чего уж мелочиться, говорю, возьмем эфира. его паршивый попперс в любом случае состоит из того же старого и доброго эфира. как водится в моей жизни, это очередное помещение, которое я занимаю бесплатно. оно полуподвальное, поэтому окна пришлось обеспечить слоем красного скотча. как в старых добрых японских ужастиках. на момент переезда под рукой не было ничего лучшего, а выносить этот великолепный льющийся солнечный свет я тогда больше не мог. стены черные не потому, что я гот - нет, Себастиан, стены таковы потому что черные стены создают ложную видимость большого пространства. из всего, что я видел сверху, лучше всего было бы обосноваться на подземном паркинге, но таковых в распоряжении не оказалось. довольствуйся тем, что есть. он знаком с эфиром хуже меня, потому что не умеет преодолевать первую удушливую волну, в которой нет ничего кроме тошноты и головокружения. я уже наполовину в дрифте, когда проясняется, и перед моими глазами настойчивой наклейкой маячит полупрозрачный кадр из фильма sunshine - в кислородном саду, когда плохой парень вырвал из земли уцелевший после пожара росточек и сунул в руки сидящему рядом трупу азиатки. этот росточек ключевой и мне никак не удается отцепить от него внимание. какая-то ускользающая метафора, как всегда слишком мудреная. издержки желания упростить выражение. сквозь несколько потолков здания над полуподвалом просачивается луч света и жжет мне переносицу. на улице вечер - стало быть, это космический луч. он привычно раздражает меня, переливаясь старыми-добрыми цветами радуги, и очки не спасают.
- сколько их вообще?
- а?
- дыр в ушах. в левом - сколько?
я мучительно пытаюсь сосредоточиться на ответе, но с концентрацией происходят те же вещи, что и с представлением о пространстве. все по уши в дрифте. упрощение выражения.
- да хер его знает. большую часть из них я получил, пребывая в таких тряпках, что даже имени своего не выговорил бы, так что она импровизировала. мой мастер.
- м-мастер. я думал, они не вписываются оказывать услуги упоротым клиентам. типа, выполнили недопустимую операцию и будут закрыты.
космическое послание наезжает на меня, как дроп или гроб, скрывая в душном цветастом покрывале, и я закашливаюсь от избытка слюней под его размазанное хихиканье. за исключением привычного света от монитора комната погружена во мрак. я бы и монитор выключил, но в кромешной тьме райдер оказывается противопоставлен флешбекам и начинает паниковать.
- дурацкое изобретение этот гроб. под землей не хоронят, но при кремации его все равно используют. в большинстве случаев он пластиковый, потому что древесина, как и все натуральные импортные материалы, это роскошь, для таких мероприятий излишняя. в печи все едино. моим мастером была настоящая дзен-буддистка, так что никто не знает, сколько там на самом деле дыр, даже она сама. неисчислимое множество.
- ну да, с такой херней в глазах тут всего неисчислимое множество, - устало констатирует себастиан. - во мраке и в расфокусе. в летучих веществах. такое все летучее. живешь к-как свинья. здесь холодно, как в морге, чувак, как ты это выносишь.
- мой мастер - мастер на все руки и настоящий виртуоз в своем деле. она умудрилась закончить одну из моих татуировок точно по эскизу, невзирая на то, что меня колотило на выходах у нее в кресле, как под напряжением. я платил ей продуктами производства нашей небезызвестной плутоновой королевы. огромнейшей ошибкой с моей стороны было
- каких еще татуировок, - опять он перебивает. в недалеком прошлом мне даже случалось упарываться, чтобы разговориться, потому что он то и дело просит, чтобы я что-нибудь рассказал, но поди тут что-нибудь расскажи. под спидами его хочется прихлопнуть, только чтобы закончить, не открывая с каждого уточнения новый тред. поскольку я говорю редко, это происходит пароксизмами, и лучше бы меня не перебивать. - в каких местах эти татуировки. не видал я на тебе никаких татуировок, парень.
- мало правополушарной тирании, - оправдывая мои ожидания, он заливается хохотом где-то уже гораздо ближе к моему уху, чем раньше, но открывать глаза слишком лень. тирания правого полушария грозит перерасти в наш персональный мем, ну да. - так ты еще и поверхностный. квантовая физика ничему тебя не научила, как я погляжу.
- твои квантовые татуировки? - холодным, несмазанным хохотом. на его месте я бы пошел согрелся, вместо того чтобы зябнуть тут поблизости, отдавая свое тепло в бетон. на его месте я бы пошел отсюда. на его чертовом месте
- wanna see quantum? i'll show ya fuckin quantum, - на моем же месте заставить себя подняться - нечто из области тяжелого машиностроения. к подобным усилиям я привык. если бы здесь не было райдера, я довольствовался бы передвижением на четвереньках, но его чертов нуаровый герой себе такого позволить не может, так что приходится встать в полный рост. источник сегодняшнего наслаждения в виде целлофанового пакета с промоченной эфиром тряпкой сокрыт где-то в объятиях себастиана, свернувшегося посреди комнаты компактным клубком, и нет способа добраться до него бесконтактно, а мне требуется добраться, что становится очевидно в ходе поисков ультрафиолетового патрона в переносном патроннике - при моем пропатченном вестибулярном даже намека на головокружение нет, не говоря уже о расслоении. всякие там космические лучи это для слабаков. я хочу уйти отсюда, а эта собака на сене так увлечена упражнениями в остроумии на тему моих воображаемых татуировок, что не сразу реагирует даже тогда когда я тыкаю лампочкой ему в плечо. возможно, следовало подождать, пока она нагреется. полосы на его тельняшке вспыхивают в лучах язвительным синим.
- ого-о, ебать, всегда хотел такое дома, - бурно радуется райдер. неизбывному восторгу по поводу столь повседневного явления, как лампа черного света, даже удается переместить его в положение на колени, но искомого пакета под ним не обнаруживается. сукин сын успел его куда-то девать. на видимом свету кожа у себастиана такая белая, что если бы он весь светился в черном свете не хуже тельняшки, я бы не удивился, но нет, к счастью - и так приходится в его присутствии таскаться в очках, потому что цвета его информационных полей слишком отвлекают и завораживают, а сукин сын только того и ждет. его ультрафиолетовая ухмылка выглядит сладкой, как что-то съестное, и щербатой: второй слева резец не светится - имплант или пломба, это открытие странным образом подчеркивает его хрупкость, а сам он небось и не знает, судя по тому как лыбится. high & dreamy. lilac & livid. - это вредно? для глаз вроде бы да, - я едва не запутываюсь в проводе, садясь на пол к нему спиной, и в футболке, которую снимаю, задевая очки и смахивая с шеи крест. что я там говорил про вестибулярный.
- них-хуя себе, - медленно тянет себастиан спустя пару секунд немого обозрения моей спины. этот семпл я слыхал уже тысячу раз, они его даже не интонируют, только питчат вниз и вверх. я долго и мучительно тянусь за сигаретами, чувствуя на коже тепло от его дыхания, он рассматривает детали или просто фокусируется, не знаю. the centipede is a predator. на моей многоножке нет деталей, она упрощена до уровня микросхемы и тянется во весь хребет, по сегменту на позвонок, максиллипеды вокуг загривка, ножки по ребрам. никто, кроме меня и моего дзенского мастера Ка-Он доселе восхищен этим зрелищем не оставался. в лучшем случае они только больше пугались, что меня вполне устраивало. аммо сказала, что я ебнулся, когда увидела, но она говорила это так часто, будто сумасшествие - процесс ступенчатый, как левелап. через два месяца, когда я пополнил коллекцию аналогичным пауком на груди, она сказала, что я точно ебнулся.
- Есть теория, - говорю я, чтобы заполнить паузу между космическими лучами и выдохом себастиана на мою поясницу, потому что я недостаточно набрался, и смутная тоска по поводу его реакции все еще со мной. я ее ненавижу, и его за нее тем более. судя по смещению теней, он положил лампу на пол. все это замечательно, но где же, черт побери, эфир. - согласно которой люди эволюционировали из животных, как у дарвина, только не из обезьян, а из членистоногих. хорда, знаешь
прикосновение можно было предсказать по приближению источника тепла, но я все равно вздрагиваю от неожиданности и цепенею, потому что до последнего не верил, что он действительно это сделает - он целует меня в спину, прижимая язык где-то в районе крестца над самым ремнем и ведет вверх. чуть тормозит между лопаток, чтобы встать на коленях - чтобы добраться до моей шеи. шарик штанги по контрасту как граммофонная игла, глубже загоняет мне в систему этот свой блядский нейротоксин, который растекается по рецепторам короткой анестезией, а потом становится очень больно, как от разряда в триста шестьдесят. биохимический взлом. больно везде. наоборот, так бывает, когда наркоз отходит, напоминая, по каким именно кускам тебя собирали на этот раз. здесь не холодно, а жарко, как в преисподней. руки, которые он кладет мне на плечи, ледяные как сталь скальпеля, а через секунду я перестаю различать, где его руки, а где мои плечи. вероятно, ему ничего не стоит при желании прожать пальцы мне под кожу в любом месте, и так до самых костей, и сквозь них тоже. он распространяется в крови не хуже любой другой заразы, отчего я лагаю, поневоле вспоминая Зо, нашего штатного андроида, которой случалось виснуть при вводе некоторых противоречивых инструкций на целые минуты. со стороны это выглядело забавнее. отсутствует условный оператор. выполнил недопустимую операцию и будет закрыт. нет, не будет.
- отвали, - говорю я. очевидно, некое экстремальное развлечение состоит в том, чтобы сволакивать меня в пропасть, над которой я всю жизнь выебываюсь за неимением каната на высоковольтном проводе. он в ответ только перемещает руку мне на шею и лижет за ухом. всего этого действительно никто не делал, и по ощущениям оно похоже на пару литров лишней крови, которую мне одним махом влили в систему. - потому что я слишком трезв. - чтобы мириться с этим портативным манежиком, который служит праздной скотине райдеру единственным источником комфорта, судя по всему. меня все еще восхищает степень его смелости, хотя теперь уже не секрет, что причина ее кроется не столько в тяге к суициду, сколько в неспособности понять, с чем он имеет дело. полоумный ублюдок успешно записал меня в свою лигу унылых маньяков и думает теперь, что крушить и рвать для него и для меня - забавы одной категории. ну, я же не успел ему рассказать. что в отношении насилия я давно уже апнулся до уровня патологоанатома, на котором окружающие люди представляют из себя в первую очередь наборы легко отделимых друг от друга частей. некоторые из этих частей несут жизненно важные функции. выведение из строя головы противника показывает себя как наиболее эффективный метод. экономится масса усилий. делать это только ради того, чтобы это сделать - никчемное применение свободного времени, чего райдеру не понять, потому что свободного времени у него слишком много, но сделать это для устранения отвлекающего фактора ничего не стоит. я думаю, взять его за волосы и резко повернуть, чтобы сломать шею, в этой ситуации было бы проще всего. этих вариантов из каждой секунды открывается такое бессчетное множество, что я теряюсь от многообразия выбора.
- не отвергай меня, - сонно говорит райдер мне в самое ухо, так громко, будто я в другом конце комнаты. - каждая твоя осечка - новый гвоздь в мой пластиковый гробик, и я от них уже устал.
его левая рука у меня на груди, его язык у меня в ухе. эта тактика наводит на мысли о котятках\щенятках, которые безнаказанно доебывают своими развеселыми играми животных, заведомо превосходящих их по всем параметрам, а те только следят с печальным недоумением и не знают даже, какую меру принять. если просто шею свернуть, иногда не обходится без агонии, что неприятно, но проникающие со всеми вытекающими стоят дороже. а потом у меня будет труп себастиана, от которого уж точно больно не будет больше никогда. при наличии трупа себастиана у меня не будет больше ничего, не только боли. не знают, какую меру принять, потому что любая мера для подобного раздражителя будет слишком сурова, и в арсенале просто нет средств мягкой защиты, а только тяжелая артиллерия или огромная пасть. я не могу просто оттолкнуть его или ударить, могу только не делать ничего или сразу убить. крокодил, правда, не размышляет, потому что его мозг для этого слишком мал. крокодилу повезло гораздо больше, чем мне.
- почему ты все время меня отвергаешь. думаешь, это не больно
думаю, потому что он не дает мне рассказать. потому что я либо недостаточно упорот, либо слишком упорот, чтобы рассказать. потому что при попытках это сформулировать частоты глушатся, и я немею нахуй. хули толку с того, что я могу показать это жестами, если скудоумный себастиан не владеет сурдоязыком. об этой беде обидно даже думать, интуитивно хочется избегать - не приходит же в голову бегать, если ногу поломал, но я уже привык давно и сколько бы ни бегал и ни препарировал, а менее больно с годами не становится. я привык и к этому. на привыкании основывается моя пресловутая генная аугментация, в конце концов. для опытов в сфере которой подземные крысы испокон веков воровали у вас детей. суть в том, чтобы заставить человека приспособиться, а потом слизать этот опыт из информационного поля его нуклеотидов. скопипастить результаты чужих мук. ну да, без привыкающего не работает, как ни верти. без живого человека. этот ходячий виртуоз приспособляемости сияет, как не сияет никто другой. суть в том, что вещей, которые меня заводят, в моей жизни можно было по пальцам перечесть, и все моментально очерняется, как только на них падает отражение моей тени, не говоря уже о том, чтобы я к ним приблизился. критический приоритет процесса отвергания себя не дает его завершить. я так и не успел разобраться, как перестать, а потом они сказали, что я unlovable, как раз тогда, когда их мнению я доверял больше, чем собственному. ну, естественно, потому что я боялся, что unlovable вещи им не подойдут, и они конечно же не подошли. а потом она изобрела плутон, чтобы меня убить/усыпить в целях эвтаназии, но передумала - и хорошо пошло, разве нет.
- подробности?
конторку открыли,
- think of it as of another type of leisure,
что-то из этого себастиан говорит, а что-то думает. его известная тирания и мои лаги делают меня до определенной степени открытым к невербальному обмену, наша общая игровая смерть и сходство личностных дефектов делают этот обмен читаемым. смерть очень объединяет. до его появления на горизонте я старался бахаться в одиночестве, чтобы никакая паскуда в мою смерть не замешалась, за исключением аммо, потому что аммо не паскуда, и я столько лет метал перед ней обширное разнообразие своих слабостей, что одной больше, одной меньше, разницы не было.
- ничего уже не изменится, - произносит себастиан, уткнувшись лбом между моих лопаток. его пальцы переплетены у меня на груди, ногти в ультрафиолете белые, как под лаком. призрачно-лиловые течения пульсируют у него под кожей, а еще есть тепло, которое мерцает от вен точно как солнце в солнцезащитных очках. одна девочка у меня в школе сияла точно так же. я был влюблен в нее до полусмерти. да, точно, где я проебал свои чертовы очки. единственное спасение от информационной дискотеки, которая всю жизнь меня преследует, состоит в двух кусках паршивого специального пластика, это ли не абсурд.
- где ты проебал этот чертов эфир?
- т-ты слышишь меня? - он обнимает меня крепче, я хочу, чтобы он перестал немедленно. не переставал вообще. - это не так уж важно, как тебе кажется. игра для играния вдвоем. я тебя люблю, ты слышишь меня? я хочу быть ближе к тому, что мне нравится, только и всего. я всегда об этом мечтал, сатанист ты ебаный, слышишь меня?
- где ты проебал этот чертов эфир?
пауза длится уже более минуты или час, и больше всего на свете я хочу, чтобы меня здесь не было. хотя бы в течении получаса. хотя бы пара кадров тоже сойдет. наконец себастиан фыркает, с сотой попытки обработав запрос, и расцепляет руки.