Париж, 1925 год

- Господи, как хорошо на земле в декабре! А в Париже - особенно. Маленькие уютные улочки, тихий снег крупными хлопьями, чистые отели с кукольно-очаровательными горничными, вот такие ресторанчики и коньяк... Хороший, старый коньяк. Здесь подают что-нибудь приличное? - потирая замерзшие пальцы, Кстовский озирался по сторонам с плохо скрываемым восторгом. Темные, коротко стриженные волосы, большие залысины над круто выдающимся вперед лбом, карие колючие глазки с еврейским прорезом, длинный крючковатый нос, узкие тонкие губы - Шаю Кстовского всегда выдавала хитрая физиономия с вечно приклеенным к ней простодушно-свинячьим выражением. Собеседник молчал, явно ожидая, когда закончится лирическое вступление, и начнется, собственно, то, ради чего он назначил эту неприятную для него встречу. Однако перейти к главному Кстовский не успел - появился метрдотель в сопровождении официантов. И через мгновение на белоснежной, крахмально хрустящей скатерти рядом с двумя приборами, салфетками, свернутыми в виде знаменитых французских лилий и несколькими бокалами тонкого стекла были выставлены тарелки с закуской. Нежно-розовые, почти прозрачные ломтики семги, восковой желтизны сыр, янтарно поблескивающая, влажная горка икры в запотевшей серебряной чаше, поджаренные - только что из духового шкафа - хлебцы, веточки свежей зелени.

Полонскому показали пыльную бутылку с пробкой, залитой темным сургучом:

- "L Art de Martell" или князь предпочитает что-то другое?

Дмитрий Александрович кивнул, пристально глядя из-под сурово сведенных бровей в глаза суетливому Шае. Тот невольно съежился под острым, пронизывающим взглядом и торопливо, с чувством лакейской гордости за хозяина пробормотал:

- У князя недурной вкус! - улыбнулся заискивающе, словно выпрашивая одобрения, добавил, обращаясь к метрдотелю:

- А нельзя ли... лимону?

Тот невозмутимо повернул голову и кивнул расторопному официанту. Однако при этом в его взгляде явно читалось: "Варвар!"

- Новая русская традиция, - в оправдание себе пожал плечами Кстовский, уловив своей лукавой душонкой совершённую оплошность. - Один из капризов последнего императора. Валтасар давно убит своими слугами, а привычка осталась. - Он снова с подобострастием посмотрел на князя и испугался.

Полонский побелел, тонкие ноздри хищно затрепетали над резко очерченным ртом, а серебряные глаза потемнели до грозовой черноты. Яростью и невозможной болью хлестнуло из самой глубины расширенных зрачков. Шая едва сглотнул с каким-то противным горловым скрипом и приготовился к худшему. К его удивлению, ничего не произошло, кроме того, что предложенную бутылку "L Art de Martell" протерли салфеткой, откупорили, и в бокалы выплеснулась сверкающая темно-медовая жидкость.

- Я предлагаю приступить к делу, Дмитрий Александрович. - Кстовский поднял бокал и одним махом опрокинул его содержимое себе в глотку.

Полонский не проронил ни звука, слегка пригубив коньяк, и все так же сверля взглядом нагловатую рожу молодого еврея. А тот, густо намазав на хлебец икру, с удовольствием принялся жевать бутерброд, вытирая пальцами уголки рта.

- Я вернулся из Кракова сегодня утром и сразу же решил вас разыскать, поскольку наше с вами дело довольно деликатное и требует абсолютной, так сказать, безотлагательности действий. Я успел лишь освежиться с дороги кувшином холодной воды в номере отеля. Если бы вы знали, Дмитрий Александрович, как сейчас трудно устроиться в приличный отель, имея на руках столь скудные средства.

- А что, господин Войков не очень щедр к своим прихлебателям? - мрачно усмехнулся князь.

Кстовского при этих словах передернуло, но он сдержался и продолжал:

- Ну, зачем вы так, Дмитрий Александрович? Ваше здоровье... - снова бросил порцию коньяка в утробу, заел лимоном, поморщился. - Вы же умный человек и не можете не понимать моего двойственного положения...

- Вы сами в этом виноваты, - жестко ответил Полонский и резко добавил:

- Где бумаги?

- Я их принес с собой, всё в лучшем виде, как мы и договаривались, - он торопливо полез во внутренний карман пиджака и, вытащив плотный бумажный конверт, протянул его князю. - Можете проверить, Петр Лазаревич собственноручно подписал. Было довольно затруднительно заставить его это сделать. Но при наличии определенного опыта и навыков, как видите, вашему покорному слуге это удалось.

- Вы свободны, Кстовский, я вас больше не задерживаю.

- Неужели вас не интересуют подробности? - вкрадчиво улыбаясь, спросил Шая.

- Избавьте меня от описаний ваших приемов, они мне ни к чему. Дело сделано, мы в расчете.

- Как же так, Дмитрий Александрович? А обещанная расписочка? - он вновь показал крупные желтые зубы.

- Она будет уничтожена, как только появится Арбенин.

- Я могу быть в этом уверен?

- Вам недостаточно слова русского офицера? - спросил, поднимаясь в полный рост, Полонский.

- Как же, как же... - засуетился его визави, с шумом выбираясь из-за стола, и невольно вытягиваясь перед молодым мужчиной по стойке смирно. - Вот только позвольте мне еще немного задержать ваше внимание и в знак моего безграничного доверия и вечной преданности преподнести вам некий предмет в качестве, так сказать, сувенира. - Он с видом победителя разжал протянутую ладонь.

Дмитрий Александрович увидел крупный золотой перстень с огромным кроваво-черным рубином. Гладко отшлифованный, бездонной глубины камень огненной каплей пылал и переливался, рассыпая вокруг себя снопы искр цвета крови.

- Кабошон императрицы, - тихо сказал Кстовский, ощутив внезапно накативший трепет. - Войков оборвал его с шеи Александры Федоровны вместе с цепочкой сразу после расстрела Семьи. Естественно, с разрешения Юровского.

Полонский взял кольцо, разглядел крохотный вензель на внутренней стороне оправы.

- Я так думаю, каждый из убийц тогда неплохо поживился. Особенно, когда раздевали их у Ганиной Ямы. У девиц-то, говорят, бриллианты в лифах были зашиты... - поспешил похвастаться своими соображениями даритель.

- Убирайтесь! - сдавленно произнес Дмитрий, не поднимая взгляда от перстня, и глухо добавил:

- Если я когда-нибудь увижу вас снова, берегитесь, Кстовский! Лучше бы нам больше не встречаться.

После этих слов князя Полонского молодой еврей мгновенно исчез. Он даже не стал прощаться, по привычке кланяясь и бормоча. А Дмитрий еще долго сидел за столом, крепко сжав в ладони перстень с кроваво-черным камнем, понемногу отхлебывая коньяк и не решаясь вскрыть привезенный Кстовским из Польши конверт.

Канун нового 1926 года был тих и светел. Снег перестал засыпать площади, крыши домов и деревья в сияющих огнями скверах. Прямо над огромным величественным католическим собором встала полная луна. Дмитрий свернул с опустевшего бульвара на такую же безлюдную улицу. Через десять минут, пройдя высокие кованные чугунные ворота, ухоженный сад, и отворив тяжелые дубовые двери, он оказался в великолепном старинном особняке. Построенный в стиле классицизма, дом был красив и элегантен снаружи. Его владелец, давний друг молодого князя, русский банкир Григорий Арбенин, десять лет живший в Париже, обладал изысканным вкусом и тяготел к роскоши, которую теперь мог себе позволить. Это обстоятельство не замедлило сказаться на внутреннем убранстве особняка.

Пол просторного холла был выложен кремово-белым мрамором. Стены уютной гостиной украшали полотна известных итальянских и французских мастеров. Сверкающие зеркала в позолоченных рамах от пола до потолка, инкрустированная мебель в стиле Людовика XV, кресла и диваны с обивкой из бежевого бархата, персидские ковры и бронзовые канделябры с оплывшими свечами. Горячие язычки пламени тысячно отражались в зеркалах и искрящихся изломах хрустальных подвесок люстр. Полонский быстро поднялся в отведенные ему комнаты на втором этаже. Не раздеваясь, прямиком направился через приемную и кабинет в спальню, подошел к резному комоду. Решительно достал из него изящную плетеную шкатулку и, вернувшись в кабинет, осторожно поставил ее на массивный письменный стол. Лунный свет проник в комнату через прозрачные шелковые шторы на высоком окне, посеребрил содержимое поблескивающего лаком ящичка. Дмитрий на секунду задержал дыхание, стараясь унять невольную дрожь, всякий раз охватывавшую его, когда он откидывал крышку драгоценной шкатулки. Затем вынул из кармана дорогого пальто привезенный Кстовским конверт и положил его поверх остальных бумаг, просвечивавших сквозь переплет вишневых прутиков. Постоял немного, уперевшись ладонями в темную столешницу и глядя в пустоту. Он все еще не верил, не желал понимать, что больше ничего не сможет сделать для той единственной, все еще страстно и преданно любимой им, всегда недосягаемой и утерянной навечно. Дмитрий скинул пальто, вытащил из небольшого буфета початую бутылку коньяка, плеснул немного в бокал и, устроившись в глубоком кресле, прикрыл глаза. На мизинце правой руки, стиснувшей хрупкое стекло, горячим и густым, почти черным пурпуром полыхал рубин.

Первый раз он увидел Её совсем юной (вот так, с большой буквы, Полонский будет говорить о ней до конца своей жизни). Очаровательная девочка лет десяти сидела на качелях в парке Ливадийского дворца, сосредоточенно перелистывая страницы красивого альбома. Обложка с золотым тиснением и муаровой подкладкой выдавали особое положение маленькой хозяйки. К тому времени 17-летний Дмитрий Полонский служил в чине поручика лейб-гвардии Измайловского полка. Он сопровождал одного из военачальников в поездке на Юг, где в то благословенное лето отдыхала Императорская Семья.

Ангельски нежное личико с широко распахнутыми глазами оливкового цвета, длинные густые золотисто-русые волосы, перетянутые шёлковой лентой, белоснежный ворох кружев легкого платьица. И как ни торопился молодой поручик, направляясь по тенистой платановой аллее к выходу из парка, он невольно замедлил шаг, проходя мимо крохотной феи, беззаботно покачивавшей ножкой в атласном башмачке. Девочка подняла голову, внимательно посмотрела на Дмитрия и доверчиво улыбнулась, отчего на обеих щечках мягко вычертились прелестные ямочки.

- Кто вы? - от неожиданности и потрясения юный князь брякнул первое, что пришло в голову, забыв о всякой учтивости и почти догадываясь о том, кто перед ним.

- Ольга Николаевна Романова, великая княжна, - спокойно ответило божественное видение. - Вот, не хотите ли яблоко? - продолжила девочка и протянула поручику спелый фрукт. - Правда, я его уже откусила.

Дмитрий стоял, как вкопанный, переводя взгляд с прозрачно-хрупких пальчиков, державших надкушенное яблоко, на розовые пухлые губы и круглый подбородок. Он не мог произнести ни слова, и так же не в силах был отвести глаз от янтарной прядки у виска, на котором беззащитно пульсировала голубая жилка.

- Как ваше имя, господин поручик? - чистый звонкий смех раздался вслед за этим вопросом, и не дождавшись ответа, маленькая Принцесса снова взялась за яблоко. Однако из глубины аллеи послышался встревоженный голос гувернантки:

- Ваше высочество, где же вы, Ольга Николаевна?

Дмитрий едва успел протянуть руку, чтобы помочь проворной озорнице спрыгнуть с качелей. Уже собираясь бежать на зов, она словно нарочно уронила альбом. Поручик стремительно наклонился за ним и услышал торопливый шепот:

- Так как же вас все-таки зовут?

Он взглянул снизу вверх в огромные, опушенные темными ресницами блюдца, покраснел и, в конец растерявшись, ответил:

- Дмитрий Полонский, то есть... князь Полонский... Ваше высочество, - опомнившись, добавил он, протягивая девочке альбом.

- Приходите к нам завтра на обед, князь, - она весело улыбнулась и сорвала с волос, водопадом рассыпавшихся по плечам, белую ленту, быстро подала её поручику. - А это... послужит вам пропуском во дворец.

Через мгновение Великая Княжна исчезла за поворотом аллеи. С её уходом по ветвям платанов и магнолий пробежал прохладный ветер, а на светлые качели упала тень от высокого кипариса, навеяв печаль и ощущение горестной утраты. Как часто в течение последующих тринадцати лет он будет испытывать это чувство, каждый раз теряя её - далекую, нежную, любимую и недоступную. Но то первое впечатление, навсегда оставшееся в его памяти, от знакомства с юной Цесаревной, делало эти потери еще острее.

На другой день Дмитрий явился в Ливадийскую резиденцию Императора ко времени обеда. Сама мысль о возможности еще раз увидеть прекрасное личико старшей дочери российского самодержца наполняла его пылкое восторженое сердце неведомым ранее трепетом. О том, что он, возможно, будет представлен Их Величествам, поручик даже не задумывался. Однако этим волнующим мечтам не суждено было сбыться. Ранним утром яхта "Штандарт" с Августейшей Семьей на борту отбыла на морскую прогулку и, по всей видимости, на скорое возвращение Государя и его Семьи рассчитывать не приходилось. А к вечеру того же дня Дмитрий был отправлен со срочным поручением в Петербург.

В течение нескольких следующих лет Полонский - романтик в душе, как и все молодые люди его возраста и устройства характера, не расставался с заветной лентой белого шелка, источавшей неясный и тонкий аромат. Невольный подарок русской Принцессы молодой человек долго и бережно хранил у самого сердца. Потом Дмитрия перевели на дипломатическую службу, некоторое время он жил за границей. В Россию бывший поручик вернулся уже в качестве помощника русского посла во Франции. Однажды по приглашению своего друга и наставника генерал-адьютанта Ильи Леонидовича Татищева Дмитрий попал в Царскосельский дворец. Ожидая приема в одном из небольших нарядных залов, он увидел высокую стройную девушку, внезапно появившуюся из боковой двери. Она стремительно подошла к такой же прелестной сверстнице и что-то быстро, взволнованно сказала ей. Когда незнакомка бросила мимолетный взгляд в его сторону, он внезапно почувствовал, как в сладкой томительной муке зашлось сердце. Этот оливковый взгляд, разве можно было его не узнать? Но теперь вместо смешливого порывистого ребёнка на него смотрела юная прекрасная женщина. Нежный благородный овал лица, прямой породистый профиль, красиво очерченный рот с чувственными губами, темно-русые волосы убраны в изящную прическу, а поверх скромно декольтированного светло-розового платья из кружевной кисеи лежит нитка крупного жемчуга.

- Боже мой! - одними губами произнесла она, не отрывая глаз от его лица и пытаясь удержать рвущиеся слова, но Дмитрий уже увидел, прочел, услышал, шестым чувством уловил сказанное этими яркими, капризно изогнутыми губами. Едва отдавая себе отчет в том, что происходит, сделал невольный шаг в её сторону. Каким восхитительным румянцем вспыхнуло её лицо, как поспешно опустила она глаза, обрамленные густым веером ресниц, какая смятенная улыбка, едва заметная, согрела уголки божественного рта!

- Пойдемте, князь, я представлю вас Великим Княжнам. Коль скоро вы вернулись в Россию, друг мой, вам в соответствии с вашими занятиями и положением при дворе придется часто бывать на приемах и в гостях у Царской Семьи, - старый царедворец, как всегда был внимателен и деликатен. Соблюдая этикет, Татищев виртуозно разыграл церемонию представления Полонского двум старшим цесаревнам.

Дмитрий был потрясен переменами, произошедшими в облике маленькой феи из Ливадийского парка, увидев самое обворожительное на свете лицо. Несколько коротких сладостных минут в обществе двух царских дочерей, Принцесс Крови... И все же только рядом с Ней - единственной, сказочно близкой, невозможной.

- Я рада знакомству с вами, князь... Почему вас так долго не было...в России?

- Служебный долг или, если хотите, превратности судьбы, Ваше Высочество...

- Зовите меня просто по имени-отчеству, не нужно церемоний, Дмитрий Александрович...

- Конечно, Ольга Николаевна, как вам будет угодно...

Появление в зале очаровательной графини Гендриковой привлекло всеобщее внимание, и Татищев под руку с Татьяной направился навстречу фрейлине. Оставшись наедине с Великой Княжной, Полонский почувствовал, как сердце захлестывает горячая волна, и вдруг услышал:

- Не хотите ли яблок, князь? - в её глазах притаилась лукавая, тёплая улыбка.

- С удовольствием, Ольга Николаевна!

- А как вас пропустили во дворец?

- У меня всегда с собой охранная грамота, - улыбнулся Дмитрий, вынимая из кармана жилета шелковую слегка пожелтевшую ленту.