Аннотация: Написано в сентябре 1999 года для конкурса фантастических произведений. Публиковалось в газете "Новгородский университет"; размещено на http://proza.ru/2009/05/16/604 ***
Змеясь и петляя между холмов, Дорога вела на Запад. Белое солнце неподвижно зависло в раскаленном от зноя полуденном небе.
В 431999 год четвертого Века на великий восьмой день Пути царили покой и тишина, которую скорее усиливали, чем нарушали, перестук копыт и стрекот кузнечиков. Холмы и поля поросли сорняком, щетинились серебром полыни. Местами встречались пепелища. Кое-где, над Рекой, недружелюбные постройки хмуро взирали на всадника слепыми мордами, морщинистыми от корявых бревен. Иногда с Дорогой встречалась избитая проселочная тропинка, сбегавшая к Реке. На таких перекрестках горбились сердитые вороны, сторожившие одинокие могильные плиты. Надгробия давно растрескались, поросли мхом и лишайником, напоминая древние валуны или болотные кочки. Бывало, растревоженная ворона с сердитым карканьем срывалась, и некоторое время кружила над всадником. Жеребец храпел, осаживал, кося белками глаз, вздымая серую дорожную пыль, сминая короткую бурую тень.
ВТОРОЙ
Торопящийся к Реке поселянин притормозил, пропуская всадника, но тот резко кивнул головой, молча, приказав присоединиться.
В Канун Пробуждения никто не смел, противиться воле противиться воле Ждущих, призванных прервать Великое Заклятье и остановить Возрождающегося Дракона. Но отмеченному Жребием Ждущему были нужны два спутника - те, кто встретятся ему на Пути. Потому и была так пустынна Дорога - мал и сир человек, не ему противиться воле Судьбы. Горе тому, кто встретит всадника в золоте и пурпуре. Не к добру вспыхнут под солнцем двадцать две буквы и десять цифр, вышитые рубинами. И дважды горе повстречавшему его на Дороге в Канун Пробуждения. Ибо предвещает он Смерть...
ТРЕТИЙ
Ждущий скептически оглядел своего попутчика. Бродяга. (Так презрительно называли Идущих, носивших одежды зеленого цвета.)
И вот уже двое движутся на Запад. И только пискнет испуганная птаха, да неумолчно трещат кузнечики. Все также серебрила холмы пыльной щетиной полынь. Веяло сушью с полей, от чего першило в горле. Дали дрожали и струились палящим зноем.
Дорога лениво стекала с холма в лощину, монотонно заползала на холм, поднималась и ныряла. Тусклым шлемом жаркого марева давило белесое небо.
Но и солнце брело своим путем на запад. Тени лиловели, удлинялись. Вдали голубой тенью наметился Лес. Стали попадаться и ивняки, и вересковые пустоши, поросшие можжевельником, и зеленеющие поля, и молодые пролески.
По обочинам Дороги начинали прорастать зеленовато-лиловые грибы тумана, путаясь в зарослях ивняка и высокой осоки. Засинилось небо. Начинало смеркаться.
На склоне пологого холма наросло свежее поселение. Аккуратные домики прятались в сиреневых тенях высоких деревьев, кокетливо стеснялись в цветущих кустарниках, подмигивая прозрачными окнами. По заросшей малохоженой тропинке Ждущий свернул к Реке. Идущий последовал за ним. Вскоре они обнаружили мутную заводь, образованную какими-то протоками. От воды потянуло прохладой. Черневший остов дряхлой лодки сочился запахом тины и плесени. Прислонившись к широкому стволу Савра, здесь и таился тот, кому суждено было замкнуть Тернер проклятия. Светло-голубая куртка с орнаментом из бурых рыб, переплетенных желтыми бабочками. Ловец. Из гильдии Рыболовов.
Путникам было необходимо соблюдать неподвижность и осторожность - шло роение рыбы. Шоколадные лоснящиеся существа выползали из прибрежного ила и, трепеща плавниками, устремлялись к шершавым сукам, где моментально окукливались. Через минуту другую, серебристо-голубой кокон лопался, и появлялись лимонно-желтые мотыльки. Смертельно опасные создания. Длинные шипастые хвосты-жала трепетали в поиске жертвы, которой становилось любое перемещающееся теплокровное. Шевельнулся, и - ороговевшие острые края брюшка вгрызались в живую плоть. И ... жадный хоботок с чмоканьем голодного младенца, теребящего пустую материнскую грудь, поглощает кровавое пюре из плоти жертвы, еще бьющейся в предсмертной агонии. Только полная неподвижность спасает Ловцов от долгой мучительной смерти. Или умение ловко отбить заранее припасенным камнем атаку этого адского создания. К счастью, эти злобные создания быстро созревают и опадают голубыми брызгами мальков - очень питательными и целебными.
Плохо придется жителям этого селения долгими зимними ночами. Ловцов мало. Умелых Ловцов в сезон не найти. Но если не будет сегодня замкнут Тернер искупления, то для всех живущих завтра не наступит. Согласно предназначению, в Лес входят ТРОЕ.
ИСХОД
Смеркалось все быстрее. Хотя Запад еще розовел в последних лучах умиравшего солнца, начинали просыпаться первые звезды. Холодало. Промозглая сырость тягучего тумана проедала до костей, скребла кишки кривыми когтями озноба. Тоскливо скрипели козодои, вылетев из-под ног или копыт, подрожав крыльями, и опять упав в фиолетовую траву. Из древних оврагов вторила им стонами какая-то нежить. Кровавыми змеями струились тени. Дорога незаметно перешла в тропу, поросшую осокой. Сгнившие стволы давно упавших деревьев постоянно перегораживали дорогу, заставляя все чаще спотыкаться уставшего коня. Ждущий спешился. Освободил коня от богатого убранства. Сначала вороной пытался последовать за хозяином, но что-то невидимое, созданное туманом и шорохом трав, стреножило его липким холодом. Когда он прянул в воздух, освобождаясь от этих пут, то лишь описал в воздухе дугу, и врастяжку шлепнулся в траву. Снова и снова пытался он вскочить на ноги, и когда это ему, наконец, удалось, он мог только трепетать всеми мускулами, сухожилиями и шкурой, храпя и кося белками глаз, налитыми кровью. Когда конь обернулся, прижав уши, выдыхая пар из косо поставленных ноздрей, и яростно вращая бегающими глазами, его перекосившаяся морда напоминала уродливое человеческое лицо. Вздернутая губа, обнажившая длинные кривые зубы, придавали ему выражение гадливости и презрения. Но вот, вскинув голову и распустив хвост, встряхивая гривой, жеребец понесся вбок и вскоре слился с фиолетовым сумраком вечера.
Пробуждающийся страх, точнее его предчувствие, пробежал по позвоночникам спутников тысячей подошв маленьких грязных ножек. Хотя трудно по-настоящему испугать тех, кто когда-либо разглядывал Ад, да еще и через лупу.
Последние закатные тени ручейками крови стекли в заросли. Деревья сомкнулись над спутниками. Мрак укутал их волглым саваном ночи.
Тропинка норовила сбежать из-под ног. Ухал филин, переругиваясь с лешаком, кто-то копошился в прелом листе, чьи-то флюоресцирующие глаза неожиданно вспыхивали, провожали путников задумчивым взглядом и стремительно потухали. Осыпалась мертвая хвоя, потревоженная птицей, липла паутина, осклизлая от росы. Мох покрывал огромные ветви и свисал клочьями, серебрясь во тьме. Под ногами иногда хлюпало. Тогда вокруг троих оплетались и таяли в зеленоватой черноте призрачные шепчущие тени, словно вылепленные из древнего ужаса. Тогда путников обнимал сладковато-тошнотворный запах падалины, смешанной со смолистым ароматом хвои и смрадом свежераскопанной могилы. И казалось, что сзади уже не было ничего, кроме сочащегося гноем провала безгубой пасти мертвеца.
Неожиданно деревья расступились, обнажив выход. Опять над головами троих было небо. Только теперь от багрового бездонного провала веяло холодом. Льдистыми пятнами инея мерцали звезды. На фоне изжелта-белого окна полной луны монолитным утесом мрака нависал Замок.
Под ногами снова была Дорога. Плоские каменные плиты, растрескавшиеся, поросшие чешуйками лишайников, местами терявшиеся в переплетении мертвых корней, вели прямо к тяжелым кованым воротам.
Мхи и лишайники давно растущие на неприступных стенах придавали еще более дикий вид. Покрытые патиной фигуры между бельмастыми глазами окон злобно скалились и яростно таращились пустыми глазницами мертвеца из-под савана свисавших клоком мха.
Ждущий несколько раз ударил в ворота Замка. Прозвучал прозрачный смех, окно привратника на мгновение дымно осветилось содрогающимся светом факела, ворота распахнулись. Потянуло тленом. В конце коридора, терявшегося в темноте, вздрагивало чадящее пламя факела.
Ловец, ощутив на себе могильное дыхание из чрева Замка, замешкался, тут ворота захлопнулись с гулом погребального колокола.
ИСХОД. ТРЕТИЙ.
В тени Замка тускло сияла полуразрушенная беседка, заросшая шиповником и ежевикой. Ловец решил дожидаться рассвета рядом с беседкой.
Стенами беседки служил скелет единорога, когда-то богато украшенный резьбой - сосновые ветки с шишками, переплетающиеся с кентаврами. Игра теней придавала, изъеденным червями столбикам-кентаврам, необычайную живость и выразительность. Ловец дремал. Сквозь тревожное свое забытье слышал он бормотание родных волн, шлепки мокрых плавников, всхлипы лягушек, шелест тростника
Под влажной луной неожиданно громко затосковали реальные лягушки. Лес вплотную подкрался к беседке и замер в грозном молчании трухлявых стволов. К Ловцу потянулись корни, какие-то лианы нежно и ласково оплетали его своими побегами, мурлыкая от удовольствия. Все теснее и теснее смыкалась растительность вокруг спящего. И поздно он вырвался из объятий Морфея, слишком стремительно ринулись в атаку изголодавшиеся корни. Они пронизывали его, вывинчивались наружу из ушей, рта, того, что когда-то было его глазами. В беззвучном вопле голода раскрывались хищные маленькие пасти, вооруженные острейшими клыками, источая гной и кровавую слизь, ныряли обратно в разрываемую ими плоть, снова прорывались наружу. То, что еще час назад было человеком, дергалось и вздрагивало в безумном танце шевелящихся корней. Обнажались кости, освобожденные местами от плоти, разламывались со скрежетом и похрустыванием. Кишки были выворочены наружу, они содрогались, как гниющая гирлянда протухших сарделек, в них копошение корней было особенно бурным.
Небольшая группка молодых корешков терзали вырванную из сустава кисть руки, хлюпая обрывками сухожилий, урча и постанывая от удовольствия. Когда какому-то из корней утолял голод, он выпускал длинный и тонкий побег, на конце которого расцветала бархатная черная головка пятилепестковой розы, источавшая зловоние. Но ее прекрасные глаза смотрели на луну из пузырящейся гноем сердцевины с обожанием. Звучала прекраснейшая мелодия, и ей в такт качался под луной побег, насытившийся человеческой плотью.
В тени Замка тускло сияла полуразрушенная беседка, заросшая шиповником и ежевикой. Тосковали лягушки. Молчал лес. Влажно сияла изжелта-белая луна. И в свете ее презрительной ухмылки кружил и рыдал козодой, да смутными тенями проносились нетопыри.
И Похвала стала Поношением. Кольцо силы Тернера было разрушено.
ИСХОД. ПЕРВЫЙ.
Ждущий несколько раз ударил в ворота Замка. Прозвучал прозрачный смех, окно привратника на мгновение дымно осветилось содрогающимся светом факела, ворота распахнулись. Потянуло тленом. В конце коридора, терявшегося в темноте, вздрагивало чадящее пламя факела.
Путники шли низкими переходами, длинными узкими коридорами, проходили через высокие сводчатые залы, поднимались и спускались по странным винтовым лестницам. Их тени извивались на сырых липких стенах в странном беззвучном танце мерзких карликов, совершавших жуткий ритуал жертвоприношения. Спертый запах тысячелетий смешивался с запахом плесени и нечистот.
Факел потух. Коридор освещался лишь слабым светом флюоресцирующих грибов, чьи причудливые шляпки горбились в стыках каменных плит. Тяжелая кованая дверь приоткрылась, освобождая проход в неведомое помещение. Ждущий шагнул. Взвизгнув, дверь захлопнулась. Они были разъединены. (жанр. Пародия в стиле "черная фэнтези")
ИСХОД. ВТОРОЙ.
Коридор освещался лишь слабым светом флюоресцирующих грибов, чьи причудливые шляпки горбились в стыках каменных плит. Бронзовой масса двери излучала ауру смерти. Идущему вспомнились слова Гермеса: "Сон тела есть трезвое бдение ума, и закрытые глаза открывают истинный свет". Сквозь смеженные веки, фосфоресцирующее излучение грибов слепило. Сквозь прозрачный полог, сшитый из шкур василисков (дверь?), на грязном полу яростно гримасничала луна. В полосах ее отсветов тени оконных решеток извивались и вздрагивали. Вид бурых подтеков навевал смертную тоску.
Идущий открыл глаза. Мерцающий клинок огня факела снова манил за собой. В конце этого коридора таилась небольшая деревянная дверь, легко распахнувшаяся толчком ноги. Кухня. Неожиданно огромная, но удобная и, даже уютная, если не считать занавеси паутины и толстого слоя пыли на полу, вымощенному плитняком. В стене был громадный очаг. В нем еще лежали корни каких-то деревьев-великанов. Но на громадном столе, расположенном в центре, продукты слежались, давно сгнили и почернели. В центре стола стояли 4 шестисвечных канделябра. Свечи оплыли и потемнели, но казались еще годными. Распахнув дверь, ведущую в погреб, Идущий отметил, что бутылки давно взорвались. Все было скрыто липкой паутиной, которая слегка светилась. Светились и грибы, бугрившиеся по углам особенно обильно. Захлопнув дверь, он затворил ее двойной пентаграммой.
Проделав те же манипуляции с дверью, ведущей в коридор, Идущий зажег свечи на одном из канделябров, разжег очаг и скинул зеленый плащ и берет. Теперь любой приобщенный к Знанию, понял бы, кем является Идущий на самом деле! Пурпурный камзол, красно-синяя юбка, золотой шейный платок. Светлые волосы встали изысканным хохолком. Это был Тот, кому позволено видеть льва и владеть Талисманами, Тот, кому служат духи стихий, и открываются тайны небес, Соединяющий-и-Разъединяющий.
Оградив себя Великой Пентаграммой от Неведомого и Непознаваемого, С-и-Р прислонился к очагу. Созерцание танца голубоватых языков пламени наполняло душу покоем и умиротворением. Пылающие корни потрескивали, шипели, искрили.
Достав из дорожной сумки хлеб, наполнив вином из походной фляги кубок, когда-то выплавленный атлантами, С-и-Р приступил к вечерней трапезе.
ИСХОД. ПЕРВЫЙ.
Факел потух. Коридор освещался лишь слабым светом флюоресцирующих грибов, чьи причудливые шляпки горбились в стыках каменных плит. Тяжелая кованая дверь приоткрылась, освобождая проход в неведомое помещение. Ждущий шагнул. Взвизгнув, дверь захлопнулась. Они были разъединены.
Перед глазами была огромная вытянутая зала, освещаемая лишь светом луны, который лился в 3 высоких зарешеченных окна. Длинные, цвета снятого молока, прямоугольники света на полу казались плотными и материальными. Пол и стены были из подогнанных друг к другу полированных булыжников, покрытых какими-то вековыми подтеками. Вход в залу оказался в центре одной из длинных стен, превосходящей боковые раз в пять по длине. Ждущий прикоснулся к стене. Она показалась скользкой и липкой. Справа, в западной части, можно было рассмотреть портик, в котором стояли три трона. Средний, в нем неподвижно застыла какая-то полностью укутанная саваном фигура, был немного приподнят. Перед ним был небольшой алтарь, вероятно из черной полированной мраморной плиты с буроватыми прожилками. В мерцании лунного света была видна книга в черном переплете. В массивном бронзовом подсвечнике находилась оплывшая свеча. Стояли песочные часы и треснувший и помутневший магический кристалл. Слева висело огромнейшее, во всю стену зеркало с помутневшим стеклом. Однако, свинцовый оттенок стекла не сказался на отражении, четком, ясным, с необычайной глубиной и выразительностью, почти трехмерном. Но сам Ждущий вместо своего отражения увидел туманное расплывчатое пятно. Рамой зеркала служили отлитые в бронзе изображения мантикор и василисков, переплетавшиеся в причудливом танце.
Ждущий вернулся в портик. Прислонившись к крайнему трону, Ждущий задремал.
Пробудившись, словно кто-то толкнул его в бок, Ждущий заметил, как дверь, отражавшаяся в зеркале, слегка приоткрылась. Встревожившись, он бросил взгляд на настоящую дверь. Плотно закрыта. Дремота сковывала тело и разум. Стекло мерцало. Отражение жило своей жизнью, приблизившись к Ждущему на расстояние вытянутой руки. Свеча горела ровным ярким пламенем. В его свете бывший кристалл сиял, как полированный череп. Ни шевельнуться, ни вздохнуть Ждущий не мог. Сон стал явью, как предрассветный кошмар, от которого нет спасительного пробуждения.
На центральном троне величественная фигура, закутанная в серебристый саван, шевельнулась. Повеяло сладковатым запахом тлена. Фигура неестественно изогнулась, в воздухе застыла длинная тонкая рука. Тонкие бледные пальцы, унизанные опалами в золоте, скрючилась в тщетной попытке удержать неведомое. Фигура осветилась двумя факелами, чадящими над троном, и двумя свечами - на подлокотниках.
Зловоние усилилось. Из пустых глазниц черепа выползла белая змея и скрылась под троном. Череп рассыпался. Ждущему удалось стряхнуть оцепенение, дотянуться рукой до алтаря и швырнуть книгу в зеркало. Мантикоры завыли. Завизжали василиски. Их гребни налились кровью. Зеркало треснуло так, что осколки вонзились в отражаемую фигуру, застывшую на троне. Кисть руки ссохлась, узловатые пальцы с длинными, кроваво черными, когтями была особенно отвратительна в обрамлении прекраснейших камней. Рука удлинялась, предплечье водянисто набухло и сочилось зловонным гноем и сукровицей. Покрывало упало с того, что когда-то было лицом. Кишевший белыми личинками кусок тухлого мяса. В зияющих провалах глазниц содрогались черви. Указательный палец дернулся и показал на Ждущего. Фигура содрогнулась и вывалилась через разбитое стекло на алтарь. Клубки личинок и червей падали и расползались по зале. Часть черепа снесло осколком, сгнившие мозги выплеснулись на алтарь и растеклись скисшей овсяной кашей, в которой ползали и крутились изюминки лиловых улиток.
Сил у Ждущего больше не было. Это был конец. КОНЕЦ ВСЕМУ.
Лунный свет серебрил комнату. Длинные, цвета снятого молока, прямоугольники света на полу казались плотными и материальными. Тени решеток цвета ртути и крови начали вздрагивать и подергиваться.
И пришла смерть. Смерть сверху, изнутри наружу. Благословение стало Проклятием.
ИСХОД. ВТОРОЙ.
Созерцание танца голубоватых языков пламени наполняло душу покоем и умиротворением. Пылающие корни потрескивали, шипели, искрили. Все сильнее и сильнее...
В приятной истоме С-и-Р наслаждался благородным напитком, прислушиваясь к потрескиванию в очаге и радуясь завораживающей игре искр. Вино в кубке неожиданно помутнело и пошло рябью. На поверхность всплыло белое глазное яблоко, уставившееся на С-и-Ро. Зрачок казался бездонным колодцем мрака. По его стенам, истекающим гноем карабкались наружу какие-то бледные чахлые тварюшки. Хлипкими бесцветными лапками они цеплялись из последних сил в тщетных попытках выползти наружу. Увы, им. Аспидно-черный провал зрачка затянулся. Вскипевшее вино выплеснулось из кубка.
Треск поленьев стал таким громким, что С-и-Р не слышал ни своего шумного дыхания, ни стука своего сердца.
Искры вились в сверкающем танце. Свивались в золотистые кольца, расцветали диковинными цветами и гасли...
И пришла смерть. Смерть снизу, извне вовнутрь.
Свечи и огонь в очаге померкли и погасли. Едкий чад быстро рассеялся. Все скрылось под слоем пепла.
Жалобно плакала свирель. Ее хрустальные льдистые звуки заполнили замок. Зарыдала скрипка. Замок бился в предсмертных конвульсиях: башни оседали, стены рушились, через поляну пролегла расселина, уходящая прямо в чрево Земли. Горбился и щетинился лес. Река кипела и бурлила. Визг скрипки и вопли свирели рушили горы. Земля корчилась в родовых схватках - возрождался Дракон. От страха перед ним гасли светила и взрывались кометы. Сбылось проклятие тьмы.
Паря на крыльях струящегося огня,
пробуждавшийся Повелитель Бездны и
Пожиратель Миров
ВЕЛИКИЙ ДРАКОН
замкнулся в огненное
Кольцо Мрака.
Шла Великая Тьма и
ВСЕ становилось НИЧЕМ
ЭПИЛОГ
В ночь 04.08.99 г. граждане К.Р.Орешек, С.Р.Кузькин и Е.К.Налимкин были доставлены в медицинский вытрезвитель ПГТ Проселково.
Вечером, 03.08.99, студент Орешек К.Р. совместно с куратором группы, гражданином Кузькиным С.Р. в нетрезвом состоянии оказались на территории парка культуры и отдыха "Благодать".
Приставая к отдыхающим с предложением: "Третьим будешь?", - вышеупомянутые граждане втянули в совместное распитие спиртных напитков в общественном месте гл.бухгалтера рыбокомбината "Счастливый ерш", гражданина Налимкина Е.К.
После этого, они купались в фонтане, разбили скульптурное изображение дельфина, разбили несколько фонарей. Затем они разломали беседку и полностью истребили на клумбе все зеленые насаждения. Оказавшись на территории летнего кафе, вышеупомянутые граждане опрокинули мангал, вследствие чего возникло возгорание тента, столика и двух стульев. В павильоне аттракционов гражданин Кузькин С.Р. разбил два кривых зеркала.
Вышеупомянутые граждане подпоили мерина Мотьку чалой масти и напугали его так, что тот, порвав поводья, самовольно покинул территорию парка и галопом скрылся в неизвестном направлении. Владелец мерина, фермер Сивкин О.О., потратил 6 часов на поиски сбежавшей лошади. Мотька был обнаружен на дачном участке, принадлежащем пенсионеру Капустину Ф.У. (При передаче животного, пенсионер КапустинФ.У. нанес Сивкину О.О. легкие телесные повреждения, высказывая свое недовольство ненормативной лексикой. Жалоба гражданина Сивкина О.О. направлена в административную комиссию вместе с заявлением гражданина Капустина Ф.У. о вмененном ему материальном ущербе - потраве капустной грядки. Акт прилагается.
Наконец граждане Орешкин, Кузькин и Налимкин атаковали прибывшую на место многочисленных правонарушений патрульную милицейскую машину, разбили фару, оказали активное сопротивление сотрудникам милиции, выкрикивая: "Конец, всему конец! Идет дракон! Караул! Спасайся, кто может!" и были доставлены в ОМ ПГТ "Просёлково"