Аннотация: Ученики пытаются оказать воздействие на окружающий мир и что из этого получается. Как предотвратить нашествие инопланетян.
С.А.ГУЛЕВИЧ
ВСЕЛЕННАЯ ФЕДОРА КРАСАВЦЕВА
Федор Красавцев еще в раннем детстве заподозрил, что окружающий его мир устроен совсем не так, как этому учат в школе. Вот взять, к примеру, город Нью-Йорк. Федор никогда не был в самом крупном городе Соединенных Штатов Америки и в ближайшее время отправляться туда не собирался. А если честно признаться, то он вообще не очень-то стремился попасть в этот самый Нью-Йорк. Более того: вполне может статься, что за всю предстоящую жизнь Федор так ни разу и не удосужится посетить гигантский мегаполис на западном берегу Атлантического океана. А коли так, то в мире Федора Красавцева Нью-Йорк попросту говоря отсутствует, то есть его как бы не существует вообще. Или, выражаясь словами их школьного учителя математики, "без ограничения общности можно наличием этого города пренебречь". Точно также Федор Красавцев решил, что без особого сожаления можно пренебречь практически всем западным полушарием, обратной стороной Луны, группой редкоземельных элементов и дарвиновской теорией эволюции, а также многими другими, вполне бесполезными, по его мнению, вещами.
"Зачем засорять свою жизнь ложными понятиями, от которых не только нет и не будет никакого прока, но которые вообще не являются отражением реальности в том или ином виде. Не лучше ли обратить свой взор к предметам пусть гораздо менее значительным, но доставляющим по крайней мере хоть какое-то удовольствие, даже если существование этих предметов столь же бездоказательно". - Так рассуждал Федор, постепенно все более утверждаясь в своих взглядах, к сожалению, довольно широко распространенных в среде российских школьников.
Мыслями этими Федор как-то поделился со школьным приятелем Максом Хрумченко. Макс внимательно выслушал одноклассника, затем выразительно пожал плечами и произнес в ответ одно единственное слово: "Забей".
- Но как же так, - разгорячился в ответ Федор, - у меня нет никакого желания рассуждать о вещах, которые я никогда не смогу увидеть собственными глазами или, по крайней мере, потрогать собственными руками!
- А какой смысл рассуждать о вещах, которые можно потрогать руками? - возразил Макс, на чем, собственно, весь разговор и закончился, поскольку Федор так и не нашелся, что ответить на этот, в общем-то, риторический вопрос.
А затем в руки Федора Красавцева попал роман Виктора Пелевина "Т". Прочитанное в один присест, произведение это вновь пробудило в нашем юном философе ворох собственных полузабытых мыслей, тех самых, на которые он, пользуясь терминологией Хрумченко, давно "забил", и которые казались навек погребенными под толстым слоем одуряющей школьной повседневности. В страшном волнении Федор бросился к Максу и, увлекая его куда-то в сторону от сутолоки школьных коридоров, обрушил только что снизошедшее на него откровение на голову своего ничего не подозревающего приятеля.
- Слушай, Макс, - торопливо, словно захлебываясь собственными словами, заговорил Федор, - я тут понял одну вещь. Оказывается, свой мир мы можем создавать сами. Собственно говоря, мы и так создаем его сами, но делаем это неосознанно, а потому крайне малоэффективно. Теперь же мы сможем делать это целенаправленно, и результаты не заставят себя долго ждать!
- Стоп, стоп! - с мольбой в голосе вскричал растревоженный Хрумченко, - Пожалуйста, не так быстро. Какой мир, какие результаты? Я ничего не пойму.
- Да тот мир, в котором мы живем. Помнишь, я говорил тебе, что он совсем не такой, каким его пытаются представить...
- Кто пытается представить?
- Другие люди. Каждый из них живет в своем мире и пытается его описать в соответствии со своими понятиями. Мы изучаем мир по их книгам, но это не наш мир, а их, чужой мир. Он, быть может, и существует только потому, что мы читаем эти книги и слепо берем на веру все, что в них написано. Он существует как бы в нашем воображении.
- А где же наш настоящий мир?
- Чтобы увидеть настоящий мир, надо его как следует представить. А еще лучше о нем написать.
- Послушай, Федя, а тебе не кажется, что это какая-то шняга? Какой же это настоящий мир, если его не существует до тех пор, пока ты его не представишь? Что же в нем тогда такого настоящего?
- А то, что это твой собственный мир, а не навязанный тебе откуда-то извне. Это как будто ты живешь в чужом доме вместо того, чтобы построить свой собственный. Чужой дом никогда не будет настоящим, настоящий - только свой дом.
- Ну, положим, я в своем доме живу.
- В своем, да не совсем. Ты с папой и мамой живешь. И ты живешь в том мире, который создали твои родители, твои учителя и всякие там Пушкины-Тургеневы-Белинские.
- Скажи еще Пифагоры-Ньютоны-Эвклиды.
- И они тоже. Но все равно, это не твой мир. А свой мир ты сможешь создать только сам.
- Ну, не знаю. Мне, между прочим, отнюдь не плохо в том мире, где я живу. Если бы еще уроков поменьше задавали, было бы совсем хорошо.
- Уроки, положим, ты все равно не делаешь, сколько бы их ни задавали. А то, что тебе неплохо в этом мире живется, я охотно верю. Но это только потому, что тебе сравнить его особенно не с чем.
- И ты, значит, предлагаешь мне создать мой собственный мир, чтобы было с чем сравнивать тот мир, где я нахожусь в настоящее время?
- Ну, примерно так.
- А вдруг мне этот мой новый мир не понравится? И мне захочется в старый вернуться? А он к тому времени уже тю-тю...
- Да нет же, Макс, новый мир тебе не может не понравиться, ведь ты же сам его создашь.
- Неужели, Федя, люди настолько тупые, что никто об этом раньше не догадался? Представь себе, какой бы получился бардак, если б каждый свой собственный мир организовал?
- Может, кто и догадался, да помалкивает об этом в тряпочку. А потом, почему ты считаешь, что бардак получится? По-моему как раз сейчас мы бардак имеем, и в наших силах что-то предпринять. Ну, хотя бы попытаться.
- Попытаться, конечно, можно, - согласился Макс, - только чей мы мир будем создавать - твой или мой?
- А это уж как получится. Давай для начала общий создадим.
- Тогда, может быть, еще кого-нибудь из одноклассников позовем?
- Да нет, не стоит. Надо сначала самим попробовать. Разве что кого-нибудь из девчонок пригласить, а то без девчонок скучновато будет.
- Ну нет, только не это. Девчонки все дело испортят со своей женской логикой.
- С логикой у них действительно напряженка, зато хорошо развито эмоциональное начало. Впрочем, я не настаиваю. Давай попробуем вдвоем.
1
Для начала Федя и Максим решили обучить математике своего одноклассника Диму Цуцерова. Предприятие это было настолько безнадежным, что любой успех в нем явился бы наилучшим подтверждением Фединой теории. Однако уже на ранней стадии эксперимента возникла серьезная проблема: никто из мальчиков не хотел сочинять текст, который должен был заложить первый камень в фундамент новой Вселенной. При этом Макс упирал на то, что идея создания нового мира принадлежит Федору, а потому первый шаг надлежало сделать ему, Федор же ссылался на отсутствие литературного дара.
- Да ты же на олимпиаде по литературе первое место занял, - возмущался Хрумченко, - а у меня за сочинения сплошные трояки.
- Зато у тебя стиль оригинальный, - возражал Федор, - а я все пишу как по учебнику. К тому же, чтобы победить на олимпиаде по литературе, вовсе не нужно обладать писательским даром. Ты думаешь, Достоевский занял бы на этой олимпиаде первое место? Или, скажем, Толстой? Да они бы даже в десятку не вошли!
- Твои утверждения бездоказательны, - не унимался Макс, - поскольку их невозможно проверить. К тому же ты пытаешься подменить тему дискуссии: мы ведь обсуждаем вопрос, кому про Цуцерова сочинять, а вовсе не то, какое место займет Достоевский в городской олимпиаде по литературе.
- Ясен пень, что выше десятого места не поднимется. А Лев Николаевич, если постарается, за шестерку зацепится. Но в областную олимпиаду ему по любому не пройти.
- Ага, и из этого ты делаешь вывод, что про Димана писать должен я. Между прочим, это типичный прием женской логики.
- Что-то больно хорошо, Максим, ты в женской логике разбираешься! Небось натерпелся от ихнего брата?
- А у меня вообще, в отличие от некоторых, с логикой проблем нет. Не хочешь сочинять - не надо. А только я тоже заниматься этим не буду.
- Ладно, Макс, не кипятись. Давай жребий бросим, и тогда все будет по-честному. И никакой женской логики. Ну что, камень, ножницы, бумага?
После некоторых колебаний Максим согласился. И, конечно, проиграл. Сочинять текст про Диму Цуцерова выпало ему.
В это месте наша история вполне могла бы закончиться, так и не начавшись, поскольку рассказ, написанный Максимом Хрумченко и названный им "Теорема Цуцерова", ни к каким изменениям в окружающем мире не привел. Ребята для очистки совести подождали несколько дней, но после объявления результатов очередной самостоятельной по алгебре они вынуждены были признать, что потерпели сокрушительное фиаско. Макс эту неудачу перенес стоически, а вот Федор целую неделю ходил, словно в воду опущенный, и при встрече с Хрумченко избегал даже простого упоминания о своей теории. Максим решил, что его приятель окончательно оставил идею строительства личной вселенной, но не тут-то было. Наступил очередной понедельник, и Федор Красавцев появился в школе сияющий как медный грош.
- Представляешь, Макс, я понял, почему у нас ничего не получилось.
- Ну, и в чем же дело? - усмехнулся Хрумченко.
- А дело в том, что кто-то должен поверить в твою писанину. Нам нужен читатель, который подумает, что все так и есть на самом деле. Мы ведь, когда всякие учебники читаем, принимаем за чистую монету все, что там написано. И постепенно погружаемся в книжную реальность, которая к нашему миру, быть может, не имеет совсем никакого отношения.
- Ты что, всерьез полагаешь, кто-нибудь поверит, будто Дима Цуцеров стал по математике на пятерки учиться?
- А ты напиши так, чтобы в это захотелось поверить! Ты заставь поверить!
- Больно много ты от меня хочешь, - обиженным тоном ответил Хрумченко, - я что, по-твоему, Гоголь, что ли?
- Ну, Гоголь, не Гоголь, а мог бы поприличнее написать.
- А по мне так очень даже неплохо получилось.
- Неплохо? И ты это называешь неплохо? На вот, прочитай, - Федор достал из кармана и сунул Максу в руки мятый листок, полностью покрытый вязью загадочных знаков, при ближайшем рассмотрении оказавшихся отнюдь не каббалистической формулой философского камня, а всего лишь автографом пресловутого хрумченковского рассказа "Теорема Цуцерова".
- А что мне читать, я это и так почти наизусть знаю.
- Нет, ты вслух прочитай, вот с этого места.
Макс пожал плечами и начал читать:
- Среди всех отрезков, левый конец которых лежит левее, чем самый левый правый конец, Дима выбрал отрезок с самым правым левым концом...
- Ну зачем ты об этом пишешь! - воскликнул Федор, не в силах скрыть свое негодование.
- Так Диман же у меня теорему доказывает, вот я и хотел вкратце пояснить ход его мыслей.
- Да никто этих твоих объяснений читать не будет. Никому не интересно, кто там левый среди правых, а кто правый среди левых.
- Ну, хорошо, давай про отрезки выкинем.
- Да там все плохо. Надо все заново писать.
- Тогда сам и пиши. Я сразу говорил, что рассказы писать - это не для меня.
- Ладно, Макс, давай сделаем вот так. Написать про Диму Цуцерова мы попросим Сурена. У нас Сурен сочинения пишет лучше всех. И русичка его всегда хвалит.
- Ну, хорошо, Сурен, так Сурен. Только ведь надо найти еще одного человека.
- Какого человека? - удивился Федор.
- Того, кто все это читать будет и кто во все поверит...
- Может, сами почитаем?
- А ты поверишь, что Диман стал великим математиком?
- А, черт, совсем забыл. Действительно, мы сами для этого дела не годимся. А это значит, что нам нужен читатель, желательно, лицо незаинтересованное. Как думаешь, кто в нашем классе подходит для этой роли?
- В смысле, кому легче всего лапшу на уши повесить?
- Можно и так сказать, - усмехнулся Федор, - но я бы предпочел другую формулировку. Нам нужен человек восприимчивый, впечатлительный и обладающий богатым воображением.
- А я, кажется, знаю такого человека! Даша Малинина - вот кто нам нужен!
- Даша? А что, пожалуй, ты прав. Остановим свой выбор на Даше. Ты только ей пока ничего не говори.
Уговорить Сурена сочинить историю о математических успехах Димы Цуцерова не составило большого труда. Ему даже объяснять ничего не пришлось. Сурен, конечно, поинтересовался, зачем его друзьям понадобился рассказ со столь нелепым содержанием, на что Федор дал короткий, но убедительный ответ: "Для прикола". Больше юный литератор вопросов не задавал. Сам Красавцев, правда, считал, что Мракоцаняна надо посвятить в планы по переустройству окружающей действительности:
- Представь себе, - говорил он Максу, - сочинит Сурен рассказ, а потом все произойдет так, как в этом рассказе описано. Он, конечно, сразу все поймет.
- А если ему рассказать обо всем заранее, - возражал Хрумченко, то он, во-первых, может отказаться...
- Это еще почему? - возмутился Федор.
- В связи с очевидной бредовостью идеи, - спокойно отвечал Максим.
- Ну, а во-вторых?
- Во-вторых, если он напишет рассказ, но при этом ничего такого не случится, то Сурен по всей школе раструбит, какие мы с тобой идиоты.
- Слушай, Макс, - обиделся Федор, - если ты сам ни во что не веришь, то зачем этим занимаешься? И как же мы в таком случае сможем создать новый мир?
- Не бойся, Федя, на самом деле совсем не важно, верю я в этот твой новый мир или нет, главное, чтобы Дашка Сурену поверила. А занимаюсь я этим, потому что прикольно. Кстати, если у нас что-нибудь получится, то мы твоему другу сразу все объясним. Потому что в дальнейшем нам без его помощи все равно не обойтись.
Так или иначе, но процесс был запущен, и приятелям оставалось только терпеливо ждать, когда на Мракоцаняна снизойдет божественное вдохновение. Сурен, однако, не торопился, что, впрочем, вряд ли можно было поставить ему в вину. Дело в том, что юноша этот действительно был весьма талантлив, и все учителя наперебой старались продвинуть его в изучении своих собственных предметов. Защита рефератов по ОБЖ, олимпиада по математике, конкурс по географии, конференция по химии, "веселые старты" по физкультуре - Сурен едва успевал поучаствовать во всех этих и многих им подобных мероприятиях. Федор дважды напоминал другу о своей просьбе и, в конце концов, не выдержал и назначил ему последний срок до понедельника.
- Мне к понедельнику ВЗМШ надо оформлять, - взмолился Сурен, и услышал в ответ непреклонное:
- Ничего, Сергей Анатольевич перебьется. А вот я ждать больше не стану, ты меня знаешь.
В понедельник Сурен опоздал в школу, чего с ним не случалось уже лет пять. Он еле-еле успел ко второму уроку и выглядел так, как будто всю ночь разгружал вагоны на железнодорожной станции. Юноша достал из сумки две тетрадки и протянул одну из них учителю математики, а другую - Федору Красавцеву. Федя буквально вырвал тетрадь из рук юного сочинителя и бросился к Максу.
Молча уселись приятели за стол, молча положили перед собой тетрадь с рассказом, молча открыли первую страницу и погрузились в чтение.
"В сером пиджаке, испачканном мелом, шаркающей усталой походкой, ранним утром четырнадцатого числа осеннего месяца заморозков фримера в двери двадцать седьмого кабинета семнадцатой средней школы города Твери вошел учитель математики Сергей Анатольевич Крулевич".
- Вот как надо писать, - сказал Федор, похлопывая ладонью по исписанной мелким почерком Сурена странице, - только непонятно, на фига ему этот фример понадобился?
- Не мешай, - буркнул в ответ Макс, который уже с головой ушел в чтение.
"Больше всего на свете учитель ненавидел проверять контрольные работы, и все теперь предвещало нехороший день, так как дипломат Крулевича буквально ломился от ученических тетрадок. Мысли об этих непроверенных тетрадках преследовали учителя с того самого момента, как он вышел из дома и с трудом втиснулся в переполненную маршрутку. Маршрутка была единственным местом, где он спокойно мог проверять школьные тетрадки, не испытывая острого сожаления о бездарно потраченном времени. Однако сегодня об этом нельзя было даже мечтать, поскольку свободных мест в маршрутке не было, и ехать в школу пришлось стоя, скрючившись в три погибели".
- Блин, да что это он все о Крулевиче, да о Крулевиче. Пора уже и к Цуцерову переходить, - недовольно проворчал Макс.
- Молчи, Макс, - возразил ему Федор, - Сурен в этом деле гораздо лучше тебя разбирается. Раз он пишет о Крулевиче, значит, так надо. Для пользы дела.
Приятели продолжили чтение, не поднимая голов и не отрывая взглядов от тетради. При этом они совершенно не обращали внимания на окружающую обстановку, хотя обстановка эта складывалась не самым благоприятным для них образом. Дело в том, что Сергей Анатольевич успел проверить домашнее задание и предложил ученикам самостоятельно решить несколько тригонометрических неравенств. Вскоре он обнаружил, что Федя с Максом проявляют к этим неравенствам недостаточный интерес. Поскольку данное обстоятельство совершенно не вязалось с исповедуемой учителем концепцией тотальной математической грамотности, Крулевич тут же вознамерился восстановить порядок на вверенном ему объекте. Не меняя траектории своего движения по классу, он постепенно приблизился к нарушителям трудовой дисциплины и уже протянул было руку, чтобы конфисковать, выражаясь его собственными словами, "посторонний предмет, находящийся на парте во время урока", как вдруг Хрумченко заметил нависшую над ними угрозу и ловко спрятал тетрадку к себе в карман. Учителю пришлось ограничиться полумерами: он отправил Макса к доске решать задачу, которую до этого безуспешно пыталась одолеть Женя Якорчук, а Федору пригрозил, что снимет с него два балла в рейтинге за неудовлетворительную работу на уроке. Подобного рода угрозы учитель использовал постоянно, однако никогда их не осуществлял, иначе весь класс уже давно сидел бы в глубоком "минусе".
Как бы то ни было, но рассказ Сурена остался непрочитанным. На перемене Макс ходил в 18 кабинет договариваться насчет пересдачи зачета по "обществу", на следующем уроке мальчики писали самостоятельную работу по биологии, затем приходила классная руководительница, чтобы распределить обязанности на время предстоящего дежурства по школе. Короче, текучка школьных дел не оставила ребятам ни минуты свободного времени. И лишь когда на последнем уроке долгожданный звонок возвестил об окончании учебного дня, Макс неожиданно вспомнил, что в кармане у него лежит история загадочного взлета Димы Цуцерова, история, финальную точку в которой предстояло поставить самой судьбе. И как ни любопытно было Максу узнать, какие повороты сюжета приготовил для читателей этой истории Сурен, но, увидев выходящую из класса Дашу Малинину, Хрущенко не удержался и сунул ей в руки изрядно помятую злополучную тетрадь. А на недоуменный вопрос Даши, что это, дескать, такое, и с чем его едят, Макс проникновенно произнес, глядя девушке прямо в глаза.
- Даша, тетрадь эту ты должна обязательно прочитать к завтрашнему дню. Слышишь, о-бя-за-тель-но.
Слова эти почему-то привели Дашу в некоторое смущение, но Макс не придал этому обстоятельству никакого значения.
2
В сером пиджаке, испачканном мелом, шаркающей усталой походкой, ранним утром четырнадцатого числа осеннего месяца заморозков фримера в двери двадцать седьмого кабинета семнадцатой средней школы города Твери вошел учитель математики Сергей Анатольевич Крулевич.
Больше всего на свете учитель ненавидел проверять контрольные работы, и все теперь предвещало нехороший день, так как дипломат Крулевича буквально ломился от ученических тетрадок. Мысли об этих непроверенных тетрадках преследовали учителя с того самого момента как он вышел из дома и с трудом втиснулся в переполненную маршрутку. Маршрутка была единственным местом, где он спокойно мог проверять школьные тетрадки, не испытывая острого сожаления о бездарно потраченном времени. Однако сегодня об этом нельзя было даже мечтать, поскольку свободных мест в маршрутке не было, и ехать в школу пришлось стоя, скрючившись в три погибели.
Усталым взглядом окинув стоящих перед ним учеников, учитель с грустью подумал о том, что вряд ли хоть кто-нибудь из собравшихся в этом кабинете подростков способен оценить красоту преподаваемой им, Сергеем Крулевичем, науки. А если так, то, скорее всего, им нужен не Учитель, а обычный преподаватель, ремесленник, а не мастер. Взгляд Сергея Анатольевича скользил по лицам детей и словно пытался угадать уготованное им будущее. Нет, ни одного из этих двадцати семи собравшихся в двадцать седьмом кабинете подростков не мог он даже представить погруженным в прекрасный мир математических абстракций. Взять хотя бы Сурена. Несомненно, это самый талантливый из его учеников, один из немногих, способных не только критически мыслить, но также искать нестандартные пути в решении стоящих перед ним задач. Однако взрослого Сурена Крулевич мог представить банкиром, бизнесменом, дипломатом, редактором гламурного журнала или директором рекламного агенства, даже фокусником - кем угодно, но только не ученым-математиком. Или Саша Злодеев. Да, иногда он может мыслить оригинально, но в то же время частенько оказывается бессилен перед простыми логическими конструкциями. Конечно, все это легко можно было бы компенсировать обыкновенной увлеченностью, эдаким здоровым фанатизмом, но как раз этого качества Крулевич очень давно не наблюдал ни в одном из своих учеников. А вот Макс Хрумченко мог бы стать отличным математиком, но, боже мой, до чего же он ленив! Сергей Анатольевич слишком хорошо знал, что это качество способно погубить любой, даже самый большой талант: чтобы добиться хороших результатов в науке, необходимо быть работоспособным до умопомрачения. Тамара Хахаладзе, Федя Красавцев, Женя Якорчук, Андрей Барабанов - все они прекрасные ребята, но никудышные математики, если, конечно, судить по гамбурскому счету.
- Сергей Анатольевич, а вы наши самостоятельные проверили? - спросил кто-то из школьников, прервав затянувшееся молчание.
- Да нет, только две работы успел посмотреть, - с тоской в голосе ответил Крулевич.
- А чьи? - продолжал спрашивать тот же настойчивый голос и теперь все поняли, что это была Лера Знайковская собственной персоной.
- Не бойся, Лера, твою я еще не проверял. Я Аню Кружкову проверил и Диму Цуцерова. У Ани тройка, а у Димы как всегда.
Учитель замолчал и почти тут же тяжелый вздох огласил своды двадцать седьмого кабинета. Вздох этот принадлежал Максу Хрумченко, и в нем слышалось такое неподдельное отчаяние, что в классе мгновенно воцарилась гробовая тишина.
- Хрумченко, что с тобой? - испуганно спросил Сергей Анатольевич.
- Диму... жалко, - явно подражая герою известного всей стране кинофильма ответил Макс, а затем повернулся к Феде и тихо прошептал, - блин, опять ничего не получилось.
- Максим, в данной ситуации твои шутки совершенно неуместны, - ледяным тоном произнес учитель, - и вообще, пора уже переходить к уроку. Запишите новую тему...
- А какое сегодня число? - снова раздался голос Знайковской.
- Сегодня четырнадцатое фримера, день ели, - отчеканил Сергей Анатольевич, - давайте не будем больше отвлекаться, нам предстоит сегодня изучить довольно трудный материал.
- Какое число, - удивленно переспросил Макс у своего приятеля.
- Как какое? Учитель же сказал - четырнадцатое фримера.
- А вчера какое было? - не унимался Хрумченко.
- Ну, раз сегодня четырнадцатое, то вчера, очевидно, было тринадцатое, - усмехнулся в ответ Федор, - что-то, Макс, я тебя сегодня не понимаю. Какой-то ты странный.
- А ты, Федя, забудь на минутку про логику, ты элементарно попробуй вспомнить.
- Да чего тут вспоминать, - начал горячиться Федор, но внезапно осекся и пристально посмотрел на Макса, - слушай, Максим, а ведь вчера, действительно, было...
- Верно, Федя, вчера было третье декабря!
- Так что, выходит, у нас получилось? - прошептал Федя. Непонятно, чего больше было в его голосе - радости или испуга.
- Получилось, да не совсем, - грустно ответил Макс, - с Цуцеровым-то ничего не вышло. А эти фримеры мне и даром не нужны. И зачем только Сурен в свой рассказ этот фример засунул?
- Странное дело, я французский республиканский календарь никогда толком не знал, а сейчас вроде как весь помню. Вандемьер, брюмер, фример. Нивоз, плювиоз, вантоз. Ну, и так далее. Конечно, наши ноябри и декабри ничуть не хуже. А вот почему Димана математиком сделать не удалось - загадка.
- Наверно, Цуцеров - это постоянная величина. Константа, так сказать. Вроде числа "пи". Или, к примеру, постоянной Планка. Ведь ты же, наверно, не сможешь создать мир, в котором "пи" равно две целых пятнадцать сотых?
- Я как-то об этом не думал. А почему бы и нет, собственно говоря? Только кому это надо?
- Ну как же, если "пи" будет поменьше, то на всяких покрышках для колес можно будет сэкономить. Ведь длина окружности, как ни крути, "два пи эр".
- Что-то, Макс, тебя в математику понесло. Ты лучше подумай, что нам дальше с Цуцеровым делать. Может, оставим его в покое?
- Нет, надо разобраться. А то, что выходит? Какая-то лотерея - раз получилось, другой не получилось. Таким манером ты хорошего мира никогда не создашь. Давай, на перемене я с Дашкой поговорю, а ты с Диманом.
- На предмет чего?
- Может, есть все-таки какие-то подвижки в лучшую сторону.
- Давай лучше я с Дашей поговорю, а ты с Диманом.
- Нет, с Дашей должен говорить я. Ведь это я ей суреновскую тетрадь дал прочитать.
- Смотри, Макс, не наломай дров. С девушками надо держать ухо востро.
- Даже с такой чувствительной и впечатлительной натурой, как Даша Малинина?
- От таких-то впечатлительных и чувствительных натур все опасности и проистекают. Так что, Макс, держись. Я мысленно с тобой.
То ли опасности, проистекающие от общения с девушками, были сильно преувеличены тонким знатоком этого вопроса Федором Красавцевым, то ли Даша Малинина являлась счастливым исключением из общего печального правила, но беседа с ней не доставила Максу никаких хлопот. Хрумченко даже не пришлось отлавливать Дашу в сутолоке большой перемены, потому что девушка подошла к нему сама.
- Извини, Макс, - произнесла она, сопровождая свои слова очаровательной улыбкой, - я не успела прочитать твою тетрадку. Но я сегодня обязательно прочитаю.
В груди у Максима похолодело. Откуда же взялись изменения в календаре, если Даша не успела познакомиться с сочинениями Сурена? Неужели для этого оказалось достаточным того, что рассказ прочитали они с Федей? Да и не прочитали вовсе, а только начали читать. Тем более что оба не восприняли это самое четырнадцатое фримера всерьез, а исключительно как присущую Суреновскому стилю изощренную метафору.
- Ой, Макс, что с тобой? - забеспокоилась Даша, заметив внезапно появившуюся на лице ее собеседника бледность.
- Да нет, ничего особенного, зуб что-то заболел, - соврал Максим и, взяв себя в руки, продолжал: - а ты что, тетрадку даже не открывала?
- Нет, - почему-то смутилась Даша, - я первую страничку прочитала. Я подумала, это что-то личное, а оказалось, там рассказ про нашего математика.
У Макса отлегло от сердца. Все проблемы разрешились наилучшим образом. Оказывается, Даша не успела ничего прочитать про Димана Цуцерова, а потому с ним не произошло никаких изменений. В то же время упомянутая вскользь дата из календаря Великой французской революции произвела на девушку большое впечатление, и это сразу же отразилось на состоянии окружающей реальности.
- Максим, - между тем продолжала Даша, - ты не расстраивайся, я сегодня обязательно все прочитаю. Честное слово.
- Да, конечно, ты должна во что бы то ни стало это сделать. Знаешь, Даша, я очень на тебя надеюсь. Ты даже не представляешь, как это важно. Только, пожалуйста, ничему не удивляйся и постарайся на завтра ничего не откладывать, все сразу прочитай. Хотя, постой, рассказ у тебя здесь?
- Да, он у меня в сумочке лежит, я как раз собиралась на переменке почитать...
- Подожди читать, дай-ка его мне.
Максим выхватил из Дашиных рук тетрадку, достал ручку и решительно замалевал в тексте Суреновского рассказа фразу про четырнадцатое фримера. Затем, немного подумав, написал вместо нее несколько слов про четвертое декабря. Получилось, конечно, не так складно, как у Сурена, но юноша решил, что и этого будет вполне достаточно, чтобы мир вернулся к привычному грегорианскому календарю. Закончив редактирование рукописи, Максим удовлетворенно хмыкнул и вернул тетрадь Даше.
- Не надо этот рассказ в школе читать, - с глубоким внутренним убеждением произнес он, - дома сядь и спокойно прочитай. Причем все с самого начала, с самого первого предложения.
- Хорошо, Максимчик, - обрадовалась Даша перемене в настроении своего собеседника, - я сделаю все, как ты сказал.
А вот Федору поговорить с Диманом не удалось. Дело в том, что Цуцеров получил свою тетрадь с проверенной контрольной и решил выяснить у Сергея Анатольевича, почему тот не засчитал ему одно из заданий. То, что в контрольной не были засчитаны остальные семь заданий, не вызвало у подростка большого удивления, так как к выполнению этих заданий он даже и не приступал. Учитель математики терпеливо пытался объяснить горе-ученику, что решать уравнение подбором, конечно, можно, но в этом случае необходимо доказывать, что других корней, кроме подобранных, оно не имеет. Диман с таким подходом соглашаться не хотел, используя в качестве аргумента то обстоятельство, что он, дескать, нашел все корни, а потому решил поставленную перед ним задачу. Сомнительный, надо сказать, аргумент, но Цуцеров с упорством, достойным лучшего применения, раз за разом повторял одну и ту же заезженную фразу, в то время как учитель, отчаявшись достичь нужного эффекта с помощью законов логики, вынужден был вступить на скользкую дорожку использования аналогий и ассоциаций. Убедившись, что беседа затягивается, Федор решил разговор с Диманом отложить на следующую перемену, а пока что на всякий случай переговорить с Суреном.
Сурена он, как и положено, обнаружил возле кабинета физики, что было совершенно не удивительно, так как именно физика была в десятом классе следующим уроком.
- Суренчик, - ласково обратился к другу Федор, - ты в своем рассказе все написал, как я просил?
- А ты что, не прочитал? - с обидой в голосе ответил Сурен.
- Да я не успел, у меня Макс тетрадку забрал. Ну, так что, стал у тебя Цуцеров великим математиком?
- Ну, положим, великим ты его делать не просил, а хорошим я его сделал. Хотя это было очень непросто.
- А в каком жанре у тебя рассказ получился? В реалистическом?
- Ты что, Федя, всерьез полагаешь, что об этом можно в реалистическом жанре написать? Исключительно научная фантастика. И где-то даже не очень научная.
- Блин, это ты зря сделал. Могут возникнуть неприятности.
- Ну, знаешь, дорогой друг, про жанр ты мне ничего не говорил.
- Я говорил, что это должно быть очень убедительно.
- Самое убедительное, что я на эту тему могу написать, относится к жанру научной фантастики. Тем более, ты мне не объяснил, зачем тебе это нужно. И вообще, не понимаю, какие неприятности могут возникнуть из-за какого-то рассказа?
- Я раньше тоже думал, что не могут. А, оказывается, очень даже могут. Ну, да ладно, что написано пером, не вырубишь топором.
На этом, собственно, их разговор и закончился, поскольку прозвенел звонок, и дети заняли свои места в 23 кабинете. Появился Макс, и Федор рассказал ему о своей беседе с Суреном.
- А с Диманом мне поговорить не удалось, - добавил он, - но, думаю, это и не нужно, никаким улучшением тут даже и не пахнет.
- А его и не должно быть, - сказал Максим, когда Федя сообщил ему эту новость, - поскольку рассказ до сих пор еще не прочитан до конца.
И он сообщил приятелю о своем разговоре с Дашей.
- Сегодня она весь рассказ прочитает, и завтра Диман станет великим математиком, - завершил он свой отчет о проделанной работе.
- Слушай, Макс, а может Даше и не стоит читать рассказ до конца? Гипотеза наша вроде как подтвердилась, и теперь можно приступать к вещам более серьезным. А Цуцеров вполне обойдется без нашего вмешательства.
- Да, ладно, Федя, тебе жалко, что ли, чтобы Диман отличился? Хороший парень, пусть и ему улыбнется удача.
- А ты уверен, что ему самому это надо? Может быть, он вовсе и не хочет математиком становиться?
- Ну, не знаю, зачем же он тогда в математический класс поступал?
- Не смеши меня, Макс! Неужели все, кто учится в математическом классе, собираются стать математиками?
- Да нет, конечно. Я думаю, что большинство вообще об этом не задумывается. Но, во всяком случае, Диману хуже не будет, если он научится как следует задачки решать. Так что не парься и жди завтрашнего дня. И прикинь заодно, что нам дальше предпринять.
- Я думаю, пора уже и для себя что-нибудь полезное сотворить.
- Прекрасная мысль, и как это я сам об этом не догадался. Ладно, все. Сеанс связи закончен. А то Петр на нас косится.
И действительно, учитель физики Петр Вольфович Отт давно уже бросал на друзей взгляды, от которых любому другому ученику стало бы безумно стыдно за свою нерадивость, никчемность и полную несостоятельность. Любому, но, конечно, не Федору Красавцеву и Максу Хрумченко.
3
В сером пиджаке, испачканном мелом, шаркающей усталой походкой, ранним утром четвертого числа зимнего месяца декабря в двери двадцать седьмого кабинета семнадцатой средней школы города Твери вошел учитель математики Сергей Анатольевич Крулевич.
Больше всего на свете учитель ненавидел проверять контрольные работы, и все теперь предвещало нехороший день, так как дипломат Крулевича буквально ломился от ученических тетрадок. Мысли о них преследовали учителя с того самого момента как он вышел из дома и с трудом втиснулся в переполненную маршрутку. Однако было еще кое-что, что не давало в этот день покоя Крулевичу. Странное чувство дежа вю возникло у него практически одновременно с мыслью о ненавистных тетрадках. "Конечно, работа учителя не отличается большим разнообразием, и дни его подчас бывают похожи, как две капли воды, но сходство это носит в значительной степени поверхностный характер, совершенно не затрагивая внутреннюю, духовную составляющую его бытия", - так или примерно так думал Крулевич, пытаясь разобраться в своих не слишком приятных ощущениях. Учителю казалось, что совсем недавно он уже пережил это промозглое декабрьское утро, езду скрючившись в переполненной маршрутке и угнетающее ощущение безысходности при мысли о непроверенных тетрадях.
Между тем до начала урока оставалось еще несколько минут, и Крулевич решил использовать их для проверки контрольных, считая именно их главной причиной своего дурного настроения. Запустив руку в дипломат, он вытащил наугад одну из тетрадок и погрузился в чтение. Это была работа Димы Цуцерова. Сказать, что мальчик этот плохо разбирался в математике, значило не сказать ничего. Он не разбирался в ней вообще. Казалось, он мыслил по каким-то другим законам, отличным от законов не только математической, но и обычной человеческой логики. При этом иногда в работах Димы Цуцерова появлялись правильные ответы, происхождение которых не мог объяснить никто, в том числе и сам ученик. "Он как будто сам возник в моей голове", - примерно так отвечал Диман, когда учитель особенно настойчиво приставал к нему с расспросами по поводу невесть откуда взявшихся ответов. Короче, проверять тетрадь Димы Цуцерова для поднятия настроения представлялось затеей абсолютно безнадежной, а тот факт, что именно эта работа оказалась у него в руках, Сергей Анатольевич воспринял как еще одно подтверждение своих утренних ощущений: день начался крайне неудачно, и в ближайшее время вряд ли приходилось ждать изменений к лучшему.
Однако на этот раз Крулевича ждала неожиданность. На первой же странице тетради он обнаружил подробное и выполненное к тому же не свойственным Диме Цуцерову аккуратным почерком доказательство иррациональности суммы квадратных корней из двух и из трех. Доказательство это было настолько подробным, что оно не уместилось не только на первой, но даже и на второй и третьей страницах. Короче, решение этой, в общем-то, не сложной задачи занимало у Димы Цуцерова полтетради. Он начал с аксиоматического построения системы натуральных чисел, предложенного Пеано. Затем автор ввел понятие целого числа с присущей системе этих чисел алгебраической структурой. После чего он определил операцию деления, превратившую кольцо целых чисел в поле чисел рациональных. Посетовав на неполноту этого во всех отношениях замечательного поля, Дима совершил краткий исторический экскурс в историю построения системы действительных чисел, отметив большой вклад в эту работу таких известных математиков, как Георг Кантор и Дедекинд. После чего, сославшись на нехватку времени, помешавшую ему рассказать о представлении действительного числа в виде бесконечной десятичной непериодической дроби, он перешел к собственно решению поставленной учителем задачи, каковое и заняло у него ровно 4 строчки.
Крулевич закончил чтение, перевел дух и вытер выступивший у него на лбу холодный пот. Чтение работы Димы Цуцерова повергло его в шоковое состояние. Только сейчас он заметил, что стоит с тетрадкой в руке перед заполнившими двадцать седьмой кабинет неожиданно притихшими школьниками. Одновременно он осознал, что дежа вю закончилось, и окружающий мир неуловимым образом переменился, словно какие-то изменения были внесены в ранее утвержденный сценарий.
- Сергей Анатольевич, а вы наши самостоятельные проверили? - спросил кто-то из учеников, прервав затянувшееся молчание.
- Да нет, только одну работу успел посмотреть, - тихим голосом ответил Крулевич, все еще не пришедший в себя после пережитого стресса.
- А чью? - продолжал спрашивать тот же настойчивый голос и теперь все поняли, что это была Лера Знайковская собственной персоной.
- Димы Цуцерова. Слушай, Дима, откуда ты знаешь про аксиоматику Пеано? И про сечения Дедекинда? И про вложенные отрезки Кантора?
- Сергей Анатольевич, - смущенным голосом ответил Дима, - вы разве забыли? Вы же сами нам об этом рассказывали.
- Я? Рассказывал? Интересно, когда? Сурен, - учитель повернулся к сидевшему на первой парте Мракоцаняну, - я когда-нибудь рассказывал вам про аксиоматику Пеано?
- Кажется, что-то говорили в прошлом году, -ответил тот, - но я, честно говоря, ничего не понял.
- Вот видишь, Сурен, ты ничего не понял. А ты, Хрумченко, - Сергей Анатольевич повернулся к Максу, - ты что-нибудь понял?
- Да я даже и не помню, когда вы об этом говорили, - честно признался тот.
- Интересное дело получается, - задумчиво продолжал учитель, переводя взгляд с одного ученика на другого, - Максим не помнит, Сурен не понимает, а Цуцеров не только все запомнил и во всем разобрался, он даже знает о натуральных числах гораздо больше меня. Я ведь, честно признаться, об аксиоматике Пеано имею самое поверхностное представление. Лет тридцать назад в вузе изучал, с тех пор позабыл почти все.
- А что, - испуганным голосом произнес Дима, - я что-то сделал не так? А то мне кое-какие вещи пришлось самому допридумывать.
- Да нет, Цуцеров, ты все сделал так. А может быть.... Слушай, ты наверно свою работу из Интернета скачал?
- Что вы, Сергей Анатольевич! У меня и Интернета-то на мобильнике нет. Мне мама не разрешает, не хочет, чтобы я на уроке в сети торчал.
- Ну, тогда не знаю, что и сказать, - развел руками Сергей Анатольевич, - наверно, Цуцеров, ты гений.
После уроков Федя с Максом задержались в школе. Казалась, мальчики должны испытывать торжество, однако на душе у них почему-то кошки скребли. Особенно встревоженным выглядел Федя, однако и Макс не производил впечатления человека, которому только что вместе с другом удалось осуществить один из самых грандиозных в истории человечества проектов.
- Ну, и что ты на это скажешь? - нарушил, наконец, молчание Федор.
- Как-то мне слегка не по себе, - тихо отозвался Макс, - хотя, с другой стороны, мы сами этого хотели.
- Боюсь, мы немного недооценили возможные последствия.
- Да ладно, какие последствия. Ну, докажет Диман Великую теорему Ферма или что-нибудь в этом роде, плохо от этого никому не будет.
- От теоремы Ферма, конечно, не будет, тем более что ее давно доказали. А от чего-нибудь другого будет.
- От чего, например?
- Понимаешь, Макс, - Федор почему-то перешел на шепот, - все дело в том, что Сурен не просто написал рассказ, он написал фантастический рассказ. А мы с тобой даже прочитать его поленились.
- Ты хочешь сказать, он там всякую фигню мог насочинять, и теперь эта фигня с нами произойдет?
- Похоже на то. То ли Сурен такой талантище, то ли Дашка суперчитательница, но пока все происходит как по писанному.
- Получается, зря мы рассказик не прочитали, - задумчиво произнес Максим, - ну, да делать-то теперь уж нечего.
- Как это нечего? Все еще можно исправить. Ты же смог вернуть грегорианский календарь.
- Точно. Надо срочно забрать у Даши рассказ и наконец-то дочитать его до конца. И если что не так, то попытаться написать его заново.
- Давай, Макс, действуй. Ты с Малининой контакт уже наладил, тебе и карты в руки.
- Ладно, - как бы нехотя согласился Максим, хотя в действительности от предстоящего общения с Дашей он почему-то испытал легкое волнение.
- Кстати, у тебя ее телефон есть?
- Нет, - огорченно развел руками Хрумченко.
- Жаль, у меня тоже нет. Ты вот что, посмотри пока в школе, может быть, она еще домой не ушла, - Федор, похоже, прочно утвердил себя в роли руководителя операции, - а я тем временем постараюсь Дашкин телефон раздобыть. И, если что, тебе СМСкой скину.
Максим отправился искать Дашу, а Федор принялся названивать одноклассникам. Через несколько минут он уже узнал номер Дашиного телефона, сообщил его Максиму и с чистой совестью отправился домой. Хрумченко, который к тому времени без всякого результата обежал все четыре этажа школы, заглянув по дороге почти в каждый кабинет, сразу же позвонил девушке, но и тут его ждало горькое разочарование: абонент оказался недоступен. Максим еще немного побродил по школе и поехал домой, решив отложить встречу с Дашей до завтра. На душе у него скребли кошки, но юноша утешал себя мыслью, что за один день Цуцеров вряд ли сможет натворить что-нибудь серьезное, разве что решит пару десятков задачек.
Вечером Максиму все-таки удалось дозвониться до Даши. Девушка очень обрадовалась звонку, но почти тут же и огорчилась, узнав, что Макс безуспешно пытался разыскать ее после школы. Сказала, что во время уроков она отключила мобильник и забыла его включить по окончании занятий.
Когда Даша узнала, что Максиму срочно понадобился написанный Суреном рассказ, она тут же предложила привезти его юноше домой.
- Да нет, - ответил Хрумченко, хотя в глубине души обрадовался этому предложению, - я живу больно далеко. Завтра в школе отдашь.
- Ладно, отдам завтра. Я уже сегодня отдать собиралась, но потом позабыла. Представляешь, совершенно вылетело из головы. Кстати, рассказик мне понравился. Прикольный.
- А чем он там заканчивается, помнишь? - полюбопытствовал Максим.
- А ты что, не прочитал? - удивилась Даша.
- Да я в самом конце немного не успел дочитать.
- Ой, ну там..., - чувствовалось, что девушка не может подобрать нужную формулировку, - короче, я в конце не очень хорошо поняла. Давай, ты завтра прочитаешь и мне объяснишь.
А на следующий день Даша Малинина не пришла в школу. Сначала Максим не слишком сильно этому удивился, так как в городе свирепствовал грипп, некоторые школы вообще были закрыты на карантин, да и в их классе постоянно отсутствовало по 6-7 человек. Затем он вообще забыл про девушку, поскольку новый сюрприз преподнес Дима Цуцеров. Новоявленный Пифагор решил одну из проблем, которую до него не смог одолеть ни один из математиков, как ныне живущих, так и давно почивших в бозе. Он доказал, что на любой плоской замкнутой кривой можно выбрать четыре точки, являющиеся вершинами квадрата. Возможно, проблема эта не столь известна, как Великая теорема Ферма, но отсюда вовсе не следует, что решить ее было намного проще. Явно не в пользу теоремы Ферма говорит и тот факт, что доказательство ее смогли разобрать от силы человек десять, в то время как свою задачу Дима Цуцеров решил простым и изящным способом, изложение которого заняло не более восемнадцати страниц. Говорю так со всей определенностью, ибо именно в восемнадцатистраничной школьной тетради Диман записал свое доказательство, и именно эту тетрадь притащил он своему учителю математики. Сергей Анатольевич, правда, иронически хмыкнул, когда вчерашний двоечник предъявил претензии на решение одной из наиболее известных проблем современной геометрии. Однако тетрадочку взял и далее читал ее, не отрываясь, на протяжении всего урока, пока десятиклассники писали внеплановую самостоятельную работу. Школьники, надо сказать, сперва были очень недовольны этой, невесть откуда свалившейся на них, работой, но потом быстро сориентировались в обстановке и с блеском доказали: вождь мирового пролетариата в свое время был абсолютно прав, призывая начинать любое вооруженное восстание с захвата почты и телеграфа. Ибо в любом деле (а не только в вооруженном восстании) наличие хорошо налаженных путей передачи информации является гарантией успеха. Короче, все присутствующие в этот день в школе учащиеся десятого первого класса получили по математике четверки и пятерки, чего раньше никогда с этим классом не случалось. Единственным исключением была Лера Знайковская, которая на протяжении всего урока математики находилась почему-то в вестибюле школы, о чем потом горько сожалела.
А Даша Малинина в школе так и не появилась. И когда Макс на большой перемене позвонил ей по телефону, то в ответ он услышал знакомую фразу о том, что абонент недоступен или находится вне зоны действия сети. И Макс впервые за эти дни испугался по-настоящему.
4
- Говорю тебе, ее похитили, - фразу эту Макс произносил уже в третий или четвертый раз, но на Федю она производила мало впечатления.