Идеалиzzz...

  Всем работникам НИИ СП им.Н.В. Склифосовского посвящается...

  Длинная, бессонная ночь, пролетела как одно мгновение, сменившись неназой-

  ливым утренним светом.

  Косые солнечные лучи, проникают сквозь узенькое окошко больничной палаты и стрелами вонзаются в пол. Солнечные зайчики лихо отплясывают свои непонятные танцы на серой, покрытой пятнами влаги стене, рассеивая тоску, и я нач-

  инаю поневоле радоваться, глядя на них. Приятно думать, что на свете есть вещи, не обремененные свободой выбора, следуя лишь четкой направленности,однако, мысли об этом сразу-же исчезают, стоит солнцу укрыться за какой-нибудь маленькой тучкой.

  Именно в такие моменты, меня и посещают тягостные воспоминания о предшествующих тому событиях, как я оказался здесь.

  Воспоминания эти довольно неявственны и мрачны, наслаиваются одно на другое,из-за чего весьма затруднительно восстановить в памяти общую картину проис-

  шедшего. Но с другой стороны, противно коротать время, тупо уставившись в стены и ждать пока в палату зайдут врачи и сделают очередную инъекцию аминазина.

  А все было, словно вчера, когда еще тонюсенькие деревца тянулись к солнцу, а в водопроводной воде было ничуть не меньше обилия хлора, чем сейчас, на одной из бесчисленных скамеек осеннего парка, я познакомился...

  Но, впрочем, обо всем по порядку...

   * * *

  В то хмурое осеннее утро, я решил немного развеятся небольшой прогулкой по парку.

  Узенькая заасфальтированная дорожка, по которой я шел, - петляла между деревьями и натыкалась на скамейки, возле которых было ничуть не меньше мусора чем сейчас. Пустые бутылки, смятые сигаретные пачки, окурки,- все это смеша-

  лось в одну кучу, которую ласково трепал ветерок.

  Выбрав скамейку почище, я присел и, распечатав бутылку Идейной, принесенную с собой,- жадно припал к горлышку.

  Прошло еще несколько минут, прежде чем я с некоторым удивлением заметил, что мир, казавшийся только что серым и неопрятным, в одно мгновение расцвел разноцветными красками. Даже мусорные кучи, перестали вгонять меня в

  меланхолию, словно я стал одной из них.

  Отупляющая волна опьянения, захлестнула все мое естество и приятным теплом разлилась внутри живота.

  Занятый своими внутренними ощущениями, я не сразу заметил появление маленького темноволосого человечка, с красным как у деда Мороза носом. Вяло переминаясь с ноги на ногу, он топтался возле моей скамейки, покуривая согнутую

  папироску. На его покрытом оспинами лице,- застыло выражение крайней обеспокоенности, а потрескавшиеся губы, что-то бормотали.

  --Здесь не занято? —спросил человечек.

  --Нет-нет, что вы. —ответил я и немного потеснился.

  Человечек присел и мельком оглядев меня, протянул свою маленькую заскорузлую ладонь.

  --Данило. —представился он.

  --Эдик,Эдуард. —поправился я и мы скрепили свое знакомство коротким, влажным рукопожатием.

  Данило расстегнул длинные полы своего плаща и покосился на бутылку, которую я все также держал в руке.

  Кадык резво забегал по тощей, волосатой шее, а с иссохшихся губ,- тут-же свесилась тоненькая ниточка слюны.

  --Можно глоточек? —голосом умирающего попросил Данило—А то ить с утра во рту ни капли не было...

  Я пожал плечами.

  Данило быстро выпил остатки и швырнув пустую тару в кусты, - о чем-то задумался. Наверное он тоже заметил радужные перемены произошедшие с миром и радостно улыбнувшись, сказал:

  --Прекрасное утро. Ради таких моментов действительно стоит жить. Простите,Эдуард, вы когда-нибудь замечали насколько изменяется окружающий нас с вами мир, стоит в него внести хоть капельку разнообразия?

  --Только что. —буркнул я и тупо уставился в пространство.

  Мимо нас, оставляя грязные следы на потрескавшемся асфальте, тяжело прошлепал грязевик и подобрав пару окаменелых окурков, валявшихся у меня под ногами, побрел дальше.

  Посвежевший Данило проводил его долгим взглядом и, покачав головой,-стал к чему-то принюхиваться.

  --Черт возьми, откуда такая вонь? Это ты набздел, что-ли?—он скорчил недовольное лицо и зажал пальцами свой красный, алкоголический нос.—У меня в кладовке и то лучше пахнет!

  --В кладовке? —переспросил я.

  --Ну да, в кладовке. —ответил Данило. —А что в этом странного? Слыхал выражение “скелет в шкафу”? Так вот, пока еще скелет не стал скелетом, то в шкафу,как правило, начинает очень сильно вонять.

  Подступившие к горлу рвотные спазмы,- уже невозможно было остановить и меня с шумом вырвало себе под ноги.

  Данило расхохотался и, брызгая во все стороны капельками клейкой слюны,похлопал меня по спине.

  --Ну и кто-же разлагается у вас в шкафу? —прохрипел я, утирая с губ остатки блевотины.

  --Во-первых, не в шкафу, а в кладовке. —обиделся Данило. —Большая разница.

  А во-вторых, вовсе и не разлагается, а вполне мирно здравствует один старичок, по имени Сухохруст. Он временно поселился у меня в кладовой и с тех пор, там очень сильно завоняло.

  Данило опустил голову и мыском ботика стал чертить какие-то, только ему понятные символы, на влажной земле.

  --Сухохруст? Гм... Странное имя.—задумчиво протянул я.

  --Это не имя. Просто у бедолаги какая-то загадочная болезнь суставов, - вот дружки-то его и прозвали... А селится он в кладовках, наверное, чтобы не смущать окружающих своим специфическим запахом.—пояснил он.—Ужас до чего вонючий...

  --Расскажите. —попросил я, придвигаясь поближе.

  Данило вычертил какой-то странный иероглиф, отдаленно напоминавший фашисткую свастику и оценивающе посмотрел мне в глаза.

  --Бутылку поставишь? —вдруг спросил он и заметив мое недоумение продолжил:

  --А ты как думал! Я ведь только и зарабатываю, подобными историями. Так что давай, решайся...

  Я на минутку задумался. Поить такого странного субъекта, да еще на свои кровные, как-то не входило в мои планы на сегодняшнее утро. С другой стороны,--

  размышлял я,- планы только на то и существуют, чтобы их постоянно менять по воле неожиданно вмешавшегося в дело, - его Величества Случая.

  --Идет. —легко согласился я.

  Данило немного пожевал губами, словно разминая их, и одернув полы своего плаща, - радостно потер руки.

  --Итак, представьте себе... —проговорил он, тихим, хорошо поставленным голосом и его шелушащееся лицо, в который раз, перерезала широкая улыбка Гуинплена.

   * * *

  Вечерело. Серый дым облаков, завершив свою дневную вахту,- взбирался на небеса, а вечерние сумерки, придирчиво принимали у него смену. И, наверное,если выпрыгнуть из проема своего окна и плавно подняться ввысь, то можно

  было наблюдать прелюбопытнейшую картину.

  Однако Сухохруст не обременял себя такими вещами. Он как всегда сидел у камина и поглаживая неряшливую бороденку,- привычно ковырялся в носу. Вытащив оттуда бледно-зеленую козявку и прицепив ее на лацкан засаленного пиджачка, старик оценил обстановку.

  На кухонном столе, покрытом ветхой скатертью,- за-

  стыла целая батарея пустых бутылок, по соседству с которыми, мрачно засыхал бутерброд. Тут-же стояла траурного цвета сковорода, где покоились остатки чего-то рыжего и вонючего, навевающие смутные мысли о вчерашнем застолье.

  Невесело оглядев весь этот “натюрморт”, Сухохруст осторожно поднялся и подошел к окну.

  Ранняя, дождливая осень была в самом разгаре. Пожелтевшие листья иногда залетали в зияющий пустотой квадрат окна и немного покружившись под потолком,- плавно оседали на пол. Правда, извечное желание что-либо сказать по

  этому поводу,- быстро улетучилось, едва он посмотрел вниз.

  Под окном проходило собрание идейных борцов с алкоголем, которые громко переговариваясь,- спорили о некоторых метаисторических процессах. По их постепенно нарастающим голосам,- можно было легко сделать вывод, что первая емкость уже подходила к концу и пора отправляться за следущей.

  Тут, как раз, один из “борцов”, внезапно охваченный мощным приливом духовной жажды, оставил своих товарищей и, прижав к груди авоську,- бросился к ларьку.

  --Идеалисты. — горестно заключил Сухохруст и сердито сплюнув,начал торопливо закрывать ставни.

  Подойдя к холодильнику, он извлек оттуда небольшую пластиковую канистру и отвинтив пробку,- немного откинулся назад, рассматривая этикетку.

  --Тормозная жидкость. —прочел он и подавившись слюной попробовал на язык.

  Такой дешевый, неприемлемый способ опохмелится,- не сулил ничего хорошего и мысль о прогулке как таковой, взяла бразды правления на себя и уже считалась решенной.

  Старик оглядел себя в зеркало.

  Оттуда смотрело бледное, морщинистое лицо, возраст которого не взялся бы определить, ни один, даже самый опытный физиономист.

  Глубоко посаженые глаза,- пялились из-под кустистых, черных бровей, давая своему обладателю лет ...десят, однако, высокий с залысинами лоб и ладная фигура, внушали обратное. Впрочем, внешность, это сугубо личное дело каждого и хотя бы по этой причине, мы не станем заострять на этом внимание.

  Кое-как причесав торчавшие во все стороны лохмы и выдавив белесый прыщик над верхней губой, - Сухохруст остался вполне доволен своим экстерьером.

  --Такому любая даст. —воодушевился он и накинув куртку, - распахнул дверь.

   * * *

  Выйдя на лестницу, старик стал привычно разглядывать творческие испражнения малолетних художников, которыми в изобилии пестрели стены. Некогда скучные и обезличенные, они теперь запросто могли похвастать таинственными,

  руническими письменами, где явно преобладал некий алгебраический акцент.

  Рисунки, впрочем, были немногим интересней, однако и в них присутствовал какой-то символический тезис, столь взволновавший задурманенные марафетом умы юных дарований.

  Тем не менее, Сухохруст был весьма далек от подобного рода изысков и как человек, привыкший во всем доверятся собственным глазам, резонно предпололожил, что такой общедоступной порнографией, можно было легко восполнять

  громадные пробелы, царившие в умственном развитии типичных дворовых подростков.

  Размышляя, таким образом, старик спустился к подъезду.

  Веселая болтовня торчавших внизу дряхлушек, немногим напоминала прения ампиловцев, на митинге в поддержку Красного. Заметив появление Сухохруста,они как по команде замолкли, словно им в глотки затолкали их-же встав-

  ные челюсти и невинно заулыбавшись,- продолжили:

  --У, опять нажрался, сволочь поганая.—констатировала одна.

  --А еще говорят поэт! —вторила ей другая.

  --Ой, да что вы говорите, поэт? —вмешалась в разговор третья.

  Сухохруст сокрущенно покачал головой, как-бы поражаясь такому убогому восприятию своей противоречивой натуры, но ничего не сказав,- пошел дальше.

  Змеевидная тропка, слегка попыхивала под ногами и, оборачиваясь серпантином,- вывернула на улицу.

  По-прежнему стоял вечер и угрюмые птицы, все также испуганно перепархивали с ветки на ветку, разрезая загустевший воздух, острыми как бритва крыльями.

  Вероятно, старик увидел во всем этом какой-то особенный источник вдохновения и, вынув записную книжку, стал делать в ней какие-то пометки.

  Проходившие мимо люди, скучая оглядывали его, но уже поэтому было ясно,что им нет решительно никакого дела до спившегося романтика. Обдавая старика терпкой волной презрения они,- они спешили по своим делам.

  Впрочем, презрение их было вполне объяснимым, т.к. любовь к изящному словоблудию,- всегда наталкивалось на похуизм, в любых слоях общества.

  Как видно, старик знал это и спрятав книжку, - о чем-то задумался.

  “Наследственный алкоголизм, - доволно-таки тяжелый случай.”—подумал он и невольно вспомнил своего старого папашу, который повесился на дверной ручке, так и не выдержав очередной абстиненции.

  “Все-же, как мерзко устроена моя жизнь! Грязная работа санитаром в окружном морге, выпивка, вытекающее отсюда похмелье и опять все сызнова. С годами,

  все это превращается в манию, когда вдруг начинаешь понимать, что ничего более лучшего, просто нет. А я , всего-лишь, хотел быть один, но во всех своих начинаниях, все больше и больше отдалялся от намеченной цели.”

  Увиваясь за своими мыслями, Сухохруст подошел к ларьку, который словно магнитом притягивал к себе всех местных идеалистов.

  Страшное похмелье, накатившееся на него с самого утра,- медленно преобразовалось в банальное желание выпить и судорожно сглотнув, старик отсчитал деньги.

  Бутылка джина да пачка “ХалЯвы”, - не прибавили ему счастья, но фонтанирующая жажда,- била наотмашь, затмивая собой все остальное.

  Сорвав пробку, старик сделал добротный глоток и немного погодя, с радостью заметил, что хаотичное блуждание мыслей, по бесчисленным пустырям головного мозга,- немного поворчав, постепенно оформилось в приятную, пьяную отрешенность.

  “Старо-дражжание.”—решил он и все-еще находясь под впечатлением своего открытия, завидел впереди, деревянный каркасик детской песочницы, где с умным видом ковырялся какой-то малыш.

  Сухохруст не питал особой любви к чужим детям, а поскольку своих у него не было, подозрительно сощурился, отмечая, что уже где-то видел это лицо.

  “Может в сказках.“—подумалось ему и мимолетные воспоминания о детстве, - пронеслись в памяти, отозвавшись даже в самых глухих его уголках.

  Малыш тем временем окинул старика испуганным взглядом и, уронив игрушку, вытаращил глаза:

  --Карлсон вернулся...—выдавил он и бросился наутек.

  --... отсюда! —прокричал ему вслед Сухохруст и присев на потрескавшийся бордюрчик, который раз за этот вечер, - задумался...

   * * *

  --закончил Данило, оглядываясь вокруг.

  Легкий, призрачный ветерок, доселе весело подметавший дорожки, внезапно усилился, принося с собой вязкую, дождливую сущность. Воздух несколько уплотнился и гнетущей тяжестью, навис над парком. Почувствовав это, птицы сразу

  же прекратили свои беззаботные песнопения и умолкли, а рябые березы, томно переглянувшись, зашелестели с удвоенной силой, - щедро разбрасывая золотую листву.

  --Гроза приближается. —произнес я, отметив резкий перепад настроения стихии.

  В ответ на это, Данило вытащил из-под полы плаща зонт и немного повертев его в руках,- водрузил над скамейкой.

  Проследив за его манипуляциями, я почему-то подумал, что если вдруг хлынет дождь, то место “за пазухой”, найдется только кому-то одному. Эта мысль слегка огорчила меня и, опустив глаза, я стал кропотливо изучать трещинки на асфа-

  льте. (Занятие это было довольно затягивающим, но совершенно бессмысленным за исключением того, что неплохо расслабляло зрение и обезцеливало мозг.)

  Данило между тем уютно устроился под зонтиком и на несколько минут, казалось совсем забыл о моем существовании. Он прикрыл глаза и еле слышно бор-

  моча про себя какой-то забавный стишок,- со стороны стал похож на средних размеров кулек с несвежим тряпьем, укрытый от непогоды чей-то заботливой рукой.

  Пошел дождь и первые, сорвавшиеся с неба капли, поначалу поражавшие меня своей искренностью и чистотой,- падали на асфальт, в следствии чего утрасивали эти качества в соответствии со всеми законами бытия.

  --Дождь.Эти волшебные капли, как я раньше не замечал их!—Данило открыл глаза и еще раз огляделся вокруг.—Дорогой Эдуард, уважьте старика, возьмите нам еще чего-нибудь выпить, а то во рту осталось сплошное переживание.

  --Как договаривались. —сказал я, непроизвольно отметив у Данилы легкий тремор конечностей, по всей видимости, вызванный чрезмерной идеализацией алкоголя.

  --Вы не простудитесь? —спросил я вставая.

  --О, за меня не беспокойтесь. Вы, главное, возвращайтесь поскорее, а там разберемся. Служенье муз не терпит суеты.—добавил он непонятно к чему.

  --Дело ваше. —усмехнулся я, подавляя в себе желание спросить у Данилы зонт.

   * * *

  С высоты птичьего полета, Парк Дурных Настроений, наверняка малость смахивал на огромную консервную банку, с осевшей на стенках зеленью кустарников, тоненькими паутинками дорог и плетущимся по ним людьми. Но установить это доподлинно, - вряд ли представлялось возможным, поскольку у меня явно не

  доставало крыльев.

  Накрапывал дождь и внезапно налетевший ветер, швырнул мне в лицо несколько солоноватых капель, которые подобно слезам,- медленно скатились у меня по щеке.

  Наверное, мне действительно стоило бы заплакать, ощутив в полной мере всю безысходную тоску своего зыбкого существования. Обычно я никогда не задумывался над этим, занятый вечным поиском истины в омуте спиртных напит-

  ков, но горькая правда о самом себе, непременно давала знать, стоило мне хоть на мгновение высунуть голову.

  Я вышел через остроконечные ворота парка и, закурив,- пошел вдоль по улице.

  Загустевшие серые тучи, застрявшие на самом пике небес,- стали понемногу рассасываться и выглянувшее из-за них солнце,- походило на забытую Богом лампочку.

  С неба перманентно сыпались желтые маячки звезд и прочертив в воздухе замысловатые линии,- падали вниз, разбиваясь на миллиарды осколков.

  Осколки эти в сущности не были ничем иным, как простым битым стеклом, но надо принять во внимание, моя фантазия развлекалась как могла, с одной единственной целью, хоть как-то разбавить серую обыденность Процесса.

  Прохладный ветерок, - взъерошил волосы и словно отвлекая от всех этих кошмарных нагромаждений, вернул меня в реальность.

  Я стоял перед сверкающей неоном вывеской круглосуточного магазина '' Затравчик”, славившегося в округе своей исключительной широтой выбора спиртных напитков.

  Грубая, окованная железом дверь,- противно скрипела, поминутно впуская и выпуская посетителей.

  Я зашел внутрь. Незабываемое ощущение уюта, нагнетаемое тихим урчанием вентилятора, быстро исчезло, стоило мне заметить крохотный экранчик переносного телевизора, пришпиленного к стене. Какая-то смутная тоска по чему-то

  недостижимому, а потому столь прекрасному,- закралось в душу, вымещая создавшийся вакуум.

  Из маленького окошка телеэкрана, исподлобья взирал какой-то усатый телеведущий, развязно хлопающий по спине сухонького, интеллигентного очкарика, олицетворявшего собой классический тип простого русского лоха. На лице по-

  следнего, отпечаталось выражение дикой, всепоглощающей радости, которая легко угадывалась по нездоровому блеску в глазах.

  --...и он выигрывает автомобиль! —зычно провозгласил усатый и его слова, сразу же потонули в дружном реве завистливых аплодисментов.

  Оторвав взгляд от экрана, я невольно подумал, что просмотр подобного рода шоу, позволяет внести ясность в мироощущения зрителя, во всяком случае, тот перестает воспринимать жизнь как театр, где невидимый постановщик,- спрятался среди публики.

  Все еще находясь во власти своих мыслей, я доcтал из кармана рубахи несколько замасленных купюр и послюнив палец,- тщательно пересчитал.

  --Денег ровно на две попойки и одну идеализацию. —пошутил продавец, средних лет мужичонка, спрятавшийся за стойкой.

  --Два литра “Денатуратовки”, пожалуйста.—внятно сказал я, протягивая деньги.

  Продавец выставил на прилавок несколько помоечного вида бутылок и едва заметно усмехнулся уголком рта:

  --Спустили М.З. на нашу голову!

  --Что это? —удивился я.

  --“Мокрый Закон.” Ассортимент-то нынче какой! От “тормознушки” Старо-Запорожского разлива, до ракетного топлива “Идеал “.—мужичок мечтательно закатил глаза—Травись, чем душе угодно...

  --Признаться, я не очень люблю денатурат, --начал было я—Просто...

  --Эгей, да ты никак из инакопьющих. Водочку, значит, предпочитаешь...—с досадой перебил он.—А ты вчера в новостях слышал? Некоторые до Идеализации

  допиваются ну и что? Да и не по карману она сейчас простому люду. Работать-то ему не катит, а выпить хочется как в старые- добрые. Да чего уж теперь!—продавец вяло махнул рукой, словно выказывая свое тягостное смирение с нынеш-

  ними временами.

  Между тем, кадры на экране сменились до боли знакомой рекламой женских прокладок.

  Сложив свои бутылки в мешок, я кивнул:

  --А попроще, там нет ничего? А то эти дуры задолбали уже менструировать!

  Мужичонка, казалось совсем забывший про меня,- едко усмехнулся:

  --О, и не говори! Сплошная реклама! Женщины голубых кровей! Что касается меня, так уже мутит от этого кисловатого запаха использованной гигиены!

  Я улыбнулся:

  --Ну, раз так, то почему бы тебе его не выключить? Я имею в виду ящик.

  В глазах продавца,- застыло недоумение, быстро сменившееся озорным, гончим блеском:

  --Выключить? А что, эта свежая мысль, пожалуй, никогда не приходила мне в голову!—он выхватил из-под прилавка молоток и повернувшись к телевизору,- начал лупить им по корпусу. Экран тут-же взорвался и, осыпав его снопом разноцветных искр,- погас.

  Воодушевленный произведенным актом вандализма, мужичок приветливо оглядел меня и благодарно протянул руку:

  --Вот ведь. А я, признаться, никогда не задумывался над этим. Как тебя зовут, друже?

  --Эдуард.—ответил я, пожимая широкую, лопатообразную ладонь.

  --Ну а я Вениамин. Здесь меня всегда найдешь, так что будет время,- заходи. А если кто тронет...—тут он потряс в воздухе огромным волосатым кулаком.—Сам знаешь к кому обратится.

  Вениамин скривился в плотоядной ухмылке и обнажив нестройный ряд желтоватых зубов,- шумно выдохнул.

  Кисло пахнуло той самой несвежестью, которую обычно источают прокладки с экрана телевизоров, в тихий пятничный вечер и на какое-то мгновение, мне показалось, что я сам стал одним из сегментов составляющих эту вонь. Ощущение

  было таким всеобъемлющим, что меня чуть не вырвало прямо на прилавок. Чтобы как-то заглушить создавшийся дискомфорт, я сунул в рот последнею, оставшеюся Беломорину и прикурил, подавившись горьким, табачным дымом.

  --Пойду, пожалуй. Времечко поджимает...

  Вениамин пожал плечами:

  --Валяй. А так, заходи, если что, поболтаем о сути происходящего.—он вытащил мягкую тряпочку и что-то напевая,- смахнул ею осколки.

  Сквозившая в его движениях удовлетворенность, - была настолько пропагандична, что я и сам почувствовал легкую эйфорию, постепенно приходя в хорошее настроение...

   * * *

  ...Чего нельзя сказать о Даниле.

  Вернувшись в парк, я застал его в довольно мрачном расположении духа.

  Дождь к тому времени уже прекратился и ненужный зонт, теперь ярким рыжим пятном, нависал над его головой.

  Данило все так-же сидел на скамейке и тупо уставившись себе под ноги,- продолжал чертить свои непонятные символы, облупленным мыском ботинка.

  В его глазах, читалась непреодолимая скука, словно навеянная какими-то тяжкими, внезапно наплывшими воспоминаниями.

  Заметив мое приближение, он повернулся и немая тоска во взгляде, тут же сменилась чем-то новым. Мимические морщины, пересекавшие лоб, немного разгладились, а некогда печальные глаза,- прояснились.

  --Ну как оно?—Данило подергал себя за нос, точно проверяя его на прочность и протянул руку к мешку.—Знаете, Эдуард, пока вас не было, я вот о чем подумал. Вы чего-нибудь слышали о стремлении к идеалам? Так вот, если пре-

  дположить, что солнце, есть эталонизированный идеал, то я бы, наверное, направился прямо к нему.

  Данило встряхнул головой, словно представляя себе эту картину и передал мне бутылку.

  Благодарно кивнув, я прильнул к пыльному стеклу горловины, ощущая как сужается мой пищевод, точно отказываясь принимать лившуюся в него влагу. Дыхание перехватило и произвело какой-то непотребный звук, физиологического характера.

  С трудом сдерживая подкатившую к горлу тошноту, я глубоко вздохнул.

  Данило, с презрительной улыбкой наблюдавший за моими мучениями, выхватил у меня бутылку и сделав несколько быстрых, глотательных движений,- занюхал рукавом плаща. Смахнув проступившие слезы,- он выставил ее под ноги и задумчиво произнес:

  --Лететь прямо к солнцу,- как это замечательно! Что вы скажете на это, Эдуард?

  --Стремление к солнцу,- безусловно похвально, но не боитесь ли вы сгореть, так и не долетев до него?

  Данило вздрогнул и на какое-то время,- наступило молчание.

  --Знаете,Эдуард, --наконец сказал он—Какого мнения на этот счет, придерживались древние мудрецы? Так вот, они считали, что лучше умереть в бою, чем все время жить побежденным. Главное ведь не просто лететь, но и четко знать куда и откуда. Жалко что у меня нет крыльев...—горестно посетовал Данило.

  Не найдя что ответить, я с некоторой грустью заметил, что первый этап эфемерного счастья,- близится к завершению и неплохо бы перейти к следующему.

  На сей раз все обошлось,- денатурат мягко скользнул внутрь и, разлившись по трубам, погнал теплую, феерическую волну наступающего опьянения.

  --Наверное вы правы...—протянул я, привычным жестом отдирая бутылочную этикетку. —Но что же там с Сухохрустом, чем все закончилось?

  --С Сухохрустом? —Данило слегка прищурился, отчего стал похож на маленького, спившегося китайца.—Сухохруст, стремился отойти от общества, с целью постичь совершенное одиночество в своем внутреннем окружении. И, надо ска-

  зать, сумел добиться весьма неплохих результатов.

  --У него получилось?

  --И да и нет. Он сумел достигнуть желаемого, но при этом очень здорово ошибится.—Данило тяжело вздохнул и поглядел в небо, явно что-то припоминая.

  --Что же было с ним дальше?

  --Дальше?—переспросил он тихим, спокойным голосом.—Дальше все очень просто... Итак, мы оставили его аккурат возле детской песочницы, в невообразимой тоске и полной апатии ко всему окружающему...

   * * *

  Время подходило к полуночи, о чем немедленно известили уткнувшиеся в башню Куранты и, услышав их бой,- сумерки окончательно окутали поднебесье.

  Луна вошла в новую фазу и шлюховато подмигнув солнцу,- зашторилась синими облаками.

  Все вокруг будто замерло и только безликая шелуха носилась по тротуарам.

  Старик отхлебнул из бутылки и откинувшись на спину,- мрачно уставился в небо, где уже были заметны крошечные огоньки звезд.

  "Как было бы поэтично, лишь на миг, уподобится хотя бы одной из них.—подумал он—Ведь что может быть прекраснее, чем обретение полного покоя и сокровенного одиночества, которое каждую ночь, доносится до меня со светом

  какой-нибудь далекой звезды, затаившейся на небосводе."

  В один длинный глоток, старик прикончил все оставшееся содержимое бутылки и выставив ее на песок,- прикрыл веки.

  Комариные шалости, мерный стрекот кузнечиков и тихий шепот деревьев,- действовал успокаивающе и через какое-то время, Сухохруст уже спал...

   * * *

  --Так и всю жизнь проспишь. —голос прорвавшийся сквозь пелену приятного забытья,- копьем врезался в уши, заставив его подскочить.

  Открыв глаза, старик увидел опрятного лилипутца, в длинном, зеленом одеянии и окладистой серебряной бородой,- которую тот любовно расчесывал блестящим, золотым гребешком. Его плащ, шторой спускавшийся почти до самых пят,- был усеян разноцветными звездочками, а на ногах, сидели чинные, остро-

  носые туфли, с загнутыми к верху мысками.

  Словом, выглядел лилипутец именно так, как его обычно и представляют себе маленькие, начитавшиеся сказок,- дети.

  “Ну все, допился! Идеализация!”—с ужасом подумал старик, найдя единственно-разумное объяснение, появлению столь странного существа, в этот тихий,будничный вечер, но ошеломляющая действительность,- резала глаз, заставляя

  воспринимать ее именно так.

  Лилипутец присел и, достав из-за пазухи папироску,- негромко чертыхнулся:

  --Огоньку не найдется? А то веришь, спички где-то посеял...

  --Ты кто?!!—округлил глаза Сухохруст, машинально протягивая огниво.

  --Gin. Gin из бутылки.—уточнил он и кивнув на пустую бутылку,- заученно затараторил.—Вызволившему меня из многолетнего заточения, проведенного в сырости и тесноте, в знак благодарности, я готов оказать любую услугу.

  --Как это? —оторопело спросил Сухохруст -- Вы ведь только в сказках...

  --Ну в сказках, не в сказках, - а в сосуд, знаешь, каждого заточить могут! —несколько раздраженно перебил Gin и с ненавистью пнул бутылку, которая скатилась по песку,- весело поигрывая этикеткой.

  --Это верно.—печально согласился старик.—Слушай, а за что тебя это...

  --Заточили? —переспросил Gin.—Да так, знаешь, был один крайне могущественный дух, по имени Чертопьян. Ну и короче, выпить ему захотелось... Позвал он значит меня, выпьешь,- спрашивает... Ну а я-то непьющий,- язва у меня, я бы с

  удовольствием, понимаешь, да не могу. Ух, и разозлился-же он! Глазища так и сверкают, слюна во все стороны брызжет, вот он меня в бутылку-то и засадил...

  Да еще и поиздевался гад, этикеточку-то налепил,- Gin мол, сидит...—тут Gin грязно выругался, как бы припоминая нанесенное ему оскорбление.

  --А что, духи тоже пьют?—вдруг спросил Сухохруст.

  --Духи-то? Еще как! Синячат только в путь! Ну да ладно, будет трепаться.—неожиданно резко перебил себя Gin.—Короче, чего ты хочешь? А то я, веришь, не могу здесь с тобой до утра торчать,- извини, братец, дела...

  --Хочу? Ах да, конечно, можно подумать.—Сухохруст энергично потер голову,словно разогревая застывшие в ней мысли.—Я хочу... Я хочу, чтобы люди, наконец, оставили меня в покое и перестали навязывать мне свое общество в целом.

  --Зачем тебе это? —удивился Gin—Я, веришь, пока в этой бутылке треклятой торчал, так мне так там общения недоставало...

  Сухохруст склонил голову и голосом полным отчаяния, - тихо сказал:

  --Людей не люблю. Вернее люблю, конечно, только мне лучше, когда рядом нет.

  --Ах вот оно что?! Это меняет дело.--Gin задумчиво почесал бороду. —Я, пожалуй, смогу сделать так, что люди сами станут избегать тебя, правда, если ты вдруг передумаешь, то боюсь, я тебе уже ничем не смогу помочь. Подумай...

  Старик вымученно улыбнулся:

  --Милый Gin, я шел к этому много лет, но не приблизился ни на йоту, а теперь,ты желаешь, чтобы я отказался?

  --Ну что ж, будь по твоему. —поморщившись Gin выдернул из своей бороды несколько прозрачных волосков и разорвав их на части,- понес какую-то околесицу.

  Старик сперва пытался понять о чем это он, но потом оставил эту затею, т.к. смысл слов, все равно терялся где-то в пространстве, так и не успев долететь до него.

  Время, со всем его содержимым замедлило ход, восприятие померкло и окружающий мир,- рассыпался прямо на глазах...

   * * *

  Очнулся Сухохруст от омерзительного зловония, словно наплывшего из далеких , похмельных кошмаров. Создавалось такое впечатление, что за время своего пребывания в объятьях Морфея,- он успел изрядно обгадиться, однако,

  по ряду объективных причин, первоосновой непонятного запаха, являлось отнюдь не это.

  Старик пошевелился, отчего все его суставы противно захрустели и привстав, внимательно огляделся вокруг.

  Вокруг все осталось по прежнему; песочница, пустая бутылка из-под джина, да хмурое, осеннее небо с раздробленными, провисшими чуть ли не до самой земли, облаками.

  Старик понял, что уже наступило утро и всю ночь он по всей вероятности провел здесь,- на хлипком, деревянном бордюрчике детской песочницы, в компании какого-то Gin’а.

  Это обстоятельство слегка ошарашило его, поскольку последнее, явно не давало повода усомниться в реальности происшедшего.

  --Gin. Где ты Gin? —тихо позвал Сухохруст.

  Проходившая мимо женщина, как-то странно посмотрела на него, но ничего не сказала.

  Проводив ее долгим, ничего не выражающим взглядом,- старик сладко потянулся, в результате чего, распространявшаяся вокруг вонь,- заметно усилилась.

  Он тщательно исследовал измятую за ночь одежду. Потрепанный прикид,- выглядел вполне сносно, если не считать огромного бурого пятна на груди, оставленного ему на память одной маленькой, желудочной неприятностью.

  Старик задумчиво почесал в затылке:

  --Показалось наверное...—пробормотал он и механически улыбнувшись без-радостному, сентябрьскому утру, - зашагал прочь.

  Мраморная синева, уютно расположившаяся в безмятежных очертаниях небольших луж,- переливалась сказочным бесцветьем, затрагивая даже самое черствое восприятие. Казалось, всевидящее око чего-то высшего и глобальн-

  ого, скрыто именно в ней,- сонной, понимающей, недоступной, словно сам Господь, отлился туда вместе со вчерашним дождем.

  Дрогнув под рифленой подошвой грубого ботинка, она слабо запричитала и разлетевшись по сторонам,- осыпала мирно дремавшего рядом грязевика.

  Сухохруст осторожно потряс его за плечо:

  --Извини, дружище, время не скажешь?

  Грязевик на секунду приоткрыл узкие щелочки глаз и немного поводив носом,- обратился в саму брезгливость:

  --Ну ты, корешь, даешь! Когда хоть последний раз в баньку наведывался, на Юрьев день, что ли?—прошамкал он, переворачиваясь на другой бок.

  --...—не найдя что ответить такому статному чистоплюю, - старик отвернулся.

  --Простите, хозяюшка, время не знаете? —обратился он к плетущейся на встречу дряхлушке.

  Та мелко затряслась и, пустив слюну в приступе старческого маразма,- с визгом бросилась в ближайшую подворотню, оставив за собой призрачный шлейф сыплющегося песка.

  Сухохруст удивленно посмотрел ей вслед и последние несколько кварталов, - прошел в тяжком раздумье.

  Косые, колючие взгляды, преследовали его всю дорогу,- скользя по лицу, одежде, нещадно впиваясь в волосы. Взгляды эти, в сущности, были ничем иным, как...

   * * *

  --Данило запнулся и щелкнул пальцами, словно подыскивая подходящую формулировку --

   * * *

  ...как простым отображением социальной градации, правда, старик всегда относился к этому подчеркнуто равнодушно:

  --Каждому свое.—говорил он, закуривая папиросу.

  Итак, стараясь ни на кого не обращать внимание,- старик спешил к дому.

  Выглянувшая из-за угла халупа, почему-то напомнила ему старушку-мать, неожиданно поднявшуюся из глубин времени и протянувшую руку помощи. Еще мгновение, и эта рука,- уже забрезжила ярким солнечным светом где-то на горизонте, но тут же пропала, пересекаясь с несколько иными картинами...

  Во дворе, окутанном завесой дыма, - стихийно продолжалось собрание вчерашних идеалистов, посвященное все новым и новым свидетельствам эмансипации.

  Темные лики собравшихся, с нескрываемой любовью и уважением, смотрели на своего Идеолога,- тучного, спившегося интеллигента, в торжественном молча-

  нии, извлекавшего из рукава бутылку.

  Манящий аромат исходивший из горлышка,- был настолько близок и эйфоричен, что Сухохруст и думать забыл обо всех своих злоключениях.

  Утро показалось радостным и символичным, а угрюмые идеалисты,- на самом деле были милейшими людьми, которые почтут за честь, угостить его.

  Набравшись смелости, Сухохруст подошел к ним:

  --Приветствую вас друзья—счастливо провозгласил он—Давненько не виделись!

  Идеалисты резко обернулись и гримаса отвращения, тотчас перекосила их и без того быдловатые физиономии:

  --Греби отсюда, вонючка!—в ответ на свое бодрое приветствие услышал старик.

  --Как? Да что я вам сделал?!!

  Однако, собравшиеся не удостоили его вниманием и деликатно отвернувшись,- оставили его в полном недоумении.

  --Ну хоть глоточек...—жалобно протянул он.

  --Иди-иди, кончай воздух портить! —голосом не терпящим никаких возражений, скомандовал ему Идеолог.

  Неожидавший такого приема, - старик опешил.

  --Вот сволочи, а сколько раз на мои пили! —возмутился он и его кулаки сжались. Задыхаясь от гнева,- Сухохруст бросился на Идеолога, но ослепляющий удар в лицо и пара увесистых оплеух,- мигом охладили его пыл, предоставляя уникальную возможность в полной мере прочувствовать новый жизненный статус.

   Превозмогая боль,- старик медленно поднялся. Жгучая, переполнявшая его ненависть,- волной подалась в горло, отлившись в ряд довольно красноречивых пожеланий в адрес своих обидчиков.

  Ниспосланные ругательства, были настолько прямы и бескомпромиссны, что даже видавшие виды идеалисты, сконфузившись,- застыли в немом изумлении...

  --.................................................................................................................................

  ....................................................................................................................................

  .............................!!!—закончил старик, опасаясь что все вышеперечисленные эпитеты не возымеют успеха, правда, как в этом случае, так и во всех осталь-

  ных,- каждый имеет право на ошибку.

  Удивительное спокойствие,- дополнило атмосферу, так что все живое, находившееся вокруг, оставило любые дела с одной единственной целью, хотя бы одним глазком, взглянуть на то, что произойдет дальше...

  Ну а дальше, события развивались со стремительной быстротой:

  Идеолог поправил съехавшие на нос очки, благодаря чему, первым пришел в себя:

  --Что??! Что ты сказал?!!—наступая на старика, зашипел он—А ну-ка, ребята, все разом!—и в Сухохруста, сразу же полетели камни...

  Воздух возрастающе наполнился свистом снарядов, один из которых угодил в лоб и, схватившись за ушибленное место,- старик рухнул в лужу.

  Идеалисты безжалостно расхохотались. Радостно вопя и матерясь, они бросали в него - пустые бутылки, обломки кирпичей, куски красной глины, в изобилии валявшиеся под ногами. Возмездие,- могучей дланью занеслось над челом

  Сухохруста.

  Все смешалось; грубая брань идеалистов, свист камней, визги разлетающейся шрапнели и только тогда, старик понял, что именно имел в виду Gin, когда сказал, что люди сами станут избегать его. Запах, которым наделил его тот, и в

  самом деле, был весьма интригующим. Качественное зловоние,- проскальзывало сквозь поры, вызывая самую неадекватную реакцию у всех, кто находился поблизости.

  Итак, заветная мечта,- обратилась в реальность, но Сухохруст не испытывал решительно никакой радости, по этому поводу. Наоборот; издав хриплый стон, старик сел на корточки и уткнувшись головою в колени,- тихо заплакал...

  --Вставай...

   * * *

  --Вставай, вставай. Просыпайся.—последние слова Данилы, долетели до меня как сквозь толстый слой ваты.

  Я открыл глаза. Мутная, серая дымка, заслонившая от меня реальность,- стала постепенно рассеиваться и вскоре, можно было различить смутные очертания чего-то большого и круглого, оказавшегося человеческим лицом.

  Надо мной склонился какой-то субтильный тип, лет сорока-пяти, с длинными, сальными волосами и в застиранном белом халате,- небрежно накинутом на узкие плечи.

  --Ну что, очухался, наконец? —он слегка похлопал меня по щеке, якобы приводя в чувства.

  Я огляделся. Я лежал на низкой металлической кушетке, в каком-то просторном помещении, с высоким, сыпавшемся потолком и стенами, выложенными голубым кафелем. Во всем окружавшем меня,- присутствовал едкий аромат хлорной извести, от которого саднило в горле и немного побаливала голова.

  Вдоль стен, в несколько рядов,- стояли такие же металлические сооружения, застеленные тугими, накрахмаленными простынями и в унисон, похрапываю-

  щими на них людьми.

  Охватившее меня дежа-вю, было настолько фундаментальным, что я, забыв всякую осторожность,- резко приподнялся на локтях. Боль в голове сразу усилилась и я издал громкий стон, который, многократно отразившись от стен, заставил мирно посапывающего на соседней койке человека,- на секунду, открыть глаза.

  Мужичок, стоявший у изголовья моего ложа,- весело подмигнул:

  --Ну чиво, головка бо-бо, да? Это бывает. Ну а ты, давай, подымайся, неча тут ваньку валять.

  Распухший от жажды язык,- еле ворочался и первая произнесенная мною фраза, выглядела примерно так:

  --Е-е-е... Е... я?

  --В медицинском вытрезвителе N-ского района.—бодро ответил мужичок и покосился на часы.--Вот уже полтора часа как... Помнишь хоть что-нибудь?—с легкой иронией добавил он, заглянув мне в глаза.

  Осевшие где-то в самых отдаленных уголках памяти, воспоминания о маленьком темноволосом человечке по имени Данило, Сухохрусте и денатурате, который мы пили в парке,- были настолько расплывчаты и туманны, что я отрицате-льно помотал головой.

  Мужичок в белом халате, тем временем, смакуя подробности,- продолжал:

  --Тебя менты подобрали на автобусной остановке, неподалеку от N-ского вокзала. Ты еще в луже блевотины лежать изволил...--тут он ехидно улыбнулся, словно сам факт моего пребывания в луже блевотины,- внушал ему чувство морального

  превосходства.—Доставили тебя сюда, значит, ну а ты все какого-то Данилу звал... Собутыльник что ль твой?

  --Не знаю. -- буркнул я, ступая на холодный, кафельный пол.

  Где-то пропищал Маяк и прокуренный голос диктора,- сообщил, что в N-ске наступил полдень.

  Поежившись от внезапно окутавшего озноба,- я заискивающе произнес:

  --Простите, вы не подскажите, как мне отсюда лучше добраться до парка... Как их? Дурных Настроений! А то я там несколько бутылок денатурата оставил, как бы грязевики не уперли...

  Мужичок живо переменился в лице и, обернувшись на дверной проем,- крикнул куда-то вглубь:

  --Эй, Кузьмич! Вызывай-ка, братец, психиатричку! У нас тут, кажется, еще один клиент идеализировался...— тут он закашлялся и, одернув халат,- возвел глаза к потолку.—Господи, как мне все это надоело...

   * * *

  На том, собственно и заканчивается сие унылое повествование. Ко всему выше сказанному, могу добавить только одно:

  Приехавшая на вызов психиатричка,- не стала вникать во все тонкости моего вымокшего рассудка. Помню лишь седого, бородатого врача, немного напоминавшего д-ра Франкенштейна, который долго расспрашивал меня обо всем случившемся в старом парке, одним хмурым, осенним утром.

  Я ничего не скрывал. Может быть для того, чтобы не нарушать создавшийся резонанс, а скорее всего,- просто не хотел расстраивать этого симпатичного бородача, проявившего толику интереса к моей скромной персоне.

  Вероятно он тоже любил пить денатурат на бесчисленных скамейках парка.

  Правда, когда я закончил, эскулап, как это обычно бывает,- сокрушенно покачал головой и еле слышно пробубнил себе под нос:

  -- Идеализация... Одним словом...

  Вот так и появилась эта палата да серые стены, где по-прежнему снуют солнечные зайчики, засыпающие только под вечер...

   Делириум. ТараканNick.