Море - бескрайнее свежевспаханное поле, 
бережно завёрнутое в хрустящий целофанновый кулёк. 
Отколовшийся кусок крыла ангела или альбатроса - парус. 
И два матроса, в красивых позах бога Гермеса, 
синхронно тянут канат. 
Мышцы напряжены и швы на хитонах трещат.
Поминутно, сплёвывающие горький морской рассол,
в синеву волн скашивающие зрачки, 
кому-то на берегу, утонувшему в тени скал, 
точками и тире видятся они вдали.

Отчаявшись найти рыбу потяжелей, 
чайка заламывает крыла, топчется на песке, в тоске, 
втаптывает, клинописью, летопись бытия.
Из небытия, посреди бела дня и моря, на гребень волны, 
в кружевной пелерине пены, сирена всплыла.
С ходу, взяла высокую ноту, заголосила, запела...
На диво красиво! Переспелая, телом белая, дива.

Но ветру её суеты не понять.
Он любит колечками вить-завивать мокрые пряди волос её;
понизив голос, в полость ушной раковины шептать слова,
и жаром дыша, иссушать, брошенные волной на берег дары моря, 
водоросли и кораллы, 
походя, обгладывая скалы и шерстя кипарисами небесную гладь.

К концу дня, всласть, поиздевавшись над размякшим миром, 
в море упал, разорвав розовую ленту горизонта, солнечный диск.
На кухонном столе, обелиском бутылка вина.
Женщина, задумчиво, к ужину нарезает салатный лист.
Хрустит ботва.
А между тем, между уснувших скал, 
крадучись, канатоходцем, ступает луна,
но продолжает не тлеть - гореть (хоть и слабей накал)
закат, 
мощностью лампочки в сто пятьдесят ватт.