Был обычный день, ну знаете ни фига не несущий, просто день бесцельного блуждания по циферблату часов с обеденным перерывом, во время которого в офисном царстве государстве появился курьер марафонец. Эдакий шустрый латинос торгующий всем дерьмом этого мира, звали его Алехандро де Ла, далее всё теряло смысл. Завидев меня, Алехандро не теряя времени даром, сократил расстояние нас разделявшее, и шёпотом заговорщика поведал о таблетке "ТЫСЯЧИЛЕТИЕ" от себя добавив - Такой таблетки амиго в мире ещё не существовало, по сути своей, это машина времени, которая способна перенести тебя даже в муравьиную задницу и обратно.
Латинос ловко подчистил мой бумажник, не тронув лишь фото британской порно звезды. Напоследок сунув в карман пилюлю ярко жёлтого цвета - Адьюс амиго - сказал он и тут же растворился в воздухе. Заодно прихватив пять сотен моей наличности - Мелкий бес - сумел сдержано произнести я, рассматривая на ладони эту крохотную пилюлю - В следующий раз набить Алехандро морду - сделал пометку в органайзере и послеобеденный перерыв окончился. Снова продолжилось пассивное время рабочего режима, жаль, что компьютер завис, делать было абсолютно нечего, поэтому я строил рожицы полностью флегматичной секретарше босса, а она всё время хлопала своими коровьими ресницами, недоразвитая идиотка.
Настал вечер, исчезновение наличности только ухудшило моё предгрипозное состояние, машина барахлила и вскоре издохла посреди дороги, вполне киношные неприятности грозили перерасти в естественный нервный срыв. Дорога к дому просто убила меня, неимоверным количеством житейских подлянок.
Пройдя пешим ходом добрую дюжину не благополучных кварталов, где-то в начале пути с меня сняли дорогие туфли, и я шёл босиком. После некие маргинальные типы от нечего делать, дали мне по морде и изрезали на ленточки любимый пиджак. Это только начало чертовой дороги домой. Впереди ждали здоровенные афро хулиганы с ножами и пистолетами, одурманенные всем дерьмом мира и им же обозленные. Беги белый чувак, беги, спасая свой цивилизованный мирок псевдо ценностей равенства и терпимости.
Подводя печальный итог дня у порога собственного дома. Я пришёл в неописуемую ярость от нынешнего рода человеческого - И если ты жирный клоп, сейчас вызовешь полицию. То я клянусь, что разобью всю твою мерзкую рожу раскалённой сковородой и оболью бензином, твой чёртов ухоженный газон перед домом. Падла, я превращу твою жизнь в пепел! - и сосед, этот убогий параноик с комплексами, вечный онанист, бросил трубку телефона и помчался прятать своих хомячков. Люди уже не хотят быть людьми, они устали от своей человечности, мир заполонили дегенераты, кретины, рабы. Мне нужен отдых, отдушина, день выдался еще тот.
В зеркале меня встретило не человеческое лицо, а физия парня повздорившего с медведем и последствия до мельчайших деталей отобразились на ней - Садисты, ублюдки, засранцы. Господи за что? И я должен прощать этих подонков. Конечно, но после того, как с данных уродов снимут живьём кожу, и посадят на кол их гадливые жопы - тут в дверь позвонили, конечно, это бравая полиция с оружием наготове - Настучал гаденыш - и у меня не хватило слов для пожеланий соседу, тупой придурок, неужели, он верит моим угрозам.
Неприятности начали принимать уголовный оборот и лишь спустя полчаса словесных объяснений, мне, наконец-то удалось вдолбить в эти дубовые головы правду. Результат огорчал, если не удручал, судебное разбирательство, соответственно штраф с приличными нолями и прочее дерьмо. Главное мне, добропорядочному гражданину своей страны никто не поверил, это просто глобальный заговор параноиков и извращенцев, и вообще сосед, он реально больной человек с голосами в голове. Как данному идиоту можно верить, ума не приложу?
После, после всего произошедшего, я просто нащупал пилюлю и проглотил её, запив стаканом виски, а затем, не раздеваясь, упал в кровать. Мир, иди в жопу! Наступила тьма, ватная тишина залезла холодом в уши, меня словно приколотили к доске, так болезненно растянулась кожа в сплошной рваной улыбке. Сон, который не подходит ни под одно описание сна, это как последний раз в жизни заново родиться, это как принять на веру обман и до конца не сметь усомниться.
Я чувствовал, что безвозвратно ухожу и сумбурность бредовых идей была тому подтверждением, а тьма поглощала, высасывая мою душу из тела, да так больно, что я лишь беспомощно насвистывал детскую считалку. Вдруг вспыхнул свет, яркий, слепящий, напоминающий солнечный от которого щуришь глаза. Неужели умер, и теперь в раю?- подумалось мне, и я тихо хохотнул, правда, не решаясь сдвинуться с места. Послышались шаги, тяжёлые, шаркающие, старческие - Эй!- и после этого, меня сильно пнули под рёбра, тут-то глаза сами собой и раскрылись.
Человечище, огромный тип, просто исполин, колосс, нависал надо мной, он то щурил левый глаз, то правый, пытаясь, наверное, получше рассмотреть такую букаху как я, то подталкивал носком ботинка, бубня под нос на каком то тарабарском наречии - Где я?!- пришлось закричать мне. Великан вдруг начал стремительно уменьшаться в размерах, словно из него стали стравливать воздух и свист был похожим. Он сжимался так стремительно, что в скором времени оказался ниже моего плеча - Ну здравствуй гость - это уже говорил мне вполне обыкновенный рогатый чёрт - Фу ты чёрт - потирая слезящиеся глаза, в недоумении обронил я - Именно, но только попрошу называть меня правильно. Чёрт ФУТЫ 23ий - и нечистый, подняв вверх указательный палец, повторил - Запомните, чёрт ФУТЫ 23ий. Надеюсь, вы не позабудете - после этой просьбы я закивал очень часто головой, что немного позабавило щепетильного Футы.
После столь нереального знакомства, нечистый хлопнул в ладоши и пред нами возник столик с изысканными яствами - Угощайтесь любезнейший и не волнуйтесь, ваш визит в ад носит сугубо ознакомительный характер - и Футы демонстративно отпил из золотого кубка вина - Превосходный напиток, по-моему, из Испании - довольно прищёлкнув языком, заметил он.
Долгими раздумьями я не был томим, поэтому, предложение полакомиться кулинарными изысками преисподней нашли во мне живейший отклик, а немного позже, захмелев от порядочной дозы вина, и конечно же осмелев. Я начал разговор - Послушайте-ка любезный Футы 23ий - на этом я икнул, странным образом позабыв, то о чём хотел расспросить нечистого.
Остаток трапезы мы разбавили плотным молчанием, словно еда могла заменить интересную беседу. Согласитесь, не каждому смертному выпадает подобный шанс так запросто, пообщаться с аборигеном ада, но мы ели, выпивали и молчали. Находясь в столь нежелательном месте для многих из нас, я наперекор всем догмам не терял присутствия духа, а Футы хранил вполне нейтральное гостеприимство. В воздухе отсутствовала сера и меня не варили в кипятке и смоле.
В конечном итоге насытившись в полной мере до отвала сливками кухни и собравшись с мыслями, я сумел задать вопрос - А не будете вы столь любезны уважаемый Футы 23ий, немного удовлетворить моё любопытство. Ответив или вернее пролив свет на некоторые тёмные аспекты всего происходящего - чёрт вынул сигару и протянул её мне - Конечно же, любезнейший, но сперва, не торопясь покурим.
Вы чертовски натурально умеете молчать, и мне это импонирует, тут сами понимаете это редкость, а после, я в полной мере удовлетворю ваше любопытство. Итак, по рукам?- и мне, как гостю, пришлось принять это, как есть, тем более любопытство не слишком донимало меня.
Так в этой согласованной тишине и клубах сизого дыма, я впервые взглянул на ад оком познавательным. Благо вид с террасы был превосходен в смысле ужасающе брутален, подобно раздавленной авто кошке - Это ад амиго. Мы фабрика пыток и истязаний, мы занимаемся вашими гадливыми душами - и глаз лукавого устрашающе блеснул. Мне стало не по себе, наверное, потому что сейчас я в полной мере ощутил, где нахожусь.
Поверьте, мир полон неописуемыми вещами, что невозможно выразить одним словом, в это даже страшно ткнуть пальцем и, находясь под пристальным взглядом лукавого, я в тысячный раз давал самые немыслимые обещания из перечня заповедей. Да, человеку свойственно лгать, но право же не об этом. Мы и сами странные существа и в нас глубина есть, а тут такое!
Футы приблизился ко мне - Что ж, это производит неизгладимое впечатление, но сударь, как я оговаривал ранее, вы здесь находитесь в сугубо ознакомительных целях, так что перейдём к делу - после этого в лапах у черта оказался свиток - Прошу ознакомиться, ну а после приступим непосредственно. Да берите, чёрт возьми, не бойтесь!- несколько раздражённо на повышенных тонах сказал Футы. Более ничего не оставалось, как выполнить настойчивую просьбу беса, но я не собирался далее потворствовать его приказам.
Развернув свиток, я углубился в его изучение и в скором времени, удивление моё не знало границ. Озаглавлен, сей документ был так " Туристическая виза" далее шёл полнейший абсурд, эта виза, была выписана на моё имя, ниже пришлось поставить росчерк пера - Это шутка?- Послушайте, ад не место для юмора и острот, ваше счастье, что вы всего лишь турист, а не здешний постоялец. Поверьте, вам было бы, не до смеха даже в круге первом - с минуту вечности мы набрали в рот воды, рассмеявшись, чёрт сказал - Ступайте любезный друг и ничего не бойтесь.
Именно когда судьба принимает или изгибается в такой загнутый рог. Человеку ничего более не остаётся, как следовать далее, потому что, как нелегко это признавать, но это единственное возможное, следовательно, и правильное - Ничего не поделаешь - так изрёк я, выполняя просьбу Футы, хотя это глупо, полагаться на сам источник лжи, словно эти слова самая неоспоримая правда.
Весь спуск в жерло бездны я ломал голову над всевозможными ситуациями, которые покрывало бы всепрощение и милость всякого рода. Так ступень за ступенью, следуя неосознанно по линии предопределенного пути, со свистом в ушах, словно камень я спускался в бездну. В одночасье, оставаясь всё тем же человеком, который сейчас бездыханным распластался на постели, в чьих глазах тлели угольки зрелости способные напугать извращенца соседа и его гавноедов хомячков.
Спуск, это действие без времени или же падение очертя голову, туда, где времени нет, в данный миг может добивать одна мысль о невозможности подняться в обратном направлении. Только призрачные ступени и стук сердца в ушах с глухим эхом шагов сопровождают к источнику метаморфоз.
Там не вода, а красное вино, что хлещет из вскрытых ран окаменелых мучеников, чьи лики ужасны, а страдания вызывают отвращение своей натуральностью и безумием фанатизма. Они добровольно льют свою кровь, что хуже кислоты с кипящей смолой уродует приходящих людей. Вопли, бред и хохот ждут тебя.
Молятся и молитва бессвязна, корчатся в жесточайших судорогах, мучение им судьба. Смертоносен и ядовит этот эликсир правды, обнажающий душу, пожирающий прежнюю оболочку из мяса и костей. Скоро черти увидят твой дух, заклеймят аки глупую животину, дадут пинка под зад и за врата. Далее сказка и чудеса, тебя ожидает мучительное искупление, постоянно жгущее раскаяние и пытки тех, кто искушён в подобном ремесле, потому что хлеб и вода это для здешних палачей.
Мне тоже довелось испить эликсир мучений и хвала всевышнему, что я турист, живая особь, следовательно, метаморфоза со мною другого рода произошла. Но в животе огненная резь ожила, скрутившая меня приступом боли и вот что дальше приключилось.
Речь человеческая стала не доступна языку моему, потому что раздвоился он и змеиным оказался. Так утратил я возможность сквернословить не получив дара жалить. Пришлось изъясняться нелепейшим языком знаков и жестов, которым я абсолютно не владел. Поэтому моё невежество было оправданным и непривычно холодный, скользкий не родной язык постоянно вываливался изо рта, подобное молчание трудно было назвать золотым.
Пройдя или всё-таки обойдя источник метаморфоз, я остановился у пресловуто-сакраментальных врат ада, а надписей там было и за век не управиться с прочтением тысяч языков и знаков. Немного погодя мне удалось разобрать, содержимое этих творений рук человеческих и были то сплошь душевные недуги, после пришлось почесать затылок, пробегая взглядом по необъятной стене росписей грехов роду людского, писаных кровью и ничем более.
Кровавая любовь к богу. Именно так, любовь, утонувшая в крови, захлебнувшаяся кровью. Бесконечная стена, пахнущая кровью человека, идущего за горизонт к вратам, где искупление и муки ждут его. Почему любовь приобрела столь ужасные кровавые оттенки, почему произошла столь чудовищная метаморфоза? Любовь, казалось, что может быть прекрасней, ведь это неоцененный дар свыше, это все и вот в крови, жизнь и небо, все!
Неужели наша любовь - это пытка, некий драконовский закон, неужели перевернув эту страницу истории, я приду к белому листу амнезии или купленного прощения, чтобы впоследствии начертать собственной кровью постулаты пролитой и выпитой крови во имя любви? Я восклицаю - Неужели!- Сила того кто правит и распоряжается, отбрасывает к источнику перевоплощений и дурацкого колдовства, а язык мой начинает молоть чепуху, которой доверяют пытаясь воспользоваться. Просто слушай или распишись вот в этом месте, любовь, пожалуйста, тебе, сколько и какую? Говорят так, словно не понимают, они привыкли предлагать и торговаться, любовь уже предмет и бог тоже предмет торга. Изощренность злыдней зашкаливает, все смеются, я и в правду говорю смешные нелепые вещи.
Любовь закипает, а может, пылает? бурлит в моём кубке с кровью мучеников, бешено пенится, взращивая волос синей бороды. Пожирая кровь, получаешь жалкие крохи мнимого бессмертия. Но я пил, лакал, слизывал, из ран окаменелых то, что обязательно дарило дух огня и восприимчивость к пожарам.
Дай сердце, и его расчленят, впихнут влажную труху, зальют кровью менструальных циклов, добавят лимонной цедры с сахаром. Это уже бархат в мыслях, а там камень раскалённой магмы земли с влажным шёпотом губ, клятвы, фонтаны, майский дух деревьев, опиум, то, что возжелал с желанием, взаимность, снова раны метаморфоз и рвануло! Ура! Любовь дала залп! Что дальше? Когда коктейль адский утратит мощь видений и иллюзий.
Я забывался теряя нити в хитросплетениях слов больших, воздушных, строителем прослыл высоток вавилонских, сколько веков бродил улицами города Химереона, искал любовь и смысл жизни, мне говорили, что здесь есть все, чего желают люди, но ничего не нашел я, ни даров, не мыслей. Так жизнь прошла. Душа еще была живой, в ней тлела искра последнего огня, способного сердце зажечь, пробудить. Я усмехнулся, все бы вам человеку голову дурить всякими фокусами. Главное сердце в оправе держали руки мои, и я им не торговал.
Читал я те рукописи, язык новый и скользкий слова тамошние легко осваивал, но не брало за душу. Чужое и чуждое, холодное, тянущее щупальца жадные ко всему, а голод этих чудовищ неутолим. Да там никто не просил, когда действо обмана, может быть тишина, может быть ненавязчивая просьба, но открой душу и получишь все, прах величия, пепел богатств, любовь бога. Там многие одурманенные ложью пили за любовь, боролись за идеалы в свалке животных инстинктов, искали путь в лабиринте плотских утех. Ложь и обман вели их к трону мирозданья, чтоб вкусить человечины и бессмертия.
Сначала ползком на брюхе, после на четырёх костях и полз, оставляя кровавый след к источнику метаморфоз, каждый раз получая ненавистный жребий, но свято веря в эту шестибуквенную ЛЮБОВЬ, а что? Дай и возьми, получи в долг, отдай с процентами, залепи купюрой лотерей и словами возвышенностей. Просто есть эта вера, либо поздно, она, чёрт возьми, сдохла. Лишь кровь без градуса кружит, опьяняя, подводя к гильотине, а там прощай голова и разгадай, поди, любовь, загляни ей в глаза.
Они очертили, начертав, очернили, сделали легкодоступной от взаимовыгоды, просто девка она вздорная да бесноватая, портовая блядь идущая в разнос. Пока честна и легка на подъем, в ней идеалы и упрямство, до первых выбитых зубов и сломанных ребер. Рука животного садиста не коснулась, она еще красочный товар. Остальные ждут своего часа, когда она станет доступной и сговорчивой. Их жизнь большинства, это бесконечное оправдание.
Любое оправдание в нем слабость. Молчание это признак согласованности оправданий, чтобы прожить лишний день. Излишняя откровенность губит многих присутствующих, любовь нынче это не откровение или чувство, это эмоция, заражающая хуже, чем грипп.
Испить до дна вновь, изогнуться в спазме до темноты в зрачках, разлиться океаном любви, который есть в колыбели волн, которого тонешь, захлёбываясь избытком пены и отсутствием воздуха, где ещё гниёт мятежный покой, и остатки эгоистичного хочу. Вообще любовь можно дарить, как конфеты без фантиков, просто отдай, но не вздумай оправдываться, ссылаться на обстоятельства, искать причины.
Любовь к богу высока, любовь от бога ближе к телу. Наша природа так изменчива, хрупка, мы меняем кругозор, как модные кожаные перчатки, которые покупаем в тех же самых магазинах, где забивают скот на заднем дворе. Любовь просто камень, о гранит которого время, затачивая, обламывает зубы. Любовь, любовь земная это чувства и плоть, потому что мужчина без женщины это пустота и может быть одухотворённость, что женщина без мужчины? Одна. Но почему мы любим? от не самодостаточности, несовершенства? Ищем судорожно пару, чтоб не сойти с ума в одиночестве от потерянного не прожитого времени.
Один на один с любовью во всех ее проявлениях. Чёртов авитаминоз. Пресыщение поэтичной легкостью и чудной погодой, где есть возможность, сказать правду не делая её циничной. Щебетать соловьем в роще ночной. Я любил мне это знакомо, и не был услышан, пробовал, знаю. Внимание ласкает интерес, и предвкушаешь весь процесс, любовь земная, все по плану. Далее остаются прекрасные мгновения конечно будут и шрамы в сердце. Любовь земная, это идиллия, это утопия затухающего солнца, помнишь только хорошее, в остатке пепел и дым.
Шипя, а может, просто вывалив язык с капающей слюной, но вкусив до осознания, я вернулся к источнику, вспоминая, что осталось огромное недосказанное в моей душе - ЛЮБОВЬ - взревел утробой, захлебнувшись брызгами росы, кувырком летя с насыпи. Солнце по затылку в глаза, ярким лучом играет в капле слезы. Что есть и останется от меня сейчас, а потом после? но пригоршня крови перевоплощает, видоизменяя броском на произвол судьбы.
Мир полон змей желающих любви, количество ядовитых гадов качественно все осложняет, последствия новообретенного мной языка, усугубляют осмысление предстоящего перерождения. Ха любовь! Я сам уже без пяти минут аспид, природа требует отчета, но мне омерзительна змеиная суть. Плевать на язык я могу отказаться, отречься, дать железобетонный обет молчания, отрешения и чувствую, ощущаю шипение, вкус воздуха, перепады температур, как яд вызревает в пазухах, его нагоняют влечение и любовь.
Я застрял, а может, подсел на коктейль миллиардных ингредиентов, пил от брюха да было мало. Метафоры язык и странный наркотик далёких миров (если). Кровавые метаморфозы нескончаемая череда чудовищных перевоплощений, которых со временем не страшишься, ибо счёт им утерян в банальном бреду.
Мученики мне кричали - Идиот, ты уж чертей пугаешь, уйди дурак, скройся в тени не превращай мученья в клоунаду! Я достаточно испил, вкусив чудес и превращений. Грешному, есть о чем задуматься, садясь за стол с грехом.
Здорово было, для меня это действо походило на поиск истины, в мире, где времени нет. Бездна, тьма кромешная, задайся целью, сделай шаг из себя к одиночеству без берегов, ищи свет богов и выпивку, смыслы слов застрявших среди снов. Мной дурачатся, играют далеко не дети, я же досуха пытаюсь выжать камень мученичества. Шатаясь, но на ногах, еле оторвался, от источника, хрипло рыча. Любовь, мною украденная сказка, я безнадёжно верю, что придумал её сам и облагородил золотыми словами, верю, или же сомневаюсь, когда обыкновенно хочется девку заломати.
Так и валялся шалтай-болтаем я у источника, тыча каждому приходящему под нос фигу да визу туристическую. Хохотал да свистел. Ад весел, нескончаемо до секунд переходящих в пытку смеха и слез, криков, воплей, проклятий, мольбы. Падшие души их оставил бог, они продолжают его ненавидеть до скрежета зубовного. Кипят в себе, источают смрад, молят искренне, я смотрю и верю в эту ложь. Протянув руку, ты останешься в этом кошмаре навсегда. Сумей им помочь, пожертвуй всем, спаси этот сброд. Картина у ног копошилась, словно черви в трупе, выпей за эту любовь и увидишь, как они станут бабочками. Голос за спиной стих.
Твоя любовь носит сотни масок, из всего пёстрого великолепия я выбираю драматичную мину, почему? Жизнь, само её течение, преподносит дар моему сердцу и невозможно объяснить этот жребий, значит осень в моей душе, значит так надо. Просто запиваю глотком жизненного оптимизма очередную смерть души. Все, прощай лукавая подруга, ты состарились как вчерашний день, ты умерла, тебя зароют в землю навсегда.
Если мы встретимся, то никогда не узнаем, друг друга, пройдем сквозь, словно призраки с отрешенными лицами по своим делам. След наших кровавых деяний, хитрых манипуляций, подлых предательств останется у позорного столба, где нас распнут за право любить. Слабая плоть наша подвергнется пыткам, злые же души алчут, голодны, рычат подобно львам. Миру презрение, палачам проклятие, богу звериный рык и вот он дарит любовь, текут слезы, растворяясь в крови. Последнее, что я увижу, твои глаза, в которых любовь.
Дорога мощёная богатством, залитая терниями грёз, уходящая бог знает куда, но вдаль, очень далеко к призрачному городу удовольствий. Я любовь заменил цветочной пыльцой и залил остатки опиумным нектаром, я уши залепил воском, пеплом посыпая бритую голову. Солнце или всепожирающий огонь, в котором сгорают души, вечный зенит над пеплом облаков, хочется быть пьяным и бесстрашным. Грусть, тоска, колдовские ингредиенты, только дорога, впереди только путь.
Вот злость и где-то счастье, вот она дорога кривая да извилистая лишенная звезд. Любовь съедена и желудком выброшена, позади лентой вспышек семейных праздников. Я пошёл в ва-банк, в отказную по масти дорожной пыли. Отпетые мерзавцы, мародеры, убийцы, людоеды и губители душ, приветствуют, жмут руку, лезут дружить, но почему они все еще живы, почему никто не убит, не превращён в кровавое месиво? Дорога полна этим сбродом, они не ждут, накатывают, словно туча саранчи, оставляя после пустыню. Огонь настигает, они полыхают словно хворост. Смерть преображает эти существа в восковых ангелов преисподней преисполненных торжества победы.
Почему? Я действительно хотел знать, вот подоспел ответ с наградой, в кандалы и цепи большего не надо. На груди моей звезда пылает, пудовая беда да горемычная оправа. В аду попивая огненный ром, утопая по щиколотки в раскаленной лаве, окруженный пылающими девами греха, веселился каторжанин. Говорил, звеня цепями пред вопящими, взбешёнными приматами. Что вам знать дано, на веку худом и малом? Морды песьи, обезьяньи! Жизнь погана от жратвы до размноженья, вам бы смерть узнать, а вы темноты боитесь!
Вот уже и ты не говоря поделом, глумишься, потешаясь над страданиями, лезешь поучать с кафедры. Они же неспроста здесь оказались? Ты ли судья им? Голос за спиною смолк.
От ошибок ранних я иду вперёд. В грядущем дне меня поджидают люди, с кем за компанию, упадешь в яму, сядешь в лужу, проще за пару слов погубишь себя. Обреченные, спокойная очередь наполненная шепотом и желанием шага назад, они всегда готовы уступить место, теперь да.
Я решил испытать себя. Став в эту вечную очередь, отныне кротких и покорных людей. Тут же голову заполнил паучий шепот, судьба злодейка, малая удавка человеческих страстей и вина чужая во всем. Они все были великие манипуляторы и комбинаторы, сводни, аферисты, пожиратели доверия, строители паутины и лабиринтов сладких грёз. Ложь и грех делали при жизни их легкими на подъем, теперь же они растолстели, вздулись, обрюзгли, стали похожи на жаб.
Безжалостный палач насаживал на крюк их жирные туши и потрошил, покуда из этой зловонной плоти не выходил малый человек, что ребенок наполненный ненавистью, желчью и ядом. Они истошно вопили, проклинали затем молили о прощении, исторгали пену и рвоту, после уже бились в припадках, рычали, выли, стонали, забываясь в безумии и боли. Далее ожидал источник полный метаморфоз и чудес, более я не видел этих злых детей.
Проходи и проваливай, не задерживай очередь! Палач оттолкнул меня в сторону, иди своей дорогой, ротозей праздный! Нет места тебе в этой компании. Давай шагай к иным красотам ада, паря над бездною не вздумай споткнуться и в небо упасть, палач расхохотался и, схватив очередную жертву, возобновил экзекуцию.
С горы и в гору, вдоль берега реки с кипящею смолою, я утомленный долгим полуднем солнца, шел пустынною долиной, курил сигару и под ноги плевал, пока не повстречал я всадника на странной кляче цвета белесого гноя. Эй, приятель! Всадник остановился, смрад мертвечины окружал его, он спешился, чего не делал никогда ранее и приблизился. Живой мертвец, наполовину сгнивший в окровавленной грязно-серой хламиде, безумные глаза, лишенные век, облезлый череп и клоки седых слипшихся волос. Иди за мной, этому голосу невозможно воспротивиться.
Владыка ада человек идет к тебе, живой человек в компании всадника с именем смерть. В его глазах я то малое, затерянное отражение желающее жить. Падший ангел, перерожденный бог, разглядывает тварь едва подобную ему. Я ожидал увидеть чудовище, истинно и подлинное библейское чудовище, огнедышащего дракона, хитрого змия. Повторюсь, человек ждал чудовище по содержанию и форме. Увы, дьявол выглядел как человек и даже не ангел.
Неловкость и оторопь овладели мною, словно поторопился и вошел прежде времени не в тот кабинет, и сказать то нечего, за спиною смерть. Остался один в громадной пустой зале пред его троном. Поубавилось во мне и храбрости, и гонору присмирел словно чадо послушное, кругом так зловеще и пусто. Смерть его шаги едва слышны, он рядом. Наркотическая эйфория предательски исчезла, его чертоги мгновенно обрели фотографически-документальную четкость. Отрезвление и страх.
Что же вы застыли молодой человек? Подойдите ближе, или же ваше любопытство так скоро иссякло? Вы хотели встретить сказочное чудовище из тьмы, голодное и злое, преисполненное ярости, ненависти ко всему живому. Человечество фанатично влюблено в образ зверя, просто до слепоты. Главное чтоб монстр! Чудовище от вида которого стынет в жилах кровь, седеют волосы, немеют члены, пропадает дар речи. Если бы я таковым являлся, мой удел свелся к поеданию плоти. Только и всего. Но вы же в курсе, за что борюсь я?
Смелее же будьте, или ничего вам не узнать. Я предлагаю сделать судьбоносный шаг, осилить эти ступени, их двенадцать. После конечно, героя ждет награда или сюрприз, тем более рассмотреть вблизи такую персону. Дьявол усмехнулся. Прежде этот зал никогда не пустовал, но в скором времени он снова будет полон. Я тот единственный бог, который с легкостью находит общий язык с человеком, я не наставник строгий, не закон суровый, моя любовь не скупа и в ней нет места жертвенности. Я бог жизни, той которую сам изберешь, слушай мои слова и они найдут отклик в твоей душе. Зал заполнили голоса, я не верил своим ушам, они благодарили.
Марионетки, одухотворенные ожившие куклы, прекрасные, пестрые кумиры для нас. Очеловеченные лица всех цветов и оттенков, дорогие одежды, сладкие слова, они любят своего бога, они чтут нити связующие их. Паря над грязной толпою нищих существ они сеют блестки и пудру, их ложь приятна слуху, она жива. Они любят пить кровь, они губят души, они забирают разум и делают тебя (свободным) толкают к пропасти, прыгни и полетишь!
Оболваненные, мы сигаем в черноту, добровольно и навсегда. Они словно псы охотничьи волокут наши души к хозяйским ногам, как стреляных уток, воспротивишься, и он спустит всю эту свору. Человек и бог обречены на одиночество, на неравный бой, на отвергаемую победу.
Зачем мне эта суета, зачем карабкаться по ступеням, зачем мне он? Разумным казалось, вопросом задаюсь и вот уж ответ со стороны. Потому что ты человек живой. Само собой и снова голос слышен - Ты раб или хозяин двух господ, как хочешь, так и утешайся, кто ты есть на самом деле? Потому что нет такой веры, молчать и бездействовать - и с этим не поспоришь.
Я шагнул на первую ступень и опьянел мгновенно. Голова закружилась, меня подхватили ветры морей небесных и погнали навстречу огню, пылающему в огарке свечи. Мои лёгкие отяжелели от пыли золотой, а сердце расцвело россыпью алмазной, мне вживили крылья хрустальные, за волосы, схватив, поволокли к вершине башни подпиравшей небо.
Всё плыло пятнами радуги, кругом искры, смрад и чад. Я искренне молился, осеняя себя крестом проваливаясь в забытье. Пожимал незнакомцам влажные руки, мне всё легко так давалось, ложь раскрывала глаза, туман видимого таял. Волокли за волосы, и не было больно, крылья мелодично звенели и кто-то из наидобрейших палачей всё время подливал в глотку, сладкий дурман, я дышал огнем, который расползался приятным жжением в теле.
Жрицы, исчезнувшие в эпоху вечной ночи, задарма предлагали любовь утешливую, за самую малость, за ласку и кровь, но в крыльях хрустальных, я желал трона и магии полёта. Бери парнишка свое счастье, подминай, уплетай за обе щеки! - и отдали всё, подарив навечно без скрепляющего кровавого подвоха. Конечно, я не верил, всё ложь и даже эта откровенная страсть целующей меня в губы женщины.
Вот он, трон мой единственный, желанный, именной, больший, нежели все мирозданье. Только мой, я коронуюсь сам и раздуюсь в самомнении до пределов вселенной. Я стану царем пустоликих химер и превращу их злых богов в цветы и шипы. Голову мою стриженую покроют короною, и захлопнется она словно капкан. Сколько будет сказано слов, разных, неповторимых, певучих, для меня, обо мне, во имя меня.
Кто я теперь? Тот единственный, грозный владыка пустых просторов, не знающий речи подданных своих. Чудовища играют со мною в меня, на струнах моего страха. Я тщетно убеждаю себя, что существует трон над царством этим и он конечно мой навеки.
Цепляясь слабеющими руками, словно малодушный в подлокотники трона, я уже осознал, что не усидеть мне на нем. Крылья из хрусталя тяготят, клоня в плоскость грязного пола. Пребывая в подвешенном состоянии могущества без власти, я приближался к солнцу, запертому, в клеть пустую. Цветы усыхали, издавая протяжный скрип. Осыпались их лепестки, падали кружа в голодную бездну, а шипы искрились в темноте холодом острых кинжалов. Неужели это все?
Крик отчаяния не доступен змеиному жалу, набравшись храбрости в безумии секунд последних, я вырвал этот мерзкий отросток. Сплевывая кровавую пену, проклял этот язык наполненный ядом. Я вскрыл себе вены, грудную клетку и сердце, дабы очиститься, кровью связываясь с растущей тенью грядущего, слабея ежесекундно, готовый безропотно принять всё, что ниспошлют высшие силы.
Наверное, мне удалось пересечь черту, но ничего не изменилось. Кровь загустела, перекосилось лицо, истлевшая одежда рассыпалась пылью. Время иссякло и замерло, я остался один во вселенной, брошенный милостью с соплями, намотанными на кулак.
Как же так? - шепотом вопрошал, рассеянно ища ответы. Ведь я столько вынес страданий, я отдал кровь и жизнь на сталь кровостока. Я спас усыхающие цветы судьбы, посмотрите, ведь они снова благоухают, как же так? Может, желаешь получить всё обратно?- старикашка с плешью, выдернул из крыла перо - Всё обратно и плюс желание - я был растерян и подавлен, как обманутый человек - Отдай главное и получишь всё - шипел лукавый.
Мы стояли на вершине мира, я и плешивый демон. Откуда в аду такие высоты, где воздух свеж и снег искрится в солнечных лучах? Нечистый составлял документ и вскоре предстоит сформулировать единственное желание, но мысли путались, а может, валяли дурака. Я просто стоял с опущенными, запылёнными крыльями, ещё не падший, но и не человек. Обыкновенная жертва розыгрыша, легковерный дурак, купленный за пятак.
Первая ступень и сразу такое фиаско. Так наглядно и легко пролететь мимо солнца, надутые щеки и безмерная глупость, после я потерял интерес ко всему происходящему. Находясь у черты, мною овладела бездейственность созерцателя и хандра. Глазами дырявил не существующее небо, взглядом буравил исчезнувший океан опостылевших волн. Кругом жгли смолу, просто поддерживая дымный престиж. Хотелось раздобыть пару сигарет, но потерять из-за этого душу, пожалуй, перебор.
Папаша долго пишешь, я так состарюсь и умру, тогда прощай желание и договор - возникло желание бросить шутку, обернувшись, я не обнаружил нечистого. Он исчез, а может, притаился за спиной, так иногда бывает.
Внизу мученья грешных, дарили счастье палачам. Вверху не оказалось ничего, обыкновенная пустота без звёзд. Алмазная россыпь сердца начала таять, лёгкие вытолкнули смрад золотой пыли, которая проросла крестами надгробий, более ничего не осталось, кроме крыльев. Я человек, мне не нужна тяжесть за спиной, вторым откровением было отсутствие таланта летать. Чихнул и плюнул сверху вниз на бесконечное море страданий душ обреченных, на их протянутые окровавленные, липкие руки.
Куда пойти, чтоб отыскать ответ на все вопросы мира? Податься к смерти, но зачем влачиться за саваном старухи, докучая расспросами той, кого всегда боишься в глубине души. Количеством вопросов на чашах жизненных весов не перевесить все ошибки и мудрёные ответы.
Собственно, чего заморачиваюсь, турист я или кто? Очевидный выход в простоте решения. Весь ад в моем случае, пока что сплошной обман, а видимое стоит расценивать, как путешествие во сне. Видение, изобилующее изрядной долей познавательных вещей с моралью и тонкой едва уловимой иронией.
Мне тут же подсунули документ, мятую газетёнку, в которую не завернешь и бутерброда. Позвольте, на этом клочке, тьфу документа, неизвестно кем писаного. Своею кровью я должен расписаться? - А не пошёл бы ты плешивый старичок вслед за солнцем и луною - и он действительно направился в загадочном направлении. Пусть враги знают крепость человеческого духа. Оставив крылья в бездне, и поправив штаны, я возобновил путешествие, сразу же оказавшись на второй ступени.
Снова возникла задача, где я стал глухим среди зрячих, в стране говорливых слепцов, когда ступил на вторую ступень. Безвыходная абсурдность моего положения заставляла идти вперёд, попутно тревожа сонную пыль не спящих, нервных людей. Живые существа, странно передвигающиеся в пространстве, словно тяжелая ноша и сам воздух грозят вдавить их тела в землю. Поэтому мой облик, легкость, с которой я не слышу окружающий мир, вызывали досаду, резкие жесты, это особенно бросалось в глаза, когда я встречал слепцов обкрадывавших зрячих и глухих, но парадокс заключался в том, что все они были на одно лицо.
Слепые воры беззвучно крадут, зрячие жулики тихо обкрадывают, глухие попросту молча грабят. Насколько глубоко они вросли в свое ремесло и сколь тяжелы эти плоды. Звезда безнаказанности, легких шагов и жиденькой тени, удача в чужих сапогах, она пьянят вином и сытым хлебом. Появившись в этой стране, я голосом своим в секунду нарушил здешнюю гармонию.
Как быть мне? я не вписался в данный порядок устоявшейся жизни. Голод страшен, он съедает в тебе человека, чтобы не протянуть ноги вдоль дороги, пришлось протянуть руки. Стал я бедствовать и нищенствовать, горькую черствость мира жевать да в лужах жизнь свою скорбную видеть. Так посреди дороги и пух с голодухи, вшам шустрым на радость, а кругом ни крохи, пыль да грязь. Бесконечная голая земля, обожженная воровством и обобранная до нитки. Далек тот рай, где лепёшка хлеба с кувшином воды дарованы каждому и стоят зримо выше безнаказанности, удачи воровской, и целый миллион матёрых воров не переубедят меня в обратном.
Воруй у крадущего и радуйся, грабь награбленное потирая руки, даже если залез в собственный карман. Век короток, живи этой малой истиной. Следуй протоптанной для тебя дорогою и забудешь о голоде, найдёшь ушедшие силы, не поднимешь слабого, перешагнув, превратишь его в труп, потому что глух, нем, слеп. Искренность моих голодных завываний, тонула в безмолвии воровства протухшей воды и заплесневелого хлеба, они верили, что это золото. Прятали добро в норах темных, подсчитывали барыши да навары, но у голого человека нет карманов.
Мысли вяло текущие, пробивает озноб, кожа суха, словно древний папирус. Пухну от голода, ссыхаюсь нутром в котором бродит зной и копошатся черви. Под тонкою, почерневшею кожей оживают прожорливые пушистые гусеницы, они грызут меня изнутри с завидным упорством. Я ощущаю, как они поедают меня подобно листу дерева, истончаюсь и таю, престаю быть. Все, съеден человек. Нет, и не было меня, как страшно ощутить пустоту повсеместно в каждой трещине. Яркие, сытые гусеницы уснули, их скрыла паутина, затем магия, после тьма.
Недолгое ожидание, малое затмение рассудка и солнца, вот душа моя смотрит, как человеческий кокон царапают бесчисленные лапки, грызут булавочные челюсти. Трещит по швам хрупкий мир заточенья и голода пустошь безлюдная, наполнилась феерией красок ярких, жгучих, пестрых. Живые существа, пустые и вертлявые в которых жизнь мечется, бессмысленно порхает, эффектная мимолетная красота, фантазия, век которой недолог. Просто еда.
Я сейчас убивал голод, и не было места гордости. Мои зубы трощили, мололи, пережёвывали, хрупкие крылья, воздушные тельца, не зная усталости, кругом пища, весь мир еда. Чавканье, брызги слюны, обилие закусок, триумф поедателей, могут взбесить и спровоцировать кровавый передел мест у кормушки. Голод пошатнет любой многовековой уклад, так рождается новое, сыплется манною с неба. Им требуется лишь услышать, унюхать, этот пьянящий яд сытой прикормки.
Какой там суд. Куча мала. Свалка давленых тел слепых, глухих, немых и постоянно голодных, готовых убивать за обглоданные кости, брошенные сверху, обжорами, чей голод не утолим. Вижу голод и сытость, расстояние меж ними зримо, равно гусенице ползущей по листу могучего дерева. Мне жаль души купленные за пайку хлеба и плевать на души проданные за бутерброд. Ну как вам фигура такая? - услужливый бес протянул документ. Поверьте мне на слово, это стоящее предложение. Голод не добрая тетка, он черен кожею и помыслами, жаден на сны и мечты, друзьями, товарищами вам не быть. Ну же, не жуйте впустую время, подпишите.
Третья после голода, это лёд и стекло. Это значит физически хрупкое состояние присущее любой особи не лишенной самолюбования. Всюду отражения, ты оживаешь в них живя, теряешь тень и суть в бесконечности тусклых повторений. Нет смысла, просто пялься по-телячьи в бессмертие свое, закольцованных повторов, кругом, везде лишь ты и ты, беззвучное эхо исчезнувшего голоса. Увлекательный обман, сахарная иллюзия, где нет ни неба, ни земли, только наклон куда катишься.
Стекло и лёд, лёд и стекло, холод самовлюбленной особи, шедевр, гений хрустальной чистоты, обрубок с ампутированными конечностями и прочими деталями кройки человека. Смотришься в зеркало венец совершенства, благоухающий нарцисс, взращённый льдом и стеклом, теперь рассуди, где в этом мире смерть и старость? Сколь жестока расплата в отражениях дряхлеющего, немощного тебя. Смерть не глядится в зеркала, ее сердце лед, а глаза стекло. Вполне заслужено предстоящее телодвижение, главное устоять на ногах, бравируя вытьём песен, а далее, ты якобы приструнил вечность. Колосс в пустых ногах, шутка фельдшера отрезавшего не ту конечность.
Высокоразвитое эго, раздутое Я, сбивающее с толку множеством слов, готовность, уверенность затмить любое солнце и луну. Любовь иная, выше данной человеку, там, в отражениях миры искрятся горным хрусталем, а что любовь? Пятно на холодном стекле. Лёд дарует вечность до первого таяния снегов, а зеркало в отраженье хранит облик твоего эгоизма, еще в глазах мертвый хрусталь и тень ползущих сумерек.
Любуйся уходящим днем, собой, время есть. Стекло не режет рук и вены не торопит с выбором. После лед проникнет в сердце, и умрут глаза, станут стекляшками отрешенными как у трупа. Скоро, какой-нибудь хулиган выстрелит из рогатки в мир этот хрупкий. Осколки, битое стекло этого не собрать воедино, ты равнодушно смотришь из зеркал, злое отражение потерявшее душу.
Останется все то же самое, что ждало в начале. Стекло и лед. Скольжение капель дождя, становящихся глыбами льда, с душами вмерзшими, как экспонаты музея. Эгоистичная эра, что изначально тобой культивировалась, теперь превращается в битое крошево новой истории. Марширующая сталь, идущая к цели, им плевать на стекло под ногами, им не важны отраженья зеркал, что им холод и лед? Они сшиты из других материалов и смотрят только вперед на вождей, твой мир тает и рассыпается под их ногами.
Им нет дела до поз твоих и гримас. Если можешь, выдави слезу, наша жизнь из самообмана и блефа, мы проигрываемся вчистую, оставляя потомству (стрит) или (флеш). Некоторые конечно копошатся в синтаксисе, логосе, боге, находя насмешки с вполне неандертальской внешностью. Ну и что если прозвучат слова, какое дело, ты остался в прошлом, ты умер в нем, пропах нафталином и неактуален.
Ведь стоя на битом стекле под градом ледяных стрел и не замечая признаков смертельной усталости, ты лицезреешь себя венценосного в ореоле божественного осязаемого рая. Роскошь и комфорт, зеленая пастораль, пастушки златокудрые и день долог, ночь приятна, не стоят над тобой идолы сумерек. Ты поедаешь сытный суточный суп, отрываешь жареные крылышки поджаренных амурчиков, и запиваешь мечту вином, а рядом женщина, немая, глухая, покорная.
Так дни бегут вслед за временем, лишенным тревог и забот, после потоп с утопающими праведниками, воскресение без тебя и постные дни головной боли. Желчь, послевкусие праздника, сотканное покрывало высоких слов не лишенных смысла, им покрывают тело мертвое, они говорят, что хоронят бога. Там, где лед и стекло, жизнь отражений зеркальных проходит, таящий лед, слезы скорби, но не о тебе. Время нарцисса истекло.
Небо станет зеркалом, далеко не кривым, мы задерём головы вверх и ослепнем от счастья. Очередное царство обрушится вниз и всё станет битым крошевом, высыпанным на растерзание мозаики. Кто выживет? Желаешь, поищем имя твое? только избранный наденет алмазную корону мира льда и стекла, поверь, любое царствование так эффектно отражается в зеркале. Желаешь? - и в руке трехпалой рогатого мавра зашипели осколки льда, он клацнул зубами. Нет, дядя лукавый, грошовый это аттракцион, пожалуй, пойду я своею дорогою.
Глубина зеркала раскрывает будущего узор не увидеть этого, просто глупо - мавр склонился, приглашая сделать шаг. Считай что в действе твоем, я лишний зритель. Будь, по-твоему. Исполнено.
Пауза, после, стал лишним. Пятая точка загнана в пятый угол, изумленные глаза близкие к комизму и нелепости. Лишний человек в статусе новорождённого меняет корону на рабское ярмо. Доколе? - пьет неизвестный в подворотне в одиночку, чтоб после громко вопрошать. Доколе! Пятой точкой в угол пятый, что ж я самый лишний? Какая сволочь отыскала брак, изъян во мне, чего пинают как собаку, почто по роже бьют?!
Песнь нервная стихает, гаснет порыв в этом человеке совесть, и страх затыкают рот. Ты пьешь от слабости, чтоб убежать в тот самый угол. Познание ущербности, жалость лечебный бальзам, за выпитым зельем в тишине многоточие. Впрочем, не важно, ты должен ступить вперёд и надеть эту шкуру измазанного нечистотами, отвергнутого богом злобного шута. Злой уродец в страшном гриме ударил в бубен и гортанно зарычал, приближаясь ко мне. Впереди столько ступеней, подумай зачем, что ты с этого получишь?
Оцени, Химерион желанный город удовольствий. Ступи на этот путь, я покажу, а далее. Нет мучений, терзаний, там, самый доступный рай человеку, земля обетованная. И я жду, где согласие, благодарности, пожатие руки, похлопывание по плечу? Еще подарком дева грез, сказка, эталон, штучный товар - уродец терял терпение, начиная грубо торговаться. Я лишний. Я меняю всё на всех.
Стало смешно. Смех был сух и жесток. Безумный день в сумасшедшем мире беспорядочных праздников и вот четвёртая ступень загнула меня радужным сном от ломового прихода. Пройдёт немало минут в колыбели морга под выстиранной жёлтой простынёй, пока я, не окоченев до смерти, ломая зубы и прорезаясь сквозь застывшую слюну, закричу громче любого младенца брошенного на произвол судьбы. Доколе твари жрать плоть мою!
Больше нет ничего. Долгие разговоры без чая и кухни. Попытки ткнуть мордой в истину, от которой отрёкся, отнекиваясь предложениями занятого человека. Потому что она якобы устарела и бестелесна, но ты лишний, во главе легионов пушечного мяса в час пик. Сеть, точка доступа подключение к радикально живущему сообществу анонимов, категории, не имеющей тяжести, но огромной и неистребимой, активной. Слова, в которых нет спасенья, в них пустота раздутых мнений.
Благородно прохлопать ушами признаки счастья, лишиться театральной драмы погубленной души, средь роскоши материальных благ. Ты пыль обочины. Твою жизнь весёлую преподнесли тухлым пирогом, и её уже не начнёшь с нуля, зачеркнув прошлые ошибки. Морга колыбель, мешок для трупов безымянных, это все.
Парковая аллея, кружат желто-красные листья, человек на берегу смотрит в темную воду. После он вынет из кармана блокнот и примется вырывать листы, скомкав, будет бросать в чёрный пруд, наблюдая за скоротечной судьбой клочка размокающей бумаги. Он это делает каждый день, это его работа, он директор анатомического театра. Наевшись глазами дыма, я убегаю внутрь норы. Моя судьба в его театре стала примой.
Голова, отягощённая мыслями, вязь бредовых фантазий, икота. Выпивка на столе для отрыва от пола к небу, белая лошадь у соседа в шкафу под грязным, вонючим, бельём. Заспанное, опухшее лицо шлюхи в растревоженной постели, этот примитивный, каменный язык отвратен в этой нео пасторальной действительности. Был бы план, я точно б ушел.
Ослеп от недавнего откровения, шепчу жабьим кваканьем, где-то есть шанс, он рядом в семизначной комбинации. Измена, время душит, не отпускает. Она, эта панельная животина, докуривает мой косяк и принимается за пойло. Кровь сонная вскипает, в ней ненависть и злоба. Ты что творишь скотина!
Тычок кулаком в лицо и маты, рвущаяся ткань белья. Жёсткая попытка просто запросто раздвигает её ноги, для бляди это дешевый сериал пыхтенья ничтожества с коротким членом. Ей плевать, она знала про взрослую любовь с детства. Минет, и она, переиграно захлёбываясь стонами, после рвотой, бревном валится на пол. Окурки в рвоте, тошнота и запотевшая водка, а мне бы избавиться от лишнего семени. Пропотеть, забывшись в беспокойном сне, держась синими ручонками за потную пьяную тварь, превращая чувства в желание еще.
Проспавшись, поутру я возненавижу это животное, ее красота погубит мир. Вот так идёт никчемная жизнь, я обещаю богу, что верну храму деньги и искуплю сотню грехов. Что же ещё осталось светлого в этом обмазанном благодатями мире, от чего ещё не тошнит? Себе повторяю надо бежать, успеть до обеда, иначе облом и пролет.
Сосед дикое дитя черного континента, нигериец боккор, приносит чек с героином, зрачки выцеливают. Цвет мятых купюр в непослушных грязных руках. Ублюдок думает, что я вмажусь этой мертвой дрянью, затеку под плинтус, и он сможет оттрахать эту пьяную бабищу, которой всё проебом.
Жизнь бьёт ключом, от которого голова идёт кругом, сотрясаясь от малейшего напряжения мозга. Мне для продления линии необходимо чаще забываться, а для этого, приходится унижаться перед нигерийским выродком, брать жизнь взаймы, хотя я очень часто ошибаюсь. Мой мир давно не ходит и даже не летает, он там, в ванной захлебнулся рвотой и разлагается.
Самое страшное приносит отступник в маске Христа, когда этот сукин сын стоит на пороге, дела ухудшаются. Он инквизитор, крадущий мою память. Он сжигает все мосты обратно, я знаю о его демоническом происхождении и если сорвать маску, там окажется не человек, злой бес с головой павиана. Сыпля проклятиями, мы будем кататься по полу, размазывая кровь, но я бессилен. Умоляю, молю, валяюсь в ногах, прошу беса избавить, а он крадет мою память. Безвыходность, жуткая боль, мучение.
Возвращение в эдем. Жижа зловонная, тошнотворная с окурками дешёвых сигарет, похожая на дерьмо, которым долепливали человечество. Резь в желудке, долгий понос. Мысли о недосягаемом небе, практически поэзия сапожника и долгий оргазм нигерийца, забрызгивающего литрами спермы всё убожество, мной задержанного рая.
После, когда она языком закончит работу свою и комнату заполнят лучи солнца, сигаретный дым, запах немытых тел, он преподнесёт ей дозу, желанный коктейль из эфира и неги. Счастье, тепло ладоней, чистая любовь, в которой не копошатся пять абортов, кровавая каша человеческой плоти на слив. Она умрёт, подохнет жалко без улыбки, окоченеет мгновенно, превратится в бревно. Стук в дверь, к нам гости шумные ломятся, будет шмон и погром. Будущее предсказуемо и никакая это мать вашу не фантастика.
Всё равно я уже крыса. Меня так просто не загнать в угол расстрельный, для этих исполнителей я паразит. Моя природа ясна и понятна, но им не догнать меня, со мною черт и бог. Вопит нигериец боккор держась за причинное место, гремит шмон, бьётся моё тело стеклянное, а видно будущее не далёкое, оно похоже на книжное многоточие.
Рёбра трещат от ударов, достоинство гниёт в ванной, мозг полон обрывочных воспоминаний животного, которое обласкали люди, они не в ответе. След крови ведёт к двери, где поджидает ангел, и ты тянешь из последних сил растопыренную пятерню, искренне закатывая мутные белки глаз, а он берёт потаскуху в рай.
Она, снисходительно улыбаясь, плюёт в твою серую рожу. Гори в аду ублюдок! Черти заждались! Глаза устают рассматривать темноту с отсветом уличных фонарей, в шкафу, ещё не пропитом за душу, в промасленной тряпке спрятано ружьё, стоимостью в полмиллиона, я хочу...
Браво! Аплодисменты взрывают зал. Великолепно сыграно, какая подача материала - меня похлопали по плечу - Но впереди ещё восемь. Удача все еще при тебе? Паренёк шевели мозгами, да поживей. Ты не прошёл и половины, а знаешь, ставок на тебя больше нет. Ты отработал роль и образ. Занавес! - незнакомец вынул револьвер, грянул выстрел. Голова моя вспухла до безобразия, и из неё вылетело жизнеутверждающее содержимое. Играя мертвеца, я так увлёкся, что не заметил, как превратился в труп. Вообще к пятой меня подтянули настоящим, упакованным покойником.
Пятая, тихая в тумане с оградой и чугунными воротами кладбища. Одинокая часовня пуста, дремлет погост, утренний туман скрывает ряды надгробий. Смотритель одинокий житель с тусклым фонарем бродит, словно призрак и черный кот семенит вслед за ним. Туман редеет, близок день, исчезают силуэты в сумерках. Смотритель и кот направляются к часовне, скрипит открываемая дверь, засыпает кладбище.
Странное место, это кладбище. Поговаривают старожилы, что во времена стародавние здесь обитал самый настоящий дракон. Вот с тех пор и пошло все наперекосяк, не спится тут мертвым, пустуют могилы, а днем живые заполняют гробы.
Слышен храп, это спящий пророк, занявший удобное не подобающее место. Он пьян и часто ругается матом во сне. Ему осточертели соплеменники, долгое кочевье нытье их не отличимое от детского плача. Он проклял всех и ушел на кладбище, порядочно насовав фиг и кукишей.
Собственно народ его существует поныне, живет как все, стараются не тревожить его по пустякам. Пусть спит, всем от этого лучше. Сон избавляет его от глупостей жизни, он ближе к ангелам и богу, ему там дом родной.
Кладбище единственное место, где сны живых людей не потревожит тщета и суета, прогресс, политика, семья, налоги и война. Спят себе в удовольствие, жизнью наслаждаются. Видят чудные сны во сне. Ночью же превращаются в призраки, бродят по округе друг друга пугают, иногда цыган заезжих, или воров всюду снующих.
Смотритель поглаживает кота, тот мурлычет, спросишь, где мертвые? Работают, ждут своего часа, мучаются словно живые. Поговаривают, что дракон все карты спутал, алчная ящерица, которой пропах здешний погост. Если располагаешь временем, могу поделиться правдивой во всех отношениях историей.
Хоронили с давних времен тут народ зажиточный, вождей, купцов, жрецов, почтенных граждан, сам понимаешь с почестями и добром всяко-разным. Чего греха таить, золота в здешней землице пруд пруди. Посему поток разношерстных грабителей ограда не выдержала, тогда построили стену, собак злых завели, была и стража, и наемники. Толку никакого, животину вытравили, а люди, сколько ни плати, когда ходишь по золоту, руки сами потянутся.
Мучились мертвые, нет покоя, нет сна. Каждую ночь, разрыта могила, разбросаны кости. Нарушается договор со смертью, отсюда и нет успокоения, возникает дисгармония и дисбаланс.
Вот тогда-то и позвали дракона, как беду кличут. Услышал, пришел, воздух ноздрями втянул, все узнал и понял. Цену мою знаете, а рецепт избавления у меня есть. Ударили по рукам, договор подписали, все чин по чину. Вот и открыли ларец с чудесами, не огнем и грозным видом грабителей дракон распугал. Пустили слух по землям окрестным, что в часовне кладбищенской есть колодец волшебный, чудеса исполняющий. Загляни и пожелай, все получишь. Понятное дело о мертвых вмиг позабыли.