Аннотация: Рассказ о Великой Отечественной Войне, о героях, которые стали ненужными гражданами несуществующей уже страны... Конкурс: Самая страшная книга 2014; место 1. Сборник: "Самая страшная книга 2014" (Издательство: "АСТ", Москва)
Альберт Гумеров
Волки да вороны
Он сидел, уставившись в одну точку где-то на краю горизонта. Нечесаные космы спутанными седыми прядями рассыпались по плечам, морщины змейками разбегались по лицу, со лба, цепляясь за пустую глазницу и раскалывая лицо на две неравные части, спускался до подбородка кривой уродливый шрам.
Этажом ниже ковырялись алюминиевыми вилками в тушеной капусте другие лишние и ненужные, подлецы и герои, забытые солдаты несуществующей страны. Ему не было до них никакого дела. Впрочем, им до него тоже. Всё как всегда.
Война застала Михаила в столице. Он уже хотел возвращаться домой, когда по радио объявили о вероломном вторжении фашистской Германии на территорию Советского Союза. Люди толпами стояли под развешанными на столбах громкоговорителями, растерянно переглядывались, перешептывались, недоверчиво качали головами - никто и представить себе не мог, что самый страшный кошмар столетия уже начался.
Домой Михаил решил не возвращаться - какой в этом смысл, если дома в скором времени может вообще не стать? Почему? Просто потому, что он, Мишка, смалодушничал и сбежал. Он не называл это патриотизмом, нет, - он всего-навсего знал, что именно так будет правильно.
Очереди на призывных пунктах были просто огромные - живой поток был подобен проглатывающему собственный хвост змею Уроборосу: не совсем понятно, откуда такое громадное количество людей берется и куда уходит.
Похожий на библиотекаря из райцентра очкастый мужичок вежливо поинтересовался возрастом Мишки, а услышав, что ему двадцать, лишь покачал головой. До войны Мишку в армию никто не взял бы - под призыв попадали лишь те, кому исполнился двадцать один год.
До того, как отправиться на призывной пункт, он основательно прошелся по магазинам и знакомым, изрядно потратившись, чтобы раздобыть все необходимое: Мишка взял пару бутылей самогона, немного муки, леденцов-петушков - духи очень любят кости, "огонь-воду" и сладости...
Рихард всегда считал, что нет ничего хуже нелюбимой работы. Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы работа превращалась в каждодневную пытку или, что еще хуже, в рутину. Свою работу Рихард очень любил.
Русский язык сложный до умственного затмения, и настоящих спецов во всей стране можно перечесть по пальцам. Рихард очень гордился, что может назвать себя специалистом без всяких поблажек. Русский он выучил для того, чтобы не возникало необходимости в переводчике - сорокатрехлетний оберштурмбаннфюрер СС Рихард Ридль крайне не любил работать в присутствии посторонних и непосредственно пытками занимался в наглухо закрытом помещении со звукоизоляцией.
Садистом он не был и удовольствия от того, как корчится в муках очередная жертва оберштурмбаннфюрер не получал ровным счетом никакого. Сам себя он считал исследователем - Ридлю было приятно, что он добывает информацию, так необходимую своей стране. Оберштурмбаннфюрер СС Рихард Ридль был патриотом.
На работу оберштурмбанфюрер всегда приходил одетым с иголочки, гладковыбритым и в тщательно отглаженной одежде - таким образом он подчеркивал собственное превосходство над источником информации, свою принадлежность к гораздо более высокой эволюционной ступени, нежели существо, с ужасом ловящее каждое его движение.
Обаятельно улыбнувшись собственному отражению в зеркале и надев белоснежный докторский халат, Рихард вымыл руки и пошел в "рабочий кабинет", как он сам называл это место.
Как правило, источники информации делились на две категории: тех, кто истерически оберштурмбаннфюрера боялся и начинал верещать и тараторить, едва он входил, и на тех, кто с презрением плевал Ридлю в лицо, хохотал и сквернословил, бравируя своей смелостью. И в первом, и во втором случае Рихард оставался бесстрастным - на работе необходимо всегда сохранять ясность мысли, а материал... материал попадается разный, тут уж ничего не поделаешь.
Переступив порог "рабочего кабинета" оберштурмбаннфюрер понял, что этот русский чем-то отличается от всех, с кем он имел дело. Да и на русского он, в общем-то, не очень был похож - ярко выраженный монголоид, маленький, плечистый и длинноволосый.
Удивила Рихарда отнюдь не внешность пленника - неожиданностью для оберштурмбаннфюрера стало плескавшееся в глазах русского безразличие. Казалось, что парню ровным счетом нет никакого дела до того, что творится вокруг него. Даже тот факт, что перед пленником стоит его палач, - а этого бедняга не мог не понимать, - совершенно не трогал странного мальчишку со слишком узким для русского разрезом глаз.
Вздохнув, Ридль решил не морочить себе голову ненужными догадками, объяснив это тем, что источник информации испытывает стресс, а потому неадекватно воспринимает происходящее.
Никаких чувств к соседям старик не испытывал. Многие из них поначалу бывали слишком разговорчивы, но, видя, что он вообще никак не реагирует на их присутствие, принимались ворчать, а потом отвечали тихой неприязнью. Некоторое время спустя, его вообще переставали замечать и воспринимали скорее как предмет мебели и местного колорита, нежели в качестве соседа. Да и как еще воспринимать человека, который сутки напролет, неподвижно сидя в своей проржавевшей каталке, невидящим взглядом сверлит небо, лишь изредка прерываясь на еду.
К большинству ветеранов нет-нет, да заглядывал кто-нибудь из родственников. После таких визитов старики еще долго улыбались, плакали, делились впечатлениями. К молчаливому длинноволосому калеке никто не приходил. Никогда.
Мишка был шаманом. Как отец. Как отец отца... Для Мишки не было никакого конфликта между коммунистической идеологией и верой в потустороннее: духи были для него так же реальны и обыденны, как, например, соседи. Без помощи духов в тундре выжить почти невозможно, а чтобы рассчитывать на эту самую помощь, с соседями надо дружить и всячески их ублажать.
Выехав за город, Мишка долго бродил в поисках совершенно безлюдного места. Выйдя на небольшую полянку и рассудив, что это как раз то, что нужно, шаман принялся раскладывать с краю всё необходимое: куриные кости, измельченные леденцы, муку, бутыли с самогоном, нож с рукоятью из волчьей лапы... Очень осторожно он вынул из мешка завернутую в тряпки семейную драгоценность - небольшой бубен.
Сев на корточки, Михаил выкопал небольшую ямку, потянулся к кожаному шнурку на шее, снял с него волчий зуб, положил в ямку...
К полудню все было готово: волчий зуб вплетен в сотканный на земле узор из трав и муки. Для любого постороннего он мог показаться простым нагромождением линий, для шамана же правильное построение рисунка было гораздо дороже нескольких лет жизни, потраченных на учебу.
Раскидывая по полянке леденцы и кости, Мишка подумал, что в этот момент больше всего напоминает себе разбрасывающего подкормку рыбака, а узор на земле, по сути, был ни чем иным, как сетью... Вот только рыбка в нее попасть могла такая, что была в состоянии играючи разорвать в клочья и сеть, и незадачливого "рыбака"... Страшно шаману не было - бояться его отучили еще в раннем детстве.
Воспользовавшись огнивом, Мишка разжег костер, с отстраненным видом следя за тем, как мгновенно, почище пороха, вспыхивает мука, как язычки пламени бегут по траве, как облизывают куриные косточки с тут и там прилипшими волокнами мяса, как пузырятся и плавятся леденцы...
Не так уверенно, как ему хотелось бы, шаман взял в руки бубен. Для пробы несколько раз негромко в него ударил. Аромат жженой муки и карамели обволакивал Мишку, наполнял силой и непоколебимой уверенностью в том, что он все делает правильно, что ошибиться он просто не может...
Монотонный ритм бубна уносил куда-то далеко-далеко, клубы дыма поднимали шамана все выше и выше... Веки отяжелели, Мишка прикрыл глаза, и так прекрасно видя, что происходит вокруг.
Наконец, уже не вполне осознавая, кто он, где находится и что он вообще такое, шаман вынул из кожаных ножен маленький клинок с рукоятью из волчьей лапы и, протянув руку над ямкой с зубом, он коротко, без замаха, с силой полоснул себя по ладони. Быстро набухнув, горячие капли, тяжело поползли вдоль линий и застарелых шрамов пока, наконец, не сорвались в огонь. Не долетая до земли, кровь начинала кипеть, и клубы дыма, с каждым мгновением приобретали все более отчетливые очертания. Неподвижно держа кровоточащую ладонь высоко над огнем, шаман ждал.
...Глаза у волка были человеческими. Зеленые глаза очень усталого старика. Дух настороженно присматривался к шаману и ждал, что же сделает человек.
А человек очень долго вглядывался в глаза потустороннего гостя и сказал лишь:
- Я хочу жить. Помоги.
Волк оскалился, кивнул и прыгнул на шамана. Мишка вяло отшатнулся, но необходимости в этом не было: сотканное из дыма тело развеялось, огонь погас, все вновь стало обыденным и привычным, оставив лишь горьковатый привкус да ноющую боль в ладони. Это все мелочи. Главное в том, что он теперь может ничего не бояться - у шамана появился большой шанс спастись, даже в случае смертельной опасности.
Чем больше Рихард работал с пленником, тем сильнее тот удивлял оберштурмбаннфюрера: вначале Ридль просто угрожал бедолаге расправой, увечьями и прочими муками, но очень скоро понял, что для странного парня все это было пустым звуком. Затем эсэсовец попробовал разговорить пленного не "кнутом", а "пряником", суля ему разнообразные блага от послаблений в режиме до свободного проживания на территории Германии. Все это, конечно же, было ложью - пленный разведчик Красной Армии будет казнен сразу же после того, как расскажет все, что знает.
Красноармеец оставался равнодушным ко всему, что слышал от Рихарда - видно было, что парень где-то очень далеко от "рабочего кабинета" и своего мучителя. Казалось, он уже смирился с тем, что его повесят. Или расстреляют. Или закроют в газовой камере. Не важно. Равнодушие к собственной судьбе молодого парня, которому еще жить и жить, обескураживала оберштурмбаннфюрера. Разведчик сидел на стуле и смотрел не на своего палача, а куда-то вдаль - туда, где нет ни войны, ни гари и копоти, где смерть вполне естественна, а не грозит выковырять тебя огненным ковшом прямо из окопа, где ты не вскакиваешь среди ночи оттого, что слишком тихо, а это не к добру, где над тобой кружат не вороны, а бабочки летом... где твои мягкие лапы осторожно ступают по мягкой земле, а вокруг - мир, который обнимает тебя, как дитя, а рядом так же мягко ступает твоя стая...
Рихард потряс головой, чтобы отогнать наваждение. Помогло не очень - где-то в районе затылка родилась тупая боль, которая сейчас начала монотонно пульсировать, сбивая оберштурмбаннфюрера с толку, мешая ему сконцентрироваться на работе... Причем Ридль явственно ощущал, что виновен во всем вот этот странный красноармеец. Бред, конечно, - чем могло навредить эсэсовцу связанное и беззащитное существо? Тем не менее, Рихард был твердо убежден, что голова у него болит именно из-за этого равнодушного разведчика.
С ненавистью взглянув на пленного, Ридль вышел из комнаты и прошел к умывальнику. Ополоснувшись холодной водой, Рихард уставился в зеркало, будто картинка в нем была способна удивить оберштурмбаннфюрера. Словно ощупывая собственное лицо, Ридль провел кончиками пальцев по гладкой холодной поверхности: тонкие губы, похожий на клюв нос, глубоко посаженные черные глаза, расчесанные на пробор прямые волосы цвета воронова крыла... На вид все в порядке, только кожа чересчур бледная. Вспомнив о том, насколько реалистично он представлял себя в теле волка где-то далеко отсюда, Рихард невольно вздрогнул. Случится же такое! Неужели именно это видит сидящий через стенку паренек? Если так, то немудрено, что ему плевать на всё, происходящее вокруг... Ридль неприятно улыбнулся: ничего, очень скоро он вернет мальчишку к реальности. Правда, парень вряд ли будет от этого в восторге. Еще раз взглянув на себя в зеркало, оберштурмбаннфюрер подумал, что очень похож на хищную птицу...
Когда в феврале сгорел дом престарелых, где жили такие же старики, как они, больше недели все ходили, словно в оцепенении. Каждый понимал, что их дом вполне может вот точно так же вспыхнуть и выгореть. Больше всего старики негодовали, когда стало известно, что правительство выделило по сто тысяч рублей членам семей погибших в пожаре ветеранов. Шептались, что неправильно поощрять людей, отказавшихся от собственных родителей. При этом, каждый нет-нет, да поглядывал в сторону молчуна в коляске - уж он-то точно не смог бы выбраться из такой заварушки.
А старик сидел и думал, что, случись пожар в их печальной обители забытых и ненужных, спастись он даже не попытался бы - пожалуй, наоборот, с нетерпением ждал бы, как языки пламени вырывают его из цепких объятий жизни, такой опостылевшей, такой чужой...
Свой первый бой Мишка запомнил навсегда, в мельчайших деталях: как он еще не успел вырыть до конца окоп, а стоявшие рядом как по команде скатились в неглубокую яму, как некоторые уже не поднялись, как лежавший рядом мужик лет сорока начал неистово креститься и молиться вслух, а увидевший это молоденький лейтенант принялся на чем свет стоит стыдить беднягу, что, комсомольцу, дескать, это непростительно и после боя мужика ждет неприятный разговор.
Разговора не состоялось - лейтенант, желая личным примером поднять боевой дух солдат, повел их в атаку и одним из первых получил свою порцию смерти. Сорокалетний мужик - тот самый, которому был обещан разнос от лейтенанта, - ползком тащил тело офицера обратно в окоп, чтобы оно не досталось врагу. Он почти успел - очередь прошила обоих у самой насыпи.
Как они отбились, Мишка не понял. Четче всего в памяти отпечатался неприятный звук, когда они пошли в штыковую навстречу подошедшему вплотную фашисту, и его нож - тот самый, с рукоятью из волчьей лапы, - заскрежетал о ребра паренька в немецкой форме.
Второй бой запомнился хуже - детальность исчезла. Потом смерть окружающих стала для Мишки обыденной. Вокруг него постоянно гибли люди. На шамане же не было ни царапины. За умение прекрасно стрелять, прятаться и бесшумно передвигаться - до войны Мишка был охотником - его перевели в разведчики.
С новыми обязанностями Михаил справлялся, зачастую помогая другим ребятам - ведь опыта у него было не в пример больше. Все настолько привыкли к Мишкиной неуязвимости, что просто впали в ступор, когда поняли, что из очередной вылазки он не вернется...
Его зажали в клещи. Он чувствовал их дыхание, слышал их хриплый лай, знал, где они и кто они - он сам был охотником, а они пытались сделать из него добычу. Он умел прятаться, он был бесшумен, даже когда они рыскали в полушаге от него, он проливал их кровь, а они даже не понимали, что их становится все меньше и меньше... А в небе, радостно галдели вороны...
Они загнали его по всем правилам охоты - из лесу шаман выскочил прямо к обрыву, так что деваться было некуда. Они не стреляли - хотели взять Мишку живым. Перехватив нож поудобнее, он оскалился, а спустя секунду воронье карканье над лесом разорвал протяжный волчий вой... Шаман знал, что останется жив.
На уговоры Рихард времени больше не тратил - говорил он только когда считал, что настало время задать очередной вопрос. Белоснежный с утра халат был весь забрызган и измазан красным, лицо пленника превратилось в кровавое месиво, один глаз вытек, одна из коленных чашечек была просверлена - Ридль понимал, что слегка перестарался в начале, но теперь уж ничего не вернешь.
Парень держался. Все так же сидел с отрешенным видом, лишь вздрагивая время от времени, когда оберштурмбаннфюрер переходил на следующий виток допроса.
От боли голова Рихарда просто раскалывалась: она пульсировала огненными вспышками через рваные промежутки времени, то медленно, то вновь ускоряясь. Ридль цедил сквозь зубы ругательства, продолжал пытку и злился оттого, что терпел боль не так стойко, как пленный разведчик. Утешало оберштурмбанфюрера лишь то, что видения больше не повторялись.
О самоубийстве старик никогда даже не задумывался. Ни когда его собирали по кусочкам, ни когда заново учился пользоваться руками, ни когда суставы выворачивало, а каждая клеточка тела начинала ныть, реагируя на погоду. Почему? Не ты эту жизнь давал, не тебе и отнимать.
Он сидел перед окном и глядел в небо. Просто так, от нечего делать. И мгновение тянулось за мгновением, часы складывались в дни, недели - в месяцы, а годы - в вечность. Сидя у окна, старик ничего не ждал, ничего не хотел - он просто убивал время до тех пор, пока время не убьет его.
Мишка сидел и смотрел, как похожий на ворона мужчина в заляпанном кровью - его кровью - халате издевается над его телом. От тела тянулись тоненькие, сотканные из дыма нити, которые время от времени подрагивали, заставляя мышцы двигаться, имитируя реакцию на боль. На коленях у Мишки лежала семейная драгоценность - небольшой бубен. Время от времени шаман начинал тихонечко по бубну постукивать, постоянно меняя ритм и силу ударов, и тогда мужчина в халате скрежетал зубами, хватался за виски, тер лоб, уходил в соседнюю комнатку и подставлял голову под кран. Думал, будто это помогает, потому что шаман на время переставал постукивать по натянутой коже бубна и отстраненно гладил лежащего рядом огромного белого волка.
Рихард подумал, что он потихоньку сходит с ума: боль разрывала голову, которая, казалось, вот-вот лопнет, оберштурмбаннфюрер боролся с желанием начать биться головой о стенку или взять нож и разрезать кожу от затылка и до подбородка, выпустить этот навязчивый гулкий стук наружу, чтобы он, наконец, оставил Ридля в покое.
Спазмы ненадолго отпускали его, лишь когда ледяные струи воды хлестали оберштурмбаннфюрера по затылку, и Рихард блаженно замирал, впитывая каждый миг тишины и спокойствия.
Порой краем глаза он замечал какое-то движение, один раз Ридлю даже показалось, что в углу "рабочего кабинета", довольно скалясь, лежит громадный белоснежный волк, но когда Рихард моргнул, видение исчезло. "Это все из-за усталости", - успокоил себя оберштурмбаннфюрер. "Последнее время я слишком много работаю. Это усталость. Обычное переутомление и головная боль".
Несмотря на все усилия Рихарда, проклятый разведчик так ничего ему и не сказал.
- Ну, ладно, парень, раз уж из тебя такой отвратительный собеседник, я подумал, что лучше бы тебе все время молчать. До самой смерти. Не расстраивайся, долго ждать не придется! - Ридль посчитал собственную шутку весьма удачной, и смех оберштурмбаннфюрера карканьем разлетелся по комнате.
Рихард взял с подставки щипцы.
- Открой ротик, малыш, скажи "А-а"...
Увидев, что сидящее на стуле тело охнуло, дернулось и потеряло сознание, шаман, наконец, встал. Бубен зазвучал в полную силу, а Мишка, войдя в транс, начал исполнять ритуальный танец. Огромный белоснежный волк тоже поднялся на ноги - его обещание вот-вот должно было исполниться.
Когда сорокатрехлетний оберштурмбаннфюрер СС Рихард Ридль, схватившись за виски, упал на пол и лишился чувств, шаман оторвал "нити" от привязанного к стулу исковерканного пытками тела и склонился над мужчиной с тонкими губами и похожим на клюв носом.
Первыми, кто поприветствовал шамана в новом теле, были жуткая головная боль и слабость. Кожа, мышцы, ощущения - всё казалось плохо подогнанной маской. С трудом поднявшись с пола и на ходу стягивая грязный халат, Мишка, пошатываясь, побрел к выходу, даже не взглянув на изломанную, ставшую теперь чужой, оболочку - на новое пристанище своего палача...
Следующим утром сорокатрехлетний оберштурмбаннфюрер СС Рихард Ридль в "рабочем кабинете" не появился - его тело нашли мертвым в собственной квартире. Кровоизлияние в мозг.
Весь день напролет старик смотрит в небо. Рихард помнил недоумение и ужас, когда очнулся в чужом изуродованном теле, помнил, как безуспешно пытался объяснить себе и другим, кто он на самом деле, помнил, как диверсионная группа Красной Армии выкрала его перед самой казнью, как эти люди, которых он считал злейшими врагами, выхаживали его, лечили, жалели, радовались, что он вернулся, помнил, как все сходили с ума от счастья, когда война, наконец, закончилась, как привыкал к новой жизни в этой непонятной стране с такими странными людьми - одновременно трогательными и жестокими, подлецами и героями, как очутился здесь, в доме престарелых, потому что, в конце концов, оказался никому ненужным - ни чужой стране, ни чужим людям, ни даже самому себе...
Весь день напролет старик смотрит в небо. Иногда он видит в небе воронов и улыбается, ведь эти птицы так похожи на него...