Трава. Трава по пояс. Хорошая трава. Не осот никакой. Обычная луговая в цветах. Колокольчики тихо звенят, ромашки, словно бесстыжие девки, заглядывают прямо в глаза. Полынь кружит голову ночным всхрапыванием лошадей, костром и печеной картошкой. До слюны кружит.
Здоровый шмелище, мохнатый медведь, вылез из своей берлоги. Гудит. Перелетает с цветка на цветок. Пчелы с восхищением смотрят на здоровяка. Трудяга...
Эх, косу бы сюда!... За день можно на зарод накосить. А потом бы в баню, с веником березовым, с кадкой кваса. В рукавицах и шапке ушанке. Выйти, вернее, вывалиться из дверей. Лет пять или семь, как с плеч ноша...
***
Худенькая, в чем душа только держится? Шагает. Шлепает по размокшей дороге ботинками на десять размеров больше. Комья грязи еще тяжелее делают шаг. Высасывают силу.
Глаза - большие васильки. Глупые еще. Совсем глупые.
Грязь на щеках. Ей лет шестнадцать, может семнадцать.
Вот судьбина проклятая. И мы волки. Звери. Крови старого и младого не щадящие. А нам то сколько?
Двадцать... И старше на двадцать веков.
***
Моя очередь караулить. Она не спит. Сидит. А куда денешься? Страшно ей. ППШ такие клочья мяса шутя выдирает, что и мне жутко.
Два часа, каждая минута дорога. Подхожу.
- Слышишь, иди отсюда. Уходи. И схоронись. Да хорошо... Пройдет немного времени - жить будешь.
И что к ней нквдэшники прицепились. Брат власовец... Совсем молоденькая еще. Иди, иди, не ответчица ты за него. Да не смотри ты на меня так. Самому муторно... Детей нарожаешь. А там... Трава-мурава.
Недоверчиво смотрит.
- Бегом я сказал, - зло шепчу, чтобы не разбудить лейтенанта, - Потом все. Больше не уйдешь.
Встала. Улыбнулась робко, доверчиво, в васильковых глазах отблески костра и одними губами: "Спасибо".
Что мне твое спасибо девочка, уходи. Беги. Беги в лес. Прячься от зверей. Лесные лучше.
Хорошо делать добрые дела. На душе легче. Когда походя, мимоходом и отдаешь толику. А когда все?
***
Дышать. Как хорошо дышать. Набирать полную грудь чистого воздуха и, пьянея от кислорода, выдыхать резко, зло, как перед смертью. Не надышишься.
Курить. Дурея от никотина. Чувствовать, как першит в горле от злющего самосада, как дым врывается в легкие. Выпускать его, лениво, через ноздри, напоминая сказочного огнедышащего дракона. Растягивая.
Пить. Пить до нытья зубов, до спазмов в горле, до отрыжки. Захлебываться и снова пить. Пить, потому что не напьешься.
Умирать. Умирать тяжело. Цепляться пальцами за грязь, цепляться за землю, за траву. Молить Бога. Вслушиваться в его молчание. Бояться и снова молиться. Только бы не заплакать, только бы не зареветь. Только бы не порадовать палачей.
Усмешка. Больше похожая на оскал. Кровавый оскал. Только бы не жалобно, только бы не слезно. От беспомощности.
Судорога. Гнет, выгибает до ора, до хриплого бульканья. До немоты. До молитв о смерти. Скорее, только бы скорее. Он снова нем...
Боль. Мышцы пульсируют ей. Плачут и молят: "Смерть, сестра, забери. Забери скорее. Бог, ты рад?"
***
- Товарищ капитан, может добить, чтобы не мучился?
- Остынь, лейтенант. Два раза у нас не расстреливают. Выживет - судьба. Нет - тоже.
***
Облака. Плывут неторопливо. Улыбаются беспомощно и робко далекой улыбкой. Игриво гоняются друг за дружкой. Проказничают. Взрослые уже, многоэтажные. А все детство... Васильковые глаза.
- Эй, недостреленный, скоро выпишут? - кричит мне баба Клава, которая помогает госпиталю. От чистоты душевной. Подметает, полы моет. Чем может. - Война то кончилась. Пора бы и тебе ужо на поправку. Кто землю то пахать будет? Задыхается родимая. Да и девки сохнут.
- Эх, бабка. Мне бы только до нее добраться. А там... Трава-мурава...