Прохладный сентябрьский ветер сговорился с сумерками и пинал по земле кульки, оставшиеся после погрузки мусора. От забирателей ничего подобного не остается.
Вы только не путайте забирателя и мусорщика, это разные профессии. По сути -- схожие, но об этом лучше не напоминать ни тем, ни другим. Например, что делаю я, Аркадий Петрович Нышкин? Езжу по городу на служебном автомобиле и чищу словесные свалки, глагол вам в спряжение. Терминалы для вербальных отходов стоят рядом с баками для обычного мусора, но, повторяю, это ничего не значит. К бытовым помойкам, пропитанным кислой вонью, я отношения не имею.
Со своей стороны мусорщик, скажет, что слововозам он -- не коллега. Мол, с реальным дерьмом легче управиться, чем со словесным.
-- И полезней! -- обязательно добавит, мерзавец. -- Потому что твердые отходы можно переработать на что-нибудь нужное. А ругательства -- хрен с бодыльем.
Типичное для пролетарского класса заблуждение. Из словесного мусора, гори он фонетическим пламенем, делают много интересного -- от холодных лингвистических колкостей до посылов малой и средней дальности. Самый ходовой товар -- автоматы: нажал кнопочку, и полетела в противника нецензурщина, одиночными или очередью. Словесную гадость и на фразеологические обороты перерабатывают, и на идиомы, и на всякие канцеляризмы. Где-то под столицей есть специальный НИИ, в котором из нечистот делают речи государственным деятелям, тире им в ягодицы. Слова очищают, обезвреживают и пускают в ход: у чиновников о-го-го сколько людей, которым нужно отказать. Не бросать же в каждого острым словом.
Свой маршрут знаю назубок -- три года работаю. А всего забирателем -- пять. Сейчас -- во двор дома-зигзага, налево, направо, и остановиться возле приемного терминала.
Первое время словесные отходы сбрасывали через обычную бытовую сеть, но эта лавочка быстро закрылась. С тех пор, как народ осознал всю прелесть лингвистического очищения, никаких серверов не хватает -- падают под натиском оцифрованной брани, как эпилептик от волнения. Пришлось устанавливать особые терминалы -- с выделенным каналом передачи информации: сначала на районную подстанцию, и дальше -- на город и область.
-- Привет, короче, выгребатель. -- Местный бродяга роется в мусорном баке. -- Ты это, припозднился сегодня, в общем. Так сказать, пробки, видимо, типа.
Стоит и чешется весь от слов-паразитов. Не до словесной чистоты ему, если жрать нечего. А паразиты обычно и заводятся у тех, кому о чистоте думать лень.
-- Сам ты выгребатель, -- отвечаю, -- гласную тебе в окончание. Давай, быстрее копайся, пока мусорщик не приехал.
Прокаженный забубнил под нос, отвернулся и полез в бак. Вонь от него, как из канализации. Иногда мне кажется, что от словесного хлама разит так же -- принюхиваюсь к себе, не провонялся ли?
Работа непыльная, спецодежда не нужна, хожу в гражданском -- кроссовки, джинсы, рубашка, куртка. Воткнул разъем накопителя в терминал, скачал информацию -- и дальше поехал. Рутина, зато платят хорошо, не то, что журналистам.
Я как раз журналистом раньше работал. В принципе, занимался тем же -- лазил по помойкам и рыл отходы. Только считал, что творю, мнился интеллигенцией. Сколько того творчества в продукте, у которого срок годности -- день? Кефир это скоропортящийся, а не творчество.
Загрузилось. Отсоединяю накопитель, удаляю файлы в терминале, чтобы на завтра места хватило. Спальный район -- одного контейнера на три дома маловато. Народец живет простой, малограмотный, в общении неприхотливый и потому несдержанный.
Смотрю -- за мной наблюдает еще один зритель.
Эта девушка смотрит на меня часто в последнее время. Стоит возле подъезда и смотрит. Брюнетка, одета неброско, аккуратно. Наверное, конторский работник -- они одеваются в пределах одной суммы, да и лицом похожи. Кстати, лицо наблюдательницы я раньше как будто видел.
-- Чего пялишься? Цирк тебе здесь, что ли? Клоун я тебе коверный?
Она сунула руку в карман. Я успел заметить: в кулаке держала мусорную флешку -- помои, значит, выносила. И решила в очередной раз посмотреть, какие такие опущенные жизнью люди забирают словотходы. Диковинку нашла -- позлорадствовать. У меня на соседнем участке случай был -- один дед поджидал меня перед выемкой и матерился нарочно возле контейнера. А потом требовал, чтобы я его слова убрал -- дескать, работа у меня такая. Старичье -- что с них взять, кроме справки из диспансера? Как ему объяснишь, что слова обретают реальную силу, только когда становятся материальными, то есть, записанными на носитель? Деду из этого предложения только пара слов-то и знакома. Но и их смысл он вряд ли передаст из-за склероза и похмелья, наложенных по злому умыслу судьбы друг на друга. В общем, погнал я тогда старикана -- простыми словами, не записанными.
А потом дед перестал выходить. Точнее -- ушел навсегда. Когда узнал, мне стало горько, что я, пусть и по делу, наорал на древнего дурака. Он был виноват, что стар -- я до сих пор винюсь молодостью.
Но ведь эта смотрительница -- другое дело, ей и тридцати не дашь.
-- Чухай, говорю, домой, а то врублю динамик на полную -- весь двор ваш в своих же помоях утонет!
Она повернулась и пошла к двери, дрожа плечами -- то ли смеясь, то ли плача.
Совсем настроение испортилось... ладно, еще два терминала -- и домой.
Теплый сентябрь позволяет ездить с открытым окном. Вместе со свежим, щекочущим листвяной пряностью воздухом, в салон пикапа влетает едкая словесная пыль, которой в любом городе полно. Музыка орет через окно, бабушки вслух газету читают, дети дразнятся. Заметьте -- детские обижалки, они, как есть -- гипнотические формулы порчи. Хорошо, мелкие сами не знают, что болтают -- как дикари с пушками играются. Я в школе словбо занимался, чемпионом города в своем возрасте был, понимаю, о чем говорю.
-- Са-аша-а! А ну домой, паразит!
-- Ты кого мразью назвал, чучело? Гнида, сейчас ответишь...
-- Алло, привет. Я этого подонка отшила. Так и сказала: иди, маздон, на...
Пока мимо ушей пролетает -- ничего. Стоит записать на бумажку или в телефон -- получается мусор. Если учесть, что человеческий мозг -- тоже своего рода записывающее устройство, страшно подумать, сколько помоев мы носим в головах. Не хватает места для добрых слов, хотя запомнить их -- ничего не стоит. Начинает стоить лишь когда припечет: нужно тебе, например, комплимент девушке сказать, а в голове и диктофоне -- пусто. Тогда беги к друзьям -- может, одолжат словечко-другое до получки.
Самое смрадное место -- общественный транспорт. Садишься -- вроде, нормальные люди с тобой едут. И вдруг -- то телефон зазвонил, то бабушка по пенсионному зашла, то пьяная харя среди человеческих лиц затесалась. Выходишь с ощущением, словно тебе в карманы хлебных крошек насыпали, а за шиворот -- шелухи от семечек.
Здорово, что люди придумали, как избавляться от словесного мусора -- абзацем его по кеглю. Включаешь приемник Роунера, наговариваешь туда -- и в контейнер. Сначала думали -- обман в стиле "канадской оптовой компании": как ты, дескать, слово поймаешь и выбросишь? Оказалось -- без проблем, что физик-психолог Джерри Роунер (между прочим, канадец) и доказал всему миру. Ну и сам миллиардером стал, не без этого.
Человеку главное -- сказать гадость, а когда и как -- неважно. Я точно знаю, я статью о Роунере писал. По таким свалкам материалы отыскивал...
Но технология -- одно, а жизнь -- совсем другое. Скажем, выбросил ты пакет с объедками, а на следующий день в ведре такой же образовался. Надо или есть меньше, или выносить чаще. Так и со словами. Бывает -- выбросил худое слово и забыл о нем. А на его место завсегда другая скверна лезет, организм следующую заразу вынашивает.
Осенью темнеет предательски рано. Ты не отвык от того, что в восемь еще можно ходить, не спотыкаясь, и на тебе -- споткнулся.
Приехал я на свалку позже всех -- машина глохла раза три. Свалка -- одно название, а так -- обычный офис, внутри которого стоят блоки мощных серверов. Они прорабатывают и сортируют слова, сброшенные с забирательских дисков -- что пригодится для большой филологии, что пора в утиль.
-- О, вот и представитель продажной прессы! -- Встречает меня засаленным приветствием Ефрем Поползнев по кличке Хрен.
-- Здравствуй, Каша, -- тихо говорит молодой Дима Бурлака. -- Как дела?
Дима -- новичок, сразу получил козырный маршрут. Кто-то из родственников работает в городском комитете по культуре. Бурлака забирает в элитных районах -- тихом центре и прилегающих частных поселках, затерянных от деревянного обывательского глаза в пышной листве. Там случается, что люди выбрасывают добрые выражения -- по невнимательности или из принципа. Зачем богатым людям доброта? С нами, бараньем нестриженным, только грубостью надо, жестким оборотом, лексему ему под корень.
Димка выбирает доброту из вонючего мотлоха и пользуется ею. Вообще-то рыться в мусоре нам запрещено, но случаев, когда наказывали, не было. Тот же Хрен постоянно копается в навозе, на дом работу берет -- слушает в плейере. Только маршрут у Поползнева идет по промзоне, там добрым словом и не пахнет. Разве что -- собачий лай, но его пока распознавать не научились, как ни записывай.
Подходит Шиша -- низенький лысоватый мужичок в потертом спортивном костюме -- такие шьют в подпольных цехах и лепят якобы фирменные лейблы. Проводит пятерней по щетине, от чего получается звук, как от граблей, скребущих по асфальту.
-- Здорово, работнички! Или порадуете чем? Или деньги никому не нужны?
Шиша покупает добро, найденное в помоях. Легче договориться с забирателем, чем с начальником сортировки. Там пожива больше, но -- во-первых, дороже, во-вторых, у шефа есть план, его нужно выполнять. А Шиша платит не очень щедро -- в месяц Хрен получает сотни четыре. Бурлака продавать чистые слова отказывается, а я мусор не слушаю.
Хрен и Шиша отошли за скамейку, собиратель достал флешку и нащелкал нужные файлы. Сбросил на диск и, получив купюру, спрятал ее.
-- Или я -- дурак, или вы -- слишком умные, -- Шиша развел руками в нашу сторону и пошел к следующей кучке забирателей, ждущих приема у двери.
Ясно, куда идут проданные налево слова. Из них лепят похабные песенки, варят лесть-дурман, гонят рекламную отраву. Я соврал раньше, что мусор не слушаю -- куда без него? Любое радио включи, скипидар им в широкую полосу, такими отбросами тянет...
Дождался я очереди, скинул добычу и получил аванс. Мужики разошлись: кто по бабам -- ласковое слово за деньги слушать, кто за пойлом -- повышать самомнение. А кто помоложе -- в сети играться, получать похвалы от выдуманного электронного бога.
Я пошел домой, к жене. По пути ей сладких эпитетов купил -- целый минутный файл. Мне, как сотруднику отрасли, со скидкой сделали.
Скажете, от слова "халва" во рту слаще не становится? Это вы просто не в тех магазинах скупаетесь.
-- Где тебя черти носили?! На часах -- девять! -- Это мне от жены вместо "здравствуй". -- Фу, как от тебя несет, хуже, чем от мусорки! -- А это мы шутим так.
И как в таком маленьком человечке умещается столько злобы? Ира работает в пресс-службе горсовета, там вежливость не особо нужна. Но дома-то могла бы и потратиться на любимого мужа. Впрочем, какого там "любимого", давно прошли светлые деньки.
-- Бегом -- мыться, и за стол. Я из-за тебя весь вечер голодная сижу...
-- ...жук ты навозный, -- заканчиваю вместе с ней.
Нет, на самом деле она добрая. Вкусным обедом накормит, сделает вид, что не заметила, как я футбол включил, а там и под одеялом контратаку устроит, если сегодня не "вне игры". Но говорить со мной по-хорошему боится, нежности для ребенка экономит. Есть такое в планах.
Ничего, сейчас обмоюсь и сражу ее сладеньким. Подготовился, вошел в кухню -- Ира телевизор смотрит.
-- Смотри, котяра помоечный, Серега Трепалов с тобой начинал. А сейчас -- "из Лондона передает наш корреспондент".
-- Я же из-за денег ушел.
-- А он, думаешь, меньше твоего зарабатывает? -- Жена ткнула вилкой в сторону экрана. Серега немного дернулся -- почувствовал или спутниковая картинка поплыла? -- Да что мне твои деньги, если с тобой никуда не выйти -- или времени нет, или зловоние источаешь, как телевизионный юморист -- репризы.
Постоял я на той грани, которая отделяет семейную ссору от мировой войны, и переступил черту.
-- Притяжательное местоимение тебе в перевод! -- Начал я и продолжил так жестко, насколько может себе позволить человек, который давно не имел дела с нормальными выражениями. Купленные эпитеты попали под горячую руку и стали частью увесистых ругательных конструкций. Всего не помню, но что-то вроде "ненаглядная, как скидка в секонд-хенде" точно звучало.
Спать легли в разных комнатах, я так и не пообедал. Наелся досыта общением в семейном кругу. Взялся читать книгу -- не пошло. Когда вокруг тебя не жизнь, а поле брани, книжные фразы кажутся приторными до отвращения. "Граф, потрудитесь извиниться за глупость, верно, второпях брошенную вами". Матом это сиятельство для начала, а потом и чем потяжелее приложить. Не запоминается ничего вычурного, не выходит на дармовщинку обогатить положительный словарный запас.
Скачал какого-то современника -- у Иры в е-буке закладка была -- полегчало. Заодно и пару оборотов новых запомнил.
-- Чтоб тебе постмодернист классиком казался!
На следующий день у меня двигатель глох постоянно. Из графика я выбился напрочь, к дому-зигзагу добрался, когда темень доедала остаток дня, а бродяга у бака -- внезапный ужин. Я в спешке забрал мусор и поехал обратно, вдоль дома. Остановился -- у соседнего подъезда пацанва приставала к девушке. Помочь бы несчастной, но график горел уже не пламенем -- радиационным свечением. Разве поможешь всем девушкам на свете отбиться от всех подонков на свете? Я -- не супергерой, и не муж этой несчастной.
-- Ребята, вы умные и красивые, вам незачем делать зло. Дайте пройти, пожалуйста.
Моя вчерашняя наблюдательница. Придется положить на расписание, хотя с грамматической точки зрения это неверно. Как-никак -- знакомая, пусть и познакомились мы весьма странно. К тому же, двигатель опять заглох, беглой гласной его по суффиксу!
-- Милые мои, я бы рада поговорить с вами и выслушать, но не сейчас...
Я достал домкрат, хлопнул дверью и без особой уверенности пошел к собранию.
Храбрость не понадобилась: только я открыл рот, чтобы отвлечь компанию, как живая цепь разомкнулась, чернявенькая вышла из круга -- легко, с улыбкой. Посмотрела на меня, оценила домкрат в руке и показала флешку, будто дразнила.
-- Мужик, ты чего -- домкрат продаешь? -- Прогремел в ухо старший упырь-подросток. Остальные с хрипотцой загоготали -- так умеют трусливые шакалы, бесстрашные в стае.
-- Да идите вы все... в филологи, -- я спрятал домкрат за спину и повернулся к машине. Домкрат снова попался на глаза упырям, отчего они испытали повторный восторг.
Машина завелась сразу.
И заглохла в конце маршрута.
Позвонил в офис, оттуда направили корпоративный автомобиль -- забрать мусор, и меня вместе с ним.
Сижу, дожидаюсь, скучаю.
Дай, думаю, послушаю -- что я сегодня набрал. Может, найду жемчужину, а Шиша мне премию отвалит. В реальном времени шарить по мусорке -- недели не хватит, поэтому включаем быструю перемотку, и так понятно будет. Запищали лилипутские голоса, на всю кабину понесся скрежет высоких тонов, островками тишины молчали паузы между файлами.
Вдруг голосовое месиво прервалось -- говорили спокойно и протяжно. Я остановил перемотку и услышал голос девушки из дома-зигзага. Нажал на начало.
-- Здравствуйте, меня зовут Сия. Я наблюдаю за вами с тех пор, как вы стали забирать слова из нашего контейнера. Решила оставлять вам записи, каждый раз -- новую. Мне очень нравится, как вы работаете, вы -- очень хороший. Я вас помню по газете: вы были журналистом. Вы умный и не злой, как хотите казаться. Когда-то вы говорили, что собираетесь написать роман. Так вот, я жду его с нетерпением, даже если вам придется бросить нынешнюю службу и лишить меня удовольствия видеть вас. Верю -- все получится.
Больше всего в этом послании меня удивил не привет из редакционного прошлого, не откровения Сии, а то, что она две недели подряд выбрасывала на помойку замечательные слова. Целое состояние! На дворовых хулиганов она истратила столько, что если перевести в деньги, выйдет половина моей месячной зарплаты.
Я скопировал послание в личный коммуникатор, дождался техпомощи и поехал в офис.
Забиратели передали смену и расходились по домам. В курилке Шиша обрабатывал задержавшихся новичков, вырисовывая радужные перспективы сотрудничества. Я успел нагнать Диму Бурлаку у проходной -- он не спешил с работы, холостому это ни к чему.
-- Слушай, Дима, такое дело. Давай на два дня махнемся маршрутами, очень нужно.
-- Я не против. Только как оформить? Учетчики прицепятся -- коэффициенты разные, у тебя выработка больше.
-- А никак оформлять не будем. За воротами поменяемся машинами, перед воротами -- обратно. Разницу по выработке с зарплаты отдам.
-- Да чего там... только если ты хочешь нарыть что-то для Шиши -- лучше не затевайся. В моей добыче неделю как ничего хорошего.
-- Будет, Димасик. Нужно, чтобы было!
Дома -- тишина. С порога поздоровался в пространство. И в нем до каждого движения, мелкого шарканья тапочек слышно, как я открываю холодильник, выкладываю озябшую еду, стучу одинокой вилкой. Телевизор, предатель, не помогает, а наоборот -- замолкает именно тогда, когда роняю банку или обжигаюсь чайником.
Ира -- в соседней комнате. Прислушивается, радуется моим поражениям на кулинарном фронте и думает, что бы я без нее делал.
Ну не котлеты, конечно.
Пельмени.
Помыл посуду, чтоб ей герундий, вытер стол, прошел за компьютер мимо возлегающей с пультом в руке супруги. Отыскал старые литературные наброски и начало романа. Ира якобы случайно включала спортивные каналы, но дешево меня было не взять. Я углубился в тексты, будто с мороза в баню зашел: внутри -- уют и нега. Хотел продолжить, но не хватило слов. Сижу, как голый -- прикрыться бы фразой, а под рукой -- ничего.
Жена вышла из комнаты, погремела в ванной тюбиками и легла спать. За тот вечер мы так и не сказали друг другу ничего хорошего.
Бурлаковский маршрут и вправду оскудел. Раньше здесь дома только строились, а когда начальство почуяло золотое дно, на семнадцатый вечерний начали ставить исключительно тех, кто со связями. Первое время в забиратели шли многие "блатные", у нас работал даже внук министра. Недолго -- обеспеченные мальчики быстро понимали, что словесный мусор забирать -- тоже труд. Романтика слетала вместе с запахами парфюмов, проигравших обонятельную схватку вонище из помоек; становилось скучно и не престижно. Потому маршрут "17 В" часто кочевал от одного забирателя к другому.
-- Вы наш новый мусорщик? Приезжайте позже, я в это время не успеваю выносить. Не можете?! Тогда я вставлю вам флешку в ж..., у меня муж -- знаете кто?
Что же она такого выбросила, если самое вонючее оставила забирателю? Пока ехал между точками -- слушал. Ничего интересного: "А кто эта крыса бесхвостая, которую ты подвозил? Лена вас видела, когда через дорогу шла. Ты мне давно обещал "ниссанчик", жлоб пузатый. Когда спишь, у тебя изо рта воняет, как от мясокомбината".
Да, такие слова мужу знать ни к чему. Тем более, если он -- "знаете кто".
-- Эй, помойщик, ты машину поставил? Убирай ее к матери, а то обоих переишачу!
Здоровый тип в шикарном костюме, на черном джипе. Салон под портфель сделан -- весь кожаный. Лоб -- из того же материала: лоснящийся, потертый. Зато в контейнер милую чушечку выбросил: "Малыш, ты у меня лучше всех. Ты -- нежная, ласковая и это... об-во-ро-жительная". Ну ясно -- выбросил от жены подальше. На пассажирское сидение-то к нему бухнулся необъятный кусок мяса.
Много нужного нашлось в выброшенном архиве файлов какого-то интеллигента. Он, видимо, избавлялся от вежливости, которая в суровом быту некстати. "Если нетрудно", "позвольте", "я зайду позже" и тому подобное -- еще так себе. А мне эти слова пришлись впору. Но самым ценным оказалось "Большое Спасибо" -- настоящая редкость, песчинка золота в куче навоза.
"Обворожительной" я в тот же день одарил Ирину, за что получил горячий обед и спальное место на брачном ложе. Без всяких излишеств, разумеется, до них мне рыть и собирать. Но плотские утехи в тот момент мне были ни к чему -- я вновь, за многие годы, почувствовал сладкое томление от слов.
Следующий рабочий день был не намного удачливей. Накопал с десяток мелких приятных выражений, высмотрел (точнее -- выслушал) банальное признание в любви. Юноша лет семнадцати, судя по ломающемуся голосу, наверное, разлюбил девушку и потому выбросил ненужное более откровение. В той папке лежали и любовные стихи, но копировать их я побрезговал -- разило похабщиной.
Самое ценное я подобрал в конце смены, совсем случайно.
Понесло меня в приемку через центр, опечатку ему на баннер. Под вечер там грязища -- слушать страшно. Как раз пересменка: дневные забиратели уехали, вечерние пока не вышли. Недовольства, раздражения, пожелания -- прямо в воздухе летают. Смотрю -- стоит контейнер, мигает красным диодом. Переполнен, значит, негде мусор хранить. Мне бы плюнуть и проехать, но захотелось помочь неизвестному коллеге -- у меня места на диске оставалось полно. Забрал выемку, по привычке включил воспроизведение и на втором треке услышал "Прости Меня". Женским голосом -- большой раритет. Подарите такое выражение подруге -- оно вам же и вернется.
Появился соблазн свезти хабар в скупку и разбогатеть разом тысячи на две валютой. Но я поборол мелкую жадность, стоящую на пути получения безвременного богатства. Надо только понять, как это делает Сия.
За квартал до офиса обменялись с Бурлакой машинами. Я вспомнил о доплате за вредность, а заодно и о том, что у самого в кармане денег под расчет -- Ира просила зайти в магазин. Суммы для покрытия долга хватало, и я без сомнений отдал все. Дима отказывался вяло, он вообще, кажется, думал о чем-то постороннем -- отрешенно улыбался и терял разговор.
-- Ладно, возьму, дефис тебе в пах, -- согласился он.
Я не пожалел, что уговорил Димку -- мой маршрут на самом деле вреднее.
Человеческая память -- как сортировочная станция, где мусор делится на сырье и хлам. После чистки все равно остается пыль вредных воспоминаний -- как налет на чашке, из которой постоянно пьют чай. А то, что хотелось бы оставить навсегда, само собой улетучивается. По дороге домой я слушал в наушниках найденные слова и шептал их про себя, стараясь не забыть. Поначалу не ощущал смысла, как в той книге с вычурным текстом, которую читать смешно. Но с каждым повтором значение звуков глубже въедалось в голову, словно раскаленное тавро в тело мученика. И мученику, как ни странно, становилось легче.
-- Ты на следующей выходишь, чудило?
-- Да, проходите, пожалуйста.
Так просто.
-- Скажи быстро, где тут обменка?
-- Направо, будьте добры.
Так легко.
-- Извините, я нечаянно.
-- Ну что вы, ничего страшного.
Так приятно.
И все равно, пока добрался до квартиры, несколько выражений забыл. Смылось из памяти под первым осенним дождем, до наглости приставучим -- отмахнуться бы, но его много. А терпеливых осталось мало.
Пока раздевался, Ира высунулась из комнаты -- ждет, чем я сегодня удивлю, какой стратегией воевать буду. Я подошел и обнял ее.
-- Дорогая, я тогда вспылил не по делу. Ты меня... прости.
Она -- опять меня обхаживать: да ужин, да футбол, да поцелуи. А мне вкусно от ее движений, интересны слова, мимика возбуждает. Не ради выгоды -- для души.
-- Пропади ты пропадом, как спокойствие у триперного!
Соседи за стеной ругаются. Смешно -- взрослые люди, а ковыряют в навозных кучах, будто дети недоразвитые.
На работу я оделся, как еврей на праздник -- в моем понимании этого процесса. Почистил туфли, навел стрелки на брюках, поверх рубашки надел вязаный жилет. Солнечная погода разрешила не прятать наряд под плащом, за что я поблагодарил великодушно Ее Высочество Осень.
На утреннем разводе оказалось, что Бурлака взял отгул, на его маршрут вышел Ефрем Поползнев. Почему именно он -- Хрен его знает.
-- Вот это ты у Шиши поднимешься сегодня, -- говорю Ефрему, пока идем к гаражу.
Хрен молчит, дует щеки и косит на меня из-под кепки.
-- Кто бы говорил, искру тебе в дизель. Сам вчера мои словечки потащил на проспекте. Небось, погулял с них неплохо, копипаст клавиатурный!
Я только рассмеялся в ответ его нелепой и отдающей бессилием злобе. Значит, это Хренов контейнер стоял вчера забитый.
-- Слушай, Поползнев, -- сказал я, и он передернулся. По фамилии, как и по имени, Ефрема давно не называли. -- Ты никогда не думал, что тех драгоценностей, которые ты сдаешь за гроши, в тебе самом -- терабайт?
-- Был бы терабайт -- не выискивал бы, -- прогнусавил Хрен.
-- Я серьезно. Смотри. -- Достал из кармана десятку и протянул ему. -- Пожалуйста.
-- Чего это? -- Буркнул Ефрем, но глаза на купюру все-таки уставил.
-- Чего... десятку тебе даю. За просто так.
Поползнев сделал шаг, как в клетку со зверем. Взялся за бумажку и потянул.
-- Ну давай!
Я отпустил -- Ефрем не рассчитал силу и отшатнулся, взмахнув десяткой. Обладание деньгами озарило лицо Поползнева всеми красками жадности.
-- Здорово! -- Чуть не прокричал он и вприпрыжку поскакал к машине.
Видимо, драгоценное "Спасибо" спряталось слишком глубоко в Ефреме. Или запылилось так, что сходу не отыщешь.
Техники клялись святым -- плановым расходом запчастей, -- что отремонтировали мою колымагу. Но автомобиль опять завелся не сразу, пришлось подергать провода зажигания.
К зигзагообразному дому я подъехал раньше обычного -- побил все рекорды профсоревнований, если бы они проводились среди забирателей. Остановился у дальнего подъезда, прошелся к углу, за которым виднелась вторая часть дома, и выглянул.
Сия стояла возле контейнера -- сбрасывала слова с накопителя.
Сейчас я приведу себя в порядок, на малой скорости подам машину и...
Меня похлопали по плечу.
-- Или ты влюбился, Каша? Зачем за бабой смотришь? Хочешь ее, да?
Что ему объяснять, рвачу от филологии? Что мужчина может испытывать к женщине не только половое влечение, но и чувство благодарности? Засмеет. Что забиратель хочет показать даме свое причастие к культуре? Не поймет. Что мусор нужен только для того, чтобы простые человеческие качества выглядели дороже денег?
О чем мы говорим...
-- Шиша, ей-богу, не знаю, куда ты шел, но тебя там заждались.
Он поймал спокойствие в голосе, как дворовый пес ошметок мяса. Уходить с добычей не собирался, принялся рычать на благодетеля.
-- Или отдай слово, которое у Хрена взял, или гони деньги. Сам ломается, как китайская мебель, делает вид, что слова не сдает, и вдруг у товарища хапнул. Нехорошо, Каша, не по-братски.
-- Во-первых, Хрен мне никакой не товарищ. Во-вторых, -- ты причем? Он пусть и предъявляет претензии.
-- Я тебе сам такую претензию покажу, кушать перестанешь. Все, что идет мимо приемки -- мое. Или кому еще сдавать будешь?
-- Не буду я сдавать -- самому пригодится.
-- Ай, порадовал старого знакомого. И что ты этим словом делать будешь? Машину заправлять? На хлеб мазать? Или бабу укатаешь? Ты скажи, я пойму.
-- Ни хрена ты не поймешь. То есть, только Хрена ты и понимаешь. Иди, пожалуйста, мне работать надо.
Я отодвинул Шишу в сторону. Он шел за мной -- ветер дул с его стороны, обдавая вонью, какой обладают непривыкшие к чистоте люди. Иной раз человек на вид приятный, а разит от него, как от сволочи. Хорошо, что телевидение пока не передает запахи -- таких типов в начале новостей каждый день показывают.
Шиша открыл задние двери моего пикапа, где стоял приемный контейнер. Я его не закрывал на замок -- очень спешил, и мороки с ним много. Шиша вставил свой мусорный накопитель и завозился с дисплеем. Я сел за руль и повернул ключ зажигания в надежде, что Шиша испугается. Но он по-прежнему тыкал пальцем в монитор, выбирая файлы. Машина не заводилась. После очередной попытки двигатель забарахтался. Я увидел в зеркало, как скупщик отлетел от контейнера, споткнулся о бордюр и грохнулся в песочницу.
-- Или электричеством драться будешь? Или выходи, поговорим, как мужчины!
Он снял спортивную кофту сине-затертого цвета и шмякнул ею оземь. Моя система зажигания стала бедой не только механикам -- Шиша знатно заземлил ток. Человек он такой -- приземленный.
Я подошел к песочнице. Шиша взял увесистое слово и пошел вокруг меня. Я держался к нему лицом, чтобы не пропустить удар.
-- Дубина будила дупло мудилы, -- замахнулся Шиша. Хулиганские приемчики -- никакой техники, один нахрап. Для знающего словооборону без оружия -- пустяк.
-- Мимо лила ловко ламинировала мили, -- я без труда уклонился -- тяжесть слов по инерции увела соперника в сторону. -- Кремний рад курагу крушить. -- Добавил я в спину.
Голыми морфемами меня не возьмешь. Шиша -- не дурак, достал из загашника острое словцо. Такие делают в колониях, вместе с шахматами, мебелью и финками. Оружие безотказное, но пользоваться им нужно уметь, не то тебя же на него и посадят.
-- Жуть! -- лезвие просвистело возле живота. -- Жесть!
Нужно только уклоняться -- ни в коем случае не лезть вперед. Уход с линии атаки, реагирование, воздействие на точку равновесия противника...
-- За жуть накажу! Жесть разрежу!
Шиша устает бить пустоту и откашливается, держась за дерево. Вокруг собираются люди, кто-то кричит: "Милиция!". Какая милиция в спальном районе посреди бела дня? Взгляды зрителей бодрят Шишу и толкают в новую атаку.
-- Жук навозный! Рези жри!
Задел он меня. Через память просочилось липкое пятно горечи оттого, что жена называет меня навозным жуком. Но Шише откуда знать об этом? Наверное, из базового набора -- всем годится. Попал неплохо -- самого себя пожалеть хочется.
-- Лелею смелость, и рези мелеют, -- говорю в ответ. Боль отпускает. Мягкие согласные зализывают раны, нанесенные острыми "р" и "з".
-- Занозу в горло гниде!
Ну это простое оскорбление, пусть и с каленым "г" в доминанте. Нужно пропустить выпад и перенаправить фонетическое усилие на нападающего.
-- Гниды в голове голую голову гложут, -- для лысеющего Шиши -- самое то.
Он побежал к побитому временем и мошкарой седану, вскочил в него и через минуту вылетел обратно. Наверняка схватил из плейера еще одно оружие -- ничего человек от отчаяния не соображает: вокруг полно свидетелей.
-- Шмальну, шваль, зажужжишь за ширму!
Ба, да это шипящий дальнострел. На глаза навернулись слезы, будто красного перцу сыпанули. Нечестно дерется -- ему добить меня, что листочек в "козлик" исписать.
-- Шушеру шибать... -- сказал он и передернул затвор. Но подавился и взвыл.
Оплывшими глазами я увидел, как Шишу крутят два сержанта-лингвиста. Один грозил табельным "михельсоном" -- маленьким толково-фразеологическим словарем. Подоспела дежурная машина с зеленой полосой на боку и надписью "Отдел культуры". В нее и впихнули задержанного.
У меня испросили паспортные данные, адрес и телефон -- обещали в случае чего вызвать. То еще удовольствие предстоит.
Я заметил Сию, а рядом -- Бурлаку, он держал ее за руку. Они смотрели друг на друга, как гипнотизеры, которые поспорили, кто кого первым введет в транс. Причем результат им не был нужен, важнее -- процесс. За пару дней Дима, оказывается, во многом преуспел. А чему удивляться -- он молодой, в забирательстве новичок негаженный, путь к душе одинаково открыт -- изнутри и снаружи.
Накрыла досада -- осень виновата или дорогие слова? -- не знаю. Обидно, что девушку, из-за которой перерыл кучу гниющей нечисти, так запросто увел мальчишка. А может, не для нее я это рыл? Потому что стреляться через платок совсем не хочется. Да и где в наше время найти чистый платок?
Я шел к ним какие-то двадцать метров и думал: сейчас истрачу ископаемое слово на ту, которую никогда не подержу за руку и на которую не посмотрю, как удав на кролика. Вот тоже мусор -- зачем удаву смотреть на кролика, и где они могут встретиться? А уж общей личной жизни у них не бывает в принципе.
-- Здравствуйте, Аркадий.
-- Привет, Петрович.
Нет, каков прохвост! Отпуск он взял за свой счет.
-- Здорово, молодежь.
-- Я за вас очень переживала, когда вы дрались.
-- Пустое. Добро всегда побеждает зло, потому что находится выше по алфавиту.
-- Не, Кашич, ты все равно красавец -- я бы так не смог.
-- Зато ты можешь другое, чего мне нельзя в силу женатого положения.
Он опустил взгляд, а Сия засмеялась. Я повертел на языке Слово и произнес:
-- Спасибо.
Побрел к машине -- за всеми этими словомашествами выемку я так и не сделал.
По дороге к приемке не стерпел и нажал воспроизведение ящика, куда сбрасывала слова Сия. Когда услышал ее голос, нажал паузу. Выдохнул и снова пустил запись. Там оказалось всего несколько секунд:
-- Аркадий, спасибо вам большое.
Неизменная грусть от поминок лета и быстрых сумерек слетела, унеслась в боковое окно. Облетающая листва показалась салютом, дождь -- следами в небе от потухших вспышек. В груди маялось приятное предчувствие, что слово вернулось ко мне, и будет возвращаться всегда, когда я его потрачу. Все добрые слова потому и называются волшебными, что неисчерпаемы, как энергия ветра и морских приливов. Главное -- не побояться сказать их в первый раз, выдержать ломку, заткнуть фонтан сквернословия. И навсегда завладеешь богатством, которое было и будет вечным.
"Логос" -- это ведь не только "слово", а еще и "порядок".
Забиратель может не только копаться с отходами, но и производить то, что никогда не будет выброшено. Как и любой настоящий человек, будь он даже мусорщик.
-- Спасибо! -- Прокричал я в открытое окно.
Мне показалось, что из-под зонтов и капюшонов прохожие мне улыбаются.
Наступили светлые деньки.
Это одежда бывает осенне-весенней, а настроение -- нет. Естество точно определяет, радоваться пробуждению или зевать. То же низкое солнце и голые деревья, те же брюки и куртки, но под ними -- нетерпение перед встречей с апрелем.
Мы идем по улице счастливым семейством. Ира толкает коляску, я несу пакет с продуктами. Смотрим: возле районного ЗАГСа -- свадьба. По пятницам это часто -- красивые машины, нарядные люди; цветы и шампанское. Но этих молодоженов я прекрасно знаю, потому предоставил жене пойти за хлебом, а сам подошел к церемонии.
-- Совет да любовь, молодежь.
-- Ой, здравствуйте, Аркадий.
-- А, Каша, вот это встреча!
-- Решились-таки на ответственный шаг?
-- Весны ждали, чтобы потеплее.
-- Мне отпуск только на апрель дали. Ты же знаешь наш отдел кадров.
Сию отвлекла подруга, мы с Димкой отошли в сторону.
-- Сам-то как, Петрович?
-- Ничего, держусь. Отцом стал, работу поменял. Но это ты помнишь.
-- Помню, конечно, как из-за тебя весь левый словооборот накрылся. Шишу отправили на исправление в какой-то сельский ДК, а новый скупщик пока не объявился.
-- Поползнев страдает?
-- А как же! Кстати, хорошо, что напомнил, он тебе десятку просил передать, если встречу. Вот, встретил.
Он протянул мятую купюру, смоченную скупыми Ефремовскими слезами.
-- Хрен сильно изменился. Слова собирает, но не проваливает, а бережет. Говорит, для хорошего человека. Представляешь, как ребята его подначивают?
-- Легко. А ты, значит, там же?
-- Ага. Сия дома книжки корректирует, вычитывает то есть. Я забираю по семнадцатому "В" -- на жизнь хватает. Она считает забирателей чуть ли не героями. -- Бурлака понизил голос: -- Ты знаешь, мне кажется, что ее работа очень похожа на мою. Сия предлагала как-то подменить, когда я с температурой слег. Запретил -- нечего ей мараться о всякую дрянь. Я-то мужик, битый пиксель тебе на экран, я привычный.
-- Ну а я в спорт ушел, слобистов тренирую. Школьный друг позвонил, пригласил.
-- А, словооборона без оружия?
-- Она. Вроде, получается.
Я не стал рассказывать, что добился больших успехов. Зачем Диме знать, как я в составе сборной поехал в Лондон и встретил там Серегу Трепалова? Собкор жаловался на дорогую британскую жизнь и на грязную работу -- целый день по помойкам информагентств роется. То же, что и дома, только за фунты, а слова доброго от англичан не выпросишь. Потом Серега записал со мной интервью, его показали по нашим новостям, и Ира страшно мною гордилась.
Опустил я и рассказ о том, что новая работа не щедра на добрые выражения. Поначалу переживал, но со временем понял: хорошими словами сорить нельзя, иначе они теряют ценность. Что толку от "Прости", если его говорить по сто раз на дню, и опять делать то, за что нужно извиняться? А сказанные в нужное время слова обретают подчас неимоверную силу.
Смолчал и о законченном романе. Рецензия -- положительная, остались запятые.
О многом смолчал, чтобы не сотрясать воздух пустыми фразами. От них только сплетни, пересуды и прочая дрянь плодится. Я намусорю, а Димке потом -- забирай.
-- Ладно, Бурлаки, живите долго и счастливо.
Мы с женихом обнялись и похлопались по спинам.
Сии я молча махнул рукой. Тишина -- самая стерильная, и потому многозначительная субстанция в мире. Безотходная штука, "зеленые" технологии.
-- Кто это? -- Спросила Ира, откусывая горбушку от батона.
-- Хороший парень, бывший коллега.
-- Мусорщик, что ли? -- Она по старой памяти взяла высокую ноту, но мигом смолкла.
-- Дорогая, я же тебе столько раз повторял...
-- ...не путай забирателя и мусорщика, это разные профессии! -- Закончили мы фразу вместе и рассмеялись.
Шли по аллее, вдоль которой тлели кучки палых листьев. Говорят -- жечь их вредно, но что делать с бесполезной красотой? Только приносить в жертву красоте будущей.