Аннотация: Недомысленная сказка про то, как Смерть пол поменяла, Колобок профессию, Богатырь смысл жизни, а все прочие - не пойми что.
Известно, что Богатырю быть окончательным, на всю голову добряком, дозволено лишь в сказках, да и то тех редких, которые рассказчики зачинают, досадой хлопнув себя по лбу, когда у слушателей сон ложится на ресницы, а утром за делами забыть, а затем и не вспомнить - чем дело кончилось, и было ли дело?..
Во времена, когда сгинули хазары, а татары еще не народились, к богатырям пришли скука - сестра лени, да равнодушие - брат тоски, когда всякий юноша семени богатырского, дабы добиться доброй славы, заявлял о собственной готовности погибнуть на войне, но проверить не имели возможности, поскольку войн не было и не предвиделось, когда черти, и даже самые образованные, жили по болотам, а иного им не предлагали, ибо чертям там самое место, когда яблоки были спелее, а девки краснее, жил-был (точнее - 'бытовал') самый, что ни на есть, простой русский богатырь, что любил засыпать между Василисой Прекрасной и Еленой Премудрой с мыслями о Марье Искуснице. Та, что слева, была сплетена его воображением, но было оно столь велико, что хватало и на ту, что справа. Воображение было на столько забористо, что получалось с ними беседовать, и в разговорах этих, Прекрасная нахваливала его красоту, Премудрая - ум, рассеянные мысли об Искуснице тяжелили чресла и поутру вставал опустошенным. Добрым!
Богатырь, о котором речь, был добряк, каких поискать. Но лечился! Молоко хлебал от бешенной коровы, а потом просил дать в морду, к Яге сватался, надеясь на первую брачную ночь до подписания контракта. Не помогало! Ковырялся в земле на своих шести сотках, платя налоги, каждый год перемеряя их под требования очередного 'последнего кадастра'. Богатырь жил на воинскую пенсию, не терзался прошлым, вечерами было хорошо, утром - нет, но дневной злости не прибавляло - лишь тоска, что что-то не доделал - но знать бы что! - и к какому-то солнцестоянию, когда русалки на мелководьях водят хороводы, когда лешие бьются лбами, а божьи посредники торгуют отпущениями, совсем раскис. Все лучшее имеет запас прочности. А богатырей клепала лишь Русь.
Сами знаете - богатырской душе семь верст до небес, да все лесом - охай, не охай, а жизнь свою богатырскую нести до упаду. Беря в расчет и тот редчайший случай, когда душа сваливается в пятки, меняя центр тяжести, коленки становятся ватными и сваливаешься на них, лоб крестишь двумя руками разом и пытаешься согнуть спину, что не сгибается.
Все нескладно. Вот уже отмерил метры под вечное лежание, выдолбил под размер колоду, подкатил камень к месту и углем начертал - что на нем выбить следует. А все непутево. Не идет Смерть, и все тут! Нет намеков на нее, крепок, ничего не болит, никогда не хворал - не получается побороться со смертью.
Всяк знает, что Смерть - мужик, потому как никакой бабе - царских ли кровей, вдове ли великой мудрости, такого ответственного дела поручать нельзя! И до того богатырю досадно стало, что забыли о нем, что теперь он вроде как ненужный, что...
Всяк мечтает о будущем на основе прошлого, в котором все ясно, надеждой, что придется той же дорогою идти. Но жизнь - вода, часами - квас, минутками - вино.. Богатырь ценил минутки, а запомнился людям той порой, когда сидел на воде. Человек взрослеет насыщаясь. Голодный - вечный ребенок Можно ли что-то противопоставить любопытству, кроме как насытить его, превратив в равнодушие? Не будь Бог ребенком, разве смог бы он растягивать собственную жизнь на вечность?..
Все жаждут божьего взгляда. Никто не смотрел на Бога сзади. Смерть прячется за его спиной. Бог - ребенок, и все его игрушки спереди...
Винюсь! Было про богатыря, соскочил на Бога. Несоразмерно! Хотя и по-родственному. Всяк русский богатырь - внук божий, а становясь дедом, считал его своим ребенком. Но не было на земле русской греческих философов, что разъяснить ту поганку относительности, а потому, способные ощущать, испытывали виноватость. Истина ли в вине? О христианстве едва знали, никто не допился до философии, что 'Русь - есть питие'. Но вино ценили, и особо - зеленое, понимали в нем толк, а Менделеев, по счастью, еще не народился. Все было привычно, годами не менялось. В Киеве пили, в Царьград опохмеляться ходили. Меж Киевом и Царьградом, если припомнить, это и произошло...
- Халтурка будет! - сказал кто-то, призывая товарищей - таких же богатырей.
На всякой халтурке есть и косвенная 'прибыль-убыль'. Знатоки средь девок баб ищут. Нет слаще вдовой, но не та, что сам вдовою сделал. Хоть, признаем честно, случались и средь богатырей извращенцы... до первого вдовьего ножа.
Одиночка ходит с опасениями, оравушка пред собой пути не высматривает. А если оравушка из богатырей? Куда идут, туда и дорога делается. Короче - заплутали и... разбрелись!
В одиночку всех доблестей не спознать. Скучно без свидетелей! Богатырь, растеряв богатырей-товарищей, богатырствовал уже незатейливо - ломился напрямки, на вечернюю звезду. Дремал ли дорогой, но очухался, как в сказках принято и некоторых сказаниях, во дворце, которого в этих краях вовсе не должно бы быть. Но добралась и сюда налоговая. А если не так, то не иначе, как сработал морок, провал во времени и альтернативная реальность.
Богатырь видал виды, исполнял желания всяких царевен, и очень даже нескромные, но тут озадачился. А озадачившись, пригорюнился.
'Приведи мне тень Бога, поймай мне Смерть для веселья! - сказала Несмеяна. - Батюшку моего! А затем убей!'
Совпали желания, но не во всем. Если убить, то живым ходить, а утомился. Дать себя убить - уговор нарушить, слово данное, а оно крепче смерти.
По безлюдью смерть не ходит. Надобно нагнать людишек, с ними и смерть придет. Родня Несмеяны тому большие затейники: то башню надоумят строить, то ненужный канал копать - людишки мрут, а смерть не словить! И допросить некого - при смерти умолкают.
Призвал ангелов хранителей. Сразу двух! У людей они разные. На Древней Руси (а другой тогда не знали - для всех она была древняя и вечная) частенько таковыми выступали два старика. Один в белых одеждах черными пятнами, второй в черных одеждах с пятнами белами. Ибо ни черное, ни белое не может быть таковым окончательно.
- Сходи налево! - шепнул Левый в левое ухо.
- Будь правым! - брякнул Правый, и его привычно заложило.
Лучше верный черт, чем неверный ангел! По-счастью, тут и конторка попалась с вывеской: 'Верный Черт' - психиатр, платные консультации. Предоплата!'
Врут, что у черта нос пяточком, большей частью они горбоносые. И не улыбка у них, а оскоминка. Но этот выглядел загадочно.
- Ищи в себе насекомого! - изрек Консультант, и пояснил: - Хочешь здесь выжить, стань тараканом, либо клопом.
- А стража, да статья? Вижу, не из местных ты, не знаешь - как все схвачено - кто за мной и сколько нас. Смерти ищешь?
И здесь угадал! Еще ни один из богатырей не ходил Смерть не искать на то, чтобы ее убить. Жизнь неостановочна! Кого не убей, а наследник найдется. Смерть убей, и здесь преемник объявится. Место пусть холодное, но 'теплое', что касается уважения. Решила Несмеяна сама Смертью стать.
Это - притча! - решил Богатырь. - Против притчи не попрешь!
- Ладно, консультируй! Но теперь как с умным.
- Общество муравьев стоит на более высокой ступени социального развития, чем людское общество, и люди, если поумнеют, а не заведут себя в окончательный тупик, рано или поздно к этой модели придут...
Нет доли хуже черта попавшего под сокращение! Всякому торговцу ложью расплачиваться за правду. У каждого в душе межа, прочерченная собственным родом. Загадочный, как все сумасшедшие, Шлема-Черт (Шлема - имя, Черт - должность) не прошел тарификацию, и пришлось идти в 'белый свет' (причем не ближний) на вольные хлеба, отчисляя, 'отныне и присно', 'богу - богово', 'кесарю - кесарево', а три четверти - себе любимому. Но кто любит черта? И кто поверит черту, несущему правду?.. Знание истины не обязывает сообщать ее другим. Но черт старался. Правда - чулок. Можно вывернуть и показать оборотную сторону, можно что-то спрятать. А еще не стирать ее, не проветривать. Можно расковырять дыру и смотреть - что посыплется... И наконец - найти другой чулок.
Богатырь дурел, словно носок Ильи Муравца нюхнул. Было с ним такое 'на спор', и хорошо, что хозяин не узнал, а то бы пропал не за понюшку. Другие, служа в варанге, считали, что лучший друг богатыря - грог. Грог - всему охальник! С него внутри тепло, мысль не мечется, и гарем недалеко. Чтобы поймать смерть, нужно подойти к черте. На черте черти, они ее и составляют. Один черт, пусть даже консультант, всего лишь точка от черты. Начать надо с многоточия...
Есть такое крепкое русское слово 'надо', но что оно против слов: 'Да, пошло оно все...'? Истину, как женщину, полезно видеть нагую. Одевающаяся женщина с каждой вещью нарастает ложью. Перестарался черт!
***
...У говорящего камня на распутье заканчивался заряд болтливости - дни стояли сумрачные, он плохо нагревался и норовил заснуть. Дырок на нем не было, чтобы приставить ухо или, из озорств,а вставить что-нибудь еще. Оставалось орать в округлую плоскость, ища места, откуда будет отзываться отчетливее.
Богатырь был опытным, потому не стал допытываться - 'что будет', а указав пальцем в одну из дорог, сразу же спросил:
- Страшно будет?
- Не страшнее, чем засадная утка! - заявил Камень.
Богатырь задумался. А задумавшись, встревожился. Главным образом в счет того, что решился думать. Нет ничего более опасного для себя, чем думающий богатырь! Соображалово взбухло прецедентами. Вот, примером, Святогор! Не только подумал, но и на эксперимент решился, лег в каменный гроб, а тот так его отпорталил, что и гула нема! Который год-век уже! А еще эти стандартные провокации: - 'Налево не ходи, там такое будет!'. Можно ли богатырей так соблазнять? И вот опять! О какой-такой засадной утке идет речь? Той, что сидит в засаде? Мало ли злобных уток? Или той, которой можно засадить? И куда? Знание, что утка бывала в зайце, а тот в налоговом инспекторе, когда явился к лешакам, а по миру разбрелись плоды экспериментов Кощея, что на почве психологической травмы скрестившись мутировали, уверенности не добавляло. Сбегать - уточнить? Семь царств - не крюк. У Кащеевой лаборатории давно устраивали ярмарки, и торговали билетами на просмотр казусов... Лучше об этом не думать! И вообще не думать. Начнешь думать - растеряешь смелость. Знавши - прикинут, примерят, обмозгуют, обмыслят, обварганят, а незнавши - так и сделаем. Сделавши и посмотрим - что получилось. Все недомысленное получается немыслимо, но всяко лучше, чем по чертежам. Ибо черт в черте, а черта по смыслам! 'Черт с Горы', что знавал Данилу-Мастера, и ходил в приятелях Богатыря, пока не сгинул на региональных, много про то рассказывал. А рассказавши, плакал - боялся Хозяйки. Есть бабы, которых черт боится, дьявол опасается, а.... Вот помнится... впрочем, сейчас не об этом. Сейчас о Камне!
Катящиеся камни мхом не обрастают, но такой только у Сизифа, и рассмотреть - что написано, когда тот катится, еще никому не удавалось. Сизиф что-то царапал на нем, когда катил вверх, а считывал, выкрикивая, когда бежал вниз подле, стараясь не опередить. Богатырь не был силен в греческом, но понимал - что выкрикивается. Когда христианство, агитатором которого выступал Алеша-Попович, первым разом накатилось на Русь, оно посбивало все надписи на камнях, а следом и непонятные ему знаки. После чего они стали непонятными окончательно, а потому можно сказать, что их и вовсе не было. Остались камни говорящие. Большие и маленькие. С больших, становишься молчаливым, а с маленького, попади он в голову, скажешь то, что он тебе подскажет.
- Вот скажи, что видишь? - спросил камень.
- Камень вижу, - честно сказал Богатырь.
- А какой камень?
Богатырю наплыли на лоб извилины, а темечко зачесалось
- Ты не метериориоритный - когда атмосферу проходил, не оплавился. Беря в расчет движения льдов - когда вас много по земле раскатывало и полировало, и не беря в расчет смещение континентов, поскольку мы не на месте разлома, равно того, что мы находимся в стороне от миграционных линий богатырей, и дурить некому, мой вывод будет таковым: - не на своем месте! Тут и проб брать не надо. А проведя дополнительный визуальный осмотр, скажу, что прикатили тебя недавно. И здесь уже нестыковочка - говорок твой не местный, получается далеко катили, а сие невозможно! На Руси ни одно дело, даже самое бестолковое, до конца не доводится. А отсюда следствие, что твой конец не здесь. Если только ты сам не 'вечный двигатель', и подшипники пора менять.
- Именно, Ватсон! Только не прикатили, а сам прикатился.
- А как у тебя с законом сохранения энергии? А равно - инерции? - живо заинтересовался Богатырь, поскольку не поверил, что имеет дело с чудом, и захотел разобраться.
Но камень вспотел воспоминаниями, и есть фонтаны, которых не заткнуть. Пространное пропустим, но оказалась и конкретика.
- Тут такое дело - катишься ты, катишься... И опять катишся... И снова. Налипает всякое, а не только словесная дрянь, когда отказываешь в кусочке. Образуется корочка уже не запеченная. Растет, лишнее стряхивается, крепнет, сглаживается, тяжелеет, и видишь, что уже камень!
- А ты видишь? Меня видишь?
- Как я могу - богатырь ты бестолковый!
- И откуда знаешь, что я богатырь?
- А кто кроме богатырей и пьяных с камнями разговаривает?
- Пьяные богатыри? - попытался угадать Богатырь.
- Угадал! Не знаток, так угадчик! Второе счастье!
- А какое первое?
- Вдарь по мне вполсилы - сам увидишь.
Богатырь ударил кулаком, и камень пошел трещинами.
- Теперь в четверть и ладонью.
Богатырь 'дал леща', трещин стало больше.
- Теперь пальцем ткни и пощекочи!
Сунул палец в трещину и пошевелил. Камень стал трястись, осыпаться, затем встряхнулось, чихнуло, взлетела крошка, застлало глаза, рассеялось, и явился... Колобок - Печеный Бок. И такой симпатично-пригожий, словно только что из печи, даже слюна пошла... Не у Колобка! Тот на слюну плохо отреагировал.
- Только не ножом! Вот здесь с бока корочку оторви и зажуй удивление. Я знаю - многие от стресса жрут неостановочно. Надеюсь, ты не из таких?
- Сколько можно, если без скромности?
- С меня не убудет! Я на дрожжах - самовосполнюсь.
Богатырь тут же подумал, что хорошо иметь в пути такого товарища.
- А выпить нет?
- Нет!
Богатырь подумал, что ни один товарищ не идеален.
- Выходит, теперь ты мое утерянное счастье?
- К несчастью - да.
- А без бл.. поправок можно?
- Нет.
Час ли прошел, день ли минул, но вскоре разговаривали, как давние приятели.
- И подозреваю, что камни на перепутьях - те же колобки! - разглагольствовал Колобок. - А что направления путают - не туда отсылают, так это из-за дезориентации. Тут, когда катишься, верх с низом путаешь, вестибулярку насилуешь, а потом хоть и знаешь - 'что ждет', но не знаешь - 'где ждет'. Покрутись на перепутье с завязанными глазиками, а затем укажи верняком - 'где девки лежат'! Всосал?
- Дилемма! - сказал Богатырь.
- Дилемма! - согласился Колобок, и решил, что потом обязательно спросит - что это слово обозначает
Богатырь решил то же самое, но оба забыли, и потому мы об этом ничего не узнаем.
Третьим разом Богатырь оторвал кусочек не чинясь.
- Один путешествовал? - спросил, богатырски зажевывая куском Колобка.
- С приятелем! - хлопнул себя по лбу Колобок, а поскольку географически состоял из одного лба, то не промахнулся. - Где-то здесь должен быть. Посмотреть хочешь? Будет весело!
В поле было вяло, словно мысли скошенные усыхали. И пусто. Дороги расходились в дали, и не на одной, даже на поднимающейся к небу, не было никого. И даже хренотень куда-то делась, а уж на что навязчива!
-Так призвать?
- Если недолго.
- Явись - не запылись!
И явился!..
Или явилось? Богатырь поперхнулся. Когда Богатыря посылали за 'принеси то - не знаю что', ему определенно стоило принести 'это'. Так ему подумалось. А если бы не нашел, то намалевать! Если, конечно, 'это' рисованно. Явившееся хорошего не навевало. Мысль не отталкивалась, а уходила вглубь и вскользь.
- И что это? - спросил, мрачнее левым глазом, ибо правый ушел под бровь.
- Черный Квадрат!
- И кто малевал?
- Это неведомо. Может, и не смалевано.
- Смастрячено?
Квадрат был смастрячен в городе по пьянке или на спор, после чего воодушевлен - это первое что подумалось. А второе не выдумывалось, хотя Богатырь шевелил извилинами, и даже теми, что на лбу, так, что хруст в ушах стоял.
Колобок меж тем рассказывал, как путешествовал с Черным Квадратом, пытаясь понять - что ему надо на Руси, где тот был явно лишним, но никак не мог найти настоящий, подстать ему, белый фон, чтобы, оженив два явления, заставить 'говорить за себя'. Дело на Руси безнадежное, ибо времена считались незатейливо языческими, которое философствовало прямо и просто: 'Нет ничего полностью черного и нет ничего полностью белого!' А еще: 'Можно дважды войти в одну и ту же реку, если черпнуть из нее, забежать выше по течению и там выплеснуть!' Богатырь здесь чуточку недопонимал - надо ли бежать обратно быстрее течения, прыгать и ловить выплеснутую воду? И даже пару раз такое проделал, пробуя воду на вкус, но не распознал, и решил, что чувствительности ему не хватает - рецепторы порушены. Взялся лечить рецепторы, отказавшись от всего острого (и даже ножа!), но долго не выдержал.
- Зачем? - спросил Богатырь.
- Сие есть одна из неразгаданных тайн мироздания!
- Или по-пьянке, - сказал Богатырь.
- Или по-пьянке, - согласился с ним Колобок, что познавал жизнь, путешествуя по Руси.
- Черный Квадрат слишком длинно, - сказал Богатырь.
- И амбициозно, - согласился Колобок.
- Будем звать это - его, ее или оно - Это!
Это промолчало, что приняли за хороший знак.
- Болтлив?
- Слова плохого от него не слышал!
- А доброго?
- Тоже.
- А промеж них?
- Никакого.
- Мудер! - одобрил Богатырь. - С такими формами лучше помолчать.
И вспомнил отчего-то купеческую дочь, что молчать не умела.
- Понятливый?
- Более-менее!
Русский язык не способен ошибаться в оценках.
- И что, так все время и черный?
- К нему не липнет.
- Хорошо, что не зимой!
- Почему?
- Демаскирует. И в разведку не пошлешь.
- Но не дурак! - вступился за друга Колобок.
- Дурак может быть не только круглым!
Богатыря потянуло на философию, но Колобок разгуляться не дал.
- Ты недопонимаешь! Он не куб, а квадрат! А именно - плоскость. А плоскость в 'теорию дурака' не вписывается. Здесь всю систему координат надо менять!
Колобок был не меньшим философом, либо с философами встречался, и много от них перенял. Да, и кто знает - какие еще проходимцы останавливались у камня!..
- Черствый ты! - сказал Богатырь Колобку.
...Никто не знает - сколько минуло, где растерял Богатырь своих дедков-советчиков, но стали ему 'ангелами-хранителями', у которых непонятно откуда крылья растут, Колобок и Черный Квадрат.
Колобок был говорлив, Квадрат молчалив, но молчание в ответ - тот же совет.
- Вот найду черную дыру, сверну тебя трубочкой, пихну в нее, и свисти себе в другую галактику! - обещался Богатырь, принимая молчание за согласие.
С третьего раза Колобку это надоело.
- Не свернешь! - заявил Колобок. - Не такие пробовали!
Богатырь обиделся за 'не таких'. Подступился, взялся гибать, вспотел, но угол к углу не завернул. Висит себе черная плоскость и даже, сволочь, не обижается!
- Он двухмерный, - пояснил Колобок. - Не из нашего пространства. И времени, так подозреваю, тоже. Не пришло время такому искусству!
- Почему?
- Не все жулики еще родились.
***
Говорил ли я, что русскому богатырю случается быть и чуточку кривым, хромым, горбатым? Но отважным! Этого не отнять! Способный выполнить ту же самую работу, что и богатырь с обложки - смотрящий соколом, бегающий волком, стройный телом, бодрый духом. Кривые дрова жарче горят! Плохи ли буквы, что порой складываются в неудобные разуму слова? Но это все оправдания, которые удалось сыскать к этой сказке. Ну, не свезло ей!
Богатырь держался речи русской - задорной. Гнилое словцо от гнилого сердца. В те времена этим не болели.
Заборной ругани тогда не знали. Она там, где заборы и запоры. В те времена еще не было обычая людям от людей городиться, души в замочные скважины не протекали, поскольку не было таковых.
- Вот и Хорс-Даждь-Бог вашей матери вменять русской душе комплекс покаяния за великий хазарский эксперимент! - отрезал как-то богатырь, чем навлек на себя подозрения в нетолерантности, войдя в 'черные списки' создателей черных квадратов
Что случилось, как было, давно под грифом 'Для Служебного!'. Пользования ли, расследования ли - не суть! Но песцам отрезали языки, затем, подумав, пальцы, а следом, додумавшись, и головы, чтобы не изобрели азбуки перемигивания. (Потому-то первым изобретателем ее и стал какой-то заморский Морзе.)
История сия выглядит обрезанной и рваной. Царя делает окружение, зовись оно 'придворными', 'депутатами', 'сенаторами', а сам он 'президентом' или 'генсеком', ничто не меняется, - царь не виноват. 'Это бояре гадят!' (с) Был составлен протокол, поясняющий благо народа, который не созрел. Он длинный, но точный, не оставляющий пересказчикам и лазейки. Можете ознакомиться и с судебным постановлением в 'Кадастре запрещенной литературы'. Там указано: - считать смысл запрещенным от слов: 'послал в...' до слов: '...и те утерлись'. Или вот еще: 'Изъять из текста неоднократно цитируемое в нарицательно-обзывательных значениях такое определение, как бывший медицинский термин 'пидераст' (поскольку богатырь не имеет психической докторской степени, чтобы судить о диагнозе), равно производные, как 'пидор-македонский' (поскольку богатырь не получил специального исторического образования, чтобы судить о греках), и все созвучно-завуалированные, такие как: 'педраст', 'передаст' и другие (поскольку богатырь не лингвист, филолог, этимолог - и даже справки о том не имеет).
Там же, если смотреть исходник, можно обнаружить приписку синим карандашом, обзываемую 'резолюцией' и неизвестно кому принадлежащую: 'Русский дух - есть русский язык, а потому до крайности важно не дозволить русским определять свою судьбу через составления смысловых правил своего природного языка, ставить в этом препоны и, перепоручить это лишь инородцам, поставив дело на постоянный и жесткий контроль!')
... Все уйдет, одна Правда останется. Голая, тощая, избитая, падет на колени и будет выть по Лжи. Много ли прошло, но вернувшись, приняв баньку, выпив чарку (с первого став краше, со второй, уже 'богатырской', храбрее), пошел докладывать.
Коридоры власти длинные, первым его перехватил царский Шептун с заморским прозвищем Спойлер, и спросил:
- Будет ли смеяться?
- Будет! - уверенно сказал Богатырь.
Шептун исчез. Но за ним стоял Советник и предупредил:
- Нам не нужно, чтобы бегала по городу и смеялась - неправильно поймут.
- А что нужно?
Советник обернулся и спросил у своего Советника.
- Что нам нужно?
И передалось эхом по цепочке - очередь выстроилась большая. На запретный товар весь базар сбегается. Наконец, вернулось обратно, неизвестно чьей мысли, но на которой сошлись все.
- Пусть молчит и загадочно улыбается.
- Так и будет! - ободрил Богатырь. - Теперь пропустите?
Пропустили. Второго пола прибавило, но каки-то не такие. Не девки, а плацебо! В остальном все так же, но напряженней. Ближний круг всегда страшен. Сидят сфинксами, лягушками во льду, какие-то молчат, какие-то отозвались гулом сонным. На сытое брюхо душа не голодает, ее мысли жирны. А главная во дворцах - не едок ли пришел, не придется ли потесниться, хватит ли?
- Первое неглавное: - Смерть не твой отец! - сказал Богатырь
- Второе неглавное: - Ему похр - не придет, и меня послал! - сказал Богатырь.
- Третье, уже главное: - Можешь! И это - резюме! - козырнул заморским словечком, значения которого не знал.
- Что могу?
- Можешь все, что можешь! Но до времени. А время - вот оно!
Богатырь достал из 'широких штанин' песочные часы, показал - сколько осталось. А осталось три крупинки. И с последней на лице Несмеяны проявилась улыбка, обнажаясь оскалом черепа.
- А неопытному на ком учиться? - радел о государственном его Советник.
Потому Государя любили, а Советника не очень - желали ему всякого. Слово в те времена еще было весомо, вспухало чиряками. Впрочем, Советнику еще в молодые годы за наушничанье так скособочили рожу, что сами залюбовались. Но приелось быстро - не к столу оскоминка.
- Смотри мимо! Мы кушаем!..
Государи, если революции не предвидится, кушают не наскоро.
- И кто у нас палачом? - спросил, вытирая губы.
- Колобок! Он из нашенских - совсем зачерствел.
- А учеником?
- Черный Квадрат. Не из нашенских. На практику прибыл.
- И как справляется?
- Гранью режет. Но безглазо-безрукий. Частенько промахивается.
- Надо будет посмотреть.
- Да, народу нравится, когда при деле.
- А так?
- Не понимают!
- Да, темные они еще у нас...
/Написано за три часа 28 января 2025 года с перерывом на чаевничание. Справлено двумя заходами минуток за сорок. Образец того, что пишется легко и быстро, отталкиваясь от известного, цепляющегося, что репей, освободится от которого можно только перенеся на бумагу - написать и забыть!/