- Ну что, братцы, в шахматишки, домино или в картишки перебросимся? - В очередной раз предложил "неугомонный". - Скучно же валяться целыми днями, давайте хоть в "тысячу" сыграем!
- А может, пивка накатим? Поднимем, так сказать, гемоглобин с лейкоцитами, а то завтра опять сожгут все запасы на лучевой. Или по коньячку с кофеем! - Встрепенулся Коля-дальнобойщик из Курска.
- Тебе бы всё пивка да коньячка, - укорил его "профессор" - немолодой и малоразговорчивый врач-хирург со Ставрополья, совсем недавно перешедший в общении с соседями по палате на "ты", а то всё "Вы, да Вы". - Кефир пей да орехи грецкие ешь, вот и подымешь свои лейкоциты и гемоглобин. А шахматы, они мышление развивают, не дают мозгу застояться.
- А вы, мужики, чаёк заваривайте и пейте как я вот. И жажду утоляет и от другого чего помогает. - Вошел в разговор, поглаживая мощной ладонью по фарфоровому заварному чайнику, гаишник из Воронежа. Неделю назад он поступил к ним в палату и представился тогда сразу лейтенантом ГАИ, в Воронеже, мол, живу и работаю. Все долгожители палаты насторожились даже: как же, представитель закона в соседях будет, а особенно напрягся на днях поступивший в клинику молчаливый "горец" - человек небольшого роста и неопределённого возраста, весь растатуированный как картинная галерея, пальцем ткнуть некуда. Коля тогда даже реплику бросил:
- Ну, повезло! В одной палате с инспектором будем, думал, хоть здесь от гаишников отдохну, ан нет, жизнь опять по-своему повернула.
Но потом всё улеглось и успокоилось - "лейтенант" оказался нормальным, компанейским малым.
- Эх, "профессор", кефир-то он только кишку расслабляет. А чаёк - чифирок, и вправду, можно заварить. Ты как, "горец", не против? Или, все-таки, по пивку? - Не унимался Николай. - А ты вот когда хирургом был, наверное, не пивко, а спирт накатывал, перед тем как людей резать начинал. А, "профессор"?
- Другого разговора у него и нет. - Проворчал "профессор" и, встав с кровати, вышел из палаты.
- Мужики, что Вы его все подтруниваете - "профессор-профессор", может ему это не нравится, он же нам в деды годится. Переживает он, что сюда попал. - Высказался молодой парень из Норильска.
- Нет, он, значит, переживает, а мы тут лежим себе и радуемся! Ну, ты Володька сказал. Тебе он может и в деды годится, а нам - в отцы. Он, может быть, и хороший мужик, хотя сомнения есть маленькие на счёт этой темы, может и хирург нормальный, но сильно переживательный какой-то! А как он уколов-то боится - видели, аж весь напрягается, будто его шилом в одно место тыкать будут, ещё чуть и под потолок подпрыгнет, или в обморок упадёт. Надо же так - хирургом работает, скольких распластал, а уколов боится! Странно как-то! - Сказал Коля в наступившей тишине. - А вообще-то все мы здесь одинаковые, на равных, как на полевой дороге, все с одним и тем же лежим. Он-то хоть пожил, а у нас вот эта тема под бо-о-ольшим вопросом! Сколько ещё выделено кому, неизвестно! Лежим тут уже по месяцу, а кто и больше, как кролики подопытные, обрыдло всё: и шахматы и карты.
- Да ладно Вам, мужики, завели бодягу. Давайте про жизнь поговорим, про любовь и всё такое. - Прервал 'лейтенант' Колю. - Вот, вы знаете, какой я чаёк пью постоянно из этого чайничка? - И с какой-то, видимой не вооруженным глазом, любовью погладил пузатый чайничек. Сказано это было спокойно и в тоже время интригующе, что все в палате, не сговариваясь, заинтересованно уставились на чайник и, чуть ли, не одновременно, видимо от любопытства, распирающего их изнутри, спросили:
- Какой?..
Немного помолчав, 'лейтенант' начал свой рассказ.
Вера с Надеждой на Любовь
'С женой мы прожили пять лет, год до и четыре года после свадьбы. Жизнь вроде была размеренная: работа, дом, в выходные дача, иногда ходили в ресторан, иногда в кино. Сказать, что жили, душа в душу, значит соврать - всякое бывало, но, в общем-то, всё было нормально. Потом я вдруг стал плохо себя чувствовать и уставать быстро, появилась вялость и апатия ко всему, и по мужскому делу провал за провалом, а в довесок ко всему попал в больницу, перетрясли всего, направили сюда - в ИМР, здесь облучили, пролечили как им, врачам, виднее. В общем, пролежал четыре месяца, проходя курсы лечения. Первые два месяца жена приезжала проведать по два раза в месяц, потом в следующие два месяца - раз.
После выписки с каким-то нехорошим предчувствием приехал домой, а там голая квартира - одни стены, диван и полупустой шифоньер с моими вещами - ушла супруга, даже из города куда-то уехала, оставив записку, чтобы не искал и заявление-согласие о разводе. С работы уволили по состоянию здоровья, так как на ВТЭКе дали вторую группу инвалидности. Получается, что не нужным стал никому: ни на работе, ни жене. Да и зачем ей, красивой и молодой, я - больной, инвалид 2-й группы, да ещё импотент. Начал пить. Появились 'друзья', которых раньше на порог не пустил бы.
Потом, где-то, через полгода, встретил женщину. Вытянула она меня из этого 'омута' запойного прямо как в фильме 'С лёгким паром': 'подобрала, отмыла, отогрела, приютила'. Пить бросил.
Но силы мужской не было, а женщина хорошая попалась, и понимает меня и старается помочь, но тщетно. Ничего не выходит, хоть ты тресни. Предлагал ей уйти, а она - ни в какую, не соглашается: 'Нет, не уйду! Люблю и всё тут, и разговор окончен, всё будет хорошо, только нужно успокоиться и подлечиться!'. И так спокойно сказала это, что я поверил, что так и будет. Стал я тогда искать лекарства от импотенции, был у разных врачей, у бабок. Потом кто-то сказал, что в области живёт дед, который лечит от всех болезней. Через своих товарищей из УВД навёл справки о том лекаре, всё узнал и поехал. Оказывается, во время войны он был военврачом в прифронтовом госпитале, и в звании полковника, а после войны работал в районной больнице, а сейчас вот лечит травами.
Деревня находилась в двухстах километрах от Воронежа, небольшая такая деревенька, дворов на пятьдесят, у самого леса и от трассы в километрах пяти. Пока шёл полевой дорогой до неё, вдыхая аромат разнотравья под стрекотание кузнечиков, много передумал о своей жизни. Лет - то мне всего двадцать семь, молодой ещё, а уже болезней букет. Ну да ладно. В общем, дотопал я до деревни, спросил в первом доме, где найти этого деда. Мне объяснили.
Пришёл.
Стоит рубленый дом под железной крышей, двор, огороженный тыном, весь засеян разными цветами, много цветов.
Когда я вошёл в дом, сразу попал в просторную, невысокую и светлую комнату в три окна, с белёной русской печкой и деревянным столом на резных массивных ножках, стоящем посреди комнаты, в левом углу, под потолком, в резной рамке с позолотой располагалась и обращала на себя внимание икона. За столом я увидел седого крепкого деда с окладистой бородой, одетого в холщёвую рубаху, широкоплечего и крупного как дуб, перебирающего травы.
- Здравствуй! - Сказал он мне, как будто мы с ним давно знакомы.
- Здравствуйте! - Ответил я, а сам стою как школьник перед учителем. И чувствую, что как мурашки забегали по спине. Представляете, работая в ГАИ, приходилось в разные ситуации попадать и с разными нарушителями сталкиваться, но такого, что со мной в тот момент происходило, не припомню, не было ни разу. А этот дед продолжал мне говорить, не отрываясь от своей работы:
- Знаю, знаю, зачем пришёл, вижу. Выйди-ка во двор, - он показал в окно, - вон там растут цветы, ноготки называются, нарви кулёк, вот возьми газетный листок и сверни, потом как закончишь - зайдёшь, дальше скажу.
Я, как по приказу, вышел во двор, нарвал газетный кулёк жёлто-оранжевых цветков, и вернулся в дом.
Рассказчик взял с тумбочки чайничек, сделал глоток, немного прополоскал напиток во рту, проглотил. В это время дверь в палату приоткрылась, и вошёл частый их гость из соседней палаты, здоровый детина, сибиряк с интересной фамилией - Скорняк.
- Чё, это у вас тишина-то такая? Заболел кто-то?
- Тихо, ты! Не, мы тут все здоровые! - сострил Николай. - Мы тут историями житейскими делимся. Садись и слушай, молча.
'Лейтенант' усмехнулся и продолжил.
- Вот точно также и дед-знахарь мне тогда сказал: Садись и слушай. Я бы, говорит, мог тебя и от той болезни вылечить, но тебя уже прооперировали, и чувствую пока всё нормально, а вот от второй твоей хвори, по мужскому делу, эти цветы ноготки, ещё они календулой называются, тебе и помогут. Да и сосуды кровеносные укрепят и очистят. Только готовить настой и принимать нужно так, как я тебе скажу, понял. Иначе всё зазря будет. Курс выполнишь в три этапа. Так вот, возьмёшь две щепотки цветков, зальёшь кипятком и настоишь в заварном чайничке стакана на два, и будешь пить в два присеста в течение пятнадцати дней: прополощешь минут пять во рту и проглотишь. Весь отвар из чайничка так за шесть часов ты и выпьешь, минут так через тридцать это надо будет делать, потом пятнадцать дней отдыхаешь, потом опять так же ещё два раза по пятнадцать дней пьёшь, а пятнадцать - отдыхаешь. Ещё раз-два в день зубок чеснока с кусочком сальца, размером так с кусочка два сахара, принимай, допустим, утром на голодный желудок и вечерком перед сном. Спиртного и табаку ни-ни! И главное, когда почувствуешь мужика в себе, потерпи, не кобелись, а окончи курс лечения как надо, а то потом никто тебе не поможет. Понял меня?
Его голос был какой-то глухой и негромкий, но ясно слышим. Откуда он про всё узнал, про мои болячки - не знаю. Просто так всё сказал, а потом добавил:
- Ну, иди с Богом!
Я встал, поблагодарил его и спросил, сколько я ему должен за совет, помощь в этом моём лечении и за цветки. Он посмотрел на меня пристально и сказал:
- Не в деньгах счастье, парень! Здоровье и Душа дороже! Вот, когда тебе станет хорошо, и ты обретёшь душевное спокойствие и здоровье, тогда сам и решишь. Так что ступай с Богом!
Сейчас заканчиваю уже второй курс календулопития, и чувствую себя как молодой жеребчик, тьфу-тьфу! Так и хочется порадовать свою новую жёнушку за долготерпение и за заботу. Но лучше потерплю ещё немного, а то - вдруг, не дай Бог, всё испорчу! Понимаете, начинаешь верить в разное.
Вот такая штука, братцы! Думал сначала, что всё потерял и Любовь, и Веру в эту самую Любовь после побега первой жены, но вот ведь нашлась Настоящая Женщина, вдохнула в меня Надежду, укрепила Веру и зажгла Любовь!
В палате повисла тишина. Каждый, наверное, обдумывал услышанное и мыслил о своём и про себя, а смог бы лично он, вот так, запросто, взять и рассказать в мужской компании, случись такое с ним, не дай бог, об импотенции, как об этом рассказал 'лейтенант'?
Голос 'профессора' нарушил слегка затянувшееся молчание:
- Вот так, Коля-Николай, а ты пивко, водочка!
- Да!.. Это - факт! Ну, лейтенант, ты и наговорил тут страстей. Да ты и не переживай, что ушла она, значит не любила, ... она одним словом, ты уж извини!
- Да, что там, переживал сильно, по началу. Ну, а теперь, всё позади!
- Ну, и ладненько, ну и хорошо. А я Вам, мужики тоже, свою одну историю расскажу. Всяких историй было, но эту как щас вижу, вот здесь, как ступица в колесе сидит. - Постучав себя ладонью по груди, начал Коля-дальнобойщик.
Старая дева
'После армии я устроился работать в автоколонну шофёром. Проработал всего месяца три, и нас, человек двадцать, отправили в командировку, в дальний колхоз, на уборку урожая.
Механик колхоза после встречи и знакомства определил нас на жительство: вначале несколько шоферов расселилось в колхозном клубе, а затем оставшиеся водились по домам, где он уговаривал колхозников принять на две-три недели постояльцев. Особого желания в подселении шоферов семейные колхозники не проявляли, поэтому расселяли по домам, где жили старики, обещая в оказании им помощи. Мне достался затрапезного вида небольшой дом, в котором проживала одинокая женщина неопределённого возраста, на вид так может сорок с лишним, а может и пятьдесят лет.
Она долго сопротивлялась на счёт моего проживания, но потом под нажимом и уговорами механика согласилась.
Поздно вечерами я возвращался из рейсов, ужинал тем, что было на столе - хлеб и молоко, ложился спать, утром рано вставал и опять в рейсы.
Через несколько дней я узнал, что моей "хозяйке" всего 34 года, работает она дояркой, и к тому же не вдова, как я думал, а так называемая "старая дева".
Больше всего удивило то, что она мне показалась старухой, а мне тогда было 22 года.
А тут ещё наша "шоферня", узнав такой казус, стали меня "поедом съедать":
- Ты, чё да чё! Ты, мол, парень не будь лохом. Жми на педаль! Не тушуйся! Женщины любят ласку и напор, как в машине смазку любит мотор.
Наслушавшись их наставлений, я решил рискнуть. Купил в сельпо бутылку водки, колбасы и конфет, и попросил хозяйку вечерком истопить баню, мол, день рождения у меня, праздник вроде бы. Вечером, после баньки, сели за накрытый стол, выпили. Говорили долго и много, спать уложились поздно, а может уже рано, сейчас вспомнить трудно.
Помнится, в темноте, я пришёл в её комнату...
...Утром, сильно обняв меня и поцеловав, она сказала:
- Какая же я была дура, столько лет прожила, и не знала - как это хорошо!
Вечерами она меня ждала и угощала, то пирожками с картошкой и солониной, то наваристой куриной лапшой. Потом мы нежились в постели, и я до сих пор помню её упругое тело и ласковы руки, а через неделю-полторы мы, закончив свою работу, уехали в город.
Года три, а может четыре прошло с того времени и вот как-то пришлось проезжать мне мимо той самой деревни и, подчиняясь воспоминаниям, я решил заехать к ней.
Дом стоял там же, но был обихожен, а в палисаднике играл мальчуган, лет трёх. Когда я подъехал, из дома вышла моя бывшая хозяйка.
Легкой походкой она подошла к воротам и, увидев меня, как-то просто, как - будто мы не виделись всего дня два, сказала:
- Здравствуй! Вот, вышла замуж. Муж хороший. Родили Ванюшку. А как ты?
- Я... Я тоже нормально...
Больше я в той деревне не был. Тянет заехать, но не могу себя пересилить - замужем же она, ребёнок, муж. Не хорошо как-то встревать в чужую жизнь.
- Да, Коля-Николай! В чужую жизнь не дело нос совать, это точно! Ну, а вдруг - твой мальчонка-то!
- Да, думал, я! Но живут же они себе, нормально всё у неё, да и она ничего не сказала. Муж, мол, хороший. Да и женатый я уже на тот момент был. Ладно, разбередили душу...
- Да, Коля-Николай! Вот так, братцы в жизни и бывает: раз-два, а потом...
- По-разному бывает, в жизни-то! У каждого по-своему, - заговорил гость палаты, - у меня много чего было, а вот один случай всё перевернул зараз.
- Расскажи, Никита, а мы послушаем с удовольствием.
- Только я не от себя расскажу, а как будто бы со стороны, мне так проще, не люблю якать. Хорошо!
- Давай со стороны, тебе виднее.
- В общем, это было лет пять с небольшим назад, в году шестьдесят девятом, по осени...
Случай на проходной мясокомбината
Забойщик мясокомбината, Никита Скорняк, был личностью известной, так как обладал плотной борцовской фигурой и силой равной силе двух-трёх обычных мужиков.
Когда к воротам скотобойни мясокомбината съезжались грузовики-скотовозы из колхозов, то ночная и предутренняя тишина заканчивалась, и монотонное мычание быков и бурёнок заполняло всё свободное пространство на расстоянии не меньше километра.
Никита на протяжении многих лет изо дня в день ранним утром вразвалочку проходил вдоль этой ревущей очереди, твёрдо ступая своими сапогами сорок седьмого размера на годами протоптанную тропинку. И из года в год повторялось одно и то же: скотина замолкала и косилась в его сторону, опуская голову, как будто понимала, кто он и зачем сюда идёт. Он тоже искоса поглядывал на этих животных, покорно ждущих свою кончину. А так как Никита был балагур-весельчак по натуре, то просто, молча, пройти мимо этой вереницы с мычащими животными он не мог, и через одну-две машины начинал хмурить брови и делал резкое движение в сторону кузова со словами:
- Вот, я вам! - и показывал коровам обеими руками 'две козы'. Обречённое животное окончательно замолкало и шарахалось к противоположному борту. Никита, улыбаясь, продолжал свой путь к проходной.
У калитки так же изо дня в день его встречал старший охранник - довольно таки вредный и нудный старик:
- Ну, что, Никита, опять на работку плетёшься, чтобы кусок мясца уворовать?
- Да, нужно оно мне, 'мясцо' твоё!
- Мясцо-то, допустим, не моё, а скотское, да притом ещё и государственное, а ты вон какую морду-то отъел, уворовывая государственное!
- А ты что видел, как я ворую, или поймал меня на этом деле? Или поговорить охота, да напраслину на меня нагородить!
- Не поймал?... Не поймал, но поймаю всё равно! Теперь вона, в выходные-то сетку натянули, так что через забор-то не перебросишь - отошла лафа, да и дыры в заборе все залатали. Закончилась медведю малина-то!
- А я и не переживаю про это! - Буркнул в ответ Никита, сплёвывая смачно в сторону. - Вредный ты человек, всё всех подозреваешь!
- Я-то на то здесь и поставлен, чтобы вот такие как ты не воровали!
- Какие такие?
- А вот такие самые!
- А как вы? Не такие ли - самые? не больше ли нас, работяг, воруете?
- Иди-иди, работай... Ишь, разговорился!
- Да, ели мне надо будет своровать, то ты и не заметишь, ... хрыч старый! - проворчал Никита, удаляясь от проходной.
После того разговора Скорняк в течение двух дней в перерывах между забоями прогуливался и внимательно присматривался к своим бывшим 'лазейкам'. Заделано всё было на совесть. Сетка, натянутая поверху забора, тоже была высокой, что даже при его силушке вряд ли получится перебросить не то что три, а и пару килограммов. 'Обложили...суки...' - мысленно возмущался Никита. А чтобы не привлекать внимания к своим обходам, он устроил возле забора в удобном закутке 'место для курения' из трёх 'столетних' досок, подобранных в кустах. Из 'курилки' в обе стороны метров на двести хорошо просматривалась территория, прилегающая к ограде.
Ещё два дня ушло у Скорняка на полное изучение ситуации, но вариантов выноса мяса становилось меньше и меньше, приближаясь к одному - вынести на себе. Он всегда был противник такого метода: маловато будет, уж не говоря о том, что риск попасться - был большой, если не делиться с охранниками! А делиться с этими 'дармоедами' и 'стукачами' - ох, как было не охота! Да, не то, что не охота, а это вообще было бы 'западло'! Это бабёнки там разные, из обдирочных и фасовочных цехов, могут поделиться: сунет каждая в урну возле проходной шматок в грамм триста-четыреста, и идёт себе 'птаха' в свободной пляске через проходную. Ну, а коли не сбросила 'пайку', то пощупают они её с коленок до плеч, пощекочут, заберут припрятанное, да и отпустят ни с чем. Возмутится поначалу немного на это 'дурёха', да в другой раз, чтобы нещупаной быть, возьмёт да и привяжет под юбку полкило или кило мясца, а маленький свёрток с 'данью мясной или колбасной' в урну бросит для этих фраеров-охранников, собака их задери! А сама, трясясь как лист, и пройдёт на выход. Так и привыкают к платежу оброков...
А Никита делиться ни в жизнь с этими 'вертухайчиками' не хотел и не будет! Нет-нет! Пусть полопаются от злости, чем он им 'пайку' сунет! Ни от жадности - из принципа! Он-то килограммов четыре-пять в два дня, бывало, перебросит, так и то не для продажи: мать с отцом больные, сестрёнка непутёвая нарожала троих от этого 'гаврика', а он всё в тюрягу смотрит, хорошо, говорит, там - понимают его. Вот опять 'к понимающим' ушёл на семёрку! Сука! А где она, без мужика, троих одна прокормит! Им-то расти надо, им-то питание хорошее нужно! Да! Вот, суки, обложили! Это значит, чтобы я на поклон к нему, вертухайчику хренову, пошёл! Да, ни в жизнь! А может заложить их, гадов! Нет, это вряд ли. Они и с ментами явно делятся, вон ПМГ-шка каждый вечер к концу смены подчаливает. Прикормились... сволочи ментовские! Что делать? Может к главному ветврачу напроситься, вдруг да поможет! Нет, это вряд ли. Ну, один раз поможет, а потом...
Нет, видимо, всё-таки придётся на себе выносить! Не хочется, а надо!
Прошла ещё одна долгая неделя. Время двигалось к зиме, начались осенние дожди, предвестники, скорого снега. Больные мать с отцом, нуждающиеся в постоянном хорошем питании, чахли на глазах, племяши тоже посматривали с надеждой в его сторону. А тут ещё и осень со своими промозглыми и моросящими дождями, хоть и кратковременными, но всё же давила на психику.
И Никита Скорняк всё же решился вынести мясо на себе. После окончания смены он поместил под рубаху холщёвый пояс, похожий на большой патронташ, в отсеки которого опытные 'несуны' помогли ему разложить мясные ленты, и пошёл своей грузной, размеренной походкой, меся грязь огромными сапогами, к проходной мясокомбината.
Метров за двадцать до будки ненавистного охранника, он увидел его силуэт в окне с приложенной рукой ко лбу.
- Засёк, наверное! - Как-то просто подумал Никита. Но обратной дороги у него уже не было и надо было идти вперёд, не показывая вида. Надо, авось всё и обойдётся!
Через пару минут дверь проходной перед Скорняком отворилась и на пороге, с ореолом вокруг головы от тускло светящейся лампочки, стоял улыбающийся старший охранник.
- Проходи, дорогой мой, давно тебя жду, голубчик!
- А чего ждать-то! Чай каждый день хожу утром, да и вечером на твою физию любуюсь! Уж больно она у тебя остроносая да ехидная.
- А это, мил человек, ничего! Каждому ворюге всегда так некрасиво видится его поимщик! Это, ничего! Проходи, родной ты мой, посидим, потолкуем как старые друзья!
- Чё-то, я тебя не пойму. То - ворюга, то - потолкуем! Да, и не друзья мы с тобою, вроде! Так, знакомые.
- Шуткуешь! Это хорошо. Да, ты проходи, проходи, а то дождичек на улице, неудобно как-то!
- Да, ничего, мне тут до трамвайчика не далёко, не промокну.
- Подождёт твой трамвайчик, Никитушка! Подождёт. Может быть. А нет, так на чём-нибудь другом уедешь! Да, ты присаживайся, пока...
Никита понял, что попался. Глупо так! Глупо-глупо-глупо! Он вразвалочку подошёл к столу, сел на обшарпанную за годы табуретку, стоявшую у окна.
Старший охранник сиял как новый месяц.
- Ну-с! Начнём-с!
- Чего, начинать-то? - прикинулся непонимающим Скорняк, всё ещё надеясь на какую-то справедливость, которая должна где-то быть. Ну, хоть когда-то! Садиться в тюрьму из-за трёх килограммов не хотелось. Да, и мать с отцом, тогда - всё! Никиту аж передёрнуло от нехороших мыслей о судьбе отца с матерью...
- Освобождайся от груза своего, от лишнего веса, так сказать! - с ехидной улыбкой произнёс старший охранник.
'Странно, я даже имени-то его не знаю. Столько лет работаю, а ни имени, ни фамилии его и не знаю. Чудно!' - опять откуда-то странная мысль всплыла в голове Никиты.
С улицы донёсся чей-то голос:
- Аристарх Наумыч! Выйди скорей, тут вот водитель багажник не хочет открывать!
Охранник быстро подошёл к двери, обернулся:
- Я сейчас, голубчик, скоренько вернусь! А ты не стесняйся, выгружайся на стол!
Охранник упорхнул, прикрыв за собой дверь. Скорняк огляделся. Комната охраны была пуста: дверь, окно, стол на четырёх ножках и стул хозяина коморки, облезлая табуретка на которой он, Никита, сидит, да рогатая металлическая вешалка с дождевиком охранника. Всё! Ни шкафчика, ни тумбочки маломальской, куда можно было бы засунуть свёрток с мясом, и форточка закрыта, даже заклеена. Намертво!
Никита встал, вытащил тугой свёрок с мясом, покрутил его в больших руках, и неожиданно увидел, что дождевик-то с капюшоном. Он быстро, не раздумывая, шагнул к вешалке, опустил свёрток в капюшон и быстро сел на табурет. Буквально тут же открылась дверь, и в помещение вошёл охранник, Аристарх Наумович, и ещё двое незнакомых ему людей.
- Ну-с, голубчик! Не вижу товара на столе. Вот и товарищи из ОБХСС хотели бы тоже посмотреть на твой груз.
- Так, у меня ничего и нет! Я вообще не понимаю, что тут и как!
- Ну, что же, тогда извиняй, дружок. Придётся тебя обыскать. Ты уж не обессудь.
- Это, конечно, не очень-то приятная процедура, но что же сделаешь. Такая ваша службишка. Обыскивайте. Только аккуратней, я щекотки боюсь, могу ненароком рукой махнуть. Не обессудьте, еже ли что!
Обыск был выполнен профессионально, но закончился полным обломом.
- Странно! - озадаченно произнёс Аристарх Наумович, почёсывая костлявыми пальцами затылок. - Должен был быть свёрток, кило так четыре, не меньше. Странно всё это, очень странно!
Два незнакомца отошли к окну:
- Ну, на нет и суда - нет! Иди мужик, да смотри, не балуй с этим делом. Свободен!
С гордым видом свободного человека Никита Скорняк вышел из проходной, прикрыв дверь ногой. Выйдя за ворота мясокомбината, Никита снял кепку и подставил своё лицо к струям дождя, как бы желая смыть с себя всю грязь, которая была прилипшая к нему до сегодняшнего случая. До вот этого самого случая в проходной, который перевернул всё его понимание самого себя и того, что происходит вокруг, и на мясокомбинате в частности. 'А ведь я - вор, получается! Простой вор. И со стажем! Господи, как же это так всё вышло-то! Ну, родители болеют, ну сестра с детьми там..., ну не умирают же с голоду! А я - вор! Нет, всё! С завтрева начинаю новую жизнь! Что я мало зарабатываю? Нормально зарабатываю. А почему же это я тащю украдкой то, что я могу купить? Вот завтра пойду к главному ветврачу и выложу ему всё, что у меня давно наболело, и пусть он решает этот вопрос с начальниками разными. Пусть они магазин открывают при мясокомбинате и продают своим рабочим разные эти мясные продукты хотя бы раз или два в месяц, да дешевле чем в магазинах да на базаре. Тогда и воровать мы не будем! Я-то теперь точно - ни в жизнь! Факт!' С этими чистыми мыслями и чистейшей совестью шагал от проходной мясокомбината к трамваю обычный забойщик скота - Скорняк Никита. Одна мысль, всё же, не оставляла его: а, вдруг, как найдут тот свёрток в капюшоне? Найдут-то точно! Только вот доказать, что это его свёрток они, конечно, не смогут. Не поймали! Да и воровать он теперь больше не намерен. Хватит! А этот, как его там, Аристарх, и имечко-то, какое у него, прямо поповское, пострадает он - как у него мясо-то в капюшоне найдут! Да, и нехай с ним, ворюга-то он ещё тот! Похлеще нашего брата! Зарплату, охранники эти, хорошую получают, да ещё дань со всех собирают, а мясо-то, наверное, по соседям продают. Опять же деньги им в доход! Мироеды! Да, и поделом ему будет. А, может и не посадят. Отдаст тем двоим штатским мой свёрток, да из загашника ещё добавит и откупится, гад! Да, и чёрт с ними! Главное, что я этим больше не хочу заниматься. А то, так и за сестриным мужиком ненароком можно уехать, упаси господи!..
А в это время в проходной состоялся короткий и не очень-то приятный разговор для Аристарха Наумовича.
- Ну, и что? Где твой ворюга-то отпетый? Понимаешь, что ты нас вызвал по ложному подозрению? Мы, конечно, в рапорте это укажем. И руководству мясокомбината соответственно будет направлено представление. Так что, товарищ старший охранник, будьте готовы! А сейчас подпишите наш протокол, и вот здесь поставьте свою ценную, для нас, подпись. Давай, будь здоров, Наумович!
После ухода оперуполномоченных, Аристарх сел и откинулся на спинку стула и задумался, закрыв глаза, нервно выстукивая дробь пальцами по столу. Это продолжалось несколько минут. И он никак не мог понять, как же это всё произошло? Тот, кто ему сообщил про Скорняка, сам помогал тому затариваться. А, может быть, этот здоровяк по ходу выбросил где-то мясо в кустах? Нет, он шёл с мясом! Это точно! Куда оно могло подеваться, вот в чём вопрос? А теперь вот отвечать перед начальством за ложный вызов ментов? Неприятное это дело! Ох, непрятное!
Прошло несколько минут раздумий.
Вдруг на его голову откуда-то что-то закапало. Проведя рукой по волосам, Аристарх увидел кровь на ладони. От неожиданности он вскочил, резко отодвинув стул назад, от чего вешалка с его дождевиком упала, и из капюшона плаща вывалился большой бурый свёрток, кровь из него и капюшона медленно расплывалась по грязному кафельному полу, образовывая восклицательный знак.
Аристарх Наумович понял, что это знак о его последнем дне работы на мясокомбинате!
- Вот такое тогда и произошло. Уволили это Аристарха. И других охранников поменяли. А я вот всё думаю, правильно это или нет? - Закончил свой рассказ Никита Скорняк.
- Ну, ты-то перестал это, как сказать попросту - таскать-то?
- Это факт. Я ведь, что скажу, то всё кремень - нет обратного хода. И магазин-ларёк на мясокомбинате открыли для своих рабочих, раза три ходил, сначала один потом уже и впятером от коллектива ходили. Добились.
- Ну, вот видишь, значит, всё ты правильно сделал.
- Да, наверное, всё-таки правильно.
- Так что и не переживай! У нас, сюда попавших - теперь другие проблемы, вылечиться, еже ли повезёт!
- Да, проблема!
- Ну, а ты, Володька! Какую нам историю расскажешь из своей молодой жизни?
- Да, сильно таких историй-то, вроде бы и нет...
- Есть-есть! По тебе вижу, что есть истории, да не одна! Факт! - С полной уверенностью сказал Коля-дальнобойщик, - давай, Володька, колись! Раз пошла такая пьянка - режь последний огурец! Мы тебя очень внимательно слушаем, северянин ты наш! Раз в Норильске живёшь, то у тебя полно разных историй должно уже быть в рюкзаке! Судя по твоему виду, на семнадцать-то ты и не тянешь, а вот на все двадцать пять - точняк! А значит и багажник у тебя уже много чем загружен. Факт! Видел, как ты письма от девушки читаешь, аж светишься весь. Невеста, наверное! Ух, северянин-северянин, мы, водилы, насквозь всех видим. Давай смелее, дружище!
- Ну ладно! Уговорили, расскажу небольшую историю. Толька я её тоже, как Никита, не от себя буду говорить. Хорошо?
- Да, хорошо-хорошо! Поехали! - С нетерпением произнёс своё любимое 'поехали' Николай, удобнее усаживаясь на кровати.
Всё началось с музыки
Десятилетний Вовка со старшим братом проводили летние каникулы в деревне у бабушки. В один из дней к ним заехал в гости отцов брат. Он работал председателем райисполкома и как раз был по делам в колхозе. Проведав племяшей, он предложил им погостить несколько у него. Брат отказался, а Вовка сразу согласился. Он быстро собрал кое-какие вещи, и вперед дяди и его водителя вольготно расположился на заднем сиденье 'бобика'. Прежде чем доехать до райцентра, где проживала семья дяди, им ещё пришлось побывать в трёх деревнях.
В каждой из них дядя встречался с председателями колхозов, и потом они ехали осматривать поля или заезжали на фермы, где подолгу беседовали о чём-то с колхозниками. Вначале Вовка стоял рядом и прислушивался к их разговорам, но потом ему это надоело, и он ходил вокруг машины или заглядывал в окна коровников, а на одном полевом стане его угостили вкусным чаем и мёдом в сотах.
Поздним вечером машина, исколесив, как показалось Вовке, половину района, наконец-то привезла их в райцентр и остановилась возле дядиного дома. Райцентр находился всего в двадцати километрах от Вовкиной деревни, но они, видимо, отмахали не менее двухсот.
- Ну, Коля, ты совсем парня замотал, - с укором сказала дядина жена, встречая их. - Давайте быстренько умывайтесь, примите душ и за стол, мы с Танечкой давно уже всё накрыли и ждём вас, ждём! Мог бы с племянником и пораньше сегодня приехать, уморил его совсем.
Из-за тети выглядывала их дочь, подмигивая и улыбаясь Вовке.
- Что, племяш, устал в поездке? - Уточнил дядя.
- Да нет! Мне даже интересно было покататься.
- Ну вот, Аня, видишь, интересно ему было, и не устал он вовсе. В его-то годы уставать! Ладно, ладно, идём уже пыль дорожную смывать. Мы быстро. Айда, Вовка, в душ.
- Полотенца там висят.
После душа и вкусного плотного ужина, он с удовольствием лёг в прохладу накрахмаленной белоснежной постели и быстро заснул.
Многочасовая поездка в трясущемся и подпрыгивающем на кочках и ухабах полевых дорог 'бобике' его умотала, но разве мог он сознаться в этом перед тетей и младшей сестрёнкой, да ещё и дядю подвести. Нет, конечно!
А потом всё началось с музыки.
Утром его разбудил вкусный запах блинов, просачивавшийся через неплотно закрытую дверь. Через неё же он услышал голоса, видимо, тети и сестрёнки Тани:
- Мам, чё он так долго спит? Уже скоро обедать будем, а он всё спит.
- Да отец его вчера накатал на машине, так что пускай отдохнёт, он же на каникулах.
- Я тоже на каникулах, но я уже давно встала. Там уже девочки вышли на улицу, а я его хотела с ними познакомить и поиграть вместе.
- Так ты иди пока и поиграй, а он потом выйдет. Я его ещё блинами буду кормить.
- Пойду, гляну, может уже проснулся.
Дверь в комнату чуть приоткрылась и в проёме появилась Танина голова:
- Ой, проснулся! А чего лежишь и не встаёшь? Я тебя уже полдня жду, засоня!
- Привет!
- Привет, привет! Вставай, давай, там мамка блины тебе печёт и варенье с молоком уже на столе. И мёд налит. Я уже поела и тебя только жду, чтобы на улицу идти. А он тут спит себе и спит! Ты что к нам спать приехал? Так и каникулы все проспишь!
- Встаю уже, встаю. Сколько время-то?
- Да уже обед скоро, а он тут дрыхнет!
Сестрёнка была младше его на два года, но говорила с ним 'по-хозяйски' важно, быстро и много:
- Там на улице девочки уже все собрались. Я хочу тебя с ними познакомить, а потом будем все вместе играть. У нас на улице девочек много, а мальчишек почти нет. Давай быстренько вставай, умывайся, ешь свои блины и выходи на улицу, а мы в палисаднике будем играть, там прохладней под деревьями.
Играть с девчонками в игры ему не хотелось.
- Да подожди ты, Танюша. Дай мне немного осмотреться.
- Чего тут осматриваться, кушай и выходи!
Вовка осмотрел комнату. У одной стены стоял книжный шкаф, у другой, на тумбочке, расположенной между двух окон красовалась радиола "Латвия", а возле неё лежала стопка грампластинок.
- Да и в ваши девчачьи бирюльки что-то мне не сильно-то играть охота. Вон, сколько у вас книг интересных. Так что я лучше почитаю, да пластинки покручу. А ты иди, играй. Я за тобой из окна посмотрю.
- И нечего за мной смотреть, - обиделась сестрёнка. - Подумаешь какой! Мы и без тебя поиграем. Сиди тут один, как медведь северный. - Сказала она и вышла из комнаты. 'Ну вот, обиделась, наверное. Ладно, позавтракаю, а там уж после разберёмся, что к чему!'
Во дворе глухо стукнула калитка и вскоре, через открытое окно, до него донёсся звонкий голос Тани: 'Брат не хочет с нами играть! Он книжки будет читать и музыку крутить! Неинтересно ему, говорит, с нами! Вот! А, ну его, пусть в доме сидит, как бука!'
После завтрака, для начала, он решил послушать музыку и, выбрав пластинку с песней "Джамайка" в исполнении итальянского мальчика Робертино Лоретти, включил на полную громкость радиолу, открыв оба окна, чтобы звонкий и красивый голос слышали на всей улице. Эта популярная песня ему очень нравилась и, казалось, что она звучала внутри него. В школе он пел в хоре, а дома, когда был один, несколько раз пробовал спеть эту песню, но голоса не хватило...
Заведя пластинку в очередной раз, он подошёл к окну.
В палисаднике группа из нескольких девчонок, от восьми до двенадцати лет, играли в "больницу". Его внимание привлекла худенькая темноволосая девочка с короткой стрижкой, симпатичным личиком, в светлом платье в горошек и сумочкой с красным крестом, перекинутой через плечо. Внутри него что-то произошло - детское сердце волнительно застучало, показалось, что он её уже где-то видел, но не помнил где, знал когда-то, но забыл имя. Сам не зная почему, он позвал сестрёнку, не сводя глаз с этой девочки в образе санитарки:
- Тань, зайди на минуту!
Через некоторое время она уже вбежала в комнату:
- Чё, поиграть с нами надумал? А я тебя сразу звала. А ты - почитать, почитать!
- Скажи, а как зовут вон ту девчонку? С санитарной сумкой. Познакомь меня с ней.
- Её Ниной зовут. А, что? Понравилась, да?
- Скажешь тоже?
- Понравилась-понравилась! Я же вижу! Пошли, я тебя со всеми познакомлю и с Ниной тоже. Я же тебя сразу звала, а ты всё отпирался. Пойдём-пойдём, я тебя познакомлю! Нина - подружка моя, она, знаешь какая хорошая! Мы с ней давно уже дружим. Её мама на молочном заводе работает, а там, знаешь, такое вкусное - превкусное мороженое делают! В таких бумажных стаканчиках! Мы с девчонками каждый день туда бегаем, мороженого поесть. Вкуснотища-а! А папа у неё - столяр, он нам стол чинил, когда ножка сломалась и стулья тоже. - Быстро и без умолка говорила Таня, вцепившись в его руку, и тянула за собой, как будто он упирался. - Идём, она знаешь какая! А я про тебя уже всем рассказала. Что ты на Севере живёшь, там, где белые медведи ходят! А ты их не боишься? Нет!? А я бы очень боялась! И ещё я девочкам сказала, что ты смелый и учишься хорошо! Я ведь правду сказала, да?
- Ну, ты и трещотка, Танюшка!
Он уже и сам, без её уговоров, хотел поскорее выйти в палисадник и познакомиться с той девочкой.
На улице Таня быстро представила его своим подружкам.
'Хорошо хоть меня сейчас пацаны норильские не видят, а то сразу бы 'девчачьим пастухом' прозвали'.
Девчонки смело знакомились с ним, и лишь Нина назвалась последней.
Потом, включившись в их игру, он помогал им собирать листья для "компрессов" и заживления 'ран'. И даже сам недолго был 'раненным'. Нина перевязывала его руку бинтом, а он смотрел на неё и думал: "Надо же, какая она хорошая и пальчики у неё... лёгкие, даже перевязки не ощущаю!" Выбрав момент, когда другие девчонки не могли его слышать, он прошептал ей: "Давай с тобой будем дружить!"
Произнёс шёпотом, а ему показалось, что он прокричал эти слова так громко, что вся улица услышала. А девочка Нина взглянула на него, в её глазах блеснули искорки, и тоже ответила ему шёпотом: "Давай!"
Он хотел погостить у дяди дня два, а задержался на целую неделю.
Девочка Нина вскружила ему голову и, не смотря на то, что им обоим было всего по десять лет, его детское сердце волнительно билось при каждой встрече с ней.
Вскоре к ним подсоединились ещё трое пацанов и днями они всей дружной компанией ходили купаться на озеро, потом играли в переулке в игры: 'из круга вышибала', 'монах в красных штанах', 'штандер' или 'казаки-разбойники', а ближе к вечеру шли в кинотеатр на детские сеансы.
Вовка каждый раз старался держаться рядом с Ниной, чтобы коснуться её руки и уже не стеснялся показывать то, что она ему нравится...
Он бы, конечно, готов был остаться в гостях у дяди и на всё лето, но через неделю приехал старший брат и забрал Вовку в деревню:
- Загостился ты что-то долго, а там покосы скоро начнутся.
- Так и ты бы, Слава, погостил тоже немного. - Вступилась за Вовку тётя.
- Да, там, родственники приехали и ещё деду с бабой помогать надо. В другой раз как-нибудь!
- А кто приехал?
- Да, тётка с Норильска, с Танькой и Вовкой. Они на море отдыхали, а теперь вот в деревне будут.
- Ух, ты! И Вовка приехал? Здорово! А вода сошла?
- Сошла, но по колено ещё местами у огорода. Пацаны горские и подгорские каждый день рыбачат, и мы с Петькой да Серёгой бредешком чебака и щучку ловим. Так что собирай свои манатки и на автобус!
Вовкин отъезд не остался незамеченным: сестрёнка обежала всех и его новые друзья почти в полном составе пришли на автовокзал. Прощание было не долгим.
Вовка стоял в автобусе, уткнувшись в заднее стекло, смотрел на друзей и махал им рукой. Больше всего, конечно, это было для девочки в светлом платье в горошек, которой он успел сказать, что ещё обязательно приедет.
Ну, вот. Такая вот моя история.
Некоторое время в палате стояла тишина, которую в этот раз нарушил спокойный голос 'лейтенанта':
- Да! А долго потом ты с ней, с девочкой той, дружил?
- Так мы и сейчас с ней дружим... Видимся только редко, когда раз в год, когда раз в два года. Она десятый класс заканчивает. А я вот тут, в больнице. А что там дальше будет и как - не знаю... Сложно всё... смотрю вот на всех тут нас, и думаю... - Владимир замолчал.
- А ты, Володь, не думай! Всё будет железно! - Коля-дальнобойщик из Курска положил свою большую ладонь на голову Владимира и взъерошил его шевелюру 'битлз', - всё будет на мази! Вот увидишь! Не грусти, братишка, проскочим!
- Да я и не грущу. Просто...
- Без всяких там - просто! Вперёд, Володька! И только - вперёд! Жмёшь так на акселератор, а впереди перед тобой открывается весь мир, и за каждым поворотом - он разный! Так что - жмём педаль и глядим, что там за поворотом!..
Много разных жизненных историй рассказывалось вечерами в ИМР г. Обнинска в том декабре1974 года. Людей этих давно уже нет, а вот истории, рассказанные ими, сохранились в Володькиной памяти.
![[]](/img/g/guljaew_w_g/1-7/nijaz_zakirowbolxnye_igrajushie_w_karty_karandashnyj_nabrosok.jpg)