Гулидов Егор Геннадиевич : другие произведения.

На закате

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Наемнику поручают достать таинственный древний амулет. Задание не столь просто, ведь любой владелец амулета сходит с ума. Это первая часть повести, предполагается продолжение.

   на закате.
  
  
   Санкт-Петербург, 28 февраля, 18.00
  
   Я опомнился лишь в автомобиле...
   То, что происходило со мной до этого момента, в моем сознании было перепутано, смешано, разорвано, да еще и покрыто чем-то вроде тумана,... если, конечно, в памяти может вообще существовать туман.
   Но, как ни странно, цепочка событий, приведшая меня к этому внезапному осознанию происходящего, в тот конкретный момент волновала меня мало. Куда важнее было то, что я сидел в автомобиле с запущенным двигателем, а в моей руке был зажат автоматический пистолет "Beretta 92F" с глушителем. Что было еще хуже, пистолет пах пороховой гарью, а в его обойме было только девять патронов из пятнадцати.
   Спрятав пистолет в карман, я, неожиданно для самого себя, вспомнил, при каких обстоятельствах я его оттуда вытащил, а затем, вся цепочка событий, разорванных и скрытых от моего самосознания до этого, вдруг, неожиданно, склеилась, сжалась в единое целое, передав мне при этом всю суть событий, в которые я был вовлечен последние четыре недели.
   Все сводилось к тому предмету, который лежал в левом кармане моего пальто - небольшому амулету, в серебряной оправе. Впрочем, он стоил всего того, что было, а еще вернее было бы сказать, что он стоил большего....
   Особой ювелирной ценности, правда, эта безделушка из себя не представляла, если, конечно, не брать в расчет ее древность. Основой амулета был прозрачный кристалл, напоминавший лично мне горный хрусталь, но его особенностью были удивительные красноватые прожилки, словно кровь, пронизывавшие толщу камня тремя изгибающимися ручейками. Оправой же этому удивительному самоцвету (или куску стекла?) служил сложный узор серебряной чеканки, изображавший переплетенные причудливым образом человеческие кисти. Серебро совсем не потускнело за прошедшие века, правда, значительную помощь ему в этом оказывал предыдущий владелец, чистивший амулет достаточно часто.
   Повертев амулет в руках, я спрятал его в бардачок, а затем огляделся.
   Автомобиль, в котором я сидел, был припаркован прямо напротив подъезда высокого многоквартирного дома; широкая зона парковки у подъездной дорожки позволяла ставить машины не вдоль, как обычно, а под углом почти что в девяносто градусов, так что прямо передо мной была бетонная стена дома, несколько квадратов окон, дверь подъезда, грязный снег, сваленный кучами слева и справа от дорожки, блестящая табличку с номерами квартир на стене, испещренной свежими и не до конца оборванными объявлениями.
   Двор многоквартирного дома был почти пуст. Какая-то старушка с авоськами в тридцати метрах слева плелась, глядя себе под ноги. Справа, метрах в пятнадцати две домохозяйки о чем-то оживленно разговаривали, забыв обо всем на свете, кроме всех своих проблем.
   Я взглянул на часы.
   18:05! У меня времени примерно до полуночи, чтобы покинуть страну.... Только до полуночи... Шум поднимется быстро... или не очень, но меня будут искать... Возможно сегодня, да... возможно, что уже сегодня. Так что мне нужна скорость... скорость, скорость....
   К счастью, скорость мне мог дать тот самый автомобиль, в котором я сидел, все-таки это была не какая-нибудь "наша марка", а вполне еще новый немецкий автомобиль с автоматической коробкой передач и бортовой системой GPS... вот только в компьютере была "зашита" лишь карта Европы. Впрочем, туда мне и было нужно.
   Нажав на газ, я медленно, чтобы не призывать на свою голову излишнего внимания, вывернул со стоянки налево и осторожно миновал пенсионерку с авоськами. Задевая, то и дело, правым бортом о ветви придорожных кустов, я поехал по укатанному снегу узкой придомовой дорожки к выезду из обычного для спальных районов российских городов лабиринта внутриквартальных автомобильных путей.
   Когда я поворачивал налево, покидая, наконец, этот градостроительный хаос, мне в глаза ударил яркий свет заката, от которого до этого меня спасали высокие бастионы новостроек, закрывавшие все пространство за собой, словно стражи, от лучей заходящего солнца и от светящегося, словно при термоядерном взрыве, неба.
   В окошке, образовавшемся между двумя черными утесами домов, далеко на западе оранжево-красное солнце исчезало за линией горизонта. Его теплый, и в то же время леденящий, свет заливал, казалось, весь город. Следы от реактивных самолетов прочерчивавшие это полыхавшее колючим морозным пламенем небо светились, словно раскаленные рельсы. Светился так же каким-то таинственным, неземным светом и лед Финского залива, а над ним, разгораясь с каждой минутой все ярче и ярче, исчезали в небытие последние часы последнего дня последнего месяца этой странной и, возможно, тоже последней зимы.
  

***

  
   Нью-Йорк, 31 января, 18.30
  
   Закат поджег все огромное небо над мегаполисом. Небо пылало, ярко-ярко, так, словно, это и не небо было вовсе, а огромный костер, отделенный от мира лишь тонкой ширмой, и на фоне этой оранжево-красноватой ширмы очень четко вырисовывались уродливые глыбы небоскребов Манхеттена.
   Изредка из-за какого-нибудь из этих высоченных идолов капитала выскакивал на секунду лучик заходящего солнца, и этот лучик резал глаза, настолько он был ярок на фоне черных громад и грозного неба.
   Было морозно. Возможно, из-за этого закат в этот январский день был настолько величественным и мрачным.
   Я ехал в такси к югу, вдоль Ист-Ривер к Бруклинскому мосту. Мне была назначена встреча в одном высоком офисном здании с одним широко известным в узких кругах работодателем.
   Встреча была назначена на семь, а я опаздывал.
   Таксистом был кто-то вроде индуса. Парень с сильным восточным акцентом, которому очень бы пошло прибавлять к концу каждой своей фразы слово "маса" или "сахиб". Однако он просто слащаво коверкал слова.... Или мне так казалось?
   Хорош судить. Сам посмотри на свой английский, благо, еще со стороны не слышишь!
   У него играло радио, и в то же время работала рация. Рация была громче... в ней то и дело зарождались какие-то ужасные ревущие звуки, перемешанные с помехами и музыкой другого радио, возможно, в другой машине, и эта какофония поначалу сильно меня отвлекала от созерцания провинциальной суеты полустоличного Бруклина. Потом привык, а потом великолепное зрелище апокалипсического заката выбросило меня из реальности, и никакое уже радио с индуистскими напевами, никакие вопли из рации не могли меня отвлечь и затянуть обратно в обыденность.
   Свернули на мост. Замелькали переплетения стальных тросов, блеснула заходящим солнцем полоска мутной Ист-Ривер, а затем наше с индусом такси с головой нырнуло в полумрак Манхеттена.
   Перемешался свет окон, огни реклам, желтизна освещенных фонарями тротуаров, люди, люди, люди, светофоры, желтые вытянутые стрелы Yellow cab-ов, пару раз мелькнули хмурые лица полицейских в машинах с лаконичной надписью NYPD...
   - You've got it sir, - вымолвил со своим слащавым акцентом индус, - Corner of Broadway and 25-th! 45$ please!
   Я дал ему пятьдесят.
   - Keep the change!
   - Thank you!
   А потом послал его к черту, по-русски, но индус не понял,... наверное, не понял.
   И почему я вдруг зол на него? С чего вдруг? Из-за его акцента? Или из-за его рации? Или он просто неприятный человек??? Да нет. Зол без причины.... Потому что сам как пес последний. Ни кола, ни двора...
   Я прошел в вестибюль небоскреба, с блаженством подставив лицо под струю теплого воздуха, отсекавшую уличный холод сразу же за раздвижными дверьми.
   - You've got an appointment, sir?
   Это был один из охранников здания. Форменная фуражка, глаза холодны и пристальны, тщательно выбрит, одна рука заткнута за пояс из хромовой кожи, в поясной кобуре солидный ствол, примерно так калибра 0,45.
  -- Yes I have an appointment with Mr. Meyer.
  -- What is your name, sir?
  -- Alexander Gradsky.
  -- Just a moment, sir, I'll call up!
   Обветренная ладонь охранника сжала телефонную трубку. Его разговор c кем-то на том конце был довольно коротким. Повесив трубку, он еще раз пристально посмотрел на меня, после чего быстро произнес:
   - Mr. Gradsky, Mr. Meyer awaits you. His office is on the 50-th floor. The elevator is right ahead!
   - Thanks! - ответил я, но без фальшивой улыбки. Так, как отвечать в Америке в целом не принято.
   А номер офиса не назвал...
   В лифте было прохладно. Работал кондиционер. Электронное табло отсчитывало этажи. Кроме меня - никого. Ощущение, что никого не было во всем здании. Кроме, конечно, взвода охранников на первом этаже.
   Секунды тянулись то ли медленно, то ли быстро. Считать было недосуг, да и как их заметишь или сосчитаешь, когда и на часы смотреть то не хочется, чтобы не вспоминать об опоздании? Считал только лифт, те десятки закрытых стальных огнеупорных дверей, мимо которых он пролетал на пути к вершине здания.
   Лифт ненавязчиво звякнул, извещая о том, что он прибыл на нужный мне этаж. Двери бесшумно отворились, словно приглашая войти в полумрак казавшегося пустынным этажа.
   Я вышел из ярко освещенной кабины и получил возможность убедиться в том, что номер офиса мне был совершенно ни к чему - он занимал весь пятидесятый этаж!
   В огромном помещении горело всего несколько торшеров, а все три стены занимал вид на вечерний Нью-Йорк, так что городские огни, по сути, были единственным источником более-менее приемлемого света здесь.
   Мистер Мейер и сам словно появился из этого моря огней. Его темный силуэт поднялся из кресла, которое можно было заметить в дальнем от меня углу, и направился прямо ко мне.
   Жаль, что не взял с собой пистолет.
   - Добрий вэчер, мистер Градский, - натужно улыбаясь, сказал мистер Мейер.
   Ага!!! Тяжело тебе говорить по-русски и улыбаться!
   - Добрый вечер, мистер Мейер.
   - Ви опоздали, но я все равно рад вас видеть!
   - Прошу прощения, но мне помешали пробки.
   - Простите?
   Не понял про пробки...
   - Terrible traffic, sir!
   - О! Не надо, не надо, пожалуйста, английского!!! - мистер Мейер волновался, а потому произносил слова чуть ли не по буквам, - Я как раз хотел говорить по-русски, мне нужна... практика, да! Мне нужна практика! Не откажите в любезности, please!
   Я невольно улыбнулся, мистер Мейер выглядел вполне добродушным и безобидным стариканом, впрочем, это вполне могло быть искусной маской...
  
  

***

   Санкт-Петербург, 28 февраля, 18.40
  
   Ночной город...
   Этот желтый свет фонарей на проводах, такие же желтые тени на снегу... Грязь вдоль бордюров... эти обшарпанные пятиэтажные трущобы-хрущобы-брежневки... Убогие панельные дома, в которых все так же ютятся простые и небогатые семьи.... Все так, как и было раньше. Но очень давно...
   Сколько лет прошло?
   Четырнадцать... или пятнадцать?
   Много. А в то же время совсем чуть-чуть!
   Я неспешно ехал в столь же неторопливом вечернем потоке автомобилей. Впереди мне злобно мигали красные стоп-сигналы. Оскалившись на весь городской трафик, каждую минуту, словно хамелеоны меняли окраску светофоры, цветные их сигналы отражались в стеклах автомобилей, витринах магазинов, зеркалах заднего вида. Десятки оранжевых "поворотников" бешено мигали, каждый в своем ритме, а вместе были похожи на светлячков, выстроившихся по чьей-то воле в шеренгу. Почти неслышно щелкал и мигал на приборной панели огонек моих "поворотников", а, значит, и мой автомобиль украшался то с одной, то с другой стороны этими странными светляками. В салоне то и дело становилось то ярче, то темнее. Желтый свет фонарей то наступал, то исчезал, заливал асфальт впереди неестественным, немного мертвенным светом, а потом уступал место тьме.
   Я уже покинул Васильевский остров. Отстояв в автомобильных пробках у Тучкова моста, я заработал себе право отстоять в пробке к проспекту Добролюбова. За это время, нестерпимо полыхавшее всего полчаса назад небо, успело уже потухнуть, а затем и вовсе потемнеть, так что электрический свет получил полную власть над городом.
   Было немного грустно.
   Грустно, чертовски грустно после заката. Всегда грустно. Почему???
   Я включил радио.
   Джаз!!! Как чудно, что в Питере есть такая станция!!! Как раз под мое настроение, и как раз под отъезд!
   Трели саксофона заполнили мой салон, а где-то вне его, прячась за стеклами автомобиля, в своем ритме, не похожем на ритмы вечернего джаза и блюза, мигал миллионами огней огромный город.
   Долго пришлось стоять в заторе на Кронверкской набережной. Зато по правую руку была подсвеченная все теми же желтоватыми электрическими огнями Петропавловская крепость и игла собора.
   Сколько же всего автомобилей!!! Сколько их в Петербурге?! А сколько их в мире?! Миллиард, наверное, точно. Как раз под число "золотого миллиарда"... И что после этого можно говорить про экологию?
   Выхлопные газы окрашивались в красные тона от габаритных фар, а затем исчезали в оранжево-желтом воздухе над улицей. Саксофон какого-то исполнителя пытался автомобильными динамиками передать всю грусть осени, но...
   Никакая техника не сможет передать душевный порыв...
   К началу восьмого, мне, наконец, удалось побороть других конкурентов на дороге и вырваться на просторы Арсенальной набережной.
   Здесь уже не было столь много автомобилей, чтобы основательно затормозить движение. Дело пошло куда лучше.
   Японские шины немецкого автомобиля шуршали по мерзлому российскому асфальту. Треугольник ЛМЗ, светивший сквозь ночь, сначала издали, а затем уже и вблизи, исчез вскоре в зеркале заднего вида, промелькнул Большеохтинский мост. Легко перекинулся через Неву в самом ее широком месте мост Александра Невского, но и он тоже, спустя несколько минут, исчез где-то за моей спиной.
   Количество автомобилей постепенно увеличивалось. Уже целая рубиновая река неслась к южным окраинам вдоль реки настоящей, но скрытой под толщей льда. А на встречу летели огни золотые, по одному, по два, по три, целыми тучами.... Разрывали воздух тяжелые грузовики, украшенные по бокам лампочками, мелькали легковушки, микроавтобусы, проносились, и пропадали, как призраки, оставляя лишь после себя рубиновый след в зеркалах.
   За Володарским мостом автомобильная река начала мелеть. Рубиновые потоки, успевая только мелькнуть в боковых стеклах, исчезали на улицах, выходящих к набережной. Какая-то женщина, негритянка, наверное, пела тоскливый блюз, и под эти грустные слова о несчастной любви и тяжелой жизни, я взлетел по большой спирали против часовой стрелки на Кольцевую автодорогу к любимому детищу городской администрации - Обуховскому вантовому мосту.
   Колеса моей машины стучали на грубо заделанных дорожных стыках. КАД, хоть и считался автострадой, слабо дотягивал до самых скромных международных стандартов. Делали на скорую руку, всеми силами пытаясь закрыть проворованные дыры в бюджете строительства.
   Впрочем, я еду в Европу. Там другие дороги, особенно в Германии!
   Ведь можно сколько угодно ругать немцев, буржуев, всю западную цивилизацию, но уж дороги там на славу, а тут... мало русским дураков...
   Промелькнул рекламный щит будущих выборов в городское законодательное собрание. Толстый чиновник неприятного вида пожимал руку жутко накрашенной тетке с претенциозной прической. Чуть ниже надпись: "Вместе сможем все!"
   Что же они смогут вместе??? ... Загубили страну... Псы!!!
   Я выжимал сто шестьдесят километров против ста двадцати разрешенных. Амортизаторы с трудом гасили вибрацию от некачественного зернистого асфальта, исчерченного жирными следами торможения огромных фур.
   Справа расстилалось огромное море огней городских окраин. Их заслоняли темные контуры Южной ТЭЦ, знакомой с самого детства, из градирен которой и день, и ночь, поднимаясь на многокилометровую высоту, валил столбом пар.
   Но исчезла во тьме за моей спиной и ТЭЦ. Лишь море городского света, то накатывало, то отступало, и временами лишь КАД, словно яркая стрела, прорывала покрывало тьмы, но часто ей на помощь приходили электрические светлячки промзоны и жилых кварталов, мимо которых я пролетал в своем теплом автомобиле. Огни прогоняли тьму, прогоняли ее подальше от своей трепетной, суетной, по большей части никчемной жизни. Прогоняли далеко... к мерзлым полям, заваленным снегом, голым полоскам леса и заброшенным селениям, туда, где ночь, смешиваясь со злом людских сердец, вырывала жизни, словно цветы с клумбы, жестко, монотонно и беспощадно.
   Сколько их кануло там, во мраке холодных ночей?, когда городские огни светили так близко, так ярко, но никто... никто не мог им помочь!
   Так же, в таком же пригородном лесу оборвался и путь Майкла... Чертовски это глупо: родиться в Штатах, а умереть в России... Чертовски глупо!!!
  
  

***

  
   Где-то над Атлантическим океаном, 1 февраля.
  
   Мерно гудели мощные двигатели трансатлантического "Боинга 767" рейса American Airlines из Нью-Йорка в Лондон. Их гул, к которому ухо привыкало в первый час после взлета, а сознание переставало замечать уже на втором часу, все-таки иногда прорывался сквозь медленный и густой поток мыслей.
   Да и не гул это вовсе. Еле-еле заметная вибрация.
   Таково уж свойство восприятия. Лишь концентрация на каком-либо раздражителе позволяет осознать его полностью, в противном случае, он отметается мыслями, воспоминаниями, эмоциями. Сознание игнорирует сторонние шумы, чтобы расслабиться в неге еще более сторонних, ненужных и вредных, но все же настолько своих... мыслей!
   Как близка человеку эту глупость!!!
   Впрочем, размышления о вреде лишних мыслей как раз таки и были теми самыми ненужными мыслями...
   Замкнутый круг!!!
   Я попытался расфокусировать зрение, а затем и слух. Сразу же гул двигателей заполнил собой все слышимое пространство. Но все же, словно вспышки в глубине догорающего костра, то тут, то там, передо мной и за моей спиной в глубине салона, промелькивали отрывки разговоров, какие-то стуки, щелчки, скрип обуви: целый океан звуков, который в обычных условиях может зафиксировать только ненаправленный микрофон с высокой чувствительностью. К сожалению, такое состояние часто усыпляет, так что я не сильно удивился, когда вдруг проснулся спустя два часа оттого, что самолет попал в воздушную яму.
   Из-за толчка, с моих колен слетела на пол кожаная папка, покоившаяся на них до этого с самого взлета. В ней было три паспорта разных стран с моими фотографиями и три банковских карты, на которых около десяти тысяч долларов на расходы, - все, что было необходимо мне для выполнения задания, полученного от мистера Мейера. Правда, помимо папки, в багажном отсеке самолета был еще мой чемодан, внутри которого в разобранном виде спрятан был пистолет.
   На всякий случай.
   Кое-что еще из того, что необходимо, было у Майкла Карвелла (Michael Carwell), с которым я должен был встретиться в Лондоне, прежде чем приступить к выполнению задания.
   Нам с ним предстояло отправиться в Россию, а именно, в Санкт-Петербург, дабы там обнаружить человека, бывшего военного, который во время второй Чеченской войны был в отряде российского спецназа, уничтожившего банду командира Агырова. У этого человека мы должны были забрать одну ценную вещь, принадлежавшую ранее Агырову, и доставить ее уже мистеру Мейеру, за что каждый из нас - Майкл и я, получил бы по четверти миллиона долларов.
   При всей своей относительной простоте, этот замысел не представлялся мне таким уж легким, так как фактически необходимо было искать иголку в стоге сена. Однако я был наслышан о Майкле Карвелле, один раз даже работал с ним и знал, что он достаточно профессионален для того, чтобы найти нужного человека. Моя же роль сводилась к тому, чтобы содействовать Майклу в чужой для него стране, а затем провести эксфильтрацию и безопасную доставку груза в Марсель.
   Но даже, несмотря на участие Майкла, я испытывал некоторую степень сомнения ко всему заданию в целом, поскольку сумма в полмиллиона долларов, без налогов, разумеется, даже за такую сложную работу представлялась более чем нескромной. Тут даже, собственно и интуиции никакой было не нужно, чтобы понять: дело нечисто.
   Вот только в какой степени нечисто?
   Дело более-менее прояснил разговор с Майклом.
   Он встречал меня в VIP зале Лондонского аэропорта, где эта встреча уже была оговорена по телефону заранее.
   - Glad to see you, Al! - приветствовал меня Майкл со свойственной американцам манерой сокращать имена собеседников донельзя.
   - So am I, Mike!
   Я сел за его столик, уставленный дорогими блюдами из ресторана VIP зала.
   Он то, наверное, привык к таким суммам контрактов!...
   - Would you like something? You can order whatever you want! Mr. Meyer pays your bills!
   - No thanks! I had the lunch on board, so I'm full.
   - This French vine is perfect!
   Я налил в чистый бокал вина. Оно действительно было неплохим, но на мой неразвитой изысками вкус, не так, чтобы perfect.
   - Let's discuss our job, - предложил я после того, как полминуты покрутил глоток вина во рту со значительным видом знатока.
   - OK! But I thought, Mr. Meyer had told you everything.
   - There is still some misunderstanding in my mind. I can't understand the trick. What's the reason to pay half a million for a hundred grand job?
   Майкл рассмеялся.
   Интересно, что его рассмешило: моя глупость или...
   - Yeah! It is not easy to realize, but the trick is on the surface. Meyer pays us this sum only cause the THING he wishes to own is very dangerous, very expensive, very rare and very god damn hard to get!
   Хм... по сути это и так было ясно...
   - What's that dangerous thing?
   - It's an amulet. As I was informed, it has some mystic features. This thing is supposed to contain the part of one ancient god's soul. And this makeweight turns this amulet into a dangerous and both powerful item which drives you mad.
   - Really? And you believe this bullshit?
   - I just tell what I've heard. May be it's bullshit, may be not, but the old moron pays us 500 grands for it. He told me a story I'm likely to believe about this amulet. Soon we'll have an opportunity to find out the part of bullshit in his tale.
   - Why didn't he tell me that?
   - May be cause you consider all this magic stuff is bullshit? - Карвелл хитро смотрел на меня, а мой взгляд был все так же холоден и спокоен. Или мне так только казалось...
   Нет, я не считаю все это чушью... много раз я натыкался в жизни на то, что иначе было бы сложно объяснить... вот только полмиллиона за волшебный амулет, наподобие Кольца Всевластия... это уже для меня чутка перебор!
   - What do you mean it's hard to get? Do you mean it's hard to be found?
   - Partly.... But there is one more... trick. The man, who owns this amulet, is likely to create a sect. So, you face not only him, but all his organization.
   Значит, предстоит работа с сектой... вот только этого мне и не хватало!!!
  
  

***

  
   Санкт-Петербург, 28 февраля, 19.35
  
   Электричество наполняло собой все огромное пространство круглосуточного гипермаркета. Многоярусные полки с товарами высились слева и справа от меня. Между рядами этих полок, похожих чем-то на небоскребы Манхеттена, сновали покупатели.
   Я лавировал между полками и покупателями со своей тележкой, словно яхта на заполненном рейде. Мне тоже нужно было совершить покупки перед дальней дорогой. Набрать побольше, чтобы не останавливаться как минимум до Польской границы.
   В последнее время мне почему-то стал раздражать глаза сухой электрический свет. Возникала неприятная боль и резь. То ли свет был слишком яркий, то ли сухой....
   Почему сухой??? Разве может свет быть влажным? Ну... а если не сухой, то, как иначе его описать??? Сухой - неживой, искусственный, искусственный электрический свет.
   В одном из отделов промтоваров я нашел стенд с солнечными очками. До сезона было еще далеко, а потому выбор был неширок. Впрочем, я нашел очки с поляризующими линзами - то, что нужно для водителя. Их я так же сунул в свою корзину. Нужно было донести их до кассы....
   Черт, твоя Европейская правильность...
   Донести с ярлыком, а не потворствовать желанию надеть их немедленно как бы не раздражал электрический свет.
   От глаз затем начинала болеть и голова. Боль плавно перетекала из глазных впадин в лоб, растекалась по лбу, уходила куда-то вглубь, а затем появлялась в висках, и, когда она, наконец, начинала ослабевать, от глаз шел очередной болевой поток.
   Вода!!! Всего то нужна холодная вода!!! Набрать в ладони ледяной воды, поднести к лицу, прижать плотно-плотно, и открыть глаза... в воде... и будет хорошо. Холодная вода...
   Я кинул в корзину четыре бутылки негазированной воды. Взял пятую, повертел в руках, и положил к тем четырем. Затем взял и шестую, и седьмую.
   Потом заметил упаковку из двенадцати бутылок по 0,6. Выложил бутылки, взятые ранее, положил вместо них эту упаковку, а потом еще три литровые упаковки сока.
   Нафиг тебе столько пить? Потом останавливаться придется каждые полчаса.
   Пришлось выложить две упаковки сока, но воду я оставил. Ее должно хватить до конца.
   Два запакованных в пластик хлебных батона, две упаковки запакованной в пластик ветчины, приготовленный комплексный обед под пластиковой пленкой, леденцы в пластиковой упаковке, пластиковые вилка и нож, шесть бутылок колы (в пластиковых бутылках, кстати) и шесть пакетиков растворимого кофе.
   С этим богатством я подошел к кассе.
   С потолка на стальных квадратах свисали по шесть ламп. Таких квадратов было великое множество. Весь потолок гипермаркета занимали они - квадраты и лампы, тысячи наверное...
   Карлсон бы точно запутался..., а при чем тут Карлсон???... Но ведь запутался бы, разве ж нет?!
   Передо мной была какая-то женщина с тележкой полной всякой снеди. Много спиртного, много всякой закуски, в руках телефон.
   "Привет, Зин, я тут в магазине... знаешь, такую классную кофточку видела... нет, натуральная... так вот, всего за 350 рублей! Представляешь?... а еще я вчера по Гостинке ходила... знаешь, такой зонтик классный... нет, цветной!"
   Боже!!! Кофточку она видела..., зонтик ей понравился!!! Боже, и на ЭТО ты тратишь свою жизнь???
   А свет все жег глаза. А стены магазина были желтыми. А желтыми были не только стены. Желтой была и форма сотрудников, желтым были их карточки с именами, желтыми были даже пластиковые фонари с номерами касс. И чертов электрический свет тоже был желтым.
   Я прикрыл глаза рукой. Другой выставлял на резиновую ленту свои покупки.
   - Карта есть? - угрюмо спросила кассирша.
   - Нет.
   Кассирша хватала отработанным движением продукты, подносила их к сканеру, и тот мерзко пикал, затем кассирша тоже отработанным движением отбрасывала товары к себе за спину в широкий лоток.
   - Пятьсот двадцать восемь рублей тридцать шесть копеек, - изрекла кассирша.
   Я дал тысячу.
   Зачирикала касса, открылся ящик с деньгами, руки засунули тысячную купюру в отдельный отдел к тысячам, затем насчитали мне сдачу сотками, о пластик брякнулись монетки мелочи.
   Я сгреб деньги в карман, сложил товары обратно в тележку. Затем сорвал с очков бирку и нацепил их себе на глаза. От этого вроде бы даже полегчало.
   Раздвижные двери, выпустили меня в прохладу морозной ночи. На стоянке так же царил желтый свет фонарей, но из-за очков он казался притушенным и похожим на тот свет, который бывает во снах. Только сквозь приглушенную желтизну ярко светили красные стоп-сигналы автомобилей.
   В этом блаженном прохладном полумраке я добрался до своей машины, закинул покупки на заднее сиденье, сел за руль, запустил мотор и переключил магнитолу с радио на диск.
   Ровный, кристально чистый звук хороших динамиков сразу наполнил все пространство автомобиля. Песня продолжилась с того самого момента, как я выключил ее несколько часов назад.

Now I'm walking again to the beat of a drum
And I'm counting the steps to the door of your heart
Only shadows ahead barely clearing the roof
Get to know the feeling of liberation and relief

   Only shadows ahead!!! Да, черт возьми, только тени впереди!!!
  

***

  
   Ленинградская область, 7 февраля, 10.00
  
   План по инфильтрации был прост и в большей мере рассчитан не на удобство въезда в Россию, а на безопасный выезд из нее через три недели.
   Всего три недели, чтобы разгромить еще не найденную секту и забрать у ее главаря амулет! И это в многомиллионном городе! И это вдвоем с американцем, который по-русски может сказать только: "Харош Маруся!"
   Мы с Майклом разделились уже в Лондоне. Он, под видом американского путешественника, остался в Англии на неделю для того, чтобы попасть в туристическую группу в Санкт-Петербург, я же, поехал в Париж, откуда, уже с французским паспортом, получив визу в Россию, как внук эмигрантов 1920-го, направился в Таллинн, где встретился с человеком от мистера Мейера.
   Этот человек передал мне еще двадцать тысяч евро от старика, ключи от новенькой немецкой автомашины с французскими номерами и документы на нее, составленные под мое французское имя. Однако мое иностранное подданство значительно ограничивало мое перемещение по России, а потому, к машине прилагались российские номера, документы на нее же, но уже выписанные на имя гражданина РФ Воробьева и паспорт РФ на то же имя с моими фотографиями.
   Человек от мистера Мейера пожелал мне удачи, и уехал на другой немецкой автомашине, а я, купив в ближайшем эстонском магазинчике, где, кстати, прекрасно еще понимали по-русски, еды и карту автодорог Северо-запада России, отправился на своем новом автомобиле к границе.
   Где-то за час миновав оба пограничных поста между Нарвой и Ивангородом, я снова вступил, а точнее, въехал, на территорию России, оставленной мною довольно спешно и спонтанно в неспокойные дни 1993 года.
   Проехав по ухабистой, все так же убого заасфальтированной дороге до пригородов Кингисеппа, я свернул на пустынную в эти утренние часы второстепенную дорогу, остановился у обочины, вылез, подышал на замерзавшие от порывистого и холодного ветра руки, и за пять минут сменил номера на автомобиле.
   Путь до Питера занял два часа. Я не особо спешил: все-таки я не был в стране целых 14 лет, нужно было немного освоиться, войти в образ, как говорится.
   Вопреки теплу Европы, которая с некоторым удивлением переживала, пожалуй, самую странную зиму за всю свою историю, здесь, в России было довольно холодно, но и тут теплая погода стояла почти до конца января, снег был желаем, и не принес сюрприза даже для дорожных служб.
   Наконец то пресс-службам будет сложно соврать о том, что зима нежданно нагрянула, вот и не выдержал трубопровод от ТЭЦ... а, впрочем, если и не выдержал, все равно ведь соврут!!!
   Небо с серыми, низкими тучами было безрадостно хмурым, лесополосы вдоль дороги - голы и убоги, сами дороги - разбиты и узки, а грязные областные грузовички, как назло, медленны и шумны.
   Во мне росло какое-то глухое раздражение, о котором я и забыл за границей. Раздражение, основывавшееся на осознании полной безвыходности, царившей в моей родной стране - глухой, серой, беспросветной. Никаких изменений к лучшему.... Только автомобили стали подороже, да рекламы побольше, а фундамент все тот же...
   И уже никакой дух родины почему-то не мог выбить из моего сердца эту болезненную неприязнь к бытию в этом краю. И это было тем более странно, что я, в глубине души, терпеть не мог мироустройство западной цивилизации, их стремление к удовлетворению абсолютно всех своих потребностей и к разрешению всех своих проблем, пусть даже порождением новых.
   Вообще, путь западной цивилизации - от одной проблемы к другой... и все этому рады...
   Впрочем, глядя на пролетавшие за стеклами моего автомобиля виды, я понимал, что и в России необыкновенно силен этот дух Запада, но здесь, как и всегда, впрочем, он приобрел свой особенный, русский колорит. Здесь Запад и Восток смешивались, порождая своим смешением какой-то странный, особый мир, непохожий на своих "родителей". Этот мир существовал всегда, но в последние столетия он набрал, пожалуй, слишком много трупного яда с Запада. Но если в Европе или США цивилизация умирала красиво, то здесь смерть открывала свой истинный и омерзительный лик: костлявый, покрытый гниющей плотью, но, с присущей Востоку манерностью и трепетом, она прятала от окружающих своё разлагающееся тело, прикрываясь паранджой стабильности и грядущего развития.
   Впрочем... не суди, и не судим будешь! Я и права не имею судить: приехал из заграницы спустя 14 лет, и сужу свою родную страну, которой и не служил вовсе.... Хотя нет, служил... но все-таки не ей, служил Советскому Союзу! А это, пожалуй, было иное.... Да... именно иное...
   Мой автомобиль выехал на вершину Пулковской горы. Вдали, на плоской приморской равнине, которую, казалось, сделало таковой, низкое и серое небо, расстилался Санкт-Петербург. С высоты было видно почти всю южную часть города: от приморских домов-"кораблей" Юго-запада, до Южной ТЭЦ и многоэтажек Рыбацкого. Самые густонаселенные районы города, и самые малообеспеченные, если выражаться политкорректно.
   В этих районах прошло и мое детство,... но что-нибудь, да изменилось.... Надеюсь на это....
   А потом дорога нырнула вниз, по дуге, скрывая за голыми ветвями деревьев вид на Питер, а, когда поворот со спуском закончился, передо мной была уже прямая стрела Пулковского шоссе, и город уже скрывался где-то вдалеке, за огромными рекламными щитами и за пеленой туманной дымки.
  

***

  
   Граница Псковской и Ленинградской областей, 28 февраля, 21.50
  
   Около десяти часов вечера запорошил мелкий снег. Он бросался прямо в лобовое стекло автомобиля, часть снежинок разбивалась, а часть стремительно взлетала в потоке набегающего воздуха и исчезала где-то наверху, в темноте. В ярком свете фар снег метался и кружился в потоках ветра над дорогой. Снежная крупа вырисовывала какие-то узоры, а эти узоры потом рассыпались в пыль, срывались с места и мчались вслед за бешено крутящимися колесами какого-нибудь автомобиля.
   Кузов мягко подбрасывало на дорожных заплатках. А впереди, на шоссе, где-то в метрах в трехстах от меня, сквозь шелуху снегопада, словно угли, тлели алые габаритные огни какой-то легковушки.
   Уже последние десять километров мы неслись так друг за другом, сквозь вьюгу, на расстоянии в три сотни метров. Огоньки то исчезали во тьме впереди, за поворотом, то снова появлялись. Вспыхивали в свете фар дорожные знаки, мелькали полосатые заборы вдоль крутых поворотов. Снег все так же остервенело бросался на лобовое стекло, разбивался и отшвыривался в стороны дворниками. Все так же ровно гудел мощный двигатель, нагоняя какую-то приятную расслабленность и отрешенность. Только руки сами собой управляли рулем, сами вписывали машину в повороты, а ноги сами чуть сбрасывали газ и сами же добавляли его.
   Магнитола спала, я выключил ее. Почему-то захотелось немного отдохнуть от звуков. Голова все еще болела, а музыка при этом раздражала. Глаза уже отдохнули от яркого света, потому я снял очки. Ночная загородная дорога почти не баловала освещенностью.
   В салоне было почти жарко. Я вытащил из упаковки бутылку с водой, откупорил ее, поглядывая одним глазом на дорогу, затем поднес бутылку к губам и сделал большой глоток. Вода скользнула внутрь, принесла легкую волну свежести в теле. Сделав еще один глоток, я закрыл бутылку и положил ее рядом с собой на сиденье. Электронные часы на руке пикнули. Было ровно десять вечера.
   Я притормозил на обочине. Включил аварийку. Вылез, выдохнул светящееся в свете фар облачко пара, и направился к багажнику. В оранжевом мигающем свете аварийного сигнала я открутил российские номера, а на их место прикрепил французские с синим флажком Евросоюза и буковкой "F". За время этой нехитрой операции мимо меня пронеслось несколько автомобилей, которых я даже и разглядеть не успел. Российские номера я тщательно вытер тряпкой, предназначенной для протирки автомобиля, а затем, размахнувшись, закинул их в таинственную темноту леса.
   Farewell, Russia!
  

***

   Санкт-Петербург, 7 февраля, 13.00
  
   Я связался с Майклом как только добрался на автомобиле до центра Питера.
   - Hi, Mike! I'm in Petersburg and where are you?
   - Hi, Al! I've just arrived. We've passed the customs control in the airport and now are boarding the bus.
   - What's the hotel are you going to stay?
   - Our manager said we would live in the hotel Europe, near Nevsky Avenue. Is that OK?
   - I suppose it is quite expensive to live there for three weeks. By the way, how are you going to stay here for so long? Three weeks are more than enough for a tourist!
   - Don't worry! It's all right! I'll manage everything! See you!
   - See you! - только и успел ответить я.
   Что еще с этих янки взять???
   Снимать номер в "Европе", как Майкл, я не мог. Это было накладно, да и не в меру претенциозно. Вместо этого, я попетлял по центру города и нашел небольшую гостиницу, в которой я зарегистрироваться на свой французский паспорт, чтобы обеспечить себя необходимыми для дальнейшего выезда из страны документами. Оставив в номере гостиницы свой чемодан, я отправился на прогулку по городу.
   Было прохладно. Я гулял по Невскому, закутавшись в плащ, пряча руки в карманах и оглядываясь по сторонам.
   Невский сильно изменился с тех пор, как я в последний раз шел по нему в направлении противоположном нынешнему. Тогда я спешил на Московский вокзал по нечетной стороне от метро, с тяжелой спортивной сумкой, сейчас я шел от вокзала, по четной стороне и налегке. Тогда был светлый весенний день, а сейчас мрачный февральский.
   Тогда Невский был другим,... а сейчас он совсем другой...
   Меня позабавила эта игра слов. Но так оно и было. В моей памяти было два Невских: тот, и нынешний. И я четко видел разницу между ними, в каждом доме, в каждой витрине: тогда и сейчас, тогда и сейчас. Это были разные улицы, одна прямиком вела в мое прошлое, а другая ярко и пестро, но как-то уж больно утомительно и однообразно прочерчивала мое настоящее. И я шел через это настоящее, вроде бы имея цель, но в то же время, уже не имея практически никакой цели.
   Когда я подходил к Гостиному двору, вспоминая, каким же он был раньше, позвонил Майкл.
   - I'm free right now! Have you had a lunch already?
   - No, I've not.
   - OK! I'm in hotel Europe, in the lobby! When you can get here?
   - In five minutes, Mike.
   - Nice, than we should have a lunch in the restaurant and discuss our plans here!
   - Got it. See you!
   Обедали в ресторане при гостинице "Европа". Убранство и цены вполне соответствовали месту, кулинарные изыски так же не отставали, правда мое самолюбие не тешило себя этим, то ли уже надоело, то ли и привыкать к роскоши было некогда, то ли душа никогда и не лежала к такому.
   Майкл активно поглощал блюдо стоимостью в добрых полсотни евро, запивая его не менее дешевым вином, при этом он рассказывал мне план предстоящих действий.
   - First of all we should get in touch with the police department here!
   - Get in touch, Mike?
   - Yeah! We need a person in the police department who will inform us about the last murders. We are going to find a sect, right? Than - we need such a man! You can't find satisfying information about it in papers. Am I right?
   - Yes, Mike, go on.
   - And than when we'll have the information I should find more...
   - You are going to find what the police have missed?
   - I'm going to find the sect, Al!
   - Mike, you don't know Russian, you don't know Russia, and how you are going to do this! It's impossible even for me, because I've missed the last 14 years here!
   - That's you!... I'll find those guys!
   - But how?
   - You'll see!
  

***

   Псковская область, 28 февраля, около полуночи
  
   Без пятнадцати одиннадцать я проехал Псков. Дрожащие городские огни были по правую руку. Сразу же за границей желтых кругов фонарей, за пустынными тротуарами придорожных окраин и необъятной полоской тьмы. Я откровенно гнал, превышая разрешенный скоростной режим километров на тридцать в час. Проехав мимо мигавших желтым цветом светофоров пригорода Пскова Лопатино, я снова провалился в безграничное море тьмы. На часах было без пяти одиннадцать.
   На шоссе гнать было легче. В этот уже довольно поздний час на дорогах были только неторопливые, разукрашенные фонариками фуры, которые целыми караванами ползли к границе. Зачастую откровенно рискуя, я обгонял эти неторопливые автоколонны, стараясь держать скорость не менее 120 километров в час. До Острова я доехал за 27 минут.
   Этот небольшой городок занял у меня четыре минуты. Объехав его, я снова попал на затемненную трассу, которая вела прямиком к границе. Те же фуры, они свистели справа, когда я их обгонял, светили мне в окна габаритными огнями, а навстречу неслись другие такие же, слепящие яркими фарами, установленными и сверху и снизу от кабины. Я уступал им встречную полосу, а потом снова возвращался на нее, чтобы не тянуться по-черепашьи, уткнувшись в хвост какому-нибудь лесовозу. Напоминало такой однообразный лабиринт, когда приходится мотаться все время то вправо, то влево по шоссе. Благо резина была хорошей и под моими маневрами на скорости значительно выше сотни не проскальзывала.
   За десять минут до полуночи, проскочив мимо ярко освещенных щитов, извещавших о приближении к государственной границе, я добрался до казавшихся такими уютными светящихся окон пограничных пунктов. Ожидая своей очереди на проезд, я вытащил из бардачка амулет.
   Когда я зажал его в кулаке, мне показалось, что он горячий. Я явственно чувствовал, что поверхность камня гораздо теплее моих ладоней, гораздо теплее. Руку слегка кололи легкие разряды, какие бывают от статического электричества. Я разжал кулак и посмотрел на камень. В его кристально-прозрачной глубине, рядом с кроваво-красными прожилками играл какой-то таинственный свет. Через мою руку, я чувствовал, лился какой-то с трудом поддающийся описанию по своим ощущениям поток.
   Я уронил амулет на пол, наклонился, поднял его за цепочку, и тут же почувствовал, что в машине я уже не один.
   Бывает иногда такое чувство, ты знаешь, что у тебя за спиной кто-то есть... или что-то. И хочется обернуться, и страшно, страшно просто до жути страшно!
   Твою мать!!! Боже, боже, боже,... Что же это такое?!!!
   Неприятный озноб пробежал по моему телу, а в движениях появилась какая-то вялость и неуверенность.
   Сзади кто-то истошно нажал на клаксон. Вспыхнули и погасли в зеркальце заднего вида чьи-то фары дальнего света. Я взглянул на дорогу - очередь сдвинулась. На пункт въехал автомобиль, стоявший передо мной, мне нужно было проехать несколько метров, а моя нерасторопность взбесила какого-то водителя, стоявшего следом. Я нажал на газ, проехал эти метры, и в это время чувство чужого присутствия кончилось. Я обернулся, сзади, как и следовало ожидать, не было никого.
   У меня было всего пара минут, чтобы спрятать амулет. Класть его себе в карман я не хотел. Не хотел, чтобы эта вещь лежала близко к моему телу. Быстро оглядев салон, я бросил взгляд на зеркало заднего вида.
   Сойдет!
   Я тут же намотал цепочку на основание зеркальца, так что амулет превратился в обычную автомобильную висюльку. По крайней мере, в неверном ночном свете он вполне мог сойти за нее.
   Наступила моя очередь. Я подъехал, вышел из машины, протянул документы. Пограничник взглянул на мою визу, потом на часы, и усмехнулся:
   - Вы как раз в последнюю минуту успели.
   Я посмотрел на часы. Минутная и часовая стрелки слились в одну. Была полночь, 1 марта.
  

***

   Санкт-Петербург, 8 февраля, 18.40
  
   Я трясся в вагоне метро. Был вечер, полно народу в поезде и на станциях, все уставшие, иногда откровенно злые, иногда скрывавшие злобу и раздражение в глубинах своей души. Получалось это у них плохо: зло прорывалось наружу, но не явно, а как-то исподтишка, словно и не зло это, а всего лишь его отголосок или только лишь намек на него. Кто-то читал еще утреннюю газету, кто-то потрепанную книжку в мягкой обложке, а кто-то рекламные объявления на стенах вагона. На станциях люди толкались, рвались к выходу, орудовали локтями и чуть ли не с разбегу залетали в уже прилично набившийся вагон, чтобы силой инерции окупить нехватку терпения.
   Я стоял в этом волнующемся людском море.
   Да и не море это!!! Болото..., но вот только уж очень взволнованное!!!
   Меня то и дело толкали, в один момент, своим напором людская масса совсем уж загнала меня вглубь к неработающей двери, но затем отступила и я снова смог вернуться к изначальной позиции справа от третьей двери второго вагона.
   Я ехал к станции метро "Проспект Ветеранов", цель моя казалась мне самому довольно глупой, но при всей своей глупости, она была уж слишком заманчивой. Я ехал посмотреть на дом, в котором раньше жил, взглянуть на окна своей квартиры, которые не видел 14 лет, увидеть, горит ли в них свет, понять, кто там живет.
   Может быть, если судьба будет благосклонна ко мне, там я встречу тех же людей, которые и остались жить там, когда я уехал.
   Мимо меня пролетали с детства знакомые станции, которые практически не изменились: Балтийская, Нарвская, Кировский завод, похожая на сказочный подземный дворец Автово, скромно-убогие Ленинский проспект и Проспект Ветеранов.
   Хотя народ в вагонах и убывал на каждой станции, начиная с Балтийской, но все же на конечной остановке вылезло столько пассажиров, что они мигом образовали толпу. Толпа эта, колышущаяся в хаотическом ритме тысячами голов, влезла на ступени, заменявшие в этой неглубокой станции эскалатор, а затем разделилась на множество рукавов, исчезавших в проемах стеклянных дверей выхода. В этой же толпе был вытолкнут в подземный переход и я.
   Было уже темно, но темнота вечернего зимнего неба почти не была заметна. Ее изгнали желтыми фонарями над улицей, перемигиванием цветной рекламы игорного заведения, матовым светом рекламных щитов у остановки. У этой остановки скопилась приличная толпа возвращавшихся с работы горожан. Я вздохнул и вместе с ними стал ожидать промерзший насквозь троллейбус.
   Еще около тридцати минут в нем, прильнув к боковому, покрытому инеем, стеклу на задней площадке, я вслушивался в названия остановок, пытаясь не пропустить нужную мне, ибо за прошедшие годы, проспект застроился сплошь новыми зданиями и старые ориентиры, тем более в темноте, были практически неразличимы.
   Почему не поехал на машине??? Ведь было бы проще!!!
   Хм... наверное, хотел вспомнить как это...
   Что?
   Как это, возвращаться домой с работы, как будто ничего и не было, как будто я и не уезжал тогда, как будто жизнь моя не сломалась тогда!
   Ну и как?
   Знаешь, до жути хреново!!! Хорошо, что уехал!!!
   Моя пятиэтажная "брежневка" все так же ютилась в глубине квартала, но только теперь рядом с ней, вместо уютного сквера, где я любил проводить время летними вечерами, высился уродливый бетонный многоквартирный дом. Застывшая на морозе грязь была покрыта следами грузовиков со стройки, но ни следа не осталось от прежних деревьев, лишь несколько голых кустов, в желтом свете фонарей, вздымали к безмолвному небу свои крючковатые руки, словно моля богов о тяжкой каре для всех двуногих тварей.
   А для строителей особенно...
   Окна моей квартиры светились, и я почувствовал покалывание в груди, волнение неожиданно захлестнуло меня с головой, я еле сдерживался, чтобы не броситься к подъезду, не пробежать два этажа и не позвонить в дверь с номером "26".
   Но потом волнение спало, и я почувствовал страх, страх перед тем, что может ждать меня за дверью когда-то моей квартиры, и этот страх все усиливался, он уже нашептывал мне, что надо уходить, уезжать, возвращаться в гостиницу, забыть обо всем, как меня окликнул старушечий голос.
   - Сашка, ты что ли?
   Из дверей моего подъезда вышла старушка в теплом старушечьем пальто и платке.
   - Татьяна Семеновна?!
   А она почти не изменилась! Хотя... Постарела только... На 14 лет, но вот ведь возраст, не меняются эти пенсионеры!!!
   - Ты какими тут судьбами?
   - Да так, Татьяна Семеновна, мимо проезжал, вот, решил заглянуть в свой родной дом, узнать, что да как?
   - Плохо тут все, Сашка, очень плохо.
   - Что ж именно, Татьяна Семеновна?
   - А ты, что ль телевизор не смотришь?
   - Смотрю, но по нему все неправду показывают.
   - Это точно, Сашка! Все там брехня! Ты вот посмотри, какую супостаты махину тут отгрохали, - старушка, дрожащей рукой указала на темную громаду новостройки, - Псы!!!
   - Вам была за это компенсация, ведь ваши условия проживания ухудшились?
   - Да Господь с тобой, Саша, где ж ты видывал, чтобы у нас за такое компенсацию давали??? Я вот себе никак к пенсии прибавку вытребовать не могу, а ты - компенсация!!!
   - Заграницей за это бы дали, Татьяна Семеновна, - грустно усмехнулся я.
   - Ты, милок, от туда что ли?
   - Да. Приехал сегодня как раз.
   - И сразу сюда.... Небось, хотел узнать, что с Маринкой твоей бывшей стало?
   Права ты, старая ведьма. Ой, как права!!!
   Я немного замялся, а потом посмотрел в мутные старушечьи глаза знакомой с самого детства соседки по площадке, и сказал:
   - Да, именно за этим я и приехал,... если быть честным.
   Татьяна Семеновна оживилась, видимо, сплетни на эту тему в свое время были популярны в дамском клубе "Мы с подружками на пенсии".
   - Померла она, кажись, да не здесь уж. После того, как ты с ней развелся, вышла она за какого-то торгаша, а его потом прибили, и она пить начала, квартиру то продала, и съехала куда-то, говорят, в область. А года так три назад, Ирина Николаевна, помнишь ее, в школе фельдшером была?... Вот... Ирина Николаевна слышала от кого-то, что Маринка то померла. Вроде ж почки то у нее от алкоголя то и отказали. Вот.... Ну ты меня извини меня, старую, что я тебе это рассказываю,... ну да ты бы иначе и не узнал.
   Наверное, когда в своих странствиях по миру я вспоминал Марину, и думал о том, что с ней могло стать, что-то подобное мне и приходило на ум. Но вот мои опасения подтвердились. В моей квартире чужие люди, моя первая любовь уже и сгнила давно, вся моя прошлая жизнь стала похожей на какой-то сон, что она была, что ее не было.
   Только эта старушенция, а больше... кто еще меня тут знает? Кто еще скажет, что да, в этом доме, в квартире 26 жил Александр Градский.... Жил, а потом исчез, как в воду канув в 1993 году....
   - Доброго вам здоровья, Татьяна Семеновна! Мне надо ехать!
   - А, Саша, давай, заходи на чай! Расскажешь, как там заграницей!
   - Нет, извините, вы же сами куда-то собирались,... не хочу мешать.
   - Ах, ну да! Я ж в аптеку шла!
   - До свидания, Татьяна Семеновна!
   - До свидания, Саша!
   Прощайте, Татьяна Семеновна, прощай, призрак моей прошлой жизни!
   Я поймал такси на проспекте Ветеранов.
   - К площади Восстания.
   - Не вопрос! - весело отозвался таксист.
   Я откинулся на спинку сиденья и смотрел в окно и вверх, так что видны были только желтые лампочки фонарей, переплетения проводов, освещенные окна домов и небо, светившееся каким-то неживым, бледно-розовым светом.
  

***

   Латвия, 1 марта, ночь
  
   В полпервого ночи я подъехал к небольшому латвийскому городку Карсава. Бензин подходил к концу, и надо было заправиться. Яркая заправка красовалась прямо возле шоссе. Цены здесь уже были в евро, и по-европейски кусались. Я залил полный бак, расплатился с продавцом.
   - Еще чего-нибудь желаете? - спросил по-русски пожилой латвиец за кассой.
   - Excusez je ne comprends pas, - ответил я по-французски.
   - А... Извините, - слегка опешив ответил продавец, - Извините!
   - Au revoir!
   Я вышел, высыпал медную евро-мелочь в карман пальто.
   Ну и зачем понтоваться? Ответил бы на русском... Что мне больше ничего уже не нужно...
   Мой автомобиль, пустой и почему-то неуютный ждал меня около заправочного автомата. В нем, на зеркальце заднего вида висел амулет. Амулет, которого я боялся сейчас более всего на свете.
   Усевшись за руль, я сорвал цепочку с самоцветом с зеркальца и запрятал проклятую штуковину обратно в бардачок.
   С глаз долой - из сердца вон!
   Отъехав немного от бензоколонки, я остановился у обочины, с заднего сиденья достал из пакета запаянный в пластик комплексный обед и одноразовую вилку. Разорвал пальцами пластик, и съел котлету с картофельным пюре и овощами как они были - холодными. Затем достал бутылку колы и пакетик кофе. Открыл колу и всыпал в нее кофе, взболтал и сделал глоток. На вкус получилось даже лучше исходного напитка, да еще и неплохо взбадривает.
   Последнее из того, что мне сейчас нужно - это сон!
   Спать я не собирался по двум причинам: я не хотел надолго останавливаться и я очень сильно опасался засыпать, имея невдалеке от себя этот чертов амулет. Выкинув из машины пенопластовый поднос из-под обеда, я запустил двигатель и вырулил на дорогу к Резекне.
   Шоссе к Резекне было очень даже неплохо, однако я не выжимал больше сверхскоростей. Я решил пожалеть автомобиль, амортизаторы и корпус которого подвергся изрядным испытаниям на убитых тяжелыми фурами провинциальных дорогах псковской области. В конце концов, путь еще предстоял неблизкий.
   Я то и дело прикладывался к бутылке со смесью колы и кофе, но сон все равно ходил где-то неподалеку. Дорога, как назло, была все больше прямой, а потому пришлось включить радио. Тем более голова моя уже почти не болела.
   Подействовал кофе, наверное.
   Ночное радио было без ди-джея, он, к счастью, спал в свой теплой постели, лишив меня возможности слушать его болтовню на латвийском. Была только музыка, годов 80-х и 90-х. Под нее я пролетел выстроившийся вдоль шоссе Резекне и по хорошей дороге продолжил свой путь ко второму по величине горожу Латвии - Даугавпилсу.
   Где-то за тридцать километров от Даугавпилса исчез снег. До этого, одинокие снежные островки вспыхивали в свете фар между придорожных деревьев, а после перекрестка с дорогой на Дубну, его не стало. Только земля, укрытая ковром полуразложившихся прошлогодних листьев. Голые верви деревьев белели в свете мощных фар, и всякий раз казалось, что за их стволами прячутся какие-то таинственные и от того жуткие призраки. Изредка только вспыхивали дорожные знаки, своим присутствием напоминая о том, что в этом мире еще остались живые люди.
   Наверное, остались.
   Действительно, за всю дорогу от Резекне до Даугавпилса мне попалось всего несколько фур и две легковушки. Иногда, сквозь ветви придорожных кустов и деревьев, вдали, за пустотой полей светились одинокие огоньки. Других признаков человеческого присутствия я не встречал.
   Странно. От чего мне так хочется, чтобы рядом был хоть кто-то... кто-то живой?!!!
   Но рядом не было никого живого. Только иногда мне начинало казаться, что за моей спиной что-то есть, мне чудился чей-то холодный и в то же время горящий взгляд, который буравил мне спину. Я вздрагивал, смотрел в зеркальце заднего вида, но там, в темноте салона были только контуры задних сидений и пластиковых пакетов из гипермаркета. Но я скорее чувствовал, чем видел, что там есть и еще что-то, какой-то силуэт, сотканный из тьмы, и в этом силуэте мне виделись горящие кровавым светом прожилки снизу доверху, наподобие тех, что пронизывали камень, спрятанного мною в бардачок амулета.
   И только какая-нибудь бодрая песня прогоняла призрака с заднего сиденья. Чистый звук заполнял салон, и я переставал думать о том, чего все равно понять не мог.

Si senor, efectos especiales, ye, ye, ye

Si senor, una tentacion, ye, ye, ye

Tu y yo a la fiesta

Tu y yo toda la noche

Tu y yo a la fiesta

Tu y yo

Bailando bailando amigos adios, adios el silencio loco

Bailando bailando amigos adios, adios el silencio loco

  

***

   Санкт-Петербург, 10 февраля, 14.20
  
   Это был какой-то майор из питерского ГУВД. Лысый, с бегающими глазами, чрезмерно потливый. Даже в относительно нежарком помещении он умудрился вспотеть, и от него воняло этим самым потом. Зато он был тщательно выбрит, чего, конечно же, не отнять. Он и Майкл оба были выбриты самым тщательным образом, в отличие от меня.
   Ведь лень же доставать бритву из сумки!!!
   Я не знаю, какими путями Карвелл вышел на этого майора, а звали его, похоже, Анатолий Сергеевич, да и меня это, по-хорошему, не интересовало. Мы сидели за столом в отдельном кабинете одного из многочисленных ресторанов в центре города. У меня в ногах стоял черный кейс с деньгами для этого благородного работника органов, я же выполнял обязанности переводчика в разговоре, который Майкл вел с майором.
   - We need all the information you can find about the serial homicides in the city and suburbs.
   - Нам нужна вся информация по серийным убийствам в городе и области, - нудно переводил я.
   - Вас интересуют убийства на сексуальной почве или же просто серии?
   - He asks: rapes or simply serial?
   - Simply serial, like a sect acts.
   - Просто серия. Нам нужны убийства, которые можно было бы приписать секте.
   - По правде, есть такое дело.... Его как раз ведут сейчас, и начальство бьет им по голове оперов, да без особого толку.... Было уже пятнадцать трупов. Подойдет?
   - He said they had such serial homicides. It has been investigated, but without any clear result. 15 victims already. Does it suit us?
   - Yeah. May be it is it! OK! We should have all the files about that, and all the others. We should know about any dead motherfucker in the city!
   - Нас это устроит. Нам нужны все бумаги по этому делу, плюс информация по всем трупам в городе.
   - За какой срок?
   - He asks about the period... about those dead motherfuckers.
   - Tell him, all the murders from now and until I say!
  

***

   Литва, 1 марта, ночь - раннее утро
  
   Проехав Даугавпилс в начале четвертого, в три тридцать ночи я уже был на границе с Литвой. Мой французский паспорт позволил проехать границу всего за несколько минут. Да и ждать тут было нечего. На КПП почти не было машин.
   С Литвы начинала работать вшитая в GPS-навигатор карта. Мне нужно было в Марсель, его я и ввел, как заключительный пункт маршрута. Умная карта посчитала мне кратчайший маршрут и тут же вывела его на дисплей. Теперь не нужно было напряженно следить за синими дорожными указателями. Карта подсказывала мне, когда и даже в какую сторону поворачивать.
   Хорошая придумка. И главное - удобная, и отказаться от нее сложно, а в результате разучиваешься делать элементарные вещи!!!
   По шоссе А226 я продолжил свою гонку со временем, в которой то и смысла особого не было.
   Все было по-прежнему, разве что закончилось то неплохое латвийское радио, а в Литве подобной станции при сканировании частот я не нашел. Все так же в белом свете фар мелькали придорожные столбы, голые стволы деревьев, знаки со светоотражающей краской. Все так же чертовски редко откуда-нибудь из-за поворота выныривали огоньки встречного автомобиля, проносились мимо и исчезали в зеркальце заднего вида рубиновыми всполохами. Все так же мне было дико одиноко, и все так же мне то и дело начинало мерещиться чье-то еще присутствие в автомобиле.
   Что же это за наваждение такое??? Интересно, кажется ли мне это или все-таки там действительно что-то есть? Ведь, если есть на самом деле, то причина этому только одна - амулет. Другой быть не может...
   Сразу за поворотом, на котором мне пришлось резко сбросить скорость, чтобы машину не выкинуло с дороги на покрытом тонким слоем льда асфальте, призрак появился вновь. Я четко ощущал его, так же, как если бы рядом со мной был человек.
   Либо я тоже схожу с ума, и мои чувства играют со мной, либо это действительно есть...
   - Кто ты и откуда? - спросил я громко, вспомнив советы какого-то древнего мудреца по общению с посланцами тьмы.
   Но ответа мне не было. Только мерный гул двигателя и это мерзкое ощущение. Ощущение того, что ничего ты уже не можешь сделать.
   - Хочешь молчать - молчи! Но знай, мне на тебя начихать!!! Ты там просто сидишь и смотришь мне в затылок!!! Ты знаешь, это детский прием! На мне он не сработает.
   - Ты боишься. Значит, все работает!
   Этот ответ вдруг всплыл у меня в сознании. Ответил ли я сам за своего предполагаемого собеседника-призрака или же это в действительности был его ответ, я так и не понял. В очередной раз за моей спиной остались лишь пустое заднее сиденье и несколько пакетов на нем.
   Я остановился на обочине. Достал новую бутылку колы, засыпал в нее пакетик растворимого кофе, долго и остервенело тряс, а затем выпил залпом полбутылки этой пенной, горько-сладкой отравы. Потом включил магнитолу, поменял компакт-диск, включил на его на проигрыш, а затем установил громкость на максимум.
   Катитесь вы все к чертям!!! Прочь от меня, призраки ночи! Я не боюсь вас! В этой жизни я уже видел слишком много, чтобы бояться, вас, смерти или чего бы то ни было вообще!!!

Got no reason for coming to me and the rain
running down there's no reason.
And the same voice coming to me like it's all
slowing down and believe me...

I was the one who let you know
I was your sorry-ever-after.
Seventy-four, seventy-five.

It's not easy, nothing to say 'cause it's
already said it's never easy.
When I look on your eyes then I find that I'll do fine,
When I look on your eyes then I'll do better.

***

   Санкт-Петербург, 15 февраля, 13.10
  
   Перевод основных деталей предоставленных нам дел занял около недели. Чтобы не привлекать внимание, я работал с бумагами в своем гостиничном номере, Майкл в это время выполнял свои туристические обязанности, а по вечерам знакомился с теми отчетами, которые я успевал перевести.
   Ситуация была примерно такова, как и прогнозировал мистер Мейер: в городе уже около года работала группа сектантов-фанатиков. Они совершали жестокие, похожие на ритуальные, убийства, жертв своих выбирали бессистемно, чаще всего ночами на пустынных улицах "подбирали" тех, кому выпал несчастливый день. Перед убийством следовали непродолжительные, но весьма жестокие пытки, затем жертве вскрывали горло очень острым ножом. Поскольку следов крови ни на одном из тех мест, где находили трупы, не было, то оперативниками логично было предположено, что ритуальные убийства совершались в каком-то другом месте. Место это предположительно было названо храмом, но никаких наметок, где искать этот храм, и вообще, с какой сектой следователи имели дело - этого в просмотренных мною материалах не было.
   Бог его знает, конечно, но, по-моему, этот Анатолий Сергеевич выдал не все данные, которыми ментура обладала.
   Майкла более всего заинтересовали предполагаемые районы похищения. Дело в том, что помимо бродяг, которых никто не искал, пропали семь человек, у которых были родственники. Благодаря этому, удалось примерно выяснить, где находились жертвы на момент похищения.
   Карвелл первым же делом обвел красным маркером на городской карте эти районы. Вышло, что чаще всего похитители облюбовали южные районы города: Лигово, Дачное, Купчино, Рыбацкое. Тела же, чаще всего, находили в Гатчинском и Всеволожском районах Лен. Области в лесополосах, на обочинах проселочных дорог. Эти места на городскую карту не поместились, потому пришлось задействовать и карту пригородов.
   Майкл погрузился в глубокие раздумья, смотрел на схему города и области, что-то записывал, считал на пальцах и причмокивал губами. Аналитический процесс был в самом разгаре.
   Хоть это было и приятно - наблюдать за тем, как кто-то работает, в то время как ты сам сидишь в шикарном кресле дорогого гостиничного номера - я все же оставил Майкла наедине с его выкладками.
   Покинув отель, я дошел до своей машины, сел за руль и еще раз посмотрел на адрес в моей записной книжке.
   За несколько дней до этого я приобрел в метро базу данных жителей города, установив диск на ноутбуке Майкла, я запустил поиск с целью найти своего старого боевого товарища, который тоже, в свое время, жил в Питере.
   Моего товарища звали Станислав Тысяцкий, и запрос на это имя выдал только одного человека. Все параметры - возраст, место рождения совпадали с тем, которые я знал, вот только адрес изменился, Стас переехал на Васильевский остров. Туда я и отправился.
   Дом, который я искал, располагался в глубине огромного квартала. Стандартная блочная 9-ти этажная коробка продолговатой формы. Во всем цивилизованном мире это жилье считалось бы трущобой, в мое же время это была мечта миллионов.
   Подъездная дорожка вдоль дома была сплошь заставлена автомобилями. В одном из них - неплохом "Мерседесе" 5-летней давности сидело двое грозных молодчиков. Я проехал мимо и затем притормозил, ожидая, что они поедут, а я припаркуюсь на их место, но они не тронулись. Казалось, что они наблюдают за мной, притом интуиция подсказывала, что они почему-то ко мне враждебны. Поломав голову, где бы припарковаться, я заметил чуть вдали, у соседнего дома очень неплохую зону для стоянки, там я и остановил свой автомобиль.
   Вернувшись к дому Тысяцкого, я сверился со списками квартир у подъездов. Станислав жил в третьем подъезде, и как раз напротив третьего подъезда стоял тот самый "Мерседес" с "быками". Они еще раз мрачно оглядели меня с головы до ног.
   Интересно, какого черта они тут торчат.... Хорошо, что пистолет с собой взял..., впрочем, какой мне с него толк?
   Из подъезда как раз вышла женщина средних лет. Домофон, который преграждал мне путь до этого, теперь не мог мне помешать - я зашел внутрь. Позади мягко стукнула тяжелая металлическая дверь на автодоводке.
   Я взбежал по лестнице на четвертый этаж, вдоль исписанных стен и квартир с разномастными дверьми - от самых убогих, до дорогих. Впрочем, дверь в квартиру, где был прописан Тысяцкий, была как раз таки убогая.
   Я позвонил.
   Медленно ползли секунды.
   Позвонил еще раз, подольше.
   Ну... сейчас вылезет какая-нибудь пьяная рожа, объясняй ей, нахрен приперся!
   - Кто? - спросил из-за двери глухой голос.
   - Мне нужно увидеть Станислава Тысяцкого, - громко сказал я.
   - Нахрен? - спросил голос.
   - Я его старый друг!
   Щелкнул замок, дверь открылась.
   На меня смотрел Станислав Тысяцкий, хотя, вернее было бы сказать, что это был человек, похожий на Станислава Тысяцкого. Он немного пополнел, да и на лицо изменился.
   На рожу скорее, разве лицо это?
   По роже было видно, что он не дурак выпить.
   - Ну? - спросил человек, похожий на Станислава, - И какой ты мне, б****, друг?
   - Я служил с тобой в Афгане, пьяная рожа! Забыл что ли, Демон?
   Старая кличка, которую носил Тысяцкий в Афгане, произвела на него какое-то впечатление. Он напряг глаза и пристально посмотрел на меня.
   - Ты чем-то похож на Шурку Градского, - неуверенно сказал он, потом сделал паузу, - Шурик, ты что ли?
   - Не узнал?
   - Да, блин, не узнал! Проходи! - Стас открыл дверь нараспашку, пропуская меня в неприбранный коридор.
   В его квартире стаял какой-то старый залежалый запах. Сложно даже понять, сколько в нем всего перемешалось. Отчетливо угадывался лишь перегар, но этот аромат, похоже, был все-таки прерогативой хозяина.
   - Сообщил бы как-нибудь раньше, что придешь...
   Из-за спины я достал сумку с водкой и закуской. Этим добром я предусмотрительно затарился по дороге.
  

***

   Северо-восток Польши, 1 марта, утро
  
   Около семи, после того, как я миновал границу с Польшей, начало рассветать. Тьма медленно отступала. Сначала мрак ночи перестал быть столь плотным. Его словно разбавили водой из-под крана. И с тем как концентрация воды возрастала, мрак менялся, становился все синее и синее, скорчивался и нехотя отступал. А вода прибывала, пока черноту ночи не сменила сплошная синь рассвета. А когда по моим расчетам из-за линии горизонта появилось солнце, синева разом сменилась серой неприглядностью ранней европейской весны.
   Весны после зимы, которой не было.
   Грязно-коричневая земля, сероватые стволы деревьев, а за ними - на много-много километров - неровное дно сплошного облачного покрывала. А впереди - серый, растрепанный и невыспавшийся асфальт проселочной дороги.
   В лобовое стекло как-то неожиданно ударил дождь. Я вздрогнул.
   Ну и расшатались у тебя нервы, старик, пугаться нескольких каплей дождя, пусть они и появились неожиданно - это, извини, последнее дело!
   Дождь так же внезапно перестал, но асфальт уже стал черным и в нем светились отблески фар моего автомобиля. Я ехал неширокими польскими дорогами местного значения, объезжая гораздо более короткий и удобный маршрут, выбранный компьютером. Дело было в том, что электронная карта считала, что мне надо ехать через Гродно, а я считал, что ехать через Белоруссию всего несколько километров, но по более широким дорогам смысла не имеет, раз уж я оказался в Евросоюзе с его прозрачными границами.
   Потому приходилось от границы с Литвой до более-менее приемлемых дорог в районе Ломжа трястись целых 160 километров на асфальтированных проселках, по которым обычно так весело катить в "Тарабанте" из одного хутора в другой за самогоном.
   Северо-восток Польши - страна лесов и озер. В неверном утреннем свете я проезжал мимо весьма милых местечек, в которых, должно быть ютились весьма уютные пансионаты, но мне было не до них. Чистый воздух, который влетал в салон сквозь приоткрытое окно, был наполнен столь весенним запахом сырой земли и прелых листьев, но и он не волновал меня как когда-то в юности.
   Холодно и сыро! Холодно и сыро! Холодная вода... все, что мне нужно - это холодная вода. Поднести к лицу, открыть глаза в этой воде. Все, что мне нужно! Только это!
   Снова началась головная боль. Похоже, она действительно происходила от каких-то проблем с моими глазами. Глаза сами, правда, не болели, но я предусмотрительно надел поляризующие очки.
   Холодная вода.
   Я остановил автомобиль в нескольких метрах от берега большого озера. Утренний туман таял вдали над его спокойными и холодными водами. Голые леса по его берегам мирно спали во влажном после дождя воздухе. Вопреки моим опасениям, было тепло. Градусов десять, не меньше. Потому я оставил пальто в машине, снял очки, а сам, в одном свитере пошел к берегу, присел на корточки на песок перед кромкой ленивого озера. В воде слегка колебалось и искажалось мое отражение. Дул легкий северо-западный ветерок, который трепал мои волосы. Усталость от бессонной ночи и 12 часов за рулем медленно, словно ее вымывало мерное покачивание озерной воды, исчезала. На ее место приходила мягкость движений, легкость сознания и некоторая отрешенность. Таинственный амулет более не страшил меня. Мне было все равно, есть в нем какое-то зло или нет.
   Меня оно не коснется. Я знаю это точно. Да и какое может быть зло в этом мире, если он так красив?!
   Я присел на песок, а затем и лег на спину, раскинув руки. Песок был все же прохладен, да еще и мокр после дождя, но меня это не пугало. Я лежал и смотрел на то, как в плотном небесном покрывале движутся светлые и темные участки облаков, как на самой границе зрения покачиваются макушки внушительных елей, как по этим веткам прыгает, вертя хвостом, деловитая ворона. Я слушал, как в лесу о чем-то перекрикиваются птицы, как шелестят спокойные воды озера, а по дороге, изредка тарахтит какой-нибудь автомобиль.
   Потом я резко встал, подошел к самой кромке воды, зачерпнул ее, обжигающе холодную и, как мне того и хотелось, окунул в нее лицо. Перехватило дыхание. Кожу обожгли сотни ледяных иголок, но я все же открыл глаза, правда, ничего особенного не произошло. Проморгавшись, я вернулся к машине, позавтракал вторым холодным обедом и запил его остатками кофе-колы. Головная боль окончательно прошла. Я был готов продолжать путь, дальше, к Варшаве.
  

***

   Санкт-Петербург, 15 февраля, 21.20
  
   - И все-таки, зачем ты уехал?
   - Воевать.
   - С кем, блин, воевать?
   - С агрессивным исламом... ты же знаешь, от старых привычек сложно отказаться.
   Стас рассмеялся.
   - Нахрен тебе дался этот агрессивный ислам? Тебе его в Афгане мало было?
   - Нет... хватило по горло, по крайней мере, я так думал.
   - И что изменилось?
   - Ну... просто в жизни вдруг все поменялось, и в стране. Я просто тогда вдруг понял, что мне не хватает именно того, что было там.
   - Иногда и я так думаю... но все же, ты все бросил.
   - Да? - я опрокинул в рот полстакана водки.
   Было противно, хоть водка и была не из дешевых. Противно даже не из-за вкуса. Просто как-то воспоминания совпали со вкусовыми ощущениями, сложились что ли...
   - Маринка от меня ушла, начала развод с дележом имущества. Знаешь, это так... мерзко было. Черт! Я просто не знал, что уже в моей жизни настоящее!!! Я не знал, что вообще делать, да и вся та мразь в стране. Это быдло, хамье, это ворье, это чудовищное зло... с которым ничего не поделать...
   - С ним и сейчас ничего не поделать. Это все не исчезло, - глаза у Стаса были мутные, то и дело он грязно ругался.
   - Вот я и плюнул на все. Оставил Маринке всю квартиру, сказал, что уезжаю, но не сказал куда.
   - Да, я помню... я тебе звонил, а эта... твоя... сказала, что ты куда-то уехал, и она не знает куда... мог бы мне сказать, Сашок...
   - Знаешь, все спонтанно пришло. Я думал сперва рвануть на Дальний Восток, а потом прочел мельком в одной газетке про войну в Югославии, про то, как там сербов убивают мусульмане... вот я и решил, что надо туда.
   - И как оно было там?
   - Плохо. Знаешь, пожалуй, все, что потом говорилось об этой войне, было ложью. Вот только у нас там земля под ногами не горела так, как в Афгане, а все остальное - так же.
   - И?
   - Я там сдружился с одним французом. Я был ранен, да и срок визы истекал... в России уже творилось черт знает что с разгоном Верховного Совета. От туда все казалось иначе, а я вдруг понял, что не хочу возвращаться. И через того француза я оформил себе французскую визу, приехал во Францию и тут же подал документы в Иностранный легион. Другого я все равно не умел, а служба дала мне деньги, кров над головой и гражданство к окончанию контракта.
   - И так просто ты стал французом?
   - Ну... не так просто. Пришлось торчать 4 года во Французской Гвиане, а это не самое лучшее место на планете, поверь... и там мы занимались тоже не самыми лучшими в своей жизни делами.
   - Какими же? И что могло быть хуже, чем то, что было здесь?
   - Не важно, Стас, правда, не важно.
   Стас налил еще водки в стаканы. Это уже была третья бутылка.
   - Вот ты говоришь, что был в этой самой Гвиане. И что это сраное место. Но ты не был вот тут, в этой сраной России. Не видел, что тут делалось.... Знаешь, кем я работаю? Знаешь, кем работает капитан Российской армии в отставке?
   Я молчал.
   - Так вот, капитан Российской армии в отставке Тысяцкий работает грузчиком в магазине. И ради этого он проливал свою кровь в Афганистане и в Чечне!
   - Ты воевал в Чечне? - нахмурился я, - А тебе что, тоже Афгана было мало?
   Стас криво усмехнулся и осушил стакан.
   - Нет, сказал он, - Мне хватило. Но я вот не ушел из армии, как ты. Я остался, и мне был приказ - ехать туда. И я поехал. И провел там три года. И мне кажется, в Гвиане было гораздо лучше, чем в чертовых горах с чертовыми горцами.
   Я молчал. Я хотел сказать, но язык почти не слушался. Мир вокруг брызгал блеклыми красками, свет был ярок, но яркость исчезала, если взгляд фокусировался на чем-то одном.
   - А потом, я вернулся, - продолжил Стас, - Все мои сбережения до этого сгорели за два месяца во время Дефолта. А деньги, которые я заработал в Чечне, кончились за полгода. И я остался без гроша к существованию. Не было работы, не было толком ничего. И у меня начала съезжать крыша. Знаешь, каково это, когда съезжает крыша?
   - Знаю, - пробормотал я, чувствуя, что мне все равно уже, что отвечать.
   - Да?
   - Я знаю, Стас, - я посмотрел в его пьяные глаза, мои, наверное, были не лучше, - Я знаю.
   - Может быть, может быть.... Я вдруг начал понимать, что я уже не тот, я вдруг понял, что не осознаю себя в какие-то моменты, я не помню, ни что делал, ни куда ходил, у меня выпадали целые сутки. И я лечился в психушке. Еще два года. И потом получил "волчий билет". Кому нужен бывший псих?
   - Чем ты болел?
   - Неважно. Я вылечился. Это главное.
   Я выпил свой стакан. От водки мир уже давно казался покрытым легким туманом, но теперь это только усилилось. Движения были плавные, но требовали усилий. Я подцепил соленый огурец из банки и принялся его жевать. Вкуса почти не чувствовал.
   Хватит тебе уже на сегодня. Не с твоим менталитетом уже пить по-русски.
   - А знаешь, - вдруг сказал Стас, - Болезнь то все-таки не прошла.
   - Да? - спросил я и сам удивился тому, что смог задать только такой глупый вопрос.
   - Да. Похоже, что да...
   Я чувствовал, что засыпаю.

***

   Австрия, 1 марта, 15.20
  
   Я чувствовал, что засыпаю.
   Ну и нестрашно, если заснешь, все равно же затор!
   Ага... и тогда будет еще один затор... из-за меня!
   Мой автомобиль затерялся в безликой многокилометровой пробке на шоссе Е-60, в получасе езды от Вены. На всех трех полосах сплошняком стояли автомобили. Стояли, конечно, не намертво, движение какое-то все же наблюдалось. Примерно на метр в минуту.
   Скорее всего, где-то впереди машины проезжают по одной. Такое бывает в случае... автокатастрофы. Да, пожалуй, именно автокатастрофы...
   Было очень сложно удерживать себя ото сна. Нажать на газ всего на секунду раз в минуту-полторы, а все остальное время тупо смотреть, как потирает затылок немецкий бюргер в машине перед тобой.
   Трижды я уже ловил себя в самый момент засыпания, когда меняется дыхание, в эту секунду я непроизвольно и резко вскидывал голову, судорожно вдыхал воздух и ошарашено смотрел вокруг. Но вокруг был лишь унылый пейзаж голой придунайской равнины и усталые, полные раздражения и злобы, лица водителей соседних машин. Секунду еще я не мог понять, где я и что происходит, а потом вспоминал, что я уже в заторе второй час, выбиваюсь из графика, а конца этому не видно.
   После очередного пробуждения от еще не начавшегося сна, я вылез из салона, чтобы немного освежиться. Освежиться, конечно, в прямом смысле, не получилось: слишком уж много машин с включенными двигателями скопилось в одном месте, но сон, вроде бы, отступил немного на задний план. Я привстал на цыпочки, пытаясь разглядеть перспективы дорожной пробки. Метрах в пятидесяти, ну или около того, поскольку до этого места было еще штук 13 легковушек, стояло несколько полицейских автомобилей с включенными проблесковыми маячками, еще пара машин скорой помощи. Разглядеть, вокруг чего же они собрались, мне не удалось, зато я узнал, что объезд места катастрофы организован по крайнему левому ряду, значит, менять полосу мне было ни к чему.
   Тут же пришлось вернуться за руль. Подходила моя очередь проехать несколько метров. С приближением к месту аварии скорость общего потока немного возрастала, хотя, возможно, сказывалась именно моя удачная позиция в работающей на проезд полосе. Напряжение, прямо таки витавшее до этого в воздухе, постепенно улетучивалось. Даже дышать стало как будто легче.
   Спустя пятнадцать минут я подъехал уже к самому месту дорожной аварии. Две полицейские машины как-то пытались перегородить вид на искореженные автомобили, но все же результаты катастрофы было видно все равно. Спасатели, вооруженные автогенами резали огромный комок искореженного металла, который, по всей видимости, несколько часов назад был парой вполне приличных автомобилей. По числу торчавших из комка автомобильных колес, я прикинул, что столкнулось все-таки не два автомобиля, а три. Тот, что был в середине, сплющило так, что стало невозможным опознать не то что марку, но даже его цвет. Неподалеку стояла карета скорой помощи, но она здесь был нужна скорее для проформы.
   Трупы увезти, если вырезать сумеют.
   Уже проезжая мимо, я заметил, что из того места комка, над которым спасатели работали усерднее всего, торчала окровавленная женская рука. Неподалеку, почти у ног регулировщика, дававшего отмашки проезжавшим, валялось залитое кровью и чуть искореженное детское сиденье.
   У меня почему-то набежали слезы, но я их сдержал. Может быть, причиной такой секундной слабости стал вид всей этой картины, то ли просто факт, что вот здесь, на этом самом чертовом месте несколько часов назад оборвались жизни матери и ребенка.
   Я вдавил газ в пол, рванул дальше по свободному шоссе. В зеркальце заднего вида полицейский по-прежнему махал своим жезлом, а спасатели наконец-то оторвали от клубка то, что было когда-то дверью. В ту долю секунду, пока их еще было видно, я успел заметить, что женская рука, к которой они прорывались, торчала из окровавленного и сплющенного куска мяса.
   Мяса, которое еще несколько часов назад думало, что бы ему купить в венском супермаркете своему малышу на ужин... боже... как это глупо!!! Как глупо мы заканчиваем этот путь...
   В этот момент сплошная пелена облаков, с самого утра бывшая моим молчаливым и мрачным спутником, сдалась напору альпийских ветров: лучи клонящегося к закату солнца хлынули в пространство между двумя тучами, заливая своим золотистым светом всю долину. Вдали в солнечных лучах вспыхнули городские кровли.
   Вена...
   Я включил радио, какую-то станцию наобум.

Jeanny, quit livin' on dreams

Jeanny, life is not what it seems

You're lost in the night,

don't wanna struggle and fight

There's someone, who needs you, babe

Es ist kalt,

wir mЭssen weg hier,

komm

Dein Lippenstift ist verwischt

Du hast ihn gekauft

und ich habe es gesehen

  
   Falco!... Как странно... ведь он вот так же, или примерно так же закончил свой путь. В искореженном автомобиле на автобане. Вот и говори, что не бывает совпадений.... А, может и не совпадения все это? Действительно, какие тут могут быть совпадения?!
   Сон куда-то ушел, а потому я не поехал к Вене, хотя и планировал в ней остановиться ненадолго, вместо этого я повернул на трассу в сторону Италии.
  

***

   Санкт-Петербург, 22 февраля, 2.10
  
   В темный салон автомобиля пробивался желтоватый свет ночных фонарей с улицы. Лучи выхватывали из темноты кусок приборной панели и половину руля. Справа от меня сидел Майкл. Поворачивая голову, я четко видел его профиль в желтоватом сумраке городской ночи. Было тихо. Двигатель не работал, других громких звуков не было, а потому я слышал, как работает механизм швейцарских часов.
   Странно, никогда до этого не замечал, что они тикают!
   Лишь изредка Карвелл ерзал на сиденье, устраиваясь удобнее. Это вызывало шорох, который для уха, привыкшего к почти полной тишине, казался громким и неприятным.
   Впрочем, ведь у тишины есть звук. И если вокруг полная тишина, этот звук начинаешь слышать очень четко. Он напоминает гул, но в то же время похож на очень-очень слабый писк. Это совсем не резкий, а тонкий звук, монотонный, бесконечный. На него наслаивается тиканье часов и свист воздуха в ноздрях при дыхании. И в этой монотонной тишине минуты тянутся, становятся не просто осязаемыми, а почти что живыми. Живыми, злобными, пугающими, да еще из вредности выполненными из чего-то похожего на резину.
   Мы ждали уже около двух часов. Ждали без всякой надежды. Ждали на удачу. А злые резиновые секунды бежали куда-то, отсчитывали наше время в России, уменьшали наши шансы на успех.
   Майкл долго работал с картами районов похищений. В конце концов, в его голове сложилась некая схема поведения злоумышленников при похищении, которой он отказался поделиться со мной. Карвелл мечтал сперва лично убедиться в том, что его логические выкладки и закономерности оказались верны. Подтверждения его выкладок мы искали уже пятую ночь на различных улицах южных окраин Питера.
   Каждый раз мы прокладывали в чем-то похожий маршрут. Менялись только районы и улицы, которые мы проезжали и на которых стояли, иногда часа по два, как в этот раз.
   Я понятия не имел, как вообще такая глупая с первого взгляда схема могла вообще прийти в голову такому замечательному аналитику как Майкл.
   - Hell with this, Mike! - не выдержал я, наконец, - What we are waiting for?
   - We are waiting for them! - был ответ.
   - But it's stupid! Why would they be here?
   - There is no other way for them. It's like a mousetrap. If we have a mouse, it would certainly come to a mousetrap.
   Я махнул рукой.
   Какие тут могут быть, к черту, мышеловки?! Какие тут могут быть мыши?! Город огромный, улиц полно, идиотов, которые гуляют по ночам, тоже хватает, так почему именно здесь???
   На часах был третий час ночи. Этот патруль прошел так же бесполезно, как и все предыдущие. Я завернулся в пальто и уткнулся плечом в дверцу, устраиваясь поудобнее, чтобы вздремнуть.
   - If we were in the police, this job would have been done in a month, - сказал Майкл, - You are damn right - it's a waste of time.
   - What should we do then? - спросил я и зевнул.
   - I should think. We've got less than а week. It's too damn short, but we have no other chance!
   Я постучал пальцами по рулю, а затем спросил:
   - Mike, you've worked in the police? In the past, I mean.
   - Yes. In LA.
   - What department?
   - Homicide. I used to be a detective.
   - And why you are here now?
   - I loved money and I was thrown. Police is not for guys like me. We are too smart to work almost for free. Yes... too smart.
   Повисла пауза. Я не знал, что спросить. Не думал даже, что с Майклом можно вот так поговорить о чем-то кроме дел. Почти по-человечески. А спустя пару минут, Майкл просто удивил меня.
   - Hey, Al, I've never asked... do you gave a family?... a wife?
   - No. I'm alone now. I had a wife... yes. But a week ago I discovered she'd died too. We were divorced. I didn't know how she is... until next week.
   - I'm sorry. Really.
   - Don't be sorry. It's just a life. What about you? Your family?
   - Well, - Майкл усмехнулся, - First of all I'm not married and I'm not going to any more. But I have a daughter. And my parents. They live in LA.
   - You don't see them usually, do you?
   - You are right. I'm stupid asshole! I don't pay them much attention... here, in Russia I've started to miss them. I don't know why. May be it is the strange Russian soul that affects me?
   - May be it's the time to see them?
   - Yes. I must see them. To pay my debt I ought to stay with them. But I can't.
   Майкл снова замолчал. Я взглянул на пустынную улицу и запустил двигатель. Ждать дальше было бесполезно.
   - What do you think is the purpose of our lives? - ни с того ни с сего вдруг спросил Карвелл.
   - Is there any? - я усмехнулся.
   - So, you suppose our life is the movement without any real aim?
   Похоже, это тема его действительно занимает.
   - I didn't say that. I've just said that there is no purpose, but the aim still might be.
   - What is the aim of your life?
   - To pass it. Due to what had happened to me, I assumed that this life isn't actually mine. Someone's other... May be... May be it is a sort of penalty for my previous lives.
   - And you want to finish it as fast as you can?
   - I wouldn't say that. I just want to pass it... and nothing more.... Do you know the song, I don't remember who sing it, but the name of it is "May be next time"... So, this is what my life is. May be next time!
   А он ничего не ответил, только усмехнулся.
   Может, и его жизнь это что-то вроде May be next time?... Хотя нет, не похоже, но это чувство в нем еще осталось... С прошлого?... Хм... А было ли оно???
  

***

   Северная Италия, 1 марта, 19.10
  
   Снова темнело. Я только-только спустился по великолепному многорядному шоссе с альпийских перевалов. Передо мной расстилалась Италия, ее равнины терялись в сумеречной дали. Солнце исчезло за горными хребтами, так что темнота была уже вполне осязаемой. По шоссе ползли светляки фар, встречных машин, вдали мигала реклама бензозаправки. Сбавив скорость, я подъехал к ней, машина подпрыгнула на полоске безопасности, отблески включенных фар вспыхнули на отделанных пластиком опорах около заправочных автоматов.
   Я заглушил двигатель, вышел. Было уже совсем тепло. Не ниже пятнадцати градусов. Неподалеку от дороги уже вовсю зеленела трава, впрочем, она зеленела с самой осени. Даже здесь, в относительно холодных альпийский предгорьях снег так и не соизволил выпасть.
   Я подцепил носком ботинка пустую алюминиевую банку из-под колы. Она, гремя, покатилась по асфальту, подгоняемая налетевшим порывом ветра. По шоссе, тоже гремя, но в разы громче, пронеслась фура. Следом за ней с легким шелестом три подряд легковушки. Потом дорога снова опустела.
   Я взглянул на небо. Оно ярко-ярко светилось над самыми горными вершинами. На его ярком фоне очень четко вырисовывались все горные пики до единого, и так же четко была видна разница между царившем на высоте яростным пожаром заката и унылыми сумерками внизу, на земле.
   А всего сутки прошли. И уже тепло. И я уже в полутора тысячах километров от Питера...
   Я открыл крышку бензобака, сунул в него заправочный пистолет и пошел к кассе. Сидевший там итальянец с трудом понял мою просьбу сперва на английском, а затем и на французском заправить полный бак.
   Интересно, неужели он рассчитывал, что я приехал на заправку, чтобы купить кулек конфет или пару журналов??? Я же, черт возьми, на заправке все-таки!!!
   Я уже, усмехаясь, представил, как итальянец начнет показывать мне итоговую сумму, однако он вышел из этой ситуации с чисто аппенинской смекалкой - воспользовался электронной кассой. Действительно, это был шикарный выход - касса сама показала мне, сколько я должен.
   Расплатившись, я вернулся к автомобилю, залил полный бак, закрыл крышку бензобака, зачем-то понюхал свои руки, пахнущие бензином. Почему-то этот запах вызвал неприятное покалывание в животе. И не голод, и не тошнота.
   Я сел за руль, но запах бензина продолжал меня преследовать.
   Ведь есть же такая вонь - понюхаешь раз, и разом весь мир начинает пахнуть этой гадостью!!!
   Я вернулся на шоссе и, пока еще было относительно светло, помчался к Генуе.
   Освежитель воздуха, похоже, тоже за время моего отсутствия успел искупаться в бензине. Я открыл окно, ветер сразу заполнил салон, и в этот момент, чувство чужого присутствия вернулось. Весь день я ехал один, и вот под вечер это ночное наваждение началось опять.
   - Знаешь, - сказал я, обращаясь к призраку, - Ты забавный малый. Ведешь себя так, как и полагается. Следуешь законам своего жанра. Как темнеть, так ты тут как тут... а знаешь, когда такое бывает?
   Призрак не ответил, а потому мне пришлось продолжить свою мысль, как если бы он выразил свое незнание.
   - Такое бывает от нервов и от усталости. Я вторые сутки в дороге. Спал двое суток назад, да и то в плохих условиях. Ты всего лишь неприятное ощущение, игра разума или чего там... я лягу спать, и ты уйдешь навсегда.
   - Нет, - ответило видение, - Я уже не уйду. Я теперь всегда буду с тобой. Всегда.
   Я усмехнулся. Игра разума, если это, конечно, была она, заходила уже далеко.
   Вот и ответ - как начинается шизофрения! Начинается, оказывается с банальностей.
   - Что ты знаешь о "всегда"? Это всего лишь слово. Еще никому не удавалось это испытать.
   - Это ты так думаешь. Но "всегда" ждет теперь и тебя. Думаешь, этот амулет детская игрушка? Ты не объявил его своим, но ты уже все равно приобщился к нему. Теперь ты связан с ним, навсегда.
   - И что дальше?
   - Ничего. Просто ничего.
   - А что тебе нужно? Зачем ты приходишь сюда, смотришь мне в спину, болтаешь неизвестно о чем? На кой черт ты мне? Ведь я сделал то, что и должен был! Что я еще мог сделать? Оставить его с этой штуковиной? Позволить ему и дальше убивать людей?
   - Значит, ты сделал то, что был должен. Значит, ты и был должен прийти туда, куда ты пришел. Все закономерно...
   Я проснулся...
   Моя машина стояла на обочине ночной дороги. Фары светили, а двигатель работал. Я взглянул на часы. Было начало десятого по среднеевропейскому времени. Засунув руку в карман, я достал чек с заправки. На нем было указано семь семнадцать вечера.
   Два часа! Как же я так?!
   Я и вправду не помнил, как остановился на обочине и вырубился.
   Хорошо еще, что остановился,... а то, как там в анекдоте: "- Доктор, как прошла операция?- Какой доктор? Я апостол Петр!"...
   Я вспомнил свой сон, непроизвольно вздрогнул.
   Неужели уже успел устать до такой степени, что реальность двоится и разъезжается???
   А что такое реальность???
   Восприятие и не больше.
   Чушь какая-то...
   И спать! Черт, я ведь совсем не выспался!!!
   Так всегда. Все напрасно...
  

***

   Санкт-Петербург, 23 февраля, 20.35
  
   - Слушай, Сашок, а что ты вообще делаешь тут в Питере? - голос Стаса пробивался сквозь мое затуманенное сознание несколько секунд. Я долго вникал в смысл заданного вопроса, но выпитое перед этим спиртное несколько мешало восприятию.
   И чё я ему отвечу? Нахрен он тут лезет?! Что я тут делаю? А что я тут делаю?
   - Да, есть одно дельце... небольшое.
   - Какое? Может ты, б**, в шпионы подался, а я тут тебя, с***, кормлю, пою, спать укладываю. А ты, может, шпионишь, тварь?!
   - Стас..., нам нужно найти одного человека.
   Черт, идиот!!!! Кому - нам??? Ты вообще думаешь, что говоришь???
   - Кому это - нам? - Стас смотрел на меня с пьяной решимостью. Точно, решил выводить на чистую воду.
   - Я сопровождаю тут одного иностранца. Он ищет одного человека.
   Да, пусть знает... что это изменит? Фигня это все...
   - А что за человек?
   - Офицер... бывший, наверное...
   Черт!!! А Майкл ведь и вправду идиот!!! Он все ищет секту, да он забыл совсем, что за сектой то человек стоит... тот, у кого амулет, тот, кто его, скорее всего, захватил!
   - Все-таки шпионишь, с***! - торжественно изрек Стас.
   - Нет, - ответил я, - Этот человек кое-что знает. Нам просто нужна информация. Но это не относится к каким-либо государственным секретам. Это личное.
   - Ага, так я и поверил, - ухмыльнулся Стас, - Впрочем, мне похрен. Если ты шпион - шпионь черт с тобой. Мне насрать на эту страну. Чтоб ей и вправду пусто было!
   - Хреновый из тебя патриот!
   - Кто бы говорил, француз хренов!
   - Дурак ты, Стас! - подытожил я.
   - Да, я дурак! Я дурак, это точно. Все, б** умные, а я дурак!!! Ну вот не могу я понять эту долбанную жизнь! Не могу!
   - Мне так кажется, в ней и понимать нечего.
   Стас хитро посмотрел на меня. Впрочем, это мне так показалось, что хитро.
   Хрен уже поймешь его пьяную рожу, лет двадцать назад все было проще...
   - Типа ты все о ней знаешь?
   - К моему возрасту человек либо начинает понимать что-то в достаточной мере, либо заплутает настолько, что начнет понимать абсолютно все, но абсолютно неправильно.
   - Хех, - Тысяцкий усмехнулся, - Да. Пожалуй, но ведь где гарантия, что ты понимаешь что-то, а не заплутал?
   - А я не Бог и не страховой агент, - я гарантий не даю. Для себя я уже кое-что определил, мне этого достаточно, большее, пожалуй, мне будет сложно понять, впрочем, это еще как сказать.
   - Не мели, блин, языком! Сашок, ты всегда любил п******, и тебя, кроме меня, мало кто вообще понимал, но теперь и я тебя уже не понимаю.
   - Да, наверное, ты прав. Я сам себя не понимаю...
   - Ну так что о жизни там? - Стас как-то слишком увлекся темой.
   Даже странно... ведь ему так по кайфу нажираться и п****** о всяком дерьме... черт, я уже начинаю думать на мате... дурак, блин!!! Въелся ведь уже этот спич... черт!
   - О жизни? Что именно?
   - Ты сказал, что в ней и понимать нечего...
   - А!... Да... А что в ней понимать? Это такая вещь, - я чувствовал, что стройную ясность мысли уже не изложить заплетающимися пьяными словами, было почему-то противно. Может, от того, что мысли совсем не хотелось обращаться отвратительными словами....
   - Ну?
   - Такая вещь, что, может быть... ну, знаешь, мы видим ее такой, какой она не является. Мы думаем о ней, ругаем ее, заботимся о ней, а ее и нет на самом деле. Знаешь, ведь так бывает... наша жизнь, а будто и не наша. Она катится, а мы стоим, но как бы в ней. Она вокруг нас, движется, меняется, а мы стоим. Кажется, что это мы движемся, меняемся, добиваемся чего-то, взлетаем и падаем, а на самом то деле, мы все такие же, внутри.... Знаешь, как будто там стержень какой, вокруг которого все и крутится. И мы, наверное, сами часто забываем, кто мы - стержень или та круговерть вокруг. Когда-то мы выбрали то, как все вокруг будет крутиться и вращаться, а потом уже поздно что-то менять... оно уже идет.... Вот ты играл когда-нибудь на рулетке?
   - Нет, не играл... разве что в автомате, но там она электронная.
   - Ну... почти то же самое. Ты ставишь на число, потом раскручивают рулетку и пускают шарик. И от тебя зависит только то, на какое число ты поставишь - все остальное уже не в твоей власти. Выиграешь ты или проиграешь. Судьба запущена, когда шарик остановится, наверное, наступит смерть, а, может быть, новый выбор.
   - И? Ты выиграл?
   - Я сделал ставку. И, скорее всего, проиграл. Мне нечего хотеть больше от этой жизни. Нового выбора уже не будет. А потому я просто стою у игорного стола, и жду, когда выпадет двойное зеро....
   - Двойное зеро.... А знаешь, что-то в этом есть... Я вот, правда, думал, что жизнь - сплошная глупость. И не нужна она вовсе. Столько в ней всякого дерьма! Столько глупости!!! А мы тычемся, как слепые котята во все углы, и натыкаемся на свою голову. Вот так вся жизнь: одна тьма вокруг, и дерьмо, и не знаешь, когда и с какой стороны тебя стукнет... Но все же, знаешь, иногда, когда я не чувствую старой портянкой после приступа, выхожу на балкон, и смотрю на небо. И вот в нем. В нем - все.... И почему-то в такой момент думаю, что них*ра я про жизнь не знаю... и потому обидно и горько.
   - Наверное... наверное, и ты в чем-то прав... или неправы мы оба. Просто, знаешь, ведь нет никакой гарантии, что то, что мы вот видим, чувствуем, что это все правда есть. Может, мы и сами не знаем, что происходит?...
   Может, может, мы и вправду не знаем, что происходит??? Почему я здесь? Зачем? Зачем я сейчас сижу рядом со старым боевым товарищем, пью горькую и несу всякую чушь про то, о чем реального соображения у меня нет и в помине? Зачем я вообще вернулся в эту страну? Зачем я ищу то, что, наверное, лучше и не трогать, оставить в покое? Зачем вообще я появился на свет? Ради какой такой чертовой цели? Или, действительно, цель моей жизни, просто пройти ее от начала до конца, никуда не сворачивая? Пройти побыстрее, как темный и тесный переулок по пути домой в полночь. Пройти без оглядки и без сожалений о прошлом. Дать этой жизни закончиться, и посмотреть, что же будет там, за ее туманными границами?...
   - А что за информация вам двоим, нужна от того офицера? - вдруг спросил Стас. У меня возникло ощущение, что ни тени опьянения не было в его голосе. Однако сам я был уже, как говорится, под мухой, а потому ответил, почти не задумываясь:
   - Да так, кое-что про одну безделушку. Тот офицер, скорее всего, должен знать о судьбе амулета, который был у главаря чеченских боевиков. Амулет просто редкий... вот.
   - Хм, вот как?... Ну и как же зовут того офицера?
   - Я не знаю. В этом и есть проблема.
   - Ну, может, я знаю. Я ведь воевал в Чечне. Много кого знаю.... Как фамилия того главаря, у которого был амулет?
   - Дай-ка вспомнить..., - я нахмурился, - знаешь, по-моему, Агыров....
   - Значит, Агыров, - Стас нахмурился, помолчал несколько секунд и добавил, - Его уничтожили во время спецоперации 16 ноября 2000 года.
   Я молча смотрел на Стаса, ожидая, скажет ли он еще что-нибудь.
   Стас сказал...
   - Это было в горах, неподалеку от границы с Грузией. У него была очень хорошая база. Очень хорошая. Сотни метров ходов под землей, укрепленные точки для ведения огня, лазы, куда можно убегать. У этого урода было 50 человек в банде, и он любил развлекаться тем, что резал горло пленным и местным, кто попадал к его выродкам в лапы. Было сложно поверить, что у этих людей есть вообще хоть что-то общее в морали с исламом за который они как бы сражались. Это были просто звери. Вооруженные, обкуренные и обколотые.
   - Откуда такие познания? - удивился я.
   - А это потому, что именно мой отряд уничтожил его банду. Случайно вышли, хотя и надеялись смутно, что найдем. Попросили арт-поддержку и вызвали авиацию, а потом зачистили все эти мерзкие туннели. И убили, всех псов до единого.
   Я вдруг почувствовал, что опьянение как-то само собой проходит. Где-то в районе живота образовалась холодная воронка, которая бешено закрутилась. Я поймал себя на том, что мои руки слегка дрожат.
   - Значит, - выдавил из себя я, - Ты должен знать, что случилось с амулетом, который там был.
   - Да, - ответил Стас, - Я знаю, что случилось с амулетом.
  

***

   Пригород Генуи, 2 марта, 9.00
  
   Я проснулся на большой кровати в номере мотеля. По потолку бесцельно бродили тени от покачивавшихся за окном на ветерке ветвей какого-то дерева. В комнате стоял какой-то непонятный запах, составные части которого я не мог идентифицировать, но вместе получалось что-то странное.
   Итальянское...
   Я приподнялся, спустил ноги на пол. Там был жесткий, утоптанный ковер. Ногам было неприятно. Я взглянул на ручные часы, лежавшие на туалетном столике. Было начало десятого.
   Я спал всего семь часов.
   Что мне снилось, я совершенно не помнил. Вообще плохо помнил даже то, что было вчера.
   Как же!!! Чуть не заснул по дороге, затем осоловелый докатил до Генуи, еле-еле в ночи нашел мотель и завалился спать.
   Кряхтя снявшись с кровати, я дошел до ванной. В ней воняло стандартным для всех гостиниц ванным духом.
   Где они его берут? Экспортируют???
   Я умылся из-под крана, погонял во рту глоток воды, призванный заменить чистку зубов, посмотрел на свою заросшую недельной щетиной физиономию. Из зеркала смотрел кто-то, красными, полными усталости глазами. Я, словно отмахиваясь, провел рукой по гладкой зеркальной поверхности. Она тут же покрылось капельками воды. Еще некоторое время я смотрел, как в них преломляется мое отражение, затем вернулся в комнату и оделся. Учитывая итальянскую погоду, я не стал одевать свитер. Ограничился рубашкой.
   Бегло собрался, вышел в коридор, запер дверь и спустился по хлипкой лестнице на первый этаж. За конторкой спали. Пришлось стукнуть по звонку. Моложавый администратор проснулся, забавно хрюкнув.
   - Je dИmИnage, - сказал я.
   - Certes, le signor, - ответил администратор, немного путаясь в словах.
   - Adieu!
   Я оставил у него на стойке ключи от номера, купил в автомате, установленном неподалеку от выхода стаканчик кофе, а затем вышел на улицу.
   Было уже неприлично тепло для мартовского утра. Те же пятнадцать градусов, наверное, но еще для одной рубашки все же немного прохладно. Потому я побыстрее забрался в салон. Не отъезжая со стоянки у мотеля я слопал все, что оставалось съедобного из продуктов. Намешал себе еще порцию кофе-колы и выпил. Вместе с той чашкой, которую я купил в холле, кофе-кола можно сказать, сотворила чудеса. Я почувствовал себя сказочно бодрым.
   Не на долго, наверное. Пара часов, может быть, и пройдет, а потом придется за это "платить".
   Поерзав, устраиваясь поудобнее на уже немного поднадоевшем за эти сутки с лишним сиденье, я запустил двигатель и продолжил свой путь.
   Генуя бесила обилием сновавших по дорогам мопедов, мотороллеров и прочей мелкомоторной гадости. На некоторых из них, представлявших собой ни что иное, как изогнутую трубу с мотором, ездило даже по двое горячих итальянских парней. Совсем мало из них было в шлемах или хотя бы какой-нибудь иной защите. Так что риск тут любили, по всей видимости.
   За путь по городу я чуть не сбил двоих лихачей, пытавшихся перехитрить все городское движение на своих скутерах. Жизни отчаянных итальянцев спасли только надежные немецкие тормоза.
   Потому я вздохнул с облегчением, когда отхлынули кривые итальянские улочки, дорожные указатели с непонятными названиями, орды мотоциклистов и назойливая музыка, которая, как мне казалось, лилась из каждого раскрытого окна. Впереди была дорога к Ривьере и границе с Францией. Идеальное асфальтовое шоссе прорезало холмы туннелями, открывая с каждым поворотом все новые и новые виды то на горные кряжи, то на бежевое в свете утреннего солнца Средиземное море. Ехалось хорошо, так что я и не заметил, как после очередного туннеля выскочила квадратная эмблема Евросоюза, а сразу следом за ней началась Франция.
  

***

   Где-то в России, зима, вроде бы день
  
   Я понятия не имею, что случилось со мной. Наверное, я просто проморгал, как кто-то подошел сзади и всадил мне инъекцию в основание шеи. Хотя, может быть, я вырубился и по какой-то иной причине. В принципе, это, наверное, и не важно. Важно, что случилось это на столько внезапно, что я не успел даже сообразить, что к чему.
   То, что было потом, было очень похоже на сон. На долгий кошмарный сон, который бывает во время болезни. Сон, от которого тяжело проснуться, сон, которым томишься и который ненавидишь, сон, с которым ты ничего не можешь поделать. Что-то происходило, но мое сознание почти не фиксировало этих событий. Я просто знал - что-то изменилось, а потом опять проваливался в глухую трясину беспробудного сна.
   Но однажды сон закончился.
   От холода.
   Было так холодно, что сон просто не мог продолжаться.
   Я открыл глаза, превозмогая головную боль, и понял только то, что лежу лицом в снегу. Снег был дьявольски холодным, как и воздух вокруг - он обжигал легкие.
   Я, вложив все силы в одно единственное усилие, приподнялся на руках и облокотился обо что-то холодное спиной.
   Снег медленно падал с серого и холодного неба. Стояла такая тишина, что звенело в ушах, и только какой-то человек кричал: "Боже!!! Боже!!! Боже мой, как же чертовски холодно!" А потом я понял, что этот человек - я сам.
   На мне была одна запачканная чем-то похожим на запекшуюся кровь рубашка и те самые джинсы, в которых я был вечером своего последнего дня в сознании. Но если джинсы я смог идентифицировать, про рубашку этого я сказать не мог - она явно была не моя. Ботинок на мне не было, только носки, но уж больно тонкие для такого холода на улице. Пальцев на ногах я уже не чувствовал.
   Я огляделся.
   Передо мной были огромные, заваленные снегом поля. Где-то слева полоска голого леса. Еще дальше вышки ЛЭП. И ни души.
   Я повернул голову. То холодное, к чему я прислонился, - белая кирпичная стена какого-то одноэтажного здания. Здание было довольно длинное, похожее более всего на заброшенный коровник или свинарник.
   Я повернулся всем корпусом к стене здания, уперся в нее руками и попробовал встать на ноги. С первого раза не получилось. Ноги слушались плохо, да еще и норовили укатиться в сугроб вместе со мной.
   С третьей попытки я встал.
   Холод пронизывал все тело до самых костей. Зубы стучали друг о друга, а движения были неуклюжими как из-за слабости, так и из-за сильной дрожи.
   Я лежал здесь не так уж и долго. Меньше часа. Прошло бы больше времени, и мне уже было бы тепло, а потом я был бы не теплее этого проклятого снега вокруг.
   Я собрал всю свою волю в кулак. Прорываясь сквозь боль во всем теле, слабость и дрожь, я пошел вдоль кирпичной стены, опираясь об нее рукой. Спустя пять метров я нашел дверной проем.
   Вдохнув полную грудь морозного воздуха, я вошел в здание. Сквозь окна и дыры в крыши, сюда намело несколько небольших сугробов. Они одиноко смотрелись на сером бетонном полу, усыпанном осколками штукатурки, расколовшимися кирпичами и просто каким-то мусором, происхождение которого понять уже было невозможно. Со времен застоя здесь сохранились еще какие-то перегородки, но большая часть из них уже развалилась или кем-то была сознательно сломана. Почти все кирпичные стены внутри были покрыты копотью, правда было уже не разобрать: то ли пожар был причиной того, что здание забросили, то ли следствием этого. На этих черных стенах кем-то были нацарапаны надписи, значение которых я понять не мог, видимо из-за стиля, в котором они были выполнены. Обычные латинские буквы напоминали больше китайские иероглифы.
   Сделав пару нерешительных шагов вглубь, я увидел, какой-то постамент у дальней стены. Постамент этот явно не мог быть чем-то, забытым животноводами, а потому я направился посмотреть на этот предмет поближе. Постамент оказался своеобразным жертвенником. Это был бетонный блок два метра в длину, метр в ширину и метр где-то в высоту, такими обычно закрывают сегменты труб под землей. Он стоял на двух длинных краях, буквой "П". Вся верхняя поверхность этого блока была залита кровью. Правда, кровь давно уже застыла на морозе, но запах ее еще витал вокруг.
   Совсем недавно здесь кого-то убили. Может, времени с того момента прошло столько же, сколько я валялся тут.
   Я огляделся. Никаких трупов вокруг. Грязный пол, кучки снега под окнами, опаленные стены. Никаких следов, никаких признаков того, что тут вообще были люди, кроме, надписей, конечно, и этого алтаря для жертвоприношений.
   Я снова повернулся к жертвеннику, чтобы осмотреть его внимательнее, как внезапно, в царившей вокруг тишине раздался чей-то резкий и немного гнусавый голос:
   - Стой! Стрелять буду!
   Я обернулся. В дверном проеме стоял бородатый мужик в вязаной шапке, сдвинутой на затылок, в грязном ватнике, мешкообразных штанах и валенках. В руках у этого субъекта было обычное охотничье ружье, весьма старое не вид, но это совсем не означало того, что оно не может выстрелить.
   - Чего тебе тут надо? - спросил мужик.
  

***

   Франция, Лазурный берег, 2 марта, 12.50
  
   Оставив позади крошечное Монако, в котором, должно быть, так хорошо живется красивым и богатым людям, у которых нет забот, кроме того, выпить ли вермута, и спуститься в казино, или же спуститься в казино, а уж затем выпить...
   Вермута?... а вот хрен! Не вермута, а мартини! Зачем повторяться??? Вопрос лишь в том, чем отличается мартини от вермута? Ничем и не отличается. Одно и то же, по сути,... так и их жизнь, отличается лишь нюансами.
   ... я подъехал к Ницце.
   В Ницце я был лет за пять до этого. Отдыхал несколько дней в одном неплохом отеле в горах неподалеку. Каждый день ездил во взятом на прокат "Ситроене" к пляжу, валялся в шезлонге на берегу, пил терпкие коктейли и по вечерам щеголял в белых брюках.
   Типично, типично, типично!!! Все так делают!!! Все ходят по вечерам в белых брюках, и считают, что это круто! Как же, белые брюки!!!
   Да, типично щеголял в белых брюках. И все делал, как и положено, но не сказать, что это время было плохим! Чудесное было время.
   А оно всегда так. В прошлом всегда чудеснее, чем в настоящем! Мы всегда перебираем в памяти какие-то фрагменты прошлого, просто фрагменты, оторванные от всего. В них нет ничего, кроме пары эмоций, и вот из-за этих усиленных временем и ностальгией эмоций мы и считаем, что в прошлом было гораздо, гораздо лучше!... Не было! Хрен вам!
   Я выехал на набережную, припарковал автомобиль, перешел оживленную проезжую часть и зашел в уютное кафе, перед которым уже вовсю организовывали летнюю террасу. Погода, впрочем, этому совсем не препятствовала.
   В кафе я съел поздний завтрак, выпил чашку кофе. За это время дружелюбный хозяин успел порадовать меня тем, что он рассчитывает на большое количество туристов в связи с ранней весной.
   - Est-ce que vous n'avez pas peur de l'ИlИvation de la tempИrature globale? - спросил я промежду прочим, допивая кофе.
   - Jusqu'Ю ce printemps je sur cela ne pensais pas, - ответил хозяин немного растерянно, - Mais maintenant je crains.
   - Votre cafИ au bord. Pensez Ю cela! - ухмыльнулся я, - Mais est-ce que vous allez Ю bicyclette pour les affaires?
   Я расплатился и оставил хозяина в глубоких размышлениях о будущем цивилизации.
   С набережной я выехал на скоростное шоссе. Оно вело прочь из города, на большой высоте, прямо над его черепичными крышами. Прочь...

Passion or coincidence once prompted you to say

`Pride will tear us both apart'

Well, now pride's gone out the window cross the rooftops run away

Left me in the vacuum of my heart.

What is happening to me?

Crazy some say.

Where is my friend

When I need you most?

   Солнечный зайчик грелся на приборной панели, а потом, когда шоссе свернуло на север, в горы, дабы миновать выступающую в море огромную дугу Лазурного Берега по самому короткому пути, вспыхнул в последний раз и исчез.
  

***

   Волосовский район, 25 февраля, 14.35
  
   Почему-то в моей голове не утихала очень задорная латиноамериканская музыка. Я слышал ее когда-то очень-очень давно в машине одного веселого таксиста-кубинца в славном городе Майами. И почему-то именно сейчас эти быстрые ритмы, наполненные барабанами, трубами, гитарами и погремушками почему-то пришли ко мне в голову, и никак не хотели из нее уходить. Пара мужских голосов что-то задорно кричала под аккорды гитар и стук фортепиано. Я чертовски хорошо запомнил эти голоса. Даже самому было удивительно. Испанского я не знал, так что понять то, что кричали певцы мне было не дано, да и спорить был готов, что память переврала эти слова. Только я очень хорошо представлял себе этих черноусых мачо в огромных сомбреро, которые, бренча на гитарах, приплясывают и орут свою песню на залитой солнцем площади где-нибудь в Веракрусе напротив старой испанской церкви.
   А за окном летели снежные поля, то взлетали, то опускались телеграфные провода вдоль дороги, мелькали столбы вдалеке кривились убогие хаты, а сквозь испанские аккорды прорывался гул надрывавшегося движка старого потрепанного "УАЗ"-а.
   Впереди меня прыгала то вверх, то вниз синяя ушанка мента. Ее обладатель молча смотрел вперед, на черную змею извивавшейся дороги, рядом с этой синей шапкой раскачивалась вязанка водителя. Из-под ее краев выбивались волоса рыжеватой бороды, но всего лица я, конечно же, видеть не мог, - водитель тоже смотрел за дорогой.
   Только мне было пофиг на дорогу. Мне было на все пофиг, кроме, конечно же, веселой музыки в стиле Espantoso. А потом все стало куда-то проваливаться, закручиваться, меня подбросило, резко подпрыгнуло дыхание, и стало тепло. Исчез салон, а вместо него выросла та самая белесая церковь испанского колониального стиля, и залитая солнцем площадь и три мачо в сомбреро с гитарами принялись весело бренчать всю то же мелодию, от которой меня должно было бы уже стошнить. Но мне было пофиг. И мачо было пофиг. Всем было пофиг.
   А потом я куда-то бежал, но тело не двигалось - стальные тиски держали меня. И слышал я жуткий голос без интонации: "И душа его - дар наш, прими же его, наш царь и господин!" И не было уже залитой солнцем площади, и церкви не было. Была только тьма, и голос, который продолжал то шептать, то кричать, и я чувствовал, что все мое тело содрогается от сильного озноба.
   А потом я понял, что это сон, и тут же наваждение ушло без следа. Я был в больнице. Рядом с моей кроватью сидел все тот же мент, с которым я трясся в УАЗе, а рядом с ментом был врач, стучавший пальцем по пластиковому шприцу с каким-то лекарством.
   - Да, - сказал мент, - хорошо вас отделали.
   Я только усмехнулся. Соображать было сложно. Я вдруг понял, что совсем не помню, что же рассказал тому мужику в разбитом коровнике и приехавшему спустя полчаса менту.
   - Гражданин Воробьев, я приду завтра. Вы подпишите протокол и заявление. А пока вам лучше снова поспать.
   - Что случилось? - спросил я, надеясь, что глупость моего вопроса вкупе с моим состоянием помогут мне все прояснить.
   - Вас и вашего иностранного коллегу похитили неизвестные, - следователя вопрос, похоже, и в самом деле не удивил, - Вас бросили в коровнике бывшего колхоза "Ударник". Вашего товарища мы как раз ищем. Вы сказали, что ваше похищение, возможно, связано с вашим совместным бизнесом.
   - Да... точно, с бизнесом, - слабым голосом признал я, - а теперь и вправду... я очень устал... завтра.
   - Поправляйтесь! - улыбнулся мент и исчез из палаты. Тут же врач вколол мне инъекцию с каким-то очередным лекарством.
   Откуда он мог знать, про иностранного коллегу??? Только, если я назвал фамилию. Я ведь и вправду не знаю, что с Майклом. Его тоже могли похитить. А могли и не трогать... и только если я назвал фамилию, эту информацию могли "пробить" и выяснить то, что сказал этот мент...
   И как вы меня уже достали со своими уколами!!!
  

***

   Марсель, 2 марта, ранний вечер
  
   В Марсель я приехал в половине четвертого дня. Остановившись в одном из городских отелей, я принял душ, завалился на кровать в номере, после чего достал из сумки сотовый телефон и из записной книжки вызвал мистера Мейера.
   - Hallo! - ответил мне хриплый мужской голос спустя три гудка.
   - Good evening. I need to talk to Mr. Meyer, - сказал я на выдохе.
   Наверное, получалось устало.
   - It's me, - сказали в трубке, - Who is it?
   - I'm Gradsky. About that amulet, from Russia!
   - А, это вы?! - мистер Мейер за прошедший месяц стал говорить лучше, видимо, он практиковал не только со мной, - Вы бы сразу говорил по-русски, я бы узнал!
   - Я в Марселе. Амулет у меня.
   - Отлично. Как Майкл?
   - Он не смог приехать.
   - Что с ним?
   - Ему перерезали горло, - ответил я, разглядывая колышущиеся шторы на окне номера, - Но он просил передать Вам привет!
   - И как это понимать?
   - Поговорим лично.
   - Хорошо. Вы где остановились?
   - В отеле "Орфей".
   - К половине седьмого вечера за вами приедет автомобиль. Лимузин. Он отвезет вас на мой яхта.
   Я нажал на "отбой".
   А что значит, просит передать привет???
   Хм, просто на ум пришло... черный юмор, наверное... впрочем, наверное, не стоило так говорить... по-дурацки вышло. Мейер тут ни при чем. Ведь Майкл сам начал играть в эту игру.
   Да, именно сам. Я никогда не пытался вдаваться в его действия, но лежа в больнице, мне почему-то в голову пришла странная мысль. Вернее, даже не мысль, можно было бы назвать это озарением, но такой термин, возможно, тоже был бы не совсем верным. Просто сразу вдруг понимаешь все целиком, а не благодаря последовательным логическим рассуждениям. Логика пришла потом...
   Дело в том, что даже если бы Стас узнал о Майкле от меня, после того, как меня обкололи всякой дрянью, то он все равно не успел бы за те два дня выйти на американца. Мое исчезновение, несомненно, заставило бы Карвелла быть куда осторожнее. То, что я попал в ловушку, не было причиной всех последующих событий. Это было следствием того, что Майкл вышел на секту единственным возможным для него путем. И этот путь, в конечном счете, привел его к смерти.
   Я не знал, как именно Карвелл сумел начать "ловлю на живца", о том, что ему это удалось, говорил лишь результат. Наверное, именно в этом ключе и следовало понимать его слова про мышеловку. Возможно, в милиции у Стаса были свои люди, возможно, Карвелл их как-то зацепил. У меня оставались только предположения... и три часа на то, чтобы подготовиться к встрече с Мейером.
   Я встал с кровати, подошел к окну и долго смотрел на то, как по узкой старинной улочке ездят туда-сюда автомобили. На это бесполезное с виду занятие ушло довольно много времени. Может быть, около десяти минут.
   Затем я вернулся на кровать и включил телевизор. Франция уже жила грядущими президентскими выборами. Саркози или Руаяль? Или еще кто-то? Похоже, только эти вопросы волновали уже абсолютно всех, хотя до выборов было еще далеко. Меня, правда, предвыборные страсти совсем не волновали, а потому я около четверти часа бесцельно переключал каналы. А потом вдруг с удивлением проснулся, взглянул на часы и понял, что проспал всего минуту.
   Да, неужели так устал?!!!
   Я выключил телевизор, на телефоне установил будильник на шесть и закрыл глаза.
  
  

***

   Волосово, 26 февраля, 15.15
  
   - Мне очень жаль, Александр Константинович, но ваш компаньон Майкл Карвелл вчера был найден убитым. Его тело нашли в заброшенном карьере неподалеку от Волосово. Я понимаю, что вы сейчас еще больны, но, кроме вас, его тело никто не сможет опознать.
   Следователь пристально смотрел на меня. В руках он крутил водительские права на мое имя. Они были при мне, когда меня нашли, но я совершенно не понимал, как они вообще могли очутиться в заднем кармане моих джинсов.
   - Как его убили? - спросил я то, что должен был спросить.
   - Ему перерезали горло...
   Почему-то этот молодой парнишка, старший лейтенант, который вел мое дело, потупил взгляд. Повисла пауза, затем он, собравшись с мыслями, продолжил:
   - Я еще раз вынужден спросить вас, помните ли вы что-нибудь с самого момента похищения?
   - Нет, мне вкололи что-то в шею. С тех пор я ничего не помню. Очнулся уже в заброшенном коровнике... в том колхозе... как его?...
   - "Ударник"...
   Он опять направил взгляд, как говорится, вглубь себя, пошевелил зачем-то губами, затем пристально посмотрел на меня.
   - Да, врачи говорят, что вас действительно держали на наркотиках несколько дней. Как вы себя чувствуете?
   - Как тарелка дерьма, - отозвался я.
   Мой ответ ему не то чтобы понравился. Он посмотрел мимо меня в окно, опять пожевал воздух губами, после чего резко поднялся со стула и сказал:
   - Опознание завтра в одиннадцать. За вами приедет машина.
   Он ушел, а я остался смотреть на потолок палаты. Я смотрел на трещины штукатурки и торчащие из разломанной лампы дневного света проводки.
   Мои русские документы были у меня.... Значит, те, кто меня оставил, хотели, чтобы я был российским гражданином, а не иностранцем. Им это было нужно. Вопрос лишь в том - зачем? Иное гражданство вызвало бы гораздо больше проблем для меня. Я был бы лишен выбора, фактически. Лишен свободы действий. А, значит, кому-то была нужна моя свобода. Тому, кто ждет от меня ответных действий... и этот человек только один - Стас.
   Я взглянул на свои дрожащие от всех вколотых мне лекарств руки.
   Много ли от них толку???
   А впрочем...
  

***

   Марсель, 2 марта, 18.00
  
   Неожиданно запиликал будильник на телефоне. Я, резко вдохнув, подскочил на кровати. Телефон вибрировал на туалетном столике рядом с кроватью. Еще плохо соображая, я схватил его, нажал на кнопку и звон прекратился. Электронные часы на дисплее показывали шесть. Я проспал чуть больше часа, и при этом не помнил ничего из того, что мне снилось, словно все это время меня просто не существовало.
   Я подошел к окну. Тени стали густыми. Солнце светило уже не так ярко, как днем, но свет его стал золотистым, теплым и чертовски печальным.
   А в номере царил полумрак, но в нем, тем не менее, чувствовался приближавшийся закат, словно ощущение заката было чем-то большим, чем просто игра света, словно закат был живым, каким-то бестелесным духом, который проникал сквозь стены и заполнял собой весь город.
   Я достал из сумки бритву и в ванной на скорую руку побрился. Желтый свет, отражавшийся в зеркале, резал мне глаза. Они снова начинали болеть, а холодная вода тем временем, совершенно не помогала.
   Кое-как доскоблив свои скулы и подбородок, я быстро оделся и покинул номер. Спустился в холл гостиницы, но пошел не на улицу, а в гостиничный бар. Дабы утихомирить начинавшуюся головную боль, я заказал сто грамм коньяку, и выпил налитое мне барменом залпом, чем вызвал удивление присутствовавших.
   Должно быть, они решили, что я из России, что ж, так оно и есть. Скрывать это бесполезно.
   Расплатившись за выпивку, я вышел на улицу. Коньяк немного ударил в голову, от чего казалось, что весь мир стал мягче, словно границы осязаемого сознанием обложили белой ватой.
   Было двадцать пять минут седьмого. Лимузина у подъезда я не заметил, но я не стал ждать, вместо этого я направился к своей машине, открыл ее и из бардачка достал амулет.
   Проклятая штуковина была теплой, словно ее кто-то преднамеренно согрел. Камень, как мне показалось, светил каким-то желтоватым светом, хотя, возможно, в нем просто играли столь причудливым образом лучи заходящего солнца.
   Проклятая вещь!!! Как же мне хочется от тебя избавиться!!!
   Я положил амулет в карман брюк, но даже через ткань я чувствовал его дьявольское тепло. Мне стало не по себе.
   В этот момент я опять почувствовал призрака. Он был не в машине. Стоял прямо за моей спиной и буравил ее своим невидимым взглядом.
   Я резко обернулся.
   Но позади была только стена гостиницы и никого больше.
   Я захлопнул дверцу автомобиля. В этот момент к парадному холлу гостиницы подкатил черный лимузин. Из него вышел шофер в форменной фуражке, очевидно, узнав меня, он направился прямиком ко мне.
   - Mr. Gradsky? - спросил он.
   - Yes, it's me.
   - Mr. Meyer awaits you. Please, take a sit, - он указал на лимузин.
   - Thanks, - отозвался я.
   В салоне лимузина пахло дорогой выпивкой. К моим услугам был неплохой бар и даже несколько несложных закусок.
   Мог и не пить в баре...
   Несмотря на то, что я в последнее время решил совсем завязать с выпивкой, я приложился еще раз к хорошему французскому коньяку.
   А лимузин, тем временем, проскочив до порта, завернул к пирсам для яхт, подпрыгнул пару раз на бордюрах, после чего остановился напротив шикарной океанской яхты, которая напоминала немного футуристический космический корабль.
   - Mr. Gradsky, we have arrived. The Mr. Meyer's yacht is to your right.
   Я нехотя вылез из удобного салона. На трапе, ведущем на яхту, меня уже ждал сам мистер Мейер. Он был в белом костюме и солнцезащитных очках. Я его даже узнал не сразу.
   - Рад вас видеть! - улыбнулся он мне.
   - Аналогично, - сухо пробормотал я.
  

***

   Санкт-Петербург, 28 февраля, 12.00
  
   Я чувствовал себя нормально. Чуть лучше половой тряпки, но все же еще не как человек - то есть вполне нормально. То лечение, которое мне предоставили в больнице города Волосово, было вполне сносным. Я оклемался в достаточной степени за те пару дней, повезло и с тем, что я не подхватил воспаления легких. Из больницы меня провожал все тот же следователь. Он "порадовал" меня тем, что дело по моему похищению и убийству Майкла будет продолжено и что я должен уже сегодня явиться к следователю в ГУВД, что бы еще раз дать показания. Меня снабдили деньгами, и я на автобусе доехал до Питера, а, выйдя на автовокзале, наконец-то полностью осознал всю патовость своей ситуации.
   Виза заканчивалась через 14 часов. Ровно в полночь. 1 марта. За 12 часов я должен был сделать то, что мы с Майклом не смогли сделать за 2 недели - достать амулет. А потом надо было уезжать из страны, иначе рушилось все мое прикрытие. При этом я, конечно же, не мог явиться ни к какому питерскому следователю, мою двойную игру раскусили бы. Тупик.
   И всего только 14 часов!
   Мой автомобиль был там же, где я его оставил чуть более пяти дней назад. Рядом с гостиницей, где я жил.
   Я сел в салон, включил двигатель и магнитолу. Музыка заполнила салон, но я ее не слышал. В голове крутились какие-то короткие, бессмысленные обрывки мыслей. Я понимал, что нужно от них избавиться, чтобы решить, что делать. Но это все не получалось. Только вдруг, спустя, наверное, минут пятнадцать, я понял, что уже знаю, что делать. Осталось лишь решиться на это.
   Я взял себя в руки, выключил магнитолу и двигатель, открыл дверцу и вылез из салона в морозный и немножко пахнущий бензином воздух.
   Я зашел в холл, взял ключи у несколько обескураженного администратора.
   - Я посещал могилу своих предков в Новгороде, - сказал я.
   Вид мой, при этом говорил скорее о том, что я из любви к своим давно усопшим родственникам, залазил как минимум к ним в могилу, а то и пытался совершить ритуальное самоубийство.
   - Вам стоило предупредить нас. У вас могут возникнуть проблемы с регистрацией и выездом.
   - Кстати, на счет выезда, сегодня я выезжаю. Подготовьте, пожалуйста, счет.
   Администратор немного обескураженным взглядом проводил меня до лестницы.
   В своем номере я быстро достал из-под кровати сумку, из тайника в ней вытащил "Беретту", навинтил на нее глушитель, вытащил обойму, пересчитал патроны. Все пятнадцать были на месте. Я быстро переоделся. Свою потрепанную одежду я закинул в ванную комнату, вместо одел черные полушерстяные штаны, свитер, поверх накинул черное шерстяное пальто. Теперь у меня было с собой по минимуму шмотья. То, что осталось, я так же отнес в ванную. Таскать с собой барахло я не собирался. Повертев еще в руках пистолет, я поставил его на предохранитель и сунул в карман пальто. Что-то из моих вещей еще оставалось в комнате, но мне было уже не до них. Самое главное было взять документы и деньги.
   С такой вот почти пустой сумкой я вернулся в холл.
   Администратор уже подготовил счет.
   - Вы точно съезжаете? - взгляд администратора был устремлен на мою легкую на вид сумку.
   - Да. Извините. Я вынужден был оставить часть вещей в номере. У меня очень срочная встреча. Пожалуйста, упакуйте их и доставьте к шести часам вечера в аэропорт Пулково-2. Я готов заплатить за это прямо сейчас или курьеру по исполнении.
   - Секундочку, пожалуйста, я внесу изменения в счет, - администратор улыбнулся, защелкал клавишами компьютера, за его спиной взвыл лазерный принтер, а спустя пять секунд передо мной уже лежал новый счет.
  
  

***

   Марсель, 2 марта, 18.45
  
   - Желаете остаться на палубе или пройдем в каюту? - спросил Мейер почти без акцента. Меня это удивило. Он быстро учился.
   - Красивый закат, - ответил я, - Я бы предпочел посидеть в этих чудесных шезлонгах на палубе.
   - Как угодно! - улыбнулся он.
   Мы уселись в шезлонги.
   - Желаете выпить?
   - Нет, - усмехнулся я, - Я уже достаточно выпил сегодня. Мне хватит.
   - Как знаете.
   Я молча смотрел на оранжевое от заходящего солнца небо. Было очень грустно, по-прежнему.
   - Как все прошло. Расскажите! - Мейеру как раз слуга принес бокал с каким-то напитком, миллионер тут же пригубил, - Это чай, - пояснил он тут же.
   - Рад за вас, - сказал я, - Чай - это очень полезно, должно быть....
   Как рассказать о том, как все прошло, я не знал. Почему-то голова сразу опустела. Ни одной мысли, за которую уцепиться нити повествования.
   - Все прошло не так, как мне бы того хотелось, - наконец изрек я, - Впрочем, именно Майкл руководил поисками секты. Так что мне остается только гадать.... Я считаю, что он нарочно подставлял себя под удар, чтобы секта обнаружила себя.
   - Это в его духе, - отозвался Мейер, - Это похоже на то, как действует обычно Майкл. Очень похоже.
   Я молча смотрел на золотые волны, отражавшие свет заходящего светила и от того похожие не на воду, а на расплавленный серебристый металл.
   - И что было дальше? - не выдержал паузы Мейер.
   Я достал из кармана брюк амулет.
   - Это то, что вы искали? - спросил я.
   Мейер пригляделся. Я чувствовал, что он хочет взять эту штуковину в свои руки, но что-то его держит. Усмехнувшись, я протянул ему этот проклятый камень.
   Мейер, подозрительно посмотрев на меня, взял его, осторожно поднял и взглянул сквозь него на солнце.
   - Да, это он, - наконец сказал миллионер.
   - Что ж, тогда работа выполнена, и я бы хотел получить деньги.
   - Вот так просто? - вдруг спросил Мейер.
   Я не понял этой его фразы.
   - Что значит вот так просто?
   - То есть вы даже не спросите, зачем мне эта штуковина? Ведь вы уже имели возможность познакомиться с ее свойствами?... И вот вы, человек в здравом уме, отдаете амулет мне?
   - Вы очень быстро навострились по-русски, - отозвался я.
   - Навострились? - переспросил тот.
   - Научились, - улыбнулся я, а потом добавил: - Меня нисколько не интересует, зачем вам этот амулет. Во-первых, мне это просто не интересно, во-вторых, у меня привычка не брать не себя слишком много.
   Мистер Мейер выглядел немного обескураженным.
   Похоже, старый лис хочет что-то рассказать!
   - Но я вижу, вы хотите поделиться со мной этим? - спросил я, посмотрев на него исподлобья.
   - Пожалуй, я уж и не знаю, стоит ли вам об этом рассказывать. Похоже, вас интересуют только деньги. Сколько я вам должен?
   - Пятьсот тысяч долларов, - не задумываясь, ответил я.
   Миллионер усмехнулся.
   - Так вот оно что... но, речь шла о полумиллионе только для вас с Майклом. Для двоих, вам одному полагалось 250 тысяч.
   - Да, такой уговор был, но Майкл погиб, а вы, похоже, хотите оставить его родных без гроша. У него дочь в Лос Анджелесе и престарелые родители.
   Мистер Мейер посмотрел на меня с искренним удивлением.
   - И все же я не могу отдать вам деньги Карвелла, я просто вам не доверяю.
   - Только что вы получили амулет, стоимость которого в сотни раз превосходит ту сумму, которую вы должны нам с Майклом, а теперь вы уже мне не доверяете.... Впрочем, господин Мейер, как вам угодно. Вы вышлете родным Майкла чек на 250 тысяч, я прослежу за этим. Это позволит вам избежать передачи в мои руки денег, которых я не заработал и на которые, будет вам известно, не претендую.
   - Можете быть уверены, его родные получат чек.
   - Если вы не возражаете, я бы хотел доставить его лично. Во-первых, я не доверяю вам, во-вторых, Майкл хотел передать кое-что им. Если вас мучают сомнения, можете выписать чек на имя дочери Карвелла.
   - Хорошо. Пусть будет так.
   Мейер вызвал слугу. Тот принес кейс с деньгами для меня и чековую книжку. Мой наниматель выписал чек.
   - Знаете, я не стал ограничивать круг бенефициариев. Обналичить чек может любой, я хочу доверять вам, - сказал он, протягивая мне кейс и чековый листок.
   - Спасибо, мистер Мейер, - несколько принужденно улыбнулся я, - Теперь мне пора. Кстати!
   Я вытащил из кармана ключи от автомобиля.
   - Это ваше. Я уезжаю в Америку, автомобиль мне больше ни к чему.
   Мейер молча принял ключи.
   Я развернулся, теперь закат не был виден. Только белесый приморский город с красными кровлями, ставшими еще краснее от заходящего солнца. У меня снова заболели глаза. Ни с того, ни с сего.
   - Знаете, господин Градский, - сказал вдруг Мейер, - Этот амулет, если его доставить в древний храм Майя в Мексике, способен очистить этот мир и начать новую эпоху, лучшую, в которой уже не будет таких людей! Это я и хочу сделать.
   Я повернулся и посмотрел на него.
   Он показался мне очень старым, сгорбленным и бессильным стариком.
   - Знаете, господин Мейер, всем людям в целом свойственна одна ошибка: они действуют исходя из того, что они бессмертны.
   Миллионер не ответил ничего, а я, тоже не произнеся более ни слова, развернулся и покинул его яхту.
  

***

   Санкт-Петербург, 28 февраля, 17.10
  
   There is freedom within
   There is freedom without
   Try to catch the deluge in the paper cup...
   Я повторял слова песни, раз за разом - от начала и до конца.
   Now I'm walking again to the beat of the drum
   And I'm counting steps to the door of your heart...
   Магнитола была выключена, да и я уже давно покинул автомобиль, но музыка все еще звучала в голове, звучала так, словно магнитола продолжала работать в моем мозгу. Других мыслей не было. Только слова песни. И пустота, которую я ощущал с каждым шагом все явственнее.
   Впереди был "Мерседес". Два бритых затылка на передних сиденьях. В зеркальце заднего вида холодные, наблюдающие за мной глаза. До машины, шагов семь, наверное. Я огляделся. В доброй сотне метров вокруг ни души. Только где-то сзади в магазин, глядя себе под ноги, плелась старушка.
   There's a battle ahead
   Many battles are lost
   But you've never seen the end of the road, while you are traveling with me.
   Я подошел к правой дверце "Мерседеса" и постучал костяшкой пальца в стекло.
   Стеклоподъемник медленно опустил стекло, за это время я успел снять пистолет в кармане пальто с предохранителя.
   На меня смотрели две пары холодных и злобных глаз - водителя и пассажира.
   - Мужики, - сказал я, - Отгоните машину - мешаете.
   - Иди на х**! - сказал пассажир.
   Я молча вытащил из кармана пистолет, опустил его почти на уровень пояса, так что дуло смотрело прямо в салон автомобиля, и четыре раза подряд нажал на спуск. Гильзы мягко упали в грязный снег. Затем я посмотрел внутрь. Пассажир был убит, а водитель, раненный в плечо, судорожно тянулся в карман, за пушкой, должно быть. Я выстрелил ему в голову, затем нажал на кнопку стеклоподъемника. Пока стекло поднималось, я успел вытащить руку и спрятать пистолет.
   Вокруг по-прежнему было пустынно. Я подошел к подъезду, набрал наугад номер квартиры из диапазона подъезда. Домофон запиликал.
   - Кто идет? - спросил растерянный женский голос.
   - Это вы звонили в "Горгаз"?
   - Нет.
   - Впустите, у вас в подъезде протечка.
   - Сейчас, конечно-конечно, - ответили на том конце. Тут же запищало отпорное устройство. Я вошел.
   Now I'm walking again to the beat of the drum
   And I'm counting steps to the door of your heart...
   Я считал ступени. На первый только семь. Затем десять, десять - второй. Потом еще десять и еще десять - третий.
   Only shadows ahead,
   Barely clearing the roof
   Get to know the feeling of liberation and relief.
   Последний шаг. 37 ступеней. Пульс - ударов 80 в минуту.
   Было довольно странно. Я отчетливо сознавал, что меня ничто не волнует и не заботит. Пустота вокруг, только решение, которое предстоит выполнить.
   Я позвонил.
   Дверь молча открыли. На пороге стоял Станислав.
   - Входи, - сказал он.
   Я вошел, закрыл за собой входную дверь и тут же достал пистолет.
   - Зачем пришел? - спросил Стас.
   Я навел пистолет ему в сердце.
   - Ты знаешь.
   Он вытянул вперед кулак, затем разжал его. На его ладони лежал амулет - огромный самоцвет в серебряной оправе.
   - За ним?
   Я кивнул.
   - Ты не сможешь забрать его. Он убьет тебя. Никто не может прикоснуться к нему, пока жив тот, кому он принадлежит.
   - Ты не его хозяин, - ответил я.
   - Да, ты прав. Я не его хозяин. У него вообще нет хозяина. Он сам хозяин.
   - Тогда отдай его мне. Просто отдай, и я уеду. Я даже не спрошу, зачем ты убил того американца.
   - Не я убил его. И я не скажу, зачем была нужна его смерть. Я вообще мало знаю. Кроме того, что я уже давно не жив.
   Я молчал. Мыслей не было, только ощущение, что должно произойти что-то противное.
   - Двойное зеро, - сказал Стас.
   - Нет! Так не будет!
   - Будет только так, - отозвался он, - Это мой последний шанс.
   - Свободы не будет!
   - Но не будет и тюрьмы!
   Я выстрелил. Не знаю, просто палец сработал сам. Без моей воли, а, может, воля такая и была, просто мне самому не хотелось этого признавать.
   Hey now, hey now
   Don't dream it's over.
   Гильза упала на линолеум. Я четко слышал, как она ударилась, запрыгала, закрутилась, а потом замерла. Вместе с ней грузно осел на пол и Стас. Его голова глухо стукнулась о плинтус, а из мертвой руки, прямо к моим ногам выпал амулет. В камне бушевала огненная буря, а, может, мне так просто показалось.
  
  

***

   Марсель, 2 марта, 19.25
  
   Солнце уже скрылось в неспокойных волнах Средиземного моря. На все еще золотом небе, на самом горизонте, вдали, можно было разглядеть чертовски далекий испанский берег. А, может быть, мне просто казалось, что там, где исчезло Солнце, есть какая-то земля. Просто очередной обман, на этот раз оптический.
   Жизнь вообще полна обманов...
   Воздух постепенно холодал, вечерний бриз не нес тепла. Я чувствовал, что моя кожа под рубашкой покрывается мурашками, а дрожь вот-вот начнется. Но мне нравилось такое состояние, казалось, что-то должно случиться. Что-то, способное определить весь мой дальнейший путь, но секунды бежали, отсветы заката гасли на волнах, а ничего не происходило.
   Ко мне подошел официант.
   - Que souhaitez, monsieur?
   Я посмотрел на его немного безучастное лицо натасканного на выполнение однотипных обязанностей биоробота.
   - De l'eau froide, - ответил я.
   - Que, pardonnez?
   - De l'eau froide, - повторил я.
   Просто холодной воды, болван!
   - Un moment!
   Глаза мои болели от начинавшегося уже по всему променаду электрического света, от глаз была уже готова заболеть и голова.
   Всего лишь холодной воды!!! Окунуться в холодную воду...
   - И там и остаться, - сказал вдруг появившийся за моей спиной призрак.
   Я резко повернулся.
   Там стоял Стас, такой, каким я оставил его в питерской квартире: мертвый, с дыркой в сердце. Он смотрел на меня расширенными зрачками мертвеца, немигающим взглядом. Его бледные губы улыбались.
   - Ведь у него ничего не получится? - спросил я у призрака.
   - Что он может!?... - ответил Стас.
   Официант принес мне холодной воды, затем он посмотрел туда, где стоял призрак, и спросил:
   - Qu'il y aura votre ami?
   - Rien. Il part dИjЮ, - ошеломленно ответил я.
   И Стас действительно исчез, растворился в последних отблесках заката, словно его и не было. А когда я расплатился за жалкий стакан воды, на набережной уже царили сумерки. Подняв свой кейс с деньгами, я направился пешком прямиком в ночь, к поджидавшим меня со всех сторон ночным призракам. Но я их не боялся. Я знал - они всего лишь прах.

There is freedom within

There is freedom without

Try to catch the deluge in the paper cup.

There's a battle ahead

Many battles are lost

But you've never seen the end of the road, while you are traveling with me.

  
   Санкт-Петербург 2007 г.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"