Аннотация: Иногда бывает страшно настолько, что кажется по рукам бегают мёртвые ёжики. И какой-то маньяк сосёт твоё сердце, упираясь в живот холодной коленкой.
≡ Сказочки профессора Мориарти ≡
СТРАХ
Иногда бывает страшно настолько, что кажется по рукам бегают мёртвые ёжики. И какой-то маньяк сосёт твоё сердце, упираясь в живот холодной коленкой.
Иногда просыпаешься ночью не от того, что отлежал себе бок или, к примеру, хочется в туалет, а от того, что кто-то стоит позади и смотрит на тебя взглядом ледяного голода. Кто-то терпеливо ждёт, когда же твоя душа снова вернётся в тело, чтобы можно было высосать её. Всю. Через острую соломинку страха.
И от этого взгляда ты просыпаешься. Но стараешься не подавать виду, обмануть...
А кто-то видит тебя насквозь - и знает, что ты не спишь, и смакует тебя, забавляясь этой игрой.
Остаётся только одно: сделать вид, что потягиваешься во сне, пытаешься перевернуться и, неожиданно всплеснув рукой, зажечь лампу на тумбочке.
Никого.
Только скучная полуночная спальня. И ты - как последний дурак со своими ночными кошмарами.
Но где-то в глубинах пропотевшей души ты понимаешь, что кто-то всё-таки был. Но спрятался. Может, он там - за дверью, или уставился на тебя из полуприкрытого шкафа, или лежит под кроватью: с довольной ухмылкой, беззвучно хихикая, припомнив парочку пошлых анекдотов.
И ты медленно опускаешь ногу с кровати, топя её в детском ожидании того, что кто-то схватит её за пятку. Ты и сам не понял, зачем делаешь это. Назло себе? Закаляя характер? Желая разрушить иррациональность своих ощущений?
Нога свисает лакомой приманкой.
Ничего.
Ничего.
Ничего не происходит.
А зачем кому-то кусать твою ногу, если до утра далеко, и ты как взрослый человек отбросишь эти глупые мысли и снова выключишь свет, отдавая во власть кого-то себя всего: от опухоли тошноты в желудке до испарины на сердце?
Кто-то прав. Что тебе остаётся?
А ты опускаешь вторую ногу, встаёшь, идёшь на кухню, невзначай зажигая весь свет по дороге. Достаёшь из холодильника содовую и делаешь пару глотков. Потом возвращаешься спокойным шагом, с ленцой, уверенными движениями щёлкая по выключателям. Ныряешь под одеяло, сладко потягиваешься и ухмыляясь: 'Почудится же со сна!', - гасишь лампу на тумбочке.
А в душе обречённость.
Но не сегодня. Сегодня кто-то уже насытился и блёклой льдинкой вытаивает из твоей реальности.
И снова ты в ней один.
И всё обычно.
Всё обычно.
Всё обычно.
Отрабатываешь будни, отбываешь выходные. Потрёпанной колодой тасуются лица друзей и прохожих. Разве что, приведёшь кого-нибудь или сам к кому-нибудь завалишься (завалишься с кем-нибудь)...
Всё обычно.
... до тошноты...
Но как-то ночью опять: тебя парализует ощущение, что в комнате ты уже не один.
И не понять чего больше: детского страха темноты или обычного холостяцкого ужаса делить с кем-нибудь жизнь.
Но кто-то ныряет к тебе в ночь и проводит холодной рукой по позвоночнику.
Свет... Свет!!!
Судорожно шаришь по тьме, нащупываешь лампу, вот она, а где, где, не включается, ну же, ну же, не включается, где, ну, где, све-е-ет!!! Свет насмешливо очерчивает пустоту вокруг.
... всё обычно...
Снова что-то приснилось? Лишь колотится сердце.
Повторяешь 'факельное' шествие на кухню. Содовая (надо бы докупить). И обратно. Храбро до жути. Встряхиваешь одеяло (да нет там никого).
Спать.
Кто-то...
Сегодня пощады не будет... Кто-то прижимается к тебе.
Всем своим холодом.
Всей своей жадностью.
Всей ненасытностью наваливается на тебя и, продолжая ласкать твою спину, впивается в солнечное сплетение.
Сбросить его! Сбросить! Но всё онемело: руки, ноги... и только душа - заходится в крике, цепляется за тело, но ломая ногти, сцарапывая с нервов кровавые ошмётки, высасывается через чакру... ничего не поможет... А кто-то уже уталил первычный голод. Нет, не отстал от тебя, но захотел эстетики и любуясь собой, то покусывает твои соски, то проводит горячим шершавым языком вокруг пупка и ниже... ниже... ниже... то снова принимается за душу, перебирая чакры воспалёнными губами, взъерошивая волосы невидимой влажной ладонью!
А ты и не знал, что у тебя так много души?
Онемение проходит. Во всяком случае, руки мнут простыню, по ногам прокатываются судороги, а голова месит подушку, обильно смачивая потом. Вот и стоны: вначале хриплым дыханием взрыхлили они тишину, бесформенными всхлипами рассыпали её и заполнили комнату умоляющим: 'Господи, хватит! Хватит, Господи!' - ничего не значащим ни для кого-то, ни для Г-спода, ни для тебя самого. Слеза с любопытством выглядывает из уголка глаза, но сорвалась и скатывается по щеке. А у мурашек паника...
Надо бы снова зажечь лампу, но страшно протягивать руку. Наоборот: сжимаешься в комок, ты - маленькая галька на берегу, через которую хлещут холодные волны. Но кто-то не сдастся, разыщет тебя и там, и на дне океана, проникнет в малейшую щель в нелепой твоей обороне и разожмёт тебя острой судорогой отчаяния!
И вновь припадает к тебе с нежной жестокостью, то сжимая в липких горячих объятиях, то отталкивая промозглым равнодушием, то неспеша, то взахлёб наслаждаясь твоими желаниями и надеждами, втягивая всё - явное и сокровенное - в урчащую свою утробу.
И снова: 'Хватит, Господи! Хватит! Хва-а-а-ти-и-ит!!!' - и всё-таки лупишь по выключателю...
И до утра... при свете... пытаешься нарастить душу... из тех всклокоченных капель, которые ещё остались...
И приходит рассвет. И идёшь на работу. В полусне. И не веришь: ни реальности нового дня, ни безумию умершей ночи. Но постепенно мир становится чётче. И с удивлением понимаешь, что ничего не изменилось: всё обычно - и теперь очередь рутины лакомиться тобой. Странно, что раньше не обращал на это внимания. Пусть. Оторвёшь ей ломоть побольше, лишь бы вернуться домой как можно ближе к утру.
Но вот рутина, сыто срыгнув тебя из автобуса, удаляется прочь, оставляя одного под дверью квартиры. И ты чувствуешь: кто-то ждёт тебя. Душа в ужасе всплеснула культями чувств. Открываешь дверь, зажигаешь весь свет, чтобы успокоить фантомные боли отсечённых воспоминаний, отогнать ненасытные тени, которые только и ждут, когда же ты ляжешь спать...
Ложишься. Долго не решаешься погасить лампу на тумбочке. Всё-таки гасишь.
А за окном облака, а за окном ездят машины, качаются ветви... Пляска теней на стене - из-за них. Да, из-за них... Нет, это кто-то стягивает с себя покровы и пускает кружиться в лунных лучах. И подползает к тебе, и руку твою осыпает быстрыми поцелуями от плеча и до кончиков пальцев. И поцелуи, словно роса, холодят твою кожу и щекочут её, высыхая. А кто-то вновь начинает игру: то проводит языком вдоль спины, то покусывает уши, то оттягивает зубами соски, то целует взасос точку у основания черепа, ритмично дыша в затылок. А руки его - как пьяные пастухи - гоняют по телу толпу визгливых мурашек. Сопротивляться нет сил. И лишь редкие всхлипы теряются в темноте, распаляя твоего мучителя. Но ты собираешься, ты улучаешь момент - спасение жгучей плетью бьёт по глазам.
С этих пор превращаешь квартиру в праздник яркого света. Все лампы горят, разбрасывая как конфетти покой и бессонницу.
Как ни банально, за всё надо платить: под глазами мешки, перед глазами - круги. Спать на ходу. Спать на работе: по пять минут, каждым глазом по очереди.
Но привыкаешь. Приходишь домой, падаешь на кровать, растекаешься по матрасу, заслоняясь от света туманом усталости.
... Как только голова касается подушки, душа, истосковавшаяся по воле, выскальзывает в беспредельность. Ей ничто (никто) не мешает, никто не охотится... никому она не нужна... И можно наслаждаться покоем и властью над собственным миром.
Пустым. Лишь мечты и заботы. Но нет смысла. Ни в чём.
Неправда, что холостяки не умеют готовить. Просто нет смысла торчать на кухне часами, если ты всё равно уставишься в телевизор или в книгу, лишь бы не смотреть вокруг. Неправда, что холостяки неряшливы, просто нет смысла следить за порядком. Нет смысла стирать, гладить, нет смысла бриться. Нет смысла даже включать свет... если бы не...
Разве что, приведёшь кого-нибудь или сам к кому-нибудь завалишься (завалишься с кем-нибудь). Тогда и приберёшься, и приоденешься. Но потрёпанной колодой тасуются лица друзей и прохожих. Отрабатываешь будни, отбываешь выходные.
Всё обычно.
Чувствуешь себя чемоданом. Сам себя куда-то несёшь. Сам себя запихиваешь в машину. Сам себя притаскиваешь на работу. Дома швыряешь в кресло, волочишь в кровать. А внутри этого чемоданного себя, скучая, трясётся душа. Иногда кажется, что она там так - 'на всякий случай', может на что-нибудь и сгодится. Даже работников безопасности, которые осматривают всё: сумки, кульки, карманы, не интересует, а не хочется ли ей взорваться, раскурочивая наконец-то и себя, и 'чемодан', и весь этот долбаный мир.
Всё обычно.
Однажды приходишь домой, закрываешь за собой дверь,... краем глаза замечаешь, как кто-то едва уловимой тенью стоит в тёмной ещё гостиной, опираясь о стену, и прищурившись поглядывает на тебя. Свет из прихожей злой сторожевой собакой бросился было к нему, но сдерживаемый невидимой цепью, принялся бешено лаять на середине комнаты.
Сердце в отчаянии колотит в грудную клетку: 'Сделай же что-нибудь!!!'...
Тянешься к выключателю:
-Здравствуй, я вернулся...
Кто-то с непонятной усмешкой отталкивается от стены и направляется к тебе...
Сердце взвывает от ужаса...
Иногда бывает страшно настолько, что наконец-то хочется жить.