-- Открой операции по текущему счету "Велеты", -- скомандовал второй.
-- Ноль, -- ответил первый.
-- Ноль...
Добрые четверть часа они сидели, глядя в экран. Первый то и дело нажимал кнопку "обновить", но в окошке по-прежнему сиял круглый и потому совершенный ноль.
-- Есть! -- вскрикнул наконец первый. -- На "Велету" переведено два миллиона!
-- Переведено, -- подтвердил первый, со спокойствием всматриваясь в реквизиты плательщика. -- А теперь быстро удаляй фирму из реестра!
Пальцы прошелестели по клавишам, судорожно дернулась "мышь", в прямоугольнике экрана поползли строки кодов.
-- Готово, -- отрапортовал первый и выдохнул. -- В списке конторы нет, а два миллиона у нее на счету есть. Фокус-покус!
-- Осталось выполнить prestige, -- сам себе сказал второй и положил на стол конверт. -- Спасибо за работу.
-- Не за что, -- быстро проговорил первый и спрятал конверт в верхний ящик стола.
-- Попа-алась птичка, -- сказал первый, хлопнул в ладоши и вышел, не попрощавшись.
Ничто так не объединяет интеллигентных людей, как дармовая выпивка и закуска. И дело не в деньгах -- положим, их у интеллигента может хватить на еду и спиртное и так. Наслаждение состоит в том, что умный, начитанный человек принимает подношение, надлежащее ему по праву, как он сам считает. В сравнении с бесплатным фуршетом покупка продуктов за свои кровные кажется форменным унижением.
Отсюда и безграничная любовь к корпоративным праздникам. После пяти рюмок под салат и нарезку память укорачивается настолько, что забываются и задержки зарплаты, и хамство шефа, и даже подозрения в том, что он имеет больше, чем заслуживает. После восьмой оказывается -- собрались сплошь приличные и милые люди, которых ранее не замечал, работая с ними бок о бок. А после десятой (если до нее доходит очередь) начинаются здравицы: за дело, которое нас объединяет! за расчудесного шефа! за прекрасных дам!
В общем, говорится совершенно не то, что на трезвую голову.
Сотрудники финансово-промышленной группы "Трила" отмечали ее день рождения в загородном санатории. Осень привечала гостей прозрачной водой в озере, рано темнеющим небом и лесом, простирающимся на километры вдоль берегов. После горячего гости вышли на воздух -- подышать, перекурить и растрястись.
Бухгалтер отдела инвестиций Настя Милочкина вышла со всеми за компанию. Она не курила, разговоров не поддерживала, а просто стояла и улыбалась, слушая байки и анекдоты. Ей нравилось быть в коллективе, но высовываться из него Настя боялась. Относительно своей внешности у нее иллюзий не возникало, что до остроумия -- тем более. Высокий рост был ей наказанием -- приходилось сутулиться, подбирать длинными ногами шаг и прятать в карманы тонкие руки. Она стеснялась нравиться мужчинам, хотя они порой льстились на очарование почти мальчишеского лица и взгляд наивных глаз. Однако излишняя застенчивость барышни гасила желание ухаживать.
Те, у кого таковое желание оставалось, обычно капитулировали от Настиного голоса -- низкого, но сильного, и потому кажущегося грубым. Она редко смеялась и даже в кругу знакомых подолгу молчала, лишь в мыслях поддерживая разговор.
Настя вообще очень любила представлять и фантазировать. Что говорить -- неподходящее для бухгалтера качество.
В свои двадцать восемь замужем она, конечно, не была.
Шумная толпа закончила перекур и двинулась к столу, когда Настю схватили за руку и поволокли против людского потока. Начальник отдела инвестиций Максим Дубман улыбался и кивал по сторонам, волоча жертву в укромное место, чтобы там разделать и съесть. Поначалу Настя испугалась и уперлась надетыми по случаю праздника туфлями на каблуках (боже, какая мука!), но смирилась с участью и последовала в беседку.
-- Мне только что звонили из налоговой, -- оглядываясь, нет ли погони, прошептал Максим Георгиевич, -- у нас большие про-бле-мы.
Праздничное настроение сдуло октябрьским ветерком. Настя рассматривала одежду начальника, только чтобы не поймать его разъяренный взгляд. Стоимость галстука, рубашки и туфель наверняка равнялась годовому бюджету средней семьи.
-- Рассказывай, что ты там на-хо-му-та-ла с "Велетой"? -- сказал Дубман, сел на лавку и закурил.
Был он младше Насти, но вызывал неподдельный ропот, переходящий в страх. Привычка разжевывать слова, будто для детей, вкупе со сдвинутыми к носу черными бровями и подтянутой фигурой, заставляли пасовать даже уверенных в себе подчиненных.
-- Я ничего не хомутала, -- ответила Настя дрожащим голосом. -- Две недели назад проверка была, ничего не нашли-и-и...
По округе разнеслись рыдания. Дубман пересел ближе, предложил платок.
-- Ну как же, Милочкина? Как же не нашли, если мне звонят из налоговой -- не инспекции, Милочкина, милиции -- и говорят, что в марте мы перечислили некой фирме "Велета" два миллиона. А фирмы такой, оказывается, в реестре нет. И, думаю, не было.
-- Была! -- Настя утерла слезы. -- Я помню этот платеж, потому что сумма очень большая получалась за консультационные услуги. Я точно проверяла эту "Велету" по базе, перед ней, как сейчас вижу, стоял благотворительный фонд для детей-сирот. Я почему обратила внимание -- у моей тетки сестра умерла, а у нее дочка осталась... опять же, проверка была, ничего не обнаружили. Кроме мелочей, но я завтра получу акты и исправлю-у-у...
-- Милочкина! -- рявкнул Максим Георгиевич. -- Хорош дуть мне в уши. Факты налицо: несуществующей конторе ты перечислила громадные деньги. Понимаешь, что это подсудное дело? А если найдут сговор? И найдут, если захотят.
Дубман хлебнул из миниатюрной фляги, вернул ее во внутренний карман и продолжил:
-- Запрос-то могла отправить в инспекцию?
-- Так ведь ответа сколько ждать, Максим Георгиевич! А у меня квартальный на носу висел, еле успевала баланс свести. Да и не врала нам база никогда -- это же сервер государственного управления, он знаете, как защищен!
Начало темнеть. Вдали слышались отголоски гуляния. С другой стороны шумел на легком ветру лес. Дубман встал, отряхнул пыль с брюк и положил руку Насте на плечо.
-- Ладно, Милочкина, я в город поехал, постараюсь разрулить ситуацию. Если не получится -- сгорим оба...
Шеф вышел из беседки, Настя посеменила за ним. Зазвенели на брелоке ключи, автомобиль отозвался писком сигнализации. Сев за руль, Дубман опустил стекло и повторил неизвестно чего ждавшей Насте:
-- ...только я откуплюсь, а тебя, Милочкина, посадят.
И уехал, оставляя за собой пыль и паршивое настроение.
Как она оказалась в лесу, Настя не помнила. Шла не разбирая дороги и думала о том, что работа бухгалтера, в сущности, не такая сложная, как кажется поначалу. Да, за ошибки приходится отвечать, но ведь и возможность исправить их есть. Главное -- сделать это до прихода проверки и вписать поправки в ближайший отчет.
Жизнь вообще устроена так, что человек всегда может остановиться, подумать и сделать выводы. Свернуть на путь истинный, пока не пройдена точка невозвращения. После нее -- убивайся как угодно: времени не вернешь.
Похоже, Настя Милочкина оказалась за этой точкой, отделенная от светлого вчера и бредущая в печальное завтра.
Еще она любовалась лесом, причудливо освещенным закатом. Настя увлекалась фотографией и подспудно высматривала ракурсы, примеряла съемочные точки...
...Заблудилась.
Телефон работал, показывал время -- половина седьмого, -- но сигнал не ловил. Лес не только кормит и дает пиломатериалы, но и служит защитой от ветра. От мобильной связи -- тоже.
Кроме звуков природы ничего не слышно, куда идти -- неизвестно. Милочкина представила себя домашним животным, которое забрело в чащу, потерялось и замерзло.
Может, сесть на сырую траву, закрыть глаза и не проснуться, навсегда забыв о несправедливости и печалях?
Мысль о смерти заставила ноги онеметь. Совсем как в детстве, когда Настя впервые подумала о том, что ее когда-нибудь не станет. Жить захотелось неимоверно, и плевать на неурядицы -- мелкие, по сравнению с самим фактом человеческого существования.
Настя обхватила холодный ствол и зарыдала. Уханье, шорохи опавших листьев и скрежет веток были ей ответом.
Так она стояла долго, с надеждой на то, что ее хватятся и обязательно найдут. Но холодок, подобравшийся к груди, сковывал страхом и твердил: кто тебя кинется спасать, дурочка? Их там сто человек гуляет, и хорошо, если десяток помнит, как тебя зовут. Кто-то скажет, мол, видел: тебя отозвал Дубман, наверное, увез в город. Завтра -- выходной, на работе не заметят исчезновения, а больше и думать-то о Насте некому: родственники остались в городке, из которого она приехала поступать в институт; ни друзей, ни подруг.
Все времени не хватает завести, сидишь на службе с утра до вечера...
Только Настя осознала безысходность положения, как послышались голоса. Девушка вскочила и осторожно -- упаси бог потерять звуковую ниточку -- поплелась в их сторону. Тьму прорезала искорка, которая спустя сотню шагов превратилась в пламя костра.
Настя остановилась, выглядывая из-за дерева на поляну. Ноги погрузились в мокрый лиственный ковер, напоминающий кожу спящего зверя, -- вот-вот проснется и схватит зубами за щиколотку.
Вокруг костра сидели люди. Трое мальчишек, парадно одетые, передавали друг другу ноутбук. На них цыкал дедушка в пенсне, который расположился в массивном кресле ближе к огню и читал газету. Еще двое стариков куняли в таких же креслах по обе руки от чтеца. Остальные мужчины возились возле пня, служащего столом: нарезали овощи, следили за мангалом и раскладывали еду по тарелкам.
Один спал у костра. Рядом лежала полупустая бутылка.
Почему эти люди здесь, в лесу, устроили пир? Объявляться боязно -- мало ли что за мужики? -- но Насте захотелось уюта и покоя. От этого желания она зажмурилась.
Под ногой хрустнула ветка.
Взгляды обратились на Настю.
Она вышла на поляну.
Теперь Милочкина сосчитала всех участников пикника -- их было тринадцать.
Дубман въехал в город и направился в кафе, застрявшее в паутине центральных улочек. Внутри было людно по обычаю конца недели. Максим осмотрелся и подошел к столику, за которым сидел человек в сером костюме.
Поздоровались.
-- Тише места найти не мог? -- спросил Дубман, присаживаясь напротив.
Серый ел отбивную с гарниром и ответил не сразу:
-- Лучший способ сохранить тайну -- рассказать о ней. Тогда никто не подумает, что это секрет.
Улыбнулся и вновь стал орудовать ножом и вилкой. Взгляд хранил оттенок какой-то шкодливости. Так смотрят дети, задумавшие милую шалость, и собаки, просящие хозяина поиграть с ними. Дубман веселости не разделял. Собеседник это понял и переменил тон.
-- Место надежное, -- сказал серый, добавив свой голос в шумное месиво из музыки и соседских разговоров. -- Ни съемки, ни прослушки.
Поднял рюмку. Максим налил из графина сок и ответил на приглашение.
-- Час назад мне звонили из инспекции. Они засветили платеж "Велете", проверили бухгалтерию и нашли еще несколько зацепок. Подозревают сговор и неуплату налогов. Завтра передадут дело в милицию.
Усмехнулись.
-- Поскольку все идет по маслу, -- продолжил Максим, -- задаток я перевел на счет. Если хочешь -- проверь.
Серый развел руками и состроил мину, мол, зачем обижаешь? А вслух сказал:
-- Завтра я приму материалы. Будет, как договаривались: раскрутка, арест счетов, банкротство. Но вопрос не скорый.
Опустошил рюмку, со смаком закусил и откинулся на спинку стула.
-- Как только твои партнеры перекупят активы за бесценок, я закрою дело, -- проговорил серый через облако табачного дыма им же самим выпущенным. -- Это и будет сигналом: пора платить остаток.
-- Торопить не буду, -- ответил Дубман, -- полгода ждал и еще подожду.
Подошла официантка, и серый замолчал. Максим хотел расплатиться, но подельник барским жестом отмел претензии и сам заложил в меню купюру. Надел плащ и кепку, пригласил пройти к выходу.
Прохладный вечер встретил их скребущей по асфальту листвой.
-- Скажи, я тоже попаду под следствие? -- Максим задал вопрос, который берег напоследок из-за щекотливости.
-- Под сле-едствие... -- повторил серый. -- А как же! Дашь подписку о невыезде и отдыхай себе. Денег с "Велеты", поди, надолго хватит? -- подмигнул.
-- Где же отдыхать, если я подписку дам?
-- Подписку. Ты же дашь ее мне. Совсем на радостях крышей кабриолетной поехал?
Дубман натянуто улыбнулся -- действительно, чего переживать, раз все так просто.
-- Но виноватого найти нужно, -- резюмировал серый, поднимая воротник. -- Выбери кого помельче.
Дубман щелкнул кнопкой на брелоке и пожал руку серому:
-- Есть такой человек.
Милочкину усадили на пенек возле костра и дали пластиковый стакан с горячим чаем. Мужчина средних лет снял пиджак и укрыл им Настины плечи. Неожиданно для самой себя она приняла знак внимания без застенчивости. Во-первых -- замерзла, во-вторых -- не сомневалась: холодным осенним вечером кавалер прекрасно обойдется и без пиджака.
К костру подтащили большой стол-чурбак и приступили к трапезе.
-- А у вас здесь тоже корпоратив? -- осмелев от сытости, спросила Настя.
Сидящие засмеялись, а дедушка в пенсне переспросил:
-- Как вы сказали?
-- Корпоратив, -- повторила Настя. Надо же, каких простых вещей не знает. Или туговат на ухо?
-- Все бы вам, молодым, иностранческими словами баловаться, -- прокряхтел дед. -- Ну, можно сказать, и корпоратив.
Молодые снова рассмеялись. Спящий в обнимку с бутылкой персонаж что-то проплямкал, будто поддерживая общее веселье.
Оставшийся без пиджака мужчина показал рукой, дескать, хватит балагурить, и посмотрел на гостью добрыми глазами, обсыпанными мелкими грустинками морщин.
-- Рассказывайте, Настя, что привело вас сюда? -- говорил он спокойно, но с игривостью, по-свойски.
-- Ой! Я же вам не говорила, как меня зовут. Откуда вы знаете?
Настя и хотела бы испугаться, как того требовало женское естество, но обстановка внесла в душу расслабление и доверчивость.
-- Вы же бухгалтер? -- уточнил беспиджачный, и Настя кивнула. -- Ну вот. А о бухгалтерах мы знаем все.
Внезапно подал голос другой старик -- одетый, как средневековый барон:
-- Милочкина Анастасия Павловна, -- доложил он, не открывая глаз, -- двадцать восемь лет, бухгалтер отдела инвестиций финансово-промышленной группы "Трила", идентификационный код...
-- Да ясно, ясно, -- снова махнул рукой Настин кавалер -- без раздражения, скорее с почтением к причудам старого человека. Затем обратился к девушке: -- Видите -- все о вас знаем, кроме самых последних новостей.
Отужинав, мужчины разбрелись по поляне -- остались старики и беспиджачник.
-- Пришла я случайно, -- начала Настя, -- у меня стряслась беда, я задумалась о ней и... пришла сюда.
-- А в чем беда? -- заинтересовался кавалер. -- Может, помочь?
Настя передернула плечами и посмотрела на усеянное огоньками, как отчет цифрами, небо. Ах, если бы вот так, одним махом, можно было помочь ее горю.
-- Да чем вы поможете...
-- Напрасно вы так, Анастасия Павловна, мы много чем можем помочь, в особенности -- по бухгалтерской части.
Та же доверчивость -- изнанка женской опасливости -- разрешила Насте рассказать незнакомцам, в чем ее проблема. Участники пикника опять сошлись к костру -- их живо заинтересовала тема.
Когда Настя закончила, воцарилась тишина: только дрова потрескивали.
-- Раз проверка зафиксировала, тогда выход один, -- пробормотал беспиджачный. Похоже, он принял рассказ гораздо ближе к сердцу, нежели остальные слушатели. -- Нужно вернуть апрель, перенаправить платеж на другой, чистый счет и вернуться в октябрь.
Он сказал это так просто, что Насте стало смешно. Однако кавалер выглядел серьезным -- взглядом искал поддержки у коллег. Те тоже не собирались смеяться над бредовым предложением -- потупили взоры, переминались. Только малолетние участники собрания по-прежнему сидели поодаль, терзая ноутбук и мобильные телефоны.
Чтобы прервать неловкое молчание, Настя налила вина и предложила тост:
-- Господа, а выпейте-ка за то, чтобы у меня все было хорошо!
Под тяжелым взглядом беспиджачного никто к вину не притронулся. Он принял у девушки стакан и поставил на стол:
-- Одним вином, Анастасия Павловна, вашего дела не исправишь. Тут понадобятся наши способности.
По поляне прошелестел ветер, трепля полы пиджаков и подол Настиного платья. В отблесках кострового света мужчины показались Милочкиной сотканными из самого существа природы -- воды и деревьев, камней и неба. В эту секунду Насте стало совершенно ясно, что незнакомцы действительно способны на многое и подмена октября апрелем -- далеко не самое могущественное из их умений.
-- Да что вы, в самом деле! -- прогремел дедушка в пенсне. -- Всерьез, что ли?! Окститесь! Не бывать апрелю вместо октября!!!
-- А че, мне по приколу, -- пробасил подросток, и, надев наушники, принялся мотать головой в такт музыке.
-- Да и я бы уступил, -- заметил Настин кавалер.
Девушка водила глазами от одной фигуры к другой, еще раз сосчитала хозяев поляны, и в голове у нее все окончательно сложилось.
Перед Настей были живые двенадцать месяцев. Все четыре квартала.
После истории с подснежниками сказочные герои пережили многое. Французскую революционную реформу календаря; установление переходов на зимнее и летнее время -- как будто одним росчерком пера можно продлить или укоротить световой день; эпидемию непонятно откуда взявшихся праздников, которые оспой обсыпали год; и другие недуги человеческого общества, упрямо желавшего перевалить вину за свои беды на ни в чем не повинных братьев-месяцев.
Древние люди с этой стороны были более бережными и покладистыми.
А современники по-настоящему уважали календарь только в одном его воплощении -- бухгалтерском. Потому братьям ничего не оставалось, кроме как сменить сезонные одежды на деловые костюмы и уйти в бизнес.
Так велело самое Время -- единственный их родитель.
-- О, братья, мы допустили непростительную ошибку -- забыли представиться, -- спохватился кавалер. Заложил левую руку за спину и поклонился гостье: -- Октябрь.
Все назвались по очереди, кроме средневекового Декабря с величавой бородой, который теперь крепко спал в кресле, и Февраля -- тот сидел неподвижно, одетый в военный мундир без погон, с тусклыми медалями на груди, глядя в одну точку, находившуюся где-то в горящих головешках. Февраль показался Насте искалеченным месяцем, не желающим говорить из-за болезненной замкнутости.
-- А это кто? -- спросила Настя, показывая на отлеживающего бока забулдыгу.
Октябрь подошел к пьянчуге, укрыл одеялом и вынул из цепких пальцев бутылку.
-- Это тринадцатый месяц, -- пояснил Октябрь, -- он как бы есть, но его как бы и нет. Пьет, к сожалению, много. Откуда деньги шальные берет -- непонятно.
Тринадцатый издал сочный храп и перевернулся на другой бок.
-- Хорошо, -- сказал Январь -- дедушка в пенсне -- и потянулся за старинным портфелем, -- давайте посмотрим.
Надел конторские нарукавники и стал перелистывать документы, сверкая стеклами и бормоча под нос:
-- Годовые и квартальные отчеты составлены грамотно и аккуратно, -- подытожил Январь, сложил бумажки и отправил обратно в портфель. -- Что скажете, коллеги?
-- Квартальный всегда сдает четко, -- за всех ответил шебутной Апрель, -- кэш подбивает без втирок, и ваще -- рулит чикса.
-- Изволь выражаться нормально! -- прикрикнул Январь. -- Не то я тебе уши надеру!
Мальчишки оторвались от ноутбука, изображая смущение. Впрочем, они знали -- Январь слишком занятой, а потому очень отходчивый по характеру месяц. Вечно ему не до воспитания, только грозится.
-- И у нас к ней претензий нет, -- заметил красавец-Июль -- белокурый, спортивный молодой человек. Равнодушная к эффектной мужской внешности Настя -- и та поймалась на мысли, что Июль -- весьма привлекательный месяц. -- У нее за пять лет службы три отпуска накопилось и отгулов штук пятьдесят. Пока остальная бухгалтерия отдыхает, Милочкина балансы сводит за всех. Ей, видите ли, все равно, она не замужем. А между тем -- симпатичная девушка, хоть и слывет синим чулком.
Июль улыбнулся и подмигнул Насте, намекая: пора заканчивать с холостяцкой жизнью. Нельзя же так -- одна работа на уме.
-- Все это прелестно, -- согласился Январь, -- симпатичная, рулит... тьфу ты... но ошибку-то она допустила, перевела деньги на липовый счет.
Месяцы заговорили наперебой, стараясь доказать брату, что Настя пала жертвой обмана и подставного маневра. Сама Милочкина только крутила головой по сторонам, улавливала недомолвки и пыталась соединить их в единое целое. Но в какой такой маневр она угодила? кто ее подставил? Так толком и не поняла.
Январь замахал руками, словно отгоняя от лица искры. Наконец поднял ладони и капитулировал. Когда гул затих, поерзал, выдохнул и спросил:
-- Но вы хоть понимаете, на что мы идем? Это же исключительный случай!
-- Вот именно, исключительный! -- поддержал Октябрь. -- Потому что она -- исключительная девушка. Работает с сухими цифрами, а верит в сказки. Вокруг полно обмана, а она не поддается. Просили как-то приписать отчисления в пенсионный -- отказалась. Чуть не выгнали -- не испугалась. Потом, конечно, все равно подправили показатели, но делал это другой человек, Настя ничего не знала. Да боже мой, о чем мы?! Сейчас бухгалтеры ведут по три, пять фирм. Ведут кое-как, лишь бы деньги грести, путают больше, чем считают. А Милочкина сидит на одном месте, несмотря на талант, -- а у нее ведь талант! -- которого хватило бы на казначейство и налоговую вместе взятые. И что же мы, не поможем человеку, помогающему, по сути, нам самим?! Ну задумайтесь: было бы больше таких милочкиных, уже ли мы просиживали бы отведенные нам отцом-Временем дни, отслеживая мелочные людские махинации? О таких, как Настя, говорят: у нее в бухгалтерии все двенадцать месяцев разом гостят.
Октябрь смолк, вместе с ним затихли лесные звуки -- боялись прогневить хозяина.
Настя слушала о себе со стороны и никак не могла взять в толк, отчего так происходит: живет себе человек, честно выполняет работу, старается держаться правил -- в общем, ничего особенного. Но стоит посмотреть на так, чтобы с другими сравнительно было, выходит, он чуть ли не герой. Может, потому что другие не в силах следовать даже самым средним нормам приличия?
-- Да успокойся ты, брат Октябрь, -- прервал тишину Январь, -- не зря на тебя приходится начало сезона психических обострений. Я-то не против, больше для порядку ерепенюсь. Вижу, по душе тебе пришлась Настенька. Что ж, дело молодое... А раз так, поменяйтесь с Апрелем на полчасика, если оба не против. Полчаса, надеюсь, хватит?
Вопрос задавался Насте. Она потупила взор. Справедливость по отношению к себе самой показалось ей высшей степени нескромной.
-- Реально хватит, -- ответил вместо Насти Апрель, подсевший к гостье с ноутбуком, на экране которого светилось окно с корпоративной бухгалтерской программой "Трилы".
Оказалось, Насте еще необходимо написать заявление -- пустая формальность, на которой настоял Январь. Когда он занес над бумагой увесистую печать, из соседнего кресла раздался бесцветный и слабый голос Февраля:
-- А я вот возражаю. -- Он по-прежнему смотрел в одну точку красными от холода глазами. -- И без меня вам никак, потому что собираетесь выправлять первый квартал, в котором я имею честь состоять.
Апрель свернул программу и открыл другое окошко -- с игрой-стрелялкой.
Контуженого Февраля братья не любили, но уважали и побаивались -- мало ли что ему взбредет в голову? Между тем, месяц примечательный, с выдающейся, пусть и сомнительной историей. Это он начал Никоновские реформы, отлучал от церкви сперва Льва Толстого, а потом и большевиков, которые ампутировали ему две первые недели. Он основывал Кунсткамеру и открывал Эрмитаж. Бросал смертельные камни в Грибоедова, разоблачал культ личности Сталина и освобождал Ельцина от обязанностей кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС. Разделение земного шара на часовые пояса, пуск межпланетной станции к Венере и вывод советских войск из Афганистана -- тоже его рук дело. Нелегко остаться в уме после такой карусели событий. Оттого самый авторитетный месяц делами почти не занимался, его подменяли сопливый Март и хулиганистый Апрель.
Остальные месяцы тоже могли припомнить в своей истории много славного, но каждый выпячивал то, что считал достойным -- соответственно характеру. Например, тот же Апрель гордился праздником смеха и изобретением значка доллара, Июль -- рождением Михаила Зощенко, а Октябрь -- днем учителя.
-- Дорогие месяцы, -- обратилась Настя ко всем сразу. -- Спасибо вам за доброту и понимание, но мне ничего от вас не нужно. Я справлюсь сама. Одной этой встречи достаточно, чтобы найти силы и преодолеть любую беду. Ведь теперь я знаю, что вы есть -- живые, настоящие... немного несчастливые, но это ничего, пройдет.
-- Почему вы считаете, что мы несчастливы? -- удивился жизнерадостный Июль.
Настя встала, подошла и протянула руку к его кудрявым волосам -- осторожно, боясь, что видение исчезнет.
-- Потому, милый Июль, что я это знаю по себе. Человек часто занимается тем, чем нужно, а не тем, чем хочется. Потому что необходимо как-то существовать, есть и одеваться, помогать родным. И выходит, совсем не остается места в календаре для занятия, в котором можно раскрыться во всю силу. Вот я очень люблю фотографировать, а времени на это совершенно нет. Если и беру аппарат, то по просьбе друзей или знакомых -- снять событие какое-нибудь, праздник... И вам, мне кажется, хотелось бы переменить деловые костюмы на дарованные природой одежды. Вам, дедушка Январь, -- она улыбнулась, -- очень пошел бы костюм Деда Мороза. Ну правда -- больше, чем счетоводческий наряд.
Январь хмыкнул и снял нарукавники.
Братья слушали Настю, рассматривая звезды. Широкоплечий Август -- тоже месяц со сложной судьбой -- достал из кармана сухой колосок, потер его и сдул с ладони пыль.
-- Нельзя давать слабину! -- скомандовал Февраль окрепшим голосом. -- Завтра она приведет других неудачников, так что, для всех время вспять крутить?! Я считаю так: виноват -- отвечай! -- Вояка начал трястись. -- А то вот такие негодяи продали великую страну, обокрали народ!.. Елизавета, убей эту шотландскую суку!.. я вам устрою дворянскую вольность!.. уберите детей от леопарда... -- Он откинул голову и задергался всем телом. Изо рта пошла пена.
Месяцы бросились к припадочному и держали его, пока не успокоился.
-- Все, пора расходиться, -- засуетился Январь, -- наводите порядок и забирайте этого... -- он кивнул на тринадцатого.
Летние месяцы забегали по хозяйству, весенние бросились им помогать. Зимние деды остались в креслах, Сентябрь и Ноябрь побежали за машинами.
-- У вас, Настя, есть ровно пять минут, -- процедил сквозь зубы Октябрь, подавая ноутбук, -- Апрель, иди сюда, бегом!
Мальчишка подбежал к костру. Октябрь одной рукой обхватил брата, второй положил Настино заявление на пень и с размаха шлепнул печатью.
Монитор расплылся перед глазами, завертелся вокруг осенний лес, сквозь искривленное пространство проступили очертания рабочего кабинета.
В базе налоговой администрации напротив надписи "Велета" мигал курсор.
В коридорах городского управления налоговой милиции царило спокойствие. Сотрудники расхаживали с подчеркнутой важностью: суета -- удел тех, кому есть чего бояться. А человек при звании спешить не привык -- тяжесть мундира, обремененного погонами и удостоверением, не позволяет передвигаться скоро. На повороте может занести. Если еще и портфель в руке, быстро не побежишь в принципе.
Человек при звании может торопиться только в туалете, когда никто не видит, а дело не терпит отлагательств.
В мужской комнате на повышенных тонах разговаривали двое.
-- Как такое может быть?! -- возмущался серый капитан. Его утиный нос то и дело выныривал из клубов табачного дыма. -- Еще вчера платеж на "Велету" был в документах, а сегодня его корова языком слизала?
-- Да откуда я знаю?! -- с глазами навыкате отвечал холеный молодой человек. -- Это твоя забота, ты и раз-би-рай-ся.
-- Разбира-айся, -- передразнил капитан Николай Саморезов. На его лице не осталось и следа от смешливой лукавости, которую он излучал во время встречи в кафе. -- Как же я разберусь, если у тебя черт знает что творится?! И ладно, если бы отчеты уничтожили или исправили, так ведь упоминаний о "Велете" нет и в рапорте проверяющего.
-- Значит, проверяющего подкупили!
-- Ты после травмы головы или притворяешься? Подкупили! Он, стало быть, получил бабло и ко мне пришел жаловаться -- вот вам наводка на "Трилу", проверьте, сколько они мне откатили, а то злостной неуплатой попахивает.
-- Да, не сходится, -- согласился Дубман.
-- Очень не сходится, -- подтвердил Саморезов.
Сделали по паре затяжек.
-- Но баланс свели, то есть, два миллиона тю-тю? -- сквозь дым проговорил Дубман.
-- О, здесь как раз полная ясность. Деньги перечислены на счет благотворительного фонда для детей-сирот. Подпись твоя есть, проверка нарушений не обнаружила, по большому счету -- не подкопаешься. Мне передали чистое дело, как будто инспектор подал материалы исключительно из садомазохистских соображений.
-- Почему мазохистских?
-- Потому что ты на него можешь подать в суд и выиграть -- как же так, честную организацию оболгали, насильственно лишили репутации и противоестественным образом склонили к упущенной выгоде! Инспектора, конечно, не посадят, но отрабатывать он будет до конца своих дней. А у начальства фантазии подчас такие, что Гоморра по сравнению с ними -- женский монастырь.
Капитан подкурил от сигареты вторую и продолжил:
-- Такое впечатление, что кто-то вернулся в прошлое и исправил номер счета.
-- Во! Сказка. Твоя бухгалтерша именно сказки и рассказывает. Сидит сейчас в кабинете, ревет и лепечет о том, как встретила в лесу двенадцать месяцев, апрель и октябрь поменялись местами, и она изменила код платежа. Кается, готова написать признание... вот в прокуратуре посмеялись бы.
-- Припугни ее как следует... хотя Милочкина никогда не врет. С приветом девка, но честная. Неужели нарочно дурочку валяла?
-- Дурочку. Знаешь, Макс, я был знаком с контуженым офицером, он не то что мясо животных -- яйца не ел: говорил, это нерожденные куры. Жил в военном городке на скромную зарплату. А как получил заказ на устранение одного гнилого человечка, отхватил круглую сумму, так мигом оправился от вегетарианства. Сейчас долечивается где-то в Италии. Большие деньги -- надежное лекарство.
В туалет зашел лейтенант, и заговорщики смолкли.
-- Самое интересное, -- шептал капитан, провожая Максима к выходу, -- завтра на планерке выяснится, что я веду пустое дело. Так что решить вопрос нужно до утра.
-- Ну так решай. Если дело не выгорит, мои хм... компаньоны наверняка попросят вернуть отданные тебе деньги. Где их брать -- ума не приложу, -- Дубман со значением посмотрел на Саморезова. -- Говоришь, киллер у тебя знакомый есть?
Капитан споткнулся на ходу.
-- Ты не шути, а молись на меня, -- он поправил фуражку. -- Ну шлепнешь, так что -- деньги вернутся? Сам бы лучше начинал копить понемногу. В любом случае пригодится -- или на отдачу шефам, или мне на премию.
Теперь о незримую щербинку в паркете споткнулся Дубман.
-- Ладно, расходимся. Я пошел дожимать дурочку, а ты еще раз проверь бухгалтерию -- может, клуши твои расфуфыренные что-то перепутали.
-- Хо-ро-шо. Созвонимся.
-- Созвони-имся.
Саморезов болидом влетел в кабинет, не замечая Насти, которая с покорностью ждала на стуле. Николай сделал кофе, поджег сигарету и, предвкушая сочетание первого со вторым, прикрыл глаза.
Солнце клонилось к закату, на улице было теплей, чем в кабинете, и Саморезов открыл окно. В проем ворвался прелый октябрьский воздух.
-- Давайте, Анастасия Павловна, вспомним еще раз, -- капитан защелкал по клавиатуре. -- Как вы подделывали платежную ведомость для "Велеты"?
-- Я не подделывала. -- Милочкина всхлипнула. -- Я переписала заново.
И Настя в который раз пересказала произошедшую с ней историю...
...Время шло, ничего нового Саморезов не узнал. Перекопал личное дело Милочкиной, пока та дрожащими руками держала чашку чая и цокала по ней зубами; созвонился с Дубманом -- ошибки в бухгалтерии не нашли, пять раз проверили; вызвал инспектора, тот явился быстро -- гости здания налоговой милиции, в отличие от хозяев, ходили по коридорам шустро. Никакой версии не вытанцовывалось. И впрямь сказка!
Саморезов закрыл окно -- похолодало. Включил свет. Долго сидел, обхватив голову. Ковырялся в базах данных. Параллельно консультировался по телефону, видимо, с программистом. Рисовал причудливые схемы, комкал листочки и бросал в урну.
За это время капитан в своем отношении к Насте прошел от "дурочки" к "милой сумасшедшей". Она даже показалась ему симпатичной -- не может быть противной девушка, верящая в сказки даже на месте подозреваемой. Да и внешне она, вроде, ничего. Только голос мужиковатый, но за несколько часов привыкнуть можно. От прилива новых чувств Саморезов угостил Настю ужином в буфете, подспудно рассчитывая на то, что она обронит нужное слово в непринужденной обстановке. Ничего подобного -- Милочкина прониклась доверием, однако следствие от того не продвинулось ни на шаг.
Вернулись в кабинет. Отчаявшись, Николай встал, надел плащ и скомандовал Насте:
-- Поехали!
Милочкина привстала, губы ее задрожали.
-- А можно я домой за вещами съезжу? В тюрьме, наверное, холодно.
Капитан закатил глаза, сделал несколько глубоких вдохов, и выпалил:
-- Дуреха! Ты хорошо запомнила поляну с месяцами? Показать сможешь?
Сказать "запомнила" проще, чем блуждать два часа в темном лесу, пусть и при свете фонарика. Лес он и есть лес -- одинаковые деревья и похожие кусты. Временами Насте казалось, что она узнает вот эту тропинку или тот овражек. И всякий раз реальность наказывала за самоуверенность. Саморезов взял коммуникатор с GPS-навигацией, но прокладывать маршрут к волшебной поляне аппарат не умел.
Знай Настя, что ей предстоит повторить путь на поляну, она все равно не запомнила бы дороги. Чтобы попасть в сказку, нужна отнюдь не крепкая память.
Усталые путники сели на поваленное дерево.
-- Ясно, -- со злостью бросил Саморезов Насте, -- наплела ты мне все о месяцах.
Она попыталась возразить, но осеклась на полуслове. Факты, они не только упрямые, но еще и пакостные. Как ябеда, который хватает за руку и докладывает.
-- Вставай, будем возвращаться, -- сказал капитан и нажал копку коммуникатора. Свет экрана упал на лицо Саморезова -- холодное, серьезное.
GPS-навигатор не работал -- вышка не ловила сигнал, заблудившийся в чащобе.
Николай несколько раз вскакивал, садился, снова подпрыгивал и прохаживался вдоль бревна. Со стороны это напоминало ритуальный танец, исполнитель которого никак не может добиться цели.
Сырость и холод вскоре успокоили капитана -- он закурил, с обреченностью всматриваясь в черный провал леса. Настя подсела ближе -- так было теплее. Саморезов глянул на нее, как на линяющую кошку, но отодвигаться не стал.
-- Выберемся утром, -- озвучил свою худшую мысль Николай, -- если волки не съедят.
Отчего капитан пугал спутницу именно волками? В ночном лесу полно других, более изощренных возможностей потерять жизнь.
-- А мне -- все равно, -- ответила Настя и положила голову на плечо капитану.
Таким беспомощным Саморезов себя не чувствовал со студенческих времен. Тогда для сокурсников он слыл нескладным и нудным заучкой. Сами они были похожи на криминальных авторитетов, судя по повадкам и умственным способностям; да и внешне. Но бандит, учащийся на законника, это -- уважаемый человек. А безобидный отличник в хищной стае блатных -- изгой и терпила. Долгие пять лет плюс аспирантура Саморезов жил и учился с мыслью о том, как он покажет этим папенькиным сыночкам-бандюкам, когда доберется до власти. Случай с Дубманом был шансом поквитаться с племенем обидчиков.
И ведь все хорошо складывалось: начальство одобрило внедрение в аферу, Максим купился на "оборотня", еще полгодика и можно накрывать шайку. Ух, посмотреть бы тогда на трехподбородочные лица папенькиных сынков!
И тут, как назло, всплыла эта сказочная история.
Ничего, еще поборемся!
Бравировать не оставалось сил -- капитан задрожал от холода, иногда попадая в фазу с Настиными дрожаниями. Идти не имело смысла -- забредешь еще дальше. Оставалось молча лежать на алтаре у дикой природы. Теперь Саморезов согласился бы поверить в двенадцать месяцев, Машу и медведей, мертвую царевну -- лишь бы поесть и согреться.
Сказка всегда приходит на помощь, когда пасует здравый смысл.
Запах жареного мяса незримым перышком пощекотал в носу. Настя и Николай, не сговариваясь, встали. Вдалеке мигал огонек костра.
На поляну вышли с робостью незваных гостей.
-- Настя! -- обрадовался Октябрь и поспешил к девушке. Взял за руку и только потом заметил мнущегося на задубевших ногах Саморезова. -- Зачем ты привела его?
-- А я что говорил! -- рявкнул Февраль, рассматривающий с близоруким тщанием медаль у себя на шинели. -- Надо место менять.