглядно ими различимом на самой дальней линии горизонта общественном строе. 
  И он, ясное дело, совершенно монолитно отныне будет основан именно на том самом бестолково, но глубокомысленно вычитанном ими из книг сказочно и призрачно светлом бытии.
  
  И очень уж искренне смело подобного рода люди, буквально всюду раздают хризантемы своих идеалистических взглядов, и главное всем и каждому, кто только им где-нибудь, да попадется на этом их до чего вдоволь сияющем огоньками абстрактного разума крайне между тем донельзя незатейливом жизненном пути.
  И их взгляды зачастую носили явный ущербно и восторженно прямолинейный характер, они, в сущности-то, являлись, самым что ни на есть типичным тепличным растением, никак неприспособленным к суровому климату века весьма так всецело перенасыщенного безукоризненно урбанистической действительностью.
  В нем стало истинной нормой засилье всесильных машин и глубокомысленно помпезных и праздных слов.
  Новая впрямь на глазах левеющая интеллигенция, стала жрицей грядущей всеобщей панацеи, сладенько на губах тающей мечты о том навеки по всех нашу душу непременно еще грядущем коммунистическом рае.
  Это и придало ей суховатую чванливость, самоуверенность в своих выводах, но вовсе не сделало их страну, хоть сколько-то чище, а ее правителей даже и в самой малой толике менее деспотичными.
  Нет, только уж явно наоборот, именно это и явилось весьма вот безнадежно апатичной ко всякому людскому горю первопричиной для никем заранее вовсе и непредвиденного насаждения лютого варварства осатанело лучезарного большевизма'.
  
  384
  Он принес с собою истинное всеобщее счастье и освобождение ото всех тех прежних заклятых прежних оков?
  Да, он действительно именно его в своем клюве всем и принес, словно тот еще общеизвестный аист невинного младенца...
  Правда, то убогое счастьице (скромнее которого попросту и не бывает) всецело предназначалось не для всех, а только для того абсолютного большинства, что было действительно того более чем половозрело явно достойно.
  Ну а всем тем иным по духу и плоти одна лишь яма и осиновый кол в их мореного дуба гроб...
  
  Да только все те недостойные это отныне никак не тот всесильный простой народ, а разве что те, кто по всему своему недомыслию имели же грех возражать супротив скупых истин всеобщего счастья и сущего блаженства в том еще разве что лишь грядущем и полностью надуманном раю той немыслимо всеобщей классовой справедливости.
  Причем, все эти высшие моральные ценности были целиком достижимы (одним лишь дегустационным образом) именно ведь разве что путем всей той донельзя насильственной спайки всей нации под флагом всеобщих культурных и общественных стимулов того нового, весьма же интенсивно в едином порыве в ногу вышагивающего времени.
  Хотя само по себе веское моралистическое подстегивание всего существующего общества ошибочным нисколько никогда вовсе ведь не было, да и быть, кстати, никак этак вовсе совсем не могло.
  Ведь дорога та была всецело верна, а потому и надо бы ее упорным и беспрестанным суровым трудом весьма уж деятельно и целеустремленно в то самое более светлое будущее всеми-то силами неспешно прокладывать.
  Однако совершенно нельзя, выпестовав разумом все те немыслимо светлые ее постулаты, неистово толкать на этот путь беспросветно безграмотный простой народ...
  Поскольку грядет тогда одно лишь беспрестанное и вовсе-то никак нескончаемое мучение, для всех тех, кому попросту никак не повезло родиться во времена заточения здравого смысла вместе со всей вполне взвешенной деловой инициативой в кубрике ледокола безбожно бесправного (для всего народа) 'чудо социализма'.
  
  385
  Ну а где уж то справедливое общество, что непременно должно было еще возникнуть именно на основе постепенного, плавного отмирания и превращения в сущий перегной всего того, что само собой должно было медленно, но верно уступить свое прежде законное место.
  То есть, отдать пальму первенства всем тем новым веяниям, что совершенно не преминули бы к нам тогда вот прийти...
  Мирно видоизменить все существующее общество можно было одним лишь иным воспитанием тех, кто и будет некогда в будущем его перестраивать и полностью, куда более разумно его вполне надежно затем благоустраивать.
  Ну а все иные (комиссарские методы) только еще до чего бодро и деятельно постепенно поспособствуют значительно большей консолидации всех сил того самого весьма стародавнего зла.
  И все, то вопиющее социальное неравенство можно будет устранить, разве что лишь бездумно физически изничтожив все существующее современное общество, поскольку никак иначе его ни в жизнь совершенно так нисколько уж не переделаешь.
  Раз слишком ведь оно более чем беззастенчиво закостенело во всех своих стародавних, стоических принципах.
  Изменить жизнь к лучшему может, в принципе, и тот всепожирающий пожар, что попросту незамедлительно уничтожит всю ту старую деревянную, ветхую постройку, если в дальнейшем люди станут возводить свои жилища только лишь из прочного камня.
  Однако все, что относится к чему-либо внешнему, никак нельзя соотнести к тем самым нисколько так пока никем не вскрытым внутренностям всей той вовсе-то никак небезгрешной человеческой натуры.
  Именно от пожара внутри сердец души становятся совершенно же истинно каменными...
  
  Причем: тут все ведь едино, а в том числе и в смысле самой-то как есть безупречно будничной возможности или абсолютной невозможности сосуществования бедных с богатыми в одной отдельно взятой в охапку чьей-либо звериной лапищей советской бескрайне во всем неимущей державе.
  Ну, а весьма хитроумное противопоставление одних членов общества другим это когда кто-либо явно еще постарается поставить всех своих под ружье, дабы начисто истребить, всех тех, кто у нас самый подлый, негодный, да и вообще попросту никак непригодный к его адаптации в новых жизненных условиях по одному лишь своему роду племени...
  
  386
  Вот именно тут неведомо откуда и возникает, та ничем, в принципе, необоснованная, да и логически нисколько неоправданная ненависть ко всем тем, кому на белом свете жить, бесспорно, вовсе совсем не в меру слишком уж хорошо, а главное еще и за счет сколь бесчисленных горестей в поте лица бессменно трудящегося народа!
  Однако вовсе не все решается при помощи отчаянно задиристой агитации.
  Людей в принципе могут и совсем ни о чем таком совершенно не спрашивать!
  А просто гнать и гнать их в Красную армию, словно же мясной скот на бойню!
  Вот оно-то до чего, несомненно, во всем правдивое свидетельство писателя Куприна, приведенное им в рассказе 'Тихий ужас', где он явно преуспел в том самом проникновенно подробном описании тогдашней, пожалуй, сколь именно что потусторонней совдеповской действительности.
  'Последние беженцы из Москвы и Петрограда передают о новом кошмарном роде промышленности, распространяющемся в больших центрах Совдепии и вызванном, без сомнения, совокупностью таких мощных причин, как голод, болезни, всеобщая спекуляция и страх перед службой в рядах Красной армии. В Петрограде, на Невском, открыто продаются коробочки с насекомыми, взятыми с тифозных больных. Тиф в настоящее время, если можно так выразиться, выветрился, формы заболевания стали более легкими, процент смертности значительно понизился (до двенадцати процентов), а между тем красноармейцам, по выздоровлении, полагается пятимесячный отпуск. А так как из популярных объяснений Троцкого и Ленина серо-красная масса отлично усвоила, каким исключительным путем передается тиф от одного человека к другому, то и не надо искать дальнейших объяснений...'
  
  Из чего, собственно, следует, что принуждение шагать в светлое будущее есть вполне естественная часть насаждения новоявленного деспотизма, а вовсе не освобождения от всего того навеки-то всем отныне бескрайне и безвременно опостылевшего прежнего.
  
  387
  Однако подобные средства для самой еще изначально насильственной мобилизации более чем малоимущего пролетариата, были нужны разве что лишь поначалу, ну а затем без сомнения удалось злющей, что твой монгол Мамай власти как-то ведь взлелеять к себе безответную, и вполне искреннюю любовь со стороны совершено безликого для нее народа...
  
  Всей той советской братии сие стало, несомненно, разом уж по силам только лишь за счет того, что агитация у них до чего отъявленно широко наладилась, причем стала она, куда свежее, да и заметно нагляднее, учитывая, в том числе и более чем разумное применение тех столь исключительно новых технических средств.
  Радио, синематограф, да и сама как она есть грамотность, им тут тоже немало во всем сколь бесподобно так явно подсобила.
  Причем в случае нацизма все было в точности также разве что с явно так вовремя благоразумно перевернутым, обратным знаком.
  
  388
  Двум этим отъявленно дерзким идеологиям, было попросту безнадежно тесно на одном маленьком земном шаре, всеобъятность их принципов совершенно безапелляционно потребовала невероятного простора, где всем тем только еще возможным конкурентам обязательно предоставлялось бы одно лишь разве что весьма непросторное место... общая и безымянная братская могила.
  Их устремления были схожи, да и цели одни... это только лишь исходные силы их поддерживающие были сколь, несомненно, весьма различны, а потому и не могли, они слиться в некое беспросветно непроглядное единое целое.
  
  А, кроме того, они были противоположностями, а хотя оные и сходятся, но взаимные противоречия при этом довольно быстро приводят к разрыву всяческих дружеских или союзнических взаимоотношений.
  И именно этак, собственно, и зародился тот самый новоявленный 'Крестовый поход' двух неистово противоборствующих начал, однако внутренние их корни были явно так одними и теми же...
  
  389
  Они до чего ярко несоизмеримо ни с чем иным далеко отстояли друг от друга разве что лишь в своих идеологических опорах на массы, а так их практические взгляды на жизнь мало в чем действительно во многом разнились...
  А потому, будь уж вся та политическая жизнь несколько таких довольно попроще, они всенепременно могли бы беззаветно объединиться в самое безупречное единое целое, чтобы затем плечом к плечу идти, каждый к своей собственной заветной цели.
  Мысли-то их текли, всегда лишь разве что в одном и том всецело как всегда единственно верном направлении, да и методы их тоже были абсолютно же колюче и нелюдимо едины.
  Все что им некогда вообще было надо так это разве что сколь бескрайне расширить жизненное пространство для лично своей бесновато витийствующей имперской тупости, что разве что лишь в силу своих личных потребностей довольно-то наскоро перекрасилась в красный или же коричневый цвет.
  
  390
  А при вырубке большого леса во все стороны беспрестанно летят мелкие щепки, а это именно люди, и они всего-то, что и впрямь оказались пламенно горючим материалом своей до чего бесслезно прагматичной ревностно революционной эпохи.
  Вот именно поэтому весь тот 'мелкий народец' и должен был в единое мгновение разом сгореть в пламени поминальной свечи по всему тому старому миру, которому не иначе как пришла же пора попросту провалиться сквозь землю, дабы в дальнейшем уступить место чему-либо явно вот истинно новому, только-то и всего.
  Однако этак оно было у одних лишь наскоро 'ряженных скоморохов фанатиков' со всем теми наспех вбитым в их недалекие умы гвоздями беспрестанно же сладостно благоухающих идей...
  Однако вот всех тех деспотично праведных слуг народа быстро затем оттеснили от кормила власти людишки, которым если чего и было потребно, так это разве что своим ленивым задом согревать начальствующие кресла.
  И ОНИ ВЕДЬ НА НИХ УСЕЛИСЬ именно дабы иметь со всего этого самые максимальные удобства, а также ни с чем несравнимое удовольствие от всего того всесильного осознания всей-то своей отныне великой значимости, да и самой безупречной полноты доселе явно так бесхозной политической власти.
  
  391
  И уж тогда все то, впрямь-таки трафаретно наружу выпирающее 'проклятое прошлое', вновь сколь весьма благоразумно сразу воскресло и стало несусветно явно гораздо похуже всего того, что могло быть когда-либо, собственно, ранее.
  Причем именно к самому вопиющему и эпохально трагичному примеру, каковым сколь неизменно может еще разом оказаться одна лишь беспроглядная явь...
  Вторая Мировая война, несомненно, проявила себя безнадежно свирепо иным путем, нежели чем доселе было всякое то, испокон веку на всем белом свете всем ведь давно привычное бравое смертоубийство.
  Все те войны ей уж вдоволь за всю человеческую историю сколь непременно кровопролитно предшествующие и в подметки ей никак не годились в сумме немыслимых страданий ни с кем и близко тогда вовсе нисколько навоевавшего гражданского населения.
  А между тем, она вполне могла бы предстать все тем же, что и Первая, в точности таковым еще с самых незапамятных времен всем нам давно общеизвестным лютым людским зверством.
  То, что и впрямь действительно превратило ее в самый чудовищный геноцид с далеко идущими планами, по его весьма еще только значительному последующему расширению после славной победы Третьего Рейха, являло собой сущий субстрат идей извращенно подчерпнутых из книг, сама цель написания которых подчас была столь прямолинейно преступно ужасна.
  Причем, почему-то, безусловно, принято во всем однобоко подчеркивать именно тот еще самый вовсе не беспрецедентный еврейский геноцид, как будто карательные акции супротив мирного славянского населения, проводимые, как нацистами, да, так и большевиками выглядели, хоть сколько-то, по сути, иначе.
  И откуда, кстати, вообще взялась вся эта несусветная трепотня про высшую расу или то самое солнечно светлое коммунистическое будущее?
  Смогли бы большевики и нацисты злодейски сформировать все свои взгляды на мир, всеядно обосновывая все свои твердые, словно гранит убеждения при помощи одних лишь преданий и гнусного пустопорожнего злословия?!
  
  392
  Ведь это именно из-за 'бесподобно благих' идей схоластически беспроигрышно верно изложенных в некоторых книгах, и началась великая битва, развязанная враждебными идеологиями, самым ужасающим образом столкнувшая лбами два великих народа, хотя дело то в принципе ясное и без того, они могли схлестнуться в самой суровой и непримиримой борьбе...
  Однако разве приняла бы она этакие совершенно обесчеловечивающие, да и впрямь-то лишающие всякого сердца безумно чудовищные и изуверские черты?
  И прежде всего это касается немцев, поскольку все те несусветные и 'неописуемые злодейства', творимые советскими солдатами, были вполне так, безусловно, именно, что вторичны и вовсе не столь беспричинно дики...
  
  Вот он - пример, взятый из книги человека отчаянно воевавшего, и нанюхавшегося предостаточно пороха...
  Майн Рид жил еще в те времена, когда это выражение имело самый конкретный, прямой смысл.
  Майн Рид 'Королева озер'
  'Друзья Морено тоже оказались военными, все были нашими пленниками под честное слово! По всей вероятности, несколько недель назад мы встречались на поле битвы и делали все возможное, чтобы убить друг друга. Теперь же мы сидели за одним столом и опять делали все возможное - но не для того, чтобы отнять друг у друга жизнь, а чтобы сделать ее как можно более приятной'.
  
  393
  Смерть, неся только на поле боя, солдаты вражеских армий вовсе не обязаны были на всю жизнь сохранять в душе смертельную ненависть к своим противникам, который уже на следующий день после победы могут стать наилучшими друзьями, как это порою случается после обычных молодежных драк (без поножовщины).
  Державы-противницы на поле брани, как правило, старались все ведь затем уладить именно эдаким мирным и дипломатическим путем...
  И, конечно, на долгое время мир никак не мог быть действительно заключен, пока не были стерты людской обильной кровью все те сурово стоящие на повестке дня вопросы по поводу принадлежности, тех или иных земель на политической карте мира, а именно той или другой яростно претендующей на них стороне.
  А потому и та сколь обезличено буднично невообразимо кровопролитная война между Германией и Россией в середине 20 века, приключилась бы попросту, пожалуй, вот наверняка и безо всяких чудовищно извращающих действительность измов!
  А все-таки, то была бы совершенно другая война, ни в чем и близко на ту ужасную нисколько непохожая.
  
  Более чем прекрасным тому примером может послужить все та же, несомненно, кровопролитная Первая Мировая война.
  Во вполне вроде бы благополучной Франции после Второй Мировой войны отношение к женщинам, жившим с немецкими оккупантами, стало уж совершенно иным, нежели чем это собственно было после той довольно-таки еще недавно отгремевшей предыдущей войны.
  А все дело тут было именно в том, что под властью геройски бесноватого Гитлера немцы повсеместно столь ведь всею своей изуверской жестокостью всецело отличились, что затем, они попросту стали сущими изгоями посреди прочих европейских народов.
  
  394
  Однако теперича, истая правда про все их сколь зловещие злодеяния напрочь же полностью бесследно стерта из памяти, а не просто несколько позабылась, а потому и остался один лишь тот еще стервец советский солдат - жуткий и грязный насильник...
  А между тем, - это как раз он и был тем самым доблестным освободителем всей той опрятно и чопорно одетой старушки Европы.
  Тем народам, что еще издревле ее населяли при каком-либо другом раскладе, явно пришлось бы брести в те самые безутешно  безрадостные дни грядущего, имея на своей груди тот так и душащий всякое их национальное самосознание неимоверно тяжеленный тевтонский сапог.
  Однако это явно уж сегодня нисколько неглавное - раз те советские воины беспрестанно насиловали немок, значит именно, они и есть самые лютые и беспринципные звери...
  Ну, а доблестный немецкий солдат никак этак вовсе не преуспел за целых три долгих года своей оккупации, как следует в том ныне бывшем СССР вдоволь уж насилу еще разгуляться?
  Однако на наш сегодняшний день, по тому давно же общепризнанному в западных странах мнению, именно те самые доблестные советские войска, за те полгода своего триумфального шествия до города Берлина в данном деле на весь ведь мир себя преуспели - до чего только донельзя во всем бессмертно ославить.
  Благо, железный занавес тому нисколько не помешал.
  
  395
  Правда, она тем ужаснее и страшнее, чем уж она во всем исключительно злонамеренно и подло всецело односторонняя!
  Немцы значительно поболее проявили себя в том самом душераздирающе низменном сексуальном насилии, нежели чем все вместе взятые советские солдаты.
  Да еще и самом начале войны, и ведь делали они это залихватски весело, а не безнадежно осатанело...
  И именно они, в подобном рода зверском преступлении по самые уши, погрязши вовсе-то никак не доблестно на долгие года раз и навсегда действительно отличились!
  А тем более японцы в Китае вообще ведь людей за мартышек считали! 
  Они же зверски изнасиловали все женское население, начиная с 12 и до 70 лет, да и вовсю использовали китаянок, как секс рабынь.
  А немцы тоже были на высоте таких зверств, как они учинили  над мирным населением во время Второй Мировой войны ранее попросту никогда так вовсе и не бывало.
  Правда, мировая общественность обо всем этом была совершенно не в курсе, так как СССР до нового генсека товарища Горбачева не был страной изнуряюще испепеляющей гласности.
  А между тем вовсе уж не всегда была необходимость в каком-либо и впрямь вообще же насилии.
  Что в России, что в Германии вполне хватало совершенно так добровольных сексуальных контактов.
  Да только тем самым легкодоступным и общим на целую роту счастьем далеко не всякая совершенно не блюдущая себя девица поистине ведь желала действительно стать.
  Но ее никто ни о чем и не спрашивал, да и возраст маленькой еще юной 13-летней девочки вовсе-то доблестных солдат славного рейха нисколько-то тогда совсем не смущал.
  
  396
  Причем исторической подоплекой для усиления и возвеличивания зверств до высот, доступных ранее одному иступленному героизму, стало именно то, что солдаты враждебных друг другу армий сражались под знаменем вождей, обосновавших все свои жизненные принципы на книгах, в коих сама суть добра была порою изумительно искажена до самой полнейшей ее сущей неузнаваемости.
  И в самом истинном свете - все это было именно так, а вовсе никак не иначе!
  
  И мысль, кем-либо отображенная, на бумаге вполне еще может быть и впрямь столь же однозначно разрушительна, как и та некогда разорвавшаяся над Хиросимой атомная бомба.
  А между тем, довольно тихая цепная реакция продолжается до сих самых пор...
  Мир прекрасных грез, ставший в чьих-либо подслеповатых глазах сущей реальностью, предстал в виде той самой спасительной ширмы, за которой можно было никого и ничего более не опасаясь, творить самые гнусные, отвратительно темные дела.
  
  397
  Человек большой души, запертый в своем прекрасном мире книг, попросту нисколько более не интересовался никакими довольно-то с виду мелкими отклонениями от всей той обезличено суровой истинной правды, что сколь неизменно ему создавала строго официальная криворотая пропаганда.
  
  И именно на этот сколь величественный жертвенник, якобы и нужно было разом возложить буквально-то все нынешнее племя, так сказать, ради некоего эфемерного счастья всех тех еще лишь только последующих поколений грядущих.
  Ну а та сколь и впрямь обыденная реальность, которую некто такой весь из себя возвышенный мог сколько угодно лицезреть в его-то самой простой, повседневной жизни...
  Однозначно, уж еще она могла кое-кому показаться одним лишь только-то и всего, что разве что тем самым случайным отходом от всех тех повсеместно общепринятых норм.
  Раз у него всегдашне имелась под рукой вся та исключительно легкодоступная для всего его столь и впрямь минорно скользящего по всей той исключительно внешней стороне действительности мечтательно вперед обращенного взора, небесно чистая, радужная картина более чем полноценно очерчивающая собой всю ситуацию в целом.
  Ну, а то, что она, собственно, вот более чем плачевно состоит, в том числе и из тех до чего невзрачных деталей, что видимы и его ничем невооруженному глазу, попросту ведь никак не укладывалось в его всецело развитом культурном сознании.
  А между тем, все те декорации, которые были созданы именно в виде идеологических подтяжек, дабы тем уж поддержать штаны бравых иллюзий, были и по сей день есть не более чем часть огромной мизансцены под открытым небом.
  И весь этот спектакль был просто-напросто ярым оправданием смены власти и ничего ведь не более того.
  Но для кое-кого даже и подумать о чем-либо таком было попросту так невозможно.
  Поскольку в той до чего и впрямь грандиозной по всем своим духовным ориентирам вселенной, небесно чистых книг этаких мерзостей попросту и быть никак не могло, в самой-то как она есть еще извечно и повседневно же существующей природе вещей.
  
  398
  Ну а видеть, именно то, что действительно происходит вокруг, вполне возможно было одними глазами, нисколько не запыленными бесконечным и бесподобным миром фантазии авторов, которые при ее-то помощи до чего явно безумно радостно стремились показать людям, каким именно по их представлениям еще должно было стать всему этому донельзя так разноликому миру.
  
  Однако, их наиболее основной задачей, безусловно, была одна лишь самая насущная необходимость хоть сколько-то приподнять обыденного человека над всею его скотской суетой и обыденностью, открыв ему как великую тайну, что можно жить и как-то, сколь, несомненно, во всем разумнее и иначе.
  
  399
  НО никак нельзя было все эти глубоко искренне благородные намерения, вовсе-то совсем не благоразумно превращать в полноценную и неопровержимую систему взглядов на всю современную нам эпоху, а также и вообще считать все написанное в книгах чем-либо безукоризненно, доказанным самой обыденной практикой всего того так или иначе существующего общественного бытия.
  
  Мысленно сев на очень 'резвого коня своего совершенно единоличного и чрезвычайно между тем неистово быстрого духовного прогресса' можно ведь было идеалистически верно довольно-то наскоро обогнать все свое давно вконец застарелое время...
  И чего-либо проще сего нисколько так вовсе в этом мире нет, да только оставшись совсем без кучера, оно ох как легко повернет еще разом вспять, поскольку именно туда и потянет народ, все им давно обжитое и казалось навеки-то некогда пройденное.
  
  400
  Само по себе обезличенно  схоластическое развитие всей философской и научной мысли в наше новейшее время во многом и предопределило тот донельзя извилистый путь по невероятно стремительному идеалистическому верному благоустройству всей-то нашей нынешней общественной жизни.
  Да только та самая великая радость от сотворения всего того изумительно нового должна была сколь еще явно всецело возникнуть именно на почве предания мучительной смерти мира старого и крайне для кое-кого безумно во всем уродливого и безнадежно же отныне отвратительно неказистого...
  Ну а всему тому, как есть изумительно полноценно достойной и безупречно ярко искрящейся предтечей, собственно, и предстало то, что безмерно притупляющий довольно-то многие естественные человеческие эмоции технический прогресс во многом уж всех нас ослепил своим многокрасочным, и безмерно радужным сиянием.
  Ну а именно поэтому в воздухе затем вовсю и впрямь столь благодатно запахло немыслимо бодрящим многие праведные души 'озоном свежих и светлых' идей.
  Гроза это явно, безусловно, дело хорошее, обновление природы и все такое прочее, но в человеческом обществе это ведь, прежде всего, сизый дым совершенно обманных надежд...
  
  Слишком аморфно и вяло людское море, чтобы его хоть сколько-то вообще еще могло пронять от столь неожиданно перед ним приоткрывшихся новых никому доселе вовсе и неведомых, духовных возможностей.
  Вот чего обо всем этом нам и впрямь сколь толково поведали Братья Стругацкие в их совершенно незабываемой книге 'Трудно быть богом'.
  'Это безнадежно, подумал он. Никаких сил не хватит, чтобы вырвать их из привычного круга забот и представлений. Можно дать им все.
  Можно поселить их в самых современных спектрогласовых домах и научить их ионным процедурам, и все равно по вечерам они будут собираться на кухне, резаться в карты и ржать над соседом, которого лупит жена. И не будет для них лучшего времяпровождения. В этом смысле дон Кондор прав: Рэба - чушь, мелочь в сравнении с громадой традиций, правил стадности, освященных веками, незыблемых, проверенных, доступных любому тупице из тупиц, освобождающих от необходимости думать и интересоваться'.
  
  401
  Причем это всецело касается не одного лишь давно ушедшего в прошлое средневекового общества, но и почти в принципе всякого сегодняшнего, современного человека, поскольку, пересев с телеги на самолет, он все еще мысленно едет в точности в том дряхлом от тьмы минувших времен тарантасе, в который ветхою упряжью
  впряжены три довольно-то неспешные лошадки.
  И такова уж почти ведь всеобщая для каждого из людей фактически глобальная инерция мышления.
  Но и это еще не все!
  Слишком быстрое развитие затронуло, в том числе, и сферу духовную, а разрушать, оно, как и понятно, вовсе не строить, а потому вследствие новых вероучений вместо Бога на кресте оказались до чего кем-то вполне злонамеренно некогда веками распятые народы.
  
  И коль скоро совершенно непосильную задачу освободить их от всех тех отныне полностью прежних пут угнетения и рабства, взвалили на свои покатые плечи именно те еще завзятые палачи и отъявленные кровопийцы, то ведь и ждать, затем чего-либо хорошего вовсе этак совсем уж нисколько не следовало.
  Причем беспредельно вот ясно и просто, что на самом-то деле их вполне резонно интересовала лишь та сколь безраздельная, абсолютная власть над душами людей, а все остальное было одной той столь немыслимо зловреднейшей демагогией и вонючей (словно конский пот от желания выйти в люди) более чем омерзительной пропагандой.
  
  402
  Идеологии, берущие свое еще изначальное и впрямь-таки сколь весьма нездоровое начало от частичного или тем паче полнейшего отрицания христианства, как главенствующего вероучения, придали всем своим скороспелым идеям весьма явную форму религиозности.
  Ну а поскольку нынче у нас на дворе именно та самая эра новоявленного атеистического вероисповедания, то вполне вот соответственно сему должен быть и Спаситель, а также Дьявол во плоти его же бывший товарищ по партии или еще те даже и безвинно во всем-то, как всегда сразу за всех повинные евреи.
  
  То есть дьявол это либо какой-нибудь один еврей или все они (чего там греха таить) сразу скопом, исключительно по одному своему расовому и общенациональному признаку.
  
  403
  Ну, а самые что ни на есть различные книги крайне надо бы сказать чрезмерно идеалистического толка, сыграли в процессе формирования всех этих новых вероучений, самую что ни на есть естественную роль Библии в христианстве, что в принципе попросту так столь безучастно едино во всех его самых разнообразных течениях.
  А впрочем, безо всякой в том тени сомнения все доселе вовсе не вкратце вышеизложенное, несомненно, еще так может кое-кому показаться сущей ересью, самым несомненным поклепом на все самое святое, что только есть у человека - его душу и мысли.
  
  Но, души тоже между тем бывают, самые разные, а как следствие этого - грязная, но творчески плодовитая душонка автора, на одной лишь гнили яростно накрапавшего нечто злое, однако далеко не всегда столь, несомненно, убогое и бездарное...
  И уж это и будет именно тем, что еще, несомненно, окажется, на деле способно попросту так отравить мозг читателя ядом сущей ненависти, причем, в том числе и к самому-то себе.
  
  404
  Любовь к авторам, безо всякого остатка поделившимся с нами своим необычайным божественным огнем, - это ведь явно так нечто в корне иное, нежели чем безмерное обожание книг вообще.
  А тем более, если все это сколь и впрямь до чего неправомерно происходит именно вот на основе чисто воображаемой их сущности, то есть совсем не иначе, а именно в виде некой безгранично светлой данности, подсвечивающей собой все живое и мертвое во всем этом весьма разноликом мире. 
  А между тем, даже и имя автора, выведенное крупными буквами на обложке со вполне справедливо присущим ему золоченым теснением, всеобщего признания, никак еще не является более чем безупречным предначертанием незыблемого величия всего того, что явно переполняет все его строчки...
  ...не столь уж оно всецело одинаково равноценно и именно что попросту так безудержно окрыленно вселенски великим вдохновением.
  В самое разное время, причем каждый раз при несколько ином душевном настрое, рождаются мысли и чувства во всем явно исключительно так неоднозначного толка, а потому большая книга, пожалуй, несколько неоднородна по всему своему с виду и вправду нарядно светящемуся дивным светом добра для всех уж нас истинно благостному содержанию.
  
  405
  Ну, а из всего этого до чего многозначительно следует, что весьма ведь еще потребно будет сделать именно вдумчивый анализ книги, а не сколь блаженно, бездумно и беззастенчиво заглатывать целиком и полностью все то, что было запечатлено гением литературы на ее бесконечное количество раз затем сколь внимательно еще перечитываемых страницах.
  Буквально у каждого писателя всегда есть уж свои взлеты, а также и более чем совершенно неизбежные падения, а потому и рассматривать все его творчество, словно бы одно единое целое абсолютно недозволительная более чем исключительно вот трагичная ошибка.
  И даже и в той одной во многом сколь истинно судьбоносно великой книге, пусть и написанной гигантом мысли, далеко так не все его рассуждения действительно стоят к себе хоть сколько-то одинакового восторженного отношения.
  
  Гений - он ведь тоже никак не более, нежели чем самый обычный человек, и, как и всем остальным людям, ему было свойственно порою ошибаться, а смотреть на окружающий мир он мог разве что лишь глазами своей собственной той давно на наш сегодняшний день явно уж минувшей эпохи.
  
  406
  Чувства в целом совершенно неизменны, но весь этот мир беспрестанно преображается, переходя в чем-либо одном от простого к сложному, ну а в чем-либо ином, наоборот, от трудного он массивной пятой технического прогресса, постепенно передвигается к чему-либо значительно более легкому.
  И ведь все эти до чего весьма существенные видоизменения вовсе-то никак и близко неподвластны сознанию людей, навсегда уж навеки ушедших от нас в мир иной.
  Причем, их духовное величие и истинная гениальность не имеют тут ровным счетом абсолютно никакого, хоть сколько-нибудь решающего значения.
  Тот образ мысли и поведения, что всецело соответствовал духу времени 19 столетия, уже в 20-ом, явно преуспел довольно-таки весьма порядочно устареть, стать во многом попросту архаичным, нисколько-то более вовсе никак так отныне не отображающим, новые людские чаяния и веяния века.
  
  А, кроме того, технический прогресс, а также и несколько чрезмерная свобода мысли 19 столетия во многом явно столь еще многозначительно поспособствовали самому, что ни на есть болезнетворному возникновению всяческих блажных иллюзий.
  Ну, а сколь явным следствием этого и стало некоторое явное смешение с грязью многих, прежде уж вовсе и впрямь нисколько вот незыблемых первооснов, некогда ранее одной лишь верою живущего великосветского общества.
  
  407
  И при таких делах безумно же обострились до чего яростные конфликты между реакционерами и новаторами, довольно-то часто обосновывавшими все свои взгляды на более чем безапелляционном отрицании всего того отныне донельзя обветшало и замшело старого.
  И это - вместо того, чтобы постепенно и во всем неспешно действительно вполне еще разумно поискать пути явной модернизации всего того минувшего в свете новых мыслей и весьма благостных открытий века.
  А некоторые, как, к примеру, тот же граф Толстой, попросту до чего 'благоразумно' умудрялись смешивать старое и новое в некоей единой кадрили, этак-то сладкоречиво перемежая его со всеми теми отвлеченно надуманными благонравственными сентенциями, между тем ровным счетом не имеющими совершенно так никакого существенного отношения к их-то собственной личной жизни.
  
  408
  Может быть, все это одно лишь бессмысленное и своенравное злословие, беспричинный оговор и наведение напраслины на самых безупречно великих людей?
  Однако же автор, пусть даже и самый величественный из всех великих нисколько и близко не сможет вполне справедливо оказаться объектом всеобщего слепого преклонения.
  И вот в той немыслимо серой обыденности, будучи именно тем, кто он есть, простым и небезгрешным смертным, он, несомненно, может еще и впрямь оказаться гениальным писателем, истинным кумиром всех грядущих эпох.
  Да только в самой гуще повседневной жизни сколь неизменно ему будет суждено оставаться блудливым котом, сыном своего века, во всех сколь бескрайне различных его ипостасях.
  Ну а, в конце концов, всласть насладившись плотским грехом с чужими женами, он мог нисколько-то никак неспроста же решить, что в будущем его надо будет, как можно поболее всерьез извести, причем совсем ведь оно не иначе, а попросту так раз и навсегда. 
  И сколь приторно сладко, ну впрямь медово, Лев Толстой беспрестанно вещает о старом, вечном и добром, словно как о чем-либо ему и впрямь бесконечно родном, живо желая напомнить всему этому полигамному миру о том, что никак и нисколько нельзя забывать о той самой исключительно великой значимости всенепременного
  сохранения священных, семейных уз.
  
  409
  А между тем, всякие былые времена вполне полноправно имеют свойство постепенно претерпевать исключительно же значимые, всемогущие изменения.
  Ну, а посему и становятся ветошью не одни лишь всякие, казалось бы, именно что попросту так неизменные и раз и навсегда будто бы во всем незыблемые принципы жизни, но и сам, как он есть, весь подход к этой жизни, собственно, уж как есть вообще.
  'Анна Каренина', к примеру, ныне никак не вызывает всех тех крайне противоречивых чувств, коие она некогда воспламеняла в душах людей, живших весьма давно в том самом до чего незапамятном 19 столетии.
  
  Автор имеет в виду, не дай Бог, вовсе не чувства матери, лишенной возможности видеть свое дитя, а разве что само, как оно есть, представление о том, чего это, значит, такое прелюбодеяние вообще.
  В 20-ом веке оно попросту раз и навсегда перестало быть сущим святотатством супротив всех основных моральных устоев общества, а осталось оно одним лишь только тем, что и вправду имеет все ключевые элементы чьей-либо личной крайне тяжелой трагедии, однако нисколько того никак и не более.
  Эта перемена ни в чем не умаляет художественных достоинств данной великой книги.
  В плане духовного и чувственного восприятия ровным счетом ничего существенного, ни в едином глазу совершенно уж вовсе нисколько так не переменилось.
  Однако те донельзя ведь на редкость ощутимые и весьма существенные перемены нравов столь и впрямь достаточно глубоко и сильно при этом затрагивают ту сколь так бескрайне и бескрыло обыденную житейскую обиходность.
  В век космических полетов и вполне тому во всем соответствующих скоростей все то ее прежнее сколь и впрямь ранее неспешное течение нынче сменилось довольно-то быстрым и крайне вот вовсе неудержимым потоком, обернувшимся, однако куда явно разве что лишь большим потоком слез, чем это могло быть когда-либо ранее.
  Ну, а самая обыденная жизнь со всеми ее тягостями и горестями, чувственным восприятием и мироощущением, фактически же неизменно шагает сквозь все столетия...
  
  410
  Однако вот окрыленная светлыми мечтаниями прозаичность существования в тени великих книг, безнадежно, замедляет процесс развития личности в мире, где попросту более нет никакого места для умиления всей красотой написанных слов без, хотя бы и самого мимолетного взгляда, на всю ту вовсе не всегда действительно приглядную картину нашей сегодняшней, обыденной повседневности.
  
  19 век остался в памяти людей столетием более чем достойным всяческого преклонения пред всем своим тишиной и покоем, но то время вполне однозначно ушло, да и уплыло за далекий горизонт совершенно вот навсегда.
  Ну а сменила его эпоха, при которой ценность человеческой жизни стала сколь повседневно равна абсолютно безлико пустому нулю.
  Примерно таковым уж было некогда и отношение к благосостоянию личности в том-то самом не столь и пасторальном 19-ом столетии.
  
  411
  Ну, а в те самые пресловутые новые времена, сущая половина всего цивилизованного мира впрямь-таки пала в объятья чрезмерно во всем до чего чрезвычайно переразвитого социализма.
  Ну, а потому ею сколь уж живо стали заправлять идеи, почерпнутые из книг, главным и совершенно бесшабашным устремлением, которых было чрезвычайно быстрое достижение всеобщего благоденствия безо всяких видимых усилий, попросту потому, что так ему было положено быть и никаких гвоздей.
  А между тем, сама мысль бесподобно ласково направленная совсем не на поиски вполне разумных средств управления обществом, а на самое бескрайнее господство светлого духовного начала над заранее обреченным к его неизбежному поражению злом (в силу праведности и справедливости добра) это не более чем вздорная попытка сделать красивую сказку суровой былью.
  А между тем для этого надо бы еще действительно обладать знаниями, о том, чего это оно вообще, собственно, есть.
  
  412
  Истинная реальность попросту нисколько и никак непостижима к ее даже и самому приблизительно глубокому анализу посредством чтения книг, поскольку художественные произведения в чисто социальном, а не в духовном смысле, не более чем узкое, кривое зеркало, в котором весь наш быт сам собой вовсе так нисколько совершенно ведь не помещается.
  
  И даже всемирно признанному гению, вовсе бы не стоило и в мыслях своих столь опрометчиво пробовать, разом на-гора действительно поведать всему этому миру о том, чего это именно, пусть и изредка, но вполне и вправду может случиться в этой сколь непростой, а то и более чем однозначно весьма нелегкой жизни.
  Поскольку тогда бы он, всенепременно, подвергся всеобщему безудержному осмеянию за столь ужасный отход от всех тех объективных житейских истин, где-либо и когда-либо вообще этак повседневно существующего бытия.
  
  413
  Вполне возможно себе представить, чего это именно бы приключилось, напиши один из авторов 19ого века антиутопию в стиле '1984 Оруэлла'.
  Вот ведь смеху-то было.
  А между тем именно это и могло бы ныне стать нашей всеобщей буквально общечеловеческой реальностью.
  Благо сегодняшние технологии это нам во всем действительно вполне так полноценно же дозволяют.
  
  И то, что слишком слащаво благие намерения всегда ведь ведут только в ад, известно было еще испокон веков.
  А уж в особенности это так, поскольку вовсе никак нельзя нелепо поставить телегу впереди лошади и с самым глубокомысленным видом начать до чего и впрямь благодушно втолковать всем тем, кто на ней сколь неспешно едет, что там за поворотом, всенепременно вскоре начнется совсем другая, значительно более радостная и светлая жизнь...
  И этак-то все время беспрестанно кормить и кормить свой народ всяческими нелепыми сказками про белого бычка, который пасется себе на берегах молочной реки всеобщего счастья, в некоем совершенно туманном и пока еще довольно неопределенном грядущем.
  
  414
  Хотя, между прочим, вполне могло бы существовать и нечто в корне иное основанное, прежде всего именно на разуме всегдашне практикующем должную объективность, да и самую последовательную оглядку на все те именно так сами по себе весьма существующие реалии.
  И ведь все те устремления были всецело основаны на блаженных дремах наяву в обнимку с радикально воинственным, либерально лучезарным мировоззрением.
  Ну а потому и чего это тогда вполне можно было еще ожидать от всего того пресловутого светлого будущего?
  И уж то сколь нахраписто беспородно несветлое настоящее попросту ведь разом выбелило все то прежнее житье-бытие одной лишь той немыслимо черной нигилистической краской.
  А между тем разве вот на одних лишь тех столь безудержно льющихся наружу праздных словах яростно улучшая все ту осатанело пресную окружающую жизнь, и вправду уж нужно было еще столь решительно все тогда  сразу сходу менять?
  Нет, вполне уж явно следовало, сколь вот медленно и постепенно просевать сквозь тонкое сито удачный и неудачный опыт всего того ныне минувшего, всецело при этом и создавая условия для того, чтобы семена более светлого грядущего действительно сумели пробиться сквозь все сорняки крайне же неудачного доселе былого.
  Ну а, выметая все прошлое и минувшее практически подчистую, разве что лишь безвременно пожнешь урожай взаимного недоверия промеж всеми людьми, сделаешь их совершенно же черствыми и апатичными к чужому горю.
  Ну а дабы действительно было еще возможно постепенно же построить, более светлое всеми своими думами общество надо было вовсе так никак не разрушать общество старое, а всеми силами его сколь посильно, медленно и осторожно весьма вот поэтапно, до чего только последовательно модернизировать.
  Причем, коль скоро - то не было бы пустой бравадой или совершенно непосильной ношей для неких отдельных и попросту подчас бессильно одиноких борцов за истинно большую социальную справедливость, а было бы это главной задачей всей духовной элиты российского общества, успех в этом деле был бы поистине исключительно полнейший.
  Министр Столыпин как раз и был одним из таких борцов, и сам образ вешателя, крестного отца пресловутых вагонов, ему совершенно так нисколько никак не к лицу.
  Россия, как страна вполне могла быть, куда шире и без всяких в том сомнений значительнее более необъятнее, да еще и со всех сторон ее бы тогда непременно окружали действительно во всем однозначно дружественные ей сателлиты...
  И уж тогда при практически полном отсутствии сколь идеологически верных 'благих' намерений к явному чрезвычайно самоубийственному ядерному противостоянию ее народ полной грудью дышал бы воздухом настоящей свободы, и вдоволь бы тогда было буквально так всеобщего самого доподлинно истинного экономического процветания.
  
  415
  Во многом все это было более чем безотлагательно предотвращено именно за счет всего того светлого, бездумно книжного прекраснодушия, поскольку именно оно и толкало искать в самых разных людях некий более чем усредняющий их элемент, хотя его, в принципе, в самой уж человеческой природе попросту нет как нет.
  Книга дана нам именно в радость, а вовсе не затем, чтобы стать неким самым тем еще весьма многозначительным мерилом всего того так или иначе повсеместно существующего бытия.
  Да и вообще, сам по себе взгляд на книгу, как на некую скрытую в своей чудной раковине жемчужину, во многом явно действительно схож с ворожбой жрецов древних языческих культов.
  Ну а, по весьма скромному мнению автора, было бы, куда значительно лучше не имей наши книги всего-то их нынешнего и сегодняшнего бумажного вида.
  Их давно уже следовало приучиться делать из какого-нибудь другого, куда более для того подходящего, еще изначально во всем мертвого материала.
  
  Так как уничтожение живой природы ради создания своих собственных культурных ценностей вполне возможно было бы оправдать только лишь, явной уж пока еще вовсе-то нисколько немудрящей примитивностью науки, попросту и до сих ведь пор никак неспособной подобрать для целлюлозы хоть сколько-то действительно стоящий того заменитель.
  Причем, его явно так должно было, собственно, производить либо на основе еще изначально вовсе уж неживой материи или, куда только более вероятно при самой первой к тому возможности начать его получать посредством обработки неких культурно выращиваемых растений.
  Ведь то был бы попросту несколько иной вид бумаги и все... и совсем ничего страшного бы не случилось, будь она несколько пожестче и даже весьма пошершавее.
  
  416
  Леса - их бы надо всем миром беречь, они еще нашим внукам и правнукам когда-нибудь сколь непременно вполне этак повседневно столь явно понадобятся.
  А в том числе и ради того, дабы им свежим и чистым воздухом на каждой прогулке до чего и впрямь свободнее значит дышалось... да и для этого попросту тоже.
  Однако, вовсе вот никак пока неприметно, дабы вполне всерьез изыскивались хоть какие-либо возможности раз и навсегда заменить целлюлозу, как довольно-то явно вовсе и неподходящее исходное сырье, на что-либо быть может, хотя бы отчасти, но в корне иное.
  Нет, уж разве что лишь сколь непосредственно вполне явственно наблюдаема и зрима тенденция обязательно еще с самой превеликой радостью создать чего-либо максимально наиболее разрушительное для всесильного сокрушения пресловутого идеологического противника.
  
  А между тем, давно бы пора сколь вот существенно поменять ориентиры, и буквально-то напрочь отречься от всех тех изрядно в прошлом занозивших умы старых догм, и впрямь до чего непристойно высосанных из указательного пальца бородатого мудреца Карла Маркса.
  Он же до этого им ковырялся в носу, словно белка по весне в дупле.
  Так что верить ему совершенно ведь вовсе нисколько не стоит.
  
  417
  И с точностью до наоборот: разумным идеям, которые некогда были привиты миру Львом Толстым и Федором Достоевским, давно уж назрела пора и впрямь-таки более чем безотлагательно вернуться на родину из сколь весьма утомительного для них изгнания.
  
  Поскольку на данный момент до чего и впрямь исключительно зыбкого времени на российской почве явно осело лишь, то, с чем, несомненно, можно было еще лет пятьдесят и несколько обождать.
  И речь тут идет как раз-таки о смертной казни.
  А между тем, скорее всего, - это именно великие классики русской литературы и сумели убедить Европу от нее раз и навсегда, безусловно, уж попросту до чего только вымученно постепенно отказаться.
  Стараниям Гюго с его 'Последним днем приговоренного к смерти' тут было бы одним, ну нисколько никак ведь не справиться.
  
  418
  Солнце подлинного гуманизма могло бы отогреть мерзлую землю бездушья и казенщины, в том числе и на русской земле.
  Однако вот преступления, (не аморальные деяния) ни имеющие ровным счетом ничего общего с человеческим обликом, ну никак вообще не могут, собственно, караться хоть сколько-то значит действительно уж иначе.
  
  Причем, абстрактную человечность к абсолютной бесчеловечности легче всего будет проявить как раз на том самом совершенно обезличенном государственном уровне, и этак оно будет, куда действительно легче, нежели чем на том самом хоть сколько-то во всем поистине личном и частном.
  
  419
  И сколь то безо всяческих излишне благочинных размышлений именно ведь сразу так более чем ответственно ясно, что буквально любая книга, пусть даже и самая наилучшая, вовсе-то никак не светоч бесконечно величавых истин.
  Да, есть в том черты самой обыденной житейской правды, жили же в прошлом люди (и несомненно, что такие живут и теперь), зря нисколько так не пачкавшие чернилами страницы, а своим потом и кровью, действительно создававшие мир, в который порою действительно стоит всецело окунуться, дабы вынести оттуда большие духовные ценности.
  Однако это разве что только кое-кому попросту до чего нелепо кажется, что эта одна лишь сама по себе к ним великая близость сколь непременно сразу настраивает скрипку их души на некий особый минорный лад.
  Ну а в самом-то деле речь тут идет об одной лишь искусственно созданной близорукости весьма ведь праздного и однобокого мировоззрения, вполне уж полностью естественно возникшего на почве той еще самой постоянной необходимости забвения в вымышленном, но, конечно же, несомненно, прекраснейшем мире высокой духовности.
  Эти сущие дремы наяву очень вот, безусловно, схожи с постоянным сидением в барокамере, где посредством повышения давления количество кислорода в крови несколько явно естественно увеличивается.
  
  420
  И до чего это в принципе довольно похоже на тот до чего никак вовсе не правоверный отказ от 'нормального общего воздуха', что совершенно затем неизбежно доводит приспешников духовного самообогащения сокровищами мировой литературы до самого явного полнейшего их отравления 'сладостным ядом донельзя сладких иллюзий', попросту лишая их всякого широкого кругозора.
  А это в свою очередь ни в чем никак не посодействует действительно всеобщему становлению духовности посреди русского народа, как и развития в нем чувства собственного достоинства, до чего неизменно свойственного многим, простым американцам.
  Да, они завзятые, самодовольные карьеристы, но у них есть чуть ли не с пеленок почти врожденное чувство подлинной свободы и собственной значимости, впитанное еще с молоком матери.
  Ничего действительно общего с внешней имперской политикой США у всех этих качеств абсолютно уж нет как нет и в помине, да и, собственно, быть в них чего-либо подобного тому попросту вот, кстати, нисколько так и не может.
  
  421
  Кучка олигархов управляющих внешней политикой Соединенных Штатов во внутреннюю политику своего государства носа почти уж никак не сует.
  И вот еще что: если в Америке попытаться ввести любую 'народную диктатуру', американская интеллигенция безо всякого промедления выведет настоящий народ на баррикады.
  Сам по себе он на это вовсе никак не способен, поскольку чересчур он пассивен и одинок в своих сугубо личных претензиях, а посему и не сможет он собраться, где-либо вместе, и вполне осознано повести борьбу за все свои 'суверенные права'.
  
  Ну а в российском случае левая интеллигенция всецело так трезво влюбленная в свои светлые истины сколь прискорбно, и тоскливо пафосно отрицала саму ведь как она только есть грядущую возможность продолжения в будущем того же самого навеки закостенелого прошлого.
  Да только подобного рода вещи никак не способствовали весьма значительному укреплению всех тех нравственных основ, а только одному лишь тому весьма грандиозному обнажению всего того наиболее исподнего во всей человеческой натуре.
  Все то, так или иначе, повсеместно некогда имевшееся общественное зло у них, как всегда более чем неизменно полностью ассоциировалось, прежде всего, именно с тем и поныне совсем ни ко времени существующим самодержавным государством.
  А между тем вообще уж какого-либо добра ожидать от поспешной и насильственной смены подобного рода власти нисколько и близко никак не приходится.
  Оно, мол, и впрямь-таки, до чего беспроглядно стоит каменным колоссом (но по чьему-либо недалекому мнению явно на одних лишь глиняных ногах) на пути всеобъемлющего и всесильного духовного прогресса.
  И уж до того оно и впрямь-то во всем еще изначально прогнило и омертвело, что коль скоро его до самого основания всенепременно разом разрушить, то вот тогда на его могиле вскоре затем сами собой обязательно вырастут гвоздики доподлинной свободы и всенародной, всеобщей демократии.
  
  422
  Однако ведь тем неистово праздно вихляющим из стороны в сторону языком можно было и целые горы еще наворочать и даже на одном единственном дыхании весь этот мир себе в угоду к чему-либо невообразимо лучшему всецело-то разом весьма уж доходчиво и впрямь-таки переделывать.
  Однако в этой-то сколь безнадежно сварливой насущной реальности чрезмерно говорливое противостояние интеллигенции всей существующей власти было способно разве что лишь низвести страну с колоссально великим техническим потенциалом до одних только тех бытово нисколько не лучших модернизированных условий новоявленного каменного века.
  С той лишь разве что явно нисколько несоразмерной всякому нынешнему практическому и здравому уму до чего и впрямь великой разницей, что дубина у вожака ныне окажется уж вовсе-то никак не из дерева.
  
  И все это разве что лишь оттого, что совершенно не было у российской интеллигенции поистине настоящих и действенных сил для доподлинного восстания супротив проклятых пут тиранства, что всегда неизменно находятся где-то внутри, а нисколько не снаружи.
  
  423
  Им бы только лишь разве что одними словесами всякими надобно было сколь уж благозвучно и весьма глубокомысленно громыхать, пытаясь разгадать при помощи самых противоречивых символов 'пазл' всего того, куда более во всем действительно разумного общественного мироустройства.
  Однако ведь все эти праздные разговоры, были, уж чем-либо, что называется впрямь-таки навроде примочки на лоб при несварении желудка, мол, чисто психологически оно может быть и полегче, однако реального проку попросту никакого.
  
  Зато хоть на душе действительно полегчает, поскольку полностью выговорился, всласть донельзя нажаловавшись, на до чего злосчастную свою судьбу этак-то более чем невзначай проживать всю свою жизнь на самой окраине просвещенной Европы.
  Ну а народ отголоски всех этих милых бесед частенько слышал и лясы совсем не точил, а все себе на ус мотал, а потому и пошел он след в след за сущей химерой, которой одно название, да и то крайне неприличное, а потому номинально оно здесь указываться совсем-то нисколько не будет.
  Если же высказаться обо всем этом несколько более обобщенно, то ведь, тех чрезвычайно наивных и темных людей попросту разом загнали, поманив их кусочком сыра в одну на всех гигантскую мышеловку размерами со всю ту необъятно широкую шестую часть суши.
  Законы, по которым отныне потекла вся теперешняя людская жизнь, несомненно, стали совершенно во всем более чем неизменными законами подполья в самом прямом смысле этого слова.
  То есть люди обратились в вечно дрожащих мышей, а даже если кто-то из них по чистому недоразумению или наивному незнанию нисколько не дрожал, то от ответственности за нечаянно брошенные слова это уж никого из них совершенно никак тогда не спасало.
  
  424
  Ну, а те новоявленные правители, что всей уж своей фанатично осатанелой толпой разом повылезли из всех наиболее темных углов общественного здания, а куда точнее будет о том прямо-таки сказать из самого его подполья никаких других норм попросту и не знали, да и знать никак не желали.
  Они свой сугубо подпольный мир, исключительно яростно и бескомпромиссно разом вынесли куда-либо далеко наружу, а посему, кто не из моей пещеры - тот вообще не мой человек.
  Ну, а поскольку оно именно так, а никак не иначе, то с ним, далее можно было вообще нисколько-то вовсе и не церемониться.
  С ним уж тогда было дозволительно столь бесчеловечно фривольное обращение, каковое и в голову бы не могло прийти воинам того самого небезызвестного жестокосердного монгола Батыя, который при всей своей лютости и свирепости все-таки был человеком, а не машиной с пламенным мотором в широкой груди.
  
  425
  А ведь те ярые фанатики до самых зубов, бездумно вооруженные сколь безмерно отягощающей их низменные души верой в некие светлые дни грядущего вполне уж еще могли бы свести на нет большую часть населения своей страны.
  И этакий исключительно бесславный сценарий, безусловно, мог еще столь полноценно сжиться с реальной действительностью в той-то во всем незыблемо уж промозгло революционной бытности, что была и впрямь до конца насквозь пропитана пронизывающе светлыми идеалами нисколько же нигде и никогда не существующей трафаретно восторженной жизни.
  ДЛЯ ЧЕГО-ЛИБО ПОДОБНОГО БЫЛО ВПОЛНЕ ПРЕДОСТАТОЧНО И ТОГО чтобы ревностно служащими своей идее большевиками руководил некий явно так иной, куда более сладкоречивый вождь, не тот злосчастный прибившийся к политике уголовник Коба, а некто столь прекрасно знакомый со всеми сокровищами мировой литературы, каковым был, к примеру, тот же Пол Пот.
  
  Таковым как он великим вершителям общих судеб вовсе нет абсолютно никакого дела до страданий их-то во всем отныне полностью обезличенного народа, ими попросту обезвоживающе руководит 'благая идея', запросто так бесподобно окрыляя их незримым призраком грядущего светлого бытия.
  Ради нее, они были готовы сдвинуть хоть целые горы, совершенно не пожалев для сей 'благой цели' никаких гор до чего и впрямь хрупких человеческих костей.
  Вот как обо всем этом свидетельствует Деникин в его 'Очерках русской смуты'.
  'Впрочем, возможность продления войны при худших условиях в материальном отношении, с наибольшей очевидностью доказало впоследствии советское правительство, в течение более чем трех лет питающее войну в большой мере запасами, оставшимися от 1917 года, частью же обломками русской промышленности; но, конечно, путем такого чудовищного сжатия потребительского рынка, которое возвращает нас к первобытным формам человеческого бытия'.
  
  426
  А это между тем и было тем самым наиболее главным в том совершенно же исключительно мнимом, безудержном устремлении куда-либо далеко вперед!
  Прекрасные идеи, что были полностью уж реально осуществимы, да только ведь в том самом немыслимо отдаленном грядущем, попросту явно оказались в руках изуверов во многом превзошедших своих учителей инквизиторов, все-таки явно придерживающихся в своих деяниях, пусть и самой убогой в мире, а между тем и вправду более чем естественной логики.
  
  Причем пьяное и дебошное уничижение трудящихся масс (посредством крайне надуманного их возвышения) явилось, по сути, самым наглядным свидетельством нравственной близорукости интеллигенции, попросту прозевавшей опасный поворот в истории всего человеческого рода.
  Буквально никем из тех, кто уж явно должен был всецело являть собой саму совесть нации, нисколько не было предпринято совершенно ведь ни единой, действительно самостоятельной попытки, выхватить руль управления государством у тех беспринципных интриганов, что к нему сколь беспристрастно и бессовестно притулились в довольно-то короткий период абсолютного безвластия.
  Преследуя одни лишь свои сугубо личные цели, эти монстры общественно бесполезной идеологии отравили мозг своего народа вящей подозрительностью и скотскими интригами столь неизменно свойственными буквально-то всякому царскому двору периода абсолютизма.
  
  427
  Начали большевики, естественно, что с самых низов, поскольку те были наиболее беззащитными и бесправными представителями прежнего общества.
  И вот пока извечно безграмотных крестьян сколь бездумно и безотлагательно возвращали ко временам до чего еще издревле бескомпромиссного крепостничества при помощи безумно беспощадных буквально-таки бесчеловечных мер, в этом-то и был столь и впрямь неизменно заложен тот самый глубокий государственный прагматизм, присущий 'мудрой' партии рабочих и крестьян, ведущей народы всего мира к их грядущему 'светлому' будущему.
  Ну а как только сатанинская сталинская власть, вконец усмирив крестьян и рабочих, взялась за во всем неизменно лояльную к ней интеллигенцию, вот тут так сразу и выяснилось, что это 1937 год - ужасное и трагичное время навек уж трагически массовых, беспричинных репрессий
  
  Правда, как и понятно, сосредоточить все свои усилия на зарвавшихся палачах и интеллигенции доблестной большевистской братии было как-то совсем не с руки, а потому она и хватала в еще больших количествах всякую мелкую городскую рыбешку, да только, то был один лишь тот отвлекающий маневр для самого беспрепятственного отлова, куда более крупной добычи.
  Можно подумать, что простые сельчане вовсе не люди, а потому, когда их целыми миллионами бросали зимой в сибирской тайге, без пищи и теплой одежды, то это уж значится было, гораздо гуманнее фашистских газовых камер?
  
  428
  Однако российской интеллигенции все эти важные вехи исторического процесса были довольно так здраво и взвешенно разъяснены, и оказалась она до чего на редкость понятливой в силу сколь, несомненно, великой своей восторженности, а также и всего своего весьма наивного характера...
  Вот как вполне в принципе доходчиво описывает все свои чувства интеллигентная барышня Евгения Гинзбург в ее романе 'Крутой маршрут'.
  'Хоть я и чувствовала смутно, еще не зная этого точно, что вдохновителем всего происходящего в нашей партии кошмара является именно Сталин, но заявить о несогласии с линией я не могла. Это было бы ложью.
  Ведь я так горячо и искренно поддерживала и индустриализацию страны, и коллективизацию сельского хозяйства. А это и была ведь основа линии'.
  
  429
  Ну а автора этих строк посадили бы еще в 1932 или 1933, разумеется, что только на три-четыре года, ну а затем явно переоформили бы его дело в свете новых столь далеко отныне ногами вперед продвинутых стандартов на целый четвертак или вообще в том 1937 как пить дать к стенке поставили.
  И уж ясное дело - за что: именно за те почти, что подчас бесконтрольные и интуитивные высказывания в духе абсолютно отныне неприемлемой правды в стране, где на долгий век воцарились темень и ложь марксистского мракобесья.
  Ну, а возникновение неисправимо зловеще языческого режима, способного на действия, никак попросту не имеющие ровным счетом, ничего общего со всяким человеческим обликом, была уж обусловлена полнейшим отсутствием всяческих тормозов у 'российской государственной машины', что, в конечном итоге, и привело ее к самому ужасающему падению в сущую кровавую бездну.
  
  В государстве, созданным Гитлером, власть никак не смогла бы себе дозволить столь непомерно явного нарушения всех человеческих прав.
  Тем более что речь шла вовсе не об отдельных гражданах посмевших вышагивать совсем так не в ногу со всеми.
  Нет, тут нужно бы говорить буквально о каждом кто попросту даже и случайно споткнулся на в принципе более чем верном пути.
  Режим Гитлера, был в точности также как, и режим Сталина всецело всесильно направлен на физическое уничтожение своих злейших врагов.
  Но в основном одних лишь явных недругов, или же максимум ставших ему помехой и обузой - старых на добрую половину совершенно непредсказуемых друзей.
  
  430
  Сталин, действовал во всем иначе, и главной его заботой было создание именно таких условий, дабы враги его боялись бы лишний раз воздух из легких выдохнуть, а уж набрать его полной грудью мог разве что он один - Хозяин ВСЕГО И ВСЯ и никто ведь иной кроме него.
  Подобная атмосфера весьма во всем поспособствовала грубому и обиходному, словно крестьянские лапти, повсеместному уничтожению духовности, стиранию в труху до чего многих аспектов людской совести.
  Ну, а потому и довелось ей еще послужить явной первопричиной разложения общества на самые отдельные элементы, навроде возрождения каст или племен, как это некогда было во времена египетских фараонов или еще ранее в эпоху неолита.
  
  И было все это так, а никак не иначе исключительно потому, что сталинский режим неизменно делал ставку, на моральное уничижение всех тех, кого никак не могло коснуться же уничтожение физическое.
  На его пути прочным монолитом зудящей общенациональной совести могла бы стать одна лишь та истинные думы беспокойно думающая, а не только-то свой 'интеллектуальный хлеб в своем укромном уголке скромно же беспрестанно жующая' праздная интеллигенция.
  Именно она и могла вступиться за свой подчас осатанело лютый народ, если бы, конечно, ей действительно было дано обладать, самым что ни на есть обостренным чувством внутренней сопричастности, а еще и надлежало ей вполне осознавать, что в отдельно взятой стране поистине же творится чего-либо невообразимо неладное.
  
  431
  Некоторое (то и дело, проблескивающее сквозь серую прозу жизни) самое безусловное наличие истинные думы думающей духовной элиты время от времени вынуждало вождя, переминаясь с ноги на ногу выдавать народу очередную жертву.
  Того самого из вертких и юрких подручных своих, кому и впрямь-таки пришла вот пора действительно стать тем еще ярким символом самого незамедлительного размежевания со всем, тем повсеместно и вездесуще творящимся в стране более чем и впрямь-то очевидным бесславным беззаконием.
  Ну а затем он весело и до чего делово прошерстил и всю ту восторженную интеллигенцию напополам с палачами, и это уж, собственно, и называется 'самым ужасным пиком сталинских репрессий'.
  
  Ну а за долгих 20 лет до этого, неужели нельзя было, хотя бы еще же разве что попытаться найти в себе силы, дабы всею массою общественно проявленного разума действительно вырваться из тенет тупой и безразличной бездеятельной покорности?
  И пусть мощный рупор громогласной большевистской агитации был тогда попросту всемогущ и всесилен, а все же бороться надо было именно сообща, а не всем и каждому, идя ведь разве что до чего строго так по своей сугубо индивидуальной стезе...
  Да и вообще сны Веры Павловны были явно кое-кому, куда только значительно милее, нежели чем самая беспардонно наглая явь.
  
  432
  Чернышевский, жил в эпоху, когда российскую интеллигенцию буквально неистово распирало всяческой по большой части исключительно пустопорожней словесной воинственностью, ведущей прямиком к бессмысленному и бесшабашному бунту простого народа.
  Однако в своем конечном итоге, подобные общественные настроения вполне еще могли действительно дать свои довольно-таки положительные плоды.
  Причем, настоящие, а не липовые до девятого знака после запятой.
  Бунт, коли он полностью безыдейный, разве что лишь за права и все - есть самое непременное желание облегчить тяжкую участь народа, а вовсе не перекроить всю существующую действительность, дабы она в единый миг стала во всем сродни чьим-либо сколь до отчаяния ярким о ней сновидениям.
  Ну, а после всего того, абсолютно никем нисколько непрошенного, беспроглядно светлого осуществления всех тех 'благих перемен' вполне еще может статься, что весь этот мир враз затем предстанет в виде одного лишь дьявольского кошмара, причем и впрямь так во сне и наяву!
  
  433
  И надо бы сколь многозначительно и полностью же до конца ответственно заметить, что все те бесподобно прекрасные архитектурные ансамбли советской эпохи могли бы
  еще оказаться, буквально-то в одночасье до самого основания разом разрушены, перейди та вовсе так нисколько небезызвестная холодная война в ее вполне и по сей день полноправно возможную адски горячую стадию.
  И нечто подобное и вправду вполне еще могло бы случиться как раз-таки в результате столь необычайно беспрецедентного во всей истории человечества ядерного конфликта между СССР и США в том-то самом злосчастном октябре 1962 года.
  То ведь была бы еще одна дьявольская революция в ее истово всеобъемлющем аспекте, причем в самом что ни на есть общемировом гибельном масштабе.
  Ну, а не будь того ужасного проклятия на челе России в виде 'красноокого беса большевизма', и вот тогда вполне еще оно могло бы статься, что наш современник, русский человек, пусть и родившийся в сырой и дымной уральской избе, сколь непременно ступил бы ногой первооткрывателя на доселе девственную поверхность Марса.
  Причем вовсе не так, как американцы, только что и всего создавшие грандиозный спектакль со своей будто бы и впрямь состоявшейся высадкой на Луну.
  Гамма излучение нашлось бы еще, чем действительно вполне же полноценно полностью нейтрализовать.
  А ведь на тех фото не только, что звезд совсем не было, но даже и изображение Земли было несколько меньшим, чем оно оказалось затем в самой уж настоящей и истинной действительности.
  Россия никогда не стала бы изображать достижения для того, чтобы пожинать затем плоды мнимой славы.
  Но она вполне могла бы добиться реальных успехов, если бы, конечно, ей бы в этом нисколько никак не помешали.
  Ну, а так все силы ушли на одни лишь совершенно бессмысленные внутренние войны, что запросто (в прошлом) могли бы еще перерасти в общемировой кризис всей жизни на этой, пока довольно уж весьма благодатной земле.
  
  434
  И, кстати, надо бы сразу столь и впрямь до чего нелицеприятно заметить, что без европейских светлых мыслей на русской почве еще непременно, в конце концов, расцвели бы цветы самой доподлинно чистой, да и экономически благостно плодовитой демократии.
  Однако ведь всего этого действительно добиться совсем так безо всякого насилия и пролития людской крови было бы попросту никак вовсе-то и невозможно.
  Однако и близко никак не могла послужить всему тому первоосновой, та безумно доблестная сверхидея всеобщего равенства и братства после уничтожения всех уж тех вплоть до последнего карикатурно вычурных негодяев и лжецов.
  
  И это сколь, несомненно, было именно так, поскольку одной из самых первостепенных причин отмены крепостничества, собственно говоря, и стали те бесконечные, а главное, что вовсе нисколько непредсказуемые крестьянские бунты.
  И сколь действительно многого можно было еще добиться, на самой ведь, что ни на есть обыденной практике, да и в более чем исключительно так всецело цивилизованном виде при помощи одних лишь тех никак непрекращающихся акций протеста и неиствующего духа многотысячных демонстраций.
  И разве была в том хоть какая-то настоящая и действительная общепролетарская надобность... в той несусветно люто уничтожающей все человеческое кровавой бойне, и впрямь засасывающей народ в пучину самого безотрадного беззакония и торжества одного лишь тупого и отныне во всем безграничного правого физического насилия.
  Ну а еще и сущего измывательства над всяким здравым смыслом, а также и самой обыденной благою учтивостью.
  
  435
  А что уж вообще так или иначе касаемо всего того индивидуального террора, то он какой-либо стоящей общественной пользы, принести вовсе-то совершенно нисколько не мог.
  Зато сколь однозначно во всем он разве что еще узаконивал методы, что и принес с собой новый 'пролетарско-царский' режим.
  Причем, само его некогда беспринципно крамольное последующее возникновение, было вполне уж заранее обусловлено весьма искусно и искусственно привитым на русской почве европейским либерализмом.
  И это, собственно, там, где ему и в помине было вовсе не место из-за вящей азиатской сущности российского государства, как и самого подавляющего большинства всех его граждан.
  
  Человек и закон, в общеевропейском понимании действительно вполне благополучно увязаны промеж собой посредством книг.
  Однако в России этакого никогда еще не бывало да и, пожалуй, что на ее земле ничего подобного и близко в самое так ближайшее время уж и вовсе совершенно так нисколько, пока и не будет.
  А потому и не надо бы столь обильно распускать всяческие розовые слюни по поводу прекрасных и благих идей всеобъемлющего гуманизма.
  Раз, они между тем попросту и не смогут явно так оказаться сколь и впрямь доподлинно же грядущей панацеей вполне окончательного исцеления всех тех многовековых общественных недугов.
  И разве можно в том сомневаться, что уж, будучи до чего назойливо предложены всякому тому еще изначально варварскому общественному организму, огненно восторженные идеалы разве что лишь послужат более чем предметной первопричиной для весьма существенной последующей его деградации.
  И кстати, все те ужасные гримасы судьбы, как в жизни отдельного человека, да так и в бытии всего какого-либо государства в целом никак невозможно будет распознать, посредством какой-либо художественной литературы, поскольку им еще изначально была предначертана совершенно иная судьба теми самыми ее едва ли, что столь, несомненно, блаженными авторами.
  
  436
  Книга никак так не сможет весьма ответственно послужить постулатом морали в действиях человека в его обыденном, а потому и вполне ведь реально обывательском существовании.
  Она может оказаться одним лишь явным подспорьем, но никак не учителем, раз тем кем-либо написанным прекрасным слогом строкам, была и впрямь, прежде всего предначертана та еще во всем бессмертная судьба, но при этом никак не могло быть им свойственно, создавать вокруг себя совершенно иную, куда более во всем величественную вездесуще и впрямь-то просветленную действительность...
  
  Да и вообще, книги писались совсем не затем, дабы заранее создать все те самые насущные предпосылки, именно к тому, чтобы затем еще предоставить вполне определенные, исчерпывающие ответы на все те этические вопросы каждодневного бытия, причем это так в том числе и из-за великой множественности вариаций одних и тех возможных событий.
  
  Автор, попросту нисколько не сможет на самом-то себе вполне полноценно изведать, а затем и подать на блюдечке всю уж специфику каждой конкретной зачастую в чем-либо непременно полностью от всего остального во всем до конца обособленной вполне так житейской ситуации.
  Кроме того, жизни неизменно свойственно весьма и во всем сколь существенно изменяться, и то, что ранее попросту вообще уж не существовало, сегодня вполне однозначно становится самой обыденной частью поистине повседневно существующего общественного быта.
  
  437
  В принципе, хорошими книгами, любой человек вполне еще сможет воспользоваться - только ведь в качестве базовой теории морали, ну а все конкретные вещи ему следует в себя вбирать разве что только из самой жизни, как таковой.
  Поскольку сама как она есть житейская сущность существования, куда только явно исключительно многообразнее и сложнее, чем это может быть отображено в каких-либо литературных произведениях.
  Вот он весьма наглядный тому пример: человек предал свою родину, находясь в лагере для военнопленных, стал на службу к немцам.
  Вроде бы речь тут идет о самом распоследнем негодяе, да и предателе всего своего народа.
  Но это ведь вовсе не так!
  
  Русский крестьянин, у которого 'свои' уничтожили всех его родных и близких, встретил, в лагере военнопленных комиссара, который, некогда до чего нахраписто изрыгая при этом самую черную брань, раскулачивал всю его семью.
  Вся кровь вскипела в нем, и если бы он не сдал его немцам, то уж запятнал бы он себя самым явным предательством своих близких, за мученическую и безвинную кончину, которых он так и не отомстил.
  А, сдав его, оставаться все тем же бесправным пленным это ведь верная смерть от рук своих бывших товарищей.
  
  438
  Автор вычитал эту историю в книге подполковника советской армии, которого освободили только в 1958 году, и вышла она, кстати, в городе Тель-Авиве.
  В подобном случае человека осуждать совершенно так вовсе нисколько нельзя!
  Это за всякое мелкое или даже довольно большое зло, если все живы и здоровы, мстить нисколько никак вовсе не обязательно.
  Ну а когда человек остался круглым сиротой и тот, кто был во всем виноват, действовал вполне взвешенно и осознано...
  То вот именно тогда все это и будет совсем по-иному, собственно, уж более чем и впрямь ужасающе выглядеть.
  
  439
  Во всех иных ситуациях всенепременно следовало бы все еще до чего и впрямь хорошенько обдумывать, а вовсе-то никак не следовать драматическим героям книг, а в особенности тому чрезмерно ревнивому мавру - шекспировскому Отелло.
  Так что, говоря о неких общих вещах, а не о чем-либо самом ведь конкретном, фактическом же всегда необходимо, пусть и скрепя сердце, явно признать, что в этой жизни бывает множество, как смягчающих, да и весьма ведь всецело отягощающих чью-либо вину, несомненно, существенных обстоятельств.
  И книги никак не способны распутать все тенета хитросплетений этакой нашей действительно новой, урбанистической жизни.
  
  440
  Да в них запросто уж можно обнаружить глубоко посеянные в почву реальности семена вполне естественного житейского здравого смысла, да только в основном в одном лишь виде вполне однозначных более чем разумных объяснений существующих явлений, а не их глубочайший и самый конкретный прагматический анализ.
  Вот он тому пример из рассказа Чехова 'Дома'.
  'Уж таков, вероятно, закон общежития: чем непонятнее зло, тем ожесточеннее и грубее борются с ним'.
  
  Понятно тут только лишь следствие, ну а причина совершенно не разъяснена!
  А между тем, у автора есть вполне готовый ответ на данный вопрос.
  Дело тут именно в том, что общество все еще, в точности то же самое стадо, и оно попросту безоглядно инстинктивно боится тех-то самых нежданных и негаданных перемен, что сколь запросто могут его привести ко всеобщей последующей гибели.
  
  441
  Безусловно, в книгах отображаются абсолютно все проявления человека и талант писателя это не только благо, но и явная опасность в том самом пиковом случае, коли он балуется довольно плоскими мыслишками о некоем авральном и глобальном переустройстве всего того, так или иначе, неизменно из века в век существующего бытия.
  Причем, самым принципиальным образом все это, собственно, уж касается и всех других деятелей искусства.
  
  А если вполне и вправду всерьез заговорить о самой основной и исключительно конкретной задаче самой ведь эпохой, поставленной пред художественной литературой, так это, прежде всего, умение развивать мышление, воображение и здравый смысл в чисто теоретической области морали и совести.
  Учить же добру в самом практическом смысле более чем вполне вот достойного его применения на самом обыденном, житейском уровне, способны одни лишь живые люди, да и то буквально все их усилия вполне еще может подтачивать вся та чьего-либо ребенка и впрямь подчас манящая и пленяющая уголовная романтика.
  
  442
  Ну а книги действительно могут несколько расширить внутренний мир человека, однако при этом они довольно слабо затрагивают все его сокровенно внутренние душевные качества, безо всякого сколь усердного и всестороннего влияния на его сознание, со стороны всех тех других весьма уж уважаемых им людей.
  Мир, в котором живет человек, является самой так вполне ведь естественной его средой, и именно она и обуславливает все его внешние проявления и поступки.
  Ну а способность книг сколь явственно заставлять плохих людей весьма старательно и тщательно подыскивать весьма так значительные моральные оправдания всем своим подлостям и интригам, нисколько не уменьшит, а только лишь еще поболее увеличит количество зла в этом нашем и без того донельзя несовершенном мире.
  
  443
  И, кстати, сама по себе мысль о том, что книги непременно способны сделать, кого-либо лучше это не более чем яркие фантазии людей вовсе не сведущих, что их высокая духовность и возвышенное сознание плод тяжких трудов их родителей, которые вложили в них всю свою душу, дабы они выросли весьма достойными людьми.
  
  И вот еще что: сколь неизменно ярко выраженное требование по отношению к тем другим людям, которые, вполне возможно, что выросли в совершенно иных жизненных реалиях...
  А от них вовсе не просят...
  Нет, кое-кто сколь явно до чего только настойчиво пытается именно ведь воинственно изъять из чьего-либо довольно блеклого нутра, все значит самые явные признаки тех-то самых высоких моральных качеств и, кстати, в точности той же воспаренной над всем миром попросту, что и впрямь несколько, пожалуй, чрезмерно пресыщенной возвышенным духом искусства духовности.
  Как будто все те душевные качества и вправду являются совершенно так неотъемлемым атрибутом всякого того действительно достойного их человека...
  А на самом-то деле все это не более чем исключительно инстинктивное восприятие всего окружающего мира, как вполне вот полностью естественного продолжения самих уж тех бесконечно и более чем донельзя искренне и беспечно дорогих и любимых себя.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Популярное на LitNet.com Д.Сугралинов "Дисгардиум 3. Освоение Кхаринзы"(ЛитРПГ) Н.Любимка "Академия драконов"(Любовное фэнтези) А.Вильде "Джеральдина"(Киберпанк) В.Соколов "Обезбашенный спецназ. Мажор 2"(Боевик) А.Минаева "Академия Алой короны. Обучение"(Боевое фэнтези) М.Атаманов "Искажающие реальность"(Боевая фантастика) А.Ригерман "Когда звезды коснутся Земли"(Научная фантастика) A.Delacruz "Real-Rpg. Ледяной Форпост"(Боевое фэнтези) Л.Хард "Игры с шейхом"(Любовное фэнтези) А.Минаева "Академия Алой короны-2. Приручение"(Любовное фэнтези)
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Д.Иванов "Волею богов" С.Бакшеев "В живых не оставлять" В.Алферов "Мгла над миром" В.Неклюдов "Спираль Фибоначчи.Вектор силы"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"