Ранним солнечным утром, насколько оно бывает солнечным в наших северных широтах в конце августа, на крыльце полицейского участка уездного города N. стоял капитан-исправник Тетерин Сила Игнатьевич. Сам он был не так, чтобы толст, но темно-зеленый форменный кафтан с трудом сходился на животе. Лицо широкое книзу и густые бакенбарды по щекам делали его голову, покрытую мундирной фуражкой, совсем похожей на грушу. Был он некрасив, если бы не живые глаза с хитрецой, придававшие всему лицу приятность.
Стоял он, заложив руки за спину, и смотрел в задумчивости на небо. Думы у него были разные: о щах, которые прислуга к обеду затеяла, его любимых, из крошева, о вчерашнем висте, проморгал он взятку на бубях, ох, проморгал, да о приезде делопроизводителя из самого Санкт-Петербурга.
Едет он следствие по делу об отравлении вести, а он, уездный исправник, ему в помощники приставлен. Да и то сказать, отравили не кого-нибудь - генерала. А генералов, особенно которые герои Турецкой войны, в их уезде раз-два и обчелся, не пробросаешься. Тетерин тяжело вздохнул от мыслей своих, вытер пот со лба и вернулся в участок.
Чиновник из столицы прибыл скоро, представился Беркутовым Арсентием Павловичем и сразу дело стал изучать. Да что там смотреть, один листик, что при вскрытии составили: смерть генерала наступила от удушья, и зрачки у покойного сильно сужены. Но следователь читал долго и внимательно, а потом порывисто вскочил и, бросив короткое: "Едем!" решительно вышел.
Исправник, пока ехали в усадьбу, украдкой гостя рассмотрел: молодой, росту маленького и телосложения субтильного. Одет по столичной моде: в узкие штаны, пиджак и жилет, все в цвет подобрано. Ботинки из тонкой кожи до блеска начищены, и стрижка удивительная: сзади короткая, а спереди волосы на прямой пробор разделены и уложены полукружьями на лбу. И про дело исправник не забывал, все обстоятельства, что знал, доложил. Генерал-интендант в отставке, Глинский Андрей Иванович, жил постоянно в усадьбе. Вдовец, супруга год как скончалась. Из родственников у него только дочь - Анна Андреевна Истомина, замужем за чиновником из Санкт-Петербурга, двое детей у них, внуков, значит, генеральских, мальчики пяти и восьми лет. У детей есть гувернантка, дальняя родственница, Полина Ветрова. Все они собрались в усадьбе по случаю юбилея генерала. Отпраздновали, а наутро генерала мертвым в постели нашли. Из приглашенных на празднике были доктор Берг, да соседка по имению - Звягина Капитолина Ивановна. Семья сейчас в усадьбе, оглашения завещания дожидаются.
- А что, генерал богат был? - перебил исправника Беркутов.
- Как не богат, богат, - Тетерин закашлялся, чтобы скрыть смущение, - особенно, после возвращения с войны деньги большие у него завелись. Не сорил, конечно, но усадьбу перестроил, доходный дом в столице купил, да, по слухам, не один. Конечно, на благие дела тоже немало средств тратил: крест, что ураганом снесло на Соборе Петра и Павла у рыночной площади, на его средства восстановлен.
Арсентий Павлович ничего не ответил. Так молча до усадьбы и доехали.
Анна Андреевна Истомина сидела напротив Беркутова в гостиной. Женщина была красива, но какой-то увядшей, тусклой красотой. Небрежно заколотые волосы, черное, по случаю траура, платье подчеркивало нездоровый цвет лица.
Исправник примостился на стуле у стены.
- Так во сколько, вы говорите, праздничный обед начался?
- Вы уже в третий раз спрашиваете, - Анна Андреевна поднесла к глазам кружевной платочек и промокнула слезы, - в пять за столом все сидели.
- Еще раз расскажите про юбилей, и, пожалуйста, со всеми подробностями, - настаивал Беркутов.
- За столом собрались все в пять, уже смеркаться стало. Обед был праздничный, несколько смен блюд, кухарка расстаралась. Пили умеренно. Потом чествовать юбиляра стали. Кресло посередине гостиной поставили для отца, вот тут, - она указала рукой, - а рядом столик с закусками и графин с водкой. Потом торт внесли со свечами, - Анна Андреевна улыбнулась слабой улыбкой, - так красиво было. Свет потушили, отец свечи задул, все сразу, да так сильно, что пудра сахарная по всему столу разлетелась. Полина с детьми концерт устроила в честь юбиляра. Прислугу тоже позвали посмотреть. Миша с Гришей, это мои сыновья, - пояснила она, обернувшись к Силе Игнатьевичу, - спели "Гром победы, раздавайся", Полина им аккомпанировала, а потом Миша, это мой старший, деду саблю вручил торжественно, ту, которую отец с Турецкой войны привез. Отец несколько рюмок выпил от удовольствия, пока слушал, да и с саблей так растрогался, - женщина заплакала.
Тетерин засопел сочувственно.
- Мы в первый раз праздник решили устроить. Гости редко у нас бывали. Сначала мама долго болела, не до гостей было, да и у отца такой характер, что друзей у него не было, - она вздохнула, - приглашать некого было, а тут - юбилей.
- И что дальше? - Арсентий Павлович постучал карандашом по блокноту.
- Да ничего особенного. Первой Капитолина Ивановна уехала, а потом и доктор откланялся. Все разошлись по комнатам, а утром, - она поднесла платок к глазам, - утром горничная стала отца будить, а он, он... - Анна Андреевна зарыдала. - Послали за доктором Бергом, и он сказал, что нужно сообщить в полицию, отец, похоже, отравлен, - она растерянно развела руками.
- В доме есть яды? - Арсентий Павлович пометил что-то в блокноте.
- Помилуйте, какие яды? Мы даже крыс не травим, котов держим. Если только у садовника что, не знаю.
- Завещание покойного огласили?
- Да, утром поверенный отца приезжал. Но это была формальность. Никакой тайны отец из завещания не делал: я - единственная наследница, всё имущество, движимое и недвижимое, мне отошло, а Полине, - Анна Андреевна опустила глаза, - он оставил домик во Франции.
-Андрей Иванович был так привязан к дальней родственнице?
- Это воля отца и не нам ее обсуждать, - голос дочери генерала взметнулся от гнева.
-Простите за бестактность, - примирительно сказал Беркутов. - Нам бы, с вашего разрешения, дом и сад осмотреть, с супругом вашим и Полиной побеседовать. Да, и за доктором послать велите, не сочтите за труд.
- Воля ваша, сейчас распоряжусь насчет доктора и Полину позову, - Анна Андреевна встала.
- А к соседке, Капитолине Ивановне, мы сами сходим, прогуляемся.
Истомина обернулась, посмотрела растерянно на Беркутова, потом перевела взгляд на Тетерина и, пожав плечами, вышла.
По комнатам прошлись больше для порядка, потом спустились в сад. Садовник, старик с мелко подрагивающими руками и головой, клялся и божился, что никаких ядов у него и в помине нет. Все по - старинке, если тля или еще какая напасть: мыльный раствор или табачная пыль.
На кухню зашли. Там, в облаке из муки, с пирогами возилась кухарка, да немолодая, но красивая и статная, с головой, покрытой чепцом, из-под которого выбивались волосы с уже заметной проседью, женщина отчитывала горничную.
- Ты что, - шипела она на пышнотелую девицу с пунцовым лицом, - совсем страх потеряла! Все как при барине должно оставаться. Завтрак подавать ровно в девять, а не когда тебе вздумается, - она с силой дернула девушку за косу, - пошла вон! Да слезы утри, ишь, какие чувствительные стали.
Увидев вошедших, она не смутилась, а сухо поклонившись, вышла из кухни.
- Кто такая у вас строгая? - спросил Тетерин, оглядываясь на ушедшую.
- Марфа. Марфа-ключница. Генералу, как собака верная, служила, теперь барыне служить до смерти преданно будет, - кухарка с силой ударила тесто об стол и стала его раскатывать. - Забыла, что сама из дворовых. Горничных гоняет да мне указывает.
Тетерин прошелся по кухне.
-А это что такое? - он ткнул пальцем в чашку, в которой стояла сморщившаяся черная редька, выдолбленная посередине и наполненная медом.
- Старший барчук кашляет, вот я ему снадобье и готовлю. Верное средство - сок редьки с мёдом. Не то что микстуры аптечные. Ту, докторскую, барыня давать не стала.
- А аптечную куда поставили? - Беркутов даже вытянулся вперед и стал похож на гончую.
- Так в шкаф, на самый верх, - кухарка неопределенно махнула рукой.
Сила Игнатьевич влез на табурет, в третьем по счету, угловом шкафу, он нашел флакон с этикеткой "Героин", с трудом вытащил из него пробку, понюхал её, поморщился. Уж очень резко она пахла. Потом молча показал, пока кухарка с тестом возилась, Беркутову - пустой, чуть на донышке осталось. Флакон в карман сунул.
Тут в кухню вошла Анна Андреевна и хотела уйти, увидев Тетерина с Беркутовым, но потом задержалась и, слегка хлопнув себя по лбу, сказала:
- Совсем я забывчива стала. Фёкла, к ужину приготовь пироги не с визигой, а с яблоками, теми, что садовник утром собрал, - и быстро вышла.
- Ну ничего угадать с нашей барыней нельзя, - кухарка со злостью нажала на скалку, - то визига, то яблоки, то сливянка, то водка, семь пятниц на неделе.
Полину, девушку лет двадцати трех, с кудряшками вокруг лба, ямочками на щеках и голубыми, что твои васильки, глазами, не портило темное платье. Оно было сшито ладно, плотно обхватывало стройный стан и ложилось мягкими складками у шеи, вокруг которой вились лазоревые бусы, в цвет глаз. Она приветственно кивнула и села напротив Беркутова.
Рассказ о вечере юбилея ничуть не отличался от того, что говорила Анна Андреевна, только добавились милые подробности, особенно о концерте, что она с детьми перед всеми представляла.
- Мальчики, как ангелы пели, право, как ангелы. Андрей Иванович от удовольствия в ладоши хлопал, особенно когда, знаете, - она посмотрела на Тетерина сияющими глазами, - это:
"Мы ликуем славы звуки,
Чтоб враги могли узреть,
Что свои готовы руки
В край вселенной мы простреть!"
- Все расчувствовались, горничные слезы утирали, я видела, а Марфа руки на груди сложила, вот так, - Полина прижала кулачки к груди, - и смотрела так торжественно, как молилась.
-Прелестно. А какое родство вас с генералом связывало? - пресек Беркутов Полину.
- Я дальняя родственница по линии покойной супруги Андрея Ивановича. Семьей генерала облагодетельствована. Живу с семейством Анны Андреевны, за детьми присматриваю. И жалованье мне положено, не скажу, что большое, - она улыбнулась, - но по сиротству моему обижаться грех.
- А микстуру, что доктор велел мальчику пить, вы давали? - спросил Арсентий Павлович небрежным тоном.
- Какую микстуру? Ах, "Героин"! Знаете, доктор объяснил, что лекарство хорошее, но давать надо не больше пяти капель и не просчитаться, а то навредить или даже, - она продолжила шепотом, - не приведи Господь, отравить можно. Мы давать и побоялись. Велели убрать подальше.
- И кому велели?
- Мы с Анной Андреевной в гостиной были, - Полина приложила пальчик к щечке, вспоминая, - когда доктор лекарство принес. Тут как раз стол накрывали к обеду, Марфа всем распоряжалась. Ах, да, точно, - она всплеснула руками, - горничная унесла флакон, такая, - Полина надула щеки, показывая, какая была горничная, - полная такая, с красными щеками и русой косой.
- Ну хорошо, - Беркутов что-то пометил в блокноте, - а вы, если не секрет, и дальше намерены гувернанткой у дочери генерала служить или в домике во Франции жить станете, что по смерти генерала вам отошел?
- Андрей Иванович меня как родную, - она запнулась, - почти как родную дочь любил. Подарки дарил, - она поправила бусы на шее. - В Париж обещал свозить, в Италию.
- Все вместе ехать собирались? С Анной Андреевной и детьми? - усмехнулся Беркутов.
Девушка вспыхнула, глазами сверкнула, но сдержалась.
- Что уж об этом говорить, - подал голос Тетерин, с жалостью глядя на Полину, - горек хлеб сиротский.
Когда за полдень перевалило, решили в соседнюю усадьбу прогуляться, со Звягиной Капитолиной Ивановной побеседовать.
- Есть такая наука - криминальная статистика, - Беркутов нагнулся и сорвал травинку, - по ней убийца почти всегда из родственников жертвы. Есть что делить и обиды накоплены. Ну, не садовник же, - он описал сорванным стеблем в воздухе круг и усмехнулся.
- Это и без нее, без науки, ясно, но садовник - тоже человек. И пуще любого племянника осерчать может и убить, как намеренно, так и по глупости своей, - Тетерин достал из кармана мятый платок, гулко высморкался и продолжил:
Был у нас в уезде такой случай: помещицу Алексееву нашли мертвой возле комода в гостиной. Голова проломлена подсвечником, что тут же, рядом, стоял. Один из ящиков открыт, а в нем деньги, ценные бумаги - все аккуратно в стопочки сложены, и книга есть, где помещица приход-расход вела. Стали проверять - 90 рублей не хватает. Дело быстро раскрыли: помещица по скупости своей садовнику за целый год работы задолжала. Как он ни просил, как ни требовал, все отказывала. Пришел он в очередной раз, чтобы свои кровные получить, - Тетерин убрал платок в бездонный карман форменного кафтана, - опять отказ, он и ...
Тетерин искоса глянул на Арсентия Павловича. - Какая тут статистика, жизнь это, - вздохнул он.
- Исключения только подтверждают правило, - Беркутов назидательно поднял указательный палец. - Науку не обманешь!
Усадьба Капитолины Ивановны Звягиной была старинная. К крыльцу дома, украшенного белыми колоннами, вела липовая аллея. Но по мере того, как Тетерин с Беркутовым приближались, все больше становилось видно обветшание: лепнина местами отколота, колонны потемнели и облупились, цветники перед домом заросли сорной травой, а беседка в парке совсем покосилась. В доме, куда их пустила горничная, тоже чувствовалось запустение. Хозяйку они нашли в будуаре, стены которого были драпированы некогда красным, а сейчас местами выгоревшим почти до розового, шелком.
Сама Капитолина Ивановна сидела в глубоком кресле, закутанная в шаль, свисающую кистями до пола. В комнате пахло ветхостью, сыростью и лекарствами.
О вечере в доме генерала она ничего толком не рассказала. Совсем ехать не хотела, да Аннушка, дочь юбиляра, её уговорила. Сама утром приехала, уважение выказала. Знает, что Капитолина Ивановна генерала сказать, что недолюбливает - мало. Она ему смерть подруги своей незабвенной, Софьюшки, законной супруги Андрея Ивановича, все никак простить не может. Свел он её в могилу своими изменами и пьянством. Сколько девок дворовых перепортил - не счесть. Софья в ногах у него валялась, сердешная, боялась, что понесет кто из них, он наследника и признает. Слово с него взяла, что заставит вытравить, если с кем ребенка приживет. Так он что надумал, девок, что покрасивее возле себя подержит, а потом из усадьбы удаляет. Замуж отдает или к родителям обратно отправляет.
Не дал им Бог деток, кроме Аннушки, да одарил ею сполна: что умна, что красива. Правда, характером больше в отца, нет той кротости, что мать украшала. И еще одна обида у неё на генерала: Дмитрий, сын её единственный, и Анна с детства дружили, а пришло время - полюбили. Решили пожениться. Да разве с генералом сладишь? Уж как его упрашивали благословение дать, что покойная Софья, что дочь, что она с сыном - все без пользы. Дмитрий с горя чуть руки на себя не наложил, когда Анну замуж выдали. Правда, Алексей Иванович Истомин из хорошей семьи, богат. Да что с того вышло? Анна за ним несчастлива, и муж оказался игрок. Все свои деньги спустил, а потом и Аннушкино наследство. Сейчас в долгах, кредиторы того и гляди нагрянут.
- А Анна Андреевна не просила денег у отца? Что сидеть кредиторов дожидаться? - прервал Беркутов поток жалоб и стенаний Капитолины Ивановны.
- Где там, - она махнула рукой, - даже сказать ему боялась. Строг генерал был, ох, как строг. Суров, даже жесток бывал не то, что с чужими, с самыми близкими. Одна Марфа выносить его самодурство могла, как он ее ни изводил, как ни издевался - все прощала.
- Да тут другая беда, - она закашлялась, - Дмитрий, сын мой, недавно ко мне приезжал, денег просил. Надумал он адвокатов нанимать, чтобы развод Анна оформить могла. А откуда у меня деньги? - она обвела рукою комнату. - Я Анне рассказала, что он удумал, да предупредила, что при его горячности как бы он Алексея Ивановича на дуэль не вызвал.
- Неужто на дуэль? - Сила Игнатьевич от удивления всплеснул руками.
- Да, - закивала Капитолина Ивановна, - я про такой случай в газете читала. Правда, там все миром закончилась, без смертоубийства. Муж взял откупного в 50 тысяч рублей и бумаги о разводе подписал.
- И что Анна Андреевна ответила на ваши предположения? - Беркутов открыл блокнот.
- Да какие предположения, уверенность у меня, - Капитолина Ивановна опять закашлялась, - я своего Дмитрия знаю, он не отступит. А Анна, что Анна, побледнела, и, ничего не сказав, уехала.
Капитолина Ивановна приложила платок к губам и сильно зашлась в кашле.
- Степанида, - позвала она слабым голосом, откашлявшись, - ты микстуру-то байеровскую нашла наконец? Сил моих больше нет, кашель совсем задавил.
- Какую микстуру? - Арсентий Иванович даже в блокноте писать перестал.
- "Героин" - новое немецкое средство от кашля. Очень оно мне помогает, но с того вечера, как от генерала приехала, найти его не могу. Я целый флакон с собой брала. Думаю, если приступ начнется, так отхлебну, неловко в гостях в кашле заходиться. На каминную полку поставила, так чтоб под рукой был, да всех предупредила, чтобы спьяну кто не хватил. Видимо, там и забыла. Хорошо, что у меня остатки дома были, ими и спасалась. А как закончилась микстура, мучаюсь, - она утерла губы и на платке остались розовые пятна, - надо бы конюха в генеральскую усадьбу послать или в город, за новым, - она вздохнула.
Когда обратно возвращались, Арсентий Павлович задумчив был.
- Понятно, что микстуру в графин вылили, - прервал Беркутов молчание, - героин с алкоголем вместе - много и не надо, чтобы утром не проснуться. А на каминной полке только свечи и безделушки фарфоровые, я за столом прямо напротив сижу, взглядом упираюсь. Может быть, убрали? Так хозяйка сказала бы, если бы только скрыть не хотела, - он взглянул на Тетерина. - Мотив у Анны Андреевны серьезный.
Сила Игнатьевич пожал плечами. Потом остановился, снял фуражку, пригладил волосы, посмотрел куда-то вдаль, да вдруг сказал:
- Есть у нас в городе, у самого рынка, мясная лавка. Держит её семья Бубновых. Склады - то у них за домом, конечно, а сам магазин на первом этаже здания, в котором семейство проживает. Бубнов-старший жадностью своей славился непомерной. Только на скотобойню работников нанимал, а туши разделывали да в магазине работали два его сына. Все он боялся, что воровать у него будут, хотя сам на руку был, ох, как нечист. Одним утром зашли в лавку за покупками домохозяйки, да кухарки из богатых домов и увидели, что на полу лежит старший Бубнов, весь в крови, а подле него сын его, Иван, на коленях стоит, и в руках у него огромный мясницкий нож окровавленный. Бабы в крик: "Полиция! Убили!". Ну, ясное дело, Ивана под локотки да в участок. А он весь допрос на стуле раскачивается из стороны в сторону и ревет, как медведь-подранок. Тут доктор пришел, что труп Бубнова-старшего осматривал, и говорит, что ни одной раны ножевой на теле нет, голова разбита, да шея сломана. Оказалось, Бубнов, по жадности своей, ступеньку гнилую на лестнице, что со второго этажа вела, не заменил, вот и оступился. А Иван в это время тушу разделывал, крик услышал и с ножом в комнату вбежал. На это и свидетели нашлись.
Доктор Берг Николай Андреевич ожидал прихода полицейских чинов в гостиной, мило беседуя с Полиной. Статный, с живым, умным взглядом. На висках седина пробивается, хотя сам еще совсем не старый, на вид больше сорока. Когда Тетерин с Беркутовым вошли, он пальчики девушки из своей большой ладони выпустил, но без спешки, руки не отдернул. Полина же смутилась и вышла из комнаты.
По просьбе Арсентия Павловича Берг довольно складно рассказал о юбилейном вечере, только когда Беркутов его спросил о флаконе с героином, что поставила на каминную полку Капитолина Ивановна, побледнел.
- И как я сразу не догадался, чем Андрей Иванович отравился, - он стукнул себя по лбу, - непростительно, просто непростительно. Ведь симптомы налицо и, главное, - зрачки у него узкие были, с иголочный укол.
Беркутов в блокноте что-то отметил.
- А человек-то он какой был? Как, по-вашему? - подал голос Тетерин.
- Человек? - Берг обернулся. - Дрянь человек. Я давно хотел ему отказать в знакомстве, да обстоятельства, - он замялся, - не позволяют.
- О как! - Сила Игнатьевич хлопнул себя по колену.
- Да, дрянь человек он был: властный, жесткий, если не сказать - жестокий. Вести себя мог безобразно, до неприличия. Да и приврать был не дурак. Одна история с турецкой саблей чего стоила, да и с медалью.
- Что за история? - Арсентий Павлович наклонился к Бергу, выражая полное внимание.
- Сабля у генерала была турецкая, богатая, каменьями украшена. Каких только небылиц он о ней не рассказывал: то ему Император ее за храбрость вручил, то в бою он её взял, убив, чуть не самого Осман-пашу. А на самом деле Андрей Иванович по интендантской части, пороху даже не нюхал, и награжден он памятной темно - бронзовой медалью, что давалась чиновникам, находившимся в войсках и не участвовавшим в боевых действиях.
- А у вас тоже медаль есть? Какая? - опять встрял в разговор Сила Игнатьевич.
- У меня? Серебряная у меня, за Шипку. Серебро на груди, - Берг горько усмехнулся, - и на висках. Только я о подвигах дамам не рассказываю, и вообще, не люблю говорить о войне. Ничего увлекательного в ней нет, да и героического мало: кровь, грязь, страдания.
- И при таком отношении к генералу, какие -такие обстоятельства вас рядом с ним удерживали? - Беркутов скривил губы в усмешке.
- Так понятно, какие, - пробасил Тетерин, - голубоглазые, с ямочками на щеках, - и улыбнулся добродушно.
Берг собрался ответить и, судя по выражению лица, что-то резкое, как вдруг дверь распахнулась и в гостиную, верхом на деревянном коне, с криком: "И-го-го!", влетел мальчик лет пяти, а за ним, растопырив руки, вбежала раскрасневшаяся Полина.
Никто не успел отреагировать на это внезапное вторжение, как вдруг, мальчугана ловким движением перехватил Арсентий Павлович и усадил к себе на колени.
- Ну что, по кочкам, по кочкам, по маленьким дорожкам, - он высоко подбросил ребенка, а затем "уронил" его между коленей, - в ямку, бух!
И оба засмеялись. Мальчуган заливисто, а Беркутов так весело, что и ожидать от него нельзя было. Все заулыбались, а Арсентий Павлович, передавая мальчика Полине, сказал почти извиняющимся тоном:
- У меня два брата младших, так что я с детьми умею, - и смущенно добавил, - ладить.
- Как наша Марфа, она такая строгая, что я сама ее побаиваюсь, - сказала Полина, - а дети ее любят. Да и то сказать, она им то пряник, то леденец незаметно сунет. А недавно я видела, Миша закашлялся, а она его обняла, к себе прижала, по голове гладит ласково и приговаривает: "Потерпи, сыночек, потерпи".
- А не пора ли нам отобедать? - спросил Тетерин. - Тут минут пятнадцать до трактира, быстро домчим.
- Сейчас с Алексеем Ивановичем побеседуем, - Беркутов, как и не было ничего, вернулся к холодному, деловому тону, - и тогда уж поедем.
Алексей Иванович Истомин был, в отличие от своей жены, розовощек и свеж. Он сел напротив Беркутова, удобно устроился, расстегнул сюртук и, заложив ногу за ногу, приготовился слушать.
Арсентий Павлович о вечере юбилея его и спрашивать не стал, столько раз было пересказано.
- Вы с семейством утром прибыли в день юбилея?
- Нет, предыдущим днем. Хотели рано приехать, супруге надо было последние распоряжения отдать, все к вечеру подготовить, да вы же знаете, как дамы собираются, - улыбнулся он, - едут на три дня, а гардеробу с собой берут, что на год уезжают: платья, коробки со шляпками, мелочи всякие дамские, насилу в экипаж все уместили. А по приезде, пока все с генералом целовались, обнимались, пока отобедали, уже и смеркаться стало. А потом началась суета. Но мы с Андреем Ивановичем в ней не участвовали, в кабинете его укрылись до самого вечера. По трубочке выкурили, поговорили о том, о сем за рюмочкой. Он водочку очень уважал, я-то больше коньяк, а генералу он клопами, видите-ли, пах, - Истомин откинулся на спинку стула и захохотал.
- Так целый вечер вдвоем и просидели? - уточнил Тетерин.
- Ну почему? Анна к отцу заходила, о кулебяке что-то спрашивала, не помню. Полина заглянула. Миша с Гришей забежали и с его, Андрея Ивановича, разрешения на колени к нему взобрались. Тут как раз Марфа чай принесла. Да, - он опять рассмеялся, - как разливать стала по чашкам, рука у нее дрогнула и мимо пару капель попало, так генерал осерчал ужасно, накричал на нее, да так, что детей перепугал, они в рёв -жуть!
- А Марфа что? - Тетерин прищурился.
- Да ничего, она привычная. Развернулась, да пошла себе.
- Не очень господин Истомин горюет о смерти тестя, - отметил Беркутов, садясь в повозку.
- Да уж, веселый человек, ничего не скажешь. Да что мы все о деле, да о деле, давайте я вам расскажу, что в трактире заказывать лучше всего, - Тетерин грузно уселся рядом с Арсентием Павловичем. - Правда, тут случай такой был недавно, на прошлой неделе. Господин один приезжий в трактире отравился. Сначала решили, что его отравили и ограбили: одежда на нем дорогая, а ни документов, ни кошелька при нем не нашли. Говорили, что в карты он сел играть, да в пух проигрался. Решили, что сам яду принял, может, деньги-то казенные были. А по вскрытии доктор обнаружил, что у господина язва была, от нее и умер. Прободание, нет, прободение у него случилось, во как! И вовсе не от еды, а выпил лишку.
- А что за господин, установили?
- Нет, но по виду столичный, и выправка у него военная была, свидетели это в один голос утверждали.
- Выправка военная? - Беркутов задумался. - А что, если он как-то с генералом связан? Может, это дело не простое, а политическое? Так даже и в газеты попадет, если его распутать, а?
- Политическое, - протянул Сила Игнатьевич, - да с какого боку?
- Вы про Акт Шермана слышали?
- Есть у нас Шерман. Куафер. Такие акты дамам на головах крутит, что только диву даешься, - Сила Игнатьевич развел руками.
- Да нет, я об Акте, который в Северо-Американских Соединенных Штатах принят, - засмеялся Арсентий Павлович, - в газетах тогда много о нем писали. Дельный закон, запрещает сговор в единых поставках. У нас тоже задумываются, как со мздоимством при снабжении бороться. Сами ведь мне рассказывали, что генерал Глинский вдруг разбогател после войны. А он ведь генерал-интендант, то есть продовольственным, вещевым и финансовым обеспечением армии занимался.
Тетерин слушал внимательно, даже рот приоткрыл.
- Ну вот, -Беркутов воодушевился и совсем стал похож на мальчишку, - если генерал с этим неизвестным господином как-то связан? Если этот господин его шантажировал, грозил на чистую воду вывести? Вот генерал его и отравил! А язва, что язва? У кого ее нет? У всякого!
- А потом что? Сам отравился, генерал-то?
- Да! Закончил жизнь самоубийством, - глаза Беркутова так и сверкали в предчувствии громкого дела, которое ему если не славу, так повышение по службе точно принесет.
Сила Игнатьевич только плечами пожал и до самого трактира в окно смотрел задумчиво.
В трактире Беркутов сразу к хозяину пошел, про неизвестного господина расспрашивать. Да, был такой случай, подтвердил тот. Господин этот животом маялся, все за бок держался. К вечеру ему совсем худо стало, и он помер. Генерал Глинский в тот вечер заезжал, водочки выпил, со знакомыми, что в карты играли, парой слов перекинулся. Сам не играл, уехал почти сразу. С неизвестным господином может, говорил, а может, и нет. Не заметили.
Арсентий Павлович так и засиял, как услышал все это. Толком не поели, обратно в усадьбу поехали.
- Теперь все сходится, - Беркутов чуть руки от удовольствия не потирал.
- Да с чего вдруг генералу травиться, - не выдержал Тетерин, - с таким характером-то? И чем этот господин его так уж припугнуть мог?
- Это и надо выяснить, - не унимался Арсентий Павлович, - тут серьезные причины скрываются, политические!
Тетерин помолчал минуту, а потом сказал:
- В нашем уезде, конечно, не так бурно, как в столице жизнь идет. Политических заговоров и самоубийств генералов раньше не случалось. Все больше пьяные драки, поножовщина, да разбой на дорогах. Но необычные происшествия тоже бывают.
И он, устроившись поудобнее, начал рассказ.
- В уезде нашем много мелких озер, сильно заросших. Есть где поохотиться, дичь пострелять. Если удачный день, то крякв и шилохвосток пару десятков взять можно. И собака в охотничьем деле - главный помощник, как без неё. Она и дичь в камышах отыщет, хоть подранка, хоть убитую, да и на крыло поднимет, коль выследит. У одного здешнего помещика была собака по кличке Цезарь. На тихий свист сразу рядом, как пришитая к сапогу ходила, преданно в глаза заглядывала. Но однажды, собака его за уткой в заросли убежала и нет ее. Стал звать, свистеть - не отзывается. Пошел искать и видит: Цезарь с другой собакой в одну крякву вцепились и рвут ее друг у друга. Ну, помещик давай их разнимать. Ружье положил, взял палку. А Цезарь вдруг возьми, да укуси его за руку. На крик другие охотники сбежались, а собака хозяина рвет, да со злобой.
- Да как такое может быть, - перебил Беркутов, - чтобы преданный пес хозяина порвал?
- Так об этом-то и сказ. Оказалось, что послушание Цезаря на палке держалось. Хозяин чуть что, нещадно палкой его охаживал. Преданность вколачивал.
- И что с собакой стало?
- Да что, пристрелили, конечно, - Тетерин вздохнул, - а помещику руку отняли покусанную, воспаление, говорят, началось. Антонов огонь.
У усадьбы стояла телега запряженная, а на ней сидела горничная Капитолины Ивановны с корзинкой в руках.
Арсентий Павлович стал на крыльцо подниматься, а Тетерин остановился.
- Никак барыня тебя в город за лекарством отправила? - спросил Сила Игнатьевич у девки. Та глазами захлопала, а потом сообразила.
- Нет, - говорит, - Анна Андреевна Марфу на рынок посылает, и я заодно поеду. А аптека мне без надобности. Нашелся флакон на подоконнике в гостиной, целехонький. За горшком с бальзамином стоял. Как уж Капитолина Ивановна его туда поставила и забыла, не знаю.
Беркутов с Тетериным переглянулись.
- Надо еще раз кухарку допросить, - без надежды в голосе сказал Арсентий Павлович, - может быть, генерал в кухню заходил, да флакон из шкафа взял.
На кухне было чисто и тихо, время послеобеденное, а до ужина еще далеко. Кухарка и горничные пили чай с бубликами, устроившись на табуретах.
- Фёкла, - приступил к допросу Беркутов, - в тот день, когда юбилей генерала отмечали, барин заходил на кухню?
- Нет, да и что ему тут делать? - кухарка чуть бубликом от удивления не подавилась.
- А, кроме него, из хозяев или гостей кто-то заходил?
- Зачем это? Прислуги в доме нет что ли, чтобы подать-принести из кухни, - рассердилась Фёкла, - барыня приказы через Марфу передавала.
- Это по поводу сливянки, что в графин налить надо было? - тихо спросил Тетерин. - Так генерал, вроде бы, водочку уважал.
- Вот и я удивилась, когда Марфа пришла и сказала, что Анна Андреевна велела барину сливянку подать. Я в кладовую за наливкой пошла, прихожу, а Марфа уже водку перцовую в графин налила и говорит, что барыня, мол, передумала.
- Перцовка где стоит? - Тетерин обвел взглядом кухню.
- Да вот же, - Фёкла ткнула пальцем на полку, где стояли бутыли, - все, что барин любил: водка, яичным белком очищенная, как слеза, и перцовка. Не думала я, что Марфа такая косорукая, - кухарка презрительно скривила губы, - как наливала, так бутыль не заткнула. Хорошо, что я заметила, новую пробку взяла.
- Перцовка, - повторил задумчиво Тетерин, потом открыл бутыль, повертел в руках пробку. - А что ж не водку, а перцовку подать велели?
- А мне почем знать? - пожала плечами Фёкла.
- А ты, - Тетерин повернулся к полной, розовощекой горничной, которую утром Марфа за косу таскала, - флакон с лекарством, что доктор днем принес, куда поставила?
- Да куда Марфа сказала, туда и поставила, - протянула горничная, - она строго-настрого велела убрать на кухню в верхний угловой шкаф. Ну я и убрала-а-а-а.
- Да не реви, - стал успокаивать девушку Тетерин, - никто тебя ругать не собирается и за волосы таскать - тем более.
- Ну что, - обратился он к Беркутову, - надо Анну Андреевну просить собрать всех в гостиной и Марфу позвать, как она с рынка вернется. А я пока за урядником пошлю, так, на всякий случай. Хотя, какое уж тут, - он махнул рукой и вышел.
Беркутов и Тетерин сидели в гостиной за столом, ожидая прихода всех, кого Арсентий Павлович
попросил собрать.
- Я все ваш рассказ об охотничьей собаке вспоминал, когда вы прислугу опрашивали, мне бы раньше сообразить, - вздохнул Беркутов. - Марфа одинокая, несчастная баба. Скоро совсем никому ненужной старухой станет. А по чьей милости она одинока, спрашивается? По милости того, кто сам в любви семьи купается. Праздник ему с тортом и свечами, любовь все выказывают. Ложную или истинную, ей и не разобрать. Любовь, которой она лишена.
- Тут глубже все и страшнее, - Тетерин тяжело вздохнул, - Капитолина Ивановна нам про слово генеральское рассказывала, которое он жене дал, что если кто понесет от него, то он заставит ребенка вытравить. Марфу он всю жизнь при себе держал, она и сейчас еще красива, а в молодости, - он помолчал, - понятно, что Андрей Иванович ее вниманием не обошел. Для любой женщины потеря ребенка - горе не проходящее. У нее как часы внутри включаются. Каждый год отсчитывают: моему сыночку уже четыре бы было, я б ему рубашечку справила, или, девочке моей уж десятый годок пошел бы, я бы ленты ей в косы вплетала. А с годами, одиночество больше гложет, и обида горькая на виновника растет. А тут еще этот юбилей. Её обидчика все целуют, обнимают. Да и возможность подвернулась. Она ведь в гостиной была, когда доктор про лекарство опасное рассказывал, вот и распорядилась его убрать так, чтобы достать можно было.
Когда все собрались, Беркутов откашлялся и начал.
- Анна Андреевна, вы просили Марфу передать кухарке, чтобы она сливянку в графине подала к закускам на столик?
Истомина с удивлением оглянулась на Марфу, которая стояла в дверях с безучастным видом.
- Какую сливянку? Ничего я не просила. Оговорено было, что водку в графине подадут.
- Перцовую?
- Почему перцовую? Обычную водку, отец ее больше всего любил.
Фёкла охнула и на Марфу уставилась.
- Так почему ты, - Тетерин обратился к ключнице, - перцовку в графин налила, когда кухарку в кладовую за наливкой отослала?
Марфа продолжала молчать, глядя в одну точку.
- Так я скажу, почему, - Сила Игнатьевич поправил рукой флакон, что на столе стоял, - боялась, что водка помутнеет, а перцовка темная, и не заметно будет, что ты в графин микстуру влила.
- Ничего я не вливала, - хрипло сказала Марфа, - может, барыню не поняла. Она сказала водку, а какую, перцовую или обычную...
- Вот смотри, - Тетерин взял в руки флакон, заткнутый корковой пробкой, - видишь, как плотно он закрыт, не по размеру пробка для горлышка, большая. А это, - он полез в карман, - пробка от бутыли с перцовкой, что я на кухне взял. Тот, кто вливал лекарство в графин торопился очень, вот и перепутал что от чего.
- Спрашивайте с того, кто вливал, - усмехнулась Марфа.
- Спросим, не беспокойся, - кивнул Беркутов.
- Только пробка на бутыли с перцовкой не родная, - продолжил Тетерин, - Фекла подходящей заткнула, когда заметила, что бутыль открытая стоит. Злоумышленник ее закрыть не смог, пробка, что в руках у него осталась, проваливалась. А времени нет разбираться. Пустой флакон с героином уже обратно в шкаф поставлен, не лезть же за ним опять. Куда девать, спрашивается?
Марфа побледнела.
- Да, - Тетерин выдержал паузу, - в карман платья сунуть, к ключам. Их там много, ты ведь ключница, все с собой таскаешь, карман выпирает. Ты привыкла, что он у тебя всегда тяжелый, про пробку и забыла. Выкладывай все из кармана на стол!
- Не заставляй обыскивать! - Тетерин повысил голос.
Марфа со злобой вывернула карман, из которого на стол выкатилась пробка. По кругу на ней были выдавлены буквы "Bayer". Тетерин в полной тишине вставил её во флакон с героином.
Марфа не проронила ни слова, когда ее увозили. В повозке сидела прямо и ни разу не оглянулась на усадьбу, в которой прошла вся ее жизнь. Горькая и никому не нужная.