Груздева Валентина Александровна. Старьёвщик

СТАРЬЁВЩИК.

Каждый год в пасхальную неделю

он путь свой начинал весёлый,

когда дороги подсыхали,

когда почки листьями стреляли,

полянки зеленели у домов,

как будто только все его и ждали.

Из года в год в одно и то же время

он нёс своё благое дело.

Так, видимо, он сам счёл нужным

служить и Богу, и Царю, и Людям.

В мои младые годы

Бога так не почитали,

как нынешняя власть

открыто нарочито.

Мама молиться научила,

покрестила в тайне ото всех,

иконку подарила, есть и животворный

церковный крест.

И хоть это всё я и не носила,

но берегла в своих секретах,

как милые вещицы

моих девичьих лет.

Старьёвщик, все его так звали,

на лошадке разъезжал,

на длинной на телеге.

Впереди огромный был сундук,

где на замызганной подушке

он восседал и вожжи брал.

Сам собою -- был артист,

так думать мне хотелось,

хотя ни одного артиста никогда

я не видала и в глаза.

Я с самых малых лет боялась

подойти к его повозке.

Там толпились те, что старше,

смеялись и шумели,

но только дети, взрослый -- редко.

Поздней рассмотрела его завлекалки:

зелёно-жёлта шляпа полосата,

кнут настоящий на сундуке,

из кармана новой цветной рубахи

доставал он изредка свисток блестящий

и насвистывал, как соловей,

хоть и этого я сроду не слыхала,

а может слышала, но не знала.

В те далёкие года дороги пустовали.

На нашей улице, шесть километров длится,

была всего одна машина легковая,

и та -- служебная, грузовая

иногда проедет, автобус редко в день,

иль скорая промчится.

Всё больше тракторишки ползали

по колдобинам, по ямам, по буграм.

Поэтому лошадкам почесть отдавали,

они незаменимы были тут и там.

Про легковую отдельно надобно сказать.

В доме том начальник жил. Очень важный.

И очень толстый, как мешок с песком.

Взрослые его Петькой называли со смешком.

Но тот, видимо, считал, что он Пётр Первый,

плохо говорил, но выступать на сходняках любил.

Сам он не рулил -- водитель был,

но машина под окном начальника стояла,

хоть зависти ни у кого не вызывала --

простой народ кругом ведь жил.

Так я к чему тут щебечу-то?

Как-то раз лопнуло машины колесо,

а по пути-то наш старьёвщик ехал.

Пётр Первый просит: "К телеге прицепи!".

Тот даже глазом не моргнул,

демонстративно подняв нос,

словечичка в ответ не произнёс --

мимо проехал!

Так долго все над этим хохотали!

Три дня машина в кювете ночевала.

Ни один мужик на помощь не пришёл.

А потом дождь, снег, грязь...

Мне неизвестно, как и что потом,

но с тех пор машина

больше не стояла под окном.

И всю весну, всё лето, до самого до снега

вечерами старьёвщик разъезжал

по разным улицам с букетом из шаров,

колокольчиком звонил, насвистывал в свисток...

Папа рассказал, что с детства его знает.

- Но он же молодой!

- Этот может быть уже не тот.

А постареет -- придёт другой.

Они не только собирают,

а продают, меняют,

просто перевозят, если кто попросит.

Мебель, например.

Денежки не лишние в наш век.

Это ж не секрет.

На каждой паре улиц -- свой день недели.

По одной -- туда, что в горку,

с полной телегой по другой -- обратно.

Так спокойно жизнь текла

и строго, и понятно.

Кто-то календарь с старьёвщиком сверял,

кто-то -- церковные праздники,

что были под запретом,

а он один их знал.

Иногда одинокие просили помочь

дров наколоть -- по адресу он

человека присылал. Всех знал!

Когда просили двор освободить от хлама

-- сам этим делом занимался.

Куда девал? Никто не знал.

Тако "богатство", что гниёт, ржавеет, тлеет

по углам годами к тому же и опасно.

Гниение и вред наносит, ведёт к болезням.

Поэтому он с лозунгами стал дружить,

которые развесил по бокам тедеги,

типа; "Гниль = смерть!"

"Ржавеет гвоздь = ржавеют зубы!".

Кому-то книжечку подбросит почитать,

но чтоб потом вернул.

Записывает интересы, чего найти не могут.

Учебниками торгует каждое лето.

Многие берут их у него -- они ведь

каждый год одни и те же,

к тому же чистые и выгодны в цене.

Итак, опять пасхальная неделя.

Старьёвщик снова тут как тут.

Колокольчиком народ сзывает.

Ребятишки свой товар несут,

продать хотят и подороже.

Но, видно, не дурак он тоже --

дряхлое совсем, плохое, он не берёт,

а если и берёт, то под ноги бросает,

тут же топчет. Куда потом девает?

Никто не знает.

Взамен плохого -- конфеткой угощает,

малому -- шарик надувной суёт,

кого-то -- копейкой поощряет,

очень редко за вещь пятак даёт,

и всё время шутит, отвлекает

толпящихся от своего "добра".

Вдруг пальцем подозвал меня!

- Милашка, что желаешь в праздник?

Иди садись со мной на ящик.

Столь лет ты только смотришь на меня.

Что подойти не смеешь?

Такой ли страшный я?

Сколько лет тебе?

- Уж летом будет семь.

- В школу уж пойдёшь?

- Ага.

- Вот игрушки. Выбирай рукой.

- Нет. - Я качала головой.

- Ладно. Поедим с тобой кулич,

чайком горяченьким запьём,

пасхальное яйцо очистим.

Какой-то мальчик белую рубашку

снял -- просится рядом посидеть

вожжи подержать.

Старьёвщик разрешает,

но рубашку возвращает:

- Я лишь ненужное беру.

Закончу катавасию, потом и прокачу.

На вот пока в гармошку поиграй.

- Как?

- Подуй.

Тот надулся, как пупырь -- и

гармошечка губная звук издала.

Толпа вокруг враз замолчала.

Это было ново! Раньше не бывало!

- Спасибо. Вкусно.

- Хочешь шарфик золотой!

- Ничего не надо. Мне пора домой.

Он сунул в руку мне серую коробку,

с крышечкой, как сундучок.

"На память обо мне. Шкатулка" - сказал.

Папа подметил, что не портится она,

цвет не теряет, не ржавеет,

сделал вывод: "Из серебра".

И чтоб старьёвщика отблагодарить,

из своих запасов выделил тому

пол мешка железа -- годные краны,

провода моток, болты и гайки,

старый инструмент и прочего всего.

Пришлось старьёвщику открыть

большой сундук, чтобы убрать "добро".

А мама старую его подстилку

заменила на крепкую накидку

пёструю из лоскутков красивых.

А я держала на руках пирог горячий.

Хватило всем ребятам на подпитку.

Знаете, крохотный тот сундучок,

он до сих пор со мною.

Трогаю его рукой, любуюсь, открываю.

Чего в нём только нет!

Иконка, крестик, прошлые серёжки,

кольца, даже улыбка на монетке золотой

соседствует с большой серебряной

узорчатой иглой,

колье сверкает из эмали,

браслетик детский голубой,

мои первые часы ручные.

Их можно завести... Затикали!

Не дожидаясь, чтобы стук тот стих,

кладу под крышку сундучка,

как всегда, всё ставлю

на небольшой серебряный поднос

в открытом месте стенки --

уже устала удивляться,

что ход часов в серебряном подарке

звучит как колокол своеобразный,

вовлекая за собою в ритм

всё, что рядом с ним лежит.

Сижу и слушаю, пока не смолкнет

душой любимый детский гимн.

Старьёвщиков в мире нет уже давно.

Тот был последним. Я помню хорошо его!

Оставить комментарий © Copyright Груздева Валентина Александровна (gruz.dev.a@yandex.ru) Размещен: 28/06/2020, изменен: 28/06/2020. 11k. Статистика. Стихотворение: Лирика Скачать FB2		Ваша оценка:

Груздева Валентина Александровна : другие произведения.

Старьёвщик