Автор выражает признательность Смельдингу и Крысолову, а также всем другим участникам Форума Альтернативной истории (ФАИ: http://alternativa.fastbb.ru/), за интересные мысли, которыми они поделились, и без которых этот рассказ не был бы закончен.
No Гуларян А.Б., 2007
ТЕНЬ ВОИНА.
И стол мой раскидывался, как страна,
В крови и чернилах квадрат сукна.
Ржавчина перьев, бумаги клок -
Все друга и недруга стерегло.
Враги приходили - на тот же стул
Садились - и рушились в пустоту.
Их нежные кости сосала грязь.
Над ними захлопывались рвы.
И подпись под приговором вилась
Струёй из простреленной головы.
Эдуард Багрицкий
ТВС.
1929 год
1
Схорон был надежный. Этакий римский otium cum dignitate.[1] Можно было пройти в двух шагах, и ничего не заметить. Правда, если с собаками, как в Восточной Пруссии... Я зябко поежился. Вспомнился кузен Фридрих, позор страшного разгрома под Сольдау и Танненбергом... Может, и нужно было взять с собой пару казаков, тем более они сами просили не ходить больше в австрийский тыл в одиночку. В здешних горах они чувствуют себя как дома. Одного взвода казаков на горную вершину достаточно, чтобы враг не прошел... И никакая артиллерия не может нас отсюда выкурить.
Я невольно улыбнулся. Александр Михайлович Крымов молодец! За такого командира можно в огонь и воду. Le chevalier sans peur et reproche![2] Железная воля, неукротимая энергия, неустрашимая храбрость. Не трусит, ведь, задираться с начальством, когда дело требует. Это же он придумал тактику рассредоточения, когда забайкальцы, прирожденные охотники, выщелкивали немцев по одному, хоронясь в горных щелях. Германские взводы и роты несли огромные потери и отступали в полном расстройстве. А крупными соединениями в горы не попрешь. Ну, грубоват, конечно, и выражений во время разноса не выбирает. Я невольно поморщился. Да, надо бы привести мундир в порядок, уже износился...
Я знал, что обо мне в дивизии уже ходят самые разнообразные слухи: например, что я неделями пропадаю в тылу австрийцев, что мой полковой командир прячется под стол при моем появлении с новым сумасшедшим планом глубокой разведки. Я представил себе барона Врангеля в подобном положении и чуть не прыснул со смеху. Такого запугаешь... Еле вот отпросился, сославшись на необходимость проверить разведанные. Но зато по возвращении будет головомойка. Он ведь уже знает, что я снова ушел один... Мысли мои понеслись дальше и дальше, поскольку сидеть в схороне мне предстояло еще долго, а занять себя было совершенно нечем. Пришло знакомое уже по медитации и опытам с наркотиками состояние "не ума", или, как мне более нравится это называть - "минус-время". Как всегда, из этого состояния я вышел толчком - только что меня не было, и вот я есть. В мозгу вертелась строчка странной песенки: "А где твой дом гуцулочка - Караты!". Еще один привет из будущего... Я горько усмехнулся.
Причиной моего долгого сидения являлся человек, кравшийся в данный момент по самым глухим окольным дорогам и тропам. Но выйти он должен был на меня. Потому что это я его вел, первый и последний раз наплевав на свой принцип - не вмешиваться напрямую в сознание людей... Я внушил ему мысль о побеге, я склонил остальных офицеров, томящихся в лагере, помочь ему, я попытался расчистить ему путь от опасностей. Скоро мы увидим, к чему это приведет.
Знаю, многие боятся меня, говорят, что в атаку я хожу как пьяный или лунатик, раскачиваясь в седле с застывшими глазами. А как еще прикажешь сберечь подчиненных в этой мясорубке? Только прикрывая их своим сознанием. Да я после каждой такой атаки как выжатый лимон, валюсь прямо на пол, и тут же засыпаю! Зато у кого меньше всего потерь личного состава в полку? Правильно, в пятой роте подъесаула Унгерна. Вот казаки, люди необразованные, обращающиеся друг к другу словом "паря" и называющие любой фрукт от арбуза до винограда "ягода" чувствуют мою заботу о них. Своим природным звериным чутьем чувствуют, жмутся ко мне под огнем, хотя я не высыпаю после боя из-за ворота гимнастерки деформированные пули, как это сделал Джа-лама после штурма Кобдо... А сейчас я точно также вытаскиваю из австрийского плена одного человека... Одного очень важного для будущего страны человека... Он сам об этом пока не знает. Достаточно, что я знаю. Однако он что-то не торопится на randez vous. [3]
2
Через кусты по косогору пробирался человек. Всклоченная нечесаная борода, офицерский френч когда-то хорошего сукна, ныне превратившийся в лохмотья, обличали в нем беглеца-военнопленного из лагеря. Настороженный взгляд непрерывно обшаривал окружающее пространство на предмет возможной опасности или еды. И все-таки беглец отпрянул, когда рядом с ним словно из-под земли появилась тощая высокая фигура в помятом, видавшим виды мундире. Человек был при оружии, при погонах, желтые лампасы изобличали в нем принадлежность к забайкальским казачьим частям. Он был среднего роста, блондин, с длинными опущенными по углам рта рыжеватыми усами. Подбородок и щеки заросли густой щетиной. Длинный шрам на лбу. Худой и изнеможденый с виду, дикий и неопрятный, он в равной степени мог оказаться и полковым разведчиком, и дезертиром, промышляющим грабежом, и таким же беглецом из лагеря, как и человек, которого он испугал.
- Простите, вы русский? У вас есть еда? - первым спросил безоружный беглец. Его vis-a-vis [4] уже распаковал свой походный мешок:
- Угощайтесь.
Беглец некоторое время жевал предложенную ему нехитрую снедь, пытаясь не спешить и быть аккуратным. Но это плохо ему удавалось. По-видимому, его пост продолжался слишком долго. Дезертир или разведчик присел рядом с ним на корточки и внимательно, с большим любопытством наблюдал за беглецом. Наконец, тот удовлетворил первый голод и продолжил:
- Спасибо... Скажите, вы тоже офицер, сбежавший из лагеря? Но откуда тогда у вас трехлинейка, сабля и наган?
- Я разведчик. Командир пятой сотни Первого Нерчинского полка, подъесаул барон Унгерн-Штернберг, Роман Федорович, к Вашим услугам, - второй глухо щелкнул стоптанными каблуками.
- Простите, господин барон, меня несколько смутил ваш внешний вид... Нерчинский полк, Нерчинский полк... Как же, знаю! Вами командует генерал Одинцов.
Унгерн тонко улыбнулся такому неквалифицированному прощупыванию:
- Нет, Вы ошибаетесь. Одинцов командует Приморским драгунским полком. А первым нашим командиром был полковник Павлов из лейб-гвардии. Сейчас нам прислан новый командир, полковник Петр Николаевич Врангель.
- Да, да, Врангель, я помню его по Академии...
- Вы сами генштабист?
- Окончил Академию Генерального Штаба.
- Простите меня, я хотел бы удостоверится точнее... Ваш внешний вид говорит, что вы бежали из плена и не первую неделю кочуете по австрийским тылам... Но я хотел бы точно знать, кого я выведу к своим.
- Генерал-лейтенант Лавр Георгиевич Корнилов, к Вашим услугам... -(Унгерн вытянулся, снова щелкнули стоптанные каблуки.) - Бывший командир Сорок восьмой пехотной дивизии Двадцать четвертого армейского корпуса. Попал в плен тяжело раненым, прикрывая отступление из-за Карпат армии генерала Брусилова.
- Извините, Ваше Превосходительство, но теперь моя очередь задать Вам несколько вопросов.
- Вы не доверяете мне?
Унгерн собеседнику доверял, ибо видел его насквозь. Но всезнание могло насторожить генерала Корнилова, и нужно было изобразить собственную проверку Поэтому, нарисовав на лице надлежащую серьезность, Унгерн стал откровенно валять дурака:
- Извините, но не каждый день на такой войне генералу удается сбежать из плена. Если бы австрийцы выследили Вас, они не стали бы ломать комедию и играть petits jeux. [5] Где Вы говорите, воевала Ваша дивизия?
- Мы прорвали австрийский фронт у Гуменного, перешли Карпаты и вторглись в Венгрию.
- Ваш сосед справа?
- Четвертая стрелковая бригада. Генерал Деникин.
- Когда вы закончили академию Генштаба?
Корнилов пожал плечами:
- В тысяча восемьсот девяносто седьмом году. Сам я семидесятого года рождения. Еще вопросы есть? - в его голосе уже звучало раздражение. По-видимому, он уже прикидывал про себя, как отделаться от этого раздражающего остзейца и самостоятельно выйти к своим.
Роман Унгерн снова тонко улыбнулся, поскольку счел приличия соблюденными, и готов был начать серьезную игру:
- Всего один, Ваше Превосходительство... Какими языками владеете?
- Если Вам так интересно, то китайский, монгольский, санскрит, урду.
- О сокровище на цветке лотоса, - Унгерн перешел на священный язык, - Ом мани пад мэ хум!
- Так, судя по этой фразе, Вы участвовали в кампании против японцев! - вскинулся Корнилов, тут де "заглотив" наживку - или были военным советником в Монголии в тринадцатом году?
- И там и там. Но в девятьсот четвертом я был вольноопределяющимся, служил в звании рядового.
Они помолчали.
- Потом я закончил Павловское военное училище, вышел в офицеры, попросился на Дальний Восток, - продолжал Унгерн после молчания, - Надеялся на реванш с макаками. Но войны не было. Так, повоевал в Халхе [6] в тринадцатом году.
- И, наверное, виделись с Джа-ламой? - уважение Корнилова к этому неряшливому офицеру постепенно восстанавливалось.
- Да, один раз, - взгляд барона стал отсутствующим. Возможно, перед его глазами снова проплывали монгольские хангаи [7] и гоби [8], обо [9] и почтовый тракт через цайдам [10], - моим проводником был Алексей Бурдуков, это местный скотопромышленник в Монголии, я очень спешил, на каждом уртоне [11] м-м-м... ссорился со смотрителями, но все равно опоздал. Кобдо взяли без меня. Тогда я набрал отряд цариков [12], и стал на свой страх и риск воевать против китайцев. Лха-ржял-ло! [13] Полгода совершал подвиги, но потом меня настоятельно попросили уехать из Монголии. Наш военный агент в Кобдо в сопровождении верхнеудинских казаков. Я, видите ли, им мешаю проводить внятную политику и путаю карты своими партизанскими действиями. Как понимаете, я не мог не подчиниться... Уехал в Ревель, жил там до августа четырнадцатого... Но напоследок заехал в ставку Дамби-Джамцан-Ламы и поговорил с ним. Хотя мне это было категорически запрещено.
- Ну и как Вам показался Джа-лама?
Глаза Унгерна заблестели, ноздри расширились:
- Это вождь! Вождь в древнем понимании этого слова! Беспощадный к себе и окружающим! Как смотрели на него мои царики! Какой архаической, дикой силой веет то него! Вы слышали о ритуале освящения знамени, который он провел? Пленных китайцев раздели донага, связали, и Джа-лама круглым жертвенным ножом вспарывал пленникам грудь и вырывал сердце. Кровью казненного писали священное заклинание на знамени, а остывшие сердца бросали в гавал. [14] Мне это напомнило ритуалы ацтеков. Или... Или Атлантиду...
- Как? Вы верите в Атлантиду?
- Я там жил...
Генерал Лавр Корнилов внимательно посмотрел на собеседника. Унгерн сидел свободно, откинувшись на ствол дерева, и был совершенно серьезен. Только присмотревшись, можно было разглядеть веселые золотые искорки на дне глаз. Совершенно невозможно было понять, серьезно он говорит, или у человека такое странное чувство юмора. Генерал снова почувствовал раздражение к этому странноватому человеку, разыгрывающему из себя нового Эспера Ухтомского [15], и сказал резко:
- А, по-моему, вся эта древность и архаика сводится к беспощадной жестокости. Цивилизованным миром это воспринимается как нечто неслыханное и поражает, - генерал быстро взглянул на собеседника, - впечатлительное воображение. Но на самом деле это наследие темных веков варварства и жестокости скоро канет в лету и в самой Монголии.
- Вы глубоко не правы, господин генерал! Я сам наперёд подумал, что Джа-лама - туземный царек, честолюбивый неограниченный тиран. Но, побеседовав с ним, я изменил свое мнение. Видите ли, Лавр Георгиевич, он хочет пересоздать монголов, вернуть им утраченные душевные качества, те самые, что породили Чингиз-хана.
- Еще не легче! Если Вы правы, то тогда мы правильно вмешались, и арестовали его. Нового Чингиз-хана нам сейчас только и не хватало!
Унгерн побледнел и поджал губы:
- Ваш цивилизованный человек - это тончайшая пленка над темными древними инстинктами, - сказал он излишне резко, - Вы читали Ницше? Да и здесь, - барон широко обвел рукой закатный окоем, шрам на его лбу стал наливаться кровью, - на Великой войне, не превзошли ли мы в жестокости Джа-ламу? Он жесток по расчету, но и мы тоже проявляем неслыханную жестокость по расчету!
Генерал Корнилов поднялся. Ему совсем не хотелось продолжать спор, да и Унгерн горячился так, что спор этот вполне мог обернуться в ссору. Поэтому генерал сказал как можно более миролюбиво:
- Мой уважаемый туше-гун[16] ! Мы двинемся в путь, или будем дальше созерцать идам [17]?
Знакомые с буддизмом поймут, что Корнилов пошутил довольно опасно: в данном контексте Унгерн мог и обидеться. Но барон оценил чувство юмора собеседника:
- "Ты будешь плыть как пушинка, свободно, один", - процитировал он "Бардо Тёдол" [18]. Таким образом, ответная шутка также вышла острой.
Через несколько часов генерал Корнилов в полную меру оценил посланного ему судьбой попутчика. Барон Унгерн был прирожденным разведчиком. У него было звериное чутье на близость человека или человеческого жилья и способность найти дорогу в самой непроходимой местности. Инстинкт Унгерна настойчиво вел их через расположение австрийских войск к своим. Подчас путь их напоминал мозаику лабиринта, выложенного на полу средневековой базилики. Его стенами были полосы плотного тумана, непроходимый кустарник, обрывы, посты и засады австрийцев. Подходя к передовому русскому охранению, Унгерн резко остановился:
- Дальше вы сами.
- Но позвольте... - беглый генерал повернулся к своему проводнику, и осекся, встретившись с ним взглядом.
- Генерал Лавр Георгиевич Корнилов, - начал Унгерн, глядя в остекленевшие бессмысленные глаза собеседника, - Вы пойдете сейчас к передовой линии русских окопов, встретите там своих и будете в безопасности. Вы забудете нашу встречу, и будете считать, что добрались до русских войск в одиночку. Только когда я появлюсь перед вами, Вы вспомните меня и наш совместный поход. Только когда я появлюсь, не раньше. Но после этого Вы будете доверять мне совершенно, и советоваться со мной по всем важнейшим вопросам. А сейчас идите! Через пять шагов вы проснетесь, и забудете этот разговор.
Генерал Корнилов повернулся и молча пошел вперед. Барон Унгерн смотрел ему вслед.
- Перемены часто бывают в нашей жизни, и никто не знает, что может случиться завтра, - промолвил он вполголоса, и исчез в тумане. Это были слова, приписываемые Джа-ламе.
3
Полковник Петр Николаевич Врангель встретил Унгерна большим разносом. Едва выслушав рапорт о возвращении, он начал:
- Опять Вы игнорировали мои распоряжения, и ходили по вражеским тылам в одиночку! Посмотрите, в каком виде Вы являетесь!
Страшный шрам на лбу Унгерна побагровел, подчиненный впился в начальника взглядом. Но Врангель выдержал этот взгляд. Однако дальнейшую беседу он продолжил уже более низким тоном:
- Потрудитесь привести форму в порядок. Никак не понять, партизан Вы, или строевой офицер. Вы же были рядовым в японскую кампанию, окончили военное училище, служили до войны - откуда у вас такое пренебрежение основными уставами и самыми элементарными правилами службы! Мне иногда кажется, что я имею дело не с кадровым русским офицером, а охотником-следопытом из романов Майн Рида!
Унгерн, известный всему полку необузданной вспыльчивостью и неожиданными мгновенными переходами от застенчивости к диким выходкам, на этот раз сдержался. Он сухо доложил командиру о проделанной разведке, выложил на стол карту местности со своими пометками и кратко разъяснил положение неприятельских войск, а также свои considerations [19]. Выходило, что барон Унгерн не даром помотался по тылам, и подтвердил еще раз свое renommee [20] безумно храброго и удачливого офицера. Однако барон Врангель не хотел это признавать. Уж слишком разными людьми были этот воспитанник Горного института и человек, сочетавший аристократичные манеры и французское воспитание с дикостью и необузданным нравом. К тому же Врангель уже не первый месяц вел против Унгерна психологическую войну, пытаясь заставить противника принять хоть внешне офицерский облик. Разговор начальника с подчиненным закончился угрозой ареста.
- Не выйдет, - спокойно промолвил Унгерн.
- Это почему?
- Кто же отправляет под арест офицеров за день до начала наступления.
Врангель уже хотел спросить, откуда человеку, неделю пропадавшему во вражеском тылу, известны последние распоряжения Командования, но перед ним уже никого не было. Новое нарушение устава! Подъесаул не спросил у него разрешения идти. Но, подумав немного, Врангель решил на время оставить странности барона в покое, и склонился над принесенной им картой.
Выйдя из штабной избы, Унгерн перестал сдерживаться. В нем все клокотало. Окружающие его казаки почувствовали его настроение, и попытались раздаться в стороны, чтобы не оказаться на пути раздраженного барона. Кличка 'подъесаул-барон' давно и прочно прилипла к Унгерну в полку. Уж слишком часто он козырял своим титулом...
Оглядевшись, и увидев вокруг себя пустое пространство, Унгерн повращал глазами, закурил папиросу, сделал несколько жадных затяжек, и успокоился. На него тяжким грузом свалилась недельная усталость. Расход психической энергии за последние полтора месяца и вправду оказался очень большой. К нему подошел офицер - плотный коренастый брюнет с хитроватыми раскосыми глазами. Глядя на его лицо, можно было с уверенностью сделать вывод о значительной примеси бурятской крови в его жилах.
- Господин барон! Роман Федорович! С возвращением. Свой "фитиль" от полковника уже получили?
- Оставь Григорий, без тебя тошно. Устал. Высплюсь - тогда поговорим. Но если честно - надоел мне этот интеллигент рафинированный. Образование, голубая кость... У меня свой титул имеется, и на французском могу... Вот кого лучше понимают наши казаки, - Унгерн вовсю размахивал перед носом собеседника папиросой, - меня, который ест с ними из одного котла, или нашего полковника-академика?
- Тебя, Роман, тебя! - заверил Григорий Семенов, командир соседней шестой роты и лучший друг барона, - тебя все казаки и младшие офицеры в полку уважают. Ты же у нас фантастический храбрец, георгиевский кавалер, и георгиевское оружие у тебя...
У подъесаула Григория Михайловича Семенова были свои резоны нахваливать Унгерна и приукрашивать действительность. Через барона он пытался свести свои счеты с Петром Врангелем. Новый командир вышиб его из полковых адъютантов за склонность к интриге и неразборчивость в целях. Унгерн читал это все как с открытого листа. Для этого не нужно даже было лазить в 'тонкий' информационный мир. Но он терпел рядом с собою новоявленного приятеля. Надо же с кем-то общаться...
Тогда тоже было непонимание начальства, непонимание со стороны однополчан и единственный человек, претендовавший на то, чтобы зваться товарищем... А чем все это тогда закончилось?
- Всё, господа, наш бешенный остзеец наконец отпрыгался...
- Боже, Михайлов, ты зарубил его...
- Б...ть! Теперь будет разбор до самого верха!
- А без дуэли не было бы разбора, да? Начальство посмотрело бы сквозь пальцы на то, что один офицер ударил другого?
- Но тогда бы был суд офицерской чести, и мы могли бы добром попросить господина барона выйти в отставку...
- Господа! Господа!! Он дышит!
- Как! Ведь череп рассечен!
- Нет! Михайлов удержал руку! Господа! Корпию и бинты...
- Молодец, Михайлов! В смысле, барона нужно было примерно наказать, но не убивать же...
- Красивый выпад, б...ть! Шашка прорубила кость и на том остановилась... Чувствуется оглоблинская выучка...
- Они оба оглоблинские выученики...
Смешно и странно смотреть сверху на себя окровавленного, болтаясь при этом на странной пуповине, исходящей из груди лежащего тела. Как детский воздушный шарик... И эти... смешные... Пеленают голову бинтами, кладут тело на носилки... Не надо! Мне уже очень хорошо! Не на-а-а!..
- А-а-а-а!..
- С возвращением, господин барон! Лежите смирно. Рана не опасная, вы в лазарете. Я сейчас вколю вам морфий. Отдыхайте.
"Что было, то и будет, и что творилось, то творится. И нет ничего нового под солнцем" - как сказал Экклезиаст. Сансара... Вот и сейчас его никто не понимает, а рядом один единственный человек, напросившийся в друзья.
Унгерн отогнал неприятные воспоминания и посмотрел на Семенова. Нет, этот не оскорбит и в драку не полезет. Не та порода: интриган, не бретёр. Но и интригана можно смело использовать.
- Понимаешь, Григорий, чем больше я наблюдаю наш российский бардак, тем меньше мне это нравится. Сколько раз!! Сколько раз казалось, что победа у нас в руках! И всегда!! Всегда одно и то же! Сперва остановка, потом назад. Так весь четырнадцатый... А в пятнадцатом - великий позор и Великое отступление...
- Это все дураки генералы, - прервал Унгерна Семенов, - Дураки и предатели. Вот взять того же генерала Ранненкампфа...
- Павла Карловича не трогай, - взвился Унгерн (именно генерал Эдлер фон Ранненкампф протежировал Унгерна во время службы последнего в Забайкалье), - Григорий, так и договориться можно... черть-е до чего! Он - Ранненкампф, я - Унгерн, командир наш - Врангель... Остзейцы преданно служат России! Мой кузен, Фридрих фон Унгерн под Танненбергом пошел на пулеметы в полный рост...
Семенов снял с головы фуражку и перекрестился. Воцарилось неловкое молчание.
- Но в главном ты прав, Григорий, генералы наши дураки. За исключением Крымова, конечно, - поправился Унгерн, снова почувствовав скользкую тему, - Наш Александр Михайлович орел! Но командование нами оставляет желать лучшего. И мне видится, что скоро все они могут докомандоваться...
Барон Унгерн перевел дух, проверил реакцию собеседника и продолжил:
- До революции они могут так докомандоваться. Как в пятом году. До измены присяге Государю, до толп на площадях городов... До... тсс, Григорий, до монаршей крови.
Семенов жадно внимал Унгерну. Он уже знал, что его приятель имеет два лица. Обычное - резкого и импульсивного, но аристократа, потомка немецких баронов, и эксцентричное - бешенного и косноязычного таежного шамана, которому только бубен в руки до полного сходства и надобен. У Унгерна сейчас начиналось второе состояние... Но по опыту Григорий Семенов знал, что все, что изрекает барон в этом состоянии - сбывается.
- Прощелыга адвокат и картавый недомерок будут править страной! Жиды вылезут изо всех щелей! Адмиральские дочки пойдут по матросам, а самих адмиралов будут топить в море! На офицеров начнут охотиться прямо на улицах! - голова барона все больше тряслась, он терял контроль над собой, - Тыловая сволочь облачится в кожаные куртки и начнет расстреливать людей...
- Роман! - не выдержал Семёнов, - Это ужасно! Если всё, что ты говоришь... случится... махнем-ка вместе с тобой в Забайкалье...
- Забайкалье, - Унгерн даже зажмурился, как кот перед блюдцем со сливками. На лице его заиграла блаженная улыбка, - Забайкалье - это хорошо. Забайкалье - это прекрасно... Но это не выход!
Унгерн повернулся к Семенову:
- Гидру революции в одном отдельном Забайкалье не убьешь. Слишком много голов отрастет по дороге. Только в Петрограде. Там, где она зародится.
- Как?
- Поддержать влиятельного и деятельного генерала. И против новой власти, и против остального генералитета. Создать своего, русского Кавеньяка. Или на худой конец, Галифэ...
Семенов внимательно посмотрел на Унгерна:
- Роман, ты думаешь, что генерал Крымов...
- Тсс... Может быть, это будет Александр Михайлович, может быть... Помнишь, какую выволочку он мне сделал за мундир... Но послушай... В ближайшее время распространится известие... Что из австрийского плена бежал и успешно пересек линию фронта один молодой и деятельный русский генерал, прикрывавший в своё время наше Великое отступление...
Пока Семёнов моргал глазами, Унгерн развернулся на каблуках, и чеканным шагом пересек плац. Дело сделано. Уже к вечеру весь полк будет судачить об очередном предсказании своего "Нострадамуса".
Придя в свой эскадрон, Унгерн принял доклад от хорунжего Ерофеева, который оставался вместо командира "на хозяйстве". Доложившись по всей форме, Ерофеев посетовал, что "котловые" кончаются... Барон, не чинясь, выдвинул из под кровати свой чемодан, раскрыл его, отыскал между бельем пачку денег, отсчитал сумму и вручил подчиненному. Это были деньги, которые прислала maman барона, София-Шарлотта, во втором браке баронесса Гойнинген-Гюне.
После ухода хорунжего Унгерн лег спать прямо на кровать, не раздеваясь. Ему приснилась собственная конно-пешая прогулка охотничьими тропами через Большой Хинган.
Тогда, после памятной дуэли, Михайлов вышел в отставку, а он перевелся в Первый Амурский полк и на спор отправился к новому месту службы пешком. Из Цурухая в Благовещенск, через тайгу в 1000 верст, через Большой Хинган... Не многие коренные забайкальцы, прирожденные охотники и следопыты, решились бы на столь опасное предприятие. Для человека стороннего, "городского", европейского, это была верная гибель. Тем не менее, уже через четыре месяца хорунжий Унгерн представлялся своему новому командиру полковнику фон Радацу в Благовещенске. Об этой "прогулке" Унгерна в Забайкалье ходили легенды и через двадцать лет после события...
Он бы не дошел. Но именно в тайге у него стали проявляться мистические способности. Сначала на уровне интуиции, инстинкта - куда можно поставить ногу, а куда соваться категорически нельзя; здесь будет хороший клев, а чуть дальше ничего не поймаешь, хоть убейся; к твоему запаху принюхивается медведь, пора карабин снимать с плеча... Потом пошли озарения: картины будущей великой войны и революции, лица, имена. Потом пришла Сила. Первого медведя он убил, остальных не трогал: слишком хлопотная добыча, трудно правильно разделать и сохранить столько мяса... Стал превентивно отгонять, сперва просто взглядом, а потом подчиняя себе сознание зверя. Пришло и осознание своих способностей и силы. И путешествие, начатое как очередная попытка доказать свое превосходство над обычными людьми, превратилось в мистерию внутреннего преображения. К Благовещенску вышел сложившийся таежный шаман.
Унгерн очень любил видеть сны про свое далекое путешествие. Они предвещали ему удачу в делах. Вот и сейчас во сне барон-паранормал по детски улыбался...
4
Коротко бритый ежик волос приятно щекотал ладонь. Роман Унгерн внезапно подумал, что ему нравится это занятие - теребить волосы отделенной от тела головы своего смертельного врага. Смертельного ни в силу личной неприязни. Просто этот мертвый теперь человек персонифицировал все то, что случилось со страной в последние полгода этого смутного 1917 года: отречение Государя, торжество черни и интеллигенции, развал фронта, неудачи наступления... На залитом кровью сукне стола лежала голова бывшего уже премьер-министра и бывшего военного министра, бывшего депутата трудовой группы Государственной Думы - теперь уже во всех смыслах "бывшего" - Александра Федоровича Керенского. И барон Роман Федорович Унгерн-Штемберг игрался с ней, теребя знаменитый всей стране "ёжик".
За спиной кашлянули. В комнате появился генерал Александр Михайлович Крымов. За его спиной маячила бледная физиономия адъютанта в чине поручика и белые вытянутые лица генералов Якубовича и Туманова. Впрочем, через минуту за спиной поручика было пусто.
- Вы с ума сошли! - сказал Крымов, и ужасом посмотрел на обезглавленный труп у ног барона, - Эта дикая расправа... Без суда и следствия! - сорвался наконец на крик генерал, - Нас кучка посреди Петроградского гарнизона, преданного правительству. Мой собственный корпус вышел из подчинения. Керенский, - дикий взгляд на отрубленную голову, - успел раздать оружие рабочим на окраинах. Там создаются незаконные вооруженные формирования. А Вы варварски казнили человека, с которым мы еще могли бы договориться!
Унгерн поморщился. Он очень любил и уважал генерала Крымова. Ссориться с бывшим командиром не хотелось. Еще менее хотелось слушать этот крик. Как всегда после вспышки неконтролируемого гнева ему хотелось тишины и покоя. Но тишины и покоя не предвиделось.
- Разговор с этим человеком, - Унгерн демонстративно перекатил голову с одного угла стола на другой, - мог закончится лично для Вас, Ваше Превосходительство, пулей в лоб на квартире ротмистра Журавского...
Крымов дернулся.
- Откуда вы знаете фамилию моего близкого друга? Отвечайте!
- Я читаю будущее, господин генерал...
- Тогда прочитайте, что будет с нами через пять минут! Толпа на улице неистовствует, - продолжал Крымов, - А Вы варварски казнили человека, через которого мы могли диктовать свою волю всему этому сброду! Мы с вашим отрядом блокированы во дворце...
- С Вашим.
- Что "с Вашим"?
- С Вашим отрядом. Мой конвой переходит в Ваше полное распоряжение с данного момента, и я им с этой минуты не командую...
- Хорошо. Мы с НАШИМ отрядом обречены на гибель...
- Благоволите пригласить сюда Бориса Савинкова, - сказал Унгерн адъютанту и тот заполошно дернувшись, выбежал из кабинета, - Нас выведет он, - продолжил Унгерн, обращаясь к Крымову, кивнул на голову, потом поднял ее за короткие волосы, плотно зажав их в кулак, - Пойдемте, поговорим с этим сбродом. Только извините Александр Михайлович, сначала буду говорить я, а потом уже Вы...
Резко, ногой распахнув дверь на балкон - так, чтобы на площади услышали звон стекла - барон Унгерн мгновенно оказался у балюстрады и вытянул над повалом площади руку с отрубленной головой. По сравнению с резким и стремительным Унгерном генерал Крымов был олицетворением неторопливости. Он остановился за левым плечом личного представителя Главнокомандующего (как сам представился ему барон Унгерн), подальше от страшной головы. По его бледному лицу было ясно, что в ораторские таланты барона он верит слабо, и уже приготовился к смерти от пули дезертира (а кем еще можно назвать не исполняющих приказы офицеров солдат окопавшегося в тылу гарнизона?) либо от рук черни. Однако расчет Унгерна оказался точным: внимание толпы было привлечено его стремительностью, а потом и предметом, болтающимся в руке.
Раздался заполошный женский вскрик: какая-то женщина первой разглядела, что держал в руке стремительно вышедший на балкон подполковник. Перекрывая женщину, закричал мужчина, и почти сразу же толпа издала единодушный вздох узнавания. Стало пронзительно тихо.
Унгерн действительно не был оратором. В моменты сильного волнения у него багровел шрам на лбу, и начинала дергаться голова. Поэтому опыта больших публичных выступлений у него не было. Но сейчас смертельная опасность заставила его предельно сконцентрироваться. Отсутствие опыта немножко подвело его только в самом начале, когда он не сделал необходимой в таких случаях драматической паузы.
- Граждане свободной России! - закричал Унгерн во всю силу легких, - Наше Отечество в опасности! Немецкие шпионы - большевики - развалили фронт. Наступление, неподготовленное, поспешное... Глупое наступление, подготовленное этим предателем, - барон потряс над толпой отрубленной головой, - На этой голове кровь погибших в июле солдат! - продолжил он несколько невпопад, - На этой голове позор сдачи Риги!
Толпа глухо заворчала. Держать голову за короткий ёжик становилось все труднее, и Унгерн поставил её на балюстраду. Мгновенно затихнув, толпа, как зачарованная, следила за каждым его движением. За два века европейского образования русский народ отвык от публичных манипуляций с отрубленными головами. Чего только стоит это движение подполковника, продолжающего машинально теребить ежик отрубленной головы, после того, как поставил ее на балюстраду!
- Временное правительство не дало народу ни мира, ни хлеба, оно искусственно затягивало решение всех вопросов, чтобы усилить кризис в стране, и сдать страну немцам и их пособникам - большевикам, - эта была самая длинная тирада, выданная бароном Унгерном толпе, и он даже остановился, чтобы перевести дух, - Граждане солдаты! Этот человек, - Унгерн снова потряс над толпой отрубленной головой, - предал вас! Он раздал оружие рабочим на окраинах, чтобы разоружить вас, а потом отправить на фронт! - часть толпы взволновано загудела, послышались крики: "Доказательства! Доказательства!" - Да какие там доказательства! Сейчас здесь, за вашими спинами начинается большевистский мятеж! Вас сначала разоружат, потом посадят в теплушки, потом уже на фронте дадут винтовку с одним патроном, - толпа уже не гудела, а выла возмущенно, - и погонят на убой, в новое неподготовленное наступление! К счастью, мы, р-р-русские офицеры, разгадали эти планы - немецкими руками загубить лучшую часть армии, и пресекли её! Граждане России! Только Главковерх генерал Корнилов может выполнить ваши чаяния! Поверьте, только он! За моей спиной стоит личный представитель Лавра Георгиевича Корнилова, генерал Александр Михайлович Крымов! Этот боевой генерал назначен командующим особой Петроградской армией! Это он держал фронт в Карпатах! А теперь он здесь, с вами, ибо в тылу, а не на фронте сейчас страшная опасность! Опасность предательства Керенского и поддерживающих его господ!
И в сторону генерала Крымова:
- Я спекся, Александр Михайлович! Дело за вами...
Крымов шагнул к балюстраде, как к пропасти.
- Верховный Главнокомандующий, Лавр Георгиевич Корнилов, - начал он, - назначил меня главнокомандующим особой Петроградской армией и наделил меня полномочиями навести порядок в столице. Керенский кричал вам, что я двинул на столицу свой корпус, чтобы утопить Петроград в крови. Но это не так! Смотрите - я здесь перед вами, а моего корпуса нет! Он остался там, за Царским Селом! Я приехал сюда один! Я думал, что встречу здесь свободных граждан новой России и объясню им положение вещей словами! Вместо этого на меня набросились бандиты и дезертиры, - (Унгерн поморщился - про дезертиров - это генерал зря), - нанятые Керенским и его покровителями - большевиками и немецкими шпионами. Теперь предатели получили сполна... Граждане солдаты! Я здесь, чтобы говорить с вами! Подумайте, зачем Керенский раздал оружие рабочим. Потому что не доверял вам, и хотел выставить из Петрограда на фронт! Мы же хотим опереться на вас, и только на вас! Решайте, с кем вы!
Из толпы послышались редкие хлопки.
- Что теперь, Роман Федорович? Я тоже иссяк...
- Сейчас на этом балконе появится человек, которого вы все хорошо знаете, - снова взял инициативу Унгерн, - Это Борис Викторович Савинков. Он бывший секретарь Керенского, он вышел в отставку в знак протеста, он сам видел, как происходило предательство русского народа...
Позади, из комнаты слышались странные звуки.
- Ну, где он там? - прошипел Унгерн, - Пока они смотрят на меня и на голову Керенского. Александр Михайлович? Поторопите...
Но Унгерну пришлось оставить отрубленную голову Керенского на балюстраде и самому пришлось зайти с балкона в комнату, от толпы, которая снова начинала бурлить. Перед ним предстала безобразная картина. Борис Савинков стоял на коленях рядом с обезображенным трупом. Весь ковер перед ним был залит блевотиной. Поручик и генерал Крымов суетились вокруг него, пытаясь привести его в чувство.
- Господа... Вы звери, господа, - бормотал Борис Савинков.
- Только этого не хватало, - прошипел барон. Страшный шрам на лбу стал багроветь, - Ты же царского дядю прихлопнул, террорист хренов! Барышню из себя решил изображать! Ногу помнишь? Ногу Великого князя, которую гимназисты нашли. Через месяц после убийства, на крыше дома, - Унгерн сгреб Бориса Савинкова в охапку и вытащил наган, - Живо на балкон, с чернью говорить будешь, которую этот недоумок натравил на нас. Я постою за спиной, Борис Викторович, и не дай тебе Бог! - барон повернулся к Крымову, - А пока он будет разглагольствовать, мы подтянем корпус. Самое главное, чернь в растерянности, - Унгерн плотоядно усмехнулся, - им теперь некого защищать, кроме этой отрубленной головы!
В этот момент в комнате появилось новое лицо. В дверях стоял плотный казачий офицер с раскосыми глазами. Охватив взглядом комнату и вздрогнув при виде обезглавленного трупа, офицер поднял руку к запыленному козырьку фуражки и отрапортовал:
- Ваше Превосходительство, Александр Михайлович! Дозвольте обратиться. Войсковой старшина Григорий Семенов, от командира Дикой дивизии, генерала Багратиона! Мятеж в Луге против Вас подавлен! Вверенный Вам корпус вступает в город!
Унгерн повернулся к генералу Крымову и улыбнулся.
- Лха-ржял-ло! - крикнул он хищно.
5
Генерал Пётр Врангель с разгона распахнул дверь в кабинет Верховного Правителя, и, не укорачивая шага, стремительно подошел к столу. Правитель Корнилов изобразил на своем лице досаду, а в глазах сидевшего напротив него генерала Крымова честно читался вопрос.
- Это неслыханно! - начал Пётр Врангель.
- Что Вы себе позволяете, господин генерал-майор! - прервал его Лавр Корнилов, вставая, - Вы так просто врываетесь ко мне в кабинет, в шинели, без доклада!
Виноват, Ваше Высокопревосходительство, господин Верховный Главнокомандующий, - генерал Врангель встал "во фрунт", - Я забылся, господин Главнокомандующий. Но меня может простить то обстоятельство, что я стал свидетелем дикой расправы лица, называющего себя дворянином и офицером над безоружным подростком. Это лицо Вам хорошо известно и пользуется Вашим расположением...
- Опять вы за свое, - поморщился Верховный Правитель, - Когда же Вы, Пётр Николаевич, научитесь ладить с моим окружением?
- С этим человеком я не полажу никогда, - выпалил Врангель, - Это неслыханно... Я шел за Вами, я чувствовал, я надеялся, что Вы остановите надвигающееся революционное безумие. Когда Ваш новый приближенный, барон Унгерн топил в крови рабочие кварталы, мы все понимали: так надо. Но теперь...
Барон Врангель выставил вперед локоть с шевроном, и только тогда собеседники заметили, что он забрызган кровью.
- Только что, на моих глазах, он зарубил мальчика... Мальчишке было лет двенадцать не больше. Унгерн, по своему обыкновению, сначала долго смотрел ему в глаза, а потом снес ему голову шашкой... Страшный удар... Средневековье какое-то... Здесь, рядом, на Невском... И Унгерн, стоя над телом мальчишки, стал объяснять мне что-то о неблагоприятной карме и силе несбывшейся судьбы какого-то... Не пойму даже, что он имел в виду... Какого-то "генерального секретаря". Никто из присутствующих не знает, что этот сумасшедший имел в виду?
Петр Врангель перевел дух, посмотрел прямо в глаза Лавру Корнилову, и просительным тоном продолжил:
- Ваше Превосходительство, удалите от себя этого человека. Он становится просто опасен...
- Не более опасен, чем большевики в тылу и немцы на фронте, - сухо возразил Корнилов.
- Он нас всех погубит! - в отчаянии закричал Врангель.
- Он спас нас всех! - повысил на полтона голос Верховный Правитель, - Я нахожусь здесь, в своем кабинете, а Александр Михайлович изволит сидеть передо мной только благодаря энергии и распорядительности барона Унгерна!
- Унгерн ведет себя как дикарь! Это нецивилизованный человек! Сумасшедший!
Лавр Георгиевич Корнилов поднялся из-за стола. На его щеке явно обозначился тик.
- Ваш цивилизованный человек - это тончайшая пленка над темными древними инстинктами, - произнес он очень раздельно, как хорошо заученный урок, - Великая война это наглядно показала... Вы читали Ницше? Наш противник жесток... И мы тоже должны быть очень жестокими... Жестокими по расчету.
Пётр Врангель боднул головой, щелкнул каблуками, повернулся через левое плечо и строевым шагом вышел из кабинета.
В арке Генерального штаба его нагнал командующий Петроградским гарнизоном, генерал Александр Крымов, и взял под локоть.
- Я всецело на Вашей стороне, Пётр Николаевич, - сказал он быстро, - с этим надо что-то делать...
- Что же Вы не поддержали меня там, в кабинете?
- Я не могу! Во-первых, я многим обязан барону Унгерну лично... Не вмешайся он тогда в мой разговор с покойным, - Крымов запнулся на секунду, - с покойным премьером Временного правительства, - чувствовалось, что Крымов так и не смог заставить себя произнести фамилию "Керенский", - не исключено, что мне действительно пришлось бы застрелиться, чтобы восстановить свою честь. Во-вторых, меня сдерживают мой пост и положение... И в третьих, мое вмешательство ничего бы Вам не дало: в последний месяц Верховный находится под полным влиянием этого человека. Он все равно не стал бы слушать ни Вас, ни меня...
- Я тоже не смог... Признаюсь, мне очень хотелось его пристрелить, я даже револьвер вытащил, но этот его взгляд... В последнее время я не могу выдерживать его взгляд... А раньше мог... У Унгерна теперь нечеловеческий взгляд...
Несколько шагов генералы сделали молча, но потом беседа возобновилась.
- Кстати, Александр Михайлович, пользуюсь случаем спросить, как там было дело. В Зимнем. Весь Петроград... Словом, голову Керенского в руках Унгерна видел весь город, и слухи об этом событии множатся и перерастают всякие рамки правдоподобия. Так как было на самом деле?
- Я должен признать, что в этом случае Лавр Георгиевич прав, и наш с вами бывший подчиненный всех нас спас. Но какой ценой! Наше выступление было плохо подготовлено, и к двадцать девятому августа все стало разваливаться... Мой корпус митинговал под Лугой, полковник Самарин доставил меня в Петроград чуть ли не под конвоем. Генерал Алексеев проинструктировал меня, что говорить, о чем молчать... Но я старый солдат... Я могу водить войска в бой, могу спланировать сражение, но политика... Врать я не умею... Керенский быстро загнал меня в угол, к тому же там присутствовали товарищи военного министра, Туманов и этот... Якубович. Я уже чувствовал себя припертым к стенке, и хотел уже сослаться на приказ ? 128, что Алексеев категорически... В общем, мне оставалось сказать им всю правду, а потом пойти, и застрелиться, ибо уважаемый человек настоятельно просил меня этой правды не открывать... И тут вошел Роман Унгерн, сказал, что имеет важное сообщение лично к Керенскому, очень вежливо попросил меня и генералов выйти. Его полуэскадрон уже блокировал этаж в Зимнем Дворце. А дальше Вы все знаете... После этого дикого политического убийства не осталось возможности договориться со старым правительством. Да и корпус вовремя подоспел. Поэтому неизвестно еще, кто был главным героем дня - барон Унгерн или Вы с князем Багратиони...
Два человека в генеральских шинелях медленно прошли мимо Азово-Донского банка, и вышли на Невский.
- Вот здесь это произошло, - сказал Врангель, кивая на багровую лужу на мостовой, возле которой переминался с ноги на ногу воссозданный приказом Верховного Правителя из исторического небытия городовой. Середина октября в этом году выдалась холодная, обещая раннюю зиму.
- Ваши Превосходительства... - потянулся городовой, увидев остановившихся генералов, - Так что имею честь доложить, происшествие...
- Не надо голубчик, я наблюдал это ПРОИСШЕСТВИЕ, - сказал Врангель и городовой заметно осел и опустил руку от козырька, - Скажи лучше: личность убитого установлена?
- А как же, Ваше Превосходительство, при нем письма из дома были... Убитый Леонид Брежнев, приехал из города Александровска на заработки неделю назад. Возраст установить не удалось, но, по виду, лет двенадцать, не больше. Пишет отцу, что устроился учеником токаря на верфи, и вот, - городовой горестно покачал головой, - отправить не успел...
Появился дворник, стал засыпать кровавую лужу песком.
- Вот так, Александр Михайлович! - желчно продолжил Врангель, - С детишками воюем...
- А до этого он устроил совершено дикую расправу с литератором Пешковым, и этим, как его? Футуристом Маяковским, - поддержал его Крымов, - А до этого учинил татарский набег сначала на станцию Разлив, потом на Выборг... Сколько он убил там? Человек двадцать-двадцать пять. Барон Маннергейм до сих пор не может успокоиться, и регулярно грозит отделением Финляндии...
- Да, но Унгерн тогда вернулся с головой Ульянова-Ленина, и его позиции укрепились еще больше...
- Значит, теперь он стал воевать с детьми...
- Ну, это закономерно, Александр Михайлович. Ведь настоящих внутренних врагов у нас уже не осталось. Теперь Унгерн компрометирует Верховного, как в свое время Распутин компрометировал царскую фамилию.
Врангель и Крымов посмотрели друг другу в глаза...
- Вы твердо считаете, Пётр Николаевич, что у нас не осталось другого выхода? Ведь Унгерн является одним из деятельнейших лиц Новой России...
- Увы, но иного выхода я действительно не вижу. Я помню Унгерна по фронту. Тогдашний бесшабашный разведчик и нынешний темный палач - это совершенно разные люди... Унгерн сошел с ума. Это уже не воин, а тень бывшего воина. Монстр! Один его нынешний взгляд чего стоит... Он всегда был неуправляемым, а сейчас, да еще облеченный высшим доверием, он становится просто опасен.
- Значит, снайпинг?
- Только чтобы об этом знали только мы двое и... исполнитель...
- А если он действительно видит будущее?
- Во всяком случае, мы обязаны попытаться...
6
Стол был небольшой, но удобный. Под стать небольшому кабинету. Не люблю больших помещений. Небольшая зала, пропорциональный ей стол, покрытый зеленым сукном, кожаный диван - все, что мне нужно. Разумному - достаточно. Так. Встать из-за стола, дойти до дивана, голову на один подлокотник, ноги на другой... Господи, как я устал...Провоевать три года без ущерба для психики, и за каких-то восемь месяцев загнать себя в депрессию...
А как все хорошо начиналось... В начале 1917 года я, наконец-то полный есаул, был делегирован с Румынского фронта в Петроград на слет георгиевских кавалеров. Ехал я со своею тайной целью - встретиться, наконец, с генералом Корниловым. Хватит ждать! Раз революция стала неизбежна, нужно подготовить ей вождя, способного эту революцию сначала подчинить своей воле, потом подавить. А вождю будет нужен тайный советник, для которого все происходящее - открытая книга. Кто владеет информацией - тот владеет миром! Английский лорд Адмиралтейства и будущий Премьер-министр Его Королевского Величества безусловно прав...
Генерал Корнилов меня "узнал" и обласкал. Началось наше восхождение к Власти. Лавр Георгиевич - как командующий Петроградским округом, потом Верховный Главнокомандующий, потом Верховный Правитель. А с ним вместе рос я, его адъютант. И без меня Корнилову никогда бы не выиграть схватку у таких прожженных политиканов, как Керенский и Ульянов.
Я не смог отказать себе маленьком удовольствии на сон грядущий. Развернул голову в сторону стола. На месте. Стоят. Две головы - одна "ёжиком", вторая лысая. Засолены по старинному монгольскому рецепту. Ну, стойте, голубчики, стойте! Отходились... Однако сегодня созерцание голов не помогло поднять настроение, не успокоило. Мысли продолжали метаться: а предвидение мне тоже изменило с депрессией? Будущее стало неразличимо, подернуто дымкой. Когда это началось... Да, это началось после случая на Невском, когда я не удержался и зарубил мальчишку... Есть ли связь? Нет, конечно! Не может быть, чтобы из-за этой одной смерти Небо от меня отвернулось! А дымка в мозгу от усталости, просто от усталости, от работы на износ...
Я хотел повернуться к спинке дивана, но под ложечкой ёкнуло... Почему то сегодня мне неприятно смотреть на это окно... Вдруг пришло в голову, что я хорошо ВИДЕН из этого окна. Нужно завтра же приказать переставить диван к другой стене...
Сон пропал. Хорошо же. Высплюсь на квартире, как нормальный человек. Впервые за две недели. Чистим страну от крамолы... От всех этих НЕСБЫВШИХСЯ. Как же я устал, Господи! В глазах людей я теперь вижу страх. Ничего, кроме страха. Как они все не могут понять, что все эти расстрелянные, повешенные и зарубленные - люди с несбывшейся судьбой и потому опасны для России. Уже само то, что они преуспели в не сбывшемся будущем несостоявшейся революции.. Не слушают... Не понимают... Как им объяснить, что я ЭТО действительно вижу, как каинову печать на лбу... Вот Врангель неделю назад, тогда, на Невском, как на меня вызверился! Даже револьвер стал вытаскивать.... Устал я от этого непонимания. Нет, всё, решено! Подаю в отставку. Уйду наконец-то в лесники...
Только сначала нужно закончить одно дело. И Врангель мне не зря пришел на ум. Почистить армию от каиновой печати! От Снесарева, Свечина, обоих Готовских, Лебедева, Зайончковского, Клембовского, Де-Лазари и Балтийского... Это те, которых успел заметить, с кем пересекался лично. А сколько в армии еще таких... перевертышей? Подумать страшно. А с другой стороны бывший командир, Врангель, у которого нет каиновой печати, но зверем смотрит... Опасен? Безусловно, опасен! Придется убрать...
Так, надеть шинель, свет выключен, теперь подойти к окну и закрыть фо...
[13] Божество победило! (военный клич, соответствует нашему "ура").[Назад]
[14] Чаша из верхней крышки человеческого черепа. [Назад}
[15] Русский князь, считавший себя буддистом и снискавший славу защитника бурят от религиозных притеснений. Имел влияние при дворе Александра III и Николая II.[Назад]