Прошло полгода с тех пор как я познакомился с Кларой ван Клевер. Я прекрасно помню, как она поразила меня своей чистотой и наивностью, покладистым характером и добрым сердцем. Клара очень красива и без сомнения украсила бы своим присутствием любой королевский двор в Европе в качестве придворной дамы. В нашем городке на окраине Брабанта, вдали от Брюсселя и роскошных дворцов на Гран Пляс, блистать красотой едва ли возможно, все-таки провинция, но без сомнения охотников за таким сокровищем нашлось немало.
Я отнюдь не богач, дела мои не блестящи, но всякий кто меня знает, отмечает мое остроумие, находчивость и доброе горячее сердце. Кроме того, считается, что я очень умен и разносторонне образован, пожалуй, это так, однако природная скромность не позволяет мне признавать это на людях.
Итак, шесть месяцев длилось это знакомство, дружба, любовь, родство душ, единство разумов, называйте, как хотите. Шесть долгих месяцев, пока один за другим, из жизни Клары не исчезли все прежние воздыхатели, напрасно пытавшиеся покорить ее сердце.
И я остался один.
В глубине души, где-то в ее потаенных уголках я гордился такой невероятной честью; я возлюбленный первой красавицы в округе, притом обладающей большим приданым, ведь отец ее Эдвин ван Клевер местный богач.
Вчера я, наконец, осмелился сделать предложение моей любимой. Клара с радостью приняла его, сделав меня самым счастливым человеком на свете, однако, одно обстоятельство несколько испортило день, который должен был стать самым лучшим из дней, прожитых мной на земле.
Когда наш разговор зашел о свадьбе, моя милая Клара вдруг отчего-то смутилась, будто бы вспомнила что-то скверное и, немного помолчав, сказала:
- Мартин, любимый, не знаю, как ты воспримешь это, но у меня есть одна новость для тебя. Мой отец никогда не выдаст меня замуж, пока жених не выполнит одно его условие.
Я сразу же насторожился. Нет, не подумайте, что я испугался, отнюдь нет... но вся беда была в том, что я кое-что знаю. В наших краях, в брабантском захолустье вдали от столицы об Эдвине ван Клевере временами ходили не слишком добрые слухи. Поговаривали, будто бы он не в своем уме и помешан на всякой чертовщине. Я полагаю, что будь у него чуть меньше денег и влияния, он без сомнения горел бы на костре как колдун и еретик, но он достаточно силен и могуществен, чтобы пресекать подобные сплетни, не давая им превратиться в нечто небезопасное для своей персоны. Никто в округе не решился бы говорить об этом вслух.
Не зная, что ожидать от таинственного и загадочного ван Клевера, я на минутку замолчал, однако, видя настороженный взгляд моей будущей жены, я приободрился и неожиданно для самого себя дерзко ответил:
- Дабы мы всегда были вместе, я согласен выполнить любое условие твоего отца, слышишь, любое! Если он пожелает, чтобы я достал с неба одну из звезд, я достану, если попросит повернуть реку вспять, я поверну. Завтра же вечером я явлюсь к нему и попрошу твоей руки, я хочу знать, какая мысль озарит его славную голову!
Клара выразила надежду, что все обойдется вполне благополучно, но я сразу заметил, что тревожное настроение не покидает ее. Мне почему-то стало не по себе, но я крепился, как мог.
***
Эдвин ван Клевер сидел в уютной гостиной возле пылающего жарким огнем камина, когда его дворецкий доложил о моем приходе. Я вошел в гостиную не без внутреннего волнения, крайне удивленный тем, что хозяин дома топит камин, хотя на дворе было лето.
Он встретил меня настороженно-любопытным взглядом. Очевидно, ван Клевер догадывался, зачем я пришел к нему, все-таки последние месяцы он часто видел меня в обществе своей дочери, и, тем не менее, он, вероятно, сейчас гадал, осмелюсь ли я просить руки его единственной наследницы. Он был совсем не прост этот ван Клевер.
Я без предисловий разъяснил ему свои намерения, и он выслушал меня с чрезвычайно важным видом, развалясь в своем любимом кресле. Клара не раз говорила, что в этом кресле он провел, чуть ли не половину своей жизни.
Боясь его отказа, я, сам того не желая, замер в напряженной позе. Вид у него был совсем не дружелюбный.
Эдвин ван Клевер встал с кресла и медленно подошел ко мне. Неожиданно его строгое лицо озарила добрая улыбка, он рассмеялся и сказал:
- Разумеется, я согласен, если Клара любит тебя, я не встану у вас на пути, но тебе должно быть известно, что ничего в жизни не бывает даром. Ты будешь должен выполнить одно мое условие. Если ты согласен, я сообщу тебе его немедленно, если же ты колеблешься или не согласен, я не желаю больше видеть тебя в своем доме.
Он грозно сверкнул очами, больше не улыбаясь, и стал смотреть на меня испепеляющим взглядом.
Признаться, я ожидал совсем другого... я, по крайней мере, рассчитывал, что он для начала назовет мне это страшное условие. Теперь же отец моей невесты не оставлял мне выбора. С дрожью в сердце я пролепетал:
- Я согласен, герр ван Клевер.
Он, казалось, был удивлен моим ответом, хотя и старался не показывать этого.
- Прекрасно, садись, мы выпьем по бокалу вина, и я сообщу тебе мое условие.
Я присел на большой диван, обшитый бархатом, и стал наблюдать, как ван Клевер достает из шкафчика два бокала и какую-то черную непрозрачную бутылку, с виду самую обыкновенную. Он разлил темную жидкость по бокалам, и мы подняли каждый свой. Ван Клевер с некоторой торжественностью сказал:
- Итак, мой будущий родственник, я желаю, нет, я повелеваю и требую от тебя одного, лишь одного, ты..., - он прервался и впился в меня колючим, ужасно пронзительным взглядом, от которого я содрогнулся словно перепуганный заяц, - ты должен пережить одну ночь, всего лишь одну ночь в черном городе. ВСЕГО ОДНУ НОЧЬ В ЧЕРНОМ ГОРОДЕ!
Я смотрел на него и не понимал его слов, их смысл никак не мог уложиться в моем разуме. Плохо воспринимая происходящее, я машинально прошептал:
- Я согласен.
Он тотчас же поднял бокал и осушил его. Я последовал его примеру и как только вязкая жидкость душистого, пьянящего напитка миновала мое горло, сразу же словно провалился в пучину...
***
Я проснулся от резкого толчка, и медленно отходя ото сна, осмотрелся по сторонам. Вокруг была темнота и невозможно было разглядеть, где я нахожусь. Пришлось ощупать все кругом, прежде чем я понял, что сижу в закрытом экипаже. Вероятно, это была карета. Я наугад стал выбираться из нее и едва не своротил себе нос, уткнувшись лицом в каретную дверцу. Все же я выбрался наружу, мои ноги почувствовали булыжную мостовую, и я немного успокоился.
На улице города, а это был без сомнения город, горел всего один фонарь. От него исходил ужасно тусклый свет, но сам фонарь был совсем близко. Карета, на которой я приехал, а резкий толчок, разбудивший меня, говорил о том, что меня привезли сюда только что, была запряжена четвериком черных лошадей. Кучер, его я едва успел заметить, был в черном плаще с воротом, поднятым до самых глаз. Большая, черная, чернее ночи шляпа кучера почти полностью скрывала его лицо. Пока я подбирался к нему в сумраке, он успел ударить кнутом по лошадям и сорваться с места со своим экипажем. Лошади отчаянно заржали и понеслись по мостовой, на ходу цокая подкованными копытами. Через несколько мгновений, ни таинственного кучера, ни кареты не стало видно, все скрылось за черной завесой ночи. Я еще только отходивший от глубокого сна, горько сожалел, что не успел расспросить его, ибо мне до смерти хотелось узнать, где я оказался.
Делать было нечего, пришлось, осторожно ступая идти наугад. Удаляясь от единственного горевшего фонаря, я рисковал свернуть себе шею.
Не прошел я и десяти шагов, как руки наткнулись на каменную стену, холодную и неприступную.
Я остановился.
На улице было очень холодно и ветрено. Я посмотрел на черное небо. Из-за туч медленно и боязливо выглядывала луна. Она постепенно заливала все вокруг своим лимонным светом. Я разглядел мрачный, неприветливый дом, на стену которого только что наткнулся. Ветер был такой промозглый, что я невольно сжался от холода; сейчас я напоминал маленького ежа, свернувшегося в клубок при виде опасности. Захотелось побыть в тепле, у домашнего камина. При мысли о камине, я вспомнил свой недавний разговор с Эдвином ван Клевером и задумался. Теперь не вызывало сомнений, что я находился в том самом "черном городе", о котором мне говорил отец моей невесты.
Я стал заложником чудовищного плана этого коварного человека. Кучер в черном плаще был его подручным, я знал это наверняка. Моя куртка отнюдь не соответствовала здешней погоде, и я уже почувствовал некоторый озноб, охвативший меня с головы до пят. В кармане я нащупал свои фамильные золотые часы на цепочке и при лунном свете разглядел который был час. Золотые стрелки часов показывали одиннадцать. Вспомнились слова Эдвина ван Клевера:
"... ты должен пережить одну ночь в черном городе..."
Я пошел вдоль стены, в надежде наткнуться на какую-нибудь дверь. Мне пришлось пройти не менее ста шагов, прежде чем я осознал, что дверей здесь не было. Дом, наверное, был длиной в целую милю, окна были на каждом шагу, но все они были закрыты изнутри крепкими ставнями, и проникнуть внутрь двухэтажного дома-гиганта не было никакой возможности, я осмотрелся, по другую сторону улицы было то же самое.
Пройдя еще несколько десятков шагов, я увидел, что дом, наконец, закончился, и между ним и следующим мрачным, черным зданием, оказался узкий проход. Я шагнул в него и, сделав несколько шагов, остановился. Здесь совсем не было ветра и можно было хоть немного согреться.
В проходе было темнее, чем на улице, но тогда я не обратил на это внимания, ибо холод беспокоил меня гораздо больше. Когда же озноб стал понемногу проходить, мне стало не по себе, жуткая тьма в незнакомом, отнюдь не дружелюбном месте могла бы напугать, кого угодно. Едва я успел задаться вопросом, в чем же заключалось мое испытание, как где-то в дальнем конце прохода из кромешной тьмы раздался жуткий скрип несмазанной двери и послышались шаги. Кто-то очень медленно направился в мою сторону...
Шаги приближались. Я испугался. В темноте, в тишине, когда единственным звуком было завывание ветра, шаги раздавались как набат; казалось, будто по ночному городу вышагивает огромный человек тяжелой походкой коня на огромных подковах.
В панике я выбежал из прохода и побежал по улице. Внезапно силы покинули меня, ноги стали, словно свинцовыми и я встал как вкопанный у холодной стены длинного дома. Шаги приближались, грохот их раздавался с каждым новым шагом все громче и громче. Мое бедное сердце бешено колотилось готовое в любую минуту вырваться наружу. Боже как больно! Теперь мое сердцебиение едва ли не заглушало раздававшиеся уже совсем рядом шаги, и я был так испуган, что мне хотелось, чтобы этот кошмар поскорее развеялся, словно облако.
Все кончилось неожиданно, в проходе показался не человек-гигант, а огромный... черный пес. Его горящие глаза смогли бы заставить дрожать и дьявола, но я и так был до смерти напуган. Он остановился в проходе и стал водить большой мерзкой мордой из стороны в сторону. Когда он увидел меня, его морда воспылала яростью и он не спеша, двинулся в мою сторону. Я снова попытался бежать, но не смог сделать и шага. Чудовище тем временем приблизилось ко мне, и я с ужасом заметил, что это был вовсе не пес, а огромный, ужасный волк. Этот слуга дьявола подошел ко мне, все так же издавая такие звуки, как если бы это был человек. Я был весь белый от страха, и думал только о том, что со мной сейчас будет. Если бы в то мгновение я был способен удивляться, я бы непременно удивился. Страшный волк посмотрел на меня, оскалился несколькими рядами острейших зубов и ... прошел мимо. Долго еще в темноте раздавались его жуткие шаги.
***
Первое испытание, пусть и не блестяще, но все-таки с некоторым достоинством, я выдержал. Если бы у меня сейчас было зеркало, я бы, наверное, обратил внимание на свои волосы, ибо то, что еще вчера было черного цвета, теперь приобрело седоватый оттенок. Я всегда гордился своей черной шевелюрой, такой нетипичной для голландцев. Мой дед был наполовину французом, вероятно, своими черными волосами я был обязан именно ему.
Мои размышления по поводу первой победы над чертовщиной в черном городе, были прерваны новым порывом сильного ветра. Я снова вспомнил о холоде, который он приносил с собой и двинулся к проходу, полный уверенности, что там теперь мне ничто не угрожает. В узком пространстве между домами я шел торопливым шагом, стремясь увидеть поскорее хоть что-нибудь. Двери, из которой вышел волк я не нашел, зато проход стал быстро сужаться и, наконец, стал таким, что в нем можно было двигаться только боком. Я продвинулся таким неудобным способом еще на два десятка шагов, потом идти уже нельзя было и так. Полный бессильной злобы я остановился...
Где-то вдали стали бить часы. Каждый их удар сотрясал город, и я чувствовал, как содрогаются стены. Я уперся в них руками, наивно полагая, что мне удастся, по крайней мере, избежать ужасной смерти - быть раздавленным как насекомое. Поразительно, но большая каменная стена вдруг подалась вперед. Раздался душераздирающий скрежет, и стена заскользила, словно льдина по ледяному полю. В ужасе от внезапно пробудившейся во мне чудовищной силы я отдернул руки от стены. Она продолжила свой путь еще несколько ярдов и остановилась. Шум прекратился, я бросился бежать дальше по широкому проходу.
Удивительное и ужасное чередовалось одно за другим. Я выбежал из переулка и оказался на огромной площади в форме квадрата. Луна здесь освещала каждый уголок и была, как мне показалась, чуть ли не в десять раз больше своего обычного размера.
Было совсем безветренно, и даже тепло. Я вышел на середину площади мощеной крупным булыжником. Прямо передо мной стоял большой старый собор, шпили которого едва ли не достигали луны. Справа располагалось еще одно старинное здание, вероятно городской магистрат. Я повернул голову влево и увидел высокую башню с часами.
"Должно быть, это они пробили тогда двенадцать", - подумал я, совершенно забыв о всяком страхе, с любопытством осматривая все вокруг. Оставалась еще одна сторона, откуда я только что вышел. Я снова посмотрел на часы, они показывали четверть первого.
Я стоял и не знал, куда идти дальше. Поскольку главным условием для меня было продержаться до утра, я не стал особенно задаваться вопросом, куда мне направиться теперь. У меня мелькнула мысль, что неплохо бы было проникнуть в какое-нибудь из окрестных зданий и проспать там до утра.
Только я успел об этом подумать, как мои размышления прервал громкий стук копыт. Ни прошло и нескольких мгновений, как из-за угла старого собора вылетела большая черная карета, запряженная шестериком вороных коней. Карета на большой скорости пронеслась мимо меня, едва не зацепив. В окне дверцы мелькнула отвратительная голова с перекошенной от ненависти физиономией. Я едва успел увидеть кривые рога поверх головы, мне почудилось, будто сам дьявол на своей колеснице хочет забрать меня с собой и отшатнулся в безотчетном страхе. Карета сделала большой круг по площади и скрылась с другой стороны собора, унося за собой мой минутный испуг.
Быстро придя в чувство, я стал успокаивать себя мыслью, будто все это мне только лишь померещилось. Я все еще стоял в нерешительности, размышляя, куда мне пойти, какой уголок этого страшного города мне выбрать для укрытия. Уже в который раз, события сами торопили меня. В черном небе вдруг сверкнула яркая молния. Я не стал искушать судьбу, ибо в этом городе нельзя было расслабляться ни на минуту. Мне пришло в голову укрыться, если это возможно, в башне с часами. Для этого надо было преодолеть всего лишь двести ярдов, но только я сделал несколько шагов, как что-то ослепительно яркое ударило рядом со мной.
Это была молния, яркая, блестящая полоса, зигзагом пронзившая небосвод. Раздался страшный гром, едва не убивший меня сразу, чудовищной волной я был отброшен в сторону, грохотом грома был оглушен, и все-таки несмотря ни на что смог подняться на ноги, и продолжил свой путь во имя спасения...
***
Башня с часами была неплохим убежищем от внезапно начавшегося ливня. Гроза была сильной, молния так и полосовала небосвод, оставляя свои ослепительные автографы. Убедившись, что ворота и двери в башню заперты, я исследовал все вокруг и обнаружил зарешеченное окно. Я пробрался в башню через это окно, ибо решетка держалась еле-еле, и мне не составило труда отогнуть ее и протиснуться внутрь.
Часы пробили дважды, напоминая мне, что полночь минула два часа назад, и я уже считал минуты до того времени как, наконец, закончится мое испытание. Я полагал, это будет никак не раньше шести часов утра, ибо именно в эту пору солнце должно было появиться на горизонте и озарить все вокруг своим светом. Мне не слишком понравился черный кучер, привезший меня в черный город, но сейчас, я был готов уехать отсюда с кем угодно, лишь бы это произошло как можно скорее.
Мне, вероятно, давно следовало привыкнуть к разного рода неожиданностям, но я все еще не мог этого сделать. Я долго бродил по темным углам башни с часами, пока не нашел свечу, огниво и кремень. Теперь, когда источник света был у меня в руках, я зажег огонь и стал медленно подниматься по узкой лестнице наверх, желая найти угол, куда можно было спрятаться от всех напастей. Наверное, я был уже довольно высоко, по крайней мере, через окно была видна вся площадь, где по-прежнему полосовал дождь, когда в ворота башни с часами осторожно постучали. Я так и замер на месте, совсем не дыша. Стук повторился, и как мне показалось немного сильнее прежнего. Моя душа ушла в пятки, и я уже проклинал себя за то, что по своей воле забрался в западню, из которой теперь, вероятно, не смогу выбраться живым. Стук все усиливался, теперь в ворота просто молотили, и молотили, судя по грохоту, отнюдь не кулаками. Это были удары тяжелого кузнечного молота по наковальне. Я взял свечу и поспешил еще выше. Не знаю, заметил ли кто-нибудь снизу мой маневр, но там, откуда только что доносился рассерженный стук, вдруг раздался громкий возглас:
- Отворяй, мертвец!.. Ты живешь, пока горит свеча!..
Услышав такие речи, я посмотрел на свечу... к счастью, она была не слишком тонкой и выгорела только на четверть. Под постоянно усиливающийся стук в ворота, от которого они рано или поздно должны были рассыпаться и обратиться в прах, я заметался в темной башне. У окна, выходящего на площадь, я задержался на минутку. Дождь едва не заливал пол перед открытыми ставнями. Я выглянул наружу. Через несколько сотен ярдов, в доме напротив, стены которого я позволил себе "подвинуть", мелькнул свет. Как, сквозь сплошную пелену сильнейшего дождя я смог увидеть свет с такого расстояния, мне было не дано понять, но отчего-то на меня он подействовал отрезвляюще. Я приободрился и, держа в руке свечу, помчался вниз, не разбирая дороги. Два или три раза я чудесным образом избежал неминуемой гибели, чуть не свалившись вниз...
Вот и ворота, удары молота бьют по ним с новой силой. Железные воротины сотрясаются на почти вывороченных петлях... Я прошептал про себя торопливо несколько коротких фраз из молитвы, собрался с духом и закричал своим жалким от страха голосом:
- Я выхожу, свеча еще горит, и если я увижу кого-то на своем пути, пощады не будет!..
Снаружи раздался было смех, больше похожий на ржание, но длился он недолго, вдруг все стихло...
Когда при свете свечи я, не спеша, отодвинул засов и, приоткрыв сильно поврежденные ворота, вышел на улицу, я был сильно разочарован...
Там никого не было. Дождь только перестал разбрасывать свои капли на мостовую. Огонек в доме напротив больше не горел...
Погасив свечу и мысленно поблагодарив бога за спасение, я прикрыл ворота и вышел на середину площади. В нерешительности я стоял и думал, где мне найти еще приют. Время тянулось томительно долго, было почти три часа, очень хотелось есть и пить, еще больше спать, но испытание, есть испытание, приходилось мириться с некоторыми неудобствами.
Мой разум всегда был склонен к анализу. Я припомнил хорошенько все, с чем мне пришлось столкнуться в эту ночь, и понял, что опасность для меня была скорее мнимая, чем реальная. Главная борьба была не с мистическими монстрами, а с собственным страхом. Последнее происшествие в башне с часами подтверждало эту теорию.
Я немного повеселел от этих мыслей и под бой часов зашагал к городскому магистрату. Тут же вся моя теория полетела к черту. Раздался шум, и из-за собора, где последний раз я видел ту самую карету, с бешеным воем вылетела стая волков. Они устремились прямо на меня. Теперь я хорошо мог отличить волков от собак. Не теряя времени, я бросился наутек. Башня с часами не могла меня спасти, до нее я не успел бы добежать. Я скользнул в проход между домами и помчался, что есть сил, слыша за спиной разъяренное рычание. Вновь показалась улица, откуда я начал свой путь. Я бежал мимо бесконечно длинного дома и даже, поначалу не замечал никаких изменений, хотя кое-что действительно переменилось...
На улице горели фонари, причем, чем дальше я бежал, тем больше их становилось!
Удивительно, но мне удалось оторваться от волчьей стаи. Я остановился перевести дух и чуть не подскочил на месте. Окна были не закрыты! Напротив, почти в каждом из них ярко горел свет. Недолго думая, я смело вошел в первую попавшуюся дверь.
Это был трактир, самый обыкновенный трактир, такие заведения не спутаешь ни с какими другими, ни в Брабанте, ни в Люксембурге, нигде в другом месте. Я очутился в крохотной комнатке перед большой грубо сколоченной дверью. Собравшись с духом, я открыл дверь и вошел в зал... он был сплошь залит светом. Несколько человек сидели за столами, ели и пили. Все они, это не ускользнуло от моего, теперь уже очень цепкого взгляда, были в черных одеждах. Я смело сел за большой стол с краю. Передо мной сидел только один человек, его наряд не отличался цветом от других, черный камзол и черная треуголка, лежавшая рядом на столе. Я посмотрел на его лицо и ужаснулся. Оно было словно каменное. Будто бы в каменной маске. Я оглянулся назад, и заметил, что дверь была совсем рядом. Немного успокоившись, я осмотрелся. Все остальные гости трактира были с такими же постными, каменными лицами. Мне вдруг ужасно, просто нестерпимо захотелось есть. Я даже осмелился щелкнуть пальцами, подзывая к себе хозяина или его слугу. Никто не обратил на меня никакого внимания. В полной тишине, вяло, поедая из своих тарелок, они словно не видели и не слышали меня. Я спросил сидевшего напротив черного господина:
- Послушайте, сударь, позвольте вас спросить, куда я попал?
Никакого ответа, он даже не шелохнулся. Я вообразил было, что он просто не слышит меня. Пришлось повторить свой вопрос несколько громче и чуть любезнее. Та же картина. Я встал и подошел к стойке. Напротив висело зеркало в резной оправе, я посмотрел в него и не увидел своего отражения.
"Так вот в чем разгадка, я просто невидим для них", - подумал я, не очень даже удивляясь такому повороту, однако почему мой голос не был слышен для присутствующих, я оказался не в силах понять.
За стойкой никого не было. Я воспользовался этим счастливым обстоятельством и тут же откупорил первую попавшуюся мне в руки бутылку испанского хереса. Стакан этого чудного вина хорошо взбодрил меня. Я увидел дверь, ведущую в кухню и зашел туда. Там вяло колдовал над множеством кастрюль старый повар с мрачным лицом. Он не видел ничего вокруг, и мое появление прошло для него незамеченным. За маленьким столом, где должно быть недавно резали овощи, стояли две тарелки с жареной фасолью и салатом из брюссельской капусты. Пахло это все так, что я не смог удержаться от столь сильного соблазна и набросился на угощение. Повар и бровью не повел, когда тарелки опустели. Сытый и повеселевший я вышел на улицу. Не хотелось больше оставаться в такой мрачной компании людей-призраков. Часы пробили пять, приближался рассвет, небо уже немного просветлело. Просветлело и у меня на душе, скоро закончится кошмарная ночь, устроенная дьяволом ван Клевером!
Я побрел по улице мимо открытых нараспашку дверей длинного дома. Оставался всего час, но на заре, как известно, бывает очень холодно, и вскоре меня стал пробирать мороз. Я пожалел, что так поспешно покинул "трактир призраков", где было так тепло. Теперь я уже подумывал зайти куда-нибудь еще. Через несколько минут к моему удивлению, хотя я уже и отвык удивляться чему бы то ни было, пошел снег. Подумать только, снег в такое время года! Белые хлопья так и сыпались на мою не покрытую голову. Я стал коченеть от холода и завернул в первую попавшуюся дверь. Там было темно, и едва я стал шарить в поисках дверной ручки, как кто-то ударил меня по голове и набросил сверху мешок. Я почувствовал сильное головокружение и упал...
***
Я проснулся стоя на коленях, руки были связаны за спиной, а на голове была повязка. На затылке откуда-то взялась большая шишка. Кто-то подошел сзади и снял с меня повязку. Я долго щурился, пытаясь привыкнуть к ярко освещенному помещению. То, что я увидел, совершенно точно не могло быть правдой, без сомнения это был сон, причем кошмарный...
Я стоял на коленях в огромном зале, передо мной была большая трибуна, как в зале суда в Амстердаме. За ней сидел дьявол, каким его изображают на картинках. Козлиная морда в черной мантии и ничего больше. Рядом, как двенадцать присяжных сидели ужасные монстры, поражавшие своим уродством. Как ни странно, но я не испытывал никаких чувств видя перед собой такую картину, ибо уверенность в том, что это кошмарный сон была полной. И только поэтому я не боялся...
Рядом с уродливыми чудовищами стояла сама Смерть, в черном плаще с капюшоном, с традиционной в таких случаях косой. Мне стало смешно, ведь во сне я могу делать все что захочу. Я засмеялся, мне было забавно, что Смерть в капюшоне с острой косой в костлявых руках играет роль моего обвинителя. Заливаясь смехом, я поискал глазами моего защитника и увидел его сидящим сбоку от себя.
Я сразу перестал смеяться...
Это был Эдвин ван Клевер. На лице его было такое выражение, что смех мой попросту испарился из моих легких. Смеяться стал сам ван Клевер. Он смеялся, смеялся надо мной, и смех его был ужасен, ибо так обычно смеется беспощадный палач над своей несчастной жертвой.
Дьявол в козлином обличии сверкнул глазами и смех прекратился. Лицо ван Клевера стало угодливым, чувствовалась огромная власть, которой дьявол обладал над другими.
Я стоял на коленях полностью парализованный ужасом. Теперь я уже не думал, что это был сон...
Ждать оставалось уже недолго, дьявол спросил меня голосом, от которого у меня затряслись поджилки, и потемнело в глазах. Он спросил:
- Как дерзнул ты, ничтожный червь, ступить в мои владения?..
Я облизнул языком пересохшие губы и хотел было сказать, что обязан всем этим приключением Эдвину ван Клеверу, но перехватил его неожиданно жалобный взгляд и промолчал.
Дьявол, не услышав ответа, озлобился от такой дерзости.
- Ты умрешь немедленно, и это будет самая страшная смерть из всех, какие ты мог бы себе представить!
Я увидел, что темный силуэт в капюшоне стал приближаться ко мне зловещей тенью. Мне стало очень страшно, но неожиданно пришло спасение, спасение от башни с часами... раздался бой часов...
Дьявол закричал:
- Проклятие!..
Но было поздно... один... два... боже как стучит мое сердце... три... четыре... сердце рвется наружу... пять... когда часы пробили шестой раз, все мигом исчезло...
***
Я закрыл от ужаса глаза, а когда раскрыл их, увидел, что сижу в гостиной на диване и держу перед собой пустой бокал. Ван Клевер сидел напротив и внимательно смотрел на меня.
- Что со мной было? - спросил я как можно спокойнее и поставил бокал на стол своей дрожащей рукой.
Эдвин ван Клевер встал и прошелся по гостиной, в руках он держал ту самую бутылку с напитком, что мы пили. Он аккуратно поставил ее в шкаф и, обернувшись, ответил:
- Ты держал передо мной экзамен, испытание, назови, как хочешь, но главное, что ты справился и не струсил, ночь в черном городе ты выдержал.
Я не поверил ему.
- Это был сон? Я все время сидел здесь на диване и не покидал вашей гостиной?
Он помолчал, потом сказал:
- Пожалуй да, это было сновидение, испытание сновидением. Теперь ты полноправный жених моей дочери, я жду тебя завтра, мы поговорим обо всем, ступай!
Я вышел из дома ван Клевера, в моей голове творилось, бог знает что. Черт побери! Я был так рассеян, что прошел мимо Клары, стоявшей в саду и даже не заметил ее. Она что-то сказала мне, но я не слышал что именно. Мне не хотелось ее видеть.
Как призрак я шел по улицам города, однажды чуть не угодив под проезжавшую повозку. Идя словно во сне, я привлекал внимание горожан, они пытались остановить меня, что-то с волнением говорили, трясли меня за плечи, глядя испуганными глазами, но все было напрасно, я был как в тумане...
Вот и мой дом, я как завороженный вхожу в него, бреду по комнатам, кажущимся мне теперь бесконечными. Моя спальня представляется мне совсем чужой, будто я никогда здесь прежде не бывал. Я стягиваю с себя куртку и подхожу к зеркалу...
Мое лицо имеет весьма унылый вид, но я не обращаю на это внимания...
Моя голова покрыта сединой... полностью седая голова смотрит на меня из зеркала и мне мерещится, будто мое собственное отражение подмигивает мне...