Я пытаюсь перерезать горло Джини. Пилю и пилю шею ржавой зазубренной саблей. Он отчаянно ржёт, а из обрубков задних лап потоком хлещет кровь, заставая чёрными лужами, кишащими белёсыми червями. Черви извиваются, сплетаются в клубки и отчаянно ржут. И каждому я должна перерезать горло. Но у них нет горла. Это только глаза, с расширившимися от невыносимой муки зрачками. Глаза сползают по обугленной стене вагона, стекают маленькими лужицами, застывая на дымящемся пепле ягодами клубники.
Господи. Приснится же такое.
Хватит с меня. Хватит, и всё. Так и спятить можно. Глаза закрыть невозможно, чтобы не думать. И не видеть. Лучше прогуляться до станции, будь она тысячу раз неладна! Сгонять по-быстрому, и следы поискать. Надо же с чего-то начинать, чтобы эту суку достать и заставить признаться во всех злодеяниях.
Стоило даже прикоснуться к дверной ручке, как она душераздирающе заскрипела, выворачивая кишки наизнанку. Ну, и наплевать. Коли эта дверь такая скрипучая, пусть сама скрипом утирается. А здесь есть и другой выход. Через окно.
Хм. Какая несоветская конструкция задвижки. Присмотреться надо. Так. Вот, значит, зачем сбоку привешена эта странная пила. И всего-то, что и требуется, вставить в щеколду рукоять пилы и отпилить эту... пипочку на тонкой ножке. Тьфу, гадость, какая. Надо же, сволочь какая, так сильно кровит, что перепачкала весь передник с чепчиком и манжетами миссис Ларсон. Интересно, как она на это отреагирует, если у меня не только вся одежда в кровавых пятнах, а ещё и лужицы кровавые и в глазах и на полу. Зато окно отворилось совершенно бесшумно.
Орька весело меня встретил. Грива его была слегка сальная на ощупь и ощутимо воняла гарью.
И была вокруг потрясающая темень. Пусть и сияла в небе огромная луна, огромная, как щербатый медный таз, в котором недавно варили клубничное варенье. Варили, переварили и выбросили на свалку.
Мерцали багряные звёзды. Но небо было иссиня-чёрным. Маслянистым, как застывающая под ногами кровь. И была во всём мире разлита тьма. Густая и вязкая, застывающая на руках нефтяными жирными пятнами, флюоресцировавшими под луной багряно-дымчатым маревом.
Непроглядная темень давила на грудь, мешая вдохнуть, не давая выдохнуть, влажно дышала и немилосердно воняла плесенью и тленом, опадая тяжёлыми хлопьями гари и пепла. Хлопья сыпались и сыпались на землю, словно в разверстую могилу падали комья сырой земли, гулко барабаня по остовам сгоревших вагонов, всё ещё корчащихся от непереносимой боли.
И только огромная луна зияла над ними кровоточащей раной с неестественно сияющими обломками раздробленных костей.
Луна жутко скалилась и визжала, исторгая на вагоны шевелящиеся клубки тлеющих червей. Они, не переставая, палили из огромных ржавых стволов и дико кричали. Кричали и кричали до звона в ушах. И тьма визжала и вибрировала, вгрызаясь в мозг ржавой зазубренной пилой.
- Ваше Сиятельство, Ваше Сиятельство, что с Вами? Что Вы делаете? - Надо мной нависала Салли с перекошенным лицом. Одной рукой она трясла меня за плечо, а в другой сжимала за ручку керосиновую лампу, стараясь меня слегка подпалить.
- Ещё минуту назад моё сиятельство крепко спали и видели сны. - Пробормотала я, решив не уточнять, что это были не просто сны, а ночные кошмары, от которых бросает в холодный пот и, не придавая значения тому факту, что задремала в неудобной позе, привалившись к стене под окном.
Позволив Салли уговорить меня забраться обратно в пасть безразмерно мягкого матраса и заживо захоронить под отсырелой волглостью тяжёлого одеяла, я в очередной раз попыталась уснуть.
Мерно стучали на стыках колёса. В безбрежной синеве оконного проёма проплывали клочки облаков, рассекаемые ветвями в лёгкой зеленоватой дымке распускающейся листвы.
Ту-тук-ту-тук. Стучало в висках колёсами состава. Та-так-та-так-та-так.
И вдруг мир дрогнул, взвыл и заскрежетал, взвившись на дыбы с диким ржанием. Бились кони, сминаемые стойлами в кровавые клочья. И дико визжали, сминая вселенную в кровавое месиво. И пронзительно выла в голове сирена, бешеным ржанием обезумевшего от чада и копоти плавящегося пластики табуна. И вздымались груды искорёженного металла, взрываясь ослепляющей болью. И над этим безумием качалась багровая луна, набухающая алой до черноты кровью. Медленно качалась ... туда... сюда... и ледяная кровь медленно струилась и стекала, обжигая ледяным холодом, влажно поблескивая в отсвете тлеющего ...
Что и где там тлело, понять не удалось.
Опять надо мной нависала Салли, отбивая звонкую дробь стаканом о мои зубы, щедро поливая тёплой водой.
- Прошу Вас, Ваше Сиятельство, Вам необходимо принять эту настойку. Всего несколько капелек на чашку с водой.
Салли перестала слепить меня фонарём с открытым пламенем, и извлекла из многочисленных складок балахона маленький пузырёк, которым сурово мне погрозила.
- А я бы предпочла столовую ложку крепкого сладкого чая на чашку коньяка, не найдётся?
- Миссис Ларсон не одобряет распитие спиртных напитков в нашем приюте. Мы не храним запасов спирта даже для гостей.
- Жаль. Тогда на чём же настаивалась это зелье, если не на спирте. Надеюсь, что не на кошачьей моче?
Салли вздохнула, зевнула, отпихнула от себя Джини, пытавшегося занюхать до полной конфискации пресловутый флакончик и ушла, шурша многочисленными складками одеяния. На столе остались только чашка с водой и пузырёк с каплями датского короля. Изучить содержимое можно будет и утром на свежую голову. Мне сейчас не настолько хорошо, чтобы ещё яд доисторический переваривать.
На часах было ещё только четверть пятого. Слишком поздно, чтобы повторить попытку заснуть, и слишком рано, чтобы рискнуть выйти на люди. То есть предстать под арктический холод суровых Ларсоновских очей.
В этот раз Салли оставила фонарь, который, наверно, и был керосиновой лампой стоящей сейчас на столе.
Желтоватое пламя коптило и чадило, слегка раскачиваясь тусклым желтоватым диском.
Диск качался, то светлея, то тускнея. В такт ему на стене качались в тошнотворном кружении неясные пугающие тени. И стены, теряющиеся в сумраке помещения, медленно кружились и слабо мерцали. Едва видимая во тьме дверь бесшумно распахнулась. На пороге нарисовались странно колеблющиеся силуэты. Они казались тёмными провалами в хлынувшем из коридора мерцающем голубоватом свете. Силуэты медленно двинулись в мою сторону. И лица их были удивительно чёткими, словно великий мастер начертил их углём на старом, истлевшем пергаменте.
Серёжа... Серый... наконец-то он нашёлся...
Нашёлся и сразу же пришёл ко мне. Но он, почему-то, пришёл вместе с ... С тем самым ублюдком! Они медленно плыли на меня, не касаясь ногами пола, слегка оплывая по краям, неясными багряно-сизыми силуэтами в багряно-охристом мареве сумрака, но лица их выделялись так чётко, так ясно...
Из сумрака медленно материализовалась чья-то рука, сжимающая огромный револьвер. Нацеленный прямо на меня. Чёрный провал дула медленно качался перед глазами. А Серый медленно колебался, оплывал, таял.
Чёрный блестящий глаз дула дрогнул... посветлело... на меня смотрели огромные глаза Инги. Она пыталась что-то сказать, но вместо слов у неё получался только хрип и сипение. Потому что миссис Ларсон схватив Ингу за волосы, оттягивала ей голову назад и пыталась перепилить шею большим ржавым ножом. Пилила и пилила, пилила и пилила, медленно растворяясь в колеблющемся сумраке...
И они плавно и беззвучно отплывали назад. Серебристо мерцая во мгле цвета запёкшейся крови. И дверь захлопнулась с гулким стуком крышки гроба, навечно погребая Ингу, навсегда разделяя нас с ней...
И от этого грохота я проснулась. Резко, словно вышвырнутая пинком из тягучего кошмара ночного бреда.
Салли Рурк, хотя и вынужденно не спала из-за меня, но выглядела бодрой и свежей.
Она швырнула на кровать ворох тряпья, словно только что удачно выпотрошила небольшой секонд-хенд. И сообщила, что собаку выпустили погулять в сад, что мистер Хэнк уже напоил мне жеребца и тот пасётся на клумбе с маргаритками, что мне сейчас помогут одеться, затем я позавтракаю, не выходя из комнаты, и отправлюсь в сопровождении мистера Хэнка в мэрию.
Прекрасное будет начало дня, если мне удастся рассортировать благотворительное тряпьё. Неожиданно я извлекла на свет Божий какую-то тряпочку, скорее всего напоминающую белёсую шкурку спрута. Его гигантские матерчатые щупальца качались перед моими глазами, словно спятившие маятники безумных ходиков. На какую часть человеческого тела можно было приспособить столь странный аксессуар, не хватило даже моей богатой фантазии.
- Салли, а где моя одежда? Её достаточно хорошо простирать, и она ещё будет прилично выглядеть.
Особенно, на фоне этого благотворительного секонд-хенда для сирых и убогих каракатиц и сколопендр.
- О, нет, мэм. Никак невозможно. Миссис Ларсон распорядилась всё, что на Вас, мэм, находилось, немедленно выкинуть. Ваши обноски не годились даже для нищих на паперти. Поверьте мне. И не беспокойтесь, мэм. Всё, что Вы видите - это совершенно новые вещи, добротные и практичные. И они совершенно бесплатные, честное слово.
Выбросить? Ларсонша распорядилась вышвырнуть мой прекрасный дорожный костюм? Ладно, с этим я как-нибудь потом разберусь. Надеюсь, что я вытряхну из Ларсонши полагающуюся мне сумму и подберу что-то подходящее. Лишь бы только Серого дождаться. Но нижнее бельё? Они же вышвырнули и моё бельё? Они посмели угробить итальянский гарнитур ни разу ещё ненадёванный! Они здесь что, совсем идиоты?
- Что с Вами, мэм? Не переживайте. Ваш муж обязательно купит Вам платье, соответствующее Вашему титулу. Не упрямьтесь. Надевайте скорее панталоны. Надеюсь, что Вы с ними управитесь и без моей помощи? Снимайте поскорее ночную сорочку и одевайтесь же, наконец.
Пан...пан... талоны? Вот эта инквизиторская причиндалина из личных запасов Торквемады и есть дамские панталоны? А на какую, спрашивается, часть тела можно эти флаги с кармашками приспособить? Они тут совсем меня за бомжиху непотребную держат? Они бы ещё зимние шерстяные штаны с начёсом предложили из шифоньера тёти Глаши! В этих панталонах любая нимфоманка, нафиг, фригидной станет. В этих штанах только сексуальных маньяков пугать. Только увидят, напрочь всё повиснет, если не отвалится. Да если меня Серый увидит в этом кошмаре, он пожизненно импотентом станет!
- ЭТО я не надену, Салли! Лучше умереть, чем в таком ходить! Я должна, по-вашему, в ЭТОЙ шкуре сколопендры разгуливать по городу, пугая прохожих? Не надену, не надену ни за какие коврижки. - Почему-то слёзы хлынули, что называется, градом, щедро орошая злополучные панталоны. - Салли, вы же женщина! Неужели Вам не приходит в голову, что подобные ... подобное... унизительно для любой женщины, даже если её упаковали в гроб. В них только по ночам извращенцев пугать... я не могу их одеть... не могу и не желаю носить этот средневековый ужас на себе, да ещё и болтаться у всех на глазах в этом по... позорище джунглей!
Истерически всхлипывая, я уткнулась в этот "носовой платок".
- Не понимаю, что с Вами, мэм. Немедленно успокойтесь. Никто не собирается Вас никуда отправлять в панталонах. Что Вы! Только посмотрите, какие прелестные нижние юбки. А вот и кринолин прекрасный... Посмотрите, и корсет, и платье, и шляпка замечательная есть. А панталоны, что у вас в руках, самые обычные женские панталоны.
- Мои трусики. - Всхлипнула я. - Мои лормары, из Ниццы. И балконет. Со стразами, королевский индиго... цвет. А это... это я не знаю даже, что за ужас бродячий.
И "это" у меня вырвали из рук. Вырвали и стали размахивать ими перед носом.
Мокрый, грязный, жизнерадостный до противности, Джиник в восторге скакал вокруг меня с панталонами в зубах, щедро пятная "фиалками" отпечатков лап. Скакал, пыхтел, и предлагал немедленно заняться перетягиванием панталонов.
- Уберите его! Убери немедленно пса, Хэнк! Мистер Хэнк, да что ты себе позволяешь! Как ты посмел заявиться сюда, даже не постучавшись, пока леди ещё не одета? - Взвизгнула Салли, и продолжила верещать и браниться на оторопевшего Хэнка на одной ноте.
Хэнк, кажется, и стал первой жертвой безвозмездного дара Ларсонши, поскольку так и застыл посредине комнаты, хлопая белёсыми ресницами. Кажется, тот ущерб, который теперь понесёт демография этого городка, заставил меня разрыдаться до икоты.
Он справился с потрясением довольно быстро. Поймав Джини, ловко выхватил из пасти истерзанные штанишки, впихнул их Салли в руки, извлёк из груды барахла стопочку кисейных наволочек, положил передо мной, водрузив на них сверху что-то типа гардин нежно сиреневого цвета разукрашенной кляксами-фингалами и перевёрнутую корзиночку для фруктов из вьетнамской соломки. Естественно, сбоку был прицеплен голубой бант, явно похищенный у Мальвины.
- Я сейчас выйду, мэм, а Салли поможет вам с туалетом. Не беспокойтесь, милое платье. А в такой шляпке, Вы, честное слово, мэм, будете просто очаровательны.
Но тут Салли бесцеремонно выставила Хэнка из комнаты и рьяно принялась меня пеленать, шнуровать и бинтовать. Сил на возмущение и сопротивление у меня уже не оставалось, поэтому через некоторое время я уже была вручена в добрые мужские руки Хэнка, затянутая и зашнурованная, как ботинок для фигурного катания. Спасибо, что не в стальной кринолиновой клетке, поскольку тут пока обходились только нижними юбками, одна из которых, сирийской национальности, была уплотнена китовым усом.
Хэнк при моём выходе привычно сориентировался и своевременно предотвратил полёт носом вниз ногами вверх. Даже если он и внутренне матерился, то внешне недовольство никак не проявил. Как и безропотно доставил до местного административного центра, напоминавшего ущербный сельский клуб с несколькими магазинчиками и лавками.
По пути попадалось некоторое количество небритых, нечёсаных и немытых лиц мужского пола. Женщин встречалось намного меньше. Но их внешний вид меня утешил. Их балахоны мало чем отличались от моего. А сама я была умница и красавица, хотя и щеголяла платьем, явно пошитым из обивочного материала. Только что мне делать и как быть, если сие "ответственное лицо" неожиданно окажется нахалом? Я же подобного унижения не переживу ни в жизнь! Мне же придётся отбиваться от посягательства до последнего вздоха. Я же и помыслить не могла, с каким ужасом сталкивались бедные женщины, вынужденные представать перед противоположным полом в столь уродском нижнем белье. Понятно, почему здесь изнасилование считалось столь ужасным кошмаром. Оказаться в одном этом сраме перед мужиком, действительно, хуже смерти для любой женщины. Но если мне придётся решительно защищать честь и достоинство до потери пульса, и пульса - не моего, какой кары следует мне ожидать? Кажется, нравы в этом мире излишне жестокие наблюдались, а отношение к женщинам избыточно утилитарное присутствовало, и, как следствие, одно с другим сочетается самой мерзопакостной комбинацией.
И, если здраво поразмыслить, что делать, если припрёт? Все многочисленные юбки привязать к ушам, прибить к шляпке, обвязать вокруг шеи? А ещё и все многочисленные бантики и верёвочки развязывать, чтобы панталоны, сто раз они будь неладны, спустить. Господи, я, что тут должна в сорокоручку обратиться? Осьминогом устроиться работать по совместительству? А если срочно припрёт из-за взбунтовавшихся кишок на почве несогласия с местной кухней? Это что же тогда получится, в штаны опорожняться, то есть, в панталоны, а лишними юбками подтираться? Подтираться? Интересный вопрос получается, однако. Знать бы заранее, что собираясь на ристалище надобно, аки тётямотя из советской провинции увешаться бусами из рулонов туалетной бумаги, во время набега на Москву в поисках сыра с колбаской?
13
Почему-то показания, что на вагон напал самый натуральный европеоид, восприняли, как непристойную шутку. Спасибо, что приняли на веру легенду о благородном происхождении и не сомневались в наличии свиты и мужа. И выпустили меня не просто так, а с условием хорошенько подумать, всё вспомнить до мельчайших деталей и подписать то, что мне необходимо подписать. Оказывается, я уже дала правдивые и праведные показания о доблестной победе славной кавалерии над свирепой бандой кровожадных мародёров. И что я, в праведном княжьем гневе, требую немедленно обезопасить местных жителей и невинных путников от богопротивных нехристей.
Ладно. Не хотите по-хорошему, попробуем по-плохому.
И я немедленно потребовала от Хэнка доставить моё сиятельство к месту крушения состава.
Кротко вздохнув, он по по-военному чётко развернулся и вежливо оттранспортировал меня к ещё дымящимся вагонам.
Трупы убрали.
Пути расчистили.
Локомотив, или как там его правильно величать, угнали вместе с уцелевшими вагонами. Те, которые были признаны непригодными, стащили с путей и оставили чадить и дымиться.
Плюнув на все правила приличия, я плюхнулась на карачки рядом со "своим" вагоном... Натоптано, затоптано и вытоптано. И что они мне ещё кишки мотали, что нападение было индейским. Они бы ещё про татаро-монгольское иго рассказали.
Кавалеристы вокруг моего вагона верхом не скакали, посему наследили только кляча ряженого и Орька, который не подкован.
Ну, и выясним, куда ведут следы подков.
Хэнк самым почтительнейшим образом нависал надо мной, требуя объяснения некрасивого и неблагочестивого поведения. Сообщив, что мне необходимо проследовать по следам, оставленных подкованной лошадью с дефектом одной из подков, я полностью погрузилась в постижение основ интересной профессии следопыта при неодобрительной поддержке Хэнка.
Брести пришлось недолго, всего-то до местного коновала-кузнеца, который был подчёркнуто неконтактен. Мол, знать ничего не знаю, ведать ничего не ведаю, а какие-то бабы, единственного мужика на всю округу от работы отвлекают.
Пришлось, несолоно нахлебавшись, ползти обратно. Только, за неимением соли, мои душевные раны обильно посыпались ворчанием Хэнка, чтобы моё сиятельство завязали с капризами и спокойно доверились достопочтенному Сильверу Грау. Наплевать вам всем. Тогда к этому занятому единственному мужику придётся нанести визит без свидетелей. А тогда уже развязать ему его небойкий язычок я сумею. А Серый сам виноват, что отмычки, универсальней, чем моё обручальное кольцо, на данный момент в моём распоряжении не имеется. Не в кольце заключено счастье, а в достижении поставленной задачи. Хотя, какая ещё задача. Когда всё тело невыносимо чесалось, и немилосердно хотелось спать, даже, невзирая на стёртые ноги из-за гадких испанских сапог, которые здесь ошибочно именовались женскими ботинками.
Ларсонша напустилась на меня, словно я была хвостисткой и прогульщицей. Оказывается, какой-то шибко бойкий подручный недоверчивого всезнающего Сильвера Грау поторопился доложить о моей абсолютной невменяемости и неразумности. И ларсонша категорически отказалась принять за истину, что на вагон напал самый натуральный белый. По её предвзятому мнению, эпикантус и волосатые руки никоим образом не свидетельствуют о непричастности к монголоидной расе. Мол, если тут орудует банда краснокожих, терроризирует поезда железные и поезда обозные с мирными переселенцами, то с ней надо немедленно покончить.
Я решила замкнуться, чтобы она только от меня отвязалась.
Так что Ларсонше пришлось оставить меня в покое и удалиться, возмущённо шурша всеми многочисленными юбками.
Обнаружив на столе под салфеткой нечто съедобное, я призвала себе в помощь пса. Вместе мы оперативно прикончили это подобие ланча.
Получив определённую свободу, я стащила ненавистные штаны с чулками и пару нижних юбок. Ощутив себя уже получеловеком, выскользнула в окно и отправилась проведать кузнеца.
14
Надо беречь себя для изящного, доброго, вечного.
Если не писать, то хотя бы читать...
Лео Киготь
Он по-прежнему возился подле сарая, с грохотом разбрасывая железяки, чтобы собирать их по какому-то другому признаку. Удержавшись от искушения пнуть его в задницу, я деликатно постучалась кулаком промеж лопаток и совсем неделикатно попинала перевёрнутое корыто. Корыто безмолвствовало, а кузнец соизволил распрямиться, с грохотом уронив клещи.
- Добрый вечер. Я сожалею, что оторвала вас от трудов праведных, но мне необходимо выяснить, кто вчера перековал здесь кобылу.
- Мэм, делом займитесь. Ваши кастрюли давно уже нечищены. - Проурчал он в неопрятную бороду. - Хозяин Ваш недоволен будет, чую.
- А хозяин пропал после вчерашнего происшествия на станции. Для чистки кастрюлей предназначена прислуга. Но прислуга тоже пропала. Мне нужно отыскать свиту.
- Свиту? По-моему, так вам, мэм, нужно мужа отыскать.
- Это одно и то же. Поэтому я здесь и нахожусь. Понимаете, мистер, владелец этой кобылы проезжал мимо вагона, в котором находились мои люди. И на какое-то время у вагона тормозил. Я и хочу спросить, что он слышал и кого там видел. Это мне поможет с поисками мужа.
Пришлось картинно вздохнуть и томно повести глазами. Было бы глупо раскрывать истинную причину моего расследования. Не исключено, что этот кузнец был в деловых отношениях с искомым мной ублюдком. Зато я ненавязчиво проправила волосы изысканным движением безымянного пальца, чтобы кузнец заметил мои колечки. Увы, он сделал вид, что в упор не замечает драгоценностей и абсолютно не поддаётся золотой лихорадке.
- Значит, Вы, мистер, говорите, что ничего не знаете ни о гнедой с лысиной кобыле пятнадцати с половиной ладоней в холке, с белым левым чулком, ни о владельце. Грустно. Так Вы совершенно точно уверены, что кроме вас здесь никаких других кузнецов не водится?
Он был уверен. Уверен в том, что на миль двести вокруг ни кузнеца, ни кузницы встретить невозможно. Однако факт перековки кобылы, он отрицать не стал, а только сердито сопел, что тут всякие шатаются и пристают с ненужными вопросами. Боюсь, что мне бы пришлось прибегнуть к допросу третьей степени, запихнув кузнеца головой в ведро с углями, если бы из его дома не вышла проведать молчаливого муженька суровая и непреклонная особа. Самая подходящая половина для кузнеца. Мощная и громоздкая, словно домна из Магнитки. Почуяв скорую помощь или скорую смерть, я поприветствовала суровое создание из чугуна и стали и посетовала той на неприятности с исчезновением мужа и оскудением личных карманов. Особа моментально прониклась моими страданиями, весьма воодушевлённая золотыми отсветами и бриллиантовыми проблесками на моих милых ручках. Опалив муженька тяжёлым взглядом, она немедленно одарила меня щедрой информацией обо всех клиентах мужа за последнюю неделю, их нуждах насущных в ковке, плавке и лужении, о погоде, об огороде и детских напастях вкупе с женскими немочами. Чтобы не показаться невежливой и излишне торопливой, я немного поплакалась той в подол на несовершенство мира и тугоплавкость мужских мозгов, о детской золотухе и табачной мозайке, без слёз и сожалений рассталась с обручальным кольцом и отправилась по ягоду-малину. То есть, на лежбище милейшего и добрейшего мистера Гриффита, во время молодости трудившемся на маршальском поприще, а сейчас находящемся на заслуженном отдыхе.
Вот, значит, почему проклятый пинкертон из управления так скептически отнёсся к моей информации. Экс-маршальская кобылка была слишком приметной, чтобы не сообразить о невинных проделках на железной дороге её владельца. А местные слуги закона и порядка или были в доле, или пребывали в благостном неведении о шуточках кумира.
Прогулявшись до домика милой вдовушки, где этот Гриффит проживал в данный момент, убедившись, что у коновязи стоит та самая лошадь, я не решилась осуществлять суд скорый и правый собственными силами, а отправилась по миссис Ларсон. Пусть сами разбираются со всеми гадами. Я не настолько кровожадный человек, что буду с наслаждением душить достойнейшего и честнейшего Гриффита сиятельными княжескими ручками, а предоставлю сомнительную честь вершить правосудие посредством виселицы на площади непосредственным слугам закона и порядка. Мне же будет вполне достаточно полюбоваться на его размалёванную тушку, болтающуюся на лобном месте.
К счастью, я не заблудилась, смогла незаметно проникнуть на веранду, истребить скромный ланч или ужин, переодеться и завалиться в кровать, выбросив пса порезвиться в садике и убедившись, что Орька особого ущерба садику и клумбе миссис Ларсон не нанесёт.
Ночь тоже прошла без особых приключений, если не считать нескольких серий кошмаров, к которым я начала уже привыкать, как к неизбежному злу.
Проснувшись почти в одно время с солнцем, пришлось наблюдать за пробуждением неухоженного сада за распахнутым окном.
Влажное марево туманной ночи отступало под натиском рождающегося дня. Предрассветные приглушенные шорохи, загадочные вздохи и всхлипы рассвета отступили перед утренней суматохой. Орали петухи, мычали коровы и ржали лошади, лаяли собаки, где-то далеко и еле слышно, шумно и беззлобно переругивались обитательницы приюта.
Опять воспользовавшись окном вместо дверей, я отправила на вольный выпас пса, напоила Орьку и оставила того добывать хлеб насущный самостоятельно. То есть, утро встречало Хэнка не только прохладой, но и полным освобождением от его обязанностей, чему он был несказанно рад. Что нельзя было сказать о Салли Рурк, которая была в этот раз мрачна и брюзглива. Пусть я и дала себя запеленать и зашнуровать, чтобы во всеоружии дать бой местным служителям закона и порядка, но потакать идиотской причуде драгоценной ларсонше и достопочтенного Сильвера Грау я, естественно, категорически не собиралась. Как и делиться с Салли столь дорого обошедшимися мне сведениями о Гриффите.
15
В этот раз меня встречали при полном параде. Я даже подумала, что Серый умудрился не просто обнаружиться, но и под шумок успел побрататься с ныне здравствующим президентом Юзерии.
В кабинете Грау вкусно пахло дорогим табаком и великолепным кофе. Холёные субъекты в непринуждённых, но не лишённых изысканного аристократизма, позах восседали на кожаном диванчике. У окна парочка заутюженных вояк что-то обсуждали друг с другом, неприязненно выглядывая в окно. Даже субтильный клерк, что-то остервенело строчивший за невысокой конторкой, казался менее задёрганным, чем казался вчера.
- Позвольте Вашему Сиятельству представить мистера Анхэма Трэша, нашего видного скотопромышленника, и мистера Гордона Муллигена Пелли, нашего замечательного оружейника. - Прекрасно, только причём тут я. Впрочем, может быть, они из категорий "нужников", и сгодятся Серому для комплекта полезных знакомств. Исходя из этих соображений, я приветливо, но с чувством некоторого превосходства, протянула навязанным знакомцам руку, своевременно вспомнив, что в эти старые злобные времена дамам ручки не пожимали, а целовали.
- Приятно познакомиться. Их Сиятельство, удельная княгиня тверская Юлия. - И вопросительно оглядела офицеров у окна.
Но их мне представлять не стали. Мне предложили подписать заранее подготовленную непредставленным клерком писанину. Даже отказавшись до конца выслушать мои изыскания по неупокоенную душу Гриффита, будь он проклят на все времена. Зато мне пришлось узнать о себе много нового и интересного, однако, совершенно нелестного и нелицеприятного.
Оказалось, что богобоязненные жители Вороньих Холмов, а именно так назывался городишко, в котором я имела несчастье оказаться, ежесекундно рискуют принять мученическую смерть от грязных лап кровожадных богопротивных дикарей, которые в промежутках между леденящими сердце, кровь и душу пытками младенцев и невинных дев, мародёрствуют на железной дороге и близлежащих ранчо. Не успела я проникнуться скорбной долей жителей Вороньих Холмов, как должна была проникаться преступным бездействием доблестной кавалерии, неспособной разобраться со свирепствующими дикарями.
Стоило только клерку увянуть и заткнуться под неодобрительными взглядами вояк, как слово взял Сильвер Грау, поинтересовавшись, прониклась ли я всей торжественностью сего исторического момента. И после моего чистосердесного признания в полной исторической тупости, кротко вздохнул и покашлял себе в усы. Вероятно, это был такой условный сигнал для доблестной бездействующей кавалерии. Один из представителей сей части населения немедленно отклеился от подоконника, сделал шаг в мою сторону, сухо кивнул и поинтересовался, нравится ли мне подобное положение вещей и устраивает ли оно меня. Я совершенно честно и откровенно созналась, что подобное положение вещей мне совершенно не нравится, и оно меня абсолютно не устраивает. После чего выразила надежду, что здесь присутствующие господа удосужатся объяснить мне, какое же отношение к мародёрству "краснокожих выродков", как и к бездействию армии, имеет моё сиятельство.
Теперь на меня "хором" уставились и Трэш, и Грау, и вояки. А кашлянул в рукав Пелли.
- Армия. Бездействует. - Сообщил мне непредставленный вояка таким тоном, словно собирался преставиться и сухо кивнул. - Лейтенант Леннинг. Хайнц Уитклифф, леди, к вашим услугам,. Кавалерия бездействует, а краснокожие, ощущая полную безнаказанность, грабят и убивают мирных жителей.
- Приятно познакомиться, бездействующий лейтенант, Хайнц Уитклифф Леннинг. Но я до сих пор не могу понять, почему армия бездействует и не принимает меры? А самое главное, какое к этому отношение имеет моё сиятельство и нападение на состав Гриффита?
- Чарли Брокез, интендант роты "А" четвёртого кавалерийского полка. - Подал пропитый и прокуренный голос второй вояка, - Ваше Сиятельство категорически не желает понимать, что на состав было совершено нападение обнаглевшими от полнейшей безнаказанности дикарями. А наша кавалерия ничего не может предпринять, поскольку проклятые "гуманисты" немедленно поднимут шум, подстрекаемые продажными бумагомараками. Какая вашему сиятельству разница, кто именно напал на ВАШ вагон, если на состав напали краснокожие. Тем более что такой добропорядочный гражданин, как мистер Талби Гриффит, отдавший лучшие годы жизни службе закону и порядку, никогда бы опустился до того, чтобы изображать мерзкого индсмена. И такой патриот своей страны, как мистер Талби Гриффит, никогда не опустится до грабежей и прочих бесчинств на железной дороге. И такой благочестивый и щедрый гражданин Вороньих Холмов, как мистер Талби Гриффит, никогда не поднимет оружие против соседей, нападая на окрестные ранчо, угоняя скот и насилуя невинных жён и дочерей несчастных фермеров. Вы ТЕПЕРЬ понимаете, в чём заключается долг Вашего Сиятельства?
И тут до меня дошло! С одной стороны, имеется бездействующая кавалерия. С другой стороны имеются запасы продовольствия у скотопромышленника и запасы оружия у торговца оружием. А великим уравнителем и послужат бесчинствующие краснокожие молодчики. Какое собственно дело до Гриффита, если он один? На нём бабла не срубить. А, вот, банда...
- Я поняла, что желает мистер Анхэм Трэш. На волне антииндейской истерии, он желает заключить обоюдовыгодный контракт с армией через Чарли Брокеза. Как и мистер Гордон Муллиген Пелли мечтает стать поставщиком оружия, опять же, через Чарли Брокеза. Но я не желаю во имя интересов присутствующих здесь господ лжесвидетельствовать... Перед лицом Всевышнего. - И я благочестиво закатила глазки. На всякий случай. Я же не бизнесвумен, а забитая средневековая жёнушка, которая не имеет никаких прав, кроме как церкви, кухни, детей и, по мужниным способностям, на наряды. - Кроме того, я считаю долгом всемерно содействовать торжеству правосудия.
И холодно оглядела собеседников.
Они тоже оглядели меня безо всякой улыбки и должного почтения.
- Ну, если дело обстоит так, - Вздохнул Сильвер Грау, взглянув в окно поверх кавалерийских буйных головушек, - То Вашему Сиятельству нужно будет ещё один день КАК СЛЕДУЕТ подумать и вспомнить о своём ХРИСТИАНСКОМ ДОЛГЕ. Вы, леди Юлия, прибыли к нам издалека, Вам трудно понять, с какими трудностями и опасностями приходится ежесекундно сталкиваться нашему героическому народу, народу избранному самим провидением превратить безлюдный дикий край в процветающий рай. Совершить рывок от дикости и невежества к процветанию и величайшей культуре. Мы молиться должны о скорейшем полном уничтожении этих коварных животных, дабы обезопасить жизнь и имущество нашего героического народа, а из-за подобных Вашему Сиятельству "гуманистов" наша доблестная армия скована по рукам и ногам. А, ведь, находясь здесь, без должной охраны, и Вы, леди Юлия, рискуете принять мученическую смерть от рук этих вшивых пожирателей вонючих кишок, существованием которых Господь наш случайно допустил осквернить землю.
Так. Они ещё угрожать посмели? Какая прелесть. Выходит, теперь ещё и "удар из-за угла" ожидать следует. Ну-ну, милейшие и любезнейшие благочестивые господа. Спасибо за предупреждение. Благодарю за информацию. Ладно. Пока отпускаете меня с миром, пойду в поход с войной самостоятельно. Посмотрим, что запоёт ваш доблестный Гриффит, если ему сдавить покрепче яйца, да притащить сюда, чтобы сам публично покаялся и раскаялся.
- Я подумаю. Спасибо, что решились пойти навстречу бедной женщине. А теперь я желаю откланяться и вернуться под крышу приюта.
С этими словами, не дожидаясь разрешения, я решительно покинула кабинет Грау, плебейски грохнув дверью. Словно дала залп изо всех орудий. Над моей одинокой могилкой.
16
У порога пристанища Гриффита меня подстерегало грандиозное разочарование. Я потерпела полнейшее фиаско. Какой-то хмырь успел настучать на меня Гриффиту, и тот, своевременно предупреждённый, пустился в бега. С одной стороны, это полностью подтвердило мои подозрения. Но, вот, с другой... Придётся дать этой своре ещё одну попытку хорошенько обдумать мои слова. А то, сунуть нос в бандитское логово без должного сопровождения или без подобающего снаряжения с экипировкой, было бы слишком глупо. Им даже никаких усилий бы прилагать к моей ликвидации не потребовалось. Сама зашла за угол и подставила дурную голову под карающий меч правосудия по-американски.