Лёха не просто красив, он из тех людей, кому графская внешность дается авансом на много поколений вперед. Даже теперь, много лет спустя, приезжаю в Севастополь, прихожу в гости к Лехе - небритому, в старомодных очках с выбитым стеклом, гляжу на него - потерянного во времени, пространстве и клубах вонючей "Примы" и вижу - передо мной граф! Побрей Леху наголо, покрась башку гуталином - все равно получится граф!
В двадцатом году прошлого века Лехин дедушка неожиданно вернулся в Крым из Константинополя, вернулся в то самое время, когда Землячка с Белой Куном тысячами косили из пулеметов в балках и оврагах интеллигенцию и офицеров, не успевших покинуть Отечество. Лехин дед, однако, был принят лично главкомом Фрунзе, после чего до конца дней своих преподавал тактику в Академии Генштаба. Его сын (Лехин папа) стал генералом и, прежде чем умереть от инфаркта, успел выучить Леху на военного переводчика.
Мы познакомились еще лейтенантами, субботним вечером возле танцплощадки "Ивушка": благоухающий дорогим одеколоном, в отутюженной форме, Леха стоял снаружи и презрительно глядел на танцующих. В тот вечер он научил меня грамотно открывать шампанское, так чтоб дымок после "выстрела" курился из горлышка, как из ствола мортиры, но не было пролито ни капли. А еще изложил свое кредо относительно женитьбы: он, Леха, никогда не женится на "безмозглой курице", отирающейся вечерами на танцплощадке. На вопрос, кто ему нужен, ответил, что хочет взять (!) девочку тринадцати лет (именно тринадцати, а не четырнадцати или двенадцати с половиной!), и ровно пять лет "затачивать под себя": учить языкам, музыке, домоводству, водить на спектакли, и, в тот самый день, когда девочке исполнится восемнадцать, Леха поведет ее в ЗАГС...
Удивительное дело, но вскоре после этого разговора, Леха так и сделал, и, что еще более удивительно, убедил одинокую маму девочки Жени, что лучшего пути для ее дочурки просто не существует. А еще через пять лет, его товарищи - военный инженер Димка, военный журналист Сережка и военный врач - автор этих строк, стали соучастниками свадебной идиллии: тридцатилетний Леха в белоснежной форме капитана третьего ранга выводил под шампанскую канонаду из ЗАГСа ослепительную, юную, "заточенную под себя", супругу.
Через два года у молодых родился сын, а еще через три "грянули девяностые" и "заточенная под Леху" Женечка, разыскав через подпольное брачное бюро богатого американского яхтсмена, навесила потомку русского графа рога и, великодушно оставив мужу двухкомнатную квартиру, упорхнула с сыном за океан...
Развод Леха переживал стоически: размеренно ходил на службу в штаб флота, в двухчасовой обеденный перерыв неизменно шел домой и, наскоро перекусив, играл на стареньком пианино Шопена... Вечерами, в одиночестве он играл Бетховена, а через два года, неожиданно для всех, перевелся служить в Москву и там затерялся...
Уезжая, Леха напутствовал приятелей "валить из нищего крымско-хохляцкого ханства", где, кроме грядущей резни, ни карьеры, ни жизни у нас не будет и где бабы - сплошь "гыкающие меркантильные дуры"... Пророк из Лехи, возможно, никудышный, но...
Подслеповатого Димку убили осенним вечером прямо в центре города, когда он шел со службы домой и неосторожно чиркнул портфелем по крылу черного тонированного "бумера". Из машины тут же вышли два бритоголовых гоблина с бейсбольными битами и забили Димку на глазах у прохожих.
Сережка уволился со службы и устроился фотографом, вернее бильд-редактором в модный еженедельник "Полуостров", за что получил почетное прозвище - Бильд, а когда издание разорилось, Сережка-Бильд подвизался свободным фотографом и хлебнул на этом поприще лиха.
Ну а я?.. Чтобы выжить, я даже пытался коптить скумбрию мрачными осенними вечерами на заброшенном дачном участке моего случайного знакомого - отставного моряка Мурманского пароходства... Часть копченой рыбы мы брали домой, остальную сдавали на реализацию в пивной бар с непоэтическим названием "Без зубов", который "крышевал" мой сосед - опер уголовного розыска. Нехитрый бизнес процветал до тех пор, пока не накрылся рефрижератор пансионата, где "по знакомству" хранился наш свежемороженый стратегический резерв. "Выходит, плакали мои денежки?" - зловеще спросил бывший сослуживец - авторитетный предприниматель Гоша, выдавший нам кредит на раскрутку. Мы виновато развели руками.... Быковатый Гоша поглядел исподлобья, а потом произнес: "Уроды... Что с вас взять?!.. Ладно, пошли, налью вам водки..."
В общем, все было как в фантастическом романе моего друга Витьки: в лихие девяностые, в несуществующем городе с интригующим названием Разложополь. Герои романа были разные люди - студенты, журналисты, чиновники, бандиты, врачи, бизнесмены, проститутки, контрабандисты, пограничники, милиционеры, сутенеры, художники, офицеры и даже адмиралы... При этом в романе не было ни одного положительного героя, все - конченные ублюдки. Автор так и предупредил читателя - если хотите разумного, светлого, доброго, вечного - сразу закройте эту книгу. После такого предисловия - книжку, конечно же, все бросились читать, а через две недели на Витька обиделась ни много, ни мало городская администрация, на что он с вызовом заявил: "Это не про нас с вами... И не о нашем городе. Это про Разложополь... Или кто-то узнал себя?.."
Чиновники почесали затылки и оставили автора в покое.
В нереальном Разложополе образца "лихих девяностых" продолжали красть, врать, обсчитывать, писать доносы, разорять и взрывать конкурентов, продавать "на иголки" корабли, а в моей жизни неожиданно произошло знаковое событие. В очередной раз, гуляя над морем по горной тропе, я повстречал девушку - красивую, но с неестественно сияющим взглядом. Лада (она называла себя Ладой!) зачитывалась книгами Рериха и Блаватской, мечтала о Шамбале, а с ее уст постоянно слетали слова типа карма, чакра, огонь, лотос, сердце... Она сказала, что наша встреча произошла не случайно, и ее важнейшая миссия в этом мире - спасти мой талант и меня...
"Во имя моего же будущего" девушка дала мне почитать наивный роман, герой которого поначалу жил обыкновенной жизнью, но затем прошел таинство посвящения, и с тех пор его жизнь изменилась...
- Так не бывает! - заявил я, возвращая подружке "космическое" чтиво, - Красивая пурга - не более... Герой был глуп и нищ, а потом ни с того ни с сего, стал летать и ездить по свету, издавать книги, жить во дворцах... Объясни мне, сирому, откуда у него взялись деньги?
Лада ответила, что настоящие деньги нельзя заработать на тупой каждодневной работе или накопить. Настоящие деньги приходят свыше и только к тому, кто самоотверженно исполняет свое предназначение, причем денег бывает ровно столько, чтобы человек ни в чем не нуждался, на какой бы уровень развития он не выходил.
- Выходит, и олигархи исполняют свое предназначение? - ехидно спросил я.
Девушка обиженно фыркнула. С порога она заявила, что я действительно безнадежен, а ведь она тратила на меня свое сердце...
Через неделю мы помирились, я снова попытался её понять, мы даже сходили вместе на какой-то "космический" шабаш. Я посмотрел на гуру, внешне смахивающего на маньяка Чикатило, и сказал, что теперь мне понятно, почему девушки пикируют с крыши на асфальт и вскрывают вены...
В тот же вечер мы расстались...
А через несколько дней, в воскресенье, меня спозаранку разбудил звонок в дверь. На пороге стоял Сережка Бильд с огромным рюкзаком и фотоштативом.
- Хватит дрыхнуть! - торжественно провозгласил Бильд, - Так всю жизнь проспишь! Одевайся! Мы едем снимать ледяную траву!..
Сгибаясь под морозным штормовым ветром, мы дошли до остановки и самой ранней маршруткой уехали в Балаклаву. Было еще темно, когда стуча зубами от холода взобрались на холм, с которого открывался вид на знаменитую бухту и маленький городок листригонов... В этот самый миг, из-за соседних гор, брызнул первый солнечный луч и я увидел настоящее чудо: сухая трава, обильно политая вчерашним дождем на морозном ветру заледенела и стала похожа на хрусталь. И еще одно чудо ожидало нас на вершине: полтора десятка продрогших фотографов, караулящих этот сказочный миг.
- Посмотри, сколько "бильдов" собралось на один квадратный сантиметр! - шепнул Сережка - Все они мечтают снять ледяную траву! А получится только у нас...
С этими словами Бильд извлек из рюкзака шикарный "Canon", надел на него не менее шикарный объектив и стал пристраивать аппаратуру на штатив.
В самом конце съемки к нам подошел известный городской фотограф - седой старик с фотоаппаратом "Зенит" на шее, повертел в руках Сережкин "фотик" и с завистью сказал:
- Эка невидаль, такой аппарат сам снимает, а ты попробуй "зенитиком" прицелься, да пленочку в бачке прояви, да карточки пальчиками поболтай в проявителе-закрепителе...
Через час мы пили кофе в уютном заведении на набережной.
- В самом деле, как ты накопил на такой шикарный аппарат? - удивленно спросил я, узнав, что "Canon" вместе с объективом стоит "три штуки зелени"
- Да как-то само собой...- замялся Серега. - однажды удачно нажал кнопку, получилась карточка... Потом ее напечатали, потом она попала на международную выставку... А потом мне вдруг позвонил человек, спросил как я живу, чем снимаю, в чем нуждаюсь... В общем, в тот же день я получил по вестерну из Франции деньги и купил этот "Canon"... А ведь мог бы куртку купить или ботинки...Ботинки у меня тогда совсем развалились...
Тем же вечером я позвонил Ладе. Мне очень захотелось рассказать девушке про Сережкин "Canon" и ледяную траву. Трубку подняла ее мать и ответила, что Наташа (мою Ладу звали Наташей!) уехала со своим гуру в Москву.
*
Двенадцать лет спустя, загорелый и счастливый, я шел в августовских сумерках по знакомой улочке южного города и вдруг увидел, что в окнах квартиры, где проживал наш давний приятель-граф Лёха, горит свет. Дверь отворил небритый тип в очках с выбитым стеклом и дымящейся примой в зубах.
- Привет, - произнес Леха, настолько уныло и буднично, будто мы виделись сегодня утром и успели порядком друг другу надоесть, - Извини, старик, но у меня ни выпить, ни пожрать...
На радостях я сбегал в гастроном и всю ночь мы просидели на кухне, в сигаретном дыму, рассказывая друг другу о том, что довелось увидеть и пережить. Я узнал, что в Москве Лёха переводил учебную литературу для индусов, иракцев и прочих "восточных" слушателей российских военных академий, ездил с военными дипмиссиями в Турцию, Индию и Иран, стал писать стихи на дари, научился думать на фарси и турецком... Лехе предлагали бросить службу и стать доверенным представителем хозяев строительных и торговых компаний, ведущих дела на Востоке, но... Вместо этого граф в сорок пять лет "повесил погоны на гвоздь" и вернулся в Севастополь жить на военную пенсию и писать... собственную версию истории крымского полуострова...
"А что? Тоже поступок!" - думал я, уезжая от Лехи на рассвете.
Жизнь продолжала течь по сюжетным скрижалям "космических" книг, которые так безуспешно пыталась донести до меня Лада... Вот и мне один искренне написанный рассказ подарил две недели странствий по Германии, а другой - незабываемый месяц на Кубе... Или вдруг получалось, как у Сережки Бильда - нажал на кнопку, получилась карточка, и вдруг я лечу в Барселону или в Гамбию - снимать черных, словно вырезанных из эбенового дерева, танцовщиц... А ведь мог бы просто ходить на работу в отремонтированных сандаликах и тщательно отутюженных брючках, собирая целый год деньги "на Анталию". Пенсионеру - пенсионерово...
В день своего отъезда в Петербург, я повстречал в горах седого фотографа, того самого, который подходил к нам, когда мы с Сережкой снимали ледяную траву. Старику явно хотелось поделиться счастьем - новеньким фото-рюкзаком, в котором покоился внушительный "Nikon" с тремя сменными объективами, фильтрами, вспышкой-экспонометром и ноутбуком...
- Думаешь, накопил? - усмехнулся дедок, небрежно пнув рюкзачок стоимостью в новенькую иномарку, - Ты не поверишь! Само пришло...Жил как жил...Портреты снимал, пленочки проявлял в бачках, карточки пальчиками гладил в проявителях и фиксажах... И однажды...вдруг...
"Нет... - думал я, уже в поезде, увозящем меня на север, - Ничего не бывает "однажды и вдруг"... Старик много лет был Художником и, несмотря ни на что, дождался "своего рюкзачка"... Вот и Леха выстрадает свое счастье, непременно выстрадает...
*
Однако я ошибся. Ровно через год Леха встретил меня таким же небритым, в тех же разбитых очках, в дыму все той же "Примы", а главное, не написав ни строчки своего великого труда. И опять я сбегал в гастроном, и опять до рассвета мы проговорили на кухне.
Пытаясь встряхнуть приятеля, я поведал ему историю жизни московского бомжа, работающего бригадиром грузчиков на... острове Занзибар. Василий (так звали бомжа) жил прямо на территории порта с молодой женой-африканкой в хижине, сколоченной из ящиков. Зарабатывал этот Вася около десяти долларов в день (огромные деньги для простого занзибарца!), был у него телевизор со спутниковой антенной и даже шикарный шерстяной английский костюм. Когда в порт приходило очередное российское или украинское судно Василий мылся, надевал костюм и шел к землякам "на прием"... Чему тут завидовать? А нечему, если только не знать историю предыдущей жизни этого бедолаги. Когда-то Василий был успешным предпринимателем и его, как часто у нас бывает, разорили, подставили и усадили в тюрьму. Через два года Вася вернулся в Москву и узнал, что жена с ним развелась, вышла замуж за немца, продала квартиру и уехала в Мюнхен. В первую же бездомную зиму Василий отморозил ноги, и ему ампутировали пальцы обоих стоп. Поняв, что очередная зима станет для него последней, бомж подался на юга, пытался работать грузчиком в новороссийском порту, но простудился и чуть не помер от пневмонии... И вот тогда, Вася "зайцем" проник на какой-то псевдо-либерийский сухогруз, в нейтральных водах сдался и слезно уговорил капитана "подбросить до Африки".
Теперь он уважаемый человек, у него есть телевизор, костюм и юная жена, и в порту Васю ценят, и коллеги-грузчики уважают, а ведь мог бы сгинуть в Москве или Новороссийске...
- Ты зачем мне все это рассказываешь? - с обидой спросил Леха, - Хочешь меня, таким образом, к жизни вернуть? Так я не бомж и на Занзибар не поеду, и грузчиком быть не хочу. Расскажи лучше, о чем пишешь, какие сюжеты снимаешь.
Тут я и рассказал Лехе, что хочу снять озорной фотосюжет - обнаженная девушка нежится в прозрачном море, а перед ней на гальке стоит пожилой рыбак в резиновых сапогах, со спиннингом и ведерком...
-Пушкинский сюжет! - усмехнулся Леха, - Приплыла к нему рыбка и спросила... Давай-ка я сыграю роль старика у разбитого корыта? А что, похож?..
Пока вдохновенный граф занимался поиском аксессуаров, я позвонил приятелю и признанному фотографу в Одессу:
- И что, в Туле уже сгорел самоварный завод? - спросил с колоритным сарказмом Сёва...
- Самоварчик нужен особый, а у меня сплошные - "90-60-90"... Нужна абсолютная копия юной Эвелины Блёданс, а где такую найти, как не в Одессе, как не у тебя... Выручай!
Польщенный Сёва перезвонил через час:
- Будет у тебя Эвелина! Пиши телефончик! Пошлешь СМС- ссылку на свой сайт. Девушка хочет посмотреть твои работы, если понравятся - перезвонит...
Модель позвонила мне тем же вечером, со смехом сказала:
- Мне очень понравилось ваше творчество, ну а когда Сёва показал вашу книжку... В общем, послезавтра встречай в половине девятого на автовокзале. Как меня зовут? Ты не поверишь! Эвелина!..
*
Даже на одетую Эвелину делало "охотничью стойку" абсолютно все мужское население крымского курортного города... А когда Эвелина разделась... Нет, лучше бы она не раздевалась, а еще лучше мне не затевать эту съемку, тем более с графом Лехой в главной роли. Лучше бы не начинать...
Ласковым сентябрьским утром, (а только по утрам, когда ветер дует с суши, в море бывает абсолютный штиль) нагая, бронзовая Эвелина возлегла на песчаной отмели. Омываемая прозрачным морем, она еще успела спросить у стоящего перед ней графа с приклеенной бородой, в резиновых сапогах, нелепой соломенной шляпе, с дурацким спиннингом и детским ведерком в безвольно опущенных руках:
- Чего тебе надобно, старче?!..
Зайдя с тыла по пояс в море, рискуя утопить камеру, я успел сделать только один кадр...
-Так чего ж тебе надобно, старче?! - игриво переспросила Эвелина...
И вот тут граф задрожал мелкой дрожью, захныкал, вернее, завыл и, уронив спиннинг с ведерком, пустился наутек...
Я отыскал Леху лишь на третий день в урологическом отделении горбольницы.
- Обострение хронического простатита, - объяснил лечащий доктор, - В переходном возрасте такое бывает...
- А знаешь, я понял... Ничего я не напишу, - сказал мне приятель, отрешенно глядя в раскрытое окно палаты... И знаешь, почему? Я всех ненавижу... Ненавижу баб, за то, что у них между ног... Ненавижу богатых, за то, что у них есть деньги...Ненавижу успешных за успех...Тебя ненавижу... за то, что живешь счастливо и свободно, как в юности...Себя ненавижу, за то, что нищий и одинокий... А ведь с ненавистью даже жить невозможно, не то что творить...
*
Карточка с пушкинским сюжетом у меня не получилась... При просмотре на мониторе оказалось, что Лехино лицо и не только лицо, а весь Леха дрожит мелкой дрожью и вместо него на гальке стоит расплывчатое аморфное привидение с бородой, в шляпе и резиновых сапогах...
Денег за съемку Эвелина с меня не взяла, хотя на следующий день "потемнело синее море" и мне удалось смачно снять модель в штормовой пене. Девушка попросила только показать ей мой любимый город, совсем не похожий на Витькин Разложополь, поводить по заветным горным тропинкам и побережьям, а потом поцеловала меня и упорхнула в Одессу...
Не знаю почему, но, проводив Эвелину, я тут же сел в маршрутку, идущую в горы, прошел по лесной дороге несколько километров пешком и спустился в каньон чистой холодной речки...
Вечерело. Сидя на остывающих скалах, я глядел на плывущие в прозрачном потоке желтые листья, думал о том, что никакая фотокамера не сумеет передать их движение, потому что объектив всего лишь фиксирует объект вне времени и пространства... И еще я думал о чуде, которое возможно и для меня, и для лежащего в палате Лехи, и для всех людей, ожидающих чуда от жизни...
И чудо случилось. Стремительной тенью метнулась по омуту невесть откуда взявшаяся речная форель. Глядя на рыбку, я думал о том, как непросто живется ей в речке, где все так прозрачно и нигде невозможно укрыться от человеческих, птичьих и звериных глаз... Как же ей жить? И сколько ей осталось?
А форелька все не уплывает. Пометавшись, застыла посреди омута. Мне показалось, что рыбка пристально смотрит на меня... А, потом она подплывет поближе и спросит...