Ах, золотые деньки!
Где уголки потайные,
Где вы, луга заливные
Синей Оки?
Старые липы в цвету,
К взрослому миру презренье
И на жаровне варенье
В старом саду...
(Марина Цветаева)
Раскалённый воздух чуть подрагивал, полуденное солнце с иезуитским коварством убаюкивало, и в какой-то момент Марина не заметила, как книга незаметно выскользнула из её рук, только и мелькнул хвост ящерки с обложки. На мгновение девушка словно вынырнула из дремоты, сердце гулко ударило в голову. "Не хватало ещё солнечный удар получить", -- подумала Марина, сдвигая треугольники верха бикини и проверяя состояние кожи лёгким нажатием пальцев. Нет, пока всё в порядке, защитный крем работает, белые следы почти не отпечатываются, и всё же по-хорошему с солнца пора уходить. Но перебираться в тень совсем не хотелось, тогда пришлось бы распрощаться с приятным запахом торфяной золы, который ветер доносил с того места, где, как и тридцать, нет, двадцать семь лет назад -- быстро сосчитала в уме девушка -- стоял таган. В шестидесятые прошлого столетия местные резали торф буквально под своими огородами. Заготавливали тёмных "кирпичиков" помногу, и себе хватало на всю зиму, и на продажу. Во времена детства Марины рытвины уже скрылись в раскустившейся зелени.
...Накануне прошёл дождь, маленькая девчушка с сандалиями в руке медленно идёт по тропинке через дикий луг. Под босыми ногами чавкает, ступни прилипают к земле. Ощущения скорее приятные, потому что нагретая за день чернозёмная жижа как парное молоко. Чем ближе к речке, тем сильнее и сильнее веет прохладой. Становится холоднее, и вода на стёжке ей уже по щиколотку. Девочка старается пройти этот участок побыстрее. Наконец маленькие ножки -- на узком, в две доски мостике. Марина доходит до середины и, подобрав выгоревшую юбку, устраивается на деревянном настиле. Ноги опускает в воду. Она доходит почти до колен: мосток невысок. Река в этом месте неглубока, дно хорошо просматривается, кажется, опусти руку и дотянешься до белого песка. Ветер играет ветками деревьев где-то высоко, и лучик солнца нет-нет да пробирается сквозь шелестящие кроны серебристых ив, высвечивая в воде стайки беспокойных мальков. Девочка не задумывается почему, но точно знает, что запах и перепевы журчащей воды навсегда останутся в её памяти. Марина, как и все дети, не может долго усидеть на одном месте. Мысленно она уже за болотом, обнимает на лугу дядиного коня Ваську, хотя пока только поднимается с мостика и надевает сандалии на мокрые ноги. Торопится, рискуя свернуть себе шею, прыгает с кочки на кочку, идя по кратчайшему пути от речки: чудится, будто на болоте из-за кустов и высокой травы выглядывает кикимора. Сладко и тревожно пахнет таволгой. Недовольно трещат сороки и ухают неведомые птицы...
Марина щурится на солнце и опять прикрывает глаза. Вдыхая запах золы, воочию видит другую картину из более раннего детства.
...Бабушка с палочкой стоит около чугунка и помешивает уже почти готовое варенье из золотой китайки, наливных яблок, тамбовских уроженцев. А она, пятилетняя девочка подбегает, заглядывает в чугунный горшок и любуется сказочными прозрачными яблочками, всё сильнее и сильнее наливающихся золотом и светом.
--Ба, а можно достать несколько яблочек? -- Cнова и снова канючит маленькая Марина.
--Нет, пока нельзя, -- отвечает бабушка Маша, оставив деревянную ложку с длинной ручкой кружиться в водовороте варенья. Разогнувшись, поднимает вверх левую ладонь и, сложив ее козырьком, строго смотрит на внучку.
--Маринка, лучше пойди умойся, чурилку-то где успела испачкать? А яблоки, когда сниму с огня, тогда и отложу.
Бабушкин платок сбился, и она скинула его на плечи, пригладила волосы, задержавшись рукой на узле. Несмотря на преклонный возраст, узел всё ещё тяжёл, да и седина покрыла голову лишь наполовину.
Жарко. Бабушкины голые бледные ноги, не тронутые солнцем, смотрятся странно, контрастируя с обветренными лицом и руками, загоревшими до локтя, по рукава халата. Сегодня бабуля сделала исключение: с раннего утра на улице, сначала стирала, теперь вот варенье варит, её всегдашние хлопковые в резинку чулки остались в доме на лавке. "И почему стареньким редко бывает жарко"? -- Удивилась про себя внучка.
Загорелая девчушка в цветастом сатиновом сарафане с крылышками на плечиках и выбеленной солнцем косынке горюет недолго: сглатывая от обиды так и не выступившие слёзы, уже хитро смотрит в сторону огорода, она придумала, чем заесть детское горе. Через мгновение мчится, на бегу подныривая под забор из жердей. Стайка птиц вспархивает с боярыни, и Маринка, срывая ягоды, горстями набивает ими рот, из-за спешки почти не замечая сладость и аромат тёмно-синих плодов с сизым налётом. Наевшись ирги, а именно так по-научному называется это растение, девочка на всякий случай подходит к маленькой золотой яблоньке. Сперва смотрит на ветках, а потом высматривает плоды под деревом. Косынка сбивается, из-под неё смешно топорщится рыжая чёлка. Нет, не осталось ни одного, всё до последнего яблочка собрано...
Из воспоминаний Марину буквально выдёргивают детские голоса и топот голых пяток. Несколько ребятишек вихрем пронеслись мимо к роднику по знакомой с детства стёжке. "Море волнуется раз, Море волнуется два, Море волнуется три, Морская фигура замри", -- важно выговаривая каждое слово, произносит мальчишка-вода. Марина приподнимается на локте с травы и с интересом смотрит на причудливые позы, в которых замирают играющие.
Не хуже театральных софитов, маленькие фигурки детей подсвечивает игра солнечных бликов и полутеней от веток огромной ветлы, которая раскинулась рядом с родником. Соседская белобрысая Лена стоит как вкопанная, изображая что-то из семафорной азбуки, не хватает разве что красных флажков. А её брат Федя, мальчик помладше, лет шести, со вздёрнутым веснушчатым носом, в своём простодушии выбрал позу посложнее и в попытке удержать равновесие на одной ноге всё-таки упал, автоматически выбыв из игры первым. Мимика и движения вихрастого мальчишки оказались настолько потешны и заразительны, что игроки были сражены наповал в буквальном смысле слова. Сдерживаться им становилось всё сложнее и сложнее: смех душил их, наконец плечи заходили ходуном, и ребятишки один за одним, сначала Петя, потом Сашка, а за ними и Катя попадали в траву. Самой стойкой оказалась "семафорщица" Лена. Она и победила в этом раунде, "отмерев" лишь тогда, когда поняла, что никто не обращает внимание на её героические усилия, продолжая корчиться в траве от смеха.
Поддавшись детскому беззаботному веселью, Марина не заметила как поднялась с травы и подошла к ребятам.
--В игру меня примите? -- Нормальным не сюсюкающим голосом спросила девушка.
--Тёть Марин, так не честно будет, вы же большая, а мы маленькие. -- Насупившись ответил Федя, наверное, сейчас самый серьёзный и расстроенный из-за своего проигрыша.
--А вот и не прав ты, я, конечно, уже большая, но, в отличие от вас, не играла в "Море волнуется раз" с самого детства, так что никакого преимущества у меня перед вами нет. -- Ясно? -- И хитро улыбнувшись, девушка показала Федьке язык.
Видимо, язык и стал тем самым аргументом: Марину в игру приняли. Девушка не разочаровала детишек, скоро они позабыли о том, что она их значительно старше, Марина бесилась вместе с ними как ребёнок.
Никто и не заметил, как подошло время обеда и из дворов ребят одного за другим стали звать домой. За Катей, которая жила в самом начале посёлка пришла бабушка. Оставшись одна, Марина подошла к роднику, сняла с гвоздика эмалированную кружку, отодвинула деревянную крышку и прежде чем зачерпнуть, чуть наклонилась, задержав взгляд на своём отражении. Что-то её насторожило, но мимолетное ощущение тут же покинуло: девушка всё ещё находилась под впечатлением от игры.
Отпивая маленькими глотками ледяную, но такую вкусную воду, Марина смотрела на немного покосившийся, но всё ещё крепкий домик. Когда-то она приезжала сюда, в родовое гнездо, ежегодно, вместе с бабушкой на летние каникулы. По окончании школы -- уже нет. А потом и бабушки не стало. Опустело родовое гнездо без бабушки Маши. И Дом, как ни старалась её дочь Надежда, мама Марины, через несколько лет будто ушёл вслед за хозяйкой, бабушкой. Не удалось его сохранить для Рода. Правнучке, дочке сына бабушки Маши, на которую переоформили Дом он оказался не нужен. Спустя несколько лет продала она его дачникам, никто и не знал из родни, пока новые жильцы не приехали на лето.
С тех пор долгими зимними вечерами Дом грустит, вспоминая свою почти вековую историю и тех, кто в нём жил. С первыми весенними лучами и переездом из города на лето новых владельцев Дом преображается, в благодарность за память и участие делится своим теплом и расположением. Радуется бабушкин Дом и Марине, -- она всегда это чувствует, когда удаётся выбраться на несколько дней на малую родину. Львиную долю времени девушка проводит возле Дома, просто валясь с книгой в руках на траве-мураве, которая как и раньше выстилает ковром всё пространство от крыльца до родника.
Марина несколько раз пробовала посадить траву-мураву на даче у родителей, но зелёный "ковёр" из спорыша, как у бабушкиного дома в деревне, так и не вырос. Мама подшучивала над Мариной, мол, не занимайся ерундой. Дочка вспыхивала и обижалась, но также быстро остывала: как и мама, она понимала, даже если трава вырастет -- не заменит ту, возле бабушкиного дома. Да и кроме муравки сколько всего памятного! И не только у Марины и многочисленной родни: семья-то большая, бабушка Маша родила пятерых детей. А у них -- внуки и правнуки. Самая младшая, Надя, мама Марины появилась на свет в 1941-м и росла без отца, не вернулся он с войны. Помнит Дом Марина и глазами мамы, которая много раз делилась с ней картинами из своего детства, взять хотя бы ещё один зелёный "ковёр"... в межрамье.
...Раннее утро, окно дышит холодом. Темно. Тусклое пламя керосинки пляшет на посеребренном инеем стекле. Второклашке Надежде не хочется просыпаться. Её уже не первый раз окликает мама. Девочка делает вид, что не слышит, она ещё сильнее обнимает деда, вместе с которым они лежат на тёплой печке. Тогда мать пускается на хитрость.
--Доча, вставай! После школы пойдем с тобой в лес, подошло время вторые рамы ставить и окошки к празднику украшать.
Мама, убрав в узел чёрные длинные волосы, подошла к печке и отдёрнула занавеску на печке. Девчушка смешно зажмурила глаза, делая вид, что крепко спит.
Поток воздуха из-за открытой занавески и быстрые удаляющиеся шаги матери всё-таки поднимают Надю. Она довольно проворно спускается и чуть не опрокидывает лавку, с которой спрыгивает на некрашеный пол, словно выбеленный солнцем. В ту пору хозяйки умудрялись лишь с помощью скребка и воды поддерживать чистоту и естественную красоту дерева. Босые ноги холодит пол, потому они будто сами бегут, но девчонка тут же спохватывается и как бы нехотя бредёт умываться, на ходу заплетая светло-русые волосы в косу. Немного погодя с кряхтением слезает с печки и дед.
Надя украдкой поглядывает на взрослых, уже с утра озабоченных грядущими делами, подныривает под стол и садится рядом со старшим братом в углу под образами. Проказливое выражение на конопатом лице девочки сменяется на серьёзное. Мать ставит на стол горячий чугунок с пареной репой. А потом выходит в сенцы и возвращается с четырьмя неказистыми отварными картофелинами в руках. Неурожай в этом году, на варку в мундирах идёт самая мелкая. Дедушка режет только что испечённый дочерью ароматный хлеб.
Девочка нехотя съедает половину картофелины, очищенной для нее дедом. В доме после войны не до разносолов, а поди ж ты, капризничает! Кусок хлеба Надя уже положила в карман -- возьмёт с собой в школу. Она нетерпеливо ёрзает на лавке и изо всех сил сдерживается: так и подмывает переспросить маму, пойдут ли сегодня в лес. Она уже мысленно перенеслась туда, ступает по мягкому зелёному ковру, глаза разбегаются, останавливаясь на полянках, где мох пушистее и красивее...
Последним в школе будет урок истории. "Скажу учителю, что голова разболелась" -- прикидывает про себя Надя. -- "Сергей Андреевич добрый, отпустит". Щёки девчонки от стыда розовеют, хотя срываться с уроков, сказавшись больной, случалось и раньше. Такое бывало по весне, в конце учебного года, Надя мчалась домой, капала в огороде червей и бежала с удочкой на речку. А ещё всегда прихватывала с собой интересную книжку, читать очень любила. Грёзы наяву прерывает голос дедушки.
--Маша, ты знаешь, меня ведь Надя чуть не задушила нынче, всю ночь обнимала да бороду трогала. Так и пролежал всю ночь, почитай и не спал, не повернуться, не вздохнуть. -- По-доброму выговаривает дедушка, еле сдерживая смешинку в лице. Мама и брат Володя изо всех сил пытаются не засмеяться. А Надя улыбку не сдерживает, она радуется, что лица взрослых просветлели.
Надежда запыхалась, одна косичка выбилась. Всю дорогу из школы она бежала, предвкушая поход в лес. Как и задумала утром, отпросилась с последнего урока. Сергей Андреевич, конечно, девочку отпустил, ему и в голову, наверное, не приходило, что отличница Надя в очередной раз сочинила отговорку.
Скоро праздник Казанской иконы Божией Матери, и каждый год накануне они с мамой ставят вторые рамы, выкладывая внутри зелёную "дорожку" из мха. А ведь вторые рамы по послевоенным временам -- редкость и даже роскошь, Надя это прекрасно знала. А всё благодаря дедушке Григорию, маминому отцу, которому Надя сегодня не дала толком поспать. Всё умел, себя с женой содержал, незамужнюю дочь да Маше чем мог помогал. Ещё две сестры бабушки к тому времени не жили на селе, вышли замуж и уехали искать лучшей доли на Украину. Когда раскулачили -- дедушка в колхоз не вступил, несмотря на то, что зять, муж Маши, председатель колхоза, ночами к нему ходил и уговаривал. Единоличник. Ну а когда во время войны пришло извещение, что зять пропал без вести, и свекровь Маши решила разделить Дом и корову пополам -- дедушка дал денег на печку, а потом и на тёлку. Всех благих дел не перечесть. А ведь и другим людям помогал: женщинам, кто без мужей остался -- косы отбивал, огородный инвентарь правил. Деревянные грабли и другой инструмент делал, корзины на продажу плёл. Ну и вторые рамы у дочки Маши, конечно, тоже руками деда были справлены.
Около дома Надя увидела брата, он шёл по стёжке от родника с удочкой. Девочка невольно сглотнула -- очень захотелось суши, так бы сейчас, наверное, назвали кушанье, которое брат умел готовить. Володя недавно вернулся со срочной службы на Сахалине, оттуда и привёз новую и странную для деревенских привычку есть сырую рыбу. Поймает свежую, хоть плотву, хоть краснопёрку, разделает, присолит с двух сторон и буквально через час-два ест. Мама Нади сама побаивалась и ей не разрешала, всё же рыба речная, не морская, лечи потом от паразитов. Ну а девочка на свой страх и риск тайком договаривалась с Володей, и тот её иногда угощал невиданным и непонятным для местных яством.
--Володь, рыбкой поделишься? -- Поравнявшись с братом, выстрелила вопросом Надя. Лысый, с ввалившимися скулами из-за перенесенной в армии цинги -- почти все зубы выпали -- брат только внешне казался суровым, на самом деле характером был мягок, может даже слишком и меньшую сестрёнку любил и баловал. И не только он. Плохо ли, хорошо -- ни в чём не знала она отказа у домашних.
--Да засолил только, рано ещё, не клевало, иди в дом, мать ждёт тебя, -- ответил брат, заговорщически подмигнув.
--А как же рыба? Я успею хоть кусочек попробовать?
--Успеешь-успеешь...
Насладившись вкусной водой, Марина решила переключиться, расстегнула заколку, и её рыжие волосы обрушились на плечи. Маленькая Надя, её мама, брат и дедушка остались в своём времени и измерении, а Марина поднялась и пошла с кружкой к роднику, чтобы ещё зачерпнуть воды. Опять при мимолетном взгляде на своё отражение появилось ощущение будто что-то не так. Объяснение нашлось как только девушка отошла от родника. Заправляя волосы за ухо, случайно коснулась ладошкой мочки правого уха. Сердце ёкнуло: серёжки на ней не было.
Первым делом Марина кинулась к покрывалу, на котором загорала. Исползала всё вокруг на коленях, заглянула под него -- нигде нет. Подогнув под себя одну ногу, девушка с отчаянием опустилась прямо на траву. Сняла серёжку и засмотрелась. В круговой текстуре зелёного камушка будто в калейдоскопе замелькали все её сегодняшние перемещения: вот она собирает травки в овраге, потом лежит с книгой около бабушкиного дома, играет в "Море волнуется раз".
Девушка встала и пошла осматривать место, где резвилась с детишками. И здесь -- нет. "Идти сейчас в поле за овраг? Даже думать об этом не хочется: на улице самое пекло", -- размышляла про себя Марина. "Может быть завтра? Сегодня ведь собрала только душицу, а там ещё много чего растёт: дикая мята, зверобой, клевер", -- вела внутренний диалог Марина. Она, как её прабабушка и сестра бабы Маши, тоже Мария, любила и знала травки, обращались к ней за советом и лечением сельчане и совсем незнакомые люди, буквально передавая из рук в руки.
Утро вечера мудренее. Марина убрала серёжку в сумку и перенесла каньёвое покрывало чуть дальше, в тень и погрузилась в чтение. Сказать, что новая вещь Славниковой захватила -- ничего не сказать, даже удивительно. Сколько раньше не пробовала читать этого автора, начиная ещё со "Стрекозы..." -- никак не получалось проникнуться слогом, витиеватой конструкцией предложений, а тут просто не оторваться. Не заметила Марина, как бажовские сюжеты и тепло нагретой земли сморили, как выпала книжка из её рук.
... Веки девушки дрогнули, ей показалось, что кто-то пристально смотрит на неё. Открыв глаза, Марина изумилась так, что сразу их закрыла. "Не иначе всё-таки сегодня перегрелась", -- пронеслось в голове. Снова открыла и даже привстала на локте. "Нет всё то же, вернее та же...". На холмике из красной глины недалеко от места, где когда-то стоял таган сидела ящерка с лицом женщины и смотрела на неё в упор. Сначала Марина не поняла, что её так взволновало, она ведь сразу догадалась, что перед ней Малахитница в образе ящерицы. "С обложки что ли сбежала?" -- со смехом подумалось Марине. Наверное, именно чувство юмора и ирония и помогли переключиться. Девушка смогла отвести взгляд от ящерки, и в тот же момент поняла, от чего ей не по себе. Чёрные волосы, заплетённые в две косы, черты лица -- да ведь это её бабушка Маша в молодости! Точь-в-точь как на фото, где они с дедушкой. За исключением нитки жемчуга на шее. Старая чёрно-белая фотография в деревянной крашеной раме когда-то висела на стене в проёме между окнами в бабушкином доме, а потом семейная реликвия переехала в квартиру Марины в Москве.
--Нашлась твоя пропажа, Маринка, забирай! И не думала вот так лицом к лицу возле Дома свидеться. Какая ты стала... Ладная. А ведь акромя тебя и не приезжает никто... Домок навестить да воды из родника напиться на весь год от всех напастей исцелиться...
Бабушка говорила, но её губы не шевелились. Марина до конца не понимала, вслух ли звучал голос или только раздавался в голове. Девушка не узнавала его -- он был молодой, а такой она бабу Машу не знала. Неподвижное лицо бабушки-ящерки со старой фотографии ожило, глаза увлажнились и словно потухли, уголки губ опустились...
От волнения у Марины закружилась голова, перед глазами замелькали звёздочки, локоть подломился, и она упала...
Проснулась девушка от холодного ветра и колючих уколов дождя. Как ни старалась защитить себя во сне, обхватив руками и свернувшись в позе зародыша, тепло уходило. Марина открыла глаза. Редкие тяжёлые капли дождя вдруг обрушились ливнем. Подхватив каньёвое покрывало и книгу, бросилась к крыльцу. Сняла с петли крючок и заскочила внутрь. Здесь ещё было тепло: застеклённое крыльцо за день нагрелось солнцем. Как и во времена, когда Марина ездила сюда с бабушкой, на лавке вдоль окна стояли вёдра с водой из родника. Одно из них было наполнено до краёв. "И как его только донесли", -- подумала Марина, завороженно глядя на волнующуюся воду. Она пролилась на лавку и пол, когда девушка вбежала на крыльцо, сильно хлопнув дверью. Марине показалось, что в свете вспышки молнии вместе с выплеснувшейся через край водой мелькнул хвост ящерки. Девушка непроизвольно передёрнула плечами, ей вдруг стало жарко, на лбу выступила испарина. Мгновение, и она вспомнила не то сон, не то явь: бабушку в образе ящерки на холмике из красной глины...
Марина бросила взгляд на дверь в сенцы -- амбарный замок не пускал в дом: сегодня дачники уехали с утра купаться на плотину. Внутрь зайти не получится. Марина рывком раздвинула кружевную белую занавеску на крыльце. Ничего не видно, вода потоком лилась по стеклу. Тогда девушка приоткрыла дверь. Косой ливень прошёлся с головы до ног. Марина секунду помедлила и выбежала в дождь. Несколько метров, и вот она уже около красного холмика. Серёжка лежала на том месте, где она сегодня видела ящерку. Рука погрузилась в раскисшую глину и выхватила серебряное украшение с зелёным камушком. Не замечая дождя, девушка медленно пошла обратно. Аккуратно затворив за собой дверь, Марина опустилась прямо на пол. Костяшки пальцев побелели, так сильно она сжала ладошку с серьгой.
Дождь на улице стих. В небе просветлело. Солнечный лучик прошёл сквозь кружево занавески и перебрался в ведра с водой. Покачиваясь на её поверхности, оттолкнулся и заплясал хороводом причудливых теней. Он играл бликами на влажном лице Марины до тех пор пока она не открыла глаза. Через какое-то время в игре света девушка стала различать фигуры дорогих людей и увидела самые памятные картины из своего детства. Вода срывалась с мокрых волос, стёжкой струилась дальше на потемневший от времени пол. А спустя какое-то время -- уже только с лица, кружась в водовороте мыслей и воспоминаний...