Людские все понятия о морали червяки, если бы они их знали, 
За ужином бы точно обсмеяли. 
Чей-то плотью от смеха подавившись бы, 
Удивились искренне, что у людишек свой мирок и есть они не только под землëй, 
Что ходят и стоят, живут, выдумывают принципы.
И душатся не смехом, а мнимою борьбой.
Собственно выдуманной борьбой за право быть достойными. 
При жизни быть достойными.
"Да не беспокойтесь так, в земле вы все достойные, 
Достойные быть разделëнными на завтрак и обед, 
Среди нас немного приверед!" - воскликнул бы прожорливый и резвый червь. 
Но есть средь них другой, иной, 
Столь молчаливый и покорный червь, 
В листочке затаившийся, он смирно занял свою ветвь.
Он к телу жившего когда-то без спросу не притронется,
Он выждет, пока все уйдут, остатками довольствуется. 
История о нëм пойдёт;
Юдоль червя, печальная юдоль.

Собой же преданный, отвергнутый;
В душе своей низвергнутый - врастает с каждым днëм по жизни собственной там скорбь.
А дело в чëм: он тащит на себе, как горб, 
Тайну, что заживо съедает, словно паразит и мучает бедного точно гнойный нарыв.
Узнал когда-то маленьким и не туда засунув нос,
Что у людей есть жизнь и до того, как чéрвям в дар дать свою плоть, 
Они в ней ходят, пока под землю что-то вдруг не унесëт. 
Так что же люди, что? 
Не только вкусные подземные плоды? Иная форма жизни?
Не может быть, ну что за вздор?
Но факты были те неоспоримы: людей он видел лично
И словно миражи они нелепо двигаясь на двух своих, 
Бесповоротно изменили его жизнь.
Да не поверит никогда народ червиный в немыслимое столь открытие:
Не смог он с этой тайною как прежде жить - решил уйти в укрытие. 
Ведь тайну эту рассказав, подпишет сам себе он приговор, 
Бессилен жалкий червь перед другими, не сможет никогда он дать отпор. 
Навечно словно к прокажëнному относится все начнут, 
А если вдруг убьют? Задавят? Иль что хуже - обсмеют? 
Как боялся быть обсмеянным, 
Не станет никогда он выступать на потеху всем! 

Неоспоримо тяжела - участь этого червя,
И сам не понимая в чëм виноват он до конца, 
Решил сам для себя, что самый он юродивый из всех червей, мечтал скорее воплотиться в мертвеца. 
Уж лучше умрёт в грязной лужице один, и будет он червëм-аскетом, 
Но истина и правда не станет для него приоритетом. 
Не в силах в муках тайны жить, решил момент кончины притянуть своей скорей.
И сейчас, возможно, самая печальная из червиных смертей:
Всегда он у дороги проползая, мечтал кровавой кашей распластаться
И никогда больше страданиям не предаваться! 
И вот решился, момент долгожданный столь случился:
Под колесом телеги он, невыносимой болью мучась, 
Лишился головы, вернее, со всех концов он всех своих голов лишился. 
Могла бы течь червиная хрустальная слеза по нежной коже розовой, но всё зря:
Никогда уж больше не придёт наш герой в себя.
Похоронил он с собой же свою боль. 
Печальная червивая юдоль.