Куница сидел на полу в какой-то прострации, тупо пялясь куда-то сквозь появившуюся меня невидящими глазами, сжимая коленями приклад одностволки с ржавым стволом и явно сбитым прицелом, держа указательный палец левой руки на спусковом крючке. Он лишь слегка трепыхнулся при нашем неторжественном вторжении. Джиник приветственно постучал хвостом, ухмыльнувшись всей пастью, но с места не тронулся. Он нёс боевую вахту со всей ответственностью, привалившись к моему отрешённому аргусу и положив морду тому на колени.
Решив, что мне не хватает только основательной дозы спиртного, желательно объёма и качества "телевизора первача", я обошлась глотком воды из собачьей миски, плюхнулась ничком на опустевшую лежанку Куницы и напрочь отрешилась от происходящего. Настолько, что меня даже не тревожило сияние каких-то инквизиторских костров, медленно кружащихся над головой, наплывавшие и удаляющиеся рожи трёх Сильверов Грау и одной миссис Ларсон в ку-клус-клановских клобуках размахивавших какими-то мне неизвестными пыточными инструментами.
Потревожил меня ближе к вечеру пёс, вскочивший на лежанку и копающий меня лапами с упорством терьера, почуявшего в норе спрятавшуюся от погони лисицу.
Куница так и сидел, уставившись в направлении въезда в пещеру, по-прежнему, не выпуская из ног и руки винтовку. Расклячившийся Орька, в свою очередь, покорно таращился на завязанный мешок с зерном.
Освободив коня от упряжи и предоставив свободный доступ к овсу, отправив собаку на вольный выгул, я с изумлением обнаружила, что мой дикий индеец приручился настолько, что догадался подстелить свёрнутую шкуру и даже не отстранился, когда я решила пощупать ему лоб и висок.
- Они появятся. - Равнодушно заметил он, предварительно сплюнув под ноги несколько предметов, напоминавших пули, которые он с неизвестными целями держал за щекой. - Оттуда.
Я бы деликатно промолчала, если бы он соизволил выдать о пришельцах больше информации, чтобы знать на какое количество персон следует приготовить званый ужин.
- Кто? Твои друзья, которыми ты меня усиленно стращал все эти дни? Странные, надо признаться у тебя приятели, если их надо ждать с таким подарочком, не находишь?
- Нет. За тобой.
- За мной? Кто? Не думаю, что пинкертон по прозвищу Сильвер Грау сподобится оторвать зад от стула, а миссис Ларсон взгромоздится на Трэша, чтобы на доскакать до нашего шале. Более того, и муженёк болтается пока невесть где, вместо того, чтобы объявиться в Холмах и остановиться где-нибудь на постой, поджидая моего возвращения. Я была, к твоему сведению, и в пансионе, и у ларсонши, и у кузнеца.
- Солдаты. Минитмены. По твоим следам.
- Прекрасно. Поскольку столь неприятные для нас визитёры пока не планируются, давай, ты вернёшся на кровать, мы поужинаем остатками бульона, я поставлю тебе уколы, а ты ляжешь спать. Согласен?
- Белая женщина думает, что следы от копыт её жеребца остались невидимыми? Или она оседлала ветер? Или умеет передвигаться столь же незаметно, как воин нокони?
- По-твоему, быть белой женщиной означает быть и тупой идиоткой, да? По-твоему, я просто мечтаю попасть на виселицу за упокоение почётного столпа закона, нравственности и порядка? Никому и в голову не придёт связать мой рейд с коровами или лосями. Понимаешь, моя лошадка обчно обходится без подков. Только в случае крайней необходимости я натягиваю Орьке шипованные ботинки. А когда мы играем, то я, исходя из местных условий, натягиваю ему ботинки, оставляющие следы каких-нибудь зверей. В Холмах он наследил, как корова. А когда...ладно, это не интересно, но в лесу он оставлял следы лося. Думешь, кому-то будет очень интересно разыскивать лося, который погулял-погулял, да и залез в речку водички попить?
Куница никак не прокомментировал мою военную хитрость, только лишь недовольно что-то проворчал, когда я не без усилий извлекла образец средневекового оружейного искусства, и безропотно перебрался с моей помощью на лежак.
- Лучше бы картошки к ужину начистил, чем распугивать несуществующих тараканов по углам. - Не удержалась я, когда обнаружила, в какой сарай они все превратили пещерное "нутро", и сколько ещё дел придётся переделать на кухне.
Однако самозваный Виннету лишь протестующее вякнул не трогаясь с места, а потом обличающее прогудел что-то Джинику, кайфующему рядом с почти потухшим костром на обрывке шкуры. На что пёс немедленно подскочил, подхалимски виляя задом и прижав уши, пригарцевал к моему самозваному повелителю и плюхнулся перед тем пузом вверх, самозабвенно забарабанив хвостом.
И с кем только меня угораздило связаться на старости лет. Только и остаётся "бяк-бяк-бяк" крылышками изобразить, прости Господи. И избави меня на веки-веков от этих недоделанных ингусов с карацюпами.
Но тут перед глазами всё поехало. А в Джинкиных глазах медленно проплывали облака. И выход на карниз тошнотворно ярко сиял и струился, словно отражаясь в окнах проплывавшего мимо состава под тошнотворно громкий перестук колёс... Под горло едко ткнулся комок желчи. Ноги, внезапно ставшие ватными, перестали держать, и я опустилась рядом с Куницей.
Тот на меня покосился с каким-то нехорошим прищуром.
- Что с тобой, Nami? - А потом, после некоторого молчания, констатировал, - Ты стреляла. Как охота?
Но тут уже его повело в сторону, и он, чтобы удержаться неосторожно опёрся локтем пострадавшей руки. Даже в полусумраке пещеры было заметно, как он посерел, и на висках у него выступили бисеринки пота. Но он лишь скрипнул зубами и сердито на меня посмотрел, словно это я была виновата во всех его неприятностях.
Угу. Конечно. Дождёшься сочувствия от мужиков. Не только в обмороке полежать не дают, так и выслушать не желают! Спасибо ещё, что безропотно опустошил кружку почти остывшего, чёрного, как дёготь, кофе.
Отказавшись, однако, от ужина.
Поскольку среди медикаментов чудом обнаружились две таблетки снотворного, то весь день я смогла провести без сомнительных приключений, целиком посвятив его наведению порядка и превращению пещер в человеческое жильё, поскольку теперь горячей воды у меня было, хоть залейся, хоть утопись. А Куница всё это время послушно сопел, повернувшись зубами к стенке.
Впервые за всё пещерное существование вычищенный и вычесанный Орька, наконец, обзавёлся индивидуальным стойлом и небольшим выпасом. Смущал только Джиник, которому настолько осточертело гоняться за стрекозами и особо нахальными пичугами, что он стал плотоядно вслушиваться в шорохи и хрусты невидимой, но слышимой, потенциальной дичи. Поскольку обильные пищевые отходы я выкладывала на дощечку, установленную в развилке ствола доисторической сосны для семейки наглых тощих белок и рядом с пеньком для робкого жирного ёжика.
Но пусть столь дисциплинированным пациентом Куница мне нгравился намного больше, затягивать с вечерним сеансом практической терапии было нельзя.
Беспрекословно осушив кувшин морса, он, однако, с каким-то ворчливым дребезжанием решительно отодвинул не только чашечку языкового бульона с яйцом, но и сам отварной телячий язык. И даже выслушать отказался рецепт салатика из языка с сердцем, яйцом и майонезом моего приготовления. Как и выдать великую военную тайну гастрономических пристрастей нокони. Более того, он полностью отказался от любого общения, мрачно созерцая пламя костра.
Багряно-ржавые отблески выхватывали из сумрака его профиль, словно он был лишь барельефом, высеченным в стене грубым резцом первобытного скульптора.
Жалобный скулёж Джиника, не желавшего отправиться на выгул в гордом одиночестве, заставил меня оторваться от созерцания Куницы и опостылевшей готовки, чтобы из сухого тепла пещеры выбраться в промозглую зябь. И где я немедленно оказалась торжественным блюдом на пиру оголодавших комаров, немедленно устроивших в мою честь особо звонкий диксиленд.
Продравшись сквозь заросли смородины, я прогулялась до самой речки, где с приятным удивлением обнаружила, что вода была на удивление тёплой, словно парное молоко. Однако обрушившийся на меня ледяной душ, устроенный встряхивавшимся Джиником, немедленно вернул к суровой действительности.
И в пещеру я ворвалась, клацая зубами, словно оголодавший вампир. Весьма своевременным оказалось возвращение!
- Idiot! Ubyu, gad! Polozh nosh na mesto sey sekund, poka tcel, - Взвыла я прямо с порога, поскольку предоставленный самому себе дикий индеец из прерии варварски содрал с руки повязку и что-то пытался отковырять или нашинковать ржавым ножом, который я опрометчиво забыла отобрать.
Но если Орька, испуганно всхрапнув, грянул задними копытами в стену, а Джини залился оглушительным лаем, то Куница лишь скосился на меня, брезгливо поджав губы.
Отобрать нож не удалось. Но наложить свежую повязку он позволил безропотно. Не возражал он и против очередной порции морса. Даже был настолько любезен, что отказавшись от ужина, состоявшего из рулетика из куриной грудки с диким чесноком и рубленым отварным сердцем, согласился выпить чашку сладкого кофе с маленьким кусочком поджаренного с яйцом хлеба.
Пока я перетряхивала шкуры на лежанке и перестилала бельё, он послушно согласился с утверждениями, что он последний гад, изверг, издеватель и душегуб. Затем разрешил проводить до ванны и позволить помочь переодеться перед сном в свежее бельё.
Он старался не выдать, что ему стало намного хуже, но задремал далеко заполночь. Под утро его состояние ухудшилось ещё больше. Он метался по лежаку, нечленораздельно бормоча какие-то угрозы в мой адрес, не осознавая, кто он и как здесь оказался.
Господи! Что же делать? Неужели я его угробила дурацким снотворным? Может, индейцам нужны совершенно другие лекарства, или при переходе из реальности в здешнюю допотопную срань что-то случается с лекарствами и едой? Может, действительно, надо было отправиться в трахнутый ручей, чтобы отыскать этого долбанного Келли, и под дулом пистолета доставить сюда, чтобы тот сделал то, что положено делать в этой срани? Доигралась, как последняя дура, в шарахнутых айболитов, блин.
А если Куница сейчас совсем умрёт, что мне с его телом делать? Как дать знать о трагедии его соплеменникам?
Кое-как нафаршировав его очередной партией антибиотиков, невзирая на четыре чашки чёрного кофе, я умудрилась заснуть рядом под задумчивое хрюканье подобравшегося к кровати Орьки и сочувственное поскуливание пристроившегося в ногах Джини.
Над головой слепяще кружилась компания белых солнц. Под ними мерно раскачивались вытянутые фигуры в цилиндрах, как "сильвераграу", трупного сине-зелёного цвета, бирюзово флюоресцирующие на фоне солнц. Оглушительно пищал невидимый комар, почему-то впившийся прямо в темя и с утробным хлюпаньем высасывающий мозги. Стремительно опустошающийся череп наполнялся невыносимой тягучей болью. И никаких сил не было, не только отмахнуться от кровопийцы, а просто шевельнуться или даже вздохнуть.
- Pia, - Донеслось откуда-то издалека, возвращая в пещерную реальность из виртуального кошмара. - Pia.
Чёрт. Приснится же такое...
- Pia, - Опять тихо простонал Куница, перекатившись с живота на бок и слегка приподнявшись на локте пострадавшей руки, вцепился ледяными пальцами здоровой мне в предплечье. В груди у него что-то клокотало, дыхание давалось с трудом, он как-то нехорошо посерел и заметно осунулся даже по сравнению со вчерашним днём. При этом он словно отяжелел на несколько десятков килограмм, что я чуть не надорвалась, переведя его в полусидячее положение.
Осторожно высвободившись из захвата, я привалила беднягу боком к свёрнутому спальнику.
Оставшееся мясо заветрелось и неприятно пахло. Для меня. Но не для Джиника. Чёрт. Давно пора выйти в очередной пищевой рейд. Да и свежим бельём было бы хорошо разжиться, чтобы не заморачиваться со стирками. В конце концов, стирка - не княжеское дело, особенно, когда под рукой нет ни порошков, ни кондиционеров, ни даже простейшей 'Малютки'. Более того, моё бедное зачуханное сиятельство не могло в должной мере отдать дань шикарной ванне, свистнутой у кузнеца.
Но и оставить без присмотра болящего идиота тоже было невозможно.
Решив, что аборигены от местной пищи помирать не посмеют, я воспользовалась прогорклой трухой из мешочка, заварив это неаппетитной месиво наподобие клейстера. Как ни странно, у меня получился не столярный клей и не жидкий сургуч, а нечто напоминающее жареный советский зельц. Припомнив советский студенческий быт, я, недолго сомневаясь, разбавила варево водой и сочла, что получилось не что-то, а даже нечто. И какие-то корявые обрубки, напоминавшие мумифицированные кусочки щупалец допотопного спрута, по вкусу стали отдалённо напоминать седло косули по-норвежски.
Куница, пока я возилась с готовкой и уборкой, сохранял полную неадекватность, однако выдудив почти литр приторно сладкого морса, соизволил пригубить и сомнительного варева.
- Вот, и хорошо. Умница. - Одобрила его я, побуждая допить горяченький супчик.
А он, вдруг, резко откинулся к стене. В глазах сверкнуло каким-то демоническим яростным безумием. В горле еле слышно заклокотало, ноздри хищно раздулись. А пальцы левой руки сжались, сминая простыню. Но тут его повело в сторону, он обмяк и грустно опустился вперёд ничком, чтобы вывернуться наизнанку в рвотных спазмах.
Чудом, приведя его в относительный порядок и некоторую вменяемость, я насильно выпоила ему чашку регидрона и пристроилась рядом. Прислонившись ко мне, он впился мне в предплечье ледяными пальцами что-то обличающее просипел.
Подошёл Орька.
Шумно дохнул Кунице в лицо. Тот с видимым усилием приоткрыл глаза, разжал пальцы и положил ладонь на конский храп. Широко раздув ноздри, жеребец осторожно пошлёпал губами, благодушно принимая чужое прикосновение. И, повинуясь почти незаметным толчкам кисти и движениям пальцев, подошёл к лежанке вплотную. Куница опять качнулся вперёд, чтобы уткнуться лбом прямо в Орьку. После чего, умиротворённо вздохнул и, спустя каких-то минут пять спал нормальным сном. Пусть и в ненормальной позе.
С грехом пополам я перевела его в положение лёжа, устроилась рядом с ним и тоже попыталась заснуть.
Если бы мне вздумалось поспать на куче гравия, которым засыпали жерло действующего вулкана, то перспективы на спокойный сон в комфортабельных условиях у меня бы были намного выше.
Или Куницу корчило в судорогах, или его било крупной дрожью. К тому же у него в груди клокотало, свистело и булькало. Он что-то бормотал, то ли жалуясь, то ли угрожая мне немедленной расправой. Его было необходимо срочно утихомирить. Но прибегать к услугам пещерного наркотизатора булыжником по темечку было чревато летальным исходом, его или моим, из-за избыточной или недостаточной силы удара.
'Господи, что же мне с тобой делать?', - поинтересовалась я по-русски, пытаясь одновременно накрыть его сброшенным одеялом и высвободить из намертво сжатых пальцев край покрывала. А он, неожиданно для меня, притих, чуть расслабился и что-то тихо сказал в ответ. 'Вот, хорошо. Будь умничкой', - повторила я попытку билингвального контакта, одновременно переплетая пальцы наших левых рук и гладя его по голове правой. - 'Совсем я тебя заморила голодом, да, мой маленький. Ну, ничего, были бы кости, а мясо мы нарастим. Ты только поправляйся поскорее. Завтра ты позавтракаешь, чем Бог послал, а я потом сгоняю к твоей сестре, добуду молока, сварю тебе овсяного киселя. Ты, наверно, даже и не знаешь, как это вкусно, если со сметаной или ванильными взбитыми сливками'.
Почему же у него такие холодные пальцы?
Под рукой пульсировала вздувшаяся на виске жилка. Спутавшиеся волосы взмокли от пота.
Не прекращая заговаривать зубы и рискуя схлопотать перелом пальцев левой руки, я стянула с него и с себя футболки, чтобы прижать его к себе, как умирающего зверька, чтобы попытаться сочетать ритмы его неровного поверхностного дыхания со своим, 'по правилу треугольника'. Хотя бы на счёт 'шесть'. И надеясь, что аккумулятор планшетника 'продержится' с моим 'плэй-листом' до утра, чтобы пережить кризис.
Следующие дни не разнообразием не баловали.
Пусть Куница и не буйствовал, не пытался заняться членовредительством или окончательно помереть, но его достижения на пути выздоровления оптимизма не внушали. Он не осознавал происходящее, находясь, то в апатии, то пытаясь сражаться с вымышленными недоброжелателями. Худел он буквально на глазах. Хотя любую жидкость был готов поглощать вёдрами, особенно переслащенную. От чашки другой отфильтрованного варева из его прогорклой трухи он тоже не отказывался. Иногда. К тому же из-за спутанного сознания и упорного нежелания лежать в полной отключке, его нельзя было оставлять без присмотра даже на пару часов.
И если спина у него выглядела только пугающе, то запястье - ужасало. Да ещё и закончились салфетки. Пришлось полностью перейти на мазь, которой я щедро штукатурила запястье. А оно, из-за смены лечения, начало гноиться.
Утешало одно. Даже самый жестокий приступ безумия прекращался, стоило рядом оказаться Орьке. Так что благодаря коняшке я могла оставлять буяна без надзора, чтобы наловить в реке форели или набрать моллюсков, что позволяло нам с Джиником безбедно существовать. Если не считать, что приходилось убивать бедных рыбок. Когда лошадь уходила 'в ночное', то Куницу сдерживало и моё присутствие, пусть спать рядом с ним рядом было столь же неудобно и опасно, как с бешеной арматурной конструкцией.
Ещё хуже было подниматься утром, когда он продолжал дремать, а мне приходилось приступать к кухонной каторге.
Запустив мысленно в мирно сопящего похитителя подушкой потяжелее, я выскреблась из уютного тепла ложа, чтобы запрыгнув под ледяной душ на несколько противных минут, приступить к ещё более долгому и противному часу приготовления завтрака.
Интересно, почему наша драгоценная тётя Глаша всегда утверждала, что мы её заэксплуатировали и вконец заездили. Ей бы немного так потрубить, отскабливая пригоревшее месиво со дна сковороды, да ещё когда всякие помирающие дикари, оставленные без присмотра, так и норовят отпилить от себя какую-нибудь часть тела. А под ногами постоянно оказывается то грязная миска, то ведро с водой, то любопытствующая собака.
Силясь стряхнуть с ноги котелок, я обнаружила за спиной Куницу, стоящего у скальный выступа.
- Очень весело, да? - Его кривая усмешка окончательно меня добила. Что можно найти смешного в ситуации, когда всякие немены из садистских побуждений умудряются похудеть на все двадцать кило в пока ещё живом весе. - И, вообще, кто тебе разрешил встать с кровати?
Естественно, что отвечать мне он не счёл нужным. Только проследив заинтересованным взглядом за улетевшим в пещерный сумрак наконец-то рассоединившимся с моей ногой чугунком, он одарил меня взглядом неприветливым и медленно опустился на пол.
- Марш на место. - Заорала я, уже не соображая кому, то ли псу, притащившему чугунок обратно, то ли Кунице, запихнувшему здоровую руку в паршивую посудину.
- Что случилось, Nami? - Меня, наконец, соизволили заметить.
- Сам не видишь?
- Слышу. - Проворчал он, отставляя чугунок, и рассматривая указательный палец, брезгливо поджав губы.
Подхалимски постучав хвостом, Джиник немедленно запихнул нос в горлышко, чтобы спустя минуту громко чихнуть и уставиться на меня с не менее брезгливым выражением.
Отдав псу остатки бульона, я вручила Кунице чашку свежеподготовленного варева.
И тут до меня дошло, что он не только самостоятельно добрался до кухни, но ещё и полностью осознаёт происходящее.