В осенних сумерках из окна машины я сфотографировал ЧУДИЛЬНИК. Сквозь дождевые капли на стекле угадывалось двухэтажное деревянное здание с романтической башенкой... Окна чудильника были темными и лишь на втором этаже, за старенькой шторой угадывался свет настольной лампы в зеленом абажуре. В том же самом окне...
...Тогда мы шли по Финскому заливу на трех одномачтовых шестивесельных ялах - молодые, энергичные полные идиллических мечтаний. Когда уставали грести, ставили паруса, а потом снова садились за весла. Наш профессор - мускулистый, загорелый полковник медицинской службы, то командовал ордером с кормового сидения передней шлюпки, то садился загребным, отстранив "от весла" очередного уставшего курсанта. Флотские термины: "брештук", "кильсон", "чака", "галсовый гак" обретали для нас истинный смысл, мышцы наливались силой. Под парусом мы стремительно повзрослели, и это сразу заметила моя мама, когда я приехал на каникулы после шлюпочного похода.
Очередной привал сделали на островке с романтическим названием Рифовый. Белые ночи все еще властвовали над заливом, а потому после ужина ребята уговорили профессора "смотаться на материк" на предмет рекогносцировки. Профессор подумал, отпустил первую шлюпку и зря, потому что через четыре часа ял на остров не вернулся.
Полковник отправил на поиски вторую шлюпку под командованием комсомольского секретаря факультета капитан-лейтенанта Сангалова. Вторая шлюпка тоже не вернулась. Близилась полночь. Обеспокоенный профессор, оставив трех курсантов караулить лагерь, убыл на последнем яле на материк. Плутать в молочных сумерках долго не пришлось: вскоре обнаружился деревянный причал, у которого и были ошвартованы два "пропавших" ялика. На причале, свесив разутые ноги, сидел и курил трубку грузный человек в клетчатой рубахе. На вопрос полковника "кто он такой", мужчина ответил: "Начальник пионерского лагеря", а на вопрос "где мои люди" ответил еще более коротко: "Люди в чудильнике!.."
- В каком таком чудильнике? - не понял профессор - Что у вас там в чудильнике?...
Задумчивый абориген первую часть вопроса проигнорировал, а на вторую ответил смачно просто:
- В чудильнике - сиськи и письки...
Той ночью наш полковник пил клюквенную настойку в компании начальника пионерлагеря, а в чудильнике до рассвета бушевало веселье. Вроде бы начальник лагеря сам уговорил профессора не вмешиваться. Дескать, озверели девки в одиночестве к концу смены: на весь лагерь два мужика - старый больной директор, да женатый на поварихе физрук.
Профессор оказался воистину мудр: обратил наутро нашу покаянную энергию в русло патриотического воспитания молодежи. Для начала мы провели в лагере грандиозный день Нептуна с посвящением всех в "сыновья и дочери Балтики", а затем, совместно с вожатыми и ребятишками, восстановили заброшенную братскую могилу наших морских десантников. В качестве обелиска использовали гребной винт затонувшего полвека назад буксира. Винт весил не меньше двух пудов, и кто-то пошутил, что без "ночки" в чудильнике, мы бы не подняли его на поверхность с пятиметровой глубины...
На прощальном ужине, который проходил после отбоя и без детей, наш комсомолец Саша Сангалов пафосно заявил, что единство армии и народа укрепляется и закаляется в чудильниках. Благодаря чудильникам народ начинает самозабвенно и жертвенно любить свою армию, а армия хочет защищать свой народ до последней капли крови. Хорошенький "народ" (поварихи, вожатые, официантки) при этом краснел и хихикал.
После ужина мы отчалили от лагерного причала в белую ночь. На этот раз полковник категорически запретил нам встречать в чудильнике новый рассвет.
*
В нашей казарме всегда пахло свежевысохшей краской, гуталином и паркетной мастикой, а новогодняя ночь на первом курсе была самой "синтетической" ночью в моей жизни. До утра уволили только ленинградцев и немногих "женатиков". Восемьдесят худосочных, стриженных "салажат" усадили в ленинской комнате за стол с лимонадом, конфетами и пирожными... На лице поздравлявшего нас начальника курса сияло нескрываемое счастье: подполковник был рад, что такое в его жизни случается только один раз в шесть лет, и отныне он будет встречать новый год дома, пока не выпустит нас и не наберет новых "карасей".
В первое увольнение я неприкаянно слонялся по Ленинграду под осенним дождем. Я так готовился к этому событию, что выучил центр города по туристической карте наизусть и теперь без труда отыскал Летний сад, Марсово поле и ту самую Зимнюю канавку, на которой, прикрываясь зонтом, колдовала над мольбертом маленькая художница чуть постарше меня.
Я мок под дождем, смотрел, как она рисовала, шмыгал носом и простужено покашливал. В конце концов, девушка сжалилась: пустила меня под зонтик, угостила горячим чаем из термоса и разрешила проводить себя до метро.
А на следующее увольнение нашу группу увезли в самый настоящий чудильник - пахнущий женской пудрой, духами и еще чем-то таким, что заставляет живущих в казармах мужчин стремиться к счастью вверх по скользким водосточным трубам.
Кажется, это была общага музыкально-педагогического колледжа. В зале звучала музыка, "из-под полы", тайком разливали терпкое молдавское вино, а потом ко мне подошла ОНА, пригласила на белый танец и до конца вечера я так и не смог отпустить трепетную талию. Нашу группу давно увезли в казарму, а мы с НЕЙ все целовались и целовались в темном холле, в зарослях фикусов, удивительно напоминающих лопухи средней полосы... "Ну беги же, беги! - отчаянно шептала ОНА, - Я так боюсь, что ты опоздаешь!.."
А потом я бежал по набережной Мойки, успевая к закрытию метро, благодаря скользящим параллельно по воде огням ночного катера, от которого я старался не отставать.
"Опоздал на двадцать минут, слегка возбужден, но, кажется, трезв! - отметил в увольнительной записке дежурный по факультету, а вслух добавил - Иди к себе на курс, пусть твой дежурный сам тебя и накажет..."
- Подержался? - иронично спросил меня долговязый сержант Гришка Пинчук, ставший много лет спустя ведущим хирургом Балтийского флота.
Я виновато вздохнул. Гришка покровительственно обнял меня за плечи и примирительно сказал:
- Ладно, пойдем на говно...
Он отвел меня в туалет, вручил швабру с тряпкой, метлу и цинковое ведро. Я драил гальюн, а в ушах продолжала звучать музыка, пальцы ощущали не занозистое дерево, а девичий стан, спонтанно слагающиеся строки складывались в стихотворение, которое я, семь лет спустя, включил в первую книгу стихов:
Из увольнения отметиться
Спешу... Шинель, как два крыла.
Большая Добрая Медведица
В берлогу тучи залегла.
Бегу вдоль Мойки... (Опоздание!)
Быстрее ходовых огней...
А мысли - не о наказании,
А все о ней, о ней, о ней....
В противоположном крыле нашего коридора усердно драил гальюн Витька (будущий профессор торакальной хирургии), опоздавший из чудильника педиатрического института...
*
... Однажды, в чудильнике Политеха, мой однокашник Алешка чуть не убил вьетнамского пилота. У вьетнамцев в тот день был какой-то национальный праздник. Этот парень, бывший ас, сбивший (если верить вьетнамцам) пять американских "фантомов", расслабился, надел парадный мундир с наградами и выпил бутылку пива, от которой ему напрочь снесло башню (с азиатами такое случается).
Идем мы с Алешкой по коридору чудильника и видим - симпатичная девчонка пищит от ужаса, а под юбкой у нее копошится какое-то существо. Алешка, как настоящий джентльмен, тут же извлек существо из-под юбки. Оно поначалу показалось нам обезьянкой из тех, которых специально наряжают фотографы во все блестящее... В объяснительной записке мы так и написали: обезьянка напала на девушку, Алешка взял ее за шиворот и выставил в окно шестого этажа "чтобы проветрилась".
Пилот болтался в воздухе, визжал, позванивал медалями и справлял нужду. И лишь когда у Алешки устала рука, оказалось, что это офицер, да еще не наш, не советский!..
Алешку хотели отчислить из Академии, но за него вступились девушки чудильника, написали встречное заявление "об изнасиловании". Вьетнамцы испугались и дело замяли.
*
А где, спрашивается жить молодому офицеру, если его попросили съехать с квартиры, а жена с ребенком от отчаянья уехали к теще в Ленинград? К тому же через полгода мне предстояло идти в море месяцев на восемь, так что снимать новое жилье было бессмысленно. Я пошел на прием к начальнику флотской интернатуры, и тот разрешил мне пожить у него в общежитии.
Это был образцовый чудильник: помимо нескольких лейтенантов, здесь училось много молоденьких врачих и медсестер. Жизнь тут же наладилась, особенно по субботам, когда мы собирались в холле, "ящиками" пили шампанское, читали стихи и танцевали. В одну из таких ночей из города вернулись наши загулявшие подружки и притащили за собой пьянющего офицерика.
- Он уверен, что снял нас в ресторане и сейчас будет с кем-то спать! - весело объяснили молодые врачихи, - в общем, развлекайте гостя, а мы пошли отдыхать...
Офицерик был грустен, как "человек дождя" и аутично бубнил, что "снял тёлок" и сейчас будет с кем-то из них ... , а может, и со всеми по очереди, вот только с нами, из уважухи, немного посидит. Пришлось смешать ему водку пополам с шампанским и уложить обмякшее тело на тахту в учебном классе организации и тактики медицинской службы.
В шесть часов утра из класса раздался душераздирающий вопль. Взопревший от ужаса "человек дождя" сидел на постели и с ужасом пялился в стенд организации медицинского обеспечения десантной операции.
- Братцы! - воскликнул старлей - Объясните братцы! Вчера я снял бабу, а проснулся в каком-то штабе... Где я?!
Ему опять дали водки с шампанским, и на этот раз он проспал до полудня.
Через месяц медички сдали экзамены и уехали. На их место заселили группу врачей-переподготовщиков, и чудильник сразу превратился в казарму. В первый же вечер "партизаны" перепились в хлам и подрались.
- Я не понимаю, Вова, - жаловался мне неделю спустя полковник Страхов, начальник интернатуры, - Вроде бы солидные люди - заведующие отделениями больниц и санаториев! А стоило их в форму одеть и поселить в мужском общежитии - сразу стали идиотами... Вчера вечером притащили ко мне одного. Представляешь, в гастрономе напротив, кандидат медицинских наук воровал кильку в томате! Дюжину банок затолкал в карманы шинели!.. Вызываю его наутро на ковер, говорю: "Ты хоть представляешь, что натворил?! Ты же солидный человек, кандидат наук, начмед санатория!.." А он в ответ трясется и бубнит: "Бес попутал!.."
Через неделю полковник Страхов переселил "партизан" во Флотский экипаж. Одичавшим докторам выделили матросский кубрик с двухъярусными койками и в шесть утра поднимали, как салаг, на зарядку.
*
Вадюша - пухленький профессорский сынок, в чудильнике ткацкой фабрики танцует на столе стриптиз среди тарелок и бутылок... Вошедшие в раж юные ткачихи рукоплещут ему и вопят:
- Давай!...Давай!.. Давай!..
Пай-мальчик Вадюша отчаянно хочет быть мужественным и поэтому постоянно тянется к курсовым разгильдяям. Разгильдяи снисходительно берут Вадюшу с собой в чудильники, а имидж крутого парня надо оправдывать.
И вот уже летят под композицию Африка Симона на головы орущим девчонкам курсантские аксессуары - брюки, форменка, гюйс, ботинки, носки... "форменные" труселя...
Пухленький Вадюша остается в одной тельняшке, кокетливо улыбаясь, натягивает ее почти до колен.
- Дава-а-ай!.. - орут девчонки. И Вадюша "дает": рывком задирает тельник "на лицо". В наступившей тишине звучит задумчивый девичий голос:
- Какая ма-а-ленькая пи-пи-ска-а...
"Убитый стриптизер", не опуская тельняшку, сел голым задом в миску с оливье и заплакал...
*
Осенька жила в чудильнике Университета Культуры, в комнате с надписью "Пригласите кто-нибудь в театр..." Однажды я проходил мимо по коридору, прочел, не выдержал, постучал и пригласил.
Осенька жила с девочкой по имени Вика. Мы подружились. Осенька была отчаянной разгильдяйкой, и родители ее были разгильдяями. Вика, наоборот, была золотой медалисткой, и родители ее были медалистами, и дедушка с бабушкой тоже.
Потомственная медалистка Вика больше всего не любила ездить по воскресениям домой, где ей регулярно устраивались перекрестные допросы на предмет морали и нравственности. Но больше всего родителей Вики беспокоило, чтобы их дочь "хорошо училась", и чтобы ее друзья "хорошо учились". Викин папа раз в квартал наведывался в институт, заходил к декану и проверял.
Однажды Вика не приехала на выходные домой по уважительной причине. В тот день студенты хоронили однокурсника...
- Я объяснила предкам, что мы прощались с другом Васей.... Он сидел на подоконнике, свесив ноги, играл на гитаре и вдруг выпал из окна... - всхлипывая, рассказывала мне Вика, - И ты знаешь, что спросила у меня моя маман? Она спросила у меня, хорошо ли Вася учился?.. Вова, ну объясни мне, какое это имеет значение?!
Вика, как и пухленький Вадюша, отчаянно хотела стать разгильдяйкой. Она спрашивала об этом снова и снова - то у Осеньки, то у меня. Я отвечал, что надо быть самим собой. А Осенька в сердцах посоветовала "для начала" выбросить в окно электрический чайник.
Брошенный Викой чайник (слава Богу, он был сделан из пластмассы) приземлился на голову председателю Студсовета. Осенька, как настоящая подруга и разгильдяйка, взяла всю вину на себя и ее отчислили из универа.
На прощание Осенька поцеловала Вику в лобик, а со мной выразила желание "напиться в хлам", что мы и сделали... Осенька по жизни считала себя пацаном и терпеть не могла девчонок.
- Не понимаю я тебя, Вовка, - говорила мне "в хлам напившаяся" Осенька, - Не понимаю, за что ты так идеализируешь баб...
Я отвечал подружке, что и сам не понимаю за что, но иногда в романтическом угаре мне даже кажется, что девочки не пукают...
- Девочки, действительно, не пукают, - с задумчивым цинизмом изрекла Осенька, - девочки тихо и гадко бздят...
*
Одинокие птичницы, если их собрать в один чудильник, не уступят ни в чем легендарным ивановским ткачихам. Говорят, что в Иваново разместили воздушно-десантную дивизию специально для того, чтобы исправить чудовищный демографический перекос. Какого-то лейтенанта, по глупости попавшего в ивановский ткацкий чудильник, девушки раздели догола и заперли в комнате на десятом этаже. Парня хорошо кормили и даже подпаивали красным вином, заставляя взамен несколько раз в сутки исполнять мужской долг. Отпустили лейтенанта лишь в состоянии крайнего истощения. Офицерик пытался жаловаться, но ему не верили - не было при социализме такого понятия, как женское насилие над мужчиной.
Но вернемся к птичницам. Ежегодно старшекурсники нашей Академии под руководством профессоров проводили диспансеризации на подшефных предприятиях Ленинграда, в числе которых была и птицефабрика "N-ская". По традиции, после осмотра у терапевтов, хирургов, невропатологов, гинекологов и т.п., птицеводы благодарили нас концертом художественной самодеятельности и шикарным банкетом. Фабрика находилась за городом, а банкет завершался за полночь, поэтому администрация укладывала докторов спать в актовом зале на матрацах. Вернее администрация наивно думала, что парни будут там спать, но доктора, по обоюдному с птичницами согласию, устремлялись в местный чудильник.
Свирепая старушка на КПП, усиленная лично комендантом общаги, не пропустила в ту ночь в здание ни одного мужчину. Народ немного побушевал снаружи и... подозрительно затих.
А на рассвете... На рассвете через КПП стали спускаться на выход курсанты-медики - один блаженнее другого. У бабули от шока вывалилась вставная челюсть. Администрация учинила расследование, и оказалось, что девчонки обесточили и демонтировали гигантский вентилятор, установленный на втором этаже, а потом, по связанным простыням, подняли через вентиляционную шахту полсотни докторов. На всех птичниц курсантов не хватило, пришлось "вырабатывать по четыре нормы", но "дело молодое", справились...
*
В чудильнике технологического института до революции была (та самая) "ЯМА", воспетая писателем Куприным. Но я не хотел в это верить, потому что был влюблен, потому что курсантом третьего курса, в метельный мартовский вечер нес в этот дом букет купленных на последние деньги тюльпанов, спрятав их от ветра на груди под шинелью.... А потом, весь залепленный тающим снегом, нес этот букет по длинному коридору, и встречные девчонки на меня ТАК смотрели! Женщины всегда как-то по-особому смотрят на мужчин, несущих в руках цветы...
Спустя несколько лет, уже офицером, я приехал сюда на такси таким же снежным вечером с огромной красной розой в руках. Зачем? Я знал, что ОНА давно здесь не живет, и вообще здесь никто больше не живет. Чудильник был закрыт на капитальный ремонт...
- Не понимаю, парень, чего ты здесь забыл? - недоуменно спросил водила и вдруг хлопнул себя по затылку, - Баба! Ведь так?! Тебя подождать?
Таксист подсадил меня в разбитое окно.
В темноте, спотыкаясь о строительный мусор, я поднялся по лестнице на четвертый этаж... Пятьдесят шагов по темному коридору... В этот миг я увидел себя в затонувшем "Титанике" и еще я почувствовал, что тысячи женщин, обитавших здесь со времен Куприна, стоят вдоль стены и смотрят на лейтенанта с розой в руке...
...Но я пошел по лестнице крутой
К заветной двери, сквозь ремонтный хлам,
Сквозь темноту...
Пошел, как-будто там,
По тусклому лучу, сойдя в окно,
Ждет девочка, которую давно
Я потерял и больше не верну,
Я поднимался, словно шел ко дну
К ее дверям...
ЕЕ комната была залита тем голубоватым сиянием, которое рождается от смешения падающего снега и неонового света фонарей... В разбитое стекло залетали снежинки.
В тот самый миг, когда я положил теплую розу на заснеженный подоконник, за спиной раздались легкие, явно не мужские шаги. Светловолосый призрак в прозрачной ночной сорочке? Или ОНА с кофейником в руке?
Я повернулся и увидел бездомного пса. Он вошел в комнату, сел у моих ног и жалобно заскулил...
Странное дело, но таксист дожидался моего возвращения. Уже садясь в машину, я оглянулся и вдруг почувствовал что этот дом живой, что вот-вот хлопнет дверь подъезда и выпорхнет к телефонной будке девчонка в наброшенном на домашний халатик пальто, а вон в том окне угадывается склонившийся над книгой силуэт... В тот же миг, мимо меня прошел по пустынному переулку человек с букетом цветов и неожиданно остановился около подъезда...
Я уходил... Над головой, как встарь,
Горел в ночи единственный фонарь.
А в старом доме пел магнитофон,
И кто-то спал, и видел светлый сон,
И кто-то думал только о стихах,
И кто-то пел: "Танцуйте при свечах!.."
Я уходил... Неслышно падал снег.
Навстречу шел счастливый человек.
Сквозь тишину, сквозь полночь, сквозь мороз,
Прижав к груди простой букет мимоз...
Куда он шел?
Я не спросил о том.
К своей судьбе.
И, может, в тот же дом...
*
Чудильники нашей юности сторожили старушки с лицами прокуроров и интуицией доберман-пинчеров. Казалось бы, дремлет такой "одуванчик" в своем аквариуме, колышет алым плавником платочка и попукивает, ан нет, не проскочишь! Проникновение в самые неприступные чудильники в курсантской среде было сродни актам воинской доблести.
Старушки были неподкупны. За шесть лет учебы лишь однажды я прошел в чудильник "за взятку", будучи уже лейтенантом. Как-то несолидно было проползать под турникетом в офицерских погонах и новенькой форме.
В чудильники проникали не только ползком, но и, переодевшись в женскую одежду, проникали в окна по связанным простыням, бельевым веревкам, по водостокам и строительным лесам, по веткам деревьев. Знаю одного парня, которого девчонки посадили в коробку из-под телевизора и волоком мимо вахты протащили.
Мой однокурсник проник в чудильник, предъявив липовое удостоверение корреспондента молодежной газеты, но его тут же догнали комендант и декан факультета: "Товарищ! Это крыло здания не отражает наших насущных проблем. Сейчас мы вам покажем..."
И они повели парня в семейное крыло, где сушились пеленки и детишки орали на горшках. "Журналист" старательно кивал, записывал в блокнот нужды и проблемы семейных студентов, а про себя матерился.
Знал я и такого, который приходил в чудильник в рясе священника, якобы "окропить общежитие". Другой, не менее находчивый паренек, пытался пройти "сквозь вахту" в резиновой маске президента Ельцина. "Борис Николаевич, предъявите, пожалуйста, документы!" - остановила его вахтерша. Как потом оказалось, на полном серьезе...
*
В осенних сумерках из окна машины я сфотографировал ЧУДИЛЬНИК. Сквозь дождевые капли на стекле угадывалось двухэтажное деревянное здание с романтической башенкой... Окна чудильника были темными и лишь на втором этаже, за старенькой шторой угадывался свет настольной лампы... В том же самом окне...
Все как прежде, только эпоха прошла, и теперь вместо шестивесельного яла уютный "Лэнд-Ровер" шуршит невесомо по шоссе в глубинах осенней балтийской ночи...
Прошло время мокрых палаток на ветреном Рифовом острове. Мы возвращались из Хельсинки, где гуляли по городу и ужинали в ресторане, в котором любил сиживать финский маршал Маннергейм. Маршал учился и служил офицером в Российской империи, а значит, непременно хотя бы раз побывал в чудильнике, может даже в знаменитой купринской "яме", из которой в советское время сотворили образцовое студенческое общежитие.
И возможности у нас теперь совсем иные. Можно запросто устроить такое, что режиссер Стенли Кубрик воскреснет и с широко раскрытыми глазами "закурит бамбук" вместе с Томом Крузом и Николь Кидман... Можно улететь в Таиланд, можно на Кубу... Столько всего можно!
Только вот в чудильник хочется, в простой советский чудильник, где все еще стоит на общественной кухне холодильник "ЗИЛ" с приклеенной запиской: "Кота не вынимать! Он наказан!.." или "Дам пожрать за списать...", а потом постучаться в дверь с надписью "Пригласите кто-нибудь в театр"...