Мы заканчивали институт и впереди замаячили долгожданные военные сборы. Долгожданные для офицеров кафедры, получивших возможность поизмываться над студентами за годы откровенного пренебрежения военными дисциплинами. А попавшие под жесткий прессинг профессионалов студенты, стремительно глупели, обретая к окончанию сборов, придурковатый вид лейтенанта запаса.
В нашей столовой были в ходу алюминиевые ложки, самые обычные, распространенные по всему советскому общепиту. Кажется, они никогда не мылись и подавались с засохшими остатками пищи еще основателей воинской части. По примеру отслуживших в армии студентов, я забрал свою ложку из столовой и хорошенечко отдраив, доставал во время еды чистую и блестящую.
Однажды после обеда, Юрчик Захаров прижал меня в углу и строго глядя в глаза, спросил:
- Давно за тобой наблюдаю, зачем ты воруешь ложки в столовой?
Я опешил - формирование Юрчика, как офицера запаса завершилось досрочно и похоже, он осваивал новый образ мышления. Наверное, он видел, как я прячу ложку после еды, но не обращал внимания, как я ее достаю.
Надо заметить, что единственное, что выделяло Юрчика из серой массы курсантов - трепетное отношение к пище - как все худые, он был чрезвычайно прожорлив и жестоко от этого страдал.
Я отвел Юрчика за угол и зашептал в ухо:
- Ты знаешь, что у Васьки сестра работает в городской
столовой?
Я не знал, есть ли у нашего Васьки сестра, но родни в городке, где мы служили у него было навалом. И поведал придуманную тут же историю, что Васькина сестра за солдатские ложки рассчитывается с нами колбасой и сметаной. Она, видите ли завхоз в пансионате, где подлые отдыхающие для каких-то мрачных целей, не останавливаясь воруют ложки из столовой. Вступительный взнос в преступное сообщество двадцать ложек и если Юрчик не против, то по мере внесения уставного капитала он становится полноправным пайщиком.
Этот бред в Юрчиковых глазах подтверждался тем, что изредка, с группой единомышленников, мы устраивали в казарме маленькие пирушки, складывая в общий котел закупленное в солдатской чайной и присланное из дома. И Юрчик "загорелся", сглатывая слюну, он делил ложки на колбасу и переводил полученное в сметану, потом, шмыгнул носом и сказал, что его все устраивает. А после ужина я стал счастливым обладателем десятка ложек, которые Юрчик приволок из столовой. В отместку я заставил их вымыть, заявив, что посуда принимается в чистом виде, а рабочую часть нужно оттереть наждаком, чтобы не было видно следов от солдатских укусов.
Одному развлекаться было скучно, и я привлек на приемку еще человек пять студентов, прошедших со мной огонь и воду в медных трубах Альма-матери. Мы забирали у Юрчика ложки и возвращали в столовую начищенными и блестящими, а вечерами любовались на сидящего в кустах у забора стахановца старательно наяривавшего наждаком.
Когда в столовой была начищена десятая часть общего количества ложек, Юрчик пришел за расчетом. Наша шутка обошлась граммов в триста колбасы из чайной, которую Юрчик схомячил в гордом одиночестве на рабочем месте у забора.
Потеря колбасы была для нас ощутимым ударом, потому, что с деньгами дела обстояли неважно и шутку решили прекращать. На унылую спину драившего ложки Юрчика насмотрелись, умственные способности оценили, а за свой счет приводить в порядок имущество ненавистной столовой не очень то и хотелось. Мне, как инициатору акции было поручено доложить о ее прекращении.
Юрчик долго не понимал, что запросы провинциальной столовой удовлетворены - он получил колбасу и хотел еще. Бедняга смотрел на меня голодными глазами и умолял принять хотя бы вечернее поступление, и моя слабость обошлась акционерам в банку сметаны. Тогда мы стали скрываться от выращенного в своих рядах монстра, но увидев любого из нас, он бежал через плац, хватал за рукава и требовал забрать очередную партию. Мы говорили, что это была шутка, но он не верил, а нам становилось тревожно - нормальным такое поведение можно было назвать с большой натяжкой, даже с поправкой на армию.
Тогда мы собрали Большой совет. Пригласили на него сержанта из отслуживших студентов, с которым пять лет отсидели в одной аудитории и знали как облупленного. Он был старше нас, и в силу этого чуток умнее. Поэтому, когда Боб сказал 'решим', мы поверили.
После обеда, Боб устроил построение. Вялые курсанты с трудом исполняя команду "становись" засыпали в строю.
-Курсант Захаров, выйти из строя! Юрчик сделал несколько шагов и развернулся ко взводу.
-Сапоги к осмотру!
Команда повергла Юрчика в траур.
-Боря, а может не надо? - повернулся Юрчик к сержанту.
Боб взревел, Юрчик засуетился и начал стаскивать сапог.
-Переверни!
Юрчик еще раз тоскливо взглянул на Боба и перевернул сапог,из него посыпались ложки. В строю оживились, студенты, толкая локтями друг друга, стали просыпаться.
-Второй сапог,- скомандовал Неумолимый Боб. Опять зазвенели
Ложки, в строю откровенно веселились.
-Пилотку к осмотру!
Выпала еще пара ложек.
-Надеть сапоги, ложки в столовую. Бе-е-егом!
Юрчик под недоуменные смешки собрал ложки и убежал в столовую.
-Еще раз увижу, - продолжил Боб, когда он вернулся, - зубами плющить заставлю. Все ясно?
Юрчик закивал. Мы успокоились, неудачная шутка закончилась.
А вечером следующего дня, ко мне снова подошел Юрчик. Лицо его было загадочным, а сведенные за спиной руки скрывали какой-то предмет.
-Я все понял, - прошептал он, оглядываясь по сторонам: - Нас
предали. За мной следит Боб, и я не смог взять ни одной ложки.
Я облегченно вздохнул, и мысленно поблагодарил Боба.
-Но теперь я богат, - голос Юрчика торжественным, - это меньше чем за килограмм колбасы не отдавай.
Глаза его вспыхнули безумным светом и счастливая улыбка разодрала губы. Он еще раз оглянулся и вынул руки из-за спины. Я ахнул - Юрчик протягивал мне здоровенный, начищенный до блеска полковой половник.