Аннотация: Конкурсная задача (не на "Самиздате"): общая для всех финальная фраза "Поздно". 1 место.
Душица вместе с цветками, уже переросшая и вялая, и последние кожистые листья черной смородины - я их складываю аккуратно, осторожно рву ровно по жилкам полосками, снова складываю, ровняю и режу маникюрными ножницами жены прямо в чайник. Долго режу, не торопясь, в мелкую чайную крошку, чтобы заварились, так уж заварились. "Рвать нужно! Рвать и метать, - нетерпеливо выкрикивала из кухни жена. - И давить, трамбовать в чайник! А ты? Ну, что делаешь ты? Губы сжал, травку нежно ухватил и мелко стрижешь ножничками, как старая курица. Мой герой, давай рвать вместе, ну, хочешь, я тебе их быстренько покрошу?" Потом беру большую старую жестянку с чаем, разрисованную синими горами и кривыми соснами, досыпаю чай и лью кипяток. И жду. Это чайная церемония, как у китайцев, знаешь?
Я намеренно скажу "как у китайцев", и ты снова меня поправишь, хмурясь на мою забывчивость: "Папа, какие китайцы, в сотый раз твержу, что церемония - японская мулька!", и мы все сядем у большого круглого стола, кто где, почти на головах друг у друга, и наконец-то начнем пить этот чертов чай...
Под нашим обрывом лежит ничейная пустошь, поросшая желтушным ивняком вокруг маленького пожарного водоема, за ней на холм уходит шоссейка, дальше лысые дюны, а на горизонте отблескивает залив и нудно моргает маяк. Сейчас, в темноте, можно только угадывать, где движется дневная очередь балкеров, паромов, танкеров, но завтра днем мальчишки снова будут, как и летом, валяться с биноклем на подоконнике второго этажа и отчаянно перебраниваться, споря, кто больше насчитал кораблей да рыбацких лодок. Потом непременно подерутся.
В саду Вася-большой примется механически грызть яблоки, читая, и кидать огрызки, не глядя и точно попадая именно в то место клумбы, где я врыл старое ведро. Там они по-прежнему и лежат.
Я стану водить тебя между тыкв и кабачков, безудержно хвастаясь и складывая в тележку лучшие, покажу свежие расцветшие фрезии, мы попрепираемся, кому и где нужнее цветы: "Они так оживляют темный дом, папа, оставь себе! - А тебе нравится их запах, так что - бери", и ты снова заведешь волынку про мой переезд в город. Ругаться не будем, смысла нет, я все равно останусь тут как можно дольше. До ноября.
А Манька увяжется за Ниночкой, ноя, чтобы приятель сестры поносил ее на руках или покатал на шее, а потом обязательно потребует, чтобы он женился, правда, не уточняя на ком.
"Я хватаю их уже полусонными, врасплох, - ты смеешься, радуясь своей хитрой тактике почти по Суворову. - Они уже не могут спорить и потрясать планами, понимаешь? Загоняю в машину, изматываю заездом в гипермаркет и, вуаля, вот они все перед тобой, тепленькие! И тебе радость. Ну и что, что поздно, зато спокойно. Ну, па-а, ты же знаешь, нет ничего лучше езды ночью: дачные гонщики уже спят, а всех остальных видно издалека. Из-за угла или холма дальний мощно светит в небо - мрак, как красиво. И удобно. И безопасно, зря ты так трясешься и волнуешься, мама относилась проще".
Я знаю, для тебя осеннее воскресенье - полностью дачный день: дорога, дача, дедушка. Ты подбиваешь в субботу дневные дела, поджимаешь вечерние, собираешь ребятню, звонишь Василию: "Хочешь увидеть детей - дорогу знаешь! Нет, днем не могла, если тебе так удобнее, то отвози их сам, сам-сам-сам... А я - ночью!"
Не видал я здесь Василия по воскресеньям.
И видеть не хочу.
В семейный фордик удавалось запихнуть всех: и Маньку, что без нервно орущей и линяющей кошки никогда не ездила - стиснет ошалелую мурку, расплющит об живот - так в детское кресло и грузили, и тощих двойняшек Тольку-с-Колькой, толкающихся, хихикающих, болтливых, рассыпающих семечки, и Васю-большого, задумчивого и степенного. И Ниночку с новым мальчиком. Господи, неугомонная, их-то ты зачем тогда взяла, что, хотела ее нового парня показать? Хоть бы оставила, не тащила... Хоть бы их.
Желто-красная фрезия в стеклянной вазочке пахнет тобой, в этом запахе можно забыться и утонуть. Мы здесь втроем - вазочка жены, твой запах и я.
Я теперь живу на веранде, знаешь?
На ней не холодно. Зато отлично видно твою дорогу.
Когда сидишь вечером, не включая свет, то время становится моим сообщником, растягивается, подкидывает звуки-вешки - далекий вой загулявших кошек на соседских огородах, тонкий взвизг циркульной пилы за четыре дома от нас, натужный скрип качалки на общем колодце, гудок последней электрички на побережье, от которой я начинаю отсчет.
Ты всегда приезжаешь за полночь.
Поздно, но всегда.
В субботу Василий все же умудрился приехать на дачу днем, вызванивал тебя, требуя срочной встречи, доказывая, что завтра он должен уехать и надолго ("Работа! Ты пойми, новая работа, другие деньги, у меня нет возможности задержаться. Ты умная женщина, ты поймешь"), жаловался на твое упрямство.
И что тебе помешало заупрямиться в этот раз?
У нас хорошая веранда, просторная, окна выходят на три стороны, а занавески справа я снял. Мешают. Уже достаточно поздно и ночь стала ясной, так что если сесть за стол, то отлично будет видно откуда появится свет в полнеба, потом он станет ниже, потом ярко вспыхнут фары и понесутся влево, вниз, к нашему повороту. Это наверняка едешь ты.
И я снова проверю, горяч ли чайник, хватит ли ванильных сушек мальчишкам и молока для Маньки с кошкой.
И мы будем сидеть у большого круглого стола, кто где, почти на головах друг у друга, и наконец-то пить этот чертов чай...