"Он прощает все беззакония твои,
исцеляет все недуги твои..."
Псалом 102,3.
Однажды мне понадобилось съездить к своему приятелю, который проживал в небольшом поселке близ Алматы. Стояла морозная январская погода. Одевшись потеплее, потому что в дороге все может случиться, я вышел из квартиры, спустился по лестнице, отворил дверь подъезда и замер. Большие белые снежинки, словно подчиняясь невидимому распорядителю танцев, кружились в праздничном хороводе, медленно опускаясь на землю. Хотя только-только начало светать, все вокруг было белым-бело. В плотном морозном воздухе стук закрывшейся двери, голоса людей, дальний лай собаки казались приглушенными и какими-то мягкими. Проложив одинокий след к сугробу, в который превратилась моя машина, я слегка приоткрыл багажник и наощупь извлек большую щетку. Освобождая "жигуленок" от снега, я мысленно вступил с собой в дискуссию: ехать - не ехать! Аргументы "за" перевесили и, понадеявшись на свой водительский опыт, зимнюю резину, а также, приняв в расчёт неотложность дела, двинулся в дорогу.
Начало пути не предвещало ничего хорошего. Крупные хлопья белой струящейся кисеей завесили все вокруг, оставляя напряженному взгляду не более 50-70 метров пространства. Сбросив до минимума скорость, я медленно "плелся" вдоль обочины, ругая себя за принятое решение, но примерно через час снегопад уменьшился, а потом и вовсе прекратился. Небо посветлело, тучи поредели, в разрывах показалась синева, а затем внезапно появилось солнце.
И сразу так засиял и заискрился белый холмистый простор, как преобразился и раздвинулся горизонт!
Я смотрел на уходящие вдаль снежные долины, и память невольно сравнила их с суровыми картинами севера, так хорошо описанными Джеком Лондоном. Но в отличие от "белого безмолвия" с его холодом, одиночеством и жестокостью, наши сюжеты были полны жизни и дружелюбия. Вот, будто сошедшая с холста великого мастера, показалась череда домов с уютно дымящимися трубами в окружении припорошенных снегом деревьев. Далее, невысокий холм у замерзшего пруда вдруг огласился радостно-возбуждёнными голосами детей, скользящими вниз на стремительных санках. А еще, приветливо мигнув фарами, промчался встречный автомобиль, неся за собой причудливый шлейф, сотканный из миллиардов искрящихся точек. Глядя на эти яркие милые картинки родной земли, я испытывал какой-то особенный душевный подъем, и в таком приподнятом настроении подъехал к дому своего друга.
Нажав кнопку звонка, который издал негромкую трель где-то внутри жилища, я переполошил большого лохматого пса, который мирно дремал прямо на снегу возле добротной конуры. Поминутно оглядываясь на входную дверь, он громким, показушно яростным лаем стал доказывать, что не зря ест свой хлеб. Вскоре дверь открылась и, осадив вконец разошедшуюся собаку, ко мне за ворота вышла жена приятеля. Мы поздоровались.
-А Димы (имена изменены) нет дома,- произнесла супруга, отвечая на мой вопрос.- Он пошел в церковь и будет только часа через полтора.
Я с удивлением огляделся, но купола с крестом не увидел.
-У вас же нет церкви?
-Православной нет, но тут на дому проповедует пастор от одной из новых церквей, вроде, миссионер. Если хотите, обождите его здесь, а если что-то срочное, можете туда сходить. Тут недалеко.
Ждать полтора часа мне показалось неразумным, тем более что дело мое было хоть и важным, но минутным. Узнав, как пройти, я закрыл "жигуленок" и двинулся в указанную сторону. Было морозно, ветер обжигал лицо, и, шагая по глубокой колее, проторенной машинами, я невольно ускорил шаг. Довольно быстро найдя нужный мне дом, я заглянул в открытую настежь широкую калитку и, постучав кулаком по гулкому железу невысокого голубого забора, громко крикнул: "Хозяин!"
Ожидая результатов своего призыва, нетерпеливо притопывая и растирая щеки, я оглядел большой двор и заметил, что он был тщательно, до бетонных плит, очищен. Слева со стороны сада, укрывшись пушистым одеялом сугроба, дремали кусты роз, справа возвышалась длинная хозяйственная пристройка, начинавшаяся почти от забора, а прямо против ворот, сверкая на солнце небольшими прямоугольниками стекол, располагалась веранда, соединяющая дом с пристройкой.
На мой голос вышла светленькая девушка лет 18-и, с наброшенной поверх длинного темного платья курткой.
-Позовите, пожалуйста, Дмитрия?- обратился я к ней, щурясь от солнечных зайчиков.
-Проходите в дом,- приятно улыбнувшись, пригласила девушка.
-Я вообще-то православный, к тому же он мне нужен буквально на минутку.
-Ничего страшного,- ответила девушка и, еще шире улыбнувшись, добавила: "К нам всякие ходят".
На крыльце перед верандой я стряхнул с обуви снег, положенным для этой цели веником, и сквозь клубы пара мы вошли в теплое помещение. На коврике в прихожей находилось множество пар обуви, а на скамейке, что стояла чуть поодаль, громоздилась верхняя одежда. Сняв с себя то и другое, я прихватил папку с документами и вопросительно взглянул на свою провожатую.
-Сюда, пожалуйста,- вполголоса произнесла она и сдвинула плотную штору, открыв арочный проем в смежное помещение, откуда доносился приятный баритон.
Шагнув, я оказался примерно посередине большой комнаты, занимающей более половины дома. Видимо, была убрана стена, делящая ее ранее на две части. По левую руку на скамьях с высокими спинками, сплошь обитыми мягким материалом, сидели человек 15-20 мужчин и женщин с библиями и еще какими-то книжками в руках. Все они внимательно слушали молодого мужчину, стоящего за кафедрой, что была расположена справа.
Невысокого роста, крепкого телосложения, с живыми голубыми глазами, он совсем не походил на нарисованный в моем воображении образ пастора.
Я негромко поздоровался. Оратор прервал свою речь, внимательно посмотрел на меня, кивнул в ответ и сделал приглашающий жест рукой. Я нашел взглядом своего приятеля и, пройдя по узкому проходу вдоль стенки, сел рядом с ним.
-Привет, Дима,- прошептал я, передавая папку.- Вот документы, о которых мы говорили.
-Большое спасибо, извини, что пришлось беспокоить тебя, да еще в такую погоду,- ответил он и пожал мне руку.
Я, было, дернулся подняться, но он мягко придержал меня и также шепотом сказал: "Не торопись".
Уйти сразу и в самом деле было не очень удобно, к тому же я порядочно озяб, а здесь приятное тепло стало быстро согревать тело. Знакомая уже девушка молча подала мне библию и еще одну книжицу, составленную из обычных листов писчей бумаги, сложенных пополам и соединенных скрепками, наподобие тетрадки. "Сборник христианских гимнов" - прочитал я на первой странице и, подняв голову, прислушался к тому, что говорит пастор.
-...Посмотрите на происходящее вокруг нас. Мы боремся с болезнями, которые с трудом поддаются излечению. Перед нами возникают все новые и более сложные проблемы. На смену мимолетным успехам приходят тяжелые невзгоды. В жизни многих людей наступает момент, когда они понимают, что своими силами ничего не могут изменить. И тогда они начинают взывать к Богу. Он слышит и протягивает с небес руку помощи. Только одни потом думают, что так благоприятно изменились обстоятельства и забывают о том, Кто им помог, а другие, найдя Бога, остаются с Ним навсегда.
Пастор, продолжая проповедь, увлекательно говорил о вере, о том, что надо быть с Богом каждый день, а не только в тяжкое время, поскольку вера, а не нужда дает Ему возможность поддержать нас. О том, как развивать веру, чтобы дух господствовал над душой и телом, и о том, что не надо бояться каких-либо проблем, ведь, когда на твоей стороне Бог, нет таких обстоятельств, которые могли бы воспрепятствовать победе.
Ранее я достаточно настороженно относился к новым церквям, но теперь, глядя на вдохновенное лицо пастора, на его убежденность в своей правоте, невольно проникся уважением.
По окончании проповеди он предложил воздать хвалу Господу. Все встали, открыли книжки с песнопениями, одна из молодых девушек прошла к синтезатору, который стоял недалеко от кафедры, и прихожане с чувством исполнили несколько торжественных песен. После того как смолкли последние аккорды, прозвучала пара объявлений, затем все вместе прочитали заключительную молитву, и служба закончилась.
-Ну как, не пожалел, что задержался?- спросил Дима.
-Нисколько, было очень интересно.
-Он так просто и понятно объясняет писание,- с воодушевлением продолжил мой друг,- что любой человек начинает понимать, как жить по заповедям, чтобы измениться в лучшую сторону, как относиться друг к другу, чтобы душа радовалась, а не плакала.
-Что ж, молодец он у вас.
-Еще какой, а хочешь, я вас познакомлю?
-Это удобно?
-Да нормально, он простой парень, такой же, как ты и я.
Мы подошли к пастору, и Дмитрий представил нас друг другу.
-Пастор Михаил,- отрекомендовал он себя.
Я похвалил проповедь и то, как содержится церковь.
-Проповедь идет из сердца,- ответил он.- А что касается церкви, то официально это пока просто дом, хотя мы работаем в этом направлении.
Узнав, что я приехал из Алматы и теперь возвращаюсь обратно, Михаил попросил подвезти его до города. Я с радостью согласился. Было видно, что человек он незаурядный, чувствовалась в нем ясная крепкая вера и глубина, с таким интересно побеседовать в дальней дороге.
Михаил быстро собрался, дал несколько указаний, и мы втроем по скрипящему на морозе снегу пошли к моей машине. Мой друг настоятельно звал нас перекусить перед дорогой, но зимний день короток, к тому же небо опять нахмурилось и вот-вот мог пойти снег, поэтому надо было спешить, и, тепло попрощавшись с Дмитрием, мы двинулись в обратный путь. Между нами быстро установилась та непринужденная легкость в общении, которая бывает между людьми, давно знающими друг друга. Беседа носила в основном нейтральный характер, хотя, конечно же, мне интересно было узнать о нем что-нибудь подробнее. Мы проехали километров 10, и вдруг на одном из поворотов машину резко занесло вправо, я быстро переключил скорость и, неловко задев больное место, поморщился.
-Что с тобой,- спросил Михаил, заметив гримасу на моем лице.
-Да напоролся случайно на ржавый гвоздь, теперь - вот,- ответил я и, сняв перчатку, показал ему красный опухший палец со здоровенным нарывом у фаланги. Главное, месяца два тому назад у меня была такая же "лялька", только на другой руке.
-Да, не повезло, а как лечил?
-Ходил к хирургу, разрезали,- ответил я и передернулся, вспомнив ту неприятную процедуру, а также сильную боль после того, как отошел новокаин.
-А у тебя такого не случалось,- спросил я в свою очередь, и, автоматически опустив глаза, посмотрел на его руки. Они были густо татуированы.
Перехватив мой взгляд, он не стал их прятать и, отвечая на немой вопрос, спокойно сказал: "Да, я сидел, в общей сложности около 8 лет".
-Ничего себе,- подумал я, если ему сейчас 30-32, то, как он переменился за такой короткий срок? И, глядя на его безмятежный внешний вид, задал следующий вопрос: "За что, если не секрет?"
-Первый срок - "хулиганка" 3 года, второй - то же самое, но уже 5 лет.
Какое-то время мы ехали молча и, размышляя над только что сказанным, я спросил еще: "Ты на зоне уверовал или по освобождении"?
Михаил, будто ждал этого вопроса, и, как-то по-особенному взглянув на меня, сказал: "Я не скрываю свою историю, она на самом деле необычна и поучительна, если хочешь, могу рассказать".
Я кивнул, выключил радио и весь обратился в слух.
-Помнишь перестройку, конец 80-х, бардак по всей стране, когда все становилось с ног на голову?
Я вновь кивнул.
-Так вот, и мы с друзьями уже не мечтали быть летчиками, космонавтами, а тем более инженерами. Мы мечтали быть воровскими авторитетами, чтобы водились деньги, чтобы пацаны нас уважали и боялись, чтобы девочки любили. Так что перспектива попасть на зону нисколько не пугала, скорее, мы ее ждали, как первый и необходимый шаг, ведущий к цели. Разинув рты, мы слушали рассказы "сидельцев" о воровской дружбе, об удали и о кучах товара и "бабок", проходивших через их руки. Но разговоры разговорами, а дела делами. Вначале наша компания стала промышлять мелкими кражами, потом стали отбирать шапки, дубленки, кошельки. Я отличался особенной дерзостью. От первой ходки, которая была уже в полушаге, меня спасла армия, родители похлопотали. Служил я нормально, а когда после демобилизации вернулся домой, то в отличие от других ребят в голове моей ничего не повернулось, даже наоборот, возникла какая-то зависть и злость, ведь, пока я был в армии, кое-кто очень хорошо "поднялся". Я собрал крепких пацанов, и мы принялись за дело...
Как-то, "тряхнув" одного из таких коммерсантов, мы на радостях собрались отметить это событие. На тот момент у меня была своя квартира. Стол ломился от закусок, водка лилась рекой, сидели долго - 2-е или 3-е суток, пили, пели, плясали... Потом, как часто бывает на подобных застольях, кто-то что-то сказал, кому-то не понравилось, начался "базар", перешедший в драку, и все... дальше туман, ничего не помню. Как бы не был я готов к первому аресту, все равно он произошел неожиданно. В общем, очнулся я от того, что в двери сильно тарабанят, подняв голову, огляделся, в комнате полумрак, то ли утро, то ли вечер, состояние - хуже некуда. С трудом встав с дивана, я прошел к входной двери и открыл. На пороге - милиция, понятые. Прошли в квартиру, включили свет. Смотрю, Бог мой, вещи переломаны, раскиданы. Кругом, даже на стенах кровь. Оказывается, вчера в драке я избил 3-х человек. Один в тяжелом состоянии в больнице. На меня надели наручники и отвезли в КПЗ.
Внезапно Михаил попросил остановить машину, и, открыв дверь, прошел с обочины на снежную целину, зачерпнул полные пригоршни снега и растер им лицо.
-Уф!- сказал он, садясь обратно и доставая из кармана светлый платок, которым, не торопясь вытер влажные покрасневшие щеки.
-А дальше что было?- спросил я, когда мы вновь вырулили на трассу.
-Дальше... крохотная камера и народу человек 15. Скученность, теснота. Спать можно только по очереди, кто-то спит, кто-то мается, а главное - очень жарко...
Но все равно, страха я не чувствовал, скорее для меня это была игра со своими правилами, сложностями и испытаниями. А поначалу даже веяло какой-то романтикой. Допросами меня сильно не мучали, все было ясно, а потому... вскоре суд и приговор - 3 года. В лагере я стал "отказником" (отказался от работ и какого-либо сотрудничества с администрацией). За это попал в БУР (барак усиленного режима), это своего рода тюрьма в тюрьме.
По понятиям, "отказника" следует уважать, ему должно уделяться внимание и идти "грев" - дополнительная еда, сигареты, потому как от БУРовского меню у многих выпадали зубы, кровоточили десны и начиналась цинга, а отсутствие курева усугубляло мучения. Как оказалось, в реальности - никакого "грева". Я крепился, держал "стойку", просидев в БУРе полгода, пока не понял - мне никто не поможет, здесь каждый сам за себя. Вся та блатная романтика, о которой нам рассказывали, оказалась блефом, красивой сказкой. Это отчасти изменило мое мировоззрение. Я написал заявление, что хочу работать, и вышел из БУРа. Ну а дальше пошла муторная лагерная жизнь, в общем, неинтересно.
Михаил отвернулся и начал глядеть в окно. Видимо, рассказ все-таки разбередил его душу. Оно и понятно, такое не забывается.
Я молча управлял машиной, решив больше ни о чем не спрашивать.
-Когда вышел, устроился на вполне приличную работу,- внезапно продолжил он.- С девушкой познакомился, красивой, умной, из хорошей семьи, только что окончила институт. Все про себя рассказал. Родители ее, конечно, были не в восторге, но она не испугалась. Бывают такие девчонки, которые подобны цветам альпийских лугов, их не сорвать комнатным мальчикам. И все у нас шло нормально, как у людей, стали уже думать о свадьбе. Но тут на работе у меня случился конфликт. Был у нас один тип, знаешь, из тех, кто сделает исподтишка подлость, а потом нагло смеется в лицо. Всем насолил, даже начальству, хотя и считался у них "ценным источником информации". Вскоре до меня добрался. Врезал я ему по физиономии раз, другой... от всего нашего коллектива. Видимо, в боксеры мне надо было идти в свое время. В больницу он лег, по-тяжелому. Меня под суд, и уже как рецидивисту дали 5 лет, спасибо коллегам, мог получить и больше. Девушка моя сильно переживала, обещала ждать, но я сказал, что мне такой жертвы не надо, зачем упускать молодые годы...
Михаил как-то тяжело и со всхлипом вздохнул. Было понятно, каких душевных мук стоили ему тогда эти слова.
-Потом узнал, что года через полтора она вышла замуж, родственники настояли. А прошлой зимой мы случайно встретились. Все у нее хорошо - муж, дочка, сама работает в крупном банке начальником отдела, только глаза грустные, и в них укор.
-Ты все 5 лет отсидел?
-От звонка до звонка, хотя мог там и остаться.
-Как это?
-В лагере, куда я попал во второй раз, все было гораздо жестче. Подъем в 6 утра, потом выгоняют на проверку, которая идет примерно час, вечером еще одна. И хорошо, если лето, а зимой там бывали такие морозы, что скоро перестаешь чувствовать нос, щеки, ступни, а когда начинаешь двигаться, слышишь, как скрипят твои суставы...
Впрочем, это не главное. На воле в то время были проблемы с питанием, народ давился за хлебом, крупой, мукой, водкой, сигаретами, а в лагере и вовсе свирепствовал голод. Зэки ведь не люди, не настоящие люди. Вот и умирали иногда от истощения и не по одному. Вначале, смотришь, приходит такой блатной, весь на "понтах", а потом продает себя за кусок хлеба. Были, правда, отдельные личности, что крепко держали "стойку", но иногда за "отказ" их избивали просто в "мясо".
Несмотря на прошлый опыт, я тоже хватанул, хотя уже и не лез на рожон. Там ведь как, нарушил режим - в ШИЗО (штрафной изолятор), а нарушить очень легко, например, положено надевать кепку, не надел - и ты там. Да... попасть легко, а сохранить здоровье трудно. Маленькая камера, стены бетонные холодные, ни лечь, ни встать...
В общем, после 3 лет "отсидки" в этом лагере, сделался я весь больной - слабость, температура, кашель. После обследования нашли у меня туберкулез - очаг в правом легком. Сразу же все люди, в том числе и друзья от меня отвернулись. Их понять можно - заразный никому не нужен. И такую пустоту и обреченность почувствовал я тогда - не передать словами. Временами хотелось просто умереть. От всей этой безысходности попробовал я героин, ну и, как водится в таких случаях, он стал моим лучшим "товарищем".
И вот за несколько дней до отправки в тублагерь (переезд туда я считал дорогой в один конец), вдруг узнаю, что к нам в зону приехали две девушки - миссионерки, от одной из новых церквей. В Бога я тогда не верил и пошел просто посмотреть на девушек, потому как в лагере, где годами вокруг одни мужики, встреча с женским полом воспринимается как подарок судьбы.
Я с трудом доплелся до помещения, которое им выделила администрация и, тихонько войдя, присел в уголке. Миссионерки проповедовали, читали библию, поясняли отдельные места. Они показались мне очень симпатичными. Вначале я смотрел на них во все глаза, любуясь лицами, телодвижениями, потом прикрыл от слабости веки и, слушая их голоса, мысленно улетел далеко-далеко. Очнулся я от того, что кто-то теребил меня за плечо: "Молодой человек, хотите мы за вас помолимся? Бог может помочь вам".
И тут, впервые за последнее время, я увидел искреннее сочувствие в глазах. Меня попросили встать и, возложив руки, принялись молиться. Честно говоря, на тот момент я ничего не почувствовал, а через 2 дня меня отправили на спецзону.
Вот здесь началось самое удивительное. По прибытии у меня взяли анализы, сделали рентген, и оказалось, что туберкулеза нет! Главное, на снимках, что были сделаны месяц назад, есть, а на новых - нет. Пропала куда-то моя болезнь. Да и самочувствие значительно улучшилось. Я сам был в недоумении, но поверить в то, что это сделал Бог, не мог!
Потащили меня в оперчасть, стали допытываться, мол, как сюда попал? Ведь на этой зоне и режим помягче, да и питание получше. Что я мог на это ответить?
Вскоре открылось, что я наркоман, и меня отправили уже в другой лагерь, лечиться от наркоты. Но на этом чудеса не закончились. В вагоне я кололся одним шприцем с такими же наркоманами, а потом выяснилось, что кто-то из них болел гепатитом С. По приезду, взяли анализы - все, кроме меня, заразились.
Пролечили меня от наркомании и переправили назад в первый лагерь.
Вот тут я в первый раз взял в руки библию. Люди, которые меня ранее знали, заметили, что со мной что-то не то. Во-первых, изменился характер, я стал мягче, терпимее к людям. Во-вторых, переменилась речь, из нее почти пропал мат и блатные словечки. В-третьих, конечно же, я сам почувствовал, что внутри, в душе, что-то происходит.
Вскоре я освоил специальность портного, начал шить шапки, куртки, словом, появились у меня работа, а с ней и дополнительные доходы. Вспомнился героиновый кайф и, несмотря ни на что, решил я еще разок побаловаться. Начал искать дорогу к ширеву, но ее как обрезало. У других все нормально, а у меня форс-мажор, не доходит до меня "дурь" и все! То наркоту у "курьера" отнимут, то он сам "спалится", то мои деньги пропадут.
Между тем, в лагере открыли дом молитвы, и стал я туда регулярно ходить. Слушал, читал библию, а однажды решил помолиться сам, поблагодарить Бога за все чудеса, что случились со мною, и попросить о дальнейшей поддержке.
Я никогда не забуду этого момента. Посреди молитвы вдруг какая-то сила опрокинула меня на пол, голос вначале исказился, а потом из груди изошел страшный крик, точнее, рев. Всех окружающих охватил ужас. Главное, разумом я все понимал, а остановить этот вопль не мог. Я кричал до тех пор, пока не сорвал голос. Мне было очень страшно. Неделю после этого события я не мог разговаривать. С тех пор взгляды на жизнь кардинально переменились.
Михаил задумчиво потер переносицу.
-Понимаешь, когда в твоей жизни происходит такое.., разве можешь говорить потом, что Бога нет. Это было бы неправильно. А когда веришь в Бога и в то, что Он может помочь, хочется донести эту веру до других и объяснить, что не важно, плохой ты или хороший, Бог принимает любого человека таким, каков он есть.
-А дальше, что такому человеку делать?- тихо спросил я, находясь под впечатлением услышанного.
-Прежде всего, покаяться и молиться за то, чтобы измениться самому. А когда преображается внутренний духовный мир, появляется новое мировоззрение и отношение к жизни. Перестраивается и организм в целом, проходят болезни, депрессии, по-другому начинают складываться вокруг тебя жизненные обстоятельства, в окружении появляются интересные люди. Жизнь полностью меняется.
-Ну, твоя точно изменилась.
-Да, еще в лагере я начал служить Богу. А когда вернулся домой, первым делом нашел свою церковь. Они же помогли мне устроиться на работу.
-А пастором как стал?
-Год учился в семинарии, потом в академии и по распределению попал в это село.
-Тебя же здесь никто не знает? С чего начал?
-Ходил по домам, рассказывал о Боге, если у людей были проблемы, то вместе молились.
-И как принимали? Я просто знаю, что сельчане народ осмотрительный, консервативный, кого попало на порог не пустят, к тому же придерживаются традиционной веры.
-Так поначалу и было, относились очень настороженно, но постепенно привыкли. Кто-то нашел в молитве утешение, а кто-то с ее помощью преодолел проблемы. Я не скажу, что всем помогаю, но там зернышко, здесь зернышко, глядишь, появились всходы. Вот у твоего друга были проблемы с алкоголем.
Я согласно кивнул.
-А ты знаешь, что теперь он совсем не пьет?
-Это для меня хорошая новость, то-то я смотрю, он за дела принялся. Диме выпивка здорово жизнь попортила. Так ты и от болезни исцелить можешь?
-Я могу за человека помолиться, а вот исцелится он или нет, этого никто не может сказать. Это делает Бог непостижимым для нас образом. К нам в церковь ходит молодая пара, женщина прошла обследование, получила заключение - бесплодие. А сейчас они с мужем ждут ребенка. Это ведь чудо. Или парнишку приводят, так заикался, что ни одного слова без запинки выговорить не мог, теперь вполне нормально разговаривает.
Что я могу добавить. Можно знать о Боге, как сегодня знает большинство людей и не знать Бога. Он, ведь, как жизнь, чем больше живешь, тем больше познаешь. Вначале как первая любовь - огонь, дерзновение. Потом начинаешь больше понимать умом, учишься любить людей и, видя их недостатки, жалеть. Я бы сказал, что для меня смысл веры состоит в том, чтобы наполнить себя тем разумением и любовью, о которых нам проповедовал Иисус Христос. И было бы прекрасно, чтобы люди во мне, как в пасторе, видели отображение Его черт.
Я невольно взглянул на Михаила, и мне показалось, что от облика его исходит какое-то чистое и доброе тепло. Это было так удивительно, что я встряхнул головой.
Впрочем, не удивительнее того, что бывший жестокий лидер преступной группировки, Зэк, отсидевший в лагерях 8 лет, коловший наркотики и умиравший от туберкулеза, теперь стал таким вот пастором! Несомненно, только Бог мог сотворить это чудо!
Вскоре мы въехали в город, и я подвез Михаила до нужного ему места. Прощаясь, я протянул ему руку, он задержал ее, посмотрел на распухшую ладонь и тихо спросил: "Можно я помолюсь"?
Я молча кивнул. Взяв ее меж своих ладоней, он прикрыл глаза и вполголоса прочитал молитву. На том мы расстались.
Приехав домой, я принял горячую ванну, затем сел в кресло к телевизору, при этом случайно задел больным пальцем край стола. Странно, но боли не было. Я оглядел руку, вроде, все на месте - и здоровенный нарыв, и опухоль, и краснота. Чуть поразмыслив, я прошел в другую комнату, достал из аптечки бутылочку со спиртом, мазь Вишневского, вату и бритвенное лезвие, а через 15 минут уже перебинтовывал очищенный палец.
Когда через день я поменял повязку на быстро заживающей и абсолютно безболезненной ране, то вначале добрым словом помянул пастора, а потом, припомнив его слова, задумался, подошел к книжному шкафу и достал библию.