Научный труд не может быть завершен. Наука гласит, что, согласно первому постановлению научных трудов последнего поколения, научный труд не может быть завершен. На ледяном полу их запустенного цеха, покрытом неисчерпаемой бетонной крошкой, протравленного в былые рабочие будни мегатоннами химических испарений, Джоди сам перевоплощается в промышленный объект неизмеримых объемов с неопределимым назначением, его сердце мутирует в компрессорную станцию, легкие - в кислородную, череп заполняют административные корпуса, офисы инженеров, заводские лаборатории. Листоправильные машины, гидравлические прессы, полноповоротные кантователи и кондукторы, сварочные автоматы, покрасочно-сушильные камеры, тепло-газо-силовой машиностроительный объект, размазанный по полу, запустенный по аналогии с помещением, в которое вписан, всесторонне вентилируемый, оглашаемый лишь капелью ледяной влаги, которая сочится со стен. С безучастным вниманием Аммо наблюдает, как он медленно и устало стаскивает со своего анестезированного тела вещи, это занятие явно изнуряет своими промышленными масштабами, но он не успокоится, пока не избавится от всего. Опять раздевается. Аммо полагает, что этот неизменный ритуал есть следствие его добровольного сексуального воздержания, но допускает вероятность, что он просто хочет посильнее замерзнуть, чтобы снизить чувствительность. Где-то в ледяных недрах комбината раздается мелодичный сигнал готовности к работе, но разницы между интернальными недрами и экстернальными нет, и он не знает, как далеко распространяются звуки. Ее присутствие в этих рекурсивных цехах до того условно, что даже до нее докатывается, делая эфемерной и призрачной, и сама Аммо не спешит применять меры для обогрева, не замечая, как сильно замерзла. Время, обычно единственная величина, которую эта жрица продуктивности старается даром не тратить, уплывает в сторону от обоих сквозь вакуум и зависает в воображаемой дали, словно зубцы диаграмм.
- Хлднтрп, - говорит Джоди, не разжимая челюстей и не открывая глаз. - Двжзкр.
Аммо сведуща в наречии людей с онемевшим языком достаточно, чтобы иногда преуспевать в расшифровке, но на сей раз гласные отсутствуют вовсе, так что она встает со своего места, мимолетно подивившись тому, насколько окоченела за последние полчаса, приближается и опускается рядом с ним на корточки.
- Ты мямлишь, - говорит она с раздражением и очень громко, будто силясь перекричать работу всех незримо функционирующих в набреженном производстве машин. - Что?
Джоди открывает глаза и поворачивает в ее сторону голову, некоторое время безуспешно пытаясь обнаружить источник реакции, но сфокусироваться на нем не может, слишком сильно отвлекаясь на изобилие спорных разрозненных деталей, шевелящихся тут и там.
- З-а-к-р-о-й-д-в-и-ж-е-н-и-е, - повторяет все же по буквам, как киборг, для верности, переводит взгляд в далекий потолок. Белая линия внешней проводки на нем, питающей большие зарешеченные прожектора, половина из коих давно отказала, делит картину в его восприятии на два независимых кадра, так что он видит одновременно реальный цех и воображаемый, причем оба являются лишь зыбкими проекциями изображений, излучаемых из глубин его черепа, на поверхность бескрайнюю, недосягаемую и неописуемую, которая исполняет роль полотна в его частном кинотеатре. - Закрой движение хладных труб.
- Не знаю, о чем ты, - говорит Аммо в пространство, не надеясь быть услышанной. - Антропоид объебанный.
В крохкой торжественной тиши помещения это звучит почти ласково. На самом деле относиться к нему, как к подопытному, у нее не выходит, хоть она и не упускает случая поддразнить его гвинейской свиньей, - по тем же причинам, по которым не выходит стыдиться его наготы. Джоди кажется ей даже не столько бесчеловечной имитацией человека, сколько деталью, не вполне отдельной от нее самой. Вспомогательным механизмом для переживания чувств, благодаря которому она может отвлечься на вещи более полезные. Это впечатление становится все сильнее по мере того, как пристрастие в ее душе горкнет и вырождается, не имея ни топлива, ни выхода. Аммо умна, ей многое известно о природе окружения и причинах того, почему в него входят те или иные объекты, но самолюбие мешает признать существование страхов, рационализации не поддающихся. Она знает, например, почему этот сенсорный модуль отрезан от нее наглухо, хоть и находится так долго в непосредственной близости, но повлиять на это не может. Она знает, что хроническое пристрастие имеет срок годности, но познания в биологии всякий раз заново уверяют, что гниение и брожение - тоже процессы, природные и достаточно продуктивные, и тут уж точно что-нибудь получится, как ни верти. Она знает, что лишь собственным дефектам обязана отсутствием способов законтачить со своей деталью напрямую, кроме как посредством растворов, экстрактов и соединений, которые вливаются из-под ее пера ему в вены, в мышцы, в нос, в рот и под кожу, которые он принимает безоговорочно, будто вино и облатки на церковном причастии. Ритуал для замены физической близости в целях сбережения личной стерильности. Исходный процесс неизменно исчерпывается обменом слюнями, а дальше никто не настаивает. Аммо подозревает, почему, но считает, что думать об этом непродуктивно, а тем более скорбеть. С трауром Джоди справляется за двоих, и ее это устраивает. Жизнь под землей, где они обретаются, с рождения состоит из одних суррогатов, за исключением, разве что, воды подземных течений и интрузивных пород под толстой обшивкой стен. Даже кислород в воздухе производится в основном электролизерами в цехах химкомбинатов, и еще чуть-чуть растениями в кислородных садах, расположенных кое-где парой уровней выше в качестве особого лакшери, причем растения в свою очередь растут благодаря искусственно воссозданным природным условиям. В конце концов любая синтетика корнями уходит в природные ресурсы, просто подвергаются они тому или иному количеству превращений, так что и суррогат близости для отладки контакта никого, по ее мнению, смущать не должен.
Обычно Аммо продуктов собственного производства не пробует - зачем, если для этого в распоряжении имеется Джоди - но сегодня ей хочется, отчасти как раз для того, чтобы каким-нибудь образом просочиться в это движение хладных труб, и она с сомнением эту идею обдумывает, сидя на корточках рядом с подопытным, который не вносит никакой ясности в пригодность продукта, ибо без проблем усваивает смеси, способные свалить не только быка, но и гораздо более выносливых существ, в чем она неоднократно убеждалась на практике. Она толком не понимает, зачем ей хочется - но Аммо умна, ей в голову не приходит недооценивать роль наития в рамках научного подхода.
- Все равно ты не в состоянии внятно пояснить, что такое красиво, - задумчиво произносит она, бросая взгляд на стол, где стоит пробирка с веществом, которого вполне хватит на вторую дозу. Разве красиво - это не максимум функциональности минимумом средств. Джоди, кажется, так не считает. Во всяком случае, вещи, которые он иногда находит красивыми, например Эшли, его одноклассница, никак не вписываются в концепцию красоты, понятной Аммо, и присутствие этих вещей, и их размытое назначение раздражают ее, когда удостаиваются его внимания. Касаются его, а, значит, косвенно и ее, хотя никакой власти над этим процессом она не имеет. Разными людьми быть неудобно. Щелкнув тощим коленом, Аммо поднимается, вздыхает, испытующе оглядев сожителя, и направляется к пробирке.