День был метельный и сырой, стылый, почти туманный, хотя совсем недавно морозы держались как обычно крепкие, и подсолнечная пустота льдов всегда была суха и ровна, отсверкивая при коротеньком дне. Всю зиму оттепели не навещали местный край, ветер с моря не ставил льдины на дыбы, и поэтому спуск на ледяной стол был тверд и заглажен. Еще бы! Их было столько, что черные точки и плотные группы засидели горизонт, словно мухи, заполировали прибрежье, двигаясь туда и обратно. Хотя чаще всего они, как и принято у пингвинов, были вместе.
Далеко-далеко, там, где белесое небо зимы уходило в лед, примерзнув, жили странные черные птицы, молчаливые и сосредоточенные. Им нужно было от жизни немного: безопасная тишина, тепло и рыба. Иногда отдельные особи отрывались от остальных и медленно брели в сторону, замирали там. Иногда общая куча постепенно перетекала к ним, и одиночки вновь возвращались в толпу, не сходя с места.
Время поскрипывало в белых трещинах льда, снег постепенно заваливал горизонт, смывая четкость. Свет уходил, поглощая день и пингвинов.
Из-за моей спины с грохотом вылетел снегоход и понесся вдаль. Кто-то в оранжевом свалился с него, снегоход же продолжил веселый путь, ворвавшись в стойбище (или - сидище?) задубелых рыбаков.