Гуфельд Зэев : другие произведения.

Как я стал героем

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 6.72*10  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Спасибо всем знакомым и незнакомым, которые беспокоились, куда я пропал!
    Считайте это объяснительной запиской.
    Ещё раз спасибо за вашу поддержку!

= БаБайки =

Как я стал героем.

Честно говоря, через задницу. То есть, не в том смысле, о котором вы подумали, если вы подумали не в том смысле, но как-то с самого начала всё пошло наперекосяк: сперва Ева надкусила яблоко, затем меня уволили с должности лучшего программиста отдела (в отрасли кризис)... Есть отчего не спать ночами. Вот после года на вольных хлебах я и устроился ночным шомэром (охранником), чтобы заработать ещё и на булочку. Во всём есть что-то хорошее: от скуки я снова принялся пописывать (а прежде только от пива), и хотя на данный момент не могу жить так, как хочу, зато могу не жить так, как не хочу. К примеру, я ненавижу рано приходить на работу - и теперь прихожу очень поздно, к восьми вечера. Я лентяй и не люблю засиживаться допоздна: теперь я ухожу с работы раньше, чем прихожу на неё - в семь утра. Охраняю в Тель-Авиве здание с несколькими офисами, один из которых - редакция журнала о компьютерах. Вобщем, вернулся в хай-тек... хотя и по другую сторону шомэрского пульта...
По правде говоря, такой вид охранников называют придатками к сигнализации. У меня не то, что оружия, даже газового баллончика нет (фирма экономит), так что на воров (как правило арабов или русских наркоманов) хожу с верой в Б-га. Пару раз я этих уродов отпугнул, а на третий Б-г решил посмотреть, что получится. Получился ком, блин.
Итак, в ночь на 24/09/2003 ничего не предвещало ничего. А точнее, по части предсказаний я занимался самообслуживанием. К нам, гениям, мойры заглядывают через плечо: уже третью ночь я писал очень странный рассказ: "Охота На Ночных Тварей". Забавно, насколько меня тянуло и в то же время насколько не хотелось его писать. Словно эпиграф к дальнейшему.
А дальнейшее заставило себя ждать почти до четырёх часов утра. Ещё бы немного - и счастливо отделался, но нет: по открытому "предбаннику" к стеклянной двери, входу в здание, неумолимо приближалась Судьба.
Нет, не Судьба - СУДЬБА, а такая - маленькая - судьба: месяца на два. И нет, чтобы принц на белом коне (принцесса), а какое-то судьбожество: плюгавый араб лет сорока а-ля "не сцы, мужик, я к канарейке". Канарейки у меня не было, пришлось встречать самому.
Подошёл он, значит, к двери и сунул два пальца в рот, имея весьма негигиенические цели. Ну, не волнует его, что через пару часов по результатам его усилий будут ходить люди, внимая аромату восточной свежести! Мне потом объяснили, что же его волновало: видимо, он был наркоторговцем, который, опасаясь полиции, заглотнул "пакетики счастья" (так вот, что значит: "богатое внутреннее содержание"!), а теперь пытался "опустошить сейф". Жаль, что тогда я этого не знал: у меня на таких особый зуб. А в тот момент я, весь в заботах о благополучии сограждан, выскочил за дверь, чтобы помешать, вернее, чтобы помочь ночному гостю найти более удобное место для насилия над желудком.
Я был исключительно вежлив и поначалу даже не переходил на русский:
-Адони, лё кан! (господин мой, не здесь!) - вскричал я, пока ещё любя всё человечество.
Единственное, что он расслышал, так это часть про господина (особенность восточного восприятия): тут же встал в позу, подходящую не столько для любви, сколько для обожания. Я не нашёл, чего там обожать. Там и уважать было нечего. Но всё ещё на иврите, всё ещё литературном, я возвал к его совести, а также пояснил, что даже этот "предбанник" - территория вообще-то частная, следовательно потуги моего ночного гостя на важность не только нежелательны (смехотворны), но и незаконны. Как, впрочем, и остальные его потуги. Кое-чего я добился: пальцы изо рта он всё-таки вытащил, правда, лишь для того, чтобы в несколько витиеватых выражениях объяснить, что частная собственность ему до моей задницы, так что "Нет - войне! Да - любви!", впрочем, несколько односторонней, но глубокой и очень горячей. Не знаю, был он коммунистом или педерастом, но я даже огорчился, что не принадлежу к сексуальным меньшинствам - еврейское счастье: впервые мне обещали столько удовольствия сразу, а мне оно было до жо... то есть до неё-то как раз и не было. Вдобавок, меня мучали сомнения в потенциальных способностях потенциального партнёра. Из уважения к культуре оппонента, я высказал эти сомнения в более доступной для него форме. Ответную тираду стесняюсь вспоминать. Помню только, что в конце её он приземлился на выходе из "предбанника".
Знаете, есть люди, до которых если и доходит, то не впитывается. Таких называют ослами. Мне нравится слово "осёл" на иврите: "хамор", согласитесь, гораздо сочнее. Мой хамор оказался особенно тупым и упрямым. Он тут же рванул обратно - к двери в здание (практически залез в прихожую, в лобби) - и снова сунул пальцы в рот. Видя, что у него уже на подходе, что вышвыривать его не имеет смысла (кому нужен летающий пульверизатор), я выхватил пожарный шланг (в хорошем смысле) и окатил упрямую скотину холодной водой. Холодная вода творит чудеса: что-то икнуло, волна, казавшаяся неотвратимой, отхлынула, и упрямая скотина приобрела по-человечески удивлённое выражение. К сожалению, тупое упрямство оказалось непотопляемым, но программу удалось переключить: с воплями: "Я тебя зарежу! Я тебя убью!", - мой несостоявшийся полюбовник наконец-то удалился. Чувствуя себя брошенным и одиноким, я закрыл входную дверь, достал швабру и принялся растирать лужи по лобби, словно сопли по роже.
Не тут-то было!
По открытому "предбаннику" к стеклянной двери, входу в здание, неумолимо возвращалась Судьба. В смысле, судьбожество. Сжимая в руке нож.
Хамор с ножом - это... да чего там, хамор с ножом - это символ Ближнего Востока.
Впрочем, данный хамор всё-таки был уникальным. Впервые на моей памяти человек восточной ментальности выполнял своё обещание. Мало того, ждать обещанного почти не пришлось! Хотя, если учесть, что я всё-таки пишу эти строки... Впрочем, не его вина.
Недостаток мозгов компенсируется избытком адреналина. Дверь была распахнута одним рывком, невзирая на замки и щеколды. Выставив нож, яростно рыча, кровожадно поблёскивая глазами ко мне мчалась двуногая тварь, как паровоз к коммуне.
Забавно, но был неплохой шанс схватить мерзавца голыми руками. На беду, эти руки всё ещё сжимали швабру. Однажды я наблюдал, как арабы дубасят палками особо упрямых хаморов. Видимо, мой хамор в это время где-то гулял. Каюсь, напасть со шваброй на безоружного ножом араба - это очередной пример ничем неоправданной израильской агрессии. Но поверьте, я благородно решил позаботиться о его воспитании. Швабра гуляла по его рёбрам с частотой антиеврейских резолюций ООН; "Надо, Федя, надо!" - вспоминалась бессмертная фраза; Шаолинь отдыхал. Если задуматься, я превращал своего хамора в очередного национального арабского героя. "Швабра" на иврите - "магав", но также звучит сокращение от "мишмар а-гвуль" - "пограничная служба" (дословно, "охрана границы"). Магавники (пограничники) чаще других сталкиваются с арабскими оккупантами, так что арабы предпочитают с ними не связываться. Вот и мой сможет честно заливать, что тоже пострадал от магава.
В отличии от магава военного, закалённого, мой оказался обычным гражданским хлюпиком - и сломался. Я всё думаю, не подать ли в суд на его производителя?
Забавно, я - сторонник жёстких мер по отношению к террористам и поддерживающему их населению. Крайне жёстких. А сам оплошал. В руках у меня был заострённый обломок палки. На меня пёр вооружённый обезумевший враг. Я - шомэр (охранник), на которого напали. У нападавшего специально принесённый нож. А моя заострённая палка - случайное подручное средство. Уверен, если бы я проткнул эту тварь, чего она несомненно заслужила, дело не дошло бы и до суда. Но о суде я не думал. Я решал: убить мерзавца или, отбросив палку, всё-таки попытаться скрутить его, чтобы оставить в живых и дать ему шанс. Я задумался на долю секунды. И отбросил острый обломок в сторону.
Ему этого времени хватило.
Знаете, это за завтраком, в тёплых шлёпанцах и с газеткой в руках можно рассуждать о пощаде, гумманизме и очередных последних шансах, ковыряясь вилкой в яичнице. Но никогда нельзя этого делать в бою. В бою надо убивать. Гумманизм в бою - это убить врага. Иначе он убьёт тебя. Вместе со всем твоим человеколюбием. А я, к примеру, не считаю свою смерть актом гумманизма по отношению к миру. Все эти христианские заморочки: "Возлюби врага своего, как самого себя", - чушь (и вряд ли Ешу (Иисус) вообще говорил это). Любить можно либо врага, либо себя. Я не говорю, что смерть - это самоцель боя. И у нас, у евреев, смерть даже самого злейшего врага - не повод для радости. Наоборот. Во время Пасхального сэдэра (празднуя исход из Египта) следует выпить четыре бокала вина, но каждый из них не допить, грустя о погибших египтянах. Но для этого египтянам пришлось погибнуть, иначе бы мы не праздновали СВОЁ спасение. Цель в бою - победить и выжить. Прописные истины? Конечно. Но как часто мы забываем прописные пути к этим истинам: "На войне, как на войне", "Кто к нам с мечом придёт, от меча и погибнет", "Кровь за кровь". Этот выродок принёс с собой смерть. Он и должен был получить её. И не он один. Я оплошал, но мне повезло остаться в живых, чтобы осознать это. И, надеюсь, в следующий раз не оплошаю. Чего желаю и вам. Впрочем, если вам не хватает моего опыта, учитесь на своём... если уверены, что вам повезёт с кем-нибудь им поделиться.
Той секунды, что я замешкался, пожалев ублюдочную жизнь своего врага, хватило тому, чтобы подскочить ко мне сбоку.
Интересно, что никакой боли я не почувствовал. Обычный хлопок ладонью немного ниже левой лопатки и всё. Я даже удивился, увидев, как эта тварь бросилась наутёк. Побежал было за ним, но что-то очень мешало. Только через несколько минут я понял, что: не мог толком вздохнуть. А под лопаткой что-то тёплое. Потрогал рукой - мокрое. Посмотрел на руку - красное. Смешно, я не дал ему наблевать перед входом в лобби, чтобы не портить людям настроения, а в итоге всё лобби залил кровью, в чём тоже, согласитесь, мало приятного. Хотя, думаю, моя кровь эстетичней, чем его блевотина (не примите за расизм).
Первым делом я позвонил к боссу, чтобы тот прислал замену. А на шум прибежал шомэр из соседнего здания (жаль, не знаю имени парня), вызвал амбуланс и полицию. Спасибо ему огромное. Я к тому времени чувствовал себя воздушным шариком, но не тем, под которым "Я тучка-тучка-тучка", а тем, который уже "входит и выходит".
Сознания не терял. Согласитесь, что было бы обидно участвовать в создании новостей... и всё пропустить. Нет уж. Мои новости - моё и удовольствие. Приехали скорая и полиция. Я в центре внимания. Приятно чувствовать себя ярким цветком, вокруг которого озабоченно кружат пчёлки в фуражках. Совсем распоясавшись, я поиграл с полицией в рыбку: они пытались выяснить, что произошло, а я безнаказанно издевался, хлопая ртом: "Ап-ап-ап!", - так как на разговоры дыхания уже не хватало. Как оказалось впоследствии, нож пробил плевру и слегка задел левое лёгкое. В таких случаях лёгкое пугливо сжимается. Очень мешает петь. Да мне и не хотелось. Тем более, что больше люблю танцевать, но вечно что-то путается... впрочем, ладно.
Социальный работник больницы как-то спросил, было ли страшно, не стоит ли это у меня перед глазами. Страшно не было. Я не успел испугаться. Тем более, что всё происходящее казалось настолько идиотским, что страху просто не было места. А перед глазами очень часто всплывают две картинки. Из прошлого: араб с ножом, подходящий к двери. И, надеюсь, из будущего: я расшибаю его голову о стену.
Впрочем, это потом, а пока я ехал в амбулансе, постепенно понимая, что меня не устраивает качество дорог Тель-Авива. И тогда я заглянул в глаза Смерти. В них было удивление: "Тебе чего?". "Да ничего, - отвернулся я, -так, проездом". А действительно, было забавно: умру-не умру? Правда: очень странное весёлое чувство, когда заботы уже не волнуют, а тоска ещё не пугает. И чувствуешь мир немного другим, обновлённым, и понимаешь, что до последней его страницы никогда не добраться, и можно читать его и читать - пока хватит крови. Меня огорчало одно: кровь моя оказалась красной. С другой стороны, задница не стала голубой. В общем, по всем параметрам я оказался из большинства. Обидно, но спокойно. И мандражно бурлила радость: я был молодцом.
Но скучная деловитость медбригады поставила меня перед печальным, но фактом: рана не смертельная. Значит, не стать мне свидетелем чуда, когда мой уставший хирург скажет моей печальной жене: "У него почти не было шансов. Но он выкарабкался. Никогда не видел такого сильного мужика". И в глазах её облегчение будет соперничать с восхищением... Увы, не будет. Так ей и надо, что я не женат.
Тель-Авивская больница Ихилов имени (кого бы вы думали) Ихилова знаменита тем, что в ней скончался Рабин, что, согласитесь, не очень-то обнадёживает. С другой стороны, является дополнительным стимулом выжить, иначе на мемориальной табличке висело бы: "Здесь умерли Рабин и Гуфельд", а мне, патриоту, не хотелось бы оказаться в одной компании с этим мерзавцем.
Лежать я не мог: начиналась такая сильная боль, что перебивало последние остатки дыхания. Просто Ихтиандр в Сахаре. Доктор сказал, что это следствие внутреннего кровотечения, по-русски называется синдромом "Ванька-Встанька". Мне не раз говорили, что я не очень-то похож на еврея, да ещё светлый и рыжий. Принимали за скандинава, англичанина, итальянца-альбиноса... Но Ванькой (!) меня ещё никто не называл. Даже к берёзкам потянуло. Впрочем, если вспомнить, что у этого имени еврейские корни (Йоханаан)... то останусь со своим авокадо.
Всё бы ничего, но меня повезли на сити. По простоте душевной я предвкушал New-York-city, на худой конец, Los-Angeles-city... Не то, чтобы хотелось слинять, но почему бы не покататься, раз уж всё равно на больничном. Но это был всё тот же Тель-Авив. Разочарован. Впрочем, разочарование вскоре сменилось чувством глубокой озабоченности: CT сидя не сделаешь. Надо лежать. Как мне сказали, минут десять. Боль, чёрт с ней, а дышать как?! Пошёл на рекорд. На третьей минуте научился дышать кожей. Прости меня, Гиннес!
Но интересней всего оказался аттракцион с эффектным названием "цинор а-никуз" - дренажная трубка. Которую под местным наркозом мне ввели в несчастную плевру для отсоса крови и гнили. Никогда не упускайте возможности радоваться жизни, вы ведь не знаете, на какую глубину действует обезбаливающее! Пока меня надрезали и пихали трубку сквозь рёбра, было щекотно - и вместо волнения я отхихикал всё то время, что трубка добиралась до плевры (Внимание!). На которую обезбаливающее уже не действовало (Оп!). Трубка пробила плевру и сороконожкой на шпильках поползла вовнутрь (достаточно драматично описываю?). Но это действительно было больно. Децибелов на триста.
А уж после того, что они сделали со мной своим катетером,... эта больница вообще обязана на мне жениться!
Где-то через месяц я со своей родной сестрой, Мариной, случайно встретил сестру из приёмного отделения. И сестра в белом рассказала сестре в джинсах, как мужественно я себя вёл, как улыбался, премозвогая боль, и совсем не кричал. Я раньше и примерно не представлял, насколько приятно быть партизаном на пенсии. Я решил не портить гордость сестёр за меня лишними фактами, типа того, что орать я не мог, так как опять перебило дыхание, в результате чего (ещё немного драматики) я с такой силой вцепился в собственное колено, что хирург приготовился накладывать на него гипс. Так и не наклал... не наложил... в общем, хорошо, что этого делать не пришлось.
Знаете, когда больно, есть очень простой способ отвлечься: достаточно представить, насколько будет забавно об этом вспоминать. Заметили, что весь человеческий юмор - это ситуации, в которых не хочется находиться, но о которых хочется рассказывать? Если честно, впервые подобную мысль я встретил в романе Роберта Хайнлайна "Чужак в чужой стране". Но воспринял вместе с дренажной трубкой. Говоря обобщённо, пока обстоятельства грокали меня, я грокнул юмор.
Помимо дренажа, у трубки оказалось немало побочных достоинств. Во-первых, хотя снаружи её и пришили, но внутри она являлась физическим воплощением совести: царапая грудь и разрывая душу при любых неосторожных движениях (кстати, чудесное средство от икоты!). Как следствие, мои движения стали плавными до грациозности (а икота превращалась в лёгкие интимные вздохи). Так что, совесть меня больше не беспокоит.
Во-вторых, оставшиеся спайки - чудесный сигнализатор, если мне неожиданно хочется перетрудиться. А перетрудиться - для меня всегда неожиданно.
В третьих, эта трубка соединялась с особой коробочкой, которую я называл кальяном, так как та, в свою очередь, подключалась к вакуумному крану и успокаивающе булькала (вы оцените: прямо в лёгкое!). Не хватало только травки. Хотя, что там кальян! Это был мой личный ядерный чемоданчик! Я повсюду таскал его за собой: в кровать, в туалет, на рентген, он был со мной в душе... он был у меня в душе, так как пристёгивался не банально - к запястью, а (говоря поэтически) непосредственно к дыханию! Дышите с миром!
А какие, в четвёртых, прогулки я совершал с ним (!) на виду у посетителей больницы и прибольничного супермаркета! Прозрачный чемоданчик, наполненный кровью, прелестно шокировал и непередаваемо сочетался с моей невозмутимой физиономией в чёрных очках. Блэйд III.
Но главное, в пятых, правильный шрам и на правильном месте! На тот, от ножа, и смотреть-то противно: масенький (на три скобки), сзади (пойди объясни, что я - да - герой, это враг - прыткий). А тут всё, как надо: щедрый мужской шрам, ненавязчиво между соском и подмышкой (и вид не портит, и призывает к интиму). А главное, наконец-то я мог доказать, что встретил врага грудью. И в руке у того зловеще блестело мачете (как минимум). А уж если при близком знакомстве женщина (а кто же ещё) доберётся до сзади, то я честно ей всё расскажу: и про мою несгибаемость, и про везучесть бандита, и про то, как нож прошёл навылет.
Впрочем, в те критические дни меня волновали не женщины, а как бы не заработать крылышки на always. Подчёркиваю: женщины меня не волновали только в ТЕ дни. И хотя задница у меня всё-таки разболелась, но лишь потому, что первые несколько дней я провёл исключительно сидя.
Странно, три дня интенсивной терапии промелькнули, как один. Возможно, из-за сильных обезбаливающих и постоянно напяленной кислородной маски. В первые дни маска закрывала почти всё лицо, а на третий её поменяли на трубочку с двумя штырьками, которые засовываются в ноздри. Так вот, этой трубочке - со штырьками - какой-то весёлый садист дал название "кислородные... очки".
Вечером первого дня ко мне пришёл следователь. К сожалению, обезбаливающее было со снотворным эффектом, поэтому я мужественно решил сначала наябедничать, а потом уже получить по залугам. Уморительное зрелище: слева следователь с ручкой, ожидающий, когда же я наконец-то начну говорить; справа - медсестра со шприцом, ожидающая, когда же я наконец-то заткнусь; посередине - я, желающий и того, и другого, и чтоб все сгорели!
Я не хотел пугать родителей и просил сестру, Марину, которой позвонил ещё из малой операционной, поддержать мой обман. Горжусь восхищением социального работника, ставшего свидетелем моего звонка к маме: вот только что перед ним лежала вытащенная на берег рыба, как вдруг совершенно спокойным, с ленцой, хорошо поставленным голосом я рассказываю о скучной прошедшей смене и сетую на отсутсвие событий. Перефразируя Нерона: какой актёр недорезан во мне! Мне иногда кажется, что именно ложь движет Историю. И обезьяна научилась говорить только тогда, когда ей пришлось сочинять, где она шлялась всю ночь. А вторая взяла в руки палку, когда не поверила этому объснению. Да, Фрэйд писал о сексе, Маркс о капиталле, а я о власти (кому чего не хватает). Но всё это, как и многое другое, всего лишь топливо для вечного движителя - лжи. И, как видите, ложь умеет творить чудеса.
Или всё же не ложь? А забота о ближнем? И, кто знает, может быть, первыми словами было участливое: "Я сожрал твой банан, хочешь поговорить об этом?".
Впрочем, родителей провести не удалось. Сестра рассказывала, что они всё почувствовали. Мама ещё ночью проснулась и весь день была сама не своя. На третий день сестра уговорила меня не скрывать от них правду. Хорошо, что приборы и приспособления (кроме дренажки) от меня уже отключили. До этого от меня отходило столько трубок и проводов, что я вновь ощутил себя человеком хай-тэка ( на иврите "хай" - живой, "тэка" - электрическая вилка).
В конце-концов, меня перевели в обычную палату. Отделение травмы. Для отделанно-травмированых. Новый корпус с прекрасными палатами на две койки, в каждой палате туалет с душем, новейшее медоборудование и чудесный вид из окна на город и море.
Светло-серые больничные будни. Уколы в бедро, градусник в рот, стальная хватка измерителя давления. Друзья и родные, друзья и родные, друзья и родные... словно я выиграл миллион... а я ведь уже и забывать начал, как много у меня, оказывается, друзей и родных. Я утопал в соках, фруктах и шоколадах. Хотя от больничной еды не отказывался (и скоро меня уже тошнило от творогов и курятины). Я решил не заказывать у больницы телевизор, а одолжил у сестры кучу книг по еврейской истории и наслаждался подзабытым ощущением бумажных страниц.
Мешало одно: две недели, как минимум, я мог лежать только на спине. Господи, до чего же приятна такая простая, казалось бы, вещь, как немного полежать на боку! Иногда я набирался мужества и позволял себе эту роскошь. Секунд на десять меня хватало. Вот тогда я и понял, что значит наслаждаться каждой секундой, проживая её словно маленькую вечность.
Хотя продажные израильские СМИ недостаточно хорошо не осветили моё героическое ранение вовсе, меня фотографировали охотно и много. И всегда с гордо задраным носом и расправленными плечами. Правда, при этом просили пару секунд не дышать. Агентство Рентген, слышали о таком? Признаться, я думал, что более фотогеничен. Насколько же я всё-таки внутренне беззащитен и несуразен! Впрочем, возможно, всё не так плохо, ведь не у каждой смазливой модели есть такой толстый book, как у меня. Особенно впечатляли снимки периода дренажной трубки: она белой зловещей полоской пересекала лёгкое, словно напоминая: "Мы с тобой чужаки в наших мирах! Но о нас не забудут!". И действительно, до сих пор при резких движениях или глубоком вздохе я отчётливо чувствую весь её путь в тёмных глубинах плевры. И я говорю: "Да, я сделаю всё, чтоб и меня не забыли! Вы меня ещё попомните!".... Та-а-ак, занесло... Кстати, несколько рентгеновских снимков лёгких я получил на руки, и приятель обещал опубликовать их в своём журнале. Правильно, страна должна знать, чем дышут её герои.
Ещё раз свозили на CT. К тому времени кровь из внутренней полости тела уже откачали (даже убрали дренажку), так что я спокойно лежал и наслаждался процессом. В вену ввели какую-то жидкость, предупредив, что почувствую жар. Но у меня и так было за 38, и стало, скорее, прохладно. Зато во рту появился отчётливый привкус металла (почувствуйте себя Терминатором!).
По окончании процедуры я поинтересовался у врача, расшифровывающего запись, сколько же мне осталось? Желательно в годах. Он прикрылся традиционным еврейским "ад мэа вэ-эсрим" (до ста двадцати). Расплывчатость формулировки (насколько "до"?) настолько меня смутила, что по возвращению в отделение на вопрос медсестры: "Ответ у тебя или пришлют попозже?", я грустно вздохнул: "Доктор сказал, что ответ уже не понадобится".
И всё это, увы, потому, что в плевре осталась жидкость, а в ней поселился какой-то микроб, так как меня резанули грязным ножом. Нет, какая он всё же скотина, мой спаринг-урод! Шёл убивать - и не продезинфецировал нож! Ведь он мог меня чем-нибудь заразить! Впрочем, так он и сделал... Всё-таки, насколько же мы, евреи, более гуманный народ! Как-то раз в милуиме (военные сборы) в Секторе Азы (Газы), до сих пор оккупировной арабами, нам выдали к автоматам грязные патроны. Так мы каждый из них (подчёркиваю: КАЖДЫЙ) аккуратно протёрли, чтобы, не дай Б-г, не внести террористам инфекцию в голову!... А этот! Тьфу, нелюдь. Хамор.
В общем, началось у меня воспаление лёгких.
По правде говоря, одного лёгкого - левого, но так куда лучше звучит: Воспаление Лёгких! Самого в дрожь бросает. И стали колоть меня антибиотиками. В надежде наколоть и микроба. Арабы создали развитую индустрию подделок, проигрывая китайцам разве что в качестве. Но мне достался очень качественный микроб. Живучий такой и злой. Истиный исламист. Да ещё эта жидкость. Конечно, хорошо, что обезвоживание мне не грозило, но, с другой стороны, утонуть в себе самом - слишком даже для меня.
Не знаю, как в других странах, а у нас при госпитализации первым делом вставляется в вену игла для подключения капельниц. И ходят с ней аж до самой до выписки (вообще-то каждые три дня её вынимают и ставят новую в другую вену). Я прозвал эту иглу последней гордостью ёжика. Да вот вены мои и в лучшие свои времена (худшие для меня: работа на стройках сионизма) отличались особенной скромностью и пугливостью (что понизило мои шансы на суицид - пришлось жить и пробиваться к более приятным способам зароботка). А сейчас после стольких лет программирования и шмиры (охраны), да прокалываемые иголками, да сжигаемые антибиотиками, вены прятались словно улитки в раковины. Приятного мало. С другой стороны, я потеряный человек для наркомании. Однажды вена исчезла прямо под капельницей. Я человек терпеливый, и пока понял, что жжёт сильней, чем обычно, антибиотик принялся выгрызать руку. Обезбаливющие не помогли, и три часа я метался по палате, чтобы не завопить. В то же время было смешно: помните Папая после шпината? Я тоже помню: я им был! Правда, одной рукой... В конце-концов, вены пропали вовсе - очередную иглу пришлось устанавливать на тыльной стороне кисти. Видели американский фильм "X-Men"? Там был мутант, у которого оттуда же вылезали металлические когти. Он рукой - шух! Человек-Росомаха! Я тоже так мог: шух рукой! Человек-Капельница!
Но я не понимал одного: зачем было брать мою кровь на анализ? Её состав полностью распечатан на упаковке антибиотиков. Разве что, ещё немного красителя.
Между чтением и приколами над уколами я занимался физиотерапией для разработки лёгкого. Его надо было снова развернуть. Для начала я надувал шарики. Требовалось каждый час, но я делал это каждые полчаса. Надувал, сдувал и надувал по-новой. Не удивлюсь, если медсёстры прозвали меня "мужчина с шарами".
Со временем я перешёл на более сложное упражнение: выдыхал через трубочку в бутылку с водой. Десять раз по десять секунд. Я старался растянуть выдох секунд до пятнадцати-двадцати. Вода радостно булькала, я умилялся своим успехам, а температура чихала (вернее, кашляла) на эти успехи с очень высокой башни... "Программист с пятилетним стажем, вспомни молодость: почувствуй себя чайником!"
Представляю, что думали обо мне соседи по палате. Напоминаю, палата двухместная (между краватями занавеска), но моё лечение затянулось, а соседи менялись один за другим. Вы оцените ещё одну порцию еврейского счастья: в Израиле даже после сложных операций держат в больницах считаные дни, а я провалялся больше трёх недель! Нет, всё-таки, есть мне, чем обрадовать Гиннеса. Дошло до того, что я предложил медсёстрам присвоить мне гордое звание: "Сын отделения", меня скромно поправили: "Брат". Соседи приходили и уходили; с той стороны занавески просачивался аромат свободы; а я надувал шарики, пускал пузыри (в бутылке!) и разглядывал за окном Тель-Авив, который, словно мираж, манил-манил, но никак не желал приближаться. Я проклинал температуру своего многострадального тела, которая резвилась с энергией ребёнка, только научившегося ходить. Поднимется. Упадёт. Опять поднимется, резво пробежится, мелькая цифрами дигитального градусника. И лишь я оставался на месте. Впору менять еврейскую фамилию на румынскую: Константа.
Израиль относится к странам, втыкающим градусник в рот. А это, пусть на время, но ограничивает свободу слова. Как вспомню, сколько же такого времени набежало за все измерения температуры, да ещё времена кислородной маски, да ещё рентгены и CT, во время которых я вынужден был молчать!.. Сразу же начинаю ощущать себя настоящим мужчиной: терпеливым и немногословным. Надо же было когда-то попробовать!
Кстати, о больничном градуснике. На его тестер для каждого нового измерения надевается специальный пластиковый колпачок (этакий кондом для Буратино). Я эти колпачки собирал. Сначала для закладки в книжку, потом ради интереса, вставляя один в другой. В конце-концов, получилась прекрасная чесалка для пяток, даже нагибаться не требовалось!
Знаете, многие считают, что главное наше, еврейское, умение - это умение делать деньги (если бы!!!). На что евреи, как правило, отвечают, что в вашем, продажном, мире деньги - зачастую единственное средство спастись. И хотя последнее верно, но всё-таки оба эти утверждения поверхностны и уводят от главного. А главное, чему еврейский народ научился за тысячи лет своего существования - это извлекать пользу даже из собственных страданий. Не выгоду (какие уж тут выгоды!), а именно пользу: "нет худа без добра" - это не русская поговорка, а наш способ выжить.
Вот так вот: от пяткочесалки - к спасению нации. Оно и понятно, мы, евреи, всегда ощущали пятками глобальные исторические процессы.
Для примера обратимся к важному для меня представителю моего народа - ко мне. Последние два года я не только не был в отпуске, но нередко работал вообще без выходных. И вот теперь имею возможность поболеть в своё удовольствие. Хотя, конечно, моим врагам такие удовольствия! Тем более, что приходится собирать кучу справок в Битуах Леуми (Национальное Страхование). Впрочем, мне советуют нанять адвоката, который поможет выбить все причитающиеся пособия, заработанные моей несчастной спиной. Забавно, а вот о проститутках говорят, что они зарабатывают НА спине. Вы замечали, что в деле добывания денег вся разница между моралью и проституцией нередко заключается всего лишь в предлоге?
Впрочем, судя по тому, что воспаление никак не проходило, Битуах Леуми мог надеяться на благоприятный (для него) исход дела. А я, чтобы не впадать в отчаяние, сочинял песенки:
У моей у милой лёгкие шаги,
У моей у милой плавный взмах руки,
У моей у милой чёрные глаза,
У моей у милой острая коса.
Как-то, когда на вопрос: "Как ты себя чувствуешь?", я отвечал: "Не чувствую", и это было правдой, пришла медсестра, чтобы в очередной раз поставить мне капельницу. С ногами от Кардена, ей бы на подиуме выступать, она решила поднять меня до своего уровня. Кровать автоматическая: одно нажатие на педаль - и я увидел, как больничные стены плавно поплыли вниз. Ни с чем не сравнимое чувство вознесения охватило меня. Но тут в мою руку вонзилась игла. У нормальных людей происходит наоборот: вначале игла, потом - вознесение (нормальных для Амстердама). Закончилось тем, чем и должно было закончиться: нажатие на другую педаль - и стены также величественно поплыли вверх. Я погружался. Под торжественное жужжание электромотора, сквозь скорбную тишину палаты, провожаемый печальным взглядом красивой женщины, я медленно опускался всё ближе и ближе к земле. Ещё бы пару венков, и репетицию можно считать успешной.
Впрочем, я особо не беспокоился: судя по моей линии жизни, смерть ожидает меня настолько не скоро, что я до неё, видимо, не доживу.
Но пока суть да дело, мне снова помогала мысль, что когда-нибудь пройдёт и это, и я (в крайнем случае, сидя на облаке) буду смеяться над тем, от чего пока что хочется выть.
Так и вышло. Температура упала. И счастливые врачи выписали меня, снабдив кучей антибиотиков.
Через день температура вскарабкалась на эту кучу.
Через неделю я вернулся в больницу.
В приёмном покое меня осмотрели и решили госпитализировать.
На этот раз в отделение внутренних болезней, находящееся в старом корпусе больницы. А потому я решил надолго в нём не задерживаться. Так и вышло. Хотя это короткое время оказалось неплохо утрамбовано событиями. Дело в том, что было решено взять на проверку немного жидкости, всё ещё булькающей в лёгком. Это делают через никур (прокалывание). Для начала меня повезли на "узи" (не путать с Узи: меня приговорили к проколу, а не к расстрелу!). Очередное разочарование. Увидев на двери табличку "US", я обрадовался, что теперь-то уж точно повидаю страну невЫданных возможностей, безудержных небоскрёбов и инфантильных милитаристов! Не тут-то было. Всё тот же "IL".
Впрочем нет, "IL" может удивить, огорчить, восхитить, взбесить... Но разочаровать он не может. Не еврея. И знаете, всё правильно: моя Америка здесь. А ведь ни один американский еврей не может сказать о своей стране: здесь мой Израиль. Мне повезло: я живу там, где и мои мечты, и мои святыни. И хрен необрезаный получит мировое сообщество, а не капитуляцию Израиля.
Любопытно, являются ли эти мысли типичными для человека, сидящего в двенадцать ночи перед дверью на "узи" при повторной госпитализации?
В общем, загадочные "узи" и "US" оказались банальным ультро-саундом, которым проверяют беременных. Как я говорил, у меня с самого начало всё пошло через... ну... с другой стороны, так что логично, что "оптической мышкой" мне водили не по животу, а по спине. Оказалось, что быть ковриком для "мышки" - занятие весьма приятное. У меня обнаружилось несколько новых эрогенных зон. Оказалось также, что я обременён, но не беременен, так что, в больнице на мне поставили крест. В смысле, пометили точку для никура (прокалывания).
Никур прошёл успешно. Но безрезультатно. Меня снова с-"узи"-ли. И снова безрезультатно. Попытались определить место пальпированием. Результат тот же. Словарь не соврал: каждый никур оказался проколом. Вы оцените мою стойкость: три раза меня прокалывали! Три раза вонзали иглу, которой бы свитры вязать! Три чёртовых раза! Но я стиснул зубы, сжал кулаки - и не выдал ни капли! Просто, Мальчиш-Кибальчиш: "Летят самолёты, привет, идиот"!
В итоге я приобрёл: одну дыру от ножа и четыре от лечения. Впрочем, какой теперь нож?! Судя по ранам, в меня стреляли разрывными! А главное, я не боюсь виселицы: мне есть, чем дышать ниже шеи.
За героическое проявление беспримерной жадности, а так же ввиду того, что температура упала и лежала ровным пластом, врачи плюнули и выпустили меня на волю.
Через день температура оклемалась... и поднялась.
Впрочем, не было уже в ней той, прежней, мощи. Задора не было. И только кашель держался молодцом, разгоняя голубей, тучи и спутники. В качестве компенсации я получил весьма полезную способность организма определять погоду на завтра по степени скрючивания оного.
Последний месяц живу у родителей (спасибо им) в небольшом посёлке Бнэй-Аиш под Ашдодом. В соседней квартире живёт сестра, Марина, с мужем и детьми. Иду на поправку, тренируясь на играх со своими малолетними племянниками. Но всё ещё задыхаюсь при быстрой ходьбе и мужественно охаю при резких движениях. Впрочем, мне неплохо помог последний курс антибиотиков. Ещё бы, каждая таблетка - тридцать один шекель! Да за такие деньги мне помог бы и "Orbit" с сахаром! Хотя, лекарство, конечно сильнейшее. Мне так и сказали: либо ты с ним будешь бороться против микроба, либо они с микробом будут бороться против тебя. Угадайте с трёх раз, что я выбрал?
К сожалению, у родителей нет ни линии ADSL, ни скидок на вход в Internet по обычной телефонной линии. Чувствую себя оторванным от мира, так сказать, мировой оторвой. Ничего, надеюсь, что скоро вернусь домой, в Тель-Авив, и снова приобщусь к вечным интернетовским ценностям.
Мне иногда говорят, зачем ты связался с этим мерзавцем! Дал бы ему наблевать, помыли бы - всё лучше, чем так мучаться!
Нет. Нельзя давать им спуску. Нельзя и всё. Иначе столько их разведётся, что за всеми не отмоешь! Я обыватель: достачно добродушен, достаточно трусоват, достаточно ленив. Но хотя бы свою работу я выполнить могу. А на данный момент она - связываться. Именно связываться. И не давать пакостить хотя бы в пределах одного здания. А кроме того, очень хочется жить в чистом мире. И чтобы племянники мои жили в чистом мире. И дети (если таковые объявятся).
А главное, подумайте, кто здесь, на самом деле, пострадал. Итак: я почти что его победил, мне просто не повезло в конце. Но я оказался в длительном отпуске, часть которого провёл в условиях приближённых к условиям комфортабельного отеля, а часть у родителей и сестры, к тому же получив наконец-то возможность вдоволь наиграться с племянниками. А видели бы вы, какие женщины смотрели на меня с восхищением, вы бы поняли, что боль (о которой я почти позабыл) - очень малая плата за это блаженство. Я приобрёл несколько славных шрамов (неплохой вклад в интимную жизнь). И бонус (а как же без бонуса) со смехом вспоминать своё боевое прошлое.
А чем может похвастаться он? Тем, что как последний жлоб пытался наблевать в общественном месте, но и этого ему не дали, окатили водой, избили шваброй, словно хамора, а за всё это ему светит тюрьма, и он вынужден скрываться от полиции, бросив дом, родных и работу!
Знаете, он действительно хамор.
Вот, пожалуй, и всё. Хочу сказать спасибо врачам, медсёстрам и братьям больницы Ихилов! Знайте, если вы попали в их добрые руки, значит вам... не повезло. Конечно, иначе бы вы туда не попали. Но не беспокойтесь, вы в надёжных руках: эти руки быстро поставят вас на ноги и отправят обратно к вашим проблемам! При условии, что вы не такие шлимазлы, как я.
Спасибо родным и друзьям!
Спасибо всем знакомым и незнакомым, которые беспокоились, куда я пропал!
Я жив. Местами здоров. Чего желаю и вам: долго жить, но быстро здороветь.
Зэев (больше некому).
0x08 graphic
Каждый пишет, как он дышит... (Б.Окуджава)

27/11/2003

Оценка: 6.72*10  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"