Гулидов Егор Геннадиевич : другие произведения.

В погоне за солнцем

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Нуар-детектив с элементами фантастики. Теперь уже "final cut". Приветствуются комментарии и критика по существу! Приятного прочтения!


"В погоне за солнцем"

1

   Я чувствовал, что замерзаю. Кончики пальцев леденели, да и сами пальцы уже плохо слушались, по всему телу, то и дело, волной прокатывался озноб, а невидимые ледяные иголки, казалось, проникали в саму душу. Бессилен был работавшей на полную мощь автомобильный обогреватель, сухое электрическое тепло не могло прогнать тот холод, который овладел мной. Да и вообще, тепло уже не могло помочь, ведь льдом становилось все мое естество, весь я, внутри, сплошь лед! Правда сам по себе лед не может чувствовать холода, он лишен этого недостатка, а я все же чувствовал. Значит, не до конца еще оледенел, значит, есть еще, к чему стремиться!
   Вокруг моросил дождь. Капли впивались в песок пляжа, оставляя в нем кратеры оспинок, капли бурлили в лужах, капли подпрыгивали на капоте. Лишь на асфальтовой дорожке впереди не было заметно следов дождя, словно падающая с небес вода не разбивается об асфальтовую твердь, а вместо этого проваливаются куда-то вглубь, словно в бесконечно глубокую пропасть. И столь глубока эта пропасть, что никакой взгляд никогда не пронзит ее, никакой фонарь не осветит то, что скрыто в глубине. А над этой узкой, черной и бездонной асфальтовой полоской расстилалось серое небо, затянутое тучами, из которых, не переставая, уже вторые сутки шел все тот же мелкий, холодный и депрессивный дождь.
   Это было начало осени, которая наступила в этом году необычно рано. На дворе еще первая четверть сентября - самый разгар бабьего лета, когда так хорошо ходить в отпуск: ведь нет уже ни жары, ни толкотни в местах отдыха, ни глупых детишек с родителями, но в этом году с отдыхом явно не повезло: лето ушло, вытесненное холодными циклонами с севера. На улице температура не поднималась выше плюс одиннадцати, а в тот дождливый день столбик термометра замер напротив шкалы плюс восемь.
   Я сидел в своем автомобиле и смотрел то на свинцовую гладь Балтийского моря, расстилавшегося метрах в тридцати от меня, то на асфальтовую дорожку, проложенную вдоль песчаного пляжа. Снаружи все было неописуемо мокрым и неприятным. Мокрый песок, мокрые камни, даже чайки, и те, были мокрыми. Дул переменный ветер северных направлений, из-за чего и без того противный дождь то лил вертикально, то, сдуваемый очередным сильным порывом, заходил слева, чтобы спустя минуту налететь уже справа. Раз в тридцать секунд дворники выпархивали из-под основания лобового стекла, размазывали дождевые капли по его поверхности и снова исчезали там же, где и появлялись. Я наблюдал, как за тридцатисекундные интервалы стекло покрывалось множеством капель, и было такое ощущение, что каждая секунда тянется как минимум, с четверть минуты.
   Я никого не ждал, никто мне уже не был нужен. Мои мысли лениво, словно опьяненные дождем, текли в голове, не задерживаясь. Как только из-под капота выпархивали дворники, я уже не мог вспомнить, о чем думал перед предыдущим их появлением. Но меня это не волновало. Мне нравилось наблюдать за тем, как капли, сметенные дворниками, снова и снова принимаются заполонять стекло, словно солдаты, идущие на штурм неприступной высоты. Так же безнадежно, как и люди в настоящем бою, они цеплялись за каждый клочок, передвигались от одной точки к другой, пытаясь выбрать лучшую позицию, объединялись друг с другом, а потом разбегались, пока всех их снова и снова не уничтожал неотразимый вал резиновых щеток.
   В салоне автомобиля становилось все холоднее и холоднее. Я уже начинал чувствовать, как дождевая сырость снаружи проникает вовнутрь, вытесняет тепло, которое когда-то жило не только в машине, но и в моей жизни. Я чувствовал, что и сам становлюсь холодным и безжизненным, и никакое тепло - ни внешнее, ни внутреннее, уже не смогут отогреть меня. И мне нравилось это ощущение. Оно было таким мирным и заманчивым. Мне сильно хотелось получить, наконец, покой, и было глубоко все равно, каким он будет, вечным или таким вот недолговременным.
   Сзади, в дождевых брызгах, по дороге прошуршал автомобиль. Это словно привело меня в чувства. Я услышал, как за стеклами машины завывал северный ветер, заставлявший раскачиваться, скрипеть и терять листву деревья вдоль дороги за моей спиной, как скрипели дворники своими резиновыми щетками о мокрое лобовое стекло, как стучали капли по крыше автомобиля. Я услышал сразу множество звуков, и, взглянув на часы, в который раз подумал о том, что время - предательская штука. Только что мне казалось, что оно еле тянется, а на самом деле, пролетело так быстро, что я даже не заметил.
   Мне надо было уезжать. Надо было исчезнуть так же, как исчезает утренний туман под лучами весеннего солнца, исчезнуть, как воспоминание о чем-то далеком и красивом, исчезнуть, как закат над теплым южным морем. Исчезнуть без следа и без сожалений о прошедшем. Прошлое тоже должно было исчезнуть, но оно, как игла в мозгу, все еще тревожило меня. Я никак не мог забыть, как все начиналось....
   Все началось 16 июня 1977 года, в день моего рождения, тогда еще в городе Ленинграде. Я плохо помню свои ранние годы, от них остались даже не воспоминания, а лишь ощущения безмятежности и счастья, которые редко омрачались какими-нибудь проблемами или неприятностями. В школе я был самым обычным троечником, шалопаем и бездельником. Мне нравилось читать, но отнюдь не школьные учебники. Я никогда не пытался вырваться вперед, быть лидером и отличником, хотя внутренне понимал, что мог бы добиться этого довольно легко. Мне нравилось убеждать себя, что это все из-за того, что я не гордец, и не честолюбец, но, правильнее было бы сказать, что главной причиной моего бездействия всегда была лень. Потому я, как правило, делал все как все, никуда не рвался, хотя все мои учителя всегда говорили, что у меня большие способности. До сих пор для меня остается загадкой, на каких основаниях они делали такие выводы.
   Когда распался Советский Союз, я был в восьмом классе. Все, чему нас учили до этого, назвали обманом. Все те клятвы, которые мы давали, вступая в пионеры, превратились в пустые слова. Каждый стал сам за себя. За год-полтора наш, когда-то дружный, класс развалился на "крутых" и "лохов", а многие девчонки, которые еще недавно с гордостью носили свои красные галстуки, вдруг, словно сорвавшись с цепи, отдавались любому за рюмку водки или самокрутку с травкой. Момент взросления совпал с моментом краха всех запретов. Самые темные, самые скрытые желания и эмоции выходили наружу, поскольку не было больше их морального ограничения. Конечно, в нашем классе и школе оставались еще нормальные ученики, стремившиеся к знаниям или хотя бы не позволявшие себе откровенного беспредела, но их было не очень много. Ведь тогда начало казаться, что образование вообще никому не нужная шелуха, что жизнь - она вот, рядом. В ней, как в красивых заграничных фильмах и сериалах, захлестнувших голодный до зрелищ советский эфир, огромные состояния, красивые автомобили, шикарные особняки. Жизнь манила и обещала море удовольствий, для которых была нужна самая малость - деньги. Деньги из того, что обещал отменить коммунизм, превратились в культ, который требовал повиновения от каждого, кто хоть раз имел глупость к нему приобщиться. Деньги стали самым сильным наркотиком, который затмевал собой все: школу, друзей, родителей. Деньги требовали ломать социальные запреты, ведь не страдавшие высоким достатком семьи в спальных районах не могли дать своим чадам всего того, что им хотелось. И дети шли на многое, чтобы не зависеть от скудных родительских зарплат.
   Не устоял перед этими соблазнами и я. Скудная советская информационная и эмоциональная диета сказалась и на моих аппетитах. Я пристрастился к выпивке, мне нравились легкие наркотики, нравилось ощущение отрыва от земли, от проблем, от страхов. Мы собирались своей компанией, пели песни под гитары, курили гашиш, пили пиво или водку, а потом, когда опускался вечер, шли грабить какой-нибудь недавно открывшийся поблизости ларек, чтобы на следующий вечер у нас снова была водка, пиво, травка и девчонки, привлеченные нашей "крутизной".
   Скоро это, правда, закончилось. Двоих из нашей "тусовки" насмерть забили братки, контролировавшие округу, троих арестовали за воровство на складах железной дороги. В итоге нас осталось только трое: я и два моих самых лучших друга: Андрей Верхонин и Максим Тихорев. Мы все были из одного класса и все одинаково поверхностно вовлечены в темные дела нашей "тусовки". У нас хватило ума не загреметь в колонию, когда начались неприятности с милицией, не заложить никого из наших товарищей, которые там все же оказались, и не обозлиться друг на друга. Мы так и держались вместе до конца школы, помогая друг другу и в учебе, и по жизни.
   Когда отзвенел последний звонок, я не захотел пойти в ВУЗ. Почему-то я не видел в этом смысла. Мое будущее, казалось мне чем-то слишком слабо от меня зависящим делом, да еще и предопределенным заранее. Я считал, что это именно интуиция запрещает мне поступать в институт так, как все, а, может быть, причина опять же была в моей лени. Так или иначе, но я целый год просто болтался, пил пиво с друзьями, ходил по ночным клубам и подрабатывал себе на эту жизнь то здесь, то там, в основном, в качестве чернорабочего. Мои родители смотрели на мои поступки сквозь пальцы. Они были слишком демократичны по отношению ко мне, чтобы направлять меня на правильный с их точки зрения путь. К тому же на дворе было совершенно другое время. Время, в котором и они потерялись, лишившись и казавшейся когда-то стабильной работы, и гарантированной, хоть и небольшой зарплаты, и ежегодных летних поездок к Черному морю. Мой отец, инженер-конструктор, потерял работу, когда их бюро разогнали в 1992-ом, а матери пришлось устраиваться вахтершей на опустевшем и почти бездействующем "Кировском заводе".
   Осенью 1995-ого меня забрали в армию. Я не пытался "косить" или бегать. Просто пошел служить, возможно, из-за того патриотического воспитания, полученного мной за первые семь лет школы, а, возможно, из-за того, что мною уже тогда овладело полное безразличие к своему будущему.
   Меня распределили в "учебку", закончив которую без особых проблем для себя, я попал в одну из частей ВДВ. Не прошло и трех месяцев моей гарнизонной службы, как нас направили в Чечню.
   Там я провел год. Не хочется вспоминать то, через что мне пришлось пройти там. Я до сих пор просыпаюсь ночью в холодном поту, когда мне, в который раз, снятся холодные, мертвенно-уродливые руины уничтоженных нами городов, в которых мы теряли своих друзей. В этих руинах прячутся чудовища, и существует только их одна вездесущая черная воля, которой достаточно лишь похожего на щелчок выстрела, чтобы человек, только что живой, только что сидевший рядом с тобой, превратился в бездыханный труп. Я все тогда пытался понять, да и до сих пор пытаюсь, как эта воля выбирала себе жертвы. Почему именно тот солдат, а не иной? Почему?
   Я устанавливал растяжки, охотясь в руинах высоких домов на снайперов противника. К тому же я и сам частенько обезвреживал такие же растяжки, установленные у нашего лагеря. Летом 96ого мне и еще пятерым солдатам пришлось прятаться в горах от двух сотен искавших нас "духов". Три десятка из них мы сумели уничтожить, остальные, так нас и не обнаружив, ушли к своим базам. За год в Чечне я в совершенстве овладел почти всеми видами стрелкового оружия, научился собирать взрывные устройства любой сложности, не спать по четверо суток и относиться к смерти как к обыденной вещи. Из меня, как и из любого, кто выжил тогда, война создала идеальную машину для убийства.
   В 1997-ом все закончилось. Мирный договор, подписанный не нюхавшими пороху штатскими, увенчал эту позорную бойню. Получив щелчок по носу, мы, немножко огрызаясь и рыча, пошли на уступки, как будто воевали не с мятежной провинцией, а с суверенной страной. Нашу часть вывели из Чечни, и последние пару месяцев службы перед дембелем я провел в спокойной обстановке. Но все же я повидал слишком много, чтобы вернуться хотя бы прежним. Вопреки расхожим убеждениям, в армии я не повзрослел. Правильнее было бы сказать, что постарел. Я превратился в старика, который лишь на вид был молод. Я уже не мог, да и не хотел понять жизнь, потому что видел, как легко она уходит. Я не видел своего места в жизни, потому что был уверен, что все-таки погиб в Чечне, а все что происходило со мной после - лишь длинный предсмертный кошмар, который непременно должен закончиться агонией и смертью. У меня не было никаких стремлений, надежд и чаяний, ведь как только исполнилось мое самое сильное желание, и я вернулся домой к родителям, мне стало нечего хотеть, нечего добиваться.
   Кому-то довольно легко удается преодолеть этот послевоенный синдром, для меня же он превратился в самую настоящую болезнь. Мои родители старались мне помочь, особенно, пока я жил с ними, вплоть до середины 1998-ого года. Я ходил на какие-то психологические тренинги, где нас пытались научить забывать и прощать, но, видимо, мое желание забывать и прощать было недостаточно сильным. Возможно, лучшим лекарством тут была бы социализация, работа, попытка обзавестись семьей, но я почему-то не мог начать, не мог заставить себя изменить свою жизнь. К тому же вроде как и причин, особенно финансовых, теперь не было. Родители сумели кое-как освоиться, отец смог пойти в какую-то фирму, связанную с техническими разработками, а мать все так же работала на заводе, который начал потихоньку оживать. Я же целые дни сидел в своей комнате просто пялясь в потолок или лениво перелистывая страницы когда-то увлекавших меня книг, а теперь ставших враз скучными и неправдоподобными. Мысли у меня в голове текли вяло, я не думал ни о чем конкретном, лишь иногда, ни с того, ни с сего на меня накатывали приступы сперва злобы, а затем полного отчаяния. В такие моменты мне хотелось покончить с собой, но любовь к родителям, не покинувшая мое огрубевшее на войне сердце, не давала наложить на себя руки. Это было бы несправедливо по отношению к ним: дождаться сына с самой страшной войны и потерять его лишь от того, что он не нашел нового смысла для жизни. По ночам я часто пьянствовал, либо курил гашиш с одним отморозком из моей школы. Он, хоть и не воевал в Чечне, но жизнь считал плохим и никому не нужным фарсом, в котором настоящую цену имела только выпивка и наркотики.
   Однажды, когда я окончательно смирился с тем, что моя жизнь, несомненно, тоже плохой и никому не нужный фарс, я случайно встретился на улице с Андреем Верхониным. Он был в шикарном черном "Мерседесе", одет с иголочки, в общем, выглядел на миллион долларов. Он узнал меня, несмотря на то, что я, заметив его, попытался уйти. Показалось, что радость, с которой он меня встретил, была искренней. Мы поговорили. Оказалось, что он работал на одного крупного криминального босса, известного в Петербурге под кличкой Башкир. У Башкира, помимо очень прибыльного теневого бизнеса был еще и значительный капитал в легальной экономике, в том числе в ночных клубах, управляющим одного из которых и работал Андрей. Как я понял, он находился в хороших отношениях с Башкиром, и, узнав о моем бесперспективном положении, Верхонин предложил мне помощь с работой. Я согласился, но больше из одолжения к старой дружбе, чем из желания изменить свою жизнь к лучшему.
   Спустя неделю я встретился с Башкиром. Это был полный человек, которому только-только стукнул полтинник, азиат, ниже среднего роста, с уже заметной залысиной. У него было два золотых зуба, мерзкая улыбка и пристальный взгляд, которым он мог смутить совершенно любого человека. В первую нашу встречу его взгляд смутил и меня. Я допустил, пожалуй, самую большую ошибку в своей жизни на этой встрече. Я имел глупость сказать, что служил в Чечне. Верхонин тоже добавил кое-что о моих боевых заслугах. Башкир, вроде бы не подал виду, и легко позволил мне работать в одном из своих ночных клубов в качестве помощника Верхонина. Однако потом я понял, что мое боевое прошлое явно не давало старому лису покоя. Впрочем, в первые полгода это никак не проявлялось, и я осваивал должность помощника управляющего. Работа была несложной, и я вскоре достаточно освоился, так что Андрей уже без опаски доверял мне управлять делами клуба, пока он ездил на выходные с Башкиром или куда-нибудь по своим делам. Все, казалось, шло лучше некуда, но в августе 1998 года произошло сразу несколько событий, которые полностью изменили мою, казалось, уже устаканившуюся жизнь.
   В самом начале августа в подопечном мне и Верхонину клубе я встретил молоденькую официантку, в которую влюбился буквально с первого взгляда. Её звали Екатериной Васильевой. Она была красивой, нет, не просто красивой, а ослепительной! Нет, конечно, сейчас я понимаю, что она была просто очень хорошенькой и общительной, но тогда! Тогда я просто осознал, что схожу с ума! Мой послевоенный синдром как рукой сняло! Я готов был радоваться жизни, и в то же время проклинать ее, поскольку я страшно томился от переполнявшего меня чувства к этой обыкновенной, в общем-то, девчонке! Несмотря на свои обязанности и положение, я подолгу говорил с ней. Мы болтали о всякой чепухе, но ей это, похоже, нравилось. Мысленно, я разрывался на части, не зная, чувствует ли она что-нибудь ко мне или же нет. Обычно влюбленный неспособен рационально оценивать обстоятельства и факты, а потому я практически верил в то, что Катя тоже любит меня. Но все же, в действительности, никаких реальных оснований так думать у меня не было. Позже я понял, что она, вероятно, считала меня своим другом, к тому же, ее могла пугать перспектива романа со своим шефом, а возможно, дело было совсем в другом.
   Но это все не так уж и важно, важно то, что пока моя голова была занята Катей, случилось два весьма значимых события. Был убит Верхонин, а через день Россия объявила дефолт.
   Андрея застрелил неизвестный из пистолета прямо у порога квартиры. Я искренне оплакивал убитого друга. Экономический кризис, разгоравшийся в стране, меня не заботил, пока я организовывал похороны. Слишком много надо было сделать, да и слишком велика была печаль: в 21 год я провожал в последний путь одного из самых близких своих друзей! Я попытался было найти Макса Тихорева, чтобы рассказать ему о случившимся и пригласить на похороны и поминки, но он словно в воду канул. Никто не знал, где его искать и как с ним связаться.
   День похорон выдался ярким и солнечным. На кладбище было пустынно, Андрея провожали лишь его близкие родственники, я, да еще несколько его знакомых, в основном из нашей школы. Небо было глубоким и чистым, вокруг еще зеленело лето, но невыносимая грусть и тоска разрывали сердце. Стучала о крышку гроба земля, когда зарывали могилу, мама Андрея тихо плакала в платок, а на меня с немым упреком смотрела Катя. Она тоже приехала на похороны. Оставила букет и исчезла, даже не поговорив со мной. К концу церемонии заявился и Башкир. Он привез пышный венок с черной лентой, выдавил из себя скупую слезу и укатил, не обратив на меня внимания. А когда все ушли с могилы, я встал перед холодной мраморной плитой, скрывшей от меня моего друга, и поклялся, что отомщу его убийце. Непременно отомщу. Тогда я еще не знал, с кем мне придется иметь дело.
   Спустя четыре дня после похорон ко мне в контору клуба зашел сам Башкир. Он принес две новости, и обе были плохими. Сначала, он сообщил мне, что проведенный после дефолта аудит выявил огромное расхождение баланса в клубе. Оказалось, Верхонин длительное время утаивал значительную часть выручки. По логике, я, как его заместитель, должен был об этом знать. Ну а поскольку Башкиру я ничего не сообщал, хитрый лис сделал вывод, что я был пособником Верхонина. Вторая новость была еще мрачнее, чем первая. Башкир потребовал от меня вернуть украденные мною и Верхониным деньги (в сумме там набежало около полутора миллионов долларов) или сесть за убийство Андрея, так как Башкиру ничего не стоило направить следствие в мою сторону. Пока я переваривал эти новости, Башкир изменил свой жесткий и пугающий тон, и заговорил со мной ласковым голосом, как любящий отец с нашалившим, но любимым сыном. Я сразу понял, в чем дело, понял также, что попался на такой крючок, с которого мне уже до гробовой доски не соскочить.
   Башкир сказал мне, что верит в мою непричастность как к хищениям в клубе, так и к убийству Андрея, но совесть не позволит ему оставить все как есть без наказания кого-либо. "Андрей свое, так или иначе, получил, - сказал этот упырь, - Но про тебя, Саша... Я знаю, что ты слишком мало понимаешь в финансах, чтобы быть хорошим напарником этому прохвосту. Из-за своих скудных познаний ты также не сможешь вернуть мне эти деньги. Тебе их просто не заработать, к тому же доллар сейчас стремительно дорожает, один бог знает, когда он остановит свой рост. Но ты мне нравишься! Потому я помогу тебе. Все, что тебе нужно делать - это выполнять время от времени кое-какие мои задания, простые, особенно для тебя. Тогда я прощу тебе твой долг. Более того, ты сохранишь свою нынешнюю должность и оклад!"
   Я понимал, что тем самым превращался в одного из многочисленных киллеров, работающих на Башкира. Я не мог ничего поделать, все было подстроено так, что откажись я, тут же очутился бы за решеткой по обвинению в убийстве или просто получил бы пулю в затылок, как и Верхонин. Я улыбнулся Башкиру, и сказал, что эту партию он выиграл.
   Потом Башкир, словно антикризисный менеджер, провел чистку и сокращение персонала клуба под которую попала и Катя. Я видел ее в последний раз в самом начале сентября 98-ого года. Перед тем как попрощаться, я признался, что люблю ее, и хотел бы, чтобы она вышла за меня. Но она холодно ответила, что любит другого и мне надеяться на ее руку уже слишком поздно. Она не смотрела в мои глаза и явно хотела побыстрее уйти. Я не совсем понял, что она хотела этим сказать, но не решился выяснять. Уже позже я предположил, что она была влюблена в Верхонина. Конечно, это было немудрено, ведь на Андрюху женщины западали часто. Когда Катя уже уходила и стояла в дверях клуба, за которыми хлестал сентябрьский дождь, нащупывая зонт в сумочке, я сказал ей, что несмотря ни на что, она может всегда на меня рассчитывать. Возможно, это было второй моей ошибкой в жизни.
   Все, что было дальше, я не люблю вспоминать, а, если иногда какое-либо воспоминание о тех годах случайно и приходит ко мне, я гоню его без сомнений. Большую часть времени я работал все в том же клубе, сначала помощником управляющего, а потом уже и управляющим, но иногда, где-то раз в два или три месяца от Башкира приезжал его посыльный по кличке Лапша. Он приносил мне в черной кожаной папке информацию на очередного "клиента", которого мне предстояло убрать. Чаще я выполнял подобный заказ в одиночку, предпочитая убивать свою жертву маломощным направленным зарядом под днищем автомобиля. Такая бомба при подрыве даже не вызывала детонации бензобака. Несколько раз мне приходилось работать в паре с одним высокопрофессиональным убийцей, который был на высоком счету у Башкира. Звали его Филином, был он невзрачен, совершенно незапоминающийся на вид, в глаза бросались лишь его до блеска начищенные ботинки. Но я специально запоминал его черты, ибо знал, что когда я захочу выйти из этой игры, Филин придет за мной, и мне лучше знать в лицо своего будущего палача. У Филина были глубоко посаженные серые глаза, всегда смотревшие на мир с холодной отрешенностью, прямой нос, узкие и бледные губы. Цвет его лица тоже всегда был какой-то мертвенно-бледный, словно он болен туберкулезом. Его волосы были русыми, а прическа какой-то неопределенной, словно он никогда не расчесывался. Роста он был среднестатистического - метр семьдесят, и возраст его тоже был средним - около сорока. Весь он был средний и с виду - заурядный, но я знал, что когда-то он работал в КГБ и был убийцей на службе государства, пока не стал убийцей на службе у Башкира.
   Мы не разговаривали, и оба не испытывали от этого какого-либо дискомфорта. Выполнив работу, мы разъезжались на дешевых подставных автомобилях, и я всегда надеялся, что мне не придется больше встречаться с этим человеком.
   Когда прошло около пяти лет после смерти Андрея, количество заказов от Башкира стало сокращаться, и, постепенно уменьшилось до раза в год. Я все так же был управляющим, обзавелся хорошей квартирой и неплохим автомобилем, но боялся заводить семью. Родителей я еще в 2001 году вывез в Германию, устроив их через знакомых, не связанных с Башкиром. И отцу, и маме Европа пришлась по вкусу, а я был спокоен за них, хотя не мог не понимать, что, в случае чего, людям Башкира достать их будет не многим сложнее, чем на родине.
   Дни тянулись серой бесконечной вереницей, и я все больше и больше, как и в первые месяцы после армии, привыкал к алкоголю как к единственному средству спасения от безвыходности и глупости окружавшей меня жизни. Так я постепенно допился бы до белой горячки или, в порыве пьяной решимости, выстрелил бы себе в висок из пистолета, лишив тем самым Филина приятой возможности застрелить меня в спину, если бы моя жизнь круто не изменилась в одно жаркое утро в конце июля этого года.
  

2.

   Я проснулся от телефонного звонка в своей квартире. Мне так редко звонили, что я поначалу даже не понял, что звонит именно телефон. Я долго соображал, отходя ото сна, пытаясь ассоциировать звон, который меня разбудил, с каким-либо из домашних приборов, которые могли звенеть. Когда сон все-таки медленно исчез, я понял, что виноват во всем телефон, и нехотя, очень медленно потянулся к трубке, смутно надеясь, что к тому моменту, как я ее возьму, проклятый аппарат замолчит. Но он не замолчал, и мне пришлось-таки ответить.
   - Слушаю, - произнес я. Мне показалось, что это сказал не я, кто-то другой, охрипший и чертовски усталый.
   - Это Александр Валентинович? - спросил, показавшийся мне робким, женский голос.
   Я задумался, припоминая свое имя. Меня ведь никто уже очень давно не называл по имени-отчеству, у всех на устах была придуманная Башкиром кличка Падре, из-за моего пристрастия к черной одежде и пьяным разговорам о смысле жизни и сути религии. К тому же прошлым вечером я, как всегда, засыпал в обнимку с пустой бутылкой, и потому мои мысли ворочались очень медленно.
   - Да, - наконец сказал я. - Вы правы. Я Александр Валентинович.
   - Это я - Катя, вы помните меня? - голос на том конце был полон скрытой надежды, что я узнаю это имя, и дальше все будет легче.
   - Нет, Катя, я вас не помню, - спустя двадцать секунд ответил я. - Я знал много Кать в свое время.... Почему-то в восьмидесятые молодым родителям нравились подобные имена вроде Катерин да Елизавет... не знаете, почему?
   - Хм, - она как-то неловко рассмеялась, видимо из-за того, что ей не хотелось самой напоминать о себе, и сказала скороговоркой. - Я работала в вашем клубе в 98-ом году. Как раз когда убили Андрея. Меня потом уволили, а вы....
   - А, - я облизал губы и взял трубку поудобнее. - А я сказал вам глупость. Извините, мне не стоило тогда вам что-либо говорить, это я позже понял.
   Она опять рассмеялась.
   - Я не виню вас за это. Право же, это было очень мило, это я вам тогда ответила не очень красиво. Извините.... Вы тогда сказали, что если мне понадобится помощь, я могу всегда обращаться к вам, мне очень неловко просить, но, похоже, помочь мне сейчас можете только вы.
   - Я не бросаю своих слов на ветер, - ответил я. - Помню, что говорил вам что-то подобное, а потому вы можете на меня рассчитывать. В чем дело?
   - Это не телефонный разговор. Мы можем встретиться, скажем, через час?
   - Где встретиться?
   - Я точно не знаю, откуда вам добираться, но вы не могли бы.... Вы же на машине?
   - Да.
   - Тогда не могли бы вы ждать меня на набережной у сфинксов на Ваське? Напротив Академии художеств?
   - Хорошо, через час я там буду, у меня серебристый "Мерседес", номер модели... вам ничего не скажет, да я и не думаю, что там будет кто-либо другой в подобной машине. Ждите!
   - Тогда, до встречи!
   Я не ответил. Просто положил трубку на место и завалился обратно на кровать. Вставать и ехать совершенно не хотелось, более того, я вдруг понял, что мне совершенно не хочется делать что-либо вообще для этой женщины. То, что я сказал ей когда-то красивые слова, вовсе не означало того, что спустя семь лет, я буду рад лишать себя еще пары часов сна в выходной. Но делать вроде как было нечего. Я нехотя собрался, съел какое-то подобие завтрака, собранного по углам холодильника и спустился в лифте на первый этаж.
   Мой многоквартирный дом располагался на Крестовском острове. В свое время это было хорошее жилье, почти элитное, но за прошедшие годы вокруг понатыкали таун-хаузов, особняков и всяких прочих апартаментов, получше моих. Впрочем, я не жалел. Меня вполне устраивала моя двухкомнатная квартира с видом на парк и кусочек реки. Главное, что воздух свежий!
   А то утро было действительно свежим! Пахло скошенной травой, росой и чуть-чуть рекой. Где-то вдали жужжала газонокосилка, а на детской площадке пара дошколят с дикими криками носилась вокруг пластиковой горки. Сосед, проживавший двумя этажами ниже меня, любовно вытирал пыль с лобового стекла своей "БМВ". Со мной поздоровался пожилой мужчина, возвращавшийся с прогулки на пару со своей таксой. Он все время со мной здоровался, хотя я понятия не имел, в какой именно квартире он живет. Небрежно кивнув ему в ответ, я медленно спустился по ступенькам у подъезда, отключил сигнализацию на автомобиле и, кряхтя, сел за руль.
   Дороги в центре в это выходное утро были пустынны, и до Университетской набережной я добрался минут за тридцать даже притом, что совсем не спешил. Оставалось еще минут пятнадцать до назначенного времени, но она уже была там: стояла около сфинксов и задумчиво смотрела на Неву, а, может быть и не на Неву, а на сверкавший золотом купол Исаакиевского собора или просто на голубое безоблачное небо. Я узнал ее сразу, хотя и прошло почти семь лет. Не изменилась ни ее фигура, ни прическа. Когда я посигналил ей, и она села справа от меня, я заметил, что и черты ее лица остались прежними. Они были все такие же аккуратные, и, хотя не идеальные, но все же очень привлекательные.
   Я подумал, что мог бы снова полюбить ее, возможно даже сильнее чем тогда, в 98-ом, но потом я прогнал эту мысль, а так же ту, что появилась в моей голове в ту секунду, когда я лишь увидел ее фигуру издали, подъезжая к сфинксам: "Возможно, ей действительно нужна помощь!"
   - Вы не изменились, - сказал я.
   - Давай будем на ты! - ответила она и, не дождавшись моего согласия, продолжила, серьезно взглянув на меня. - А ты нет! Ты стал совсем другим, я с трудом узнаю в тебе того человека, что..., - она рассмеялась, но без веселья, так, чтобы замять возникшую паузу в ее мыслях.
   - Ты все так же работаешь с Башкиром, ведь так?
   - Да, - я недобро усмехнулся. - Только вот теперь условия стали немного хуже.
   - Я понимаю, - чуть тише сказала она.
   - Нам лучше поехать, здесь нельзя останавливаться, - помолчав пару секунд, заметил я. - Куда тебе удобнее: в центр?
   - Поехали к центру!
   Мы поехали к Невскому проспекту. Когда миновали Дворцовый мост, она, наконец, сказала:
   - Я думаю, что только ты сможешь мне помочь, не привлекая особого внимания!
   - Чем же я могу тебе помочь?
   - Я хочу, чтобы ты нашел моего мужа! - сказала она, и по ее голосу я понял, что это не шутка, но я все-таки решил, что нужно среагировать на это как на шутку.
   - А почему бы тебе не попросить об этом милицию или частных ищеек?
   - Слишком много внимания. Это будет плохо. Мой муж в опасности, и внимание милиции или частных сыщиков его погубит, а я не хочу остаться вдовой.
   - Но ты ведь и не любишь его, - ответил я. - То, как ты говоришь о нем, отдает холодком.
   - Хм, ты прав, я не люблю его, но все же его жизнь дорога мне. Он много сделал ради меня.
   - Я его понимаю, - усмехнулся я. - В свое время и я был готов.
   - А сейчас?
   - Знаешь, я готов выполнить свое обещание, но неужели ты думаешь, что управляющий клубом, который никогда и следственной работой не занимался и пропавших людей не искал, найдет твоего мужа быстрее, чем люди, которые на этом специализируются?
   - Ты скромничаешь, - она взглянула на меня и улыбнулась. Улыбка мне эта совершенно не понравилась.
   - Я же знаю, что ты не простой управляющий ночным клубом! - продолжила мысль Катя.
   - Не будем об этом, - я помолчал немного, размышляя о том, как много она обо мне знает. - Я найду твоего мужа. Бог с ним, это не так уж и сложно, если разобраться, но мне нужно знать о нем все, чтобы поиск был успешен.
   - У меня есть его фотографии, все как надо. Есть в фас, есть в профиль. Есть его паспортные данные! Ему тридцать лет, он работает в службе безопасности компании "Сибирь-нефть". Их основной офис в Москве, но здесь есть филиал, и он работал в нем. Он часто ездил в командировки. По работе в Новосибирск. Я не знаю, в чем они заключались, он мне не говорил....
   - А ты не интересовалась, - продолжил я мысль.
   - Да. А зачем? Он хорошо зарабатывал, да ведь служба безопасности - это, как правило, работа с коммерческой тайной. Я не люблю чужие тайны.
   - Женщины всегда любят тайны, особенно чужие.
   - Я не такая, как все, - хитро ответила Катя.
   Она ждала моей реакции на эту фразу, но я лишь попросил ее продолжать.
   - Он уехал примерно две недели назад, и с тех пор он пропал!
   - Как ты узнала, что ему угрожает опасность?
   - Я звонила в "Сибирь-нефть". Они сказали, что ничего не знают о его местонахождении, но по их голосу я поняла, что что-то не так. А вчера он позвонил мне домой и сказал, чтобы я срочно собирала вещи и уезжала из города к родителям в область, а, когда он найдет денег, вообще из страны.
   - Он не сказал, где он?
   - Нет, конечно! Я подумала, что ему угрожает опасность,... может быть и мне тоже.
   - Куда он уезжал?
   - В Новосибирск. Это я знаю точно, потому что провожала его в аэропорт.
   - Две недели назад.
   - Да.
   - А звонок был откуда?
   - Номер был питерским. Похоже, что с телефона-автомата.
   - Как его зовут?
   - Сергей. Сергей Антипов.
   - Значит, ты Антипова? - спросил я вдруг.
   - Нет. Я не меняла фамилию.
   - Где он мог остановиться в городе, кроме как дома?
   - Я не знаю,... Может, в гостинице? Друзей у него здесь нет, он не из Питера родом.
   - Ладно. Толком никаких данных, но, тем не менее, я попытаюсь его найти!
   - Я не забуду этого, Саша! Никогда!
   Громкие и никчемные слова. Я взял у нее пакет с фотографиями ее мужа и кое-какими данными на него. Почему-то я был уверен, что единственное место, где мне понадобятся эти бумаги - это морг. Но ведь даже если я и найду покойника, это же не значит, что я его не нашел?
   Почему-то я чувствовал легкую неприязнь к этой женщине, несмотря на то, что я любил ее когда-то. Она не изменилась, почему же я изменил свое отношение к ней? Возможно, жизнь холостяка, который не знает, встретит ли он завтрашний день или нет, совсем убила во мне светлые чувства, или просто я не мог простить Кате то, что она вышла замуж за другого? Конечно, я не знал, даже когда она это сделала и почему жила с нелюбимым человеком, я не мог ее ни в чем винить, но холодок к ней все равно жил в моей душе.
   Я высадил ее у Гостиного двора, а сам поехал обратно к дому, но домой мне было не суждено попасть: запиликал мой мобильник. Звонил Башкир.
   - Да, - грустно ответил я.
   - Саня? - Башкир говорил со мной всегда запанибратски. - Есть дело к тебе, приезжай в течение часа на Петровскую косу к яхт-клубу. Найди там мою яхту, я отправляюсь на прогулку по заливу, заодно поговорим!
   - Хорошо, я буду!
   - Жду!
   Я был удивлен тем, что Башкир хочет поговорить со мной лично, тем более на его яхте. Подобных разговоров не было уже очень давно. Он редко приезжал в мою контору на втором этаже клуба, чаще ночами и всегда под градусом. Да и что нам было обсуждать? Все уже давно сложилось, все устоялось и утряслось. Единственное, о чем мы еще могли говорить - это дела клуба. Но и в этом случае я предпочитал принимать все его предложения молча. Что же касалось заказов, он никогда не давал их мне лично, но в этот раз он нарушил это правило.
   У Башкира была великолепная английская яхта, способная не только к прогулочным плаваниям, но и к долгим морским переходам. Это было отличное судно с отличной командой, которым, к сожалению, хозяин пользовался довольно редко. С пирса я прошел по мосткам на палубу, где меня встретил сам Башкир. Он был в пестрой гавайской рубахе и таких же ярких в тон рубахи шортах. В руках он держал широкий бокал то ли с коньяком, то ли с виски, разобрать я не сумел.
   - Вот и ты, Падре! - улыбнулся он, пожимая мою руку. - Рад, рад!
   - Что-то случилось? - спросил я настороженно.
   - Поговорим позже, наслаждайся жизнью!
   Мне не понравились его слова, но так или иначе, что-то изменять уже было поздно: я был на яхте, с которой у меня было лишь два пути.
   - Девочки, смешайте нашему Падре коктейль, - крикнул Башкир двум шлюхам в откровенных купальниках, которые от безделья слонялись у кормы яхты. - Наш гость очень хочет выпить.
   - Хорошо, мой пупсик, - сказала одна из них - шикарная загорелая блондинка, у которой ноги, можно сказать, росли из шеи, а бюст был, пожалуй, самым большим из всех, что я видел.
   Она, грациозно раскачиваясь, исчезла с палубы в надстройке, но скоро появилась с двумя бокалами, один она уже пригубила, а второй подала мне. Там был водкатини, довольно неплохо смешан, но я никогда особо не жаловал коктейли, а потому предпочел не тянуть его, а осушить бокал залпом.
   - О, да ты горячий парень! - сверкнула белыми зубами блондинка. - Тебе не жарко в этом пиджаке? - она поставила свой бокал на небольшой столик у навесов и, задевая меня своими роскошными грудями, сняла с меня пиджак.
   Я не сопротивлялся. Потом, когда пиджак оказался закинутым на спинку шезлонга, я обнял девушку за талию и шепнул ей на ухо:
   - Погуляй детка, мне сейчас не до тебя!
   Она ничего не ответила, только вульгарно улыбнулась и зашагала к корме, туда, где за тонкими поручнями пенилась вода от мощных английских винтов. Там же, за кормой в густом мареве исчезал Петербург, вознося к самим небесам четыре прожекторных вышки стадиона Кирова на западной оконечности Крестовского острова.
   Свежий западный ветер бил мне в лицо и трепал мои волосы, было очень комфортно, и городская жара не чувствовалась: от волн залива шла приятная прохлада, какая бывает лишь от огромного водного пространства.
   Совсем не хотелось думать, что в этот погожий летний день Башкир захотел покончить со мной, и очень скоро я окунусь в эти блестящие на солнце волны, и буду медленно опускаться в мутно-зеленую глубину с горящими от воды легкими, утягиваемый на дно корабельным якорем или цементными ботинками. Но такие мысли все же проскальзывали. Как-то вся эта морская прогулка дурно пахла....
   Когда мы были недалеко от Петродворца, Башкир выключил мотор яхты и вышел ко мне на палубу. Согнав шлюх куда-то в каюту, он прилег в шезлонг и жестом указал мне на соседний, предлагая последовать его примеру. Я так и сделал. Тут же пришел стюард в белой рубашке и черной бабочке, он дал Башкиру и мне по бокалу неплохого французского коньяка, после чего исчез где-то в недрах яхты. На палубе остались только мы вдвоем.
   - Не удивляйся, Саня, я пригласил тебя, чтобы поговорить, - сказал Башкир, поглядывая на зеленевший вдали за маревом Нижний Парк. - Ты засиделся в управляющих. Тебе так не кажется?
   - Я бы сказал, что лишь набираюсь опыта в подобных делах! - уклончиво ответил я.
   - Брось, ты уже опытен достаточно, а потому я хочу предложить тебе более выгодную работу. Я собираюсь организовать одну фирму, с капиталом около сорока миллионов долларов, а ты станешь генеральным директором? Что скажешь?
   - Скажу, что мало разбираюсь в этих директорских должностях. Их ведь там полно будет?
   - Хм, - он рассмеялся. - Не боись! Все будет путем! Ты будешь самым главным! Работа не сложнее нынешней, только оклад в десять раз выше, да и в общество высшее сразу же войдешь, будешь среди всяких там банкиров да бизнесменов как равный, а со мной даже равнее всех их! Как тебе?
   - Красиво!
   - Да, но это, конечно, еще не все. Ты хороший парень, Саня! Ты хорошо мне служишь...
   При этих словах я еле сдержал гримасу отвращения, но Башкир не заметил, к счастью, как изменилось мое лицо.
   - Есть еще кое-что, ради чего я пригласил тебя сюда....
   - Да?
   - Ты ведь помнишь о своем долге?
   Наверное, это было бестактно, задавать такие вопросы, но чего-чего, а такту Башкиру не доставало никогда.
   - Об этом сложно забыть, - ухмыльнулся я.
   - Ну-ну, без обиняков! - рассмеялся старый лис. - Если выполнишь одну мою просьбу, считай, что уже ничего не должен! Для тебя - сущий пустяк! Будешь свободен, как ветер! Нет, конечно, если тебе твое хобби по нутру, я и приплачивать буду, солидно! Ну а если не хочешь, неволить я тебя не буду. Будешь просто исполнительным директором и моим другом!
   Мне не понравился тон Башкира, его взгляд, его еле заметная усмешка, легкий огонек в его глазах. Все говорило о том, что старый лис что-то задумал. Он дарил мне обещание, которое ему ничего не стоило, но которое должно было очаровать и опьянить меня, так, чтобы я сделал все что угодно, не задумываясь. Я мысленно усмехнулся, ведь Башкир стал оценивать меня как одного из своих жадных и приземленных ассистентов по кровавому ремеслу. Я же никогда таким не был.
   - Но для этого я должен выполнить еще один заказ? - спросил я, глядя на далекие крыши Петергофского дворца.
   - Да. Один человечек, - Башкир нагнулся, достал из-под шезлонга черную кожаную папку и протянул ее мне.
   Я взял ее и положил рядом с собой на палубу.
   - Там фотографии и кое-какие данные, которые помогут тебе найти того голубчика. Это курьер одной крупной нефтяной компании. Приехал в Питер вчера. У него с собой одна вещица, я, честно, не знаю даже, как она выглядит, но это и не важно! Она очень ценна для меня. Твоя задача принести ее мне.
   - А курьер?
   - Сделай с ним все, что считаешь нужным. Ты ведь не любишь лишней крови? Тогда сверни ему шею или задуши его! Ха! Или отпусти его ко всем чертям, но без этой вещицы!
   - Как он приехал в Петербург?
   - Какой-то вечерний поезд из столицы на Московский вокзал. Точнее не знаю. Как мне известно, он осведомлен, что за ним будут охотиться, так что он будет начеку!
   - Почему бы не послать на это Филина? Он любит устранять в близком контакте.
   - Филин? Он убийца, а ты ведь не такой! А? Филина нужно навести на цель, а ты сам сможешь ее найти. Этот курьер скрывается где-то в Питере, ждет, когда сможет избавиться от этой штуковины, а для этого нужна еще неделя! Через неделю будет поздно. Он отдаст груз получателю, а о нем мне ничего не известно.
   - Неизвестно, где курьер находится в данный момент. Я правильно понял?
   - Да, Саня. Есть предположения, ты найдешь их в этой папке. Там так же немного денег на расходы и телефоны тех людей, которые тебе могут помочь в поисках.
   - Я найду его! - сказал я.
   Я уже понял, что искать мне придется одного и того же человека, как для Кати, так и для Башкира. С одной стороны, это упрощало задачу, с другой ставило меня в ситуацию, наступления которой я ждал и опасался одновременно уже очень давно. Ситуация, когда я должен сказать Башкиру: "Прощай". Ситуация, когда я должен был бросить ему вызов, сразиться с ним и либо победить, либо погибнуть. Моральный выбор: пойти тем путем, который проще или тем путем, на который указывает совесть. Конечно, слова Башкира о том, что он "простит" мне мой долг, говорили на самом деле лишь о том, что мои условия работы станут либо еще хуже, либо меня попросту убьют. Я не был другом Башкира, тем более, я не мог им остаться. И я, и Башкир это понимали. Значит, его предложение - лишь пыль в глаза, сыр в мышеловке, на который я, по его расчетам, должен клюнуть. Я еще раз мысленно усмехнулся: выбора в реальности у меня не было, только один путь, которым и предстояло двигаться.
   - Вот еще что, - Башкир вдруг нахмурился и посмотрел на меня. - Этого приятеля будешь искать не только ты. Возможно, у тебя будут конкуренты, им тоже нужна та штуковина, о которой я говорил. Не дай им заполучить ее! Если честно, они могут найти курьера быстрее тебя, а потому я в папку положил ориентировку и на них. Может, наблюдая за теми парнями, сможешь урвать кусок у них из-под носа, когда придет время!
   - Что это за вещь вообще, какая-то драгоценность? - стараясь не выражать особой заинтересованности, спросил я.
   - Вроде того, ты ее не пропустишь, если поищешь в его карманах.
   - Вещица маленькая?
   - Небольшая.
   - Значит, он может ее спрятать?
   - Она в кейсе. И по инструкции курьер не имеет права вскрывать этот кейс, пока не будет реальной опасности потерять груз. Тогда, естественно, он может ее спрятать, просто не дай ему обмануть себя, и все будет тип-топ!
   - Спасибо за совет, - ответил я.
   - Ладно, а теперь я буду обедать, присоединяйся! Мы вернемся в Питер к трем часам дня, и у тебя еще сегодня будет возможность приступить к поискам.
  

3.

   В четверть четвертого я остановил свой автомобиль напротив пивоварни на Петровском проспекте. Вокруг было пустынно, в этой части города всегда было мало пешеходов и автомобилистов, тем более в летний выходной. Я опустил стекло, чтобы глотнуть немного свежего воздуха смешанного с дорожной пылью, и раскрыл кожаную папку, в которую до этого не взглянул ни разу.
   Сличив фотографии из папки с теми, что мне дала Катя, я лишний раз убедился в том, что мне придется искать одного и того же человека. В тот же момент мне в душу закралось смутное подозрение, что все не так уж и просто, словно меня обманывал не только Башкир, но и Катя. Я отвел взгляд от фотографий и уставился на ствол дерева, росшего у края проезжей части. Дерево было толстым, и его кора уже местами была кем-то ободрана, тем не менее, дерево жило. Около минуты я тупо смотрел на его ствол, но мои мысли текли где-то далеко. Лишь когда мимо прогрохотал грузовик, я пришел в себя, но вспомнить, о чем думал, глядя на древесный ствол, не смог. Хмыкнув, я продолжил осмотр содержимого черной папки.
   Там было около дюжины визиток. Самые разнообразные карточки самых разнообразных людей. Башкир или тот, кто ему помогал в комплектовании этой папки, учел, казалось бы, все. Здесь были почти все те, кто мог помочь в поисках человека. Начиная от гостиничного сутенера и заканчивая полковником МВД. Все эти лица были чем-то обязаны Башкиру, и потому, обратись я к ним лишь с фразой: "Я от Башкира", как они тут же разбились бы в лепешку лишь бы обеспечить меня нужными сведениями.
   Бегло просмотрев визитки, я достал ориентировку на своих конкурентов по поискам. Двое молодых людей до двадцати пяти, хорошо одетые, работают в паре. Стрижки вероятно короткие, поскольку они из охранного предприятия "Варяг", чей офис, как мне известно, расположен был в Москве. Сообщалось, что эти ребята остановились в "Пулковской", и, если мне захочется сесть им на хвост, начинать лучше всего оттуда.
   Еще раз просмотрев пачку визитных карточек, я выбрал две из них: одну, принадлежавшую организатору развлечений на дому, Джаваду, а вторую - заместителю начальника Московского вокзала Анатолию Григорьевичу.
   Тут же, из автомобиля, я позвонил сутенеру. Упоминание имени моего босса сразу настроило Джавада на конструктивный лад. Он согласился встретиться со мной через час у входа в "Макдоналдс" напротив "Василеостровской". Он кратко описал, как будет одет, но я подумал, что это, откровенно, лишнее. Джавад будет заметен везде, куда его занесет судьба.
   Следующий звонок я совершил заместителю начальника Московского вокзала. Анатолий Григорьевич очень любил азартные игры, но фортуна не любила его, правда, отыграться иногда получалось, но лишь при помощи Башкира, который одалживал кое-какие суммы. Немудрено, что Анатолий Григорьевич тоже оказался весьма дружелюбен ко мне. С ним я договорился встретиться в шесть вечера в закусочной, расположенной в световом холле Московского вокзала.
   Стоило еще позвонить Кате, но я не стал. Что я мог ей сказать? Что получил заказ на ее мужа? Или же то, что ее муж, так или иначе, но обречен?
   До моего дома было не очень далеко, и, потому я заехал туда, глотнул из литровой бутылки виски, оделся в более легкую одежду, так как на улице уже начинало парить, и температура в тени подползала к 27 градусам. От виски захотелось спать, но я пересилил себя и вернулся за руль автомобиля. Проведя еще около получаса в пути к Васильевскому острову, я лишь на пять минут опоздал на встречу.
   Джавад, как и следовало из его имени, был выходцем с Кавказа, естественно, с двухдневной щетиной, естественно, с горским носом, естественно, с зализанными назад волосами. Он был в белых брюках, как и обещал, и в черной шелковой рубашке. Со стороны он выглядел приманкой для скинхедов, вполне возможно, что он себя таковым и ощущал. Горец явно волновался, постоянно оглядывался и переступал с ноги на ногу, словно на улице был мороз. Я вышел из машины, нацепил на нос солнечные очки и подошел к нему.
   - Джавад?
   - Да, это я! Как могу помочь другу Башкира?
   - Садись в мою машину, - ответил я.
   Когда он забрался на пассажирское сиденье, я достал из папки фотографию курьера и протянул ему.
   - Я ищу этого человека по приказу Башкира, - сказал я, не глядя на сутенера. - Ты можешь помочь мне в поисках. Твоя задача в течение двадцати четырех часов побывать во всех недорогих гостиницах Питера и установить, останавливался ли там этот человек. Также покажи эту фотографию своим девочкам, пусть они тоже глядят в оба. Тебе понятно?
   - Я понял, но, суток мало, чтобы все сделать, - ответил Джавад. - Двое суток надо!
   - Ты сделаешь это за сутки, - улыбнулся я. - Или же тебе придется устраиваться в каком-нибудь другом городе.
   - Все, я понял, за сутки так за сутки!
   - Отлично, Джавад! Только учти, когда будешь говорить с администраторами, не свети этой карточкой. Человек, которого я ищу, - серьезный тип, если тебе не повезет, он тебя прибьет. В этом случае ты больше никогда не увидишь свои горы, а?
   Джавад посмотрел на меня взглядом побитой собаки, но ничего не ответил.
   - Никому кроме меня и Башкира об этом ни слова, а то тобой займусь я лично. Слышал обо мне? - я снова взглянул на него.
   Кавказец слегка побледнел, но в целом старался выглядеть спокойным.
   - Конечно, Падре, я слышал. Все будет сделано, как вы сказали: тихо и быстро, можете не сомневаться!
   Последнюю фразу он сказал почти без акцента. Я снова улыбнулся и попросил его не терять больше времени. Джавад вылез из моей машины, а я, запустив двигатель, начал пробиваться через начинавшиеся вечерние пробки к центру города.
  
   Без пятнадцати шесть я зашел в закусочную, расположенную по левую руку в световом холле Московского вокзала, где должен был встретиться с Анатолием Григорьевичем. Он уже был там, и, по всей видимости, осведомлен о том, как я выгляжу. Не успел я перешагнуть порог этого заведения, как ко мне подошел тучный человек лет пятидесяти пяти, в сером деловом костюме. У него было лицо, соответствовавшее его фигуре - округлое, с двумя подбородками, правда еще скромными, с маленькими бегающими глазами и небольшим, но широким носом, напоминавшим пятачок. Вообще Анатолий Григорьевич очень походил на борова, облаченного в деловой костюм. Эта ассоциация упорно засела у меня в голове, и, в течение всего разговора, я всякий раз с трудом сдерживал улыбку, глядя на него.
   - Это вы мне звонили, - спросил он с лету.
   - Если вы Анатолий Григорьевич, то да, - ответил я.
   - Да, что вы хотели? - заместитель начальника заметно волновался, как школьник перед первым экзаменом. Если бы он в этот момент начал похрюкивать, то здорово сошел бы за свинью, с нетерпением ожидающую очередную порцию помоев.
   - Вы деловой человек, не так ли? - улыбнулся я. - Но, давайте не будем спешить, присядем и выпьем по чуть-чуть, здесь очень мило!
   - Я на работе, извините, но как к вам лучше обращаться, по имени-отчеству или так как вас называют ваши... друзья? - он сделал паузу перед словом "друзья" видимо, размышляя над тем, как назвать то окружение, в котором я был вынужден крутиться.
   - Они мне не друзья, а вы называйте меня по имени-отчеству, а то я уже начал от этого отвыкать!
   - Хорошо, Александр Валентинович! Давайте просто присядем!
   - Как угодно, - я сел на предложенный стул и взглянул на Анатолия Григорьевича, который расположился напротив меня. - Мне нужен список пассажиров, приехавших вчера вечером на поездах из Москвы. Я не знаю, сколько было этих поездов, а потому вам придется сделать мне список всех мужчин, приехавших в Питер с четырех дня до полуночи.
   Мой собеседник как-то глупо улыбнулся, словно я попросил его рассказать правило по грамматике, которое он забыл еще в пятом классе. Теперь это была обескураженная свинья. Улыбка скользнула на мое лицо, но я прикрыл рот ладонью и наигранно закашлялся.
   - Александр Валентинович, ведь речь идет о списке из почти трех тысяч фамилий! Как быстро я должен предоставить вам подобную информацию?
   - Анатолий Григорьевич, чем быстрее, тем лучше. Я согласен ждать до завтрашнего полудня, но не дольше.
   - Я постараюсь!
   - Постарайтесь, но к полудню список должен быть у меня на руках.
   - Он у вас будет!
   Я протянул ему свою визитку.
   - Позвоните, когда все будет готово. Или пошлите сразу же факс по номеру внизу карточки. Это мой клуб, я смогу забрать список оттуда.
   - Я позвоню, а список все-таки лучше передать лично, я не доверяю факсам.
   - Как угодно. И еще - ни слова об этом никому. Если будут появляться какие-нибудь друзья, которые будут просить вас о той же услуге, соглашайтесь для виду, но звоните мне сразу же!
   - Непременно, Александр Валентинович!
   - До свидания, Анатолий Григорьевич! - бросил я уже на ходу.
   - До свидания!
   Я осторожно пробирался через вечернюю толкотню вокзала. Кто-то куда-то опаздывал, а кто-то, наоборот, не знал, чем себя занять. Сотни людей зевали, толкались и мешались под ногами. Но я думал отнюдь не о простых обывателях. Я думал о тех лицах, наделенных властью, непомерным эгоизмом и жадностью, которые имели глупость попасть в зависимость от Башкира. Ведь только появляется кукловод, и они враз лишаются всего своего напускного фанфаронства и становятся послушными марионетками, которые сами лишь кланяются проворно. И я ненавидел их. Не за покорность, а за ту гниль, что была у них внутри, гниль, которая позволила им опуститься до такого состояния. И еще я ненавидел себя, потому что и сам был подобен им, такой же послушный воле хозяина и ненавидящий его в то же время.
   Однако душу мне грела мысль, которая пришла мне в голову еще на яхте у Башкира. Я знал, что теперь свободен, что Башкир для меня всего лишь человек, которого я вожу за нос ровно столько, сколько мне это нужно. Я покончил со своим рабским положением, и это было чертовски приятно. Все, что оставалось сделать теперь - это найти курьера и постараться спасти его, а потом спрятаться до времени так, чтобы ни один наемник не нашел меня. Еще мне предстояло убить Башкира, убить так же, как я убивал его конкурентов и врагов. Я решился сделать все именно так, но, к сожалению, в тот момент еще не знал, в какую крупную заварушку я попал.
   Домой я вернулся к восьми часам вечера. Включил телевизор и долго смотрел его, даже не вникая в то, что происходило на экране. Картинки сменяли друг друга, фильм перемежался с рекламой, и кто-то призывал меня непременно попробовать пиво, друг за другом, раз десять, разных сортов, но везде более похожее на мочу в пробирке для анализа, чем на настоящее пиво.
   Мне совсем не хотелось пива, зато очень хотелось коньяка или виски. Выбор я остановил на виски, добавив в стакан немного льда, чтобы хоть как-то забыть о жаре, я залил его доверху напитком, который по цвету куда больше походил на настоящее пиво, хоть и не был им.
   Когда время перевалило за полночь, я лег спать, и опять нетрезвым. Это становилось плохой привычкой, но в тот день я чувствовал, что это единственный способ заснуть быстро и крепко.
   Мне приснился сон, что вообще было большой редкостью. В последние годы я почти не видел снов, а те, что видел, были мерзки и отвратительны, как и моя жизнь. Но этот сон оказался не таким.
   Наверное, я был маленьким, таким, каким я помнил себя лет в девять или десять. Деревенское лето, жаркое, с пыльными, манящими в даль дорогами и жестяными крышами прячущихся в глубине садов домиков. Небо пестрело легкими облаками, которые беспрерывно менялись и складывались в странные и непонятные фигуры, то похожие на сказочные замки, то на драконов, а то на какие-то раздутые, но все равно симпатичные лица. Ветерок шелестел в кронах высоких берез, а где-то за деревней, среди низко склонившихся ив, бежала неглубокая речка, которых много на Среднерусской равнине. Я ехал на велосипеде, и у меня не было никаких забот, словно я на самом деле маленький. Ландшафт сменялся вокруг, по небу бежали облака, жизнь казалась восхитительной и беззаботной. В моем сне не было ни Башкира, ни убийств, ни одной другой жизненной мерзости.
  

4.

   Проснулся я в шесть утра, было еще чертовски рано, но сон, как назло, уже не шел. Поворочавшись около получаса в постели, я все-таки решил встать. Два стакана холодной воды и контрастный душ принесли хоть какую-то бодрость. Есть, правда, не особенно хотелось, но я насилу запихнул в себя яичницу и два тоста.
   Когда от завтрака оставалось лишь грязная посуда, зазвонил телефон. Отвечать я не спешил и, может быть, около пятнадцати секунд просто смотрел на белую трубку аппарата, прикидывая, кто бы это мог звонить. Но интуиция не захотела играть со мной в глупые игры, а я, решив не заморачиваться всякой чушью, нажал кнопку ответа. На том конце раздался хриплый голос Анатолия Григорьевича.
   - Александр Валентинович?
   - Да.
   - Я собрал список пассажиров, вы можете заехать на вокзал и забрать его.
   - Пошлите факсом ко мне в офис, так проще.
   - Там двадцать листов.
   - Отправьте факс через двадцать минут, я попрошу секретаршу, чтобы она подготовила бумагу. Мне просто некогда кататься к вам и обратно.
   - Хорошо, хорошо. Как вам угодно. Если же вы захотите приобрести билет куда-нибудь, всегда могу помочь в любом направлении и со скидкой!
   - Признателен вам за это, если понадобится, я с вами свяжусь!
   Закончив разговор с Анатолием Григорьевичем, я позвонил в офис Елене - своей секретарше и предупредил ее о том, что мне будет переслан большой факс. Елена не обрадовалась. Она вообще никогда не радовалась перспективе выполнения хоть каких-нибудь из своих служебных обязанностей. Похоже, она устраивалась на работу только для того, чтобы варить боссу кофе, вилять задом, болтать с подружками по телефону и, возможно, для того, время от времени раздвигать ноги, лежа на широком рабочем столе начальника. Но ей не повезло с шефом. Я не любил кофе, если в нем было меньше половины коньяка, а на женские чары своего секретаря обращал внимания не больше, чем на "привлекательность" уборщицы - пенсионерки бабы Дуни. Впрочем, за те полгода, что Елена не оставляла надежды обольстить меня, я все-таки научил ее обращаться с факсом, так что сообщение от Анатолия Григорьевича должно было дойти более-менее благополучно.
   Когда я уже собирался в офис и закрывал входную дверь, зазвонил мой сотовый. Это был Джавад.
   - Ну, Джавад, что узнал? - спросил я.
   - Он сегодня съехал из гостиницы "Охтинская".
   - Что о нем узнал?
   - Он был с большой спортивной сумкой!
   - А под каким именем он регистрировался?
   - Э-э-э, забыл узнать, дорогой.
   - Что ж ты так, дорогая? Нихрена тебе доверить нельзя! - я нажал "отбой", не желая больше говорить с сутенером.
   В конце концов, я и не надеялся, что Джавад узнает в гостинице всю нужную мне информацию, я лишь поручил ему грязную работу, вроде поиска алмазной россыпи в тоннах пустой породы, обрабатывать же алмазы я должен сам.
   В офисе меня уже ждал факс из двадцати листов. Елена смотрела на меня с таким укором, словно всю ночь подметала клуб вместо бабы Дуни, но я не обратил на ее обиду никакого внимания, сунул полученный факс в папку и побыстрее сбежал из клуба.
   Спустя час, я был уже у гостиницы "Охтинская". Войдя в холл, я, не спеша, направился к стойке регистрации, и, опершись на нее локтями, минуты три ждал, пока администратор обратит на меня внимание. Администратором был парнишка лет двадцати четырех, неумело подстриженный и, несмотря на свою должность, на вид еще совсем зеленый.
   - Что-нибудь желаете? - спросил парень.
   - Да, - ответил я и положил перед ним на стойку фотографию курьера и стодолларовую купюру. - Я хочу знать, останавливался ли у вас этот человек.
   - Хм, - парень долго не думал, оточенным движением он утянул сотню на свою половину стойки, и она исчезла из поля моего зрения. - Да, он съехал сегодня утром. Я регистрировал его позавчера ночью, а сегодня, снова в мою смену, он съехал.
   - Отлично, - заметил я и выложил перед ним новую сотню. - Он ведь использовал паспорт при регистрации?
   - Да, - администратор разобрался и со второй сотней, - я лично списывал его данные. Его звали Владимир Иванович Ухов. Останавливался в номере 561.
   - Значит, Ухов, - я нахмурился, рука невольно потянулась к спискам с вокзала, чтобы проверить эту фамилию, но вместо этого я ухватил в кармане третью сотню и спросил, - Комнату убирали после того, как он съехал?
   - Вам повезло, я как раз хотел направить горничную в номер.
   - Я бы хотел взглянуть, - я выложил, как последний козырь, третью сотню.
   - Конечно, - администратор непринужденно улыбался. - Я думаю, что у вас будет около получаса.
   Получив ключ от номера 561, я поднялся на лифте на пятый этаж, и вскоре оказался в небольшой комнате с окнами на Неву, одной незаправленной кроватью и дешевым абажуром под потолком.
   Первым делом я проверил мусорную корзину и нашел в ней лист газеты из раздела "недвижимость", где были указаны сдающиеся в наем комнаты и квартиры. Никаких пометок ни карандашом, ни ручкой на этом листе я не нашел, но, на всякий случай, решил захватить его с собой для более детального изучения. Кроме этого газетного листа, я нашел в номере пустую пачку от томатного сока, не более полную пивную бутылку и использованный презерватив. Видимо, Джавад сам не бегал по гостиницам, а открытие совершила одна из его девочек. Курьер пользовался полной свободой; в командировке он себе ни в чем не отказывал, в том числе и в измене.
   Присев на кровать, я достал список пассажиров из Москвы, и ближе к концу списка нашел Ухова Владимира Ивановича. Пока все совпадало, но у меня все же оставались сомнения. Осмотрев все еще раз, я спустился на первый этаж и подошел к стойке регистрации, чтобы отдать ключи и узнать кое-что еще.
   - Как был одет этот человек? - спросил я у администратора.
   - Он был в джинсах, белой рубашке и в джинсовой куртке. У него солнцезащитные полузеркальные очки. Правда, они ему не сильно помогают изменить внешность. Он выглядит так же, как на снимке.
   - Очень похож?
   - Именно.
   - Но, может быть, и не он?
   - Кто сейчас может быть в чем-нибудь уверен? - улыбнулся администратор.
   - Я, например, - улыбнулся в ответ я, - У него при себе был кейс?
   - Нет, только спортивная сумка "Кеттлер", черная с серым.
   - У вас неплохой глаз, - заметил я, - и память.
   - Глаз неплохой, а память мне совсем незадолго до вас освежили два человека. Они тоже интересовались этим постояльцем.
   - Как они выглядели? - спросил я.
   - Двое, оба коротко подстрижены, похожи на охранников.
   - Они были в номере?
   Администратор усмехнулся, искоса посмотрел на меня и ответил:
   - Они были жадноваты, так что им я сказал, что номер уже был убран.
   - Приятного дня, - бросил я, поворачиваясь к выходу, но потом вернулся и добавил. - На вашем месте я бы был внимательнее с левыми заработками. Жизнь иногда бывает дороже.
   Парень не понял, что я имел в виду, а у меня не было желания пояснять свои слова. Правда, я был уверен, что парнишка-администратор вскоре получит необходимые разъяснения. У выхода из гостиницы все еще ошивался один из "Варягов", его боксерские черты лица выражали нечто среднее между глубокими мыслительными усилиями и разочарованием. Похоже, "варяг" видел, как администратор дал мне то, в чем им отказал, а это неплохой повод встретить паренька после работы и вправить ему мозги.
   Я добрел до своего "Мерседеса", сел за руль, оставив дверь открытой для проветривания, и задумался. Курьер провел сутки в гостинице. За это время он успел встретиться с проституткой и засветиться, но у него хватило ума, чтобы съехать до того момента, как появился я и эти черти из "Варяга". Значит, "варяги" действительно обладают более полной информацией, чем я. Более того, у них больше возможностей, даже хотя бы потому, что их двое.
   Как бы там ни было, курьер съехал. Естественно, лучший для него способ исчезнуть - это снять комнату или квартиру, как раз на неделю до того момента, как произойдет его встреча с получателем груза. При этом не требуется ни паспорт, ни какой-либо иной документ, только деньги. Деньги у него, конечно, есть. Может быть, он специально позволил себе засветиться, чтобы выяснить, кто ведет за ним охоту. Может быть, сейчас он расположился где-нибудь в округе и наблюдает за теми, кто захочет его разыскать. Если все это так, и он лишь организовывал подобие охоты на живца, то и лист газеты в его номере не более чем обычная уловка. Но это слишком уж опасная игра для одного человека. Все-таки, он не Джеймс Бонд, хотя, похоже, не прочь на него походить.
   Впрочем, курьер, выбросив газету, мог и не догадываться о том, что за ним уже следят. Снять комнату или квартиру - замечательная идея, от нее не стоит отказываться, когда все гостиницы и все возможные друзья для тебя заказаны. Тот газетный лист, который он выкинул, был ему не нужен, потому что он нашел то, что искал в другой части газеты. Значит, чтобы найти курьера, нужно достать полную версию газеты, а потом научиться думать, как курьер, чтобы сделать тот же выбор, что и он. У меня был шанс найти Антипова быстро, в конце концов, я отставал от него всего лишь на час-полтора!
  

5.

   Постепенно этот жалкий час отставания перерос сначала в двенадцать часов, затем в сутки, а потом уже и в двое. Моя работа не дала никаких результатов. Оказалось, что я не в состоянии думать как загнанный человек. Хоть я и нашел полную версию оставленной Антиповым газеты, но все те квартиры и комнаты, что были проверены мной и теми людьми, которые работали на меня, были пусты. Я отработал старые связи Антипова, но нигде не находил следов. Не дала результатов и слежка за "Варягами". Волей-неволей мне приходилось думать о том варианте, при котором курьер так и не будет найден. Впрочем, это было не так уж и плохо. Катин муж, тогда, выживал без моей помощи, а с Башкиром я рвал отношения в любом случае.
   Уже во вторник я попросту создавал иллюзию активной деятельности для Башкира и его людей, а на самом деле бесцельно катался на автомобиле по городу, заезжая то и дело в какой-нибудь бар, чтобы пропустить кружечку пива и ненадолго забыть про жару. Все изменилось, когда после полудня в среду мне позвонила Катя.
   - Саша, я думаю, что теперь ты сможешь найти Сергея! - с радостью в голосе сказала она.
   - Он звонил?
   - Да!
   - И сказал, где он находится?
   - Нет, но я слышала, как сзади разгонялась электричка! Он за городом!
   - Хм, а ты думаешь, что от этого легче? Пригород по площади больше Питера будет!
   - Ему всегда нравился Курортный район! Я думаю, что он там, в районе Сестрорецка или где-то около него.
   - Что он сказал?
   - Просил меня не медлить и уезжать из города.
   - Он ведь тебя уже об этом просил. Почему ты не уехала?
   - У меня ведь не было денег, он сказал, что направил перевод на мое имя!
   - Он рискует, его могут обнаружить!
   - Потому ты и должен спешить!
   - Ладно, сейчас же выезжаю! Береги себя, и последуй совету мужа!
   - Ты тоже... будь осторожен!
   Я не стал терять времени, в той самой газете, которая все еще у меня была с собой, я нашел список сдаваемых на лето дач в Приморском районе. Он был не очень обширен, и я сам удивился своей глупости: почему мне не приходило в голову искать в этом направлении?
   Стоя перед светофором на улице Савушкина, я прикидывал, в каких дачах курьер бы не стал селиться. Вероятно в тех, что расположены в Сестрорецке. Там все-таки больше риска, хоть и удобнее. Поэтому я сосредоточился на поселках между Зеленогорском и Сестрорецком. Солнечное, Репино, Комарово. С чего начать - я не представлял, но интуиция подсказывала, что лучше всего начать именно с Репино.
   Адресов в газете указано не было, зато были телефоны. В Репино сдавалось около пяти дач, и я, пока ехал, обзвонил их все. Везде спрашивал одно и то же: сдается ли дом на месяц с сегодняшнего вечера? Если давали утвердительный ответ, я обещал перезвонить попозже и уточнить детали - такие дома меня, на самом деле, не интересовали. Если же мне отвечали, что дом сейчас занят, я узнавал, когда он освободится. В Репино оказался всего один дом, который освобождался со следующей недели. Это могло быть то, что я искал, а могло быть простым совпадением.
   Решив перестраховаться, я остановился на парковке перед небольшой закусочной в Сестрорецке и обзвонил двадцать домов в Солнечном и Комарово. В Солнечном меня ничто не устроило, а в Комарово было целых три дома, которые могли освободиться со следующей недели.
   Я задумался. Что избрать? Перезвонив еще раз хозяевам заинтересовавших меня дач, я разузнал адреса сдаваемых домов. Тут же проверил адреса по карте. Выходило так, что все дачи в Комарово были расположены к северу от железной дороги, вдали от залива в людных садоводствах, где все соседи знают друг друга. Садоводство - плохое место, чтобы прятаться. Любая любопытная пенсионерка бесплатно расскажет кому угодно, какой человек в какую дачу приехал, как был одет, и что обычно делает. В Репино одна-единственная дача была расположена на Приморском шоссе, на карте я ее не нашел, но прикинул так, что это не садоводство, соседние дома стоят довольно далеко, любопытных взглядов не будет, к тому же там под боком залив и пансионаты, найти там человека довольно трудно.
   Я поехал в Репино. Солнце клонилось к закату, а к городу тянулись, друг за другом, автомобили возвращавшихся с отдыха на берегу горожан. Их было много, самых разнообразных, и во всех них сидели как минимум трое-четверо. Если бы я мог остановиться, то наверняка почувствовал бы запах шашлыка и дешевого вина, который неизменно сопровождает такие компании на отдыхе. Но мне было некогда, я обгонял еле ехавшие автобусы и легковушки, улучая момент, когда вереницы машин в противоположенную сторону обрывались. Я гнал, как мог, но в душе у меня гнездилось противное ощущение, что все равно опоздаю.
   Дачу я нашел не сразу. Пришлось спрашивать уже в самом Репино про интересовавший меня адрес. Лишь одна старушка смогла мне толково пояснить, как найти нужную мне дачу. Оказалось, что она расположена в глубине соснового подлеска, выросшего на дюнах между автодорогой и заливом. С Приморского шоссе, на котором дача располагалась официально, к ней можно было попасть по неасфальтированной узкой дорожке, которая заканчивалась пересохшей лужей и подъемом на дюну. Одноэтажный дом почти не было видно из-за густых зарослей кустарника, словно специально скрывавшего дачу от посторонних глаз. Оглядевшись, я перелез через забор и, пригибаясь, подбежал к дому. Внутри, вероятно, никого не было: ни в одной из комнат не горел свет, а изнутри не исходило ни единого звука. Несмотря на то, что солнце еще не село, в этом затененном высокими соснами месте было уже довольно темно. Я прислушался. Жужжали комары, шумел залив и в сумраке уже начала свой концерт какая-то ночная птица.
   Я решил подождать. С северной стороны дома я нашел дровяной сарай. Около сарая рос большой куст черемухи, и если расположиться между сараем и кустом, можно было наблюдать за дорожкой к дому без боязни быть замеченным.
   Ждать пришлось недолго. Минут через пять у калитки остановился человек в белой рубашке и, насколько я мог судить, в джинсах. В руках у него была сумка, но разглядеть точнее мешали проклятые кусты. Человек направился к дому, но в тот момент, когда он закрывал калитку, за ним следом ворвались двое. Они повалили человека в белой рубашке на землю, и я услышал звуки борьбы. Ждать больше я не мог. Выхватив из-за пояса свой пистолет с глушителем, я со всех ног кинулся к дерущимся.
   - Встать! - громко сказал я, не добегая метров трех до них.
   Двое нападавших замерли и одновременно взглянули на меня. Похоже, они были несколько обескуражены, но я чувствовал, что мое появление озадачило их не надолго.
   - Встать! - повторил я.
   Они поднялись на ноги. Я оглядел их - двое похожих друг на друга молодых человека в темных одеждах. Оба примерно одного роста - метр семьдесят пять или что-то около, оба выбриты под ноль и у обоих одинаковые пустые глаза без малейшего выражения: ни страха, ни гнева, вообще ничего. Это явно были не люди из "Варяга", но спросить их о месте работы мне не удалось. Я взглянул на третьего - это был тот, кого я искал - Сергей Антипов. Как с фотографии, вот только он побелел, как привидение, а напряженные мышцы лица говорили о том, что он испытывает сильную боль. Антипов немного повернулся, и тут я заметил, что на его рубашке расплывалось большое темное пятно, а из груди, прямо посредине пятна торчала рукоять ножа. Рядом с раненым валялась кошелка с продуктами, рука его тянулась к ней. В голове моей со скоростью молнии пронеслось сразу множество мыслей, но одна задержалась немного дольше остальных: "Раз он еще жив, эти двое будут мне обузой!"
   Это решило все. Я сделал шаг назад и выстрелил в ближайшего ко мне парня. Второй, догадавшись о моих намерениях, с ловкостью кошки прыгнул в сторону, в падении выхватил пистолет, но выстрелить не успел. Я все-таки оказался немного быстрее. Удостоверившись, что оба мертвы, я опустился на колени рядом с курьером.
   Сергей все еще был жив, но я понимал, что его смерть совсем не за горами. Нож задел легкое, изо рта шла кровь, он глухо кашлял, но все еще был в сознании, и видел, что случилось с теми, кто на него напал.
   - Кто ты? - тяжело спросил он.
   - Меня просила помочь тебе твоя жена, - ответил я. - Не шевелись и не говори, я вызову "скорую".
   - Поздно, - курьер улыбнулся самыми краями губ. - Я знаю, что умираю.
   - Не говори так, я видел подобные ранения, и люди с ними выживали, - сказал я, понимая, что вру.
   - Ты хотел мне помочь? - тяжело спросил раненый.
   - Именно!
   - Тогда забудь о "скорой". Ты должен помнить вот что. Ячейка номер сто два, код шесть, три, семь, девять. Запомнил?
   - Да, - ответил я, понимая, какую тайну хочет мне доверит Антипов.
   - Отдай в субботу в пять вечера человеку на конечной трамвая в Парке Победы.
   - Как он выглядит?
   - Он? - Сергей хотел сказать что-то, но кровь вдруг так сильно пошла у него горлом, что вместо слов у него изо рта вырывался лишь хрип да кашель. А потом кашель вдруг резко прекратился: Антипов был мертв.
   Я встал и осмотрелся. Вокруг ни души. Эти ублюдки выбрали идеальный момент для нападения. Но неужели они такие идиоты, чтобы надеяться узнать про то, где спрятан груз, от мертвого курьера?
   Я еще раз наклонился и, пошарив в карманах Антипова, нашел ключи от дачи. Как раз то, что нужно, чтобы замести следы. Пришлось потратить минут десять на то, чтобы перетащить все три тела в дом. Убедившись, что меня никто не видел, я обыскал мертвых молодчиков. При них не было документов, зато у каждого было по пистолету, а у одного из их был нож, точно такой же, как и в груди Антипова. Телефонов не было ни у кого, других средств связи - тоже.
   В карманах курьера я нашел мелочь, перочинный ножик и носовой платок. В кошелке у Сергея помимо продуктов оказался еще и служебный пистолет "Иж".
   Оставив все три тела в прихожей, я занялся осмотром дома. Дача дала результатов не больше, чем и гостиничный номер, который я посетил два дня назад. Даже использованных презервативов больше не было! Я нашел лишь черно-серую сумку "Кеттлер", в кармане которой лежал паспорт на имя Ухова, две тысячи долларов и около тридцати тысяч рублей. В сумке помимо этого я нашел вскрытый и, естественно, пустой металлический кейс, о котором мне говорил Башкир. Значит, Сергей чувствовал опасность, почему же он тогда вел себя так неосмотрительно и шел домой с "хвостом"?
   Я забрал кейс, тряпкой протер дверные ручки, ключи и все три пистолета, которые я нашел у убитых. Больше, чтобы замести следы, я сделать ничего не мог.
   Дверь в дом я оставил открытой. Добежал до калитки и огляделся. По дорожке от залива шло трое - два парня и девушка. До них было метров пятьдесят, но они не могли разглядеть моего лица из-за сумерек. Несмотря на это я как можно быстрее дошел до автомобиля, ссутулившись и прихрамывая. Сев в машину, я около минуты барабанил пальцами по рулю, после чего полностью пришел в себя, запустил двигатель и вырулил на Приморское шоссе.

6.

   В Петербург я въехал около десяти вечера. Заехав на заправку, я позвонил с телефона-автомата Кате. Она долго не отвечала, но, когда я насчитал десять гудков и решил уже нажать на рычаг, в трубке раздался ее голос, спокойный и, как мне показалось, немного грустный.
   - Алло.
   - Катя? Это я!
   - Саша, ты нашел его? - ее голос изменился почти мгновенно, теперь в нем скользили нотки волнения.
   - Да, но я немного опоздал. Мне очень жаль, Катя... твоего мужа убили, - сказал я, оглядываясь и понижая голос, не желая быть услышанным кем-нибудь посторонним.
   Она ничего не ответила, а мне пришло в голову только извиниться.
   - Извини, я не думал, что на него могут так быстро выйти.
   - Можно приехать к тебе? - спросила она.
   - Зачем? Я имею в виду, к чему тебе?
   - Мне надо с кем-то поговорить.
   - Я не дома, да и туда уже не собираюсь. Я буду у себя в клубе. Если тебе действительно надо поговорить - приезжай.
   Тут же я перезвонил в свой клуб охране, и попросил проводить девушку, которая приедет ко мне, в приемную, если я еще не подъеду.
   В клубе я был спустя сорок минут. Шло стриптиз-шоу. Было очень шумно, сильно пахло алкоголем, и нервное возбуждение мужской толпы при виде пикантного шоу прямо-таки висело в воздухе. Я прошел через зал и у служебной двери спросил у охранника, не приходила ли ко мне девушка. Охранник кивнул, и сказал, что она ждет меня, как и было велено, в приемной.
   Я поднялся на второй этаж, в приемной на кресле действительно сидела Катя. При тусклом свете я не смог разглядеть ее лица, она кивнула мне, и вошла в кабинет, как только я открыл дверь.
   Я оставил кейс около своего платяного шкафа, где хранил не только одежду, но и кое-что из оружия и спецсредств, снял с себя пиджак и сел в свое рабочие кресло.
   Девушка некоторое время не знала, куда ей приткнуться, и, поняв, что я забыл предложить ей сесть, села сама напротив меня в "гостевое" кресло.
   - Выпить хочешь? - спросил я.
   - Нет, - отозвалась она, а спустя небольшую паузу спросила. - Как его убили?
   Я налил себе немного коньяку в стакан, повертел, выпил и поморщился.
   - Зарезали, - сказал я, как только во рту прошел спиртовой привкус.
   - Кто?
   - Я не знаю. Какие-то полоумные черти. Я таких еще не встречал. Походили на каких-то фанатиков.
   - Сережа был уже мертв, когда ты его нашел?
   Этот вопрос меня насторожил. Я взглянул на нее. Она смотрела на меня исподлобья, ее глаза блестели, но не от слез. Катя была взволнована, но не от гибели близкого человека. Это был другой сорт волнения. Это было волнение игрока в покер, когда он имеет хорошую комбинацию на руках и должен открываться.
   - Да, - соврал я, - Ему задели легкое и несколько важных кровеносных сосудов. Это большая кровопотеря. От этого очень быстро теряют сознание и умирают.
   - За что его убили, ты знаешь? - Катя уже выглядела отрешенной, но мне продолжало казаться, что она ведет какую-то свою игру.
   - Он ведь был на задании, - ответил я, - Из-за этого, наверное. Он же не просто так катался в Новосибирск, ты сама говорила.
   - На задании, - повторила она задумчиво, - Да, ты прав... Ты знаешь, он говорил мне, что перевозил кое-что. Это из-за этой вещи его убили!
   - Скорее всего.
   Я понял, к чему она клонит. Правда, я не знал, зачем ей груз, который перевозил Сергей. Если только...! Если только с самого начала она не...! Верить в это мне не хотелось, но поверить пришлось. И все стало ясно, так логично и так жестоко, что я даже содрогнулся. Катя вроде бы не заметила этого. Она облизала губы и решила подойти к вопросу с другой стороны, но я уже видел все ее ходы насквозь, да и ее саму я видел уже совсем в другом свете.
   - Где ты нашел его? У него что-нибудь с собой было? Вещи, еще что-нибудь? - Катя взглянула мне в глаза, и я поймал ее взгляд и удерживал его, пока она не потупилась и не начала нервно поправлять складки на платье.
   Я достал из кобуры пистолет, который все еще пах пороховой гарью от двух загородных выстрелов, положил его на стол плашмя и крутанул пальцами, так чтобы он завертелся волчком. Катя неотрывно следила за тем, как он крутился; я не знал, о чем она думала в этот момент, но одно я знал точно, она еще не боялась. Она испугалась, когда пистолет остановился дулом в ее сторону, а я положил на него руку так, что указательный палец оказался на курке.
   - Пора поиграть в правду, - улыбнулся я, - Врать я тебе не советую. За это начисляются штрафные очки из этого пистолета. Таковы правила. Они тебе нравятся?
   - Я не понимаю, о чем ты? - с трудом произнесла Катя, в ее глазах был страх. Очень сильный страх.
   - Сейчас поймешь. Все очень просто. Ты отвечаешь на мои вопросы, если же мне что-то не понравится в твоих ответах - я тебя убиваю!
   Она молча кивнула. Я продолжил.
   - Ты с самого начала знала, что твой муж везет нечто очень ценное, так?
   - Да.
   - Он сообщил тебе об этом, когда получил свое задание в Новосибирске, так?
   - Да, он позвонил и сказал, что должен перевезти что-то очень важное, но не сказал куда. Он думал, что это займет не больше трех недель.
   - Кому ты рассказала об этом?
   Она не отвечала. Ее лицо залила краска, которая потом тут же сменилась бледностью. Она нервно перебирала руками свое платье, но ничего не говорила.
   - Я могу сказать за тебя, - ответил я, - Не надо так стесняться. Информация о том, что твоему мужу угрожает опасность, могла появиться только из одного источника. Это Башкир. Ты, вероятно, была его любовницей, иначе, откуда тебе об этом знать? Не знаю, как давно ты делила с ним ложе, возможно, что даже с девяносто восьмого года, а, возможно, еще и раньше. Твое увольнение было фиктивным, так как ты получила более высокое распределение. Я прав?
   - Да, - она была готова зарыдать, но я уже не знал, настоящие ли это будут слезы или наигранные.
   - От тебя Башкир узнал, что твой муж уехал куда-то на три недели. Старый черт знал, где он работает, и ему было нетрудно узнать у тебя, что Сергей будет везти что-то ценное. Я думаю, этому толстому ублюдку было уже что-то известно о важном грузе, который хочет переправить сюда "Сибирь-нефть", а потому он быстро связал два этих обстоятельства и установил личность курьера.
   - Он не говорил, что хочет его убить! - девушка говорила сквозь слезы, - Он сказал, что лишь заберет груз у Сережи и продаст его подороже кому-то в Москву.
   - Кому? - поинтересовался я, - Не увиливай и не говори, что не знаешь. Башкир с бабами не особо скрывает имена. Он говорил, что ни одна баба погоняло не запомнит.
   - Он сказал, что это какой-то человек с кличкой Князь. Князь и сообщил ему про курьера и про груз. Князь просил помочь его людям найти Сережу в Питере! А Башкир сказал мне, что раз ему известно, кто курьер, он получит его груз, а Князю придется хорошо раскошелиться, чтобы получить то, что он ищет!
   - Вот оно что, - я весело посмотрел на Катю, - Можно я продолжу? Ты узнаешь, что груз очень ценен. Это раз. Башкир, выпив, заявляет, что пошлет меня на поиски этого курьера. Это два. Ты вспоминаешь, что я был влюблен в тебя и обещал помочь тебе. Это три. Ты выдумываешь историю про пропавшего мужа и про то, что ты о нем заботишься, хотя тебя заботит лишь его груз. Рассказываешь все это мне, и я тебе верю! Это четыре. Ты знаешь, что следом за твоей просьбой я получу приказ Башкира, а раз так, я помогу именно тебе и найду твоего мужа раньше, чем он будет убит либо людьми Башкира, либо Князя. И тогда ты за моей спиной сама прибьешь муженька, заберешь его груз, а потом толкнешь его тому, кто больше заплатит. Ну, как, похоже на твой план?
   - Нет! - Катя почти кричала и злобно смотрела на меня своими красными заплаканными глазами, - Сережа не должен был погибать!
   Мне показалось, что ее слезы были настоящими, и это поколебало мою уверенность в ее исключительно меркантильных интересах, тем не менее, я продолжил:
   - Но ведь ты хотела забрать груз... К чему иначе твои вопросы о том, был ли Сергей в сознании и что было при нем?!
   - Мне не нужен был груз! Это Сергей, он что-то планировал с ним.... Я хотела лишь спасти его!
   - Ну да! Ты уже веришь в то оправдание, которое ты сама для себя придумала! Ты сама говорила, что не любишь его. Значит, тебе было все равно, будет ли твой муж жить или умрет!? Я вот что еще хотел узнать..., помнишь Андрея Верхонина? А?
   Она перестала рыдать.
   - Как я понимаю, у него был роман с тобой, и он, наверное, даже хотел сбежать вместе с тобой за границу, прихватив те деньги, что утаивал в клубе. Но ты выдала его Башкиру! - я сам испугался той фразы, что сказал. Неужели я превратился в человека без души? Но слово не воробей. Я взглянул на девушку. Ее глаза светились неподдельной злобой.
   - Нет, - закричала она, - Я его не выдавала!!! Он сам запутался в своих махинациях и выдал себя, потому его и убили!
   - Тогда почему ты была с Башкиром? Зачем стала его любовницей?
   - У меня не было выбора! - тяжело ответила Катя.
   И вдруг я понял, что наши судьбы были одинаково искалечены одним и тем же человеком. Она и я - мы были очень похожи. Я не мог винить ее в чем-либо, потому что я сам в чем-то был таким же, как она. Может быть, я и не пошел бы на предательство близкого человека, но у нее было оправдание - она не любила мужа, а для женщины любовь - это более значимая вещь, чем для мужчины. Может, она и была заинтересована в грузе, но использовать она его хотела лишь в виде мести Башкиру. Пусть старый лис лишится того, за чем охотится! - разве плохой план?
   - Давно ты была замужем? - спросил я тихо.
   - Восемь лет, - Катя поняла, что мое настроение изменилось, и потому ответила как-то мягче и доверительнее.
   - Значит, ты уже была замужем, когда пришла работать в клуб?
   - Да.
   - Ты не говорила мне об этом....
   - А стоило ли?
   - Твой муж знал о тебе и Башкире?
   - Нет, я ограждала его от этого.
   Я убрал пистолет обратно в кобуру.
   - Извини, я не знал всего этого о тебе. Я думал о тебе хуже, чем следовало, но таким меня сделала жизнь.
   - Ничего, Саша, мне кажется, что я тебя понимаю.
   - Расскажи лучше, как все было на самом деле. А то я наплел неизвестно чего, - попросил я спустя некоторое время.
   - Сережа что-то планировал по поводу этого груза, но меня он в это не посвящал. Я случайно услышала от Башкира про какого-то курьера из Новосибирска, у которого должны похитить какой-то ценный груз. Я испугалась, что это будет Сергей, а потому рассказала Башкиру кое-что, надеясь получить в обмен больше информации. Мои опасения подтвердились, тогда я попросила тебя помочь мне. Я думала, что Башкир наймет только тебя, и тогда Сергею особенно нечего опасаться, а, оказывается.... Когда ты сказал, что Сережу убили, я подумала, что могла бы использовать его груз, чтобы отомстить.
   - Ты знаешь, что именно Сергей перевозил?
   - Нет. А ты разве это не нашел?
   - Сергей не был дураком. Груз спрятан, но я знаю, где искать. Правда, сейчас еще не время.
   - Ты же не будешь отдавать это Башкиру?
   Ее вопрос показался мне немного глупым, иначе, зачем бы я ее тут допрашивал, но я ответил как она и ожидала.
   - Нет. Я перестал на него работать. Разошлись дорожки. А теперь ты должна уходить. Это кровавая игра, и мне не хочется, чтобы ты в ней погибла. Уезжай, как тебе советовал твой муж! А про месть, не беспокойся. Я убью Башкира, даю тебе слово.
   - Хорошо, я уеду, но...
   Я понял, что она хотела спросить, и опередил ее.
   - Я сам найду тебя.
   - Тогда, до встречи! И будь осторожен, для меня будет невыносимо потерять еще и тебя, - она улыбнулась, вытерла слезу и исчезла из моего кабинета, как утренний туман под ярким солнцем.
  

7.

   Время подходило к полуночи, и басы танцевальной музыки на первом этаже только набирали обороты. Мое сердце билось в такт этой чертовой музыке, а, возможно, и быстрее, правда, на руках мое волнение никак не сказывалось. Они двигались четко, уверенно, без дрожи. Я мастерил сюрприз из стограммовой тротиловой шашки и двухсот грамм охотничьей дроби. Очень хороший сюрприз. Тому, кто придет за мной, такой сюрприз наверняка понравится.
   Взрывное устройство я решил поместить в кейс, который я обнаружил у Антипова. Осматривая его для того, чтобы определиться с механизмом предохранения от мгновенного взрыва, я обнаружил радиомаячок. Он был очень маленький, почти незаметный, но я с такими сталкивался, и потому, увидев, не мог не понять, что это. То, что маячок установлен не подручными Башкира, я понял сразу же, ведь в противном случае я бы получил от своего босса пеленгатор. Маячок не принадлежал и людям Князя, ведь они просили помощи у Башкира, а, имей они пеленгатор, им бы не понадобилась помощь "местных" для поисков. Значит, была еще и третья сила. Возможно, что именно ей и принадлежали те двое бритых?
   Я оставил маячок на месте, он мне не мог помешать.
   Около часа ночи все было готово, и я позвонил Башкиру.
   - Это Падре, - сказал я, когда мне ответил глухой голос Башкира.
   - А! Саня! Ты звонишь с хорошими известиями?
   - Курьер мертв, его кейс у меня.
   - Отлично, приезжай ко мне! Я сейчас в казино "Альгамбра"!
   - Я не могу, курьер ранил меня в ногу. Я сейчас у себя в клубе, кровь остановилась, но я себя неважно чувствую, к тому же мне пришлось выпить. Понимаешь?
   - Конечно, Саня, я пошлю к тебе кого-нибудь. Жди! Мы не бросим тебя!
   Я нажал отбой и усмехнулся. "Не бросят!" - эти уж точно не бросят!
   Пока не приехал посыльный, я собирал вещи. В большую американскую военную сумку я сунул свою винтовку, три обоймы к ней, три пистолета и два килограмма пластида. Из сейфа извлек всю кассу клуба - около четверти миллиона долларов и упаковал все туда же. Когда сборы были закончены, я спрятал сумку в платяной шкаф, сел в кресло, поставил кейс рядом с ногой.
   Я уже знал, кто придет за грузом. Готов был поставить все свои четверть миллиона зеленых, что это будет Филин!
   Мне хотелось оставаться спокойным, но волнение все же постепенно брало надо мной верх. Я знал, что Филин бездушный убийца, знал, что он круче меня и по реакции, и по хладнокровию, знал, что Филин уже давно не прочь убрать меня. Я невесело усмехнулся, представив, как мое восстание против Башкира может закончиться, так и не начавшись.
   Я не слишком боялся смерти. К ней успеваешь привыкнуть, когда она всегда неподалеку. Просто то, на что я решился, к чему я шел, должно было вот-вот случиться. И именно приближение этого события нагоняло на меня дрожь и даже что-то вроде страха. С таким же замиранием сердца ждешь, когда же подойдет твоя очередь войти в кабинет к стоматологу.
   Около двух ночи мне стало совсем не по себе, и я полез за выпивкой, но тут зазвонил внутренний телефон.
   - Слушаю! - нервно отозвался я.
   - Шеф, - это был охранник с первого этажа, - К вам посетитель, от босса.
   - Конечно, пропусти!
   Я глубоко вздохнул. Страх прошел. Я знал, что жизнь моя теперь лишь зависела от моего мастерства.
   Вошел Филин. Без стука, как к себе домой. Я ему улыбнулся, мои опасения подтвердились полностью.
   - Салют! - сказал Филин, - Босс сказал, что тебя ранили.
   - Да. Этот придурок начал стрелять, зацепил меня.
   - Хм, - посетитель усмехнулся, и мне показалось, что такое проявление моего непрофессионализма порадовало Филина, - Босс просил меня отвезти ему кейс. Он ведь у тебя?
   - Да, - я поднял левой рукой кейс и положил его на стол плашмя, ручкой к Филину.
   - Босс просил проверить содержимое. Ты смотрел, что там?
   - Да, взглянул, - ответил я, - вроде то, что нужно. Но ты проверь, если хочешь!
   Филин усмехнулся, и я понял, что на дурачка взять его не удалось.
   - Открой ты, тебе сподручнее, дружище!
   Я тоже усмехнулся, встал так, словно был ранен в ногу - нехотя и с гримасой на лице, потом повернул кейс ручкой к себе и сдвинул защелку правого замка влево где-то на полмиллиметра. Тем самым я ставил бомбу в режим взрыва с задержкой. После этого, молясь про себя, чтобы цепь замкнулась как надо, я открыл кейс.
   Взрыва не последовало. Передо мной лежала моя бомба. Взрывная волна должна была уйти вдоль крышки, открытой под углом в шестьдесят градусов ровно через пять секунд. Такую отсрочку давал мне взрыватель обыкновенной ручной гранаты.
   - Видишь, все на месте, - сказал я, и сам удивился тому, что мой голос не дрогнул.
   - Дай посмотреть! - ответил убийца.
   Оставалось около секунды, когда я повернул кейс.
   Филин успел понять, что там бомба. Это я понял по его лицу. Однако это лицо в тот же момент исчезло.
   Взрывная волна отбросила меня обратно в кресло, но в нем я не удержался и грохнулся на пол. Было такое ощущение, что дали кувалдой по голове. В ушах звенело, а перед глазами плыли красочные круги, но через три секунды я уже достаточно пришел в себя, чтобы оглядеться.
   Развороченный кейс валялся среди обломков стола, вся комната была затянута горьким дымом, а над входной дверью, испещренной под косяком следами от дроби, виднелось большое кровавое пятно.
   Филин лежал на полу, сжимая в руке пистолет с глушителем. Кто-то в свое время рассказывал мне, что Филин вынимает свой ствол из кобуры за три десятых секунды, но что толку от ствола, когда головы уже нет?
   Не прошло и десяти секунд, как в дверь кабинета раздался сильный стук. Я не ответил, потому, возможно, спустя мгновение, в кабинет влетели двое охранников с оружием в руках.
   - Шеф, что случилось? - спросил один из них, недоуменно оглядываясь.
   - Нас подставили, - отозвался я, - В кейсе была бомба! Этим уродам нельзя было доверять!!!
   Охранники все еще мялись у входа.
   - Что стоите? - спросил я, - Взрыв слышали на первом этаже?
   - Нет, шеф, не должны были. Правда, здание слегка тряхнуло, но этого, похоже, кроме нас никто не заметил.
   - Тогда ничего не предпринимайте! Я сейчас же еду к боссу, а вы заприте кабинет, и никого не пускайте, пока не получите распоряжение либо от меня, либо от босса! Ясно?
   - Да, шеф!
   Я подошел к платяному шкафу и на глазах у охранников вытащил оттуда свою плотно набитую сумку. Они расступились, давая мне дорогу, а потом, когда я вышел, последовали за мной. Я спокойно запер дверь и отдал одному из охранников ключи. Ни одному из этих дуболомов не показалось подозрительным все то, что случилось в моем кабинете, и я спешил этим воспользоваться.
   Покинув клуб через служебные помещения, я выбежал на улицу и с наслаждением вдохнул прохладный ночной воздух, которым уже никогда не сможет дышать Филин. Пока все шло неплохо, но нельзя было терять времени.
   Запрыгнув в свой автомобиль, я помчался по пустому ночному городу, единственными спутниками мне были желтые сигналы светофоров, да путающиеся мысли ни о чем.
   Я остановил машину уже на окраине, среди деревянных домиков Красного Села. Уже рассвело, но на часах было только около четырех утра. Очень хотелось спать, к тому же меня била дрожь и, чтобы ее унять, мне пришлось выпить около половины бутылки коньяка, чудом оказавшейся у меня в бардачке. От всего этого меня сморило, и я заснул неспокойным сном, положив голову прямо на руль.
  

8.

   Я проснулся спустя три часа и первые секунды не мог понять, какого черта я сплю в автомобиле. Но, постепенно, события предыдущей ночи всплыли в моей голове. Я поспешно огляделся. Моя машина стояла на тупиковой улочке, застроенной покосившимися деревянными домиками, на самой обочине, неподалеку от колонки. Улица была пуста: ни машин, ни пешеходов. В окрестных домах либо еще спали, либо вообще никто не жил. Прокляв себя за глупость: оставаться в своем автомобиле было чертовски опасно - я вылез из салона, вытащил из кармана мобильник, извлек из него аккумулятор и кинул их под сиденье. Прихватив с собой полупустую бутылку коньяка и забрав из багажника армейскую сумку, я запер машину и быстрым шагом пошел от нее прочь. Я оставлял в прошлом этот проклятый автомобиль вместе со своей проклятой жизнью, надеясь, что теперь моя жизнь началась с чистого листа.
   После сна я чувствовал себя значительно лучше, хотя ощущение разбитости и нелепой тревоги так и не покинули меня до конца. Сильно хотелось пить и есть, а потому я перекусил в поганой закусочной, встроенной в автобусную остановку, где готовили грубую пародию на восточную кухню, а чайные пакетики, наверняка, доставали из мусорных баков и использовали повторно. Когда я отошел от этой "шаурмной", пришлось приложиться к бутылке, чтобы хоть как-то примирить желудок с тем, что мне пришлось съесть.
   После "завтрака" я добрел до скамейки в небольшом сквере, лег на нее, подложив под голову сумку, и уставился на бледно-голубое безоблачное небо, обещавшее очередной жаркий день.
   Я вдруг понял, что мне попросту некуда идти. Все мои знакомые, которые могли мне помочь, были так или иначе связаны с Башкиром. Приди я к ним, то через час мне уже сели бы на хвост, а через три часа я бы лежал в какой-нибудь канаве и мертвыми глазами смотрел туда, куда живые заглянуть не могут. Я четко осознал, что все пути отрезаны, и что самое обидное, я сам их отрезал, сам загнал себя в тупик. Мои последние действия уже не казались мне правильными. Действительно, стоило сначала встретиться с Башкиром и убить его, а лишь потом скрываться.... Да, пока Башкир здравствует, у меня не будет жизни с чистого листа. За мной проклятым привидением так и будет ходить этот Падре: киллер-ренегат. И пока я в последний раз не прибегну к своему "хобби", я не смогу стать кем-то другим.
   Проблема лишь в том, что убийство моего прежнего босса после последних событий становилось почти невозможным. Оставалось скрываться и пережидать бурю, вот только прятаться, когда все тебя ищут, тоже очень сложно. Ситуация, мягко говоря, была очень неприятной, почти безвыходной.
   Резко поднявшись, я закинул сумку на плечо, и пошел, сам не зная куда. Мне нельзя было оставаться на месте. Это я знал точно, и потому брел вдоль по тротуару, мимо высоких тополей, ронявших на серый асфальт дырявые и тусклые тени.
   Я перебирал в голове события предыдущих дней, отслеживал в их круговерти свои поступки и мысли, но в то же время я никак не мог понять, зачем я это делаю, пока, вдруг, не вспомнил о Сергее Антипове. Да! Это было то, что мне нужно! Катин муж довольно успешно скрывался от преследования, конечно, ему не повезло, но все же я - не он! Если идти тем же путем, но более последовательно, то и результат будет не столь плачевным!
   Я, уже в приподнятом настроении, вышел на трассу, чтобы поймать какой-нибудь автомобиль. Вскоре мои усилия увенчались успехом: остановилась старая потрепанная "пятерка".
   - В Гатчину не едешь? - спросил я у водителя - мужчины лет шестидесяти с небольшим.
   Из всех пригородов мне почему-то вспомнилась Гатчина, к тому же она была недалеко.
   - Садись! - радостным голосом сказал мужик, - Как раз туда еду.
   Я закинул сумку на заднее сиденье, а сам сел рядом с ним. Водитель, как-то дико дернув правой рукой, переключил передачу, чуть не ударив меня при этом локтем в бок, после этого машина, с пугающим гулом под капотом, покатила с места и вроде бы даже туда, куда было нужно.
   Водитель попался разговорчивый, но, на мое счастье, он трепался больше о своем, чем спрашивал обо мне. Он рассказал мне про инфляцию, про сумасшедший рост цен на бензин, про то, что его жену лишили бесплатного проезда в автобусах и про то, что картошка, вопреки всем вражьим козням, в этом году будет на славу. Я так и не понял, кто у него был врагами, но мужик так яростно поносил их, что даже я пропитался к ним ненавистью. В целом, я узнал от него очень много нового для себя. Ведь ни рост цен, ни отмена бесплатного проезда меня до этого совершенно не волновали. Более того, о таких мелочах я даже и не знал! Хоть я и был всего лишь шакалом в свите львиноподобной крысы, я все-таки жил в мире высоких заборов и дорогих автомобилей. Я не представлял, как можно ездить по дорогам в машине, которая так и норовит развалиться на первом же повороте или как можно так серчать на то, что придется за поездку в автобусе платить. Иногда мой спутник спрашивал обо мне, но я предпочитал направлять его мысль в безопасное для меня русло отечественной или международной политики.
   Когда мы приехали в Гатчину, я заплатил водителю сто долларов. Он явно не ожидал таких "бешеных", как он выразился, денег за проезд, но я успокоил его тем, что я очень важный городской чиновник и спешу на торжественную закладку участка кольцевой автодороги.
   - Проезд для моей старухи снова бесплатным сделайте! - крикнул он на прощание, но я ничего ему не ответил.
   В Гатчине я обзавелся номером местной газеты, и в разделе "Недвижимость" наткнулся на то, что искал - объявления о сдаче квартир внаем. Я постарался думать так же, как и пару дней назад, разыскивая Антипова, только в этот раз я выбирал не самый "привлекательный" вариант из списка, а самый "заурядный", так, чтобы мои возможные преследователи не смогли сразу же выйти на снимаемую мной квартиру.
   И я нашел такое объявление. Оно было в центре второй колонки. Цена была средней, дом, в котором сдавалась квартира, был многоквартирным, панельным, не в центре, но и не на окраине. То, что мне было нужно.
   Я позвонил с телефона-автомата на почтовом отделении по номеру из газеты. На мое счастье, квартира никому не была еще сдана, и я поспешил договориться с хозяйкой о встрече.
   Хозяйка оказалась деятельной женщиной лет сорока. Она, как мне показалось, владела несколькими квартирами, а ее бизнес по сдаче жилья приносил неплохой доход. По крайней мере, об этом говорила ее новенькая "Мазда". Хозяйка быстро показала мне небольшую, со вкусом обставленную двухкомнатную квартирку в доме 137ой серии, а на прощание дала мне свою визитную карточку и попросила звонить, как только возникнут какие-либо проблемы или вопросы. По быстро составленному договору, я заплатил ей за месяц вперед что-то около ста пятидесяти долларов. Уже за рамками официальной сделки, я дал ей еще тысячу, чтобы на все вопросы по данному объявлению до того момента, как я съеду, она отвечала, что квартира на ремонте. Ее этот расклад устроил, и мне показалось, что она не в первый раз имеет дело с людьми вроде меня.
   Когда хозяйка ушла, я еще раз осмотрелся в квартире, после чего дошел до магазина по соседству и закупил там еды, которой, по моим расчетам, должно было хватить на пару суток. Вернувшись в свой новоиспеченный дом, я приготовил себе жареной картошки и яичницу, допил остаток коньяка в бутылке и устроился смотреть телевизор.
   Мне было интересно узнать про тот шум, что я наделал в городе. Но, хотя многие отечественные СМИ любят лишь изредка рассказывать о преступлениях, да и то исключительно о раскрытых, вместо того, чтобы информировать обо всех случившихся, про взрыв в клубе "Lotus" сказали в вечернем выпуске местных "Вестей" по второму каналу. Спившийся на вид майор пресс-службы ГУВД сообщил журналисту и зрителям, что в результате взрыва самодельного взрывного устройства на территории клуба погиб сорокадвухлетний гражданин Филимонов Василий Сергеевич. На этом месте я рассмеялся. Почему-то мне стало дико весело от мысли, что жуткого и безжалостного убийцу Филина звали Васькой, как какого-нибудь безродного кошака!
   Впрочем, смех у меня быстро прошел. Все походило на то, что Башкир решил вынести сор из избы. Я, правда, втайне надеялся, что взрыв будет сокрыт, но, видимо, мой бывший босс решил выставить меня районным террористом номер один и напустить на меня всю питерскую милицию, да еще и ФСБ в придачу. Это, безусловно, было глупо, если исходить из предположения, что груз у меня и старому лису он по-прежнему нужен. Лишнее внимание органов к такому щекотливому делу Башкиру только повредит. Но вот если страх взял над его жадностью верх, то тогда он выбрал лучший путь.
   Я выключил телевизор около полуночи. К ночи мне стало не по себе. Отчасти, это было из-за неуютной обстановки чужой квартиры, а отчасти из-за того, что только в тот вечер я почувствовал себя на месте Антипова. Страх буквально съедал меня изнутри. Лежа на кровати в комнате без света я тысячи раз прокручивал в памяти все места, где был днем. Пытался вспомнить, замечал ли что-нибудь похожее на слежку, и чем дольше я думал обо всем этом, тем более реальной казалась угроза того, что на меня уже вышли, и жить мне осталось всего несколько часов. Я нуждался в ком-то, кто мог бы понять меня, успокоить меня, кому я смог бы рассказать все, что накопилось у меня на душе. Я понял, почему курьер сообщил мне сокровенный код от камеры хранения - ему так же дико хотелось кому-то довериться.
   За мной давным-давно не охотились. Конечно, я не считал за охоту робкие попытки следователей узнать: а кто же это так искусно взорвал автомобиль генерального директора Сидорова? Все прекрасно знали, что это дело рук Башкира и его людей, а имя моего босса служило для меня лучшим щитом. По-настоящему за мной охотились лишь однажды, в горах, летом 1996-ого, но я был не один, со мной было несколько друзей, которым я доверял как себе. А теперь я был один и беспомощен.
   Чтобы притупить эти тоскливые мысли, я откупорил новую бутылку коньяка, которую предусмотрительно купил в магазине днем, и сделал из нее хороший глоток. Помогло, но не сильно. Спустя пяток минут я приложился еще раз, а потом еще и еще. Мягко стукнуло в голову, и вдруг все страхи куда-то отступили, я осознал, что, в общем-то, некому идти по моим следам: все остальные и классом похуже, да и слишком мало я оставил за собой следов, чтобы их можно было распутать в короткий срок.
   С этими приятными мыслями в голове и полупустой бутылкой у изголовья кровати я заснул.
  

9.

   Всю пятницу я безвылазно провел дома. Было что поесть и из чего приготовить, ну а выходить просто так гулять по бульварам и, как говорил один мой ныне покойный знакомый: светить фейсом, в моем положении было откровенно глупо. Прогуляться нужно было лишь в субботу, чтобы все-таки встретиться с тем, кому курьер вез этот роковой груз. Я должен был разочаровать получателя, ведь забирать товар из камер хранения я не собирался, по крайней мере, не узнав, кому он предназначается. Да и на активные поиски указанной Сергеем ячейки пускаться пока еще было рано: не улеглась шумиха вокруг моего имени. Тем более, я не знал, про какую именно камеру хранения вел речь курьер. Это быть Финляндский вокзал или Московский, а, если прикинуть хорошенько, так и любой другой вокзал города. В принципе, это мог быть даже аэропорт или автовокзал. И на всех этих точках наверняка были наблюдатели от моего бывшего босса; они, конечно, не следили специально за камерами хранения, но уж точно мониторили пассажиропоток, рассчитывая поймать меня в тот момент, когда я захочу покинуть город. Кататься по всем этим местам в поисках нужной мне ячейки - форменное самоубийство.
   Хотя, мне, по правде, очень хотелось взглянуть на эту славную штуковину, ради которой развернулся весь этот вертеп. Ведь если Башкир захотел перехватить этот груз, ставя палки в колеса своим московским товарищам, значит, цена ему не меньше нескольких миллионов долларов. Да, перспектива стать миллионером грела мне душу! Я уже представил себе, как буду тихо, мирно и безбедно доживать свои дни в какой-нибудь благопристойной стране, но.... Но, чтобы все сошлось наверняка, не нужно было спешить. Пусть уж эта штуковина пока побудет в сто второй ячейке под кодом шесть, три, семь, девять пока я не узнаю, кому она предназначалась, что из себя представляет, и как на ней заработать!
   Утро субботы было дождливым. Наконец теплый антициклон покинул город, на смену ему заявился циклон, принесший обильные дожди и понижение температуры аж на целых семь градусов. Так что когда я выглянул утром из окна, то горько усмехнулся: не стоило так поспешно покидать свою прошлую жизнь, не прихватив из дому куртку или зонт. Но делать было нечего, меня ожидал вояж до Петербурга под проливным дождем.
   Я не собирался брать с собой свою армейскую сумку, но и оставлять ее на видном месте в квартире я тоже не мог. В любой момент свойственное всем женщинам любопытство могло привести мою хозяйку сюда, якобы, чтобы узнать, все ли в порядке. Чтобы все действительно было в порядке, пришлось немного порыскать по квартире. В результате я обнаружил вполне подходящие для компромата антресоли, куда и были спрятаны большая часть денег и винтовка с патронами. Еще два пистолета нашли укрытие за трубами в туалете, а один я взял с собой, на всякий случай.
   Уже собираясь выходить, я решил посчитать, хватит ли мне денег на покупку зонта или куртки. Конечно, с одной стороны, средств у меня было предостаточно, хоть лимузин покупай, а с другой, от моих рублевых накоплений остались лишь четыре жалкие десятки, которые мне были нужны для покупки билетов до Питера. Светиться в гатчинских обменных пунктах мне явно не стоило, а потому приобретение водонепроницаемой одежды нужно было отложить, по меньшей мере, до Петербурга.
   Наверное, на улице я был похож на мокрого породистого пса, который, хоть и промок до нитки, но все же старается обходить все лужи. Подняв воротник насквозь мокрого пиджака, я быстрым шагом брел через пелену дождя к вокзалу, по пути перепрыгивая потоки, хлеставшие из водостоков. Один раз я даже попытался уклониться от фонтана брызг, который поднял залихватский автолюбитель на "Тойоте", пронесшись на приличной скорости прямо вдоль бордюра. На вокзале я представлял собой печальное зрелище, я даже поймал полный сострадания взгляд какой-то бабульки в полиэтиленовом дождевике. Но меня это вполне устраивало: чем хуже я выглядел, тем меньше шансов было у людей Башкира опознать меня в толпе. Вдруг за бомжа примут? Правда у этой ситуации была и обратная сторона: я мог вызвать интерес у патрульных, а это также не обещало ничего хорошего.
   На электричке я добрался до платформы "Предпортовая". Ехать дальше, прямо к вокзалу я не рискнул. Вылезал я с мрачным чувством, предполагая, что из промзоны, где была эта захолустная платформа, придется выбираться пешком. Однако мне повезло: и в том, что прямо около платформы была конечная остановка автобуса, ехавшего к метро "Московской", и в том, что я успел запрыгнуть в этот самый автобус прямо перед тем, как водитель захлопнул двери. Да, определенно, удача была на моей стороне, ведь, ко всему прочему, остававшейся в кармане мелочи хватило на билет.
   У "Московской" в обменном пункте я разменял пару стодолларовых купюр и тут же в соседнем магазине приобрел неплохую спортивную куртку. Свой промокший пиджак мне пришлось выкинуть в ближайший мусорный бак. Меня утешало лишь то, что уличный люд найдет ему достойное применение.
   По одежде теперь я совсем не походил на Падре, но при желании, узнать все-таки можно было, а потому я не решился воспользоваться метро. Моя паранойя снова разыгралась, а бутылку с коньяком я, как назло, оставил в Гатчине. Пришлось ехать до Сенной площади на маршрутном такси, а потом тащиться пешком к Невскому проспекту, чтобы там сесть на троллейбус седьмого маршрута, который, как я знал, доезжал практически до Парка Победы.
   Сидя в троллейбусе, я смотрел на мокрый асфальт проезжей части, на покрытые капельками дождя крыши автомобилей и на поток зонтиков вдоль Невского проспекта. Город жил своей обычной жизнью, будто бы и не замечая дождя. Все так же укомплектовывались туристами экскурсионные автобусы, все так же раздавали свои листовки парни и девушки у выхода из метро, все так же, вопреки дождю, работал фонтан перед Казанским собором, все так же было людно и неуютно. Впрочем, чему тут удивляться? Ведь Городу все равно на природу, все равно на дождь, снег или град. Город живет в любом случае, если, конечно, не происходит светопреставления вселенского масштаба. Города, без сомнения, - раковые опухоли планеты Земля. Они растут, не только вширь, но и ввысь, они отравляют землю и воду, они портят воздух, они производят миллионы зловредных организмов, которые, расползаясь по планете, продолжают черное дело уничтожения жизни на Земле. Города - источники зла, которые украшают себя тысячами огней, оглушают грохотом и одурманивают вонью. Города - это то, без чего было бы гораздо лучше, но без них ни один зловредный организм, назвавший себя человеком, не сможет жить полной, по его представлению, жизнью. Ведь даже в дождь ему не сидится дома, он вылезает из бетонного склепа, чтобы ехать куда-то в жестяной колымаге на встречу собственной судьбе. Судьбе, о которой он не имеет ни малейшего представления.
   Без двадцати пять я очутился на площади в конце Петровского проспекта. Здесь у троллейбуса была конечная, я вылез и пошел по мокрому асфальту, обходя лужи, скрывавшие глубокие выбоины. Это было почти то самое место, откуда я начинал свои поиски курьера неделю назад. Вроде бы ничего не изменилось, но теперь на меня это место произвело особенно тягостное впечатление. Я знал, что если проехать немного на запад от площади, то можно попасть в яхт-клуб, где у пирса стоит английская яхта Башкира. Там, в округе, ошиваются его люди, они и в клубе, и вокруг него, они не ищут меня специально, но если увидят, то спуску уже не дадут.
   Но я не пошел к яхт-клубу. Повернув направо, я прошел по самому длинному деревянному пешеходному мосту в моей жизни, и очутился на том самом Крестовском острове, где был расположен мой дом. Ветер налетал с запада, дождь перестал, но от этого уютнее или суше не стало. Зато в парке, в окружении деревьев, было заметно теплее, а непогода почти не ощущалась. Пахло сырой землей и свежей зеленью. Эти запахи напомнили мне детство, но эти воспоминания как-то быстро улетучились, почти без следа, оставив лишь легкую щемящую тоску где-то у сердца.
   Было без трех минут пять, когда я пришел на конечную трамвайную остановку в Парке Победы. На самой остановке никого не было, но напротив нее, у каменных арок непонятного назначения я заметил мужчину. Как раз, когда я подходил, он нетерпеливо взглянул на часы.
   Возможно, это был получатель, а возможно, какой-нибудь заблудившийся интеллигент, который уже битых полчаса ждет трамвай. В любом случае, я не собирался подходить к нему, сам подойдет, если нужно. Я сел на мокрую скамейку и уставился на желтую лужу, полностью залившую трамвайные рельсы. Мне всегда было интересно, почему лужи на трамвайных путях желтые. Логическое объяснение этого явления в голову мне никогда не приходило, да и в этот раз времени для догадок у меня не оказалось.
   Неизвестный, между тем, тоже подошел к остановке. Я посмотрел на часы - ровно пять. Значит, получатель все-таки он! Бросив взгляд на подошедшего мужчину, я вдруг с удивлением узнал его. Да, чертовски тесен мир! Кто бы мог подумать, что за грузом приедет мой старый школьный друг Максим Тихорев! Я не видел его уже около десяти лет, но с тех пор он не сильно изменился.
   - Эй! - воскликнул я, поднявшись со скамейки, - Это ведь ты, Макс?
   - Сашка!? - Макс узнал и меня, хотя мне казалось, что за десять лет и последние два дня я изменился сильнее его, - Какими судьбами?
   - У меня здесь дело, - сказал я, - Не говори, что и у тебя тоже.
   - Хм, - Макс вдруг нахмурился, - Ты прав, дело, но мне кажется, что оно не состоится.
   - Как знать, как знать. Оно может состояться, если тебе знаком человек по фамилии Антипов. Он работал в службе безопасности компании "Сибирь-нефть".
   Макс изменился в лице. Он побледнел и стал еще более суровым на вид.
   - Что ты о нем знаешь? - тихо спросил он.
   - Я знаю то, что этот человек умер три дня назад на моих руках. Еще он просил меня передать груз, который вез, человеку на этой остановке в пять вечера сегодня. Вроде бы, кроме тебя здесь никого больше нет, да и судя по твоим словам, ты и есть тот самый человек.
   - Значит, курьер погиб, - тон Тихорева стал ледяным, он отступил от меня на шаг. Мне такой его маневр совсем не понравился.
   - И как же ты, Саня, влез во все это? - продолжил он.
   - Макс! - воскликнул я, - Мы не виделись десять лет, а все, о чем ты сейчас можешь говорить - вот это?
   - Это очень серьезное дело, и тебе лучше рассказать мне все сейчас. Я не шучу, Саня. Дружба дружбой, а служба службой.
   - Во как! - невесело усмехнулся я, - Ладно. Будем торчать здесь или пойдем куда-нибудь?
   - Пошли в мою машину. Поговорим там.
  
  

10.

   Макс направился к припаркованной неподалеку черной "Ауди-А6". Хорошая машина, я и сам хотел купить такую же, но потом, не помню даже почему, взял тот "Мерседес", который остался теперь на вечной стоянке в Красном Селе.
   - Ты садись за руль, - сказал Макс, снимая автомобиль с сигнализации, - Я сяду сзади.
   Я молча сел за руль. Старый маневр. Тихорев наверняка делал это для того, чтобы держать меня на мушке.
   Когда мягкий звук закрывшейся задней двери отделил нас от в очередной раз набиравшего силу дождя на улице, Макс заговорил:
   - Надеюсь, здесь достаточно удобно для того, чтобы все объяснить?
   - Да, здесь просто чудесно, я уже соскучился вот по такому стильному салону! - попытался пошутить я.
   - Рад за тебя! - угрюмо буркнул Макс. - Рассказывай лучше, а не остри!
   - Если ты хочешь все понять, тебе придется выслушать довольно длинный рассказ. Готов?
   - Начинай.
   И я рассказал Максу про свою жизнь, про то, какой она была с того момента, как я ушел в армию в 95-ом и до того момента, как встал сегодня с утра и направился на эту встречу. Я рассказал ему и про Башкира, и про свое "хобби", и про то, что случилось с Андреем Верхониным. Не рассказывал я лишь о Кате, а точнее о моих чувствах к ней, ограничился лишь тем, что назвал ее своей старой знакомой. Все остальное можно было расценивать как исповедь, только будь вместо Макса священник, отпустил бы он мои грехи? Сомневаюсь.
   Макс не прерывал меня. Я видел его серьезный и задумчивый взгляд в зеркальце заднего вида. Даже мои слова о смерти Андрея не изменили выражения его лица. Да, определенно, что-то случилось с нашим Максом!
   Когда я, наконец, закончил, минутная стрелка на ручных часах успела описать половину окружности, а дождь в очередной раз затихнуть. Макс хмыкнул, вылез с заднего сиденья, постоял немного на улице, а потом сел рядом со мной. Около минуты он молчал, да и я тоже. Слов было сказано предостаточно.
   - Все вроде бы без запинок, - наконец изрек Тихорев, - Сам бы ты такое не придумал.
   Сказав это, он рассмеялся. Мне тоже вдруг стало смешно: я вспомнил, каким иногда я был дубом в школе по сравнению с Верхониным или тем же Тихоревым.
   - Что ж, Саня, плохи наши дела.
   - Вот и расскажи про них, а то я пока не очень много понимаю.
   - Ладно, теперь мой черед рассказать про свое прошлое.
   Оказалось, Макс тоже служил в армии, но не в Чечне. В этом ему повезло. Тем не менее, в вооруженных силах он свел знакомство с одним лейтенантом, который после окончания срока контракта, по дружбе, устроил Тихорева в службу безопасности новой компании "Сибирь-нефть". Поначалу Макс был простым охранником, потом старшим смены, вроде Антипова, а затем уже старшим отдела личной охраны представительства в Санкт-Петербурге. В 2000-ом его перевели в Москву на схожую должность, где с тех пор он и работал.
   - Впрочем, я и так сделал отличную карьеру и пока прыгнуть выше не могу! - закончил рассказ о себе Макс. Да уж, за него оставалось только радоваться!
   Потом Тихорев перешел, наконец, к сути тех событий, в которые мы были вовлечены.
   Ранней весной этого года, в одном из уголков Восточной Сибири во время пробного бурения на глубине около трехсот метров специалистами "Сибирь-нефти" была обнаружена некая аномалия. В одном месте бур постоянно натыкался на высокопрочную породу и ломался. Такие регулярные поломки вызвали интерес у разработчиков месторождения. Начали выяснять, устраивать замеры, зондировать.
   - Было сделано огромное количество работы, - заметил Макс. - Но все, что удалось выяснить - так это то, что каким-то образом под землей оказался куб с гранью около 10 метров, сделанный из такого сплава, на котором алмазные резцы не могли оставить даже царапины.
   Руководство компании предпочло придержать информацию о находке. Ведь ничего еще не было ясно. Хотелось разобраться самим, а потому решили опустить на глубину добровольцев, чтобы они смогли изучить странную находку вблизи. Согласилось двое. Оба - спелеологи и преданные компании люди. Когда они спустились на дно шахты, с ними пропала связь, а затем последовала череда и вовсе странных событий. Через три минуты снизу подали условный сигнал вытягивать трос. Добровольцев подняли - они были привязаны к тросу, но оба без сознания; не успели их оттащить подальше от края, штольни, как под землей раздался гул, затем последовал мощный толчок, и шахта осыпалась. Парней попытались привести в чувство - безуспешно, но при этом обнаружили в кармане сумки одного из них небольшую, казавшуюся металлической плотно запаянную сферу, размером с шар для русского бильярда. Но на нее поначалу никто и внимания не обратил. Сутки ни один из спелеологов не приходил в сознание, а когда они очнулись, уже в вертолете на пути в госпиталь, то совершенно ничего не помнили.
   - Хорошая завязка для любителей желтой прессы с паранормальными историями и фанатов "Секретных материалов", - заметил я скептически.
   - Не веришь? - усмехнулся Макс.
   - Сложно верить в то, чего не видел. Я пробовал пару раз, да нифига не вышло. Это я про веру в Бога. В Чечне пытался, да как-то там это и заглохло. Мне ведь чудеса всякие подавай, или ангелов, слетающих с небес с трубами, а там только пули и летали. Да и кроме Бога есть еще целая гора всякой чуши, в которую верят люди, вроде взаимной любви или вселенской справедливости. Всяких красивых рассказов - пруд пруди. Сейчас вот модно твердить про пришельцев, нежить и таинственные случаи, как в твоем рассказе. Но я за всю свою жизнь не видел ни единого пришельца и даже ни одного зомбаря, для разнообразия, я даже не слышал ни о чем подобном из достоверных источников. С чего же мне верить?
   - Сомневайся в чем угодно. Но не в достоверности этого источника. Так все и было. Но я еще не закончил....
   Две недели спелеологи провели в краевой больнице, но с каждым днем им становилось все хуже. Симптоматика напоминала лучевую болезнь, но следов радиации на телах пострадавших обнаружено не было. Долгое время оба находились в сознании и с ними работали психологи из службы безопасности компании. Попытки выяснить, что же случилось там, на глубине 300 метров ни к чему не приводили, пока один из пострадавших внезапно не впал в транс. Тогда он изменившимся голосом сказал: "То, что вы нашли под землей - великий дар. Вашей планете грозит опасность. Беда придет через семь лет. Вас спасет только ОНА. Примените ее с умом и в положенный час. Иначе всех вас ждет гибель!" Затем парень впал в кому. Его напарник так ничего и не рассказал, но тоже вскоре потерял сознание. Врачи боролись за их жизнь еще сутки.
   После того как шахта обрушилась, таинственный металлический куб попытались найти. Но он исчез. Приборы показывали, что на том месте, где он был - лишь обычная осадочная порода. Ну а после того, как умерли добровольцы, вспомнили про ту самую сферу, которую нашли в сумке у одного из них. Сфера попала на исследование в Новосибирскую лабораторию "Сибирь-нефти". Ее просвечивали рентгеновскими лучами и пронзали звуковыми волнами, взвешивали, опутывали паутиной лазерных лучей и даже замеряли ее радиационный фон. Но никаких конкретных результатов получить не удалось. То, что было внутри - оставалось загадкой. Единственное, что все-таки удалось обнаружить, так это какое-то приспособление внутри, возможно, предназначенное для автоматического открытия сферы в некий момент. Собственно, только из-за соображений безопасности - ведь внутри сферы могли находиться опасные бактерии или вирусы - дальнейшие изыскания проводить не рискнули.
   Несмотря на то, что подобная находка должна была стать, как минимум, мировым достоянием или мировой проблемой, компания решила разобраться с этим таинственным артефактом в одиночку. А для этого всего-то было нужно переправить его в одну надежную швейцарскую лабораторию, где сферу бы вскрыли, а ее содержимое изучили.
   Между тем, кто-то сболтнул лишнего. Служба безопасности стала отмечать повышенный интерес к делам компании, как среди криминальных структур, так и у спецслужб, отечественных и заграничных. Специальное заседание узкого состава совета директоров решило, что груз лучше переправить тайно, доверив его только самым надежным сотрудникам. Чтобы не привлекать внимание, отказались от специальных самолетов и бронированных грузовиков с охраной. В качестве защиты решили использовать скрытность и маскировку, а потому вся операция возлагалась всего лишь на троих человек.
   Перевозить груз от Новосибирска до Санкт-Петербурга, было поручено Антипову. Он должен был автостопом добраться до центральных областей страны, чтобы потом, пользуясь паспортом на имя Ухова, купить билеты на поезд в Питер. В Петербурге курьер должен был ждать неделю, для того, чтобы убедиться в отсутствии угрозы, после чего передать груз Максу. Тихорев, в свою очередь, должен был доставить груз в Германию. В Ростоке его бы ждал третий курьер, задачей которого было доставить сферу на автомобиле в Берн.
   Но столь скрупулезно просчитанный план нес в себе изъян с самого начала. Не было у "Сибирь-нефти" абсолютно лояльных людей, готовых пожертвовать даже мыслительными процессами в своих головах, ради блага компании. Макс прознал, что, предположительно, находится в сфере. Об этом ему поведал один из членов совета директоров компании, этот же человек попросил Тихорева не идти на поводу у холдинга, а поступить со сферой иначе.
   - Он попросил меня избавиться от нее - выкинуть в Балтийское море. - пояснил Тихорев. - И этот план показался мне мудрым. Что бы там ни было, ему лучше там и оставаться.
   Оказалось, что несколько крупных шишек из совета директоров холдинга хотели использовать сферу в своих интересах. Если там вирус, что ж, надежные стены швейцарской лаборатории не дадут ему вырваться наружу, будет шанс изучить его и, возможно, сделать из него совершенно новое биологическое оружие. Это хорошие деньги в любом случае. Ведь можно продать уже готовый штамм какой-нибудь заинтересованной стороне, а можно организовать и вовсе управляемое распространение по планете заразы, что откроет единственному обладателю вакцины неограниченную власть над миром. Ну а если там не вирус, что ж, не открыв, этого не узнать. Так что....
   - Как видишь, это довольно крупная игра, Саня, - подытожил Макс. - Те люди, что погибли уже, боюсь, лишь малая толика тех, кто еще погибнет из-за этой сферы в будущем. Это поистине дьявольская штуковина, и ей не место в камере хранения на вокзале.
   Ну, как бы там ни считал Макс, именно в камере хранения на вокзале он и лежала, вернее, я почти был уверен в том, что она лежала именно там.
   - Ну а зачем же вдруг Князю понадобилась эта сфера? - спросил я, скорее сам себя, нежели Макса. - Ведь это почти как та штуковина из сказки: пойди туда, не зная куда, принеси то, нет зная что. Князь, конечно, неглупый товарищ, но проку ему в этой сфере ноль.
   - Не думаю, что Князь тут конечное звено в цепи, - хмыкнул Макс.
   - Ладно, а Антипов знал обо всем этом? - поинтересовался я.
   - Нет, конечно, да и я не должен был знать, если бы не Волков - тот человек из совета директоров.
   - Ну, вообще то я слышал, что и Антипов планировал какой-то финт со сферой, - задумчиво произнес я. - До меня дошли такие слухи. Похоже, он хотел перепродать ее кому-то подороже.
   - Тогда почему он попросил тебя доставить сферу сюда? - настороженно поинтересовался Макс. - Или же до тебя просто дошли неверные слухи.
   - Все может быть, но как бы там ни было, наши дела плохи, - отозвался я. - На кейсе курьера был радиомаяк. Кто-то за ним следил, притом довольно давно. Вполне возможно, что этим людям известно и о тебе. Наша надежда пока в том, что они не знают о нашем разговоре сейчас. Пока они думают, что груз у меня, и я ничего о нем толком не знаю. Естественно, они будут думать, что я попытаюсь продать его тому, кто больше даст. Но я так не поступлю. Из того, что ты рассказал, я уверен пока лишь в том, что эту самую сферу нужно спрятать. Какую бы за нее сумму не предлагали, никому добра она не принесет.... Спрятать нужно надежно, но так, чтобы потом в случае чего ее можно было найти, а, потому дно Балтики мне не кажется хорошим местом. Вполне возможно, что тот спелеолог прав, и эта сфера действительно понадобится, так что от нее не стоит отмахиваться, как и от дубинки перед хорошей дракой.
   - Говоришь красиво. Я от тебя такого не ожидал, - заметил Тихорев.
   Я кивнул, слегка усмехнулся, и продолжил развивать мысль:
   - Еще один вопрос в том, что делать нам. За мной Башкир будет охотиться независимо от того, есть у меня сфера или нет. Он меня боится, и единственный путь для него обрести душевный покой - это повесить мою голову в комнату с охотничьими трофеями. Мне опасно оставаться в России. Я бы уехал, но со своими документами мне этого уже не сделать, а теперь эта сфера только добавляет мне проблем. Что касается тебя.... Охотники за грузом нашли Антипова, а, значит, так же найдут и тебя. Это всего лишь вопрос времени. Так что ты должен уезжать, и быстро. У тебя остаются часы, пока ты со своими документами еще сможешь без опаски уехать из страны, не ожидая засады по прилету в страну назначения. В общем, Макс, все это очень плохо, значительно хуже, чем я думал, а потому я хочу услышать твои соображения, поскольку мои еще не созрели.
   - Хорошо, Саня. Давай я сяду за руль, думаю, найдется одно место, где можно переждать пару дней, а там, глядишь, я попытаюсь организовать для нас "левые" документы!
   Мы поменялись местами. Пока я обходил автомобиль по улице, то заметил припаркованный в полусотне метрах от нас белый микроавтобус "Газель". Когда я только подходил к остановке, его не было, значит, он появился, пока я разговаривал с Максом. За рулем кто-то был, похоже, кто-то был и рядом с водителем. Двигатель микроавтобуса не работал, а люди не выходили. Это могло что-то значить, а могло не значить и ничего. Возможно, они чего-то ждали или пережидали очередной приступ дождя, возможно, что они следили за "Ауди-А6", в которой мы беседовали с Максом уже около часа.
   - За нами возможно уже следят, - заметил я, садясь на пассажирское место. - Сейчас поезжай к стадиону, если они тронут за нами, там сделаем резкий разворот и попытаемся оторваться.
   Макс посмотрел в зеркало заднего вида и кивнул головой.
   - Мы с тобой заболтались и немного оторвались от реальности. О месте встречи, возможно, было уже известно.
   Макс повернул ключ зажигания, двигатель стартовал, но мы не успели тронуться с места, как с Южной дороги на большой скорости вылетел автомобиль "Форд эскорт", он резко затормозил в метре от нас, преграждая дорогу. Из "Форда" вылезло трое молодчиков в черных спортивных куртках, коротко стриженые, на первый взгляд похожие друг на друга как близнецы. Все трое были вооружены автоматическими винтовками заграничного производства. Глянув в зеркало заднего вида, я заметил, что и из "Газели" вылезло трое парней, они тоже были вооружены.
   - Ложись! - крикнул Макс, хотя я и без него знал, зачем такой сбор вокруг нашего автомобиля. Мы оба сложились пополам, зажав голову руками, и в ту же секунду сразу шесть автоматов одновременно открыли огонь. Словно небесный гром опустился на землю, я оглох, был осыпан осколками стекла, но, слава Богу, не ранен. Тихорев, чего я от него совсем не ожидал, не ударяясь в панику, передвинул переключатель скоростей на заднюю, после чего втопил в пол педаль газа. "Ауди", сорвавшись с места, задним ходом проехала метров пятьдесят. Стрельба не прекращалась. Пули шлепали об кузов автомобиля, со звоном лопнула одна из передних фар, а я все ждал, когда какая-нибудь из пуль попадет в двигатель, и мы останемся в неподвижном металлическом гробу без шанса к спасению.
   Когда нападающие сделали паузу в стрельбе для перезарядки, Макс поднял голову, схватился за руль и заломил резкий "полицейский" разворот на 180 градусов с сохранением скорости движения. Я и не знал, что таким штучкам учат в службе безопасности нефтяной компании.
   Пока парни передергивали затворы, Тихорев уже разогнался до ста километров в час, и, не сбавляя скорости, обогнул площадь с вазой на центральной аллее парка, после чего, чуть притормозив, понесся по ухабистому асфальту прямо к Северной Дороге.
   "Ауди" стрелой пролетела до самой Петроградской улицы, где Макс резко повернул к мосту на Петроградскую сторону. Нас, вроде бы, никто не преследовал, тем не менее, стоять в пробке перед светофором за мостом было рискованно. Потому Макс, по трамвайным рельсам, прямо перед носом у изумленного работника автоинспекции, совершил резкий правый поворот на набережную адмирала Лазарева, умудрившись так втиснуться между двумя мчавшимися через перекресток иномарками, что даже не задел ни одну из них. Постовой хотел свистнуть, но от изумления у него получился лишь жалобный, похожий на мышиный, писк.
   Тихорев остановился, лишь заехав в какой-то двор-колодец на тихой улочке в центре Петроградки. Вышел, чтобы осмотреть повреждения автомобиля. Пока он суетился вокруг своей "Ауди", я пристально наблюдал за ним через уцелевшие зеркала. В один момент мне показалось, что Тихорев достал свой мобильный телефон, но спустя секунду я заметил, что его руки пусты. В любом случае, такой фокус мне показался подозрительным. Похоже, Макс мне кое-что недосказал. Возможно, о том, что он вовсе не курьер "Сибирь-нефти"?
   Тихорев вернулся спустя минуту и заявил:
   -Двигатель вроде бы не пострадал, но теперь у меня не автомобиль, а решето! Как они еще в бензобак не попали?!
   - Ты еще спрашиваешь? - удивился я. - Они действовали очень непрофессионально. Сперва надо было запереть автомобиль с двух сторон, а потом уже выходить с автоматами. Дилетанты, честное слово!
   - Тебе-то откуда? - начал было Макс, но осекся. - Чьи это люди? - продолжил он, решив немного сменить тему. - Ты же в них так хорошо разбираешься! Это от Башкира или Князя?
   - Ни от того, ни от другого. Башкир бы не разрешил такую мясорубку на своей территории. Это уже слишком дико и привлекает очень много внимания. К тому же я уже сказал, что они или действовали по-дилетантски, или очень спешили. Как бы там ни было, но у них не было четкого плана, они вели себя глупо, так же глупо, как и те парни, что завалили Антипова, а, потому, я думаю, что они представляют одну и ту же контору.
   - Хотел бы я знать какую!
   - Ну, мы с ними еще познакомимся поближе. Так что всему свое время, Макс, всему свое время. А сейчас время разойтись. У меня есть кое-какие дела, с которыми я все-таки хочу разобраться. Ты же пока лучше найди достойное убежище на время, да и постарайся организовать левые документы. Может, твоя "Сибирь-нефть" еще сможет помочь!
   - Ладно, Саня, возможно, ты и прав. Вместе мы слишком удобная мишень. Иди своим путем, а я пойду пока своим.... Что же касается груза, достань его из камеры хранения. Там ему не место, к тому же не ровен час, наши оппоненты еще задумают вскрыть все камеры хранения, с них станется!
   - Конечно, Макс, - я посмотрел на него искоса: Макс все больше вызывал у меня подозрения. Несомненно, сфера ему была нужна не для того, чтобы выкинуть ее в Балтийское море. Откровенно слабая легенда! Видимо, на ходу придумывал....
   Про себя я усмехнулся, но в слух сказал:
   - Я сделаю это. Груз все-таки предназначался тебе, значит, тебе с ним и разбираться!
   - Тогда приезжай ровно через неделю в Зеленогорск. Будь на вокзале в зале ожидания в пять вечера. Я остановлюсь у одних неплохих знакомых. У них коттедж неподалеку оттуда, я думаю, они меня не выгонят. Недели за две я сделаю документы, а ты как раз переждешь шумиху.
   - Удачи, Макс, - сказал я, пожимая ему руку.
   - Удачи, Саня!
   Я оставил Тихорева вместе с его подпорченным автомобилем, а сам постарался затеряться среди суеты вечернего города.
  

11.

   Дождевые облака, закончив поливать город, нехотя отступали куда-то к юго-востоку. Небо, днем затянутое хмурыми тучами, постепенно становилось все светлее и светлее, пока среди сплошной пелены облаков не начали проступать сначала небольшие, а затем все более и более обширные прогалины, наполненные предзакатной небесной лазурью. Постепенно расширяясь, они сливались друг с другом, совместными усилиями разрывая плотное облачное покрывало. К тому моменту, как я очутился в Гатчине, небо почти полностью очистилось. Крепкий ветер, который днем напоминал осенний, теперь нес тепло и надежду. Солнце, словно наверстывая упущенное, дарило свои теплые предзакатные лучи и пассажирам электрички, и всему остальному миру вокруг. Пассажиры, правда, в отличие от мира, не радовались солнцу. Они всячески пытались от него загородиться, ругая чертову погоду за то, что они с утра забыли солнечные очки.
   А мне очень хотелось не слезать с электрички, а ехать на ней до какой-нибудь богом забытой станции, вылезти там и с перрона пойти в любую сторону. Идти до тех пор, пока не окажусь на каком-нибудь холме, окруженном со всех сторон душистыми и необычайно свежими после дождя лугами. С этого холма будет видно и далекую изломанную линию леса, и еще более далекий горизонт, и темнеющее с востока небо, и проступающие первые звезды, и полную луну. Вокруг не будет ни души, ни следа присутствия человека, даже уродливых вышек ЛЭП или какого-нибудь сарая километров на десять вокруг. Я буду сидеть на этом холме, слушать стрекот ночных насекомых и жужжание комаров, я буду слышать все ночные звуки, чувствуя свое единение с природой, близость космоса и звезд. Я буду ощущать себя одиноким, но это ощущение не будет приносить тоски, я буду одинок и счастлив от этого!
   Но я сошел лишь в Гатчине. Может как-нибудь, в другой раз, я действительно смогу выбраться вот так из проклятых каменных и бетонных лабиринтов современного города, сделать глубокий вдох, почувствовав великолепный воздух, пропитанный не бензиновой вонью и дешевыми дезодорантами, а благоуханиями цветов и душистых трав, ароматом леса и близкой ночи, запахом неторопливой лесной реки или близкого океана. Да! Океана! Луга и холм с видом на океан! Огромный и спокойный! Там, на таком холме я смог бы забыть все, стать другим, словно родиться заново, снова почувствовать вкус к жизни, как и в годы детства!
   Пока я мечтательно смотрел на пролетавший мимо меня пейзаж под стук вагонных колес и, казавшимся очень далеким, гул пассажирских голосов, я не думал о той ситуации, в которой оказался. Я словно ехал в отпуск, и меня ничто не волновало и не тревожило. Выйдя из поезда и бросив взгляд на толпу людей, которые спешили с вокзала к остановке автобуса, я лишь подумал, что такие встряски, как моя, помогают переоценить мир. Все те люди, что суетились вокруг меня, никогда не поднимали голову к небу, а если и поднимали, то лишь для того, чтобы посмотреть на пролетавший над ними вертолет. Они, казалось, были лишены возможности любоваться миром вокруг. Они не ценили эту возможность!
   И тут мне снова стало горько. Я вспомнил о тех людях, которых я лишил вот такого простого счастья смотреть на это небо и эту землю. Та жизнь, из-за которой они погибли, не дала им ничего, кроме иллюзий. Они жили ради этих иллюзий и ради них умерли. Возможно, они так бы никогда, до самой смерти, и не смогли бы любоваться миром вокруг, но я все равно лишил их этой возможности! Их "деловая" жизнь не стоила и ломаного гроша, и, возможно, если есть что-то там, за пределами смерти, то те банкиры, журналисты, бандиты, которые благодаря мне получили путевку на небеса, глядя сверху на весь этот мир, смогли по достоинству оценить мою "услугу". Но, если там ничего нет? Если я просто навеки прекратил их существование? Если из-за меня каждый из них, человек со своими желаниями, чувствами, целями, надеждами, исчез навсегда, растворился в небытие? Кто же я тогда? Человек?
   И тут я понял, что внутри меня уже очень давно жило две личности. Я сам, такой, как я есть, такой, каким я, наверное, родился и рос, такой, каким учился когда-то в школе, дружил с Верхониным и Тихоревым, шалопай, лентяй и... романтик. И я - Падре - холодный, расчетливый, бесчувственный убийца, алкоголик, потерявший и веру в себя, и веру в жизнь.
   И кто из двух нас настоящий? Кто я на самом деле? Убийца или человек?
   С такими невеселыми мыслями я вернулся в свою, показавшуюся мне необычайно родной и уютной квартирку. Выпивка и продукты еще оставались. Я, наконец, поел, зато на славу, а грустные мысли я прогнал коньяком. Да, правы были древние римляне: In vina veritas!
   Утром я почувствовал, что мое раздвоение личности меня беспокоит уже не так сильно, а потому я принялся за более глубокие размышления, но, на этот раз, ближе к делу.
   Нужно было решить, что делать с грузом. Его следовало забрать, но можно ли сделать это, не светясь? Конечно, если прийти к камерам хранения днем, когда много народу, то есть риск попросту не заметить хвост за собой до тех пор, пока не станет поздно. Утром на вокзалах в будний день, сразу же после того, как приедут на поездах те, кто работает в городе, а живет в пригороде, будет более-менее пустынно. В это время легко контролировать слежку. К тому же всегда можно сесть на электричку, проехать пару станций и выйти, находясь еще при этом в городской черте. Это опять же поможет выявить возможный хвост, более того, даже если слежка и будет, то соглядатай не сможет ни вызвать подкрепление, ни остаться незамеченным, ни спасти свою жизнь.
   Предстояло лишь определиться с вокзалом, а это было сложнее. Конечно, Антипов мог сдать груз в камеру сразу после своего прибытия в город. Тогда логичней было бы предположить, что это Московский вокзал. Но против этого меса был тот факт, что Сергей еще не имел полного представления об уровне опасности, когда приехал в Питер. Скорее всего, он полностью осознал угрозу в гостинице "Охтинская", став свидетелем разговора администратора с парнями из "Варяга". В этом случае единственный вокзал, на котором Антипов побывал, вероятно, Финляндский. Ездить куда-либо еще у него не было смысла, раз он хотел покинуть город. Ему также было бы удобно забирать груз с Финляндского вокзала в день встречи с Тихоревым, так как не пришлось бы делать лишний крюк по городу.
   Все сходилось на Финляндском вокзале, и это мне не нравилось. Может быть, я лишь пытался все усложнить, но вся моя предыдущая жизнь учила меня тому, что внешняя оболочка редко соответствует внутреннему содержанию. Внешне простая ситуация, когда жена просит найти мужа, оборачивается рядом смертей и делает меня возможным обладателем бог весть какого опасного груза. Финляндский вокзал был, как бы, навязан логикой, а потому вызывал у меня сомнения. Еще кое-что смущало меня в нем: камеры хранения там были расположены под перроном, к ним вел не очень симпатичный подземный тоннель, в котором неприятности можно было огрести не только ночью, но и в самый разгар дня. На месте Антипова я бы не сунулся в такое место, особенно, когда не был уверен в том, что на хвосте никого нет.... Значит, Московский вокзал!!!
   Вроде бы все было решено и пора было действовать, но на дворе стояло воскресенье, а раньше вторника я начинать поиски не хотел. В воскресенье слишком много народу и на вокзалах, и в поездах, а на улицах, наоборот, слишком пустынно. В понедельник дела обстоят лучше, но я хотел хоть немного, но затянуть время. Чем дольше я не буду нигде светиться, тем скорее наблюдатели на вокзалах потеряют бдительность, тем больше они начнут сомневаться в целесообразности торчать целый день в толпе, стараясь следить и за пассажирами, и избегать подозрения патрулей. Кроме затягивания времени была еще одна причина, почему я не хотел начать раньше вторника. Мне нужен был спокойный отдых, просто два дня отдыха, и больше ничего!
  
  

12.

   Дождь принес облегчение огромному городу только раз - в субботу. Облака, наполненные живительной влагой, были оттеснены от города новым антициклоном, который, хоть и пришел с просторов Арктики, отнюдь не был прохладен. Днем столбик термометра карабкался до отметки в двадцать семь градусов, а ночью редко опускался ниже семнадцати. Испарения с огромных водных пространств Финского залива и Ладоги превращали воздух в густой кисель, который окутывал Питер со всех сторон, смешиваясь с запахами бензина и гари от бушевавших где-то на Карельском перешейке лесных пожаров.
   Голова от всего этого была словно чужой. Мысли шли медленно и лениво, как изможденные жарой уличные псы где-нибудь на маленьком затененном пятачке около мясных рядов на рынке. Мысли иногда останавливались, и я часто ловил себя на том, что, сидя на краю кровати и перекатывая кубики льда в бокале с виски, я не думал ни о чем.
   Чтобы хоть как-то занять себя, я решил почистить и смазать оружие. Но смазки, естественно, в доме не оказалось, потому пришлось побродить по Гатчине в поисках технического масла. Несмотря на то, что я был в белой рубашке и летних брюках, да и ходил исключительно по теневым сторонам улиц, я вспотел как мышь. Раньше жара не доставляла мне столько неприятностей, но теперь высокая температура за бортом казалось мне медленной пыткой, у которой нет конца.
   Помимо масла мне пришлось купить пол-литра коньяка, столько же виски, да еще большую пластиковую бутыль лимонного тоника. В квартире, обложив себя этими покупками, я, наконец, почувствовал себя лучше. Теперь я хотя бы занимался делом, да и было чем освежиться и прочистить мозги от тяжелого уличного марева.
   Так прошло воскресенье. В понедельник дел было еще меньше. Новости по телевизору приелись, а летний эфир практически ничем не мог порадовать. Оставалось лежать раздетым на кровати, разглядывать потолок, да, то и дело, смешивать в высоком стеклянном стакане коктейль из коньяка с тоником и льдом; медленно тянуть его, чувствуя, как алкоголь отдаляет реальность все дальше и дальше, превращая настоящий момент в какой-то монотонный сон, наполненный короткими мыслями. Сон, от которого нельзя проснуться. Сон, который тянется всю нашу жизнь.
   Я пытался вспомнить свое детство, но воспоминания были какими-то чужими. Я не мог ассоциировать те события, которые хранились в моей памяти, с самим собой. Они происходили с кем-то другим, а я почему-то их помнил. Моя жизнь вдруг стала каким-то старым фильмом, который я словно видел урывками давным-давно. И герои, и место действия, и кое-что из диалогов еще остается в памяти, но с большими провалами, да и вспоминается смутно: лица, имена, даты. Какие-то сплошь незаконченные бессмысленные отрывки. От школы - какой-то урок, вроде по географии, когда я силился вспомнить название полуострова на Севере, но никак не мог. Мои одноклассники мне что-то подсказывали, а учительница строго смотрела на меня из-под своих очков, заключенных в уродливую роговую оправу. И все это было так смутно, словно я вспоминаю кадры фильма, а не то, что пережил сам. Я четко помнил лишь небо за окном класса. Оно было чистым и безоблачным, оно манило к себе, обещало увести за пыль больших городов туда, где волны бьются о золотистый песок пляжа. Туда, где над прозрачными водами лагун склоняют свои головы огромные южные пальмы. Туда, где днем всегда тепло, а ночами на небе высыпают мириады звезд, среди которых можно разглядеть множество созвездий, а, может быть, открыть какое-нибудь новое и придумать ему название.... Да, я все-таки не вспомнил название того полуострова, и получил двойку. Вот только в каком классе это было, весной ли, осенью - все это так и осталось скрыто от меня в глубинах предательского коктейля моей собственной памяти.
   Потом, неожиданно для самого себя, я вспомнил Чечню. Почему-то зимой. Наверное, год так 1996. Грозный. Все было как в страшном сне: пустые глазницы типичных панельных домов, которые вечно таили в себе смертельную опасность, да небо, затянутое низкими облаками. Пришедшие с северными ветрами, они были не в силах преодолеть горы и скапливались над долинами, неся с собой безрадостный снег или холодный дождь. Я помнил лишь то страшное ощущение, словно ты один на огромной тарелке, а на тебя смотрят со всех сторон невидимые глаза, и нельзя угадать, когда пробьет твой час, когда зазвучит колокол, который не услышишь лишь ты один. Наверное, в те годы во мне и появился Падре,... наверное....
   Я быстро прокрутил в памяти жуткие годы под рукой у Башкира. Почему все сложилось именно так? Ведь я никогда не хотел пойти по такому пути, по пути, который ведет в никуда! Возможно, все просто из-за того, что мне было все равно? Только равнодушие губит людей по-настоящему....
   Я вдруг вспомнил одну замечательную фразу, которую когда-то услыхал или прочитал где-то: "Неважно, сколько ты уже прошел по неверной дороге - вернись обратно!"
   Я очень хотел вернуться обратно, вот только не знал, как.
  
  

13.

   Вторник обещал быть получше, чем два предыдущих дня. С утра небесная лазурь была разбавлена множеством небольших кучевых облаков, которые создавали приятную тень, когда ее не ждешь, и не позволяли температуре подниматься выше двадцати двух градусов.
   Я с удовольствием покинул уже осточертевшую мне за двое суток квартиру, быстро дошел до железнодорожной платформы, сел в подошедшую электричку, и, спустя сорок минут, сошел на платформе Балтийского вокзала.
   Среди довольно приличного скопления пассажиров на платформе и внутри вокзала я не заметил никого подозрительного. Все было как обычно: дачники со старыми, похожими на вещмешки рюкзаками, несколько велосипедистов, семейные пары, выбирающиеся во время совместного отпуска куда-нибудь за город, торговцы на транспорте со своими баулами и еще полно всякого другого вокзального сброда. Никого лишнего, никого, кто бы проявлял какой-нибудь интерес к моей персоне. Это успокаивало, хотя терять бдительность было опасно.
   Выйдя на улицу, я очутился на привокзальной площади, где, среди нагромождения торговых павильонов, продавцов всякой дребедени, маршруток, стоявших на конечной остановке, и просто припаркованных автомобилей сновали сотни человек, которым, казалось, делать больше было нечего, кроме как топтаться в этом неприятном месте. Я заметил троллейбус, который только что подъехал и все еще стоял у остановки, поджидая тех, кто захочет проехаться в его нагретом солнцем салоне.
   Захотелось мне, да еще двум-трем пенсионеркам и паре мужчин предпенсионного возраста. Троллейбус захлопнул двери и, продираясь сквозь кутерьму привокзальной площади, начал свой долгий путь по маршруту. Долгий потому, что он обычно предпочитал уступать дорогу другим, тормозить перед светофором тогда, когда еще можно было проехать, да стоять на остановках, ожидая подбегавших пассажиров, которых глазастый водитель замечал, наверное, за километр. Впрочем, такая задержка нисколько не мешала моим планам. Я шел к своей цели самым длинным путем, но был уверен, что каким бы ни был путь, главное в том, чтобы он был пройден идеально и без осечек.
   Спустя час я оказался у Невского проспекта. На остановке, сразу за перекрестком, я вышел из неторопливого троллейбуса, огляделся и пошел к Московскому вокзалу.
   Небо над центром города было совершенно не таким, как в Гатчине с утра. Облаков не было и в помине, солнце ярко освещало ту сторону проспекта, по которой я шел. Нагретый над асфальтом воздух искажал перспективу, ветер, который синоптики уверенно обзывали умеренным северным, чувствовался спиной лишь чуть-чуть, да и то дул с запада с перерывами, словно на последнем издыхании. Несмотря на удушающую жару, народу на Невском было, как обычно, много. Пестрая толпа пульсировала на тротуарах, вечно живая, вечно движущаяся, вечно нетерпеливая - кровь огромного города. Она следовала своим законам, и в них ни слова не было сказано про жару. Если ты в толпе, тебе должно быть безразлично, где идти: по солнцу или по тени, более того, лучше, если тебе будет безразлично еще и куда идти, главное, двигаться не останавливаясь.
   Но мне не было безразлично. Я перешел через Невский проспект на перекрестке с улицей Марата. На теневой части я почувствовал себя значительно лучше. Чтобы закрепить успех, у ближайшей продавщицы мороженого я купил бутылку охлажденной минеральной воды. Впрочем, несмотря на цену в двадцать рублей, в бутылке оказалась самая обыкновенная вода, на вкус точно такая же, как из-под крана. Возможно, именно из-за большого содержания железа в ней, она и называлась минеральной. Впрочем, пить мне хотелось больше, чем размышлять над всякой чушью, а потому я примирил себя с этой очередной жизненной несправедливостью.
   Площадь Восстания заливал яркий солнечный свет. Ветер совсем перестал чувствоваться, а от каждого проносившегося мимо автомобиля веяло теплом разогретого на солнце металла. Перебежав Лиговский проспект как только загорелся зеленый, я оказался в приятной тени Московского вокзала. В него-то мне и нужно было!
   Не зная толком, где в здании находятся камеры хранения, я некоторое время побродил по вокзалу, посмотрел, словно от нечего делать, на расписание, заглянул в закусочную, где чуть больше недели назад я встречался с Анатолием Григорьевичем. В ней было всего два посетителя. Они сосредоточенно жевали, поглядывая то на тарелки со снедью, то друг на друга, то на чемоданы у своих ног.
   Да и на самом вокзале тоже было относительно пусто. Всего человек двадцать в огромном световом холле, еще несколько разглядывали план-схему в холле недалеко от выхода. На план-схеме я обнаружил камеры хранения, после чего направился непосредственно к ним. За мной никто не шел, мною никто не интересовался.
   Камеры хранения располагались в полуподвальном этаже, к ним вел короткий, но узкий коридор, в котором то и дело образовывалась очередь из тех, кто желал сдать вещи на хранение или забрать их. Чтобы пройти к камерам, мне пришлось отдать хмурой тетке выглядывавшей из окошка кассы на входе сорок рублей. В довольно тесном помещении я нашел интересовавшую меня ячейку сто два. Три, шесть, семь, девять. Я вводил этот код на дверце, затаив дыхание. Мне казалось, что мой пульс затих, весь мир вокруг исчез, остались лишь я да большой стальной ящик с камерами и заветная ячейка под номером сто два.
   Код подошел, дверца открылась. Пульс подскочил до небес. Дрожащими от волнения руками я широко распахнул дверцу камеры и заглянул вовнутрь.
   Там был старый красный полиэтиленовый пакет с рекламой "Мальборо", внутри которого я угадал очертания небольшого предмета кубической формы. Схватив пакет, я чуть ли не бегом выскочил из помещения мимо удивленных людей в очереди на входе. Я вышел в холл вокзала, здесь осмотрелся, но никто мною не интересовался. Подойдя к расширяющейся кверху колонне, прямо под подвешенным к потолку золотым голубем мира, я заглянул, наконец, в пакет.
   Внутри была небольшая коричневая шкатулка, почти идеальный куб, со стороной примерно в двадцать сантиметров, стилизованная под красное дерево. Ее торцы были отделаны матовым металлом, закрывалась же она на миниатюрный шестизначный кодовый замок, выполненный из того же, что и торцы, материала. Оставшись удовлетворенным увиденным, я закрыл пакет и быстро вышел из вокзала.
   На улице солнце по-прежнему освещало обелиск на площади, десятки автомобилей блестели под лучами солнца на стоянках, а пестрая толпа с баулами обтекала меня со всех сторон. Под тентами летнего кафе прятались потные лица, чьи глаза были скрыты темными очками, рты заняты холодным пивом, а мысли - глупой и грязной обыденной суетой. Я стоял некоторое время, оглядывая все кругом: людей, оживленное уличное движение, блики солнца на жестяных крышах, пеструю рекламу, занимавшую почти все возможные места, солдат, с огромного рекламного экрана беззвучно стрелявших из пулемета и демонстрировавших приемы борьбы под слоганом: "Служба по контракту - для настоящих мужчин". Все было как всегда, за исключением того, что теперь в моих руках был груз, за который погибло уже достаточно людей и который, по словам Макса, должен был нести смерть и дальше.
   Я подошел к таксисту, который потягивал колу из большого стакана рядом со своей желтой "Волгой"
   - Свободен? - спросил я.
   - Конечно! - таксист оценивающе взглянул на меня, прикидывая, наверное, сможет ли он обдурить меня или же нет. - Куда?
   - К площади Победы.
   - Садись!
   Я позволил таксисту немного обдурить себя. Естественно, не из-за того, что был альтруистом. Мне нужно было находиться в пути подольше, чтобы определить, есть ли за мной хвост или нет. Водитель избрал, конечно, не самый "короткий" маршрут, видимо какая-то совесть у него еще была. В итоге мой путь пролегал через узенькие улочки, ведущие к Загородному проспекту, затем по самому проспекту, через пробку перед Гороховой, дальше, к Московскому проспекту, а по нему уже по прямой, до самой площади Победы.
   Хвоста не было. По крайней мере, мне так показалось. Естественно, что за такси можно было следить различными способами, в том числе и теми, которые позволяли делать это без боязни быть раскрытыми. Находясь, например, все время впереди "преследуемого" автомобиля. Впрочем, даже если такая слежка и имела место, то она была ненавязчивой.
   Напротив гостиницы "Пулковская" я расплатился с водителем и вылез из машины. Здесь было не менее жарко и душно, чем в центре. Легкий и, наконец-то, северный ветер не мог разогнать ту огромную массу нагретого над городом воздуха, который скапливался во дворах и на улицах. Казалось, что солнце к вечеру нагреет воздух еще сильнее, так что перед закатом жара станет просто нестерпимой. Но на севере, у самого горизонта, скапливались темные кучевые облака. Они высились, словно горные пики на фоне чистого знойного неба и городских зданий. Но были они выше любой горной гряды, а строй их шире любого мегаполиса, и было нечто жуткое в их медленном, грозном и неотвратимом наступлении на этот, все еще залитый солнцем, и затопленный теплом город.
   Я не сильно спешил. Меня вполне устраивал прогулочный шаг, пока я шел мимо витрин универмага "Московский". По подземному переходу у метро я перешел на противоположенную сторону проспекта и занял очередь у остановки маршрутного такси к Гатчине. Когда подошел небольшой турецкий автобус человек на тридцать общей вместимостью, авангард облачного воинства уже подобрался к "Московской". Стало немного прохладнее. Народ засуетился: никто с утра не взял зонты, и никто не хотел оказаться под дождем.
   Золотистое небо в километре севернее сдавалось без боя свинцовым тучам. Где-то далеко, наверное, над центром города, грянул гром. Но даже на таком расстоянии его глухой рокот звучал весьма грозно. Гроза обещала быть нешуточной.
   А спустя двадцать минут действительно полил настоящий ливень, сопровождавшийся вспышками молний и грохотом громовых раскатов. Плотная стена дождя напоминала туман, в котором исчезли и дома, и автомобили, и автобусы, и пешеходы. В этой грозе где-то между Петербургом и Гатчиной растворился и я.
  
  

14.

   В гатчинской квартире меня ждал неприятный сюрприз. Нет, это не хозяйка пришла порыться на антресолях в поисках альбома со старыми бабушкиными фотографиями, и не домушники прельстились на сдаваемую внаем квартиру. Нет! В моей скромной обители побывали профессионалы с хмурыми лицами и юркими пальцами в перчатках тонкой кожи, которые с равным удовольствием роются как в мусорном баке или в корзине с грязным бельем, так и в ящиках рабочего стола или в холодильнике. Они открыли замок ключом, элегантно, без грубых приемов, что уже говорило о том, кто и зачем ко мне залез. Они все подчистили, наверняка не оставили ни единого отпечатка! Профессионалы, что тут скажешь! Но вот только одно им не удалось: подчистить за собой свой нечистый дух, стереть память вещей о своем визите. Наверное, им показалось, что все осталось на своих местах, в точности так, как и было. Наверное, они удалились, заперев дверь на ключ, с чувством выполненного долга. Наверное, они даже не рассчитывали на то, что я, сделав лишь шаг через порог, сразу же почувствую неладное. Не знаю, возможно, это из-за того, что несколько предметов оказались немножко сдвинуты, пусть и на пару миллиметров, а у меня хорошая зрительная память. Я всегда очень быстро находил десять отличий между двумя рисунками на полосе развлечений в желтых изданиях. И еще, как и у любого живого существа, которое знает, что на него может идти охота, у меня резко обострилась интуиция, или то самое, таинственное шестое чувство.
   Сначала я подумал, что ко мне заглянула хозяйка, но все же червячок сомнения грыз мою душу. Что-то было не так, подозрительно, что ли.... Я осмотрел всю квартиру, все тайники были нетронуты, но.... Все то же "но"! Паранойя - подумал уже было я, а потом все-таки поддался на уговоры внутреннего голоса и проверил телефон. В его трубке оказался жучок "прослушки". Еще один нашелся в другом типичном месте - между ветвями люстры. Остальные я даже искать не стал....
   Мысли в моей голове шли кувырком. Я понимал, что жучки не могли появиться на квартире до моего туда заселения. Значит, пока я ездил..., но кем, и с какой целью...? Впрочем, разве это важно? Важно то, что на меня уже вышли! А, значит, надо бежать!
   Я спешно набросал провокационную записку, адресованную хозяйке: "Уезжаю в Новосибирск на месяц! Оставьте квартиру за мной еще на два месяца, плату перешлю по почте!" Оставив ее на столе, я принялся спешно собираться.
   Забросив оружие и деньги в армейскую сумку, я порылся в холодильнике, взял кое-что из еды и быстро вышел на лестничную площадку. Я знал, что жучки прослушки требуют присутствия тех, кто слушает, в относительной близости, так, чтобы был еще и визуальный контакт, и я был готов "рубить хвосты"!
   Я быстро спустился по лестнице и вышел во двор. Весь мир был залит горячими лучами заходящего солнца. Гроза ушла без следа, вытеснила все прочие облака, оставив за собой идеально чистое небо. Сейчас это небо было тепло-золотым, а весь мир вокруг состоял лишь из солнечного света да черных и длинных теней.
   Но через мгновение глаза привыкли к яркому свету. Я увидел весь двор, скамейки, деревца, пенсионерок, перемывавших втроем кости всем своим соседям, группу детишек, оседлавших качели, припаркованные автомобили....
   Да, среди них был тонированный микроавтобус "Соболь". За его рулем зевал мордатый мужик в темных очках. Я улыбнулся и помахал ему рукой. Мужик оборвал свой зевок и повернулся к кому-то в салоне. Да, голубчик, раскусили вас!
   Я рванул через площадку с одинокой качелью, перемахнул через забор детского сада, продрался через кусты сирени, и еще минут пять бежал через дворы без разбору, стараясь запутать след. Остановился, только добравшись до полуразрушенной теплицы неподалеку от какой-то школы. Около нее я и решил поискать укрытие.
   Расставить десяток наблюдателей - это все же сложнее, чем набить квартиру жучками - подумал я. Значит, отследить, куда я убежал, они вряд ли смогут. Потому можно быть спокойным до самого вечера.
   Лишь только начало темнеть, я вышел за город и направился пешком вдоль шоссе, прочь от Гатчины, куда-то в сторону Москвы. Я шел до тех пор, пока не стемнело совсем, и только когда единственным источником света для меня стали фары пролетавших мимо автомобилей, я сел на скамейке полуразрушенной автобусной остановки, намереваясь переждать ночь в ней. Но мне повезло. Спустя четверть часа к остановке подполз ярко освещенный, почти полностью пустой автобус. Водитель заметил меня в свете фар и потому остановился. Я забрался в салон, заплатил хмурому небритому мужику с красной повязкой кондуктора на рукаве давно нестиранной рубахи рублей двадцать за билет до конечной и, уютно устроившись в кресле, задремал.
   Я проснулся незадолго до того, как автобус добрался до конечного пункта маршрута. В желтоватом свете фонарей проступали контуры каких-то длинных бараков, а пара безжизненных автобусов одиноко стояла неподалеку от почти неосвещенной уродливой коробки автобусного парка.
   - Что за станция такая?- спросил я.
   - Конечная, - угрюмо ответил кондуктор. - Куда и покупал билет!
   Я понял, что от него не удастся узнать, куда меня занесла судьба, но меня это не сильно волновало, чем дальше от города, тем лучше!
   Я вышел из автобуса. Где-то в темноте пьяный заплетающийся голос громко ругал матом Дусю. Либо Дуси не было рядом, либо она скромничала и не отвечала, но кроме хриплого надрывного голоса, треска насекомых в ближайшем лесу, и подозрительного стука в двигателе автобуса за моей спиной, не было слышно ни звука. Автобус внезапно вздрогнул и замолк; его мотор перестал надрывно стучать, а свет в салоне потух. Через переднюю дверь вылез водитель, а следом за ним и кондуктор. Они о чем-то переговаривались вполголоса, но слов я разобрать не сумел. Не обращая на меня внимания, они оба направились к коробке автовокзала, но, как мне показалось, не дойдя до него, растворились в желтом призрачном свете уличных фонарей. Было бы совсем одиноко, если бы не голос, продолжавший рассказывать неизвестно кому об интимных подробностях жизни таинственной Дуси.
   На часах был первый час ночи, а я, как назло, проголодался. В голове проскользнула мысль о том, что меня, ко всему прочему, ожидает еще и долгая бессонная ночь на улице. С голодом, конечно, ничего было не поделать, найти круглосуточный магазин здесь еще менее вероятно, чем отель, а вот с местом для сна опускать руки было рано.
   Я подошел к утопавшим в темноте складам, чтобы осмотреть их вблизи. Низенький бетонный забор с облысевшей колючей проволокой не стал для меня серьезной преградой. Пьяный ор стал слышен лучше. Похоже, сторож все-таки был, но кого он мог охранять в таком состоянии? Вопрос, конечно, риторический. Кроме него, территорию склада, похоже, никто больше не охранял, наверное, последний сторожевой кобель отправился на небеса еще при Ельцине.
   Я подошел к грубым деревянным баракам, где раньше, судя по еще сохранившемуся запаху стружек, хранили либо доски, либо лес. Теперь помещения пустовали. Меня это более чем устраивало. Чем не гостиничный номер? Проржавевший замок вместо ключа принял и пулю из бесшумного пистолета, затем последовала недолгая борьба с дверьми, чтобы они не заскрипели, - и я внутри! Здесь запах древесины и тьма были безраздельными властителями. Некоторое время я ошарашено стоял, прислушиваясь и ощущая всем телом вибрацию звенящей тишины. И только когда мои глаза немножко привыкли к темноте, я сумел как следует осмотреться.
   На полу склада были опилки и еще какой-то мусор. В углах опилок было побольше, видимо их когда-то туда сгреб местный лентяй, вроде сторожа, там они и остались догнивать. Это-то мне и было нужно! Постелив поверх этой импровизированной постели свою куртку, я свернулся на ней калачиком, подложил под голову сумку и тут же заснул.
   Меня разбудил уже знакомый стук автобусного двигателя. На автовокзале начался рабочий день, часы показывали четверть шестого, а я чувствовал себя еще более уставшим, чем до сна. Отряхнув приставшие к одежде опилки, я свернул куртку, закинул сумку на плечо и, стараясь не шуметь и не привлекать внимания, покинул склад.
   Есть хотелось так, что болел живот, но в округе я не заметил открытых продовольственных магазинов. Пошатавшись немного по поселку, я снова вернулся на автовокзал. К отправлению как раз готовился автобус к районному центру Волосово. Почему бы не туда? - решил я и сел в него. Все-таки лучше проводить время в райцентре, чем в какой-то непонятной глуши, названия которой я так и не узнал.
   В Волосово я прибыл около девяти утра, там быстро перекусил в небольшом, недавно открывшемся кафе неподалеку от привокзальной площади, а, затем сел на какой-то автобус внутрирайонного маршрута.
   Мне понравилась такая тактика: ехать, куда глаза глядят! Я переезжал из одного более-менее крупного поселка в другой, то и дело меняя автобусы, иногда голосуя на пустынных второстепенных дорогах. Мне казалось, что я еду в произвольном направлении, не задумываясь над конечной точкой маршрута, а к вечеру среды оказалось, что я приехал ровно в то место, которое мне и было нужно!
   Выйдя из автобуса, на остановке в пяти километрах от поселка Горки Кингисеппского района, я почувствовал солоноватый запах моря в воздухе. Я тут же пошел прочь от тонкой асфальтовой полоски автодороги, через кусты, заросли и лес, прямо на шум бившейся о берег волны.
   Я почувствовал, что весь груз, который я нес в своей душе последние сутки, исчез куда-то, словно я пришел, наконец, к родному порогу: передо мной в только-только начинавшихся сумерках розовато-золотистый отблеск заката играл на свинцовых волнах. Это был Финский залив.
   Здесь, на его южном побережье, не было видно другого берега, как в районе Питера; колышущаяся волнами гладь расстилалась во все стороны, на сколько хватало глаз. В лучах заходящего солнца я побрел по узенькой тропке вдоль береговых камышей. Я шел около получаса по неровной, местами топкой дорожке, но не чувствовал ни раздражения, ни усталости. Наоборот, мне было легко и свободно, словно заходящее солнце и запах моря придавали мне сил.
   Наконец, камышовый берег прервался небольшой, уходящей в воду песчаной косой, у основания которой на берегу стоял старый лодочный сарай, собранный из почерневших от времени досок. У сарая не было дверей, а внутри уже очень давно никто не оставлял лодок, тем не менее, там было почти сухо и даже уютно. Этот сарай и стал моим домом на двое суток, которые пролетели, как минута, но оставили воспоминаний больше, чем предыдущие десять лет моей жизни.
   У меня было все, что нужно! Еще в Усть-Луге я приобрел в продуктовом магазине жидкость для костра, спички, хлеб, воду, полдюжины мясных и овощных консервов и даже бутылку водки. Моя потрепанная спортивная куртка была мне постелью, а армейская сумка замечательной подушкой! Ночи были теплыми и тихими, а моя жизнь под дырявой крышей лодочного сарая на берегу Финского залива спокойной и безмятежной.
   За эти двое суток я взглянул на жизнь по-новому, и увидел в ней то, что упускал из виду раньше! Я увидел в ней самого себя и свое место в жизни. Наконец-то, за много лет....
   Все свое время я проводил, сидя у входа в сарай, безотрывно глядя на море. Я видел его спокойным и взволнованным, утренним и предзакатным, веселым и мрачным. И вместе с морем менялись и мои мысли. Я больше не думал ни о Башкире, ни о награде за мою голову, о которой, наверняка, знала уже самая последняя криминальная "шестерка" в Питере, ни о той до сих пор не открытой деревянной шкатулке с таинственной сферой на дне моей сумки. Я не думал ни о жизни большого, вечно неспокойного города, ни о его дрожащих, отраженных в черной воде, огнях. Меня не интересовали ни нюансы большой политики, ни новости с мировых рынков, ни мои перспективы в сложившейся ситуации.
   Я думал о жизни и смерти, о море и закатах, я думал о живой природе и мириадах звезд, которые, как я и мечтал, проступали на небе после того, как солнце окончательно исчезало где-то на дне залива. Я разогревал над огнем консервы и чувствовал, что не хочу иной еды и иного способа ее приготовить. Мне были более не нужны кулинарные изыски из различных стран, не нужны были вина в хрустальных бокалах или крепкие напитки в маленьких рюмках тонкого стекла. Не нужен был вообще алкоголь как средство примирения с миром. Я выкинул бутылку с водкой, так и не притронувшись к ней.
   Я понял, что простое человеческое счастье вполне достижимо, и для этого не нужно ничего сверхсложного! Покой и гармония с природой, вот и все, черт побери! Огромный шатер из звезд, шепот ленивой ночной волны, шелест ветерка в кронах сосен, усталый огонь умирает в недрах костра, и такое спокойствие на душе!!! Да, просто нужно любить жизнь такой, как она есть, ценить ее во всем, что нас окружает! Нужно радоваться каждому дню и каждому мгновению, которое можно провести без глупой суеты!
   Но, в то же время, это так сложно! Так сложно сбросить с себя покрывало обыденности, сложно заставить себя смотреть на мир глазами новорожденного, сложно забыть! Чертовски сложно забыть! Перестать думать по тем же схемам, что обычно, перестать верить в те воздушные замки, которые воздвигает в своем сознании каждый. Перестать злиться на мир и на себя. Простить! Взять да простить, а потом забыть, дать всему исчезнуть, чтобы на опустевшее место в сознании могли прийти новые ощущения, новые знания и покой.... Нужно просто прощать, да, всего лишь прощать!
   Странно, что в мою голову пришли эти поистине христианские мысли. Но я чувствовал, что в них есть крупица той истины, которую я давно искал, не сознавая даже, что именно ищу. Покой и гармония, спокойствие духа и отрешение от всякой дребедени!
   И в такую звездную ночь я простил Башкира, простил, несмотря на все еще гнездившееся в моей душе отвращение к своей прежней работе и к тем убийствам, которые был вынужден совершить из-за него. Я искренне пожелал ему понять то же, что удалось понять мне: в жизни нет ничего важнее жизни. И я поклялся не убивать больше. Никогда! Мне очень сильно захотелось разломать свою винтовку, утопить пистолеты в море, а доллары разбросать по ветру, но я удержался от этого поступка. Черт возьми, не знаю, почему! Возможно, эта частица Падре во мне все еще была достаточно сильна... Да, для меня было бы лучше просто остаться там, в старом лодочном сарае на берегу моря до конца своих дней. Превратить те часы, в которые я был по настоящему свободен и счастлив в годы. Чтобы быть свободным и далее! Но....
   Когда наступил вечер пятницы, я покинул старый лодочный сарай и направился к автодороге, чтобы вернуться в Петербург. Мое сердце сжималось от тоски и печали, а в голову закралась глупая мысль, что я ухожу лишь для того, чтобы побыстрее встретить собственную смерть.
  

15.

   Близился вечер, а электричка в сторону Зеленогорска была более чем заполнена. На деревянных скамейках, обложенные сумками и пакетами, покачивались более удачливые пассажиры, а над ними грозно нависали граждане, штурмовавшие вагон на Удельной и теперь вынужденные путешествовать стоя.
   Я ехал от самого Финляндского вокзала, а потому занимал сидячее место и "наслаждался" всеми прелестями поездки в душном, заполненном потеющими гражданами вагоне, рассматривая троих пассажиров, сидевших напротив меня.
   Пенсионерка с очень "симпатичными" фиолетовыми волосами прямо напротив меня то и дело метала в мою сторону самые натуральные молнии из глаз: она была очень недовольна тем, что почти все пространство на полу перед ее артрозными ногами занимала моя армейская сумка. Конечно, она полагала, что ее собачья тактика принесет плоды, однако я сам для себя решил, что непременно уберу сумку к себе на колени, но только в том случае, если мегера об этом попросит. Она не попросила.... Кроме моей сумки, проблем этому божьему одуванчику добавлял алкоголик, который сидел рядом с ней. Алкашу было под пятьдесят, и ему, если честно, не стоило бы вообще притрагиваться к выпивке: его лицо было красно, как будто выварено в кипятке, а мешки под глазами говорили о том, что у него проблемы с почками. Его постоянно клонило в сон, и он, раз в три или четыре минуты, заваливался то на старушку, то на пожилого дачника, сидевшего на самом краешке скамейки. И старушка, и дачник брезгливым движением сталкивали с плеч засаленную голову пьяницы, не решаясь, однако, на более активные меры. Дачник в серьезных, замотанных синим скотчем очках, внушавшим искренний трепет разве что тараканам на кухне, в перерывах, пока на его плечо снова не укладывал голову алкаш, читал "Санкт-Петербургские ведомости". Правда, после того, как пьяница сошел в Белоострове, дачник так глубоко погрузился в чтение одной страницы, что вскоре из-за его газетного листа послышался храп. На этот звук мегера с фиолетовыми волосами состроила гримасу, которая, наверное, очень пошла бы графине, проезжавшей по улицам блистательной столицы и вдруг увидевшая кучу испражнений прямо посреди тротуара. Да, что ж поделаешь, лимита понаехала!
   Станция за станцией, поезд приближался к Зеленогорску, и пассажиры радостно покидали душные вагоны на каждой платформе. С рюкзаками на плечах, с серьезными, целеустремленными лицами, они исчезали где-то у меня за спиной, когда поезд набирал ход. Уже после Солнечного по вагону можно было свободно пройти из начала в конец, не применяя локтей, а на подъезде к Зеленогорску заходившие пассажиры около секунды еще размышляли, на какое же свободное место сесть! Даже мне захотелось отсесть, наконец, от мегеры и проехать на электричке дальше, к станции с таинственным названием "Каннельярви", но нужно было выходить. Меня ждал Макс, а нехорошо, когда такой серьезный человек ждет!
   На платформе было солнечно и душно, почти как в поезде. На небе перемешались кучевые облака и небольшие, залитые солнцем, участки чистого небосвода. Все это рождало причудливую игру света и тени на асфальте. Тень от облаков то резко набегала, ослабляя яркость красок у всего вокруг, то вдруг отступала под напором яркого света, чтобы вновь, следуя очередному порыву ветра, взять реванш.
   Некоторое время я просто стоял на платформе, спиной к набиравшему скорость поезду, оглядывая мир вокруг: людей, спешащих к вокзалу, черные решетки по краям платформы, старый велосипед с высокой рамой, который вел рядом с собой спортивного вида дедок, тополя по обе стороны железнодорожных путей. Пахло мазутом и недавно спиленным лесом от товарного состава на запасных путях, пахло свежей и уже опавшей листвой, а в воздухе витал тот особенный аромат, который присущ всем вечерам клонящегося к закату лета.
   Действительно, лето шло к своему логическому завершению! Август - это прощание, последний, грациозный реверанс теплых, иногда даже жарких, деньков перед наступавшей со всех сторон осенью. Осень была в кронах деревьев, в небе, в воде и, что удручало меня теперь больше всего, осень угнездилась в моей душе и в моих мыслях. Все прошедшие сутки я остро чувствовал приближение осени. Я боялся ее и желал встречи с ней одновременно. Я не знал точно, почему осень стала меня пугать, возможно, из-за того, что она в моей душе всегда ассоциировалась со смертью. Со смертью лета и увяданием природы, но теперь еще я чувствовал, что наступавшая осень станет для меня последней, а, раз так, то и лето, все еще царившее вокруг - тоже последнее для меня. А ведь оно так недолговечно в северном краю! Оно еще не успевает толком начаться, не успевает надоесть яркостью и свежестью зелени, когда вдруг приходит желтый цвет осени. Желтые листья выгоняют зеленые из древесных крон, желтые листья слетаются к черным осенним лужам, желтыми становятся бескрайние поля, желтый.... Да, а потом желтый цвет бесславно капитулирует, за пару недель он сам, после столь блистательной победы, сдается во власть холодным и леденяще-мертвым черно-белым тонам. Я тряхнул головой, пытаясь прогнать налетевшие тоскливые мысли, и, поправив на плече сумку, зашагал к залу ожидания Зеленогорского вокзала.
   В нем было пустынно. На пластиковых скамейках сидело всего пять человек, которые, судя по их виду, ожидали либо экспресс в Выборг, либо поезд в Хельсинки. Отгородившись от мира газетными разворотами, они явно не интересовались ни обшарпанными зеленобокимими электричками с заплеванными тамбурными стеклами и назойливой транспортной торговлей, ни, тем более, их пассажирами. Одним из таких надменных граждан в дорогой одежде был Макс Тихорев. Он надвинул на глаза большие светло-коричневые солнечные очки, которые, однако, совершенно не меняли его внешность, и читал последний выпуск "Коммерсанта". Я подошел к Тихореву и хлопнул его по плечу. Макс поднялся и протянул мне руку. Он улыбнулся широкой улыбкой, которая должна была символизировать открытость, но мне она показалась слегка наигранной. Я пожал его руку, она была подозрительно влажной.... И почему же мне все кажется, что мой старый друг держит камень за пазухой?
   - Как все прошло? - спросил Макс после двух-трех дежурных приветственных фраз.
   - Ты о чем? - поинтересовался я.
   - Ты знаешь, - отозвался Макс, направляясь к выходу в город.
   Я пошел следом за ним. На улице, прямо перед ступенями вокзала, была припаркована его "Ауди", с которой, по всей видимости, очень хорошо поработали в автосервисе: следов от пуль на кузове совсем не осталось. Тихорев сел на место водителя, я же уселся не рядом с ним, а на заднее сиденье, туда же я втянул и свою сумку.
   - Не могу до конца судить, как все прошло: хорошо или плохо, - ответил я, наконец. - В камере хранения я нашел шкатулку на кодовом замке, которую не вскрывал. Не спрашивай - почему. Я сам делал несколько мин, которые срабатывали, если кто-то хотел узнать о содержимом без кода доступа.
   Да, Тихорев ничего не заметил в моей интонации, тем не менее, я не сказал ему всей правды. Покинув пляж сутки назад, я никак не мог выкинуть из головы мысль о шкатулке, точнее, об ее содержимом. Действительно, глупо было возить с собой столь драгоценный груз, даже не сделав попытки взглянуть на него.
   - Насколько мне известно, - отозвался Макс, - этот груз такими ловушками не снабжали.
   - Ты в этом уверен? - улыбнулся я.
   - Да. Я уже говорил тебе, что может быть внутри. Взрыв наверняка выпустит вирус наружу, а это никому не нужно.... А что после того, как нашел шкатулку, почему ты не уверен?
   - Слежки за собой я не заметил, но в квартире, которую я снимал в Гатчине, кто-то побывал. Появились как минимум два жучка для прослушки. Сомневаюсь, что они были, когда я въезжал. Во дворе дома я заметил подозрительный фургон, в нем вполне могли быть те товарищи, которые снимали с моей квартиры информацию. Из-за всего этого я совершил небольшое турне по области, нигде не останавливаясь надолго.
   Макс фыркнул. Мне захотелось спросить, что именно ему не понравилось в моих словах, но мой школьный друг уже сменил тему.
   - Сейчас все было чисто? - спросил он.
   - Да. Я уверен.... Что с паспортами? - я решил не возвращаться к теме слежки. Нужно было быть дураком, чтобы не понять одного: появившиеся в моей квартире жучки и слежка - все это как-то связано с Максом. Возможно, он знает, в чем тут дело, а, возможно, и нет! Ладно, поиграем в наивность!
   - Будут готовы к выходным.
   - Сколько они стоят?
   - Это не моя забота, Саня. За все платит фирма. Все-таки, давай про груз... Я бы хотел взглянуть!
   - А тебе известен код? - поинтересовался я.
   - Конечно, - Макс, как мне показалось, слегка удивился вопросу, но потом пояснил. - Я же должен был избавиться от нее.
   - Ах, ну да! - наигранно отозвался я.
   Из глубин своей сумки я достал деревянную шкатулку, отделанную по бокам матовым металлом, и протянул ее Максу. Тихорев, повернулся, чтобы взять ее, и я заметил, что его глаза горят от волнения, а руки даже слегка дрожат. Да, ну явно ты ее не в Балтийское море решил кинуть - мысленно усмехнулся я.
   Макс тут же положил шкатулку себе на колени. Я слышал, как он возится с шестизначным замком, прокручивая дрожащими пальцами маленькие колесики с цифрами, собирая заветный цифровой ряд.
   Справа от замка была кнопка, которая отпирала шкатулку, если код был верным. Я услышал даже звук пружинки, когда кнопка распахнула шкатулку, а следом за этим звуком последовал тяжелый вздох Макса, словно худшие его опасения подтвердились.
   - Ты точно не открывал шкатулку? - наконец сумел выдавить из себя Тихорев, так и не поворачиваясь ко мне.
   - Нет, - сказал я. - А что там такое? Что-то не так?
   - Она пуста! - почти закричал Макс. В его голосе была и злость, и разочарование, и обреченность.
   - Не может быть! - бросил я стандартную фразу и, подавшись вперед, заглянул через плечо Макса.
   Шкатулка изнутри была отделана черным бархатом и имела полость для шарообразного предмета. Кроме этой полости, также отделанной черным, шкатулка ничего более в себе не содержала.
   Я усмехнулся.
   - Курьер все-таки обвел всех вокруг пальца!
   - Ты считаешь, что это курьер? - отозвался Макс. - Но ведь он не знал кода! Он просто не мог угадать шестизначный код! Для этого нужна уйма времени, а у него его не было. Да и зачем ему вскрывать шкатулку? Это прямо противоречило полученным им инструкциям!
   - Чтобы вскрыть шкатулку, нужна всего лишь удача, - задумчиво произнес я. - Возможно, у Антипова было много удачи, гораздо больше, чем у нас.... Ну, по крайней мере, с этой шкатулкой, я имею в виду.... Ладно, груза нет. Что будем делать?
   - Может быть, Башкир или Князь уже завладели сферой? - спросил Тихорев. В его голосе все больше сквозило отчаяние.
   - Я так не думаю. Шкатулку курьер положил в камеру сразу по приезду в Питер. Он не стал бы носить сферу с собой просто так, на удачу. В то же время, он должен был передать ее тебе, значит она все-таки где-то здесь, в Петербурге, спрятана,... но не это безнадежно. Позовешь своих геологов-разведчиков из "Сибири" и они тебе в сутки перекопают всю дачу в Репино, ведь там, наверное, эта сфера и зарыта.
   Макс горько усмехнулся:
   - Не издевайся, Саня. Тут все слишком сложно и опасно. Я ведь тебе говорил, что может сделать эта сфера в плохих руках! Ладно, я посмотрю, что делать. Пока поедем в коттедж моих знакомых, как и договаривались, до паспортов еще неделя, за неделю я что-нибудь выясню!
   - Не волнуйся, - я продолжал тем временем мысль. - Просто подумай! По-твоему получается, кто-то опередил меня и успел вытащить шкатулку из камеры хранения на вокзале много раньше, чем я туда попал. Но тогда зачем ему возвращать затем шкатулку на место в ту же камеру, не изменяя при этом кода? Это глупо, если только кто-нибудь не хотел посмотреть, кто клюнет на эту приманку.
   - О ком ты говоришь? - спросил Макс, нервно ведя машину по Зеленогорску.
   - Те, о ком мы не думали - правительственные службы. Они могли все это проделать очень легко и изящно, нам так не повторить. И радиомаяк на кейсе у курьера, и жучки в моей квартире это подтверждают.
   Тихорев опять усмехнулся, и этот смешок не показался мне нервным.
   - Сомневаюсь, что тут есть след царевых людей. Они бы действовали как раз более грубо. Мы были бы уже давно арестованы и вовсю давали бы признательные показания.
   Я рассмеялся и больше до самого окончания поездки мы не сказали друг другу ни слова.
   Коттедж, в который вез меня Тихорев, располагался к западу от Зеленогорска, за поселком Зеленая Роща, на самом дорогом участке земли в районе - между заливом и автодорогой. От трассы к нему вела асфальтированная дорожка шириной в автомобиль. Она, пробежав по прямой метров тридцать от главной дороги через все еще влажный от утреннего дождя лес, упиралась в закрытые стальные ворота. Их тяжелые створки крепились в кирпичной арке, которая была раза в два выше человеческого роста. С ее высоты на подъездную дорожку смотрел маленький злобный глаз камеры наблюдения. Весь участок окружал трехметровый кирпичный забор, просматривавшийся, вероятно, по всем четырем углам другими видеокамерами. Да, здесь явно жили не простые смертные. Наверное, это какая-нибудь шишка из "Сибирь-нефти" - подумал я.... Или же ловушка.
   Тем временем Макс вылез из машины, подошел к створу ворот и нажал там на кнопку звонка. После короткой беседы по переговорному устройству, ворота сами собой открылись. Тихорев вернулся за руль, и мы подъехали к небольшому, но внешне весьма уютному двухэтажному каменному коттеджу, построенному в современном стиле.
   На крыльцо дома вышел высокий блондин в белой домашней рубашке и темно-серых брюках, которые уже пережили вторую молодость. Его уверенная поза говорила о том, что он явно не дворецкий, а хозяин, но его одежда не дотягивала до планки владельца такого участка. У его ног крутилась большая немецкая овчарка на поводке. Когда Макс остановил машину у крыльца, и мы оба вышли, блондин даже не шелохнулся.
   Макс подошел к нему, при этом собака, отступив на шаг, чуть заметно оскалилась. Блондин и Макс пожали друг другу руки и обнялись, как старые друзья.
   - Саня, знакомься, - сказал Макс, когда я поднялся на крыльцо. - Это мой добрый друг и бывший коллега - Михаил Курганов. Михаил, - это Александр Громов, мой старый школьный друг.
   Я пожал протянутую руку Михаила. Курганов произвел на меня приятное впечатление. Он был немного выше меня ростом, рукопожатие его было сильным, а взгляд открытым и дружелюбным. Ему было около тридцати или чуть за тридцать. Михаил обладал волевым лицом, хотя его небольшой нос скорее бы подошел человеку более округлой, так сказать, внешности, чем спортивному на вид Курганову. Тем не менее, в Михаиле сразу угадывался боец.
   - Пройдемте в дом, - пригласил нас Михаил. - Для ужина еще немного рановато, но Даша как раз готовит чай, так что пополдничаем!
  
  

16.

   Семья Кургановых состояла из трех человек. Жена Михаила - черноволосая красавица Дарья, веселая и образованная женщина лет тридцати с небольшим. Несмотря на свое университетское образование, она нигде не работала, а только вела хозяйство в доме. Не нужно было быть психологом, чтобы понять, лишь раз взглянув на нее: она счастлива и довольна жизнью, которая дала ей все, и любящего мужа, и любимого сына.
   Сын Кургановых, Дениска - непоседливый сорванец семи лет - все время был в центре внимания родителей. Этой осенью ему только предстояло в первый раз отправиться в школу, но он уже отличался не присущим детям его возраста пониманием многих жизненных ситуаций из "взрослого" мира.
   Впрочем, в семье был еще один член - немецкая овчарка по кличке Тобби. Чрезвычайно умный и сообразительный пес, ласковый с друзьями и непримиримый с врагами. Тобби обожал Дениса, а мальчишка души не чаял в собаке. Они проводили большую часть времени в играх, погонях друг за другом и прочих, столь увлекательных в детстве забавах.
   В день моего приезда Дарья, как и обещал Михаил, подала чудесный чай, заваренный с мятой, приправленный бергамотом и лимонным соком.
   Мы сидели в большой гостиной за небольшим и невысоким чайным столиком, и пили чай с вареньем и бубликами. На деревянных стенах висели миниатюрные пейзажи, похожие на те, что продают художники на Невском; в камине слабо трепетал затухающий огонь, а в соседней комнате музыкальный центр негромко наигрывал джазовые композиции. Михаил улыбался своей жене, а Дарья дарила мужу такие, полные любви и заботы взгляды, что я, глядя на них, невольно завидовал их устоявшейся и счастливой семейной жизни.
   Денис с интересом разглядывал то меня, то Макса, но вопросов никаких не задавал и с родителями практически не заговаривал. Тобби сидел около меня, роняя из открытой пасти на пол слюну, неотрывно глядя на то, как я подчерпываю бубликом варенье из блюдечка и отправляю всю эту вкуснятину в рот.
   - Его можно угостить? - спросил я, обращаясь к Кургановым.
   Михаил и Дарья меня не расслышали, так как слишком загляделись друг на друга, так что мне ответил Денис.
   - Можете угостить, но не давайте ему много, он и так избалованный.
   Я отломил четверть бублика и осторожно протянул псу. Тобби на расстоянии понюхал предлагаемый кусок и, когда он убедился, что незнакомец не подсовывает ему несъедобную гадость, молниеносно схватил бублик, щелкнув зубами в миллиметре от моих пальцев.
   - Хороший пес, - сказал я, отдернув руку.
   Макс улыбнулся и добавил:
   - Осторожнее, я однажды не успел убрать пальцы, когда баловал его. Зубы у этого дьявола - что надо!
   Пес мгновенно сжевал бублик и теперь смотрел на меня с еще большей мольбой.
   - Тобби, иди к себе! - приказал псу мальчик, для убедительности показав псу на дверь соседней комнаты.
   Собака тяжело вздохнула, словно человек, незаслуженно обиженный окружающими, и, держа хвост параллельно полу, направилась к выходу, однако, комнату Тобби так и не покинул; расположившись в метре за спиной у Дениса, пес продолжал изучать обстановку на столе.
   После чая Михаил проводил нас на второй этаж, где выделил мне и Максу две отдельные гостевые комнаты. Нас сопровождал Тобби, следивший за тем, чтобы гости не нарушали установленный в доме распорядок и старшинство.
   Да, дальнейшие дни, проведенные мною в доме Кургановых, можно было считать идеальными! Я даже перестал жалеть о том, что покинул тот лодочный сарай на берегу. Михаил с понедельника регулярно зачастил в Питер, где он управлял делами одной импортно-экспортной конторы при торговом порту. Макс также каждое утро, словно на работу, уезжал куда-то на своей "Ауди", а возвращался только под вечер. Его лицо все время было усталым, напряженным и серьезным. Вытянуть из него какую-либо информацию казалось практически невозможным. Но меня никакие новости теперь не волновали и не интересовали. Обменявшись с Максом парой дежурных фраз, я оставлял его перед полыхавшим камином в гостиной, погруженного в собственные мысли, а сам сразу же после ужина уходил на берег залива - любоваться закатом и первыми звездами.
   Обычно я вставал поздно утром, на кухне съедал вкусный домашний завтрак, разговаривая о всяких пустяках с Дарьей, после чего помогал ей по дому, пытаясь хоть этим отблагодарить ее семью за гостеприимство. Несмотря на неплохой достаток, Кургановы не нанимали домашней прислуги, а потому работа находилась каждый день, не только для меня, но и для Дениса. Да, все-таки стиль жизни Кургановых не сочетался с элитарностью того участка, где располагался их дом! Об этом я однажды и спросил Дашу. Она попыталась уклониться от ответа, но потом сказала, что дом и земля достались им в наследство от родителей Михаила. Я не стал вдаваться в подробности, кем же были Кургановы-старшие. Наверное, это тот самый "скелет в шкафу", который есть у всех, даже у самых счастливых семейств.
   За те дни, что я гостил у Кургановых, ко мне сильно привязался Дениска. Когда я после обеда наслаждался заслуженным отдыхом на веранде, мальчишка и неразлучный с ним Тобби постоянно крутились там же. Денис расспрашивал меня все время то о каких-нибудь технических мелочах, то о природе, то о космосе. Я охотно рассказывал ему все, что знал сам. Мне было с ним интересно, хотя в его обществе я чувствовал себя совсем старым и, иногда, отнюдь не таким знающим, каким мог представляться в глазах Дениса.
   Однажды, это было под вечер среды, Денис сказал, будто невзначай:
   - Дядя Саша, а дядя Максим сказал, что ты был на войне.... Расскажи о войне, пожалуйста!
   Я посмотрел на мальчишку, сидевшего на корточках в дальнем конце веранды и невесело усмехнулся.
   - Возможно, придет время, Дениска, и ты сам узнаешь о ней все.
   - Ну, расскажи, дядя Саша! - попросил Денис.
   Я невольно вспомнил те месяцы в Чечне и снова, несмотря на теплый предзакатный час, мне стало холодно. Я не хотел этого вспоминать! Но мальчишка не отстал бы от меня с этим вопросом, и, потому я нехотя ответил:
   - Война - это обман, Денис. Вот, что ты должен помнить. А если ты об этом забудешь - знай, этим всегда кто-нибудь не преминет воспользоваться.
   - А кто воспользуется?
   - Тот, кто не хочет воевать сам. Знаешь, мальчишкам вроде тебя всегда кажется, что война - это круто. Все эти фильмы по телевизору, все приключенческие книжки - везде намек, что война - это для настоящих мужчин. Но на войне нет настоящих мужчин. Там все перепуганные насмерть параноики, которые от страха сначала стреляют, а потом думают. Война это страх, вечный страх, который становится для тебя настолько обычным, что ты начинаешь считать, что его нет. Но он есть. Он всегда вокруг. Ты ведь боишься тоже?
   - Иногда, но редко.
   - А на войне будет страшно не только тебе, но и всем, кто вокруг тебя. Страшнее, чем в грозу, страшнее, чем в самую страшную грозу.
   - Почему?
   - Потому, что вокруг тебя всегда смерть, вокруг тебя всегда разрушение, и твой первый бой может стать для тебя последним, а ты даже не поймешь, почему. Ты не знаешь, что ждет тебя, а если ты об этом задумаешься, тебе станет еще страшнее.
   - Но ведь на войне убивают врагов! Разве страшно убивать врагов?
   - А враг считает врагом тебя. И он такой же, как ты. Вы убиваете друг друга из-за того, что ваши начальники объявили вас врагами. Хотя знаешь, когда идет бой, страх притупляется, особенно, когда враг далеко. Есть азарт. Но потом ты начинаешь вспоминать лица тех, кого ты... застрелил, и иногда от этого становится очень тяжело на душе. Это даже хуже, чем постоянный страх. И, если не хочешь оказаться в такой же ситуации, просто помни: война - это обман. Защита родины, защита конституционного порядка, завоевание жизненного пространства или что-нибудь подобное. Какими бы благородными на вид целями она не прикрывалась бы, знай - они не причина войны. Причину тебя никто не скажет. Ты можешь понять ее после, а можешь и не понять, но знай: ни одна причина, какой бы весомой она на первый взгляд не была, не может оправдать убийства. Тем более, массового убийства. Люди не могут быть врагами друг другу, потому что люди всегда могут понять друг друга и договориться, даже если они говорят на разных языках. Единственные враги для людей - это нелюди. Вот против них, в принципе, еще можно воевать.
   Произнося все это, я забыл о том, что говорю с Денисом семи лет отроду, я говорил это сам для себя, сам себе, своей совести. Возможно, это были слова, которыми я хотел оправдать себя во всех тех деяниях, что мне пришлось совершить за последние десять лет. Возможно, я просто хотел скинуть вину со своих плеч на чьи-нибудь другие. Пусть это будет президент, генералы, вышестоящие офицеры, в конце концов, боевики, убивавшие нас, мирные жители, помогавшие боевикам, журналисты, словно падальщики, слетавшиеся на военные сенсации. Пусть это будет Башкир и даже Андрюха Верхонин! Пусть это будут все те люди и обстоятельства, которые позволили мне превратиться в проклятого комбатанта Падре...! Но нет...! Это буду лишь я сам! Ни одни чужие плечи не примут на себя груз моих ошибок! Я сам совершал все те поступки, за которые мне сейчас стыдно! Лишь я! И пусть этот мальчишка никогда не повторит моих ошибок! Пусть...!
   - А кто такие нелюди? - спросил мальчик удивленно, - это зомби?
   - Хм, - я усмехнулся. - Не обязательно. Это могут быть и люди, но такие, в которых ничего человеческого не осталось. Наверное, это могут быть те же пришельцы, если они захотят завоевать нас. Я не знаю, как их тебе описать! Наверное, нелюди - это те, кого убьешь и не жалеешь. Понимаешь?
   - Да, - Дениска хитро посмотрел на меня. - Значит соседский Вовка - нелюдь?
   - Соседский Вовка не нелюдь. Но когда ты встретишь настоящего нелюдя, ты поймешь, кто это. И я молю Бога, чтобы такая встреча у тебя никогда не состоялась.
   - А ты встречал нелюдей?
   - Да, - коротко ответил я, - Я встречал нелюдей.
   Мне вдруг захотелось добавить, что я и сам долгое время был нелюдем, но промолчал. В конце концов, я стал человеком, и теперь в моем пистолете навсегда закончились пули.
   Наш разговор прервала Дарья:
   - Саша, Саша, хорош врать! Ну где ты видел нелюдей???
   - Это метафора, Даша. Всего лишь метафора....
  
  

17.

   Вечером четверга Даша попросила меня сходить в Зеленую Рощу за хлебом. Михаил мог бы, возвращаясь из города, сделать это по дороге, но он как раз попал в небольшое ДТП на выезде из Питера, а потому было неизвестно, когда он вернется. Я согласился, тем более что мне хотелось прогуляться. Дениска с Тобби попробовали увязаться за мной, но я поручил мальчику и псу охранять маму.
   Вернувшись через два часа, я застал ворота коттеджа открытыми. Уже один беглый взгляд на створки говорил о том, что их выбили. На металле была содрана краска, остались вмятины, а на асфальте валялись осколки радиатора. Это сразу встревожило меня. Перед домом стоял оставленный открытым автомобиль Курганова. Никого не было. Я бросил хлеб на землю, невольно вспомнив, что при похожих обстоятельствах был убит Антипов, вытащил пистолет и прислушался.
   Во дворе было тихо, но из дома раздавались какие-то едва слышимые звуки. Я бросился туда. В прихожей была вся семья. Михаил обнимал за плечи Дарью, а их сын Денис громко рыдал над небольшой черно-красной грудой. Подойдя поближе, я разглядел, что это была за груда. На полу лежал пес Тобби, мертвый, накрытый окровавленным шерстяным пледом. Овчарка больше не дышала, но мальчишка, захлебываясь от слез, склонившись над ней, теребя в отчаянии шерсть любимой собаки, повторял, словно заклинание:
   - Дыши, Тобби, дыши!
   Я убрал пистолет и вопросительно посмотрел на Михаила.
   Курганов ничего не сказал. Он скрылся на кухне, потом вернулся с бутылкой коньяка и двумя рюмками. Налил обе, одну дал Дарье, другую повертел в руке, словно не зная, что с ней делать, затем поставил ее около морды мертвого пса, после чего сделал большой глоток прямо из бутылки.
   Даша смогла ответить лишь после того как коньяк подействовал. Она немного заикалась от слез, и рассказ ее был сбивчив, но я понял, что через час после моего ухода приехали какие-то люди на двух черных джипах. Они протаранили ворота, и ворвались в дом, где на них и набросился Тобби. В пса выстрелили, а Дашу и рыдающего Дениса отвели на кухню, после чего дом бегло осмотрели. Когда больше никого не нашли, тот, кто был главным у нападавших, приказал Даше передать одному из ее гостей, которого он называл Падре, письмо.
   Внутри у меня похолодело. Все то спокойствие и душевное равновесие, которое, как мне казалось, я приобрел за последнюю неделю, как ветром сдуло. Сразу целый ураган коротких мыслей пронесся у меня в голове, а потом, когда он внезапно прервался, я понял, что главную роль во мне снова стал играть Падре.
   - Дай это письмо мне! - холодно сказал я.
   Она протянула мне конверт, который я тут же вскрыл. Внутри был лист формата А4, согнутый пополам. В самом центре - лишь одно предложение, напечатанное на принтере: "Падре, предлагаю обмен: груз, который ты захватил у курьера и те деньги, что ты взял из моего клуба, на Екатерину Васильеву".
   -Башкир, - прошептал я.
   - Убирайся из моего дома! - наконец выдавил из себя Михаил, обращаясь ко мне.
   - Я уеду сегодня же, - ответил я. - А эти люди сюда больше не придут, поверьте мне!
   - Это не люди! - крикнул заплаканный Денис, - Это нелюди!
  
   Спустя полчаса я вырыл небольшую яму в лесу, метрах в трехстах от коттеджа. Со мной был Михаил, Денис, да мертвый Тобби, завернутый все в тот же плед. Кургановы не хотели выходить из дома до возвращения Макса, но я убедил их в том, что опасаться больше нечего, к тому же пса нужно похоронить.
   - Он умер как герой, - сказал я, бережно опуская мертвую собаку в могилу. - Он охранял своих хозяев до конца.
   Мальчик уже не плакал, в его взгляде была какая-то ледяная отрешенность, которую нечасто увидишь в детских глазах. В руках Денис сжимал теннисный мячик, которым любил играть Тобби.
   - Оставь его Тобби, - произнес Курганов.
   - Он его любил, - совсем, как взрослый отозвался сын.
   - Да, пусть он будет с ним.... Отдай мячик дяде Саше, он его положит к Тобби, и пошли в дом, а то мама будет беспокоиться.
   - Он хоронит своего друга, Михаил, - заметил я. - Пусть он побудет с ним до конца.
   - Как знаешь, Денис, - Курганов махнул рукой и пошел прочь к особняку. Мне показалось, что под конец голос этого мужественного на вид человека дрогнул от подступавших слез.
   - Тобби попадет в рай? - спросил меня Денис, когда я наклонился над могилой, чтобы опустить туда шершавый и пахнувший псом теннисный мячик.
   - В собачий рай, - серьезно сказал я, поднимаясь, - Там только собаки, и им там очень хорошо.
   - А я его еще увижу когда-нибудь?
   - Конечно, увидишь! Сегодня он придет к тебе во сне, и будет живым и веселым, как всегда, а потом, спустя много-много лет, когда настанет и твой черед, Тобби придет к тебе из собачьего рая. Он поможет тебе найти дорогу через долину теней к свету. Потому что ты любил до самого конца.
   - Это будет, когда я умру? - взгляд мальчика поразил меня глубиной, которую я раньше не замечал.
   - Не думай об этом сейчас. И не стремись встретиться с ним раньше срока. Тобби всегда будет в твоем сердце и в твоей памяти, и там он будет жив, покуда жив ты. А теперь иди домой, родители будут волноваться, а я попрощаюсь с Тобби и зарою могилу.... Иди!
   Денис ушел. Он не плакал, и я подумал, что сегодняшние слезы были последними слезами в его жизни. Да, когда умирают друзья, взрослеешь очень быстро.
   - Вот так, Тобби, - обратился я к мертвому псу, все еще теребя в руке шершавый теннисный мячик. - Жизнь была крута с тобой, но ты не сломался. Ты охранял при жизни, знаешь, друг, но тебе придется охранять еще и после смерти....
   Закопав могилу, я не решился вернуться в коттедж. У меня было тяжело на душе, ведь мое появление разрушило всю жизнь счастливой семьи Кургановых! Как я мог после этого смотреть им в глаза?!
   Побродив немного по подлеску, я направился прямо к заливу. Было ветрено и ясно. Шум накатывающихся на берег волн, и свист ветра заглушали все остальные звуки. Залив не походил сам на себя: он был слишком живым и слишком взволнованным. Буруны волн белели на фоне свинцово-золотистой воды, отражавшей свет клонившегося к закату солнца. Море манило и тянуло к себе. Волны то поднимались, то опускались, на сколько хватало глаз, до самого горизонта, и мне очень хотелось бросить все и встать за штурвал большой океанской яхты. Мне хотелось птицей лететь над волнами вслед за солнцем, чтобы оно всегда искрилось в водных брызгах, чтобы оно всегда светило таким же ровным, мягким и успокаивающим предзакатным светом. Мне хотелось всегда испытывать такой же одурманивающий покой вопреки всем страстям и жестокостям окружавшего меня мира.
   Два часа пролетели для меня как две минуты. Море по-прежнему было неспокойно, лишь солнечный диск стал оранжевым и почти провалился в воды залива. Уходя с берега, я подумал о том, что мне не видать больше ни равновесия, ни покоя. Жизнь повернулась так, что у меня снова не оставалось выбора. Вернее, выбор был, но я отчетливо понимал, что не могу сейчас ни бросить человека, которого любил, ни отшвырнуть свою собственную гордость. Да, все та же судьба!!!
   Когда я вернулся к коттеджу, Макс уже приехал. Я вкратце рассказал ему о том, что случилось, но Тихорев, как мне показалось, не сильно удивился.
   - Похоже, кто-то из людей Башкира засек тебя в Зеленогорске тогда, в субботу, - сказал Макс. - Они тебя легко смогли выследить. Это моя вина!
   Я промолчал. Почему-то, в голову закралась совсем уж глупая мысль о том, что Тихорев, и в правду, сыграл не последнюю роль в том, чтобы головорезы Башкира вышли на коттедж Кургановых. Макс вообще начал казаться мне кем-то вроде Мефистофеля. Он не верил мне и, похоже, собирался вытянуть из меня всю правду о грузе так же, как дьявол вытягивал из своих жертв согласие подписать договор на продажу души. Любыми способами. Впрочем, впрочем, похоже, что дьявол сейчас искушал именно Макса....
   - Башкир захватил одну мою хорошую знакомую, чья жизнь мне не безразлична. Он требует деньги, что я выкрал из клуба и груз, - завершил я свой рассказ.
   - Но груза у нас нет, что планируешь?
   - Даже если бы у меня и был этот чертов груз, я бы никогда не подпустил бы к нему Башкира.... А мои планы ты должен знать и так. Я был готов оставить в покое этого жирного упыря, но ему, видимо, не сидится. Значит, разойдемся с ним по-плохому. Я убью его на встрече. Приманкой будет пустая шкатулка. Она купит достаточно времени, чтобы я успел выстрелить.
   - А как же твоя знакомая, чья жизнь тебе дорога?
   Я подумал о Кате. Действительно, а как же она? Ведь только ради нее я готов пойти на эту встречу и рискнуть жизнью. Не ради чертовой сферы и не ради мести Башкиру. Чтобы спасти Катю! ...Но ведь она уже обречена! Как и я....
   - Если мне не изменяет память, Башкир заложников в живых не оставляет, - холодно ответил я.
   - Тогда зачем ты пойдешь на встречу? Башкира можно убить, не рискуя таким образом.
   - На этой встрече мы будем с Башкиром на одной прямой и ни одного телохранителя между нами. Такую возможность нельзя упускать. Это мой единственный шанс отомстить ему за те кошмарные годы, которые я был у него на службе. Пусть я умру, но и он умрет вместе со мной.
   - Звучит красиво, но глупо. Башкир не даст тебе шанса.
   - Даст. Хотя бы потому, что он будет думать, как и любой шантажист, прежде всего о моих эмоциях. Он будет думать, что у меня есть надежда. А у меня ее нет. Я не сильно верил в судьбу все последние годы, но теперь я точно знаю, что она есть. Убить Башкира - моя судьба.
   - Тогда я смогу прикрывать тебя на встрече. Два ствола лучше, чем один.
   Я удивленно посмотрел на Макса. Действительно ли он хотел пойти со мной на смерть лишь из-за того, что мы были друзьями, или это все тот же искушающий его груз?
   - Нет, Макс. Спасибо за помощь, но это тот вопрос, с которым я должен разобраться в одиночку. Хотя, ты бы мне очень помог, если бы подбросил меня сейчас до Красного Села.
   Я пошел в дом за своей сумкой и для того, чтобы попрощаться с Кургановыми. Денис заперся в своей комнате, Дарья еще толком не отошла от стресса, и потому я не стал ее тревожить. Михаила я нашел в гостиной. Он сидел в кресле с высокой спинкой и смотрел на медленно догоравшие угли в камине. Курганов, приложившись к спиртному раз, уже не мог оторваться. Полулитровая бутылка коньяка была почти пуста, его лицо было красным, а взгляд пустым.
   - Я уезжаю, - сказал я.
   - Скатертью дорога, - прохрипел Курганов.
   - Мне жаль, я был плохим гостем, - я бросил к его креслу пачку долларов, тысяч на десять. - Я не знаю, как извиниться! Возможно, это....
   Курганов посмотрел на меня как безумный, поднял пачку с пола и швырнул ее в камин. Купюры вспыхнули и загорелись. Мне понравился вид горящих долларов, видимо, Курганову тоже.
   - К черту твои проклятые деньги, - прокомментировал свой поступок Михаил.
   - Они не мои, - сказал я. - Прощай!
   Я вышел из коттеджа и сел в "Ауди". Макс больше ни о чем меня не спрашивал, он молча вел автомобиль по залитым желтым светом фонарей дорогам, а я рассеянно смотрел на вспыхивавшие в свете фар дорожные знаки и размытую линию деревьев вдоль шоссе.

18.

   Пока мы пробирались через весь Питер, я думал о сложившейся ситуации. И чем больше я размышлял, тем сильнее убеждался в том, что все мои поступки определяются уже не мной. Меня вела какая-то сила, всю мою жизнь. Пусть это будет судьба или долг или, как там говорят мистики востока, - карма или дхарма!
   Злая судьба! Ведь только я решил покончить с прошлым окончательно, стать совсем другим человеком, как эта таинственная сила выдергивает меня, как цветок с клумбы, и ставит снова лицом ко всему тому миру, от которого я хотел уйти. Наверное, я попросту должен искупить свои ошибки ценой своей жизни - думал я. Да, жизнь требует от меня жертвы, а, значит, мне придется пожертвовать собой, чтобы обрести свободу. По крайней мере, попытаться ее обрести!
   Я распрощался с Максом на подъезде к Красному Селу. Простились без лишних слов, словно собирались расстаться не на вечность, а всего на пару дней. Я пожал руку своему старому другу и пожелал ему удачи.
   Макс захлопнул дверцу, развернул свою "Ауди" и поехал обратно, к мрачным громадам города, украшенным электрическими огнями, словно россыпями бриллиантов. Там пульсировала жизнь, там, под темно-синим, разбавленным белыми перистыми облаками небом, миллионы людей готовились проститься с уходящим днем. Там на дорогах в разные стороны текли золотые и рубиновые реки автомобильных огней, а сквозь прозрачный в этот час воздух, связывая тысячи людей, тянулись, бьющиеся в бешеном ритме, реки невидимых, но вездесущих электромагнитных волн.
   Но это было в городе, у меня за спиной, там, где должно было остаться навсегда мое прошлое. Ну а впереди, за пригородными сумерками, наполненными бледным светом фонарей, за последними городскими окраинами, за огромными пространствами прилегавших к мегаполису полей, в темных лесных дебрях под загоравшимися над горизонтом звездами, другая, неизвестная горожанам пугливая и пугающая жизнь вступала в свои права. Там не было миллиардов огней, там не было рубиновых рек, и электромагнитные волны проносились над затененными долинами на огромной высоте, ослабленные и никому не нужные. Там были те же чувства, что и в городе: страх и любовь, жажда и голод, страсть и отчаяние. Там так же собирала свою дань Смерть, но там, в месте, именуемом "глушь", среди тех, кому в эволюции повезло меньше, чем "венцам природы", я чувствовал себя почти как дома. Я знал, что там, во тьме, ждало меня мое будущее, тот мир, который, скрепя сердцем мне пришлось оставить, но к которому я буду стремиться и в объятия к которому вернусь.
   И где-то там, в глуши, в самом конце тупиковой проселочной дороги, которой когда-то пользовались работники заброшенной свинофермы, я остановил свой "Мерседес". Это был тот самый автомобиль, который я бросил несколько недель назад, а час назад нашел там же, где и оставил - на тупиковой улице пригорода. Уехав на порядочное расстояние от города, я включил свой мобильный телефон. Даже в такой глуши связь еще была, но уровень сигнала был очень слаб. Я хотел поиграть с людьми Башкира в кошки-мышки. Пусть прокатятся в Ломоносовский район, пусть порыщут по ночным дорогам в поисках Падре! Пусть они почувствуют всю глубину ночи в глуши....
   На счету еще были деньги, как раз хватило на звонок Башкиру. Спустя секунд двадцать на том конце сняли трубку.
   - Добрая ночь, не так ли? - спросил я, усевшись на капот автомобиля и запрокинув голову, чтобы разглядывать усыпанное звездами небо.
   - Я ждал твоего звонка, - спокойно сказал Башкир. - Не с твоего старого номера, правда.
   - Приятно, когда ждут твоего звонка... Как жизнь, Башкир?
   - Лучше, чем твоя, Падре. Получил послание?
   - Я бы хотел поговорить с теми, кто его доставил. Они были не слишком вежливы.
   - Что решил?
   - Можно и обдумать.
   - Если будешь думать, бабенка умрет. Я даю тебе сутки. Этого тебе хватит.
   - Я тебя знаю, Башкир, потому я назначу свои условия встречи. Если они тебе не понравятся, иди к черту. Понял?
   - Выкладывай, Падре.
   - Встреча состоится на Комаровском пляже, в пять утра послезавтра. На встрече будешь ты лично и живая девчонка. Если кто-нибудь будет отсутствовать - встречи не будет.
   - Где точно этот пляж?
   - Слева от дороги к Зеленогорску. Километр, наверное, после въезда в Комарово. Если не будет тебя и бабы, я на встречу не приду. До встречи! - я отключился.
   Спустя минуту я развернулся на узкой лесной дороге и поехал обратно к далекому мертвенно-бледному городскому зареву, заливавшему облака над всем горизонтом там, где раскинулся огромный Санкт-Петербург. Нужно было многое сделать перед своим последним выходом в люди.
  
  

19.

   Я сидел в своем автомобиле, припаркованном на обочине дороги в Зеленогорск, извивавшейся вдоль побережья. Темноты уже не было, ночь исчезла, уступив место бледным серовато-голубым сумеркам. До рассвета оставалось еще около получаса.
   Я провел всю ночь, сидя практически без движения, в автомобиле с выключенным двигателем, без света. Я всматривался в ночь, пытался нащупать в глубине своей души струнки, связывавшие меня с темнотой. Я хотел вызвать что-то вроде резонанса, заполнить все свое естество ночной тьмой, раствориться в ней без следа, словно меня и не существовало. Мне даже удалось что-то подобное, но потом мимо меня с истошным визгом двигателя пролетел мотоциклист. Единение с тьмой закончилось, я сидел, опустошенный, и тупо смотрел на погасшую приборную панель.
   Снова стало тихо, так тихо, что я отчетливо слышал стрекот насекомых в лесу справа и легкий плеск волн залива слева. Но, вместе с тишиной, вернулись разом и неутешительные мысли, и волнение, и нервный холодок.
   Сейчас я больше всего на свете хотел, чтобы Башкир не привез с собой Катю, я не хотел видеть ее смерти, не хотел знать об этом, если это уже случилось. Пусть он приедет один! Пусть он попытается меня обмануть! Зачем девчонка на встрече? Ведь он едет не обменивать ее на товар, он едет лишь затем, чтобы увидеть мою смерть, так пусть приезжает один!!! Но в то же время я понимал, что Башкир не явится без Кати, и от этого мне было чертовски больно.
   На светящемся циферблате моих часов минутная стрелка неумолимо приближалась к верхнему своему пределу, часовая нехотя подползала к пятому делению. Стрелки, если на них не смотреть, передвигаются довольно быстро, но как только начинаешь наблюдать за ними, их передвижение становится почти незаметным. Они еле двигаются, время словно замирает.
   Ровно в пять утра мимо моего, спрятанного в тени придорожных деревьев "Мерседеса", пролетели друг за другом четыре черных автомобиля с кроваво-красными стоп-сигналами. Кортеж проехал метров сто по дороге, а потом свернул в сторону пляжа.
   Я выждал минуту, затем запустил двигатель и поехал к месту встречи.
   На пляже, почти у самой кромки накатывавших на берег волн, стояли четыре, казавшихся угольно-черными в слабом утреннем свете, автомобиля. Машины стояли в форме буквы "П": по бокам два внедорожника "Мерседес", в которых обычно ездила охрана Башкира. В центре два автомобиля друг за другом - два бронированных лимузина - "Мерседес" и "Каддилак". Первый, я знал, принадлежал Башкиру, второй я видел впервые.
   Я остановил свой автомобиль в пятнадцати метрах от лимузинов, и примерно в пяти метрах от первых пяти телохранителей, закрывавших проход внутрь буквы "П". Из салона я вытащил свою сумку, повесил ее на плечо и, подняв руки так, чтобы охрана видела ладони, подошел к телохранителям.
   Всего охранников было около дюжины. Пятеро впереди, пятеро у лимузинов, еще двое в кабинах внедорожников. Все вооружены американскими пистолетами-пулеметами или простыми "ТТ"-шками. На вид абсолютные уголовники, невыспавшиеся, нервные и немного напуганные. Все они держали меня на мушке, но все равно мое громкое имя их, вероятно, тревожило. На любое мое резкое движение они были готовы ответить дождем из пуль.
   Охранник, часто сопровождавший Башкира, его лучший "телок" из второй смены, бывший капитан МВД, известный под кличкой Лис, подошел ко мне и молча меня обыскал. Но как бы профессионален он ни был, обыскав меня, он нашел только мобильный телефон. Еще один, почти такой же, был завернут в два килограмма пластида и соединен с двумя детонаторами в багажнике моего "Мерседеса". Пистолет, который я спрятал у себя на спине, между лопаток, рукоятью почти вровень с воротником и капюшоном спортивной куртки, Лис не обнаружил.
   Осмотрев меня, телохранитель принялся за сумку. Пошарив внутри своими нервными и потными руками, он перебрал пачки долларов, пытаясь прощупать дно. Он зря старался. В сумке, кроме денег и шкатулки со стальными углами и шестизначным кодовым замком, ничего не было. Когда Лис это выяснил, он повернулся к лимузинам и кивнул.
   Из бронированного "Мерседеса" медленно, словно опасаясь выстрела, вылез еще один телохранитель, спустя секунду, прячась за спину охранника, показался и сам Башкир. Он, как мне показалось, был еще полнее, чем обычно. Криминальный авторитет был в сером костюме-тройке, который в целом подходил к прохладе раннего утра, но на Башкире он выглядел как-то уж слишком вычурно. Несмотря на прохладу, лицо моего бывшего босса было красным, и он пыхтел так, словно только что взбежал по лестнице на пятый этаж.
   "Бронежилет надел" - подумал я.
   Башкир отошел от автомобиля, давая охраннику возможность вытащить из лимузина Катю. Девушка была очень бледна, ее волосы были спутаны, а на губах запеклась кровь.
   Чтобы понаблюдать за происходящим из "Каддилака" вылез элегантно одетый мужчина лет шестидесяти. Ему очень шел его белый костюм для коктейлей. Солнце еще не взошло, но на его носу уже сидели солнцезащитные очки в золотой оправе. Не успев показаться на публике, мужчина тут же пригладил свои ухоженные седые волосы с помощью небольшой костяной расчески. То и дело, он повторял эту операцию, словно приехал на светский раут. Это и был Князь.
   - Падре! - выдохнул мою кличку Башкир. - Привез, что должен?
   Я наклонился за сумкой, незаметно вытащив при этом из кармана мобильный телефон и зажав его в ладони левой руки. Из сумки одной правой я достал шкатулку и с силой, словно баскетбольный мяч, швырнул ее Лису в грудь.
   Лис не успел среагировать быстро, и, хотя он все-таки поймал шкатулку, при этом она сильно ударила его в солнечное сплетение. Морщась от боли и матеря меня вслух под безмолвные усмешки окружающих, Лис передал шкатулку Башкиру.
   Башкир недолго разглядывал тот груз, на поиск которого он потратил столько сил; не прошло и десяти секунд, как он передал шкатулку Князю. Элегантный Князев, лишь бросив взгляд на нее, молча кивнул.
   - Деньги! - хрипя, крикнул Башкир.
   Я пнул сумку в центр буквы "П". Один из телохранителей, подняв ее с песка, осмотрел содержимое, после чего показал пачки денег боссу.
   - Пересчитай! - посоветовал я.
   Эта фраза насмешила окружающих, хотя смешного было мало.
   - Ты вел себя плохо, - сказал Башкир, выступая из-за спины охранника. Все его люди напряглись, и я понял, что развязка близка.
   Я больше не боялся, ушли и волнение, и мысли вообще, лишь жгучее и в то же время ледяное пламя ненависти наполняло меня. Я чувствовал в себе нечеловеческую силу, чувствовал, что могу сейчас передвигаться, ударять и убивать гораздо быстрее, чем раньше. Я чувствовал, что Падре внутри меня ожидает своего часа, своей секунды, как разъяренная собака, готовая в любую секунду сорваться с привязи. Я мог управлять этим дьяволом внутри себя, и мне нравилось это ощущение. Да, именно так и умирали викинги, - подумал я.
   - Очень плохо, Саня, - продолжил свою глупую речь Башкир. - Но эта сучка была еще хуже тебя.
   Он схватил Катю за волосы и с силой притянул ее к себе.
   - Отпусти ее, Назимов, - сказал я совершенно спокойным и ровным голосом. Но эта фраза заставила всех замереть, даже Башкира, возможно, потому, что в ней сквозила нотка хозяина положения, а, возможно лишь потому, что я назвал своего бывшего босса его реальной фамилией, которую мало кто знал из окружающих. - Я принес то, что ты просил. Будь честен!
   - Нет уж, Падре! Я не прощаю предателей! А эта дрянь предала меня! - огрызнулся Башкир. Он боялся, очень боялся, даже сейчас, когда расклад был в его пользу. Что ж, Кронос, не все тебе пожирать своих детей!
   Я молча посмотрел на Катю, а она бросила взгляд на меня. Нас разделяли около десяти метров, но в ту секунду я увидел черты ее лица так отчетливо, словно мы были рядом, словно я собирался ее поцеловать. Ее глаза, казалось, не видели никого, кроме меня. Ее взгляд пронзил и не отпускал меня, а я не спускал глаз с нее. Ее голос звучал в моей голове, я слышал слова, узнавал интонацию, но смысл не доходил до меня, пока я, наконец, не разобрал, что это слова прощания. "Прощай! - подумал я в ответ - прощай, что бы ни случилось! Я всегда буду любить тебя!"
   Башкир тем временем крыл Катю матом, пытаясь, видимо, руганью разжечь в себе достаточную для убийства злобу. Его охранники с каменными лицами и бесстрастными глазами смотрели на меня. Князь от скуки носком блестящего ботинка пытался подцепить пустую банку из-под пива, наполовину утопленную в песке. Где-то за далеким Сестрорецком, облака окрасились в бледно-розовые тона. Всходило солнце. Его очень далекий и небольшой оранжевый диск лишь слегка показался над горизонтом, как сразу же его отблески заиграли на воде. Сразу стало немного светлее, но зато все предметы вокруг приобрели какой-то красноватый, неестественный и таинственный цвет. В воздухе висела неизбежность кровавой развязки, даже природа чувствовала это.
   Холодная ярость внутри меня неожиданно погасла. Осталась лишь пустота и тот четкий план действий, который я продумал до малейших подробностей несколько часов назад. Все человеческое полностью покинуло меня. Я превратился в машину для убийства, которая выжидала того момента, когда ее действия дадут максимальный результат. - Тебе была нужна эта дрянь, Падре? - закричал Башкир, толкая девушку по направлению ко мне. - Бери ее!
   Катя сделала два робких шага в мою сторону, когда Башкир, запустив руку во внутренний карман пиджака, выхватил пистолет и широким махом выбросил руку со стволом вперед. Пистолет был нацелен в затылок Кате. Что ж, вот теперь пора, сейчас или никогда!
   Я нажал кнопку последнего вызова на своем мобильном телефоне. Зазвонить должен был сотовый телефон в багажнике моего "Мерседеса". Зазвонить так, что не услышать не получится. Пока шло соединение, Катя успела сделать еще один шаг, а Башкир взвести курок.
   Где-то там, на подстанции сотового оператора, компьютерные терминалы, отслеживающие перемещение абонентов в секторе, перенаправили мой вызов. Сигнал, пролетев за доли секунды бог весть сколько километров, вернулся почти в то же место, из которого был послан. И, к сожалению, слишком поздно, потому что в тот самый момент, когда хитроумная цепь замкнулась от звонка в багажнике моего "Мерседеса", Башкир спустил курок.
   Выстрела никто не услышал. Вообще звуки перестали существовать. Все поглотила упругая, могучая и неотвратимая ударная волна, пролетевшая над всеми вокруг в потоке холодного предрассветного воздуха. Я спустил Падре с цепи....
   Сейчас я все хуже и хуже вспоминаю те моменты. Им чего-то не достает, какого-то необходимого компонента памяти, возможно, чего-то человеческого. Остались просто механические воспоминания, лишь то, что я видел через свои глаза и не более того.
   Прыгнув на землю в самый момент взрыва, я попытался использовать энергию взрывной волны с максимальной пользой для себя. Меня швырнуло чуть ли не на два метра вперед, неудачно вдохнув, я набил себе полный рот песка, к тому же от взрыва у меня помутилось зрение, тем не менее, я сжался, а когда почувствовал, что волна прошла, совершил передний кувырок через голову и занял стрелковую позицию на одном колене. В моей руке сам собой оказался пистолет, который я сдернул со своей спины молниеносным движением. Предохранитель снят, патрон в патроннике.
   К черту весь мир! Он не имел для меня никакого значения! Лишь обыкновенная мишень впереди, как в тире во время учебной стрельбы. Этой мишенью был Башкир. Жалкий, испуганный старик с перекосившимся лицом и блестевшими золотыми зубами. Это лицо обреченного на смерть я запомнил очень хорошо, запомнил навсегда. Мгновения замерли, а я все разглядывал Башкира, прижатого к дверцам лимузина взрывной волной, еще не пришедшего в себя, без малейшей возможности для бегства.
   И вот, когда, наверное, прошли уже тысячи секунд, когда вдруг ярко вспыхнул какой-то белый свет у меня в голове, лишь тогда мой палец, словно независимый от моей воли, нажал на курок. Выстрела я не услышал. Только газовый всполох из дула. Я тут же выстрелил еще и еще, я не слышал ни своего нечеловеческого крика, ни грохота выстрелов. Стрелял, пока не закончилась обойма, пока пистолет в моих руках не щелкнул, безжизненно замерев.
   В то же мгновение мир вернулся ко мне, я увидел сырой песок под своим коленом и кровь, кровь на песке.... Я вспомнил про Катю, и немедленно взглядом нашел неподвижную фигуру распростертой в неестественной позе девушки. Не понимая, что делаю, я подполз к ней, поднял ее голову и посмотрел в ее мертвые глаза. Мои пальцы на ее шеи не чувствовали биения сердца в ее артериях, ее глаза смотрели на меня широко распахнутыми зрачками покойника, а я громко кричал ее имя, словно мой призыв мог вернуть жизнь в ее тело.
   Сознание окончательно вернулось ко мне только тогда, когда я ослабел настолько, что из моей руки выпал пистолет. Я попытался поднять его, но мои пальцы не слушались. Мир стал каким-то ватным, гудящим, похожим на сжимающийся круг. "Смерть!" - подумал я и почувствовал, что рад ей и жду, когда же она примет меня. Сквозь стремительно сжимавшийся круг восприятия, я еще успел разглядеть, что вокруг меня лежат трупы. Мертвые телохранителей смотрели, как мне показалось, только на меня. На меня смотрел и Лис. У него не было половины лица, но он все равно криво усмехался и скалил свои розоватые от кровавой пены зубы. Пляж заливало восходящее солнце, и я уже не знал, где отблески солнца, а где кровь. И сквозь кровь восхода из темной полосы прибрежных деревьев ко мне бежали десятки черных фигур. Они бежали неуклюже, пригибаясь, словно по ним вели огонь. "Вам не успеть! - крикнул я, и тут же гудящая бардовая мгла охватило все мое тело; я почувствовал, что взлетаю, а кроваво-красный утренний мир сменился для меня непроглядной тьмой.
  
  

20.

   Прошло много дней, а, может быть, всего несколько секунд. Я не знал. Ведь времени для меня просто не существовало. Я не знал, что было между тем моментом, когда я потерял сознание на комаровском пляже, и до тех пор, когда я очнулся и увидел над собой белый потолок больничной палаты.
   Воздух был наполнен запахами сразу нескольких медикаментов, которые всегда витают в любом медицинском учреждении, и даже с закрытыми глазами, учуяв только этот аромат, можно сказать, что судьба забросила тебя в больницу.
   Я долго огладывал потолок отдельной палаты. Он был отделан без изъянов, в дальнем углу мигал красный огонек сигнализации на движение, а прямо надо мною была панель пожарного датчика. Лампы дневного света были спрятаны в металлические отражатели, вделанные в подвесной потолок. Они совершенно не мигали, их свет был ровным и ненавязчивым. Лишь по одному потолку можно было сказать, что находился я не в обычной городской больнице.
   Я слегка приподнялся на локтях, но тут же лег снова: в груди у меня заболело так, словно туда залили жидкий свинец, а чтобы он получше растекся, еще и ударили два-три раза снаружи киянкой. Правда, за это время я успел оглядеть палату: евроремонт, большое зеркало, которое, вероятней всего, было полупрозрачным, пара стульев, а у изголовья моей кровати - капельница и пластиковая штуковина, которая в американских фильмах считает пульс у пациента. В моем случае штуковина тоже что-то делала, но вот что именно, я разглядеть не сумел.
   Ко мне никто не подходил, никто мною не интересовался. Я лежал с открытыми глазами, пялясь в потолок около получаса, но так никого и не дождался. Я боялся пошевелиться из-за боли, которая постоянно напоминала о себе, стоило мне лишь немного изменить позу.
   Я был жив, и это меня сильно расстраивало. То беспамятство, в котором я пребывал перед тем, как очнуться, казалось мне таким заманчивым, таким желанным. Там, за границей жизни, я знал, был покой. А здесь... здесь больничная палата, писк прибора, и полная неизвестность впереди. Я очень хотел умереть, но, вместо этого забылся нездоровым сном без сновидений.
   Когда я проснулся снова, я был не один. Молоденькая и симпатичная медицинская сестра улыбнулась и спросила меня о самочувствии.
   - Не знаю, - ответил я. - Вроде все плохо. Больно двигаться.
   - У вас было очень тяжелое ранение. Вам сделали три операции, так что это немудрено, что вам еще больно.
   - Сколько времени прошло?
   - В смысле? - она удивилась.
   - Сколько я здесь?
   - Ха, - она рассмеялась. - Я вернулась из отпуска неделю назад, а вы уже были здесь. Может, недели полторы или две. Вам нужно об этом спросить у Андрея Алексеевича. Он придет к вечеру.
   - Что это за больница?
   - Военно-Медицинская академия.
   - Почему я в отдельной палате?
   - Вы под арестом, - сказала сестра серьезно и подошла к двери.
   Дверь открылась. В проеме стоял милиционер. Он выпустил сестру, хмуро взглянул на меня, после чего дверь закрылась, отделив меня как от него, так и от всего остального мира.
   Наверное, новость о том, что я арестован, должна была взволновать меня, но я оставался спокоен. Что ж, арестован, ну и ладно!
   Лишь позже, после того как ко мне зашла уже другая сестра, я принялся вспоминать моменты кровавой развязки на пляже, извлекая из памяти фрагмент за фрагментом прошедших событий. Похоже, что встречу накрыл отряд царевых людей. Именно они, а не мой взрыв, убили всех охранников Башкира. Именно они были теми черными фигурками, что я запомнил в свои последние секунды в сознании перед забытьем. Тогда все сходилось. Я был помещен в клинику Военно-Медицинской академии до тех пор, пока более-менее не оклемаюсь, чтобы затем предстать перед судом. А вот за что меня судить? Ну, об этом я узнаю в свое время....
   Вероятно, за все мое прошлое.... А впрочем, вдруг это не был просто рейд по борьбе с организованной преступностью? Скорее всего, цель его в другом. Та самая сфера, которую я должен был передать Башкиру. Вот только шкатулка пуста, груза нет, и потому я здесь, потому мне уже сделали три операции: лишь для того, чтобы узнать, где груз!
   Я не мог получить даже смерть, меня лишили моего последнего права.
   Вечером, вместо обещанного сестрой Андрея Алексеевича, пришел Макс Тихорев. Он был в ладном сером пиджачном костюме, с аккуратно подобранным в тон ему галстуком. Тихорев был гладко выбрит, а на лице у него была задумчивая улыбка.
   - Рад, что ты поправляешься, Саня, - сказал он, присаживаясь на стул неподалеку от меня.
   - Значит, - медленно сказал я. - Ты работаешь на государство. Что ж, я догадывался, что ты не связан с "Сибирь-нефтью".
   - Тебя не проведешь, - Макс кисло усмехнулся.
   - Та история про груз, что ты мне рассказал - это такая же легенда?
   - За исключением кое-каких деталей, все в ней - сущая правда.
   - И кому же Антипов вез груз? Тебе?
   - Да. Курьер должен был быть только один. От Новосибирска и до Берна. Но Антипов заключил с нами сделку. Передача должна была состояться в ту самую субботу. Груз в обмен на пятьсот тысяч долларов. Деньги были при мне, все было готово, вот только вместо Антипова пришел ты.
   - Почему ты сразу не сказал правду? Хотел сэкономить?
   Макс скривился, похоже, что я и вправду попал в яблочко.
   - Нужно было узнать, что ты за птица, - отозвался Тихорев.
   - Конечно! - кивнул я. Выдавить из себя ухмылку у меня не получилось. - А зачем вам был нужен этот груз? Ведь вы же не знали, что внутри сферы!
   - Ее захотели получить в Москве. Что тут поделаешь?
   - Что с Башкиром? - спросил я спустя полминуты молчания.
   - Он был в бронежилете, - Макс сделал паузу.
   - Я это заметил.
   - Ты выстрелил в него десять раз, и все десять раз попал. Шесть пуль в бронежилет, две - в левую ногу, одна - в левую кисть, и одна прямо в глаз. Думаю, что ты убил его с первого же выстрела, остальные всадил в мертвеца.
   Я глубоко вздохнул, попытался сконцентрироваться на своих чувствах, но, к своему удивлению, облегчения не почувствовал. Вообще ничего. Просто свершилось, что должно, а еще одной иллюзией в жизни стало меньше.
   - Что с девушкой? - поинтересовался я спустя минуту.
   - Мне очень жаль, - отозвался Тихорев. - Но у нас даже не было возможности ее спасти. Она погибла мгновенно.
   - Я любил ее, - с грустью сказал я. - Может, и она любила меня. Жаль. Ты прав. Очень жаль.
   - Все пошло немного не так, иначе тебе бы не пришлось изображать из себя героя-одиночку.
   - Спасибо все равно, что вмешался, - я протянул руку Макса, и он ее пожал. - Спасибо, что не бросил меня, хоть я и просил тебя об этом.
   - Не стоит, Саня. Не все так просто. Я, дурак, подозревал, что это ты все-таки вскрыл шкатулку и попытаешься выкупить девушку без блефа. Я должен был убедиться.
   - Ха, - я рассмеялся. - Ты всегда разыгрываешь свою карту, Макс. Ну а теперь, ты все еще считаешь, что это я спрятал сферу?
   - Нет, Саня. Теперь я тебе верю. Извини, что втянул тебя в этот проклятый круговорот, извини, что обманывал тебя. Просто, это было не моим решением. Ты же понимаешь, я всего лишь....
   - Всего лишь винтик в системе, - продолжил я. - Ничего, Макс, я прощаю тебя. Твоей вины тут нет, все случилось так, как и должно было, это судьба.
   - Судьба..., - задумчиво пробормотал Макс.
   - Я арестован? - решил поинтересоваться я. - Сестра так сказала.
   - Нет, - Макс стал серьезным. - Хотя, по чести, Александр Валентинович Громов, известный в криминальных кругах под кличкой Падре, не мог уйти от ответственности за совершенные им преступления, каким бы коварством его к этому ни принудили. Падре числился в федеральном розыске, по меньшей мере, за десять заказных убийств. Я не мог бы отпустить его, окажись он у меня в руках.
   - Ты говоришь обо мне в третьем лице и в прошедшем времени. Как это понимать?
   - А так, что ты больше не Александр Громов. Александр Громов погиб в криминальной разборке на комаровском пляже десять дней назад. Получил по заслугам. Его опознали несколько арестованных подельников Башкира.
   - Ну и кто же я теперь?
   - Ричард Льюис Андертон.... Гражданин Новой Зеландии, прибывший в Санкт-Петербург неделю назад. Здесь ты отлично провел время, осмотрел Эрмитаж и Русский музей. Был в Мариинском и Александрийском театрах, прокатился в катере по рекам и каналам города. Через шесть дней ты сядешь на паром в немецкий город Росток. Оттуда ты отправишься в поездку по Европе. Сейчас у тебя на банковском счете семьдесят тысяч американских долларов, две кредитные карты с лимитом в сорок тысяч каждая, правда, вещей у тебя маловато, но для путешественника это никогда не было слишком плохо....
   - Спасибо, Макс, но я плохо знаю английский. Меня легко раскусят. Да и зачем....
   - Не спорь! Тебе главное въехать в Европу. Там можешь подучить язык, если тебе это понадобится. А здесь тебя нельзя больше оставаться!
   - Откуда все эти деньги?
   - Это те, что ты позаимствовал у Башкира. Я не мог дать их тебе в полном объеме, все-таки это улики, потому я смог "отмыть" для тебя лишь сто тысяч. А за границей ты сможешь заработать еще, главное, не возвращайся к своему ремеслу.
   - Я уже давно зарекся убивать. Моя последняя пуля была для Башкира.
   - Рад, что ты решил это твердо. Кстати, о Башкире снова и о прочих иже с ним. Хочешь узнать, сколько человек охотилось за этой сферой?
   - Ну, рассказывай. Мне любопытно, - ответил я, хотя, на самом деле, мне это было ничуть не интересно, я просто хотел остаться один. Совсем один, навсегда.
   - Помнишь тех сумасшедших, что напали на нас на Крестовском?
   - Да.
   - Так вот, это были члены секты "Очищение". Ее лидер, человек, именовавший себя божественной эманацией и носивший титул Спасителя, а на самом деле бывший пациент психиатрической лечебницы из Саратова, охотился за сферой. У него в подчинении было около трех сотен человек, на прошлой неделе спецназ ФСБ штурмовал их штаб-квартиру в Москве. Бой был еще тот, Спаситель погиб, но один из его приближенных на допросе рассказал, что про груз его шефу рассказал какой-то иностранец, лет пятидесяти пяти или около того. Про того же незнакомца рассказал и Князь. Да-да, он выжил! Так вот, на допросе Князев утверждал, что у того иностранца был прекрасный русский. Ну, ту часть истории, когда Князь попросил помощи у Башкира, а тот решил его обмануть, ты уже знаешь. Правда, ты не знаешь того, что на Башкира также выходили и представители "Очищения", потому-то твой бывший босс и захотел перехватить груз. Хотя, все это - мышиная возня! Главное, что за всем этим стоял тот самый таинственный иностранец.
   - Да, он смог сплести хитрую сеть, в которой сам же и запутался! Это весьма поучительно Макс, твоя контора страдает теми же недостатками....
   Макс пропустил мое последнее высказывание мимо ушей.
   - Нам только осталось поймать этого заграничного советчика, тогда все будет ясно окончательно.
   - Сомневаюсь, что вы его поймаете.
   - Посмотрим. Ладно. А сейчас мне пора. У тебя ведь режим, выпишут тебя на следующей неделе, как раз в день твоего отъезда, а пока выздоравливай!
   - Удачи, Макс!
   - Удачи, Саня.
   Тихорев ушел, я снова остался один, но теперь я был уже другим человеком. По документам, по крайней мере....
  
  

21.

   Охрану с моей палаты сняли после отъезда Тихорева, так что на следующий день, когда мне стало немного лучше, после всех процедур и уколов, я смог самостоятельно выходить в больничный коридор. Потом я возвращался обратно к постели, и с ужасом замечал, что такая прогулка меня совершенно выматывала. Я лежал, сидел, для разнообразия даже следовал предписаниям врача, но меня съедала страшная скука и тоска. Я не знал, чем заняться, и не знал, чем буду заниматься в будущем, я не хотел быть гражданином Новой Зеландии и уезжать в Германию на пароме, но, как я уже говорил, власти над событиями у меня больше не было.
   Каждый час тянулся для меня как сутки, и временами мне казалось, что я уже очень скоро свихнусь и безумие, наконец, освободит меня. Но разум не оставлял меня. Похоже, судьбе было угодно, чтобы свой крест я нес до конца.
   И вот, наконец, настал тот час, когда в мою палату зашел врач, а, вместе с ним и Макс Тихорев. Они поздравили меня с выздоровлением, врач дал мне пару напутствий, предупреждая меня против излишних нагрузок.
   Мне принесли одежду, в которой я был в то злополучное комаровское утро, вместе с ней мне отдали кое-что из моих вещей. Возвращая их мне, Макс заметил:
   - Оружие, само собой, я тебе вернуть не могу, но остальное - теперь снова твое. Только странный у тебя набор был с собой. Вот, зачем тебе, например, этот теннисный мячик?
   Макс показал мне грязноватый теннисный мячик со свалявшимся покрытием, жесткий и неприятный в руке.
   - Хм, - я усмехнулся. - Считай, что это моя память.
   - О чем?
   - О хороших днях, которые закончились.
   - Ты сильно изменился, Саня, стал говорить загадками.... Но, если не хочешь отвечать, не надо.
   - Я скажу, но попозже, - улыбнулся я.
   По пути на улицу, я убедился в справедливости предупреждений врача: даже от простого спуска по лестнице я выдохся так, словно бежал по ней вверх около получаса без перерыва. Я около минуты стоял, восстанавливая дыхание, облокотившись на перила, пока Макс с сочувствующим видом о чем-то перешептывался с доктором.
   На улице было уже прохладнее, чем три недели назад. Многие деревья покрылись пожелтевшей листвой, а небо, хоть и безоблачное, не несло в себе уже летнего тепла. Теперь осень была не только в моей душе. Вздрогнув от порыва ветра, я побыстрее залез в салон тихоревской "Ауди", где все еще было тепло, как летом.
   Выбравшись с территории Академии через КПП, мы поехали по Питеру. Листва облетала в маленьких городских скверах, покрывая желтым ковром асфальт дорог и тротуаров. Такая ранняя осень бывает только в Питере: голубое небо отражается во всех окнах, светится лазурью над крышами, а под ногами желтая листва, а вокруг спешащие пешеходы и солнце...! Самое грустное на свете предзакатное солнце, окрашивающие фасады домов в такие теплые и, в то же время, печальные тона.
   Я попросил Макса заехать на Крестовский остров, к своему любимому уголку Питера. Я хотел попрощаться с ним перед отъездом. Макс не возражал, ведь время до парома еще было.
   Мы приехали на пустынный пляж за Южной дорогой, я вышел из машины и пошел по песку прямо к нестерпимо блестящим под солнцем, но в то же время холодным и быстрым водам Невы. Похолодало, и, хотя солнце, стремясь на запад, все еще ярко светило, тепла уже не было. С запада дул сильный ветер. Он летел с влажных просторов Атлантики, неся с собой холод темных океанских глубин и запах густых морских туманов. Ветер срывал листья с прибрежных деревьев и швырял их мне под ноги.
   - Так же и мы, - сказал я, не обращаясь ни к кому конкретно, но, зная, что Макс, шедший поодаль, меня услышит.
   - О чем ты? - спросил Тихорев.
   - Мы такие же точно, как и эти листья. Наши жизни и судьбы.
   Макс не ответил. Ему нечего было сказать, да он и не понимал меня попросту. Я сам себя уже не понимал.
   Но мне было все равно. Я смотрел на золотистые воды реки, катившиеся к пенящимся водам залива. Там море, вздымаемое сильным западным ветром, поднималось и опускалось, выплескивая на бетон набережной белые буруны волн. Я смотрел на небо, холодное, ясное и безрадостное: оно предвещало раннюю осень, морозы и зиму.
   Все казалось пустым и глупым. Все то, что я делал этим летом, более не имело никакого смысла, это стало прошлым, превратилось в прах и лежало у моих ног, словно опавшие листья. Я ни о чем не жалел более и ничего уже не хотел. Я чувствовал, что моя жизнь - железнодорожная колея, которая уперлась в бетонный перрон вокзала. Дальше ей не пробиться, назад не повернуть. Конец.
   - Знаешь, - я снова обратился то ли к пустоте, окружавшей меня, то ли к Максу. - Двадцать один год назад я пошел в школу. Со мной был букет цветов и азбука, и еще новенький, пахнущий кожей ранец. Я думал, что начинается новая и прекрасная жизнь. Тогда я не знал, что все закончится именно так.
   - Я думаю, что ты еще не дошел до школы. Она за поворотом, помнишь? Я уверен, что ты еще не дошел. И не дойдешь сегодня. Ничего еще не закончилось, пока ты жив, помни об этом.
   Сказал ли эти слова Макс или же кто-то другой?! Собственно, это и не важно! Главное, он чертовски прав. Я еще не дошел. Я спешил изо всех сил, но ноги в несуразных детских коричневых туфлях и темно-синих школьных брюках завязли в опавшей листве, пепле рухнувших надежд и грязи, смешанной с кровью. Но я знал, что дойду и услышу первый звонок, и моя мама будет смотреть на меня ясными, чистыми, небесно-голубыми глазами. Она будет гордиться своим сыном.
   Я бросил последний взгляд на реку и на многоэтажки по другую ее сторону, затем повернулся и побрел к автомобилю.
   Всю дорогу я не разговаривал с Тихоревым. Я прощался со своим родным городом, прощался навсегда, так как чувствовал, что не вернусь в него больше. Большой проспект Васильевского острова вел меня в потоке автомобилей на запад, к огромному белому парому, который унесет меня прочь, туда, где исчезает солнце, туда, где умирают мечты, туда, где ждет меня моя смерть. Солнце заходило, и на боковых улицах, в тени домов уже чувствовался мрак приближающейся ночи. Я знал, что за моей спиной, на востоке, пока еще очень далеко от города, там, где солнце уже исчезло, на небе загораются бледные и холодные, словно чуждые всему живому, первые звезды. Я очень хотел увидеть их, и в то же время, всей кожей ощущал потребность в солнечном свете, его лучах, его тепле....
   Светило еще не исчезло за почти невидимой береговой линией Карельского перешейка, когда пришло время прощаться с Максом. Я стоял перед пунктом таможенного контроля Морского вокзала Санкт-Петербурга. Со мной был небольшой чемодан на колесиках, плащ и билет. Все это было предусмотрительно куплено Тихоревым для того, чтобы я походил на заграничного туриста, а не на отечественного бездомного.
   - Что ж, Саня, пора прощаться, - стараясь выглядеть веселым, сказал Макс.
   - Пора, - отозвался я.
   - Знаешь, я рад, что судьба свела нас тогда.
   - Я тоже.
   - Я даже рад, что все сложилось именно так.
   - Не могу разделить твоей радости, - нахмурился я. - Слишком много смертей, и за слишком многое пришлось заплатить. Но... дело не только во мне. Ты ведь не выполнил задание. Груз так и не был найден. Не думаю, что это поможет твоей службе.
   - Ты перестал понимать меня, Саня, - начал Макс. - Но я объясню. Мне правда жаль всех тех, кто погиб из-за этого проклятого груза. Мне жаль и тебя, ведь я вижу, что ты сломлен. Но я не жалею о своей карьере! Черт с ней! Я рад тому, что снова встретил тебя, рад тому, что могу помочь другу в беде. И еще я рад, что курьер спрятал сферу. Теперь я уверен, что доверять эту штуковину государству, особенно нашему - величайшая из возможных ошибок.
   - Курьер не прятал груз, - неожиданно даже для себя ответил я.
   - Как это? - Макс посмотрел на меня как на сумасшедшего. - Мы же....
   - Груз спрятал я.
   - Но как же шестизначный код, который нереально было вскрыть?
   - Ты поверил в то, что код смог отгадать курьер. Почему же ты не веришь в то, что это мог сделать я?
   - Ну и где же груз теперь?
   - Я его спрятал.
   - Где?
   - Помнишь, ты спрашивал меня о том теннисном мячике?
   - Ну!
   - Заешь, кому он принадлежал?
   - Нет.
   - Одному очень хорошему другу.... Такому другу можно доверить и смертельно-опасную для человечества находку.
   - Я тебя не понимаю, Саня, - Тихорев отчаянно взмахнул рукой.
   - Эта сфера поломала и твою жизнь, Макс. Если я скажу тебе сейчас, где она, ты не сможешь противостоять искушению. А даже, если и сможешь, ты сам станешь предметом охоты. Пусть она пока лежит там, куда я ее спрятал. А когда придет время, ты поймешь, где она!
   - Какое время?
   - Ты сам говорил, что сфера понадобится людям в определенный момент. Ищи ее не раньше того часа.
   Тихорев кивнул, я чувствовал, что его съедают изнутри самые противоречивые чувства. Его долг, его честь, его разум вдруг оказались на ножах между собой. Да, Макс никогда не умел делать выбор, - подумал я.
   Решив не продолжать больше разговор, я махнул Тихореву рукой и, показав билет и паспорт, отправился на таможенный досмотр. Макс хотел было пойти за мной, но удержал себя. Издали он помахал мне, около минуты постоял в раздумьях, а потом исчез в толпе провожающих.
   Прошло еще полчаса, и огромный белый паром, дав долгий прощальный гудок, отошел от причала морского терминала. Множество пассажиров на корме прощались с Питером, но мое прощание уже было окончено. Я стоял на носу корабля, глядя на то, как затухают краски последнего моего дня на родине. Я смотрел на гладь залива, которая, сбросив с себя обычную свою дымку, открывала теперь передо мной всё новые и новые виды: морской собор Кронштадта, домики Петродворца, далекие, большие и малые, островки, сосны на северном побережье и легкие паруса небольших яхт, которые спешили на стоянку к местам приписки. Я никогда не думал, что можно видеть так далеко, словно спали все барьеры, ограничивающие человеческое зрение. Я видел далекие кучевые облака над заливом, которые еще золотились в последних лучах солнца, невидимого уже ни для кого в Санкт-Петербурге, я видел чаек, которые с клокочущим и печальным криком летали над мрачнеющими волнами в паре километров от меня. Не видно было лишь тех далей, куда ушли люди, которых я знал и любил. Тех далей, что лежали за всеми земными морями, за холодными ледяными шлейфами и айсбергами, за вечно далекой линией горизонта. Меня все еще тянуло туда, в место, где клубился последний в жизни любого человека туман - граница, отделяющая глупую жизнь от еще более глупой смерти. Я нес в сердце смутную надежду на то, что шаг через эту границу подарит новый шанс. Точно так же и солнце, исчезнув в холодных глубинах океана, снова появляется над землей, среди диких лесов и стремительных рек Востока.
  
  

22.

   В ту же ночь я вышел на палубу и расположился в шезлонге. Небо было чистым и на нем высыпали тысячи звезд, созерцанием которых я и собирался заняться. Но, не прошло и пяти минут, как на соседний со мной шезлонг присел пожилой мужчина, хорошо одетый, на вид немец или скандинав.
   - Добрый вечер, - сказал иностранец к моему великому удивлению на чистом русском.
   - Уже ночь. Да и на счет доброты тоже можно поспорить.
   - Вы правы, - усмехнулся незнакомец. - Уже ночь! Ну а на счет доброты, для каждого - свое.
   - Именно, - я продолжил. - Вот я, например, как раз собирался полюбоваться ночным небом, как приходите вы и начинаете отвлекать меня никчемными светскими разговорами. Потому эта ночь уже не будет доброй. Для меня.
   - У вас странная логика для человека вашего возраста. Вы ведь еще молоды. Вы бы могли пойти в холл корабля. Там как раз скоро будут танцы для тех, кому еще нет сорока.
   - Мне уже восемьдесят восемь лет, любезнейший. Потому танцы эти не для меня, как и не для вас, тоже.
   - Вы шутник, молодой человек, на вид вам лишь тридцать.
   - Отчасти вы правы. Проблема лишь в том, что последние десять лет я жил жизнью собаки. А собачий год - это семь человечьих. Разве вы не знали?
   - А разве вы не знали, что собаки чувствуют время иначе, чем люди. Вот я жил последние семьдесят лет жизнью собаки, но я же не скажу, что мне из-за этого больше пятисот!
   - Кто вы? - спросил я удивленно. Человек этот показался мне странным, слишком странным и не заслуживающим доверия.
   - Я тот, кто мог бы помочь вам забыть то, что вы не можете забыть сами.
   Да, к тому же он любит пудрить мозги.
   - Что же вы знаете о том, чего не могу забыть я?
   Наверняка мне попался странствующий проповедник какой-нибудь секты, а потому мне захотелось как можно быстрее закончить разговор.
   - Вы не можете забыть вашу жизнь и ваши ошибки.
   - Вы не правы! Я не хочу их забывать. Я хочу помнить о них до конца, чтобы мне всегда было тошно.
   - Просто вы разочарованы в жизни.
   - Жизнь меня никогда не очаровывала. Я не могу быть разочарован в ней в этом случае.
   - Вы не очень хотите разговаривать, а ведь я мог бы вам помочь, задумайтесь!
   - А тут в яблочко! Я не хочу с вами разговаривать. Прошу извинить меня, но я уже хочу спать. Такие разговоры нагоняют сон. Доброй ночи!
   Я встал и покинул палубу. Запершись в своей каюте, я долго думал над тем, почему этот незнакомый проповедник выбрал меня. Но ответа я не нашел. Может, его и не было?
   Незаметно пролетели сутки. Погода окончательно испортилась. Первые осенние дни пришли на просторы Балтики вместе со шквалистым ветром и штормами. Пассажиры парома отсиживались в салонах, проводя время в пустых развлечениях. Мне же было скучно там, где ярко светило электричество, где каскадом лилось вино и шампанское, где отвешивались шутки на четырех языках и все смеялись над ними, не всегда даже понимая их смысл.
   Я стоял на палубе, закутавшись в плащ. Корабль пробивался через бушующее море, сквозь завесы дождя и водных брызг. Было холодно, в воздухе кричали чайки, и пахло йодом.
   - Здравствуйте, - обратился ко мне уже знакомый мне проповедник, чье появление было для меня неожиданностью, так как за гулом волн я не слышал шагов. Он, как и я, был в прорезиненном плаще и кожаных перчатках.
   - Здравствуйте, - отозвался я.
   - Сегодня вы в лучшем настроении?
   - Нет. Я все так же хочу побыть один, а не слушать ваши проповеди.
   - А вы решили, что я проповедник? - незнакомец рассмеялся. - Нет, поверьте мне, я не проповедник, никогда им не был и не буду. А про одиночество, послушайте мой совет: оно хорошо, но не стоит им злоупотреблять.
   - Ваша фраза означает, что вам от меня что-то нужно. Выкладывайте! Ведь я пока не вижу никакой пользы для себя в вашем присутствии здесь.
   - Я хочу поговорить с вами.
   - Именно со мной?
   - Именно с вами.
   - И чем вызвано это желание?
   - Тем, что вы отличны от других людей здесь, на пароме.
   - Вы тоже.
   - Значит, нам есть, о чем поговорить.
   - Это не обязательно.
   - И все же. Мы с вами из той породы, что смотрит на жизнь иначе. Мы с вами похожи, мы видим, что этот мир не совершенен.
   - Вы ошибаетесь, - возразил я. - Этот мир - само совершенство. Это самая совершенная тюрьма из всех, которые только могла придумать природа.
   - Хм, - незнакомец улыбнулся, порывы ветра играли его волосами, но он не делал попытки пригладить их. - Вот видите. Вы смотрите иначе. Другие об этом не задумываются.
   - Им просто незачем над этим задумываться. Такие мысли - удел немногих, - печально произнес я. - Вы верно подметили. Я теперь часто размышляю над тем, о чем другие не думают, и мне хочется чего-то иного.
   - Изменить мир - вот чего вам хочется! - уверенно сказал незнакомец. - И у вас, в отличие от остальных, есть такая возможность.
   - Я не хочу менять мир. Это все равно невозможно. Ничего не изменится, даже если уничтожить все человечество.
   - Но его можно улучшить! Дать ему цель.
   - И что же это за цель?
   - Бесконечность возможностей, бесконечность путей. Космос без оков и границ. Разве это не цель?
   - Нет, это не цель. Это лишь увеличит Землю до размеров Галактики, но не изменит ничего, по сути.
   - А вы не так уж и глупы, - разочарованно сказал незнакомец.
   В этот момент я увидел его сущность. Больше это не был седой иностранец с великолепным русским. Мне показалось, что это демон, сотканный из пепельно-серого тумана и водяных брызг. А, затем, внезапно, наваждение прошло. Незнакомец выглядел как и раньше, вот только я уже знал его мысли и понял его цель.
   - Вам тоже нужна эта проклятая сфера? - спросил я с улыбкой.
   - Ее уничтожение изменит мир, - незнакомец был слегка удивлен, а потому не сделал даже попытки уйти от ответа.
   - Знаете, на секунду мне показалось, что мне действительно будет интересно поговорить с вами. Я даже надеялся, что узнаю, наконец, ответ на один единственный вопрос, который ищет каждый, независимо от того, особенный он или нет. Но нет. Вы такой же, как и все. Вы не знаете ответа, вы в таком же тумане, как и все остальные, хоть вы и не человек.
   - Это бросается в глаза?
   - Не сильно, но от этого не уйти.
   - Зря вы так говорите. Я тоже пытался найти ответ, и я даже узнал, что его можно найти. Его могут дать те, кто уже знает, а можно найти самому. Но эти пути одинаково сложны, ибо, найдя тех, кто знает, вы уже сами найдете ответ на вопрос. Его нужно будет лишь увидеть.
   - Вы не увидели?
   - Оказалось, что я слаб для этого, потому мне пришлось идти тем же путем, что и все. Туда, где все ясно.
   - Вслед за солнцем.... В погоне за тем, что недостижимо....
   - Жалеть уже поздно. Да и общие цели не такие уж призрачные....
   - Всегда можно повернуть обратно. Ведь лучшего нам все равно не достигнуть, сколько бы мы к этому не стремились! Сколько бы мы ни строили иллюзий, они ими и останутся. Солнце нельзя догнать, у него фора в вечность!
   - Я не строю иллюзий для себя, я даю их другим.
   - Вы ошибаетесь, - ответил я, глядя на бушующие за бортом волны. - Вы и сами следуете своим же иллюзиям, иначе вам была бы не нужна эта сфера.... Мне вас жаль, вы можете найти ответ.
   - Его найдете вы.
   - Я уже ничего не найду. Мое время вышло.
   - Ничье время еще не вышло. Ведь у вас нет сферы, я это чувствую. Я знаю, что вы не скажете мне, где она, а кроме вас, об этом не знает никто. А раз так...
   - Вы поможете мне избавиться от иллюзий этого мира?
   - Я вас не трону, потому что мы слишком похожи. Вы тоже шли по неверному пути, и вы смогли с него свернуть. Может, и мне хватит сил для этого. Я не найду сферу, а это значит, что у всех них, - незнакомец сделал широкий жест рукой, - будет шанс. А вы найдете ответ. Я верю в это.
   - Спасибо за беседу, - я посмотрел на часы. - Но скоро уже порт. Я бы хотел вернуться в каюту, собрать вещи.
   - Приятно было встретиться, - незнакомец протянул руку, но я не пожал ее.
   - Не сочтите это оскорблением, - пояснил я. - Но мы не расстанемся друзьями, как бы похожи мы ни были. Возможно, мы еще встретимся, но я не думаю, что скоро, и еще более я сомневаюсь в том, что мы расстанемся после этого хотя бы так же, как сейчас.
   - Да, - усмехнулся мой собеседник, пряча руку в карман плаща. - Вы тоже не человек, я ошибался. До самого конца я ошибался.... Тем более было приятно говорить с Вами. Прощайте! Я не хотел бы встретиться с Вами снова.
   И он исчез так же незаметно, как и появился. Ни на корабле, ни после того, как паром причалил, на берегу, я не встречал его.
  
  

23.

   В Росток меня впустили без малейших проблем. Новозеландские документы не вызывали подозрений, а, чтобы не выдать своего недостаточного знания английского, я предпочитал красноречиво молчать. Там же, в Ростоке, переждав пару дней в гостинице, я арендовал автомобиль и поехал посмотреть на море.
   Вокруг моросил дождь. Капли впивались в песок пляжа, оставляя в нем кратеры оспинок, капли бурлили в лужах, капли подпрыгивали на капоте. Лишь на асфальтовой дорожке впереди не было заметно следов дождя, словно падающая с небес вода не разбивается об асфальтовую твердь, а вместо этого проваливаются куда-то вглубь, словно в бесконечно глубокую пропасть. И столь глубока эта пропасть, что никакой взгляд никогда не пронзит ее, никакой фонарь не осветит то, что скрыто в глубине. А над этой узкой, черной и бездонной асфальтовой полоской расстилалось серое небо, затянутое тучами, из которых, не переставая, уже вторые сутки шел все тот же мелкий, холодный и депрессивный дождь.
   Это было начало осени, которая наступила в этом году необычно рано. Была еще первая четверть сентября - самый разгар бабьего лета, когда так хорошо ходить в отпуск, ведь нет уже ни жары, ни толкотни в местах отдыха, ни глупых детишек с родителями, но в этом году с отдыхом явно не повезло: лето ушло, вытесненное холодными циклонами с севера. На улице температура не поднималась выше плюс одиннадцати, а в тот дождливый день столбик термометра замер напротив шкалы плюс восемь.
   Я сидел в своем автомобиле и смотрел то на свинцовую гладь Балтийского моря, расстилавшегося метрах в тридцати от меня, то на асфальтовую дорожку, проложенную вдоль песчаного пляжа. Снаружи все было неописуемо мокрым и неприятным. Мокрый песок, мокрые камни, даже чайки, и те, были мокрыми. Дул переменный ветер северных направлений, из-за чего и без того противный дождь то лил вертикально, то сдуваемый очередным сильным порывом, заходил слева, чтобы спустя минуту налететь уже справа. Раз в тридцать секунд дворники выпархивали из-под основания лобового стекла, размазывали дождевые капли по его поверхности и снова исчезали там же, где и появлялись. Я наблюдал, как за тридцатисекундные интервалы стекло покрывалось множеством капель, и было такое ощущение, что каждая секунда тянется как минимум, с четверть минуты.
   Я никого не ждал, никто мне уже не был нужен. Мои мысли лениво, словно опьяненные дождем, текли в голове, не задерживаясь. Как только из-под капота выпархивали дворники, я уже не мог вспомнить, о чем думал перед предыдущим их появлением. Но меня это не волновало. Мне нравилось наблюдать за тем, как капли, сметенные дворниками, снова и снова принимаются заполонять стекло, словно солдаты, идущие на штурм неприступной высоты. Так же безнадежно, как и люди в настоящем бою, они цеплялись за каждый клочок, передвигались от одной точки к другой, пытаясь выбрать лучшую позицию, объединялись друг с другом, а потом разбегались, пока всех их снова и снова не уничтожал неотразимый вал резиновых щеток.
   В салоне автомобиля становилось все холоднее и холоднее. Я уже начинал чувствовать, что дождевая сырость снаружи проникает вовнутрь, вытесняет тепло, которое когда-то жило не только в машине, но и в моей жизни. Я чувствовал, что и сам становлюсь холодным и безжизненным, и никакое тепло ни внешнее, ни внутреннее, уже не смогут отогреть меня. И мне нравилось это ощущение. Оно было таким мирным и заманчивым. Мне сильно хотелось получить, наконец, покой, и было глубоко все равно, каким он будет, вечным или таким вот недолговременным.
   Сзади, в дождевых брызгах, по дороге прошуршал автомобиль. Это словно привело меня в чувства. Я услышал, как за стеклами машины завывал северный ветер, заставлявший раскачиваться, скрипеть и терять листву деревья вдоль дороги за моей спиной, как скрипели дворники своими резиновыми щетками о мокрое лобовое стекло, как стучали капли о крышу автомобиля. Я услышал сразу множество звуков, и, взглянув на часы, в который раз подумал о том, что время - предательская штука. Только что мне казалось, что оно еле тянется, а на самом деле, пролетело так быстро, что я даже не заметил.
   Мне надо было уезжать. Надо было исчезнуть так же, как исчезает утренний туман под лучами весеннего солнца, исчезнуть, как воспоминание о чем-то далеком и красивом, исчезнуть, как закат над теплым южным морем. Исчезнуть без следа и без сожалений о прошедшем. Прошлое тоже должно было исчезнуть, но оно, как игла в мозгу, все еще тревожило меня.
   "Хватит!" - сказал я сам себе: "Сколько можно прошлого! Моя жизнь - сплошное прошлое, и от этого никуда не уйти...! Пусть будет новая жизнь, какой бы глупой я ее ни считал!"
   Я запустил двигатель и вырулил на дорогу.
  
  

24.

   "В семь часов сорок две минуты вечера четвертого сентября на автобане Росток - Гамбург "Фольксваген Бора" 2003 года выпуска на скорости свыше ста пятидесяти километров в час, перелетел через ограждения и выехал на полосу встречного движения. Там он столкнулся с автопоездом "Мерседес", перевозившим десять тонн авиационного керосина. В результате последовавшего взрыва и пожара погибли десять, пострадало более сорока человек. По данным дорожной полиции, виновником автокатастрофы стал водитель "Фольксвагена", гражданин Новой Зеландии Ричард Льюис Андертон".
   Исчез мрачный дождливый мир. Исчез слепящий свет встречных фар. Исчезли далекие холмы и огоньки деревенских домиков. Исчез стук дворников, и исчезли размазанные капли дождя на стекле. Мир расширился, потеряв границы, сбросив серый вечерний туман, он стал значительно ярче и радостнее. Нет больше страха, есть только уверенность в том, что впереди будет свет и радость встречи с теми, кто был дорог. А где-то там, далеко внизу, под пеленой дождя, черный дым и яркий огонь пожирают погнутый металл и пластик. Там, среди искореженных автомобилей, остались проблемы, планы, мечты. Там осталась память, которая никогда не дает начать новую жизнь с чистого листа.
  
  
   Санкт-Петербург 2005, 2008 г.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"