Валерка держался изо всех сил. Он старался во всём подражать отцу. Делал по утрам зарядку, превозмогая тянущую противную боль в спине. Врождённый сколиоз постоянно пригибал к земле, словно непосильная ноша. Но Валерка набирал побольше воздуха, сжимал свои детские кулачки и, задрав подбородок, заставлял себя вышагивать прямо, не сгибаясь под ударами судьбы. Эту отцовскую фразу он хорошо запомнил. Правда, до недавнего времени Валерка и представить себе не мог насколько она встанет перед ним в полный рост. Похлеще любой физической болячки. Дело в том, что его небольшая семья-сам Валерка, отец и мама проживали в коммунальной квартире в старом доме, построенном ещё до войны. Народу в нём обитало тьма тьмущая, на каждой лестничной клетке видавшей виды десятиэтажки, по три двери , открыв любую из которых, человек попадал в длиннющий, тускло освещённый коридор с обшарпанными стенами. И запросто мог заблудиться среди полуразобранных велосипедов, эмалированных тазиков, каких-то коробок с непонятно кому принадлежащему хламу. Но, несмотря на всю неухоженность и неустроенность Валерка любил свой дом. Ему было уютно в нём. В отличие от сверстников, болтающихся на улице до позднего вечера, он предпочитал сидеть рядом с отцом на диване и, затаив дыхание слушать, как он выразительно читает Майн Рида, пока мама готовит на кухне вкуснятину и совсем скоро пригласит их к столу. Однако, чья-то злая воля нарушила эту идиллию. Всё началось в ноябрьскую непогожую пятницу. Отец, чего с ним не никогда не бывало раньше, вернулся с работы крепко подвыпившим. Поговорил с мамой на повышенных тонах и не став ужинать лёг спать. Как оказалось, его уволили за просчёт совершённый напарником. Отец решил выгородить молодого паренька и взял вину на себя. С тех пор всё пошло наперекосяк. Конечно, до скандалов и дебошей не доходило, но случались споры, перераставшие в ссоры с мамой. Слышимость в коммуналке была отличной и громкий, зычный отцовский голос стал причиной, а скорее долгожданной зацепкой для председателя домового комитета(в простонародье домкома) Фомы Моисеевича, вознамерившегося выселить Валерку вместе с родителями на основании состряпанной доброхотами соседями кляузы. Валерка ненавидел этого плюгавого типа в засаленной жилетке и с грязью под жёлтыми ногтями. От него вечно пахло гнилью, причём так сильно, что после его появления приходилось долго проветривать маленькую двенадцатиметровую комнатку. Десятилетний мальчишка никак не мог взять в толк, почему отъявленного хулигана Петьку , пудовыми кулачищами лупящего по пьяне в стенку и поднимающего среди ночи весь дом никто не смеет призвать к порядку, перед разбогатевшим на продаже овощей дядей Костей , затеявшем без всякого разрешения внутриквартирную перестройку ходят чуть ли не на цыпочках и здороваются издалека стоит тому появиться в коридоре. И где в этих случаях героический Фома Моисеевич? Увы, в потных липких ладошках домкома отродясь не было никакого карающего по справедливости меча, одна лишь замусоленная перьевая ручка и заляпанный чернилами блокнот...
Материнские мольбы и взывания к состраданию ни к чему не привели. К тому же, после того как отца посадили под арест за то что он не выдержав дал по шее гадкому домкому шансов изменить ситуацию не осталось совсем. Валерка смотрел на уместившийся в два узла нехитрый скарб, лежащий на раскладушке, и пытался не разрыдаться. Через полчаса за ним с мамой приедет машина и начнётся другая, неведомая, пугающая неопределённостью жизнь.