Киноповесть
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Приглашаю спонсоров, режиссёров,продюсеров - к созданию заведомо "оскаровского" фильма по моей повести...
|
ВАЛЕНТИН ГРИНЕР
В З Р Ы В
к и н о п о в е с т ь
Репатриантская "толкучка" пеклась в корявой жаровне, бывшей когда-то спаренным теннисным кортом. Мэрия избегала уличных торгов и потому отдала заброшенную территорию в центре города на откуп новым гражданам страны. Шумный разноголосый муравейник скрывался за каменнными стенами бывших арабских домов и огромными рекламными щитами. Здесь процветал советский ширпотреб, доставленный на берега Средиземного моря всеми видами транспорта - в сотнях тысяч двухкубовых ящиков и миллионах неподъемных баулов, скромно именуемых "ручной кладью".В отместку за утрату квартир, пенсий, гражданства, за многолетнюю несвободу и национальное унижение отъезжающие на историческую родину выметали из нищих советских магазинов и промтоварных баз всё, что попадалось под руку и поддавалось погрузке на существующие виды транспорта. Теперь это несметное количество товаров надо было продать небогатым старожилам и новым гражданам, опрометчиво прилетевшим в страну молока и мёда налегке, с одним чемоданом...
Прилавками служили нестройные ряды картонных коробок, пустые фанерные ящики, уцелевшие кое-где зрительские скамейки, импровизированные проволочные вешалки, вбитые в стены куски арматуры, гвозди, обрывки металлической сетки...Книготорговцы располагали свой интеллектуальный товар на складных щитах, привозимых из дома. Торговали с земли, с рук, с плеч, с колен... Торговали сидя, стоя, в движении. Похоже, ни одна всесоюзная ярмарка прежних лет не знала такого обилия и ассортимента предметов народного потребления, созданных нерушимой семьей братских народов. Здесь же, в многоликой еврейской семье, собрались представители всех республик бывшего Советского Союза - от Прибалтики до Тихого океана. Бойкие профессионалы, полупрофессионалы, начинающие продавцы и явные торговые дилетанты беспорядочно вывалили свое всесезонное достояние на капиталистический рынок. Тюки белья и одежды в фабричной упаковке; котиковые, норковые, мутоновые шубы и болгарские дубленки; расписные тульские самовары и тончайшие вологодские кружева; кожаные пальто и пиджаки; хохлома, гжель и палех; электрические пилы, дрели и рубанки; горы парфюмерии и галантереи; наборы эмалированной посуды и сервизы; швейные, пишущие, вязальные машинки и кухонные комбайны; советские сигареты и гаванские сигары; шитые золотом бухарские тюбетейки и чувяки с загнутыми носами; оренбургские платки и ковры ташкентской выработки; подарочные столовые наборы; лодочные моторы, складные велосипеды, дамские трусики и бюстгальтеры...
Справа от пролома в бетонной стене - главном и единственном входе на это экзотическое торжище - лицо кавказско-еврейской национальности оборудовало длинный картонный прилавок, заваленный самыми разнообразными товарами - от коробок с цветными карандашами до мужских костюмов и балетных пуантов. Заросшее до глаз густой щетиной, лицо это напоминало африканский кактус, на который повесили сушить недостиранную белую фуражку с большим козырьком. Над торговым местом "кактуса" красовался замусоленный обрывок картона:
ПРОДАЙОЦА
ПИАНИНА КРАСНИ АКТАБР
КАВОР 3/ 4 ПЕРСИСКИ
КАНДИССЫАНЕР БАКЫ
УСЁ НАВИЙО
Рядом интеллигентного вида немолодая женщина продавала бижутерию из огромного чемодана. Внутренняя сторона чемоданной крышки служила замаскированным информационным табло: "имеется в наличии корень женшеня, прополис, мумиё, волокардин, валидол, корвалол, но-шпа, зелёнка, йод и другие лекарствава". Под "другими" подразумевались рецептурные лекарства, продажа которых преследовалась полицией.
Торговые ряды были скорее не рядами, а замысловатыми спиралями, лабиринтом с небольшими разрывами для прохода покупателей; войти в такой лабиринт было легко, выбраться сложно.
Покосившаяся металлическая сетка отгораживала промтоварное торжище от шумного фруктово-овощного базара. Оттуда доносились призывные выкрики зеленщиков с характерным арабским акцентом: - "Горбачев!.. Перестройка!.. Шекель!.."
* * *
...Живописный старик с головой египетского сфинкса и толстой палкой в руке энергично двигался в людском потоке, слегка прихрамывая. Он целенаправленно высматривал нужную вещь. Затем остановился, и что-то спросил у стильного продавца кассет. Тот выслушал, утвердительно покачал головой, взобрался на ящик, служивший ему сидушкой, отыскал глазами нужного человека, сложил ладони рупором и через головы толпы громко крикнул:
-Эй, Шмулик, к тебе клиент!
Шмулик - рыжий крючконосый парень с бегающими глазками - услышал приятеля и призывно помахал рукой.
-Вы коллекционер? - поинтересовался продавец кассет. - Или потеряли?
-Вроде того, - уклончиво ответил старик. - А что, это имеет значение?
-Нет, ничего. Просто я никогда вас здесь не видел...У Шмулика найдёте все...Жмите напролом, как танк. И не берите в голову этих лохов...Если что - так у вас же толстая палка. Старик иронично глянул на парня и ничего не ответил...
Шмулик торговал необычным товаром. Прямо на земле перед продавцом было развернуто огромное красное полотнище с бахромой и кистями, сплошь усеянное советскими орденами и медалями. Когда старик приблизился, Шмулик жадно затолкал в рот остатки чебурека: по бороде и пальцам плыл мясной сок. Старик пробежал глазами весь "иконостас", остановил взгляд на медали "ЗА ОТВАГУ" и ткнул в нее палкой .
-Сколько стоит твоя "отвага"? - криво ухмыльнулся старик.
-Как для вас, отец, - всего пятьдесят шекелей, - ответил Шмулик, энергично прожевывая и вытирая рот ладонью, а ладонь - о замусоленные джинсы.
-Так дёшево? - Притворно удивился покупатель.
-Это ж вам не орден Суворова или Александра Невского...Даже не Богдана Хмельницкого, - парировал Шмулик. В его торговой экспозиции были и эти редкие ордена.
Старик наклонился, взял с полотнища медаль, механически потёр её пальцами, спросил:
-У тебя один экземпляр?
-Обижаете, отец...Как говорят в Одессе: пятьсот порций при любой погоде, - осклабился продавец.
-Тогда давай еще пару...
-Чего?!
-"ЗА ОТВАГУ"... Мне не нужны пятьсот. Найди ещё две...
-Адони, я не усекаю...Вы посмотрите мой ассортимент, - широко развел руки Шмулик. - Клянусь, такого не найдете во всей стране. Возьмите приличный орден...
-Я сказал: "ЗА ОТВАГУ"! - В голосе старика прозвучало раздражение.
-Ради Бога...Я вам советую как лучше, - засуетился Шмулик, и стал копаться в большой сумке, гремя наградным металлом.
-Где ты всё это берешь? - поинтересовался старик.
-В лесу, - гыгыкнул продавец, показывая кривые зубы. - Знаете, как у поэта Некрасова: ребята копают, а я продаю... - Он отыскал нужные медали и подал их покупателю. - Одна немножко затёрта, - сказал. - Но это ж еще лучше...Больше понтов...
-Ладно, понтовик-копатель, - хмуро пробурчал старик. Он отсчитал пять красных купюр, бросил их к ногам Шмулика и растворился в толпе...
Всё это наблюдал, стоя за своим стендом, продавец книг - интеллигентного вида молодой мужчина, с умными ироничными глазами и ухоженной бородкой.
-Слушай, швицер, что у тебя купил этот человек? - спросил книжник, как только старик ушел.
-Ну!.. Ты представляешь, какой-то поцоватый дед?! Говорю ему: купи приличный орден...так нет, он берёт вшивые медали "За отвагу". - Шмулик манерно вскинул руки. - Есть у человека мозги?
-Темнота жмеринская, - покачал головой книжник. - У него в жопе больше, чем в твоем ржавом котелке. Ты знаешь - кто это?
-Шо, большой пуриц?
Книжник поднял увесистый том и поставил его на торец стенда. На светлой глянцевой обложке было крупно выведено: "ФИН БРИХА ВОЕННЫЕ ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ". Затем перевернул книгу: с фотографии на тыльной стороне тома смотрел человек, который минуту назад стоял напротив Шмулика.
-Фин Бриха - живой классик мировой литературы, - сказал книжник с гордостью. - Его романы изданы на двадцати языках...
-Ну, ты представляешь?! - поразился Шмулик, хлопнув себя по бёдрам. - Значит, старик при хорошей кассе...Я ж мог запросто снять по стольнику за медаль...Он же ни грамма не торговался ... От пролетел...
-Между прочим, если хотите, я вам скажу, - вмешалась в разговор пожилая женщина, увешанная, как новогодняя ёлка, разноцветными кружевными бюстгальтерами. - Вы знаете?.. Не, вы не знаете шо такое "бриха" по-еврейски...По-еврейски это значит - удирать...
-Интересно, откуда он удирал? Наверно от своей бабы... - Предположил Шмулик, выкладывая на полотнище дополнительный товар вместо проданого. - Если дед придёт ещё раз, я "наколю" его по полной схеме.
-Запомни, поцовейлик, если бы я попросил у деда автограф, то взял бы за эту книжку три цены. Но я не сделал этого. И тебе никогда не понять - почему? - Мужчина удрученно покачал головой, возвращая книгу на место. - Мадам, - обратился он к продавщице бюстгалтеров, - вы всё про всех знаете. Может, вы случайно знаете идиота, который придумал, что евреи - самая умная нация?
Недалеко от толкучки Фина дожидался белый спортивный кабриолет. За рулем сидела девушка - улучшенная копия царственной Нефертити. Это была его внучка Ора. Из автомобильного магнитофона неслась поп-музыка. Бриха распахнул дверцу, грузно плюхнулся на сиденье.
-Ну, девочка, ты замучилась ждать деда? - Старик наклонился и поцеловал её обнаженное плечо. - Господи, какая же ты сладкая...
-Зачем ты туда ходил, дедушка? Там есть офис?
-О! Там большой офис. Называется гармыдер...
-Гармыдер - такая фирма?
-Да, фирма бедлам...
-Что есть бедлам?
-Кавардак...
-Что такое кавардак?
-Балаган!
-Вав! Балаган знаю...Бэсэдэр! - Девушка звонко рассмеялась. Фин достал платок и протёр лысый череп, обрамленный опушкой седых волос, падающих на плечи крупными кольцами.
-Дед, почему ты не одевал шляпу? Сегодня очень жаркое солнце.
-Можно подумать, что вчера оно было другим, или будет другим завтра...А шляпу я давно продал, чтобы купить тебе этот лимузин...
Девушка продолжала смеяться. Она манерно откинулась на спинку кресла и вела машину одной рукой. В тесном потоке городского транспорта двигались медленно.
-Хочешь, дедушка, я буду поднимать верх, и делать кондишн?
-Не надо, - ответил старик. - Сейчас выедем на трассу, а там - с ветерком.
-Куда мы будем ехать?
-Вперед и прямо...К морю...
-Почему ты мне утром не мог говорить? Я не имею купальник...
-Ничего будешь русалкой.
-Русалка - это русская женщина?
-Нет. Это голая интернешнл красавица...с рыбьим хвостом...
-А-а-а...Любимая женщина ...это...Одесина?..
-Одиссея., - поправил старик, и с укором добавил: - С тех пор как ты ушла из дома, твой русский сильно похудел.
-Как это "похудел"?
-Ты стала хуже говорить по-русски. Меня это огорчает...
-Не сердись, дедушка. Я буду стараться, - пообещала Ора, примирительно склонив голову к плечу деда.
Помолчали. Машина выехала на многополосную трассу и понеслась с большой скоростью. Слева, на фоне голубого неба, тянулась горная цепь, справа катило волны Средиземное море.
-Дед, ты хорошо знаешь иврит, почему тогда пишешь свои книги по-русски? - спросила Ора.
-Я думаю по-русски, потому и пишу на этом прекрасном языке. Да, это прекрасный язык. Один из лучших в мире.
-Но ты же настоящий еврей!
-Настоящая еврейка ты. Ты здесь родилась, впитала с молоком матери эту страну, её язык и обычаи. Поэтому думаешь и пишешь на иврите...У меня другая судьба. Я полуфабрикат, помесь добермана с дворнягой...Видишь, впереди дерево? За этим деревом поворот направо...
В перспективе трассы маячила одинокая сосна с корявым стволом и причудливо изогнутыми ветвями. Ора притормозила, съехала на обочину, осмотрелась.
-Здесь нет дороги, - сказала она.
-Есть! - возразил Фин. - В шестьдесят седьмом году, задолго до твоего явления Господу, моя рота пропахала эту дорогу танками. Ну, смелее!
За обочиной едва угадывался щебеночный пантус, покрытый иссохшей травой: здесь давно никто не ездил. Лицо девушки стало серьёзным, тело напряглось. И она рывком вывела машину на взгорок.
Дальше дорога обозначалась каменными глыбами, сдвинутыми на обе стороны. Впереди бирюзово светилось море, уходя в голубой горизонт.
Вскоре начался каменный разлом. По разлому, спускаясь к воде, петляла дорога. Между берегом, сложенным разноцветными напластованиями, и кромкой суши, куда докатывалась вспененная вода, лежала песчаная коса, идеально отутюженная волнами.
-Налево, - велел старик.
Ора повернула налево и машина помчалась у кромки воды. Впереди возвышался каменный утёс. Он уходил в море крутым обрывом, преграждая путь песчаной косе. На вершине утёса нестройно сгруппировались разновысокие, слегка склоненные друг к другу, бетонные столбы, какие устанавливает Израиль в память о погибших солдатах.
-Здесь был бой ЦАХАЛА с врагами? - спросила Ора, коротко глянув на деда.
-Еще какой! - ответил старик. - Видишь, застывшие души моих товарищей?
Не доезжая скалы, он положил руку на плечо внучки: стоп! Они распахнули дверцы, вышли на берег. Ора сделала это легко - одним упругим движением. Фин выбирался из низкого сиденья с заметным трудом. Прихрамывая и опираясь на палку, он сделал несколько шагов, прикрыл глаза козырьком ладони и посмотрел на вершину утёса.
-Какое прекрасное место для разговора с Богом, - задумчиво проговорил старик. - Лёгкий бриз с моря шевелил его седые кудряшки.
Ора подошла, прижалась к плечу деда. Он нежно погладил ее длинные волосы. - Ну, доставай свою стрелялку...
-Откуда знаешь, что я имею здесь? - Игриво спросила девушка.
-Настоящий солдат не должен оставлять оружие в пустой квартире. А ты у меня настоящая...
Ора открыла багажник, достала автомат.
-Что ты хочешь стрелять, дедушка? - спросила она настороженно.
Старик не ответил. Он уже шагал к отвесной скале, оставляя на мокром песке следы от рифленых ботинок... Кое-где из каменных расщелин пробивались одинокие кустики с острыми, будто железными, шипами. Фин достал из кармана медали, выбрал одну и пришпилил её к тонкому стеблю.
-Эй, иди ко мне. - Позвал он внучку, призывно взмахнув рукой. - И не забудь оружие...
Автомат лежал на капоте машины. Ора взяла его за ремень и пошла к деду.
-Что ты будешь делать, дедушка? - снова спросила она, уже заметно волнуясь.
-Ты будешь делать, - ответил старик. - А я посмотрю, чему тебя научили твои командиры... Что здесь написано? Читай громко...
Ора всмотрелась в медаль и по складам прочитала:
-За-от-ва-гу...Что такое заотвагу?
-Тоже самое, что за храбрость, за мужество, за дерзость, за смелость, за одержимость, за бесстрашие...Видишь, какой богатый русский язык?!
-Да, дедушка...Гармыдер, бедлам, кавардак, балаган... - Звонко рассмеялась Ора.
-И еще - бардак. - Добавил старик. - Это очень русское понятие. - А теперь... - Он взял внучку за плечи и повернул лицом к автомобилю: - Десять шагов вперед - марш!
В такт движению Ора отсчитывала шаги на иврите:
-Эхад...штайм...шалош...арба...хамеш...шеш... шева... шмоне...
-Стой! - крикнул старик. Девушка повернулась: - В русском языке тоже есть это еврейское слово, но без последней буквы. И означает оно не цифру восемь, а совсем другое. - Фин сделал шаг в сторону, вскинул трость и остановил наконечник рядом с медалью, как учитель указку. Надраенная добела кругляшка зеркально светилась на солнце. - Теперь стреляй! - приказал старик.
Ора не пошевелилась. Она по-прежнему держала автомат за ремень, и он неподвижно висел у щиколотки.
-Я не знаю, куда надо стрелять, - сказала девушка, заметно волнуясь. Беспечная улыбка исчезла с её прекрасного лица.
-В "отвагу"! - крикнул старик.
-Для чего?
-Так надо!
-Я не могу...
-Можешь!
-Я не могу...когда ты там стоишь...
-Хорошо, я отойду. - Он сделал еще полшага впрпаво от цели.
Помедлив, Ора вскинула автомат, прицелилась и выстрелила. С утёса испуганно сорвались две большие птицы: часто взмахивая крыльями, они полетели вдоль берега. Старик приблизился и стал осматривать медаль. От удара пули она ещё покачивалась на тонком стебле. Пробоина оказалась над нижним срезом окружности.
-Отличная работа! - восхитился Фин, показывая кольцо из большого и указательного пальцев. Внучка продолжала стоять на месте, опустив автомат. - Отличная работа! - повторил дед, приближаясь к девушке и неся раненую медаль на ладони. От солнца и соприкосновения с пулей, металл был горячим и жег ладонь.
-Ты это сделал потому, что русские наши враги? - спросила Ора, глядя на простреленную медаль погрустневшими глазами.
-Нет, девочка, народы не могут и не должны быть врагами, - ответил Фин. - Враждуют правители. Они не понимают, что каждый человек - каждый! - приходит в этот мир для любви и покоя...Я попросил тебя прострелить "отвагу" в память о моей юности. Когда-нибудь я расскажу тебе о своей юности. Но лучше напишу в новой книге. Теперь подошла её очередь. А ты обещай мне прочитать эту книгу на русском языке...
Ора согласно кивнула головой.
-Поехали, - сказал старик, направляясь к машине.
Пока девушка укладывала в багажник автомат, Фин задумчиво смотрел на вершину утёса, будто навсегда прощался с душами своих товарищей, вознесшихся в небо бетонными столбами.
Ора лихо развернула машину, резко взяла с места. Когда въехали в каменный разлом, она спросила:
-Дедушка, ты знаешь, завтра в парке Авива Райх будут открывать...это...монумент солдатам-евреям, кто дрался с нацистами?
-Знаю, - загадочно улыбнулся старик. - А тебе кто сказал?
-Наш полковник Голани.
-Хороший солдат ваш Голани. Я знал его почти мальчиком, таким же молодым и красивым, как ты сегодня.
-Он и теперь красивый, - ревниво заметила Ора. - Его любят все наши солдатки...
-Ты тоже?
-Кцат. - Девушка подняла согнутую в локте руку и кокетливо повертела растопыренными пальцами: - По-русски сказать: нем-нож-ко...
Машина уже неслась по моторвею. На фоне заходящего солнца, отчётливо проступал силуэт белого города на библейской горе...
* * *
В прихожей Фин оставил трость, снял на ходу пропотевшую сорочку и прошел в ванную. Там он окатил себя холодной водой из душа и растер махровым полотенцем некогда мощное, но уже заметно дряхлеющее тело. На спине, ниже правой лопатки, морщился глубокий шрам; такие рубцы оставляют большие осколки...
В гостиной были слегка раздвинуты жалюзи и царил полумрак. Последние лучи солнца с трудом пробивались в помещение и лежали на кафельном полу бледными полосками. Чуть слышно урчал кондиционер. Старик сел в кресло, механически нащупал на журнальном столике баллончик с кардиологическим спреем, вспрыснул под язык две дозы. Затем он перешёл в кабинет, нажал у подоконника кнопку и оконная рама бесшумно убралась в стену. Это было окно во внутренний дворик. Магнолия под окном жужжала пчёлами. В центре дворика располагалась детская площадка с традиционными сооружениями: качающийся мост, батут, канатная дорога, крутая металлическая горка, высокая стена из пластиковых ячеек...Две черноголовые девочки летали на парных качелях. Карапуз в песочном ящике энергично посыпал себя песком; две молодые мамы эмоционально делились новостями, сидя на бетонной скамейке...
Значительную часть писательского кабинета занимал огромный стол. Такой простор рабочего места свойствен людям широкой натуры, не желающим ограничивать степень свободы мыслей и вещей. Здесь всё было под рукой: компьютер, принтер, факсовый аппарат, массивные часы в резной оправе, перекидной календарь, рукописи, справочники, большая хрустальная пепельница... Над всем этим нависало полукружье ажурной лампы, закреплённой в дальнем углу стола...
Старик недолго постоял у окна, затем подсел к столу и включил компьютер. В тот же миг на бреющем полёте спикировала пчела и плюхнулась в пустую пепельницу. Фин слегка растерялся от неожиданности, но тут же увидел, что жаляшее насекомое безопасно: у пчелы изношены крылья и бреющий полёт - последний в её жизни, а пепельница - западня. Пчела пыталась выбраться из ловушки, но всякий раз беспомощно сползала на дно по скользким стенкам. Старик наблюдал этот сизифов труд с болью в сердце. Вероятно, думал он, пчела до отказа загрузилась нектаром, но вдруг почувствовала, что груз слишком велик для её истрёпанных крыльев: мёд до улья не донести. Тогда лазерным зрением своим она увидела блестящий предмет - космическую площадку для вынужденной посадки и передышки. Странно, размышлял старик, насекомое с поразительным инстинктом и редчайшим в природе трудолюбием не знает, что ресурсы жизненных сил исчерпаны и скоро наступит развязка...
Случайно залетевшая пчела стала рисовать в писательском воображении Фина иные времена и картины. Он высветил на мониторе чистую страницу и крупно отстучал заголовок:
В З Р Ы В
Взгляд его застыл на голубом прямоугольнике экрана.
* * *
...Было лето 1944 года. До конца войны с фашизмом оставалось десять месяцев, но об этом никто в мире не знал. Дивизия генерала Грекова форсировала Неман юго-западнее Гродно и получила приказ остановиться для передышки, переформировки и подготовки к штурму старой польской границы, сильно укреплённой немцами. Войска заняли господствующие высоты и окопались в сосновом бору. Старый бор протянулся на многие километры вдоль поймы речушки Ворожейки. Пойма служила нейтральной полосой; на противоположной стороне её был такой же сосновый бор, и начинались передовые позиции немцев.
Один из полков дивизии Грекова расположился в полуразрушенной белорусской деревне Горюшка - недалеко от передовой. Местных жителей в деревне не было. Уныло торчали печные трубы сгоревших домов, на пепелищах бродили одичавшие собаки. Шло круглосуточное движение пеших команд и техники. Дымили армейские кухни. Приводилось в порядок оружие. Артиллерийские расчёты дружно орудовали банниками: прочищали стволы пушек. В уцелевших строениях, наспех сооруженных укрытиях и палатках отдыхали солдаты.
Вторую неделю участок фронта молчал. Только окопы переднего края изредка обменивались снайперскими выстрелами, да по ночам время от времени били для острастки пулемёты, выкашивая пойменный кустарник...
В старинном амбаре, с широкими воротами и дырявой крышей, расположились разведчики. У входа двое солдат, раздетые до пояса, стирали в деревянном корыте обмундирование и развешивали его на длинных жердях горожи. Припекало послеобеденное солнце. Было тихо, сонно...
В распахнутые ворота амбара вошел молоденький вестовой, с красной повязкой на рукаве.
-Старшина Флигинкоп, к начальнику разведки! - крикнул солдатик.
- Ты что, с печки упал? Орешь, как резаный? - возмутился голос из полутёмного угла. - Не глухие, чай...И не к обозникам явился...
-Я ж думал, вы спите, - смутился парень.
-Тем более не ори, когда разведка отдыхает. Новенький, что ль?
-Ага. - Солдат виновато заулыбался, и уже совсем упавшим голосом повторил: - Старшина Флигинкоп, к начальнику...этого...штаба...
-Штаба? Или все-таки разведки? - спросил человек из противоположного, освещенного солнцем угла. Он лежал, по пояс раздетый, на жердяном помосте, устланном старой соломой; у помоста стояли его сапоги и проветривались на голенищах портянки.
-Разведки... - окончательно упавшим голосом сказал вестовой. - Виноват...
-Виноватых бьют, - донеслось из тёмного угла.
-Ладно. Старшина Флигинкоп приказание принял...
Солдат продолжал стоять в растерянности, не понимая, кто из этих полуголых или спящих людей нужный ему старшина и выполнил ли он, вестовой, приказание начальства.
Между тем, человек из светлого угла слегка пододвинулся к краю настила, сделал стойку на спине, акробатическим движением поднял тело в воздух и мгновенно оказался стоящим на земле.
-Смогёшь, паря, как старшина Флигинкоп? - подмигнул вестовому узколобый солдат; он сидел на краю настила и сворачивал махорочную цигарку.
Вестовой отрицательно покачал головой.
-То-то! - наставительно заключил узколобый. - Когда смогешь, тогда не станешь путать хрен с пальцем...
-Рядовой Шкворнев, отставить непристойные шуточки! - с притворной строгостью приказал старшина Флигинкоп. Он натягивал сапоги, поигрывая мышцами сильного торса. - Идите, вестовой, и доложите кому надо: мол, приказание выполнено, старшина прибудет через пять минут...
-Слушаюсь! - Солдатик круто повернулся и торопливо покинул амбар.
Старшина надел гимнастерку, звякнув медалями. Их было три - все "ЗА ОТВАГУ"; средняя в ряду - с дырочкой от пули.
-Вы, палканы, чего на парня накинулись? - дружелюбно спросил старшина. - Он туго затянул широкий офицерский ремень и расправил под ним линялую гимнастёрку.
-Салага ведь, - ответил Шкворнев, густо дымя махоркой, - видимо, недавно от мамкиной титьки оторвался. Надо учить...и весь хрен до копейки...
-Война научит, - сказал Флигинкоп. - Он снял со стены автомат и направился к воротам, на ходу поправляя пилотку. - За меня остаётся сержант Найдёнов...
-Замётано, старшина, - отозвался из тёмного угла сержант Найдёнов, сдвигаясь на край настила и почёсывая широкую грудь. На левой стороне груди была татуировка Ленина, на правой - Сталина, а между вождями - голая женщина. - Нутром чую: будет нынче работка. Ладно, хоть отоспались...
-Более некуда, - согласился Шкворнев. - Уж пролежни на боках. - Он встал, сладко потянулся, забросив руки за голову: - Эх, ма...Дуньку бы сейчас какую, хоть хромую, хоть кривую...Не проведать ли связисток? Может, и у них свежатинка появилась?..
-Давай, Шкворень, проведи разведку боем, - донесся чей-то ироничный голос. - Тебя там заждались...Только не забудь пришить лампасы на кальсоны...
Сонный амбар вздрогнул от хохота разведчиков...
* * *
Штаб располагался в приземистом здании бывшей школы. Кирпичные стены были густо иссечены пулями и осколками. У входа валялись обломки парт, столов, несколько чёрных классных досок. Тут же, среди хлама, валялась табличка "Горюшинская начальная школа". Вокруг здания росли старые тополя, облепленные пустыми вороньими гнёздами. На крыльце курили несколько "зелёных" лейтенантов из свежего пополнения. Старшина козырнул офицерам, прошёл по коридору и постучал в дверь с корявой табличкой "майор Орешин".
Начальник дивизионной разведки работал и жил в бывшей классной комнате. С полутораметровым отступом от глухой стены тянулся обрывок телефонного кабеля, а на кабель были нанизаны несколько клеймёных простыней, образующих ширму. За ширмой майор спал на железной койке с сенным тюфяком, умывался из походного "соскового" умывальника, брился, смотрясь в треугольный осколок зеркала, Здесь же был развешан офицерский гардероб на все случаи походной жизни. Сразу за входной дверью стоял колченогий топчан, на котором спал ординарец майора - ефрейтор Сбруев - поджарый шустряк. Над топчаном висела его гитара с красным бантом...
Иосиф вошел, доложился:
-Товарищ майор...
-Вижу, что прибыл. Проходи, старшина. - Майор поднялся из-за дощатолго стола, пожал Иосифу руку. Это был невысокий сорокалетний крепыш, с ёжиком седеющий волос на голове и ножевым шрамом на правой щеке - от виска к подбородку. - Читал твой рассказ, товарищ Флигельков. Здорово за сердце берёт! Молодец, старшина! - Он выдвинул на середину стола развернутый номер фронтовой газеты, где во всю полосу был напечатан рассказ "ЛЮБОВЬ НА ДОРОГАХ ВОЙНЫ". В углу страницы красовалась небольшая фотография слегка улыбающегося автора и стояла подпись "Старшина И. Флигельков, Н-ская часть".- Ты у нас почти как Констинтин Симонов...
-Что вы, товарищ майор, - смутился Иосиф. - Симонов до войны окончил Литературный институт в Москве, а я - всего лишь среднюю школу в Киеве...
-Не прибедняйся, старшина. Талант, как говорится, в карман не спрячешь, все равно проявится. Ты еще напишешь "Жди меня"...А может, и покрепче...
-Рад стараться, товарищ майор.
-Старайся, Иосиф. Я верю в твоё будущее после войны. Но вызвал сейчас не на литературную дискуссию. - Лицо майора стало сосредоточенно-официальным. - Из партизанского штаба получена шифровка: прошлой ночью в село Рудня прибыл и расквартировался полк СС особого назначения. Немцы что-то замышляют. Что?! Нужен "язык". И не окопник, эти ни хрена не знают. Нужен "язык" из Рудни. Желательно - с соответствующими погончиками...
-Золотыми,- ухмыльнулся Иосиф.
-Хватит и сребряных... - Майор развернул на столе карту района. - Вот - мы. Вот передний край немцев. Вот Рудня. От нашей передовой до неё--не более километра. Здесь протекает лесной ручей; он начинается у самой Рудни и впадает в Ворожейку - как раз напротив расположения роты капитана Скворцова. Лучшего ориентира, да и лучшей дороги, не придумать. Всему прочему тебя учить не надо. Сколько возьмешь людей?
-Чем меньше, тем лучше. Думаю, одного.
-Согласен. Но парня покрепче. Тебе ведь эсесовцев брать не приходилось?
-Пока нет.
-Учти: это не армейские окопники. Тем более - не окопники отступающей армии. Сам знаешь: СС пока еще сопротивляется насмерть. Упрётся рогом - и ни шагу. Тогда волоки его, борова, на загривке. Темнеет теперь поздно, светает рано. Как говорится, заря с зарёй... Так что выходить надо ближе к полуночи. Вот тебе выкопировка района. Вот пароль. Прошу сдать документы.
Старшина достал из верхнего кармана гимнастерки документы и протянул их майору. Орешин подошел к Иосифу вплотную, совсем по-дружески положил руку на его плечо:
-Задание чрезвычайно важное, старшина. И я, как всегда, очень на тебя надеюсь. Как только вернешься, разбуди в любое время. - Взгляд его остановился на простреленной медали. - Кстати, давно собираюсь спросить: когда тебе дырочку просверлили?
-Это еще под Вязьмой. - Ответил Иосиф. - Тогда медаль была в единственном экземпляре...
-Надо же! И глубоко "дура" вошла?
-Нет. Застряла между рёбер, как раз напротив сердца. Видимо, на излёте была. Удар почувствовал, а больше ничего не понял. Потом руку сунул под гимнастёрну - торчит. Я её ногтями и выковырял...
-Нет, брат, не на излёте...Кругляшку навылет пробить - немалая нужна сила. Просто в рубахе ты родился. Будешь долго жить. Ну, как говорят безбожники - с богом!
...Старшина Флигинкоп взял на задание Ивана Шкворнева. Это был полуграмотный деревенский парень, по-крестьянски сообразительный, выносливый, опытный разведчик. Они благополучно миновали немецкую передовую и нашли лесной ручей, который довольно скоро привел их на окраину села Рудня. Пробираясь огорадами, разведчики начали рекогносцировку. Село оказалось большим и на редкость уцелевшим. В центре была обширная площадь, густо уставленная крытыми автофургонами и легковыми машинами. Слышались голоса не то часовых, не то бодрствующих водителей. Пахло горелым маслом и бензином. Слева на площади стояло длинное здание с высоким крыльцом. На крыльце просматривался силуэт часового; немец расхаживал вперёд-назад, постукивая коваными сапогами по каменному полу. Вероятно, это был штаб, поскольку от крыши здания расходились в разные стороны провода полевых телефонов, переброшенные на стрехи других сельских строений. Разведчики решили двигаться, не выпуская из виду один из таких проводов, уходящий в нужную для отступления сторону. Вскоре провод привёл к неказистому приземистому домику, с прилепленным к нему сараем. В сарае громко шамкала жвачку корова. Пахло молоком и навозом. В палисаднике у дома горбатился двухдверный "оппель". Разведчики залегли в лопухах и прислушались.
-Ну, Ваня, давай предложения,- прошептал Иосиф на ухо напарнику.
-Дело ясное. Из хлева, как пить дать, есть ход в избу. А вон лестница и лаз на сеновал. Чего ж тут думать?..
-А если их много? Учти: фельдфебелю легковушку не дадут и кабель связи не протянут. Значит - чин. А раз чин - есть в доме денщик или охрана...
-Чинаря вяжем, охрану - под нож...и весь хрен до копейки...
Откуда-то издалека донесся нарастающий гул мотора. Вскоре по улице прогрохотал патрульный мотоцикл с коляской и двумя солдатами. Узкий луч маскировочного света от фары прыгал на дорожных ухабах синим зайчиком. Немцы проехали до околицы и вернулись в противоположный край села. Мотор заглох.
-Решено. Входим через сеновал, - согласился старшина, уже готовый к действию. Но в сенцах послышалось шевеление, грюкнул дверной засов и на пороге возникла женщина в белой, до пят, сорочке. Она прошла к углу дома, присела, и струя с хорошим напором ударила в землю. Пока шумел "водопад", разведчики уже затаились в сенях, а через минуту медвежья лапа Иосифа зажала женщине рот. - Тихо, тётя, - прошептал старшина. - Не бойтесь...Мы свои, русские... Где немцы?
Женщина взяла Иосифа за руку, покорно провела через душную кухню с огромной печью, на которой сладко посапывали дети, и остановилась у двери в горницу.
-Та-а-а-м,- выдохнула она.
-Сколько?
Хозяйка поднесла к лицу Иосифа указательный палец: один.
Старшина бесшумно приоткрыл дверь, скользнул по комнате узким лучом фонарика и увидел на спинке стула офицерский мундир, а рядом кровать и спящего на ней немца. Он мысленно прикинул мундир к своим плечам и понял, что немец не гигант, взять его не представляет большой трудности. Иван вскинул автомат, занял место у двери. Старшина двумя кошачьими прыжками достиг кровати. В миг левая рука его зажала немцу рот, а правая скользнула под одеяло, но тут же отпрянула, ощутив шелковую нежность нательного белья и скрытого под ним бархатного тела. Ни того, ни другого за свою короткую жизнь Иосиф Флигинкоп еще не касался.
-Ваня, давай свет! - почти в полный голос выпалил потрясенный старшина. - Здесь женщина...
Иван включил фонарик и увидел в синем луче полуголое тело, бьющееся, как пойманая рыба, в руках Иосифа.
-Nicht beiben, Frau...-- возмутился старшина. -Sonst werde ich ihnen einen Maulkorb anleqen... (Не кусаться, фрау... Иначе я надену вам намордник).
Подбежал Иван. Он легко связал пленнице руки, сунул в рот марлевый кляп. Иосиф отшвырнул подушку, где, по правилам фронтовой предосторожности, пологалось быть пистолету. И пистолет там был: миниатюрный "Вальтер". Старшина давно мечтал приобрести такую красивую игрушку, но не случалось, как не случалось брать женщину в качестве "языка". Иосиф сунул пистолет в карман, разбросил на полу мягкое фланелевое одеяло и они стали укладывать пленницу. Но фрау легалась, упиралась, выкручивалась, пока Иван не спеленал ей простынёй ноги. Шелковая комбинация сползла к шее, оголив упругое тело. Старшина сдернул со стула офицерский мундир, бросил его сверху пленницы и разведчики быстро скатали "кокон".
-Уходим! - приказал Иосиф. - Нет...Стоп...- Он метнулся на кухню и отыскал хозяйку, забившуюся в угол под образами. - Простите, хозяюшка...Я вынужден связать вас, - сказал он, сдергивая ритуальные полотенца над святыми. - Так надо для вашей безопасности...
-Милай, дай хаша б табе поцалую, - прошепкала женщина и потянулась к Иосифу вздрагивающим телом.
-Как рассветёт, будите детей и поднимайте большой шум, - говорил старшина, торопливо связывая хозяйке руки и ноги. - Мы уходим...но скоро вернёмся...навсегда...
-Госпади, хаша б скарея...Заждались мы вас, милаи...Ох, заждались... - причитала женщина, тихо всхлипывая.
Огородами они пробрались на край села и стали отходить к чернеющей полосе леса. Немку несли на плечах по очереди.
-Разве ж это баба?! - удивлялся Иван. - Пуда три, не более...Пилоткой сшибить можно... вот бы, старшина, нанизать её на солдатский "кол" и крутить, вроде этого...флугера...Что скажешь, командир?..
Иосиф улыбнулся, но не ответил. Он посмотрел на часы: трофейная штамповка с фосфорицированным циферблатом показывала начало третьего. До рассвета оставалось недолго, но в лесу было ещё темно. В быстром и узком, как окоп, ручье журчала вода, заглушая шаги разведчиков.
В очередной раз взваливая немку на плечо, Иван сказал:
-Чтой-то фрау сильно потяжельшала. Может, пустим свом ходом... и весь хрен до копейки?..
-Нет,- ответил Иосиф, - только за нейтралкой.
-Что, ножки ейные жалеешь? - недовольно пробурчал Иван. - Сапожки фрау дома забыла...туфельки лаковые. В гробу я их видал...в белых тапочках...Они-то наших баб не сильно жалеют...Вон Зою Космодемьянскую - по снегу, по морозу босиком - да на виселицу. А эту падлу на себе таскать...
-За нейтралкой, - твердо повторил Иосиф. - Мы не фашисты, Ваня. Потерпи. Уже близко...
Лес кончался. На востоке угадывалась полоска светлеющего неба. Теперь предстояло бесшумно миновать немецкую передовую, не засветиться, не вызвать на себя огонь, благополучно миновать нейтральную полосу и выйти к своим окопам. К счастью, над поймой сгустился предрассветный туман, это сильно облегчило задачу. Но разведчики сбросили напряжение только после того как услышали родное:
-Стой! Кто идет?
-Свои.
-Пароль?
-"Запад".
-Проходи. - Перед разведчиками выросла фигура часового.
-Кого волокёт разведка? - поинтересовался бойкий солдат. - Генерала?
-Венеру Милосскую, - сказал Иосиф.
-Кто такая?
-Баба - на все сто! - Весело сообщил Иван.