Дом стоял на окраине. Зловещее начало, но мы с Таней и сами жили -- в доме на окраине, правда, не южной, а западной, ближе к лесу. Пару лет назад у моей жены открылась какая-то непонятная аллергия, и из Москвы пришлось уехать. В её родном городе от бабушки осталась просторная квартира в центре, которую мы сдали под офис одному оборотистому типу из бывших Таниных одноклассников, и сняли уютный домик возле леса, планируя в будущем подкопить денег, квартиру продать и построить свой дом, место нам нравилось. Южная же часть города, бывшая, по сути, настоящим его центром, как-то быстро переходила в застроенную старыми деревянными домами окраину и заканчивалась пустырём.
Дурную славу, впрочем, дом имел. Когда-то это был молельный дом то ли баптистов, то ли ещё каких пятидесятников -- я плохо в них разбираюсь, потом делали из него то библиотеку, то музыкальную школу, то заселяли какие-то конторы, но стоял он на отшибе и посещаемость культурных учреждений стремилась к нулю, а конторы занимали его только на время ремонта их постоянных помещений и тоже подолгу не задерживались. Говорили ещё, что за ним, на теперешнем пустыре, был ещё один домик, хозяйка которого баловалась всякой мистической ерундой, привороты-отвороты и прочее, за что её лет пять назад и спалил вместе с домиком один недовольный результатом клиент. После этого приглашённый с переездом очередной конторы освятить помещение местный батюшка отказался подходить к дому ближе, чем на двадцать метров, а приехавший из областного центра служитель культа во время проведения церемонии оступился и сломал руку. Поползли слухи, вселившееся в дом управление санэпидслужбы через два месяца почти в полном составе пошло по громкому делу о взятках, сменившие их судебные приставы попали под расформирование, ну а попытка организовать областной реабилитационный центр для наркоманов закончилась тем, что инициатора проекта нашли в этом самом доме умершим от передоза. Дом стали обходить стороной даже немногочисленные городские бичи, благодаря чему, впрочем, относительно приличное состояние он сохранял до сих пор.
Так что, когда из обладминистрации пришло распоряжение выделить некоему молодёжному творческому объединению помещение, городские власти не слишком долго думали, какой дом отдать. Молодые, да ещё творческие -- дури в башке полно, если что и случится, сами виноваты, либо, по той же молодости и дурости ничего в этом месте не почувствуют, глядишь, и переломят тенденцию. Заодно и про театр в городе можно будет отчитаться. И действительно, дом подновили (как выяснилось, творческие люди отнюдь не все чураются физического труда), поначалу немногочисленные зрители восторженно отзывались о постановках и представлениях, народ пошёл приобщаться к искусству и хорошим тоном в кухонных и скамеечных разговорах стали рассуждения о современных творческих тенденциях. Вечно утопающая в грязи окраинная улочка стараниями довольного городского головы даже обзавелась тротуаром и настоящей автобусной остановкой.
Майские вечера так замечательно подходят для прогулок, что мы не стали дожидаться нашего автобуса и от поворота на Октябрь пошли пешком.
--
Медвежонок, а ты не хочешь в тот театр сходить?
--
Кошку тянет к искусству?
--
Давно никуда не выбирались, а у меня девчонки только и судачат о нём. Ещё говорят, мол, современное искусство -- дело тяжёлое, не для каждого.
--
Недоступно для понимания? Слишком "концептуально"?
--
Да нет, скорее, просто тяжело. Там даже не спектаткли, а какая-то мешанина, там и театр, и пантомима, и акробатика. Очень сильно на мозги давит, говорят, все уставшие со спектакля уходят, но потом опять хочется. Давай попробуем?
--
С радостью и удовольствием, о свет очей моих. Нас после Москвы никаким артхаусом не напугаешь!
--
Мишка-хвастунишка. А ты не забыл, что я тебя люблю?
Спектакли шли по пятницам и субботам. Логично -- город у нас даже сейчас рабочий, в будние вечера у людей другие заботы. Поразили афиши. "Воронье солнце", "Ромео и палач", "Секреты в шкафу" -- мрачноватая тематика, но оформление, что называется, весёленьких расцветочек.
--
Молодёжь тянет к теме смерти, а эти ребята, наверно, и посмеяться не дураки.
--
Старушка ты моя... Сейчас за веником сбегаю.
--
На метле же летать положено?
--
А кто тебе сказал, что летать? Песочек подмести.
Получаю чувствительный тычок под рёбра.
Так вышло, что в четверг мне пришлось тащиться на объект в промзону. Обратный путь я решил срезать по южной окраине и выйти к автобусу как раз у театра. Творческая молодёжь съёму жилья предпочитала обитание палаточным лагерем на заднем дворе. Наша доблестная милиция поначалу была против, но алкоголя и дури в лагере не водилось, местная молодёжь в поисках доступных развлечений довольно быстро обломалась, и даже постоять за себя актёры оказались в состоянии -- спасибо, видимо, акробатическим тренировкам. К тому же милицейскому начальству из области намекнули, что цепляться к деятелям искусства не стоит. Несколько местных ребят, впрочем, туда вписались, кто в театральный кружок, кто в акробатический, кто в студию графики, и родители, поворчав, согласились, что "хоть по улицам не шляется, хотя, конечно, не дело это -- в палатке жить". Впрочем, и просто приходящих было немало.
Идти по пустырю не хотелось, и я решил срезать угол через "творческий лагерь". Территорию отгораживал заборчик по колено, и хотя основная дорожка уходила далеко вправо, к проходу между соседними домами, но и прямо через заборчик шла натоптанная тропинка.
Мне доводилось видать и творческих личностей, и палаточные лагеря, но этот меня поразил. Дело не в безлюдности -- наверняка какая-нибудь репетиция или занятия. В лагере был Порядок. Нет, конечно, палатки стояли не рядами, но -- чистота, но -- оборудованная под навесом кухня, но -- вне палаток ничего не валяется. Я приостановился осмотреться.
--
Вы кого-то ищете? -- подошедший невысокий парень в чёрно-белом гриме обратился с явным вызовом. И ещё -- с уверенностью в себе, такой холодной, что становилось неуютно.
--
Мне бы на остановку пройти, если не возражаете.
--
Нет, ну что вы. Конечно, проходите, -- мягкий женский голос возник, казалось, из ниоткуда. -- Эмиль!
--
Да, Королева, -- парень, коротко кивнув, отошёл в сторону.
Королева... Да, она заслуживала этого имени. Судя по лицу -- лет сорока, но фигура, но осанка... А волосы -- золотая волна по плечам, которой не нужна никакая корона. И взгляд, ещё секунду назад жёстко призвавший молодого Эмиля к повиновению, уже искрился неожиданно доброй теплотой.
--
Нам пришлось вначале немного... неделикатно объяснять кое-кому, что с их намерениями здесь делать нечего. А вы, я вижу, ещё не были на наших постановках?
--
Нет... э...
--
Зовите меня Елена, только, пожалуйста, без эпитетов.
--
А Королева?
--
Не ваша. Как вы, я надеюсь, понимаете, это обращение только для своих, и только для заслуживших.
--
Держите в строгости?
--
Иначе никак, без меня они пропадут. Сорвутся, пойдут в разнос... А вы обязательно приходите к нам, и в следующий раз с парадного входа. Вам будет интересно.
--
Спасибо, всенепременно, -- сюрреалистичность ситуации, разговор в сем высоком штиле... -- не далее, чем завтра и собирался.
--
Будете один?
--
С женой. Собственно говоря, её желание.
--
Будем рады вас видеть. И... постарайтесь не слишком серьёзно отнестись, если у вас после просмотра возникнут странные мысли.
--
Странные?
--
Увидите. Просто не придавайте слишком много значения, мы, порой, даём очень много смыслов одновременно, и разбираться с ними лучше, слегка успокоившись.
--
Елена, вы меня заинтриговали.
--
Разумеется. -- мы подошли к калитке на улицу. -- Приходите и смотрите. Ребята, я уже сейчас буду, начинайте!
На крыльце, уставившись на нас, стояло с десяток подопечных Елены. Кто в гриме, кто в трико, кто в испятнанной красками хламиде, зато с совершенно одинаковыми взглядами. Холодными до дрожи, ледяными, но если на Елену они смотрели с вопросительным ожиданием, то на меня -- с непонятным интересом. Чужак, нарушивший границы их мирка? Конкурент за внимание Королевы? Или просто новый зритель? Тем контрастнее были глаза Елены, всё такие же тёплые, слегка грустные и светящиеся какой-то странной надеждой.
Я не помню, как закончился спектакль, как мы вернулись домой, как легли спать. Елена не обманула -- смыслов было пугающе много, двойное, тройное дно в каждой фразе, в каждом движении, в каждой сцене. Помню, что люди вокруг, казалось, были так же выжаты, вымотаны досуха в этой борьбе со смысловой нагрузкой. Следуя совету, я предупредил и Таню, отложить размышления хотя бы на день, надеясь, что подружки на работе не втянут её в немедленное обсуждение, но наутро, увидев её состояние, посоветовал взять на сегодня больничный. Сам же я больше общаюсь с умными железяками, и довольно быстро выбил у генерального согласие на большую профилактику в серверной, повесил табличку "не беспокоить" и до вечера изображал бурную деятельность в отрыве от коллектива.
--
Знаешь, медвежонок, -- сказала мне Таня вечером, -- я больше не хочу туда ходить. Там происходит что-то непонятное. Эти актёры, они как куклы, будто их вовремя за ниточки дёргают. Странное зрелище, на первый взгляд на импровизации всё построено, этакая трагедия дель арте, но импровизируют кукловоды, а у кукол... движения, реплики, всё так отточено. И эта Елена Печальная...
--
Кошка, а я не помню. Мы вчера её видели?
--
Видели. Она в антракте подошла, поздоровались, ещё говорит "Вы такая молодая, это так прекрасно", а глаза грустные, будто плохую новость мне только что сказала. И я тоже половины не помню, внутри что-то тянет ещё раз пойти, разглядеть, но страшно.
--
Конечно, родная, не пойдём. Главное, не бойся, всё мне говори, и я тебе буду. Может, это какое-то НЛП, или ещё какая пакость, надо её отловить.
--
Пакость... точно пакость. Они все не из нашего города, у них нет никаких явных покровителей, спонсоров, но к ним никто не лезет с проверками, никто не трогает, родителей не заботит, куда ходят их дети, и что они там потом остаются, никого не интересует, откуда деньги... Все вокруг будто сошли с ума, больны шизофренией, не замечают чего-то очевидного, но ведь и мы с тобой тоже не замечаем! Солнышко, милый, я не хочу с ума сойти. Смотри на меня внимательней, и я на тебя буду. Мы же справимся, да? Обещай мне.
--
Я на тебя всегда внимательно смотрю, любимая. Мы обязательно со всем справимся, не переживай. Может, это просто у них стиль такой мозговыносящий, они ведь здесь уже давно, а никто вроде явно с ума не сошёл и никаких разговоров действительно не ходит.
--
Они все боятся. Они друг другу не доверяют, они не могут открыться, не хотят показаться сумасшедшими. Мишка мой, как же я тебя люблю, что тебе можно верить. Ты же никогда-никогда от меня не отмахнёшься, да?
--
Никогда-никогда. Это денег я приношу немного, а внимание всё тебе.
--
Глупый ты.
Лето-не лето, лепо-нелепо... В Москве остановки с людьми сносят пьяные мажоры на спорткарах, а у нас -- "газон"-мусоровоз, водитель которого на стоянке забыл подложить кирпич под колесо, ручник-то давно не работает. Забылся тот визит в театр, мы успокоились и вернулись к обычной жизни, строили планы. На фирму свалился жирный заказ от администрации, и я допоздна задерживался на работе, дожди срывали график монтажа, жена возвращалась домой одна, ждать мужа, готовить ужин...
Работа же меня и спасала. Шеф, благо, человек неглупый, отпуск по личным давать мне не стал, наоборот, повесил на меня ещё два участка, и я, приходя домой, валился на кровать уже не имея сил думать, что совсем недавно... К августу завалы удалось разобрать, в чёрное отчаяние я так и не упал, но оставаться в этом городе мне больше не хотелось. Вернуться в Москву, найти там работу посуматошнее, а дальше -- говорят, время лечит. К тому же, без Тани, как мне казалось, город будто стал слишком тихим, будто его населили тени бывших людей, будто всё подёрнулось серой пылью.
В один из вечеров мне захотелось пройтись по окраине. По нашей гулять было ещё слишком больно, на восточной -- промзона, на севере -- типичный спальный район с некоторым количеством агрессивно настроенного контингента. Я отправился на юг, вовсе не намереваясь доходить до театра, но ушёл в себя и не заметил, как ноги вынесли меня к знакомой калитке.
--
Добрый вечер. -- копия Эмиля, только повыше и поуже в кости. -- Соболезную вашей потере. Заходите к нам, у нас сейчас выставка работ, но посетители уже ушли.
--
Выставка?
--
Вам не помешает слегка отвлечься, а у нас есть очень интересные работы. При этом не нарушая уединения.
--
А с чего, прошу прощения, такая забота?
--
Видите ли, наше искусство довольно своеобразно. Мы целенаправленно вводим людей в смятение, заставляя их задуматься. Мы пугаем, но так, чтобы человек начал принимать себя таким, какой есть. Мы, можно сказать, сводим с ума, но только лишь затем, чтобы человек смог по-настоящему в себе разобраться, не страшась избавиться от ярлыков и рамок общества. Вам надо разобраться в себе, и если мы можем помочь -- это лучшая для нас награда и топливо для нашего тщеславия, уж извините.
--
Откровенно. И неожиданно, от представителя "творческой молодёжи".
--
Это сложно объяснить, но... увидьте сами.
Я вернулся домой через три часа и впервые за эти месяцы спокойно уснул не от усталости и не от водки.
Я стал у них бывать, два-три раза в неделю. Елена ко мне больше не выходила, но с ребятами я не то, чтобы сдружился, а, скорее, завёл слегка приятельские отношения. Эмиль оказался Васей, а у калитки меня в тот вечер встретил его старший брат, Сергей с банальнейшим псевдонимом "Серж". Глубокомысленных разговоров со мной больше не заводили, но в моём молчаливом присутствии обсуждали подобные темы между собой. Зато в обычном, ненавязчивом трёпе я участвовал даже с некоторым удовольствием и не был слишком чужим.
Вскоре я начал замечать некоторые закономерности. Скажем, в будние дни большинство населения лагеря было угрюмо и апатично, общались со мной лишь те, кто вёл в этот день занятия и постоянный состав труппы. Да, в труппе был постоянный первый состав, старожилы "творческого объединения". Четыре человека играли в каждой постановке, остальные участники и второй состав постоянно менялись, чтобы каждый мог побывать хоть в какой-то роли. Юрий, Рауль, Николь и Мадина, по их словам, здесь уже четвёртый год, с самого начала. Большая часть остальных из прошлого города, где их группа смогла широко увлечь местную молодёжь, но была вынуждена уехать, когда на них посыпались обвинения в сектантстве. Здесь же, за последние два года, успехи меньше, но ещё пара человек к ним уже пришли.
Новички были веселы и общительны, когда я приходил в выходные. Казалось, участие в постановках, пусть даже и в дублирующем составе, даёт им заряд энергии. Обычно в такие дни я старался уходить за пару часов до спектакля, чтобы не мешать подготовке. К тому же, Королева являла себя подопечным в основном по вечерам, и мне не хотелось снова видеть те холодные взгляды, которыми меня встретили с крыльца в первый раз. Впрочем, и новичков я уже знал в лицо и по именам, и приучился не обижаться на их отчуждённость и невнимательность по вечерам в будни. Возможно, они просто уставали за день, хотя и отрицали это, когда принимали участие в общем разговоре.
Серж, после разговора у калитки, явно не стремился продолжать общение со мной, Эмиль, хоть и вёл акробатику, трепаться явно не любил. Эта черта его характера стала мне более понятна, когда в один из выходных я увидел его в саду у свежезакопанной ямы. Позже, ближе к вечеру, заметив отсутствие одной из девочек, обычно бывавшей во втором составе на первых ролях и по воскресеньям довольно активной, я поинтересовался её отсутствием. Разговор мгновенно умолк.
--
Сорвалась на репетиции. -- голос Эмиля не был обычно холоден, просто пуст.
--
Такое бывает, -- впервые за этот месяц я увидел Королеву не мельком, -- такие проблемы нам тоже приходится решать самим.
--
А милиция?
--
Милиции об этом незачем знать. -- Елена говорила с прозрачнейшим намёком.
Задавать глупый вопрос о семье не было смысла -- ответ в стиле "мы её семья" читался на лицах, висел в воздухе да и просто был очевиден.
--
Вам пора, как мне кажется. Пойдёмте, я вас провожу.
--
Да, вы правы. Буду рад вашему обществу хотя бы и до калитки.
--
Ступеньки, не забудьте. Да, благодарю -- она взяла меня под руку. -- Приходите в субботу, после спектакля, я уделю вам немного... своего общества. И не бойтесь, там будет весело, всем.
--
Вы будете царить?
--
Я буду принимать триумф. Вам стоит посмотреть... -- в паузе явно читалось "напоследок".
--
Да, пожалуй. Спасибо за приглашение.
--
И... берегите себя.
В понедельник подал заявление по собственному, через неделю. Настаивать на соблюдении мною трудового кодекса не стали, но намекнули, что порадовались бы, случись мне передумать. Передумывать было поздно, я понял, что в творческой компании своим стать не могу и не хочу -- значит, пора было слезать с этой психологической иголки, возвращаться к первоначальному, московскому плану. Тусклый город неприятно напомнил мне обычную усталость новичков труппы. Каюсь, не утерпел и в среду снова был в привычной компании старожилов. Принятое решение меня раскрепостило, и я был куда более общителен, весел, словно смог вернуться в обычную, нормальную жизнь. И когда Мадина начала со мной слегка заигрывать, я не отказал себе в удовольствии подыграть.
Мадина в этот вечер была в длинном тёмно-красном платье, с готическим макияжем -- возможно, готовилась играть какую-то вампирессу. Всегда молодая, всегда прекрасная, всегда опасная -- она наклонилась ко мне, и я был готов почувствовать укус на шее, но зубки её лишь слегка куснули мне губу, открывая дорогу проворному языку, на шею легла нежная рука, я ответил поцелую и с ужасом понял, что вот-вот потеряю сознание. Диван уплывал из-под меня, всё вокруг кружилось и туманилось, но я не в силах был оторваться от этих дивных губ...
--
Королеве это не понравится, -- вернул нас к действительности ледяной голос Эмиля. Понимаю, что вряд ли он заботился обо мне, но за этот холодный душ я был сейчас ему благодарен.
Не прощаясь, выскользнул из дома. Удача, какая удача -- последний автобус как раз собирался отъезжать. Боясь кричать, я замахал руками в свете фар, меня заметили. Словно пьяный, шатаясь, добрался до дома и провалился в сон.
...На сцене продолжалось странное действо, и я с удивлением заметил -- вместо актеров уже давно играют куклы. Покосился на соседа - в кресле сидел манекен. Манекены сидели в зале, весь зал, ни одного свободного места, и безучастно взирали на бессмысленные телодвижения кукол на сцене.
Задрожал мобильник. Таня. "Любимая, я в театре" -- зашептал, опасаясь помешать... кому помешать? Абсурд ситуации был виден на ладони, однако я продолжал убеждать жену, что сейчас не могу говорить и перезвоню попозже. Короткие гудки... надо что-то делать. Пробираться к выходу. Осторожно, стараясь не задеть чинно сидящие манекены, стал протискиваться между кресел. Казалось, одно неловкое движение -- и все "зрители" опрокинутся, посыпятся, словно костяшки домино. Вот и проход.
У двери стоял, поигрывая пистолетом, Олег, охранник шефа. "Ну проходи", -- он улыбнулся, -- "снаружи много интересного". "У тебя пистолет" -- отвечаю. "Ты думаешь, это он делает меня хозяином положения?" У тебя тоже есть свой пистолет, ты просто пока не знаешь", -- Олег шагнул в сторону, открывая выход...
Пистолет у меня был. Перед самым отъездом из Москвы случилось выбраться в рейд с группой "чёрных копателей", миноискатели им налаживал. Ну и самолично нашёл неплохо сохранившийся наган. Барабан пришлось менять, а ствол был в хорошем состоянии. Проблему с патронами тоже удалось худо-бедно решить, и револьвер поселился в тайнике под сараем. Тащить его обратно в Москву было довольно глупо, я осторожно начал искать покупателя. Как раз в субботу должна была произойти встреча.
В пятницу я не увидел на афише Мадину. Поймал такси, помчался к театру, успел к окончанию. Вид выходящей публики меня поразил -- до этого у меня не было возможности взглянуть со стороны на зрителей после представления. "Вот они -- манекены из сна, люди без лиц, без взгляда. И как я не замечал, это не смерть Тани сделала город тусклым, он действительно стал таким, а я не замечал. Город теней, город манекенов." У калитки стоял Серж. "Где Мадина?" -- но я уже знал ответ. -- "Она сорвалась."
Суббота. Шеф, до Октября. Да, на Пролетарской высадишь (дальше пешком дойду, так спокойнее). Сирены, мигалки -- нас обгоняет бешеная "девятка", её подрезает милицейская сестра, удар в бок, водителя вяжут. Затор, стоим. По тротуару протискивается милицейский же "форд", пьяный в дымину майор из областного управления вываливается из двери, орёт "так, я щаз покажу вам, как машину досматривать, щаз я у него героин найду! У нас инструктаж был, я вам покажу сейчас, как работать надо". Водителю вдруг удаётся вырваться, он ныряет в переулок, менты поднимают кипеш. Звоню покупателю. "Тут авария, полно милиции. Боюсь, не успею приехать, как насчёт перенести на завтра?" Покупатель врубается в ситуацию и соглашается. Шеф, поехали к театру.
Манекены разошлись. Труппа торжествует, труппа купается в энергии -- вампиры, дорвавшиеся до крови. Девочки виснут на мне, и Эмиль их не одёргивает, он сам в эйфории. Елена Печальная, Королева, заложница подданных -- та же гордая осанка, но какое море грусти и боли в глазах. Кто они тебе, почему ты с ними?
--
Вы так печальны сегодня, Королева, - беру я её руку. Она вздрагивает, но принимает обращение. Рука остаётся в моей.
--
Это грустный триумф. Ты же видишь...
Впервые я вижу её в открытом платье. Эта стройная шея, эти плечи -- ей не может быть сорок лет, маска врёт.
--
Им пора собираться. Эмиль! -- повышает она голос.
--
Город отработан? Куда теперь? К следующему?
--
Пока ненадолго залечь. Слабые погибнут, сильные начнут заново. Новички сейчас уедут, ждём машину. Мы уедем утром. Подожди меня на балконе, я сейчас.
Я прав, без грима она выглядит моей ровесницей, чуть за тридцать. И да, она красива, даже сквозь печать усталости на лице.
--
Я так давно не говорила с обычным человеком. Поговори со мной.
--
О чём?
--
О чём угодно. О погоде, о политике, да хоть о футболе, мне всё равно.
Сколько угодно, Королева. На балконе прохладно, и моя куртка ложится на открытые плечи. Мы ведём обычный разговор. Ты смеёшься, Королева, и это хорошо. Отъезжает машина. Идём, пора возвращаться. Юрий, Рауль, Николь, Серж, Эмиль. Отдыхайте до утра.
Платье ложится на пол. Ты замёрзла, Королева. "Так согрей меня". Слушаю и повинуюсь с радостью. Ты лежишь у меня на груди и просто впитываешь тепло. Согрейся, Королева, мне всё равно больше некому его дарить. Ты плачешь?
--
Только не уходи сразу. Я хочу попрощаться. Вы всегда исчезаете утром...
--
Я не уйду.
--
Вы всегда так говорите.
--
Я обещаю не уходить, пока ты не попрощаешься.
--
Я могу не захотеть прощаться.
--
Значит, я не уйду. Отдохни, Королева, завтра тяжёлый день.
Мои губы легонько касаются её виска. Она уже доверчиво спит, хоть на одну ночь забыв о страшном окружении. А я не могу уснуть, в голове стучит "ты нужен! ты нужен! здесь и сейчас, как никогда и нигде!"
Дверь открывается бесшумно, но я просыпаюсь. За окном светает, в проёме двери чёрная фигура. Вставай, Ромео, пришёл твой палач. Ты мог бы стать одним из нас, но ты видел слабость Королевы, и у этого есть цена. Плати, Ромео, и осторожнее -- не потревожь её сон.
Спи, Королева, я буду осторожен. Ты не знаешь, но, видишь ли, наган, благодаря своей архаичной конструкции, подходит для установки глушителя. Тихие выстрелы тебя не потревожат. Семь патронов в барабане. Юрий, Рауль, Николь, Серж, Эмиль и ещё два.
Я сдержу обещание, и если захочешь -- ты сможешь попрощаться.