Грозный Иван Михайлович. Сумерки Европы

Сумерки Европы

XXI век - не просто век технического прогресса, как век предыдущий, но век доступности этого прогресса (во всяком случае, для всех, кто живёт севернее экватора) и, как следствие, век, когда доступность эта является лейтмотивом жизни, век общества потребления. Настало, наконец, время, когда каждый человек, по Аристотелю, имеет не менее трёх "рабов" (склад бытовой техники, компьютер, телевизор, да мобильный телефон в придачу) и, по Генриху VIII, жареную курицу к каждому своему (а не только к воскресному, как видел идеал жизни обывателя сий монарх) обеду, если ему такая однообразная еда не надоест. Каждый обладает всемирными приёмниками и передатчиками информации. Интернет - вещь, которая не снилась и фантастам, совмещающая в себе многоканальную передачу информации между разными концами мира и бездонную корзину накопленных людьми знаний.

Как тут не крикнуть в восторге: "Мы достигли идеала! Мы достигли утопии!" Грех жаловаться на что-либо, когда о двух величайших проблемах всех предыдущих поколений - что есть и как не сдохнуть, пахая землю ради этой еды - отошли так далеко от нашей жизни, что смешно и подумать, что тысячи лет люди могли от них страдать. Оторвавшись от забот о животе и хлебе насущном, располагая невиданными возможностями, мы способны стали на проекты, которые не снились нашим предкам и которые раз и навсегда сделают человечество иным, ещё более могущественным, чем прежде. Каждый будет вкладываться в своё дело ради себя и других, и мощным импульсом единого порыва человечество проложит себе новые дороги!...

...Или нет?...

50 лет назад произошла последняя высадка астронавтов на Луну. С тех пор ничего более грандиозного, чем космические программы СССР и США времён Холодной войны, уже не было. Примерно тогда же была завершена Стандартная модель физики элементарных частиц - последний крупный прорыв в квантовой механике, самое глубокое, что смогли мы понять об этом мире. Тогда же - прорыв в генетике и исследованиях управляемого термоядерного синтеза. Начинается невероятный рост компьютерных технологий - единственной, пожалуй, отрасли, развитие которой остановится лишь ко 2-му десятилетию XXI века.

...И в тех же 60-70-х гг. формируется общество потребления, а вместе с ним - новая мораль. Именно тогда начинается истинная культурная революция (не следует обманываться названием: то, что происходило в те годы в Китае, есть вещь другая). Её отдельными синдромами были студенческий протест, расцвет левых движений, "сексуальная революция", образование субкультур, борьба за права кого-там и ещё много чего. Но нет сомнений, что всё это вертелось в одном вихре, который раскручивался по мере укрепления общества потребления. В Восточной Европе этот вихрь разрушил просоветские режимы, в Западной Европе и США привёл к тому, что американские исследователи честно называют "культурной войной". Там за счёт победы в Холодной войне этот вихрь притормозился, но, когда в конце 00-х гг. общество потребления стало двигаться к натуральному экономическому апокалипсису, он стал раскручиваться вновь. Совершенно небывалых масштабов культурная война достигла в пандемию коронавируса, когда "прогрессисты"^[1] параллельно с пропагандой в СМИ повели вполне материальную атаку на культуру в лице памятников таких столь уважаемых некогда лиц, как Уинстон Черчилль, Шарль де Голль и президенты-однофамильцы Рузвельты. Консерваторы тут же взвыли об атаке на "ценности западной цивилизации" и "войне против культуры". В принципе, они правы. Вот только в своей узколобой любви к этой "западной цивилизации" они в упор не видят одного:

Западная цивилизация уже умерла.

Рождение трагедии:

От Адама Смита к Адольфу Гитлеру

После Первой Мировой войны XIX век - эпоха пара и безудержной веры в прогресс - кончился уже не формально, а фактически. Смерть 20 млн. человек разом перерезала весь викторианский оптимизм. "Детство кончилось", - сказал кто-то из современников. Но были и те, кто понимал, что в действительности началась уже старость, что Первая Мировая (а вслед за ней - и Вторая) есть не крест на викторианской эпохе, но её закономерная вершина. Среди них, в частности, был немецкий философ Освальд Шпенглер, опубликовавший в 1924 г. свой труд "Закат Европы".

Шпенглер провёл параллели между двумя историческими периодами, разделёнными временем более чем двумя тысячелетиями: становлением Римской Империи и викторианской эпохой. Шпенглер противопоставлял культуру и цивилизацию, которая возникает из этой культуры. Собственно, вся история представляет собой не прямую, но череду культур, развивающихся по одному и тому же сценарию.

Великая греческая философия и философия европейского Возрождения есть явление одного плана, как и империализм XIX в. вместе с римской экспансией^[2] . Многое во взглядах Шпенглера можно оспорить, но самая суть их фундаментальна: каждая цивилизация достигает небывалого ранее материального могущества, после которого начинается её упадок, т.к. её моральные силы истощены. Эту идею развили, каждый в свою сторону, такие "нетрадиционные"^[3] историки, как Арнольд Тойнби и Лев Гумилёв.

...Промышленная революция, начавшаяся с изобретения Уаттом парового двигателя, раз и навсегда поставила жирную черту в истории европейской цивилизации, но притом наступление её являлось неминуемым итогом развития капитализма.

За храбрыми идальго, возжелавшими золота за океаном, последовали храбрые, но менее романтичные дельцы. Уже не нужна была им слава, но золота хотелось лишь ещё больше. "Романтики" же остались в Европе, написали "Фауста" и создали дифференциальное счисление. Кеплер, Лейбниц и Ньютон были не "учёными" в современном понимании, а скорее философами. Тут же мы видим Руссо и других "социальных мыслителей"...

А между тем весь XVIII век гремят войны в Европе и в колониях, в кошельки мануфактурщиков и банкиров течёт золото, формируются национальные экономики, а над ними - экономические элиты. Всё взрывается в конце концов Наполеоновскими войнами, где Англия окончательно одерживает победу над Европой: более сильная экономика бьёт более слабую, прагматизм и цинизм капитализма и realpolitik побеждает романтизм эпохи просвещения, где одновременно выразились остатки старой феодальной культуры и тогда ещё чистые и незамутнённые идеалы гуманизма.

Время настало. Век Гете и страдальца Вертера сменился веком "стальных крестоносцев": теперь, когда энергия пара дала европейцам невиданное могущество, они окончательно уверились в своём "небесном мандате". Отныне все территории, куда ступила нога европейского солдата, становилась местом для насаждения "цивилизации", а все неевропейские народы - объектом её опеки, пусть даже она сама собой иногда заканчивалась геноцидом. И эта экспансия становилась жизненно необходимой для развивавшегося капитализма - неслучайно В. И. Ленин определил империализм как высшую стадию капитализма. Он, впрочем, полагал, что дело лишь в ресурсах и рынках, но тут ещё была и перемена мышления. Никто не может находиться в устойчивом состоянии в капиталистическом обществе. Феодал мог потерять свой статус, лишь потеряв голову - от топора палача или гильотины. У капиталиста есть лишь деньги, а лишиться их не так уж трудно. Капиталистическое общество суть общество вечной борьбы, и политиков оно превращает в жёстких прагматичных дельцов вроде Чезаре Борджиа.

В этом весь викторианский век. У него была своя романтика: романтика прогресса, неизведанного мира за экватором, который предстояло покорить цивилизации. Но это была уже не романтика духа: европеец уже нашёл своё место в мире (или решил, что нашёл), теперь предстояло покорить этот мир. То была романтика "стальных крестоносцев", которые несли с собой именно протестантскую веру: веру, в которой наиболее полно выражены были желания нового западного человека, человека развитого капитализма^[4] . Откройте любой томик Жюль Верна и увидите в его строчках весь дух той эпохи.

Британцы первыми несли флаг "нового мира" - первыми в шеренге остальных народов, но не первыми в порядке хронологическом: первыми были немцы с голландцами в XVIII в. - те, кто создал протестантизм. Немецкая слобода в Москве поразила и заразила великого царя Петра этим духом. Колонии немцев в России поражают своей атмосферой быта и общественного порядка. Воистину, это была утопия: каждый был при деле, каждый жил в счастье и достатке. Каждый бюргер был сыт и доволен жизнью. Они покрыли весь мир своими торговыми городками.

С другой стороны, их противники в лице католической церкви отработали несколько другой подход к империализму. Концепции добровольного коммунизма^[5] , где все счастливо работают на себя, давая пользу всем, они противопоставили концепцию идеократического (в данном случае - теократического) государства, во главе которого стоят интеллектуалы, ведущие народ к счастью (см. "Утопию" Мора). Примерами такой политики можно назвать иезуитское государство в Парагвае, с некоторой натяжкой, Францию Ришелье и саму католическую церковь. Именно это, возможно, имел в виду Достоевский, когда говорил, что социализм возник из католичества, хотя свои конечные цели социалистическая идея, думается, позаимствовала у протестантства.

Но британцы и французы вывели мануфактуры на уровень фабрик. Деловая, материальная сторона жизни окончательно пожрала всё - именно это Ницше назвал "смертью Бога": ведь долгие века именно переосмысление христианства являлось двигателем европейской истории.

Происходит рассвет гегельянства, т.е. присновечной немецкой философии. Основная её черта - развитие идеи протестантизма о Боге, как Провидении. Обожествляя свои категорические императивы, немецкие философы на деле ставили во главе природы человека. Разумеется, то же можно сказать и о любой религии и идее, но до сих пор никто так нагло не приписывал человеческий (слишком человеческий) разум, как основу мироздания. То, что выдумано человеком, объявили трансцендентным, а всё остальное убрали вон, а затем объявили о победе разума над природой: всё, дескать, объяснено. Это был конец.

Дальше пошли Адам Смит, Карл Маркс и прочие, кто пытался на основе вышеизложенного переформатировать уже само общество - по этому самому ratio. Людям отныне стала интересна заработная плата и железные дороги, а не толкование Библии, которым в эпоху Реформации занималась последняя старуха. Бог умер.

Для европейцев это время было триумфом могущества прогресса, но Достоевский, как наблюдатель сторонний, быстро увидел оборотную сторону викторианства. В своих "Зимних заметках о летних впечатлениях" он выводит чудовищную картину лондонских трущоб: нищих и малолетних проституток под светом газовых фонарей, "которых у нас [в России - И.М.] нигде и не видано". Фонарей не видано, на нищих и проституток Достоевский и в России нагляделся. Фонари здесь - жуткий отпечаток прогресса, неожиданно "приличная" декорация в уродливой сцене. Впечатлительный писатель увидел в бурном Лондоне "муравейник" и "царство Баала". Это толпа, где умирает личность, где уже нет трагедии в самом низком: всё рутина, всё нормально.

С этого момента в европейской истории играют два основных лейтмотива. Во-первых, толпа, которая в отличии от народа состоит из отдельных молекул-индивидов, не связанных между собой никакими культурными ценностями. Капитализм вырождается из предпринимательства в махинацию. Каждый хочет обмануть каждого. Во-вторых, усиливается государство, которое стремится обладать к контролю толпой. Это играет уже социалистическая (в широком смысле) идея, целью которой является превращение общества в бесперебойную машину, как закономерный итог викторианского века. В связи с индустриализацией и военно-технической гонкой этот подход становится всё более привлекательным, вернее, необходимым для промышленного капитала и государственных элит. Толпу легко можно организовать сверху, и теперь даже парламентские демократии, не говоря уж о квазивоенных правительствах вроде кайзеровской Германии, становятся обладателями власти, которая не снилась и абсолютным монархам^[6] .

Теперь, с переходом ко всеобщему государству, культура приходит в упадок. Наступает decadence. Ничего подобного Шекспиру, Гете и Данте на Западе не появится уже никогда. Но при этом в наиболее чувствительных натурах эпохи - например, у Дойля и Лавкрафта - начинает проявляться пораженчество: Бог умер, и человек остался один, беспомощный и слабый.

"Умерли все боги; теперь хотим мы, чтобы жил сверхчеловек!" Так писал последний из "романтиков" - Ницше, родившийся, быть может, слишком поздно. Ницше, ненавидевший христианство^[7] , верил в то, что после освобождения от "Бога" восторжествует некое новое духовное начало - то, которое он связывал с дохристианскими Грецией и Римом, бывшими для него призрачным идеалом, чем-то вроде потерянного рая. Он считал, что вслед за паровыми двигателями и марксизмом появится нечто совершенно новое и в сфере морали, что заменит старую нравственность. Презирая современных ему "крестоносцев" империализма (а ведь они так похожи были на деятелей столь любимого Ницше древнего Рима!), он мечтал об обществе истинных аристократов - достойных людей, полных душевной силы и красоты, тех, вокруг которых "незримо вращается мир", вроде Будды, Заратустры, Платона и Аристотеля.

Но в слепом стремлении к "потерянному раю" античности Ницше, как отмечает Шпенглер, не смог в упор заметить самого важного: того, что христианский Бог утвердился в Риме лишь потому, что умер бог Юпитер со своим семейством, что христианство не уничтожило античность, а лишь встало на пустое место забытой ещё до этого эллинской морали. Короче говоря, античный мир исчерпал сам себя и после этого погиб. На смену ему потом уже пришло христианство... Зловещая аналогия прослеживается с западноевропейской цивилизацией: потеряв свои духовные столпы ("смерть Бога"), она должна погибнуть.

Как ни относись к христианству, нужно признать, что оно (вернее, римская его церковь) было краеугольным камнем в фундаменте Европы. Без него не было б не только Данте и Шекспира, но и Коперника, Галилея и Ньютона - неважно, что современная им церковь противостояла их учениям: они взросли из одной колыбели. Как не было бы римского права и инженерного дела без греческих науки и философии; как не было бы китайских средневековых изобретений и бюрократии без Конфуция.

Но в XIX веке "распалась связь времён", и так становившаяся с каждым столетием всё слабее и слабее. Как бы ни были жестоки средневековые рыцари, самих себя они считали прежде всего католическими христианами и для романтиков Нового Времени были тем же, чем были для Ницше древнегреческие философы. Но в потомках их - предприимчивых капиталистах эпохи пара - уже не было этого духовного базиса; они унаследовали лишь "стальные сердца" своих предков. Культ джентельменства состоял из одной лишь заповеди - уважай равных себе и тех, за кого они могут заступиться.

Первым из этих "стальных", но прагматичных сердец был Наполеон. К тому моменту старая аристократия - наследница рыцарей - прогнила насквозь; силы её были полностью истощены^[8] . Какой контраст с этим составляет агрессивная энергия "корсиканца"! Однако он - дитя Революции - делает нечто совершенно несуразное, отчего неосознанно содрогаются страны "старого порядка": он объявляет себя монархом и берёт в руки старое, истрёпанное знамя, которое ему не нужно. Наполеон - первый империалист - является в виде карикатуры на старые монархии! У него "стальное сердце", уже безнадёжно далёкое от феодальной культуры рыцарства, на которой держались старые монархии. За ним пошли Бисмарки, Ротшильды и Солсбери.

Результатом упадка европейской культуры стала Первая Мировая война, цели которой немногим отличались от прогремевшей за два века до того Войны за Испанское наследство (разве что на смену династическому империализму пришёл империализм экономический), но теперь государства легко мобилизовали на бойню миллионы людей, ибо управлять этими миллионами стало намного проще: общество превратилось в толпу, а само государство - в машину управления ей. Династический империализм был во многом амбицией монархов, экономический же - необходимостью для всего населения. Всеобщее желание поживиться за счёт поверженного противника привело к стремительному взлёту патриотизма во всех странах в начале войны, несмотря на рассказы социалистов о вредности империалистической войны для пролетариата.

Но затраты не стоили полученного куша. Из тех, кто начал войну, никто не вышел победителем. В сущности, никто не понял, что произошло. Вину автоматически возложили на побеждённую Германию, которая формально являлась агрессором^[9] . В это мало кто поверил. Последнее поколение "крестоносцев империализма" было уничтожено, всех остальных охватил страх. Отныне и навсегда государство стало единственным регулятором толпы, лишившейся всякой культуры. Но и толпа, у которой остались лишь инстинкты, всё более влияла на зависимое от неё государство. Эта прямая положительная связь начала вести к гибели Европы. Отныне все великие цели эпохи викторианства были забыты, на первый план вышли животные интересы маленького человека.

В 20-е гг. тема вырождения проходит красной нитью сквозь искусство западной интеллегенции. Я уже упоминал Шпенглера. А. Толстой, белоэмигрант, вернувшийся в СССР, был поражён контрастом между упадком Запада и энергией набиравшей силу Советской России. Именно это ощущение, а не просто большевистская пропаганда Мировой Революции, есть основа его романов. Особенно сильно достаётся Парижу - городу раскрашенных женщин, жирных заокеанских богачей, воров, калек и гомосексуалистов. И действительно - именно среди французских интеллектуалов набирает популярность тема животного вырождения толпы: свиней, купающихся в роскоши.

Франция потеряла в Мировой войне около 10 млн. мужчин - она натурально овдовела: в стране настал демографический кризис. Желание сильной руки, которая наведёт стальной порядок и направит толпу - вот самая популярная тема в интеллектуальных кругах. И на это желание уже был ответ. Он назывался "фашизм".

Фашизм происходил из всё той же концепции идеократического государства. Он был кровным родством связан с социализмом^[10] , но если последний являлся попыткой государственными средствами свернуть на путь утопии, где все равны, то фашизм доводил усиление государства до логического конца - тоталитаризма ради тоталитаризма: "Всё в государстве, ничего вне государства и ничего, кроме государства". Фашизм был закономерным окончанием эпохи "крестоносцев прогресса": человеческое общество теперь должно само превратиться в бесперебойную машину. Герои вроде Родса и Бисмарка построили её - теперь нужда в героях отпала. Именно это имел в виду Муссолини, когда говорил: "Если XIX век был веком индивидуализма, то XX век станет веком коллективизма!"

Но плохо воюют пчёлы против мёда! Фашизм сам был создан государством толпы. И лидеры фашизма - Муссолини, Гитлер, Франко, Салазар и др. - были именно что выходцами из толпы, являвшимися лишь бледной тенью "стальных сердец" прошлого века.

Особенно показательной, конечно, была личность Гитлера - этого Ипполита из "Идиота", обиженного на весь мир. Любопытно, что Достоевский угадал сродство по духу социализма (и, следовательно, фашизма) и католичества: "святые отцы", знающие истину, должны вести человечество за собой так, как им нужно. Ценным оказалось и другое его предсказание: что идея социализма найдёт отклик у злобного и обиженного - того, кто ищет "справедливости" (которая, разумеется, заключается в перемене ролей и угнетении уже со стороны "обиженного").

Марксистский социализм, как ранее католическая церковь, оказался слишком интеллектуальным учением, чтобы быть ещё и популистским: ему не хватило оппортунизма, причём ещё в большей степени, нежели папству. Большевики оказались намного хитрее и прозорливее своих европейских коллег, а русский народ только в полной мере обрёл наконец силы разрушать и созидать, в Европе же последним таким движением людских масс стала всеобщая резня католиков и протестантов в XVI-XVII вв. Но 1920-е гг. на Западе в этом плане сложилась устойчивая ситуация: теоретики марксизма стояли каждый на своих догмах, причём власть им была не так важна, как идея; пролетариат же, по большему счёту, плевать хотел на Мировую Революцию, ему куда интереснее потребовать повышения зарплаты и 8-часовой рабочий день и на том успокоиться. Мотивы рабочих были подхвачены левыми в период Интербеллума, но они оказались слишком эгоистичными, чтобы устраивать коммунистическую революцию. Поэтому, когда у крупного капитала наконец хватило ума пойти на уступки (а он тоже бросил всякого рода "великие идеи" вроде железной дороги Каир-Кейптаун и Британского завоевания мира), "красная угроза" в рабочей среде резко себя исчерпала. У теоретиков же, понимавших, что организовать свой собственный коммунизм прямо сейчас они не смогут, желания захватывать власть также не было^[11] . Сложился порядок, который доживает свои дни и ныне.

Фашизм был проще и примитивней. Он ориентировался на то, что люди толпы ждут не построения на земле Царства Божьего (как называл Достоевский социалистические утопии) и не Мировой Революции, - всё, что им нужно, это кусок хлеба для них самих и враг, которого можно обвинить во всех своих проблемах, вместо того, чтобы их решать. Здесь "высшая справедливость" заключалась не в том, чтобы "все были счастливы и никто не ушёл обиженным", а в том, чтобы им стало хорошо, а их врагам - плохо. Вот и вся основа для цементирования государства, во главе которого, разумеется, стоят те, кто лучше всех знает, кто враги, как их нужно побеждать и какой хлеб есть полезнее всего. Зачем тебе задумываться о чём-то, кроме твоей работы, если вышестоящие знают лучше, а хлеб (иногда с маслом) ты и так каждый день ешь?

В сущности, у итальянского фашизма не было никаких долгосрочных целей (кроме бредней Муссолини о новой Римской империи), что смертельно для идеократического государства. Фашистский строй был не средством, а самоцелью. Больше того, если рассматривать фашизм с марксистской точки зрения ("диктатура крупного капитала"), выясниться, что именно фашизм в этом смысле, а не оставшийся в абстракциях коммунизм сменил "традиционный" рыночный капитализм, причём процесс этот шёл уже до Первой Мировой войны. Впрочем, эту тему мы уже затрагивали, когда говорили об усилении государства.

Итальянские фашисты лишь пытались бежать впереди уже существующей тенденции и, как часто это бывает, не смогли на неё запрыгнуть. Интересно другое. Популизм и простота фашистской философии являлись не хитрым планом "Великого Инквизитора", а истинными воззрениями дуче-сотоварищей, которые сами были выходцами из толпы. Здесь уже происходит "бегство от свободы": власть делает вид, что её основанием является толпа и сама она существует в интересах толпы, толпа же делает вид, что это действительно так. Ни в чьих интересах нарушать этот статус-кво. Даже более - в данное положение вещей действительно верят, во всяком случае, всеми силами пытаются поверить сами и заставить поверить других.

Теперь даже самой деспотичной власти нужно оправдание перед чернью, ибо первая боится последней, да и сама является ей. Ведь плохо не то, что Гитлер был ефрейтором, плохо то, что он был ефрейтором по жизни. Все его "великие" материальные прожекты (на духовные без презрения и жалости не посмотришь) - будь то Тысячелетний Рейх, Атлантропа или Холокост - хоть и стоили жизни миллионов людей, но были уже абсурдными пародиями на затеи предшественников. Сам рейх с его "орднунгом", обратившимся адским бардаком в государственном управлении, являлся пародией на Британской империю. И подобно тому, как Наполеон "косил" под старые монархии Европы, так и Гитлер нелепо пытался походить на "стальных крестоносцев" ушедшей эпохи пара.

Нацистское государство управлялось клоунами: кроме Гитлера, это был, например, демагог Геббельс, первый "социальный инженер", и создатель концлагерей Гиммлер, "эффективный менеджер". "Министерство пропаганды" являлось свидетельством как контроля толпы государством, так и его страха перед нею. Эта положительная обратная связь была одной из чёрт той машины, в которую превратилось общество. И, пожалуй, вишенкой на торте "эпохи прогресса" стал Холокост. В послевоенные годы в Германии процветал антисемитизм - и только; но самое страшное, что именно-то Холокоста не хотел никто, он шёл сам. Разумеется, Гитлер и прочие бонзы ответственны за него - но сознавали ли они, что творили?

Собственно, сам эвфемизм "окончательное решение" говорит об обратном. Гиммлер, упавший в обморок при расстреле двух евреев, сгноил миллионы людей в своих концлагерях - это ли не доказательство того, что в узком его мозгу весь этот процесс состоял из подписываний бумаг и абстрактных подсчитываний, сколько ещё человек умрёт? И что говорить о тех миллионах простых немцев, каждый из которых был добропорядочным бюргером, а потом вдруг становился военным преступником? Пропаганда рассказывала невероятные и чудовищные вещи. Толпа приняла их на веру, потому что хотела принять.

Однако, переведём дух. Итак, за сто с четвертью лет западный мир претерпел колоссальные изменения. Развитие науки и завоевание Нового Света дали серьёзный толчок к материально-техническому прогрессу, но общество оторвалось от культурно-религиозного базиса, и духовная жизнь людей начала гнить. Заместо её стал приходить меркантильный материализм. Общество обратилось в мёртвый механизм государства, где личности уже не было места. Но другой возможности контролировать безумие масс уже не было.

От аккуратных британцев лидерство в гонке "механизации жизни" перешло к порядочным немцам, а от них - к самому прагматичному народу "эпохи разума" - к янки...

декабрь 2021 г.-февраль 2022 г.

[1]Любопытно, что если термин "традиция" описывает однозначную вещь - установившиеся в течении длительного времени культурно-социально-экономические отношения в обществе - то под термином "прогресс" (в культурно-социальном плане; в техническом плане понятие прогресса однозначно, т.к. оно объективно, и при желании его можно даже рассчитать математически) любая политическая сила подразумевает что-то своё. Так, европейские фашисты, германские нацисты и даже японская хунта считали себя в своё время вестниками "прогресса", а либерализм и большевизм - реакционными и отжившими своё идеологиями.

[2]Шпенглер имеет в виду период поздней республики и установления империи (I в. до н.э.). Я бы добавил I в. н.э., как период расцвета империи (даже несмотря на выкрутасы императоров от Калигулы до Нерона), и II в., как эпоху "пяти хороших императоров". Впрочем, все эти материи весьма тонки и легко растягиваются - при желании сюда можно притянуть и солдатских императоров, но там уже шёл явный распад госмеханизма.

[3]Под словом "нетрадиционные" я имею в виду, что они не придерживаются традиционного взгляда на периодизацию истории ("Древность-Античность-Средние Века-Новое Время-Новейшее Время"), который марксисты и либеральные философы очень любят связывать с пресловутым "прогрессом" (технический прогресс действительно имеет место быть, но с периодизацией истории он как раз не связан), а не извращенцы типа приснопамятного академика (от математики) Фоменко и редакторов канала "Рен-ТВ".

[4]В отличии от католичества, из лона которого выросла культура Возрождения (пусть даже вопреки желанию самой католической церкви), протестантство не дало никакой развитой культуры: оно было по определению антиаристократической религией тех людей, которые считали эту самую культуру обманом церкви и затуманиванием Божьего замысла. Реформация была восстанием "низших" ценностей, первой культурной революцией. Единственным исключением следует считать немецкую философию, сухую и отдающую логическим пуританством (т.е. узостью мозга). С другой стороны, в процессе контрреформации и католическая церковь превратилась фактически в тоталитарную структуру, руководимую идейными интеллектуалами (как яркий пример - орден иезуитов).

[5]Нас не должно смущать то, что традиционно протестантство привязывают к капиталистической этике. В разрезе идеологии протестантов (которое, возникнув среди черни, неизбежно должно было нести в себе догмат о равенстве перед кесарем) просто не существует разницы между капитализмом и коммунизмом: второе мыслится как продолжение первого, когда все те, кто лучше и честнее всех работает на своё благо (а всех остальные недостойны и всё равно попадут в ад), создают идеальное общество, где никто никогда не страдает, а все весело работают на благо всех. Здесь можно также вспомнить крестьянские войны в Германии, поселения пуритан в Америке, наконец, изначальную конституцию США. Капиталистическая этика изначально была этикой коллективизма. Впрочем, это тема для отдельной статьи.

[6]И к этому тоже можно найти параллели в римской истории: после того, как республика, а затем империя упёрлась в естественные границы, военная демократия стала вырождаться в бюрократическое государство. Результатом этого стал распад античного общества, в котором начали процветать всякого рода "подземные культы" в противовес традиционным ценностям. И ответом на это также стало усиление бюрократического государства и создание церкви в довесок к имперским управляющим структурам. Переход от республики к империи и от принципата к доминату суть переход к тоталитарному управлению и всеобщему государству, что наиболее полно выразилось в Византии.

[7]Следует обратить внимание на одну любопытную деталь в отношении Ницше к современному ему христианству: в его работах можно найти немало резких и злобных слов в адрес протестантизма, но к католической церкви он относится куда мягче. Думается, дело в том, что немец Ницше вырос в семье пастора-евангелиста, что, скажем так, оставило определённый отпечаток на его личности, по которой впоследствии уже конкретно потопталась немецкая философия. Когда же к нему пришла тяжёлая болезнь, все эти воззрения оказались минами замедленного действия. Он сжёг мосты и оказался на острове: от христианства его тошнило, а современная культура ничего не могла ему дать. Как профессор-филолог, он оказался наедине с классической греческой философией.

[8]Если же углубляться в подробности, то дело было в том, что формальное господство аристократии оторвалось от её реальных экономических возможностей. Подавляющее большинство дворян были очень плохими управляющими и оказались должниками обладавших реальными деньгами банкиров. В сущности, сложилась ситуация, когда аристократическое государство стало откровенным паразитом на теле буржуазии, выпивающим соки из экономики. Единственной альтернативой оказалась политика империализма, уже использовавшаяся Англией и направленная на поддержание государством интересов "третьего сословия" в обмен на политическую власть, что привело к созданию национального государства.

[9]Да, Германия начала "гонку дредноутов", среди германской элиты были популярны мысли о завоевании "места под солнцем" (да и мысли о "Drang nach osten" появились именно тогда) и о превентивном ударе по Франции и России, пока они не выиграли гонку вооружений. Тем не менее абсолютно то же самое можно сказать и о её противниках: Франции, которая лелеяла мечту о возвращении Эльзаса и Лотарингии и начала войну с попытки наступления на эти территории; России, которой позарез нужно было восстановить свой статус "хлебной корзины" Европы, стать во главе всех славян и захватить пресловутые черноморские проливы; наконец, Британии, которая желала уничтожить самого опасного конкурента в Европе - как всегда, чужими руками. Можно вспомнить и саму хронологию развязывания войны, когда Франция и Россия решительно отказывались от мирного урегулирования июльского кризиса и провели мобилизацию, которая стала для Германии и Австро-Венгрии поводом к объявлению войны.

[10] Проблема в том, что в слово "социализм" вкладываются разные понятия. Коллективное общество может быть разным, и если являвшиеся марксистами социал-демократы и коммунисты выступали за позицию бесклассового общества, то в Германии были популярны идеи "прусского социализма" как закономерного развития империализма (начиная от того же Шпенглера и заканчивая Гитлером). В принципе, подобное государство и было построено в конце Великой войны хунтой Людендорфа и Гинденбурга, фактически отодвинувших от власти кайзера и рейхстаг. Впрочем, как мы уже замечали, это общая тенденция к усилению государства, которая в Германии была усугублена тяжёлым военно-экономическим положением.

[11]В условиях поствоенного времени, когда фактически произошёл временный упадок цивилизации из-за краха Германии и Австро-Венгрии и тяжелейших потерь Франции, Италии и Великобритании, на свет выползли всякого рода маргиналы, сильнейшими из которых, ясно дело, были коммунисты, устроившие новый "1848" в Центральной и Восточной Европе. Однако никаких значимых последствий, кроме постепенных уступок профсоюзам (которые так же произошли и в Великобритании с Францией), это не вызвало, а возникшие революционные образования оказались нежизнеспособными. Исключение составила Венгрия, где социалистическое правительство удачно оседлало идею венгерской национальной государственности, но вследствие этого тут же вляпалось в войну со всеми соседями.

Оставить комментарий © Copyright Грозный Иван Михайлович (grozvan2005@gmail.com) Размещен: 12/09/2023, изменен: 12/09/2023. 34k. Статистика. Статья: История Рассуждения Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Название говорит само за себя. Возможно, упоротые, но, надеюсь, небезынтересные мысли об истории и судьбе европейской культуры и цивилизации. Оригинальный вариант пришлось обработать, так как там почти бессвязный конспект мыслей. Есть продолжение, но его также придётся обрабатывать.

Грозный Иван Михайлович : другие произведения.

Сумерки Европы