Отчётливо тонко запахло вареньем. Ои уже не бежала - она летела, еле касаясь земли. Ох, и влетит мне от Бабы! Да она сама изругалась бы, устрой ей такое! Может быть, удастся что-то придумать. Слишком быстро, словно кто-то раздвигал ветки, освобождая ей дорогу - и она знает, кто - Ои оказалась у большого медного таза. Последнее в этом году варенье. Все сладкие остаточки : тронутые червячками яблоки, переспелые, чуть подгнившие, груши, скукожившиеся на ветках, почти чёрные сливы, каменно вязкая айва - всё это пузырилось и булькало на медленном жару, превратившихся в золу берёзовых поленьев.
-Скажи ещё, что и соли не принесла.
Из-за ароматного пара выглянуло морщинистое личико - то ли старик, то ли старуха. Человечек отчаянно махал руками и строил умильные рожицы.
- Эй, тебя не спросили.
Баба, мельком взглянув на Ои, и убедившись, что с ней всё в порядке, пригрозила Лесовику ложкой на длинной ручке.
- Ну, и как теперь с вареньем! Не девчонка - наказание.
Ои умильно сложила губки, посмотрела на Бабу самым голубым, невинным взглядом.
- И не начинай. Рассказывай. Как было.
-Всегда так - уже всё знаешь!
- Знаю, да не всё. Сама расскажешь
Ои кивнула головой и... рассмеялась, рассыпав вокруг перезвон колокольчиков. Её глаза, забыв, что только что были небесно послушного цвета, засверкали зелёными искрами.
- Так весело было, что и про соль забыла! Плохо я тебя воспитала. Варенье то, как доваривать буду.
-Не сердись, Баба. Расскажу, повеселимся вместе.
-И я послушаю.
С опаской покосившись на Бабу, присел на пенёк Лесовик.
Ои заставила себя быть "серьёзной". Пришла она в корчму такой милой, скромной девушкой - как и наказывала Баба. Хозяин послал работника насыпать в холщовый мешочек Ои соли. И она ждала.
-Ты сидела и смирно ждала?
Лесовик пыхнул глиняной трубочкой.
-Баба, пусть Дяденька не мешает.
-Станешь перебивать её, варенья не получишь.
Насколько серьёзно грозилась Баба понять, как обычно, было трудно.
-Чуть что, варенье! Как варить его будешь, без соли!
Лесовик, ещё раз пыхнув трубочкой, изобразил разочарование и обиду.
Ну, я смотрела по сторонам, конечно.
-Могу себе представить.
Теперь засомневалась Баба. Лесовик, аж языком прищёлкнул от возмущения. Но промолчал.
- Спокойно сидела. Спокойно смотрела.
Ои решила не обращать внимания на замечания. Начнёшь оправдываться, ещё хуже будет.
-В дальнем углу за столом сидели молодые мужчины.
-О,
Не сдержался Лесовик, поудобние устраиваясь на пеньке.
-Становится интересно.
-Выгоню!
Сейчас серьёзно пообещала Баба.
-Ты всегда говорила, что я должна буду найти себе мужчину. И, когда придёт время, продолжить Род.
Баба отшвырнула ложку в таз с вареньем. Ей, в отличие от Лесовика, рассказ Ои нравился всё меньше.
-Ай!
Лесовик подпрыгнул на своём пеньке. Он оказался слишком близко к внезапно вспыхнувшей ярким огнём почти истлевшей золе. Взметнувшийся язык пламени лизнул, торчавшую из варенья, ручку деревянной ложки. Она сгорела, рассыпав искры, с шипением увязшие в ароматном нутре варенья.
-Что я такого сказала?
-Пока, ничего особенного. Но мы немного, совсем немного беспокоимся. Хотелось бы о том, что ты сделала.
-Ничего такого я не делала. Он сам подошёл ко мне.
-Он? Подошёл.
-Был там один. Совсем молодой. Сказал, что старшие послали. Что я ему понравилась.
-Конечно - такая красатуля! А он тебе - как?
-Скоро рассыплешься от старости, старый пенёк! А всё тебе интересно! Ещё раз вмешаешься!
Остаток ложки с обгоревшей ручкой, выскочив из почти успокоившейся глади варенья, ударил Лесовика по лбу, и упал в один из огромных карманов на фартуке Бабы.
-Не перебивай, Дяденька! Он сказал, что старшие над ним смеются. Он никогда не был с девушкой. Вот они и сказали, что надо начинать, и, может, я не откажусь.
Баба предостерегающе подняла руку, посмотрела на Лесовика. У того изо рта торчал лишь чубук от трубки. Чашечку он, боясь сболтнуть лишнее, запихнул себе в рот. Вид был препотешный. Но с Бабой, разве, посмеёшься!
-Вот я и пожалела его. И мне, сама говорила, надо начинать.
Ои посмотрела на Бабу, Лесовика. Молчат оба.
-Он повёл меня наверх. Там лестница, потом коридор и комнатки.
Зачастила она.
-В комнате кровать, стол и окно. Он велел мне раздеться и начал раздеваться сам. Но мне расхотелось с ним быть. Так я и сказала. Он разозлился и повалил меня на кровать. А мне стало страшно - и я выпрыгнула под потолок. А потом - смешно. Он так странно двигался, пыхтел и что-то хотел сделать с моим телом.
Баба и Лесовик, не отрываясь, смотрели на Ои. Понять выражение их лиц она не могла.
-То, что он делал... Вы, наверное, знаете. Это было так смешно. И я рассмеялась.
Вспоминая Ои начала улыбаться и хихикать.
- Ты - что?
Лесовик выплюнул кусок глиняной трубки. Как уж он раздавил её! Ои звенела смехом.
-Вот так же смешно. По-другому. Но смешно! Я расхохоталась.
Отсмеявшись, ответила Ои Бабе.
- И он не убил тебя! Идиот.
-Не смог бы он! Я быстренько вернулась в себя, и побежала. А честно - испугалась. Вот и забыла соль забрать.
-Ты, глупая, ничего не смыслящая девчонка!
- Я сбегаю завтра, заберу.
-Ноги твоей там не будет! Это надо додуматься! Она! хохотала!
Ои была уверена, что Баба рассердится, и будет ругать её из-за соли. А она к ерунде придирается!
-И что такого, что смеялась! Это очень, ну преочень смешно! Ты когда-нибудь со стороны это видела? Наверное, поэтому девушки с ним не хотят быть. Так потешно!
-О, лесные корни! Глупый ребёнок. В чём ты нашла потеху!
-Сразу - лесные корни, лесные корни! При чём здесь ... Ты не находишь смешным то, что он делал только потому, что сама не видела. Давай пойдём вместе. Ты спрячешься за занавеской. Или притворишься каким-нибудь растением. Там есть растения в кадках. И повеселимся вместе.
Баба всплеснула ладонями.
-Где, на мою голову, моя дочь нашла тебе отца! Наверняка, выбирала самого глупого!
-Стой. Не ходи за ней.
Лесовик задержал Ои.
-Дай, Бабе успокоиться.
-Тебе, что - то же не смешно?
Лесовик натянул свою шапчонку почти до самого носа. Выплюнул остатки глины.
- И где я сейчас такую трубку найду.
С досадой забросил чубук в тлеющие угли.
-Ты - вот что - пойди, отдохни. Поспи или ещё что. До завтра. Долго сердиться на тебя Баба не может. Вот и поговорите.
Ну и что такого я сделала! Ои расстроилась. Из-за чего всё это! Ссориться с Бабой не хотелось. И заняться чем-то, как советовал Дядюшка, охоты не было. Спать? Так день на дворе. Но, всё-таки, Ои устроилась в гамаке из пёстрых тряпочек, подвешенном между ветвями старого-престарого - наверное, ровесника Дядюшки - Лесовика - дуба-великана. Здесь было вольготнее, чем в низкой светёлке под соломенной крышей Бабкиной избушки. И что это за напасть такая. Почему она должна об этом думать. Ои выросла в лесу и не раз видела, как совокупляются животные. Даже однажды, её, любопытную малышку, чуть не зашиб копытом олень, когда она подлезла совсем близко. Посмотреть - что же они там с оленихой делают. Повезло, что Баба уже искала внучку-непоседу. В последний миг выхватила, не успевшую испугаться, девчушку из-под копыт разгорячённого, разъярённого оленя. Ои тогда было просто любопытно. А вот Баба! Никогда, ни до, ни после не видела её Ои такой. Конечно, она не хочет волновать Бабу по пустякам. Но то, что Ои видела в той комнатушке в корчме, совершенно не было похоже на то, как любятся животные и птицы. Как он сопел, потел, как нелепо, бессмысленно двигался. Ои вспоминала и ей становилось противно - брезгливо, гадко. Что она нашла в том, что пытался сделать с ней этот парень, смешного! Права была Баба, когда рассердилась - нельзя смеяться над убогими. Лёгкий предосенний ветерок шевелил листья над головой Ои. Причудливый зелёный узор теней то приоткрывал, то полностью заслонял выцветшее за лето небо. Запах затихшего огня смешивался с терпким ароматом варенья, сырым запахом подоспевших грибов, горьким ароматом высыхающих трав и ягод. Ясный день был в полном разгаре. Предчувствуя близкие холода, на солнышко, поймать последнее тепло, выползли змейки, саламандры. Весь мелкий лесной люд наслаждался теплом, тишиной и покоем. Неужели у людей это так. И моя мама, и Баба... бррр...нет, не верю, не может такого быть. Они бы не позволили, что бы с ними такое. Не думать об этом. Медленно, в такт своим невесёлым мыслям, раскачиваясь, Ои незаметно задремала, и уснула. Крепкий молодой сон не смогли нарушить, ни начавший накрапывать мелкий дождик, ни, готовый перерасти в ссору, разговор Бабы с Лесовиком.
-Она наделает глупостей. Надо что-то делать.
-Оставь девочку в покое. Она ещё мала.
-Ждать, когда подрастёт и поумнеет! Я уже ждала. И что из этого вышло!
-Зои была прелестной девушкой. Нет, и не было в том твоей вины.
-Было, не было! Не о том ты говоришь. Надо попредержать малышку. Дать ей время подрасти.
-Она - в мать, в Зои. Подрастёт - и что изменится?
-Станет осмотрительней, серьёзней. Что ты, пенёк в этом смыслишь!
-Кое-что, раз ты, голубушка, сердишься.
Похлопав себя по карманам в поисках трубки и вспомнив, что почти съел её, Лесовик, с досадой взмахнул коротенькими ручками
-Ушёл я.
-Иди, иди. Нашёл себе голубушку! Не смей меня так называть!
Вслед Лесовику крикнула Баба.
Проснулась Ои сама. То ли привиделось что-то, то ли заползший так высоко, что и сам удивился, муравей защекотал её своими лёгкими лапками. Погода портилась. Лёгкий ветерок набирал холодную силу, небо затянулось серой пеленой. Почему не разбудили? Котёл с вареньем прикрыт еловыми лапами. Вокруг ни души. Вот-вот грянет настоящий дождь. Ои спустилась с дерева, и побежала в избушку. Баба возится у печи. Неяркий свет из горнила падает на её руки, чугунки на шестке. А запах...
-Молока возьми, умница.
Не оборачиваясь - она всегда чувствовала Ои - сказал Баба. Молоко в глиняном кувшине было холодным, вкусным. Но его Ои не хватило. Ей ужасно хотелось есть.
-Ещё бы. Целый день маковой росинки во рту не было.
Ворчала Баба, ставя перед внучкой казанок с упревшей кашей.
-Ешь, болезная. Проголодалась.
-А ругать когда станешь?
- Ругать не буду - не заслужила. Ешь, пока рот свеж.
Вот это было совсем плохо. Лучше бы отругала. И дело с концом. А так - разговоры начнёт разговаривать. Ои усердно заработала ложкой. Разговоры - они потом. Она старалась не торопиться. И каша вкусная. И оттянуть разговор с Бабой, которого, ну никак не избежать, хотелось.
- Скреби, не скреби ложкой, а дно то не вычерпаешь.
-Вкусно было, Баба. Очень. Спасибо.
-Тебе сейчас, что ни подай - всё вкусно.
От разговора не отвертеться. Пришёл бы кто-нибудь, отвлёк Бабу. Дяденька - Лесовик всегда где-то рядом. Или одна из девок - Домовух, которые помогают Бабе по хозяйству.
-Не зыркай глазищами. Нет никого. Всех отправила.
Ои приготовилась. Сейчас начнётся. Но нет. Ни стыдить, ни ругать её Баба не стала. Она, вообще никогда "зло" не ругала и не наказывала Ои. И разговор пошёл совсем неожиданный. Хотя всё о чём говорила Баба, Ои знала. Но знала как-то так по отдельности. Сегодня, сейчас вся история жизни её матери сложилась в, по началу радостную, а в конце - печальную историю. Впервые Баба разговаривала с Ои, как со взрослой. Почти, как со взрослой. И Ои хотелось ещё о многом спросить, многое узнать.
- Нет, не сейчас.
Баба опять выглядела и говорила, так, как и положено Хозяйке. У такой не поспрашиваешь, с такой не поспоришь.
-Ты подумай. Как следует, подумай. Поздно. Мне ещё травы разложить надо.
Баба выпроводила Ои. Холодный ветер разогнал, начавшие было густеть, тучи. Ущербный ломтик умирающей луны с любопытством заглядывал в окошко светёлки. Что-то не так. Едва переступив порог, Ои остановилась. Что? Спуститься, сказать бабе, что хочет помочь с травами? Или - позвать сюда, попросить рассказать историю о чудесах и превращениях? Да, нет. Глупости. Чего ей бояться. Ои подошла к столику под оконцем. В глиняном кувшине - ах, какой аромат - её любимый взвар. Что-то завозилось, закряхтело у неё под кроватью. С трудом разгибаясь и потирая колени, к онемевшей от неожиданности Ои, вылез Лесовик.
-Дядюшка! Ты - то как здесь!?
-Дядюшка, Дядюшка! Поставь кувшин, девочка. Я с её дедом дружбу водил. А она мне - пошёл! Не мешай!
- Ты с Бабой поссорился!?
Догадалась Ои.
-Поссорился! Я? Что бы с ней ссорится! Слушай, красатулька, времени мало. Да поставь ты кувшин! Сколько повторять!
-Так, что же случилось?
-Случилось - приключилось
Ои знала, что старенький Лесовик совсем неожиданно мог забыть, о чём собирался говорить или рассказать.
-Дяденька - Лесовик, из-за чего вы поссорились с Бабой?
- Поссорились? Конечно! Баба твоя совсем из ума выжила! Решила, что лучше тебе поспать! До весны поспать-то! Вот и приготовила особенный взвар. Ежели желаешь, испей, красотулька.
Осторожно, чтобы не расплескать, Ои поставила кувшин на стол. Так вот к чему все рассуждения - не ко времени, не к месту, повременить, не готова.
-А Вы, Дяденька - Лесовик, почему мне это рассказали? Помочь хотите? Или на Бабау разобиделись?
- Помочь, конечно, хорошо. Но пусть она помнит, что я ещё с её дедом дружбу водил!
-Я это точно запомню, Дяденька. Обещаю. А теперь - прощайте.
-Так ты собралась куда?
-Пойду. Перед сном погуляю.
-Какие гулянки! Ночь на дворе.
- Ничего. Вон месяц, какой ясный.
Вытянувшись гибкой лозой, Ои скользнула в оконце. И с него - не в первый раз - перемахнула на ветку, посаженной в день её рождения, яблони. Деревцо выросло крепким и стройным. Можно было бы на нём задержаться - вес Ои яблоня выдержит. Но нет - надо торопиться. От Старенького Лесовика можно ожидать чего угодно. Пойдёт и расскажет Бабе, что я сбежала. Ои спустилась с дерева. Подобрала подол платья - по темноте так легче идти. Но куда? И когда её начнут искать? С детства, играя с Бабой в прятки, Ои ни разу не удалось "спрятаться". Получится ли сейчас!
Розовощёкий рассвет застал Ои на мшистой кочке посредине болота. Пепельно-серая голенастая цапля тыкала в неё своим длинным острым клювом.
-Доброе утро.
Просыпаясь и оглядываясь - как угораздило меня сюда забраться - поздоровалась с птицей Ои.
- Я не лягушка, не суслик, и, даже, не головастик.
Ои не знала языка животных и птиц. Но она выросла в лесу и прекрасно понимала всех меньших братьев. Ещё немного постояв над ней, и будто бы удостоверившись, что Ои окончательно проснулась, цапля отступила. И пошла прочь, высоко поднимая гнущиеся коленями назад, ноги. Теперь Ои была уверена, что цапля ни с кем её не спутала. Просто разбудила. Но зачем? Почему? Впрочем, ей тоже пора выбираться отсюда. Пока цапля не ушла далеко и она может идти по её следам. Решила Ои. Ходьба по болоту - опасное приключение. Надо догнать птицу. Где-то за висящей над болотом кисеёй испарений поднималось солнце. Быстро и решительно, кое-где утопая в чавкающей жиже по щиколотку, Ои поспешила за цаплей. Сделала она это вовремя. Птица шла против солнца. Её силуэт то двоился, то совершенно растворялся в поднимающемся навстречу заре, тумане. Но цапля, будто, вела Ои за собой. Время от времени она останавливалась, поджидая девушку, давая возможность подойти поближе. И, отбросив все важные, но ненужные, мешающие сейчас мысли, Ои, нащупывая надёжные участки твёрдой почвы ногами, шла, стараясь не выпускать птицу из вида. В след устало поднимающемуся солнцу, редела и поднималась туманная завеса. Размытый силуэт цапли приобрёл чёткие очертания. Ещё немного - пару быстрых шагов - и Ои сможет различить даже хохолок на покачивающейся в такт неспешной походке, головке птицы. Вот цапля, в очередной раз, остановилась. Повернула к Ои изящную на гибкой шее голову. Уж не проверяет ли она, где я. И внезапно, взмахнув, показавшимися огромными крыльями, полетела. Впереди, чётко различимая, темнела полоса леса. И оттуда, наперерез цапле взвилась стрела! Время, споткнувшись - или это споткнулась она, Ои - замедлило свой бег. Всё увеличилось, приблизилось. Плавно, медленно взмывали и опускались прекрасные опахала-крылья, откинутую назад шею венчала, лежащая на туловище голова, вытянутые тонкие штрихи ног подчёркивали устремлённый ввысь полёт. И к этому идеальному воплощению свободы летела, чуть вибрируя, выпущенная умелой рукой смертоносная стрела. Как в дурном сне видела это Ои. И понимала, что роковая встреча стрелы и птицы неизбежна. Стрела догоняет и догонит птицу. Она вне зоны видимости цапли. Даже, если бы Ои удалось её предупредить - крупная птица не успеет изменить полёт, увернуться. Эх, если бы она была ближе! Если бы смогла остановить неумолимо несущуюся на наконечнике стрелы смерть! Будто она ставит руку - заслон на пути стрелы. На миг, представив себе это, Ои внезапно почувствовала жгучую боль. Время вернулось к своему обычному бегу. Почти теряя сознание от боли, Ои переводила взгляд со сквозной рваной раны на своей ладони, на резко остановившуюся, теряющую скорость, падающую кувыркаясь, стрелу. О! Она сделала это!? Боль, сочащаяся из раны кровь не давали возможности ни удивляться, ни гордиться содеянным. Положение Ои было крайне плохим. Случись нечто подобное дома, возле Бабы... Но здесь, на болоте... Стараясь удерживать раненную руку как можно выше, помогая себе зубами, Ои оторвала лоскут от своей тонкой исподней рубахи. Как можно плотнее перевязать кисть. И быстрее, пока не наступил болевой шок, пока азарт содеянного поддерживает её - выбраться из болота! Туда - в лес. В чистый, не отравленный миазмами тления воздух. К травам и деревьям. Не помня, не зная, не понимая, как Ои выбралась, выползла на отлогий - чем дальше от болота, тем более "живой" - берег.
Что-то влажное касалось её лица. Чужоё запах. Боль в руке. Незнакомый голос. Ои глубоко вдохнула. Слова. Понятные интонации. Кто-то её успокаивает. Кого-то прогоняют. А она? Ои открыла глаза. Лицо. Над ней склонилась незнакомая женщина. Старуха. Это не Баба. Баба не была старухой! Так это - не сон! Ои с трудом, через боль подняла и поднесла к глазам замотанную в чистую тряпицу, руку. Она попыталась приподняться. Заботливая рука подсунула ей под спину большую подушку. Так Ои смогла сесть и, с трудом "собрав" глаза, осмотреться. У догорающего очага собралась странная компания. Успокаивавшая её старуха. Девушка - это она засунула за спину Ои подушку. Положив вислоухую голову на передние лапы, дремлет собака. И она сама - на плотном тюфячке, лежащем на той невидимой линии, до которой не могут долететь искры очага, но где достаточно тепло.
- Успокойся, Малыш. Пошёл прочь!
Внезапно поняла Ои слова старухи. Так эта собака лизала мне лицо! Сообразила, и вспомнила - эту собаку, её раскрытую страшную пасть видела она над собой перед тем, как упасть в мрак бессознания.
-Как нашёл тебя, так и не отходит. Проснулась? Дай - ка
Взяв голову Ои обеими руками, старуха на миг прижалась щекой ко лбу Ои.
- Жар прошёл. И глаза не больные.
Старуха заглянула в глубину зрачков Ои и отпустила её голову.
-Понимаешь, о чём я?
Ои качнула головой. Она понимает. Да, будто переступив порожек, она начала понимать напевную речь старухи.
-Вот и хорошо. А то балабонила что-то. Не понять.
Где же она? Кто рядом с ней? Как она попала сюда? И что с рукой? Да, что с рукой! Не слушая, не вслушиваясь более в слова Старухи, Ои принялась неловко разматывать тряпицу.
-Ты что ж, это! Рано ещё!
Но остановить Ои Старуха не успела. Сине-красная, отёчная кисть выглядела ужасно. Прокусив губу, чтобы не закричать от боли, Ои в нескольких местах надавила на руку. Кости, вроде, целы. Рана не гноится. Всё остальное... Как бы поступила Баба
-Когда?
Старуха поняла вопрос
-Неделю назад. Да, с охоты тебя притащили. Ровно будет семь дней тому.
-Семь дней!
Столько времени упущено!
-Не переживай. Всё хорошо. Я и промывала и повязку накладывала.
И всё это зря она делала. Хотя, откуда Старухе было знать, что это рана от стрелы. И лечить её надо по-другому! Баба знала в этом толк. Картинки, раненных стрелами зверей, замелькали перед глазами Ои. Одни были с серьёзными ранами, Ранения других были полегче. Одни, буквально, приползали к Бабе с торчащими из тела обломками стрел, другие отделывались лёгкими царапинами. Ей придётся самой лечить раненную руку! Ои приказала себе забыть о разрывающей кисть, боли. Силы нужны, что бы заставить Старуху и всех, кто не захочет поступать так, как она прикажет, подчиняться.
- Отсюда!
Старуха поняла недвусмысленный жест Ои.
- Никак нельзя. И руку сейчас завяжу.
- Отсюда!
Не повышая голоса, повторила Ои.
-Малая, позови холопов. Через силу, будто удивляясь, что она говорит это, приказала Старуха девушке. Та, оторвав взгляд от Ои, тут же пошла вглубь помещения. Там, в тусклом свете коптящих факелов, за большим столом сидели люди. Кто они, сколько их - рассмотреть, понять, кто они со своего места Ои не могла. Да и не пыталась - берегла силы. Но вот тёмный от собственной тени силуэт девушки приблизился к столу. Вот поднялись два огромных, по сравнению с ней, силуэта и, на ходу приобретая чёткие очертания, объём и цвет, двое здоровых мужчин подошли к очагу.
-Вынесите её на двор.
Приказала им старуха.
- Э...
Попытался было возразить, чеша затылок один из мужиков.
-Делайте, что велено.
Старуха приказывала не громко. Но, то ли боялись её, то ли уважали - перечить ни один из мужчин не стал. Девушка - Малая - помогла Ои улечься на матрасе. Мужчины подхватили его с двух сторон - в ногах и у изголовья. Шли они довольно долго. Когда Ои приказывала вынести себя наружу, она и представить не могла, что попала в такой большой дом. Кроме деревянной избушки Бабы Ои бывала и в других местах - помещениях для жилья. Вот - в корчме, например. Но такое большое каменное строение? Придётся поверить, что такие бывают. Её несли по низко сводчатым переходам, проносили по большим, в сумраке не различишь размеров, помещениям. Как ни старалась Ои ничего не упускать, но время от времени, как бы проснувшись, она понимала, что на какие-то мгновения, а, возможно, и набольшее время, впадала в забытье. Ещё немного, и она совершенно потеряет сознание. Ои было тяжело дышать в каменных стенах. Быстрее выбраться на воздух. Наконец, шедшая впереди старуха, повозившись с висящей у неё на поясе, громыхающей связкой ключей, открыла тяжёлую деревянную дверь.
- Сюда. Несите её сюда. Осторожнее!
Прикрикнула старуха на споткнувшегося об высокий порожек одного из холопов. Наконец-то! Ои вдохнула ударивший в голову, заставивший чётче биться сердце, воздух. Даже здесь, на небольшом зелёном пятачке, зажатом между каменными стенами дома, воздух отличался от промозглого, сырого воздуха внутри. Запутавшийся в огромном шлейфе ветра, воздух был полон отголосками ароматов и шумов. Пропитан жизнью.
- Туда.
По знаку Ои старуха приказала опустить тюфячок под кроной единственного деревца, сиротливо возвышающегося у противоположной от них - скорее всего, южной, решила Ои - стены. Когда, со всеми возможными предосторожностями Ои, наконец, опустили на начавшую привядать траву, старуха отпустила холопов.
- Я останусь здесь.
Сопровождая свои не совсем чёткие слова жестами и мимикой, объявила Ои.
- А как же...но...
-Я так решила.
Голос Ои окреп под восхищённым взглядом Малой.
-Принесите воду и траву. Надо сделать питьё. У тебя, наверняка, есть запасы.
Старуха колебалась.
-Они в доме. Она не знает
Старуха поняла устремлённый на Малую взгляд Ои.
-Принесу сама.
-Ты останься.
Приказала Ои, пошедшей вслед Старухи, девушке. Поклонившись, Малая осталась. Молчанье длилось не долго. Только за старухой закрылась дверь,
-Как, где меня нашли,
Тотчас забросала девушку вопросами, Ои.
- Ты была бессознания. Тебя нашли собаки. У леса.
Радуясь возможности проявить свою осведомлённость и "показаться" странной незнакомке, заспешила Малая.
- Это было на охоте. Наш Хозяин устроил охоту в честь высоких гостей. И ...конфуз вышел. Вместо дичи собаки притащили тебя. Егерь не хотел тебя показывать. Чтобы не думали, что сиятельные Лорды промахнулись. Все видели, как красиво летела стрела. Но собаки лаяли очень громко. Тебе повезло.
Подытожила Малая.
-Случись такое на обычной охоте - тебя или оставили бы там, на пригорке, или сбросили бы в болото. Кто бы с тобой возился. Но перед высоким гостем наш Лорд хотел выглядеть добрым хозяином и приказал перенести тебя в Большой Дом. Вот ты и здесь. На попечении Старухи. Она умеет лечить. Ты не думай. Только никто не ждёт, что ты выживешь. Поэтому
Как будто почувствовав, Малая успела замолчать. В каменной стене отворилась дверь и появилась Старуха. Оказывается, можно так быстро! По выражению лица девушки Ои поняла, что Малая удивлена не меньше, чем она сама. Через высокий порог - войти во двор Старуха ему не позволила - холоп передал ей объёмистый мешок. Конечно, он, не она же сама, нёс его всю дорогу. А теперь кивком головы, отправив холопа прочь, Старуха растянула по- особому завязанный узел.
- Вот то, что у меня есть. Это у нас растёт.
Старуха начала доставать из мешка мешочки поменьше, развязывать их, показывать содержимое Ои. Превозмогая боль и слабость, Ои рассмотрела, понюхала, растёрла в пальцах и травы, и листья, и ягоды. Часть из них она знала - Баба собирала, сушила и готовила из них отвары, мази, притирания, и разные, как она их называла, "зелья для глупцов". Но многое из того, что было в мешочках Старухи, Ои не знала, видела впервые. И решительно отодвинула эти мешочки в сторону. Не стала она трогать и корешки, шишки и, похожие на камушки, кусочки смолы. С ними обращаться надо было по-особому. А она - досадуя на себя, вспомнила Ои - убегала в лес к белочкам, пряталась в малиннике, или гонялась за быстрыми, как молнии, стрекозами. Только бы не слушать нудные рассказы и объяснения Бабы о том, какие важные и полезные зелья можно приготовить из всего, что "даёт" лес. Ои совсем не нравилось с начала, до или после "первой россы" собирать травы и листья, выкапывать корешки, осторожно "снимать ягоду". А потом всё это сортировать, сушить, растирать и смешивать. Куда веселее было бегать, залазить на деревья, кидаться снежками в особенно осторожных зимой обитателей леса. Какой толк в сожалениях! Ои взяла понемногу корешков, травок и ягод, которые она знала.
-Вот это - сделай мне настой. Пить по три раза в день.
Объяснила она, как-то по-другому начавшей смотреть на болезную, Старухе.
- А из этого и этого - приготовь мазь.
Ещё три мешочка Ои отложила в сторону.
- А вот эти листья, они нужны мне не сушённые, буду прикладывать к ране.
В её нынешнем состоянии говорить больше Ои не могла. Устала. Старуха поднесла к её пересохшим, в кровавых трещинах губам, черепок с отваром. Пить Ои не могла. Лишь смочила губы.
- Не нравится мне. Слишком хорошо знает зелья. Откуда свалилась на нашу голову. Ворчала Старуха, осторожно, капля за каплей вливая отвар в рот забывшейся в беспамятстве девушки. Убедившись, что эта - как и назвать-то - уснула, день до ночи проспит, Старуха поспешила вернуться в Дом.
Запутанными переходами, зачастую освещёнными только рассеянным отсветом из неожиданного потайного оконца или бойницы, а, иногда, и вовсе тёмными, Старуха подошла к низкой двери. Прикрытая с внутренней стороны грубым гобеленом, дверца открывалась в личные неофициальные покои Хозяина. Как ни тихо вошла Старуха, движение воздуха чуть поколебало пламя свечей в массивном подсвечнике. Мужчина медленно, будто нехотя, обернулся.
- ?
- Послушай меня
-Что-то важное
- Та, раненная
-Мы уже говорили. Ты лечишь её. И точка. Выздоровеет - хорошо. Нет - не повезло ей.
Она была его нянькой. Вырастила и воспитала, когда погибли родители. Охранила, уберегла от злых людей. Не раз выпаивала - спасала от яда и неслучайных ран. И не его вина, что мальчик превратился в мужчину с твёрдым - говорят жестоким - характером, что его не любят и бояться. Тем важнее защитить его - её дорогого мальчика.
Она была его нянькой. Вырастила и воспитала, когда погибли родители. Защитила и уберегла от злых людей, слов, поступков. Не будь её - давно лежать ему в семейном склепе рядом с родителями. Сколько раз спасала она его от яда, от остро отточенного кинжала. Он не может запретить ей говорить.
-Ладно. Слушаю тебя. Да ты садись. Вот сюда. Поближе к огню. Ночи холодные. Хочешь вина заморского?
-Гость, что ли, привёз? Нет, благодарствуй. Ничего не надо. А от него...
-Знаю, не нравится тебе мой будущий шурин.
- Он то? С невестой у тебя что?
-Опять ты за своё! Слышал уже. И, что не люблю я её, и негоже так. Но нужен мне этот союз. Ты же понимаешь.
-Понимать я понимаю. Да вот ты понять не хочешь. Ни к чему нам эта убогая.
-Так- то ты про мою невесту!
-Знаешь о ком я.
- И ты знаешь! Не мог я при нём её там оставить. Что, умерла она?
-Если бы. Не нравится, странная она. Не из здешних. Много разного знает. И рана у неё странная. Где её сподобило, ума не приложу.
-Старая ты, старая. Может, спать пойдёшь. И мне отдохнуть дашь. А та, как-нибудь, сама умрёт.
-Заладил - старая, да старая. Может и старая, да не глупее молодых. И не помрёт она сама. Будут у нас большие беды через неё.
- Всё сказала? Разговор окончен. Знаешь же - решил - так тому и быть!
-Как петух жаренный клюнет, попомнишь мои слова.
-Угомонись, старая. Стражу позову. Пусть тебя до лежанки проводят.
-И не стыдно тебе! Так с нянькой то!
Старуха решительно поднялась со скамьи, которую для неё мужчина придвинул к очагу.
-Пеняй потом на себя. И не зови - не смогу помочь.
Мужчина закрыл за Старухой потайную дверь, поколебавшись, задвинул засов. Только выживающей из ума няньки ему сейчас не хватает! Потянулся так, что хрустнули суставы молодого сильного тела. Отдыхать. Завтра много работы. Из-за будущего родственника со всей его - будь она неладна - оккупировавшей дом, челядью, он не может себе ничего позволить. Есть там одна, среди вышивальщиц...Халат ему для Первой ночи, да свадебную одежду украшает. Вот бы её... да без одежды. Да нельзя. Родственничек узнает. Скорее бы они убрались восвояси. Вот и надо договора поскорее составить. Дело это тонкое. Доверить никому нельзя. Значит, спать.
Шло время. Сменяя друг друга, один за другим в пустом, выцветшем за лето небе, убегая от зимы, проплыли, выстроившись клином, стаи птиц. Из глубины своего каменного мешка - именно так чувствовала она этот крошечный внутренний дворик - следила за их полётом Ои. Птицы летели высоко. Но иногда, специально, что бы попрощаться с ней - так хотелось думать Ои - стая, сломав клин, замедляла движение и спускалась ниже. Птицы почти задевали острые шпили сторожевых башен, высокие трубы очагов Дома. И тогда Ои могла разглядеть и блестящие перья, и яркие клювы, и тёмные бусинки подвижных глаз. Потом, сменяя птиц, появились, посыпались с, казалось бы, пустого неба белые мухи первого, ещё робкого, снега. Утренние заморозки начали покрывать отвар - снадобье Ои тонюсенькой корочкой льда. Дни становились всё короче, печальнее. Но на все уговоры Старухи Ои отвечала отказом. Ни за что не соглашалась перебраться в Дом. Она совсем не глупа. Эта её подопечная. Чем дальше, тем более понимала Старуха. В Доме полно чужаков. Не место ей там сейчас. Но согласилась и, даже, потребовала тёплых одеял и покрывал, попросила принести тёплую одежду, обувь и зеркало. Зеркало! Вот, что должно было бы интересовать еле живую чужачку в последнюю очередь! Вопреки самой себе, не желая и противясь этому, Старуха всё более привязывалась к этой своей "убогонькой". Она удивлялась и, даже - пусть простят Предки - восхищалась ею. Чужачка - теперь, когда она чувствовала себя гораздо лучше, отдохнула и отмылась, стало понятно, что это совсем молоденькая девушка - оказалась благоразумной, понимающей в ранах и умеющей выхаживать больных. Себя-то она, вот-вот поставит на ноги. И между делом, шельма этакая, хорошо говорить по нашему выучилась. Малая, не смотря на все предостережения, разве что не влюбилась в чужачку. При каждом удобном и неудобном случае - пришлось Старухе и с этим смириться, притворяться, что не знает, где та пропадает - бежала Малая к своей новой подруге. Частенько за ней увязывался и Малыш. Все удивлялись - охотничий пёс, выученный "поднимать" и искать подстреленную дичь, привязался к своей необычной находке. С той минуты, когда на его лай к "подранку" подоспели Лорд со своим гостем и, ведший охоту егерь, Малыш ни на шаг не отставал от "трофея". Всю дорогу до Дома он бежал бок о бок с лошадью егеря, к седлу которой был приторочен тюк с неизвестной. И потом, с несвойственным его породе любопытством, вертелся у всех под ногами. Уведённый егерем, Малыш через несколько дней нашёл дорогу к тюфячку, на котором почти умирала его находка. С тех пор, сам ли, вместе с Малой он умудрялся "навещать" девушку. С каждым днём всё дольше, всё больше разговаривая с Малой, девушка узнавала новые слова, выучила незнакомый язык. Это и хорошо. Думала Старуха. Теперь можно расспросить, исподволь выведать кто она, откуда, как очутилась у леса. И что случилось с её рукой. Странная рана не давала Старухе покоя. Узнать, как и где, кто и чем поранил ладонь девицы. Она повидала на своём веку многое. Выхаживала раненных и больных. Но такой странной раны, да ещё в таком необычном месте, ей видеть не довелось. И то, как девушке удалось себя вылечить...Загадка. Почти месяц с того дня, как девица начала пить приготовленный по её наставлениям отвар, мазать руку мазью из странной смеси трав и прикладывать к ране свежие листья - за ними, с точными наставлениями, Старуха посылала Малую в дальний лес - ничего не происходило. Рука, по-прежнему, выглядела ужасно. Девицу днём и ночью бил озноб. С мужеством превозмогая боль, она наотрез отказывалась есть, и, не смотря на наступившие холода, перебраться в Дом. И вот, как-то, принеся утреннее питьё - она положила за правило наведывать больную несколько раз на дню - Старуха обратила внимание, что и цвет и вид раны изменились. Да и сама девица не трясётся в изматывающей лихорадке. С того дня и начало всё идти нА-поправку. Рана заживала так быстро, новая кожа и мясо под ней, были такими гладкими и здоровыми! Того и гляди и следов не останется! Никогда Старуха ни с чем таким не сталкивалась. Но девица, как бы осторожно не расспрашивали её, какие бы словесные "ловушки" не ставили, умела спокойно и просто, не показывая вида, что понимает ухищрения Старухи, обходить все западни, и ни разу не проговорилась. Было ещё одно, что было, не только любопытно - оно беспокоило. Очень беспокоило Старуху зеркало. Она не замечала, что девица смотрится в него. Когда бы ни пришла, ни разу Старуха не застала девицу с зеркалом в руках. Для чего же молодой девице зеркало! Пользуют, пользуют зеркало для разных тёмных дел. Приворот - это ещё малая беда. Можно и порчу наслать. Сама-то Старуха не умела. Но знала об этом. Видела тех, на кого наводили порчу. Даже пыталась лечить. Но не тягаться было ей с силой умело наложенных злых чар. Для чего же их девице зеркало? Старуха попыталась выведать через Малую. Обе молодые. О чём-то они болтают день напролёт. Но, или девица умела "отвести глаза" Малой, или та и в самом деле ничего не замечала? Может и такое быть, что девица ничего с зеркалом не делала? Пока. Секрет раны и зеркало. Вот что не давало Старухе покоя. Хоть и нравилась ей эта молоденькая, но знающая себя, девица, но первое тревожное впечатление было сильнее. Чувствовала Старуха опасность, чувствовала. И ничего, никакие хорошие качества, никакая симпатия не могли заглушить страх. Когда не знаешь, чего бояться, а только чувствуешь его, страх растет, становится огромным. Но своего Мальчика Старуха любила сильнее. Сильнее любого страха. Больше своей жизни. С начала она по нескольку раз на дню пыталась втолковать ему свои опасения. Но мальчик только отмахивался. Не до того ему было. Хорошо, хоть не смеялся над глупой старухой. Она решила не надоедать ему. Сама будет следить - глаз с девицы не спустит. Сама, если понадобится, защитит.
Ои чувствовала себя гораздо, гораздо лучше. Вместе с выздоровлением пришло и раскаяние. Ей было трудно и стыдно вспоминать свой ребяческий необдуманный поступок. С чего это она всё бросила и убежала. Рассказал Лесовик, что Баба хотела напоить её сонным зельем. Видать, правильно хотела. Если она вместо того, что бы поговорить, разобраться, просто сбежала! Не созрела, не выросла она для взрослых, умных поступков. Проспала бы зиму. Глядишь и проснулась бы умной. Не натворила бы ... Ах, как стыдно, как больно было Ои. И не рана на руке болела - болела рана в душе. Как там Баба? Искала ли её? Что думает? Нет ей прощенья - так поступить с самым близким, родным человеком! Она должна как можно скорее выздороветь. Набраться сил, найти дорогу домой. И вернуться. Попросить прощения. Вот о чём думала, к чему стремилась Ои. И поправлялась она быстро - рана затягивалась, не оставляя ни малейшего следа на ладони - благодаря снадобьям Бабы. Ведь это она учила Ои, заставляла запоминать цветы, травы и листья. Рассказывал, что и от чего "помогает". Показывала, как составлять целебные отвары и мази. А Ои ещё и ленилась - не интересно ей было. Рвалась побегать, полазить по деревьям. Вот теперь здешняя травница и лекарка всячески пытается выведать у неё Бабины секреты. Да не расскажет ей Ои ничего. И с этой девушкой, Малой она не собирается откровенничать. Имена то, у них какие - девушка Малая, собака - Малыш. Интересно, как зовут здешнего Хозяина, о котором только и говорит Малая? Большой? Было бы весело. А Старуха - кажется, и имени-то у неё не было. Малая рассказала, что взяли её в Дом нянькой для Хозяина, когда тот только родился, и осталась с ним навсегда. Давно это было. И никто не помнит, как звали ту, ставшую нянькой Хозяйского сына, девицу. Зовут её просто Нянька. С тех пор многое изменилось в Доме. Нянька, постепенно, забрала власть над Домом, над теми, кто прислуживает Хозяину. Без её ведома и приказа никто ничего здесь не желает.
- Даже Хозяин?
Усомнилась Ои.
-Говорят, Он с ней советуется. Как уж в "больших делах", не знаю. А вот в Доме - всё, как Старуха решит, так и делается.
Понятно, почему Старуха так себя ведёт, почему её не любят и бояться. Больше ни о Хозяине, ни о его холодном каменном Доме, ни о тех, кто живёт в нём, Ои не думала. Не зачем было. Девчушка - пусть болтает. Старуха - пусть её - выведывает. Один только пёс, тот самый Малыш, который нашёл её - влажную шероховатость его языка Ои будет помнить всю жизнь - ничего не хотел и не ждал от неё. Собак Ои знала плохо. Честно - совсем не знала. И немного побаивалась. У Бабы не было собаки. Лесные обитатели не любили, некоторые даже, боялись этих, перебежавших к людскому племени, променявших свободу на плошку еды, предателей. Те немногие собаки, которых видела Ои в посёлке и у корчмы, метались у загородок на тяжёлых железных цепях. Подходить к ним близко, знакомиться Ои побаивалась. Но эта собака - Малыш, Ои чувствовала, нежданно стал её самым верным, преданным другом. С ним я сумею выбраться отсюда, найду дорогу домой. Мысли об этом успокаивали Ои, внушали надежду. Возвращаться нужно было как можно быстрее. Ведь сообщить о себе Бабе, Ои так и не смогла. Права была Старуха - зеркало нужно было не просто так. Её совсем не волновало, как она выглядит после болезни. Да и любоваться собой Ои не собиралась. Она и дома-то этим не интересовалось. Не было у них заведено вертеться перед зеркалом. С помощью зеркала Ои хотела, если не увидеться с бабой, то хоть весточку ей передать. Что б знала, что жива внучка, что скоро вернётся. Но ясное в тонко узорной из блестящего железа оправе стекло, никак не откликалось на все её попытки. Ои никогда не видела, не держала в руках такую красоту. В избушке Бабы, на полке между горшками притулился, оправленный Лесовиком в бересту, тускловатый кусочек толстого стекла. С ним то, этим зеркалом, в котором отражалось всё нечётко и немного размыто, и училась Ои "разговаривать" с Бабой. Наверное, зеркало не то. Слишком большое, разукрашенное. Чужое зеркало. Решила Ои, оставив, в очередной раз, бесплодные попытки передать весточку, поговорить с Бабой. Решить то, Ои решила, но в глубине души понимала, что не только в куске стекла дело. Ослабла она. Все силы уходят на выздоровление, на то, чтобы быстрее затянулась рана, что бы можно было уходить домой. Ночи, да и дни становились всё холоднее. С прохудившегося, словно старый мешок, неба сыпалась ледяная крупа. Тусклому, умаявшемуся за лето, солнцу не хватало сил. Не то, что бы греть землю, повыше подняться над притаившимися в ожидании зимних бурь лесами и полями оно не могло. Ледяные ветра - гончие псы приближающейся Снежной Девицы, становились всё злее, всё отчаяннее. В эту пору Баба начинала по-настоящему топить большую, в пол-избы печь. Воспоминания - они хоть и греют душу, но тело ими не согреть. Хочешь - не хочешь, надо перебираться в каменный погреб Дома. Старуха, казалось, не обрадовалась просьбе Ои. Она же так хотела, что бы я осталась в Доме. Потом уговаривала вернуться. А сейчас - не очень-то ей этого хочется. Недоумевала Ои. Лучше бы спросить, узнать, в чём причина. Да как спросишь - не говорит об этом Старуха. Оставлять девицу, да ещё больную, в такую погоду на улице - негоже. Понимала Старуха. Важные гости - сваты, которые занимали почти весь Дом, как раз сейчас - до первых метелей - уехали. И, вроде бы, причины - Старуха всё отговаривалась, что нет в Доме места - не вернуть девицу в Дом не стало. И вот, в сопровождении Малой, которая помогала нести постепенно накопившиеся вещи, да суетящегося вокруг них, Малыша, Ои сама, на своих ногах возвращалась в Дом, из которого, не так уж и давно, её, полу живую, вынесли два здоровых холопа. Конечно, Ои не поселили в парадных, гостевых покоях. Да она сама бы не согласилась жить в этих промозглых, увешанных оружием и закопчёнными портретами, залах. Выбор комнаты для Ои, передавал отношение Старухи к девице. Маленькая комнатка в конце длинного коридора - тупика запутанных переходов. Но, в комнате было, выходящее на восход солнца, окошка. А, кроме того, комнатёнка была рядом с Хозяйской кухней. Что, для мёрзнущей в камне, Ои оказалось спасением. На кухне под котлами и котелочками постоянно поддерживался огонь. Что-то варилось, жарилось и парилось. В самой кухне от вечного дыма, горящих почёрному, дров, смрада и пара было трудно дышать. Но, вот, общая с кухней стена в комнате Ои оказалась тёплой. К ней-то Ои и придвинула свою лежанку. Выходить из комнаты, ходить по Дому Ои никто не запретил. И, с каждым днём чувствуя себя всё крепче и сильнее, Ои уходила бродить по лабиринту переходов и коридоров, по анфиладе больших и малых залов. Поварятам и кухонным девицам сразу понравилась тихая соседка, которую злыдня Старуха заточила в самую маленькую дальнюю комнату Дома. По утрам, в большой тяжёлый кубок они наливали для Ои горячее молоко, заворачивали в тряпицу кусок пирога с дичью или солониной. Еды было так много, что осилить за один присест Ои её не могла, и забирала остатки завтрака с собой в свои путешествия по Дому. Понятно было, что Старуха не хочет, что бы Ои встречалась с обитателями Дома. Чем меньше её будут видеть - тем лучше. Иначе, зачем Старуха "нашептала Самому" - так кухонные между собой называли Хозяина - засадить Ои в самую дальнюю комнату. Хотя для её новых друзей это казалось странным, в этом Ои была полностью согласна со Старухой. Пусть меньше людей увидит её, ещё меньше узнает о её существовании. Когда придёт время выбираться из каменного Дома, это будет ей на - руку. Ои всю свою жизнь провела в лесу. И хорошо ориентировалась в запутанных зарослях, петляющих тропах, прерывающихся тропинках. И, хоть каменный лабиринт коридоров Дома, был мало похож на её любимый лес, очень быстро Ои и в неё выучилась находить нужные ей ходы и выходы. Осторожно, стараясь, что бы её не заметили, удачно прячась в глухих нишах, или за каменными истуканами, когда бегущий по поручению холоп был слишком близко, Ои обошла весь каменный Дом. Из всех комнат, а были там самые разные - и с изукрашенными мрачными, почти чёрными от времени и копоти картинами по стенам, и с постилками с толстым, похожим на мягчайший мох, ворсом на каменном полу, до насторожённо , неприятно гулко пустых - ей понравилась одна. В этой большой комнате, на устроенных от пола до потолка полках, стояли и лежали книги. Что такое "книга", Ои знала. У бабы была одна Книга. В мятом-перемятом кожаном переплёте, с замусоленными, потрёпанными от старости страницами. На них, то тёмной, то выцветшей от времени краской были выведены разные значки - буквы. Баба дорожила Книгой. Для неё в тесной комнатке избушки была особая полка. По книге, складывая в слова буквы, Баба "читала", узнавала всякие важные вещи. Она и Ои выучила различать и говорить значки-буквы. И, при желании, Ои и сама могла прочесть в Книге что-нибудь важное. Но её мало интересовали "важные вещи". Да ещё и обозначенные заковыристыми значками, которые надо было узнавать и складывать в слова. Другое дело - полазить по деревьям, поиграть с медвежатами, подразнить Дядюшку Лесовика, прячась от него в зарослях ароматной малины. Вот, что вспомнила, о чём пожалела Ои, в первый раз попав в комнату с книгами. Но, открыв первую же снятую с полки книгу, она поняла, что, может быть, зря расстраивалась. Толстые листы, между закрытыми на железные замочки, расписными деревянными досками, были заполнены непонятными Ои знаками. Раскрашенные и выставленные в ровные ряды, они были мало похожи на буквы из Книги Бабы. Какое-то сходство, возможно, и было, но "прочесть", проговорить их, Ои не смогла. В поисках знакомых, понятных для себя знаков-букв, она пересмотрела ещё много разных книг. Были книги в кожаных, помятых, как у Бабы, переплётах. Были и в кожаных с золотыми тесненными рисунками. Попадались Ои даже книги с листами между деревянными, с резьбой и железными кованными хитрыми замками, переплётами. Большинство из книг было с теми же знаками-буквами, что и в первой открытой ею книге. Но были книги с листами усеянными другими знаками-буквами. Буквы этих книг отличались от букв Первой книги, но ещё менее походили на буквы из книги Бабы. К своему огорчению - Ои и не подумала бы, что подобное может её расстроить - она не смогла "сложить" и эти знаки-буквы, не смогла ничего прочесть. Но во всех этих книгах, в отличие от книги Бабы, были картинки! На отдельных, переложенных тряпочками из тончайшей ткани, листах были изображены разные вещи. То в цветных, поразивших Ои своим буйством, красках, то тёмными, будто процарапанными штрихами открывались перед ней удивительные места, цветы и звери, утварь и оружие. Забравшись на широкий подоконник одного из трёх, освещающих комнату высоких окон, Ои - благо еда у неё была с собой - могла целый день до глубоких сумерек, разглядывать волшебные изображения. Она представляла себя то между стволов высоченных толстых незнакомых ей деревьев, то среди загибающихся кружевными гребнями волн огромного, без краёв, озера, то слушающей пение удивительных щедро раскрашенных птиц, то любующейся прекрасными цветами. Аромат этих цветов будто струился с плотных глянцевых листов, наполняя жизнью и радостью, зажатую в суровом камне, комнату. Малой очень редко, обманув всевидящий глаз Старухи, удавалось пробраться в комнатку Ои. А Малыша, и подавно, не впускали в большой Дом. Собакам место на псарне. Вот так эти книги, эти картинки и стали единственными друзьями, даже собеседниками Ои, помогая ей пережить одиночество в мрачное безвременье снежных холодов. Но одна, особенная книга понравилась Ои больше остальных. Её и книгой то назвать было сложно. Она, даже не стояла в ровном строю остальных книг. Совершенно случайно Ои обратила внимание на лежащую на одной из низких полок, почти на уровне пола странную вещь. Гораздо больший по размерам, чем остальные книги, плоский предмет. Любопытство взяло верх. Ничего плохого до сих пор с ней здесь - в этой комнате с книгами - не случилось. Ои неловко подняла - довольно тяжёлый и неудобный. Оттёрла слой слежавшейся пыли. Под пыльной бронёй оказался сложенный из кусочков разноцветной кожи, с кое-где стёршимся солнечно ярким теснением, переплёт. У Ои даже дыхание перехватило. Так это - книга! Удивительная книга! Она поспешила откинуть тяжёлую створку переплёта. Всего один! Нет - два, переложенных плотной блестящей тканью, листа! Но какие листы! Каждый из них раскрывался, раскладывался в длинный, поначалу непонятный Ои рисунок. Ей понадобилось время - Ои вертела книгу и так и этак, рассматривала рисунки и по частям, и постепенно "раздвигая" их и увеличивая картинку. Пока однажды, вдруг - бывает же такое! Это, как с той стрелой, о которой она запретила себе думать - не поняла что это! На первом листе, первом , рисунке раскрашенном живыми красками - от золотисто жёлтого, до болотно-зелёного - была показана земля! Со всеми лесами, полями, болотами и пашнями. Вот вам - зелёные, жёлтые, золотистые оттенки цветов. Были там реки с озёрами - большими, малыми и очень большими, огромными без берегов. Синие, лазурные, бирюзовые оттенки цвета. Были и места, закрашенные коричневым, тёмно жёлтым цветом - цветом осенней листвы и земли. Наверное, это "горы". Решила Ои. Баба рассказывала о таких диковинных местах - без леса и воды. Вокруг цветных пятен вились тонкие письмена. Умей она читать... Наверное написано, как это называется и где эти разные замечательные места. Досадовала на себя Ои. Второй лист - такая же раскладка, как и первый - был скуп на цвет, на краски. На светлой - на цвете самой бумаги были поставлены разной величины точки. Тонкими линиями они соединялись между собой в причудливые фигуры. И здесь, так же, как и на первом - разноцветном, как лоскутное одеяло, листе вокруг каждой фигуры вились, соединяясь в молчаливом танце узнаваемые по другим книгам, но незнакомые Ои знаки-буквы. Понять, что изображено на втором листе помог Ои случай. Иногда по вечерам, когда злая на весь свет Снежная Дева позволяла себе короткую передышку и усмиряла своё беснующееся снежное войско, Ои выбиралась из Дома. Приходила она к тому единственному, сбросившему сейчас все листья и покрытому пышной шапкой снега дереву, под которым провела столько времени. Под которым выздоровела. В Доме Ои не хватало воздуха, простора. Ей не хватало свободы. Она чувствовала себя, как ... да, птичка в клетке! Видела Ои однажды такую бедняжку в корчме. Нет, не правильно она думает! Не похожа она на ту птичку! Ведь тогда, в корчме малышка Ои пока Баба о чём-то говорила с хозяином, сумела незаметно открыть дверцу клетки. Она так хотела, что бы птичка улетела! К ним, в лес, к своим подругам! А птичка... Оказалось, она забыла, а, может быть, и вовсе не умела летать! Едва выбравшись из клетки, и смешно подпрыгивая, крутя во все стороны головкой с тёмными бусинками глаз, она умудрилась свалиться на пол. А там её живо сцапал и съел жирный кот. Расплакалась Ои только в избушке. То потрясение и то, как успокаивали её Баба и Лесовик, она запомнила на всю жизнь. "Не делай добра тому, кто этого не просит". Сказал тогда, протягивая ей лукошко со спелой земляникой, Дядюшка Лесовик. " И даже тому, кто об этом попросит - не делай!" Добавила Баба, забирая у Ои лукошко. "Когда обижаешься на кого-то, урок лучше запоминается". Объясняла она, готовой вот-вот зареветь во весь голос, Ои и возмущённо запыхтевшему трубочкой Лесовику. Об этом и многом другом думала, вспоминала Ои, дыша морозным воздухом, любуясь на искрящийся узор звёзд на тёмном глубоко бездонном небе. Нет, Не похожа она на ту глупую птичку. Не даст "сожрать" себя ни обстоятельствам, ни страхам, ... ни собственной торопливой глупости. И однажды, через много таких вечеров, когда Ои почти отчаялась понять значение второго листа - картины - а оно, конечно, было - в один из таких кристально чистых, звонких вечеров, когда Снежная Дева оставила без присмотра звёздное небо, Ои поняла! Так вот это что! Это - звёзды! Рисунок всех звёзд на небе! Вот что этот второй лист!
Однажды, когда Ои, удобно устроившись на подоконнике и раскрыв на коленях лист "земли", представляла себя путешествующей от одного зелёного берега через голубое огромное озеро к другому, закрашенному коричневым цветом, берегу, её поймали. Поймали? Конечно, нет! Поймать можно того, кто куда-то бежит, убегает, или делает что-то недозволенное. А она и не убегала и не делала ничего такого, что ей не позволяли бы. Возможно, попроси она разрешения смотреть книги, ей и запретили бы. Но она не спрашивала. Так что, её не поймали - её застали разглядывающей длинную, на коленях Ои умещалось лишь два разложенных листа - картинку.
- Тебе нравится атлас?
Удивлённый голос прозвучал над головой Ои, как... Она не поняла, что произошло. Почему она не почувствовала ...его. Она всегда чувствует опасность задолго до её приближения. Ои подняла глаза на низкий, колоколом отозвавшийся в её голове, голос. Мужчина. Видела ли она его прежде. А он, взяв книгу из её рук, продолжал говорить.
- Вот уж не думал, что кого-то, да ещё девицу, может заинтересовать атлас.