18
Луна сияет словно белый шар.
И облака, подёрнутое белью,
На синем небе будто мыльный вар,
Они плывут, бросая тень на землю.
Над крышей поднимается луна.
Она всё выше, всё питая светом.
И смешанные тени от окна
Плывут вперёд, не сетуя на это.
Два облачка, как верные друзья,
Над крышей выдвинулись, лик свой белый свесив,
И, словно бритвой пену для бритья,
Их тонкий веер слизывает ветер.
Под утро весь светлеет небосклон,
И облака все по его капризу.
И пурпур чуть заметно с двух сторон
Их бледно начинает красить снизу.
Угадываясь, розовая синь,
Всё ближе став, все дыры заполняет,
И белый свет, как белизна простынь,
Сквозь бледность тени слабо проступает.
Над крышей, вглубь чердачного окна
Луна - бессильно заглянуть стараясь -
Ведёт дорожку к высоте одна,
Под светом тая, тлясь и уменьшаясь.
Как волны в море, в небе волны туч,
Приблизившись, вуаль сплетают утру,
И красный, хрупкий, но густой сургуч -
Налёт зари на кромку неба выплыл.
Дитя ночей, рождается рассвет,
На блуд природы сетуя румянцем,
И белый, новый и роскошный свет
Покроет небо розоватым глянцем.
Июль, 1978. Бобруйск.
22.
И вечер опять, и реклам светло-розовый свет.
В роскошной одежде теней дефилируют пары.
И блеск аметиста сквозь воздуха тоновый флер,
И блеск бриллиантовый улицей пьётся сквозь фары.
Горят фонари над каштанов притихшей листвой,
И пряные запахи лета над сквером роятся,
И вспышки видны под троллейбусной штангой-дугой,
Когда провода начинают сильнее дрожать и качаться.
Повсюду поделены окна, и двери, и пол,
И всюду такие, что к ним отношенье имеют,
И льстит принадлежность, и капает в ноздри ментол,
И тянут дома свои розово-красные шеи.
Июль,
1978. Бобруйск.
23.
Замирают вдали голоса и сигналы машин.
Тротуары, насытившись, медленно зной отпускают.
И
не знаешь, куда исчезает Лолита и Пнин,
На
какой остановке выходят и в ногу шагают.
Во дворах, как всегда, беспрестанно галдит детвора,
И
в проёмы домов мускулистые парни тыряют,
А на площади "Волги" стоят, собираясь с утра,
И
в костюмах наглаженных стайки мужчин замирают.
У аптеки в плаще, несмотря на жару, господин
То
ли спит, то ли попросту в тени дежурит,
И
стоит почтальон у пожарного крана один,
И,
насупившись, жадно и медленно курит.
Все при деле. На празднике жизни лишь я
Затесался в толпу презираемой белой вороной,
И покоя мне нет от нормального, бля, воронья,
И увенчан, как шут, я всем видимой синей короной.
И сидит прокурор в каждом взгляде и в каждом лице,
И бугор за бугром на меня свои пялит моргала,
И хотел бы я стать хоть бы тем, кто сидит на кольце,
И хотел бы я жизнь, как прелюдию, стырить с начала.
Август,
1978. Бобруйск.
24
Накурено. В подвале дверь открыта.
И плавает, как лодочка, луна
В белесых тучах.
Снова карта бита.
И ждет его, наверное, жена.
И дочь его не кормлена, не мыта.
В наколках руки рыжие и грудь.
На каждом пальце буквы или цифры.
Вчера он ездил к фраеру на Друць,
И однорукий выдал ему шифры.
Сегодня ему точно не уснуть.
Как дикий фрайер, мочит он диван,
Продавливая мягкие сиденья,
Он взял медведя, выпустил аркан,
Залёг на дно до светопредставленья.
Играл на скрипке, лязнул на таран.
Зачем ему давалки и вшивихи?
Зачем ему дочурка и жена?
Он отдал б мне свой однодневный зихер,
На инструмент, на порто у окна.
Мне жизнь нужна. Во мне она одна.
Но не затем нас парами считали,
И на "второй" из строя выходил
Преступник или капальщик едва ли,
И потому он нас опередил.
Август, 1978. Бобруйск.
25.
Мне ночная прохлада шептала на ухо свой стих.
И таинственно звёзды на небе бездонном светили.
И задумчиво плыли, как с ветром попутным ладьи,
Восемь тучек серебряных в шлейфе батистовой пыли.
Ожидание чуда усталую душу теснит.
И хрустально звенят в голове костяной колокольцы.
И ступени ведут из прозрачных невидимых плит
Прямо в чёрную высь, так, что пали бы ниц богомольцы.
Для чего красота эта в сонном кругу ворожит,
Для кого она, грешная, святость свою излучает,
Для чего она душу теснит,
И так жжёт или к жизни меня пробуждает?
Мне б забыться теперь настороженным, скомканным сном,
Мне б забыть обо всём, и не видеть своих поражений.
Но уходят вперед, и горят чуть заметным огнём
Неземные, прозрачные, словно живые, ступени.
Август, 1978.
Бобруйск.
____________________