- Умирая, люди все пачкают. О да, да, да, да, как всегда - резинку не снял. Вечно они так и корчат неебический приход с перетянутой рукой, во всех фильмах до единого. Да и иглу по самое не могу. В кость. Лучевую-локтевую. Конечно, зачем перетягу распускать, если ты настолько брутален, что колешься в кости.
Говорит:
- И вот они торчали там в этом поле без конца и края, торчали там посреди всяких квартир только вдвоем среди безликих бесчинствующих толп, торчали там и торчали, и..
Говорит:
- Там крошка Иден однажды прихватил двух восхитительных шлюх, блондинку и узкоглазую, и некоторое время развлекался попытками загрызть первую, пока вторая у него отсасывала, а на полу перед ними сидела Лу, на пушистом белом ковре в своих паршивых черных вещах со своими готскими черными волосами до колен, сидела не шелохнувшись и смотрела, потому что уходить я ей запретил, равно как и участвовать.
Говорит:
- Не знаю, как тебе это понравится, дружище, но здесь нам на сегодня придется расстаться. Выйти поодиночке, взять разные такси. Понимаешь, о чем я?
И:
- ..fuckin tear you apart, - это на самом деле говорит не он, а Джастин Уорфилд, который играет в баре на полную, заглушая все, что можно было бы сказать, но подпевает он или нет, а артикулирует к месту.
- Лу, - говорит. - Что это, я даже как будто бы скучаю временами. Местами. Ничьи представления о любви не соответствовали моим собственным сильнее, чем в случае с Лу. Все это походило на нескончаемую драку. Ничьи представления о посттравматической терапии не соответствовали моим собственным до настоящего момента. Все это походит на нескончаемую драку. Понимаешь о чем я? Вторые сутки пошли, и с каждым часом, проведенным с тобой рядом, мне все более отчаянно хочется тебя трахнуть, а из этого на длинной дистанции ничего хорошего выйти не может. Ой, ну вот только не надо услаждать здесь мой взор всяким глумливым хохотом и искренним недоумением, после всего разнообразия проявлений крепкой мужской дру-, которым мы оба за это время успели подвергнуться. Или ты хочешь сказать, ты не помнишь, как славно прошел вчерашний вечер. Неужто не? Ясное дело, впрочем, я выпил одну, а ты выпил три. Прошлой ночью, прекрасной туманной ночью позднего октября ты стоял на коленях в куче опавших листьев среди чащи городского парка, под восхитительным йодистым светом уличных фонарей, рассеянным туманом и ветками, все вокруг было желтым, и свет и листья и глаза и черти, ты стоял на коленях задрав голову, я наливал из бутылки коньяк тебе в рот, а потом оттуда пил, ты захлебывался и давился, но очень старался не проглотить и не выплюнуть, потому что я сказал, что так вкуснее, но рано или поздно коньяк кончился, ничего не осталось, кроме как целоваться, что до поры до времени представлялось не более чем механически приятным занятием, так что мы некоторое время катались там всячески в этих листьях, пока ты не решил, что настало время для историй чуть более охуительных, совершенно очевидно никак не представляя практической стороны, и это, к слову, проливает определенный свет, так что мне пришлось сказать, что в десять градусов тепла и после таких стоических покушений на печень это невыполнимо технически, мне пришлось сказать еще много всяких вещей, но эти вещи я уже и сам позабыл, а другие лень повторять, концентрация стремится к нулю, ха-ха, и нечего строить недоверчивые рожи, я мог бы сказать - заняться любовью, но на распределение ролей это никак не повлияло бы, таков принцип: если ты задаешься вопросом о принятии роли как таковым, это значит, что ты снизу, но никто и не сомневался особенно, и мы сели в машину и поехали куда-то там в какой-то мотель, где с новым усердием обратились к борьбе с печенью, дальше я уже не помню, но полагаю, что в конце концов настал всеобщий и специфический упадочек силушек, который не оставил нам иного выбора, кроме сна
(Да ты просто еще не проспался как следует, он говорил, да)
- Говорил, что ты рискуешь все погубить, подразумевал, что ты можешь все погубить нахуй, как ни странно. Говорил, какой феномен, никогда не ожидал найти такое море понимания среди классовых врагов, уж где-где, но. Говорил, я бы на твоем месте таскал очки лишь там, где без них не обойтись, а именно в присутствии экранов, стекол и зеркал, а то ты без них потому и теряешься, что все время таскаешь, они сами по себе феномен, ума не приложу, как такой маленький предмет может полностью скрывать под собой такого здоровенного чувака, но тем не менее они справляются, два разных человека, один в очках, другой без очков, я говорил, все это странным образом - походит на драку - завораживает, блядская тяга к неопределенности, порождающая нескончаемый поток противоречий, и все эти метания между крайними из противоречий, и все это кипение подо льдом, и вся эта повсеместная маргинальность в сочетании оказываются обезоруживающе красивыми, как ты понимаешь, вообще сама постановка вопроса все акценты расставляет автоматически, и брезгливость как таковая есть ярчайший индикатор нужды в унижениях, просто никто из прежде встреченных не бывал достаточно смел. Уверяю, мы с тобой нашли бы друг друга на эту ночь, завернули бы в рай, может быть, и не на одну ночь, а на целую неделю или насколько там хватит в тебе стыда и растерянности перед новизной, но дело обречено, и вовсе даже не потому, что тут есть третьи лишние, что кто-то из нас не такой или что тут отсутствуют женщины, не-а, непреодолимая проблема кроется в нашем сходстве более личного порядка, а именно в контроле, который всю жизнь слишком сильно меня заводит, и за который уж ты-то любому глотку перегрызешь и глазом не моргнешь, контроль не делится, а ты ничего не боишься сильнее, чем лишиться его насовсем, и сколько бы ты ни торчал, а всегда решаешь сам, как, где, с кем, на чем и как долго, я тебе больше скажу, все эти искрометные отказы, которые ты успел насобирать, восходят ни к какой иной проблеме, а именно к этой, так как на самом деле боялся ты всю жизнь не отказа, а согласия, в нем скрывается риск оказаться связанным, как и в определенности, может статься, не вырубишь топором, а это так грязно, неотвратимо и напоминает о скорой гибели, а что до заглядывания в гибель в попытках познать своего противника, то здесь не меньше вашего видано, разумеется, в ответ на это напрашивается связывание, а оного ты без паники не вынесешь и пяти минут, так что походило бы это уже не на драку, а на простую, нормальную бойню, кровожадно и кровопролитно, разве что в качестве суицида, а до этого момента я еще дохера всякого собирался предпринять,
И все твои жены, - говорит. - И все твои.. Они всегда так делают, за годы наблюдений это заебало меня не меньше, чем женские разговоры о диетах. Разговоры о гитарах, о машинах, о гантелях, о штангах, о протеине, о бабах, о детях, о правилах, BEATS ME. Оно вечно такое скучное, что я даже сосредоточиться не могу. Однако в твоем случае, будучи фрагментарно включено в этот дикий коллаж, оно становится достаточно абсурдным и может служить новогодней гирляндой или чем-нибудь вроде. Но-о из этой темной комнаты нам друзьями уже не выйти, а это значит больше и отражается болезненнее, чем простая потеря партнера. Поэтому такой потенциал необходимо выразить в сотрудничестве иного толка. Поэтому я испытываю желание откланяться. Хотя бы даже сменить рубашку, чтобы скрыть от посторонних глаз это восхитительное изобилие кровоподтеков, оставшихся от твоих треклятых маргинальных зубов. Девушка! Девушка, де-, принесите счет и.. ты будешь еще что-нибудь?
- Яду крысиного, разве что, - отвечает Джоди и фыркает, и он тоже фыркает, удачное стечение обстоятельств, оба даже не сразу замечают реакцию официантки, роскошной юной дамочки в переднике, и того, как тщательно она заносит заказ в свой электронный блокнот, и уж совсем теряются лишь после ее вопроса:
- Один? Или два?
- Шутить изволите?
Она кладет на столик меню и листает, склонившись над ним, пока не добирается до страницы с перечислением коктейлей, утыкает в название палец, Джоди неотрывно следит за дискоболом, от изобилия нужды в неопределенности дойдя до полного тумана, а полковник глядит ей в декольте, но со стороны может показаться, что и на палец, девушке, впрочем, так не кажется, - один или два?
- Два, - говорит. - Мы своих в беде не бросаем.
- Осторожней, - лукаво отзывается девушка, у нее лисьи глаза и волосы рыжие, голос еще более многообещающий, чем декольте. - Это наш фирменный рецепт. Секретный ингредиент, понимаете.
- Настоящий крысиный яд или просто отбеливатель? - отмахивается, не дожидаясь ответа. - Плевать. Неси, на дальность стрельбы РЗСО С-с-с-ами-знаем-как уже ничто не повлияет.
На поверку зелье занимает стограммовую стопку и располагается в ней послойно, но визуальный анализ никакой ясности не вносит - разве что в прозрачном зеленом фундаменте можно заподозрить абсент. Джоди не утруждается. По запаху напоминает ангидрид, паров коего он в изобилии вкусил в свое время в пародии на лабораторию у Аммо.
- Я желаю выпить за неопределенность, - одной рукой поднимает рюмку, а другой снимает очки. Проклятое КПД, думает полковник с раздражением, ибо постоянная параллельность действий во славу экономии времени то и дело сбивает с толку. Как ни следи - не уследишь, поэтому в карты с такими людьми лучше не играть. - За блядскую тягу к неопределенности, которая вот прям щас мешает мне понять, это я тебя уебать хочу или поцеловать просто.
Полковник опрокидывает - и запоздало понимает, что поспешил, какой бы кислотой этот секретный ингредиент ни оказался, а выжигает она теперь из глубин, так что он морщится и давится, утыкаясь в предплечье, но Джоди хлопать вовсе не умеет, по той же причине, что и надевать противогаз, и идти на звук, и о прыжках с парашютом не мечтает, так что ему приходится еще хуже, но покерфейс от этого даже не барахлит. Похоже на ангидрид. На жженую резину. На смолу. На порошок под язык. Джоди покашливает. Официантка приносит счет, ненавязчиво кладет с краешку кожаную обложку. Отдышавшись, полковник вскидывает руку - поспешно, пока не ушла - и показывает козу:
- Повтори-ка, - говорит хрипло. Чуть помедлив, прибавляет. - По двойной.