Аннотация: Коль много браниться - в чёрта можно превратиться.
В одном селе, садами богатое да тружениками славное, жила баба. Ворчливая, как собачья свара. Для всего села лютая напасть. Ни минуточки без брани прожить не может, коли за день не набранится спать не ложится. Собой не ужасна, а как рот раскроет, ток и успевай народ уши затыкать. Всё ей не по нраву, всякого кто мимо пройдет так и эдак обругает, человек не попадётся, дак и курицей не погнушается. Птице-то вздорные слова погоды не делают, знай себе, зернышки клюёт, яички несёт, да на куриную жизнь не жалуется.
А человеку-то обидно, ни за что, ни про что, грязью облили, по больному ударили, а отвечать ворчунье в том же духе гиблое дело. Обида нанесенная словами скверными да глупыми под час хуже горькой редьки с тертым хреном. За душу возьмёт, сердце иголками нашпигует. Всякому человеку от несправедливости больно.
Целыми днями ходит злыдница по селу, направо, налево, вдоль и поперёк сквернословит. Никого не пропустит, до живого докопает, едкими словцами присыплет. И перебранить её никто не силах. Разве выговорить бранных слов человеку честному, у кого в почетё старость и уважение к труду. Сварливицу за работой ни разу не видели, один бурьян вокруг её хаты произрастает, гнилью болотной попахивает. Кого до белого каления не доведёт, горькую слезинку не выдавит, тому напакостить. Мелко, но злому нутру оно ж приятно.
По началу, конечно, народ боролся с этим раздором, ток разумный речей та баба не слушала, пуще прежнего разбраница, всем настроение испортит. Окромя ругани других слов не ведает. Селяне сварливую бабу дальней стороной обходили иль из дому носа не выказывали, пока она с их улицы не уйдет. Да разве сие поможет, она из вредности тебя догонит, румянец сгонит, с грязью смешает, с пути собьёт, на слёзы разведёт; тем и сыта до утра. А как ярмарочное время настанет, то хана любому товару. Никакого утешенья, что жила на отшибе, и что зарок себе селяне дали, на злобные нападки ответа не давать. Хороша идея, когда говорится, а на деле, разве терпежу хватит, коль злыдница влёт до слёз доведёт. Кого не доколупает, того с соседом стравит. Такая распря ей самая сладкая забава. И нет на неё никакой управы.
Шёл той порой, дорогой прямой, через то село кузнец молодой. Плечами широк, фигурою статен, белозубой улыбкой светел, вообщем со всех сторон приятен. Возвращался из самой столицы, знаниями разными нагружен, кузнецкому мастерству дюже научен. Домой спешит, перед отцом да матерью умением своим похвалиться. Идёт улочками цветистыми, беззаботную песенку насвистывает, да солнышку радуется и тому, что всё у него в жизни ладится. Головой по сторонам крутит, а бабулек-балаболок не видит, ребятни шкодливой не слышит, ток ветер листвой зелёной шуршит. Село вродь и живое, а атмосфера хоть топор вешай. Каждый в своём дворе тихой мышью копошится. Странное дело, подумал кузнец, ток полюбопытствовать собрался, как выплывает из-за угла пышная такая селянка, на первый взгляд приятна. Не успел кузнец для приветствий и рта раскрыть, как она его уже по-всякому обругать успела. Кузнец отродясь таких нечестивых слов не слышал. От неожиданности спиной к плетню привалился, никакого доброго слова в ответ вымолвить не может, словно дар речи его покинул. Стоит, как дурак ресницами хлопает, ртом, как рыба воздух лопает; и не то чтобы видит, а нутром чует, как злой дух перед ним кочевряжится. Вредная баба вдоволь набранилась, до ушей ухмыльнулась и в припляс ушла.
Кузнец на ногах ватных до колодца доплелся, пока семь ведер водицы студёной на себя не опрокинул, сердце не унял, от услышанного совсем без сил был. Под летним солнышком обсушился да на ночлег к старосте напросился, от него и узнал о местном несчастье. Нет честному люду продыху от её вредности и пакости. Так вот народ изо дня в день и мается. Раз от разу люди срываются, да пар друг на дружку выпускают, а сварливицы к тому моменту и след простынет. Нету более мочи поганку эдакую терпеть, а как одолеть такое горе им не ведано.
Захотелось кузнецу людям помочь, ведь и сам пострадал от гадких нападок да и мимо несправедливости проходить не обучен. Полночи не спал, думал-гадал, а на утро зародилась у кузнеца одна догада. Поблагодарил хозяев за хлеб-соль да ночлег сухой, и пошёл свой замысел в жизнь претворять. Да направился он к кузне, что неподалёку от жилища злого духа стоит. Местного-то кузнеца давно схоронили, уменье его никто перенять не сумел. Так она и стоит, без мастера потихоньку ветшая. Оглядел молодой кузнец кузницу и остался доволен. Крыша да инструмент в работе нужный на месте, а что стены чуток подлатать и щели паклей позатыкать, то дело минутное, лишь скупым вниманием одаренное. У селян много чего на почин набралось: грабли без зубцов, вилы погнутые, ухваты да кочерги изношенные, у красавиц сережки да колечки поломанные.
У кузни соседство не ахти какое, по доброй воле встречаться со сварливой бабой ни кому не охота, да ведь лому целых две телеги набралось. Самых смелых, спокойствием да терпением сильно наделенных, к кузнецу и отправили. Только подъехали, нечестивица тут как тут, в прыг прыжку вокруг скачет, словно кобылица белены наевшись, и так изгаляется, что цензура на корню вянет. Сам кузнец мертвых слов не слышит, гостей радостно встречает, работу принимает да пожелания по ней выслушивает; внутрь зайти приглашает, ромашковым чайком угощает. В тот день злыдница от брани своей совсем охрипла и до жути голодная осталась. К тому же, от кузнечного звона голова так разболелась, словно в ней сотня маленьких кузнецов без устали куют. Молодому кузнецу подобный звон не помеха. Цельными днями дзынь-бом, дзынь-бом, разве это шум, так детская брякалка.
Всю ночь злыдница маялась, от голода не спала. Поутру идет сварливица на село, сейчас пакостную душонку отведёт, горькими слезами упьётся, потасовкой братской насладится и в норму придёт. Подходит и в довольной улыбке расплывается, народ-то гульмя гуляет, жизнью наслаждается. Добры молодцы силой перед девками красуются, улыбки в дар получают, а кто от сильного чувства храбреет ещё и подмигивает; потом, правд, без солнца краснеет. Шпана по курам да воробьям галькой из рогатки пуляет, ток по горшкам на плетнях попадает. Все, в общем, при деле.
Ох, как сейчас ворчунья потешится, накопленную сварливость свою выплеснет. Раз, в толпу молодёжи проскальзывает и начинает: ты косой, ты кривой, ты горбатый, нечестивых слов добавит и к другому обществу переходит. К полудню столько народу обругать успела, а сил не прибавилось. Никто не дерётся, слезами не обливается, румянца не теряют, ток счастливо улыбаются. И не виданное до сей поры дело, в сварливицу пальцем тыкают да в кулачки хихикают.
Тут-то злой дух в раж вошёл, с цепи сорвался в полной силе себя показал. Пыльным столбом подле каждого вьётся, злобно так речитативно бранится; слюной кислотной исходится, а народ, знай себе смеётся. Меж собой заботы обсуждает, на злобство рукой махает. Мальчишки-ребятишки и те с деревьев дразнятся. Когда зло не слышно, так оно таким смешным видится; а чего его слушать, когда у народа беруши в ушах. Да так кузнецом сделанные, что ни одно сварливое слово туда не залетит, душе человека не навредит. Добрые люди с друг дружкой хорошим делятся, а плохое им без надобности, ведь нету в нём созидательности.
Как не старается зловредная бабёнка, но желаемого не получает. Обзывается лихо, где бранных слов не подберёт, там покажет, аж до рукопашной дошла, но удары её слабее комариного писка. Вся извертелась, а на её нечестивость у селян никакого вниманья. О своем гуторят, семечки лузгают, цветочки на клумбочках поливают; напрочь о горе забыли. Взвизгнула ворчунья истошно, с последних сил в соседнее село стрекозой полетела да не поспела. С последними лучами солнца вспыхнула, что и ветерку ничего на разгон не досталось.
Народ кузнеца благодарил, радушно да хлебосольно кормил, всем селом уговаривали остаться; но нет милее человеку места, чем отчий дом. Чуток погодя староста сватов заслал, его дочурке находчивый молодец приглянулся да и она ему по сердцу мила оказалась; ведь свой кузнец всегда нужен. А там и не заметили, как одним большим селом стали.