Жан Гуля : другие произведения.

Небольшой отрывок из книги странствий

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
  
  
  
   Небольшой отрывок из книги странствий
  
  
   Сибелиус. Симфония N 7
  
  
   Бежит дорога все вперед,
   Куда она ведет?
   Какой готовит поворот?
   Какой узор совьет?
  
   Я должна принять решение...
   Великие боги - почему, почему мне всегда приходится что-то решать...
   В тусклом свете небольшая фигурка почти не отбрасывала тени... Я кожей чувствую, как приближается опасность. Что, что мне делать, на что решиться? Ах, если бы я была одна... А так ответственность, ответственность - она вот-вот раздавит меня. Я сама себя обманываю, говоря - пожилая женщина, - на самом деле - я старая старушенция. Ну как, как я могу взвалить на себя такое! Ведь никто не гарантирует мне благополучное окончание...
   Так она сидела, плотно обхватив себя руками, опустив голову на колени. Это скромное помещение без окон в центре небольшого дома имело, как и во всякой другой семье, разные важные назначения. Здесь обычно хранились родовые свитки, драгоценности; здесь собирались члены семьи для принятия Решений. Сюда приво-дили детей, и при веселом свете дня (помещение освещалось через стеклянное моза-ичное окошко в крыше, а каждая семья старалась подобрать радостные, веселые цвета для мозаики) им рассказывали историю семьи, знакомили с реликвиями, с членами семьи, живущими в далеких краях.
   Не первую ночь она приходила сюда, пытаясь понять, что ей делать, какое решение принять. ... Всю жизнь я пытаюсь принять половинчатые решения, всегда пытаюсь не взвалить ответственность на себя, надеюсь, что обойдется, и всегда жизнь заставляет меня решать, определяться. Я все равно прихожу к тому, что знаю, чувствую с самого начала. Почему, почему я не доверяю своей интуиции? Ведь что положение серьезное и очень-очень непростое, я знала, чувствовала больше года назад, и И со мной согласилась. Скоро год, как она ушла, и уже очень давно я не получаю от нее вестей, а поддерживать личную связь опасно. Если бы я ушла тогда вместе с И, то не загнала бы себя в эту сегодняшнюю западню. Но как же я могла решиться уйти? Ведь впервые за много лет борьбы и противостояния у меня был маленький спокойный садик, и зеленые друзья радовали своими необыкновенными плодами. На кого бы я оставила свою любимую Зу, из чудесного мо-лока которой получаются такие вкусные сыры, а из длинной шелковистой шерсти (она так любит, когда ее вычесывают) мы вяжем теплые одежки для всей семьи. И самое главное - внуки - они так любят проводить здесь свободное от учения время. В их селениях, при занятости родителей, они лишены многих важных и интересных вещей. И вот в этом году внуков привезли необычайно рано. У детей не было времени надолго задерживаться - на границах стало очень неспокойно - какие-то странные события, непонятные явления - смущали и настораживали. Как и все подготовленные граждане, дети оставили свои мирные профессии и присоединились к регулярной страже. Внуков привезли сюда в надежде, что здесь, в глуши, под моим присмотром, они будут в большей безопасности. И что же теперь? Я должна подняться, взять внуков и уходить... И это решение только мое, - связь с детьми прервалась... Что с ними, где они? Единственное, что я знаю твердо - они живы. Фигурка пошевелилась. Небольшая ладошка погасила светильник, через веселые стекляшки мозаики утренний свет проник внутрь, осветил небольшое помещение, убранство которого, строгое и в то же время радостное, отражало жизненную философию семьи. Женщина выпрямилась, обвела взглядом любовно подобранные реликвии. Она смотрела, но не видела их... Я должна быть честной сама с собой - решение принято, и принято давно. Спасибо вам, всем, кто меня любит, и кого люблю я. - Мы это сделаем... Женщина подошла к стене, дотрону-лась до нее сложенными пальцами и очутилась в своей комнате. Теперь, когда решение было принято, огромная тяжесть свялилась с ее плеч - организовать все было уже делом техники и везения. Времени на сборы почти не оставалось. Самое большее - день, два. Надо позаботиться о том, что сказать соседям (она была очень осторожна - жизнь, полная опасностей, приучила к этому), подумать о том, что из одежды и вещей взять с собой - неизвестно когда и где они остановятся - взять самые важные вещи - то, что они не смогут сделать сами - металл: иголки, ножи, топор; семена; вместилище для огня; книги - хотя бы самые главные, что-то я смогу рассказать сама. Хорошо бы взять у Соседушки лошадку с повозкой, я ему скажу, что мы отправляемся к Та, а мы на самом деле должны зайти к ней; он знает, что дети любят бывать у нее и это не вызовет подозрений, а когда мы не вернемся, он найдет в доме благодарственное письмо и сумму, которая его успо-коит. Ах, если будет повозка, можно будет взять гораздо больше вещей и первое время будет удобнее и быстрее двигаться. Тут мои мысли с разбегу наткнулись на глухую стену незнания. Это то, что мешало мне принять решение - я не знала, куда мы держим путь. Что ж, это не должно меня - нас останавливать. Дорога сама подскажет, важно сделать первый шаг. Время, время научит меня. Но сейчас, когда принято главное решение, надо собираться. А начнем мы, пожалуй, с утренней еды. Я должна разбудить и накормить детей и что-то им рассказать. Окна комнаты для утренней еды были распахнуты на восход солнца; покрытые росой соцветия "утреннего запаха" дружелюбно заглядывали в комнату, неся с собой радость раннего утра. Все здесь - и легкая светлая мебель, и веселый огонь под маленькой жаровней, и посуда, и рисунки детей, украшающие стены - создавало определенную атмосферу, настраивало на удачное, уверенное начало дня. Как приятно было мне под пересвист утренних птичек придумывать и готовить для своих дорогих ребяти-шек всякие утренние вкусности! Я не позволила боли и сожалениям - оттого, что, возможно, это одно из последних утренних приготовлений - увлечь себя в пучину неизвестности и хаоса. Руки продолжали месить, взбивать, резать и помешивать, а в голове теснились рассчеты, сколько и каких припасов надо взять, что важнее, вкуснее, полезнее. Ну вот, еда готова. Аппетитные запахи утренних специй смеша-лись с запахом самого утра. Перед тем, как будить детей, я решила передохнуть па-ру минут, собраться с мыслями - что и как им сказать. Вторая стеклянная дверь комнаты утренней еды открывалась прямо в садик. Здесь у низких ступенек стояли посудины для еды наших милых приятелей. Они меня уже ждали - это было их время. Каждый из них получил свое любимое кушанье. Я всегда очень старалась никого из них не обидеть, приготовить для каждого что-то вкусненькое; сегодня же я особенно старалась. Для них не нужны были слова - давно мы научились пони-мать друг друга без слов. Я посмотрела в глаза каждому, даже тем, кто совсем этого не любил, постаралась раскрыть перед ними свое сердце. Они позволили мне погладить себя, - погрузить руки в густую шерсть, или пробежаться пальцами по костяшкам панцыря. В нескольких шагах от порога росло мое Первое Дерево. Выращенное из семени, сиротка, не знающая своей семьи, оно очень трудно росло, много болело. Иногда у меня опускались руки, я не знала, как ему помочь, но никогда, ты знаешь, никогда я не думала, что надо от тебя избавиться, мой добрый друг. Так стояли мы, обнявшись - крепкое, красивое дерево повернуло ко мне свои нижние ветви и прикрыло меня ими, как бы защищая, ограждая от внешнего мира. Столько тепла, добра, понимания получила я от своих милых друзей. От их под-держки и любви у меня полегчало на сердце. Я вернулась в дом будить своих ребя-тишек.
  
  
   Мальчик
  
   Он сидел, прислонившись к шершавому теплому стволу. Разбитые коленки, выго-ревшие на солнце волосы. Квакуша нахально устроился возле голой пятки. Вот на-поддать бы ему хорошенько, а то улыбается, не видит, что ли, что нет у меня на-строения с ним сегодня прыгать. Да что Квакуша, вот и поплавок застыл на сонной поверхности воды. С самого утра ни одной поклевки... И стыдно, что убежал из дома не спросившись... Только проснулся, а я уже знал, что Бабулька в семейной комнате. Всегда так - все члены семьи чувствуют, когда кто-то там. Я не знаю, как это объяснить, но вроде какая-то тихая музыка, и у каждого она своя - ты ее слышишь внутри и знаешь, что это Папуля или Мамушка или Бабулька там, в комнате, а иногда вся семья вместе - это как большая музыка, как будто каждый поет свою песенку, и они соединяются, как дождевые струйки, и получается большой дождь. Я уже несколько раз был в нашей семейной комнате вместе с Папулей и Мамушкой, они мне все показывали и объясняли, но никогда не разрешали приходить туда одному - считается, что я еще маленький. А Бабулька разрешила, даже показала, как складывать пальцы. Она говорит, что я ее золотой разумный Мальчик и что дружочек. И я несколько раз сам заходил в Бабулькину семейную комнату, конеч-но, не просто так из любопытства - поглазеть, так-то меня Бабулька проводила и хорошо все объяснила, нет, я заходил только, когда должен был все-все обдумать и принять решение. Я знаю, что нельзя с этим баловаться, и знаю, что Бабулька мне доверяет. И очень хорошо мне у нее живется. Конечно, и дома неплохо, но здесь... Я люблю, когда мы приезжаем сюда с Папулей и приезжает Дядюшка - они с Папулей братья, и тогда они все время разговаривают, рассказывают друг другу о своей жизни, так получилось, что мы живем далеко, а Бабулька тоже все внимательно слушает, а потом обязательно говорит, что жаль, что у нее нет третьего сына, тогда бы точно у нее был умный сын, а Папулька с Дядюшкой очень смеются. Я сначала не понял, почему это смешно, но потом мне рассказали старую историю про человека, у которого было три сына, и он думал, что два умных, а третий не очень, а жизнь показала, что наоборот - только один умный. И я понял, почему Папуля с Дядюшкой смеются и совсем не обижаются, ведь они по-настоящему очень умные, их все уважают. А Бабулька хочет сказать, что, может быть, для кого-то они и умные, а для нее так и не очень, но они ее сыновья и она их любит. Вообще, Бабулька у меня особенная, у других мальчишек, точно, такой нет. Иногда она разрешает называть себя Старушка Ля. И живется мне с ней очень и очень интересно. Она сделала мне рогатку и научила из нее пулять, и ловить рыбу она меня тоже научила; и лазать по деревьям она мне разрешает, даже иногда специально просит достать какой-нибудь плод, хотя у нас и лесенка есть. Но я могу и по веревке подниматься, и плавать она меня выучила, и драться мне разрешает. Мы с ней большие друзья. Почти каждую весну меня привозят сюда и я остаюсь до поздней осени. Папуля и Мамушка очень заняты своими взрослыми делами, но даже когда у Папули есть время и он хочет взять меня с собой или посторожить ночью, или построить плот, или поскакать на лошадках, Мамушка говорит, что я еще не вырос и надо подождать. Я знаю, что она за меня боится, а Папуля очень занят. И поэтому мы не обо всем, что мы делаем, рассказываем родителям. Бабулька учит меня, что обманывать нельзя ни в коем случае, но есть "поза умолчания". Прошлым летом я выдержал серьезное испытание.Я вообще левша - это у нас семейное. Старушка Ля считает, что у каждого человека должен быть свой не-большой секрет, своя тайна, и то, что я левша, необязательно всем знать, что это мое тайное оружие. И я с ней согласился. Мы привязали мне мою левую руку, и целое лето все, что я делал, я делал только правой рукой. Это было так трудно и долго! Сколько раз мы с Бабулькой плакали и она просила меня развязать руку, говорила, что не думала, что это будет так трудно, что она просит прощения, что втянула меня в эту авантюру. Но я проявил характер и, когда вернулся осенью домой, мог делать правой рукой все, что и левой. Правда, получалось все медленнее и не так хорошо, но тот, кто меня до этого не знал, мог только подумать, что я медли-тельный лентяй. Родители не верили своим глазам и очень меня хвалили за характер. А Бабулька именно той осенью разрешила мне самостоятельно заходить в семейную комнату. Вообще то лето было просто замечательным. Раньше Бабулька учила меня всему понемножку - не обижать жучков и птичек, различать разные травки и корешки, дружить с ее домашними Друзьями. В то же лето мы решили, что можем уходить дальше от дома - не только на речку или в рощицу, как раньше. И вот каждый из нас сам собирал свою дорожную котомку и мы отправлялись в путь. Шли чуть видимой тропинкой в полях, ночевали под открытым небом. Ба-булька показывала мне звезды, рассказывала о них всякие занимательные истории, учила разводить огонь в специальном "огнище", чтобы не потревожить полевые растения и животных. И как же мне было не по себе, когда раз оказалось, что я не взял в дорогу самых главных и нужных вещей. Хорошо, что у Бабульки в ее ма-ленькой котомочке нашлись и для меня еда и одежда. Что ж, это был хороший урок - я начал понимать, что нет неважных дел и вещей. Но самое главное, что ждало меня в конце наших путешествий - это Бабулькина подружка Тетушка И. Бабулька всегда предупреждала меня, что Тетушка И очень занятой и важный человек, и я должен ценить и уважать то время, которое мне уделяется. Тетушка И учила меня дышать, кидать ножи, бороться. Она знала старинные приемы и много всяких хит-рых штучек. Мы с Бабулькой не могли надолго оставлять наш домик и домашних Друзей. Поэтому, придя к Тетушке И рано утром, мы старались до вечера успеть как можно больше. Бабулька готовила еду и выкладывала мозаику - у Тетушки И была коллекция разных редких камней. Мы же с тетушкой И тренировались и раз-говаривали. Всего 4 раза за лето смогли мы побывать в гостях у тетушки И. После каждого посещения мне приходилось долго тренироваться дома, тем более, что я должен был научиться все делать обеими руками. Тетушка И тоже считала, что это очень разумно - уметь пользоваться обеими руками. Она попросила меня пообе-щать, что я не стану пользоваться тем, чему она меня научила, просто так, чтобы похвастаться. И мы договорились, что этим летом она научит меня бою на малень-ких мечах. Один такой необычный меч - кинжал, почти игрушка из коллекции Тетушки И, часто снился мне зимой.
   И вот наступила весна, я приехал, а Тетушки И нет. Что случилось, где она - я прямо спросить не мог, Бабулька начала мне что-то рассказывать, но в это время ее отвлекли, а вернуться к объяснениям она или забыла, или не захотела. Но меня ждал и другой сюрприз - Сестричка! Мы вообще-то были знакомы - это дочка моего Дядюшки - и виделись мы и жили вместе у Бабульки и даже дружили, и я ничего не имел против того, что она приедет, правда, никто меня и не спрашивал.
   Мы не виделись два последних года и, естественно, я и забыл о ней. Нет, вернее, и помнил, и знал, потому что и дома, и у Бабульки все время говорилось - мы ведь одна семья, но не думал, да и зачем мне, что для нее время тоже прошло и она тоже могла измениться.
   .... И вот нате вам - вся расфуфыренная, в бантах и оборках; Мамушка гово-рила, что в той провинции все большие щеголихи, и сейчас я понял, что она имела в виду. И еще привезла с собой лиру! И умела на ней играть! У меня тоже есть два барабана и дудочка. На дудочке я умею играть разные веселые песенки для Бабуль-киных Дружков, и они иногда слушают до конца и радуются. А барабан - один раз из-за нас с Бабулькой разбежались все полевые обитатели - так мы колотили; и Ба-бульку потом стыдил Смотритель Порядка, и мы ходили в поле просить прощения; а всего-то хотели вызвать хороший дождь, но что-то у нас не совсем получилось. Но это лира! Лира! Настоящая, с позолоченными завитками, и есть специальный мешок, и... Эта сестрица всего на какой-то год старше меня, а ведет себя как будто я совсем несмышленый мылыш. Я-то сначала обрадовался, вспомнил, как мы вмес-те весело здесь жили. Разогнался... А Бабулька носится с ней - девочка, девочка - можно подумать...
   Мальчишка глубоко вздохнул, стряхнул нахального жучка. Да я просто оби-делся, поэтому сбежал сегодня утром. Стыдно. Он резко поднялся. Босые ноги то-нули в горячем прибрежном песке. Быстро свернул удочку. Бабулька не будет очень волноваться, она умная, догадается, что он ушел на речку.
   Но все же...
  
  
   Девочка
  
   Как будто теплая, легкая лапка коснулась лица, и запах... запах розового ве-терка. Я открыла глаза. Это солнечный зайчик сбежал от своих братьев, пляшущих на потолке. Каждый вечер Бабулечка ставила на подоконник плошку с водой, на-полненную лепестками цветов, и по утрам солнечные лучи - сегодня они были ро-зовыми от розовых лепестков - отражались от поверхности воды, и комната напол-нялась цветным светом и запахом. Я уже почти забыла, как это - просыпаться в до-ме Бабулечки с его необыкновенными запахами и звуками. Мне показалось, или я на самом деле слышала среди ночи это тихое жужжание? Когда кто-то в семейной комнате, я всегда чувствую. Мамулька и Бабулечка звучат как маленькие пчелки, Папулечка и Дядюшка - как большие шмели, но можно различить каждого. Когда в семейной комнате вся семья, слышно ровное гудение, иногда веселое, иногда серь-езное. Меня водили в семейную комнату и дома, и у Бабулечки, в каждом доме они разные, объясняли, рассказывали. Но сама заходить туда я еще не могла, считалось, что я еще маленькая. И вот несколько дней назад, когда я рассказала Бабулечке, нет - нет, я не хвасталась, она сама обратила внимание и все хорошенько выспросила, и я, конечно, рассказала, ведь от Бабулечки нет секретов, как осенью приехал Дя-дюшка и рассказал, что сделал Братик. А я ведь тоже левша, это у нас семейное, и вот я решила тоже научиться все делать двумя руками. Хорошо, зима была холодная, и можно было одеть много одежек и незаметно было, как я привязывала руку. По-правде было очень тяжело, особенно шить и вышивать - оказалось, что иголка такая маленькая и скользкая! Я даже поверить не могла, что когда-нибудь научусь, но если Братик сумел, я-то должна, ведь я старшая. И одну свою новую вышивку я привезла показать Тетушке Ла, ведь она меня учила этим хитростям с иглой. И вот я рассказала все это Бабулечке и показала вышивку, и Бабулечка сказала, что очень мною гордится, что я достойная дочь своих родителей. Бабулечка отвела меня в се-мейную комнату, показала, как складывать пальцы, и мы с ней так хорошо погово-рили. Я теперь взрослая, самостоятельно могу заходить в семейную комнату - Ба-булечка мне доверяет. Так мне стало хорошо от этих мыслей, так спокойно и ра-достно было лежать в своей кроватке и думать о хорошем. Жалко, конечно, что я не была у Бабулечки два последних лета. Мамулька сказала, что я взрослая и мне не следует бегать и кричать и лазить по деревьям, и меня вместе с другими девочками начали учить носить взрослые платья и вести нужные разговоры, и многим другим вещам, которые должна знать хозяйка. Вначале было непросто даже ходить в этих платьях - не то, что танцевать, а красиво танцевать хозяйка должна была уметь обязательно; но потихоньку мы все привыкли к своим новым платьям и занятиям, и даже стало интересно, кто научится правильно ходить, красиво танцевать, лучше вести беседу. Надо было еще научиться убирать дом и украшать помещения к праздникам. И почти во всем я была одной из первых. Мне нравилось, когда меня хвалили и ставили в пример остальным девочкам. Очень хорошо у меня получалось с пением и игрой на лире. Родители подарили мне маленькую лиру, и, когда приходили гости и на праздниках, я играла и пела, и всем нравилось и как я пою и как хорошо умею себя вести. И, хотя я и обещала себе, что никогда не забуду Бабулечку и как весело нам с Братиком у ней жилось, постепенно новые дела, знакомства и новые гордости заслонили старые привязанности. Но все-таки я рада, что, когда мои рукоделия получали самые высокие оценки, я вспомнила Тетушку Ла - ведь это она научила меня этим чудным вещам; и вспомнила Тетушку Ли, по-казавшую мне, как поют птички, и объяснившую, почему голосок каждой из них так чист и звонок. По-правде, и сейчас я признаюсь себе в этом со стыдом, я ни разу не произнесла их имен и никому, даже Мамульке, не рассказала о том, что это они - Бабулечкины подружки научили меня главным вещам, а наши учительницы, нет-нет, они очень и очень хорошие, продолжили мое образование. Но ничего, у меня впереди все лето, и мы с Бабулечкой побываем у всех Тетушек и всем-всем я покажу чему научилась и всех поблагодарю. Вообще-то в это лето я не должна была быть здесь. Но что-то изменилось. Папулечка несколько раз соединялся с Дядюшкой, потом они с Мамулькой подолгу разговаривали в семейной комнате. И хотя мне ничего не говорили, но звуки семейной комнаты - а различать их я умела очень хорошо, тревожили меня. И вот мы с Папулечкой приехали к Бабулечке и застали здесь Дядюшку с Братиком. Папулечка и Дядюшка - братики, они Бабулечкины сыновья. А сама Бабулечка, ох, это что-то особенное! Ни у кого из моих знакомых нет такой Бабулечки. А когда я начинала рассказывать о ней девочкам, мне не верили, а поскольку быть вруньей и выдумщицей очень нехорошо, я и перестала о ней рассказывать, хотя очень хотелось похвастаться. Ну, сначала, когда вы на нее смотрели, надо было как бы "приспособиться" - она не носила нужных больших платьев бабушек, а ходила в коротких штанишках, ботиночках, на щиколотке левой ноги - маленький хрустальный колокольчик, на голове - старая кепочка. Когда Дядюшка и Папулечка видели эту кепочку, они начинали спорить, чья она была, когда они были мальчишками. А Бабулечка всегда говорит, что у обоих были оди-наково пустые головы, и они могут не беспокоиться, что какая-нибудь важная мысль случайно осталась в кепочке и перескочит к ней. Вначале я обижалась, особенно за Папулечку - ведь он очень умный и уважаемый; и все в нашей провинции обращаются к нему за советами по разным вопросам, но потом поняла, почему никто не обижается. Бабулечка ведь любит их и гордится, только очень боится нехороших ушей и глаз и поэтому никогда не хвалит своих детей. Но она никогда и не ругает. Иногда посмотрит так жалобно-жалобно - вроде, ну что ты делаешь... А когда совсем рассердится, становится похожей на Мяушку и может даже зашипеть, как та, очень даже страшно. Один раз я это видела. Бабулечка разговаривала с Тетушкой И. Была ночь, и я вдруг проснулась, потому что мне стало страшно, вылез-ла из кровати и отправилась искать Бабулечку. В гостевой комнате было чуть-чуть светло, и Бабулечка очень быстро ходила - хрустальный колокольчик на ее ноге только успевал тоненько всхлипывать, и когда она с громким шипением остановилась - именно это выражение разъяренной Мяушки было на ее лице. Но она тут же увидела меня, подхватила на руки, прижала к своему пахнущему так спокойно большому платку, и замурлыкала что-то, и отнесла в кроватку... И... какие славные сны снились мне в ту ночь. Больше никогда я Бабулечку такой не видела и забыла (мне кажется, что она как-то заставила меня об этом забыть), а сейчас почему-то вспомнила. Интересно, надо будет у нее спросить. Она всегда старается отвечать честно, а если не может или не хочет, что ж - есть "поза умол-чания". Но я надеюсь, что теперь-то я взрослая и мне можно многое открыть. Открыть.... Бабулечка открыла мне свои сундучки - и чего там только нет! Я очень удивилась, увидев красивые платья и украшения к ним. Бабулечка сказала, что когда-то она все это носила, но теперь ей удобнее так, а я, если захочу, смогу или забрать все это себе и носить, а если все это уже слишком устарело, все-таки попы-таться найти во всем этом какие-нибудь оригинальные идеи и применить в новом шитье. Мне очень это понравилось и я, конечно, обязательно этим займусь - надо будет все пересмотреть, перемерять; кое-что можно будет забрать, что-то перерисовать. Еще я хотела продолжить учиться у Бабулечки поискам всяких травок и тому, как отличать нужные корешки, какое растение здоровое, а какое больное, и как им помочь вылечиться; и еще навестить всех Бабулечкиных подружек, и еще... еще...
   Я сладко потянулась. Розовый свет "зайчиков" поблек, аппетитные запахи утренней еды осторожно проскальзывали в комнату. Если и дальше буду так позд-но оставаться в постели, я ничего, ничего не успею; да и стыдно перед Бабулечкой - надо было помочь ей приготовить еду. Надо вставать. Я выскользнула из уютной постели, но так не хотелось выходить из комнаты - встречаться с Братиком. Когда я только узнала, что и он в это лето будет у Бабулечки, то очень обрадовалась - мы так весело проводили с ним время в прошлые лета - бегали и прыгали, собирали разные вкусные ягоды на лужайках, купались в речке, дразнили Крякушку; играли с Бабулечкиными Дружками. Бабулечка брала у Соседушки повозочку, и мы езди-ли навещать ее подружек-Тетушек; а по вечерам Бабулечка рассказывала нам вся-кие истории, и можно было обо всем-всем ее спрашивать. Но все оказалось не сов-сем так хорошо, как мне вспоминалось, как хотелось. Братик был совершенно не-возможным мальчишкой. Он не умел просто ходить или говорить, все, что он де-лал, было шумно и не очень воспитанно. Как и у всякой хозяйки, все скатерти и салфетки в Бабулечкином доме были вышиты ею самой. Теперь-то я знала, что по узору на скатертях и салфетках можно определить, из какой провинции или уезда семья хозяйки. Бабулечкины узоры и техника вышивания были не похожи ни на что из показанного нам учительницей хозяйства. Что-то в этих цветах, завитках и веточках было странное и в то же время необыкновенно красивое. И вот на эту-то красоту несносный мальчишка мог запросто расплескать суп из плошки, опрокинуть нечаянно чашку с киселем. Бабулечка его нисколько не ругала, она вообще как будто не видела всего этого безобразия - ни грязных ног, ни обломанных ногтей. Я пыталась несколько раз поговорить с Братиком, объяснить ему, как он не прав, но он только перестал со мной совсем разговаривать и чуть что - сразу убегал из дома. Ну что ж, я все-таки старше. Надо как-то мириться. Я внимательно осмотрела себя - все ли в порядке с одеждой и волосами, и распахнула дверь навстречу нежному звону хрустального колокольчика.
  
  
   * * *
  
   Этот ясный день начала лета мы могли и должны были провести совсем иначе. У меня была работа в садике и по дому. Ребятишки могли пойти в рощицу или на речку, поиграть с маленькими Друзьями, да и мало ли других интересных занятий можно было бы найти. Но принятое решение изменило всю жизнь. Ранним утром я не нашла моего милого Мальчика в его комнате. Первой реакцией был испуг, но на мгновенье - не было чувства потери или опасности, да и внимательно осмотревшись среди разбросанных по всей комнате рогаток, камушков, барабанов, каких-то странных палочек и приспособлений и разного другого дорогого сердцу моего Мальчика хлама и стараясь ничего не нарушить, я не увидела удочек. Я знала, что Мальчик любит реку, но это в первый раз он ушел из дому не предупредив. Что ж, он скоро вернется и все выяснится. Немного терпения. Дверь в комнату Девочки распахнулась мне навстречу, не успела я даже к ней прикоснуться. Моя золотая девчушка предстала передо мной во всей прелести раннего утра молодой жизни - уже одетая в славное платьице, прекрасные длинные волосы перехвачены лентой, широко распахнутые глаза - личико, умытое улыбкой. Я не ожидала, что она уже проснулась и встала. Тем приятнее было обменяться с ней утренними приветстви-ями. И обнявшись (она очень подросла за это время, что я ее не видела), мы отпра-вились в комнату утренней еды. Она еще раз показала, как хорошо она воспитана, сразу найдя нужные слова - выражая восхищение убранством комнаты и моими приготовлениями к утренней еде. Не успели отзвучать последние слова - шумно, как всегда, появился наш Мальчик. Бросив на меня смущенный взгляд из-под длинных мохнатых ресниц, он пробормотал утренние приветствия. Сделав вид, что не заметила изумленный взгляд Девочки, я пригласила детей к столу. Во время еды не принято вести серьезные разговоры - я старалась говорить только о наших малень-ких Друзьях и о том, с какой радостью мы все встретили сегодняшнее утро. Когда мы закончили еду, я сказала детям, что мне надо пойти поговорить с Соседушкой, а после мы соберемся в семейной комнате. Дети не могли задавать прямых вопросов, особенно если это касалось семейной комнаты. И удивленный и чуть испуганный Мальчик, поблагодарив за еду, ушел в свою комнату. Девочка осталась и помогла мне в уборке. Я видела, что она надеялась на разъяснения, но сказать ей я ничего не могла и, поблагодарив за помощь, покинула комнату для утренней еды.
   Соседушка оказался еще более догадливым, чем я думала. Он очень добро-желательно выслушал мой рассказ о том, что мы с детьми хотим погостить пару дней у Та. Сообщил мне, что уже несколько соседей отправились навестить родст-венников и что он сам с женой собирается поехать повидать сыновей. Поэтому, когда вернемся от Та, то можем их и не застать. Соседушка согласился дать нам лошадку и предложил взять повозочку с закрытым верхом, добавив, что ему она не нужна, а нам может пригодиться, если вдруг по дороге пойдет дождь. Он был по-соседски приветлив, вспомнил, как хорошо, дружно мы жили, и ни за что не хотел взять плату. Он сказал, что я могу прислать к нему Мальчика и он научит его управляться с лошадкой и повозкой. Мы немного постояли молча, глядя друг на друга, и без слов понимая, что, может быть, никогда больше не увидимся. Я побла-годарила его за доброе соседство, пожелала ровной дороги и здоровья семье. В от-вет я услышала не менее сердечные пожелания. Боги, дайте и им пережить это смутное время! Задумавшись, я возвращалась домой. Вдруг маленькая синичка, задев крылышками лицо, опустилась мне на плечо. Грудка ее часто вздымалась. Я ускорила шаг, почти побежала, удерживая птичку рукой на плече. Первая заповедь гостепреимства - в маленькую плошку налита вода. Птичка напилась и удобно уст-роилась на маленькой специальной жердочке над рабочим столом в моей комнате, давая возможность рассмотреть себя. Это была говорящая синичка Ли! Я чуть при-щелкнула языком, как это делала Ли, подавая знак начать разговор. "Си-Ли, Си-Ли", начала синичка - это можно было понять "синичка Ли", дальше "фьють-фьють" - выводила синичка - "путь - путь" - слышалось мне, "фиюг-фьюг фьють-фьють" - "юг-юг путь-путь". "Дюг-дюг-Си-Ли-Си-Ли". У моей подружки Ли был большой внук - Дуг, в этом году его должны были посвящать в воины... Птичка щебетала, возвращаясь к уже понятным звукам, а я продолжала ее внимательно рассматривать - что-то с самого начала показалось мне в ней странным. Так и есть - на правой лапке надета бусинка. Я осторожно протянула руку - Ли хорошо воспитала своих птичек - синичка сразу поняла, что я от нее хочу - перескочила с жердочки ко мне на палец, давая возможность рассмотреть бусинку поближе. Это бусинка Ла! Ли и Ла! Они не очень дружили между собой - очень уж разнились они и характерами и занятиями, но жили в близком соседстве. Значит, что-то объединило их, и ко мне с посланием прилетела синичка Ли с бусинкой Ла. За Ли приехал внук и вместе с Ла они движутся на юг, где, как я знаю, живут дети Ли. Подружки постарались известить меня, что уезжают, послав последнее прощай с "фью" синички. Вот и двумя остановками стало меньше на нашем пути. Противно заныло сердце - стара я стала для расставаний. Но что делать с птичкой? У Ли бы-ло две говорящие синички. Одна большая, ее она, видимо, взяла с собой для даль-ней связи в критической ситуации, а эту, маленькую, послала ко мне. Отослать ее обратно нельзя - в доме у Ли никого нет; саму Ли в дороге она не найдет. Взять ее с собой я не могу. Оставить ее здесь одну невозможно - она привыкла к заботе и дому. С синичкой на руке я вышла в садик. Первое Дерево приветливо закачало ветвями. На его-то дружелюбно протянутую ветку и перепорхнула синичка. Да, здесь, среди этой зелени, под покровительством моего доброго друга ей будет безопасно и хорошо. Я с благодарностью прикоснулась к теплой коре. Пора было идти в семейную комнату.
   Мне было интересно, воспользуются ли дети своим правом самостоятельного входа, ведь каждому из них я дала эту возможность. Только другой об этом не знал. И вот сейчас то, как они поступили, многое о каждом из них мне могло рассказать. Дети ждали меня в комнате вечернего отдыха. Это была самая тихая и "теплая" комната дома, в ней всегда поддерживалось ощущение покоя и уюта. Что ж, интуитивно они выбрали одно из самых защищенных помещений дома. Не отвечая словами на их вопрошающие взгляды, я крепко обняла своих дорогих ребятишек, и мы перенеслись в семейную комнату. Каждый выбрал себе место. Я постаралась сесть так, чтобы свет хорошо освещал мое лицо, чтобы то, что я собиралась рассказать (а рассказать сегодня я намеревалась далеко не все), не испугало детей, чтобы они поверили мне. Я начала издалека - сказала, что они хорошо знают и чувствуют, как я их люблю, и что своими решениями я хочу принести им только добро; что я знаю и уважаю их отношение ко мне. Рассказала, что уже давно на-блюдатели видели на границах что-то неспокойное, а так как этот дом расположен в центре страны, их родители решили, что для детей будет безопасней провести это смутное время здесь; рассказала и о том, что моя связь с их родителями начала в определенный момент ослабевать, прерываться; и теперь ее совсем нет. Но они не должны бояться - родители живы. Если бы случилось самое ужасное, то я бы это почувствовала, да и сами они - тоже. Обрисовав общую ситуацию и вселив в них уверенность в нашем единстве, я продолжала, что в смутное время надо искать место более защищенное - и одно из таких мест - дом Тетушки Та, расположенный в густой чаще; и что, если они не возражают, мы переедем туда. Это, конечно, не простое решение, и принять его мы должны сообща, все хорошо взвесив (бедные дети, они не знали, что сказав сейчас "а", они обрекают себя на длинный путь в неизвестность с непредсказуемыми и, возможно, страшными последствиями). Я не могла и не хотела им все объяснять, сердце мое разрывалось на части, когда я смо-трела в эти обращенные на меня с любовью, доверчивые глаза. Я не могла расска-зать им всю правду, не могла их напугать, но освободить их от принятия совмест-ного решения я тоже не могла. Ведь путь удается, если хочешь его пройти, если понимаешь, что это необходимо. Потом, в дороге, я надеялась, что смогу постепен-но открыть им всю известную мне информацию, а точнее, что я ею не обладаю и что кроме понимания необходимости пути, мы вышли в путь, не имея даже направления дороги. Все эти мысли и чувства я в который раз постаралась закрыть шторой понимания сиюминутной необходимости. И продолжала, что если мы решим погостить у Та, то времени у нас на сборы немного, и что каждый из нас должен подумать о том количестве действительно нужных вещей, которые он хочет с собой взять. И еще я рассказала, что Соседушка дает нам лошадку с повозочкой и готов научить управлять ею. Закончив на такой довольно оптимистичной ноте, я сказала, что сейчас у них есть время на раздумье и я готова ответить на любые вопросы. По их вопросам, по тому, как они будут заданы, я должна была понять, насколько каждый из них понял всю серьезность того, о чем говорилось, каково его отношение к этому и чего от него можно ждать в дальнейшем; хотя человек постоянно меняется и возможны всяческие неожиданности, но, все-таки... Первым негромко хлопнул в ладошки Мальчик, призывая внимание к себе. Он и во время моего рассказа проявлял больше внешней заинтересованности - кулаки его напря-женно сжимались, глаза сердито поблескивали; несколько раз, понимая, что он уже взрослый, он удерживал готовый сорваться вопрос. Я поощрительно улыбнулась. Вопросы посыпались один за другим - когда мы выезжаем, когда он пойдет учиться к Соседушке, может ли он взять свои рогатки, ножи; и поедет ли с нами его любимый веселый Дружок. Он облегченно замолк, а я медлила с ответом, ожидая вопросов Девочки - хотелось попытаться ответить сразу на вопросы двоих. И моя умница, как бы понимая, негромко хлопнула в ладоши. Все время, пока я расска-зывала, она сидела тихо, опустив глаза, спрятав руки под нарядным передником. Теперь на меня вопросительно смотрели ее милые глаза. Вопросы были, на первый взгляд, простые - как узнают их родители, что мы переменили место, кто будет ох-ранять дом и когда мы вернемся. Улыбнувшись и ей, я позволила себе на минуту задуматься, собираясь с мыслями - ответы у меня были готовы, оставалось только ответить - произнести их вслух!
  
  
   Мальчик
  
   Я бежал почти всю дорогу обратно, только у самого дома немного приостановился - не хотелось, чтобы меня видели "запыханным"; я быстро помыл руки и открыл дверь в комнату утренней еды, откуда доносились такие вкусные запахи. Бабулька и Сестричка как будто только и ждали моего появления. Я сказал утренние привет-ствия, Сестричка ответила очень по-взрослому, Бабулька же, только улыбнувшись (может, она не заметила, что я не был дома все утро), провела ладошкой по моей всклокоченной голове и мы расположились за столом утренней еды. Было ужасно вкусно - Бабулька умеет приготовить то, что готовят все, но не как все, и я жевал и глотал "двумя руками" и не заметил, когда Бабулька начала говорить о том, что
   должна пойти повидаться с Соседушкой, а потом она хочет поговорить с нами в семейной комнате. Я так и застыл с куском пирога в руке - неужели мое утреннее отсутствие заслуживает такого серьезного разговора? Спросить прямо я не мог, а объяснять, о чем мы будем говорить в семейной комнате, Бабулька не собиралась. Оставалось ждать. Сестричка начала помогать убирать со стола, я сказал положен-ные слова и поплелся в свою комнату. Потрогал любимые камушки, немного по-подкидывал их, перекидывая из руки в руку, пометал кинжальчик - никак не по-падал в центр мишени, немного посидел, глядя на кучи всяких нужных вещей и давая себе слово их обязательно разобрать и разложить по местам, и вышел в са-дик. Маленькие Дружки уже разошлись по своим делам. Только Мяушка растянулась на теплом пригорочке под кустом сладкой ягоды. Это были мои любимые ягоды, но сейчас мне не хотелось сердить еще и Мяушку, ведь она бы обязательно проснулась, если бы я полез за ягодами, и обиделась бы. Я пошел к своему Первому Дереву. В поза-позапрошлое лето когда мы были с Бабулькой в рощице и она показывала разные деревья, и учила нас дружить с ними, я увидел маленькое деревце, оно даже еще не было деревцем, а просто чем-то, что собиралось засохнуть, потому что кто-то большой его почти сломал, вдавив в землю. Мы с Бабулькой объяснили ему, что хотим помочь, и осторожно вынули и перенесли в садик, нашли похожее место добавили в ямку его родной земли. С тех пор я начал заботиться о нем и рассказывал ему, каким оно будет большим, красивым и сильным. Но вначале его надо было поливать и привязывать к палочке - таким маленьким и слабым было мое Первое Дерево. Но оно росло и вот этим летом оно уже выше меня на целую голову и мне нужны пальцы двух рук, чтобы обнять его теплый ствол. Деревья растут медленнее людей, и Бабулька говорит, что, возможно, я не увижу, когда мое Первое Дерево вырастет совсем взрослым, но отчаиваться не надо, потому что я всегда буду его Первым Другом. И вот я уселся рядом с деревом (с этого места хорошо видно, когда открывается калитка, и я вовремя увижу, как Бабулька возвратится), достал дудочку и начал стараться "надуть" всякие веселые звуки, чтобы не было так противно ожидать. Откуда ни возьмись прибежал мой веселый Дружок, он уже забыл, что сердился на меня за то, что я не взял его утром на речку, и начал повизгивать под мое дудение. Так мы довольно долго шумели, пока я не заметил Бабульку. Она вбежала в калитку и что-то придерживала у себя на плече. Я попрощался с деревом, и вместе с веселым Дружком мы отправились к дому. У дверей я объяснил Дружку, что сегодня я не могу взять его с собой в дом, и мы расстались, лизнув друг друга. Хорошо, что Бабулька не видела. Она говорит, что каждый должен вести себя как положено его виду и что с маленьких отступлений начинаются большие беды. Иногда она говорит очень сложно.
   За дверью, в просторном гостевом помещении, я увидел Сестричку. Она вроде ждала кого-то или чего-то. Увидев меня, она сказала, что слышала, как Бабулька прошла в свою комнату, и спросила, говорил ли я с ней. Я ответил, что только издали видел, что она вернулась, и поэтому вернулся сам. Мы немного постояли молча. Потом Сестричка сказала, что, по ее мнению, лучше всего подождать Бабулечку в комнате вечернего отдыха, и спросила, пойду ли я туда с ней. Я-то мог уже сам входить в семейную комнату, но не знал, знает ли об этом Сестричка, и, если узнает, что подумает, поэтому решил, что лучше пока не признаваться, и сказал, что пойду с ней и мы подождем Бабульку вместе. И, конечно, сразу пожа-лел, что согласился - сидеть с этой девчонкой в одной комнате и делать вид, что рассматриваешь чей-то дурацкий рисунок - и при этом молчать! Совершенно непо-нятно о чем можно было с ней говорить, да и она сидела, как наряженная кукла и даже не пыталась начать разговор. Но вот задринькал хрустальный колокольчик и вошла моя любимая Бабулька. Мы с Сестричкой встали и подошли к ней. Она посмотрела на нас своим - как дела? Все в порядке? - взглядом, обняла, сложила пальцы... И вот мы в семейной комнате. Сестричка и я выбрали себе местечки поудобнее - так всегда делали старшие, когда собирались для большого разговора. К моему удивлению, Бабулька села напротив нас и так, что верхний свет падал прямо на нее. На тех семейных разговорах, куда меня приводили, я никогда не видел, чтобы кто-нибудь садился под светом. Наверное, произошло что-то более серьезное, чем мой утренний побег на речку. Бабулька раскрыла перед нами в жесте доверия руки и начала свой рассказ. Мне совсем не нравилось то, о чем она рассказывала, что есть опасность на границах, что прервалась связь с родными. Несколько раз я хотел подняться и закричать о том, как это плохо и что я хочу сражаться вместе с Папулей, но, подчиняясь дисциплине взрослых, сидел и ста-рался внимательно слушать Бабульку. Вот она начала говорить о том, что мы по-едем погостить у Тетушки Та и почему мы должны это сделать. И в голове у меня начал появляться свой тайный план. Бабулька кончила говорить и предложила нам задавать вопросы. Меня интересовало, что из своего снаряжения я смогу взять с собой и когда Соседушка научит меня управлять лошадкой. Это-то я и выпалил, наверное, слишком быстро, как бы Бабулька что ни заподозрила, но она спокойно, с пониманием приняла мои вопросы и стала ждать вопросов Сестрички, которая спросила о всякой ерунде - и как родители узнают, и кто посторожит дом, и когда вернемся - чисто девчоночьи бессмысленные вопросы. Но Бабулька и ее выслу-шала очень внимательно. Потом она сказала, что как только мы кончим разгова-ривать, я могу пойти к Соседушке учиться управляться с лошадкой и повозкой, что выехать мы должны как можно скорее, поэтому я должен постараться побыстрее всему научиться; что взять мы должны те вещи и предметы, которые могут приго-диться в пути и в жизни с чужими людьми; что каждый соберет свои вещи, а потом мы вместе все обсудим, чтобы не было совпадений. На свои вопросы я получил яс-ные и простые ответы - то, что сказала Бабулька, было на пользу моему плану. На девчоночьи вопросы Сестрички у Бабульки также нашлись ответы - о том, как наши родители узнают, что отправились к Та, она сказала, что надеется на скорое восстановление связи; что после нашего отъезда все для нас ценное останется здесь в семейной комнате, войти в которую могут только члены семьи, остальные же могут ее только уничтожить, если еще найдут; на вопрос о том, когда мы вернемся, Бабулька ответила, что трудно говорить о сроках возвращения, когда еще даже не вышел в путь и все будет зависеть от гостеприимства и так далее. Здесь я уже пере-стал прислушиваться - все это не интересовало меня, не совпадало с моим планом. Мы еще поговорили. Для Бабульки было почему-то важно, что мы не только под-держиваем ее в этом решении, но и сами хотим отправиться в путь. Ого-го! Знала бы она, как я хочу и тороплюсь! Надеюсь, мне удалось скрыть свое нетерпение. Договорившись, что до завтрешнего утра мы соберем все необходимое, обменяв-шись приветствиями доверия и поблагодарив семейную комнату, мы так же, как вошли, все вместе покинули семейную комнату. Каждый отправился по своим де-лам. Я вприпрыжку заспешил к Соседушке и только по дороге подумал о том, что сегодня я два раза скрыл что-то от Бабульки. Началось все с утреннего происшест-вия и теперь этот "мой план". Если утренняя отлучка - это небольшое отступление, то о чем же я думаю сейчас? Вопросы были неприятные и неудобные, думать об этом сейчас не хотелось, и я решил, что успею еще во всем разобраться, а пока никакого вреда никому нет, да и я должен все усилия направить на то, чтобы по-быстрее научиться управляться с лошадкой. Этих мыслей хватило на короткую дорогу до дома Соседушки. Я вежливо постучал специальной деревяшкой в большие ворота. У Бабульки не было ни ворот, ни забора - вместо забора у нее были высокие колючие кусты кислячки, запутаться в которых я не пожелал бы самому плохому человеку - такие там были шипы и так ветки были переплетены между собой. Вместо ворот калитка была сплетена из дружелюбной лозы, которая помнила всех обитателей дома и открывалась только от их прикосновения. Бабулька была другом деревьев и старалась, где могла, обойтись без деревянных вещей. Ворота приоткрылись. Молча кивнув в ответ на мое положенное приветствие, помощник, живший в доме Соседушки, посторонился, пропуская меня во двор, и пошел звать хозяина. Обычно мы с Бабулькой, приходя поздравить Соседушку с праздником, быстро проходили в дом и в просторном гостевом помещении высказывали положенные слова и преподносили праздничные подношения. Нас всегда хорошо принимали, дарили ответные подношения, угощали вкусностями; и пока старшие вели положенную беседу, я мог рассматривать цветные камушки или собирать из них разные интересные картинки в специальных ящичках. Сегодня же я пришел один, по взрослому, ответственному делу, и ожидал Соседушку, с интересом рассматривая большой, чисто убранный двор. Мое внимание привлекли небольшие низкие домики с узкими длинными отверстиями вместо окон, за которыми чудились мне любопытные глаза. Но вот и Соседушка. Он спустился ко мне с крыльца дома, на ходу протягивая руку во взрослом приветствии. Я этого не ожидал, но с радостью повторил его приветственный жест, и мы обменялись положенными словами. Сосе-душка сказал, что говорил с Бабулькой, и рад, что лошадка будет помощницей в нашей семье, и что добрые соседи всегда должны оставаться добрыми соседями; и говоря так, он открыл дверцу в один из заинтересовавших меня домиков и мы во-шли в помещение, предназначенное для лошадей. Раньше их, наверное, было боль-ше, сейчас здесь за отдельными перегородочками я увидел три большие лошади; проходя мимо них, Соседушка произнес слова лошадиного приветствия и одобри-тельно оглянулся на меня, когда услышал, что я пытаюсь повторить его слова. В углу помещения за низенькой перегородочкой я увидел лошадку и сразу понял, что об этой лошадке Бабулька договорилась с Соседушкой. Соседушка открыл загородочку и вывел ко мне небольшого Коника с добрыми глазами и густой челочкой, щеточкой топорщащейся между ушами. Соседушка объяснил Конику, что теперь я буду его главным Другом и Заботником, и вложил мне в руку конец веревочки от убранства Коника. В другую руку мне Соседушка положил сладость и знаком дал понять, что я должен угостить Коника. Так состоялось наше знакомство с Коником - моим замечательным верным Дружком в разных будущих испытаниях. Но пока я должен был научиться важным вещам, связанным с уходом за Коником - и кормле-нию, и тому, как прилаживать повозочку, которая стояла неподалеку, и как всем этим управлять. Соседушка позвал помощника и сказал, что знает, как важно для всех, чтобы я быстро научился нужным вещам, попросил того не жалеть усилий в обучении, а мне пожелал терпения и выдержки, выразив надежду, что мы с Коником пришлись друг другу по нраву. Мы начали тренироваться и не раз я благодарил мысленно Папулю и Бабульку за то, что они смогли воспитать во мне внима-тельность к нужным вещам и настойчивость. Тренировались мы, пока звезды ве-черней зари не начали появляться на небе. Пришел Соседушка. Помощник сказал, что Коник устал, а нам пора прерваться. Он ободрил меня, сказав, что я учусь до-статочно хорошо и быстро. Они решили, что сейчас я отправлюсь домой, а завтра с утра приду снова, и если все будет, как запланировано, - сказал Соседушка, - то я могу обрадовать Бабульку, передав ей, что после завтрашнего дня тренировок утром мы сможем отправиться в путь на повозочке. Я очень устал, но нашел в себе силы попрощаться с Соседушкой и помощником, произнеся положенные приветствия, Конику же я шепнул лошадиные слова, благодаря за день учебы. Когда я вернулся домой, было уже темно, но Бабулька не спала, поджидая меня с теплой душистой водой, мазью для рук и вкусным питьем, дающим силы и радость. Когда я умылся, Бабулька смазала мои все в ссадинах руки специальной мазью, и понимая, что я ничего не могу съесть от усталости, все-таки настояла, заставила меня выпить стакан ее целительного настоя. Я рассказал ей о том, что делал весь день, что велел передать ей Соседушка. Бабулька, казалось, была довольна тем, что я ей рассказал. Она подождала, пока я устроюсь в постели, загасила свет и как когда я был маленьким, села рядом с кроватью и взяла мою руку в свою. Уже засыпая под ее немудреную песенку, я сквозь сон почувствовал, что от руки ее, которую я помнил такой большой, а теперь она оказалась едва ли не меньше моей, исходило ласковое защи-щающее тепло.
   Бабулька разбудила меня на рассвете. Я быстро встал, вспомнив, что сегодня у меня много важных дел. Пока я уплетал вкусную утреннюю еду, Бабулька молчала, лишь изредка посматривала на меня и покачивала головой, как будто сама с собой разговаривала. Я поблагодарил ее за еду и собрался уходить, но она остановила меня, сказав, что хотела бы попросить меня, чтобы до отхода - ведь еще очень рано, я чуть-чуть разобрался в своих вещах; ей бы хотелось понять, на какое количество моих вещей она должна рассчитывать. Мне, конечно, хотелось поскорее побежать к лошадке, но Бабулька была права, и я вместе с ней вернулся в свою комнату. Сказать по-правде, мне не хотелось брать ничего, кроме оружия, ведь я не собирался... нет-нет, об этом сейчас даже нельзя думать - вдруг Бабулька поймет... Я не верил, что мы надолго покидаем дом. Я молчал, разглядывая груды своих вещей, а Бабулька, видно, решила, что я не решаюсь сделать выбор, поэтому сказала, что она думает, что можно ограничиться небольшим количеством одежды, но взять всякие рогатки, камушки и ножи, но только в разумных пределах. Что она имела в виду под разумным пределом, я не спросил, и быстро, пока она не передумала, начал перетаскивать в одно место свои любимые рогатки, ножи и палки. Образовалась довольно большая груда разных вещей. Когда я закончил, Бабулька вернулась и сказала, что, собственно, я переложил вещи из разных углов комнаты на середину и что это не совсем то, что она имела в виду под разумным пределом и поэтому нам придется заняться этой работой вместе, когда я вернусь от Соседушки. Надо признаться, я действительно соорудил посредине комнаты целую гору почти из всех своих вещей и, как ни быстро я старался сложить вещи, прошло довольно много времени и можно было уже отправляться. Я взял приготовленную Бабулькой корзину с подношением для Соседушки и его помощника. Бабулька погладила меня по голове, сказала слова напутствия и удачи; и я пошел. Помощник быстро вышел на мой стук, мы сказали друг другу приветственные слова, я отдал Бабулькину корзинку и, не задерживаясь, мы пошли в помещение лошадей. Я сказал приветственные лошадиные слова, когда мы проходили мимо лошадок, и мне кажется, они поняли меня. Коник узнал меня и начал подпрыгивать и постукивать передней ногой. Я протянул ему вкусность и он с удовольствием съел ее с моей руки. Сегодня учеба была легче и быстрее - ведь самые главные и тяжелые для меня вещи я учился делать вчера. И уже к концу дня я мог сам запрягать лошадку, привязывать к ней повозку и немного всем этим управлять. Когда Соседушка пришел проверить мою учебу, он остался доволен - сказал, что на этом можно остановиться, а необходимый опыт придет в дороге; поскольку у Бабульки нет места для лошадки, Коник и повозочка останутся у него, и как только мы решим выехать, он отдаст их нам. Я погладил и покормил лошадку, попрощался с ней и другими лошадьми, сказал слова благодарности Соседушке и помощнику и побе-жал домой. Мне хотелось уже как можно быстрее выступить в путь. Когда я вернулся, то нашел Бабульку с Сестричкой в помещении припасов. Они перекладывали разные семена и травы из банок в небольшие мешочки и надписывали на каждом, что есть внутри. Бабулька обрадовалась, когда я пересказал ей, что сказал Соседушка, внимательно распросила меня о том, что я научился делать и как я сам чувствую это у меня получается; осмотрела мои руки и ноги - нет ли новых ссадин. После этого она сказала, что до вечерней еды мы с ней должны разобрать мои вещи, а Сестричка может немного отдохнуть. Мы пошли в мою комнату. Я приготовился отстаивать каждый камень и каждую палку. Когда мы вошли в комнату, Бабулька сказала, что при любом выборе важно определить главное - для чего этот выбор делается, какая цель преследуется; определить то, что важнее, и что она думает - камни мы можем найти по дороге, деревянные палки можем сделать сами, а вот вещи из железа на дороге не валяются и она предлагает взять как можно больше железных вещей, а камни и деревяшки взять самые-самые любимые. Она оставила меня одного - ушла готовить вечернюю еду, а я начал перекладывать вещи. Поразмыслив, я понял, что Бабулькин принцип отбора мне подходит, и быстро собрал небольшую кучку по-настоящему нужных и хороших вещей из железа, но не удержался и добавил несколько самых любмых камушков и палочек. Я как раз ус-пел закончить с этим, когда Бабулька позвала к вечерней еде. Мы сидели втроем у стола, Бабулька сказала нужные слова начала вечерней трапезы, а я подумал, что, наверное, это моя последняя с ними вечерняя еда, и постарался вести себя как мож-но лучше и так хвалил каждое блюдо, что Бабулька, наверное, начала о чем-то думать - очень уж вопросительно она на меня посмотрела. После еды мы пошли в комнату вечернего отдыха и Бабулька попросила Сестричку немного поиграть на лире, сама она села с каким-то рукоделием поближе к огню. Я забрался в свой любимый уголок и стал тихонечко подбрасывать красивые музыкальные шарики. Я думал о том, что в доме Тетушки Та живет большая семья; с ее внуком мы были хорошими приятелями; он может посоветовать, как не ссориться с Сестричкой - ведь со своей старшей Сестричкой он живет всю жизнь и знает, наверное, как обходиться с девочками. Потом я вспомнил, что не собираюсь надолго задерживаться в доме Тетушки Та, что при первом удобном случае я собирался убежать, найти Папулю или Дядюшку и помогать им; и мне стало чуть-чуть грустно, но потом я подумал, что Бабульке и Сестричке будет хорошо в семье Тетушки Та, немного успокоился и услышал - Бабулька, наверное, говорила давно - что завтра мы отправляемся в путь. И как только утром я приведу лошадку с повозкой, мы сможем сложить вещи и уйти. Мое сердце, казалось, заплясало от радости - совсем-совсем скоро я найду настоящих бойцов. С такими радостными мыслями я пошел к себе в комнату; с разбегу запрыгнул в кровать и не заметил, как уснул.
   Этим утром Бабулька не будила меня, и я проснулся, как всегда, почувство-вав тепло солнечных лучей на своем лице и запахи утренней еды, заполнившие весь дом. Я быстро выскочил из постели, умылся и побежал в комнату утренней еды. Я был первым - Сестричка еще не пришла. Мы с Бабулькой обнялись, приветствуя друг друга, и она сказала, что мы не можем терять время, поэтому я поем один и пойду за лошадкой. Я хотел было быстро-быстро похватать еду и поесть по дороге, но Бабулька сказала, что быстро - не значит плохо и я должен сесть и как следует поесть, чтобы у меня были силы. И вот, сказав положенные слова, я уселся за стол, и Бабулька не отпускала меня, пока я не запихал в себя все, что она думала, что я должен съесть. Теперь, запомнив все, что на словах я должен был передать Соседушке, я взял прощальное подношение и заспешил за лошадкой. В дверях я чуть не сбил с ног Сестричку, но времени особо извиняться не было, и, быстро попросив прощения, я выскочил из дома. Соседушка как будто знал, что я приду - я даже не успел как следует постучать в ворота, как мне открыли. Коник, запряженный в повозочку, уже стоял посредине двора. Соседушка выслушал мои утренние приветствия и сказал, что желает Бабульке и нам долгих лет и ровной дороги. Он подвел меня к лошадке, еще раз объяснил главные правила, помог мне взобраться на повозочку. Попрощался с Коником, погладил его по блестящей челке, что-то шепнул в настороженное ухо. Помощник широко распахнул ворота, я тихонечко потянул, управляя, и Коник, мотнув головой, весело шагнул вперед. Мы благополучно добрались до нашего дома. Коник как будто всю жизнь скакал с повозочкой по этой дороге. У нас не было такого большого двора, как у Соседушки, и я привязал Коника у калитки, сказав ему, чтобы он не боялся, что я скоро вернусь и пошел в дом - звать Бабульку. Когда я вошел, Бабулька что-то размешивала в большом кувшине - она радостно улыбнулась, налила веселого вкусного напитка из кувшина мне в стакан и я повел ее знакомиться с лошадкой. Бабулька и Коник сразу понравились друг другу - я это понял - Бабулька погладила его по блестящей челке, почесала, сказала приветственные лошадиные слова, а Коник мотнул головой, взял у нее с руки вкусность и приветливо топнул копытцем. Я очень гордился, показывая Бабульке Коника и повозку, и как я умею с ними управляться, и рассказывал, какие правила я узнал. Бабулька была довольна, она сказала, что мы сложим все наши вещи внутри дома, а потом сразу перенесем на повозку и поедем. Я пошел собирать свои вещи, но только я начал складываться, как пришла Бабулька и спросила, может ли она поучаствовать в сборах. Я, конечно, согласился. Она быстро осмотрела все, что я хотел взять с собой, и сказала, что она думает, что я могу взять с собой один или два небольших барабанчика и, конечно, дудочку и веселые музыкальные камушки. Бабулька протянула мне два мешка - один для одежды, второй для всяких вещей - и ушла, сказав, что мы собираемся в общей комнате. Я быстро распихал вещи по мешкам и в общую комнату пришел первый. Бабулька и Сестричка пришли вскоре - каждая с двумя мешками. Я удивился, увидев на плече Сестрички футляр с лирой. Бабулька сказала, что мы должны захватить еще по небольшому мешку из помещения припасов, и все это перенести в повозочку. Когда мы разложили вещи внутри повозки, оказалось, что все очень здорово разместилось и для нас троих тоже осталось место. Прежде чем мы двинулись в путь, Бабулька внимательно посмотрела на каждого из нас и сказала, что, хоть мы уезжаем и не навсегда, но если кто-то хочет, то есть время попрощаться с кем он хочет. И она пошла внутрь садика. Я задумался - мне совсем не хотелось ни с кем прощаться - и никуда не пошел, остался рядом с Коником - надо было еще раз расчесать ему челку и поправить сбрую перед дорогой. Пусть женщины прощаются: они любят всякие такие вещи со слезами и вздохами - мужчины делают свое дело молча. Сестричка быстро вернулась, Бабулька немного задержалась, но и ее не пришлось ждать.долго. И вот мы устроились в повозочке, я взял в руки вожжи, Бабулька сказала слова начала дороги и эге-гей! Мы отправились! К дому Тетушки Та надо было ехать сначала по полям, потому по мостику и еще немного по лесу. Так всегда ехал сын Тетушки Та, когда приезжал за нами на своей повозке. Первый раз мы ехали одни, но Бабулька не волновалась, и я старался не подавать виду, что чуть-чуть боюсь. Лошадка бежала быстро и, когда солнце стало почти над головой, мы были уже около мостика через нашу речку. Бабулька сказала, что надо остановиться - дать отдохнуть и попить Конику, да и самим немного размяться и поесть. Когда мы остановились и я спрыгнул с повозочки, то понял, что совсем не так просто просидеть неподвижно несколько часов. Пока я распрягал лошадку и ждал, пока она напьется, Бабулька с Сестричкой достали скатерку, всякие плошки, еду и питье. Молодец, Бабулька! - Я бы и не подумал взять с собой еду. Надо будет запомнить, когда я отправлюсь искать мужчин. Мы поели, выпили понемногу питье из Бабулькиного кувшина. Я запряг Коника, мы переехали мостик и продолжили свой путь по лесной дороге. Дорога в лесу не была такой же ровной и гладкой, как в поле - лошадка бежала медленней, и все-таки до наступления темноты мы должны были доехать до дома Тетушки Та. Я бы никогда никому не признался, но управлять лошадкой с повозочкой оказалось не таким простым делом, как мне казалось раньше. И хоть повозка была нетяжелая, а лошадка послушная, я очень устал и только и думал, как бы поскорее доехать и отдохнуть. Мы были уже недалеко от дома Тетушки Та, но что-то казалось мне странным. Я оглянулся на Бабульку - они с Сестричкой сидели чуть сзади в глубине повозочки. Лицо у Бабульки было напряжено и очень неподвижно - виднелись только внимательные глаза. Она заметила мой взгляд и приложила палец к губам, а второй рукой сделала знак остановиться. В лесу было тихо! Дом Тетушки Та очень шумный - много людей, лошадей, домашних Дружков. Все это разговаривает, сопит, рычит, издает множество разных звуков. И запах - всегда пахнет печкой и едой. Сейчас же ничего этого не было. Может быть, мы заблудились? Бабулька, показалось, поняла меня. - Нет, сказала она, мы не заблудились, но поедем острожно. И вот мы медленно подъехали к большому дому Тетушки Та - тихо, не видно и не слышно никого. Я остановил лошадку. Мы остались в повозочке, не зная, на что решиться. Тут из калитки рядом с большими воротами вышел Мяука Тетушки Та и важно уселся прямо перед нами, обвил хвостом лапы и широко раскрыл рот в приветствии. Послышался тихий быстрый звон - это Бабулька легко спрыгнула с повозочки и присела перед Мяукой, приветственно сложив руки; мы с Сестричкой тоже спустились на землю. - Мур-Та, Мур-Та - начал Мяука, глядя прямо в глаза Бабульке, - Мяу-мяу-мя, - звуки то опускались, то поднимались, и мне становилось все тяжелее слушать - хотелось или заткнуть уши, или убежать; я почувствовал, как ручка Сестрички крепко сжала мою руку. Тут новый голос - неужели Бабулька? - промурлыкал во-прос; - Фрр-фрр, - весь ощетинился Мяука, поднялся, ударил хвостом по земле и, повернувшись, ушел в калитку, как бы приглашая идти за ним. Как только прекратилось это странное мяуканье, мне сразу стало легче - я поднялся на ноги и мы с Сестричкой подбежали к Бабульке. Лицо у нее было бледное и она с трудом переводила дыхание. Она знаками попросила нас присесть и немного подождать. Когда дыхание у нее восстановилось, она сказала, что Мяука сообщил, что вся семья Тетушки Та уехала к ее другому сыну, а мы можем войти и быть как дома; а на вопрос, почему они это сделали, Мяука ответил: "Враги". "Делать нечего, скоро ночь; мы остановимся здесь" - сказала Бабулька, поднялась, вошла в калитку и открыла перед нами большие ворота. Я ввел лошадку с повозкой во двор; мы за-крыли ворота и калитку, я распряг Коника и отвел его в пустые сейчас помещения для лошадей. Бабулька поднялась на высокое крыльцо дома и произнесла слова привета. Мы толкнули тяжелые входные двери и вошли в пустой дом Тетушки Та. Бабулька зажгла свет. Мы успели приехать до темноты - все было на своих местах в гостевом помещении, даже от знаменитой печки Тетушки Та еще веяло теплом. Тепло - как будто нас здесь ждали, только хозяев нигде не было. Мы с Сестричкой тихонько уселись на скамью у входа, а Бабулька вышла на середину помещения, закрыла глаза, постояла немного и начала медленно поворачиваться, переступая с ноги на ногу; все так же, не открывая глаз и иногда задерживаясь в каком-то одном направлении. Так она обернула полный круг и когда снова повернулась в нашу сто-рону, то подняла руки, хлопнула в ладоши, открыла глаза и сказала своим совсем обычным голосом: "Давайте-ка для начала перенесем вещи из повозки в дом". Когда мы отнесли мешки, я пошел почистить и покормить Коника, а Бабулька с Сестричкой начали разбирать вещи и готовить еду. Когда я вернулся, знаменитая печь Тетушки Та была растоплена, на столе на красивой скатерти была вечерняя еда. Бабулька сказала все нужные слова и мы принялись за трапезу. Стол для еды у Тетушки Та был большой и всегда во время трапез здесь собиралось много разных людей - все ели, разговаривали, смеялись. Сейчас мы втроем заняли только ма-ленький его краешек поближе к печке и молча ели без всякого аппетита, только чтобы не огорчать Бабульку. Когда с едой было покончено, мы убрали со стола, и Бабулька пригласила нас снова сесть с ней рядом. - Я знала, - сказала она, - что разговор этот должен состояться, но думала, что у нас еще есть в запасе немного времени - выходит, я ошибалась. Видимо, мы ушли из моего дома навсегда. Я думала, что какое-то время мы проведем у Тетушки Та, пока узнаем, где именно ваши родители, свяжемся с ними и вместе решим, что делать.
   Перед самым нашим отъездом ко мне прилетела маленькая говорящая си-ничка Тетушки Ли с сообщением, что Тетушка Ли и Тетушка Ла покинули наши места. Я не рассказала вам об этом, потому что не хотела вас пугать раньше време-ни. Но вы сами видите, как быстро все меняется, значит, будут меняться и наши планы. Мы должны вступить на трудную и неизвестную дорогу и я прошу вас - самое главное - это доверие и единство. Бабулька крепко сжала кулачки. - Вы хо-рошие умные дети и умеет достойно себя вести, - ни один из вас не открыл другому, что посвящен и может самостоятельно входить в семейную комнату - я исподтишка посмотрел на Сестричку и встретился с ее удивленными глазами; - это похвально и радует; но несколько дней назад ты, сынок - и Бабулька посмотрела на меня, - совершил не совсем правильный поступок, и, что хуже всего, умолчал о нем, надеясь, что другие не узнают. И это самое плохое, что может случиться с нами в дороге - недоверие, неверие друг в друга - оно не даст нам продвинуться ни на шаг. А теперь смотрите внимательно - Бабулька угольком (она взяла его у печи) начала рисовать карту на белом столе. Она обозначила наш дом, и поле, и речку, и дорогу, и дом Тетушки Та, и другие дома и леса, и горы, и море. - Мы должны идти одни и я долго размышляла, в какую сторону мы пойдем, какое направление выбрать, где большая надежда найти ваших родителей. Мы пойдем к морю. Это не простая дорога, она идет через горы и лес, но в приморских городах всегда все обо всем знают; и города эти большие, в них много пришлого люда и на нас и наши расспросы меньше обратят внимания. - Бабулька провела извилистую линию между домом Тетушки Та и городом, который она нарисовала на самом берегу, на линии, обозначавшей начало моря. - Запомните этот рисунок? - спросила Бабулька, и как только мы с Сестричкой, помедлив, кивнули головами, она все стерла мокрой тряпкой и вновь накрыла чистый стол скатертью. - Мы не знаем, - продолжала она, - какие люди встретятся нам на пути, как они к нам отнесутся. Для большей безо-пасности мы не будем рассказывать о себе все. Я хочу, чтобы вы поняли, и это очень важно, что мы не должны все о нас рассказывать. Самое лучшее, если мы на время забудем о наших именах и будем просто Девочка, Мальчик и Старушка Ля, по воле судьбы странствующие вместе. Мы не знаем, может быть, кто-то ищет детей ваших родителей,чтобы... Она не договорила, мурашки побежали у меня по спине, но я продолжал так же внимательно смотреть на нее и слушать. - Я спорола метки с нашей одежды, - продолжала Бабулька, - и думаю, что тебе, моя любимая, - она обращалась к Сестричке - придется расстаться со своим нарядным платьицем - путешествовать в штанишках гораздо удобнее. Если бы ты еще согласилась отрезать свои прекрасные волосы - кто знает, где и когда нам удастся мыться; но настаивать я не могу - тебе самой решать. - Она помолчала. - Я приготовила для вас по маленькой дорожной сумочке - их крепят на поясе, в них есть все, что надо путе-шественнику в случае необходимости. И еще, вы были удивлены, что не видели И, когда приехали в этом году - она ушла еще раньше, но подумала о вас, и для каж-дого оставила маленький подарок. Бабулька встала и протянула мне на ладони вы-тянутой руки - я не заметил, откуда она его вынула - нож - кинжал, о котором я мечтал все время. Я молча стоял, не зная, что сказать и как поверить. Свободной рукой Бабулька взяла мою руку и переложила в нее кинжал. - Владей им по праву и по чести, не урони достоинства благородного металла - так сказала она и поцело-вала меня в голову, как взрослого мужчину. После этого Бабулька достала особен-ный камень и протянула его Сестричке. Я тихонечко отошел в сторону. Мне нетер-пелось поскорее рассмотреть мой кинжал. Остро заточенный металл лезвия отливал синевой. Если долго смотреть на него, то кажется, что где-то внутри пробегают мерцающие огоньки. Рукоятка и гарда сделаны вместе из непонятного материала и хитро соединены с лезвием. Были и ножны, сделанные из кожи с какими-то узора-ми. Я не мог отвести глаз, перекладывал кинжал из руки в руку, примериваясь как удобнее, прятал его в ножны и снова доставал. Я так увлекся, что не заметил, как Бабулька подошла ко мне и положила руку на плечо - ну, а теперь, после дня пути и вечера разговоров, - мыться! - сказала она. Я удивился - было не положено ходить по дому, когда хозяев нет, но Бабулька и не собиралась никуда идти - она отодвинула заслонку удивительной печи Тетушки Та и мы увидели, что внутри полным-полно места и стоят емкости с горячей водой - залазь и мойся. Первым в печку залез я. Бабулька задвинула заслонку и я отлично вымылся, не веря себе, что моюсь в печке, и думал, что никто из мальчишек мне не поверит, когда я об этом им расскажу. Я постучал в заслонку и Бабулька выпустила меня, мокрого и чистого. Теперь была очередь Сестрички, а я отправился спать на печку и уснул, крепко прижимая к себе нож - кинжал. Когда я проснулся, то сразу не смог понять, где я. Было как-то темно, не было любимых Бабулькиных солнечных зайчиков, да и за-пахи были совсем другие. Пошевелившись немного, я понял, что лежу на печке Тетушки Та и ее Мурлыка пытается лизнуть меня в лицо. Тут я вспомнил все, что было и о чем говорилось вчера, и горько пожалел, что не попрощался со своим Дружком и Первым Деревом. Но нож - кинжал отвлек мое внимание и я почти что свалился с печки, потому что перекатился на самый край - так мне хотелось еще раз им полюбоваться. Тут люди внизу заметили, что я проснулся. Да, да, люди, потому что в том мальчике с растрепанными вихрами и старушке, закутанной в шаль и одетой в миллион юбок, я с трудом узнал Сестричку и Бабульку. Они были довольны тем, что я их не узнал, и тихонько посмеивались над моим глупым удивленным лицом. - Доброе утро, - сказала старушка совсем Бабулькиным голосом, - слазь с печи, лежебока; время утренней еды, и в путь. Я быстро спустился с печки, умылся и, не выпуская из рук кинжала, уселся за стол. - Место ножа - на поясе, - голосом Сестрички сказал незнакомый мальчишка. Я хотел было ответить - с мальчишками я знал, как разговаривать, но предостерегающий взгляд старушки поставил точку в начинавшейся ссоре. Мы поели, я пошел запрягать лошадку и, конечно, задержался - еще раз хотелось рассмотреть кинжал. Пришла Бабулька - она не знала, почему я задержался, и хотела проверить, что все в порядке. Бабулька увидела, что я рассматриваю кинжал и, вытянув руку, осторожно провела пальцем по лезвию, потом перешла на гарду и рукоять. Я протянул кинжал, чтобы она взяла его, но она отдернула руку. - Нет-нет, - сказала Бабулька, - он твой, я даже не разворачивала подарки и только вчера увидела, что И передала для вас. Она не отводила глаз от кинжала. - Я знала, - продолжала Бабулька, что он существует, но первый раз вижу кинжал с рукоятью и гардой из Рога. Если вы с ним поймете друг друга, то кинжал будет тебе не только оружием, но хорошим другом и помощником. Береги его. Я спрятал кинжал в ножны и Бабулька рассмотрела все узоры. Она не взяла ножны в руки, а попросила меня поворачивать их, чтобы ей было удобнее все увидеть. Бабулька ничего не сказала, только покачала головой, и я не понял, то ли удивленно, то ли восхищенно. После этого я спрятал кинжал за пазуху и мы вместе с Бабулькой запрягли лошадку в повозочку и вывели ее во двор. Потом перенесли вещи из дома, и снова расположили все в повозочке. Бабулька еще внимательнее, чем в первый раз, осмотрела ноги Коника и нашу с Сестричкой обувку, проверила, хорошо ли мы одеты, удобно ли привязаны наши дорожные сумочки к поясам; помогла мне вывести Коника с повозочкой со двора и вернулась на минутку затворить ворота изнутри. Через пару минут она выбежала из калитки и, путаясь в юбках, залезла в повозочку. Можно было ехать. По Бабулькиному пла-ну мы должны были выехать из леса, держа направление на юг и немного на запад, на юго-юго-запад, как сказала Бабулька, и, проехав через небольшую травянистую равнину, подняться в горы, а оттуда спуститься к портовому городу. Я хорошо за-помнил Бабулькину карту и надеялся, что смогу довезти Бабульку с Сестричкой. О том, чтобы сбежать на поиски воинов, я сейчас, когда семья Тетушки Та уехала, не мог и думать. Путешествие началось хорошо. Лесная дорога не была очень утомительной, мы по очереди сходили с повозочки и шли рядом, чтобы немного размяться, несколько раз останавливались для еды и питья. Хорошо, что Бабулька взяла с собой достаточно припасов. Мы разговаривали - Бабулька рассказывала нам всякие смешные истории или учила различать деревья и кустарники. Когда мы первый раз остановились на ночь, она раздула в горшке угольки, которые взяла из печки Тетушки Та, и устроилась сторожить на ночь, пока мы с Сестричкой спали в повозочке. Зато после утренней еды, когда Коник наконец вывез нас из леса в степь и повозочка покатилась весело и ровно, Бабулька (забыл, теперь я должен называть ее старушка Ля), немного поспала. Ехать по степи было легче, но в то же время и труднее. Надо было стараться не сворачивать с направления, находить места с во-дой, потому что Коник мог есть степную траву, а у нас самих еще были взятые из дома припасы, но воды на всю дорогу мы, конечно, не могли взять с собой. Мы старались не останавливаться днем - только если попадался колодец или какой-нибудь родничок с водой - и мы наполняли наши специальные мешки для воды. Но вода встречалась редко и мы думали, как ее расходовать. Когда наступал вечер и становилось темно, мы останавливались, распрягали Коника, поили его, и, стрено-жив, отпускали пастись. Сами же выкапывали ямку и в ней разводили огонь из угольков, припасенных в горшке. Старушка Ля не разрешала разводить большой открытый огонь; мы ели, я немного дудел на дудочке, а Сестричка играла на лире. Бабулька учила нас находить звезды и по ним понимать наше место и искать направление нашего пути. Она хотела как можно скорее добраться до предгорий и говорила, что там легче затеряться и легче найти еду. И еще где-то там, прямо по нашему пути жила семья ее старинной подружки. Бабулька очень надеялась, что там мы сможем отдохнуть, разузнать всякие новости и решим, что делать дальше. Так мы сидели по вечерам, и мне было ужасно интересно учиться понимать узор звезд, слушать игру Сестрички, рассказы Бабульки о дороге в предгорьях и о семье ее Подружки На. Даже то, что мы ехали, не зная куда - мне все равно было интересно! Когда надо было останавливаться спать, Бабулька уже привычно устраивалась у переднего колеса повозочки, закутываясь в свои шали и юбки. Я никак не мог уговорить ее, что я тоже могу немного посторожить, и Сестричка уговаривала, что мы можем сторожить по очереди, разделив ночи на несколько страж, как делают все стражники - Бабулька соглашалась с нами, но говорила, что время еще не пришло, что в свое время мы обязательно так и сделаем. Она немного спала потом, после утренней еды, но все остальное время дня сидела на задней стороне повозчки и внимательно осматривала небо и землю. Мы с Сестричкой сидели вместе на передней стороне повозочки, по очереди спрыгивали на землю и шли немного, чтобы прогуляться, да и лошадке, как нам казалось, было легче.Так мы ехали несколько дней. Никто не встречался нам по пути, иногда мы видели, как вдалеке пробегали группы степных животных или большие-большие птицы кружили высоко в небе. Но природа вокруг нас постепенно менялась и к концу седьмого дня пути мы ехали среди небольших холмов. Кое-где на холмах росли деревья, а далеко впереди темнели горы. Мы остановились на ночь у одного из холмов, среди рощи небольших
   деревьев. Бабулька, как всегда, обошла нашу стоянку, рассыпала какой-то порошок - она говорила, что это защищает от змей. Сестричка раздула угольки. Она здорово научилась это делать. Я распряг и стреножил Коника. Мы поели, Сестричка немного поиграла на лире, я подудел в дудочку. Мы проверили свой путь по звездам на небе и немного поговорили о том, как будем ехать по предгорьям и какие неожиданности нас могут ожидать. Бабулька сказала, что еды у нас осталось немного и было бы хорошо побыстрее добраться до дома ее подружки На. Ночь прошла как всегда. Утром мы немного поели, хорошенько убрали за собой - Бабулька настаивала, чтобы мы оставляли после себя как можно меньше следов, и отправились дальше.
   Теперь мы двигались медленнее - местность постоянно поднималась, нужно было выбирать путь для повозочки между холмами и из-за холмов ехать прямо в нужном направлении мы не могли. Но все равно к концу дня мы были уже у самых гор - они стеной закрывали весь горизонт. На ночь мы расположились у входа в ущелье рядом с небольшим чистым родничком. Ночью здесь в предгорье было чуть холоднее, чем на равнине, и звезды блестели немного по-другому. Мы все очень устали за этот день и после еды мы с Сестричкой не играли музыку и особенно не разговаривали, а пожелали друг другу спокойной ночи и отправились спать. Когда утром Бабулька разбудила меня и я вылез из повозки, то с трудом мог рассмотреть все вокруг - утренний туман спустился с гор и все как будто было внутри влажной серости. Я пожелал Бабульке доброго утра и чуть было не наступил на Сестричку - она раздувала угольки в нескольких шагах от повозочки. Я пожелал и ей доброго дня и медленно пошел к Конику - заботиться о нем было моей утренней обязан-ностью. Я шел на его неторопливое похрапывание и совершенно неожиданно нале-тел на его теплый бок. Ориентироваться в тумане было очень трудно. Я распутал Конику ноги и, взяв за уздечку, медленно повел в сторону мерцающего света угольков.
  
  
   Девочка
  
   Бабулечка была приятно удивлена, что я уже встала. Она улыбалась, глядя на меня. Мы с радостью сказали друг другу утренние приветствия. Бабулечка обня-ла меня и как две подружки мы пошли в комнату утренней еды. И когда только Ба-булечка успевает все делать? Я не удержалась и сказала ей о том, как красиво в комнате и как вкусно пахнет еда. Бабулечка не успела ответить - в комнату во-рвался Братик. Мне кажется, он даже и не умылся как следует - такой он был весь неопрятный. Мы обменялись утренними приветствиями, Бабулечка пригласила нас к столу. Удивительно, до чего плохо воспитан мой Братик. Со дня своего приезда я не уставала удивляться его поведению. Но еще удивительнее вела себя Бабулечка - она как будто не замечала, как он себя ведет за столом и вела разговор о маленьких Дружках, о хорошей утренней погоде; и при этом следила, чтобы наши тарелки бы-ли полными и постоянно добавляла нам всякие вкусности. Я уже просто лопалась и поблагодарила Бабулечку за вкусную еду, а Братик, кажется, и не замечал, как и сколько он ест. Наконец, и он остановился. Бабулечка сказала, что с утра должна встретиться с Соседушкой, а потом хочет поговорить с нами в семейной комнате. Я была немного удивлена - для разговора в семейной комнате нужна серьезная при-чина. Братик тоже удивился и мне показалось, что он даже немного испугался. Но спрашивать мы ничего не могли. Братик пробормотал слова благодарности за еду и ушел. Я осталась помочь Бабулечке убрать после еды и думала, что когда мы оста-немся одни, она скажет мне еще что-нибудь. Но она не стала мне ничего объяснять - только похвалила за помощь и ушла.
   Я подумала, что могу использовать свободное время для своих личных дел. У себя в комнате я достала бумагу и краски. Мне хотелось сделать себе монограмму. У всех на одежде были значки - метки. Когда рождался ребенок, Мамулька в течение первого года его жизни придумывала для него монограмму. Надо было объединить в едином орнаменте символы и цвета рода с именем ребенка и сделать это так, чтобы эта монограмма была и красивой, и небольшой, и легкой в исполнении.
   Мальчикам и мужчинам монограммы вышивали мамульки, сестрички, жены. Располагали их или на нагрудном кармане, или на рукаве, иногда на воротнике праздничной рубахи. Девочки, как только выучивались рукоделию, начинали сами вышивать свои монограммы. И где только их не располагали - от корсажа платья до подола юбки. У моей Мамульки монограмма была сделана как заколка и при-держивала перо на ее шапочке. Это было очень красиво, задорно. У Бабуленьки - мамулькиной мамули - монограмма была вышита всегда на углу шали или платка. У Бабулечки... Тут я задумалась - я никогда не видела ее монограммы! Интересно, даже вензеля с именем я не видела ни на одной ее одежке! Надо будет как-нибудь постараться и разузнать. Это странно... До рождения ребенка монограмму не при-думывали, чтобы "не смущать судьбу". Потом в течение всей жизни мальчики ос-тавались со своей первой монограммой. Девочки же могли до замужества поменять свою монограмму. Очень немногие это делали - ведь создать монограмму совсем не так просто, как кажется: сочетания цветов и символов, размеры - надо было хорошенько подумать, нарисовать образцы, потом вышить их. Я не могла сказать, что моя монограмма мне не нравится. Она очень симпатичная и составлена с большим вкусом, но мне хотелось сделать что-то свое, чтобы все видели мою новую монограмму и восхищались моей работой. Несколько образцов я уже нари- совала и теперь разводила краски, выбирая самые красивые сочетания цветов. Я работала, прислушиваясь, не вернулась ли Бабулечка. Она довольно долго задер-жалась у Соседушки. Интересно, что у нее там за дела? И о чем она с ним разговаривает? И вот послышался звук хрустального колокольчика, торопливые шаги Бабулечки, звук захлопнувшейся двери. Бабулечка вернулась в свою комнату. Я отложила в сторону краски и кисточки. Мы должны были разговаривать в Семей-ной комнате, но я не знала, как отнесется Бабулечка к тому, что я приду туда сама, и решила, что лучше всего подождать Бабулечку и Братика. Я пошла в гостевое помещение. Там никого не было и я стояла в раздумье, как правильнее поступить, когда вошел Братик. Я сказала ему, что слышала, как Бабулечка вернулась, но не знаю, может быть, она сказала ему, где ее ждать. Братик тоже не знал, как посту-пить. Мы немного помолчали и я предложила ему вместе подождать Бабулечку в комнате вечернего отдыха. Он, кажется, немного колебался, но согласился. И вот мы сидим вместе в этой красивой комнате: Братик делает вид, что рассматривает картину, я молчу - думаю, о чем бы с ним заговорить. Но так ничего и не приду-мала до тех пор, пока не вошла Бабулечка. Мы подошли к ней. Она внимательно посмотрела на каждого из нас, обняла, сложила пальцы в знакомый знак и мы перенеслись в Семейную комнату. Мы с Братиком выбрали каждый по уютному уголку, Бабулечка устроилась напротив нас и верхний свет падал прямо на ее лицо. Это было очень странно. Дома меня уже давно брали на разговоры в Семейную комна-ту и никогда я не видела, чтобы во время разговора кто-то садился в центре. Что же случилось? Что могло случиться? Я вся напряглась, мысли перепрыгивали. Бабу-лечка молчала недолго. Ладони ее в жесте доверия были обращены к нам. Она на-чала говорить. Сначала как будто с трудом, медленно - о том, как она нас любит, о важности единства семьи и доверии. И чем больше она нас с Братиком хвалила, тем неспокойнее и неуютнее становилось мне. То, что она говорила дальше, было совсем, совсем невозможно. Я не хотела верить, что нет никакой возможности вос-становить связь с родителями, и не понимала, почему в другом месте нам может быть спокойнее. Но Бабулечка говорила и говорила, приводила доводы... И не так сами слова, а то, как она их говорила, постепенно заставило меня поверить и по-нять, что выбора у меня, в общем-то, и нет. Первым на просьбу Бабулечки задавать вопросы, когда она кончила говорить, отозвался Братик. Я внимательно слушала, о чем он спрашивал: можт быть, его волнует то же, что и меня. Но его вопросы касались того, когда и как мы выедем; меня же интересовало, как родители узнают, что мы переменили место, как они потом найдут нас и когда мы вернемся - я очень боялась потеряться. Бабулечка внимательно выслушала наши вопросы, на минутку задумалась. Потом со своей милой доброй улыбкой начала рассказывать о том, как и какие вещи, она думает, надо взять с собой; о том, что Братик должен научиться управлять лошадкой с повозочкой; что выехать мы должны как можно быстрее и что дом, а особенно Семейная комната, хорошо защищены; что в доме Тетушки Та нас ждут добрые друзья и что говорить о сроках возвращения, когда мы еще и не вышли из дома, в нашем случае неправильно. Она хотела вселить в нас уверенность и мужество, и я невольно поддалась - будущее показалось мне уже не таким страшным. Мы еще немного поговорили, вернее, Бабулечка продолжала отвечать на всякие небольшие вопросы о том, что и как мы будем собирать. Потом немного помолчали; сказали друг другу слова доверия, поблагодарили Семейную комнату. Бабулечка снова обняла нас и мы перенеслись в комнату вечернего отдыха. Братик сразу заспешил к Соседушке - ему нетерпелось увидеть лошадку. Меня Бабулечка попросила задержаться. Она сказала, что нас ждет очень большая работа. Надо пересмотреть все вещи дома и решить, что и как мы хотим сохранить в Семейной комнате; и этим мы займемся сегодня - завтра надо будет разобраться с запасами еды, и это тоже большая и важная работа. "Мальчик быстро научится управляться с повозочкой - сказала она, - и у нас совсем мало времени; и, если я не против, то мы прямо сейчас начнем с осмотра дома". Бабулечка достала несколько листов бумаги и карандаши: "Сначала мы запишем те вещи, которые мы хотим поместить в Семейной комнате, а затем уже перенесем их туда". - Сложность еще и в том, - добавила она, - что, хотя Семейная комната хорошо защищена и никто, кроме семьи, никогда не войдет в нее - чужой может ее только разрушить, но она не без-гранична: чем больше находится в ней вещей, тем труднее ее защита. Поэтому да-вай начнем с того, что решим, что главное из главного мы хотим перенести в нее. Я немного подумала - Бабулечка ждала моего ответа. - У нас есть дорогие картины и книги, и посуда, и украшения - сказала я, - жалко, если это все пропадет. Но всего слишком много, и даже я понимаю, что все не спрятать. Как же мы будем выбирать? - Давай для начала решим, что из личных вещей нужно и можно взять с собой, - сказала Бабулечка, - а остальное - у меня не было особого времени думать об этом, но, если мы отберем семейные книги, - те, по которым вы и ваши родители учились читать и картины о местах, где мы были, или которые нарисовал кто-то из семьи?.. Посуда - я хотела бы сохранить плошки и чашки - ваши и ваших родителей; есть еще разные камушки, поделки и рукоделия, которые вы сделали, и ни за что на свете я не хотела бы с ними расстаться. На какой-то миг мне показалось, что Бабулечка собирается заплакать - так подозрительно дрогнул ее голос, но она быстро моргнула и продолжала уже знакомым голосом: "Если ты согласна, то давай начнем". Ну как я могла с ней не согласиться?! И мы начали переходить из комнаты в комнату, внимательно разглядывая и обсуждая каждую вещь. Я и не думала, что дом Бабулечки так полон вещей - воспоминаний. Тут были и первые вещи наших родителей, и подношения Бабулечке, которые они делали, когда были мальчишками, и много-много разных вещей, о каждой из которых у Бабулечки бы-ла целая история и которые она ценила дороже сокровищ. Так мы рассматривали, обсуждали, записывали. И список вещей, которые нам хотелось сохранить, получился большим - больше, чем было можно. Мы еще раз - уже по списку - обсудили каждую вещь. Невозможно было что-то предпочесть. - Я отвернусь, - сказала Бабулечка, - а ты вычеркнешь каждый третий номер, - другого выхода нет: мы можем сидеть так до самого утра. На самом деле был уже вечер - я и не заметила, как пролетело время. Мы начали отбирать вещи по "исправленному списку" и относить их в Семейную комнату. Там мы старались располагать их так, чтобы они не очень мешали друг другу; образовывались группы "дружественных" вещей. Центр комнаты оставался свободным - для того, кто придет, должно было остаться место, и к каждой группе вещей был свободный подход. Когда мы закончили переносить все отобранные вещи, то извинились за неудобства и поблагодарили Семейную комнату. Было уже поздно, и я очень устала. Но Бабулечка заставила меня поесть и, только убедившись, что я немного поела и выпила ее замечательный вечерний напиток, она разрешила мне уйти в свою комнату, обняла меня, поблагодарила за помощь и сказала вечерние прощальные слова. Краски и кисточки, листы бумаги с набросками монограммы - все было так, как я оставила их сегодня днем. Я уходила послушать, какие новости Бабулечка хочет рассказать нам, а ушла в совсем другую жизнь. Весь день я была так занята, помогая Бабулечке с вещами, и так устала (ведь мне приходилось самой входить в Семейную комнату и выходить из нее, а для новичка, как я, это совсем непросто), что забыла, для чего мы это делаем. А теперь я все вспомнила и горько-горько заплакала. И еще я поняла, что ни на один из моих вопросов Бабулечка так мне и не ответила. Однажды я слышала, как Папулечка разговаривал с Дядюшкой, и кто-то из них сказал, что лучше Бабулечки никто не умеет запудрить мозги. Я тогда не поняла, о чем речь, а они или не могли или не хотели мне объяснить, и сказали, что со временем я пойму сама. Видимо, это время пришло. Но мне не стало от этого легче - наоборот. Мне совсем не хотелось покидать этот дом и свою уютную комнату. У доброй Тетушки Та большая семья и вряд ли там найдется отдельная комната для такой девочки, как я. С кем я буду там де-лить комнату, где мои родители, когда они найдут меня, и неужели нельзя все-таки остаться - так думала я, плакала и не заметила, как уснула. Утром Бабулечка сиде-ла у моей кровати и нежно поглаживала меня по руке. - Вставай, моя милая красо-точка, - сказала она. - Утренняя еда ждет тебя и еще много-много различных дел. Ах, зачем - зачем она напомнила про дела? Из моих глаз брызнули слезы. Бабулечка быстро нагнулась, поцеловала мои плачущие глаза, обняла, погладила по голове.
   - Не плачь, моя дорогая, любимая Девулечка. Ак, как я понимаю, о чем ты плачешь. Но приходит время решений, и только чувство собственного достоинства и мужество - это, зачастую, то, что у нас остается и определяет всю нашу последующую жизнь. У тебя впереди долгая красивая и достойная жизнь; приободрись, улыбнись, посмотри, какое утро.
   И правда. разноцветные лучики плясали по комнате - синие, желтые, крас-ные - они гнались друг за другом, переплетались и разбивались друг о друга. Плошка на подоконнике была заполнена лепестками цветов из нашего садика. То ли от Бабулечкиных слов, то ли от ее тепла, то ли от цветных веселых зайчиков мне стало веселее, слезы отступили и я смогла сказать Бабулечке теплые утренние слова. - Так-то лучше, - отозвалась она, - я жду тебя, приходи к еде. Выходя из комнаты, Бабулечка остановилась у моего рабочего стола и попросила разрешения посмотреть набросок монограммы. Долго рассматривала мои рисунки и сказала, что все очень красиво. И вот она ушла. Я встала и тоже взяла в руки наброски. Да, наверное, это красиво, но сегодня утром я смотрела на эти рисунки совсем другими глазами и совсем, совсем другие вещи интересовали меня. Я отложила рисунки в сторону - надо будет посоветоваться с Бабулечкой, что с ними делать; быстро привела себя в порядок. Самые мои любимые кушанья были на столе - Мальчик уже поел и ушел к Соседушке, - сказала Бабулечка, - она заметила, что я ищу Братика. "Садись, кушай на здоровье". Когда мы поели, Бабулечка сказала, что прибирется сама, а я за это время могу разобрать свои вещи и подумать, что брать в дорогу. Бабулечка посоветовала мне отложить как можно меньше одежды - самое необходимое. А вот всякие иголки, ножницы, нитки - вещи, нужные для рукоде-лия, собрать все. А окончательно мы все решим завтра утром, перед тем, как отправиться в дорогу. Сложить принадлежности для рукоделия оказалось нетрудно - у меня была специальная корзинка с отделениями и все там всегда лежало на своих местах. Я просто поставила ее на видное место. Трудно было разобраться, какую одежду следует взять и что - оставить. Я долго рассматривала свои любимые юбки и корсажи, но поняла, что мне одной с этим не справиться, и отложила выбор одежды на завтра. Приняв это мудрое решение, я пошла к Бабулечке в помещение припасов. Помещение припасов - это мечта каждого ребенка - какие только необыкновенные вещи не хранятся там в тиши и сумраке.Я спустилась на несколько ступенек и тихо остановилась у открытой двери. Бабулечка деловито ходила вдоль длинных полок, в руках у нее был список - она время от времени заглядывала в него, как будто проверяла, все ли правильно. Вот она быстро обернулась в мою сторону - проходи, проходи, - радостно закивала она, - садись. Я уселась за длинный стол посредине помещения. На столе были разложены холщевые мешочки разной величины, веревочки, карандаши. - Мы возьмем с собой немного семян, трав и прянностей - никто не знает, что может пригодиться и где, - сказала Бабулечка. Она отбирала семена, я насыпала в мешочки, завязывала и надписывала. Так же мы поступили и с травами. Пока я возилась с мешочками, Бабулечка подробно рассказывала мне, что это за семена и как следует с ними обращаться, чтобы получить хорошие всходы; и о каждой травке у нее было что рассказать. Когда я надписывала названия на мешочках, она сказала, что неплохо было бы записать и назначение каждой травки - в каком случае ими надо пользоваться. Я надписывала и думала, для чего Бабулечка заставляет меня делать лишнюю работу, когда и так мало времени. Она как будто поняла, о чем я думаю. - Знания не занимают много места, - сказала она, - но даже такая разумная Девочка, как ты, не может за один раз запомнить так много разных новых вещей. Никто не рождается мудрым, - улыбнулась Бабулечка. Мешочки с семенами и травами мы сложим в специальную корзинку. Теперь надо было разобраться со съестными припасами. - Мы возьмем с собой немного еды; что-нибудь на всякий случай в дороге, - сказала Бабулечка. И мы отложили в специальные коробочки немного сушеного мяса и сушеных фруктов; взяли легкие высушеные хлебцы; в походные кувшины налили Бабулечкиного целебного напитка. Бабулечка оглядела стол, уставленный корзинками и коробками. - Надо бы подобрать маленький подарочек для Та - сказала она, - давай сделаем еще несколько мешочков - ей будет приятно. Мы занимались мешочками для Тетушки Та, когда в помещение спустился Братик. Он с воодушевлением начал рассказывать о своих успехах. Бабулечка казалась обрадованной, что у него все продвигается успешно. Пока Братик рассказывал, мы закончили свою работу и Бабулечка пошла с Братиком посмотреть, что из вещей и сколько он отобрал в дорогу. До вечерней еды у меня было немного времени - я на самом деле немного устала: работа была не сложная, но однообразная, и занимались мы ею целый день, почти без перерывов, поэтому я с радостью вышла в садик и немного прошлась по узеньким тропинкам. Я старалась ни о чем не думать. Когда Бабулечки не было рядом, мужество оставляло меня и я начинала представлять себе всякие вещи, от которых еще больше хотелось плакать. Я побыстрее вернулась в дом. Бабулечка уже приготовила еду. Она попросила меня накрыть стол, сказала, что я хорошо умею это делать, а сама пошла звать Братика. Странно было после дня таких необычных занятий сидеть за обычным вечерним столом. Но остальные вели себя как всегда, только Братик вдруг начал хвалить каждое блюдо, да так неумело, что Бабулечка, мне кажется, удивилась; но она умеет промолчать, а я, конечно, учусь, что не во все надо вмешиваться. Бабулечка позвала нас провести остаток вечера в комнате вечернего отдыха. Мы с ней молодцы - те вещи и карти-ны, которые остались в комнате, мы расположили и перевесили так, чтобы для чужого человека было совершенно незаметно, что здесь чего-то не хватает. Во всяком случае даже Братик пока ничего не заметил. Он забрался в уголок и начал тихонько возиться с музыкальными шариками. Я, по просьбе Бабулечки, начала играть на лире, а она устроилась с рукоделием у огня. Я играла, стараясь выбирать спокойные, светлые мелодии. Иногда я поглядывала на Бабулечку. С того места, где я сидела, она была хорошо видна, на ее руки падали отблески огня. Я не могла понять, чем она занимается. Сначала я думала, что Бабулечка поправляет моно-грамму на одежде Братика, но постепенно я сообразила, что она эту монограмму выпарывает! Рука моя дрогнула, лира жалобно дринькнула. Бабулечка оторвалась от своей работы. Я быстро опустила глаза; мне не хотелось, чтобы она поняла, что я за ней наблюдала. - Ты устала, моя милая, - сказала Бабулечка, -а я, старушка-недоушка, еще попросила тебя играть, и такая воспитанная Девочка, как ты, не могла, конечно, отказаться. Спасибо тебе, дорогая. Но я думаю, нам всем пора немного отдохнуть.
   Бабулечка аккуратно сложила свою работу. - Если ничего не изменится, то завтра, как только наш возница приведет лошадку с повозочкой, мы отправимся в путь. Братик радостно подскочил со своего места. Видно, он доволен, что мы уже уезжаем! А я? С грустными мыслями я вернулась к себе в комнату. Мне и так очень не нравилось, что надо оставить наш уютный, теплый дом, а то, что я увидела, как Бабулечка выпарывает монограмму... Я не знала, о чем и думать, не могла понять, для чего она это делает. Так ни до чего и не додумавшись, я заснула. Спала я плохо. Мне снились всякие непонятные, странные вещи... Когда я проснулась, было позднее утро. В свете наступающего дня солнечные зайчики были уже совсем светлыми, прозрачными. Вчера я устала, но почувствовала это только сейчас, когда отдохнула за ночь. Вставать не хотелось - не хотелось вылазить из своей уютной кровати. Где-то я буду спать этой ночью? Но я заставила себя встать - мне не хотелось, чтобы Бабулечка увидела меня плачущей и растерянной. Я привела себя в порядок, оглядела комнату - все ли прибрано. Но Бабулечка не приходила - я подождала еще немного и отправилась в комнату утренней еды. Необыкновенные запахи - в них смешивались свежесть и сладость, что-то теплое и чуть горьковатое - запахи навевали аппетит и радость - обычные запахи утренней еды, приготовленной Бабулечкой. Слезы снова наполнили мои глаза, и я приостановилась у дверей. Не хотелось, чтобы видели меня плачущей. Братик налетел на меня в дверях, про-бормотал слова извинения и побежал дальше. Я постаралась произнести утренние приветствия обычным голосом, и Бабулечка ответила мне со своей утренней улыб-кой - Доброе - доброе утро! День будет хорошим! Я постаралась не огорчать ее и ела. Ела все, что она подкладывала мне на тарелку. А ее особое утреннее питье вер-нуло мне бодрость и добавило сил. - Пока наш Мальчик отправился за лошадкой, может быть, ты хочешь, чтобы я помогла тебе собраться - сказала Бабулечка, и мы пошли в мою комнату. Бабулечка похвалила меня за чистоту и порядок в комнате, и я начала показывать, что отложила в дорогу. Ей понравилась моя корзинка с ру-
   коделием и я уже хотела показывать одежду, но Бабулечка остановила меня и спросила о других вещах, которые я хотела взять. Мне очень жалко было расста-ваться с лирой, но я не знала, могу ли взять ее, и очень обрадовалась, когда Бабу-лечка сказала, что не только могу, но и надо взять лиру с собой. Мы начали переби-рать мои одежки. Выбери самое-самое необходимое, - сказала Бабулечка, - одежду простую и крепкую. Не бери очень нарядных вещей. И вот еще что - она посмотре-ла на меня как-то в раздумье, с тем выражением, которое стало появляться у нее в последнее время - я еще не совсем его поняла, - не бери с собой украшений. У меня были сережки - их подарила Бабуля - и много разных бусиков и подвесочек - неко-торые я сделала сама, некоторые получила в подарок. Я растерялась - я не понима-ла, почему я должна оставить эти вещи: ведь это подарки - я их люблю, они дороги мне, - я их могу постоянно носить. Бабулечка поняла, о чем я думаю. - Дорогая моя, поверь мне, есть вещи, которые мы не можем ни при каких условиях взять с собой. И твои украшения - одни из них. Я понимаю твои чувства, и я даю тебе слово, что ни-чего из дорогих тебе вещей не пропадет, - она взяла со стола мои рисунки - наброски монограммы. - Это очень красивые монограммы, - продолжала Бабулечка, - и я ве-рю, что ты еще выполнишь их. Возьми эти рисунки и свои украшения и отнеси в Семейную комнату. Я уверена, что это важно для тебя и для всей семьи. И местечко в Семейной комнате найдется, - Бабулечка устало улыбнулась, - собирайся, когда управишься, приходи в общую комнату. Она была уже в дверях, когда я ее спросила о том, что было для меня очень важно. - Я сама отнесу вещи в Семейную комнату? Бабулечка удивилась: "А кто сделает это лучше тебя?" - вопросом на вопрос отве-тила она. Я осталась одна в комнате. Быстро сложила одежду, остальные вещи уло-жила в другую сумку. Положилу лиру в футляр. Прижала к себе мешочек с украше-ниями, наброски монограммы, набрала побольше воздуха и сложила пальцы поло-женным знаком. Я очутилась в Семейной комнате. Что-то здесь было не так. Вчера, когда мы с Бабулечкой окончили складывать вещи, центр комнаты оставался свобод-ным. Сейчас я чуть не споткнулась о большую Семейную Книгу. Она лежала раскры-тая прямо посредине комнаты. Я нагнулась и внимательно присмотрелась. Книга была раскрыта на рассказе странствий. Обычно Книга лежит на специальной под-ставке в красивом футляре. Никто и никогда не оставляет Книгу раскрытой, и ее, конечно, не кладут на пол. Я огляделась - некоторые вещи были тоже на других местах - ближе к центру вещи Братика и мои. Кроме Бабулечки, никто не мог это сделать. Значит, она вернулась и поменяла вещи местами так, что любой член семьи поймет - поняла же я! - что произошли какие-то события и что мы отправились в путь. Я была уверена, что были еще какие-то сообщения, но я, сколько ни искала, не смогла ничего найти, да и времени у меня было не очень много и надо было найти место для моих набросков и украшений. Наброски монограммы я сначала хотела положить на полочку, где лежали копии монограмм ушедших членов семьи. Но потом подумала, что это будет плохой приметой и, немного поколебавшись, поло-жила наброски рядом со своими вещами поближе к раскрытой Книге. Мне хотелось, чтобы мои украшения были с украшениями Бабулечки или какими-то другими укра-шениями. Я нашла маленькую закрытую шкатулочку, в которой могли быть драго-ценности. Открывать ее я не имела права, но подумала, что она похожа на шкатулоч-ку для драгоценностей, и, если где и лежат украшения, то, скорее всего, в ней. Рядом со шкатулкой было немного места; я развязала мешочек со своими украшениями и начала осторожно складывать их рядом со шкатулкой. Мешочек быстро пустел; и вот у меня в руках тоненькая цепочка. По всей длине, на равных расстояниях в ней вделаны маленькие прозрачные камушки. Папулечка подарил мне эту цепочку в прошлом году. Он был в дальних краях и привез всем оттуда много разных подар-ков. Я поняла, что не смогу расстаться с цепочкой. И, что бы Бабулечка ни говорила, я решила оставить ее себе. Я одела цепочку и постаралась как следует спрятать ее под одеждой. Никто ничего не увидит и никто ничего не узнает - подумала я. А у меня останется хоть что-то, что напоминало бы мне о доме и о родителях. Я еще раз оглядела Семейную комнату, поблагодарила ее, попросила сберечь все, что нам дорого. И вот я в своей комнате; прошло, наверное, немало времени - надо торопиться. Я вскинула на плечо футляр с лирой, взяла мешки... Последний взгляд на такую уютную красивую комнату... Вслед за Бабулечкой я вошла в общую комнату. Нас уже ждал Братик. Два небольших мешка лежали у его ног. Мы с Бабулечкой тоже оставили свои мешки, все вместе спустились в поме-щение припасов и забрали мешки с едой. У калитки ждала лошадка, запряженная в повозочку. Я первый раз видела лошадку. Она мне очень понравилась - такой спокойный приветливый Коник. Я даже позавидовала Братику, что он подружился с лошадкой и умеет с ней управляться. Ничего, - подумала я, у меня еще будет время и я тоже подружусь с Коником. Мы довольно быстро разместили вещи внутри пово-зочки. Бабулечка предложила, если кто хочет, пойти попрощаться с тем или с кем хочется, и первая вернулась к дому. Братик, как видно, не собирался никуда идти, и начал поправлять какие-то ремешки на лошадке. А я вдруг вспомнила, что уже не-сколько дней, занятая всякими неожиданными делами, не проведовала свое первое деревце. Я соскочила с повозочки и побежала в садик. Мое первое дерево мы выра-щивали из косточки сладко-кислых красных плодов. Я их очень любила, да и само дерево, такое изящное с причудливо переплетенными хрупкими ветвями, было очень красиво. Только в начале этой весны Бабулечка пересадила его на постоянное место, и, хотя было оно еще невысокое и тоненькое, все ветки были усыпаны небольшими красными плодами. Но все равно было оно еще не совсем взрослым деревом, и мне захотелось сделать что-то, чтобы оно не думало, что мы - я - его бросили. Я вынула ленту из своих волос и завязала ее на одной из веток, поближе к стволу, и тихонечко объяснила, что мы скоро вернемся, и все-все будет как раньше. К повозочке я верну-лась первая. Братик нетерпеливо поглядывал по сторонам. Вскоре показалась Бабу-лечка. Она аккуратно закрыла за собой комнату, немного постояла лицом к дому. Когда Бабулечка повернулась к нам, спокойная улыбка была на ее лице. Она устро-илась около меня в повозочке и сказала слова начала дороги. Мне стало очень груст-но, а Братик был рад - он потянул за вожжи, Коник мотнул головой и мы тронулись в путь.
   Братик хорошо управлял лошадкой. Дорога по полям была приятной, ровной. Травы еще не отцвели, дул слабый ветерок, в воздухе стоял тихий звон и жужжание насекомых. День был очень приятный, и я почти не заметила, как мы доехали до мостика. Здесь Бабулечка предложила немного отдохнуть. Братик занялся лошад-кой, а я помогала устроиться с едой. У Бабулечки нашлись и скатерка, и плошки, и все нужное, чтобы еда получилась не только вкусной, но и пристойной. Мы немно-
   го отдохнули, размялись - сидеть много часов неподвижно - не так-то просто.
   И вот мы переехали мостик, и дорога углубилась в лес к дому Тетушки Та. По-следний раз я была там несколько лет назад, когда гостила у Бабулечки, но милое личико Тетушки Та не изгладилось у меня из памяти. Каждая ямочка, каждая мор-щинка светились сердечностью, добром. Дом у нее был большой, полный людей и животных. Все шумело, двигалось. Приходили и уходили разные родственники и знакомые, постоянно кто-то гостил. У Тетушки Та для всех находилось место, теп-лое слово, привет. И кроме того, она была прекрасной поварихой, и пирожки, пи-роги, пирожные не переводились у нее в доме. И казалось, что по запаху стряпни можно найти дорогу через весь лес к ее дому. Как ни не хотелось мне уезжать, но то, что мы едем к Тетушке Та, немного примиряло меня с этим. Мы были уже в глубине леса, когда Братик оглянулся, посмотрел на Бабулечку, и та сделала ему знак остано- виться. И я тоже услышала эту тишину. Не было звуков леса, но не было слышно и людей. Оказывается, тишина может быть очень неприятной. Мы не заблудились - сказала Бабулечка, - но давайте будем осторожны. В полной тишине мы выехали из леса. Братик остановил повозочку против дома Тетушки Та. Ни звуков, ни запахов - закрыты окна, заперты ворота. Я невольно вздрогнула - скрипнула калитка. Появил-ся Мяука - большой, медлительный и важный, он уселся на задние лапы, стукнул по земле большим пушистым хвостом и издал громкий звук - то ли приветствие, то ли рык. В мгновенье ока Бабулечка очутилась на земле перед Мяукой. Братик дернул меня за край юбки, мы спрыгнули с повозочки и устроились за Бабулечкой. - Это Мяука Тетушки Та, - шепнул мне Братик. Мяука, казалось, пытался рассказать нам что-то. Напряженная спина Бабулечки подалась вперед, вся она превратилась в слух. Я тоже начала вслушиваться и непонятные, странные звуки захватили меня. Где-то в глубине, в дымке сознания, я видела, как Тетушка Та и ее семья собирают вещи,скла- дывают дорожные мешки. Боль расставания поднималась во мне вместе с голосом Мяуки, превратившимся в визг. Я ухватилась за что-то - это была рука Братика, и странные призрачные картины оставили меня. Бабулечка промурлыкала что-то во-просительное, Мяука сердито задрожал, затряс головой, забил хвостом и так же важ-но и медленно, как появился, ушел. Силы оставили Бабулечку - она тяжело дышала и сразу даже не смогла с нами заговорить. Мы присели с ней рядом. Я не могла от-вести глаз от ее бледного лица. Что-то будет? Бабулечка слабо улыбнулась: "Та с семьей уехали к ее старшему сыну". - Почему они уехали?" - спросил Братик. - Мя-ука не смог "объяснить" - сказала Бабулечка, - только "враги" - это единственное, что я поняла. Нам придется остаться здесь на ночь, - добавила она, медленно встала и пошла открывать ворота. Братик ввел лошадку с повозочкой в странно пустой двор. Мы с Бабулечкой быстро закрыли ворота и калитку. Братик отвел Коника в помеще-ние для лошадей. Бабулечка первая поднялась к высоким входным дверям. Незнако-мо прозвучали слова привета в гулкой тишине, тяжелые двери легко поддались под нашими руками. Мы были в доме Тетушки Та. Больно сжалось сердце - никто не встретил нас в просторном гостевом помещении. Только в глубине одиноко свети-лась Печка Тетушки Та и в ее неясном свете мне почудились фигуры и лица хозяев дома. Бабулечка засветила светильники, видения исчезли и мы из своего уголка ста-ли наблюдать, как Бабулечка проверяет помещение. Когда это надо, взрослые прове-ряют помещения, но детей при этом отсылают. Но Бабулечка не могла остаться одна или думала, что мы достаточно взрослые и, даже не предупредив нас, она начала ри-туал проверки. Надо будет обязательно попросить Бабулечку научить меня, думала я, с интересом следя, как Бабулечка это делает - движения ее были плавными и рит-мичными, лицо с закрытыми глазами - сосредоточенно и внимательно. Ритуал был закончен. Бабулечка выглядела немного успокоенной. Она предложила нам перенес-ти вещи из повозочки в дом и каждый занялся делом - Братик пошел устраивать ло-шадку, мы с Бабулечкой вынули из мешков еду и самые необходимые вещи. Бабу-лечка сказала, что мы можем приготовить горячую еду и что она думает, что сможет справиться с Печкой Тетушки Та. Печка Тетушки Та была самая необыкновенная печка, которую я видела, и Бабулечка меня поддержала - она сказала, что за всю свою жизнь это вторая такая печка, которую она знает, что не так-то просто ее раз-жигать и поддерживать в ней огонь. Все необходимое для растопки мы нашли около Печки и не сразу, но нам удалось развести огонь - к приходу Братика еда была гото-ва. Мы постелили красивую скатерть, и, если бы не вид остального стола - большой пустой столешницы (наша скатерка закрывала лишь ее маленькую часть), то стол с едой выглядел бы совсем по-домашнему. Мы молча ели и, наверное, каждый, как и я, думал о тех людях, которые обычно собирались за этим столом, и задавал себе много
  
   разных вопросов. После еды мы снова устроились у стола. Бабулечка начала гово-рить; я слушала ее и думала, что, если бы я была чуть умнее или чуть взрослее, то могла бы понять из всех наших приготовлений, что Бабулечка знала - некоторые из ее подружек сообщили, что они покинули свои дома. Это были славные приветливые женщины. Каждая из них стремилась научить меня тому, что знала и умела - нуж-ным и интересным вещам. Они относились ко мне с любовью и вниманием, и мне было очень больно думать, что вряд ли я их когда-нибудь увижу. Да, Бабулечка не ожидала, что мы найдем дом Тетушки Та покинутым. Ей, конечно, было грустно, что не удалось повидаться с Тетушкой Та, но на наших планах это не могло очень отра-зиться - мы просто не будем здесь задерживаться. Бабулечка говорила о трудной дороге, которая нас ожидает, и о том, как важно наше единство и взаимное доверие; снова похвалила нас, и я с удивлением узнала, что у Братика есть доступ в Семейную комнату. Не знаю, что меня удивило больше - то, что он посвящен, или то, что он вел себя так, что я даже и не подумала, что это может быть. Тут Бабулечка посмотре-ла на Братика и добавила что-то о не совсем правильном поступке, который он хотел скрыть. Братик покраснел и опустил голову. Он наверняка не ожидал, что Бабулечка что-то знает, и видно было, что ему очень и очень стыдно. Но Бабулечка не стала на этом задерживаться; она спешила - взяла из печки уголёк и начала рисовать на сто-лешнице карту, как будто кто-то поднял нас и с высоты мы видели и наш дом, и до-рогу, которую мы уже прошли, и лес, и дом Тетушки Та, и снова лес, и степь, и горы, и море - я не знаю, где мы найдем ваших родителей, - сказала Бабулечка, - некому подсказать нам, куда идти. В любой стороне нас поджидает неизвестность, а может быть, и опасность. Нам нужно хоть что-то разузнать и самое подходящее место для этого - большой город. Ближайший город, - Бабулечка нарисовала кружочек на ли-нии моря - здесь. Наша дорога пройдет через степь. Мы должны пересечь горы и спуститься к морю, - рука с угольком остановилась. Бабулечка посмотрела на нас внимательно. - Хорошенько запомните этот рисунок - это наша дорога. И когда мы с Братиком показали, что запомнили, Бабулечка стерла рисунок.
   Мне все больше и больше не нравилось то, что говорила Бабулечка. Ну как я могу забыть свое имя или имя Братика, и кому и для каких целей могут понадобиться обычные дети? Братик слушал очень внимательно и верил каждому слову Бабулечки. Я же никак не могла поверить, что моя дорогая Бабулечка боится, и не могла понять, чего. Но она точно - боялась - призналась, что срезала метки с нашей одежды - зна-чит, я не ошиблась тогда в комнате вечернего отдыха - она действительно выпарыва-ла монограммы! А это ее пожелание, чтобы я переоделась в мальчишескую одежду, и еще - отрезать мои косы! От возмущения и обиды я не могла произнести ни звука. Бабулечка будто и не ждала моего ответа. Она протянула каждому из нас по неболь-шой дорожной сумочке и объяснила, что их носят на поясе и она наполнила их всем самым необходимым. Я начала открывать свою сумочку, но сюрпризы еще не кончи-лись. Бабулечка заговорила о тетушке И. Тетушка И - самая загадочная и удивитель-ная из всех Бабулечкиных подружек. Когда я была совсем маленькой, я даже боялась ее - настолько необычны были ее одежда и манеры. Мы редко гостили у нее - Те-тушка И жила в небольшом доме далеко на краю каменистой пустыни. Рядом с до-мом была ровная небольшая площадка - на ней в каком-то порядке стояли разной величины и формы камни. - Тетушка И называла это своим садом камней. Она много путешествовала, и в доме было множество разных необычных вещей. Мне особенно нравилось рассматривать и играть с цветными камушками и еще распутывать узоры разноцветных шелковых шнуров. Иногда Тетушка И гостила у Бабулечки. В доме была ее комната, в ней никто не жил и она всегда была готова к ее приходу. Тетушка И появлялась неожиданно и так же внезапно исчезала. Но то время, что она прово-
   дила с нами, было полно игр, шуток, развлечений и полезных занятий; И я посте-пенно не только перестала ее бояться, но и очень привязалась к ней. И вот сейчас Бабулечка говорит о том, что и Тетушка И ушла. Но она оставила нам с Братиком подарки. Бабулечка торжественно передала Братику необыкновенный нож - кин-жал. Такой красоты я не видела даже у Папулечки и Дядюшки. Неудивительно, что Братик быстренько отошел с ним подальше от нас - ему хотелось получше все рас-смотреть. Мне же Тетушка И передала - я затаила дыхание - Бабулечка развернула сверток - на тонком кожанном ремешке-веревочке висел камень - Это тебе, моя любимая Девочка, - сказала она, и протянула это мне, стараясь не дотрагиваться до камня. Я протянула обе руки, и вот у меня на ладонях небольшой отполированный камень неправильной формы. Фигурка кошки из какого-то неизвестного металла распласталась вдоль части одной его стороны, и в колечко хвостика ведет ремешок. Сам же камень цвета - тут я ничего не могла понять: когда Бабулечка его вынула,
   он был какой-то тусклый, непонятный; у меня в ладонях цвет его начал меняться,
   но так и не установился - я держала мягкое перламутровое сияние причудливо меняющихся цветов. Когда я смогла оторвать глаза от своего камня, то увидела, что и Бабулечка, затая дыхание, наблюдает за ним. - И сделала тебе удивительный подарок, - сказала она, - я не знаю, что это такое, кто и где его изготовил и для че-
   го: понятно мне лишь, что это хорошая вещь - Бабулечка провела рукой над моими ладонями с камнем. - Ты теперь хозяйка, вернее, - поправила себя она, - подруга
   этой вещи. Постарайся понять и принять ее. Желаю тебе радости и верных реше-
   ний, родная моя. Бабулечка коснулась легким поцелуем моего лба. - Посмотри на нашего молодца, - сказала она, - и ему подарок пришелся по сердцу. Братик рас-сматривал свой подарок и, казалось, не замечал ничего вокруг. - У нас был тяже-
   лый день, а что будет завтра и предположить трудно, - Бабулечка поднялась, надо мыться и отдыхать. - Ты не против, если Мальчик помоется первым? - спросила
   она меня. Я, конечно, не была против, мне хотелось еще и еще полюбоваться своим подарком; только я не знала, прилично ли в отсутствии хозяев покидать гостевые помещения и бродить по дому. Но у Бабулечки, наверное, были ответы почти на
   все вопросы. И когда она отодвинула заслонку Печки, я с удивлением поняла, что она предлагает нам мыться внутри Печки Тетушки Та. Братик первым полез мыть-
   ся - было видно, что он хочет взять с собой свой нож - кинжал, но под укоризнен-ным взглядом Бабулечки он только спрятал его среди одежды. Бабулечка задвину-
   ла заслонку и повернулась ко мне. Пока она была занята с Братиком, я быстро оде-
   ла шнурок с камнем себе на шею; мне не хотелось, чтобы Бабулечка заметила це-почку - до сих пор мне удавалось ее прятать. Бабулечка устроилась напротив меня, положила руки на стол перед собой и посмотрела на Камень на моей груди. Через одежду я чувствовала его легкое подбадривающее тепло. Бабулечка тяжело вздох-нула, отвела взгляд от Камня и начала говорить. Говорила она недолго, старалась
   на меня не давить. И все, что она говорила, я слышала от нее совсем недавно и восприняла с недоверием и обидой. Сейчас же, не знаю почему - может быть, это подарок Тетушки И на меня так подействовал - факты, доводы, рассуждения Бабу-лечки были мне понятны и казались правильными. Братик вылез из Печки вымы-
   тый и сияющий, схватил свой кинжал и быстро взобрался спать на ту же чудо-
   Печку Тетушки Та. Была моя очередь мыться. Но прежде Бабулечка вытащила из своего мешка мальчиковую одежду и разложила ее передо мной на лавке. Эти вещи я одену завтра утром. Это будет не так уж и трудно, - подумала я. Но как я расста-
   нусь со своими волосами? Конечно, у меня не самые лучшие косы на свете; но мне нравилось по-разному заплетать мои волосы, закручивать в прически, украшать их. Казалось, и Бабулечка задумалась. Ножницы лежали на столе; я ждала. Бабулечка объяснила мне, что она не знает, как поступить с моими косами, когда мы их отре-
   жем. - Если бы Тетушка Та была здесь, мы бы попросили ее сберечь их в ее Семей-ной комнате, вопреки всем принятым законам. Сейчас же даже такой возможности не было, а оставлять волосы просто так нельзя. Мы обе вздрогнули, когда откуда-то из Печки мягко спрыгнул Мяука Тетушки Та. Мы его не видели с самого полудня, когда он приветствовал нас у запертых ворот и исчез в глубине дома. Мяука мед-ленно прошелся по комнате. Ненадолго задержался, присел и по очереди очень медленно облизал передние лапы - одну за другой, широко зевнул и так же медлен-но ушел в темноту подпечья. Мы с Бабулечкой переглянулись. Она взяла светиль-ник и мы начали внимательно осматривать Печь. В одном месте кирпич поддался под Бабулечкиной рукой и начал медленно поворачиваться. За ним оказалось мес-
   то, достаточное для наших целей. Мы вернулись к столу, Бабулечка взяла ножницы
   и быстро, чтобы я не успела передумать, отрезала мои косы. Мы завернули волосы
   в мой праздничный платок и вместе с моей девчоночьей одеждой спрятали в тай-
   ник. Бабулечка чуть подтолкнула кирпич и он стал на свое прежнее место. Потом она объяснила мне, как это сделать, и я сняла свой Камень и, держа его за шнурочек, обвела вокруг тайника несколько раз. Мой Камень засветился зеленовато-жел-
   тым светом и так же, чуть бледнее, замерцали очертания тайника. Когда мерцание растаяло, нельзя было отличить место, где спрятаны мои вещи. Только я со своим Камнем смогу теперь найти тайник и открыть его. Мытье внутри печки было не-много странным, но очень приятным. Я оделась в приготовленную Бабулечкой одежду и отправилась спать. Я спрятала Камень под одежду и быстро заснула, не успев ни о чем подумать, чувствуя только его нежное тепло. Проснулась я от веж-ливого мяуканья и прикосновения мягкой кошачей лапы. Рядом со мной сидел Мяука Тетушки Та. Он, казалось, хотел добраться до спрятанного у меня под одеж-дой Камня. Я сняла с себя его лапу и быстро села. Было странно чувствовать себя в непривычной одежде, еще страннее было ощущение головы без длинных волос. Но, когда в маленькой старушке, которая возилась у Печки, я узнала Бабулечку, то забыла обо всем. Закутанная в шали так, что с трудом видно лицо, она медленно двигалась, путаясь в многочисленных юбках. Бабулечка заметила, что я просну-
   лась. Из вороха одежды донесся ее чуть смущенный голос - она пожелала мне доброго утра, спросила, как мне спалось и как я себя чувствую в непривычной одежде. - А мне, -пожаловалась она, - трудно управиться со всеми этими тряпками,
   - потрясла она юбками, - ну ничего, с этим-то я справлюсь, - и она притопнула нож-кой. И тут я поняла, что все это утро не слышно Бабулечкиного колокольчика. Она очень не хочет, чтобы нас узнали - я все больше и больше начинала верить в серь-езность ее слов и поступков. Я привела себя в порядок и начала помогать Бабулеч-
   ке готовить утреннюю еду, когда проснулся Братик и чуть не свалился с Печки, увидев Бабулечку и меня. Очень забавно было смотреть на его сначала испуганное, а потом удивленное лицо. Я начала было смеяться, а потом подумала: "А какое ли-
   цо было у меня, когда я увидела Бабулечку в ее новом наряде?" Бабулечка торопи-
   ла нас с едой и сборами. Мы быстро поели и Братик ушел запрягать лошадку, а мы с Бабулечкой стали все убирать и наводить порядок в доме; Бабулечке не нрави-
   лось, что Братика долго нет, и она пошла проверить, в чем там дело, а я продолжа-
   ла сборы. Как только я осталась одна, Мяука Тетушки Та снова вышел из откуда-то (мне никак не удавалось заметить, когда он появлялся), и начал ходить за мной, не отставая ни на шаг; при этом он ворчал и старался лапой зацепить меня за штани-
   ну. Поначалу я ни о чем не думала, - он просто мешал мне, но потом, то ли под влиянием Камня, который как будто сам задвигался у меня под одеждой, то ли от Бабулечкиных наставлений, я подумала, что Мяуке что-то нужно и он о чем-то
   меня просит. Я села на пол - Мяука уселся передо мной и какое-то время мы так и сидели друг против друга. Я внимательно смотрела в его немигающие глаза, а он нетерпеливо постукивал кончиком хвоста по полу. Я все сильнее чувствовала свой Камень - казалось, он хочет выпрыгнуть у меня из-под одежды. Не думая, что де-лаю, я потянула за шнурок, и Камень оказался прямо против глаз Мяуки. Он све-тился и переливался мягким светом привета. Мяука отвел глаза от меня и весь как будто впился взглядом в Камень. Тишина стояла в комнате. Казалось даже, что
   никто и не дышал. Прошло, наверное, довольно много времени, пока мы так сидели - я просто не заметила, когда снаружи послышался шум - это Бабулечка с Братиком привели Коника, запряженного в повозочку. Мяука вздрогнул, прикрыл глаза и низко опустил голову - он прощался с Камнем. И Камень вдруг качнулся и вспых-нул. Я невольно закрыла глаза; когда я их открыла, Мяука исчез. Я быстро спрята-
   ла Камень под одежду и надеюсь, что, когда Бабулечка вошла в дом, она не замети-ла, что здесь произошло что-то необычное. Мы вынесли вещи и расположили их внутри повозочки. Бабулечка еще раз внимательно осмотрела все наше снаряжение и мы выехали со двора Тетушки Та. Бабулечка вернулась закрыть ворота. Братик разговаривал с Коником, а мне ужасно захотелось посмотреть, что там делает Бабу-лечка - ворота были закрыты, а она все не возвращалась. Я тихонечко заглянула в калитку. По двору в каком-то танце-беге неслась Бабулечка; она размахивала юбка-ми, как будто заметала за собой дорогу. Я стояла как завороженная и только, когда Бабулечка начала еще один круг, нашла в себе силы, не оглядываясь, быстро вер-нуться в повозочку. Мне было неловко, я чувствовала, что нехорошо подсматри-
   вать за человеком в такие минуты. Я не успела как следует прийти в себя, как вы-бежала Бабулечка и, тяжело дыша, забралась в повозочку. Она выглядела взволно-ванной и, к счастью, не обратила внимание на мое смущенное лицо. Братик все это время был занят своей лошадкой и не заметил моего отсутствия. Только теперь, когда вернулась Бабулечка, он занял свое место в повозочке и мы отправились.
   Весь день мы ехали по лесной дороге. Коник шел не очень быстро и кто-нибудь из нас время от времени шел пешком рядом с повозочкой. Бабулечка рас-сказывала нам о деревьях, о зверях, живущих в лесу, старалась поддержать в нас бодрость и радость дороги. На ночной остановке она раздула огонь из угольков и мы немного посидели и поговорили. Бабулечка надеялась, что когда мы выедем из леса, то сможем по звездному небу лучше проверить, правильно ли мы движемся - нам надо было ехать через равнину к горам, а оттуда спуститься к приморскому городу. Она очень настойчиво еще раз повторила нам весь путь и даже хотела нарисовать его на земле, но было недостаточно светло. Мы поели, выпили напитка, который Бабу-лечка взяла с собой в специальном сосуде - он был чуть горьковатый, но снимал усталость и не давал нерешительности проникнуть в сердце. Мы с Братиком устро-ились на ночь в повозочке, а Бабулечка закуталась в свои шали и юбки и осталась сторожить у тлеющего огня. Она разбудила нас ранним утром ясными словами и приветливой улыбкой. Еда была готова, мы поели, быстро собрались и вскоре уже выехали из леса на равнину. Бабулечка устроилась в повозочке - она нуждалась в отдыхе после бессонной ночи. Братик правил, а я с интересом смотрела по сторонам. Несколько дней мы ехали по травянистой равнине. Иногда вдалеке мы видели груп-пы степных животных или замечали больших птиц, которые парили высоко в светлом небе. Никто не встречался нам по пути, но Бабулечка все равно была неспокойна. Днем мы останавливались редко - только когда находили воду. Во время ночных остановок мы учились раздувать огонь из угольков и приспосаб-ливаться к походным условиям. Сверяли свой путь по звездам, Бабулечка расска-зывала нам о тех краях, куда мы едем, о своей подруге На и ее семье, у которой, она рассчитывала, мы сможем немного отдохнуть. Перед сном Бабулечка просила нас поиграть. Первый раз я достала свою лиру и начала играть неохотно - я не по-нимала, зачем нужна музыка здесь, ночью, в пустынной степи. Но чем дольше я играла, а потом и Братик начинал дудеть на своей дудочке, тем спокойнее и веселее становилось у меня на душе, и прошедший день не казался мне таким уж трудным - перед сном я могла без слез думать о своих дорогих родителях и о том, когда же я их увижу. Бабулечка не спала, сторожила и ни за что не соглашалась разрешить мне или Братику посторожить вместо нее. Утром она немного спала в повозочке во время дороги, и весь день сидела сзади и внимательно следила за землей и небом.
   Примерно через семь дней пути равнинная местность вокруг нас изменилась. Начали попадаться небольшие холмы и мы не заметили, как постепенно очутились среди холмистых предгорий и далеко впереди увидели темную полосу гор. Мы оста-новились на ночь у группы небольших деревьев и Бабулечка особенно внимательно осмотрела нашу стоянку. Как всегда, мы проверили путь по звездному небу, снова поговорили о нашей дороге. Припасов у нас осталось мало и Бабулечка волновалась, хватит ли нам провизии на всю дорогу до дома Тетушки На. Мы с Братиком немного поиграли, и, как всегда, Бабулечка осталась нас сторожить. Утром мы тщательно уб-рали стоянку. Бабулечка хотела, чтобы осталось как можно меньше следов нашего пребывания здесь. Ехать среди холмов было трудно, приходилось все время менять направление, да и местность поднималась, так что Конику было труднее тащить по-возочку и мы с Братиком большую часть дня по очереди шли пешком. Но все-таки к концу дня мы достигли предгорий. Место для ночевки выбрали у входа в неглубокое ущелье. Чуть в глубине его бил небольшой чистый родничок. Мы очень обрадова-лись воде - ведь за последние дни мы не встретили ни одного родничка и приходи-лось пользоваться водой из мешка. Здесь, среди гор, все было не совсем так, как на равнине, но мы очень устали за день - Бабулечка чуть ли не силой заставила нас с Братиком поесть и без вечернего разговора, без музыки мы пожелали друг другу спокойной ночи. Спала я плохо. Первый раз с начала нашего путешествия я видела сны. Они были странные, и, когда я проснулась утром, то ничего не смогла вспом-нить - осталось только ощущение тревоги. Я вылезла из повозочки и тревога моя усилилась - с гор спустился туман и трудно было рассмотреть что-то на расстоянии дальше вытянутой руки. Я в нерешительности стояла около повозочки, когда из тумана появилась сначала рука с горшочком, а потом и сама Бабулечка совсем близко подошла ко мне. После утренних приветствий (они были такими обычными, что я немного успокоилась), Бабулечка попросила меня раздуть угольки, а сама по-шла будить Братика. Я начала раздувать огонь. Туман скрывал даже звуки, и я очень удивилась, когда Братик неожиданно появился рядом со мной. Мы пожелали друг другу доброго дня и он снова скрылся в плотной стене тумана.
  
  
  
   Мальчик
  
   Я держал Коника за уздечку и мы медленно шли на свет мерцающих огонь-ков. Туман заполнял все. Казалось, он забрался даже под одежду. Я чувствовал его влажно-холодное прикосновение к телу. Идти было трудно. Мы осторожно пере-ступали по каменистой почве. Странно, мы шли и шли, но где же Бабулька, Сест-ричка? Огоньки не приближались! Я остановился, придержал Коника. Мне стало
   еще холоднее. Я начал кричать, звать. Звуки увязали в тумане. Я медленно, осто-
   рожно подошел вплотную к Конику. Уздечку я крепко зажал в кулаке и остановил-ся, прижимаясь к лошадиному боку. Слезы полились из глаз. Я не знал, где я и что делать. Сколько я там стоял, плача, уткнувшись головой в теплый лошадиный
   бок... Коник переступал с ноги на ногу, время шло... Лошадка осторожно зубами ухватила меня за плечо, туман медленно рассеивался. Я начал оглядываться. Это было не то место, где мы остановились на ночь. Мы с Коником находились на не-большой каменистой площадке, слева и спереди поднимались скальные стены, кое-где в расщелинах виднелось тонкое искривленное деревце или чахлый, почти без листвы, кустик; справа площадка обрывалась довольно круто - открывался вид
   на небольшую зеленую долину и гряду гор за ней. Сзади был проход в нагромож-дении огромных валунов. Через него мы, наверное, и попали сюда. Я стоял, смот-
   рел по сторонам. Плакать я уже не мог; надо было собраться с мыслями и что-то решать. И вдруг мысль: "Что если Бабулька подумает, что я сбежал? Оставил их одних?" - и откуда только она взялась! - ударила меня. Слезы брызнули из глаз! О, как мне было стыдно! Я плакал и обещал себе никогда-никогда больше не огорчать своих близких; я думал о Мамушке и Папуле, о Сестричке, о своих друзьях, о лю-бимых занятиях и игрушках и снова думал о Бабульке. Постепенно я успокаивался. Солнце поднималось все выше, становилось светлее и теплее. Ну что ж. Я был
   один; нет, не один - мы были вдвоем с Коником! Небольшая дорожная сумка бол-талась у меня на поясе. Бабулька настаивала, чтобы мы не расставались с ней даже на ночь. Я отвязал ее и уселся на небольшой валун; надо было проверить, что из ее содержания может нам пригодиться. Когда я сел, что-то твердое уперлось мне в
   бок. Это мой кинжал! Когда я пошел за Коником, то машинально засунул его за
   пояс - я так всегда делал, когда вставал утром. Я вытащил кинжал, нераскрытая сумка лежала у моих ног. Сумка может подождать. Главное - кинжал! Как же я про него забыл? И как же теперь обрадовался и взбодрился! Я вытащил кинжал из но-жен, поздоровался с ним. Я взялся за рукоятку обеими руками и держал его верти-кально прямо перед собой острием вверх. Я внимательно вглядывался в его блестя-щее лезвие и старался думать о своих родных, о том, как я люблю их и что хочу передать им, что я жив и со мной все хорошо. Так я просидел довольно долго. По лезвию пробежали волны света, но ничего не происходило, и я уже почти отчаялся получить какой-нибудь знак, но решил попробовать еще раз и позвал со всей силой своего отчаянья - позвал на помощь. И вот поверхность замерцала и как будто по-крылась рябью - из глубины смотрело на меня милое личико Сестрички! Она улы-балась и кивала, и за ее плечом улыбалась и кивала Бабулька! Лицо Бабульки при-близилось и мы смотрели друг другу в глаза. Я понял, что Бабулька любит меня, знает, что я не бросил их, верит, что я справлюсь и что скоро мы найдем друг дру-
   га. Ах, как хорошо стало мне! Теперь я не один, и всегда, когда очень понадобится, смогу увидеть Бабульку и Сестричку. Изображение расстаяло. Я осторожно засу-
   нул кинжал в ножны - лезвие слабо мерцало, но было очень горячим наощупь - и спрятал его за пазуху. И долго еще его тепло согревало меня. Немного успокоив-шись, я начал разбирать дорожную сумку. Время шло и я чувствовал, что проголо-дался. Коник щипал траву, кое-где пробивавшуюся между валунами, я же нашел в сумке мешочек с легкими сытными дорожными хлебцами. Если я буду экономить
   их, мне, пожалуй, хватит на несколько дней. Я съел несколько хлебцов и глотнул горького питья из бутылочки, которая тоже была в сумке. Я утолил голод, а питье, хоть и горьковатое, вселило бодрость и ясность мысли. Первый раз в жизни я дол-жен был принять важное решение и принять его сам - один. От того, что и как я решу, будет зависеть вся моя жизнь. Я должен быть очень спокойным и думать не о том, какой я бедненький, несчастненький, а о том, как мне быть. Много разных мыслей и предположений проносились у меня в голове; они противоречили одна другой, поддерживали; я растерялся и рассердился от их обилия и противоречивос-ти. Надо думать так, как меня учили - я даже сердито притопнул сам на себя ногой. Сначала решить, что я хочу, что мне надо, потом рассмотреть, что у меня есть, а потом уже разобраться, как это совместить. Первое понятно - я хочу найти Ба-
   бульку и Сестричку. Второе - что у меня есть и что я знаю - несколько предметов
   и немного еды. И что же я могу сделать? Да, ничего! Я снова втягивался в этот кру-говорот мыслей. Надо постараться думать по-другому. Я не знаю, как и почему мы
   с Коником не вернулись к стоянке, как и почему очутились здесь. Значит, куда ид-
   ти и где искать Бабульку с Сестричкой, я не знаю. Искать их по этим скалам и кам-ням - я еще раз оглядел отвесные стены и завалы валунов - нет, мы только еще больше заблудимся. А если, мелькнула мысль, и мне показалось, что кинжал под одеждой стал теплее... Я быстро сунул руку за пазуху, вынул кинжал и вытащил его из ножен. Я снова взял его острием вверх и продолжал думать, а сам присталь-
   но смотрел на лезвие. И чем дольше я думал, тем ярче разгорались огоньки внутри металла и постепенно слились в одно тихое подбадривающее свечение. А думал я о том, что не буду искать их здесь, в скалах. Бабулька знает, что я хорошо помню, куда лежит наш путь, и помню карту с дорогой. Мы пойдем на юго-юго-запад, где-то
   по дороге я найду или дом Бабулькиной подруги Тетушки На, или встречу купцов - ведь Тетушка На живет недалеко от большого торгового города - и попрошу их о помощи. Бабулька догадается о моем решении; так думал я и тепло и свет кинжала укрепляли меня в том, что решение я принял правильное. Теперь, как мы пойдем?
   Я еще раз осторожно подошел к самому краю площадки и внимательно осмотрел спуск в долину. Был он довольно крутым, но можно было выискать более пологие участки и постараться спуститься. Там, в долине среди зелени обязательно найдет-
   ся вода - необходимо было напоить лошадку - и наверняка мы отыщем более удоб-ный проход через горы. Я еще раз осмотрел нагромождения валунов, через которые мы прошли на площадку. Возвращаться туда мне совсем не хотелось. Да и цвет кинжала, когда я шел в том направлении, становился каким-то тревожным. Я спря-тал кинжал под одежду, покрепче привязал к поясу дорожную сумку и подошел к Конику. Я рассказал ему о своих планах, о том, что мы до наступления темноты должны спуститься в долину. Мне показалось, что Коник меня понял. Да вот толь-
   ко спускаться он никак не хотел, сколько я его ни уговаривал. И мне пришлось си-лой стащить его с края площадки в том месте, где, на мой взгляд, откос был более пологим. Спускаться оказалось гораздо сложнее и страшнее, чем я думал. Двига-
   лись мы боком, я сползал спереди, стараясь находить опору в редких валунах или чахлых кустарниках, а Коник, тяжело дыша, сползал вслед за мной - ему спуск да-вался гораздо труднее. Часто ничем не скрепленная почва сдвигалась под нашей тяжестью и, увлекаемые ею, мы скользили вниз в облаках пыли и мелких против-
   ных камушков. Откос не был сплошным, как мне казалось сверху. Иногда встреча-лись небольшие террасы и мы немного отдыхали; но потом еще труднее было за-ставить Коника продолжать путь. Но мы все-таки спустились и к концу дня оказа-лись в небольшой зеленой долине у веселого ручейка. Мы напились, я умылся, по-мыл и почистил Коника и начал располагаться на ночь. Я стреножил Коника, чтобы он не ушел далеко, а для себя выбрал место под большим раскидистым деревом. Пока нам не встретились следы каких-нибудь животных, но дерево, мне казалось, сможет защитить меня в случае опасности. Но самое главное - я ждал звездной но-чи. Я должен был попытаться определить наше положение и выбрать правильное направление нашего пути. И вот наступила ночь. Солнце просто исчезло за грядой пологих гор и почти сразу в высоком небе зажглись звезды. Я не помнил точно
   всех названий, но расположение звезд было мне знакомо. Я знал, что солнце са-
   дится в большом западном направлении со смещением север-юг, а зависимости от времени года. Я хорошо запомнил тот горный отрог, за которым скрылось солнце, и теперь, глядя на звезды, я определил направление нашего пути. Мы должны были пересечь долину почти по диагонали и подняться до небольшого перевала. Отюда из далека долины казалось, что ударом огромного меча рассекли горы и туда - в
   острие удара звезды указывали наш путь. Я очень устал и был очень голоден. И я
   боялся - боялся оставаться и ночевать один в незнакомом месте, боялся, что не
   смогу никогда найти дорогу, никогда не увижу своих родных. Я плакал, смотрел в далекие горы и думал о том, как мы с Коником сможем туда добраться, и станови-лось мне все хуже и хуже; я чувствовал себя все более и более маленьким и одино-ким, никому не нужным несчастнм мальчиком... Коник фыркал мне прямо в ухо, дышал в шею. Своими мягкими губами он тянул меня за курточку вверх. Мне ста-
   ло неудобно сидеть и я невольно поднялся на ноги. От неловкого движения рубаш-
   ка выскользнула из-за пояса и кинжал выпал. Упал он странно - уткнулся острием
   в мягкую землю. От него исходил еле заметный свет. Я быстро нагнулся, поднял кинжал и вынул его из ножен. Он на самом деле слабо светился - светился весь, а рукоятка и гарда были теплыми наощупь. Я снова попытался всмотреться в лезвие, но, наверное, было у меня мало сил, и увидел я только ровный теплый свет - как будто где-то далеко горела свеча. Но и от этого стало мне спокойнее и не так оди-ноко. Я погладил Коника, поцеловал его в жесткую челочку и прикорнул под дере-вом. Кинжал я прижимал к себе обеими руками и совсем незаметно уснул. Если и снились мне сны, то когда я проснулся утром от веселых солнечных лучей и при-зывного ржания Коника, я их не помнил. Все тело болело - и от трудной дороги, и
   от неудобной ночевки. Но, как ни странно, встал я бодрым и отдохнувшим. Пер-
   вым делом напился и умылся. Вода в ручье оказалась очень вкусной - как это я
   вчера не заметил? Я огляделся. Коник пасся неподалеку, и я подошел - поздоровал-ся с ним. Теперь в утреннем свете я видел этот почти отвесный каменистый спуск, по которому мы попали в долину. Да, удивительно, как это мы не разбились? Пра-вильно говорит Бабулька - новичкам везет - осыпь выглядела устрашающе. Я от-вернулся - надо было думать, как и куда идти дальше. Долина казалась мирной и приветливой. Пересечь ее будет не трудно, думалось мне. Но сначала я решил еще раз проверить, что у меня есть, с чем я отправляюсь в путь. Я снял курточку и вы-сыпал на нее все, что было в моей дорожной сумочке. Бабулька положила туда
   много всякого разного. Кроме хлебцов я нашел круглое толстое стеклышко - оно было завернуто вместе с кусочком меха и я знал, как можно с помощью этих вещей развести огонь; отдельно были завернуты несколько иголок и немного ниток; ме-шочек с травой - я открыл его - это была полезная трава, если человек чувствовал, что становится больным - можно было залить ее водой и пить, или даже просто по-жевать; был кусочек мыла, а в маленькой баночке - мазь от всяких порезов и ранок. Был даже маленький кусочек блестящего металла - я не мог сразу придумать, для чего Бабулька его положила, но очень обрадовался, когда нашел маленькую коро-бочку с солью, несколько крючков для рыбной ловли и много тонкой легкой верев-ки. Я постарался сложить все эти богатства так же аккуратно обратно в сумку. Все эти вещи должны пригодиться мне в дороге. Но с чего начать? Надо поесть и от-правляться. Коник не голоден, но как быть мне? Хлебцов осталось очень мало. Мы были около довольно полноводного ручья и у меня были крючки... Что, если нало-вить рыбы? Я бы развел огонь и получилась бы совсем неплохая еда. Я подошел поближе к ручью - в глубине воды виднелись плещущие рыбешки. Но ловить на крючок? Это долго и нужна наживка... Я решился, снял курточку и рубашку, завя-
   зал рукава - один раз я видел, как взрослые ловят рыбу неводом - так и я решил по-пробовать половить с помощью рубашки. Я встал против течения, постарался опус-тить рубашку как можно глубже в воду и быстро и сильно потянул вверх и вперед.
   В первый раз я почти потерял рубашку - она выскользнула у меня из рук. Но я ус-
   пел подхватить ее - быстрый сильный поток не унес ее далеко; я попробовал еще
   раз. Только после нескольких попыток мне удалось вытащить рубашку, внутри ко-торой билось пять довольно больших рыбин. Я понимал, что для еды мне хватило
   бы и одной рыбки, но подумал, что, может быть, стоит позаботиться о еде на даль-
   нейшую дорогу, и не стал выпускать остальных рыб. Я как следует завязал рубаш-
   ку и подошел к дереву. Мне нужно было развести огонь. Я попросил у дерева раз-решения и срезал несколько крепких веточек - из них я хотел сделать стойки и пе-рекладину для вертела. Я приготовил палочки, очистил их от коры и заточил в нуж-ных местах. После этого вырыл небольшое углубление в земле - я помнил, что нельзя разводить огонь на траве или не в защищенном месте. Я пошел собирать су-хие палочки, веточки - все, что могло быстро и легко гореть. Я наполнил ямку и сверху положил кусочек сухого мха. С двух сторон ямки поставил две крепкие веточки с рогатками на конце. Теперь надо было заняться рыбой. Это было для
   меня самое трудное. Да, я ловил рыбу, но никогда еще сам не чистил и не готовил
   ее. Смогу ли я почистить рыбу? Я не раз видел, как это делали взрослые - я достал одну рыбину из рубашки - хорошо хоть, что она уснула; все тем же кинжалом, ко-торым я срезал и чистил ветки, копал ямку, я начал очищать рыбу от чешуи и, ког-
   да более-менее очистил ее, с размаху, не задумываясь, вскрыл рыбье брюшко. Все оказалось не так уж страшно, и внутри я нашел даже кое-что нужное - рыбий пу-зырь - я думал, что он может мне на что-то пригодиться и отложил его в сторону;
   все остальное я крепко замотал в листья и зарыл подальше от воды. Я продел через рыбу тонкую веточку и положил ее на распорки - теперь надо было развести огонь. Толстое стеклышко я держал над кусочком мха: через него я поймал солнечный лучик и постралася направить его прямо на мох. Довольно скоро появился белый дымок и язычок огонька лизнул мох. Еще немного, и мой маленький костер разго-релся. Мне оставалось только поворачивать палочку с рыбой и следить, чтобы
   она не сгорела. В какой-то момент я решил, что рыба готова, снял перекладинку и начал осторожно сдвигать горячую рыбку на листья большого лопуха - я нарвал их здесь же, около ручья. Я был так этим занят, что заметил его только, когда случай-
   но поднял глаза. Большой Мяука сидел напротив и внимательно наблюдал за мной. Как же это я не подумал? Запах огня и пищи должен привлечь животных! А вдруг здесь есть и другие, кто-то пострашнее? Но Мяука сидел спокойно и дружелюбно - значит, это мирная долина - здесь не обижают друг друга. Я немного взбодрился и решил не показывать виду, что испугался. Мне удалось положить рыбу на листья; я ее посолил, подождал, пока остынет, и разделил на две равные части. Одну полови-ну рыбины я медленно, чтобы не испугать, подвинул к Мяуке. Я сказал несколько обычных слов приветствия Мяушек, а потом пожелал большому Мяуке приятной еды и начал есть свою рыбину. Она оказалась не очень вкусной - полуприготовлен-ной, полусырой; к тому же я ее плохо почистил; честно, дома я не стал бы такое
   есть, но сейчас я был так голоден, что если бы не кости, проглотил бы рыбину це-ликом. Мяука по-прежнему сидел напротив и не сводил с меня глаз, не упуская ни одного моего движения. Я уже почти заканчивал есть, когда он медленно протянул лапу и дотронулся до своей части рыбины. Мяука осторожно обнюхал ее и начал очень аккуратно есть. При этом он старался не отводить от меня взгляд своих странных немигающих глаз. Но вот и Мяука покончил с едой - ему, видимо, понра-вилось - на его листе осталась только кучка костей; вежливо облизал усы и отрях-нул передние лапы. Он еще раз немигающе посмотрел на меня, кивнул головой -
   то ли благодарил, то ли приветствовал меня, повернулся и исчез в высокой траве.
   - Ну что ж, - подумал я. Это хорошо, что есть у нас и здесь добрый знакомый. А
   что знакомство доброе, я не сомневался. Не стал бы Мяука со мной есть, если бы
   был "на тропе войны". Звери, они не люди, - говорит Бабулька, - не умеют хитрить. В том смысле, что они не подлые, а хитрить они, конечно, умеют, и еще как! Я ду-мал о том, что время идет, а мы со вчерашнего вечера не продвинулись ни на шаг. Теперь, когда я утолил голод, я понял, как важно взять с собой в дорогу достаточ-ный запас еды. Но как я могу это сделать и какую еду я могу взять? Костерок до-горал. В рубашке еще оставались рыбины. А что, если.... Я вспомнил, что есть еще способ готовки. Рядом с нашей стоянкой ручей протекал по каменисто-песчаному ложу и был чист и прозрачен; мне же нужна была земля, вернее, глина. На всякий случай я привязал рубаху с рыбинами повыше на дереве и решил пройти вниз
   вдоль ручья. Сначала я шел среди высокой густой травы, но постепенно она редела
   и вот на участке земли, прямо перед собой, я увидел отпечатки больших лап Мяу-
   ки. Я боялся уйти очень далеко от лошадки и дерева, поэтому решил покопать пря-мо здесь и вскоре под тонким слоем земли я увидел маслянистую поверхность гли-ны. Я прихватил в обе руки такой ком, какой только мог взять, и почти бегом по-вернул обратно. Но нет, я остановился и вернулся - нельзя было оставлять так раз-вороченную, как будто раненую землю. Я отложил глину, стал на колени и поста-рался все заровнять; чтобы земля не очень на меня обижалась, я рассказал, для
   чего я взял глину, и поблагодарил ее. Теперь, когда у меня была глина, я мог сде-
   лать много разных полезных вещей. Но сначала я снял с дерева рубашку с рыби-нами, обмазал их одну за другой слоем глины и осторожно зарыл между углями догорающего костра. А пока я устроился поближе к воде и постарался слепить что-
   то похожее на горшок или какую-нибудь посуду. Мне надо было в чем-то нести во-ду и огонь. Получалось плохо и трудно. Но я не оставил своего занятия, зная, что
   это очень важно и что никто для меня и за меня этого не сделает. В конце концов получилось несколько жалких посудин. Я облепил их мокрыми листьями лопуха и поставил поближе к костру. Хорошо, что у меня было много занятий в этот день - первый день, когда я был совсем один, прошел быстро и незаметно. Наступили су-мерки. Мне не хотелось разводить огонь. Я установил кинжал между двумя камня-ми, направив лезвие прямо вверх в темнеющее небо. Кинжал слабо светился. Коник подошел и остановился рядом со мной, тихо похрапывая и поматывая головой. Я вытащил рыьину из-под полуостывшего костра, разбил ее глиняную оболочку. Вместе с глиной отошла и чешуя, да и сама рыба пропеклась гораздо лучше, чем та, первая, на открытом огне. На свет ли кинжала, на запах ли рыбы Мяука снова при-шел к нам. Я опять разделил рыбину и подтолкнул к нему лопух с его порцией. Но Мяука не обратил никакого вниамния на угощение. Весь он был поглощен кинжа-лом. Близко приближаться к нему он, видимо, не решался, но склонил голову и вы-тянул шею так, что его широко раскрытые глаза оказались на уровне кинжала. Мне показалось, что свет кинжала и светящиеся глаза Мяуки начали мерцать и пульси-ровать как будто в одном ритме. Есть я, конечно, не мог и отодвинул рыбу в сторо-
   ну - я сам не отводил глаз от всего происходящего. Даже Коник перестал жевать и вхдыхать - его тоже как будто околдовало. Я не знаю, что видели Мяука и Коник
   на плоскости покрытого сполохами красок кинжала - я же видел Бабульку и Сест-ричку. Они шли по горной тропе, у каждой за спиной была дорожная сумка, а в ру-ках по большой дорожной палке. Иногда они останавливались, о чем-то говорили - слов я не слышал, менялись местами, и снова шли и шли. Цвета зарябили у меня в глазах, Коник вздохнул, переступил с ноги на ногу, лапа Мяуки придвинула ко мне лопух с рыбиной. Я снова сидел один под большим деревом в неизвестной долине. Мы молча поели. Я поблагодарил Мяуку и Коника, пожелал им доброй ночи и уст-роился на заранее собранных сухих листьях. Их слабый чуть горьковатый запах успокаивал. Двумя руками я прижал кинжал к груди. Думая я о своих любимых родителях, о дороге, о Мяуке и еще о чем-то... Сегодня надо отправляться - с этой мыслью я открыл глаза в это пригожее утро. Умыться, почистить Коника, съесть рыбину - на все это не потребовалось много времени. Мы были готовы. Но я не
   знал, как мне забрать с собой те посудины, которые я с таким трудом сделал вчера. Одна из них, правда, развалилась у меня в руках, когда я начал снимать листья, но три других выглядели вполне пригодно, и я знал, что они будут мне нужны в доро-
   ге. Но как их нести? Пока я завязал их вместе с двумя оставшимися рыбинами в ру-баху и повесил на конец большой дорожной палки. Хорошо, что я видел вчера Ба-бульку и Сестричку с палками - так бы еще неизвестно когда сам догадался бы, что
   и мне нужна палка. Я нашел эту большую ветку невдалеке в маленькой рощице, не-много постругал ее, и вот - у меня отличная дорожная палка. Я принес немного мо-крого песка с берега ручья и закрыл им место костра. Палочки я решил взять с собой и сунул их в узел с посудинами. Я поблагодарил ручей и дерево - они дали нам приют и пищу; взял Коника за уздечку и мы пошли в сторону Большого Запада - теперь-то я мог сверять дорогу по горному перевалу. Идти оказалось нетрудно. Местность оставалась равнинной, покрытой разнообразием трав. Некоторые из них я знал - знал, что они или их корешки съедобны, и тогда мы ненадолго останавли-вались, я выкапывал для себя корешки, а Коник ел сочную зелень вершков. Мы остановились только поздним вечером. Звезды хоть и светили ярко, но идти стало совсем трудно. Я начал устраиваться на ночь. И тут я пожалел, что у нас нет ни огня, ни воды. Без солнца мое толстое стеклышко не могло добыть огонь - почему, поче-му я не взял с собой немного угольков, как это делала Бабулька, и вода - это еще важнее, за целый день пути мы не встретили ни одного ручейка или родничка. Неужели завтра, когда я думал, что нам остался до гор только день пути, придется останавливаться искать воду и огонь?.. Я немного поговорил с Коником, рассказал ему о наших проблемах и о том, что предстоит сделать. Он, казалось, понимал ме-
   ня, одобрительно кивая головой, нежно покусывал за ухо. Мне хотелось вновь уви-деть Бабульку, Сестричку и перед сном я вытащил кинжал и долго сжимал его в руках, всматривался в тусклое свечение лезвия. Никто не откликнулся на мой зов - только редкие звездочки света вспыхивали и исчезали где-то в глубине металла. Я пожелал спокойного сна и добрых снов моим родным и близким и вообще всем, всем, всем... Уже привычно я прижал кинжал обеими руками к груди и, убаюкан-
   ный его теплом, быстро уснул.
   В это утро на небе были легкие облачка и дул слабый ветерок. Горы каза-
   лись совсем близкими - они закрывали пол-горизонта. Казалось, еще немного, быстро-быстро, и мы там; но я-то все яснее понимал, что мы совсем не готовы к дороге в горах. И там в горах наверняка еще холоднее; и мне нужно придумать, как нести припасы - ведь рубашку я должен одеть - без нее в одной курточке мне будет совсем холодно. Я медленно жевал предпоследнюю рыбину и с досадой думал о
   том, как я глуп. Почему, когда я лепил эти посудины, я не догадался оставить в них дырочки - можно было бы продеть веревку и нести их на палке. Я решил попробо-вать проделать отверстия в готовой посудине - у меня есть иголки и другие железя-ки, но когда я начал пытаться, то понял, что я скорее расколю посудины, чем про-делаю маленькую дырочку в толстом черепке. Но все равно - придется их оста-
   вить: ведь нести их дальше в рубашке, как в сетке, я не мог. Оставалось только еще раз обругать себя. Сетка! Ведь у меня есть веревка и я могу попытаться сплести
   сеть! Это было самое-самое главное! Мне не нужна большая сеть, да и нет у меня подходящих инструментов, но попробовать - попробовать я могу. Я быстро вотк-
   нул в землю две палочки от нашего первого костра и завязал между ними несколь-
   ко рядов веревки. Теперь я проводил вертикальные ряды и завязывал узелки на каждом горизонтальном ряду. Я старался продевать веревку не далеко и не близко, так, чтобы отверстия были не большими и не маленькими. Теперь я понимал, что
   это - "взять дырки и связать их между собой". Я волновался и спешил поскорее закончить работу - и вот я вытащил палочки, обрезал конец веревки - более урод-ливой сетки я не видел никогда! Но в нее можно было завернуть горшки и повесить их на палку, я могу одеть рубашку, мы можем взять огонь, и, если повезет, воду! И
   я пустился в пляс! - размахивая рубашкой, скакал, прыгал и кричал всякие радост-
   ные и веселые слова. В разгар этих плясок я заметил, что, кроме лошадки, у меня есть еще один заинтересованный зритель - Мяука рассматривал все вокруг. Я оста-новился и обратился к нему со словами приветствия. Он мотнул головой, как будто ответил мне, повернулся и направился прочь. Но он сделал только несколько ша-
   гов, остановился и обернулся, нетерпеливо ударил хвостом по земле, как бы при-глашая меня следовать за ним. Я, конечно, не заставил себя долго ждать и, подсте-гиваемый любопытством, пошел за ним. Сегодня все должно было получаться. Совсем недалеко от этого места, где мы остановились, но так, что сам я никогда бы его не нашел, в небольшой котловине бил из земли чистый, свежий родник. Кто-то когда-то заботливо обложил его веселыми разноцветными камушками и вода ра-достно звенела, перепрыгивая от одного камушка к другому. Я не знал, как и бла-годарить Мяуку, но он уже ушел, пока я рассматривал родник. Я вернулся бегом, взял с собой две посудины и наполнил их до краев прекрасной влагой. Мне не хо-телось поить здесь Коника и я дал ему напиться из одной из посудин; и вновь на-полнил ее. Не забыл я и поблагодарить родник всеми лучшими словами благодар-ности. Теперь можно было подумать и об огне. Я вырыл углубление в земле. Но из чего я сделаю костер - у нас есть несколько кусочков сухого мха, но они годятся только, чтоб развести огонь... Сколько я ни крутил головой, вокруг нас были зеле-ные сочные травы. Да и там, около родника, я не заметил ничего сухого, старого.
   Что ж, я уже взялся вытаскивать палочки, как услышал призывное ржание Коника. С того места, где я находился, я не мог понять, что делает Коник там, в глубине густой травы. Видно было, что он топчется на месте, время от времени низко опуская голо-ву. Только бы с ним ничего не случилось! Я забыл об огне и со всех ног бросился к нему. Когда я подбежал, Коник пытался копытом поддеть большое, нет - огромное! старое птичье гнездо. Интересно, когда и как попало оно в эти травы? Вот это находка! Да здесь не один - здесь десять костров! Я ухватился за гнездо - хотелось сдвинуть его с места. Мне это удалось, но оно было такое тяжелое, сплетенное из толстых веток и покрытое вековым слоем грязи, что нечего было и думать, что я дотащу его сам до нашего места. Я попросил Коника остаться посторожить, а сам побежал обратно, нашел веревку в своей дорожной сумке и, не теряя ни минутки, вернулся к гнезду. Я завязал один конец веревки за ветку гнезда, второй я привязал к уздечке Коника. Я попросил Коника тянуть и сам тоже ухватился за веревку. Так вместе мы подтянули гнездо до места нашей стоянки. Здесь я начал кинжалом раз-рубать ветки. Не все они поддавались - я был недостаточно силен, но и того, что мне удалось нарубить, было очень, очень много. Я аккуратно сложил их в сторонке. Теперь я мог развести костер. Вскорости языки пламени весело перескакивали с одной ветки на другую. У нас была вода, огонь, посуда! Я поставил одну посудину с водой на ветки костра, и, когда вода начала кипеть, набросал туда всяких корешков; я их накопал недалеко от нашей стоянки. Стемнело. Пришел Мяука. Я поздоровался с ним. Он, как обычно, молча кивнул головой. Варево уже достаточно остыло, и я отлил часть для Мяуки в отдельную посудину. Он вежливо лизнул несколько раз, но эта еда явно была ему не по вкусу, и я очистил для него от глины последнюю рыбину. Ее он съел с удовольствием и еще немного посидел, как будто чего-то ожидал, а потом встал и растворился в своей собственной тени. Только когда я устроился на ночь и покрепче прижал к себе кинжал, я подумал, что Мяука, навер-ное, хотел еще раз посмотреть и увидеть что-то свое в переменчивых красках клинка. Жаль, что я не догадался об этом раньше. Но сон окутывал меня и я только успел пожелать всем - всем спокойной и доброй ночи, как огромная птица подхватила меня своими железными когтями и взмахи ее могучих крыльев закрыли небо. Где-то в глубине себя я понял, что гнездо этой птицы я рубил сегодня для костра. Пти-
   ца поднималась все выше и выше; я закрыл глаза, голова кружилась - наверное, от высоты; я почти не понимал, где это я - только руки инстинктивно прижимали к груди кинжал. Неожиданно качка окончилась. Птица приземлилась, вернее, она опустилась на выступ скалы, а меня опустила на гладкую, неизвестно чем покры-
   тую площадку. Непонятно почему, но было светло. Площадка была круглая и во-круг нее на скалах сидело еще несколько таких же больших и грозных птиц. Птица положила меня на площадку лицом вниз, но я сел, а когда голова почти совсем пе-рестала кружиться, заставил себя встать и, поворачиваясь по кругу, поклонился каждой птице и произнес для каждой приветствие путника. Никто мне не ответил и ничто не шевельнулось; казалось, что молчаливые птицы даже не смотрят на меня. Сколько я так простоял в полном молчании и неизвестности... Руки мои невольно опустились и кинжал с тихим стуком упал на площадку. Что-то изменилось; заин-тересованность, да-да, заинтересованность - сначала слабая, а потом все более яв-ственная почудилась мне. - Пусть покажет, - прозвучали беззвучные голоса - я понял, что должен вынуть кинжал из ножен. Я поднял его и торжественно, как и полагалось, вынул из ножен и взялся двумя руками за рукоятку, горящим лезвием вверх. Так я обошел круг, останавливаясь перед каждой птицей и по безмолвной просьбе поворачивал кинжал перед каждой из них, показывая и рукоятку и гарду. Я обошел круг и снова остановился посредине площадки. Было тихо, но теперь я чувствовал, что вокруг меня идет разговор, только я не могу его слышать и в нем участвовать. - А теперь рассказывай, - вдруг безмолвно услышал я и понял, что должен рассказать все - все. Но сначала я попросил прощения за то, что разрушил
   их гнездо и попытался объяснить, зачем я это сделал. Я не услышал ответа на свои извинения и, глубоко вздохнув, начал рассказывать с самого начала - про Мамуш-
   ку и Папулю, Дядюшку и Бабульку, Сестричку, нашу веселую и радостную жизнь, о том, как мы вышли в путь и как я оказался один. Не знаю как, но я рассказал и о
   том, как хотел убежать, и почему это не вышло, и про свои отношения с Сестрич-кой, и про Коника, и много-много самых разных вещей. Когда я остановился, мне казалось, что внутри у меня не осталось ни одного потайного местечка - так я все рассказал; все снова как будто закружилось передо мной и защипало в ушах, как будто я спускался с большой высоты. - Желаем тебе радости и успехов, - где-то далеко услышал я и открыл глаза. Я лежал на спине, крепко прижав кинжал к гру-
   ди. Солнышко улыбалось из-за низкого облачка, по руке полз любопытный мура-
   вей. "Какой странный сон" - подумал я и попытался встать. Голова закружилась, ощущение было очень необычное и мне пришлось немного посидеть, переждать, пока голова успокоится. - Какой удивительный сон, - снова подумал я и увидел странное перо. Оно выглядывало из ножен из-под рукоятки кинжала. Я осторожно потянул, перо выскользнуло; и вот я держу в руке что-то странное. Да, это перо, но большое, очень плотное, с твердым заостренным концом - оно больше похоже
   на оперение стрелы, очень странной, иссине-черной, как ночь, окраски. Так, зна-
   чит, это был не сон?! Я испуганно оглянулся. Вокруг меня все было прежним - зелень травы, близкие горы, солнышко в небе - пасся Коник, лежали наши скром-ные вещи. Невдалеке грудились остатки гнезда. Я подошел к нему, по-прежнему сжимая в руке перо. Это было настоящее гнездо тех странных далеких и грозных птиц. Сначала я подумал положить перо в гнездо и уйти. Но пальцы не хотели раз-жиматься и перу тоже, видимо, не хотелось меня покидать. И я подумал, что если оно оказалось у меня в ножнах и не выпало за время возвращения, то, может быть, птицы подарили его мне и пусть оно останется с нами. Я еще немного постоял ря-дом с гнездом, но ничего не произошло, не нарушило покой утра. Я мысленно по-благодарил больших птиц за подарок и пожелания и аккуратно заправил перо в ножны. Сегодня мы должны были отправиться в горы. Теперь, когда я несколько
   дней путешествовал один, я понял, что путешествие - это очень непросто, а в го-
   рах, думал я, будет еще труднее и надо хорошо подумать, что и как взять с собой. Поэтому я не пожалел времени и накопал и сварил корешков, связал часть неболь-ших веток гнезда - мне хотелось их тоже взять, наполнил одну из посудин водой, а
   в другую, поменьше, сложил угольки от костра. Я дал Конику хорошо напиться,
   попил и поел сам. И вот еще солнце не поднялось высоко, а мы уже были готовы и вышли в путь. Мы шли вдоль скального уклона и я пытался среди развалов камней найти место, где мы могли бы начать подъем. Если бы я был один, то, скорее всего, начал бы подниматься в любом более-менее приглянувшемся мне месте. Но я был с лошадкой и понимал, что Коник не всюду сможет пройти, а бросить его одного
   здесь в долине - об этом я тогда даже и не думал. Я уже почти отчаялся найти под-ходящее место, когда шедший позади меня Коник вдруг остановился, уздечка, за которую я его вел, резко натянулась и я чуть было не упал. Я повернулся к нему, хотел обругать, но увидел, что Коник бьет копытом в основание большого валуна, мимо которого я только что прошел. Я потянул Коника за уздечку и позвал идти дальше, но он как будто и не слышал меня, продолжая настойчиво стучать по ва-луну. Первый раз за время нашей дружбы Коник не послушался меня. Я даже рас-сердился - у нас не было времени на фокусы, а сейчас я вернулся и стоял рядом с лошадкой и никак не мог убедить ее идти дальше. В конце концов я решил посмо-треть, что же ищет Коник. Когда я приблизился к валуну, Коник перестал стучать
   и, довольный, уступил мне место. Я внимательно осмотрел валун. Валун как валун, но он не был вросшим в землю, а лежал, как будто скатился с высоты на другие плоские камни. Я сбросил с себя поклажу и начал с помощью кинжала и пера под-капывать основание камня. Когда я выбрал достаточно небольших камешков и зем-ли, то увидел, что валун стоит на хорошо пригнанных друг к другу каменных пли-тах. Я подумал, что это, возможно, начало длинной дороги, и стоит попытаться
   как-то сдвинуть валун. Я отошел чуть подальше, чтобы лучше видеть и понять, как он укреплен. Валун скатился, или его скатили, и застрял между двумя небольшими камнями. Если я хорошо подкопаю его снизу и смогу сдвинуть один из боковых камней, то потом попытаюсь толкнуть валун и, если нам повезет, мы сможем пойти по дороге. Я очень надеялся, что эта дорога пойдет в нужном нам направлении. Стоило попытаться. Я продолжил подкапывать валун. На мое счастье, там не было камней: в основном - земля и всякий хлам, за годы нанесенный ветром и живот-ными, и я довольно быстро и просто освободил все пространство. Я немного пере-дохнул, пожевал несколько листков из Бабулькиного мешочка. Попил воды и начал осматривать камни, на которые опирался валун. Я попытался их пошатать и подко-пать, но тщетно - они крепко сидели в земле. Тогда я решил проверить те места, на которые опирался валун, и один из камней в этом месте показался мне более подхо-дящим, что ли. Я вскарабкался на него и увидел, что в том месте, где камни смыка-ются в ложбинке, есть немного земли и даже растет какая-то небольшая травка. Но самое главное! - я увидел, что с той стороны валуна плотно подогнанные плиты не кончаются. И хотя кое-где они засыпаны землей и между трещин пробивается трава, но это - дорога! И дорога, по которой и Коник сможет пройти. Я крикнул Кони-
   ку, чтобы он не волновался, что все в порядке и начал раскапывать землю между камнями. Это оказалось гораздо труднее, но все-таки, где с помощью кинжала, где помогая себе пером, я смог расчистить пространство между камнями. Я снова осмотрел место, где камни соприкасались. Мне надо, подумал я, подкопать валун с той стороны и тогда я попытаюсь его столкнуть. Я немного отдохнул. Солнце сто-яло уже высоко, но мне не терпелось продолжать путь, и я перебрался на другую сторону валуна. Здесь работать было труднее - под валуном скопились камни, ко-торые скатывались с горы, ветки, земля. Мне пришлось хорошо потрудиться, пока
   я раскапывал землю и отбрасывал камни, но, в конце концов, освободил и эту сто-рону валуна. Можно было попытаться столкнуть его с места. Я уже навалился пле-чом на валун, как вдруг подумал, что Коник может стоять внизу прямо под валу-
   ном! Я быстро вернулся к Конику, отвел его как можно дальше от валуна и перета-щил к нему наши вещи. Я рассказал ему, что собираюсь сделать, и попросил еще немножко подождать. Теперь все было готово и я мог попытаться сдвинуть валун.
   Я толкал и толкал. Иной раз мне казадлсь, что валун вот-вот поддастся, но... Обес-силенный, я уселся на землю и заплакал. Я очень устал, был голоден, солнце стояло ровно над вершинами гор, значит, скоро наступит вечер - день прошел, а мы не продвинулись ни на шаг! И все из-за этого дурацкого валуна! Ох, как я был зол на все на свете! Я встал и с размаху пнул валун. И валун качнулся! Он качнулся, а я стал прыгать и пинать его вновь и вновь со всей силой своей злости и отчаянья. И каждый раз валун немного и немного сдвигался, и вот я разбежался и ударил в него двумя ногами! И валун с треском прорвался и с шумом покатился вниз. А я бежал
   за ним, подпрыгивал и орал что было мочи. Наконец валун остановился среди зеле-
   ной травы. Остановился и я, обернулся - валун откатился недалеко, но дорога пе-
   ред нами была свободна! Я нашел Коника, собрал вещи и мы гордо вступили на старинную дорогу. Хотя приближался вечер, я не хотел больше оставаться в доли-
   не и решил, что мы сможем переночевать и в горах. Идти по дороге было не утоми-тельно. Тот, кто ее когда-то строил, понимал, что такое дорога в горах. И хотя все время чувствовалось, что мы поднимаемся, но подъем был некрутой, дорога сильно не петляла и не шла у края обрыва. И остановились мы только тогда, когда стало совсем темно, опасно и трудно различать дорогу. Хорошо, что я взял с собой не-много прутьев от гнезда и угольки. Рядом с дорогой под навесом небольшой скалы
   я развел маленький костер, напился и напоил Коника. Здесь в горах звезды были видны хорошо и по их расположению я видел, что дорога идет в нужном нам на-правлении. Наш маленький костер весело потрескивал, слабый дымок был напол-
   нен странным загадочным запахом веток гнезда. В язычках пламени мне чудились картины и лица. Я пытался разглядеть их, понять, но уснул - уснул после дня тяже-лой работы, первый раз не успев пожелать всего доброго своим родным. В предрас-светном тумане слабо мерцали угольки догоревшего костра. Коник тянул меня за рукав. Он прав - надо просыпаться. И хотя все тело болело от непривычной вчераш-ней работы, я радостно встал - впереди я предчувствовал скорое окончание пути. Я привел себя в порядок - снова собрал посудины в сетку и повесил их на дорожную палку, тщательно собрал оставшиеся ветки гнезда - вдруг, тьфу-тьфу, еще придется ночевать; и мы отправились. Есть мне не хотелось, а Коник, я заметил, нашел и
   здесь где пощипать травку. Мы шли, настроение было прекрасное, где-то в редких зарослях по краям дороги пели птички; туман рассеивался. Мы ненадолго остано-вились и я посмотрел назад и вниз. Я почему-то был уверен, что мы гораздо выше, что прошли большую часть пути, но в свете дня стало видно. что поднялись мы не очень высоко и надо еще идти и идти. И мы шли. Дорога, наверное, была красивая.
   В другое время я бы с интересом смотрел по сторонам, но сейчас заметил только,
   что постепенно растительности по сторонам дороги становилось все меньше; место кустарников и небольших горных деревьев занимали камни и валуны. Меня это ра-довало - значит, мы все ближе к вершине. И я сам шел и подгонял Коника идти и идти. И вот почти в конце дня за очередным поворотом мне показалось, что дорога упирается в гору. Нет, только не это! Я бросил уздечку, за которую до этого тянул Коника и из последних сил побежал вперед. Да, дорога упиралась в гору, но в горе был туннель и в его темноту нам надо было войти вслед за дорогой! Подошел Ко-
   ник и остановился рядом со мной. Я чувствовал, что ему, так же как и мне, страшно и не хочется входить в туннель. Я решил, что надо подождать утра. Мы немного попили. Я пожевал остатки корешков - жалко, что это была моя последняя еда. Ну, ничего, завтра утром я что-нибудь придумаю. А пока я снова развел маленький кос-тер из последних веточек гнезда. Огонь получился небольшой и давал мало тепла;
   да и здесь на вышине было гораздо холоднее, и как я ни пытался поплотнее завер-нуться в курточку, холод проникал под одежду и не давал мне уснуть. Вдруг разме-реное сопение Коника прервалось - сначала наступила настороженная тишина, а потом он тихонечко радостно заржал. Я вгляделся в большую тень. Она приближа-лась ко мне в неровном свете костра; и вот совсем рядом со мной большой Мяука долины. Ах, как я ему обрадовался! Мяука протянул лапу и осторожно коснулся меня. Я сказал ему приветствия долгожданного путника и не стал дожидаться, пока он этого попросит - я знал, что он хочет увидеть кинжал. Да я и сам не смотрел в него с того дня в долине, когда увидел Бабульку и Сестричку идущими в скалах. Я достал ножны из-за пазухи - Мяука настороженно и подозрительно осмотрел перо: не знаю, как он к нему отнесся - все его внимание было устремлено к кинжалу. Сполохи света пробежали по лезвию, огоньки в его глубине то разгорались, то гас-ли. Я думал о Мамушке, Папуле, Бабульке, Сестричке. Я верил, что скоро, скоро встречусь с ними. И вот один из огоньков внутри лезвия стал разгораться и как
   будто приближаться ко мне, как бы всплывая из моря цвета, становился все больше
   и больше. И я увидел Сестричку - она пристально всматривалась куда-то. Вот она заметила меня, глаза ее заблестели, она заулыбалась, закивала; на секунду пропала и сердце мое сжалось; но вот на ее месте я вижу Бабульку - она тоже улыбается и кивает, и делает мне какие-то знаки - подвинуться? Я не понял для чего, но на ка-кое-то мгновенье чуть отвел руку с кинжалом в сторону, а потом опять приблизил его к своему лицу. Бабулька, кажется, была довольна тем, что видела - она улыба-лась; я видел ее руку с пальцами, сложенными в знак привета и любви. Тут Мяука зашипел и махнул лапой между мной и кинжалом. Видения исчезли, только споло-
   хи цвета продолжали тихонечко освещать лезвие. Я вздохнул и медленно спрятал кинжал в ножны. Мяука удовлетворенно проурчал и облизал усы. Что-то он увидел
   в свете лезвия? Мяука подошел совсем близко и улегся мне на колени. Он был
   большой, тяжелый и теплый. Я обнял его. Мне стало тепло и уютно. Тихонько-ти-
   хонько на мягких кошачьих лапах подкрался ко мне сон.
   Проснулся я от холода. Мяуки не было. Тяжелый белый туман собрался хлопьями почти под нашими ногами. Внизу ничего не было видно; да и сверху только отблески разгоравшейся зари освещали отвесную скалу и черный провал туннеля, как будто нас подталкивали идти туда. А идти, честно, не очень хотелось - просто не было выбора. Я осмотрел наши вещи. В посудине осталось немного
   воды - перед выходом мы ее выпьем; все прутики и веточки гнезда сгорели и я поплотнее смотал веревку, которой они были связаны. Ну что ж, мы пойдем на-легке. Мне жалко было оставлять посудину с угольками и я решил, что поставлю ее
   в сетку и повешу спереди. Мы собрались. Я попросил помощи и поддержки у своих родных и близких; и вот мы вошли в туннель. И хотя снаружи было холодно, на
   нас повеяло еще большим холодом и сыростью. Мы шли вперед и постепенно свет у нас за спиной удалялся, мерк и становилось все темнее и темнее. Какие-то тени и
   звуки начали, казалось, притрагиваться к нам со всех сторон. Я бы, может быть, и пошел дальше в темноте, но Коник решительно остановился. Я должен был приду-мать, как осветить нам путь. Угольки в посудине тепло мерцали у меня на груди,
   но этого света было мало, да и не смогу я все время нести посудину в вытянутых руках. Мы не знаем, какой длины туннель, как долго придется идти. Что-то как
   будто зашевелилось у меня за пазухой. А ведь кинжал-то светится, - подумал я. Я достал его и вынул из ножен. Лезвие светилось не ярким, но ровным светом. Я мог различать даже стены туннеля - они были наклонными и смыкались где-то далеко
   в высоте. Я засунул пустые ножны обратно за пазуху. Значит, я пойду с дорожной палкой в одной руке; вторую с кинжалом я буду поднимать как можно выше. Как быть с пером? Оно выскакивало из пустых ножен и больно кололо мне живот, сколько я ни возвращал его на место. В конце концов я воткнул его в верхушку до-рожной палки, взял в ту же руку уздечку Коника и мы продолжили путь. Идти ста-
   ло легче. Лезвие отбрасывало свет в темноту туннеля. Но свет этот был вокруг нас,
   а мне хотелось видеть, что впереди, куда мы идем? Тогда бы мы пошли быстрее. Я вспомнил, что у объездчиков на горных пастбищах я видел фонари, у которых по-зади огня устанавливали кусочки зеркал и свет отражался в одну сторону. Вот бы нам сейчас такой фонарь! Я остановился - я чувствовал, что где-то у меня есть то, что нужно, что я знаю, как это сделать. Надо начать думать с конца - мне надо за-городить свет лезвия с одной стороны, и хорошо, чтобы это что-то еще бы и было блестящим. Так у меня же в дорожной сумке есть блестящая пластинка! Я точно видел ее. Я остановился, засунул кинжал за пояс и медленно развязал сумку. Света почти не было и наощупь я начал перебирать вещи внутри сумки. Как всегда, когда что-то ищешь, то находишь это последним. Но я все-таки нашел эту отполирован-ную до блеска пластину из металла на самом дне сумки. Теперь надо только по-крепче привязать ее к кинжалу на небольшом расстоянии от лезвия. Очень трудно было возиться в сумраке пещеры, но наконец "фонарь" был готов и я поднял его высоко перед собой. Теперь лезвие давало хоть и небольшой, но направленный луч света и можно было видеть на расстоянии почти десятка шагов. Мы продолжали идти в настороженной тишине все дальше и дальше. Я уже потерял счет времени. Нести в вытянутой руке кинжал было нелегко и я перекладывал его из руки в руку. Тишина становилась все тревожнее. Я решил спеть какую-нибудь дорожную песен-ку, но первые же звуки вернулись ко мне таким оглушительным шумом и визгом,
   что я мгновенно замолчал. Мы продолжали идти, но из растревоженной тишины раздавались звуки, вскрики, всхлипы, шорохи, стоны, скрипы. Что-то вязкое и холодное начало отделяться от стен; взмахи странных крыл повеяли затхлостью сверху. Все это старалось схватить за ноги, руки, забраться под одежду, залезть
   в уши, нос, залепить глаза. Я начал со всех сил размахивать кинжалом, бить и
   колоть палкой, увенчанной пером. И закричал - закричал, стараясь перекричать
   этот жуткий шум, перекричать свой страх. Коник тоже сопротивлялся - он лягался, щелкал зубами, пытался ржать. Это был настоящий бой! Я не видел противников,
   но иногда какие-то странные тени разбивались об огонь кинжала или слышались предсмертные стоны странных летучих существ, когда они налетали на острие
   пера. Мы с Коником стояли, прижавшись друг к другу и кружили на месте, стараясь отбиться от неизвестной опасности. Визги и стоны, запахи и вздохи - я уже не мог различить и отличить, кто это, что это - только уворачивался, наносил и отражал удары. Уже наступила тишина, поредевшие тени слились со стенами туннеля, а я
   все кружился - колол и резал, бил и топтал; и только мои воинственные кличи разбивались о своды туннеля. Наконец глубокая мирная тишина остановила меня
   и я застыл на мгновенье с разбросанными в стороны руками и ногой, поднятой для пинка. Сохранить равновесие в такой позе я не мог и со всего маху упал на плиты дороги, захлебнувшись собственным криком - это-то и привело меня в себя. Я
   весь дрожал, голова кружилась, мне было то жарко, то холодно, кинжал и сломаная палка с пером валялись невдалеке. Я сидел, глубоко, с трудом дышал и пытался понять, что здесь произошло. Наконец мне стало немного легче. Я поднял вещи, медленно подошел к Конику и обнял моего дорогого Дружка. Надо было продолжать путь, но в бою я потерял направление и здесь, в глубине туннеля я не мог опреде-лить, в какую сторону мы шли! Даже плакать уже не было сил. Я просто стоял,
   обняв Коника, и ни о чем не думал. Все было зря. Теплый язычок лизнул
   мою руку, сжимавшую кинжал. Мяука легко вспрыгнул Конику на спину и тык-нулся мордой мне в лицо - заставил посмотреть на себя. Его глаза светились, как
   два фонарика, и он сердито и требовательно мяукал. Я потянул Коника за уздечку и мы пошли в том направлении, куда указывал Мяука. Я был так измучен, что не за-метил, сколько времени мы шли, пока вышли из туннеля. Удивило меня только, что над нами было звездное небо и я никак не мог сообразить, какая это половина ночи - ведь вошли мы в туннель утром. Мы оказались на самой вершине перевала - там, куда я так стремился попасть. Но радости я не чувствовал - только усталость. Было очень холодно и ветрено; звезды холодно смотрели с высокого неба. Порывы ледя-ного ветра почти сбивали меня с ног и мне приходилось крепко цепляться за Коника, чтобы не упасть. Но и Коник ужасно устал и шел медленно-медленно. Он низко опустил голову и с трудом удерживал равновесие на каменистом горном склоне. Мяука своими криками подгонял нас. Надо было быстрее, быстрее спускаться вниз по другую сторону перевала - туда, где, как я понимал, ветер стихнет и будет тепло и спокойно. И я шел, шел из последних сил, зажав в руке уздечку и крепко прижимая к себе кинжал и перо, насаженное на обломок палки.
  
  
  
   Девочка
  
   Угольки разгорались - маленькое пламя жадно лизало тоненькие веточки. Бабу-лечка вынырнула из тумана и мы устроили место для огня в закрытом закуточке между камнями, а потом приготовили утреннюю еду. Бабулечка считала утреннюю еду самой главной - ведь неизвестно, говорила она, когда и как мы сможем вновь подкрепить силы. Пока мы возились с едой и говорили о том, как бы получше рас-пределить оставшиеся продукты, туман постепенно таял. Но утро не хотело насту-пать - было серо и пасмурно. Мы ждали Братика. Бабулечка все чаще тревожно по-сматривала в ту сторону, где ночевал Коник. Время будто остановилось - мы сиде-
   ли в сером свете - непонятно утра ли, дня, у скатерти, на которой остывала еда, и ничего не происходило. Только все быстрее и тревожнее билось сердце и лицо Ба-булечки становилось все напряженей. - Что-то случилось, - наконец сказала она, почти не разжимая губ и так тихо, что я, если бы не думала о том же, могла бы и не услышать. Мы почти одновременно поднялись и пошли в ту сторону, где должны были быть Братик с Коником. Бабулечка шла впереди - она не шла, а осторожно кралась, крепко обхватив себя обеими руками и низко наклонив голову. Казалось, она не только разглядывает, но и обнюхивает каждый встречный камешек и ве-точку. Бабулечка двигалась очень медленно, тщательно выбирая, куда ступить, и старалась ни до чего не дотрагиваться. Я шла за ней, стараясь в точности повторять все ее движения. Наконец она молча, кивком головы указала мне на несколько сло-маных веточек и следы ночевки, оставленные Коником. И это все! Ущелье упира-лось в почти отвесную стену валунов. Выхода здесь не было! Бабулечка в отчаянье пнула один из огромных валунов в основании этого нагромождения, и на какое-то мгновенье показалось, что что-то должно случиться - как будто валуны захотели сдвинуться, но потом передумали... Возвращаемся - махнула рукой Бабулечка. Обратно мы шли гораздо быстрее - почти бежали, не разбирая дороги. "Мы должны его найти" - прокричала Бабулечка. - Мальчик жив, - сказала она спокойнее, - и
   мы должны найти способ связаться с ним. И она продолжала говорить о том, что она уверена, что эта возможность есть, и что мы с ней обязательно догадаемся, как
   это сделать. И чем дольше и уверенее она говорила, тем спокойнее и уверенее я становилась. Я попытаюсь установить с Мальчиком мысленный контакт, -
   сказала Бабулечка. - Постарайся пока поддержать медленный огонь, - попросила
   она меня. Казалось, прошло долгое, долгое время. Бабулечка повернула ко мне огорченное лицо: "Ничего не получается, я не могу его найти", - устало сообщила она. - Но это не все... - она продолжала думать вслух. Цепочка ее рассуждений привела к тому, что у Братика и у нас должны были быть вещи, каким-то образом связанные между собой и их-то нам надо как можно быстрее определить. Еще ког-
   да Бабулечка только пыталась связаться с Братиком, я чувствовала, как у меня за пазухой мой Камень становится все теплее и теплее, а теперь он и вовсе стал нес-терпимо горячим, и мне пришлось вытащить его из-под одежды. Бабулечка остано-вилась на полу-слове - Камень приковал ее внимание. Я держала на тонкой кожа-
   ной плетенке сгусток света. Весь камушек, зажатый между кошачьих лапок, пере-ливался и горел ярким радостным светом. - Смотри, внимательно смотри, - прика-зала мне Бабулечка, - и думай о мальчике. Я взяла Камень обеими руками и стала пристально вглядываться в его пламень. Бабулечка устроилась близко - близко у меня за плечом. Мы обе со всей силой любви думали о нашем дорогом Мальчике.
   И вот потихонечку из сполохов света показалось его славное усталое, измученное лицо. Он тоже, видимо, увидел меня - слабая улыбка искривила его губы; он быст-
   ро заморгал, стараясь скрыть слезы. Бабулечка тихонечко отодвинула меня в сторо-ну и сама начала всматриваться в Камень. Еще несколько мгновений - и Камень медленно потух. Мы с Бабулечкой в изнеможении посмотрели друг на друга. Бабу-лечка заулыбалась. Она сказала, что, как она чувствует и поняла, наш Мальчик жив и здоров, и мы сможем поддерживать связь с помощью моего камня.
   - Давай-ка поедим - мы обязаны быть сильными; впереди трудные решения и тяжелый путь, - и Бабулечка подала мне пример - первая принялась есть остывшую пищу. Мы кое-как покончили с едой и начали думать, что и как мы должны делать
   и где искать Братика. Я очень удивилась, обиделась - я не поняла Бабулечку, когда она сказала, что мы вовсе не будем его искать. Но постепенно ей удалось убедить меня, что мы не можем узнать, где он, и мы не знаем, как его искать. И в то же вре-мя она уверена, что он тоже это понимает и помнит, что мы хотели добраться до Тетушки На - значит, он тоже не станет нас ждать, а постарается найти дорогу к дому Тетушки На. Самое разумное, что можно сделать, думала она, это нам отпра-виться в путь и, может быть, по дороге или в крайнем случае в доме На мы найдем Мальчика. Я пыталась возражать, находила доводы и причины, но на все у Бабу-лечки находились ответы; и она, казалось, была рада, что я сразу с ней не согласи-лась. Из-за этого мы смогли очень подробно обсудить многие детали и выработать план путешествия. Мы должны были оставить повозочку - она достаточно нам по-служила: дальше ее некому было тащить. Мне показалось, да и Бабулечка согласи-лась со мной, что мы видели Коника возле Братика, и это нас обеих очень обрадо-вало. Весь оставшийся день прошел в сборах и хлопотах. Мы не могли отправиться в путь, не подготовившись: распределили оставшиеся продукты, отобрали теплую одежду и только самые необходимые вещи. Нам предстояло сделать еще то, при мысли о чем болезненно сжалось мое сердце - разобрать вещи Братика. Я чувство- вала, что и Бабулечке тяжело притронуться к его дорожному мешку. Но не могли
   же мы просто так оставить здесь его вещи: скорее всего, никогда - никогда никто сюда не вернется. Забрать с собой весь мешок мы, конечно, не можем, но в нем,
   наверное, есть любимые вещи Братика; и мысль о том, как он обрадуется, что они не затерялись, придала нам решимости, но все равно руки Бабулечки чуть дрожали, когда она начала развязывать затяжку мешка. - Немного одежды, запасные башма-ки, маленький барабанчик, музыкальные шарики... Я отвернулась, стараясь скрыть навернувшиеся на глаза слезы. Когда я справилась с собой, то успела заметить, как Бабулечка быстро отняла от губ одежду Братика. Нам не нужны были слова. - Ма-ленький барабанчик и музыкальые шарики отправятся с нами на поиски своего хозяина.
   Бабулечка долго выбирала и наконец нашла две подходящие ветки. Она попросила разрешения у дерева. Объяснила, зачем нам это надо и мы с большим трудом отрубили и приспособили две прочные дорожные палки. По звездам ночно-
   го неба Бабулечка еще раз проверила направление нашего пути на большой Запад. Мы немного посидели у затухающего огня, но без Братика было грустно и больно,
   и, чтобы еще больше не расстраиваться, мы отправились спать. В эту ночь в пер-
   вый и в последний раз Бабулечка спала внутри повозочки - она должна была хоро-шо отдохнуть: завтра нас ждал тяжелый день. Я думала о родителях, Бабулечке и больше всего о Братике. Всю свою любовь и веру я посылала ему, хотела, чтобы он был сильным, а дорога его была бодрой и легкой. Поутру Бабулечка разбудила ме-
   ня к утренней еде. Выглядела она отдохнувшей и бодрой, да и у меня сомнения прошедшего дня остались позади - я была готова продолжать путь. Мы очень и очень хорошо поели. Еще раз проверили и разложили отобранные вещи; с трудом оттащили повозочку в укромное место и аккуратно сложили в нее то, что не могли взять с собой. Мы постарались все как можно лучше сложить и припрятать. И вот
   мы готовы в путь. Бабулечка ухитрилась разложить по мешкам одинаковые вещи -
   и у меня и у нее были и одежда и еда - только себе она взяла мешок побольше и потяжелее. Лиру я повесила спереди, в руках была тяжелая дорожная палка. Мы присели перед дорогой, немного помолчали. Бабулечка знаком и словом прости-
   лась с ущельем, поблагодарила его за ночлег. - Ну а нам, - сказала она, - нужна добрая и верная дорога. Мы довольно долго плутали у подножья горы. Бабулечка искала более-менее подходящий подъем в нужном нам направлении большого За-пада, но осыпи и оползни скрывали возможные пути поъема и нам приходилось
   идти все дальше и дальше, преодолевая каменистые россыпи и высохшие русла. Солнце стояло уже в самой высокой точке, когда мы присели отдохнуть в тени одинокого кривого деревца. - Мы немного передохнем, - сказала Бабулечка, - и начнем подыматься здесь: искать дальше нечего - мы теряем время и силы. Она рассматривала осыпь, у подножия которой мы сидели. - Она не выглядит очень крутой и неприступной, - продолжила Бабулечка, - постараемся подняться, а там будь что будет. Мы немного отпили Бабулечкиного напитка, совсем-совсем по маленькому глоточку. Бабулечка еще раз осмотрела, хорошо ли привязаны все
   наши вещи, и вдруг обняла меня: "Запомни - дом Тетушки На" - шепнула она и резко отстранилась. - Ну, доброй дороги, Девочка. И мы начали подъем. Шли мы
   не прямо вверх, а так хитро наискосок - чуть в бок и вверх. Мелкие камушки и
   земля проседали и съезжали под нашим весом, приходилось помогать себе палка-
   ми - упирать их в землю, замедляя и прекращая сползание вниз. Где-то на середине подъема Бабулечка остановилась и протянула мне конец веревки. Я поняла без
   слов и постаралась быстро обвязать ее себе вокруг пояса. Теперь, если кто-то из
   нас начнет сильно скользить, мы сможем лучше помогать друг другу. Так, скользя
   и падая, глотая пыль, которую мы сами же и поднимали, мы продолжали медленно, но упорно идти. И вот мы преодолели осыпь! Без сил повалились мы на землю на краю узкого карниза. Позади в глубине было покинутое нами ущелье - впереди за путаницей кустов и низкорослых деревьев нас ждали горы. Мы нашли немного су-хих веточек, развели небольшой огонь. Есть не хотелось, но Бабулечка нагрела не-много своего питья и мы с удовольствием напились. Все было тихо и спокойно.
   Где-то в кустах перекликались птицы, там кто-то осторожно ходил и ползал, слы-шались обычные звуки обычной жизни. Эта мирная обстановка нас приободрила и мы пошли вдоль зарослей кустарника. Не хотелось идти напролом - не оставляла надежда: вдруг мы найдем подходящую тропинку, путь. И вскорости мы нашли место, где кусты как бы чуть-чуть раздвигались, приглашая нас войти внутрь. Мы приостановились, вопросительно посмотрели друг на друга. Ну что ж, сказала Ба-булечка, - рискнем, - и первая вошла в этот проход, придерживая палкой кусты по-зади себя и не дав им сомкнуться и ударить меня. Я не раздумывая смело пошла за ней. Так мы шли некоторое время друг за другом путанной, непонятной дорогой в кустах. Кусты были высокие, с небольшими, но цепкими колючками на ветках; приходилось постоянно следить, чтобы они не вцеплялись в одежду и не ранили незащищенные руки и лицо. И еще был запах - тягучий, сладко-противный. От
   него кружилась голова и расплывалось в глазах. Я шла, не думая куда - старалась просто пройти, обороняясь от кустов. И когда заросли неожиданно кончились, я почти вылетела из кустов прямо в объятия Бабулечки. Она с радостью указала мне
   на начало небольшой горной дороги. Это была просто горная тропа - по ней, на-верное, ходили охотники или погонщики; но шла она в нужном нам направлении и по ней можно было идти, а не скользить и падать, как по осыпи, или продираться, как в кустарнике. Мы обе так обрадовались, что остановились только на минуточку передохнуть, попить. И хотя солнце готово было вот-вот перевалить за стену гор, мы, не сговариваясь, вступили на тропу. Нас подгоняло желание как можно быст-
   рее добраться до жилища На и узнать, что с нашим Мальчиком все в порядке, а может быть, и всретить его! И поэтому мы шли в надвигающихся сумерках, иног-
   да останавливались и менялись местами - то Бабулечка, то я шли впереди. Тропа петляла и поворачивала (те, кто протоптали ее, выбирали самые удобные и прохо-димые места), но постоянно неспешно уводила нас вверх. И хотя идти по тропе
   было гораздо удобнее, но мы все чаще и чаще останавливались - очень уже устали
   за день, да и света становилось все меньше и меньше и мы с трудом различали
   тропу в наступивших сумерках, а потом и в темноте ночи. Надо было остановиться. Мы устроились недалеко у дороги. Не было сил разводить огонь, готовить еду. Мы допили остатки подкрепляющего питья. Бабулечка обошла нашу небольшую стоян-ку, посыпала немного своего защитного порошка, прошептала нужные слова. Я за-снула, не успев даже пожелать ей доброй ночи, не успев подумать о своих дорогих родных.
   Я проснулась. Было легко и солнечно. Стайка веселых птичек выпорхнула из небольшого деревца. Оно росло неподалеку и, когда я проснулась, то, видимо, вспугнула их. Деревце показалось мне знакомым и я подошла поближе. Да это же "сестричка" моего первого деревца! Птички лакомились его красными маленькими плодами. Я подошла поближе, погладила деревце по его чуть прохладному тонкому стволу, как будто встретила старого верного дружка. Тепло, радостно, но чуть грустно стало на сердце. Последние дни были заполнены такими важными событиями, что я совсем не вспоминала об оставшихся там в долине. - Все живы и здоровы, мое солнышко, - это Бабулечка незаметно подошла сзади. Теперь, когда не слышно ее хрустального колокольчика, она ходит совсем бесшумно. Она обняла меня за плечи. - Доброго тебе утра и хорошего дня, родная, - продолжила она. Сле-зы сами брызнули у меня из глаз от ее теплых ласковых слов. Я изо всех сил обняла ее и заплакала. Бабулечка гладила меня, говорила всякие хорошие, нужные слова и потихонечку шаг за шагом подвела меня к маленькому огню. Язычки пламени весе-ло перескакивали по маленьким веточкам, из посудины доносился вкусный запах.
   - Мы остановились на удивление удачно, - сказала Бабулечка и объяснила, что не-вдалеке есть небольшой родничок, а на кустах и деревьях много съедобных ягод и плодов. Мы пошли к родничку. Струйка воды била прямо из скалы. Чьи-то забот-ливые руки расчистили поверхность, соорудили каменную чашу. Вода наполняла чашу и медленным веером - в нем сверкали тысячи огоньков радуги - падала на зем-лю. Невдалеке под сенью раскидистого дерева была каменная скамья. Бабулечка объяснила, что люди заботились о родниках в память ушедших близких и не при-нято было писать имена - у каждого из нас есть свой ушедший близкий. А память воды, как и память времени, хоть и кажется непостоянной - она на самом деле веч-ная. Каждый проходящий может с благодарностью пользоваться этой водой - она чистая и вкусная, - добавила Бабулечка. Я не заставила себя очень упрашивать, по-благодарила устроителя и, зачерпнув из каменной чаши, с радостью напилась слад-кой, до боли холодной воды. Теперь можно было умыться и привести себя в поря-док. Я вернулась к огню. Еда была готова и впервые за несколько дней путешест-
   вия мы с Бабулечкой поели вкусной вареной еды. Тут только я заметила, что уже середина дня - это значит, что я спала очень долго и мы потеряли много времени. Мне стало стыдно, я начала искать подходящие слова, чтобы сказать Бабулечке,
   как я виновата и расстроена тем, что из-за меня мы задержались. Бабулечка выслу-шала меня и постаралась успокоить, сказав, что остановка наша здесь вынужден-
   ная. - У нас не осталось припасов и кончилась еда, а мы не знаем, какая дорога нас ждет впереди - надо отдохнуть и пополнить запасы еды. И она, Бабулечка, думает, что мы отправимся в путь лишь завтра поутру, а сегодняшний день используем для пополнения запасов и отдыха. И, может быть, мы сумеем установить связь с Бра-тиком. - Надо знать, где он и что с ним. Мы обсудили, что и как будем делать. Мы
   не можем нести очень большой груз - главное, чтобы у нас было питье; и можно
   еще сварить корешков - они не очень тяжелые, но вкусные, и их можно нести не-сколько дней - они не испортятся. Я пошла к деревьям собирать съедобные плоды
   и ягоды. Я знала, что то, что клюют птицы, годится и для людей, и не боялась оши-биться и принести что-то неправильное. Бабулечка же решила поискать съедобные корешки и травы. Так мы занимались какое-то время каждый своим делом, изредка перекликаясь, чтобы не затеряться. Часто то, что делает кто-то, со стороны кажется просто, и мне всегда казалось, что собирать ягоды и фрукты - это веселое и вкус-
   ное занятие. Теперь же мне самой приходилось нагибать и поднимать ветки, искать зрелые плоды, срывать их, укладывать - и так раз за разом. Я была довольна, когда смогла принести к огню посудину, полную собранных мною ягод и плодов. Я вер-нулась даже раньше Бабулечки и высыпала содержимое посудины - надо было все перебрать и пересмотреть; потом пошла к роднику за водой. Когда мы были здесь вместе с Бабулечкой, место выглядело веселым и приветливым. Сейчас здесь было пустынно и печально. А может быть просто солнце изменило свое положение и его лучи уже не освещают падающую воду и не рассыпаются вместе с брызгами на ты-сячи огоньков. Я осторожно подошла к каменной чаше и заглянула в зеркало воды. Странное лицо - это была девочка, почувствовала я, но человек ли? - смотрело на меня. Она улыбалась и радовалась мне и я ее тоже совсем не боялась, наклонилась пониже и коснулась губами воды в том месте, где было это милое личико. Плетен-
   ка с Камнем выскользнула из-под одежды и Камень с тихим всплеском опустился в воду. Изображение зарябилось и исчезло. Я поскорее вытащила камень из воды - он был холодный, мокрый и не заблестел от воды, как другие камни, а наоборот, потускнел, как бы покрылся налетом. Налетом воспоминаний? Я спрятала камень под одежду поближе к колотившемуся сердцу и сказала себе постараться пока за-быть это происшествие. Когда я вернулась к огню, Бабулечка уже разложила свои корешки и перебирала их. Она похвалила меня за то, что я принесла воду, и я при-соединилась к ней. Часть корешков мы решили сварить, а часть - подсушить над огнем костра. Нам пришлось довольно долго повозиться, пока мы с помощью боль-шой иголки нанизали корешки на нить и привязали ее на две веточки. Ветки мы во-ткнули с двух сторон огня так, чтобы огонь не доставал до корешков, но было до-статочно жара. После этого мы занялись ягодами и фруктами - перемыли, пере-брали и сварили вкусный густой напиток. Бабулечка добавила туда еще какие-то свои травы. Получилось очень бодряще. За всеми этими занятиями незаметно на-ступил вечер. Небо было ясное, узор звезд четок. Мы смогли проверить, что пока идем в верном направлении. Мы немного поговорили - обсудили, что и как сдела-
   ли сегодня. Очень хотелось связаться с Братиком. - Давай попробуем, - поддержала меня Бабулечка. - Начинай, я тебя поддержу; Камень твой, он связан с тобой и только ты можешь попросить его о связи с Мальчиком. У него есть какая-то вещь, - Бабулечка замолчала, видимо, догадка посетила ее, - да, эта вещь связана с твоим камнем, - уверенно произнесла она. Я ждала, что она продолжит, но Бабулечка молчала, а спрашивать, как бы я ни была заинтересована, я не могла - Бабулечка сама скажет, когда сочтет нужным. Немного подождав, я вынула Камень и взяла
   его в ладони. Я уже делала это один раз, но сегодня Камень не отозвался на мое прикосновение - он оставался таким же тусклым и холодным. Небольшие слабые искорки огня изредка возникали в его глубине, но не могли разгореться и тухли, погружаясь в муть и сумрак. Я грела Камень в своих ладонях, терла, дула на него, шептала просьбы и заклинания - тщетно: Камень не отзывался - он мертвым гру-
   зом лежал между лап лениво растянувшейся кошки. Бабулечка сидела рядом и на-пряженно наблюдала; наконец я почувствовала ее взгляд. В нем были сострадание
   и тревога, но губы говорили другое - она говорила, что ничего страшного не про-изошло, что нет оснований расстраиваться и тем более отчаиваться, что так иногда бывает - Камни "устают" и не всегда приходят к нам на помощь; надо дать Камню просто спокойно отдохнуть некоторое время и все вернется. - Поблагодари свой Камень, - сказала Бабулечка, - он старался тебе помочь, и давай-ка, дорогая, спать. Утро вечера мудренее, а завтра нас ждет дорога, - Бабулечка поцеловала меня во вспотевший от усилий лоб и пошла в ночном ритуале обходить стоянку. Делать
   было нечего: я, мне казалось, чуть-чуть догадывалась, отчего это могло случиться с Камнем - поцеловала его, поблагодарила и попросила прощения. Холодный камень занял свое место у меня на груди. Я пожелала всего доброго своим близким, легкой дороги и скорого свидания с Братиком, и заснула, пообещав себе никогда больше не делать необдуманных поступков.
   Как мы и договаривались, Бабулечка разбудила меня рано. Солнце только-только поднялось над горизонтом и от его первых лучей вершины гор окрасились розовым утренним светом. Мы быстро поели, собрали развешанные корешки - они хорошо высохли за ночь в дыме тлеющих углей; разлили по емкостям дорожный напиток; все сложили, хорошо убрали за собой место; забрали с собой остатки тле-ющих угольков. Мы отправлялись дальше. Я подошла попрощаться с деревцем, так напомнившим мне другое деревце, оставленное далеко-далеко в начале пути. Я по-желала ему радостного роста и мягкой зимы, сказала те слова, что обычно мы гово-рим нашим земным друзьям. Мне хотелось верить, что оно поняло меня и шелест листьев я приняла за его прощальные пожелания. Тропа все круче и круче подни-малась вверх, и хотя вещей у нас было не очень много и мы хорошо отдохнули прошлой ночью, идти становилось тяжелее. Тропа уже не петляла среди зарослей кустарников или низкорослых горных деревьев; местность становилось все каме-нистей и пустынней. Иногда тропа подходила к самому краю обрыва и приходи-
   лось идти, почти прижавшись к отвесной каменной стене. Мы шли уже пол-дня;
   если в начале пути шаги наши были еще бодрыми и даже чуть поспешными, то теперь мы почувствовали потребность в отдыхе. Но подходящее место никак не попадалось. На некоторых участках пути мы даже не смогли бы идти рядом или поменяться местами - так узка была тропа. Но вот она круто повернула - мы обо-гнули почти нависший над тропой огромный выступ скалы. За ним оказалась каме-нистая площадка. Была она сплошь покрыта россыпью больших и малых камней, встречались и просто необъятные валуны. Но здесь мы смогли выбрать подходя-
   щее местечко и устроились между валунами, прислонившись спиной к их нагретым солнцем бокам. Как хорошо, что мы вчера предусмотрительно позаботились о еде
   и питье. Мы пожевали корешков, выпили подбадривающий дорожный напиток.
   Мы провели еще немного времени в бездеятельности - просто грелись под лучами солнца. Мы сидели не двигаясь и, наверное, поэтому скоро к нам присоединились и другие любители теплого солнышка. Маленькие юркие ящерицы, почти неотличи-мые по цвету от окружающих камней, вылезли на облюбованные нами валуны и застыли, принимая солнечные ванны. Это было приятное и умиротворяющее зре-лище. Мы с Бабулечкой только переглядывались, показывая друг другу на них - не хотелось пугать маленьких хозяев этих мест звуками голоса или движениями. Так в бездумном созерцании прошло какое-то время и мне кажется, что я даже немного задремала, пока тихое покашливание Бабулечки не вернуло меня к действитель-ности. Даже такие негромкие звуки вспугнули ящерок и они проворно юркнули в щели между камнями - бесшумно растворились в тенях. Надо было продолжать путь. Но тропа, приведшая нас на эту каменистую площадку, как будто останови-лась здесь, между валунов. Может ли быть, что весь проделанный нами путь был напрасным? Что мы выбрали не то, доверились неверной дороге? Что нам придется спуститься вниз и начать все сначала. От всех этих мыслей и вопросов мне сдела-лось страшно. Я с ужасом смотрела на Бабулечку. Лицо ее было непроницаемо.
   Она внимательно осматривала окружающие нас камни и поднимающуюся чуть в отдалении горную стену. - Глупо и даже несколько обидно впадать в панику неиз-вестно от чего, молодая госпожа, - сказала Бабулечка. Она специально назвала ме-
   ня так - "молодая госпожа", и сказала это очень и очень недобро. Я вспыхнула, но это помогло мне взять себя в руки и постараться понять то, что Бабулечка продол-жала говорить: "Давай для начала попытаемся понять, что это была за тропа. Мож-
   но предположить, что кто-то создал ее специально для того, чтобы завести нас в гибельное место" - Бабулечка сделала паузу, как бы приглашая меня принять учас-тие в разговоре, но я молчала, еще толком не понимая, о чем и как мы говорим.
   - Да, продолжала она, - такая возможность существует, - у меня снова все внутри похолодело, - но тогда все наши попытки выбраться обречены на провал и нам ос-тается только плакать и ждать, что же с нами, бедными, будет дальше. И поэтому
   мы не станем обсуждать дальше эту возможность, а подумаем о том, что это обыч-ная тропа и проложили ее не дураки; просто она очень старая, ею давно не пользо-вались, и горные обвалы, ветры и дожди нагромоздили на ее пути эти камни и ва-луны. Я почувствовала, как сердце мое постепенно оттаивает и ко мне возвраща-
   ется возможность думать. - И это предположение мне больше нравится, - продол-жала Бабулечка, - я вижу, и тебе тоже, - она одобрительно посмотрела в мое зарозо-вевшее лицо. - У нас есть шанс подумать и найти выход, а выход есть! Теперь мы вдвоем оглядывались по сторонам. Валуны не давали возможность рассмотреть
   всю местность. - Если бы можно было подняться повыше, - сказала я, - мы бы смогли увидеть продолжение тропы. - Но вылуны очень большие и гладкие, а у нас нет нужных приспособлений, чтобы лазить по ним, - ответила Бабулечка. - Тропа хоть и петляла, но шла на заход солнца, - начала я. - Ты права, - поддержала Бабу-лечка, - главное направление тропы было Большой Запад, и если мы сейчас пойдем за солнцем, то выйдем туда, где сможем найти продолжение тропы. Давай попро-буем. Но будь очень осторожна, - предупредила Бабулечка, - валуны большие и скользкие, дорогу внимательно выбирай, смотри, куда ставишь ногу. И я пошла первая, Бабулечка иногда подсказывала мне, предлагая опереться на тот или иной валун, но в основном я карабкалась сама. Пробираться между валунов было не-просто. Вначале это кажется даже забавным - двигаться, ставя ноги поочередно на валуны то с одной, то с другой стороны и опираться телом на эти валуны; но с не-привычки ноги да и все тело быстро начали болеть. И когда мы, наконец, преодо-лели последнюю преграду из валунов, я в изнеможении повалилась на груду мел-
   ких камней, и Бабулечке пришлось немного подождать, стоя между валунами, пока
   я освобожу ей место. Узкая полоса мелких камней отделяла нас от почти отвесной каменной стены. Мы переглянулись - было отчего прийти в отчаянье. - Не верю,
   что мы так бездарно попались, - решительно сказала Бабулечка, - у тебя глазки по-моложе - смотри внимательно на камни: может, что и увидим. Мы начали внима-тельно рассматривать это нагромождение камней, преградившее нам путь. Перехо-дили с места на место, всматривались, пытались найти продолжение тропы. И вот
   мы шли, и я случайно посмотрела повыше - и остановилась, боясь отвести глаза от этого места - мне показалось, что несколько камней лежат рядом, как будто не-большая ступенька. Я окликнула Бабулечку сдавленным голосом и указала пальцем на то место - я боялась передвинуться и потерять его. Бабулечка подошла ко мне и по моим указаниям тоже увидела ступеньку, но, как оказалось, она увидела другую ступеньку, чуть выше моей, и мы вдвоем проследили эту лестницу почти до самого верха - дальше мы просто не видели. Лестница не может начаться с середины горы - надо найти ее начало - решили мы и медленно пошли, ища взглядом продолже-
   ние лестницы вниз. Это оказалось не так-то просто среди хаоса и нагромождения камней - просто удивительно, как я заметила ту мою ступеньку; но теперь нам бы-
   ло проще - мы знали, что мы ищем. И постепенно мы проследили лестницу от ее подножья - шла она не прямо вверх, а наклонно, иногда прерываясь ровными участками. Видимо те, кто ее создавали, думали также и об отдыхе путников.
   - Давай-ка достанем поближе теплые вещи, - сказала Бабулечка, - а может быть, стоит и одеть их сейчас. Я думаю, я надеюсь, - продолжала она, - что это наше по-следнее горное препятствие и за гребнем начнется спуск на яйлу и будет теплее и веселее. Но, смотри, солнце уже перевалило за гору, я боюсь отправляться в путь наверх в темноте, и как нам ни терпится выбраться отсюда побыстрее, придется ночевать здесь. Я и сама видела, что солнце быстро-быстро скатилось за высокие отроги, и дорога-лестница, которую мы нашли с таким трудом, скрылась из глаз, постепенно кутаясь в тенях, а потом и совсем поглощенная темнотой. Я с неохотой, но была вынуждена согласиться с Бабулечкой. Мы развели небольшой огонь, не-много поели - у нас еще остались вареные корешки и высушеные ягоды; Бабулеч-
   ка разделила их так, чтобы осталось что-то и на завтра. Здесь в каменной пустыне было гораздо холоднее - пришлось надеть на себя дополнительные одежки (хоро-
   шо, что мы взяли с собой немного теплых вещей). Небо было высоким, чистым и
   по звездам мы еще раз убедились, что идем в нужном направлении. Можно было устраиваться на ночь, но что-то не давало мне покоя, и хоть Бабулечка и не говори-ла об этом, я знала, что и ей очень важно и очень хочется установить связь с Брати-ком. Но сегодня она ничего не скажет - не захочет расстраивать меня после вчера-шней неудачи. Я прижала руку к груди. Камень был здесь и я весь день чувствова-
   ла его присутствие, не то теплое, подбадривающее, чуть веселящее, как раньше, но
   и уже не то мертвенно-холодное, как вчера. Я сидела так и раздумывала, стоит ли достать Камень и еще раз попытаться позвать Братика, когда Бабулечка, как будто догадавшись, о чем я думаю, сказала, что она думает, что не надо сегодня еще тре-вожить Камень. - Дай ему немного отдохнуть, - добавила она, - пусть проведет ночь в тепле, рядом с чистыми помыслами твоего сердечка, а завтра, может быть, стоит дать ему напитаться и солнечным светом...? Приятных тебе снов и доброй ночи, моя Девочка...
   Хоть мы и постарались разравнять мелкие камни и подстелили все, что смогли, спать было неудобно и неуютно; какие-то мелкие острые камушки все
   время больно кололи тело - то ногу, то руку. Сон был тяжелый, путаный, я часто
   просыпалась, стараясь удержать в памяти то личико странной девочки и ее смех, ни на что не похожий, но напоминающий мне что-то - казалось, если я услышу его
   еще раз, я вспомню... Но я засыпала и ее не было - становилось грустно и странно, пусто и холодно на сердце. Только где-то под утро я заснула, но эти несколько ча-
   сов крепкого спокойного сна вернули мне силы и, когда теплая маленькая рука Ба-булечки коснулась моего плеча, я вскочила, полная сил и желания побыстрей про-должить путь. Бабулечка обрадовалась, видя, что я в хорошем настроении; и ей са-мой, как я поняла, стало веселее и теплее на душе. Мы тепло приветствовали друг друга. Быстро поели, привели в порядок место и быстрее, быстрее в путь. Мы ноче-вали у подножья лестницы. Совсем легкие мешки не занимали много места, и если раньше я несла футляр с лирой спереди, то теперь укрепила его за спиной. Бабулечка же по-прежнему несла на груди горшочек с огнем; у каждой в руках была хорошая дорожная палка. Мы довольно легко поднялись на первую ступеньку - она оказалась сложенной из плотно пригнанных каменных плит, засыпанных мелкими камушками и землей и довольно большой: мы прошли семь шагов до следующей ступени. - Что ж, если и дальше лестница будет такой, - подумала я, - то будет совсем нетрудно идти: ступеньки широкие, мы идем с Бабулечкой рядом и подъем некрутой. Так мы поднялись еще на несколько ступеней. - Это седьмая, - сказала Бабулечка; - я и не подумала, что она считает их - интересно, какой сюрприз нас может ждать - давай-ка остановимся на какое-то время и осмотримся. Мы были на небольшой скальной площадке. Она оказалась чуть меньше предыдущих ступеней, и хотя мы по-преж-нему стояли рядом друг с другом, но подниматься и идти дальше рядом нам вряд ли будет удобно. Позади полого уходили вниз ступени - мы еще видели место нашей ночевки; впереди была гора - нам придется все время идти лицом к ней, сбоку - ветер. - Придется идти друг за другом, - сказала Бабулечка, - будем меняться. - И ты тоже считай, пожалуйста, - попросила она, - и будь внимательна. Я поняла, что она просит идти осторожно и считать ступеньки и уверила ее, что буду очень внима-тельна. Следующие семь ступеней оказались и меньше (всего по три шага делали мы от ступеньки до ступеньки), и более высокими - Бабулечка опиралась на палку, чтобы подняться на них, я же пока поднималась спокойно. Ступени меняли направление и иногда на повороте сильный порыв ветра заставлял нас остановиться и напоминал о том, что мы поднялись довольно высоко - так мы преодолели еще семь ступеней, и Бабулечка - она шла впереди - вновь остановилась. - Поднимайся ко мне, - позвала она. Ей пришлось потесниться на ступеньке, чтобы я могла стоять с ней рядом. Я знала, что она ни за что не покажет, что ей страшно или тяжело, но наше положение на узкой ступени уходящей ввысь каменной лестницы без ограж-дения очень пугало меня. Мы присели на камни. - Давай немного посидим, пере-дохнем, надо попить, - предложила Бабулечка, - неизвестно когда и как мы сможем снова это сделать, а силы нам нужны: хорошо бы до наступления темноты добраться до конца лестницы и очутиться на той стороне. Мы пожевали оставшиеся корешки и хлебцы, отпили по нескольку глотков укрепляющего напитка. Я видела, что мешок Бабулечки стал совсем легким, в моем же еще оставался небольшой запас хлебцов и несколько теплых накидок.
   - Надо обвязаться веревкой, - сказала Бабулечка: "Для спокойствия" - добави-ла она, чуть усмехнувшись. Мы распределили крепкую веревку поудобнее, и я реши-тельно сказала, что теперь моя очередь идти первой и, не дожидаясь, пока Бабулечка возразит, поднялась на следующую ступень. - Подожди, - донесся до меня ее голос, но я не хотела слушать, боясь, что ей удастся меня уговорить. Ступенька была не-большой (всего один шаг), но довольно высокой - мне пришлось помочь себе пал-кой: каково-то будет Бабулечке? Я знала, что не могу спешить - я должна принорав-ливать свои шаги к Бабулечкиным и,поскольку ступеньки были узкими,поднималась на следующую, оставляя между нами расстояние в ступеньку. Перед глазами все время была гора, и чем выше мы поднимались, тем сильнее дул ветер - станови-
   лось все холоднее и страшнее. Я боялась остановиться и оглянуться и поднималась, пока Бабулечка решительно не дернула несколько раз за веревку. Я стояла на узкой седьмой ступеньке, крепко прижавшись спиной к скале - с одной стороны от меня была уходящая вверх лестница и ступенька в пол моего роста, а с другой стороны
   на нижней ступеньке, так же как и я, прижавшись к скальной стене, стояла Бабу-лечка - перед нами не было ничего: ветер, легкие облака на уровне наших ног и солнце - вот-вот оно перевалит за горную стену над нашими головами. Бабулечка что-то говорила, повернув ко мне голову. Ветер относил слова - я не слышала ее и постаралсь знаками объяснить, что ничего не слышу. Тогда она тоже знаками объяснила мне, что хочет пойти первой - но это было невозможно! - мы не могли вдвоем стоять на этой ступеньке, и если бы я даже захотела ей уступить дорогу, это теперь было совершенно невозможно, да я и не хотела этого делать. Я постаралась знаками объяснить Бабулечке размеры ступеньки и, когда убедилась, что она меня поняла, начала разглядывать саму ступеньку. Она казалась мне высокой и непри-ступной, но кое-где я видела трещинки и выемки в камне. Я подумала, что если не-много расширить и расчистить их, то я, а за мной и Бабулечка, сможем найти опо-
   ру для ног и будет за что уцепиться руками. Хорошо, что в моей маленькой дорож-ной сумке на поясе был небольшой крепкий нож.С его помощью я медленно, тяже-ло, но расширила несколько углублений - они должны были помочь нам - и на не-терпеливые Бабулечкины подергивания веревки смогла ответить длинным успоко-ительным рывком. Так мы преодолели еще три ступеньки. Я поднималась первая, расчищала небольшие вспомогательные ступеньки и, опираясь на них, поднима-
   лась на следующую ступень - здесь я ожидала, пока Бабулечка поднимется следом. При этом я старалась не смотреть ни назад, ни по сторонам. Сильные порывы поч-
   ти ледяного ветра иногда, мне казалось, вот-вот оторвут меня от скалы. Четвертая ступенька оказалась выше меня! Я должна была расчищать углубления не только внизу, но и почти на уровне глаз - работать мне было легко (я уже поняла, как най-
   ти и быстро расковырять подходящие места), но и в то же время трудно: станови-лось все холоднее, а главное - темнее. Но вот, наконец, я поднялась и на эту сту-пеньку. Здесь оказалась хоть и узкая, но достаточно глубокая площадка, и я решила подождать здесь Бабулечку. Ее долго не было, но вот две маленькие руки, а затем и обмотанная шарфами голова показалась над выступом ступени - я быстро ухватила Бабулечку за руку и поползла назад, стараясь помочь ей и освободить место. И вот мы сидим - я, прижавшись спиной к подножию следующей ступеньки, Бабулечка - опершись о каменную стену. Она тяжело дышит, с трудом переводит дыхание. Не так-то просто было ей забраться сюда. Мы сидим в сгущающемся сумраке и нет
   сил пошевелиться, заговорить. Но вот как будто посветлело - появилась луна, в темном небе зажглись яркие огромные звезды. - Доставай свои покрывала, - ска-
   зала Бабулечка. Я осторожно (только сейчас я почувствовала, что замерзаю) поше-велилась, сняла дорожный мешок. Бабулечка передала мне посудину с питьем и я жадно выпила. Потом закуталась в покрывала и... уснула, но нет, Бабулечка дергает за веревку, тормошит меня. Ну почему, почему она не даст мне поспать...?!
   Небо было прозрачно голубым, легкие белые облака глубоко внизу розовели
   и золотились, редкий воздух блестел перламутром. Как быстро прошла эта ночь!
   Все мое тело болело и ныло - я так и проспала сидя, укутавшись теплыми покрыва-
   лами. Я осторожно повернула голову, повела глазами - доброго тебе утра и удач-
   ной дороги, мое милое дитя - сказала Бабулечка - ворох накидок и шарфов. - Мы продолжаем путь, подвинься ко мне поближе. Еще не совсем проснувшись, я осто-рожно пересела как можно ближе к ней и Бабулечка как-то очень ловко перекати-лась на мое место и начала очищать подходящие для ступеней впадины. Идти пер-вой было труднее - надо было искать и расчищать подходящие места, но смотреть, как Бабулечка с трудом карабкается по почти отвесной скале, как скользят ее обу-тые в мальчиковые ботиночки ноги, как дрожат от напряжения руки было так стра-шно, что я дала себе слово на следующую ступеньку взобраться первой. Площадка между четвертой и пятой сутепньками была пошире - мне удалось догнать Бабу-лечку и затолкать ее к стене. Сопротивляться она не решалась - ступенька была
   все-таки узковата, а только пыталась что-то сердито сказать мне. Но дыхание вос-становливалось у нее медленно да и воздух был разряжен, так что вообще дыша-
   лось с трудом. Я взобралась на пятую ступеньку и, стараясь не смотреть по сторо-нам, начала дожидаться Бабулечку - мне хотелось помочь ей. Я ухватила ее за ру-
   ку, как только она приблизилась к вершине ступеньки, и помогла ее вылезти на-
   верх. Когда я поднималась, то так боялась, что стралась не смотреть по сторонам, а когда поднялась, была поглощена ожиданием Бабулечки, и теперь, перехватив ее удивленный взгляд, я огляделась - хотя все ступеньки и не были прямыми, а шли немного косо под углом к скале, эта, пятая ступенька делала особенно крутой пово-рот и площадка между ней и шестой ступенькой оказалась наполовину зажатой между стеснившимися скалами - как бы вырубленной между ними. - Хорошо, что это вершина, - с трудом прошептала Бабулечка. Я подползла к основанию шестой ступени; здесь между скалами я не боялась встать во весь рост и начала быстро осматривать ее, отыскивать подходящие места для углублений. И хотя я не ела со вчерашнего дня и страшно устала, я старалась работать быстро, не обращая внима-ния на холод и сильный ветер - надежда, что это последняя ступенька, что это ко-
   нец лестницы, добавляла силы. Незаметно подошла Бабулечка и начала мне помо-гать. Когда углубления были готовы, Бабулечка сказала, что она поднимется пер-
   вой, а я помогу ей - подтолку снизу: она боится, что у нее не хватит сил подняться самой. Я не могла с ней спорить и, опираясь сначала на мою руку, а потом на пле-
   чо, Бабулечка начала долгий тяжелый последний (надеялась я) подъем. Как только подошвы ее ботиночек отодвинулись от края площадки, начала подниматься я.
   Мне было легче - я видела, какие углубления были наиболее удобны для Бабулеч-
   ки и старалась проходить по удачным местам. Поднялась я быстро и тут на верши-
   не сильный бешеный ветер чуть не сбил меня с ног. Площадка шестой ступени бы-
   ла по-прежнему зажата между отрогов скалы, но зато впереди открывалось чистое небо! Бабулечка сидела в конце площадки, прислонившись спиной к маленькому подъему - седьмой ступеньке. Я с трудом подошла к ней - ветер беспрестанно ме-нял направление, выл и свистел между скалами и готов был повалить и закружить меня. Я в изнеможении опустилась на камни рядом с Бабулечкой. Ее глаза подозри-тельно блестели. - Хвала богам! Мы это сделали, - она обняла меня. Поддерживая друг друга, мы встали и одновременно ступили на седьмую ступеньку! Впереди внизу перед нами, насколько хватало глаз, была зелень яйлы; она постепенно пере-ходила в зелень рощ и садов, с ниточками дорог и тропинок, коробками домов и дымкой больших городов, а там, далеко-далеко на горизонте сияла узкая полоска моря! - Где же наш Мальчик? - вот что чуть слышно прошептали пересохшие, по-трескавшиеся губы Бабулечки. Площадка седьмой ступени была небольшой - она низким карнизом нависала над лужайкой. Всего несколько шагов, и мы спрыгнули на пологий покрытый зеленью склон. Теплые лучи, искрящаяся на солнце роса, нежный ветерок, принесший запах трав и далекого жилья - как это все оказалось неожиданно и почти забыто там, на стороне мрачных каменистых троп. Мы не-
   много посидели в молчании, отдыхая, вбирая в легкие сладкий свежий воздух. Мне казалось, что я могу просидеть так вечно. Что-то теплое, приятное как будто заше-велилось у меня за пазухой - Камень! Он снова стал теплым! Я сгорала от нетер-пения и любопытства взглянуть на него, но боялась делать это при Бабулечке, - стыдилась, а вдруг мне это только показалось и жизнь не вернулась к нему. Бабулечка нарушила молчание и отвлекла мои мысли. Она сказала, что здесь на яйле кочуют объездчики и загонщики скота и они укажут нам дорогу к жилищу На.
   Ведь мужчины ее семьи занимаются разведением скота и, если очень повезет, мож-но встретить даже кого-нибудь из них. Ах, как это было бы хорошо - размечталась
   я, греясь в теплых утренних лучах. Пока же мы разделили и доели последние хлеб-цы, допили последние глотки напитка. А я чувствовала себя такой голодной, что, казалось, готова была съесть все-все, что бы мне сейчас ни предложили. Но я знала, что Бабулечка вытрясла и развернула все мешочки и кулечки и кроме семян лечеб-ных трав и каких-то особых дурно пахнувших корешков у нее ничего не осталось.
   Но желудок не хотел слушать доводов разума и печально, но настойчиво требовал пищи. Бабулечка, видимо, поняла мое состояние; она немного побродила по высо-кой мокрой от росы траве и вернулась с охапкой мясистых сочных листьев и стеб-лей: "Это очень вкусно", - сказала она, - а стебли полны живого сока; когда я была девочкой, это иногда было моим завтраком - как бы мимоходом добавила она, видя мою нерешительность. Я отбросила последние сомнения - листья на самом деле были сочные, чуть кисловатые, а сок стеблей - горьковато-сладкий, чуть терпкий, прозрачный; он наполнил меня силами и радостью. Когда я закончила жевать и глотать, то смогла вникнуть в Бабулечкины рассуждения. - Мы должны спускаться вниз по яйле, внимательно ища следы каких-нибудь животных. По этим следам мы сможем найти людей и жилища. Крупные хищники тут не водятся, а следы копыт-ных легко различимы. Наполненный желудок больше не мучал меня, настроение было хорошим, день обещал быть отличным. Я соглашалась со всем, что говорила Бабулечка, и мы весело пустились в путь. Шли мы без тропинок, выбирая дорогу между небольшими валунами и заросшими травой пригорками; уже начали попа-даться и одиночные деревья и солнце как будто опускалось туда, в сторону моря, но, как внимательно мы ни всматривались, стараясь найти хоть какой-нибудь след - примятую вытоптанную траву, сломаный прутик на кусте, не могли похвастаться успехом. День постепенно уходил и с ним уходили надежда и хорошее настроение. - Ты чувствуешь? - спросила меня Бабулечка, вдруг остановившись и поворачи-
   ваясь еще больше в сторону слабого вечернего ветерка. Я принюхалась: несомнен-но, это был запах животных, костра, еды, да, да, - настоящей человеческой еды.
   - Еще немного, - сказала Бабулечка. Но помни наш уговор - мы чужие, случайные спутники: я - старушка Ля, ты - мальчик, играющий на лире. Мы встретились в дороге и соединили наши пути. Только На мы сможем рассказать правду. Я не по-нимала, зачем все эти предосторожности, но если Бабулечка считала, что они нуж-ны, то я, конечно, сделаю так, как она просит. Мы только успели обо всем догово-риться и пройти несколько шагов, как совершенно неожиданно перед нами возник крупный высокий мужчина с большим мохнатым дружком. Мы с Бабулечкой оста-новились и она заговорила на языке, очень похожем на тот, на котором мы обычно говорили, но более певучем, протяжном, с немного другими ударениями на слогах. Я сначала даже не все понимала, но постепенно вслушалась - это были обычные приветствия путника встречному с пожеланиями здоровья и удачи и дополненные просьбами о гостеприимстве и доброжелательстве. Бабулечка закончила говорить и осталась стоять с вытянутыми вперед руками, раскрытыми навстречу незнакомцу в жесте мира. Незнакомец молчал - ни одного знака, что он понял сказанное Бабу-лечкой. Я недоумевала, почему она заговорила на этом языке - может быть, это
   язык его врагов и он сейчас страшно рассердится и ничего нам не расскажет, или случится что-нибудь похуже. Но мужчина прервал молчание и низким голосом (он шел у него, мне казалось, прямо из живота) ответил Бабулечке на таком же певучем чуть странном языке. Главное, что я поняла из его слов, что он приветствует нас и приглашает к своему огню. Он протянул руки и маленькие ладошки Бабулечки уто-нули в его огромных ладонях. После этого и Дружок подошел к нам - до этого он сидел рядом с мужчиной в позе ожидания, вернее, он подошел сначала ко мне, одо-брительно обнюхал и лизнул руку. Перед Бабулечкой он уселся на задние лапы и долго внимательно всматривался ей в глаза - он первый отвел взгляд и, чуть повиз-гивая, опустился на передние лапы и лизнул краешек Бабулечкиного ботинка. Ба-булечка проговорила ему приветствие Дружков и уважительно погладила по скло-ненной мохнатой голове. Мужчина, видимо, был очень удивлен происшедшим и
   всю дорогу до огня он сбивчиво говорил о том, что Дружок очень надежный сто-
   рож и верен семье и никогда, никогда еще он не подпускал чужих так близко к се-
   бе. Бабулечка веждиво помалкивала, я и подавно, и так, сопровождаемые охами и ахами удивления, мы довольно быстро подошли к огню. Это был большой настоя-щий огонь. По знаку мужчины мы остановились, совсем немного не дойдя до него; Дружок остался сидеть у ног Бабулечки. Мужчина подошел к своим друзьям по ту сторону огня (нам были видны только неясные человеческие фигуры) и быстро объяснил все, что узнал о нас. Еще один голос повыше и, кажется, помоложе при-гласил нас подойти к огню и располагаться. Мы с радостью наконец сбросили свои дорожные мешки и уселись около огня. Дружок растянулся рядом - непонятно, он защищал или сторожил нас? Теперь в свете веселого пламени мы видели еще не-сколько мужчин, и мне показалось, что среди них один был мальчиком - подрост-ком, таким примерно, как Братик, и я даже приподнялась с места, хотела спросить - не он ли это, но маленькая Бабулечкина ручка тяжело придавила мое плечо и я вспомнила наш договор: говорить будет она. Беседа началась только после того,
   как хозяева предложили нам разделить с ними вечернюю трапезу. Они были при-ятно удивлены, что то благословение вечерней еды, которое произнесла Бабулечка, почти совпало с теми словами, которые говорили они, собираясь у вечернего стола. Еда была простая, но вкусная и сытная. Хозяева видели, что я очень голодна (Бабу-лечка умела лучше справляться со своими чувствами) и предложили нам еще еды,
   но Бабулечка отказалась за нас обеих, благоразумно объяснив, что после долгого воздержания вредно много еды и что завтра она разрешит мне поесть немного больше. Незаметно от еды Бабулечка перешла к истории нашего путешествия. Она долго и красиво говорила о том, что она повариха и травница и на старости лет, оставшись без семьи, решила навестить свою старинную знакомицу, которая дав-ным давно вышла замуж и перебралась в эти места, но связь с которой по причине времени ли, расстояния ли, прервалась. По дороге она встретила меня - заблудив-шегося мальчика с лирой, пожалела его и они пошли вместе и уже вместе заблуди-лись в горах и с трудом вышли сюда на яйлу через вон тот горный перевал - и она указала куда-то неопределенно в сторону гор. Наши гостеприимные хозяева храни-ли молчание, лишь иногда покачивали головами; и тогда Бабулечка, то ли чтобы избежать лишних вопросов, то ли чтобы подтвердить правоту своих слов, предло-жила мне сыграть на лире, а присутствовашим - послушать мои песни. Я согласи-лась, правда, извинилась, что давно не притрагивалась к инструменту - я забыла,
   что должна говорить как мальчик, но надеялась, что если я говорю на не совсем понятном им языке, они этого не поймут. И они, кажется, не поняли и очень вежли-во выслушали мою поначалу робкую игру. А я постепенно совсем осмелела и, спев даже две баллады о несчастной любви под удивленным взглядом Бабулечки, заслу-жила возгласы одобрения и похвалы. Один из молодых мужчин предложил мне как вознаграждение немного веселящего напитка, но я отказалась, сказав, что еще не в том возрасте, когда растут усы и пьют веселящие напитки. Мужчина, видимо, глав-ный у огня, поблагодарил меня за музыку, а Бабулечку за рассказ и сказал, что
   завтра поутру они с Бабулечкой продолжат беседу и подумают, как нам помочь найти знакомицу; а пока мы можем устроиться на ночлег. Один из мужчин (это на самом деле оказался мальчик - подросток, но постарше Братика) отвел нас к не-большому укрытию, выстроенному из прутьев и покрытому листьями и травой. Здесь в тишине и спокойствии под стражей - защитой? - Дружка нам предстояло провести ночь. Как только наш провожатый ушел, Бабулечка отыскала сплетенную из прутьев и веточек загородку и прикрыла изнутри вход в укрытие. Теперь мы бы-ли вдали от чужих глаз и Бабулечка вопросительно посмотрела на меня. Мне самой уже давно хотелось проверить, что с Камнем. В течение всего дня я чувствовала
   его увеличивающееся тепло и сейчас он почти обжигал мне кожу под одеждами. Поэтому, ничего не спросив и не проронив лишнего слова, я поспешно вынула Камень. На длинном плетеном шнурке между лап кошки, прижатый к ее животу, искрился сгусток света - он притягивал, звал, и мы напряженно стали всматривать-ся в его блистающее нутро. Все мысли были только о Братике - где он? Как? Жела-ние увидеть его, казалось, стало осязаемым - и вот постепенно буйство света и кра-сок стало затихать и на успокоившейся поверхности сначала робко, а потом все от-четливее появилось милое - милое личико - чумазый и осунувшийся Братик смот-рел на меня и улыбался. Он тоже увидел меня и его губы зашевелились в приветст-вии, потом его взгляд переместился в сторону и я чуть-чуть подвинулась, чтобы он
   и Бабулечка могли лучше увидеть друг друга. Бабулечка делала какие-то жесты и что-то беззвучно говорила. Братик вначале не совсем понимал, о чем она его про-
   сит, но потом понимающе закивал и повернулся так, что за ним было видно звезд-ное небо у него над головой - смотри, запоминай, - быстро сказала мне Бабулечка.
   Я, кажется, поняла, что она имела в виду, и сосредоточила свое внимание на звезд-ном узоре. Изображение Братика постепенно стало менее четким, начало расплы-ваться, мешаться с волнами цвета, и, наконец, растаяло в туманной глубине Камня.
   В порыве благодарности я поднесла Камень к губам и поцеловала - только после этого я спрятала его глубоко за пазухой, поближе к сердцу. Бабулечка предложила выйти и, если повезет и небо над нами будет звездным, мы сможем узнать хотя бы,
   в каком направлении находится сейчас наш Мальчик. Лохматый Дружок был удив-лен и встревожен, когда мы с Бабулечкой вышли из укрытия; он даже собрался по-дать голос, но увидел, что мы только стоим и молчаливо рассматриваем звездное небо, и тоже внимательно стал смотреть вверх, иногда переводя на нас удивленный взгляд - что мы такого интересного увидели? А увидели мы расположение звезд, насколько мы могли судить, так схожее с тем, что мы видели над головой Братика, что в порыве радости и надежды крепко-крепко обнялись - скоро, скоро мы уви-
   дим его, - прошетала Бабулечка, прижимая меня к своей груди. Мохнатый Дружок понял, что мы радуемся - лизнул меня в руку, Бабулечке он облизал ботинок, но всем своим видом и подталкиваниями направлял нас в сторону укрытия. Да нас и
   не надо было особо подгонять; успокоенные тем, что Братик, видимо, где-то неда-леко от нас, мы сами стремились поскорее устроиться на отдых - только сейчас мы почувствовали всю тяжесть прошедшего дня.
   Проснулась я от громкого сопения, почувствовав на своей щеке чье-то горя-чее частое дыхание. Лохматый Дружок ждал моего пробуждения в полусумраке ук-рытия - там снаружи было яркое свежее утро. Бабулечки в укрытии не было, но ее тихий мягкий голос слышался снаружи. Бабулечка кому-то что-то рассказывала, нет, с кем-то разговаривала - вскоре послышался мужской голос, привычный к раз-говорам на открытой местности - он сейчас звучал чуть странно, сдавленно: муж-чина стремился говорить в одном тоне с Бабулечкой. Стало интересно, кто это и о чем они с Бабулечкой беседуют. Я быстро привела себя в порядок и вышла из ук-рытия. Молодой заросший бородой мужчина (не тот, кого мы встретили первым, а скорее тот, распоряжавшийся у вечернего огня) сидел на красивой домотканной подстилке с питьем в руке; напротив него сидела Бабулечка - в одной руке у нее тоже была посудина с утренним питьем, другой она погладила подошедшего к ней Дружка. Мужчина заметил меня - он улыбнулся, поднял руку в приветствии - вот и наш вчерашний молодой музыкант. Я смогла различить и понять слова его при-ветствия и постаралась ответить как подобает, вовремя вспомнив, что меня пред-ставили как мальчика. Бабулечка обернулась ко мне, одобрительно улыбнулась и жестом показала на место рядом с собой. Когда я устроилась и взяла в руки питье, мужчина обратился ко мне: "Рассказ Старушки Ля был очень интересным. Я восхи-щаюсь твоей выдержкой и мужеством, мой юный друг" - сказал он. "Семья вашей знакомицы - Тетушки На - близка нашей семье. Мы пасем стада на соседних участках, да и живем в одном поселении. Сейчас у нас очень важное и занятое вре-
   мя - мы начали переход на зимние пастбища и не сможем проводить вас с подоба-ющим уважением, но я дам вам провожатого и, поскольку Старушка Ля настаивает, что вы уже отдохнули и торопитесь поскорей увидеться со знакомицей, вы можете отправляться хоть сейчас. Мы же пожелаем вам доброй дороги и порадуемся, что смогли чем-то помочь друзьям Тетушки На". Мужчина встал и очень четко, почти по-военному поклонился. Мы тоже встали - Бабулечка поклонилась грациозно и с достоинством, я тоже постаралась не ударить лицом в грязь. - Мы благодарим вас
   за приют и еду, - сказала Бабулечка, сердечно улыбаясь, - я на самом деле хотела
   бы поскорее встретиться со своей давнишней знакомицей - очень уж долгой была дорога - и с благодарностью примем помощь провожатого. Добро вашему дому и удачной дороги, - и она еще раз низко поклонилась. Видно было, что мужчина рад такому Бабулечкиному ответу - у него (у них) было много неотложных дел. Он
   еще раз произнес все положенные приветствия и пожелания и быстро ушел к шуму большого лагеря. Мы только успели с Бабулечкой привести в порядок наши такие отощавшие дорожные мешки, как пришел наш провожатый. Это был вчерашний мальчик - подросток. Он ехал на небольшой серой лошадке, вроде нашего Коника, но еще меньше - с длинными узкими ушами и хвостом веревочкой. На поводу он
   вел еще двоих таких же. Мальчик приветствовал нас важно и объяснил, что дорог в этой части яйлы как таковых нет, а пробираться по извилистым горным тропам бы-стрее и удобнее всего на этих небольших лошадках - упрямцах Иа, так он назвал их. Это будет нетрудно и весело - заверил он нас. Сначала мы помогли Бабулечке взобраться на невысокую спину Иа, потом я сама взобралась на второго упрямца гораздо ловчее Бабулечки и мальчик - проводник одобрительно хлопнул меня по спине. Я чуть было не сделала ему замечание, да вовремя прикусила язык - он-то уверен, что я мальчишка. Дорога вниз оказалась на самом деле "веселой". Крутые горные тропинки петляли среди низкорослого горного леса, упрямцы Иа то резво бежали вниз и нужна была изрядная сноровка, чтобы не свалиться с их подпрыги-вающих спин, то один из них останавливался по непонятной причине и нашему провожатому приходилось прикладывать невероятные усилия и прибегать к хит-ростям, чтобы заставить их сдвинуться с места. Но общими усилиями, стараясь не растерять хорошее настроение, мы смогли к полудню выбраться на уже довольно приличную проезжую дорогу. Иа почувствовали близость дома и нашему провод-нику надо было теперь сдерживать их быструю "трясцу", не давая ей перейти в беспорядочный галоп, чего мы - особенно Бабулечка, могли бы не выдержать. Лес
   и колючие кустарники остались позади и мы въехали в довольно большое селение. Я с интересом рассматривала постройки. Дома и окружающие усадьбы загородки были выложены из крупного камня и выкрашены голубовато-белой краской - по нижнему краю у самой земли проведена широкая синяя полоса. Из-за стен загородок выглядывали ветви деревьев, усыпанные плодами; на широко раскрытых
   окнах колыхались вышитые занавески. Тихо. Из труб домов струился тоненький дымок, пахло едой. Я заметила, что и Бабулечка внимательно всматривается в дома - пытается узнать дом Тетушки На? Вот наш проводник остановил Иа около боль-шого под красной черепичной крышей дома, спрыгнул на землю: "Это здесь", - ска-зал он, вежливо помогая Бабулечке спуститься и распахивая невысокую калитку. Мне пришлось самой кое-как сползти с Иа - мальчишкам не положено помогать. В центре под навесом из винограда за большим столом, уставленным всевозможными яствами, сидела семья. Кое-кто повернулся на звук открывшейся калитки, осталь-
   ные продолжали есть, разговаривать; наш проводник выступил вперед, приосанился
   и хотел было что-то сказать, но Бабулечка незаметно дернула его за курточку и же-стами попросила помолчать. Постепенно разговоры за столом стихли и взоры всех присутствующих обратились к нам. В воздухе повисла тишина. И тут из глубины двора к столу вышла женщина; в руках у нее была посудина с какой-то горячей
   едой - от нее поднимался пар и почти скрывал лицо женщины. Но нас-то она уви-дела! В одно мгновение посудина оказалась на земле, а Бабулечка - в тесных объя-тиях женщины. Мы с мальчиком - проводником скромно стояли в сторонке. Все вскочили из-за стола и окружили нас плотным кольцом. Слышались только охи,
   ахи и всхлипывания. - Это она, она - без конца объясняла всем Тетушка На (ко-нечно, конечно это была она), одной рукой не отпуская Бабулечку, а другой ука-зывая на нее всем присутствующим. Наконец Бабулечка легко высвободилась и тепло обнялась с мужчиной, который, ну конечно же, был мужем Тетушки На. Из рассказов Бабулечки я знала, что были они с ним большими друзьями. Потом дети, внуки, племянники и домочадцы - со многими Бабулечка была знакома, многие помнили ее, но были и такие, кто родился или пришел в семью уже в ее отсутствие
   и с ними родственно и торжественно ее знакомили; и для всех у нее нашлись доб-
   рые слова и улыбки. Наконец вспомнили и о нас с мальчиком - проводником. Все сердечно поблагодарили его и усадили за трапезу - никто не хотел и слышать, что
   он уйдет, что его ждут, хотя его дом был всего через два-три дома. Меня же начали рассматривать и распрашивать, удивляясь и восторгаясь Бабулечкиному рассказу о наших приключениях. Все говорили, тараторили, смеялись на том немного непра-вильном для меня языке, на котором говорили и погонщики с яйлы. Но чем дольше
   и больше я прислушивалась, тем понятнее становился мне их говор, и хотя отве-
   чать точно и правильно я еще не могла, но была уверена, что через совсем неболь-шой промежуток времени смогу вполне свободно говорить с этими людьми.
   Вдруг кто-то вспомнил, что мы, наверное, голодны. Нас усадили за стол и начали подавать и предлагать одно за другим разные блюда и напитки; каждый хотел, что-бы мы съели или выпили именно его любимую еду или напиток - поднялись еще больший шум и толкотня. Мы с Бабулечкой даже и не пытались есть и пить - столько глаз и улыбок было устремлено на нас. Тут Тетушка На пришла в себя и перестала всплескивать руками, гладить Бабулечку и повторять "Ох-ах, не может быть!". Она оглядела всех спокойным хозяйским взглядом: "Вы тут оставайтесь и наводите порядок, а я покормлю гостей в зале" - сказала она и решительно вытащи-ла нас из-за стола. Послышались недовольные голоса, Тетушка На еще раз внима-тельно всех оглядела и произнесла: "Людям надо с дороги отдохнуть и поесть, а у вас - у каждого - тоже есть дела". Мы вошли в дом за Тетушкой На, а я краем глаза через плечо наблюдала, как все послушно вернулись к своим обязанностям. В зале - большой прохладной комнате - Тетушка На открыла массивный красивый стол, сняла светлые чехлы со стульев. Она не стала слушать Бабулечку, что мы можем поесть и в другом месте, усадила нас и сама принесла нам все самое-самое лучшее, вкусное, что было в доме. Мы сидели, неспешно ели, Бабулечка и Тетушка На вели беседу. Тетушка На рассказывала о своей жизни, детях, внуках, занятиях; Бабулеч-
   ка - о своих детях, общих знакомых, нашем путешествии. Незаметно подкрался вечер. Свет с трудом пробивался через зелень комнатных растений на подоконни-ках. Принесли огонь, еще еды и питья, а Тетушка На и Бабулечка все говорили и говорили. Было покойно и уютно. Я все ждала, когда Бабулечка расскажет о Бра-тике, но незаметно для себя, разморенная едой и усталостью, уснула. Не знаю, сколько я так проспала, сидя в тени за большим столом в доме Тетушки На. Ба-булечка разбудила меня: "Идем-ка в кровать, моя милая" - сказала она, и, полу-сонную, они с Тетушкой На отвели меня в специально приготовленную для нас комнату. Бабулечка заставила меня помыться теплой благоухающей водой, вымыть волосы. Но не успела моя голова коснуться прохладного полотна подушки, как я поплыла среди роз и левкоев, обдуваемая теплым лавандовым ветерком.
   Это моя постель - простыни, наволочки - тонко и нежно пахла лавандой. Бабулечка сидела в большом кресле, поставленном в изножии моей кровати. Ее
   лицо - вся она была обращена ко мне, но глаза закрыты, а руки крепко сжаты на груди. Я не успела еще пошевелиться, только открыла глаза, но Бабулечка почувст-вовала, что я проснулась. - На все знает, - без предисловия, как бы продолжая раз-говор, сказала Бабулечка. - Ты очень похожа на своего отца, сказала На, и я не мог-ла ей соврать, - это было бы нехорошо. Да, я рассказала На все, ну, почти все, и ей решать, как и когда объяснять остальным, почему мальчик - музыкант превратил-
   ся в девочку или наоборот; я рассказала и про нашего мальчика, попросила помо-
   щи. Еще вчера вечером, когда ты рано уснула, мужчины уехали наверх на яйлу проверить другие забытые дороги и перевалы; я очень верю, что они его нашли.
   Все это Бабулечка сказала, по-прежнему не открывая глаз - только кулачки сжатых рук побелели. Я соскочила с постели, подбежала и крепко-крепко обняла мою дорогую усталую Бабулечку. Камень маленьким угольком жег мне кожу. За дверью послышались поспешные шаги - Тетушка На, нарушая все приличия, вбежала в комнату. Она даже не произнесла утренних приветствий, бросилась к нам с Бабулечкой, крепко обняла: "Они нашли! Нашли их - мальчика и лошадку!" - задыхаясь от быстрой ходьбы, охов и всхлипываний сказала Тетушка На. Бабулечка открыла глаза: "Присядь, отдышись" - она показала на кресло рядом - и начни все сначала. Тетушка На с шумом опустилась на кресло и некоторое время под нашими вопрошающими, нетерпеливыми взглядами переводила дыхание. - Ну так вот - она говорила спокойно и понятно, - вы пришли по дороге, которой никто не пользуется уже десятки лет - есть хорошая проезжая дорога: она идет чуть в обход хребтов по низкому распадку, и если бы мальчик шел по ней, его давно бы заметили, да и он сам мог встретить кого-нибудь из наших - мы пользуемся ею каждый день. Но мальчи-
   ка там не было, не пошел он и вашей дорогой - не встретиться вы бы не могли. Старики рассказывали, что есть еще одна древняя дорога - такая древняя, что мы думали, что она осталась только в сказаниях. Но больше искать было негде и наши мужчины поднялись в горы, туда, где, возможно, сохранилось что-то от этого древ-него пути. И вот только что - Тетушка На передохнула, а я еще крепче сжала Бабу-лечкину руку - прибежал мохнатый Дружок с запиской: там нет подробностей - она опередила наши вопросы - написано только, что они нашли мальчика с лошадкой,
   по всем приметам это тот, кого они искали, а мы ждем. Путь вниз может затянуться, поэтому они послали вперед мохнатого Дружка. Это все - Тетушка На устала от своего быстрого взволнованного рассказа. Бабулечка подошла к ней, погладила по взволнованным плечам: "Спасибо тебе, дорогая. Что бы мы делали... Не будем задавать лишних вопросов и строить предположений" - после небольшой паузы сказала она - наберемся мужества и подождем еще немного.
  
  
   Мальчик
  
   Сначала я думал о том, что надо попросить Папулю построить новую лодку - в этой маленькой старой даже при небольшом ветре сильная качка... Потом как-
   то странно подумалось о чудных запахах - пахло кожей, травами и землей, а сов-
   сем не водой, ... потом... вдруг я понял, что это вовсе не лодка - я лежу в кожаном покрытии, оно сильно раскачивается и поэтому мне казалось, что я в лодке... потом качка прекратилась, бородатое лицо склонилось надо мной; люди что-то говорили
   на певучем неуловимо знакомом языке. Они силой влили мне в рот какую-то кис-ленькую, пахнущую покоем жидкость... Потом снова качка. Но теперь-то я уже по-нимал, что меня куда-то несут в этом мягком кожаном покрытии... Потом наплы-вающий и удаляющийся шум разговоров, отблески огня, какая-то суета и волнение; что-то родное, такое знакомое - знакомое, что пытается протиснуться, дотянуться
   и, истаиваясь, исчезает и я никак, никак не могу его уловить, схватить и держать крепко-крепко.
   Моя рука лежала в Бабулькиной ладони, ее нежные пальцы медленно глади-ли ее, было очень приятно и немного щекотно. Какая-то пылинка не захотела продолжать свой танец с подружками в лучике света и нахально забралась ко мне в нос. Я звонко, весело чихнул. Теперь я хорошо видел и склоненное ко мне улыбаю-щееся лицо Бабульки, и светлые стены, и голубой в цветочек полог кровати. Какие странные бывают сны, - подумал я и попытался закрыть глаза. Но они упрямо от-крывались и я попытался сесть на кровати. Это мне почти удалось, но голова закру-жилась и я упал в голубую свежесть постели. - Ты еще немного слаб, мой родной, сказала Бабулька, - и я совсем не снюсь тебе - мы на самом деле нашли друг друга.
   Я снова открыл глаза - милая Сестричка, ее радостный смех, быстрое легкое при-косновение - я понял, что я не сплю, что это не сон - мы на самом деле вместе! И
   тут я заплакал. Сначала слезы просто покатились у меня из глаз и мне стало стыд-
   но, что я плачу перед девчонкой, но потом, когда горячая слеза Сестрички упала на мою руку, какой-то горячий комок поднялся к моему горлу, и я просто должен был заплакать, закричать во весь голос, рассказать, как мне было плохо и страшно, как
   я боялся, как хотел - мечтал снова их увидеть. И так мы плакали и разговаривали, перебивали друг друга, спрашивали и отвечали, смеялись и снова плакали. - Доро-гие мои детушки, - Бабулька с трудом оторвала нас друг от друга, - на первый раз хватит: одному из вас надо отдохнуть и восстановить силы, а второму - постарать-
   ся ему в этом помочь, - и она с выражением посмотрела на Сестричку. Сестричка смущенно улыбнулась, вытерла слезы и медленно отошла от постели. - Ты сейчас немного попьешь, - сказала Бабулька, - и постараешься поесть, а потом поспишь.
   Мы будем здесь, рядом с тобой, не бойся - ответила она на мой немой вопрос: я все еще никак не мог поверить, что окончилось мое одинокое путешествие. Под вечер, переглянувшись, они принесли мне два небольших свертка. - Мы думаем, это тебе не повредит, - хитрым голосом сказала Бабулька. Я не мог поверить глазам - в
   самом начале своего одинокого пути я заставил себя не думать и не вспоминать об этих вещах, считая их пропавшими навсегда, а тут... Туго натянутое полотно бара-банчика звонко отозвалось на мое прикосновение, музыкальные шарики один за другим, казалось, сами запрыгивали мне в ладони, толкаясь и торопясь пропеть - прозвенеть свои песенки. Ну что, что я мог сказать?! Как передать мою любовь и благодарность?! - Мы знали, что ты обрадуешься, - ладошка Бабульки нежно легла на мою руку, радостные глаза Сестрички говорили без слов. - Твои друзья помогут тебе быстрее поправиться. Не стыдись своих слез - это так понятно, когда вновь обретаешь дорогих друзей.
   Этим вечером музыкальные шарики и барабанчик лежали на стуле у моей постели. - Почти как дома, - подумал я, засыпая...
   Так прошло несколько дней. Я спал, пил, немного ел. Бабулька и Сестричка ни на шаг не отходили от меня. Мы разговаривали - я рассказывал, стараясь не пропустить подробности, как просила Бабулька, о своем пути. Только о последнем дне в туннеле я еще не мог рассказать - как только я приближался к рассказу, хо-лодная темнота начинала сковывать мое сердце и заволакивать мозг и я в испуге отступал. Бабулька что-то понимала и не настаивала, не заставляла меня делать то, что ужасно тяжело. Сестричка рассказывала мне об их путешествии, о том, как они испугались, когда поняли, что мы с Коником исчезли, о том, как они скучали по мне, о том, как они любят меня. И я краснел и стыдился, вспоминая о своих дурацких планах сбежать от них. Никогда никому я не расскажу об этом. Бабулька добавляла какие-нибудь смешные подробности, заставляя нас смеяться над тем, как она смешно выглядела, когда карабкалась в своем ворохе юбок по скалам или пыталась сварить похлебку из несъедобных на вид корешков. Она подробно расспрашивала меня о всех вещах, которые я сделал своими руками и очень хвалила меня за смекалку и выдумки. Сестричку Бабулька тоже очень хвалила - и по всему выходило, что мы самые смелые, умные и бывалые путешественники и вообще самые лучшие внуки на свете. Любой бы мальчишка от этих похвал, любви и заботы очень быстро выздоровел, и я уже на второй день почувствовал, что просто не могу оставаться в постели, что я просто обязан встать и побегать, а главное - увидеть моего Коника. К моему удивлению, Бабулька не стала возражать и разрешила мне встать. Ох и хитрая же она! Я смог пройти всего лишь несколько шагов - так я был еще слаб! - Ничего, скзала она. - главное, что ты хочешь подняться. Сегодня мы походим по комнате, а завтра, я уверена, ты сможешь выйти и во двор. Все будет хорошо.
   И мы ходили по комнате - Бабулька и Сестричка по очереди помогали мне и рассказывали о доме и семье Тетушки На. Вот ведь как - мы попали точно по Ба-булькиному плану к Тетушке На. Саму Тетушку На и ее семью я еще не видел, если не считать тех мужчин, которые нашли меня на яйле и принесли вниз в селенье, но тогда я был словно во сне и плохо помнил их лица.
   Они решили дать мне возможность отдохнуть, восстановить силы, побыть с родными; а вот когда я спущусь вниз ... Бабулька лукаво улыбнулась, Сестричка тоже не могла скрыть веселую улыбку...Что, что - допытывался я - они очень хорошие, родственные; ты их тоже полюбишь, как люблю их я - сказала Бабулька. Так прошло ещё несколько дней. Все они слились в одно радостное чувство выздоровления. Я много спал, старался хорошо есть, ходил по комнате - уже сам; мы много разговаривали с сестричкой; Бабулька теперь могла уходить и долго не возвращаться; за дверью иногда слышались маленькие осторожные шажки - это любопытные ребятишки семьи - весело переглядывались мы с Сестричкой; но стоило кому-нибудь из нас подойти к двери, чтобы пригласить их войти, они быстро убегали. - Им запретили тебе мешать, - сказала Сестричка - все тут считают тебя героем - ведь ты прошёл очень древним путём; и относятся с большим уважением. - Вот это да! Хорошо, что ты мне рассказала -поблагодарил я Сестричку - я ведь совсем себя героем не чувствую; попроси их относиться ко мне как к обыкно-венному мальчику. - Ладно, ладно- притворно проворчала Бабулька; она как раз входила в комнату и слышала мои слова, - не бойся, венок на тебя вешать не будут, хоть лавр здесь и растёт... Но женщина, вошедшая в комнату вслед за Бабулькой, не дала ей закончить: она обняла, сжала меня в объятьях, расцеловала, назвала всеми теми маленькими домашними именами, которыми меня звали в детстве, завертела меня из стороны в сторону и наконец оставила стоять чуть помятого и ошеломлен-ного, а сама продолжала всхлопывать руками и рассказывать нам, какой я умный, замечательный и красивый - весь в Папулю. Бабулька с Сестричкой улыбались, я тоже начал улыбаться, постепенно пришёл в себя и вежливо по всем правилам поздоровался с Тётушкой На, - как можно было не догадаться, что это она? -и поблагодарил за помощь и гостеприимство. Тётушка На открыла рот и вот-вот должна была начать новый виток похвал, но Бабулька успела перехватить инициа-тиву - Убедилась, - обратилась она к Тётушке На - что он вполне оправился, и завтра мы выпустим его, - хватит мальчишке сидеть в заперти, ему надо бегать и прыгать, а болеть и охать, если будет надо, и я за него смогу. - Тётушка На закивала головой, соглашаясь с Бабулькой. - Но всё-таки он очень худой, - сказала она, -я позабочусь, чтобы его хорошо кормили....Бабулька только с комичной ужимкой развела руками, а я промолчал - боялся нового потока слов и увещеваний. И вот на следующий день я спустился к утренней еде вместе с Бабулькой и Сестричкой. Сестричка мне потом сказала, что там была не вся семья - часть мужчин были со стадами на яйле, некоторые из женщин поели раньше, у них были утренние обя-занности, но и так их было много - детей, племянников, внуков, домочадцев, - все радостно встретили меня, каждый подошёл с утренним приветствием, назвал своё имя - мужчины и мальчики пожимали руку крепким мужским пожатием, от некото-рых я получал дружеский хлопок по спине, женщины постарше мило улыбались и гладили меня по голове, те, что помоложе и девчонки, быстро тараторили свои имена и уступали место другим. Становилось все шумнее и веселее. Но Тётушка На управлялась со всеми на удивление круто. Она не дала никому разойтись, быст-ренько навела порядок, и вот мы все сидим за столом утренней еды - большим, плотно уставленным всевозможными яствами, все чинно, как положенно едят, только иногда на конце стола, где сидит ребятня, слышны восклицания и сдавлен-ный смех. Ох, как мне хотелось сидеть там с ребятами, веселиться, рассказывать разные истории и строить планы на весь день. После еды, когда старшие разреши-ли нам встать из-за стола, я ни сколько не раздумывая, направился туда - к ребятам, моим сверстникам,- я и Сестричку позвал с собой, но она отказалась, у нее было какое-то дело к Бабульке; ребята стояли чуть отдельно и как будто ожидали, что я буду делать - сами они стеснялись подойти первыми, так я понял. Все они очень мне обрадовались, мы быстро снова перезнакомились и я постепенно слово за слово попытался объяснить, что мне очень хочется увидеть своего Коника. Ребята поняли, согласно закивали головами, и мы все пошли туда, где у них содержались упрямцы Иа. По дороге они рассказывали мне, и я потихоньку начал понимать их наречие, оно не очень отличалось от нашего языка - просто говорили они страшно быстро, как погонщики нашли нас с Коником, и какие мы были холодные и замёр-зшие, а я вообще - без памяти, и как погонщики несли меня целый день вниз, сме-няя друг друга и останавливаясь только, чтобы чуть - чуть передохнуть - так они торопились донести меня живого; а Коника никто, конечно, не мог нести и он, бедненький, мужественно шёл сам по очень крутым и скользким горным тропам. Но сейчас Коник уже оправился и, что удивительно, упрямцы Иа приняли его как своего. Мы уже подходили к помещениям для упрямцев, когда раздалось сначало неуверенное, а потом всё более радостное ржание Коника. Мы быстро вбежали в помещение. Коник волновался в своём загончике, он высоко подскакивал, бил копытами в перегородку, крутил во все стороны головой и призывно ржал. И вот он увидел меня - я бросился к своей дорогой лошадке, обнял его, поцеловал милые глаза, погладил гладкую, блес-тящую чёлочку. Он выглядел отдохнувшим,шкурка его лоснилась - за ним здесь хорошо ухаживали. Я постарался объяснить, что хочу поблагодарить человека, который ухаживал за Коником, и ребята побежали в глубину помещения. Мужчина на ходу вытирал руки и большими размашистыми шагами подошёл к нам. Он протянул мне руку и я с волнением и почтением пожал эту крепкую, мозолистую ладонь.В своих неловких словах на чужом языке я попытал-ся передать всю мою благодарность за его внимание и уход за Коником,постарался объяснить как я люблю лошадку, какой это верный и замечательный товарищ. Мне кажется, что мужчина понял меня. Он сказал, что Коник был в достаточно хорошем состоянии после такой трудной дороги, и, видать, я неплохой парень. В подтверж-дение этих слов я получил увесистый шлепок по спине - ребята одобрительно засвистели - шлепки здесь, наверное, знак особого отличия; но я чуть не отлетел в сторону и чудом удержался на ногах. Смотритель разрешил мне вывести Коника и почти всю оставшуюся часть дня я провёл со своей любимой лошадкой. Ребята догадливо оставили нас одних; мы гуляли с Коником по сочному лугу за селением, я рассказывал ему о том, какой он хороший, замечательный конёк и как я горячо-горячо его люблю. С этого дня настали чудесные, привольные дни свободы - мы отправлялись с ребятами ловить рыбу на небольшую горную речку или собирать спелые ягоды в предгорьях, иногда поднимались ещё выше на яйлу, на её зелёные травные просторы. Я уже хорошо понимал своих сверстников, да и сам научился вполне сносно разговаривать. И постепенно понял, что когда то один, то другой из ребят не принимал участия в наших вылазках, что у каждого из них были свои домашние обязанности, и хотя из-за меня они пользовались поблажками, были вещи, от выполнения которых их никто не освобождал. И они старались так всё устроить, чтобы я не почувствовал себя одиноким или обиженным. Когда я наконец это понял, то мне стало стыдно, что я веду праздную жизнь там, где у каждого есть обязанности; и я решил поговорить с Тётушкой На или её мужем, чтобы и мне что- то поручили - не такой уж я беспомощный - все знают. После вечерней еды я подо-шёл к мужу Тётушки На - он отдыхал под развесистым деревом, добродушно попыхивая маленькой трубочкой. Я постарался быть как можно воспитанней -извинился, если помешал ему и быстро - быстро объяснил, почему и зачем я тоже хочу выполнять какое-нибудь поручение. - Хороший ты парень,- сказал он мне, задумчиво вертя трубочку в руках, - я с радостью дал бы тебе что-то интересное поделать, да ничего не выйдет, даже и к На не ходи, не проси, не расстраивай её. Всё это твоя дорогая Ля, -упрямая! С ней разбирайся!- Он как будто поставил точку. Снова отправил трубку в рот и начал сердито сопеть ею.Я понял, что здесь говорить больше не о чем, и пошел искать Бабульку. С того дня, как я выздоровел, я перебрался жить в помещение к ребятам . Кровать одного парнишки пустовала, он был чуть постарше остальных и ему разрешили отправиться на яйлу вместе со старшими. Я очень здорово устроился с ребятами - нам было весело и интересно вместе. Сестричка почему-то не захотела перебраться к девочкам. Не знаю - я её очень люблю, для меня она самая лучшая, самая умная и красивая, но и здешние девчонки все хорошие - веселые, дружные. Чего уж они не поладили? Но влезать мне не хотелось -не хотелось ни с кем ссориться, девчонки - это сложно, пусть сами разбираются. И Сестричка устроилась в той комнате, в которой был я, пока болел, а Бабулька осталась в их общей комнате одна. Там-то я и надеялся её найти. Я шел и думал о странном разговоре с мужем Тётушки На, о том, что первый раз слышал, чтобы кто-то так отозвался о Бабульке - назвал её упрямицей. И я вспомнил, как Бабулька говорила обо мне или о Сестричке, или о своих сыновьях, что мы упрямые как ослики Иа, и что это у нас семейное. И в первый раз я подумал, что если семейное, то это и она - Старушка Ля - упрямая как ослик Иа; это показалось мне таким забавным... Я вошёл в комнату Бабульки, улыбаясь во весь рот. Бабуль-ка сидела у огня. Приближалась осень, вечера и ночи становились холоднее, но нигде ещё не разводили огня, только моя бедная Бабулька (ослик Иа, - подумал я и ещё сильнее заулыбался) начала замерзать по вечерам. - Что за невоспитанный Мальчик пришёл ко мне - сказала Бабулька, отворачиваясь от огня, - а вдруг я занимаюсь чем-то, а ты врываешься без стука. Тебе ещё повезло, что твоей Сест-рички здесь нет, а то... Но я видел, что она не сердится и рада мне.- Верно, верно у нашей девулечки воспитанности на нас троих хватит, - продолжала она, и потянула меня поближе к себе, к огню. - Да ты ещё и улыбаешься, случилось что-то хоро-шее? - Я сказал, что не знаю хорошее ли, но веселое - точно, и что муж Тётушки На насмешил меня, когда сказал, что моя Бабулька упрямая.- Как, эта старая пень-ковая трубка назвал меня упрямицей и ты смеёшься! - вот мужская солидарность! - смеёшься над своей Старушкой Ля, - Бабулька потрепала меня по вихрам, притяну-ла поближе и поцеловала в макушку. Она совсем не сердилась. -Чего вдруг он тебе это сказал?- Я объяснил Бабульке, почему и о чём хотел поговорить с мужем Тё-тушки На, и пересказал ей весь наш разговор. Она довольно долго молчала, потом отодвинулась от меня и повернулась так, чтобы лучше видеть моё лицо. - Он, на-верное, немного прав - тяжело вздохнула Бабулька, - дело в том, что мы скоро от- сюда уйдём, а На и её муж очень не хотят нас отпускать.-Я удивленно смотрел на неё. Мне было так хорошо и привольно жить здесь в этой большой веселой семье, в этом красивом спокойном месте, что я совсем забыл, зачем и как мы здесь очути-лись, ну не совсем забыл, просто не хотел об этом помнить. - Селение вдалеке от больших дорог, новости доходят сюда с опозданием и очень трудно добраться до приморского города - Бабулька как бы думала вслух. - Не так далеко есть большой торговый город - погонщики бывают там несколько раз в году на больших ярмар-ках. Мы сможем отправиться с ними на ближайшую осеннюю ярмарку, там при-соединимся к какому-нибудь торговому каравану и с ним доберемся до нужного нам места. - Она замолчала. Тихонько потрескивал огонь. Что я мог ответить? Так страшно было снова отправляться в путь. - Мне тоже не хочется отсюда уходить; здесь так покойно и просто, да и На обижается,- Бабулька поплотнее запахнула шаль - но, чем дольше мы здесь живем, тем труднее встать и уйти, а идти мы должны, ты же знаешь. - Мне стало стыдно, что за все дни веселой беззаботной жизни здесь я почти не вспоминал о своих родных, а если и вспоминал, то как-то отвлеченно, отдаленно - новые друзья, впечатления, радости - вот что занимало меня. Бабулька заметила моё смущение, - я ещё не до конца все продумала, мы с На обсуждаем, как все получше устроить, и не хотела раньше времени беспокоить ни тебя, ни Сестричку. Но твоя просьба требовала разъяснений. Теперь мы будем го-товиться и обсуждать всё вместе. Но, - и она посмотрела на меня тем понимаю-щим взглядом с любовью и доверием, - мне очень не хочется этого делать, но - повторила она, - если ты по-настоящему не хочешь идти дальше, тебя с радостью примут здесь. Я пытался что-то сбивчиво возразить, но Бабулька не дала мне говорить, притянула к себе и крепко-крепко, как маленького, обняла. Она сказала, что я её самый любимый маленький мужчина, и она гордится мной и всегда будет гор-диться и любить меня; и что решать надо не сию минуту - мы ещё все вместе не раз и не два будем всё хорошо обсуждать, и что Тётушка На и вся её семья - прекрасные замечательные люди и очень любят меня, и что, в конце концов, любое мое решение все примут с уважением и пониманием. Мы ещё долго сидели у мерцающего огня. Разговаривали, вспоминали разные смешные и не очень случаи из нашей жизни там, в домике Бабульки, в той далёкой жизни, гадали, кто и как живет в оставленных нами местах. Незаметно разговор перешел на воспоминания о нашем недавнем пути и я, сам не знаю как, медленно, но уже без боязни, смог рассказать Бабульке о последних самых тяжёлых днях - или дне?- своего пути. Мне стало свободно и легко, как будто какая-то огромная тяжесть оставила меня. Бабулька обня-ла меня ещё крепче: "Я рада, что ты смог это рассказать, теперь я лучше понимаю тебя" - она поднялась и вернулась из сумрака комнаты с коробкой, искусно сделанной из коры какого-то дерева. Бабулька откинула крышку и попросила меня под-нять тонкую струящуюся ткань. В тусклом огне кинжал и перо казались темными тенями самих себя - они сиротливо лежали на дне коробки, забытые и покинутые мной. Я схватил их обеими руками, ну как, как я мог забыть о своих товарищах и спасителях? Ускользающая тяжесть кинжала холодила руку, остро-нежное прикосновение пера было чуть-чуть щекотным. - Когда их нашли рядом с тобой,-продолжала Бабулька,- и принесли сюда, они выглядели просто ужасно, теперь-то я понимаю почему, и я радовалась, что ты не спрашивал о них, очень боялась - вдруг они не выживут и это принесет тебе еще страдания. Но, как видишь, всё обошлось, твои друзья хорошо отдохнули и теперь, рядом с тобой, они быстро наберутся сил. - Бабулька радовалась, глядя, как я не могу оторваться от своих вновь обретенных друзей; а я не знал, чему - кому из них радоваться - я подносил к губам, нежно дул и целовал, пристально рассматривал и прижимал к сердцу то кинжал, то перо, то обоих вместе! Радость переполняла меня! Был уже очень поздний вечер. В комнату Бабульки вежливо постучал один из старших мальчиков - я не пришёл вовремя спать и они волновались, не случилось ли чего. Бабулька ласково приветствовала и поблагодарила его, объяснила, что сегодня мы задержались за разговорами и Мальчик, то есть я, переночует у неё в комнате. После его ухода мы с Бабулькой обсудили, могу ли я взять кинжал и перо с собой - ведь в комнате мальчиков все друг у друга на виду, и надо ли, чтобы моих друзей видели лишние глаза. Здешних ребят очень заинтересовали мои музыкальные шарики и барабанчик и я с радостью разрешал всем, кто хотел, немного постучать по барабанчику или позабавиться музыкальными шариками. И, конечно, такие вещи, как нож, перо, не смогут оставить равнодушным ни одного мальчишку - всем захочется хотя бы по разочку дотро-нуться до них. подержать в руках. Я с сожалением, но согласился, что кинжал и перо не должны вызывать лишнего любопытства и поэтому я не буду выносить их за пределы этой комнаты. Но этой ночью я заснул, прижимая к груди кинжал, и с пером в изголовьи кровати. В этот раз я совсем не боялся - со спины летящей большой птицы я смотрел вниз - я никогда не видел моря, тем более с такой высоты, но почему то сразу понял, что это оно. Мы летели над голубовато-зеленым, искря-щемся в лучах восходящего солнца водным простором, кое-где виднелись острова; отсюда с высоты они казались россыпью небольших камушков. Лететь было весело и радостно... Теперь, когда я вновь обрел старых друзей, мои дневные заня-тия изменились. Я меньше времени проводил с мальчиками. Мне хотелось, мне нужно было уделять внимание кинжалу и перу, - чистить их и разговаривать с ни-ми, тренироваться в метании и других упражнениях. Я чаще стал бывать в Бабулькиной комнате и понял, что она и Тётушка На очень серьезно и подробно готовятся к нашему уходу. Сестричка была посвещена во все эти планы и я видел, что она рада и без сожалений готова покинуть этот дом и только и ждет, как бы поскорее отправиться в путь. Время летело очень быстро, каждый день был наполнен занятиями и играми, беготнёй и серьёзными упражнениями - я и не заметил, как подошел день расставания. Я уже совсем и думать забыл, что хотел остаться, но окончательно осознал, что мы уходим, когда пошел прощаться с лошадкой - ведь взять ее с собой мы никак, ну никак не могли! Я старался не плакать, я знал, что тут ему будет хорошо - Коника любят и будут за ним прилежно ухаживать; и место здесь спокойное и привольное и, наверное, пройдет какое-то время и он забудет и меня и наше трудное путешествие в скалах. Я знал, я все это знал, но прощаться с моим другом все равно было очень тяжело; ведь вряд ли когда-нибудь я вернусь сюда. Ранним утром начала осени караван вышел в путь. Немногочисленные жен-щины и дети и мы с ними устроились на повозках, мужчины ехали верхом. Кроме вещей и продуктов,предназначенных для продажи на ярмарке, с собой гнали и скот. Со своими друзьями я простился накануне вечером, последнюю ночь я провел в комнате Бабульки - выезжали мы очень рано. Я удивился, что ни Тётушка На, ни её муж не вышли проводить нас в дорогу. - Долгие проводы- долгие слезы- как-то очень сухо сказала Бабулька, - мы простились вчера, я сама просила их об этом. Но я видел,что и она, как и я, заметила,что зановеска на окне Тётушки На как-то странно подрагивает. Бабулька поднесла руку к сердцу, а потом таким простым, но выразительным жестом протянула её в сторону замершего окна. Так она и сидела с прощальным приветствием, пока дом Тётушки На окончательно не скрылся из глаз.
   Путешествовать с караваном было легко и занимательно. Погонщики рас-суждали о ярмарке, прикидывали, как пойдет торговля. Их скот очень ценился и они рассчитывали на хорошую выручку. Женщины были озабочены предстоящими покупками и обустройством. Больше всех радовались и веселились дети - для них это был настоящий праздник. Большие ярмарки проводились два раза в год, и всякий раз туда брали разных ребятишек - каждый должен был побывать в большом городе и поучаствовать во всех ярмарочных развлечениях. Они рассказывали друг другу, что слышали от своих бывалых товарищей о городе, строили планы и предвкушали все чудеса и удовольствия. Я старался ни о чём таком не думать, не строить особых планов, но с приближением к городу во мне росло нетерпение и крепла надежда, что мы, наконец, узнаем о наших близких. Дорога была удобная и краси-вая, но всех подстёгивало нетерпение. И когда на третий день пути впереди показались очертания большого города, ребята завопили и засвистели от радости; взрослые тоже не казались равнодушными. Город и для меня оказался неожиданным - он не был похож на наши города - весь из камня, без зелени; большие здания стояли, плотно прижавшись друг к другу на петляющих улицах. Я не мог сразу определить своего к нему отношения. Наконец мы остановились у харчевни. На её вывеске был нарисован баран в странной позе - на задних ногах и с бубном в передней. - Весёленькое местечко, - тихонько сказала Бабулька,- "Танцующий баран"- она прочла название харчевни .Семья Тётушки На и родня всегда останавливались в этой харчевне на время ярмарки. Хозяин уже ждал их и готов был предоставить все нужные удобства. И, как выяснилось, несмотря на странную вывеску, все здесь было совсем неплохо: кроме кухни и комнаты для общей еды, здесь были многочисленные довольно удобные комнаты для постояльцев, большие помещения для скота; да и располагалась харчевня, как я вскоре сам убедился, совсем недалеко от ярмарочной площади. Первый день прошел в хлопотах по размещению и обустройству, и вечером нам - детям не разрешили выйти одним в незнакомый город. Так и просидели мы со взрослыми в общей комнате; иногда прислушивались к разговорам и спорам собравшихся, но , в основном, говорили о своем - строили планы на завтрашний день - он обещал быть очень интересным.
   На следующий день с самого утра, наскоро поев, мы всей гурьбой побежали на площадь ярмарки. Я звал с нами и Сестричку, но она отказалась- ей было, навер-ное, неинтересно с мелюзгой. Здесь на площади во всю кипела работа - шли по-следние приготовления, - устраивали и украшали многочисленные прилавки и па-латки; кое-где уже начали торговать, в некоторых палатках репетировали бродячие артисты, в некоторых готовили какие-то выставки, толкались разносчики всякой еды и мелких покупок - было шумно, пыльно, многолюдно. Мы провели в этой толчее целый день - старались все увидеть и расссмотреть. Иногда мы теряли кого- нибудь и тогда вся компания отправлялась на его веселые поиски. Так случайно мы нашли и наше место - несколько прилавков - их как раз заканчивали украшать, и мы кинулись помогать, и, конечно, больше мешали, и нас с шутками прогнали. И снова мы плутали между рядами прилавков и палаток, заблуживались, возвращались по несколько раз в одно и то же место. Наконец на исходе дня, когда хозяева стали покидать свои места и городская стража начала выпроваживать зевак, мы вернулись в свою харчевню. Мы так все устали, что даже рассказывать об этом суматошном шумном дне было трудно. Нас заставили поесть и сразу отправили спать. Завтра должно было состояться официальное открытие ярмарки.
   Как все было интересно! С утра все принарядились; взрослые поспешили к своим прилавкам; мы - на все глазеть. Празднично одетые горожане, гости, продав-цы; музыка, шум, но торговля не начинается - все ждут. И вот на Городском доме пробили часы, и верхом в праздничных одеждах на площадь въехал Хозяин города. Все расступились перед ним и городской стражей - здоровые дядьки в красивом блестящем снаряжении. Постепенно все и всё стихло и Хозяин города сказал о том, как горожане рады ярмарке, как ждали и готовились к ней; как они рады принимать в своём городе всех друзей - купцов и покупателей; пожелал всем здоровья и удач-ной честной торговли. Он ударил специальным молоточком в большой гонг - его укрепили, наверное, ночью в центре площади; и ярмарка началась. Целую неделю я только и делал, что носился с ребятами по площади ярмарки от одного развлече-ния к другому и возвращался домой в харчевню под вечер усталый и умученный развлечениями так, что только успевал с трудом добраться до постели. И вот по-следний день - ровно в полдень на площадь выехал Хозяин города. Он поблагода-рил всех за участие в ярмарке, за честную достойную торговлю, пригласил принять участие в следующей - весенней ярмарке; снова удар в гонг- и все смолкло: опус-тились праздничные флажки и вымпелы; хозяева начали собирать и укладывать вещи, рабочие - быстро и сноровисто разбирать прилавки и палатки. К концу дня поднявшийся ветер гонял по пустынной площади ярмарки только шелуху, скорлуп-ки, шкурки, всякие ненужные бумажки - все,что осталось от веселья и жизни, бур-ливших здесь неделю. Наши провожатые - попутчики подсчитывали выручку, ук-ладывали веши - завтра поутру им предстояло отправиться в обратный путь. Мы снова остаемся одни,- подумал я - как и что мы будем делать? Вечером Хозяин харчевни пригласил всех на торжественную вечернюю еду. Он был благодарен своим гостям - постояльцам и за щедрую плату, и за тихое обходительное прожи-вание. Кубки наполнялись, лились напитки, произносились всякие длинные слова. Я попрощался со своими друзьями - ребятами; они уедут завтра засветло, мы еще будем спать; и, может быть, когда-нибудь, где-нибудь мы встретимся взрослыми и вспомним эти веселые дни, а, может быть, и не узнаем друг друга. На следующий день я проснулся очень рано, но сделал вид, что сплю - не хотелось идти прощать-ся: очень уж со многими я прощался последнее время. Но Бабулька уходила; вот она вернулась, устроилась у моего изголовья. - Я думаю, что ты не совсем спишь,-звякнули спицы - она что-то вязала- они уже уехали, все передают вам с Сестрич-кой приветы и наилучшие пожелания, - Бабулька замолчала. Я подумал, что она считает петли на вязании - было очень забавно смотреть, как она это делает, нахму-рив брови и беззвучно шевеля губами, и я чуть приоткрыл глаза - хотелось посмо-треть: она считала петли! Я даже прихмыкнул,так забавно это выглядело.- Смейся, смейся над бедной старушкой - Бабулька нежно погладила меня, -вставай, лежебока, надо поговорить. Мы сидели в комнате Бабульки. Было рано, но Бабулька принесла откуда-то много всего вкусного и, пожелав друг другу всего самого лучшего, мы, впервые за долгое время, втроем начали утреннюю еду. Я знал, что Бабулька не заговорит о делах, пока у нас полные тарелки, и торопился побыстрее расправиться с едой. Сестричка тоже, наверное, умирала от любопытства, так неприлично быстро она ела. Бабулька никуда не торопилась и нам пришлось молча, иногда пе-реглядываясь, ждать пока она аккуратно, как послушная воспитанная девочка, не закончит свою еду. Теперь Бабулька могла говорить. Она рассказала нам, что отка-залась от помощи Тётушки На - не могла взять у неё деньги на оплату нашего проживания в городе. - Кто знает, как долго нам придется ждать нужного известия. Но вместо денег На помогла нам по-другому. Она рекомендовала меня Хозяину харчевни как отличную повариху и теперь я начну работать здесь на кухне - Ба-булька была очень довольна; мы с Сестричкой удивлены - мы не успели ничего спросить. -Все складывается очень удачно- продолжала Бабулька - у нас будет жильё -Хозяин даст нам комнату и не будет брать за неё плату, и мы сможем брать еду на общей кухне. - Это были условия На - Хозяину пришлось согласиться: семья На и всё их селение важные и нужные постояльцы- они хорошо и честно платят - ему не хотелось их потерять. Мы же останемся здесь на всем готовом, и, кроме того, харчевня - это место, где всегда есть пришлый народ и мы не вызовем подозрений - нам и не придется выспрашивать и разузнавать - новости сами придут к нам! - План был замечательный! - но что-то в нем мне не очень нравилось; пока я думал об этом, Сестричка спросила, она, видно, тоже была недовольна, - так, зна-чит, ты будешь тяжело работать, обеспечивать нас всем необходимым, а мы, что будем делать мы? - Да, да, это самое!-об этом Бабулька не подумала, или еще не успела сказать? - Если честно- ответила Бабулька,- я думала, что нам всем нужно немного времени, несколько дней, пока мы переберемся в новое помещение, я начну работать, мы осмотримся и сообразим, где и как вы сможете продолжать учебу, какие занятия выберете. Сестричка позволила себе не согласиться с Бабулькой. Ого! Она сказала, что не думает, что должна искать здесь место для учебы: она хочет и может работать, что-то делать и помогать Бабульке нас содержать. Речь может идти об учебе только для Братика - для меня! Тут и я возмутился и сказал, что тоже достаточно взрослый и могу делать любую работу, и если кто-то забыл, что я шел один, то можно и напомнить. Бабулька, как всегда, постаралась свести все к шутке; она сказала, что не потерпит "бунта на корабле" и примирила нас, -сегодня мы пе-реберемся в свою комнату, - сказала она,- и сразу решим, кто и чем сможет заняться.
   Комната, которую выделил нам Хозяин, оказалась небольшим довольно темным помещением под самой крышей,- не к чему придраться, -сказала Бабулька,
   - это отдельное помещение и с нас не берут плату; давайте располагаться.Вещей у нас осталось немного и мы довольно быстро обустроились каждый в своём уголке. Бабулька предложила спуститься вниз - поесть, но Сестричка не собиралась отка-зываться от своего права на разговор - прежде она хотела обо всем договориться. Бабулька была вынуждена согласиться. - Я вижу, что ты что-то придумала,- сказала она. Сестричка кивнула - я хочу,-сказала она - играть и петь перед посетителями харчевни. У меня есть лира и Хозяин может разрешить мне играть и петь по вече-рам. Я смогу заработать немного денег - ведь люди будут мне что-то давать.- Всё это она сказала очень быстро, боялась, что Бабулька её остановит, но Бабулька очень внимательно слушала и согласилась. - Да, - сказала она,- я могу попробовать договориться об этом с Хозяином и, если твои песни понравятся, он тоже не будет в убытке; а днем ты сможешь учиться и немного заниматься домашними делами, ведь я буду занята на кухне целый день. Сестричка казалась очень довольной. А я! У меня тоже есть дудочка и я тоже могу играть по вечерам! Как я не догадался об этом первый? Но двоих музыкантов в харчевне Хозяин, наверное, не захочет. Как Бабулька догадывается, о чем я думаю? - Не расстраивайся,-сказала она,- и для тебя мы найдем занятие. Мы спустились вниз. Хозяин довольно быстро согласился, что "мальчик с лирой" - Сестричка попробует свои силы уже в первый вечер; а для меня - "мальчика с дудочкой" (я специально засунул дудочку себе за пояс, когда мы спустились в общую комнату), он обещал, что тоже подыщет какое-нибудь занятие: я смогу ходить в город по всяким небольшим поручениям - что-нибудь отнести, принести... Даже Бабулька казалась довольной. Это будет теперь моей работой - всюду бегать и все узнавать - тихонько подумал я. Бабулька пошла на кухню знакомиться с другими работниками; Сестричка - "мальчик с лирой" -устроилась в уголке у огня настраивать лиру и опробовать песни, а я побежал по первому поручению - разыскивать лавку продавца прянностей.
   Так началась наша жизнь на новом месте. Днем мы почти не видели Ба-бульку - работа на кухне была не из легких: однажды я заглянул туда - хотел просто поговорить с ней, но в облаках пара, шуме и гаме с трудом нашел её, да и она не очень обрадовалась моему появлению и быстро выпроводила меня. Кончалась осень, скоро начнется зима - мертвый сезон - и Хозяин хотел успеть как можно больше заработать. Я думаю, что наше присутствие помогало этому. Чуть-чуть изменился вкус еды, которую подавали посетителям. Я знал: это и Бабулькины и секреты Тётушки Та - кто раз попробовал их еду, тому уже не хотелось есть что-то другое в другом месте. Посетители харчевни становились постоянными; не только те, кто жил тут, но и тот, кто просто зашел один раз перекусить, уже не хотел другой еды и возврашался сюда в поисках понравившихся блюд. Мальчик с лирой постепенно приобрел публику. Люди с удовольствием слушали веселые и грустные песенки, которые он пел. Надо сказать, что и Сестричка была молодцом - не сидела просто так - много репетировала, выбирала те песенки, которые больше нравились людям, прислушивалась и запоминала новые песни. По поручениям Хозяина я бегал по всему городу и вскоре уже довольно хорошо знал все его улицы и закоулки. Я подружился с такими же как я мальчишками-посыльными из других лавок и хар-чевен; мы встречались иногда на бегу от лавки к лавке; иногда у нас было время остановиться, посидеть, поболтать. У меня всегда были вкусные булочки или пи-рожки: Бабулька давала мне утром большой пакет - знала, что я буду бегать целый день, и я всегда угощал своих новых приятелей - многим из них хозяева не давали достаточно еды. И я знал обо всем, что случалось в городе, был в курсе всех собы-тий. Вечером я крутился в большой комнате, старался не попадаться Хозяину на глаза - он не любил детей среди посетителей - и прислушивался к разговорам. Иногда за занавеской, которая отделяла кухню от комнаты, я замечал Бабульку. Она незаметно внимательно рассматривала посетителей. Так проходили день за днем, неделя за неделей. Никаких новостей, известий, намеков на то, что нас интересовало, не было. Наступила зима с дождями, сильными пронзительными ветрами. Посетителей становилось все меньше и меньше. Только несколько человек, задержавшихся в городе по каким-то своим причинам, оставались жить и столоваться в харчевие. Мальчик с лирой уже совсем ничего не зарабатывал по вечерам - иногда его игру и песни слушал только один мрачный Хозяин заведения, да работники кухни, тихонько болтающие за дальним столиком. Поручений у меня становилось все меньше и меньше; иногда я просто так слонялся с друзьями по го-роду. И вот как-то вечером, когда мы собрались все вместе в нашей комнатушке под крышей, Сестричка завела разговор о том, что она хочет выступать на улице. Она говорила, что теперь у нее есть опыт выступлений и она знает подходящие для этого места и песни; и посетителей в харчевне совсем нет - уже несколько недель она не зарабатывает ни гроша, а на улице, если она найдет подходящее людное место, она сможет что-то заработать. Бабулька была категорически против, она говорила о трудностях работы на улице, о том, что можно и простудиться, и вообще потерять голос, и о том, что мы пока не так уж и нуждаемся в деньгах. Но все было тщетно. Сестричка не собиралась отступать - соглашаться. Все мы понимали, что это только вопрос времени - когда они придут к какому-нибудь соглашению. Много раз говорила еще Сестричка с Бабулькой, и при мне, и без меня, и наконец они согласились, что я помогу Сестричке найти подходящее место для выступлений - ведь я уже хорошо знал город, она начнет свои выступления - будет петь и играть несколько часов в самое светлое время дня, а я обязательно буду где- нибудь неподалеку, чтобы в любой момент - мало ли что может случиться - прийти ей на помощь. Сестричке не очень понравилось последнее условие, да и мне, по правде, не очень хотелось торчать несколько часов на одном месте, но пришлось согласиться - иначе Бабулька не была готова разрешить Сестричке выступать на улице. Я выбрал совсем не плохое место: недалеко от площади ярмарки, напротив дома городского Хозяина - здесь всегда было многолюдно; на улице было много всяких богатых лавок и можно было надеяться, что люди не пожалеют нескольких монеток за песни мальчика с лирой. Бабулька выбрала минутку, работала она все время, без дней отдыха, - кушать люди хотят всегда, - сказал ей Хозяин, и пошла посмотреть выбранное мной место. Она все внимательно осмотрела и обо всем меня расспросила. Мне кажется, она вообще первый раз ушла так далеко от харчевни. Мы еще несколько раз обо все подробно поговорили и Бабулька очень - очень неохотно разрешила Сестричке начать работать. И вот в первый же день отдыха мы вышли на работу. Сестричка оказалась предусмотрительной: с собой она взяла маленькую скамеечку - на нее она села, а внизу у ног положила широкополую шляпу с несколькими небольшими монетками "почина" Я пристроился недалеко на про-тивоположной стороне улицы и делал вид, что стою там просто так - от нечего делать. Мальчик с лирой начал петь свои незамысловатые песенки: Сестричка начала хорошо -не громко и не тихо, голосок ее звучал отчетливо - его легко можно было различить за разговорами людей. Я видел, что прохожие начали прислушиваться, некоторые из них, особенно с детьми, останавливались,- зимой не было развлечений, а песенки, которые пела Сестричка (сейчас, когда в толпе было много детей, она выбирала веселые смешные песенки), развлекали и радовали ребятню. Незаметно пролетело несколько часов, о которых мы договорились с Бабулькой, надо было уходить. Сестричка, казалось, не замечала времени. Еще бы! Так здорово все у нее получилось! Мне пришлось несколько раз свистнуть нашим условленным свистом, пока она не остановилась, поблагодарила почтенную пуб-лику. Мы вернулись в харчевню. Мальчик с лирой впереди, я чуть поотстав, ста-раясь оградить Сестричку от возможных неприятностей.
   Мы рассказали Бабульке, как все хорошо, просто отлично получилось; Сестричка с гордостью отдала все заработанные монетки, оставила только одну самую маленькую - на счастье. Но Бабулька не радовалась- она, наверное, наде-ялась, что у Сестрички ничего не получится и та оставит эту затею. Теперь же, после первого успеха, Бабулька поняла, что Сестричка будет продолжать играть на улице. Мы ходили на наше место каждый день, но погоды становились все хуже и хуже - дожди и сильные ветры не располагали к прогулкам и, если люди и выходили из дома, то старались быстро пробежать до нужного им места и особо не задержива-лись на проморзглых сырых улицах. День за днем Сестричка возвращалась домой усталая и замерзшая без единой монетки. Бабулька молчала - ждала, пока Сестричка сама откажется от этой затеи. Но Сестричка не только не отказалась - она в семью - упрямая, но придумала такое... Тут уж Бабулька не стала молчать! -Сестричка решила выходить петь и играть по вечерам, когда праздные гуляки , а такие были всегда при любой погоде, бродили по улицам в поисках развлечений. Бабулька была решительно против и даже не стала обсуждать с Сестричкой достоинства и недостатки этого плана. - Это не допустимо и ни к чему хорошему не приведет. Я удивлена, что ты сама этого не понимаешь, - этими сердитыми словами Бабулька поставила точку в разговоре. Я видел, что Сестричка обиделась, не знаю? на что больше - что Бабулька не поддержала ее план, или на то, как она с ней разговаривала. Несколько дней прошли как будто спокойно: Бабулька возилась на большой кухне, я старался немного помочь то здесь,то там; иногда выбегал из дома с каким-нибудь поручением Хозяина. Мне нравилось бегать по поручениям - я мог видеться со своими товарищами, у их хозяев тоже поубавилось работы, и ребята или праздно сидели взаперти, или, чаще всего, им поручали всякую грязную и нудную работу - они убирались в лавках, помогали хозяевам пересчитывать и перекладывать припасы. И когда я прибегал с поруче-нием от своего Хозяина, мы могли перемигнуться и переброситься парой-тройкой слов; все ждали весны и тепла. Сестричка вела наше небольшое хозяйство, но и не забывала поупражняться в игре и пении. Казалось, что все у нас в порядке - надо только терпеливо жить и верить..... И вот однажды вечером Сестрички не оказа-лось дома. Я никак не могу понять, как это получилось , что никто не заметил, когда она ушла. У Сестрички не было здесь своих каких-то друзей или знакомых; с тех пор как не стало посетителей в харчевне, она не любила спускаться вниз в пус-тую полутемную залу. Большую часть дня Сестричка проводила наверху в нашем помещении: что-то читала, немного шила, играла на лире; иногда спускалась не-много пройтись - подышать воздухом; даже еду она забирала к нам наверх - не могла или не хотела есть вместе со всеми. Бабулька все дни проводила на кухне: посетителей было совсем мало и Хозяин отправил по домам почти всех кухонных работников, осталась только Бабулька с одним помощником: они-то и готовили еду для Хозяина с семьей и для всех немногочисленных посетителей. Я почти все время слонялся по харчевне, иногда отлучался ненадолго по поручениям Хозяина. И собирались мы вместе к вечеру, когда все дела внизу были закончены: мы разговаривали, Бабулька рассказывала какую-нибудь удивительную, а чаще, поучительную историю, мы обсуждали разные вещи и явления - даже здесь , в этих странных условиях, Бабулька старалась передать нам знания и навыки. И вот в этот злополучный вечер мы с Бабулькой вернулись из большой комнаты - после вечерней еды я немного помог ей убраться на кухне - помощник приболел, Бабулька дала ему каких-то снадобий и отправила пораньше отдохнуть. И вот мы поднялись в наше помещение и Сестрички там не было - то есть не было не так, что человек вышел и сейчас вернется - нет, ее не было! Бабулька застыла у входа, я боялся сделать лишний шаг и стоял рядом с ней, с беспокойством вглядываясь в сумрак комнаты. - Здесь не было чужих - наконец "скрипнула" Бабулька,- давай поищем, где лира. Мы не нашли лиру, не было на месте и большого теплого плаща и широкопо-лой шляпы - с ней Сестричка уходила на работу. - Что ж, будем ждать, она должна вернуться через пару часов,- голос Бабульки был таким же смертельно бледным, как и ее лицо. Теперь я мог представить, что чувствовали они, когда я потерялся в предгорьях! Бабулька пыталась завести о чем-то разговор, но сама себя перебива-ла, поднималась, начинала ходить по комнате, потом снова пыталась рассказать что-то... Наконец она не выдержала: "Пойдем, попытаемся найти её", - сказала она, - ты ведь знаешь её место. Мы быстро собрались и вышли в темный мрак улиц. Освещения почти не было, кое-где светились одинокие окна домов, и в их неверном свете мы шли от угла к углу под все усиливающимся злым дождем. Несколько раз встречались нам шатающиеся пьяные бродяги, да шум и лязгание подкованной обуви ночной стражи и их смутные, расплывающиеся в стене дождя фигуры - единственные признаки жизни в этом объятом зимней ночью городе. Мы вернулись в харчевню - Сестричка не появилась. Мы промокли до нитки. Было холодно - не спасала ни теплая сухая одежда, ни горячее питье. Холод был внутри, в сердце - в беспокойстве, в думах о Сестричке. - Ложись, -наконец сказала Ба-булька, - с утра тебя ждет большая работа - обежишь и пораспросишь всех своих приятелей, признаешься им, что "мальчик с лирой" - твой братик и попросишь держать ушки востро. Постарайся уснуть, нам нужны силы и бодрость. Не знаю, спала ли Бабулька в своем темном уголке - я же долго не мог уснуть, все думал и гадал, почему, как и зачем ушла Сестричка. Мы с Бабулькой были согласны, что отправилась она выступать, а ничего не сказала, даже мне, и не взяла меня с собой, потому что знала, что Бабулька "совершенно против" и не хотела, чтобы я мучался, не зная на чью сторону встать. Это-то ясно, но что произошло потом, почему мы ее не нашли, почему она не вернулась домой. Я уже засыпал, когда подумал, что можно поискать ее с помощью кинжала и удивился , уже во сне, что Бабулька не предложила этого.... Снилось мне что-то странное и непонятное - всполохи света и тьмы, ощущение полета, но не с большими гордыми птицами - это ощущение ра-дости и подъема я помнил, нет, я летел, закручиваясь в каком-то гигантском водовороте и через все это на меня смотрело милое, но необычное нечеловеческое лицо с выражением страдания и мольбы в глазах. Проснулся я от прикосновения Ба-булькиной руки; она сидела рядом, гладила меня по голове и тихонько дула в гла-за. - Все хорошо, мой родной, просыпайся, день будет спокойным и светлым, - так Бабулька будила меня. Мы обнялись. Я плакал, мне было стыдно, но я плакал, уткнувшись в Бабульку, и пытаясь понять и найти силы и поддержку. Я привел себя в порядок; было еще очень рано, Бабулька, видимо, не хотела? чтобы Хозяин и его люди знали, что у нас неприятности, и собиралась спуститься вниз в кухню. Пока мы были еще у себя, я спросил ее, почему мы не попытаемся связаться с Сестрич-кой с помощью моего кинжала. Бабулька сказала, что она пока боится это делать; то, что Сестричка жива - мы чувствуем - она вопросительно посмотрела на меня. Я постарался сосредоточиться и думать так, как Бабулька учила нас все последнее время - да не было у меня в душе темноты и пустоты, когда я думал о Сестричке - было всегдашнее теплое светлое чувство ее сестринской любви, - я утвердительно кивнул и заметил, что улыбаюсь. - Ну вот видишь, а где и у кого она и что с ней, мы пока не знаем, и наш вызов может быть не вовремя, а может даже и повредить ей; подождем, может быть, тебе удастся сегодня что-то узнать. Мы спустились в большую кухню. Я помог Бабульке начать ее длинный день; быстренько запихал в себя еду, которую она заставила меня съесть, и выбежал из харчевни. Я должен был найти, и я был уверен, что найду Сестричку. Город постепенно просыпался, но прохожих еще было мало, и я мог спокойно осмотреть те места, где, как мне казалось, Сестричка могла бы решиться играть и петь вчера вечером. Только в одном месте - в небольшой нише против дома Хозяина города (здесь Сестричка тоже иногда работала), мне показалось что что-то не так. Уличные нищие и попрошайки еще не успели "почистить" город после ночи, и я поднял маленькую изящную шапочку - ее Сестричка так задорно сдвигала чуть на бок! Я оглянулся: улица была пустынна, я быстро схватил шапочку и запрятал глубоко за пазуху. Точно, здесь что-то произошло вчера вечером, что-то не очень хорошее для Сестрички, но она жива - не было видно следов борьбы, насилия, а если это так и она жива, то все хорошо, - Бабулька права, мы её найдем и все будет как прежде - снова, снова вместе. Что же здесь произошло? Мои приятели могли что-то знать! И я отправился от лавки к лавке, от одного дружка к другому; каждому обьяснял о братике и о себе, просил не выдавать меня, но, если что услышат необычное, сказать мне. Хозяин был немного сердит на меня, когда я вернулся, - он хотел послать меня с поручениями, а я с утра был в бегах. Но ничего, я готов был бегать и вызнавать хоть целый день, поэтому с радостью выполнил его поручение и только и ждал, чтобы он дал мне еще куда-нибудь побежать.
   Несколько дней беготни и расспросов не принесли никаких результатов. По вечерам мы сидели с Бабулькой вдвоем, пытались подбодрить друг друга. Я сгорал от желания попробjвать связаться с Сестричкой, Бабулька все еще чего-то опаса-лась и откладывала, откладывала. Никто ничего не слышал о пропавшем певце; но вот начались странные разговоры о том, что в доме Хозяина города что-то проис-ходит. Один из моих приятелей - его хозяин, очень богатый купец, был вхож в дом Хозяина - рассказал мне, что в Большом доме - доме Хозяина города появилась не-известная девица - сродственница. Прислуга говорит - у Хозяина города где-то, когда-то была сестра, они долго не виделись, связи прервались, и вот сейчас, когда с этой сестрой случилось какое-то несчастье, она прислала свою дочку к брату с просьбой о помощи и поддержке. И наш добросердечный Хозяин, конечно, забыл все распри, принял девицу как родную, и теперь она будет жить в его доме наравне с другими домочадцами. История была, конечно, занимательная, но нас она не ка-салась, и я упомянул о ней в вечернем разговоре с Бабулькой потому, что мы дого-ворились, что буду пересказывать ей все новости. К моему удивлению, она не толь-ко выслушала меня очень внимательно, но и попросила повторить все несколько раз с начала до конца и задавала вопросы и выспрашивала подробности, которых я, конечно, не знал. Наконец я понял, что она думает, что эта неизвестная новояв-ленная сродственница - моя Сестричка. Бабулька утвердительно кивнула на мой вопрос - да, и мы сейчас попытаемся с ней связаться, ведь ты давно рвешься это сделать.- Здесь , в городе я не мог постоянно носить кинжал и перо. Это было не-безопасно - могло вызвать лишнее любопытство и ненужные воросы. Они по-прежнему хранились в туманных шелках берестяной шкатулки, и только вечером в нашем уединенном помещении я мог вынимать их - давать им немного отдохнуть, поговорить с ними, поупражняться. И вот я снова, как тогда, уже давно, держу перед собой кинжал лезвием вверх и мучительно вглядываюсь в его мерцающую поверхность. Только теперь Бабулька стоит за моей спиной, её руки спокойно и надежно лежат на моих плечах, и её любовь и уверенность добавляются и спле-таются с моими. Кинжал постепенно оживал, все ярче и чаще становились вспо-лохи огня в его глубине, четче и яснее - смутные очертания чего-то или кого-то. Казалось еще чуть-чуть.... Но ощущение исчезало, оставалось непонятное тревож-ное чувство, какая-то тоска и недосказанность. Бабулька сняла руки с моих плеч - я почувствовал себя совсем маленьким и слабым. Лезвие потухло, краски стали мало выразительными и тусклыми, только редкие звездочки огня, как всегда, сияли да-леко в глубине. Это она. Она здесь, очень близко - задумчиво сказала Бабулька, -кто-то или что-то мешает нам связаться с ней. И пока мы не выясним, что или кто это, мы не будем делать новых попыток - это может оказаться опасным для всех нас; да, да и для нас тоже, - Бабулька поняла мой невысказанный вопрос. Мы нуждались в отдыхе, особенно я, Бабулька видела это. - Утром мы решим, что делать дальше, а пока- отдыхать. Я улегся спать, как раньше, в пути, перо в изголовье, и кинжал, зажатый в руке здесь, рядом с сердцем. Снов не было - мои верные друзья помогли мне хорошо выспаться и отдохнуть. Проснулся я полный сил, надежд. Бабульки уже не было в комнате. Я поблагодарил своих друзей, аккуратно вернул их на место и быстро спустился вниз на кухню. Мне нетерпелось обсудить с Бабулькой наши планы, и сделать это надо было, пока никто нам не мешал. Бабулька была одна, помощник ушел за растопкой для больших посудин; подходил к концу мертвый сезон, и Хозяин начинал готовиться к приему новых гостей. Я вкусно и впервые за много дней с аппетитом поел, и мы договорились, что Бабулька расскажет Хозяину, что ей пришлось отпустить "мальчика с лирой", потому что нашлись его старые хозяева, но я - "мальчик с дудочкой" смогу заменить его, и играть для почтенной публики по вечерам, когда будут посетители. Сейчас же часть дня я буду проводить там, на том месте, где пропала Сестричка - это как раз против дома Хозяина города. Я буду играть на дудочке, кувыркаться, что-то делать, может быть, даже расскажу какую-нибудь балладу, чтобы никто ничего не заподозрил, а сам буду наблюдать за Домом, мне обязательно надо увидеть новую сродственницу - убедиться , что это та, о ком мы думаем. Мы немного поспорили о разных мело-чах и деталях: когда и как я начну выступления, как долго и часто я там буду по-являться. Но в главном мы были согласны - другого пути увидеть и постараться поговорить с Сестричкой, если это действительно она, у нас не было. Я пошел собираться и готовиться к выступлению, Бабулька - говорить с Хозяином; мы не видели возражений с его стороны, но поставить его в известность, посоветоваться мы были должны. Я взял дудочку, неизвестно для чего надел шапочку Сестрички -вот и вся моя подготовка; оставалось только дождаться, пока Бабулька вернется от Хозяина харчевни. Я сгорал от нетерпения поскорее отправиться на то место, я уже видел, как я стою там, играю и пою, как Сестричка выходит из ворот Большого дома и мы радостно обнимаемся... Вернулась Бабулька. Хозяин был не очень доволен нашим планом, но пока согласился, я видел, что и ей тоже хочется, чтобы я побыстрее отправился на место, поэтому она не пересказывала подробности своего разговора; внивнимательно посмотрела на меня, положила руки мне на плечи, заглянула в глаза: "Будь осторожен", - Бабулька сделала шажок в сторону, освободила мне дорогу к двери, а сама так и осталась стоять одна под низким потолком нашей комнаты. Я побежал - мне хотелось до выступления обежать своих приятелей, рассказать о своем решении выступать и попросить, чтобы они пришли и поддержали меня - были первыми слушателями. Мне удалось переброситься словами с некоторыми из ребят, других я уже не застал; все были немного удивлены, но все обещали, что будут приходить поддерживать меня и передадут мою просьбу всем - всем -всем. И вот я на месте. Эта небольшая ниша против Дома Хозяина города и вправду очень удобна для выступлений. Я постелил маленький коврик - на нем я буду кувыркаться и сюда можно будет бросать денежки; одну монетку - первую - я положил сам. Не знаю, решился бы я при других обстоятельствах выступать перед публикой, но теперь я даже и не думал об этом - не волновался ни капельки- я дудел на дудочке, выкрикивал смешные куплеты, кувыркался - постепенно к нескольким моим друзьям, которые свистели от восторга и подбадривали меня выкриками, стали присоединяться и другие прохожие. Людям, наверное, нравилось то, что я делаю, на коврике заблестели денежки, но я думал только о том, видят ли, слышат ли меня из Большого дома, и выйдет ли Хозяйская сродственница. Дни про-ходили за днями. Я каждый день приходил на это место как на службу - шутили стражники у дома Хозяина: все здесь ко мне привыкли и иногда я с ними перебрасывался парой-тройкой слов - они просили исполнить какую-нибудь особо полюбившуюся песенку или куплет; нравилось им и как я ловко подпрыгиваю и кувыркаюсь. Мои приятели тоже постоянно - то большой компанией, то по одиночке, приходили подбодрить меня. Так что без публики я почти никогда не оставался и даже приносил домой какие-то денежки. Но того главного, ради чего я проводил здесь целые дни, все не случалось - мне не удавалось увидеть сродственницу Хозяина города. Может быть, она выходила из Дома в другое время? Но когда? С утра до позднего вечера я не оставлял свой пост. Никаких новостей не было и у моих друзей. Если в Доме и происходило что-то, никто ничего об этом не болтал - у Хозяина была преданная вышколенная прислуга. - У кого есть терпение, у того есть все, - каждый вечер, как заклинание, повторяла Бабулька - думаю, она говорила это не только для меня. Прошло, наверное, больше двух недель, когда я впервые увидел сродственницу Хозяина. В сопровождении строгой Домоправительницы, двух служанок и стражника моя! Сестричка, одетая в богатый местный наряд, вышла из ворот Большого дома!. Я чуть не перекусил дудочку, я хотел все бросить и побежать к ней - хорошо, что от неожиданности ноги мои как будто приросли к земле - неизвестно, какие беды могли бы с нами случиться, но я остался на месте, справился с собой и смог более-не менее прилично додудеть свою песенку. Хорошо, что в этот час никого, кроме нескольких моих друзей, не было рядом. Я сказал, что устал и хотел бы сделать маленький перерыв. Мы всей гурьбой отправились в сторону большого базара, вслед за Сестричкой. Я издали наблюдал, как Домоправительница с Сестричкой зашли в несколько лавок - я потом пораспрошу друзей, что они там делали, и отправились обратно в Большой дом . Я быстро-быстро переулками и проходными дворами вернулся на свое место и начал дудеть и кувыркаться; может быть, - думал я, - они обратят на меня внимание, подойдут поближе послушать , и я даже смогу сказать словечко Сестричке! Но Домоправительница с Сестричкой быстро скрылись в воротах Большого дома. Служанки зашли с ними, а стражник задержался у входа поболтать с приятелем. Дольше оставаться здесь я не мог. Надо было рассказать обо всем Бабульке! На кухне в харчевне кипела работа - не одна только Бабулька, еще несколько работников были заняты приготовлением еды. Людей в городе заметно прибавилось и в харчевне появились новые постояльцы. Бабулька не разрешала мне приходить на кухню во время работы, но сейчас, увидев мое взволнованное лицо, она ни слова не говоря вышла из кухни вслед за мной. Мы поднялись в нашу комнату - ни в каком другом месте Бабулька не хотела меня выслушать. Я подробно рассказал ей обо всем, что видел, потом еще подробно ответил на все вопросы, потом рассказал еще раз, потом объяснил свои ощущения и чувства. - Ну что ж , будем надеяться, что это наша Девочка, и что с ней все в порядке,- наконец сказала Бабулька. Как надеяться! Я уверен, я знаю, что это она! Какие могут быть сомнения! Я видел её собственными глазами! - Не будем спорить,- примирительно ответила она,- ты, конечно, продолжишь свои выступления, и мы подумаем, что делать дальше. С этого дня я бежал на свое место, полный надежд и планов. Бывали дни, когда Сестричка совсем не появлялась, бывали - что она выходила несколько раз на дню, но никогда она не была одна - всегда в сопровождении Домоправительницы или служанок, или всех вместе. Ни разу она не подошла ко мне, не обратила внимания на мои прыжки, ужимки, вопли и дудение. А надо сказать, что когда Сестричка появлялась, я начинал орать и поясничать с удвоенной силой- так хотелось, чтобы она меня заметила. Однажды я даже так близко подскочил к ней , что её страже пришлось тумаками отгонять меня. Пока (я очень надеялся, что это пока) Сестричка меня не замечала или делала вид? Зато у меня появился новый постоянный слушатель. Обычно моими главными слушателями были ребятня, служанки и работники, стражники, всякий праздно шатающийся простой люд; важные богатые люди, если и останавливались на несколько минут, то быстро уходили, кинув одну-две небольшие монетки. Поэтому, когда этот богатый купец начал останавливаться около моего коврика почти каждый день, я невольно обратил на него внимание. Обычно он стоял несколько минут; поначалу мне казалось,что он внимательно рассматривает меня, моё лицо, руки, вслушивается в мой голос; потом мне стало казаться, что он даже и не смотрит на меня - тогда зачем он тут стоит?; потом он бросал на коврик небольшую монетку, и так же молча поворачивался и уходил. Обычно я рассказывал Бабульке обо всем, что происходило днём; мы с ней внимательно обсуждали каждое появление Сестрички, каждую подмеченную мною мелочь - и как она была одета, и с кем и куда шла, и когда вернулась, и каким было выражение её лица. Об этом своём необычном слушателе я почему-то не рассказал Бабульке с самого начала - не вызвал он у меня чувства опасности, вообще никакого тревожного чувства. Но, когда однажды вечером я нашел тяжелую золотую монету среди денюжек, собранных за день, я как-то сразу подумал о нем и рассказал Бабульке об этом странном человеке. Мы судили с ней и так и сяк, кто это мог быть, и что заставляло его каждый день приходить на мои немудренные выступления; ничего путного мы придумать не смогли, но решили, что золотую монету следует при всех обстоятельствах вернуть - купец мог ошибиться: уличному артисту не платят золотом. Я спрятал монету поглубже в потайной карман курточки, чтобы она не выпала при выступлении. Мне хотелось вернуть её при первой же возмож-ности. Купец появился через день. Народу у моего коврика было немного, и преж-де чем он повернулся уходить, как всегда молча, выслушав несколько куплетов, я вежливо окликнул его и попросил задержаться на пару минут. Купец был удивлен, но молча согласился и так же молча подождал, пока я сложу коврик и спрячу дудочку. Зеваки разошлись и я, улучив минуту, вытащил золотую монету и протянул её купцу со словами-обьяснения. Купец пристально посмотрел на меня - ты очень странный паренек, -сказал он и улыбнулся открытой белозубой улыбкой, но его глаза оставались холодными и серьёзными; - Хотелось бы мне познакомиться с твоими родителями или теми, кто посылают тебя на эту работу, - он кивнул в сто-рону ниши. Разговор начинал тревожить меня. Я что-то сказал о том, что я сирота и живу с чужими людьми, и быстренько пробормотал слова почтения и прощания. Но выскользнуть и убежать мне не удалось - каким-то образом купец оттеснил ме-ня к стене, и его рука крепко сжала мое плечо, -Ты отведешь меня туда, где ты обитаешь, я должен видеть тех, с кем ты живешь,- тихо, спокойно, но очень весомо сказал он. Я старался освободиться, - Не пытайся удрать - я обвиню тебя в воров-стве, - золотая монета все еще оставалась в моей руке, - если ты её сейчас выбро-сишь, я сразу позову стражу, - он, казалось, читал мои мысли. Почему, ну почему нельзя всего предусмотреть? Мы шли по улицам, мальчишка и богатый купец, который опирался на его плечо. Я кружил и плутал, мне так не хотелось приводить его к Бабульке. Я надеялся, что купцу наконец надоест ходить со мной по улицам, или у него окажутся какие-нибудь важные дела, или еще что-то отвлечет его, и мне удастся сбежать. Но он молча и терпеливо шагал со мной по городу, ни разу не заговорив и не выразив недовольства нашим долгим и путанным маршрутом. Не мог же он не заметить, что мы возвращаемся на одни и те же улицы? Первым не выдержал я - когда мы по третьему разу обошли все возможные закоулки, я в изнеможении остановился и взглянул ему в лицо. Оно было таким же непроницаемо доброжелательным. - Ты правильно меня понял, - сказал он, - мы во что бы то ни стало найдем то место, где ты обитаешь; и чем дальше, тем больше мне этого хочется. - Всего в нескольких шагах за углом была харчевня, и мне пришлось сде-лать эти несколько шагов. Мне очень не хотелось, чтобы кто-нибудь, особенно Хо-зяин, заметили меня с незнакомцем, поэтому я повел его по полутемной убогой лестнице для прислуги. В это время дня Бабулька обычно еще была внизу - в ку-хонных помещениях, и я думал оставить купца наверху в нашей комнате, а са-мому спуститься за Бабулькой и по дороге подготовить ее к предстоящей встрече. Но когда мы наконец вскарабкались наверх по крутой и грязной лестнице к двери нашей комнаты , я понял, что и здесь - ошибка! Из-за двери чуть слышно доноси-лись звуки чистой печальной мелодии - Бабулька пела! Купец не дал мне и секунды на раздумье - сильным ударом он распахнул перед нами дверь. Бабулька стояла посредине комнаты, тусклый свет единственного окошка освещал её сзади, и её фигурка казалась обведенной тонкой светлой линией. С того утра в доме Тётушки Та, когда я увидел Бабульку в ворохе юбок и шалей, это был первый раз, когда она предстала передо мной в своем настоящем - из той жизни- виде - маленькие шта-нишки, кофточка, коротко остриженные волосы. Не было только хрустального ко-локольчика. Я понял, что казалось странным, чего мне не хватало в Бабульке - все это время, да с того самого дня, я ни разу не слышал его задорного дриньканья. Она стояла на цыпочках, широко раскинув руки, закрыв глаза - она пела, звуки лились легко и светло - радужной дымкой, запахом цветущего сада, скошенной травы, первых снежинок - запахом бодрости и надежды заполняли комнату. Она ни-кого не ждала, мы застали её врасплох. От звука распапахнувшейся двери она так и застыла, широко раскрыв глаза. - Тётенька, - голос купца за моей спиной звучал удивленно - радостно, было в нем что-то непередаваемо теплое-родное. Никогда не думал, что Бабулька умеет так прыгать Я не заметил, как вдруг она оказалась рядом с нами и её рука властно легла на губы незнакомца, а глаза, глаза сияли и искрились, - она его знала! Это кто-то близкий ей человек. - Молодой хозяин, - быстро, стараясь сдержать радость, заговорила Бабулька, чуть отступая назад и любуясь молодым купцом, - молодой хозяин, все меня зовут старушка Ля, - купец чуть поперхнулся смешком, - и я не вижу ничего плохого в этом имени, - продол-жала Бабулька, она погрозила ему пальцем, - вы, наверное, хотите заказать у меня еду на какой-нибудь вечер, я знаю, многим нравится, как я готовлю,- Бабулька вела его к какому-то решению, и он, казалось, понял её замысел и утвердительно кивнул головой. - Но я бы порекомендовала вам сначала отведать мою еду здесь, в хар-чевне, и, если она вам понравится, то тогда вы сможете договориться с Хозяином харчевни - я ведь работаю у него, чтобы он отпустил меня поработать для вас.
   - Бабулька вопросительно смотрела на незнакомца. - Вы правы, как обычно, ста-рушка Ля, - сказал купец и почтительно поцеловал ей руку, - мы так и сделаем.
   - Эй, паренек,- он обратился ко мне,- пошли в харчевню,- я не прощаюсь, - повер-нулся он к Бабульке, но её уже не было видно под ворохом одёжек, она тоже торопилась спуститься вниз. Хозяин харчевни встретил Молодого Купца с рас-простертыми объятиями, а как же - посетителей было еще маловато, а этот , к тому же, был и одет богато и вел себя так, что нельзя было не почувствовать богатства и знатность. В мгновенье ока на столе оказались все разнообразные кушанья, которыми так славилась Бабулька. Хозяин не переставал подходить к Купцу и интересоваться, вкусно ли , не требуется ли еще чего-то; я тихонечко под-глядывал в щелку кухонной двери. Бабулька пыталась вести себя так, как будто ничего не случилось - она деловито сновала по кухне, что-то мешала в посудинах, что-то переставляла, но если бы кто-то внимательно присматривался, то понял бы, что все эти её занятия и заботы не давали никаких результатов. Наконец Купец перепробовал все блюда и подозвал Хозяина; начался довольно длинный разговор, жаль, как я ни старался, не мог различить ни слова; но зато чуть не получил увесистый удар дверьми, когда Хозяин неожиданно вошел в кухню, чтобы позвать Бабульку. Он, конечно, тут же заметил меня, увидел, что я бездельничаю, и отослал с поручением в ближайшую лавку. Как ни торопился я все выполнить, когда вернулся, незнакомца уже не было. Весь остаток дня я слонялся, не умея найти себе занятие и отвлечься. Я понимал, что надо вернуться на свое место и продол-жать выступать и следить за Большим домом, но многочисленные вопросы и пред-положения, одно причудливее другого, не давали мне покоя и я просто не мог за-ставить себя чем-то заняться. Поговорить с Бабулькой я смог только вечером, когда она закончила свою работу на кухне. Я надеялся получить ответы на все свои вопросы и недоумения. Я видел, чувствовал, что Бабулька очень и очень рада ; но на мой невысказанный вопрос, она только приложила палец к губам. Ну почему, почему она такая трусиха, всегда и всего боится! Бабулька рассказала, что Хозяин отпустил ее поработать у Молодого купца - они долго торговались, и наш Хозяин выторговал совершенно немыслимо высокую цену, но Купцу уж очень хотелось, чтобы Бабулька приготовила у него в доме торжественную вечернюю еду, поэтому он согласился на эту цену; ну а нашему Хозяину пришлось согласиться, что до вечерней еды Бабулька приготовит в доме Купца обычную еду, чтобы приспосо-биться к его кухне и утвари. Поэтому в один из ближайших дней мы отправимся в дом Купца - Бабулька настояла, что ей нужен помощник - я, чтобы приготовить обычную еду. - Поговорим по дороге - Бабулька выразительно посмотрела на меня. Как мне хотелось поскорее пойти! Но только через несколько дней поутру Бабулька попросила меня пропустить моё утренне выступление и помочь ей найти дом Купца. С радостью и нетерпением я вышел из дома. Не успели мы завернуть за первый же угол, как я остановился. Весь мой вид наверняка говорил Бабульке, что я не двинусь с места, пока не услышу объяснения. - Хорошо, хорошо, родной,- сказала Бабулька,- я ценю твою выдержку, пойдем,- она потянула меня за руку. -Этот незнакомец,- Бабулька улыбнулась,- Гор, не знаю как зовут его сейчас, друг твоих Папули и Дядюшки, я помню его таким, как ты сейчас; а кто он и что делает в этой жизни, я не знаю, но надеюсь, что сегодня совсем скоро все прояснится. Ты удовлетворен? - вот это да! Как, он дружил с Папулей и Дядюшкой, когда они бы-ли мальчишками, как я, и потом, и вообще..., а сейчас! Надо побыстрее, побыстрее все выяснить. Я почти бежал и Бабулька останавливала меня, просила идти мед-леннее, жаловалась, что она путается в этих своих юбках. Но все равно, мы пришли очень бысторо. Найти этот дом было нетрудно. Купец был известен своим богатством и знатностью и ,хоть был и нездешним жителем, держал свой дом; и когда приводил в город богатые караваны, не искал места по харчевням - у него был свой красивый богатый дом. Купец славился гостеприимством и щедростью; а два раза - когда приходил с караваном и перед уходом - он устраивал большие вечерние праздники для знатных людей города и хозяев других каркаванов. Ба-бульку он пригласил приготовить еду для прощального праздника; все это нам рассказал Хозяин харчевни и добавил, что он согласился отпустить Бабульку и потому, что кроме хорошей оплаты, он надеется на то, что еда старушки Ля при-ведет к нему новых клиентов.
   Дом стоял чуть особняком на одной из окраинных улиц, большой забор ок-ружал пространство, заполненное многочисленными повозками, ящиками, тюками. Мы не успели еще притронуться к дверному молотку, как входная дверь распах-нулась - нас ждали. Пожилой молчаливый служитель без всякого выражения на ли-це знаком предложил нам войти и быстро повел внутрь дома. Я очень волновался и не очень-то рассматривал обстановку, но, вероятно, она была богатой - Бабулька даже приостановилась несколько раз - хотелось побыстрее увидеть его - Гора! И вот служитель остановился около небольшой скромной двери и тихо стукнул ус-ловленным образом. Он пропустил нас в небольшое, почти пустое помещение. Комната напоминала наши семейные комнаты: цветной свет - радостный, но не яр-кий, падал сверху, высвечивая центральное пространство, небольшие сидения и подставки для предметов, располагавшиеся вдоль стен. Гор пересек помещение, стараясь не вступать на освещенное пространство. - Да, Тётенька, это я, здрасте,- не уставал повторять он, пока Бабулька обнимала его, называла милым сыночком и слезы тихонечко лились из ее глаз. Наконец они оба успокоились и Гор повернулся ко мне: "Ну, парень, и похож же ты на своего папаньку!" - он крепко-крепко обнял меня. - Когда я увидел тебя первый раз, то даже представить не мог, что ты его сын; я ведь знаю, где каждый из нас живет, - он повернулся к Бабуленьке, - но чем больше я на тебя смотрел, тем больше удивлялся - поэтому я так часто и приходил, я понимал, что таких совпадений не бывает - можно быть похожим внешне, но все манеры и ужимки? Это не давало мне покоя, я должен был как-то все прояснить. И я воспользовался золотой монетой, полагая, что проверка "на золото" - хорошая проверка и, как видите, не ошибся. - Тут мы все снова начали обниматься и радоваться, но на мой взгляд, очень недолго: Бабулька и Гор почти одновременно посмотрели друг на друга . - Ты первый, - сказала Бабулька. Гор понимающе кивнул головой. Он предложил нам питье и еду, Бабулька от-казалась, - потом, потом - начинай, у меня мало времени. Гор улыбнулся своей белозубой располагающей улыбкой, Бабулька, мне показалось, начала сердиться, она ничего не сказала, но и Гор, я знаю, почувствовал это и быстро, четко начал рассказывать о своей жизни то, что Бабулька почему-то не знала: что ему по наследству от каких-то дальних родичей перешел большой караван, и, чтобы не оставить без средств многих связанных с ним людей, ему пришлось освоить новое для себя занятие; и он и здесь преуспел и теперь через несколько лет он то, что мы видим - богатый, уважаемый купец. Во время рассказа Гор не сводил глаз с Бабуль-ки, пытался понять ее реакцию. После небольшого молчания Бабулька сказала, что ей ничего не остается, как принять его рассказ. Гор облегченно вздохнул. - На все остальные выяснения, - продолжала она, - у нас нет ни времени, ни возможности: я вынуждена просить тебя о помощи. Не останавливаясь на ненужных деталях, рассказала она Гору о нашей дороге, и о том, что произошло здесь, о наших подозрениях относительно сродственницы Хозяина города. Гор выслушал, не перебив ни разу - я даже подумал, что он и не вслушивается вовсе, но как только Бабулька остановилась, он начал задавать вопросы. О, это были те еще вопросы! Раньше я думал, что умеют спрашивать в нашей семье, но такого! Гор просто выворачивал нас, по крайней мере - меня, наизнанку, он не давал возможности ук-лониться от ответа и приходилось говорить правду. Так же быстро и четко, как Бабулька рассказала нашу историю, он уточнил всё, что считал для себя нужным. И я не успел и глазом моргнуть, как эти двое договорились. - Я хорошо знаком с Хо-зяином города и вхож к нему в дом, - сказал Гор, и о том, что у Хозяина появился еще один член семьи, я знаю - он сам мне рассказал. Меня, правду сказать, это сов-сем не заинтересовало - так, из приличия, я задал положенные вопросы. Здесь не очень принято приглашать женщин, особенно молодых, приветствовать гостей, но, я надеюсь, что смогу увидеть интересующую нас особу и, если она вызовет во мне те же воспоминания, - Гор выразительно посмотрел на меня, - то постараюсь с ней даже поговорить; но не обещаю - это уж совсем против приличий. - Он вопросительно посмотрел на Бабульку - Ну как, Тётенька, Вам это подходит? - Я старушка Ля, - сказала Бабулька ,- а ты- ты - милый хороший мальчик, - все, что ты предлагаешь, мне подходит; идем, я посмотрю твою кухню и приготовлю еду. Она погладила Гора по голове и плечам так, как гладила меня и как я не раз видел, гладила Папулю и Дядюшку. - Идем, нас ждет трудная работа, - согласился Гор.
   Кухня в его доме была большая и светлая, похожая на кухни в наших домах, как сестра на сестру. Кухонная работница, которую Гор позвал в помощь Бабульке, сразу признала её мастерство, и Бабулька быстро, радостно приготовила наши любимые простые блюда. Мы с Гором в ожидании еды не уходили из помещения, а устроились в уголке на небольшом диванчике, и он рассказывал мне всякие забавные истории о себе и о моих близких, их-то уж точно Бабулька могла не знать, а Папуля и Дядюшка могли постесняться мне рассказать. Было вкусно, весело, по-семейному, совсем не хотелось уходить. Бабулька и Гор договорились, что Гор передаст Хозяину харчевни, что Бабулькина еда его, Гора, устраивает, и он намерен пригласить её приготовить еду на Большой Вечер. Я буду продолжать ходить на свое место: дудеть, петь, кувыркаться и следить за Большим домом. Гор постараетя увидеть интересующую нас персону и, как только это случиться, позовет Бабульку - Старушку Ля, обсудить, как и что приготовить на Прощальную еду. К моему удивлению, Гор оказался таким же трусишкой, как и Бабулька: он согласился, что больше пока мы видеться не будем и только крепко - крепко обнял меня на прощанье. К входным дверям нас проводил все тот же молчаливый служитель. Только потому, что я наблюдал, я заметил, что они с Бабулькой обменялись быст-рыми понимающими взглядами; и вот дверь за нами закрылась. - Поторопимся, - сказала Бабулька, - нас уже ждут в харчевне. Вот куда мне совершенно не хотелось возвращаться! Хозяин встретил нас сердито - мы отсутствовали дольше, чем ему
   хотелось; но когда Бабулька передала ему деньги задатка и слова Купца, что он доволен едой Старушки Ля, Хозяин пришел в хорошее расположение духа и разре-шил мне "пока продолжать выступать на улице". Я сбился со счета дней: мне каза-лось, что всю жизнь я только и делаю, что дужу в дудку, выкрикиваю дурацкие куплеты и кувыркаюсь.Несколько раз я видел Сестричку, или кого там? Она ходила, видимо, по лавкам; иногда в сопровождении Домоправительницы, иногда со служанками, иногда они выходили без стражи, но никогда она не появлялась вне Дома одна. Не раз, когда они проходили мимо меня, мне казалось, что она бросает на меня заинтересованные взгляды, иногда вопросительная улыбка появлялась на её лице; один раз мне даже показалось, что она хочет остановиться, или заговорить со мной, но Домоправительница - в тот раз она была с Сестричкой - быстро ухватила её за руку и увлекла в сторону Дома - только неуверенный прощальный взгляд - все, что мне досталось. Но вот Хозяин сообщил Бабульке, что Купец хочет обсудить план Прощальной еды и через день мы должны отправиться к нему домой - не будет же такой важный человек приходить сюда. Я ликовал - меня радовала сама встреча с Гором, но если он нас звал, значит, он видел Сестричку и ему есть что нам рассказать. Я пытался поговорить с Бабулькой обо всех этих ве-щах, но, как и следовало ожидать, это были темы, на которые она не желала разговаривать в харчевне. В назначенное время мы шли знакомой дорогой и я старался сдерживать себя: то и дело я сбивался на бег, оставляя Бабульку далеко позади. Она как нарочно шла очень медленно! Но вот молчаливый служитель открывает перед нами тяжелую входную дверь, потом быстрый переход: в этот раз нас не ве-ли по путанным анфиладам комнат, и вот - Здрасте, Тётенька! Привет, парень! Как я рад видеть эту белозубую улыбку, словно Папуля, Дядюшка, здесь - рядом с нами. Бабулька и Гор не стали тратить время на долгие приветствия и объяснения - Гор сразу начал рассказывать. - Хозяин города - одинокий мужчина; жена его давно умерла. Все хозяйство в Доме ведет дальняя родственница - Домоправительница - властная и злобная женщина. Она держит железной рукой весь дом и, говорят, что сам Хозяин побаивается перечить ей. Может быть и поэтому Хозяйский сын обитает где-то в чужих краях, и только с недавнего времени пошли разговоры, что все ждут его приезда, и очень скоро, - на последних словах Гор сделал ударение и посмотрел на Бабульку. - Хозяин города, - продолжал Гор, - хитрый и дальновидный политик, он часто приглашает к себе в дом приезжих купцов и важных людей города, хочет поддерживать с ними доверительные, дружеские от-ношения. Меня тоже не обходят приглашениями и несколько раз в месяц я обяза-тельно бываю на Вечерней еде у Хозяина города. Поскольку жена Хозяина умерла, а женское присутствие на таких собраниях считается обязательным признаком уважения к гостям, то Домоправительница всегда исполняла роль Хозяйки. Делала она это с большим достоинством и по всем правилам, но веселья и радости её присутствие не добавляло. Некоторое время назад, вы знаете об этом, в Доме появилась еще одна женщина,притом женщина молодая, которую никто не знал и никогда не видел: по городу поползли разные слухи. Хозяин города хорошо понимает, что все неизвестное и странное вызывает страх и недоверие, и слухи совсем ему ни к чему; поэтому на его вечерних собраниях стала появлвяться новая сродственница - милая молчаливая девушка. Говорят, что она дочь сестры Хозяина, с которой он был долгое время в ссоре, и потому, только когда дом и земли сестры были за-хвачены пришлыми людьми, и почти все там погибли, Хозяин города приютил у себя единственную оставшуюся в живых сродственницу. Поэтому -то она такая печальная и молчаливая. - Снова многозначительный взгляд на Бабульку, и ответ-ный понимающий кивок. - Сначала все думали о сродственнице и о Хозяине, - Гор сделал многозначительную паузу, - но потом как-то вспомнился Сын Хозяина и разговоры о его неожиданно скором приезде; конечно, Хозяин города должен был дать уважаемым людям хотя бы увидеть эту девушку - она стала одной из важных фигур здешней политики. В последнее мое посещение Вечерней еды у Хозяина города мне посчастливилось увидеть это создание и даже поговорить,- Гор улыбнулся своей подкупающей улыбкой. - Даже если бы я не встретил вас и не познакомился с тобой, паренек, - он обратился ко мне, - внешность этой девочки, ее манеры, заставили бы меня призадуматься - уж очень хорошо я знаком с её ро-дителями! Одета она была в местное очень дорогое и модное платье, но вот укра-шения... (я почувствовал, как напряглась Бабулька). - На ней была цепочка, по всей длине которой на равных расстояниях вделаны маленькие прозрачные камуш-ки. - Это наша Девочка! Нет сомнений! - взволнованно перебила Гора Бабулька. Он как будто и не слышал её восклицания. - Когда меня представили ей - зовут её каким-то местным странным именем: что-то-роса, неожиданно появившаяся на листе, я завел разговор именно об этой её цепочке, сказал, что цепочка прелестна, но явно не здешнего изготовления. Я сожалею, я не хотел, но довел бедняжку до слез - она сказала, что это подарок её дорогого Папулечки, и это все, что осталось от ее прошлой радостной жизни. Домоправительница заметила, что мы разговариваем, что девочка едва сдерживает слезы, подошла к нам и под каким-то предлогом быстро увела её из комнаты. Ну что? Что скажете? Что будем делать? Девочку явно опаивают. - В комнате повисло молчание. Бабулька сидела, откинувшись на подушки; её открытые руки были протянуты к радостному потоку света, откуда-то сверху проникающему в комнату. Гор тоже смотрел на свет, но руки его были плотно переплетены на груди. - Не знаю, опаивают ли её, - наконец сказала Бабулька, - но установить с ней связь нам не удалось. Не видел ли ты у неё еще ка-кое-нибудь украшение? Гор внимательно посмотрел на Бабульку: "Что вы имеете в виду? Объясните, я мог не обратить внимания". - Нет-нет, это-то ты бы не смог не заметить. А скажи, есть ли в Доме кошки? - задала Бабулька, казалось, странный вопрос. Видно было, что вопрос удивил Гора, но он серьёзно старался вспомнить, видел ли кошек в последнее посещение Дома. - Здесь, знаете, их не очень-то любят; и скорее можно встретить кошку в помещениях прислуги, чем в парадных комнатах. Нет, не видел, - сказал он. Мы долго еще сидели и обсуждали наши дела; я был горд, что взрослые не попросили оставить их одних и я, как равный, принимал участие в разговоре. Наконец все было обговоренно; мы приняли решение, которое казалось всем нам наиболее правильным и выполнимым. Надо было возвращаться к повседневным делам - тем более, что они и были частью нашего плана. На кухне Бабулька быстро договорилась с работницей о том, как и какую еду следует приготовить на Прощальный вечер, и мы покинули дом Гора. Каждый из нас лелеял в душе надежду и молил Богиню Удачи о помощи. Через несколько дней Бабулька послала меня к Гору. Я нес горшочки и мешочки со всякими приправами и травами для приготовления еды на прощальный вечер; но главное - я нес небольшую склянку с запахами. Бабулька специально приготовила её - постаралась собрать все запахи, которые больше всего любила Сестричка и соединить с запахами её Мамульки. По нашему плану Гор должен был передать эту склянку как подарок Хозяйской сродственнице в извинение за то, что на том вечере своими вопросами разволновал её. Мы надеялись, что Сестричке передадут эту склянку и знакомые родные запахи пробудят в её душе хоть какие-то воспоминания, заставят её призадуматься, как бы сильно, по словам Гора, её не опаивали. В самом худшем случае, если почему-то решат не передавать склянку Сестричке и даже из любопытства никто не откроет её, склянка сделана из того редкого материала, который пропускает запахи, и любой, кто к ней прикоснется - а Гор передаст её без специального мешочка - принесет к Сестричке частицу запаха, да и весь Дом пропи-тается им, стоит только склянке попасть туда. Для всех это будет легкий при-ятный, может быть, чуть странный запах, но он быстро улетучится; Сестричку же он будет волновать долгое время. Я очень надеялся увидеть Гора: его улыбка и "как поживаешь, парень!" очень нравились мне; но молчаливый служитель, кото-рый открыл дверь (кажется, он просто жил там за дверью), даже не пригласил меня войти, забрал все горшочки и мешочки и терпеливо ждал, пока я догадаюсь пере-дать ему и заветный мешочек со скляночкой. Только после этого он сделал привет-ственный благодарственный знак и тяжелая входная дверь бесшумно закрылась. Сначала мне очень хотелось обидеться на Гора: ведь не просто так - поболтать - я пришел; но потом подумал о том, сколько важных дел ему предстоит сделать - ведь на утро после Прощального вечера его караваны должны покинуть город, а подготовить такое количество людей, повозок, грузов - большая и трудная работа. Понятно, что он очень занят, и если его доверенный человек принял от меня важ-ные вещи, то нет в этом ничего обидного, и пора мне уже думать и вести себя как взрослый человек, а не обижаться, чуть что, как мальчишка. У меня у самого тоже было полно дел: я должен был уложить все наши вещи; через неделю после того, как караваны Гора покинут город, мы с Бабулькой тоже уйдем. Бабулька уже ска-зала об этом Хозяину харчевни. Он, кажется, был не очень доволен - Бабулькина еда привлекала в харчевню много посетителей, да и работала Бабулька бесплатно - ведь помещение, где мы жили, всегда до нас пустовало, и Хозяин ничего не потерял, когда отдал его нам. Бабулька успокоила его, сказав, что научила одного из кухонных работников готовить свою еду, и у того получается совсем неплохо. Нам же с ней пришло время отправляться в путь - зима кончается, дороги открыты и мы хотим поискать моих сродственников или, может быть, вернемся в селение На. Не знаю, что больше - уверения Бабульки, что кто-то умеет готовить ее еду, или упоминание имени На (Хозяин очень уважал их за щедрость и немного побаи-вался из-за крутого прямого характера), но Хозяин харчевни не стал чинить нам препятствий и пообещал отпустить, когда нам будет удобно, но только после Про-щального вечера у Купца - очень уж ему не хотелось терять большие деньги, обещанные Гором. Бабулька заверила его, что нас все это устраивает: она продолжит работать на кухне в харчевне, а сборами и укладкой вещей придется заниматься мне. Не такое это простое дело, как может показаться - я должен сло-жить вещи трех разных человек; хоть вещей и немного, но уложить их надо так, чтобы они - вещи - не поссорились между собой, чтобы им было удобно; да и нес-ти их будут всего два человека - Бабулька и я. Надо подумать и об этом, мы ведь пойдем пешком до условленного места: там нас будет ждать Гор со своим карава-ном. Так что особо обижаться и у меня времени не было. Известие, что караваны Гора покидают город, распространилось быстро. Гора уважали и всем было лестно получить приглашение на его Прощальный вечер. А когда еще узнали (это поста-рался наш Хозяин), что еду будет готовить повариха из "Танцующего барана", количество желающих получить приглашение увеличилось - все были наслышаны о вкусной еде, но не все могли себе позволить из-за своего положения зайти в хар-чевню. Особенно это касалось жен и дочерей приглашенных: ведь им вообще не полагалось одним выходить из дома. Поэтому все эти женщины настаивали и мужчины уступили, а Гор с радостью согласился - на его Прощальный вечер все приглашенные придут с женщинами - женами, дочерьми, с кем захотят. Это было очень важно и для нас: теперь-то Хозяину города придется прийти и с Домоправи-ельницей и с Молодой сродственницей - Гору не надо будет его об этом специ-льно просить; наоборот, Хозяин сам скажет об этом - не сможет он, как бы ему этого и ни хотелось, оставить своих женщин дома - это значило бы обидеть со-равшихся, а на это Хозяин города - опытный политик - не мог пойти. Нам же было очень важно, чтобы Молодая Сродственница поела или попила хоть немного из еды, которую Бабулька уж знала как приготовить! Время теперь летело быстро - только успевай поворачиваться! Я продолжал по утрам появляться на своем месте: дудел, кричал куплеты, кувыркался, но то ли люди были больше заняты - все готовились: вот-вот должны были появиться новые караваны, то ли всем надоели мои песенки и ужимки, но слушателей и зрителей становилось у меня все меньше и меньше, и в один прекрасный день даже стражники Большого Дома, с которыми я успел подружиться, посоветовали мне или сменить место выступлений или выучить новые песенки и куплеты. Они пытались утешить и подбодрить меня, а я пытался сохранить грустное выражение лица, хотя в душе радовался - теперь всем будет ясно, почему я перестану появляться на этом месте. Мы хорошо попрощались и напоследок они приглосили меня прийти в Большой день - первый день открытия Весенней ярмарки. Я сердечно поблагодарил, - если еще буду в городе, - сказал я, и это была правда, - то обязательно приду. Днем я укладывал вещи, проверял, не осталась ли какая-нибудь мелочь в помещении, не закатилось ли что-то, хоть самое маленькое, из наших вещей в какую-нибудь щелку или уголок - я верил Бабульке: ничего от нас здесь не должно остаться; бегал по поручениям Хозяина харчевни и заодно прощался со своими друзьями, рассказывал им о нашем плане найти моих сродственников или вернуться к Тетушке На.
   И вот настал день Прощального вечера. Ранним утром мы с Бабулькой отправились в дом Гора. Предстояла большая работа: ожидали много гостей - и еда и напитки должны были быть превосходными и в изобилии. Часть своих служителей Гор передал под руководство Бабульки на кухню, часть - под руководством молчаливого служителя оборудовали праздничное помещение, остальные продолжали подготовку каравана к отправлению. Сам Гор успевал побывать всюду, все уладить, организовать, дать верный совет. Я иногда выскакивал из кухни - перехватить воздуха, и видел, с каким уважением подчинялись ему служители. Бабулька властвовала на кухне - в этом жаре, шуме, гаме, казалось бы, неразберихе и толчее посудин, бутылей, людей и продуктов - был определенный, одной ей из-вестный точный порядок, и она, как опытный полководец, твердой рукой вела свое войско к победе. К нужному часу все было готово - необыкновенные ароматы и запахи рвались из-под плотно закрытых крышек, усталый огонь долизывал днища последних посудин. Можно было немного отдохнуть. Всем было интересно посмотреть, как продвигается украшение помещения. И здесь люди уже справи-лись со своей работой - как мы и задумывали, убранство почти в точности повто-ряло убранство наших торжественных помещений в праздничные дни, только не-которые детали, взятые из убранства местных домов, разрушали единство и гармо-нию оформления и подчеркивали его необычность. - Надеюсь, ваши гости будут довольны, Молодой хозяин, - ответила Бабулька Гору, когда он подошел к нам и спросил её мнение об убранстве. Чуть позади него незаметно оказался Молчаливый служитель. Вся эта троица обменялась быстрыми, понимающими взглядами: они были напряжены, но готовы и уверенны в успехе. - Я иду переодеваться,
   - сказал Гор, - очень скоро все начнется,... - он оборвал фразу и все, как по команде, отправились на свои места. Как мне хотелось задержаться в зале и спрятаться где-нибудь в уголке, но под пристальным взглядом Молчаливого служителя Бабулька почти силой затащила меня обратно в кухню; и здесь запретила мне даже приближаться к кухонной двери. Обслуживали гостей толькло служители Гора, и как мне ни хотелось хотя бы в щелочку подсмотреть на то, что происходит в Боль-шой зале, я понимал, что Бабулька права, и молча помогал ей возиться с посудина-ми, расскладывать еду по блюдам, вновь и вновь наполнять емкости с напитками. Служители, приходившие за новыми порциями еды, и уборщики посуды говорили нам, как все довольны едой и питьем, как весело и привольно гостям. Да и мы здесь на кухне по количеству съеденного и выпитого, по звукам музыки, шуму и голосам, долетающим из Залы, понимали, что все идет хорошо. "Тьфу-тьфу" - бормотала Бабулька, - чтобы не слишком хорошо. Но вот наконец смолкли звуки музыки, затихли последние слова прощания. Усталые возбужденные работники ввалились в кухню. Все были переполнены впечатлениями - каждый хотел рассказать, кого он видел, кто с кем пришел на Прощальный вечер; в каких невообразимых нарядах были женщины, как все ели, пили, плясали. Они подняли страшный шум; каждый хотел первым рассказать и каждый все знал лучше другого. И мы с Бабулькой очень обрадовались, когда Молчаливый служитель (сейчас он был еще бледнее, чем обычно) тихонько зашел на кухню и знаком пригласил Бабульку и меня следовать за ним. Гор поднялся нам навстречу, когда мы вошли. Молчаливый служитель в этот раз не покинул помещение, а устало опустился на сидение у од-ной из стен - Кажется, все удалось, - сказал Гор, не дожидаясь наших вопросов. В конце вечера каждая из приглашенных женщин получила в подарок маленький букетик цветов; букетики оплели ниткой бус или цепочкой и прикрепили пожелания счастья и процветания. Наша особая гостья, а она присутствовала, рассчет оказался верен - Хозяин города пришел и с Домоправительницей и с Молодой сродственницей, получила, как и все, букетик, только это были цветущие веточки её любимого первого дерева (Гор специально посылал одного из служителей отыскать его в ближайших садах - их переплели цепочкой с блестящими прозрачными ка-мушками). Между строк обычных пожеланий Бабулька ухитрилась разместить слова привета и план наших дальнейших совместных действий. - Если эта девчонка не совсем дура, - думал я, - то после всего, что она ела, пила, видела, надо быть последней - не знаю кем, чтобы не сообразить, что надо прочесть скрытое послание. Всех наших девочек этому учат, а уж такая прилежная девица, как Сестричка... - я был уверен, что она прекрасно умеет это делать. Взрослые говорили о том же, только, конечно, другими словами. - Ей могут помешать его прочесть, - делился своими опасениями Гор. - Она найдет способ, - Бабулька была очень уверена. Общее решение было, что в любом случае мы продолжаем действовать по нашему плану. - А посему, - сказала Бабулька, - мы с вами не прощаемся и не говорим слова благодарности. Ждите нас через неделю - она устало поднялась, я встал вслед за ней. - Тётенька, вы забыли что-то, - сказал Гор; в руках у него был увесистый мешочек, - вознаграждение Вашему Хозяину; и передайте, что я думаю, что теперь у него будет больше посетителей - ваша еда завоевывает желудки, - и он с шутливым поклоном передал мешочек Бабульке. - Мой дорогой, - только и могла она вымолвить. Мне показалось, что на губах Молчаливого служителя мелькнуло какое-то подобие улыбки. Гор сделал ему знак остаться и сам проводил нас до дверей. - Я буду ждать вас, сколько потребуется, - сказал он, - но постарайтесь прийти в условленный день. - Бабулька обняла его на прощанье, а мне Гор крепко, по-мужски, пожал руку. Мы шли медленно, очень уж устали, особенно Бабулька, и в харчевню вернулись совсем-совсем поздно - почти под утро. Но Хозяин не спал, ждал нас - неужели боялся, что мы сбежим с деньгами? Он был очень рад, когда Бабулька отдала ему мешочек с деньгами и даже несколько раз подбросил его на руке; обрадовали его и слова, которые Бабулька передала от имени Молодого Купца, о том, что количество клиентов у него прибавится, так как людям очень понравилась еда. Ему хотелось бы пораспрашивать и больше, но желание в одиночестве пересчитать деньги взяло верх, и он отпустил нас, на про-щанье разрешив отдохнуть завтра, то есть сегодня. Дни, оставшиеся нам в этом городе, пролетели быстро. Хозяин продолжал давать мне небольшие поручения, я охотно их выполнял: все равно я бегал по всем лавкам - прощался со своими приятелями. Было немного грустно расставаться. За последнее время я повстречал и подружился со столькими людьми, скольких не знал за всю предыдущую жизнь; и каждый из них оставлял след в моей душе, рассказывал свою необычную историю, открывал мне что-то новое - так, как учила меня Бабулька, заставлвлял я себя ду-мать, чтобы уменьшить боль расставания. И еще впереди через совсем короткий промежуток времени нас ждала встреча с Сестричкой, и к грусти расставания при-мешивались надежда и нетерпение. И с каждым днем нетерпение росло, станови-лось все больше и больше. Я уже бесцельно ходил по городу, старался, как бы мне этого ни хотелось, не появляться, не приближаться к Дому Хозяина города. Один раз я добрел до дома Гора: он с караваном покинул город в то утро, после Про-щального вечера, когда мы с Бабулькой отдыхали. Дом стоял пустой, всеми поки-нутый, забытый - закрыты окна и двери. Сейчас я был бы рад увидеть даже бледное лицо Молчаливого служителя. Мне стало по-настоящему грустно и одиноко. Пора и нам уходить - где-то в глубине созрело решение.
   Я застал Бабульку в нашей комнате. - Я кончила работать, - сказала она,
   - завтра мы уходим. Этот последний вечер мы провели вдвоем; немного разгова-ривали, а больше молчали, сидели, обнявшись, у маленького огонька, и каждый из нас думал о своем, но вместе мы думали о том пути, который прошли, о людях, ко-торых мы встретили и с которыми подружились, и, главное, о том, что вот-вот, еще немного, и моя любимая Сестричка будет с нами - и вот тогда радостью и счастьем наполнятся наши сердца.
  
  
   Девочка
  
   Мы провели непростой, тревожный день - день, полный волнений и ожи-даний. Каждая из нас старалась не показать вида, как она взволнованна, с каким нетерпением ждет, когда, наконец, вернутся мужчины со своей находкой. Бабу-лечке удавалось лучше скрывать свои чувства - она ухитрялась найти себе занятия и отвлечения, я же совсем не могла с собой справиться; и,наконец, Бабулечка предложила рассказать всем, что я на самом деле девочка, объяснить, конечно, по-чему мы это скрыли вначале; тогда я смогу проводить время с девочками, участво-вать в их интересах и развлечениях - так мне будет легче ждать. Не знаю почему, но я согласилась, и всю оставшуюся часть дня провела с девочками - они были очень милы и внимательны, старались меня развлечь и отвлечь, просили еще и еще раз рассказать о том, как мы с Бабулечкой шли горным путем; восхищались мной, охали и ахали. Но наступил вечер, а за ним и ночь; и только когда Бабулечка заставила меня выпить её успокоительный напиток, я смогла освободиться от окутывающих душу страхов и сомнений, и заснула тяжелым тягучим сном. С лучами утреннего солнца пришло обновление и радость надежд. Все присутствующие разделяли наши ожидание и уверенность, что сегодня уж, вот-вот, они появятся. Прошла утренняя еда. Тетушка На и Бабулечка не уходили в дом - они разговари-вали, сидя под высокой палаткой винных ягод в глубине двора. Остальные домо-чадцы тоже не торопились разойтись; и, хоть у каждого были утренние занятия, все находили какую-нибудь причину еще немного задержаться - ожиданием был пропитан сам воздух. И вот босоногий загорелый мальчишка ворвался во двор: "Они идут!" Мы выбежали за ворота: я думала, что сразу увижу их здесь, около ворот, но небольшая группа - маленькие фигурки были еще достаточно далеко - там, на склоне ближайшего отрога. Но это были они ! Еще немного терпения, несколько спусков и подъемов, поворотов петляющей дороги - и вот они в конце улицы, усталые путники. Между ними в кожанном гамаке медленно покачивается в такт шагов тот, кого с таким нетерпением мы все ждем. Я не выдержала и одна из первых побежала, заглянула, удостоверилась, да это он - мой дорогой любимый Братик! Первые мгновения , что это он, он жив, он здесь с нами, он нашелся, мгновения радости, быстро уступили место боли и горечи - он был так бледен и слаб, так страдальчески сжаты губы, нахмуренны брови над закрытыми глазами. По знаку Тётушки На Братика отнесли в небольшую светлую, почти пустую комнату, и нас всех-всех , даже меня, попросили удалится. Когда Бабулечка разрешила мне войти, Братик лежал на кровати - умытый, переодетый в чистую одежду, но все такой же безучастный и неподвижный. - Видимо очень непростым был его путь,- сказала Бабулечка, - и тяжелы воспоминания; нам надо будет хорошенько за ним ухаживать, помочь ему побыстрее вернуться к нам, к жизни.- Ах, с какой радостью я готова была ухаживать за моим милым Братиком! Мы с Бабулечкой ни на минуту не оставляли его одного - сменяя друг друга, мы проводили около его по-стели дни и ночи - разговаривали с ним, рассказывали всякие истории, пели его любимые песни: мы не теряли надежды и уверенности. И очень скоро настал день, когда Братик сначала недоверчиво и робко открыл глаза и совсем на немного вер-нулся к нам. Но это было начало, замечательное начало!
   В один из первых вечеров его выздоровления мы принесли Братику его му-зыкальные шарики и барабанчик. Мы с Бабулькой решили, что очень важно, чтобы его любимые вещи вернулись к нему именно сейчас, в самом начале его долгой и трудной борьбы за возвращение и выздоровление. Радость Братика, его понимание и благодарность превзошли все наши ожидания. Мы радовались вместе с ним и за него, наши сердца переполняли любовь и нежность - хрупкая надежда сменялась уверенностью, что все-все с нашим Мальчиком будет хорошо.
   И вот он уже окончательно поверил, что он здесь, с нами и можно вместе радоваться, смеяться и плакать. Потихонечку Братик набирался сил - он начал понемногу пить и есть, а потом ему уже захотелось встать и ходить. Конечно, сразу он ходил с нашей - Бабулечкиной и моей - помощью, но Братик очень стеснялся и сердился, что он такой беспомощный, и тренировался, тренировался, пока Бабулечка не заявила, что теперь она за Братика полностью спокойна и может оставить нас одних - у неё, наверное, были еще какие-то дела, мне же совсем не хотелось никуда уходить. Так хорошо, спокойно было мне рядом с Братиком. Теперь, после пережитого каждым из нас, мы, наверное, сильно повзрослели, что-то поняли - не было больше между нами неприязни и непонимания. Мы разговаривали, рассказывали друг другу каждый о своем пути, о том, что каждый из нас пережил, что чувствовал. Разделенные страдания, сопереживние и сочувствие еще больше сблизили и сроднили меня с Братиком; мне хотелось, чтобы эта душевная связь, такая чистая и крепкая, продолжалась всегда. Но вот в один прекрасный день, появилась Тётушка На с охами, ахами, восторгами - шумная, гостеприимная, и Братик с радостью вошел в жизнь их семьи. Сначала они только и слушали рассказы Братика о его путешествии, задавали воросы и восхищались, как это раньше было со мной; но постепенно как-то он стал с ними дружить - участвовал во всех их играх и развлечениях, разговорах и планах, и постепенно не только устроился на мальчиковом краю стола за едой, но и перебрался жить в помещение мальчиков. Для меня, наших разговоров у него оставалось все меньше и меньше времени. Бабулечка, казалось мне, молчаливо поддерживает Братика, а рассказать ей о своих надеждах и печали, я почему-то стеснялась. Когда Братик окончательно выздоровел и перешел жить в помещение к мальчикам, я заняла его опустевшую комнату. Я думала, что Бабулечке будет спокойнее и удобнее жить одной, да и мне, я полагала, в моем возрасте подобает уже жить в отдельном помещении - и всегда у меня была своя комната. У нас, когда дети вырастали или создавали свои семьи, они стремились жить отдельно, обзаводились своим домом; здесь же, я заметила, было иначе: все, даже женатые и замужние родственники стремились жить рядом, под одной крышей. И дом Тётушки На постепенно оброс всевозможными пристройками и времянками. Многие, даже жилые помещения, были проходными, сложные переходы и лестницы связывали различные части дома. Молодежь стремилась объединиться: мальчики и девочки жили отдельно от родителей в мальчи-ковых или девчачьих помещениях. Была одна нежилая большая общая зала, соответственно убранная и украшенная, где вся семья собиралась в особо торжественных случаях и где принимали очень важных гостей. У немногих старших были свои по-настояще-му отдельные помещения. И то, что нам с Бабулечкой выделили по отдельной комнате, только подчеркивало то уважение и дружбу, которые связывали Тётушку На и Бабулечку. Ни Бабулечка ни Тётушка На (надо отдать ей должное, иногда она бывала очень мила) не возражали, и я очень уютно и мило устроилась в своей комнатке. Была она небольшая, выкрашенная как принято здесь, белой, чуть голубоватой краской, с окошком, занавешенным милой вышитой зановесочкой и уставленным веселыми комнатными цветами. Небольшая кроватка, столик; здесь нашлось место для всех тех немногих вещей, что у меня остались и, конечно, для лиры. Теперь, думала я, я смогу зажить правильно, так как, жили девочки моего возраста у нас дома. Я очень надеялась подружиться с местными девочками, я понимала, что и Бабулечка это одобрила бы - ведь не зря она посоветовала мне признаться, что я не мальчик. Я знала и умела столько интересных и разных вещей, я была уверена, что многое из того, о чем я могла рассказать или чему я могла научить, местные девочки не знали. Но, если Братик быстро и как-то незаметно со всеми перезнакомился и сдружился, то я не смогла найти общего языка с местными девочками. Поначалу они внимательно выслушивали мои суждения и советы, рассказы о моих умениях и подружках, но постепенно я увидела, что мое мнение и мои талантливые подружки все меньше и меньше их интересуют; мне же были не очень интересны их простенькие разговоры и интересы. Бабулечка как-то посоветовала мне познакомиться со здешним рукоделием, поинтересоваться секретами приготовления еды. Но и в рукоделии не нашла я для себя ничего занимательного - местные узоры и вышивки были выполнены с безыскусной простотой, дышали свежестью, но не было в них, как и в одежде, которую шили местные женщины - одежде простой и удобной - того шика и щегольства, к которому я привыкла у себя дома. Молодые женщины и девушки с радостью учили меня своему мастерству и с благодарностью принимали от меня советы и наши отличные приемы. Но я видела, что шить и рукодельничать они продолжают по-старому, по-своему, а мои приемы и фасоны считали слишком вычурными и неподходящими для себя. Я любила рукодельничать и мне хотелось проводить время с этими девушками - они так красиво слаженно пели за шитьём, но никто из них не восхищался, как положено, моим мастерством, а выполнять обычную повседневную работу казалось мне и скучно и немного обидно. Тогда я подумала, что, может быть, на кухне мне повезет больше. Ведь приготовление еды - очень важная и трудная работа. У нас девочек учат этому долго, и далеко не каж-дой под силу одолеть все трудности, постичь все тонкости. И всегда у каждой хозяйки остается её собственный секрет, что-то, что делает её еду такой необыкновенной, незабываемой. Я вспомнила еду Бабулечки - легкая, чуть кокетливая, каждый вкус, каждый запах переливается, зовет и манит куда-то, оставляя чувство чего-то недосказанного, недопонятого. Однажды попробовав, её невозможно забыть, ею нельзя насытиться. А еда Тётушки Та - пиршество, роскошь, изобилие; ты погружаешся в это обилие вкуса и, кажется, тонешь в нем, и хочешь, и не можешь, не в состоянии вырваться из этих сладких, щекочущих нёбо объятий. Мне, конечно, было интересно узнать, как готовят еду здесь, в доме Тётушки На, и я очень обрадовалась, когда на мою просьбу поучиться на кухне, получила разрешение от Тётушки На. А сама Тётушка На была удивлена моей просьбой - я поспешила объяснить ей, что у нас только старшие женщины заняты на кухне; нам приходится долго учиться, прежде чем нам разрешают готовить общую еду. Тётушка На хотела, видимо, что-то сказать, но ограничилась тем, что заверила меня, что у них на кухне я не буду лишней и что здесь кухонной работой заняты все от мала до велика. Довольно быстро я поняла, почему это так. Еда здесь была простая и сытная; ели много мяса и овощей, каш и пирогов. Но, если еду из мяса, овощей можно было приготовить сразу для всех, то пироги со всевозможными начинками, которые так здесь любили, изготовлялись разных размеров - большие - для мужчин, чуть поменьше - для женщин, и совсем небольшие - для детей. Конечно, чтобы одно-временно приготовить все это разнообразие пирогов для такого количества людей, нужно было много рук; и кроме женщин, готовящих на кухне, все незанятые в это время работой члены семьи с радостью и охотой принимали участие в приготовле-нии еды. Тем более, что и большие праздничные пироги "кубэтэ" подавли на стол горячими, торжественно, ритуально: на свободное место в центре стола под пение присутствующих - "приди, приди, кубэтэ, приди".- хозяйка водружала пышущий жаром, благоухающий, с поджаристой корочкой, неразрезанный пирог. И глава семьи торжественно разрезал его, оделяя каждого порцией пирога, сдобренного шутками и прибаутками. Это был старинный красивый обычай - он объединял всех, сидящих за столом, делал праздничную трапезу более веселой, непринужденной. Но и здесь, на кухне, мои более робкие попытки что-то рассказать и чему-то научить не нашли совсем никакого отклика; я заставила себя несколько раз принять участие в приготовлении пирогов для вечерней еды; и вроде все у меня получалось хорошо и правильно - я умела обращаться с тестом, но разговоры на кухне велись такие веселые, непринужденные, все обсуждали людей и события, о кото-рых я совсем ничего не знала, что вместо того, чтобы почувствовать себя просто и по-домашнему, как я думала, это бывает, когда люди готовят еду вместе, я чувствовала себя более одинокой и всеми покинутой.
   Грустно и печально было мне жить здесь. Я уходила из дома по утрам и долго бродила одна по пустынным, пахнувшим сухой травой и горячей землей полянам, по старым заброшенным одичавшим садам, где лесные пришельцы смешались с прирученными когда то людьми деревьями. Их гулкая осенняя тишина, ветки, про-гибающиеся под тяжестью неубранных плодов, это запустение и неприкаянность - они находили отклик в моей душе. И я приходила и приходила сюда, проводила здесь все больше и больше времени; просто так, сидя на ворохе опавших сухих листьев и без цели глядя в ставшее прозрачно-светлым осеннее небо. И когда Ба-булечка сказала мне, что скоро мы уйдем отсюда, я почувствовала и облегчение и радость - это было то, чего я хотела, побыстрее, побыстрее уйти отсюда. Стыдно было признаться, но жизнь среди этих простых добрых людей была тяжела для ме-ня. Каждый день и каждый час я вспоминала свою потерянную семью; за каждым событием: едой, вечерними разговорами и развлечениями прозрачной тенью вста-вали картины нашей семейной жизни; я понимала, что эта все проникающая и все пожирающая грусть в сочетании с бездеятельностью очень опасна, и была рада, что мы, наконец, продолжим свой путь, приблизимся к заветной цели. В отличии от Братика, которому с таким трудом далось расставание, я попрощалась со всеми легко и спокойно. Все они замечательные, прекрасные люди, встретили нас как родных, окружили заботой и вниманием, помогли отдохнуть и оправиться от тягот трудного пути. Я видела и понимала, как тяжело распрощаться Бабулечке с Тётуш-кой На, как страдает Братик от расставания с Коником, но в моей душе зарожда-лась веселая радостная мелодия, и чем дальше, тем громче и громче звучали трубы и литавры, тем бодрее становилась я, тем решительней, упругой моя походка.
   И вот настал тот осенний день, когда караван отправился на Большую яр-марку. Погонщики гнали скот, в повозках везли многочисленные изделия на про-дажу; тут же - женщины, озабоченные дорогой и устройством на месте, со списками необходимых покупок и приобретений; ребятишки со своими планами и надеждами: тот, кто побывал на предыдущей ярмарке весной, уж, верно, такого порассказал о ее чудесах и развлечениях. И мы - Бабулечка, Братик и я, такие разные в своих сегодняшних чувствах, но объединенные единой общей целью. И вот уже Бабулечка застыла в последнем прощальном "прости", вот чуть дрогнула занавеска на плотно зашторенном окне Тётушки На; и можно, и нужно смотреть только вперед, туда, где ждут нас скорые долгожданные встречи.
   Караван двигался немедленно и небыстро. Видимо, так, как и положено двигаться такому каравану - с длинными остановками, чтобы дать отдохнуть жи-вотным (их вели на продажу, и важно было, чтобы они не устали и не потеряли своего прекрасного вида). Дети, конечно, проявляли нетерпение - чем ближе к городу, тем скорее хотелось им вкусить все воображаемые удовольствия. Женщины умело вели кочевое хозяйство: все были вовремя накормлены и напоены, для каждого находилось удобное место для сна на ночных остановках. Стояла чудесная тихая погода, легкие светлые паутинки кружились над нами, когда дорога каравана проходила через небольшие, пропитанные поздней осенью перелески. Мы мало разговаривали между собой; мне казалось, что и Бабулечка и Братик погружены в свои грустные прощальные мысли; меня же переполняла радость пути и новых действий, и мне было неловко врываться со своим "шумом" в их "тишину". Но вот на третий день пути начали появляться признаки большого города: дорога стала шире и накатаннее, появились повозки, прохожие, и к городским воротам мы подъезжали в плотной толпе таких же, как и мы, путешественников - продавцов и покупателей, стремящихся на Большую Осеннюю ярмарку. Дети засвистели и за-вопили от радости, взрослые тоже были рады окончанию непростого пути.
   Город неприятно поразил меня: наши большие поселения полны зелени и цветов, во всех возможных местах устраиваются небольшие водоемы или фонтан-чики чистой воды, здесь же был сплошной серый камень, - им вымощена мостовая, из него же выстроены высокие, плотно прижатые друг к другу постройки. Мы ехали по улицам города, а мне казалось, что мы плутаем в бесконечном лабиринте среди серых безликих стен. Вот, наконец, наш караван остановился - такого безвкусного грубого рисунка, как этот, на вывеске, я никогда не видела. - Ничего себе местечко, - сказала Бабулечка. Она прочла название на вывеске: "Танцующий баран". Неужели нам придется здесь жить, - подумала я с ужасом. Да, все карава-ны из селения Тётушки На уже много лет останавливались именно в этой харчев-не. Все они были хорошо знакомы с Хозяином, и он всегда ждал их , и в дни ярма-рок готовил специально для них жилье и угощение. Выбора у нас не было, да я и не заметила, чтобы Бабулечка была как-то смущена или недовольна тем местом, где нам предстояло остановиться на ночлег. Помещения, которые нам предоставили, были не так уж плохи, и расположившись, приведя себя в порядок, мы все собрались в большой нижней зале. Дети, конечно, рвались выйти посмотреть горд, но за всеми приготовлениями и хлопотами день пролетел быстро, и теперь, вече-ром, никому из них, конечно, не разрешили выйти из дома; и пока после сытной вечерней еды все коротали оставшееся до сна время - взрослые в обсуждении по-следних новостей, цен, прогнозов на продажи и покупки, дети и Братик - в пред-вкушении завтрешнего веселого дня. Бабулечка разрешила ему отправиться раз-влекаться с детьми. Только Бабулечка и я ничего такого особого не ждали от завтрешнего дня. Но нет, перед тем, как отправиться спать, Бабулечка пригласила меня пойти завтра с ней - посмотреть ярмарку. - Это должно быть интересно, - добавила она, - да и нам полезно походить среди людей, послушать, кто и о чем говорит. С утра ребята и наш Мальчик убежали осматривать Ярмарку; взрослые отправились обустраивать палатки, и только попозже, как и подобает пожилому человеку, вышла из харчевни Старушка Ля с мальчиком. Перед нашим отъездом из дома Тётушки На мы решили, что путешествовать дальше мне будет удобнее опять в одежде мальчика. Сейчас Бабулечке не надо было убеждать и уговаривать меня, как тогда, в доме Тётушки Та - я сама отлично понимала все приимущество мальчиковой одежды и большую независимость и свободу в положении мальчика в этих странных местах. Поэтому я без колебаний облачилась в свой старый кос-тюм. Хотя в доме Тётушки На постарались как можно лучше привести в порядок наши порванные и потрепанные в трудной дороге вещи, было заметно, что это одежда ношенная, не раз одеванная, и когда я ее одела, то и мне самой и окружаю-щим было нетрудно поверить в "мальчика с лирой". За время нашего отдыха воло-сы мои сильно отросли, и можно было бы, наверное, сделать какую-нибудь замыс-ловатую прическу или просто перевязать ленточкой - и было бы красиво, я увере-на, но я без лишних колебаний и слез подставила свою голову под ножницы Тётушки На, а вот она уж попричитала - так жалко было ей подстригать меня коротко-коротко. И вот теперь по улицам города чинно идут старушка с мальчиком; они отправливяются, как и все, на площадь ярмарки, но ничуть не торопятся, не спешат, внимательно рассматривают постройки, заглядывают в окна лавок, пытаются разобрать вывески над дверями харчевен. Чем ближе подходили мы к площади яр-марки, тем сильнее охватывало меня настроение всеобщей спешки и любопытства. Я готова была пуститься бегом вслед за ребятами, многочисленными группами с шумом и криками несущимися туда по всем городским улицам и переулкам. Бабу-лечка удерживала меня - она опиралась на мою руку, и на самом деле придерживала меня, заставляя соизмерять рвущиеся вперед шаги с ее нарочито медленной походкой - я-то знала, как она умеет ходить! - Не торопись, - просила Бабулечка, - я должна все как следует оглядеть и постараться понять. Я давно не была в больших городах, они могут быть очень опасны, - продолжала она. - А первое впечатление очень важно, во всяком случае, для меня. Мне пришлось подчиниться и мы, наверное, последними из зевак вступили на площадь ярмарки.
   Такого количества народа, повозок, животных, суеты, шума, который обру-шился на нас, как только мы вышли из-под арки между двумя массивными пост-ройками, я никогда не видела, не слышала и не ощущала. Мы замерли, Бабулечка покрепче сжала мою руку. - Ну, если это нас "не раздавит", - сказала она, - можно надеяться.... - Но на что надеялась моя Бабулечка, узнать мне не удалось: группа запоздалых горожан почти смела нас со своего пути. - Идем, родная, здесь и стоять-то опасно, - сказала Бабулечка, и мы, подхваченные толпой, закружили по бесконечным переходам между лавками и палатками, натыкаясь на бродячих ар-тистов, разносчиков еды, животных. Некоторые сооружения уже были готовы и зазывалы поднимали страшный шум, приглашая прохожих заглянуть к ним - купить товар или поглазеть на выступления; над обустройством других еще трудились рабочие - стоял ужасный шум, скрежет, пыль плотной стеной висела в воздухе. Я понимала, что Бабулечка хотела найти хоть кого-то, у кого можно было бы осторожно повыспрашивать об интересующих нас людях. Но в этом столпотворе-нии и всеобщей нетерпеливой занятости это была невыполнимая задача. Не смог-ли мы найти даже палаток наших друзей. Очень усталые, запыленные и голодные, мы вернулись в харчевню "Танцующий баран". Необычное название и вывеска сослужили нам хорошую службу - найти дорогу обратно оказалось совсем не трудно - немногочисленные прохожие легко указывали нам ее. В большой полутемной общей зале харчевни мы оказались одни. Все, все, за исключением оставленного для присмотра за харчевней старика служащего, отправились поглазеть на ярмарку и никто, включая Хозяина, еще не вернулся. "Невольный" старичок очень обрадовался нашему появлению и сказал, что мы можем делать, есть и пить все, что пожелаем, а сам побыстрее отправился наверстывать упущенное - глазеть, шуметь и радоваться. Мы привели себя в порядок. Бабулечка нашла на кухне немного подходящей еды, и так в тишине и спокойствии, отдыхая, провели мы несколько тихих часов. Первым вернулся Хозяин харчевни и его домочадцы. Они были радостно возбуждены: Хозяин увидел достаточно, чтобы надеяться на значительное число торговцев, а, значит, ярмарка будет большой и у жителей города будут хорошие доходы. Бабулечка вежливо поддержала его выводы и со своей стороны выразила надежду на хорошие доходы Хозяина харчевни. Что ж, можно надеяться, что в его лице мы не приобретем врага. Чуть позже вернулись наши друзья, приятно усталые, довольные. У Хозяина уже было готово угощение, и за сытной вечерней едой разговор пошел о том, как хорошо и удобно обустроены торговые палатки наших друзей, как удачно выбрано место - есть и простор для скота, и удобные подходы для покупателей. Все были полны радужными надеж-дами и планами, кое-кто, вопреки суевериям, пытался подсчитать будущую выручку, но его быстро остановили, полусердито - полу со смехом, пригрозив выволочкой. И уже совсем, совсем поздно явились обессиленные ребятишки и мой Братик. У них, бедных, от усталости и возбуждения не было сил даже на еду и взрослые отправили их спать, заставив только хорошенько помыться.
   На следующий день должно было состояться официальное открытие яр-марки. - Вы не можете это пропустить, - сказал Хозяин харчевни Бабулечке. Все уже ушли и разбежались: старшие - работать, ребятня - глазеть. - Будет очень красиво, торжественно и важно. Сам Хозяин города даст сигнал к открытию. - Ну, если сам Хозяин, то придется пойти, - согласилась Бабулечка. Я видела, как ей не хочется идти - вчерашнего дня на ярмарке ей вполне хватило; но не пойти и показаться странной в глазах Хозяина харчевни она не могла; и вот Бабулечка поплотнее завернулась в свои юбки и шали и мы, не очень торопясь, вышли из харчевни. Хо-рошо, что мы успели вовремя. Церемония открытия мне очень понравилась, вернее - произвела на меня впечатление. Давно уже я не видела таких людей: Хозяин города был не молод, но прекрасно сложен, с великолепной осанкой; он прекрасно держался в седле, правильно, с достоинством двигался. У него был хорошо по-ставленный голос, и он умел им пользоваться - все, что он говорил, звучало зна-чительно и он, казалось, обращался к каждому на большой площади. И, наконец, я увидела по-настоящему богатую красивую одежду. Церемония закончилась, Хозяин города и его стража покинули площадь, народ устремился за покупками и уве-селениями, а я все еще стояла, захваченная очарованием власти. - Эй, моя милая, - Бабулечка заметила мою задумчивость. - Он, конечно интересный мужчина, но не в нашей возрастной категории: для тебя - староват, а для меня - немного молод, - попробовала она пошутить. Ну как я могла объяснить те чувства, те воспоминания, те желания, что вызвал во мне вид благополучного, сильного, красиво одетого че-ловека, то, о чем тосковала моя душа, то, что безвозвратно потеряно, и неизвестно, вернется ли, то, чему сама я не могла найти слов объяснения. Я не нашлась, что от-ветить, только густо покраснела, и Бабулечка, видимо, почувствовала, что немного не так пошутила, и предложила пройтись по ярмарке, поискать вкусности, раз-влечься. Сегодня на площади ярмарки было больше порядка: строительные работы закончены, палатки и лавки образовали правильные ряды, было легче ориентиро-ваться - похожие товары продавали в рядом расположенных лавках. Мы с Бабу-лечкой напробовались всяких вкусностей - она не меньшая лакомка, чем я; загля-нули в балаган к бродячим артистам - здесь я с гордостью убедилась, и Бабулечка мне об этом сказала, что я и пою и играю на лире ни чем не хуже настоящих артис-тов; нашли, наконец, палатки наших друзей. Нам было приятно видеть, что обуст-роены и выглядят они ни чем не хуже, чем остальные, а, может быть, и получше, и разнообразие товаров, выставленных на продажу, их качество, оформление, при-ветливая вежливость продавцов привлекали многочисленных покупателей; около них постоянно толпился народ. И мы не стали никого отвлекать - только обменялись радостными улыбками и пожелали хорошей, достойной торговли. Как ни искала Бабулечка, но и в этот день не нашлось на ярмарке никого, к кому можно было обратиться, открыть наши вопрошающие сердца. Но день мы провели неплохой, спокойный, веселый, полный приятных впечатлений. О тех чувствах, что вдруг нахлынули на меня во время церемонии открытия, я благоразумно постаралась побыстрее забыть - загнать в отдаленный темный уголок души и памяти.
   Ярмарка продолжалась еще целую неделю. Бабулечка не делала больше попыток что-то узнать, разъяснить среди торгового люда. Не знаю, какие она об-думывала планы, но выходить в город на ярмарку она больше не хотела и все дни проводила в большой зале харчевни, сидя в тени за угловым столиком. Мне же Ба-булечка разрешила выходить в город, ходить на ярмарку сколько и когда я захочу; и я с радостью воспользовалась ее разрешением. Поначалу я подумала, что буду выходить с Братиком и его компанией ребятни, но их занятия и развлечения не очень-то мне подходили - ну прокатилась я разок по кругу на цветных разукра-шенных лошадках, ну поела вкусностей, поглазела вместе с ними, как фокусник из чужей страны глотает всякие ужасные острые предметы. Нет, по-настоящему мне нравились выступления бродячих певцов и музыкантов. Я перходила из одной па-латки артистов в другую, третью; с утра и до вечера я могла просидеть в палатке, где мне особенно понравились мелодии или исполнители, слушая, вбирая в себя понравившиеся мелодии, запоминая диковенные приемы, иногда представляя себя героиней грустных, печальных баллад. Артисты и певцы привыкли ко мне, а по-скольку Бабулечка не отказывала мне в деньгах, поняли, что я умею щедро платить, и от того принимали с большим радушием и не отказывались иногда после выступления разъяснить или показать наиболее трудные или наиболее понравив-шиеся мне фрагменты музыки.
   И вот наступил последний заключительный день ярмарки - сегодня долж-но произойти ее официальное закрытие. Ровно в полдень на площади ярмарки вновь появился Хозяин города в сопровождениии блестящей свиты и стражи. Я хорошо помнила, какое впечатление произвела на меня церемония открытия ярмарки - память об этом еще не успела стереться из моего сердца. Я надеялась, что в этот раз, зная свои чувства, понимая, как меня волнует и притягивает все важное, красивое, я смогу воспринять происходящее более спокойно, взвешенно - я надеялась, что смогу совладать со своими чувствами. Но пышность одежд и торжественность церемонии, вся обстановка праздника и присутствие важных людей снова захватили и увлекли меня, навеяли незнакомые доселе чувства, пробудили непонятные желания. В этот раз я была одна на церемонии, не было со мной рядом Бабулечки, некому было отвлечь меня, оторвать от непонятных мечтаний; и долго еще стояла я одна на опустевшей площади и звук прощального удара в гонг ярмарки все звучал и звучал в моих ушах.
   В этот раз последней в харчевню вернулась я. Наши друзья из селения Тётушки На закрыли свои палатки на ярмарке и теперь укладывали вещи и под-считывали выручку. Вечером Хозяин устроил для всех Прощальную еду. В прият-ной дружелюбной обстановке вечера мне удалось окончательно успокоиться, привести в проядок свои чувства. Мне не хотелось лишний раз тревожить Бабу-лечку, и я постаралась ничем не выдать то смутное беспокойное состояние, которое снова против воли охватило меня. Но, к счастью, за столом велась оживленная беседа - делились успехами в торговле и намекали на хорошую выручку, расточали комплименты Хозяину и хвалили его за гостеприимство; ребятишки наперебой перечисляли все увеселения, на которых они побывали, и все вкусности, которые съели. И во всех этих разговорах и восхвалениях Бабулечка умела принять участие - внимательно выслушивала хвастунов и подбадривала комплиментами более скромных, шутила и пела наравне со всеми. Но постепенно разговоры за столом начали меняться. Чувствовалось, что ярмарка для всех уже позади и людей беспо-коит другое - как пройдет обратная дорога, что ждет их дома. Поздно вечером, почти ночью, мы распрощались с нашими новыми друзьями - нас приглашали вер-нуться или хотя бы не забывать и обязательно-обязательно наведаться погостить. Рано утром мне не хотелось выходить и еще раз прощаться, и никто и не позвал меня - родичи Тётушки На уехали. Бабулечка тихонько постучала и неслышными шагами (как я соскучилась по хрустальному звону её колокольчика!), остановилась у моей постели: "Если ты не спишь, милая", - голос её был нежным, ласковым, - приходи ко мне в комнату. - Ну как можно отказать такой нежной хитрюле?! Все в харчевне еще спали, но у нас в комнате Бабулечки была настоящая утренняя еда! И как это она умеет: "из ничего" и "ниоткуда" - такой пир! За едой воспитанные дети не разговаривают, и вообще, не принято первыми задавать взрослым вопросы; но мы понимали, что сейчас, когда мы остались одни, жизнь наша должна измениться, и нам нетерпелось узнать, что же решила Бабулечка, какие у нее планы. Но она как нарочно ела медленно и подчеркнуто аккуратно. Иногда мне кажется, что Бабулечка делает "на зло", испытывает нашу воспитанность и терпение. Но вот, наконец, она начала говорить. И чем дольше я слушала её спокойные, вроде бы правильные слова, тем неуютнее и беспокойнее становилось у меня на душе. Я могла согласиться с Бабулечкой, да я и была согласна с ней, что не следует брать денег у Тётушки На - мы не знаем, как и когда мы сможем вернуть этот долг, и правильно Бабулечка сделала, что ничего не взяла; но то, что Бабулечка будет работать здесь, на кухне харчевни за жилье и еду..., наша Бабулечка... Да, харчевня - это удобное для нас место, здесь всегда есть пришлый народ и можно многое-многое узнать, не выходя из дома. Но Бабулечка будет много и тяжело работать, а что я, почти взрослый человек, буду бездельничать и жить Бабулечкиным трудом? Нет, зто невозможно. И чем дольше Бабулечка рассказывала и радовалась, что все так хорошо, замечательно складывается, тем яснеее я понимала, что не устраивает меня такая жизнь и что я тоже хочу и могу работать, и я даже знаю, уверена, что я буду делать. Я спросила Бабулечку о том, что, по ее мнению, будем делать мы, когда она собирается так тяжело работать, и поняла, что никакого четкого плана у нее нет: она предполагала переждать какое-то время, сначала устроиться на новом месте, а потом уж, постепенно решить и эти вопросы. Нет, - первый раз в жизни возразила я Бабулечке, - мы не будем ждать, мне хотелось бы уже сегодня внести ясность, а главное, все должны понять меня и согласиться, что я буду работать. Братик поддержал меня; он тоже считал недопустимым, что Бабулечка будет рабо-тать, а мы с ним, взрослые люди, - бездельничать. Наша Бабулечка - неплохой дипломат - мгновенно правильно оценила обстановку и предложила все обсудить, как только мы устроимся в своем новом помещении. Успокоенные, мы разошлись собирать вещи. Когда Бабулечка сказала, что Хозяин харчевни дает нам бесплатное жилье, я не думала..., я вообще не думала, я просто не знала, что существуют такие места, и что люди считают их пригодными для житья. Мы поднялись тем-ной, затхлой лестницей на самый верх. Такого убогого низкого сумрачного поме-щения под самой крышей я никогда не видела. И этому радовалась Бабулечка?! Тошнота охватила меня от одной мысли, что нам придется здесь жить. Бабулечка выглядела тоже немного обескураженной: "Мы договорились об отдельном помещении без оплаты", - сказала она. - Все правильно; давайте пока устраиваться. Мне пришлось сделать над собой усилие и переступить порог. Хозяин все-таки позаботился о нашем размещении: было прибрано и для каждого из нас приготовле-на отдельная кровать. Мы быстро разложили те немногие вещи, что остались у каждого из нас, и Бабулечка хотела спуститься с нами вниз, но тут я не выдержала и напомнила, что нам был обещан разговор. Я, видимо, была очень расстроена? обижена? возмущена? - не знаю, какое из чувств преобладало, иначе ни за что не решилась бы так говорить с Бабулечкой; и мы остались для разговора. Быстро- быстро, не переводя дыхания, пока не прошел запал возмущения и обиды, я ска-зала, что хочу и могу петь и играть перед посетителями харчевни, что я неплохой музыкант и могу своей игрой тоже зарабатывать, пусть немного - то, что мне да-дут посетители, но это будет моей помощью, моим участием в нашей жизни. Я все это высказала и почувствовала громадное облегчение. И почему же я боялась все это сказать? Бабулечка выслушала меня очень внимательно и благосклонно, сов-сем не перебивала, не сердилась, а поддержала меня и вызвалась обо всем догово-риться с Хозяином харчевни. Как я была рада! Я чувствовала себя взрослой, спо-собной и достойной участвовать в принятии решений. Только Братик казался не-много грустным - для него пока не нашлось никакого дела, но ничего, и ему мы что-то придумаем. Мы, конечно, сразу же спустились вниз и Бабулечка первым делом договорилась, что я - "мальчик с лирой" - смогу выступать - играть и петь перед посетителями харчевни и что первое пробное представление я могу дать хоть сегодня вечером. Бабулечка еще договари-валась с Хозяином о работе для Братика, а я уже бежала наверх, перепрыгивая через ступени и не замечая, какая это грязная и темная лестница. Мне хотелось, обязатель-но хотелось, начать вы-ступление сегодня вечером; и не просто выступить, а удивить всех, показать, на что я способна. Надо было хорошо подготовиться в оставшееся время - обдумать, какие песни и в каком порядке я буду петь, и тщательно все повторить, чтобы во время выступления какое-нибудь слово или куплет вдруг от волнения не забы-лись. К вечеру первоего своего выступления я была готова: тщательно оделась, привела в порядок коротко остриженные волосы - хотелось, чтобы певец-музыкант произвел хорошее впечатление своим внешним видом. Как это важно, я поняла, когда тогда на ярмарке переходила от одной группы бродячих артистов к другой, слушая, наслаждаясь и невольно учась. Я спустилась вниз, Хозяин разрешил мне занять место на небольшой скамейке недалеко от огня. Свою красивую позолочен-ную лиру я поставила так, чтобы отблески света как можно лучше освещали блес-тящие хорошо натянутые струны. Я знала, что если начну петь и играть, сама оста-ваясь в тени, то золотая, как бы сама по себе издающая звуки лира привлечет боль-ше внимания. Харчевня постепенно заполнялась, люди ели, пили, разговаривали. Стоял шум наполненного едящими людьми помещения. Иногда вырывались гром-кие выкрики гуляк, требующих дополнительного питья. Никто в обшем-то не об-ращал на меня внимания - что я есть, что меня нет; никто, как я надеялась, не сде-лал первого шага - не попросил меня поиграть или спеть. Ну что ж, я должна ре-шиться - или сейчас, или я никогда не начну. Мне казалось, я выбрала подходящий момент и подходящую песню, но голос мой звучал робко и глухо, струны нервно и неуверенно тренькали под моими, ставшими вдруг неумелыми пальцами. Никто даже не обернулся в мою сторону. Ну нет, - сказала я себе, - меня же никто и не прогнал. Я буду продолжать; и так постепенно, от песни к песне, от баллады к балладе, креп мой голос и вернее и точнее становилась мелодия лиры. Не помню, на какой песне повернулось ко мне первое заинтересованное лицо, мелодию какой баллады слушатели подхватили, притопывая и постукивая кружками с питьем. Я не запомнила все свое первое выступление, не запомнила, сколько и какие песни пела, не подсчитала монеты, брошенные мне слушателями. Я запомнила то чувст-во радости, гордости, победы, которое я испытала, чувство, которому нет обьясне-ния, но ради которого я готова была вновь и вновь усаживаться по вечерам на ни-зенькую скамеечку в полутемном большом зале харчевни и петь и играть перед со-бравшимися здесь простыми людьми. Бабулечка, оказывается, видела мое первое выступление; она просто не хотела своим видом и присутствием еще больше меня смущать, поэтому сидела в глубине, за одним из плохо освещенных угловых сто-ликов. Она поздравила меня, нашла нужные слова для поощерения моего таланта и моей смелости, нашла нужные слова и для легкой критики и для горячей поддерж-ки и восхищения. И как ни противно, ни неприятно было мне наше новое жилище, эту ночь я спала, увлекаемая прекрасными, неизвестными мелодиями, которые мне еще предстоит найти. Постоянно день за днем, вечер за вечером, я выучивалась выступать перд публикой; знала, каким из моих слушателей какие именно песенки и баллады нравятся; старалась каждый раз немного менять свои песенки, чтобы люди к ним не привыкли и они не наскучивали им. Мне удавалось даже что-то зарабатывать Люди видели, чувствовали, что я играю и пою от всего сердца, стремлюсь доставить им удовольствие, развлечь их, и не оставались равнодушными и неблагодарными - всегда в конце вечера в маленькой плошке на моей скамейке собиралась кучка монет. Я мечтала заработать и тогда мы сможем, думала я, заплатить Хозяину за другое более подходящее для жилья помещение. Бабулечка трудилась на кухне; я видела, что работа эта, трудная и ответственная, не была ей так уж втягость: она умела хорошо работать сама, умела и учить рабо-тать, умела отдавать распоряжения и выполнять их. Беспокоило её другое: я ви-дела, понимала это - время шло, а никаких известий, никаких видимых знаков или хотя бы намеков на то, что нас ищут, или мы можем кого-то найти, что-то узнать - не было. Братик целые дни проводил вне дома. Хозяин харчевни посылал его со всевозможными поручениями и мне казалось, что Братику нравится бегать по го-роду, знакомиться с такими же мальчишками - посыльными из других харчевен и лавок. Что он думает о нашем теперешнем положениии, я не знала. Поговорить как следует по душам нам не удавалось: часто, когда я возвращалась поздно после своего выступления, он уже спал, уставший от беготни, едва успев прикоснуться к подушке головой. А по утрам... - что ж, утро не совсем подходящее время для серьёзных разговоров - у нас у всех зачастую не было ни минутки свободной. Но кто был по-настоящему рад, для кого наше пребывание принесло одни выгоды, так это Хозяин харчевни. Постепенно, не торопясь, Бабулечка добавила к привычной здесь еде блюда Тётушки Та и свои. И так же незаметно постоянные посетители харчевни и люди, случайно зашедшие сюда поесть, привыкали к новым, свежим вкусам и ощущениям, начинали отдавать им свое предпочтение. В городе загово-рили о необыкновенно вкусной еде в "Танцующем баране"; привлекала посетите-лей и моя игра и пение.
   Но наступила зима ...- Город, живший торговлей, казалось, совсем вымер: последние караванщики, напуганные ветрами и проливным дождем, спешили ос-тавить пустой, тихий город. Дела у всех шли все хуже и хуже. И вот уже только два постояльца остались в некогда переполненной людьми харчевне. Как я ни старалась: учила новые песни и баллады, разучивала хитрые красивые приемы игры - заработать мне не удавалось: просто не перед кем было выступать. У меня не было слушателей и не было заработка - моя мечта о лучшем, достойном нас жилье расплывалась, тлела у меня на глазах. Все больше времени проводила я одна в нашем сумрачном, убогом помещении. Это невозможно, я не могла здесь жить, жить без надежды, без мечты. И вот я решила и решилась... Теперь по вечерам мы часто проводили время втроем - вечер после пустого дня, вечер, когда Бабулечка пыталась приободрить и развеселить нас, рассказать что-то полезное или поучительное. Я сказала о том, что все и так знали - что у нас нет работы, что мы, кроме Бабулечки, конечно, слоняемся без дела и что я настаиваю и хочу выступать на улице; надо только найти подходящее место, и я уверена, что смогу хоть что-то заработать - есть же в городе жители. Я ожидала, что Бабулечка будет против и была готова к долгим и трудным разговорам. Но сдаваться я не собиралась и раз за разом при каждом удобном и неудобном случае заводила этот разговор, выска-зывала свои доводы и соображения. - Ты вела осаду по всем правилам, - наконец мы с Бабулечкой пришли к соглашению. Братик должен был помочь мне выбрать подходящее место - ведь он лучше всех нас знал город; я буду играть и петь не-сколько часов в самое светлое время дня, а Братик все время будет где-нибудь не-подалеку - на всякий случай. Таковы были условия Бабулечки: мне пришлось при-знать их - не такие уж они были тяжелые, зато я получала возможность выходить из дома, выступать и, если повезет, и заработать. Братик выбрал очень хорошее место - напротив дома Хозяина города; здесь на улицах было много богатых лавок и я была уверена, что их посетители не поскупятся немного заплатить за мою игру и пение. Бабулечка сама отправилась на место и все подробно осмотрела, обо всем еще раз со мной поговорила, и только после всего этого с большой неохотой и "скрипя сердцем", как она говорила, разрешила мне начать выступления. Я очень торопилась поскореее приступить к работе, но мы рассудили, что лучше всего по-пробовать, как у меня получится, в день отдыха. И вот мы с Братиком на месте. Я предусмотрительно взяла маленькую скамеечку - трудно играть на лире стоя, и большую широкополую шляпу - она, по-моему, больше подходила для улицы, чем моя плошка, в которую я собирала деньги в харчевне. Братик устроился неподалеку - он стоял на пртивоположной стороне улицы, как будто шел куда-то и так, случайно остановился. Я начала играть и петь. Как хорошо, что у меня уже был опыт выступлений в харчевне. Без него - не знаю, решилась бы я выйти выступать на улице, а если решилась бы, то смогла ли продолжать играть и петь, когда люди проходят мимо и никто, совсем никто, не обращает на тебя внимания. Но я не отчаивалась: все больше на улицах появлялось людей с ребятишками, и я решила, что буду петь для них. Из множества детских песенок и припевок я постаралась вспомнить самые веселые, задорные и смешные. И детишки начали останавли-ваться, они тянули взрослых подойти поближе, послушать веселую музыку, по-хлопать в такт ладошками, прокричать вместе со мной слова знакомых припевок. Братик, наверное, долго подавал мне знаки нашим условленным свистом, пока я не поняла, что договоренное с Бабулечкой время прошло и как мне ни хотелось ухо-дить, прерывать такое успешное выступление, я поблагодарила почтенную публи-ку и в сопровождении Братика (он шел позади - славный мальчик! - он думал, что сможет защитить меня, если кто-то попробует забрать мои заработанные монетки) мы вернулись в харчевню. Я была рада успеху своего первого выступления и не скрывала гордости, когда обо всем рассказывала Бабулечке. Но она не разделяла моей радости и оптимизма и несмотря ни на что не изменила своего мнения - эта затея ей совсем, абсолютно не нравилась, она была против моих выступлений на улице. Бабулечка не скрывала своего мнения: нет, она не запрещала мне выходить на мое место и не высказывала каждый день, как и почему она против, но я чувст-вовала, как нелегко дается ей это её молчание и как непросто ей соблюдать усло-вия нашей договоренности. Проходили дни, погода постепенно совершенно ис-портилась - зимние ветры, бесконечные, нудные дожди, как будто серым, масля-нистым от влаги облакам было мало, что они почти не оставляли места для возду-ха и волочили свои толстые животы прямо по городским крышам; противная скользкая влага набрасывалась на человека, едва он выходил на улицу, забиралась под одежду и, казалось, пыталась ненасытно, жадно проникиуть до самых костей и дальше, дальше, вобрать, растворить в себе человека. Таких тяжелых дней стано-вилось все больше и больше, все чаще я возвращалась усталая, разбитая, не зара-ботав ничего. Бабулечка все видела, но молчала; мне самой предстояло решить отказаться от своей затеи. Но я не могла сдаться, не могла снова остаться не у дел, одна в этом тусклом, мрачном, а теперь еще и сыром помещении. Я знала, что не-смотря на скверную зимнюю погоду есть люди, которые не сидят взаперти. Этим праздным гулякам просто не сидится в тепле и уюте дома; вечера и ночи напролет ищут они развлечений на пустынных улицах, в редких открытых допоздна харчев-нях. Иногда их компании забредали и в нашу харчевню. Я видела их, прислушива-лась к их разговорам о том, как они проводят время, куда и зачем направляются. Я думала, что это в общем -то безобидные гуляки, и, если я правильно выбиру место на вечерних улицах и буду петь и играть подходящие песни или баллады, то навер-няка смогу получить от них приличное вознаграждение. Конечно, не все в моем плане было хорошо продуманно, но я не считала его таким уж плохим. Но Бабулечка (я впервые в жизни по-настоящему обиделась на нее) - она даже не дослушала меня до конца, даже не дала мне возможности все обьяснить, рассказать, как и почему я так решила. Она была против, она была безоговорочно против, едва я начала рассказывать о своем плане; мало того - она была удивлена, обескуражена, рассержена - как такое вообще могло прийти мне в голову, как я могла до этого додуматься, как я сама не понимаю, что это не допустимо. Сердце мое закрылось от обиды - обиды на Бабулечку; как, она, МОЯ Бабулечка, не захотела меня понять, не захотела принять мои объяснения, не поддержала меня. Мы не поссорились; дни проходили в обычных повседневных делах, но я чувствовала, что что-то изменилось в моем отношении к Бабулечке - мне теперь казались немного стран-ными и ее одежда, и манера говорить; я не понимала, почему я раньше так безого-ворочно принимала и считала правильным все, что она делала, все, чему она пыта-лась нас научить. "Я не люблю её!" - вот что с отчетливой ясностью вдруг обожгло меня. Мне стало страшно, но и легко, свободно. Давно, очень давно была я недовольна своим положением, тем, где и как я живу, и только любовь и уважение к Бабулечке не давали этим чувствам разрастись, вырваться. Теперь же, свободная от этих глупых детских чувств и перживаний, я могла посмотреть на все как бы со стороны, и сама решать для себя, как мне жить дальше. Я должна была попробо-вать начать выступать по вечерам. Мысли об этом не оставляли меня. Жизнь текла простая и тихая; Бабулечка по-прежнему много работала, в мертвый сезон Хозяин харчевни отпустил всех работников - только Бабулечка с помощником трудились на кухне; Братик иногда надолго исчезал из дома - у него было много приятелей и они совсем неплохо проводили время даже зимой. Я пыталась немного прибраться в нашем ужасном жилище, немного приукрасить его, но все было тщетно - оно оставалось таким же..., читала, шила, а, главное, много упражнялась на лире - я хотела, чтобы пальцы мои научились безошибочно находить нужные струны, чтобы, если случится мне выступать на темных плохо освещенных улицах, ни на миг не прерывалась моя мелодия. Вечерами мы собирались вместе - Бабулечка (я называ-ла её так по привычке) рассказывала что-то, на её взгляд, веселое, занимательное, пыталась чем -то удивить, чему-то научить нас. Мой бедный доверчивый Братик по-прежнему ловил каждое ее слово, верил всем этим небылицам. Я же только старалась не показывать вида, насколько все это мне уже неинтересно и чуждо. Еще немного, думала я, и я решусь, начну зарабатывать и тогда как-нибудь сама смогу прожить, смогу делать то, что хочу, и так, как я считаю нужным. И вот настал на-меченный мною для себя день. Я постаралась выйти из дома незамеченной - не хотелось лишних разговоров-уговоров. Мое решение было твердым. Едва я переступила порог, решимость чуть было не покинула меня - сильные порывы ветра стегали холодными крупными каплями дождя. Ветер постоянно менял направление и от внезапно обрушивающихся стен воды было невозможно спрятаться. Ничего, - подбадривала я себя, у меня толстый большой плащ и я не успею промокнуть и замерзнуть, пока доберусь до того, выбранного мною места, - я должна идти. Это было очень хорошеее место, место, которое я знала, где ко мне пришел первый успех - небольшая ниша против дома Хозяина города. Пока я дошла сюда, кутаясь в плащ и оберегая от воды и сырости лиру, дождь совсем стих, и немного отдышавшись, я начала играть и петь. Как странно звучала музыка на пустынных, полных неуловимыми тенями улицах! Но вот вдали послышались шаги, а затем показался и силуэт одинокого прохожего; он, казалось, и не собирался идти в мою сторону, но звуки музыки привлекли его. Я обрадовалась и еще сильнее ударила по струнам. Прохожий нерешительно остановился, потом обернулся и криками стал подзывать кого-то. -Наверное, друзья, - подумала я, - вот будет хорошо, я спою и сыграю для целой компании и смогу неплохо заработать. Несколько неясных фигур вынырнули из тьмы улицы и присоединились к первому прохожему; теперь передо мной стояла группа крепких мужчин и, как мне подумалось только сейчас, привле-чены они были не только и не столько моей музыкой. Я старалась громче играть и петь, выбирала самые смелые и веселые песенки. О, моя дорогая Бабулечка! Я старалась сама подбодрить себя, заглушить страх и отчаяние. Они не очень-то и слушали меня, мою музыку - больше их интересовала стоимость моей лиры и одежды и вообще, есть ли у меня денежки; не смущаясь, обсуждали они это, пока я пела и играла перед ними. Наконец одному из них надоело стоять на холоде и слушать "всякое треньканье", как он объяснил мне, и он предложил отдать им денежки и лиру. Я попыталась объяснить, что денег у меня совсем нет, я еще ничего не успела заработать, а лиру я не могу отдать, потому что с ней я зарабатываю себе на хлеб. Я надеялась, что спокойный, рассудительный тон, которым я все это говори-ла, заставит их отказаться от своих намерений и они уйдут; но мои слова о хлебе развесилили их и настроили еще решительнее. - Нам тоже нужен хлеб, - прорычал один из них, - а еще питье и много, много другого, - подхватили остальные; и их грубые грязные руки потянулись к моей лире, плащу, лицу. Я стояла под сводами своей маленькой ниши - одинокая и беспомощная против этих ужасных ночных бродяг. Но возможность вырваться у меня наверняка была - вот здесь, между дву-мя из них, есть небольшое пространство, я ловкая и гибкая, надо попробовать. Я прижала к груди лиру, поплотнее завернулась в плащ и быстро, пока они не успе-ют понять, что я делаю, метнулась в эту сторону. Но то ли они этого ждали, то ли я была не очень ловкой и увертливой, проскочить мне не удалось - огромная ручища одного из них как крюком зацепила полу моего плаща. От внезапного рывка я не удержалась и упала - потерял равновесие и зацепивший меня. Он с шумом упал на каменную мостовую, увлекая и остальных за собой. Я лежала в самом низу клубка шевелящихся тел, чуть придушенная и оглушенная, и с трудом соображала, что происходит и как мне отсюда выбраться. Я не успела толком прийти в себя, как со страшными ругательствами и проклятьями все поднялись на ноги. Стояла, чуть покачиваясь от удара о мостовую, и я, внутри враждебного, готового в любую ми-нуту расправиться со мной круга озлобленных мужчин. Я должна признать, что в этот раз мне просто повезло. Мое вечернее пение и игра привлекли внимание ску-чающих стражников Большого дома, а поднятая потом возня, крики, проклятия, шум и брань говорили сами за себя. И стражники подошли: сначала из любопытства, а потом, когда разобрались, в чем дело, окружили нас, и силой оружия заста-вили всех зайти в помещение стражи. Я собрала все своё мужество и сама дошла до Большого дома, но как только мы оказались в тепле и свете просторного помещения, ноги мои подкосились, руки разжались - лира с тихим звоном скользнула на пол, а рядом с ней упала и я, стараясь удержать отблеск света в своём затумани-вающемся сознании.
   Я проснулась - очнулась? - в прекрасной, холодящей свежими простынями постели, в тепле и покое. Это точно не наше последнее пристанище и, поначалу мне показалось, что проснулась я в своей постельке в доме Бабулечки после долгого и тяжелого сна. Но нет, это совсем незнакомая, чужая комната с чужими запахами, настроением; и женщина - вот она заметила, что я смотрю на нее - встала из своего большого глубокого кресла и идет ко мне, подходит; вот ее лицо передо мной - кроме него я ничего больше не вижу, и пристальные немигающие глаза изучающе глядят на меня; нет, её я тоже не знаю! Я со стоном закрыла глаза, поднесла руку к раскалывающейся от боли голове. - Ты уже пришла в себя, - произнес сухой, лишенный всякого выражения голос. Почему она обращается ко мне как к девочке? Я с ужасом стала ощупывать себя и густо покраснела - они меня раздели! Что еще сделали со мной, пока я была без чувств?! Крик отчаяния застыл у меня на губах, глаза были полны слез. Бабулечка, Бабулечка, где же ты?! - Ты еще немного слаба, - продолжала говорить своим бесцветным голосом женщина, - но выпей это и не бойся, ты среди друзей. - Я боялась брать незнакомое питье из рук незнакомого человека, но мои пересохшие гортань и губы не хотели ничего знать и, повинуясь этому двойному приказу, я жадно выпила всю предложенную мне бесцветную, чуть поблескивающую жидкость. Женщина была мною довольна. Да и я постепенно успокаивалась: стыд и недоверие уходили, им на смену пришли по-кой и полная беззаботность. - Вот и хорошо, - женщина внимательно следила за мной. - Я расскажу, где и как мы тебя нашли, а ты дополнишь то, чего мы не знаем. - Она не ожидала ни моего согласия, ни ответа. - Ты, наверное,помнишь, - начала она, - как оказалась в сторожевом помещении Большого дома, - я утвердительно кивнула, с трудом, как из далекой дали вспоминая ту ужасную мрачную ночь. Дальше женщина рассказала мне, что когда я без сознания упала на пол, стражники (а они признали меня, вспомнили, как я пела и играла здесь раньше), так вот, стражники подняли меня и хотели привести в чувство, но как только начали расстегивать мою рубашку и поняли, что я не мальчик (в этот раз я даже не покраснела - мне совсем не было стыдно, как будто рассказывали не обо мне, а о ком-то совсем далеком и незнакомом), - ну да, когда они поняли, что перед ними девочка, - сказала я, подгоняя остановившуюся в своем рассказе женщину, - что было дальше, что они сделали? - Они поняли, что здесь что-то не совсем так... И позвали меня - я Домоправительница, - важно сказала женщина. Она продолжила и рассказала, как перенесли меня сюда, на Хозяйскую половину дома, как раздели и обнаружили странные цепочку и амулет и как по ним поняли, что я не из простого рода, и есть какая-то причина, что я играю на лире и пою, переодевшись мальчиком... Еще она добавила, что обо мне сообщили самому Хозяину города; и он сам хочет на меня посмотреть и решить, что со мной делать. Я невольно дотянула одеяло почти до самых глаз. - Не бойся, - успокоила она меня, - не здесь и не сейчас. Но от того, что ты расскажешь и как будешь себя вести, многое зависит в нашем решении. Это "нашем" она подчеркнула особо. Рассказ Домоправительницы был долгим и подробным и за это время, если что-то и было подмешанно мне в питье, действие его было недолгим. И я снова увидела и почувствовала все присходящее не со стороны, как будто речь шла о ком-то другом, а осознала, что, быть может,
   сейчас по-настоящему решается моя судьба. Что я знала о Хозяине города, о его Домоправительнице - о их желаниях, устремлениях, планах? Они приютили меня из чувства жалости, сострадания, или ими движет какой-то неизвестный мне рас-чет? Обо мне они знают гораздо больше, чем я о них: они знают, что я хожу в мальчиковой одежде и что у меня есть странные амулеты. Это не может не заинте-ресовать, не заинтриговать, особенно таких умных людей. Я была уверенна, что и Хозяин города и его Домоправительница - неординарные, умные и дальновидные люди. Домоправительница не отрывала взгляда от моего лица. Ее последние слова висели между нами. Я должна быстро сообразить, что и как из нашей истории я могу - мне следует - рассказать. Милые Бабулечкины глаза смотрели на меня: "На-чинай говорить, твое молчание вызывает подозрения". - Что ж, если Бабулечка так считает... Сначала я попросила вернуть мне или хотя бы показать мои цепочки; я смогла объяснить, что очень дорожу ими и никогда не снимаю. Первой мне дали цепочку Папулечки - ну почему, почему я тогда не послушалась, почему не оста-вила ее там, в нашей семейной комнате?! А теперь чужие руки перебирают эти светлые блестящие камушки, и я должна вспоминать и рассказывать о том, что мне так больно и горько вспоминать. И я - я расплакалась, прижимая цепочку к груди и рассказывая о том, что это подарок моих родителей, но где они и что с ними, я давно не знаю и давно скитаюсь по свету в надежде найти свой отчий дом. Все, что я рассказывала, всхлипывая и глотая слезы, было в общем-то правдой и эта правда, как я поняла впоследствии, решила мою судьбу. Я попросила оставить мне цепочку, но женщина - Домоправительница была строга: "Нет" - она отобрала у меня цепрчку, - ты еще должна рассказать об этой странной вещи, - и она осторожно, двумя пальцами поднесла ко мне цепочку с кошкой, - а потом решим. - Я взяла в руки свой амулет - оберег, как говорила Бабулечка; камень был темным - ни признаков цвета, ни отблесков огня, только в ладони он отозвался глубоким, пуль-сирующим прикосновением. Теперь я была гораздо спокойнее - мне было легче го-ворить, и я как-то сама собой по ходу рассказа знала, о чем пойдет речь. Я сказала, что все время переходила от одной группы бродячих артистов к другой; и одна старая хозяйка палатки почему-то подарила мне это недорогое украшение (она уверила меня, что оно принесет мне удачу); что я выступала в этом городе на по-следней ярмарке в одной из палаток и вместе с приютившими меня артистами по-кинула город, когда ярмарка закончилась, но почему-то в группе артисты стали со мной плохо обращаться, и я сбежала от них. Город был не очень далеко от места, где мы остановились. Мне здесь в городе понравилось во время ярмарки и я решила, что смогу сама здесь заработать и прокормить себя; и здесь в большом городе я не боялась, что они смогут найти меня и вернуть обратно; поэтому я вернулась и начала здесь выступать. Мне самой понравился придуманный с такой легкостью рассказ. Ощущение чуть слышной пульсации камня поддерживало, как будто кто-то соглашался с каждым сказанным словом. Да, но поверила ли мне Домоправи-тельница, как она отнеслась ко всему, мною рассказанному? Ничего нельзя было понять по этому бесстрастному лицу, никаких чувств не выражали пустые глаза. Она осторожно, за шнурочек вытянула камень с кошкой из моих ладоней. - Тебе принесут еду и нашу одежду, а пока отдыхай, - сказала она. Как по команде, мне захотелось спать и глаза мои медленно, против моей воли, стали закрываться.- Вот этого надо опасаться, - последним усилием подумала я, - эта женщина обладает силой.
   Когда я проснулась (не знаю, сколько продолжался этот странный сон), было раннее утро. Слабый свет пробивался через непрозрачные стекла двух больших высоких окон. Я лежала на пышной постели в большой кровати; мне захотелось получше разглядеть комнату, в которой я находилась - отсюда из глубины кровати она казалась не очень большой и неприветливой. Я с большим трудом заставила себя подняться и сделать несколько шагов - голова кружилась, ноги были как ватные, и я присела на край постели. Теперь я могла лучше рассмотреть, что комната обставлена богато, но как-то бездушно - тот, кто заботился о ее убранстве, не привнес сюда ни капельки, ни черточки от себя, своей души. Не было здесь того настроения доброжелательности и тепла, к которому я так привыкла в наших жилищах и которое мы всегда стремились создать в любом жилом помещении. За мной, видимо, следили - не успела я как следует осмотреться, как высо-кая, наполовину скрытая пышной зановесью дверь отворилась и две женщины - я их раньше не видела- вошли в комнату. Они обратились ко мне, как обращаются к старшей по возрасту или по положению. Хотя я и не очень хорошо знала их язык (слова песенок и баллад я, конечно, выучила, а разговаривать вот так, на обычные темы, мне почти не приходилось), я постаралась вежливо и приветливо им отве-тить. Но даже и сейчас они не поднимали на меня глаз и, отвечая на мои вопросы, стремились не смотреть мне прямо в лицо. Из их объяснений я поняла, что сегодня мне предстоит встреча с Хозяином города, и они принесли мне одежду и украше-ния. Как я ни протестовала и ни доказывала, что справлюсь сама (я не привыкла, чтобы кто-то мне помогал), они настояли - они получили на это приказ, что оденут меня и подготовят к встрече. Может быть, и хорошо, что они остались. Помимо того, что я очень разволновалась, когда узнала, что меня хочет видеть Хозяин го-рода, и, в общем, не могла как следует думать ни о чем другом, я еще была и очень слаба, да и одежда, как выяснилось, была довольно сложной и замысловатой - не знаю, сколько времени пришлось бы мне провозиться, чтобы понять, что к че-му, да и не уверена, что смогла бы в конце концов правильно одеться. Но женщи-ны-служительницы оказались умелыми, их проворные руки быстро делали свое дело. И, когда спустя недолгое время в дверь решительно вошла пышно одетая дама - Домоправительница (узнала я ее), я была полностью готова - одета и при-чесана так, как, видимо, полагается знатной девушке в здешних местах.
   Домоправительница внимательно осмотрела меня, заставила несколько раз пройтись по комнате. Она отпустила женщин-служительниц движением руки; я начала благодарить их за помощь, но Домоправительница не позволила мне про-должить благодарности и приказала женщинам удалиться, а мне присесть на не-большой стул почти в центре комнаты. Сама же она опустилась на краешек един-ственного роскошного кресла. Сухим, ничего не выражающим голосом, даже не обменявшись со мной приветствием, она сообщила мне, что почти довольна моим внешним видом, что сейчас мне принесут немного поесть, а потом мне будет ока-зана честь увидеть и говорить с Самим Хозяином города. По ее чуть слышному хлопку в комнату внесли столик со всевозможной едой и Домоправительница предложила мне приступить к еде. Я не привыкла есть в одиночестве, да и делать это под пристальным, изучающим взглядом казалось мне унизительным. Но то-ном, не допускающим возражений, она приказала мне есть, и сама не зная как, я начала есть, только сейчас почувствовав, как я голодна, и думая только о том, как бы не выглядеть чересчур жадной и изо всех сил стараясь не спешить. Я не поняла вкуса этой еды, но почувствовала я себя гораздо крепче физически, да и Домопра-вительница не казалась мне такой уж строгой и неприступной, а предстоящую встречу с Хозяином города я ждала с радостным нетерпением и ни капельки не бо-ялась. - Ты хорошо поела и выглядишь значительно лучше, - сказала Домоправи-тельница, - нас уже ждут и я уверена, что ты сможешь хорошо и откровенно пого-ворить с Хозяином города. - Она распахнула дверь и мы вышли в ярко освещенный многочисленными светильниками коридор. Домоправительница размеренно шла через анфиладу пышных помещений, я спешила за ней с восхищением, стараясь рассмотреть все детали роскошного убранства. Наконец мы остановились перед богато украшенной резьбой и камнями дверью. Стражник в парадном одеянии приветствовал Домоправительницу и распахнул перед нами обе тяжелые створки двери. Я помнила, какое впечатление произвел на меня Хозяин города там, на площади ярмарки, и, ожидая встречи с ним, очень волновалась и не могла понять, что я чувствую и чего жду. И теперь, когда мы вошли в эту, обставленную с тяжелой роскошью комнату (это было, наверное, рабочее помещение Хозяина города) и я увидела Его на Его месте, среди подобающей Ему обстановки, я ничего не почувствовала - вся превратилась в зрение, слух, желание служить этому человеку. Мы остановились почти посредине комнаты и Хозяин города знаком пригласил нас подойти поближе и присесть напротив него. Я повиновалась и опустилась на одно из сидений. Домоправительница осталась стоять, устроившись как-то так, что очутилась чуть позади и в стороне от меня. Некоторое время никто не прерывал молчания. Хозяин города внимательно, не стесняясь осматривал меня с ног до головы. Мне это не очень нравилось и постепенно я услышала где-то в глубине под непонятно - радостной доверчивостью тоненький звенящий голосок поет мне ноту осторожности и ноту тревоги. - На самом деле, чего это и чему я так радуюсь, - вдруг подумала я. - Неизвестно еще, что они за люди и чего от меня хотят. Соберись! - Хозяин города неожиданно прервал молчание. Голос его был тем, хо-рошо поставленным звучным голосом руководителя, который я слышала тогда на Площади Ярмарки; и кроме того, вопросы он умел задавать простые, но такие, что, чтобы ответить на них, приходилось хорошо и быстро думать. Мне повезло, повезло дважды - я уже отвечала на допытливые вопросы Домоправительницы и примерно знала, что его может интересовать; да еще тоненький взволнованный голосок, так вовремя выведший меня из этого странно блаженного оцепенения. Я смогла достаточно точно и убедительно ответить на все вопросы Хозяина города и даже нашла возможным добавить к своему первому рассказу то, какое неизгладимое впечатление произвело на меня два его появления на Площади Ярмарки. Я надеялась снискать его личную симпатию и расположение. И, кажется, мне это удалось. Чуть заметная улыбка тронула губы Хозяина города. Он открыл неболь-шую тяжело-железную шкатулку. - Я возвращаю тебе цепочку твоей семьи, - дру-желюбно сказал он. - Я понимаю и уважаю семейные чувства; носи ее каждый день, - разрешил - приказал?- он. - Для тебя - это память о семье, для нас, - он чуть призадумался (интересно, что же это для него?) - это знак уважения к твоим чувствам, - опытный дипломат изящно закончил фразу. Я с благодарностью при-няла цепочку из его унизанной кольцами, холеной руки. - Вторая же твоя цепочка вызывает некоторые сомнения; пока мы не можем вернуть ее тебе, - он увидел, что я разочарована, - но я уверен, - ему самому нравилось, что он такой добрый и по-кладистый, - да, я уверен, что через некоторое время все прояснится, и мы вернем ее тебе. Не уверен, что разрешим носить, - под пристальным взглядом Домоправи-тельницы, Хозяин города сменил свою широкую открытую улыбку на более офи-циальную, сдержанную, - я уверен, что с такой девочкой, как ты, мы найдем общий язык. Мы позаботимся о тебе - величавым жестом он разрешил мне удалиться. Домоправительница осталась в комнате. Меня за дверью ждали все те же женщины-служительницы; в их сопровождении (они очень спешили - хотели поскорее довести меня до моего помещения) мы почти бегом вернулись в предназначенную мне комнату. Здесь я на какое-то время смогла остаться одна. Мне надо было хо-рошенько обдумать все произошедшее и сказанное, решить для себя, чего я хочу и что я буду - что я смогу - делать дальше. Мне было ясно, что мое своеволие могло кончиться для меня гораздо-гораздо хуже, что пока я осталась жива и невредима - и это уже хорошо. Бабулечка и Братик - что думают, что делают они? Это волно-вало и мучило меня. Они знают, что я жива - это была внутренняя ничем не под-крепленная уверенность, но что они, бедные, чувствуют!? Я помнила, что было с нами, со мной и Бабулечкой, когда внезапно пропал Братик. Как - как я могла до-пустить, чтобы Бабулечка пережила это снова?! Во мне поднялась волна такой боли, горечи и злости на себя саму, что я чуть не задохнулась. Это немного отрезвило меня. - Не поддавайся ненужным расскаяниям и сожалениям, смотри вперед и ищи выход из ситуации, пути движения вперед, - вспомнила я одно из наставлений Бабулечки. ... Они поверили моим рассказам и вернули мне цепочку Папулечки - я перебирала блестящие камушки, это уже хорошо; через какое-то время, я уверена, они отдадут мне и "кошачий камень", и тогда я смогу связаться со своими; слезы застилали мне глаза. Нет, лучше пока об этом не думать - я подумаю о том, как быть хорошей, воспитанной девочкой, тогда они быстрее ко мне привыкнут и я смогу выходить на улицу и смогу увидеть Братика, и ... что и как будет дальше, я не успела домечтать - пришла Домоправительница.
   Несмотря на все мною перенесенные испытания, а, может быть, и благодаря им, я должна признать, что я счастливый человек! - ведь у меня есть мой дядюш-ка! Такой достойный, гордый, благородный! Как после всего происшедшего - ссоры с моей семьей, испытаниям, обрушившимся на нас, он принял меня! Меня, ос-тавшуюся сиротой родственницу. Но как он мог и не принять меня - ведь по благо-родству, по знатности рода я ему не уступлю; да и никому не уступлю. Но как он, все -таки мил, что приставил ко мне эту достойную женщину - свою Домоправи-тельницу. Некоторое время мы почему-то не могли найти общий язык - наверное, сказывались мои усталость и перевозбуждение от всего пережитого, но теперь я нахожу в ней одни положительные качества - она само совершенство. Как она меня понимает! Как тактично, умело помогает выйти из затруднительных положений! Память моя еще очень слаба и я делаю ошибки не только в произношении или правописании - иногда я не могу припомнить простые вещи из своей прошлой жизни или вдруг что-то из правил поведения или обращения со слугами как будто пропадает из моей памяти, и тогда только она, с одной ей присущим тактом и тер-пением, может помочь мне, а потом и успокоить, приободрить и обнадежить. Единственное, что осталось мне от прошлой моей счастливой жизни (я помню точ-но, что она была счастливая) - это цепочка с блестяшими камушками, и я отчетливо помню, что Папулечка мне ее подарил, но вот самого его, как ни стараюсь, я вспомнить не могу. Иногда, чтобы доставить удовольствие Дядюшке или Домо-правительнице (мне кажется, что им будет приятно, если я все вспомню), я пытаюсь представить Папулечку или других членов моей семьи), но вспомнить пока ничего не могу - только еще больше болею и слабею и мне после этого приходится еще больше времени проводить в постели, набираться сил. А мне так хочется вести правильную, красивую жизнь, достойно помогать Дядюшке в выполнении светских обязанностей. И поэтому я хочу все реже вспоминать о своем прошлом. Как-то Домоправительница, эта милая дама, передала мне от Дядюшки странную вещь - кошачий камень на тесемке - я сначала удивилась: это был странный, не по при-личиям подарок (конечно, я зря усомнилась во вкусе и чувстве приличия моего Дядюшки - нет, это был не подарок). Они сказали мне, что эта странная вещь была со мной, когда доблестные воины Дядюшки вырвали меня из рук разбойников. Странная, необычная вещь - я точно помню, что ее не было у нас в доме. Откуда она могла ко мне попасть? Я поначалу довольно часто рассматривала этот камень - иногда мне казалось, что он даже меняет цвет или искрится, но никому, даже Домоправительнице, об этом не рассказывала - не хотела, чтобы они думали, что я не просто устала, а серьезно больна, и испугалась и постаралась о нем не думать и даже не вынимаю его из той коробочки, куда положил его мой дорогой Дядюшка. Даже убрала коробочку подальше в дальний ящик. Не хочу я так же петь и играть на лире. Они уверяют меня, что я очень хорошо играла и пела, может быть, там, в родительском доме? Но здесь не принято, чтобы знатная девушка этим занималась и я тоже не притронусь к этой лире. Да и выглядит она так убого - позолота поистерлась, струны провисли. Я приказала служанкам спрятать ее в футляр (странно, что для такой простенькой вещи сделали специальный футляр) и задви-нуть подальше в темный угол. И так все мое время было занято важными делами - не до воспоминаний. Мы с Домоправительницей понемногу начали выходить в город. Я побывала в богатых лавках, посмотрела, какие и где продаются товары; мне представили наиболее почтенных хозяев. Я хотела побыстрее вернуться в светскую жизнь, стать настоящей достойной девицей. Я еще, конечно, уставала и много отдыхала, но все силы и все время отдавала учебе, старалась как можно больше перенять от Домоправительницы, пользовалась ее разумными советами и наставлениями. Я уже несколько раз присутствовала вместе с ней на вечерних со-браниях Дядюшки. Дядюшка мой - самый главный и важный в городе, и присутст-вовать на его Вечерней еде - огромная честь для каждого. Роль женщины Дома, принимающей гостей, очень важна и ответственна: она поручается только Старшей женщине, молодежь, девочки не допускаются к Вечерней Еде. И я гордилась тем, что присутствовала на этих роскошных Вечерах, что меня усаживали на важ-ное место рядом с Домоправительницей и что степенные, почтенные гости Дядюшки подходили ко мне с приветствиями. Вести беседу я еще стеснялась, да и Дядюшка пока не разрешал, но они с Домоправительницей были уверены, что в скором времени я и сама без ее помощи смогу принимать гостей за Дядюшкиным столом. Как я была этому рада! Не меньше меня радовалась и Домоправительница, эта достойная женщина. Да и в лавки за покупками я теперь могла ходить одна, без Домоправительницы, у нее, бедняжки, и так было много дел: все огромное хо-зяйство Большого дома лежало на ее хрупких плечах. Мы вместе решали, что и где из украшений или вкусностей целесообразно купить, и я отправлялась за покупка-ми. Конечно, я и думать не могла выйти без сопровождения. Такой девушке, как я, подобало ходить со свитой и охраной; поэтому я брала с собой минимум двух слу-жанок и стражника - это поддерживало достоинство и честь нашей семьи. Именно для этого - для поддержания правил - я брала их с собой, а не для чего другого, не из страха. Но вот однажды я поняла, какие мудрые люди создают наши правила, как хорошо, когда их придерживаешься. Несколько раз я замечала этого мальчиш-ку, когда выходила за покупками - он пел и паясничал как раз напротив нашего Дома. Всегда около него была группа зевак - они что-то кричали и хохотали. Ни в каких правилах не было написанно, да и Домоправительница меня не учила, что я должна как-то обращать на него внимание, да мне и самой было неинтересно развлечение для простолюдинов, поэтому я всегда шла по своим делам, предоставив остальным жить их жизнью в пределах определенных правилами. В тот день этот мальчишка почему-то решил, что он хочет петь и кривляться для меня лично или что я собираюсь просто так давать ему монетки, но он неожиданно для всех и так близко приблизился ко мне, что только присутствие двух моих служанок и стражника спасло меня от непозволительного контакта. Моим людям удалось быстро отогнать попрошайку. Не пострадали ни мое достоинство, ни наша честь, так что и рассказывать-то Домоправительнице было не о чем. Обычно я рассказываю ей о всем, случившемся со мной в течение дня. Кто знает, какие ошибки и нарушения правил я могу сделать по неопытности. Но здесь все было сделано верно и пра-вильно, и я уже настолько была уверена в себе, что не сочла нужным рассказать об этом небольшом инциденте. Но странно, когда мальчишку прогоняли, он как-то успел поглядеть на меня - совершенно недопустимо! Посмотрел мне в глаза! И я не знаю, что это - этот взгляд, эти глаза... Какие-то чувства, я не знаю, должна ли я об этом рассказывать,а если рассказывать, то что... Мне нужно об этом подумать. Но я никак не могла найти время, чтобы спокойно посидеть и подумать... сама не знаю о чем. У меня и не было свободного времени: весь день, кроме часов отдыха, когда по просьбе милой Домоправительницы меня никто не смел беспокоить, и только мы проводили время в моей комнате, весь день был у меня занят важными и полезными делами: учебой, посещением лавок; по вечерам я присутствовала на Дядюшкиных Вечерах. С каждым днем я чувствовала себя все спокойнее и увереннее, без робости принимала знаки почтения со стороны важных гостей и уже иногда могла вступить с ними в короткую, достойную беседу. Однажды на Вечерней Еде появился человек, которого я никогда ранее не видела, но все гости, без сомне-ния, хорошо знали и были рады его присутствию. Когда он подошел нас приветст-вовать, Домоправительница шепнула мне, что это богатый купец из далекой страны, что, несмотря на молодость, он пользуется большим доверием и уважением. После обмена положенными приветствиями новый гость отошел. Я не могла не обратить внимания, что он относительно молод, привлекателен, одет роскошно и изящно; и еще - его манеры, очень сдержанные и достойные, напоминали мне кого-то или что-то. Я не успела как следует об этом поразмышлять, как он подо-шел ко мне снова. Обычно гости обменивались со мной несколькими положен-ными словами привета и весь оставшийся вечер считали себя свободными от проявления дополнительного внимания ко мне. Еда и питье за столом у Дядюшки были превосходные, да и общие интересы и важные разговоры, центром которых всегда был Дядюшка, не оставляли времени для других развлечений. Меня совсем не тяготило такое положение - мне даже нравилось смотреть на все со стороны, на-блюдать, как ведут себя гости, как Дядюшка мудро и ненавязчиво умеет привлечь каждого на свою сторону, внушить доверие и почтение. Но новому гостю, навер-ное, показалось, что я скучаю. И он, движимый своими, несколько отличными от наших, правилами поведения, подошел поговорить, развлечь меня. Разговор его был легок, наполнен тонкими комплимента-ми. Он располагал к себе, вызывал чувство доверия и расскованности. Мне было радостно беседовать с этим купцом. Но соверщенно неожиданно он обратил внимание на мою цепочку. Дядюшка настаивал, чтобы я всегда, и особенно на Вечернюю Еду, надевала ее. Купец говорил о том, что цепочка очень изящная, прелестная, что она очень мне подходит. А я, глупая, плохо воспитанная девчонка, вдруг так отчетливо вспомнила моего милого Папулечку, что почему-то призналась купцу, что это его подарок, и это все, что на-поминает мне о прошлой счастливой жизни. Я чуть не плакала и купец был, види-мо, удивлен такой моей несдержан-ностью - он ничего не смог мне сразу ответить. Но милая-милая Домоправитель-ница, она заметила, что возникла неловкость и пришла мне на помощь - под благовидным предлогом мы вдвоем покинули помещение. В моей комнате я выпила приготовленное Домоправительницей успокоительное питьё и попыталась объяснить ей, да и самой себе, почему меня взволно-вал простой и очень доброжелательный вопрос о моей цепочке. Но как мы ни ста-рались, внятного ответа у нас не получилось. Да я и очень устала после всех волне-ний вечера и отправилась пораньше спать. Предварительно я, конечно, попросила милую Домоправительницу передать Дядюшке мои извинения за то, что внезапно ушла из залы и не попрощалась подобающим образом.
   Наутро, хотя я и чувствовала себя немного странно (так всегда бывало после успокоительного питья), тревожное чувство растеренности и неуверенности, желание о чем-то думать и что-то вспоминать, исчезли, и я сама была удивлена, как такой пустячный вопрос смог нарушить мое душевное спокойствие. Мы обсудили это с моей милой Домоправительницей и вынуждены были признать, что я, видимо, не совсем еще оправилась от своих душевных переживаний, как мы считали, и мне стоит продолжать принимать успокоительное питьё еще некоторое время.
   Как ни не хотелось мне к этому возвращаться (дни, когда я пользовалась успокоительным питьем, были серыми, сумрачными, короткими - они проходили незаметно, бледными тенями, оставляя после себя чувство разбитости и какого-то непонятного стыда), но ради спокойствия в Доме, ради того, чтобы Дядюшка и Домоправительница были довольны мной, я была готова на все. К моей радости, дни успокоения, как мы их между собой называли, прошли быстро и как-то не совсем так, как в прошлые разы. Я чувствовала себя не такой разбитой и подавленной, меньше отдыхала, мне хотелось больше двигаться, бывать на воздухе. Конечно, кончалась зима и приближение весны улавливалось даже в чуть изменившемся запахе воздуха. Весной мы с Мамулечкой всегда приводили в порядок наши зимние одежки и я помогала ей устроить большую-большую уборку - мы переворачивали весь дом: мыли, терли, скребли - готовили жилье к празднику Весны. У Бабулечки же одним из первых зацветало мое Первое дерево и его нежный, ломкий аромат ... Я сидела у высокого окна в богато обставленной чужой комнате, дыхание прервалось, в душе застыл ужас... Я начала вспоминать и понимать. В комнату, шурша тяжелым, богато затканным золотом платьем, вошла женщина. На ее неприятном лице губы растянуты в притворной улыбке, а колючие глаза обшаривают мое лицо. Я непроизвольно закрылась рукой и застонала. Женщина быстро и трескуче начала говорить о том, что болезнь моя, как видно, возвращается, и мне придется продлить лечение. Я же вдруг отчетливо поняла, что ни за что, ни за что никто не должен понять, что я начала все вспоминать, что я должна собрать все свои, сколько их ни есть, силы и притвориться, что со мной ничего особого не происходит, что все идет как раньше. Женщина говорила долго: рассказывала и убеждала, сулила и предупреждала. Ни разу нотка сочувствия не промелькнула в ее голосе. Напротив, чем дольше она говорила, тем больше раздражения и недо-брожелательства звучало в ее словах. Но за это время я смогла немного прийти в себя и сообразить, как мне следует поступить. Я заставила себя оторвать руки от лица и взглянуть на Домоправительницу (и эта особа управляла всей жизнью дома) как могла - пустыми и спокойными глазами. Тихим голосом я сказала, что приступ уже прошел и что я хоть и очень ослабела, но чувствую себя хорошо. Мне совсем не хотелось пить её ужасное одурманивающее питье, но и нельзя было признаться, что я совсем выздоровела. Мне нужно было время, чтобы побыть одной, все вспомнить, понять и решить, что делать дальше. Видимо, мой ответ удовлетворил Домоправительницу. Она сказала, что сообщит Дядюшке о моем состоянии и она уверена, что он её поддержит, что еще и сегодня я смогу отдохнуть в своей комна-те, а уж завтра, если я буду хорошо себя чувствовать, я смогу вернуться к своим обязанностям. - Отдыхай, - приказала она мне, - позже вечером тебе принесут успокоительное питье, - с этими словами Домоправительница вышла из комнаты. От ее взгляда, звука ее голоса мне неудержимо захотелось спать. Но порхающий запах фиалок и настурций, запах резеды и левкоев нежно прильнул к моим щекам; корица, гвоздика, ваниль, перец и та неизвестная травка, которую Бабулечка всег-да добавляла в свое печенье, проскользнули в мое сознание, разбудили, растормо-шили его. Я забралась в большую, пышную кровать, притворилась, что сплю. Никогда у меня не было такой роскошной, неудобной постели. Как можно спать на этой груде перин и подушек, под этим тяжелым как камень одеялом? Конечно, оно такое тяжелое, потому что все зашито узором из драгоценных камней. Да, я на самом деле важная персона! Очень медленно, шажек за шажком (я не могла торопиться - ведь каждое воспоминание, вспыхнув яркой звездой, причиняло нестерпимую боль моей измученной душе, прорывало еще одну завесу тумана в моем одурманенном мозгу) я вспоминала, сопоставляла, анализировала. К тому времени, когда вечерние сумерки почти стерли все очертания предметов в комнате и служительница, вошедшая с небольшим тусклым огнем, принесла питье, я почти все поняла или думала, что поняла, что случилось со мной. Я лежала тихо, как будто продолжая спать, и служительница, поставив питье на небольшой столик в изголовьи кровати, позвала меня каким-то странным, новым именем и чуть хлопнула в ладоши, желая привлечь мое внимание. Она не имела права дотрагиваться до меня! Лицо у женшины, хоть и замкнутое, было добрым, да и в голосе сквозило сочувствие и сострадание. Я "проснулась" и чуть сонным голосом обратилась к ней. Служительница (я вспомнила, что она была одной из двух прислуживающих мне всегда женщин) сообщила, что мой Дядюшка-Хозяин передает мне пожелания доброго здоровья и надеется увидеть меня здоровой завтра; и что госпожа Домоправительница присоединяется к его словам и посылает оздоравливающее питье, которое я должна сейчас выпить. Хотя запахи не исчезли из комнаты, а, наоборот, как будто окружили меня тончайшей незаметной пеленой, я понимала, что мне будет очень тяжело справиться с новой порцией напитка Домоправительницы - не дать ему одурманить меня. Я не должна его пить! ни за что! Я попросила служи-тельницу оставить напиток около меня, пообещав выпить его чуть попозже, но она получила точные и строгие инструкции, и только когда я пригубила напиток, сде-лав вид, что пью, она согласилась пока оставить меня одну с тем, чтобы вскоре вернуться за пустой посудиной. Как только она вышла из комнаты, я соскочила с кровати и начала лихорадочно искать, куда бы мне вылить этот жуткий напиток. Сделать это надо было как можно быстрее и найти место, не вызывающее подозрений. При всей пышности убранства в комнате не было ни одной глубокой вазы, ни одного горшка с растениями - я готова была даже пожертвовать зеленым другом; вылить напиток в умывальный таз я боялась - а вдруг жидкость эта мутная или какого-то определенного цвета? Единственное место, которое показалось мне наиболее приемлемым, был небольшой огонь, вернее, место для него; за все время, что я жила в этой комнате, я не помнила, чтобы его когда либо разжигали - я не знала, как обогревается это помещение. Быстро, аккуратно я вылила содержимое посудины как можно глубже внутрь огня. Противный, тягучий запах (он напомнил мне запах тех кустов, через которые мы как-то шли с Бабулечкой), попытался завладеть комнатой. Но мои запахи - теперь в них отчетливее слышался запах ноготков и пионов - заставили его отступить, укрыться в темной глубине огня. Когда очень скоро служительница вернулась, пустая плошка стояла у изголовья моей постели, а я так крепко спала, что не отреагировала ни на ее хлопки, ни даже на прикосновения. Служительница ушла, унося с собой единственный источник света... Но мне в моих размышлениях и воспоминаниях нужны были только покой и одиночество. И, пока они у меня были, я вспомнила все о себе, своей семье, Ба-булечке, Братике, нашем путешествии, о том, что со мной случилось и как я сюда попала. Мне необходимо было разыскать две вещи: свой камень-кошку и лиру. Как я ни любила свою лиру, камень был сейчас важнее и я начала вспоминать все, что с ним связано, пытаясь представить, где он может быть. Цепочка, подарок Па-пулечки, лежала на маленьком столике в изголовье постели: когда здесь был огонь, принесенный служительницей, блестящие камушки цепочки чуть поблескивали в его свете. Что мне вернули и подвеску с камнем, я тоже смутно помнила, но как это происходило и где она сейчас? Я начала вспоминать... Вот мы в доме Тётушки Та, в самом начале пути, Бабулечка передает мне подарок от Тетушки И, я впервые держу в руках, вижу свой камень! Рукам стало горячо, сердце забилось часто и гулко. Я должна думать о нем, вспоминать каждый изгиб кошачей фигурки, зага-гулинку хвоста, свет и пламень, полыхающие внутри камня. Я почувствовала, что он где-то здесь в комнате, рядом. Нежный, непонятный голосок (я знала, что это та странная девочка, хотя и не видела ее), начал мне что-то рассказывать, торопясь и подбадривая. В груде ящичков и коробок, в самом дальнем ящике, в жесткой и тесной коробке лежал мой дорогой камень! Как ему было там плохо!! Я схватила его, прижала к губам, груди. Его сладостная тяжесть и свет, мерцающий в глубине и все разгорающийся от каждого моего взгляда и прикосновения, вызвали во мне такую радость, такую бурю восторга в моей душе! Я готова была завизжать, пуститься в пляс, петь и смеяться, но усиливающийся запах лаванды и сандала отрезвили меня, заставив вернуться в постель под прикрытие тяжелого каменного одеяла. Мне показалось, что камни, нашитые на моем одеял "знали" мой Камень, приняли его. Они так приветливо стукнули друг о друга; слабое сияние прошло волной по их блестящим отполированным поверхностям. И само одеяло не показалось мне уже таким давяще тяжелым - оно стало легким и нежным, как свет молодого месяца. Мой камень был со мной. Теперь я смогу (ах, как я хочу!) связаться с Бабулечкой и Братиком. Я вспомнила, как мы обрадовались с Бабулечкой, когда смогли установить связь с Братиком. Но тут горький, нет, приторный, но такой приторный, что казался горьким, запах орхидей ударил в меня. Как же это опасно - пытаться связаться отсюда, из этого места... Опасно было даже вынимать Камень из коробки... Я еще на какое-то время задержала камень в руках; свет и спокойст-вие, поддержка и сочувствие, обещание радости - вот что почувствовала я в эти мгновения. Я должна вернуть его в ту же коробку, на то же место в ящике - это охранит нас обоих. Я знаю, что камень не обидится - ведь это мой Камень. Я быстро и аккуратно вернула его на прежнее место. Теперь надо найти лиру. Получив поддержку и силу моего Камня, я смогла довольно быстро добраться до скромного футляра в дальнем темном углу моей комнаты.
   Я побоялась достать лиру - вдруг зазвучавшие звуки струн в столь неподо-бающее время могли бы встревожить домочадцев, вызвать подозрения. Я только ласково провела рукой по футляру, представив, как касаюсь трепетных, забытых мною струн. И, откликаясь на мое мысленное прикосновение, нежный, но гордый мотив зазвучал в моем сердце. Да, конечно, я все преодалею; я окажусь на самом деле взрослым, ответственным человеком, а не той взбалмошной девчонкой, кото-рая сбежала, полагая, что она очень взрослая и умная; обиженная на ...непонятно что. Мне надо хорошенько выспаться и отдохнуть: с завтрешнего утра у меня на-чинается непростая жизнь - понадобятся весь мой ум и терпение, чтобы добиться цели.
   И вот я снова вернулась к своим повседневным занятиям и обязанностям. Обсуждала с Домоправительницей домашние дела; под ее пристальным проника-ющим взглядом мне было тяжело поначалу разыгрывать из себя ту забитую, одур-маненную маленькую снобку, которой я была еще недавно; но мои запахи (странно, что никто кроме меня их не чувствовал) охраняли меня, предостерегали, помогали с честью выходить из трудных ситуаций. Стала я снова бывать и на Вечерних собраниях Дядюшки. На них все шло заведенным порядком, не было ничего нового, интересного. Но мне очень хотелось вновь увидеть того купца, поговорить с ним. Мне казалось, что он как-то связан с теми переменами, что произошли со мной. Как я ни пыталась, я не могла найти этому объяснения, но чем дальше, тем больше росла во мне уверенность в его причастности ко всему случившемуся в последнее время. Купец не появлялся, а я, конечно, не могла никого о нем спро-сить. Очень наблюдательная Домоправительница (я все больше убеждалась, что она управляет не только хозяйством Дома, но имеет огромное влияние и на самого Хозяина) скоро поняла, что я кого-то жду, ищу среди вечерних гостей; и как-то сама сказала мне, что в дни успокоения Дядюшку посетил Купец. Он справлялся о моем здоровье и выразил сожаление, если явился невольной причиной моего расстройства. Мне удалось сохранить спокойствие и надлежащим тоном выразить свое удовлетворение от того вежливого внимания, которое было мне оказано. Надеюсь, что я не была слишком надменна, потому что когда в следующее мгновение Домоправительница сообщила, что этот Купец вскорости собирается покинуть город, я почувствовала огромную утрату, какая-то очень важная нить, что-то очень значимое ускользало от меня, а я не знала, как все выяснить, уместно ли мне проявлять дополнительное любопытство. Дзинь-дзинь - колокольчики ландышей послали мне свой аромат - не торопись, все будет хорошо. Как и подобает девице из такой семьи, я только улыбнулась кончиками губ на сообщение Домоправительницы - не ожидала же она на самом деле, что дела какого-то, хоть и знатного купца могут интересовать меня. Дядюшка любил беседовать со мной в дни, когда я была здорова, и очень радовался, что таких дней становилось все больше. Мне же совсем не хотелось, чтобы Домоправительница заставляла меня пить свои страшные напитки, поэтому я изо всех сил старалась вести себя очень правильно и не попа-даться в те многочисленные ловушки, которые она мне расставляла. Я видела, что, разговаривая со мной, Хозяин города - мой Дядюшка, старается понять и проверить меня. Поначалу ему нравились моя рассудительность и умение мыслить самостоятельно, мое желание не выходить за рамки, дозволенные правилами, быть по-лезной семье. Мне же разговоры с ним давали очень многое: я лучше понимала -где, с какими людьми я нахожусь, как я должна вести себя и как разговаривать, чтобы не вызвать раздражения и завоевать их доверие. Но постепенно тон и темы наших с Дядюшкой бесед стали меняться. И вот я неожиданно для себя, (окружающие, как я поняла, особенно Домоправительница, и это очень злило ее, знали об этом раньше) - да, я поняла, что Дядюшка лелеет план выдать меня замуж за своего сына! Осознание этого ввергло меня в шок! Я никогда не видела этого молодо-го человека. Уже очень давно он покинул город (никто не говорил о причине) и жил где-то в чужих краях. Может быть, он очень хороший, достойный человек, но при чем здесь я! Это совсем, совсем не то, чего я хочу, не то, к чему рвется моя душа! Что же мне делать? Хорошо, что есть на свете розы и лилии, есть кто-то, кто позаботился, чтобы их запахи достигли меня, остудили мою разгоряченную голову. Но все равно, я была очень озабочена этими новыми открывшимися мне обстоятельствами. И, когда Дядюшка как-то сказал, что Купец вскорости собирается покинуть город, я непроизвольно прореагировала так, как и должна была по этикету - никак! Как ни жаль мне было, что я никогда больше не увижу этого приятного, изящного человека, какие надежды я ни связывала со своим разговором с ним, го-лова моя была занята только брачными планами Дядюшки и тем, как мне избежать этой участи. Поэтому когда выяснилось, что Дядюшка берет нас: меня и Домопра-вительницу, с собой на Прощальную еду, которую устраивает Купец у себя дома, это не вызвало во мне ни особенной радости, ни пробудило каких-то надежд. Но все-таки меня заинтересовало то, о чем говорили все высокопоставленные дамы, и наша Домоправительница, конечно, не была исключением. Обычно на Прощальную еду женщин не приглашали, но о доме Купца рассказывали столько всего интересного, столько сплетен ходило о том, какой едой будут там угощать, что все женщины-жены важных персон сгорали от желания побывать там. И Купец, как будто понимая это, смог в очень пристойной и галантной форме предложить своим гостям прийти с женщинами. Поскольку у моего Дядюшки не было жены, Домо-правительница считала, что она вправе воспользоваться приглашением; обо мне речи быть не могло - молодых девиц не принято вывозить на подобные вечера. Но Дядюшка, вероятно, уже видел во мне свою будущую наследницу и настоял на том, что и я поеду на этот прощальный вечер. Я чувствовала недовольство и неприязнь Домоправительницы и, если могла бы, отклонила это приглашение. Но моего согласия или желания никто не спрашивал. Я должна буду там присутствовать.
   Теперь, когда я вспомнила и полностью осознала, кто я и откуда, мне очень хотелось вновь увидеть того мальчика - подростка, что пел и плясал напротив До-ма Дядюшки. Я раз за разом перебирала в памяти воспоминания о том, как он вы-глядел и что он пел и особенно тот единственный взгляд, которым мы с ним обме-нялись. И не оставалось сомнений - это он! - мой дорогой, любимый Братик! Значит, они с Бабулечкой знают, что я жива и каким-то образом догадались, что я живу в Большом Доме, что это я - сродственница Хозяина. Но только еше один раз удалось мне увидеть, да и то издали, маленького артиста. Мы с Домоправительницей возвращались из модной лавки - надо было хорошенько подготовиться к Прощаль-ной еде у Купца - нам подобало выглядеть блестяще!; и конечно, в ее присутствии я и подумать не могла подойти к уличному артисту или даже обратить на него вни-мание - мы ведь обсуждали важные вопросы наших вечерних туалетов! Единст-венное, что удалось мне заметить - О! - на нем была моя задорная шапочка! Я с та-ким жаром обсуждала, как и во что мы будем одеты, что всегда выдержанная До-моправительница бросила на меня удивленный взгляд. Ничего, ничего! Сердце мое ликовало - меня помнят, любят, они помогут мне! Они ищут встречи со мной! Надо почаще выходить из дома - благо предлог, подготовка к Прощальной еде - у меня был. Я каждый день выходила из дома: я надеялась, что смогу подстроить случайную встречу и краткий разговор с уличным артистом. Но, к моему разочаро-ванию, мальчик больше не появлялся на своем обычном месте, и я ни у кого не могла ничего спросить - мне не положено было интересоваться судьбой уличного музыканта. То приподнятое настроение ожидания, свершения надежд, сменилось отчаянием. Сколько раз, забравшись с головой под свое каменное одеяло, я держала Камень, всматривалась в него, но не решалась попытаться установить связь. Что-то внутри меня начинало тихонечко царапаться, что-то противилось и предостерегало от необдуманных поступков. Я уговаривала себя, что я должна запастись терпением, что то, что Братик больше не появляется, совсем не означает, что они обо мне забыли или отказались от желания помочь мне. Ты не знаешь всего, что происходит, - уговаривала я себя, - не теряй надежду, ты должна доверять своим родным, не делай необдуманных поступков. Было очень трудно держать в руках Камень, чувствовать его тепло, вглядываться в его мерцающую глубину и удержи-ваться от желания произнести заветные имена, позвать, заплакать, закричать. Мне удавалось удерживать себя от рискованных необдуманных шагов, но настроение мое от этого не становилось лучше. И только пьянящий запах цветущей сирени - нежный и свежий, поддерживал меня в эти печальные дни. К назначенной дате наши с Домоправительницей одежды были готовы. - Мы будем выглядеть очень достойно, - Домоправительница ликовала, - Мы всех затмим! У нее было прекрасное настроение. Я же готовилась к Вечеру спокойно, скорее, безучастно; мне было совершенно все равно, как, насколько шикарно я буду выглядеть, что подумают и скажут "высокие дамы". Мне жалко было своих сил и времени на эти пустые раз-влечения - хотелось побыть одной, сосредоточиться, постараться найти выход из создавшейся ситуации. Но отказаться и не идти было невозможно - мне совсем не нужны расспросы, разбирательства и, что совсем плохо, успокоительное питье До-моправительницы. Ну что ж, я покажу всем, а особенно себе, что могу совладать с собой, могу не дать настроениям возобладать над здравым смыслом.
   Мы прошли анфиладой роскошных помещений в доме Купца и вступили в залу не раньше и не позже, а именно тогда, когда смогли привлечь к себе наиболь-шее внимание: тогда, когда этого требовал этикет - Дядюшка всегда знал, как эф-фектно подать себя. И да, на нас обратили внимание, нас приветствовали. Но это были не те приветствия, которые нам полагались, не те, на которые рассчитывал Дядюшка. Собравшихся можно было понять и простить: все были заняты - разгля-дывали, дивились и обсуждали праздничное убранство залы. Я же, я не могу опи-сать свои чувства... Вдоль наполовину зеркальных стен стояли вазоны с геранью: пунцовая-бордово-красная-алая-розовая-белая, она отражалась, дробилась в зерка-лах. Этот радостный свет наполнял все помещение и вместе с легким, ни на что не похожим запахом листьев герани создавал неповторимую атмосферу приязни и дружелюбия, вызывал аппетит. Сколько раз в комнате утренней еды у нас дома или у Бабулечки видела я эти цветы, вдыхала их запах... Комок слез стоял у меня в горле, я не могла ни дышать, ни говорить. Хорошо, что некому было обратить на меня внимания - все были удивлены и возбуждены. Убранство дома, такое обычное и привычное мне (так убирали у нас помещения для торжественных вечеров), не могло не заинтересовать и не удивить собравшихся - такого здесь еще не видели. У меня было время прийти в себя, скрыть свое недоумение и собраться с мыслями и силами. Какие еще сюрпризы ждали меня?! И вот, наконец, когда немного улеглось всеобщее возбуждение, начали разносить еду. Какие аппетитные, красиво украшенные блюда, сколько их, и какие знакомые: вот Бабулечкин салат "весне я рад", а вот и "неожиданные пирожки" Тётушки Та - никогда не угодаешь, какая в них начинка; супчики, запеканки, пироги и паштеты, и снова салаты, кулебяки, фаршированные овощи и горячие бутерброды - казалось, не будет конца этой вкусной, завораживающей еде. А ведь хотелось всё попробовать, от всего отщип-нуть хоть кусочек! Наконец настала очередь веселых цветных желе и муссов, ко-кетливых пирожных и, конечно!, горделивых , важных тортов!.. Вот этот торт - тонкие прозрачные невесомые пласты теста - я знаю, через них виден свет: такой я ела не так давно в доме Тётушки На; и когда только Бабулечка успела вызнать его секрет! Конечно, я была уверена, что все, что нам тут подавали, вышло из рук или приготовлено под руководством моей Бабулечки. Никто кроме нее не мог бы всё это так приготовить! Значит, каком-то образом она узнала, что и я здесь буду и сумела устроить так, чтобы напомнить мне о себе и Братике, о нашей семье, о нашем доме. Я должна быть очень внимательной, - вдруг мне удастся ее увидеть или получить от нее какой-нибудь знак, какие-нибудь указания; ведь все это - убранство дома и еда - требовали большой подготовки и не могли быть случайными совпадениями. Я старалась быть очень внимательной - ловила каждый взгляд, каждое движение обслуживающих нас людей. Но вечер подходил к концу, все громче и веселее становились голоса довольных гостей, а мне так и не удалось ничего для себя выяснить. Я опять чувствовала себя уязвленной и обманутой и не заметила того момента, когда хозяин Вечерней еды - Купец в сопровождении одного из служащих начал обходить приглашенных дам. Он делал то, чего я никогда не видела здесь и что было так привычно там, у меня дома! Купец доставал из корзинки, которую нес служащий, небольшие букетики цветов с прикрепленными к ним карточками-пожеланиями и благодарностями и вручал их каждой из присутствующих дам. Он начал, как у нас и положено, с дальнего конца стола, продвигаясь к главным приглашенным гостям, и когда подошел к нам, мне показалось, что после того, как с подобающим почтением и комплиментами он вручил Домоправительнице перевитые цепочкой с рубинами королевские пунцовые розы, корзинка его пуста. Но нет, там, в глубине, оказалось что-то и для меня. С легким поклоном и особен-ным многозначительным взглядом, молча он протянул мне маленькую цветущую веточку моего Первого дерева! Я, видимо, побледнела и покачнулась - Купцу при-шлось крепко сжать мою руку с веточкой в своей, и какое-то небольшое время мы смотрели друг другу в глаза; и взгляд Папулечки и Дядюшки увидела я в его гла-зах. А что увидел он в моих? Наверное, боль удивления и растеренность. - Все будет хорошо, - легко, как Бабулечка, выдохнул он, улыбнулся белозубой улыбкой и оставил меня. Домоправительница как раз окончила рассматривать свой шикарный букет, дорогую цепочку и прочла все те приличные слова, которые были написаны золотом на ее красной бархатистой карточке. Теперь ее живо интересовало, что получила я. Моя скромная веточка не произвела на нее никакого впечатления, но зато она похвалила вкус и находчивость Купца, который перевязал ее цепочкой, похожей на ту, что была одета на мне. Я еще плохо умела читать на этом языке и поэтому попросила Домоправительницу прочесть мне то, что было написано на моей бледно-розово-кремовой карточке. Она быстро прочла мои приветствия и без сожалений и подозрений вернула мне карточку. Домоправительница была счастлива, что в ее приветствии было больше торжественных и почтительных слов, что у нее они были выбиты золотом и на более дорогой бумаге. Я быстро спрятала этот небольшой кусочек бумаги - сейчас во всем мире не было для меня ничего более важного и дорогого. И хоть мне так и не удалось увидиться с Бабулечкой или Братиком, поговорить с ними, обменяться хоть одним взглядом и я так и не поняла, какую роль во всем этом играл Купец, я знала, чувствовала, что вечер этот прошел не напрасно, что время моей встречи с родными, дорогими - близко.
   Я покидала этот дом успокоенная, уверенная и радостная. Я уносила с собой запах и цвет гераней, вкус Бабулечкиной еды, а, главное, у меня была записка! Не прос-то так все мы получили цветы и карточки-пожелания. Когда я останусь одна, мне надо будет ее как следует рассмотреть и хорошенько подумать. Мне казалось, что мы очень медленно возвращаемся в Дом! Я с трудом поддерживала общий разго-вор. Конечно, было очень приятно слышать, как хвалят еду моей Бабулечки, как Домоправительница пересказывает, какое впечатление произвело на всех убранст-во залы, еда и прощальные подарки, но мне хотелось как можно скорее заняться своей запиской, поэтому я не очень прислушивалась и старалась обходиться в разговоре общими фразами или междометиями. Но неожиданно я услышала сожа-ления о том, что уже назавтра Купец с караваном покидает город, и, не поверив своим ушам, вынуждена была переспросить - хорошо ли, правильно ли расслы-шала и поняла. Да, растолковали мне, - это так. Завтра на рассвете его уже не будет здесь; так всегда делается - это такой обычай - Прощальный вечер, Прощальная еда. Бедная я, бедная - я-то рассчитывала... А на что я рассчитывала, на что надея-лась...? Мне казалось, что теперь Купец найдет возможность как-то встретиться со мной, передать мне весточку от Бабулечки... Но раз он уедет, его больше не будет - не будет и встречи, весточки... Как ни хорош был Прощальный вечер - такой торжественный, с обильной вкусной едой, а, может быть, и поэтому, все вернулись усталые, сонные, ни у кого не было сейчас ни сил, ни настроения задерживаться в общих помещениях и каждый, после положенных любезностей, уединился в своих комнатах. Когда я, наконец, осталась одна, последняя выдержка, последние силы покинули меня, и я дала всем накопившимся разочарованиям и несбывшимся на-деждам, всем резким переменам настроения этого вечера вылиться потоком горь-ких слез. На кого, на что я была обижена... чего я ожидала... Но слезы облегчили мою душу и с глубокой печалью я стала думать о том, что так меня занимало, на что я так надеялась - весточка от Бабулечки и Братика. Я пыталась понять, для чего они затеяли весь этот Вечер, как и зачем заручились поддержкой Купца, если у нас так и не наладится связь. Ведь Бабулечка не хотела пользоваться Камнем - я это ясно поняла; ведь ни разу за то время, за те разы, когда я держала его, то при-жимая к сердцу, то всматриваясь в сияющую глубину, не почувствовала я вызова, не поняла, что кто-то хочет поговорить со мной. И что же, как же теперь? Я поста-вила в воду подареную мне веточку - может быть, цветы продержатся еще не-сколько дней?.. Аккуратно положила подареную цепочку - она была короче, но в точности повторяла мою, подареную Папулечкой - только Бабулечка могла под-сказать мастеру, как сделать эту копию... Долго вертела в руках карточку -поже-лание. Я на самом деле еще плохо читала на этом языке, и слова, написанные там, мало что для меня значили. Вот если бы их написали на моем родном языке... Что-то упорно пыталось пробиться в мою глупую голову, в мой растерянный мозг... Я достала камень - надо успокоиться, отдохнуть... Может быть, на свежую голову я соображу, пойму, что затеяли, что хотели от меня Бабулечка и Братик. Я проснулась среди ночи, вернее, не проснулась, а выпрыгнула из своего сна. Ах, есть ли еще такая глупая девчонка, как я?! Мне хотелось кричать и топать ногами, я так нервничала, что с трудом разожгла небольшой огонь... Во сне я сидела возле того источника, из глубины вод которого когда-то улыбнулась мне странная незнакомая девочка, под кроной развесистого дерева. Лучики утреннего солнца отражаются от капелек росы, в изобилии покрывающих большие шероховатые листья, и освещают страницу старинной толстой книги. Она лежит у меня на коленях и я мучительно пытаюсь прочесть то, что написано на ее хрупких от времени листах. Ничего не получается - мне незнаком этот язык. Я понимаю во сне, что я обязана это прочесть, что от того, прочту я или нет, зависит вся моя дальнейшая жизнь... но нет - незнакомые чужие значки не складываются в понятные мне слова, ни о чем не говорят мне! Я знаю, что у меня совсем мало времени, что я должна, должна что-то сделать... И в отчаянии я ... Я заставила себя проснуться. Если это правда, если они это задумали, то я на самом деле глупее самой глупой гусыни. Я поднесла карточку-приветствие поближе к свету: мне надо хорошо все видеть. Я смогу это сделать: ведь читать тайные послания - то, чему учат каждую девчонку. Я умею очень хорошо. И вот между приличных слов приветствия засветились буковки, выведенные рукой моей Бабулечки. Я читала и перечитывала эти родные добрые слова, полные ласки и любви; я читала и дивилась тому плану, который они выстроили, той роли, которую играл в нем Купец. Ах, как хорошо, как сво-бодно и весело было у меня на душе - меня не забыли, скоро, уже скоро встречусь я со своими дорогими, родными людьми. Я не заметила, как пролетела ночь. Огонь догорел, да он и не нужен был мне больше; даже в неясном свете наступающего утра различала я каждое слово, каждую буковку, написанную моей дорогой Бабулечкой. Я осторожно положила карточку-приветствие обратно, на прежнее место. Хотя для постороннего глаза она по-прежнему содержала только стандартные слова, а Бабулечкины наставления появлялись только, когда я определенным образом брала ее в руки, мне не хотелось вызвать ни в ком ни малейших подозрений; надо было быть обычной, холодно-сдержанной глупой девчонкой. Ведь через две неде-ли должна открыться Весенняя Ярмарка - в этот день, не сомневайтесь, я не под-веду вас, мои дорогие!! ----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
   Благодарю вас, Великие Боги! Я пустилась в путь, движимая отчаянием и надеждой, страхом и ответственностью... Судьбы были благосклонны к нам, и препятствия пути только укрепили нашу взаимную любовь и уважение. Здесь, в этом прекрасном приморском городе Гор нашел для нас надежное убежище - маленький каменный домик, как гнездо морской птицы, прилепился на самом краю скалы. Никто в городе не обратил особого внимания на караван Гора, его здесь давно знали и привыкли к его многолюдным, богатым караванам. После всех трудностей и волнений пути море принесло нам радость и успокоение. Дети радо-вались морю, нашей тихой укромной бухточке. Их первая встреча с морем была счастливой - оно околдовало их своим постоянно меняющимся цветом и запахами, вольным широким простором, ласковыми волнами прибоя. Мы жили уединенно, много купались, бродили по берегу, разглядывали и разбирали цветные, отполиро-ванные водой и временем камушки; дети часами наблюдали за нашими соседями - небольшими крабами и рыбками, жителями прибрежных скал. Гор появлялся не часто; несколько раз в неделю по вечерам он доставлял нам провизию и свежие новости. Мы радовались, когда он приходил; дети не отходили от него ни на шаг, засыпали вопросами, теребили, просили рассказывать еще и еще. А по вечерам мы разводили небольшой огонь прямо на берегу моря, и разговоры и песни под темным бархатом опрокинутой чаши неба звучали таинственно и волнующе. И вот однажды, когда дети уже заснули здесь же на берегу, глядя в дотлевающее пламя, Гор обратился ко мне: "Тетенька, я хочу рассказать Вам..." Сердце мое замерло: "Что-то не очень страшное или непоправимое", - решила я, - с этим он не стал бы тянуть целый вечер. - Неделю назад в здешнюю гавань пришел Северный корабль. Эти корабли - редкие гости в наших водах: длинный опасный путь, много риска. Не все шкиперы даже за очень большую прибыль (а зарабатывают они на своих редких товарах очень хорошо) решаются пуститься в плавание, и этот шкинер - Рка, (странные имена у этих северян) - первый за долгие годы, кто привел сюда корабль с севера. Он помолчал некоторое время... "Рка, Рка" звенел тоненький мальчи-шеский голосок внутри меня - и совсем это не странное имя, но наверняка есть и еще люди с таким именем, постаралась я успокоить себя. Я молчала, и Гор продол-жил: "Но особенно странно, что этот шкипер не очень интересуется своими делами - обустройством корабля, продажами (этим занимаются его помощники); он же занят поисками - во всех тавернах и во всех лавках он распрашивает о Даме, которая путешествует с двумя детьми. Что вы об этом думаете, Тётенька? - Как мне хотелось обрадоваться и закричать, что это меня, нас ищет этот странный северный шкипер. Но благоразумие и осторожнлсть - как, почему Рка оказался на севере, и, если это он, то кто и зачем попросил его искать нас - взяли верх. Я рассказала Гору, когда и при каких обстоятельствах была знакома с человеком по имени Рка, и мы вместе обсудили, что и как следует делать. И вот однажды, поздним вечером Гор появился не один. Они пришли втроем: Гор и его помощник, человек, с которым я познакомилась в трудных, отчаянных обстоятельствах и прониклась доверием и симпатией, и третий - огромный детина в широкой повязке, плотно закрывшей глаза да и пол-лица вдобавок. - Он согласился на все наши условия: без оружия, один, и никто из команды не знает, куда и с кем он пошел, - сказал мне Гор, стараясь не обращаться ко мне по имени. - Еще бы, - басом сказал незнакомец (голос, которым разговаривают в штормовом море, трудно понизить до шепота) - конечно, я согласился! Да за то, чтобы учуять запах Ваших, Тёть Ля, пирогов, я готов с реи спрыгнуть, а уж попробовать... - Снимите с него повязку, побыстрей, - попросила я. - Дайте мне посмотреть на этого шалопая. Я вряд ли узнала бы в этом солидном, взрослом, уверенном мужчине того Рка, друга детства моих детей; нет, может быть, все-таки все те же светлые ясные глаза, тот же добрый взгляд... Он-то говорит, что сразу бы меня узнал, хитрец, прошло столько и каких лет, но мне было очень приятно. Его непростая история и растрогала и обрадовала меня. Радостно, когда человек не растрачивает дарованные ему свыше задатки, и, несмотря на все тяготы и препятствия, сохраняет свое чистое и верное начало.
   Долго мы сидели в тот вечер - ночь. Разговоры и вопросы, взаимные узна-вания и выяснения. Много страшного и трагичного услышали мы от Рка. Он объяснил нам, как правильно мы поступили - из всех оставшихся уцелели единицы, -сказал он, - а из уцелевших...- он махнул рукой, - о них лучше не вспоминать. Трудно сказать, когда нормальные люди смогут вернуться в те места и смогут ли. Он рассказал, где и при каких обстоятельствах встретил моих детей, о том, что он и вся команда его корабля - вольные, смелые люди, ищут пропавшие семьи своих товарищей: людей, по каким-то причинам не успевших вовремя покинуть опасные места. Как же я была рада увидеть и услышать Рка! Узнать, что живы и благопо-лучны мои дорогие сыновья. Не меньше радовалась я и тому, что они с Гором по-знакомились и, кажется, нашли общий язык.
   Наутро и дети познакомились с Рка. О, какой это был для них сюрприз! Сколько радости, восторгов, вопросов!!! Как они понравились друг другу! И - время понеслось-полетело... Корабль Рка готов был выйти в море. Все приготовления к плаванию были закончены. Оставалось проститься с Гором - на все уговоры детей отправиться с нами он только отшучивался и отнекивался, и Рка, к их удивлению, поддерживал его - его рассказы о том, как важно и нужно быть купцом и водить караваны... Все вокруг собирались в путь, дети сгорали от нетерпения поскорее увидеть родителей, строили планы, мечтали... И никто даже не подумал спросить, а еду ли я со всеми, никто ни на минуту даже и представить себе не мог, что я хочу остаться. Мне пришлось долго и упорно объяснять всем и каждому в отдельности и снова возвращаться к своим словам, потому что каждый считал, что он лучше других сможет уговорить, расстрогать, разжалобить меня. У каждого в жизни есть время пути и время отдыха, время созидания и время размышления. Я много прошла по дороге жизни, многое видала и пережила; мне хотелось остано-виться, оглядеться, обдумать, понять... Здесь, на берегу любимого мною с детства моря, думалось мне, я смогу немного отдохнуть и, кто знает? - может быть, снова встречусь со своими милыми подружками. Откуда-то из полынных степей все явственней доносятся приветствия моей дорогой И... А дети, молодежь - что ж, они должны идти своим путем, своей прекрасной, волнующей жизнью. И мы ведь не расстаемся навсегда. Придет день, я знаю, и мы встретимся вновь - любимые и любящие, сомкнем в приветствии руки и светлой радостью наполнятся наши сердца.
   Усталый луч заходящего солнца случайно прорезал неглубокую воду при-лива и разбился, рассыпался о хрусталь моего колокольчика. Маленькая глупая рыбка выплыла на этот свет и запуталась в тонких, качающихся веточках водорос-лей. Перламутрово блеснул прощальный парус на кромке горизонта. Отсюда уже не видно, но я знаю, что там, на далекой корме, мои любимые внуки не отрывают взгляда от ускользающей земли - посылают последнее "прощай".
   Я желаю Вам Мира, Великие Боги, я желаю Мира всем живущим на этой прекрасной Планете.
  

117

  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"