Гуров A.V. : другие произведения.

Демонолог. Черная легенда (общий файл)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Великим инквизитором назначен Томас Торквемада - фанатичный поборник Христианства. Из Испании изгоняют евреев, по всей стране полыхают огни аутодафе и горят в них не только еретики, но и добропорядочные католики. Люди доносят друг на друга, брат идет против брата. Словно этого мало, Вальядолид потрясает ряд религиозных убийств. Если еретики завершат ритуал, то Инферно прорвется, и адские Легионы проникнут в мир людей.
    Как остановить грядущий апокалипсис?

A.V. Гуров

"ДЕМОНОЛОГ. ЧЕРНАЯ ЛЕГЕНДА"

Пролог

Июль, 1482 год от Р.Х.

Вальядолид. Кастилия и Леон.

Будь вежлив: наступил на горло - извинись.

  
   На допросе присутствовали три монаха-цистерцианца*, инквизитор и аптекарь, обвиняемый в ереси.
   - Ни магии, ни ведовства нет! - безапелляционно заявил дон Альваро и для пущей убедительности с силой приложился кулаком по столу. - И быть не может!
   - Может-может, - Вильям Харклей, инквизитор и тайный советник архиепископа, уже в третий раз распрямил непокорную складку на своей рясе, поправил сползший крест и, скучающе зевнув, равнодушно продолжил: - И ты, голубчик, обвиняешься в ведовстве, которое на деле оказалось самым что ни на есть колдовством.
   - Масло масленое! Да о чем вы вообще говорите? Я - аптекарь и делаю лекарства, целебные снадобья, настои...
   - Добавим занятия алхимией, - Харклей тонкими пальцами взял перо, аккуратно макнул его в чернильницу и сделал короткую запись на лежащем перед ним пергаменте. - Что еще расскажешь, голубчик?
   - Да что вы себе позволяете? Я уважаемый человек!
   - Что ж, так и запишем: договор с дьяволом...
   - Что? Какой к черту договор?
   - Поклонение "нечистому", - увлекшись, Харклей с довольной улыбкой на лице дополнял пергамент все новыми и новыми обвинениями.
   - Прекратите это представление! - задыхаясь от ярости, взвизгнул дон Альваро. - Люди не позволят убить уважаемого...
   - Люди, - Харклей оторвался от сочинительства и посмотрел на аптекаря пронзительным взглядом, - закидают тебя камнями, а труп сожгут на костре. Уж поверь мне на слово: тебя ждет страшная, мучительная смерть. А после смерти - чистилище, блуждание меж Раем и Адом, ведь от тела останется лишь пепел - предать земле будет нечего.
   Дон Альваро побледнел.
   - Зачем вам это? Зачем меня губить? Я же ревностный христианин. Без задержек плачу налоги, в церковь наведываюсь не реже трех раз в неделю...
   - Подпиши, - Харклей развернул исписанный пергамент лицом к аптекарю и придвинул чернильницу. - И обещаю: тебя убьют быстро, а семье выплатят пособие.
   Наскоро прочитав письмо, дон Альваро не поверил своим глазам.
   - Но здесь нет ни слова о колдовстве. Говорится, что я признаю за собой вину в отравлении кардинала...
   - Ужасный поступок, - согласился Харклей и взглядом обвел присутствующих: - Вы слышали, братья? Он сказал: "Я признаю за собой вину в отравлении кардинала". Осталось только подписать.
   - Я не сделаю этого, - разорвав пергамент на четыре части, процедил дон Альваро. - Тем более, кардинал еще жив.
   - Что ж, - вставая, проронил Харклей, - придется идти очень долгим и очень мучительным путем. Оставляю его на ваше попечительство, почтенные. Побеспокойтесь, чтобы дон Альваро ощутил на себе все прелести подземелий Сан-Бенито.
   - Вы не имеете права! - завопил аптекарь. - Я христианин!
   - Ты еврей, - остановившись в дверях, сказал Харклей. - А все евреи - Иуды. Даже те, кто принял истинную веру.
   Харклей ушел, оставив аптекаря наедине с тремя цистерцианцами. Эти монахи знали толк в пытках.

Глава 1. Университет юристов

Июль, 1482 год от Р.Х.

Падуя. Италия.

Когда государство от тебя что-то хочет,

оно называет себя Родиной.

  
   Лекция была скучной. Монотонный голос лектора эхом разносился по аудитории, затягивая в сонный омут. Валентин де Харо, шестнадцатилетний юноша, изучавший в Падуанском университете философию и право, клевал носом. Изредка он вздрагивал, пробуждаясь, протирал лицо. Путем неимоверных усилий заставлял себя сосредоточенно вслушиваться в заунывный голос преподавателя. Но его воля быстро ослабевала, пудовые веки опускались, и он вновь погружался в сон.
   - Эй, Валентин, - растолкал соседа Джованни Пико делла Мирандола, энергичный парень, своим весельем заражавший всех, кто находился рядом.
   - Чего тебе?
   - Сегодня вечером мы с ребятами будем вызывать духов. Не желаешь присоединиться?
   - Конечно, загляну. Мы живем в одном доме. Начав буйствовать, все равно не дадите выспаться.
   - Ты, старина, и на лекциях отоспишься! - похлопал товарища по плечу Джованни.
   "Эх, - подумалось Валентину, - опять буду всю ночь напиваться, во хмелю вызывать духов, чтобы потешить разгулявшихся астрономов, а поутру, разбитый в щепки, пойду в университет. Не для того отец утаивает от семьи деньги на мое образование. Но ведь все были молодыми! Отец непременно поймет"...
   - Де Харо! - гневный голос лектора заставил Валентина вздрогнуть и оторваться от размышлений. - О чем я говорил минуту назад?
   В аудитории повисла тишина.
   - Я так и знал! - не дождавшись ответа, прикрикнул от негодования Николетто Верниа, преподаватель мавританской философии. - Больше не смей показываться на моих лекциях. Они, судя по всему, тебя мало интересуют. А теперь пошел вон отсюда!
   Валентин покинул аудиторию, совершенно не переживая по поводу случившегося - Николетто Верниа отличался небывалой отходчивостью. Даже не подумав посетить другую лекцию, отправился домой, в съемную квартиру на краю города. А по пути решил заглянуть в Палаццо делла Раджионе, зал заседаний городского суда.
   Погруженный в мечтания об успешной карьере, Валентин быстро прошел знакомыми улицами к площади Трав, с трудом лавируя в нагромождении лотков и прилавков, огибая многочисленную толпу продавцов и покупателей, пересек торговые ряды и оказался во дворце. У Валентина всегда захватывало дух, когда он проходил через самый большой судебный зал в Европе. Практиковать в Палаццо делла Раджионе было так же престижно, как в Риме. Уже через год, после экзаменов и получения лиценциата, Валентин окопается в этих стенах и не покинет их до тех пор, пока не заработает богатство, почет и славу. Когда это произойдет, больше не придется ютиться в жалких конурах, прозябать на съемных квартирах. У него будет собственная вилла за городом, стабильный ежегодный доход, завидное положение в обществе и, несомненно, красавица жена - как неотъемлемый компонент успешности.
   Мечтая о светлом будущем, Валентин долго слонялся по дворцу, впитывал дух юриспруденции. Легкое чувство голода несколько отрезвило студента. Он печально вздохнул, еще раз пробежал взглядом по многочисленным фрескам, в несколько рядов усеявшим стены, и отправился своей дорогой.
   Уже через полчаса Валентин был перед ветхим деревянным домом, где снимал комнатушку на цокольном этаже. Чтобы не показываться на глаза хозяину, которому задолжал, пробрался в свою скромную обитель через окно. Он часто скрывался от домовладельца и заранее побеспокоился о том, чтобы ставни были плотно закрыты при незапертой щеколде.
   Небольшое окно практически не давало света. Оказавшись в темном, полуподвальном помещении, Валентину пришлось ощупью разыскать свечу и зажечь ее. Застенчиво заплясал огонек, тускло освещая крохотную комнату. Взгляду открылась узкая кровать, небольшой письменный стол, заваленный пергаментами и рукописями. Из-за отсутствия платяного шкафа или сундука, одежда грудой валялась на полу. На стене, напротив кровати, висело зеркало в резной деревянной оправе.
   Все это скромное убранство утопало в пыли, избавиться от которой было совершенно невозможно - она бесконечным потоком сыпала из окна, находившегося на одном уровне с дорогой. Неудобно, зато комната была, пожалуй, самой дешевой в Падуе.
   Де Харо подошел к зеркалу. В отражении на него посмотрел кареглазый юноша с кучерявой смолянисто-черной шевелюрой. И откуда взялись эти кудри? Ни разу, ни в Вальядолиде, ни в других городах Кастилии, Валентин не встречал кудрявых соотечественников. В остальном же его внешность была весьма характерной для кастильца*: резкие черты лица, четко очерченные скулы, прямой с горбинкой нос. Только смуглая кожа болезненно пожелтела. Вынужденная диета, связанная с недостатком денег, и постоянные попойки с ребятами из университета сделали свое грязное дело. Валентин повертелся перед зеркалом, провел рукой по гладкому подбородку и упал на кровать.
   - После получения лиценциата все изменится! - поклялся он, гладя на закопченный потолок. - Я стану слишком занят, чтобы травить себя вином. Все время придется посвятить юриспруденции. Каждая минута будет на счету. Эх, поскорей бы экзамены...
   Валентин старался направить мысли в нужное русло, но, сколько бы он ни заставлял себя думать об учебе, у него ничего не получалось. Он и сам не знал, почему желание стать юристом поглощало его только в зале городского суда и тут же меркло, когда он покидал Палаццо делла Раджионе.
   Провалявшись около часа в кровати и не сумев уснуть, де Харо поднялся, наскоро перекусил черствым ячменным хлебом, который приходилось смачивать в воде, чтобы не обломать зубы. Насытившись этой нищенской пищей, принялся читать "Исследования" Майстера Экхарта. Несколько часов, поглощенный работой, не отрывался от книги, выписывал цитаты, делал многочисленные пометки. Валентин не разделял идей немца, но у великого мистика было чему поучиться. Пару интересных новинок юный теолог даже решил использовать сегодня вечером - для создания подходящей атмосферы.
   Вспомнив о вечерних планах, Валентин умылся, погасил свечу и тайком вышел за дверь. Скрываясь от домовладельца, на цыпочках пробрался к лестнице, поднялся по крутым ступеням на третий этаж и перед самыми дверьми в обитель Джованни наткнулся на незнакомца. Широкоплечий человек в черном плаще загородил проход. Валентин попытался протиснуться между громилой и стеной, но неизвестный придержал его за руку.
   - Мессер Харо?
   - Да, это я... - Валентин чуть не утратил дар речи. Черный плащ незнакомца был похож на наряд инквизитора, а борцы с ересью весьма недружелюбно относились к юнцам, проводившим мистические ритуалы. - Чем могу помочь?
   - Вам письмо, - развеял опасения незнакомец, оказавшийся мясником, в Италии именно этому цеху вменялось перевозка почты.
   Вручив конверт, закрепленный печатью кастильской королевской канцелярии, посыльный ушел. Валентин проводил его удивленным взглядом и, вздохнув с облегчением, распечатал письмо.
  
   "Ваш отец верой и правдой служил Короне более двадцати лет. Примите глубочайшие соболезнования, Диего Диас де Харо, капитан святой эрмандады*, скончался в ночь перед Петром и Павлом*. Похороны состоялись через два дня. Тогда же обнародовали завещание. Дон Диего признает Вас официальным наследником и оставляет за Вами дворянские титулы.
   Фердинанд II, король Кастилии и Леона, Арагона и Сицилии, готов признать завещание после Вашего возвращения на Родину".
  
   Валентин оцепенел. Мысли сменялись так быстро, что в их хаосе не удавалось разобраться. Отец умер. Больше нет ни родственников, ни благодетелей. Сирота. Нищий. Теперь не будет материальной поддержки. Чтобы продолжать жить в Падуе, надо будет работать, об учебе придется забыть, о блестящей карьере юриста - тоже. А зачем тогда оставаться в Италии? Проще и разумнее вернуться в Кастилию. Там ждет хоть кто-то...
   - Вот почему больше месяца не было ни денег, ни вестей, - судорожно подумал Валентин и, опираясь о стену, сполз на пол - ноги не держали.
   Тем временем Джованни, как раз возвращавшийся с лекций, поднялся по лестнице и увидел друга перед дверьми в свою комнату.
   - Ты сегодня здорово разозлил Николетто! - радостно воскликнул он. - Никогда не видел, чтобы Николетто кричал. Ты все-таки приди к нему завтра на лекцию. Если за ночь он тебя не забудет, на утреннее представление сбегутся даже студенты "остальных факультетов".
   Валентин ничего не ответил, только протянул другу письмо. Джованни пробежал глазами по выведенным каллиграфическим почерком строкам. Чем дальше он читал, тем серьезнее становилось его лицо.
   - Прими мои соболезнования...
   - Закончились веселые деньки, - сквозь рвущиеся слезы криво улыбнулся де Харо. Больше всего раздражало то, что слезы накатывались не из-за смерти отца, а из-за надвинувшихся перемен. Теперь можно было забыть о достойном образовании и далеких планах. Впереди ждали лишь вынужденная служба в эрмандаде и нищета.
   "Какой же я негодяй! - бичевал себя Валентин. - Пришли известия о гибели отца, единственного родного мне человека, а я думаю о деньгах"...
   - Пойдем, старина, эту боль надо утопить в вине.
   Топить горе Валентин умел потрясающе. Особенно, когда выпивка была дармовой, а повод - достойным. В то время как Джованни цедил дорогое вино, по привычке оценивая букет, вдыхая ароматные пары и наслаждаясь многогранностью вкуса, де Харо осушал один бокал за другим. Джованни с сожалением поглядывал на товарища.
   - Ты бы не наседал.
   Валентин не слушал и продолжал методично напиваться. Он сидел молча, углубившись в невеселые думы, иногда что-то беззвучно шептал, кривил рот в какой-то остервенелой улыбке. Наблюдая за ним, Джованни искренне побаивался за психическое здоровье друга. Не станет ли этот удар для него слишком тяжелым?
   К полуночи, когда у духов наблюдается максимальная активность, к Джованни один за другим потянулись теологи и астрономы. Сперва обеспокоенный хозяин хотел их выдворить, но Валентин, уже успевший здорово напиться, начал протестовать и уговаривать всех остаться. Джованни не стал спорить.
   Когда все гости были в сборе, де Харо встал из-за стола, осушил очередной бокал и, с трудом держась на ногах, хмельным голосом заявил:
   - Уважаемые студиозусы! Сегодня вы станете свидетелями великого действа! Как вам известно, духи приходят только к тем, к кому испытывают симпатию. Так вот, я собираюсь вызвать для беседы покойного отца!
   - По-моему, это плохая идея, - не одобрил Джованни.
   - Нет, это великолепная идея! Мне есть, о чем поговорить с отцом. К тому же он сейчас в чистилище, оттуда духов вызывать гораздо проще.
   Уже пребывая в пьяном угаре, Валентин рассадил пятерых студентов перед круглым столом с хрустальным шаром в центре, расставил перед ними фарфоровые блюдца и свечи. Сам не смог высечь искру и попросил помощи у одного из участников ритуала. Когда горели только свечи на столе, а остальное освещение было погашено, де Харо занял свободное шестое место и принялся читать заклинание призыва:
   - Я прошу Всемогущего Господа дозволить доброму духу сообщиться со мною, не ради корысти, но ради познания истины. Я прошу ангела-хранителя не лишать меня помощи и удалить от меня злых духов. Ибо Божий мир, и все в нем Божье, и на все воля Божья. Аминь.
   Ничего не произошло, лишь огоньки свечей заплясали на легком сквозняке.
   - Ты, - Валентин кивком указал на одного из студентов, - выйди из-за стола. А ты, Джованни, сядь, от тебя будет больше толку, чем от этого Фомы неверующего. Теперь, мистики, возьмитесь за руки и сконцентрируйтесь на хрустальном шаре.
   Когда все участники выполнили указания, де Харо повторно прочел молитву, четко выговаривая каждое слово, но ничего не произошло и на этот раз.
   - А вот и ты! - воскликнул Валентин, вскакивая с места. - Скажи, какого черта ты умер? Сейчас, когда я так сильно нуждаюсь в твоей поддержке!
   Джованни оторопело смотрел на друга, разговаривающего с пустым местом, и никак не мог понять, шутит де Харо или нет. Вся компания, не скрывая насмешки, внимательно следила за увлекательным действом. Все знали, что к пьяным медиумам не приходят духи, к таким дилетантам спускаются только галлюцинации.
   - Неужели нельзя было потерпеть еще полгода? Этого времени мне бы хватило, чтобы подготовиться к экзаменам...
   - Валентин, успокойся, - взволнованно пробормотал Джованни, теребя друга за руку.
   - А твой титул... Какие привилегии он дает? Ха, я, значит, дворянин. Больно надо! Забирай свой титул и возвращайся обратно! Я покажу тебе, как умирать без моего разрешения!
   - Опомнись! - выкрикнул Джованни и залепил товарищу пощечину.
   Все присутствующие стали свидетелями удивительной картины: от какой-то пощечины, словно в нее вложили геркулесовы силы, медиум отлетел в другой конец комнаты, ударился об стену и плашмя рухнул на пол. Джованни подскочил к другу, склонился над ним, а затем повернулся к гостям и, улыбаясь, произнес:
   - Уснул! Я даже и не думал, что у меня такая крепкая рука...
   Джованни не сразу заметил, как сильно побледнели лица гостей. Студенты застыли на местах и, затаив дыхание, следили за тем, как в центре комнаты парил круглый стол, как над ним возвышались хрустальный шар и фарфоровые блюдца, как в воздухе зависли отдельно свечи, отдельно - их огоньки.
   - Пресвятая богородица, - прошептал Джованни, падая на колени и начиная молиться: - Боже святый и во святых почиваяй, трисвятым гласом на небеси от Ангел воспеваемый...
   Наутро Валентин не мог вспомнить, чем закончился вчерашний вечер. Единственное, что сохранилось в памяти - призыв отцовского духа. Как закончился магический опыт, помнилось с трудом. Кажется, он все-таки вытащил душу Диего из чистилища, кажется, кричал на него, поминал нелестными словами...
   Вскоре память вернулась. Жгучий стыд жаром обжег лицо. Жутко заболела голова. С трудом глотая воздух, как после изнурительного бега, Валентин встал и осмотрелся. Он дома. Значит, все-таки добрался до своей кровати.
   - Бежать! Надо бежать из Падуи, пока не поздно. Не стоит здесь задерживаться, - подумал Валентин.
   Наскоро умывшись и осушив кувшин с водой, он упаковал немногочисленные пожитки. Больше всего места заняли книги, но их было немного. Чтобы избежать встречи с домовладельцем, де Харо выбросил вещи через окно, вылез сам и, отряхнувшись, увидел перед собой хозяина дома. Тот о чем-то разговаривал с пекарем, живущем через дорогу. В последнее время капризная удача была явно не на стороне кастильца, ему катастрофически не везло.
   - А вот и мой постоялец! - воскликнул седовласый еврей и ухмыльнулся, буравя Валентина ехидным взглядом. - Решил смыться, не заплатив?
   - Что ты, Томас, - невозмутимо отмахнулся де Харо. - Куда мне бежать, если экзамены еще не сданы? За обучение я заплатил куда больше, чем за конуру в твоем доме.
   - Ты мне зубы не заговаривай! Мессер Мирандола все мне рассказал: и о том, что ты вчера учинил, и об отце твоем. Все мне выложил, как на духу. Даже предупредил, что сбежать попытаешься. Так что плати, курва, пока я не позвал городскую стражу. Они из тебя быстро долг выбьют. Еще и в застенки загремишь.
   Валентин почувствовал себя преданным. Джованни не мог так поступить, зачем ему доносить на друга?
   - Да, Томас, тебя легко одурачить, - скрывая горечь и досаду, усмехнулся де Харо. - Мессер Мирандола вчера изрядно выпил и шутки ради наврал от души, а ты и рад поверить. Идем, спросим у него, что к чему. Только потом я взыщу с тебя за клевету!
   Джованни ни за что не прогулял бы лекцию по каббале - ее читали сегодня утром. Валентин ничуть не сомневался, что найдет обиталище друга пустым. То-то он удивился, когда Джованни открыл дверь после первого же стука, словно поджидал гостей у самого порога.
   - Доброе утро, Томас, - поприветствовал он домовладельца, будто и не замечая перед собой оторопевшего друга. - Вижу, ты не упустил ночного гуляку. Скажи, сколько он задолжал?
   - Шесть байокки* за прошлый месяц, - начал загибать пальцы Томас, - в этом месяце еще...
   Джованни сунул домовладельцу десять байокки и кивком показал, что не желает его больше видеть. Раскланявшись, Томас поспешно ушел.
   - Прости, что устроил этот спектакль, - проходя внутрь комнаты, сказал Джованни. - Не хотел, чтобы ты уехал, не попрощавшись.
   У Валентина отлегло от сердца. Все, что учинил Джованни, оказалось фарсом. Что ж, старый товарищ любил розыгрыши, и не стоило обижаться на него за безобидные шутки.
   - Ты заставил меня здорово поволноваться, но у богатых свои причуды, - пожал плечами де Харо и вошел вслед за другом.
   В комнате Джованни царил хаос. Круглый стол превратился в груду разбитого дерева, под ногами хрустели осколки фарфора, дорогой напольный ковер в нескольких местах обгорел. Стулья были перевернуты, все вещи - разбросаны, словно гости уходили весьма и весьма поспешно.
   - Что за войну ты здесь утроил? - не поверил глазам де Харо.
   - Я? - усмехнулся Джованни. - Не я, друг мой, а ты. Этот беспорядок - твоих рук дело. Хотя, пожалуй, даже не твоих...
   Джованни выдержал артистическую паузу, прошелся по комнате, пиная валявшиеся на полу предметы, поднял один из стульев, сел на него и картинно поерзал, усаживаясь поудобнее. Валентин стоял молча, ожидая продолжения.
   - Ты все-таки вызвал дух своего отца. Это ты, надеюсь, помнишь?
   Валентин кивнул.
   - И то, как кричал на пустое место, тоже помнишь?
   Валентин еще раз кивнул.
   - Отлично. Дальше, когда ты благополучно отключился, мне пришлось молиться...
   Джованни в подробностях рассказал о вчерашних событиях. В красках живописал, как разбегались обезумевшие от страха студенты, толкаясь и мешая друг другу, как молитва долго не могла успокоить разбушевавшегося духа, как на крики и грохот примчался взволнованный Томас, как этот же самый Томас за скромную плату в три байокки тащил безвольное тело де Харо на цокольный этаж...
   - В общем, повеселились мы изрядно! - резюмировал Джованни.
   Валентину было не до шуток. От услышанного рассказа он побледнел и стал похож на чистый лист бумаги. Ему стало дурно, закружилась голова. В груди сплелся тяжелый, ноющий клубок из стыда и волнения. Это ж надо было додуматься: вызвать дух отца! Побеспокоить почившего родителя, многие годы оберегавшего незаконнорожденного сына. Так отплатить за доброту! Вытащить из чистилища, чтобы засыпать упреками и обвинениями! Валентин схватился за голову и в мыслях принялся вымаливать у отца прощения.
   Видя, в каком состоянии находится друг, Джованни перестал улыбаться и отвешивать веселые шуточки. Стал предельно серьезен, хотя всего минуту назад еле сдерживал ехидные насмешки.
   - Со студентами сложностей не будет, - заверил он. - Никто из них не станет доносить на тебя. Наши товарищи легкомысленны, но не глупы, и будут помалкивать. Все понимают, что инквизиция в первую очередь заинтересуется ими, и массового обвинения в колдовстве не избежать.
   - Я сейчас же уеду из Падуи, - вставая, выпалил Валентин.
   - Да сядь ты! Никто тебя не гонит. Оставайся.
   - Зачем? Чтобы перебиваться с хлеба на воду и каждую минуту ждать гостей из инквизиции?
   - У моей семьи достаточно денег и влияния, чтобы воспитать из тебя настоящего мистика. Я предлагаю тебе покровительство.
   - Я не приму твоих денег. За всю жизнь я не заработал ни кваттрино. Пришла пора позаботиться о себе самому.
   - Пойми, у тебя хорошие задатки мистика, - говорил Джованни убедительным голосом. - Ты окажешься полным глупцом, если покинешь Италию и угробишь себя на службе, как твой отец. Да и приглашение королевской канцелярии не вызывает у меня доверия. С чего бы им интересоваться обедневшим дворянином?
   - Как бы там ни было, в Италии оставаться опасно. Я не сомневаюсь в умственных способностях астрономов, но не уверен в том, что они способны хранить тайны. Неровен час придут люди в черных рясах. И если не завтра, то через месяц ты увидишь меня на костре: под пытками я сознаюсь даже в том, что совокуплялся с дьяволом и всеми демонами преисподней одновременно.
   - Возможно, ты прав, - пожал плечами Джованни. - Я дам тебе своего мерина. Бедолага уже несколько месяцев обрастает жиром в университетской конюшне. Этот мерин - самое ленивое существо на свете. Но все равно лучше отбить зад об седло, чем истоптать ноги в кровь.
   - Спасибо, но я уже говорил, что не нуждаюсь в подачках.
   - Прими его как прощальный подарок.
   На этот раз Валентин не стал спорить и к полудню покинул Падую на чужом коне. Оставил за спиной город знаний, похоронив в нем беззаботную юность, успешную карьеру и верную дружбу.
  

Глава 2. Цветок Калатравы *

Август, 1482 год от Р.Х.

Вальядолид. Кастилия и Леон

Только об одном можно в жизни жалеть --

о том, что ты когда-то так и не рискнул...

   Последние деньги Валентин потратил в первой же деревне, где купил у крестьян еды на несколько дней. Все время, с утра и до самого вечера, он проводил в седле. Ночевал под открытым небом, питался скудно, недоедая. Мерину, который по словам Джованни за несколько месяцев оброс жиром, как нельзя кстати пришлись травяная диета и беспрерывный смешанный аллюр. Жир с боков сняло как рукой.
   К вечеру четвертого дня Валентин прибыл в Геную, переночевал под стенами города, а наутро отправился на рынок и продал мерина. За часть вырученных денег оплатил путешествие на торговой каракке.
   Судно шло на полных парусах, не отдаляясь от суши. Большую часть плавания Валентин провел в небольшой каюте в компании пяти пилигримов. Изредка поднимаясь на верхнюю палубу, за короткое путешествие увидел берега и Италии, и Франции и, наконец, Кастилии. После четырех дней плаванья и еще двух стояния на рейде, судно пришвартовалось в порту Валенсии.
   В местном банке де Харо обменял оставшиеся десять сольдо на реалы. Переночевал почти за бесценок в припортовом клоповнике, а утром покинул Валенсию, прибился к небольшому обозу и до Мадрида следовал за ним на некотором отдалении, чтобы не платить за защиту и в то же время не вызывать у охраны опасений.
   Задержавшись в Мадриде всего на ночь, снял на оставшиеся деньги сменный экипаж и к Успению приехал в столицу.
  
   В Вальядолиде отмечали Успение Пресвятой Богородицы. Добропорядочные католики украсили жилища пестрыми лентами. От монастырей и церквей во все концы города тянулись многочисленные процессии священнослужителей. Повсюду слышались проповеди и увещевания.
   Глазея по сторонам, Валентин прошел к центральной площади и только здесь увидел истинный облик современного Вальядолида. Инквизиторы не стали омрачать святой праздник религиозными сожжениями, но не прибрались на Пласа Майор. Посреди площади стояло несколько закопченных, покрытых опаленным жиром столбов, на которых все еще висели обугленные до костей человеческие тела. Инквизиторы пожалели для аутодафе дров, и теперь детвора, с молоком матери впитавшая ненависть к еретикам, носилась вокруг и веселилась, тыча пальцами в обгорелые трупы.
   За время, проведенное в университете, Валентин приобщился к идеям итальянских гуманистов и уже позабыл, как в отрочестве играл у эшафотов и с интересом рассматривал висельников. Увиденное на Пласа Майор, вызывало острое отвращение. Валентину не хотелось верить, что его славная родина, знаменитая доблестью и рыцарской отвагой, на самом деле так омерзительна. Но сейчас Кастилия была так яростна в религиозных рвениях, что служила жутким примером для всей Европы.
   Собрав небольшую группу людей между двух столбов, монах читал проповедь. Рискуя жизнью, порицал деяния Торквемады, утверждал, что Инквизиция должна бороться с ересью обращением людей в истинную веру, а не обращением их плоти в пепел.
   Де Харо с удовольствием дослушал бы проповедь, но ужасный смрад плотным облаком поглотил площадь и не давал вздохнуть полной грудью. Валентин отошел от слушателей и случайных зевак на несколько шагов, но остановился, увидев на другом конце площади отряд из десяти человек в белых цистерцианских мантиях. Рыцари Калатравы под предводительством инквизитора в черной сутане быстро пересекли площадь, неровным строем вклинились в толчею и вырвал из нее проповедника. Еретик продолжал что-то выкрикивать, пока один из рыцарей не зарядил ему эфесом по голове.
   Валентин перекрестился и быстрым шагом покинул Пласа Майор. От осознания глубочайшей несправедливости он разволновался и никак не мог успокоиться. Им овладело странное чувство. Перед глазами все поплыло. Как сомнамбула, толком не замечая ни дороги, ни сновавших мимо людей, он брел по аллее Изабеллы Католички, сталкивался с прохожими и изредка видел перед собой мутный, едва различимый образ отца. Дух маячил перед глазами, то пропадал, то появлялся вновь, кружился в каком-то диком танце, совершал немыслимые пируэты, фехтовал, хохотал, рыдал, обнимая железные прутья решетки.
   Валентин никак не мог отделаться от наваждения. Он не видел ничего вокруг, но ноги сами несли его через аллею в путанные городские улицы, ко дворцу Пименталь, и дальше, к резиденции Католических королей*.
   Все закончилось так же неожиданно, как и началось, словно кто-то вылил на голову ведро воды. Во рту пересохло. Правая рука предательски вздрагивала, как у старика, перенесшего приступ. И все же мысли были ясными и чистыми, от минутного наваждения осталось лишь недобрый осадок на душе.
   Валентин осмотрелся и только сейчас осознал, что стоит перед дворцом. Угрюмое серое здание, исполненное в скупом рыцарском стиле, раньше являлось городской крепостью, но полтора века назад было перестроено под королевскую резиденцию. Со временем дворец не утратил оборонительных качеств. На nbsp; В местном банке де Харо обменял оставшиеся десять сольдо на реалы. Переночевал почти за бесценок в припортовом клоповнике, а утром покинул Валенсию, прибился к небольшому обозу и до Мадрида следовал за ним на некотором отдалении, чтобы не платить за защиту и в то же время не вызывать у охраны опасений.
нем все также выделялись четыре крупные башни, соединенные высокими стенами. Вход закрывали массивные ворота, укрепленные стальными листами. Новые пристройки и украшенный готической лепниной фасад не сделали дворец более благородным и изысканным. Глядя на него, казалось, что здесь обитают не особы королевских кровей, а монахи, не привыкшие к излишеству.
   Валентин уже собрался идти, но взглянул на свою одежду, испачканную в пыли, пропитанную потом, и оробел. Негоже представать перед власть имущими в таком наряде. Следует переодеться, обильно опрыскать себя духами, чтобы сбить неприятный дорожный запах, и только после этого отправляться на аудиенцию секретарю королевской канцелярии. Эх, это было бы трижды правильно, но безденежье не оставило выбора: надо идти, как есть.
   С трудом переборов смущение, он неуверенным шагом приблизился к гвардейцам, охранявшим вход, показал им письмо, заверенное королевской печатью, получил от неприветливых воинов короткие кивки и под брезгливыми взглядами вошел во дворец. Оказавшись внутри, вздохнул с облегчением. Эти жалкие десять шагов дались ему с небывалым трудом. Но насладиться покоем Валентину не дал человек, проходивший мимо. Это был невысокий черноглазый юноша, одетый в яркий красно-синий дублет и обтягивающие шоссы. При виде Валентина он остановился и стал внимательно рассматривать незнакомца. Де Харо покраснел от стыда под этим изучающим взглядом.
   - Ты к нам по делу? - мелодичным голосом спросил юноша.
   - Да, мне пришло письмо...
   Неизвестный протянул руку:
   - Позволишь?
   Прочитав послание, юноша несказанно обрадовался, и на его по-детски добром лице засияла улыбка.
   - Ага! Значит, ты - сын Диего де Харо. Как превосходно, что я проходил мимо. Но тебе не следует показываться перед архиепископом в таком виде.
   - Архиепископом? - взволнованно промямлил де Харо. - Нет-нет, мне достаточно повидаться с клерком из королевской канцелярии. Не стоит из-за меня беспокоить прелата.
   - Не переживай! - усмехнулся юноша. - Архиепископ - мой наставник и непременно тебе поможет. Ах, да! Я так обрадовался встречи, что совсем забыл представиться. Я - Диего Уртадо.
   Юноша пошел впереди. Валентин послушно последовал за ним, углубляясь в путанные дворцовые коридоры. В противовес ожиданиям, де Харо не встретил в обители Католиков ни изысканности вкуса, ни богатых убранств. Кругом царила серость, обыденность, зловещая угрюмость. В скупой обстановке, в голых стенах сквозил монастырский аскетизм.
   Рачительный Фердинанд предпочитал тратить деньги на военные цели, а не на декорирование королевской резиденции, в которой и бывал-то нечасто. Углубленная в самообучение Изабелла большее предпочтение отдавала книгам, а не картинам известных художников и работам именитых скульпторов. Ни вычурных статуй, ни дорогих полотен во дворце не нашлось. Только в официальных залах, предназначенных для встреч с послами, можно было найти показную роскошь, но Валентин не побывал в этих комнатах, и его впечатление осталось однобоким.
   Вскоре Диего Уртадо остановился возле одностворчатой двери, велел спутнику ждать, а сам вошел внутрь и через несколько минут вернулся.
   - При встрече с Его Высокопреосвященством, трижды осени себя крестным знамением, затем низко поклонись и поцелуй перстень, - наставлял Уртадо, впуская Валентина в кабинет Педро Гонсалеса де Мендосы, архиепископа Толедо. - И не вздумай проронить ни слова, пока он сам не заговорит с тобой.
   Обстановка в кабинете ничуть не выбивалась из общего настроя, преобладавшего во дворце. Большую часть комнаты занимали книжные стеллажи, на которых теснились многочисленные труды теологов и богословов. На противоположной стене расположился герб Вальядолида, украшенный настоящими мечами. Только массивный стол из красного дерева, за которым, собственно, и сидел великий кардинал, говорил о привилегированном положении владельца.
   Примас*, одетый в обычную черную сутану, степенно разбирал почту и на гостя не обратил никакого внимания, пока не дочитал очередное письмо и не поднял взгляд.
   Его глубоко посаженные, излучающие мудрость и всепрощение глаза смотрели на мир с покровительственной добротой. Так взирает пастух на стадо овец. Валентин не ждал ничего хорошего от этой встречи, тем сильнее удивился, когда на тонком, бескровном лице первосвященника появилась искренняя улыбка.
   - Рад встрече, - сказал он сочным баритоном, никак не вязавшимся с его худощавой и низкорослой фигурой. Такой голос больше подошел бы бравому рыцарю, нежели священнику. Хотя в былые времена, в период войн за кастильскую корону, Педро де Мендоса не раз держал в руке оружие и на тот свет отправил воинов не меньше, чем еретиков.
   Примас встал из-за стола, подошел к Валентину и протянул ему руку, на которой красовался золотой перстень с гербом рода де Мендоса. Де Харо не сразу пришел в себя и несколько долгих секунд в оцепенении смотрел на великого кардинала. Только после короткого толчка со стороны Уртадо, Валентин выполнил предписанный церемониал: трижды перекрестился, опустился на одно колено и поцеловал перстень.
   - Примите мое почтение, Ваше Высокопреосвященство, - не поднимая головы, вымолвил де Харо.
   - Вижу, ты с дороги, сын мой, - поворачиваясь к гостю спиной и возвращаясь к бумагам, сказал Педро. - Судя по отсутствию кошелька на поясе, ты не богат. Мой ученик выдаст тебе денег. Сними комнату, приведи себя в порядок, а завтра к обеду приходи во дворец. Я распоряжусь, чтобы к полудню все было готово к твоему посвящению в идальго*. О свидетелях не беспокойся, мои люди разыщут их сами. А теперь ступай, сын мой, и да пребудет с тобой Всевышний.
   - Благодарю, Ваше Высокопреосвященство... - пятясь, пробормотал де Харо.
   Из покоев великого кардинала Валентин вышел воодушевленный, словно ему удалось прикоснуться к сокровенному таинству. Он и поверить не мог, что человек, наделенный высочайшей властью, окажется столь чистым и одухотворенным.
   Получив от Уртадо кошель с золотыми доблами, Валентин в приподнятом настроении покинул королевский дворец, уже не казавшийся ему на обратном пути столь угрюмым и серым.
   Как и предписал архиепископ, Валентин купил подобающий наряд, снял комнату в одном из престижнейших постоялых домов, умылся крепкими духами и весь оставшийся вечер провел в волнительном ожидании. Поутру, после плотного завтрака, отправился в дом отца, чтобы выяснить, где находится родительская могила.
   Всю дорогу его мучили сомнения. Стоит ли показываться в родовом гнезде? Семейство де Харо, вероятно, долгое время даже не догадывалось о существовании внебрачного сына, и внезапное появление еще одного наследника стало для них откровением. Вряд ли они будут рады встрече. Но иного выбора Валентин не видел. Больше ему не у кого было узнать, где похоронили отца. Не вызывать же дух покойника ради такого вздора.
   Отцовский дом стоял на краю города, в квартале ремесленников. Во времена войны за кастильский престол Диего выбрал сторону Хуаны Бельтранехи*, за что сильно поплатился в дальнейшем. После поражения Хуаны, ему сохранили жизнь, но конфисковали всё имущество и обязали служить победоносной королеве. Тогда-то он и переехал в этот не самый благополучный район Вальядолида. Со временем Диего занял пост капитана святой эрмандады, чем значительно улучшил семейное благосостояние, но денег для покупки усадьбы так и не хватило. Смерть кормильца, надо полагать, поставила крест на дальнейшем укреплении рода де Харо.
   Валентин стоял перед скромным домом, в котором обитали его родственники. Недолго думая, он постучал в двери. Минуту спустя ему открыла Гинебра де Акуна, законная супруга Диего де Харо.
   - Чего надо? - неприветливо спросила эта пожилая, брюзгливая женщина, глядя на незнакомца исподлобья. Была она, надо заметить, невысокого роста и едва достигала Валентину до груди.
   - Я хотел узнать, где похоронен Диего де Харо?
   - Ишь ты, разогнался! На кой тебе его могила? Ты кто такой будешь?
   - Это не вашего ума дело, госпожа. Просто скажите, где найти могилу.
   - Хуан, Лиус! - заглянув в дом, позвала она. - Идите-ка сюда. Здесь какой-то выродок интересует отцовской могилой. Думается мне, это тот ублюдок вашего папаши. Ходите сюда, говорю, и захватите дубинки!
   Валентин поспешно ретировался, не дожидаясь появления сводных братьев. Он благоразумно решил завязать с ними знакомство при более спокойных обстоятельствах, когда Гинебра будет где-то далеко, допустим, на том свете.
   Когда Валентин свернул за угол и быстрой походкой направился восвояси, его осенила гениальная идея. Он узнает о месте погребения отца у его товарищей, с которыми сегодня встретится во дворце.
   Несколько часов Валентин бесцельно блуждал по городу, любовался красотами Вальядолида, по которым успел соскучиться. Желая как-то занять себя, прошелся по торговым рядам ремесленного района, несколько раз приценялся к ненужным для него товарам, заглянул в оружейную лавку и долго ходил от одного меча к другому, пока, наконец, не нашел подходящий экземпляр.
   Меч отличался хорошим балансом, ребристая рукоять эфеса лежала удобно и не скользила в руке, витая гарда надежно закрывала кисть. В общем, с таким оружием было не зазорно показаться в обществе, а о том, чтобы использовать его в деле, Валентин даже не задумывался. Он не отличался бойцовскими навыками. Отец не захотел, чтобы внебрачный сын пошел по его стопам и стал рыцарем, выбрал для отпрыска стезю юриста. Фехтованию обучал крестный, Армандо Валэско, но уроки проходили редко и бессистемно.
   Расплатившись с торговцем, Валентин завернул меч в плотную ткань и отправился во дворец. Там его уже ждал Диего Уртадо.
   - Я вновь выступаю твоим провожатым, - улыбнулся юноша, мимолетным взглядом посмотрев купленный Валентином наряд. - Сегодня выглядишь лучше, но ты слишком долговяз для "гусиного брюха". Тебе оно не добавляет солидности. И отрасти себе бороду, чтобы скрыть худощавость.
   - Благодарю за советы, - учтиво ответил Валентин, совершенно не прислушиваясь к словам изнеженного юноши, придававшего одежде слишком большое значение.
   Обрадовавшись тому, что получил благодарного слушателя, Уртадо распинался, философствуя на тему кастильской моды. Восхищался тем, как активно она приживается в католической Германии и других регионах Западной Европы. "Даже протестанты будут одеваться, как мы!" - восхищенно говорил он.
   Валентин рассеяно кивал и безуспешно боролся с нарастающим волнением. Вскоре он попадет в общество, в котором можно легко заработать почёт и славу, расправить крылья и возвыситься до небес. Или наоборот смертельно обжечься и с опаленными крыльями низвергнуться на самое дно. Все решал случай. И умение приспосабливаться. Умение, приобретенное Валентином с самого рождения, отточенное суровой жизнью, которая щедро побросала бастарда по разным городам и странам, заставила побывать и на светских балах, и в бандитских притонах.
   - Вот и пришли! - сказал Уртадо. - Теперь, друг мой, наберись терпения и жди. А я тебя покидаю.
   Валентин попал в небольшую внутреннюю площадь, весьма запущенную и необжитую. Плитка на полу покрылась трещинами, утратила под подошвами сапог первичный цвет. Окрашенные известью колонны, обступившие внутренний дворик, пожелтели от дождей. Да и к церемонии подготовились из рук вон плохо: никто не поставил кафедру для того, кто будет принимать свидетельства поверенных, не нашлось пестрых украшений или других декораций.
   Сперва подобное невнимание возмутило будущего идальго, но затем насторожило. Здесь было слишком безлюдно для королевской резиденции. Ни тебе прислуги, ни вездесущих просителей или гостей. Вокруг вообще не нашлось ни души. Только Валентин и эхо его шагов, блуждающее от одной стены к другой.
   Но де Харо недолго пребывал в одиночестве. Вскоре появились пять свидетелей, одетых в парадные одежды: Армандо Валэско, Томас Созимо, Тито Фабио и еще два человека, который Валентин видел впервые. Несмотря на торжественность события, пестрые наряды и вычурные шляпы, все эти люди вели себя сдержано, даже угрюмо. Обрадовавшись встрече, де Харо хотел обменяться рукопожатием с восприемником. Но Армандо даже не взглянул на крестника и продолжал о чем-то тихо общаться с другими воинами святой эрмандады.
   В этот момент Валентин почувствовал что-то неладное. Не желая заострять на себе внимание спешкой и суетой, спокойно развернул холст, наполовину достал клинок из ножен, скептически проверил остроту стали. Попытался пристегнуть меч к поясу, но руки уже начали трястись от волнения, с непривычки никак не удавалось вдеть ножны в пояс.
   Увидев эту картину, к де Харо подошел Армандо Валэско и, помогая, тихо шепнул:
   - Не пытайся им воспользоваться. Тебя изрубят на мелкие кусочки.
   Это предостережение еще больше взволновало де Харо. Он стал осматриваться, ожидая подвоха, и в этот самый миг в приемные палаты прошествовали десять гвардейцев в сверкающих кирасах, вооруженные церемониальными алебардами. Когда воины выстроились в две шеренги по обе стороны от дверей, в зал вошли судья и священник, которые должны были засвидетельствовать статус идальго перед людьми и Богом.
   - Мы собрались, чтобы выяснить родословную этого воина и, если он окажется достойным, посвятить его в идальго, - сказал городской судья и обвел собравшихся взглядом. - Есть ли здесь люди, которым знаком этот человек?
   - Я знал его отца. И отца его отца. Имя этого человека - Валентин Диего де Харо. И я, Армандо Валэско, подтверждаю, что он - потомственный идальго.
   Когда каждый из свидетелей повторил церемониальные слова, судья повернулся к священнику и сказал:
   - Люди признали его. Признает ли Господь?
   Клирик, стоявший всю церемонию неподвижно, как статуя, едва заметно шелохнулся и посмотрел на Валентина.
   - Чтишь ли ты Христа, сын мой?
   - Чту, святой отец, - ответил де Харо.
   - Так обратись к нему, и да будешь ты услышан.
   Валентин трижды прочел "отче наш", и все собравшиеся слушали его в гробовом молчании. Выслушав молитву и выдержав короткую паузу, преподобный многозначительно сказал:
   - Благословляю тебя на великие подвиги, Валентин де Харо, сын Диего де Харо.
   - Что ж, дело сделано, - потирая руки, сказал городской судья. - А теперь вяжите его.
   После этих слов стражи удобнее перехватили тяжелые парадные алебарды и сделали шаг вперед. Боевые товарищи отца, все, за исключением Армандо Валэско, оголили сталь мечей, окружая новоиспеченного идальго. Несколько секунд Валентин ошалело смотрел по сторонам, не понимая, как неожиданный триумф в мгновение ока превратился в грандиозное фиаско.
   Сопротивляться было бесполезно, но обида и уязвленная гордость так сильно взыграли в Валентине, что он, не контролируя себя, рванулся на одного из стражей, на ходу вынул клинок из ножен и, не дав врагу опомниться, рубанул его по груди. Страж начал заваливаться наземь. Валентин с трудом обогнул падающее тело, но кто-то из воинов ударил его по ногам. Де Харо кубарем покатился по земле, путаясь в собственном плаще. Мир вокруг закружился, завертелся, а, когда замер, над Валентином стоял Томас Созимо.
   - Не дури, парень, - сказал он повелительным голосом. - Лишние трупы никому не нужны.
   Де Харо наотмашь рубанул мечом, попытался подняться, но Созимо держал треклятый плащ ногой, а уцелевшие стражники уже окружили Валентина и наставили на него алебарды.
   - Он убил Теодоро, - послышался чей-то хриплый голос. - Проучите наглеца!
   Валентин почувствовал, как окованный сталью сапог ударяет его по лицу. Еще один удар пришелся в туловище. За ним еще один и еще... Де Харо свернулся в клубок, обхватил голову руками, пытаясь закрыть лицо, со спазмами отхаркивал кровь и чувствовал, как его тело конвульсивно вздрагивает от ударов. Он мечтал только о том, чтобы потерять сознание, но заветное забытье все не приходило. Черная дымка опустилась на глаза лишь тогда, когда бойцы, насытившись насилием и потеряв весь запал, подняли окровавленного Валентина и куда-то понесли.
  
   Он открыл глаза. Вокруг расползлась густая серость, в которой с трудом угадывались железные решетки, многочисленные камеры, скучающий охранник, привалившийся спиной к стене у гаснущего факела. В темнице жутко смердело человеческими экскрементами. Воздух пропитался едкими испарениями мочи, из-за чего постоянно слезились глаза и в носу немилосердно першило.
   Попробовав пошевелиться, де Харо почувствовал резкую боль во всем теле и приглушенно застонал.
   - Очнулся? - спросил чей-то сиплый, немощный голос, кажущийся почему-то смутно знакомым.
   Валентин не ответил - не смог разлепить губы, слипшиеся от крови.
   - Я подсоблю. Ты не волнуйся, сын мой, я и не таких выхаживал, - приговаривал неизвестный, смачивая пересохшие, окровавленные губы Валентина влажным рукавом своей грязной рубахи. - Кровопускание тебя бы вмиг поставило на ноги, но беда: у меня нет инструментов, - убаюкивающе бубнил он, подсовывая под голову де Харо куль из скомканной одежды.
   - Где я? - прохрипел Валентин.
   - Под монастырем Сан-Бенито. Здесь держат еретиков, пока готовится костер.
  

Глава 3. Резник из Сан-Бенито

Декабрь, 1482 год от Р.Х.

Вальядолид. Кастилия и Леон

Не обязательно иметь крылья, чтобы летать.

Надо иметь в жизни людей, которые не дадут упасть.

  
   За месяц, проведенный в подземельях монастыря Сан-Бенито, Валентин привык к лишениям, смирился с отвратительным смрадом и скудной пищей. Это было несложно. Трудным оказалось переносить часы, дни, недели и месяцы, не имея никакого занятия. Время, переполненное бездельем, тянулось бесконечно долго, превращалось в вечность. Единственным спасением от тягостных будней было общение с отцом Амадеем, делившим с Валентином камеру.
   Францисканец* попал в застенки Сан-Бенито за то, что порицал инквизицию. Это был тот самый монах, проповедовавший на Пласо Майор в праздник Успения. Несмотря на тяжесть своего положения, Амадей сохранил бодрость духа, с удовольствием вступал в теологические баталии и неизменно выходил из них победителем.
   - Бог очень выгодно устроился, - с негодованием сказал Валентин. - "На все воля Господа". "Его пути неисповедимы". Все это выглядит так, будто ему плевать на тех, кого Он создал!
   - Бог дает ровно столько испытаний, сколько мы может вынести, - философски рассудил отец Амадей.
   - Ха! - оскалился де Харо. - Об этом я и говорю. Все постулаты только для того и существуют, чтобы оправдать бездействие Господа. Стоит случиться чуду, и Бог тут как тут. Но в безвыходных ситуациях Он глух к молитвам.
   - Еще вчера ты жил в свое удовольствие и искренне верил в Бога. Но уже сегодня, когда в твоей благополучной жизни появились трещины, ты обвиняешь во всех неурядицах Господа. А что сделал ты, чтобы избежать страшной участи?
   - А что я мог сделать? - удивился Валентин.
   - Для начала - не соваться в змеиное гнездо. Ты принял решение, а теперь обвиняешь Его. Те постулаты, о которых ты говорил, уличают в бездействии тебя, сын мой, а не Господа. Ты грешишь на горькую судьбу, но твои руки опущены. Проще всего обвинить во всех лишениях Господа. Труднее - признать свои ошибки.
   - Да, признавать ошибки сложно, но сейчас это ничего не изменит. Без чуда мне придется всю жизнь провести в этих подземельях.
   - Человек сильный решает свои проблемы сам. Человек слабый - ждет чей-то помощи. Не сиди на месте. Перед тобой открыто множество дверей даже в этой безвыходной ситуации! Запомни одно, сын мой. Жизнь - это лишь череда случайностей. И наши поступки, то, как мы выносим удары судьбы, определяет, кто мы есть в этой жизни и кем станем.
   Воодушевленный наставлением, Валентин принялся обшаривать каждый уголок узилища, изрядно пачкаясь в грязи и испражнениях. Это его не останавливало. Несколько часов он безустанно простукивал стены, проверяя кладку, пытался расшатать прутья решетки или сорвать секрет подвесного замка, но старания не дали результатов. В конце концов, Валентин выбился из сил и упал на прелую солому.
   - Я все равно не сдамся, - заверил он сокамерника. - Но, отче, почему вы не помогаете мне? Неужели вы смирились со своей участью и опустили руки?
   - Дело в том, сын мой, - равнодушно ответил Амадей, - что я давно проделал все эти действия и не добился успеха. Отсюда нет выхода.
   - Какого черта! - не выдержал Валентин, вскакивая с пола. - Тогда зачем я обрыскал всю камеру?
   - Я дал тебе надежду, сын мой. Теперь ты должен научиться хранить ее в себе. Она придаст тебе сил.
   Валентин не сдавался. У него оставалось несколько золотых монет, полученных от примаса. За счет этих денег он несколько раз пытался подкупить охранников, но караульные только поднимали его на смех. Валентин не отчаивался и добился успеха, вызвав интерес одного из стражей.
   - И как же ты заплатишь? - спросил рыцарь Калатравы.
   - Я спрятал деньги под половицей в постоялом доме. Там четыре доблы.
   - Этого мало.
   - Хватит, чтобы заплатить за свободу человека, уже вычеркнутого из книги живых. Надо всего лишь подстроить мою смерть, дождаться похорон, а потом откопать могилу. Никто не заподозрит подвоха. В подземельях Сан-Бенито люди гибнут нередко.
   - Хорошо, - минуту подумав, согласился воин. - Но я не пошевелю и пальцем, пока деньги не окажутся у меня.
   - А что если ты обманешь? Какие у меня гарантии?
   - Гарантии? - усмехнулся страж. - Слово рыцаря тебя устроит?
   - Вполне.
   Конечно, страж мог забрать деньги и не выполнить рыцарского слова. Мог не выкопать могилу и обречь де Харо на страшную гибель. Или перепутать яды и вместо парализующего дать смертельный. Валентин понимал, что рискует, но у него не было другого выбора. Призрачная надежда сильнее глубокого отчаяния.
   Валентин рассказал, где найти золото. Дальше оставалось только ждать. Но проходили дни и недели, а рыцарь Калатравы все не появлялся. Он пропал бесследно. И золото, надо полагать, вместе с ним.
   - И все равно выход есть! - твердил де Харо. - Я найду его!
   Отец Амадей не воспринимал всерьез обещаний Валентина и отвечал на его слова со спокойствием и рассудительностью:
   - Не трать силы понапрасну. Они тебе еще понадобятся.
   - Зачем? Для чего силы, если мне все равно придется всю жизнь просидеть в вонючей камере? А я ведь даже не знаю, почему меня упекли за решетку? Черт побери, за какие прегрешения?
   За криками он не расслышал приближающиеся шаги. Черный силуэт, возникший перед камерой, испугал Валентина не хуже черта, упомянутого им секундой раньше.
   - Пресвятая Богородица! - шарахнулся в сторону де Харо. - Сгинь!
   - Я был готов к любому приветствию, но ты, сынок, превзошел все мои ожидания.
   Валентин опешил еще больше.
   - Отец?
   - Да, - усмехнулся Армандо Валэско. - Только крестный. Прости, что не зашел раньше. Я боялся попасть под удар.
   - Уже не боишься? - съязвил Валентин.
   - Давай мы не будет выяснять отношения. Понимаю, ты зол на меня. Но я ничего не мог сделать. Если бы я защитил тебя во дворце, мы бы сейчас вместе коротали дни в подземелье.
   - Значит, ты бездействовал тогда, чтобы спасти меня сегодня?
   - Увы, спасти тебя невозможно, - посуровел Валэско. - После того, как в твоей сумке нашли запрещенные тексты, трибунал признал тебя еретиком и приговорил к пожизненному заключению. Мне придется и впрямь стать чертом, чтобы вытащить тебя отсюда.
   - Но Инквизиция не запрещает читать и хранить книги. Меня могли осудить только за отказ отречься от идей, изложенных в текстах.
   - Так было раньше. Месяц назад понтифик издал буллу и ужесточил борьбу с ересью. Теперь хранение карается смертной казнью. В это время ты уже был в темнице, но это ничего не меняет. Если ты до сих пор не знаешь, почему оказался за решеткой, я расскажу. - Армандо посмотрел по сторонам и продолжил шепотом: - В июле из Альхамы пришли дурные вести о поражении Фердинанда при Лохе. Отступление кастильской армии превратилось в паническое бегство. Теперь король собирает новые войска, нанимает наемников, и доблы нужны ему, как никогда. Ты здесь из-за наследства. Тебя воспроизвели в дворяне и бросили в тюрьму только для того, чтобы прибрать к рукам богатство твоего отца.
   - Какое богатство? - Валентин не удержался от саркастического смешка. - Он был беден, как церковная мышь.
   - Да, был. Пока не раскрыл иудейскую секту. Мараны* приняли христианство, но остались верны своим традициям. Диего накрыл их тайное убежище. Всех вероотступников сожгли на костре, их имущество конфисковали, но треть по закону досталась доносчику. Ты даже представить себе не можешь, какое состояние сколотил твой отец, когда столичных ростовщиков предали аутодафе. Но Диего недолго купался в богатстве, вскоре его отравили. На похоронах его семья отказалась от наследства, чтобы сберечь жизни. Все шло, как по маслу, пока юристы не огласили завещание, где ты признаешься полноправным преемником.
   - Но почему мне просто не перерезали глотку в Падуе? Гарантированный результат и никаких проблем.
   - Время, - пожал плечами Армандо. - Деньги для войны нужны уже сейчас, а некролог с твоим именем доставили бы в столицу через полгода, не раньше. Никто не хотел ждать так долго. Ты прискакал уже через месяц. Твой приговор был официальным. Причин для пожизненного заключения ты предоставил достаточно. В итоге у Католиков и руки чисты, и сундуки набиты. А ты мыслишь однобоко, сынок, как деревенская простушка.
   - И не только время, - задумчиво сказал Валентин. - С учетом того, что местные де Харо отказались от наследства, я остался последним преемником. Короне было не выгодно убивать меня, ведь все имущество перешло бы другим родственникам, а они всегда появляются, когда речь заходит о наследстве. Католики прикрыли тылы, сделав меня дворянином и упрятав за решетку. У них появилось законное право забрать у меня все до последнего куартильо. А в застенках люди гибнут нередко.
   - Сомневаюсь, что до этого дойдет, - возразил Армандо. - Но на твоем месте я бы предпочел смерть...
  
   После одного-единственного визита Армандо больше не появлялся. С того дня прошло больше месяца. Жизнь вошла для Валентина в привычное русло. Пока в один прекрасный день, на Рождество Христово, не случилось нечто необычное. После смены караула страж ввалился в темницу, шатаясь. Уронил факел, долго не мог его поднять, а, подняв, несколько минут безуспешно пытался вставить в держатель на стене. В итоге вновь выронил факел, повис на кронштейне, что-то неразборчиво промямлил и рухнул на пол.
   - Отче, - прошептал Валентин. - Отче, вы не спите?
   - Я все видел, сын мой, - отозвался отец Амадей. - Он вдрызг пьян. Что бы это могло значить?
   - Долгожданное чудо?
   Армандо Валэско появился совершенно бесшумно, как призрак. Его мужественное лицо при тусклом свете факела, лежащего на полу, казалось стальной маской, без тени эмоций. Он коротким ударом проткнул свернувшегося в клубок стража, снял с его пояса связку ключей, подошел к камере и отпер замок.
   - Меч держать не разучился? - спросил у Валентина.
   - Я - сын рыцаря.
   - Сочту этот ответ за "да". А вы, преподобный?
   - Думаю, это не сложнее, чем латынь.
   - Тогда возьмите этот стилет. - Армандо протянул священнику оружие. - И да поможет нам Бог!
   - Я помолюсь о том, чтобы мне не пришлось использовать его, - осенив себя крестным знамением, сказал отец Амадей.
   - Воля ваша. Но если путь преградит рыцарь Калатравы, убейте его. Бог вас простит, а быть может, еще и воздаст за благородный поступок.
   Армандо шел впереди. Все факелы в подземелье были погашены. Вокруг стелился мрак.
   - Большую часть Ордена призвали на войну. Монастырь практически пуст, - на ходу шептал Армандо. - Остались только калеки. Но шум поднимать не стоит. Если забьют тревогу, то на помощь придёт святая эрмандада. Тогда нам будет несдобровать.
   Валэско ориентировался во тьме, как кошка. Валентин практически ему не уступал. А вот отец Амадей вечно спотыкался о ступеньки, путался в полах сутаны. В очередной раз наступив на лохмотья, он потерял равновесие, упал и выронил стилет. Кинжал с громким металлическим скрежетом покатился по полу.
   - Проклятье! - выругался Армандо, свободной рукой прижимая Валентина к стене. - Всем смирно!
   Звук затих и, казалось, никого не обеспокоил. В узком коридоре, в котором остановились беглецы, повисла кладбищенская тишина.
   - Кажется, миновало, - поднимая с пола стилет, вздохнул с облегчением Валэско. - Если вы еще раз наделаете столько шума, святой отец, я лично перережу вам глотку.
   В этот миг прямо перед лицом Армандо открылась дверь, и на пороге показался калеченый рыцарь, держащий в единственной руке канделябр с тремя свечами.
   - Валэско? - удивился он. - Что ты тут делаешь?
   - Помогаю крестнику сбежать из темницы.
   Армандо ударил рыцаря стилетом в горло и втолкнул в комнату, в которой оказалось еще несколько цистерцианцев.
   - Бегом! Быстро! - изо всех сил навалившись на крепкие створки, Армандо заблокировал дверь. - Надолго я их не задержу!
   - Но куда бежать? - встревожился де Харо.
   - Вперед, твою мать!
   Валентин рванулся с места и побежал без оглядки. На бешеной скорости влетая в повороты, он бился о стены, отталкивался от них и мчал дальше. Позади него, подобрав полы сутаны, несся перепуганный Амадей.
   Вскоре в монастыре тревожно зазвонил колокол. В такт ударам набата у Валентина ухало сердце. "Побег не удался! Мы покойники!" - отстукивали в голове панические мысли.
   Заспанные рыцари, в сытости и праздности забывшие о стремительных нападениях врага и ночных побудках, неуклюже выползали из келий и брали наизготовку оружие. Валентин и Амадей промчались еще несколько пролетов прежде, чем все проходы были перекрыты. От обилия факелов и свечей в коридорах стало светло, как днем.
   Путь беглецам преградили три рыцаря с мечами наперевес. Валентин предпочел умереть в бою, нежели остаток жизни провести в вонючей камере. Он удобнее перехватил меч и в ту же минуту вогнал клинок в грудь заспаnbsp; - Не трать силы понапрасну. Они тебе еще понадобятся.
нного цистерцианца, вышедшего из боковой двери. Тут же впихнул Амадея в келью убитого монаха и шмыгнул в нее сам.
   - Здесь мы сможем дольше держать оборону.
   - Стоит ли убивать ни в чем неповинных людей? - промямлил Амадей, прижимаясь к стене у двери. - Мы все равно не сможем сбежать.
   - В камеру я не вернусь, - отрезал де Харо.
   Валентин не стал закрывать келью, выбрав другую тактику. Занял дверной проем и отбивался только от двух противников. Третий рыцарь не мог протиснуться и топтался за спинами собратьев.
   Видимо, в монастыре и вправду остались лишь калеки, иначе де Харо не продержался бы больше минуты. Неумело отбиваясь, он не только защищался от двух противников одновременно, но даже ранил одного из них в плечо. Пока Валентин сражался, отец Амадей вполголоса читал молитву:
   - Отец Небесный, я признаю, что являюсь грешником, и не заслуживаю Твоей любви....
   - Лучше найдите какое-нибудь оружие и помогите делом, - тяжело дыша, прохрипел де Харо.
   Нездоровая атмосфера и убогая тюремная пища ослабили Валентина. Он быстро выдохся. Уже через минуту бесконечной рубки его движения стали вялыми и неуклюжими.
   Монахи ворвались в келью, оттесняя Валентина к противоположной стене. Они даже не стали убивать безобидного священника, оставшегося за их спинами. В этот момент отец Амадей вытащил из рукава кухонный нож и ударил самого крепкого цистерцианца в затылок. Валентин воспользовался короткой заминкой и прикончил одного из противников. С последним легко справился появившийся из ниоткуда Армандо.
   - Ну и шороху мы навели, - невесело вздохнул Валэско. - Учинили такую резню в божьем храме. Теперь вовек не отмоемся перед Господом! Ну да ладно. Он прощает любые прегрешения, если купить индульгенцию. За мной! И не отставайте! Самое сложное еще впереди!
   Сан-Бенито гудел, как растревоженный улей. Повсюду слышались шаги, крики и проклятья, но Валэско хорошо знал монастырь, легко ориентировался в запутанных коридорах, пользовался потайными переходами и быстро вывел беглецов к воротам.
   Покидая негостеприимную обитель Ордена, Валентин краем глаза заметил лежащего в темном углу привратника. Под ним уже расползлась приличная лужа крови. Валэско заранее побеспокоился об отступлении, но отец Амадей внес в хорошо подготовленный побег свои коррективы.
   Оказавшись за стенами монастыря, Армадно помчался к улице Энкарнасьон, ведущей к реке, но на ней несли караул воины святого братства. Самый простой путь к бегству был перекрыт. Армандо свернул в переулок и спрятался в тени домов.
   - Плохи дела, - выдохнул он. - Не знаю, как эрмандада так быстро прислала сюда солдат. Река отрезана. Придется пробираться через весь город к району ремесленников. Отче, у меня есть к вам несколько вопросов. Когда вы попали в темницу Сан-Бенито?
   - Какое это имеет значение? - удивился Амадей, но не стал долго тянуть с ответом: - На Успение, за крамолу и порицание сожжений.
   - За день до Валентина, - быстро прикинул Валэско. - Вы францисканец?
   - Да.
   - А откуда у вас нож?
   - Взял у мертвого монаха. Но прежде, чем нарушить шестую заповедь, я прочел молитву покаяния.
   - Прочтите еще и заупокойную, - сказал Армандо и проткнул священника стилетом.
   Амадей коротко вздрогнул и удивленно выпучил глаза. Заваливаясь на бок, обнял убийцу, слабеющими руками попытался за него удержаться, но упал наземь. К нему тут же подскочил Валентин.
   Из перебитого легкого текла багряная кровь. Священник с трудом глотал воздух, кашлял, отхаркивался, но нашел в себе силы для последних слов. Он посмотрел на своего убийцу и приглушенно сказал:
   - Я прощаю тебя... и Бог простит...
   - Какого черта, Армандо! Зачем? - вспылил Валентин.
   - Поторопись, сынок, - хватая крестника за шиворот, приказал Валэско.
   На шум уже спешили воины святой эрмандады. Они вывались из-за поворота и, вскинув алебарды, помчались к нарушителям порядка.
   Валентин и Армандо удирали со всех ног, выбрав теневую сторону между домами. В тусклом свете молодого месяца их лица невозможно было рассмотреть. На площади Сан Мигеле беглецов ждал неприятный сюрприз. Здесь дежурил еще один отряд Братства, который при виде капитана вместо того, чтобы отсалютовать, бросился за ним, как борзые за зайцем.
   На беглецов устроили настоящую облаву. Казалось, вся святая эрмандада не спала этой ночью. Были перекрыты не только центральные улицы и площади города, но даже захолустные подворотни. Беглецам стоило немалых трудов, чтобы сбить погоню со следа. Свернув в очередной переулок, Армандо втащил Валентина в узкий проход и притаился. Воины эрмандады, гремя доспехами, промчались мимо.
   - Отсидимся здесь, - слегка отдышавшись, сказал Валэско. - С улицы этот ход не видно. Его прикрывает угол дома.
   - Почему ты убил Амадея?
   - Я нутром чувствовал, что он предатель.
   - Нутром? - усомнился Валентин. - А нет более достоверных источников?
   - Только догадки, - признался Армандо. - За крамольные слова клириков запирают в кельях, а не в темницах. Цистерцианцы не держат в своих стенах францисканцев, а отправляют их в ближайший храм конгрегации*. С твоим священником не все чисто. А я не тащу за собой предателей, даже если у меня нет веских доказательств их вины.
   - Возможно, ты прав, но отец Амадей был добр ко мне и не заслуживал смерти.
   - Я взял грех на душу и не жалею об этом, - отрезал Валэско. - Он знал, кто тебя спас, а свидетели были мне ни к чему.
   - Но тебя все равно узнали, Армандо, - хмуро заметил Валентин. - Теперь тебе нельзя оставаться в городе.
   - Я был готов к этому и уже собрал вещи. Давно хотел стать вольным наемником. Сытая и спокойная жизнь мне претит, но от нее очень трудно отказаться. К тому же я всегда уделял крестнику слишком мало времени. Пора это исправить. Но мы засиделись, сынок. Пора идти.
   Де Харо тенью следовал за восприемником, не отставая от него ни на шаг, не задавал лишних вопросов, но для него было сущей загадкой, как Армандо собирался выбраться за стены города. В сложившейся ситуации это казалось невозможным.
   Несколько часов они носились по улицам города, пробирались через подворья, отсиживались в переулках, пока не добрались до трухлявого дома, стоявшего впритирку с крепостной стеной. Ударом ноги Валэско вышиб дверь, ворвался внутрь с мечом наизготовку, но в помещении было пусто.
   - Я ожидал худшего, - признался он. - На этот раз миновало.
   Капитан отодвинул стол, снял несколько трухлявых половиц, обнажая массивную напольную дверь.
   - Сытость имеет свою цену. Иногда приходилось помогать контрабандистам, - сказал Валэско, открывая люк и спускаясь в подвал.
   Внизу оказался погреб, забитый под завязку мешками с пшеницей, различными солениями, винными бочками и прочим дешевым хламом. Не нашлось здесь ни дорогих ковров, ни шелковых тканей, ни полотен именитых художников, ни других товаров, пошлины за которые высоки настолько, чтобы ввозить их контрабандно.
   - Для отвода глаз, - пояснил Армандо. - Помоги очистить дальний угол.
   Несколько минут Валентин перекидывал мешки, пока его взгляду не открылся потайной ход, закрытый крепкой дубовой дверью. Армандо порылся за пазухой, достал связку ключей и отпер замок.
   Контрабандисты постарались на славу. Туннель, ведущий в обход крепостной стены, оказался достаточно широким. Через него можно было перегнать целый караван, не распрягая повозок. По обе стороны лаза горели факелы, хорошо освещая путь.
   - Проход ведет к заброшенной лесопилке, - пояснял Армандо. - Деревья вблизи города быстро закончились. Лесорубы ушли дальше, а нам от них достался ветхий домик. Он принес мне больше добл, чем двадцатилетняя служба. В общем, бедность нам не грозит, сынок.
   На лесопилке ждал Томас Созимо, один из самых верных боевых товарищей отца. Их дружба мерилась десятилетиями и сотнями вооруженных стычек. В одной из них Томас потерял глаз. С огненно-рыжей шевелюрой, неоднократно переломанным носом, рваным шрамом через всю левую щеку и черной повязкой на правом глазу он выглядел, как заправский разбойник.
   - Не думал, что вам удастся выбраться, - хмуро сказал Созимо, выходя из сруба. - Шум из города доносится даже сюда. Черти, что вы там устроили? Всё ведь должно было пройти тихо.
   Он подошел к двум навьюченным лошадям, в десятый раз за долгую ночь проверил подпруги и соединительные ремни.
   - Меня видели, Том. Я уезжаю, - перешел к делу Армандо. - Не хочешь отправиться с нами?
   - Я знал, что ты уедешь. Недаром же навьючил вторую лошадь. Но я не позволю тебе сбежать, - сказал Созимо, поворачиваясь.
   В руке он держал пистолет с уже зажженным фитилем. Армандо рванулся с места, но рухнул наземь с перебитой грудью.
   - Всё из-за тебя, паршивец! - выкрикнул Созимо, обращаясь к де Харо. - Армандо всегда плевать хотел на потомство, жил в свое удовольствие и не чурался грязных денег. Мы были отличной компанией!
   Томас оголил клинок и бросился на Валентина.
   - С возрастом мой покойный друг захотел обзавестись семьей. И тут появляешься ты, его крестник, несчастный сирота. В Армандо проснулся отцовский долг, даже несмотря на то, что твоя судьба была предрешена. Его переклинило так сильно, что он полез бы за тобой даже в преисподнюю.
   Валентин чувствовал бесконечную усталость. Сумасшедшая гонка вымотала его, украла все силы. У него не было никаких шансов перед опытным воином. Созимо напирал, как сумасшедший. Всего за минуту обезоружил Валентина и ударом ноги опрокинул навзничь.
   - Черти! А ведь темными делишками заведовал Армандо, - стоя над Валентином, надрывался разъяренный Созимо. - Без него я бы быстро пошел ко дну. Мне пришлось сдать его. Пришлось! И все из-за тебя!
   Раздался выстрел. Созимо схватился за шею, покачнулся и упал замертво. Валентин вскочил на ноги, подбежал к крестному, сжимавшему в руке колесцовый пистолет.
   - Отправляйся в Альхаму, - едва дыша, заговорил Армандро. - Найди там магистра Сантьяго... передай ему письмо... оно в седельной сумке... Алонсо позаботится...
   Валэско скончался на полуслове. С гибелью крестного, де Харо почувствовал в душе глубочайшую утрату, но был так измотан, что не нашел в себе сил даже для молитвы. Он забрал из ослабевшей руки покойника пистолет, пошарил в его заплечной сумке и разыскал ключ от колесцового замка. Расценив, что лазейка контрабандистов еще может пригодиться, забрал у покойника связку ключей. С трудом погрузив неподъемные тела на одну из лошадей, крепко-накрепко привязал их к седлу и отправился в лес.
   Уже на рассвете, когда холодное зимнее солнце поднялось над горизонтом, окрасив верхушки дубов и грабов в золото, Валентин похоронил двух старых товарищей в одной могиле. Сбивчиво, путая слова, он прочел заупокойную, трижды перекрестился, только сейчас поблагодарил восприемника за чудесное спасение и по его наставлению отправился в Гранадский эмират, где гремела война и сотнями гибли люди.
  

Глава 4. "Господин дела"

Январь, 1483 год от Р.Х.

Лусена, Кастилия и Леон

  

Не судите о человеке по его друзьям.

Иначе идеалом стоило бы считать Иуду.

  
   После бегства из темницы Валентин вел себя осторожно. Еще в лесу сбрил свои кудри, столь нетипичные для кастильцев. Волосы сжег вместе с вещами покойного крестного. А в первой же деревне обменял породистых жеребцов на гнедого мерина. Далеко не каждый мог позволить себе двух крепких боевых коней. Людей, обладавших таким сокровищем, запоминали надолго, а Валентину лишнее внимание было ни к чему.
   По пути в Альхаму он избегал большаков, выбирая проселочные дороги. Не останавливался в постоялых домах, предпочитая платить за ночлег селянам. Но ближе к цели пришлось пойти на риск. Надо было выяснить, какие слухи ходят в приграничных районах и не опасно ли соваться к магистру Сантьяго.
   К вечеру десятого дня Валентин прибыл в Лусену. Проехал в город через восточные ворота, не вызвав никаких подозрений у стражи. Остановился в одном из постоялых дворов, велел конюху обиходить коня, а сам закинул вещи в снятую комнату и спустился в трактир, расположенный на первом этаже.
   В зале людей было немного. Пилигрим в сером плаще, сидящий особняком в дальнем конце помещения. Несколько пьянчуг и праздных зевак. Нищий монах, ужинавший сухарями. И группа горожан с нашивками ремесленных цехов.
   Лучшими развозчиками новостей считались торговцы. Путешествуя из города в город, они собирали немало занятных сплетен. Но постояльцев с отличительными знаками торговой гильдии в трактире не оказалось. И Валентин присел рядом с ремесленниками.
   Ужиная, он вяло месил в миске кашу со шкварками и прислушивался к разговорам.
   - Альхама была окружена со всех сторон. Мышь не пробежит! - говорил худощавый плешивый плотник с маленькими, бегающими глазками. - А Эрнан дель Пульгар преспокойно прошмыгнул через вражеский стан и остался незамеченным. Подмога пришла в срок и спасла осажденных. А среди них, между прочим, был сам Фердинанд Арагонский. Так-то.
   Подвиги Эрнана дель Пульгара мало интересовали Валентина. Его больше заботила собственная судьба. Но в трактире никто не упоминал о головорезах, учинивших резню в монастыре Сан-Бенито.
   - Говорю вам, братцы, "тот, чьи поступки доблестны" еще даст о себе знать, - продолжал тем временем плотник. - Не удивлюсь, если Католики произведут его в рыцари. А быть может еще и город какой-нибудь пожалуют. Не впервой ведь такое случается. Взять хотя бы Бельтрана. Того, который де ла Куэва. Был пажом, а так быстро выслужился при дворе, что теперь очень даже знатный сеньор. Интриги плетет, на войны ходит, а толку от него ни на чаво.
   - Уважаемый! - обратился к рассказчику пилигрим.- Заткни рот сам, иначе я заткну его своим кулаком.
   Валентин присмотрелся к пилигриму и понял, что это не обычный путник. Он отличался строгой осанкой, носил сапоги со шпорами и меч, эфес которого выпирал из-под накидки. Это был кабальеро, не иначе.
   На секунду в зале повисла тишина. Первым опомнился коренастый кузнец с гладковыбритой головой и крепкой квадратной челюстью, которой без труда можно было пережевать даже наковальню.
   - А если рот заткнут тебе?
   - Господа, - улыбнулся кабальеро. - Я врагов и посерьезнее городской шпаны обращал в бегство. Принесите извинения, и я отпущу вас с миром.
   - Ребята, да он издевается над нами! - кузнец обвел товарищей взглядом. - Давайте-ка проучим этого выскочку!
   Цеховые ремесленники одобрительно загудели. Кузнец, воодушевленный криками, встал из-за стола и подошел к заносчивому кабальеро.
   - Ты еще можешь извиниться за оскорбления, - ухмыльнулся здоровяк. - И я отпущу тебя с миром.
   - Я поступлю иначе.
   В ту же секунду кабальеро разбил глиняную кружку об голову кузнеца. Не дав противнику опомниться, вскочил с места, запрыгнул на стол и тяжелым, окованным в железо сапогом ударил здоровяка в подбородок с такой силой, что челюсть, которая без труда могла переживать наковальню, хрустнула. Пока кузнец падал, кабальеро уже оголил клинок и встал в боевую позицию.
   - Потеха начинается! - раззадорено выкрикнул он.
   Надо отдать цеховым должное, они не струсили при виде меча и всем скопом набросились на кабальеро, похватав ножи и стулья. Рассказчик, прославлявший ратные подвиги, остался на месте и принялся швырять в неприятеля трактирной утварью: кувшинами, кружками, тарелками и даже снедью. Он не отличался меткостью, часто мазал, попадал по товарищам и своим героизмом скорее мешал им, чем помогал.
   Стоя на столе, кабальеро легко отражал удары превосходящих противников и бил исключительно плашмя. Видимо, ценил человеческие жизни и не собирался отправлять разбушевавшихся гуляк на тот свет.
   Получив несколько изрядных ушибов и кровоподтеков, горожане начали терять запал, но обстрел из утвари принес плоды. От удара кувшином по голове, кабальеро пошатнулся и сбился с ритма. Ремесленники воспользовались секундной заминкой и опрокинули стол. Мечник рухнул на пол, быстро поднялся, но потерял выгодную позицию и теперь отступал. Горожане зажимали его в угол и не давали вырваться из сужающегося кольца. Кабальеро продолжал бить плашмя. Он рисковал, но не желал менять тактики.
   Валентин не собирался отстаивать честь Бельтрана, но не мог отказать в помощи человеку, в одиночку противостоящему девятерым. Кроме того де Харо нередко участвовал в пьяных драках во времена учебы и стал настоящим мастером трактирного боя.
   - Держитесь, кабальеро! - выкрикнул Валентин и вихрем ворвался в толпу.
   Изо всех сил он ударил одного из горожан между ног, второму разбил об голову кружку, третьему саданул в затылок ножкой стула. И тут же ретировался. Ремесленники обратили на него внимание, попытались догнать наглеца, но Валентин, легко лавируя между столами, каждый раз уходил от преследователей, ловко отбивался и даже отключил еще двоих.
   - Запомните, уважаемые, "тот, чьи поступки доблестны" - это я! - выкрикнул человек в сером плаще и опустил клинок плоской стороной на голову последнему противнику.
   В трактире остались только зрители, желающих поучаствовать в драке уже не нашлось. Несколько человек поприветствовали победителей радостными криками и аплодисментами. Эрнан дель Пульгар, которого в народе называли "господином дела" или "тем, чьи поступки доблестны", раскланялся перед довольной публикой, подошел к Валентину и похлопал его по плечу.
   - Не стоило помогать мне, я бы и сам справился. А теперь ты заработал себе десяток врагов. Советую собирать вещи и сматываться, пока недовольные завсегдатаи не пришли в себя и не захотели реванша.
   Трактирщик выскочил из-под стойки, быстро окинул то, во что превратилось его заведение, и громогласно завопил:
   - Пресвятая Богородица, за что мне всё это? Я разорен! Разорен! Кто оплатит убытки?
   - Да, бедлам мы устроили изрядный, - согласился Эрнан. - Но мне нечем покрыть твои расходы, уважаемый. Советую взыскать плату с проигравшей стороны.
   - Я обращусь к властям и расскажу о виновниках погрома! У меня полно свидетелей. Они укажут на того, кто начал драку.
   - Ты покрываешь ублюдков, порочащих имя дворянина, и обвиняешь в произошедшем меня? - возмутился Эрнан. - Я размозжу тебе голову, подлец!
   - Не стоит, - придержал его Валентин. - Он знает твое имя, сеньор. Нам не уйти от правосудия. К тому же нельзя допустить, чтобы трактирная драка тенью упала на репутацию героя. Не волнуйся, я покрою расходы, а позже сочтемся.
   - Теперь я просто обязан отплатить за доброту! Чем могу быть полезен?
   - От помощи я не откажусь, но давай обсудим это в более уютной обстановке.
   - Ты мне определенно нравишься, уважаемый! Вперед! Найдем трактир попристойнее, без битой посуды и окровавленных тел.
   Армандо оказался хорошим контрабандистом. Золота, накопленного им за время службы, вполне хватило бы на безбедную жизнь. Валентин мог себе позволить сорить деньгами. Он достал из кошелька монету и бросил ее на стойку. В Лусене доблы были не в ходу, расчеты велись в мураведи, но золото остается золотом, как его не назови.
   Трактирщик сграбастал щедрую плату и остался доволен, ведь устроенный погром принес ему неожиданную прибыль. Прощаясь, он широко улыбнулся и предложил благодетелям приходить ещё.
  
   Де Харо забрал в комнате вещи и через кухню вышел на задний двор, к конюшням. Услужливый конюх, только-только закончивший омывать пыльные бока мерина, ловко взнуздал животину и собрался седлать, но Валентин остановил его, сказав, что не желает ехать верхом и поведет коня под уздцы.
   - А я не собираюсь тащиться через весь город с седлом в руках, - сказал Эрнан, затягивая подпруги. - Я знаю один приличный трактир. А до него топать и топать.
   - Седлай, - сдался Валентин и вручил конюху куартильо.
   Вскоре товарищи ехали верхом по улицам сонной Лусены. С наступлением вечера люди разошлись по домам, город опустел и казался вымершим. Лавки давно закрылись, но по главной улице все равно блуждало множество запахов. От пекарни веяло свежей выпечкой. От аптеки несло травами. От кожевенной - жиром и копченой сыромятью. Дорога, усеянная конскими шарами, источала зловоние навоза и человеческого пота.
   - Еще не бывал в Лусене? - догадался Эрнан, наблюдая за тем, как Валентин разглядывает пестрые вывески.
   - Не доводилось, - ответил де Харо.
   - Тогда тебе стоит взглянуть на замок. Он как раз покажется за следующим переулком. Вот сейчас. Смотри.
   Валентину открылось удивительное зрелище. Освещенная фонарями, мода на которые совсем недавно пришли из Лондона, над крепостной стеной возвышалась каменная громада. Высокие минареты башен стройными стражами окружали замок. Длинные бойницы светились огнем, тусклым, почти мистическим.
   - Только не ходи здесь днем, - посоветовал Эрнан. - При свете дня замок уродлив, как навозная куча. И смердит так же.
   Всадники поехали дальше, миновали несколько перекрестков и остановились у большого здания. В широких окнах все еще горел свет.
   - Прибыли, - спешился Эрнан. - Сними комнаты, а я позабочусь о животине. И возьми вина, выпьем за знакомство.
   На вывеске, украшавшей вход, был изображен бюст дородной женщины с густыми черными волосами. В руках, на уровне пышной груди, она держала две кружки пенного пива. Надпись внизу гласила: "У Бриджиты".
   Хозяйка, принимающая гостей за стойкой, имела поразительное сходство с женщиной на вывеске. Только мудрый художник совсем забыл нарисовать жирную бородавку с толстым черным волосом на кончике ее носа.
   При виде Валентина трактирщица расплылась в подобострастной улыбке.
   - Желаете отужинать или остановиться на ночь?
   - На ночь, две комнаты, - сухо сказал Валентин, бросая на стойку два реала. - И вина на сдачу.
   Комнаты в постоялом дворе были обставлены весьма скромно: соломенный тюфяк, да сундук для вещей. В покоях де Харо был еще стол с двумя стульями. Товарищи расположились там. Эрнан сразу плюхнулся на стул и принялся ковырять кинжалом неподатливую восковую пробку на кувшине с вином.
   - Странно, что таверной владеет женщина, - заметил Валентин. - Где ее муж?
   - Какой муж? Ты видел ее ужасную бородавку? - спросил Эрнан, сбивая восковую пробку и разливая вино по глиняным кружкам. - Желающих посвататься не нашлось. Даже немалые доходы от отцовской таверны не делают Бриджиту более привлекательной.
   - Печально...
   - Ха! - осклабился Эрнан. - Печально было мне, когда я надрался так сильно, что потащил Бриджиту в постель. Так вот, у нее все тело в таких бородавках. Ужас. А ведь эти пороки, говорят, передаются. Ясно дело, что покувыркаться нам не удалось. Я вмиг протрезвел и сбежал нагишом. Хохма была та еще. Ну да ладно, дело былое, - отмахнулся дель Пульгар и достал из заплечной сумки потертые карты. - Играешь в primero?
   - Немного, - скромничая, ответил Валентин. За невероятное везение он слыл среди студентов жуликом, хотя в мошенничестве уличен ни разу не был.
   - Тогда выкладывай реалы, - тасуя колоду, сказал Эрнан. - Отыграю должок.
   Правила были просты. Делалась ставка, сдавалось по три карты. Из всех возможных сочетаний - три одинаковые карты, пары и три карты одной масти - победителем становился игрок с лучшей комбинацией.
   - С чего ты взял, что я - кабальеро? - щурясь и по одной стягивая карты со стола, спросил Эрнан.
   - Я наблюдал за тобой в таверне. Ты носишь меч, сапоги со шпорами и у тебя армейская выправка. Я подумал, что ты - кавалерист. Узнав твое имя, я понял, что ошибся. Эрнан дель Пульгар всем известный пехотинец. Ты попросту прибыл в город поздно вечером и не успел снять шпоры.
   - Занятно, - после секундной паузы хмыкнул Эрнан, жадно отпил вина и бросил карты на стол. - У меня пара жезлов!
   - Три меча, - осадил его Валентин, сняв банк. - Удвоим ставки?
   - Почему бы и нет? - азартно подхватил Эрнан.
   - Но я продолжил размышлять, - добавил Валентин, возвращаясь к прерванному разговору. - Ты путешествуешь налегке, без поклажи. На породистом скакуне, а не боевом тяжеловесе. Выходит, прибыл в Лусену по срочному делу, не станешь здесь задерживаться и уже скоро вернешься в Альхаму.
   - С тобой опасно иметь дело, уважаемый! - восхитился Эрнан, вскрывая карты разных мастей. - И угораздило же меня стать твоим должником!
   - Я не буду просить о несбыточном, - заверил де Харо, бросая на стол две семерки и снова снимая банк. - Мне нужен попутчик и защитник по дороге в Альхаму. Места здесь опасные и лишний меч не повредит.
   - Сегодня воистину мой день! - обрадовался Эрнан, увидев в руках удачную комбинацию. - Три отличные карты. И с тобой мне трижды повезло. Во-первых, я обзавелся надежным товарищем. Во-вторых, по дороге в Альхаму компанию мне составит человек, умеющий мыслить. В-третьих, я отплачу ему долг, попросту проделав этот путь!
   Эрнан вскрылся и заметно погрустнел, когда Валентин перебил беспроигрышные три десятки королями.
   - Не везет мне сегодня, - тяжело вздохнул дель Пульгар и засунул колоду обратно в сумку. - Потом отыграюсь.
   - И тебя не пугает моя осведомленность? - удивился де Харо.
   - Нисколько, - Эрнан откинулся на спинку стула и пригубил вина. - Я и сам могу сказать о тебе немало, беглец.
   Валентин насторожился и невольно потянулся к кинжалу, висящему на поясе. Эрнан даже не пошелохнувшись.
   - Не дури. Я тебя не выдам. Слово дворянина.
   - Но как ты узнал?
   - У тебя деньжата водятся, а подстрижен ты клочковато. Сам сбривал волосы, чтобы скрыть от всех слишком приметную шевелюру. Сил у тебя хватает, недугами не страдаешь - я видел, как ты носился по трактиру. Но щеки у тебя впалые, лицо болезненно бледное, словно ты несколько месяцев голодал. Ни для кого не секрет, что в тюрьмах почиют не по-королевски. Ты ведешь себя слишком насторожено, в таверне садишься поближе к горожанам, прислушиваешься к их беседам. Путь держишь в Альхаму, где от правосудия скрыться легче, чем в мирных деревушках. Из всего этого нельзя быть уверенным наверняка, что ты беглый преступник, но по твоей реакции я понял, что попал в яблочко.
   - М-да, скрываться уже поздно. Я - Валентин де Харо.
   - Мое имя ты знаешь, - ничуть не удивившись тому, что перед ним "резник из Сан-Бенито", Эрнан обменялся с Валентином крепким рукопожатием. - Рад знакомству. А теперь давай спать. Я чертовски устал. И зад после долгого пути просто раскалывается. Пока не растянусь на мягком тюфяке жизнь мне совершенно не мила.
   Залпом осушив кружку и распрощавшись, Эрнан ушел. Уже через минуту из соседней комнаты послышался его громкий храп. Валентин улегся на тюфяк, но кошмарные видения не дали ему уснуть.
   Каждый раз, закрывая глаза, он видел перед собой покойного отца. Диего о чем-то яростно говорил, широко жестикулируя и брызжа слюной. Вены на его шее вздулись, лицо покраснело, изо рта шла пена. Когда юный де Харо попытался избавиться от наваждения чтением молитвы, Диего влепил сыну жгучую пощечину.
   В ужасе вскочив на ноги, Валентин все еще чувствовал на лице горячий след от отцовской руки. Он подбежал к зеркалу, зажег свечу и посмотрел в отражение. На левой щеке наливалось красным пятно от хлесткого удара. Неужели все это произошло наяву? Или всего лишь отлежал, валяясь на подушке?
   Валентин тихо выругался, наскоро оделся и спустился на первый этаж. Время было уже позднее, но в зале все еще сидели над выпивкой полуночники. За стойкой, словно бессменный страж, стояла грудастая Бриджита.
   - Мне бы снотворного, - обратился к ней заспанный де Харо.
   - Пива? Вина? Того и другого вместе? - улыбаясь, затараторила трактирщица. - Говорят, у такой смеси великолепное сонное действие.
   - Травяной настой, - прервал ее Валентин.
   - Сеньор, вы же знаете, что с таким вопросом лучше обратиться к аптекарю, только у него есть разрешение... - Бриджита умолка, поймав на себе хмурый взгляд Валентина. - Но у меня у самой бессонница, могу поделиться из личных запасов. Реал за порцию.
   Трактирщица загнула баснословную сумму, но Валентин слишком устал, чтобы тратить силы на спор. К тому же в ночное время он все равно не смог бы найти травника.
   - Мне двойную дозу, - мрачно сказал де Харо, выкладывая монеты на стойку.
   - Как пожелаете, сеньор.
   Глаза Бриджиты просияли от алчности. Она отсыпала в глиняную миску щепотку трав, залила кипятком и хорошенько перемешала. Выждала несколько минут, пока отвар настоится, затем ловко сцедила снадобье в кружку и поставила ее перед постояльцем.
   - Травник просил не пить больше нормы. Вторую порцию лучше принять только в том случае, если лекарство не подействует сразу, - предупредила Бриджита.
   - Я учту, - равнодушно ответил де Харо, взял настойку и удалился в свою комнату.
   Не пренебрегая советом, он выпил из кружки только половину, лег на тюфяк, не особо надеясь на быстрый результат, но на удивление тут же забылся крепким сном.
  
   Поутру Валентин первым делом отправился в цирюльню и привел свою неровную стрижку в порядок. Теперь ни один умник не догадается, что на месте короткого аккуратного ежика когда-то были пышные, черные кудри. Затем заглянул в оружейную, где приобрел короткий пехотный меч и добротную кольчугу. Если все сложиться удачно и его примут в орден Сантьяго, то оружие придется кстати - рыцари снабжали себя сами.
   Выйдя из лавки, Валентин побрел в сторону постоялого двора. Он сразу обратил внимание на подозрительного человека в черном плаще поверх сутаны. Проследив за ним, вышел прямиком к таверне "У Бриджиты".
   - Выследили, - сразу понял де Харо, и в груди у него похолодело от страха, ведь в комнате остались вещи, деньги и самое главное - письмо.
   Когда Валентин вбежал в трактир, инквизитор уже стоял перед стойкой и говорил с Бриджитой.
   - Вам известен этот человек? - спросил клирик, протягивая трактирщице клочок бумаги.
   Хозяйка пристально посмотрела на портрет, перевела недобрый взгляд на Валентина, хотела что-то сказать, но де Харо, узнав себя, заговорил первым:
   - Я видел этого малого, - сказал он, вручая трактирщице два реала. - Дай-ка нам хорошего вина, Бриджита. И бочонок пива, чтобы у меня горло не пересохло, когда я будут беседовать со святым отцом. Пройдемте ко мне в комнату, падре, - подталкивая клирика к лестнице, щебетал де Харо. - Нам есть, о чем поговорить. А я не хочу, чтобы наш разговор услышали.
   Несмотря на внешнюю энергичность и улыбчивость, у Валентина кружилась голова и подкашивались ноги. Скрывая истинные чувства, он вошел в свою комнату, на ходу откупорил кувшин и разлил вино по кружкам.
   - Присаживайтесь, святой отец, - добродушно предложил Валентин и первым плюхнулся на стул - ноги уже не держали.
   Инквизитор остался стоять, но от вина не отказался.
   - Ближе к делу, сын мой, - сказал он, делая первый глоток.
   Валентин увидел на запястье у клирика татуировку - оскаленную волчью морду в ошейнике с шипами. Странная метка для священнослужителя. Но кто знает, кем он был до того, как стать инквизитором? Говорят, тайные отделы Святого Официума* принимают в свои ряды даже душегубов. Лишь бы те хорошо отслеживали еретиков и тихо убирали неугодных.
   - Ну? - поторопил клирик.
   Валентин в два глотка осушил кружку, набрался смелости и заговорил.
   - Я познакомился с ним в Саламанке. Мы вместе нанялись к одному торговцу. Охраняли обоз, идущий в Португалию. Ближе к Мериде на нас напали. Ох, ну и дали мы тогда бандитам...
   Валентин долго нес всякую ахинею. В красках описывал несуществующие подвиги. Много говорил о человеке, изображенном на портрете. Воздавал ему почести и хвалу. И все время наблюдал за тем, как пустеет кружка инквизитора.
   Когда клирик выпил все до дна, Валентин мысленно возблагодарил покойного отца, Бриджиту и неизвестного травника, а еще больше - одинаковые трактирные кружки. Де Харо влил вино в ту посудину, из которой вчера пил снотворное.
   - Ну, посидели, и хватит, - сказал клирик и неожиданно выхватил меч, совсем незаметный под широкой сутаной. - Ты зря пытался меня опоить, де Харо. У твоего вина сильный металлический привкус, но я не восприимчив к ядам. Так что собирай манатки и не вздумай рыпаться. На клинок насажу.
   Валентин молча выругался и искоса посмотрел на купленный сегодня меч. Замотанное в тряпицу оружие лежало всего-то в полушаге от него, под столом. Де Харо рванулся с места, потянулся к рукояти, но почувствовал мощный удар в грудь и отлетел в другой конец комнаты.
   - Ты что, тугой на ухо? Я же приказал не рыпаться.
   Клирик широко зевнул и пошатнулся. Его лицо приобрело комичное выражение. Он и сам не поверил в происходящее. Ноги у него подкосились, перед глазами все поплыло.
   - Что за?.. - промычал инквизитор и рухнул навзничь.
   Валентин ошеломленно смотрел на клирика, распростертого на полу, и не знал, что с ним делать. Отпускать нельзя. Он тут же сообщит властям. На де Харо устроят облаву, оповестят соседние города, перекроют дороги и не дадут беглецу добраться до Альхамы.
   Проще всего убить клирики, а тело спрятать. Но куда прятать покойника в неизвестном городе? Ночью снести на кладбище, подкупить смотрителя и схоронить двух мертвецов в одном гробу, чтобы не привлекать внимания безымянной могилой? От путешествия с Эрнаном придется отказаться, но не велика потеря.
   Валентин склонился над клириком, занес кинжал для удара и не смог опустить ставшую вдруг непокорной руку. Убивать несложно, когда враг напирает с мечом наперевес и твоя жизнь под угрозой. Это защита. Инстинкт самосохранения. Так было в монастыре Сан-Бенито. Но Валентин не смог хладнокровно прикончить беспомощного человека - не хватило сил.
   - Проклятье! Проклятье! - тараторил де Харо, мечась по комнате. - Тряпка! Убей ты его и дело с концом. Ну и черт с ним, с этим клириком!
   Валентин выскочил из комнаты, спустился в общий зал, переговорил с Бриджитой, сказал, что задержится еще на пару дней и сразу заплатил за постой. Вернулся к себе, крепко связал пленника, уложил его на тюфяк, заткнул рот кляпом, собрал вещи, незаметно прошмыгнул в конюшню и уехал прочь из треклятой Лусены. Он думал, что будет уже на полпути в Альхаму, когда клирика найдут.
   Тем временем Бриджита, сразу понявшая, что с ее постояльцем не все чисто, поднялась на второй этаж, открыла комнату запасным ключом, развязала инквизитора и с трудом привела его в чувства.
  

Глава 5. Орден Меча

Январь-март, 1483 год от Р.Х.

Альхама, Гранадский эмират

Сильный человек пытается исправить свои ошибки,

слабый же старается их оправдать.

   Третий день лил обложной дождь, превративший торную дорогу в настоящее болото. Проехать по ней было совершенно невозможно, кони вязли в грязи по самые стремена, быстро выбивались из сил, не подчинялись приказам наездника. Привалы приходилось делать часто, а надоедливый дождь все не прекращался.
   - Великолепная погода! - заявил никогда не унывающий Эрнан. К вечеру второго дня он догнал Валентина на переправе через Хениль, и теперь товарищи путешествовали вместе. - После этого дождя мы будем чисты, как младенцы из купели.
   Валентин не разделял радости спутника. Погода ему казалась прескверной. А к полудню, словно одного ливня было мало, поднялся ураганный ветер. Он яростно гнул деревья, немилосердно бил по лицу острыми каплями. Кони начали проявлять еще большую непокорность, взбрыкивали, выкидывали курбеты, норовя сбросить седоков. Всадникам пришлось взять коней под уздцы и идти пешком, утопая в грязи.
   - Погода стала еще великолепнее! - саркастически заметил Валентин. - Надо найти укрытие!
   - Какое укрытие? К вечеру будем в Альхаме.
   - Не успеем. Уже смеркается, а через полчаса будет темно, как ночью. Отведи к какой-нибудь деревне. Ты ведь уже бывал в этих краях.
   - После сарацинских набегов... - процедил Эрнан, с другом удерживая разволновавшегося жеребца, - от местных деревень остались только уголья.
   - Нам в них ни детей растить, ни пшеницу сеять, - прикрывая лицо рукой, сказал Валентин. - Веди. Ночь переждем, а поутру отправимся дальше.
   Уже через минуту Эрнан свернул на обочину и направил коня в пихтовый лес, широко раскинувшийся справа от большака. Ориентируясь по одному ему известным приметам, он быстро вывел Валентина к небольшому селению. Точнее к пепелищу, которое от него осталось.
   Все дома стояли вдали друг от друга, чтобы избежать крупного пожара, но это не спасло христиан, когда пришли мавры и предали деревню огню. Сарацины заперли людей в домах и сожгли заживо. Лишь немногим селянам повезло умереть от удушья или под весом обвалившихся крыш. Остальные погибли в диких мученьях, словно еретики в огне аутодафе. Мертвецов не похоронили. Тела так и остались гнить под угольями. Зная печальную историю деревни, Эрнан не хотел ночевать на этом могильнике, но делать было нечего.
   Валентин остановился у дома с двумя уцелевшими стенами. Остатки крыши сделали небольшой навес над головой. Этого было достаточно, чтобы спрятаться от непогоды.
   Эрнан расседлал коней и укрыл их попонами. Валентин попытался разжечь огонь, но кресло намокло, искра выбивалась через раз, и отсыревший трут все не загорался.
   - Почему ты не сдал меня Инквизиции? - Валентин спрятал огниво, так и не сумев разжечь костер.
   - Я недолюбливаю Святой Официум, - ответил Эрнан. - Многие его недолюбливают, но предпочитают держать язык за зубами. Страшатся кто за себя, кто - за родных. А я одинок и столько раз плевал смерти в лицо, что она меня избегает. Боится показываться мне на глаза, чтобы не получить очередной плевок.
   - И все-таки ты не ответил, - настаивал Валентин.
   Эрнан стал хмурым, как тучи над головой, и несколько минут просидел в глубокой задумчивости. А когда заговорил, в его сочном баритоне слышались металлические нотки.
   - Пока я сражался на стороне Изабеллы, инквизиторы по наущению Акуньи ворвались в мой дом и после купленного суда сожгли мою жену и пятилетнего сына. Так он хотел подорвать мой боевой дух. А я лишь освирепел и стал сражаться еще яростнее. В битве при Торо я чуть не зарубил Акунью. И зарубил бы! - горячо воскликнул Эрнан, и лицо его исказилось от ненависти. Густые брови сдвинулись к переносице. В спокойных серых глазах поселилось безумие. Взгляд стал свирепым, как у дикого зверя. Перед Валентином был совершенно другой человек. Не веселый и жизнерадостный герой двух войн, а безутешный муж и отец. Безжалостный мститель. Но мимолетная ярость быстро прошла. Эрнан расслабился и заговорил привычным, мягким баритоном: - Меня остановил Бельтран де ла Куэва. Он научил меня прощать. Даже таких ублюдков, как Акунья. Именно поэтому я так рьяно защищал имя Бельтрана. Поэтому не сдал тебя инквизиторам.
   Валентин долго молчал, потрясенный откровениями товарища. Сегодня перед ним открылся новый Эрнан - дикий и свирепый. И в то же время безгранично одинокий, горько страдающий от тяжелых утрат.
   - Скорблю вместе с тобой... - выдавил из себя Валентин хриплым голосом.
   - Ладно, - спокойно сказал Эрнан, укладываясь поудобнее. - Будем спать. Утро вечера мудренее.
  
   Наутро распогодилось. Просветлевшее небо лучилось лазурью. Яркое солнце, два дня прятавшееся за тучами, выкатило на небосвод и грело вдвое сильнее, чем до непогоды, словно наверстывая упущенное. Поутихший ветер безликим призраком носился высоко над головами, шумя в кронах деревьев. От густого пихтового леса веяло запахом свежей смолы. А пепелище, уже начавшее обрастать травой, не казалось столь страшным и угрюмым, как вчера.
   Кое-как Валентин разжег огонь. Сбросил с себя отсыревшую одежду и теперь сушил ее над костром. Эрнан последовал его примеру, решив, что спешить уже некуда - до Альхамы оставалось не больше десяти миль. Обсохнув и позавтракав реповой похлебкой, товарищи отправились в путь. Солнце к этому времени уже стояло в зените.
   - Смотри, тут свежие следы от повозок, - заметил Валентин, указывая на грязную дорогу, исполосованную бороздками от колес. - Интересно, куда они направляются?
   - Это продовольственный обоз, идущий в Альхаму, - уверенно заявил Эрнан. - Колеи от колес довольно глубокие. Повозки перегружены и вязнут в грязи. А следы от копыт однозначно указывают направление. Даже ребенок определит, куда повернуты подковы. Ты что, первый раз выбрался из дома? Совсем ничего не смыслишь в чтении следов?
   Валентин не ответил. О чем говорить с человеком, который всю жизнь провел в пути, для которого дорога - дом родной? Сколько лет Эрнан прожил в бесконечных странствиях и сражениях? Видел ли вообще своего сынишку? Или о его рождении и смерти узнал из писем? Такое случалось сплошь и рядом. Но Валентин искренне считал, что лучше читать книги, а не следы, греться у теплого очага, а не у походного костра, и каждый день видеть жену и ребенка, а не боевых товарищей.
   - А, ну, не зевай! - воскликнул Эрнан и пришпорил жеребца.
   Валентин встрепенулся и увидел вдали, у самого горизонта грузную крепость, опоясанную кольцом высоких стен. Он озадачено посмотрел на спину умчавшего товарища и только сейчас заметил обоз, застрявший посреди тракта. Одна из телег увязла в грязи. Общими усилиями люди пытались вытолкать ее и, погруженные в работу, не видели, как из придорожного леса на широкую равнину высыпала сарацинская конница.
   Эрнан первым заметил врага, громким криком предупредил обозников и помчался им на помощь. Хорошо вооруженные охранники перегруппировались и достойно встретили вражескую кавалерию. Завязалась драка. С первого взгляда силы были равны, но на подмогу к сарацинским всадникам уже спешила пехота.
   От страха у Валентина похолодело в груди. Он стоял на пригорке, вдали от сражения и пребывал в нерешительности. Как помочь кастильским войскам? И нуждаются ли они в его помощи? Ведь он не обладает ни умениями фехтовальщика, ни стратега. Но охранников было слишком мало - каждый меч на счету.
   Валентин рванул поводья и принялся яростно бить коня в бока, заставляя его мчать всё быстрее. Пьянее с каждым ударом шпор, чувствуя нарастающее волнение, прилив сил и бойцовский азарт, он пустился наперерез, разделяя вражескую пехоту и конницу. На полном скаку выхватил меч, вклинился в пеший строй мавров и почувствовал себя всесильным, когда, пару раз рубанув наотмашь, обезглавил двух неверных. Но уже через минуту все изменилось. Деревенский мерин, полжизни таскавший плуг, никогда не видел настоящего сражения, не слышал лязга оружия и от испуга встал на дыбы. Валентин сверзился с коня и тут же осознал всю нелепость своего маневра. Он оказался между молотом и наковальней. С одной стороны была маврская пехота. С другой - конница.
   У Валентина вновь похолодело в груди, от боевого запала не осталось и следа. Он вскочил на ноги и помчался в сторону обоза, заметно опережая всех мавров. Никогда в жизни де Харо не бегал так быстро. Добежав до обоза, он легко лавировал среди сражавшихся всадников, словно между столами во время трактирной драки, и перебивал сарацинским скакунам сухожилия на задних ногах.
   Как только представился удобный случай, Валентин нырнул под повозку, собираясь отсидеться в безопасности, но следом за ним устремился мавр и чуть не проткнул его елманом*. Валентин чудом уклонился, перекатился, вынырнул из-под телеги и запрыгнул на облучок. Когда голова мавра вылезла из-под днища, де Харо спрыгнул и мечом пригвоздил врага к пыльной земле.
   Сам не понимая, зачем, он выхватил из ослабевшей руки покойника килич* и прижался спиной к телеге. Сердце его бешено колотилось. Перед глазами все плыло. Валентин не знал, что с ним происходит. В монастыре Сан-Бенито он себя так не чувствовал. Хотя там сражение не было столь горячим.
   Со стороны крепости уже спешило конное подкрепление, но католики и без него теснили мусульман. Шум боя затихал. Но неожиданно из-за телеги выскочил сарацин и напал на де Харо. Он обладал недюжинной силой. Под его мощные удары Валентин ставил сразу два клинка и все равно пятился. Мавр смотрел на противника остекленевшим взглядом и пер вперед, как обезумевший вепрь, но неожиданно поскользнулся, не устоял на ногах и рухнул лицом в грязь. Валентин отрубил ему руку и только после этого обезглавил.
   - Молодец! - похвалил появившийся из ниоткуда Эрнан. - А теперь прячься. Лезь под телегу!
   До Валентина, опьяненного сражением, не сразу дошел смысл этих слов. Он бросил килич и попытался залезть под повозку, но услышал гортанный хохот и замер.
   - Стой... - сквозь смех проговорил Эрнан. - Я пошутил. Отбились уже.
   - Иди ты! - окрысился де Харо и сел прямо в грязь - ноги не держали.
   - Ты хорошо бегаешь. Ни разу не видел такой прыти. Ты бы и конного обогнал!
   - Прекрати. И без тебя тошно.
   - Тебе повезло, что это не опытные воины, а разбойники, - не унимался Эрнан. - Столкнувшись с настоящими бойцами, ты бы так просто не отделался. Но ничего, я научу тебя обращаться с мечом.
   Подъехал конный отряд из Альхамы. Спешившись, воины принялись обшаривать погибших мавров. Они снимали украшения, кошельки, обезоруживали мертвых. Кто-то принялся стягивать с трупа заостренные на носках сапоги. Вот в чем крылась вся необходимость войн - в законном грабеже.
   - Пошли вон, стервятники! - с негодованием выкрикнул Эрнан и швырнул одного из воинов наземь.
   Кавалеристы прекратили грабеж и озадачено посмотрели на него. Крепкий мужчина с нашивкой сержанта на рукаве выступил вперед и смерил дель Пульгара негодующим взглядом. В его глазах читались алчность и презрение.
   - Это территория Альхамы. Они в своем праве, - заносчиво сказал он.
   - В праве, говоришь? - Эрнан молниеносно подскочил к сержанту и стремительным ударом в колено сшиб его с ног. - Пусть они засунут свое право тебе меж ягодиц, а я полюбуюсь.
   В тот же миг воины оголили клинки и приготовились дать отпор неизвестному выскочке.
   - Стоять, мать вашу! Не знаете, кто я? Или у вас глаза повылазили?
   - Это Эрнан дель Пульгар, - сказал один из воинов. - "Господин дела".
   - И вдобавок капитан, - добавил Эрнан. - Так что проваливайте, шакалы, пока я не вменил каждому из вас наказание. Ишь, распоясались! Мало того, что прискакали черт знает когда, так еще и мародерствуете. Убирайтесь с глаз долой! И сержантика с собой прихватите.
   - Мы еще сочтемся, - зло процедил сержант.
   Он встал сам и, пытаясь сохранить уязвленное достоинство, надменно оттолкнул тех, кто пытался ему помочь. Но обозники с трудом подавили смешки, когда, гордо вскинув голову, сержант вприпрыжку доковылял до своего жеребца и не смог в полную силу оттолкнуться от земли, чтобы взобраться в седло.
   - Чего вылупился? Подставь колено, - приказал он одному из своих вояк.
   Только после этого он оседлал коня, и весь отряд ускакал обратно в город. Обозники вернулись к законному грабежу, который называли не мародерством, а сбором трофеев.
   - Не отставай, - Эрнан похлопал Валентина по плечу. - Ты заслужил награду не меньше остальных.
   Все еще пребывая в некотором ступоре, де Харо обшарил убитого последним мавра. Стянул с его пояса тугой кошель, снял с пальцев два драгоценных перстня, а под окровавленной шелковой рубахой нашел большой нательный крест, как у какого-нибудь соборного священника. Этой находке Валентин немало удивился. Выходит, он убил мориска* - мавра, принявший католичество. И судя по вещам, не обычного воина, а знатного господина.
   - А ты, уважаемый, уделал их бея*, - с некоторой завистью заметил Эрнан, увидев трофеи товарища. - С лихвой отобьешь цену своего мерина. Конь, кстати, сбежал.
   - Черт с ним, - отмахнулся Валентин, пряча за пазуху награбленное, но вдруг резко вскочил на ноги и не своим голосом закричал: - Куда сбежал? Догнать! Там в седельной сумке письмо. И деньги! Проклятье!
   - Да успокойся ты, я пошутил, - усмехнулся Эрнан. - Это я так, чтоб взбодрить.
   - Будь ты неладен! За такие шуточки тебя когда-нибудь здорово отлупят.
   - Но это будешь не ты, - ничуть не обиделся Эрнан. - Зато ты пришел в себя. А то посинел от переживаний. Как оживший мертвец, ей Богу!
   Глупая шутка дель Пульгара и впрямь подействовала отрезвляюще. От оцепенения не осталось и следа. Валентин еще ни разу не бывал на полях брани и решил осмотреться. Он хотел увидеть все своими глазами и запомнить на тот случай, если когда-нибудь вздумает описать эти события в мемуарах.
   Одни обозники все еще обыскивали покойников, проверяли их камзолы и рубахи на наличие скрытых подкладок. Измазанный в крови кучер перезаряжал арбалеты, словно опасался появления новых врагов. Постриженный в монахи рыцарь достал узелок с подготовленными заранее корпиями и перевязывал раненых. Остальные копали могилы, растаскивали трупы, громко шутили и хвастались трофеями. Все их действия были настолько обыденным и рутинным, что Валентин невольно ужаснулся. Этих людей совершенно не трогали ни недавнее сражение, ни гибель товарищей. Со временем эти люди стали черствы, как лежалый хлеб.
   К закату обозники закончили копать могилы. Монах прочел скупую заупокойную. Убитых мавров скинули в братскую могилу. Для неверных никто не удосужился прочесть молитвы.
   Лишь к вечеру, вконец измотанный от дневных приключений, Валентин прибыл в Альхаму. Город представлял собой хорошо защищенную крепость, обнесенную высокими стенами и двумя пузатыми башнями по бокам. К воротам вел дряхлый, скрипящий под тяжестью повозок подвесной мост. Под ним, источая жуткий смрад, разместился ров, заполненный водой и нечистотами. Несмотря на военное время, ворота были открыты, а мост - опущен. Привратники бегло осмотрели въезжающих, даже не удосужившись проверить содержимое повозок.
   - Как нажива? Есть что ценное? - спросил стражник у одного из обозников.
   - Так, мелочевка, - уклончиво ответил кучер и плетью подогнал коней.
   На Валентина никто даже не взглянул. И он обрадовался такой халатности.
   Только оказавшись внутри, заметил, что Альхама расположена на горе. Из-за высоких крепостных стен с равнины этого было не разобрать. Теперь стало понятным, почему ров наполнился нечистотами. Во время сильных дождей вся городская грязь, конский навоз и человеческие испражнения стекали вниз, к крепостной стене, и по желобам попадали в ров.
   - Орден расположился в монастыре Кампостелы у восточной стены, - сказал Эрнан. - А мне пора в замок. И так припозднился из-за непогоды. До встречи!
   Обменявшись рукопожатиями, они разошлись. Эрнан отправился по главной улице в замок, построенный маврами у римского моста, а Валентин углубился в восточную часть города.
   Отыскать Сантьяго-де-Компостела оказалось непросто. Дома были разбросаны беспорядочно. Множество улочек, переулков, закутков с тупиками превращали город в настоящий лабиринт. Вокруг сновало много народа: ремесленники, священники, военные. И все они указывали разные направления, больше запутывая, чем помогая. После часа блужданий де Харо все-таки нашел монастырь, огороженный невысокой каменной стеной. Войдя в открытые ворота, Валентин наткнулся на двух вооруженных монахов, больше напоминавших головорезов, чем священнослужителей.
   - Приветствую, братья! Мне надо увидеть Алонсо де Карденаса.
   - Здравствуй, сын мой, - дружелюбно улыбнулся один из привратников. - Для начала тебе придется поговорить с секретарем. Найдешь его в доме приора - двухэтажное каменное здание позади собора.
   - Спасибо, - кивнул де Харо. - А где разыскать конюшню?
   Монах указал направление и добавил:
   - Оставь меч конюху. Нельзя разгуливать по монастырю с оружием.
   Загнав мерина в стойло и распрощавшись с мечом, Валентин отправился к дому приора. На территории аббатства было немало построек. Деревянная кухня, откуда несло запах жареной рыбы. Каменная церковь с высокой куполообразной крышей и шестью витражными окнами. Два жилых двухэтажных здания, соединенных крытой галереей. Каменный склад, конюшня, даже небольшая башенка с зарешеченными окнами - в ней, вероятно, коротали дни провинившиеся монахи. Дом приора примыкал к дальней стене монастыря и скрывался за всеми этими постройками.
   По дороге к нему Валентин ненадолго задержался в небольшом монастырском дворике с сухим фонтаном. Там он молча помолился, слово Христос в Гефсиманском саду*, и отправился дальше. Войдя в дом настоятеля, поднялся на второй этаж и оказался в широком коридоре с четырьмя дверьми. В конце коридора стоял стол. За ним сидел плюгавый мужчинка в черной монашеской сутане и, сильно сгорбившись, делал какие-то пометки в толстой книге. Валентин подошел к нему и с улыбкой подумал, как только столь хилого и невзрачного человека приняли в Великий военный орден Меча?
   - Чего надо? - недовольно спросил секретарь, даже не взглянув на де Харо.
   Валентин не ожидал такой грубости и положил письмо на стол, не сказав ни слова. Этот щуплый монашек вызвал у него резкую неприязнь. Секретарь мельком взглянул на послание, вновь принялся что-то черкать в книге и, не отрываясь от нее, сказал:
   - Одного письма, написанного не Бог весть кем, мало, чтобы встретиться с магистром. Будь на нем печать короля или гранда, тогда другое дело, можно и об аудиенции поговорить. А так - проваливай!
   Валентин с трудом переборол в себе желание схватить недомерка за шиворот и спустить с лестницы. Но не следовало давать волю эмоциям. Глубоко вздохнув, сел напротив секретаря и принял расслабленную позу. В падуанском университете он изучал каноническое право и хорошо знал устав ордена Сантьяго.
   - Как гласит первая глава из устава: "Прежде всего, дорогие братья, любите Бога и любите ближнего своего, потому что это первые заповеди, данные нам". Вторая глава гласит, что монастырь не должен быть местом, где богатые становятся смиренными, а бедные - гордыми. Почему ты не придерживаешься устава, брат? Или смирение для тебя - пустое слово?
   - Ты что, монах из общины? - прогнусавил секретарь.
   - Скоро им стану.
   - Вот, когда станешь, тогда и приходи.
   Желание размазать карлика по стене стало просто невыносимым. Валентин сдержался и продолжил говорить спокойным голосом:
   - К приору попасть несложно. Интересно, как он отнесется к тому, что в его монастыре братья не соблюдают святые обеты?
   Секретарь оторвался от фолианта и впервые за весь разговор посмотрел на посетителя.
   - Если по уставу мне положено быть смиренным и любить ближних, это еще не значит, что я должен пускать к магистру всякий сброд.
   - Об этом нам лучше поговорить с приором, - Валентин встал и направился к лестнице.
   - Ну, ты и упрямый! - тяжело выдохнул секретарь. - Ладно, проходи. И бумажку свою не забудь.
   Валентин взял письмо и вошел в кабинет магистра. Сердце его гулко стучало от волнения. Если уж разговор с обычным секретарем оказался столь напряженным, то чего ожидать от гроссмейстера?
   Возле окна с книгой в руках прохаживался высокий, худощавый мужчина. Гладковыбритый, с короткой стрижкой, он выглядел молодым, словно юноша. Алонсо оторвался от книги и посмотрел на де Харо.
   - Мы не знакомы. Что тебя привело?
   Валентин низко поклонился и молча протянул письмо. Магистр положил книгу на полку, взял послание и неуловимо быстрым движением вскрыл его спрятанным в рукаве кинжалом. Валентин невольно сглотнул.
   - Армандо принял верное решение, отправив тебя ко мне, - заметил Алонсо, прочитав письмо. - Я знаю твою историю. Слухи о "резнике из Сан-Бенито" расходятся быстрее, чем вести о военных победах и поражениях. Насчет помилования с инквизиторами будет непросто договориться. Но я с удовольствием утру нос рыцарям Калатравы. У меня с ними давние счеты. В общем, постараюсь сделать все возможное. Но ты, думаю, понимаешь, что тебе придется вступить в Орден, чтобы искупить вину перед Господом?
   - Да, понимаю, - ответил де Харо.
   - Отлично. Итак, что ты можешь предложить? - словно заправский торгаш, спросил Алонсо.
   Валентин не сразу понял, о чем говорит магистр. Только через несколько секунд вспомнил, что, вступая в Орден, рыцарь жертвует общине какое-то имущество. Титулы и власть наследовали старшие сыновья, младшие сами искали для себя лучшее место под солнцем. Многие из них заканчивали духовные семинарии, принимали священные саны и по церковной лестнице выслуживались вплоть до епископов. Другие, зачастую менее одаренные или амбициозные, вступали в военные ордены. В любом случае дворяне передавали Церкви часть своих владений, чтобы склонить священнослужителей к выбору именно их кандидата.
   У Валентина было не так много денег, чтобы, заплатив выкуп, и дальше оставаться безбедным. Но в сложившейся ситуации скупость могла стоить жизни.
   - Тридцать добл и свою жизнь.
   - Не поместье с крестьянами, но сойдет, - подумав, кивнул Алонсо. - А пока побудешь в монастыре почетным узником. Извини, ты вне закона и бросить тебя за решетку - мой долг.
   Валентин смиренно склонил голову в знак согласия.
   - Мой секретарь отведет тебя в свободную келью и проследит, чтобы тебя хорошо устроили, - сказал Алонсо и достал книгу, от чтения которой его оторвали. - А теперь ступай. У меня и без тебя полно забот.
   Из кабинета гроссмейстера Валентин вышел ошарашенный. Он и подумать не мог, что разговор закончится так быстро и речь пойдет не о провинностях, а о выкупе. Алонсо не попытался схватить "резника из Сан-Бенито", не порицал его скверных деяний. Даже не приставил к нему стражей, чтобы отвести в тюрьму. Конечно, гроссмейстер прекрасно понимал, что Валентину некуда бежать. Единственная возможность спастись - искупить вину перед Церковью, убивая неверных. Без Ордена этого не сделать.
   - Магистр сказал, чтобы ты нашел для меня келью, - обратился к секретарю Валентин. - Я буду узником.
   - Ну вот, еще один, - карлик скривил недовольную рожу и резким движением закрыл толстый фолиант. - Идем за мной, брат, - последнее слово он сказал, уже улыбаясь.
  
   В монастырской камере Валентин провел два месяца. И каждый день благодарил Бога за то, что он здесь, а не в подземельях Сан-Бенито. Августинцы ни в чем ему не отказывали, кормили сытно, не скупились на пиво, разрешили пользоваться книгами из монастырской библиотеки и даже принесли в келью письменный стол.
   Все время Валентин посвятил чтению и размышлениям. Жизнь впервые за последний год текла в спокойном русле, без злоключений и ударов судьбы. Он набрал в весе, округлился, с лица пропала болезненная желтизна. Перестали мучить кошмары и видения.
   Нередко в гости захаживал Эрнан и с радостью делился военными и политическими новостями. Однажды утром ворвался в келью, распахнув дверь с такой силой, что она гулко ударилась о стену.
   - Радуйся, именинник! - воскликнул Эрнан. - Сегодня ты заново родился - Алонсо добился твоего помилования. Теперь ты будешь не стриженым головорезом, а стриженым монахом. Хотя целибат не меньшее преступление, чем убийство...
   - Не волнуйся, сын мой, августинцы не дают обет безбрачия, - широко улыбаясь, сказал Валентин.
   Откупившись от послушничества, он уже через две недели остригся в монахи.
  

Глава 6. Каталонский осел

Июнь, 1485 год от Р.Х.

Саара-де-ла-Сьерра. Кастилия и Леон

  

Человек ко всему привыкает, даже к виселице:

подергается, подергается и успокоится.

  
   За два года, проведенные в ордене Сантьяго, Валентин приобщился к монашеской жизни. Его ничуть не огорчала необходимость побудок для заутрени и лауды*, он всегда с удовольствием слушал молитвы и вскоре в достаточной степени овладел латынью, чтобы и самому вести службы.
   Но не только монашеская аскеза приносила ему удовольствие. Наравне с духовной практикой Валентин совершенствовал свое тело, оттачивал боевое мастерство и навыки владения оружием. Под бдительным руководством Эрнана познавал военное искусство и демонстрировал неплохие результаты.
   В сентябре 1484 года, во время штурма Сетенила, Валентин показал незаурядные бойцовские качества и снискал себе славу непревзойденного мечника. А уже в мае 1485-ого в битве за Ронду закрепил эту славу, захватив вражеское знамя и повязав четверых пленных. Одним из них оказался Али аль-Аттар, легендарный победитель при Лохе, которого считали погибшим.
   В конце мая пришли известия, что люди маркиза де Кадиса отправляются на соединение с королевской армией, дополнительно укомплектованной швейцарскими и немецкими наемниками. И вся эта грозная сила должна была обрушиться на непреступную Лоху.
   Валентин искренне хотел отправиться с ними, но ордену Сантьяго приказали держать позиции и укреплять разрушенную во время осады Ронду, сильно пострадавшую под двухдневным артиллерийским обстрелом. Необходимость проведения инженерных и восстановительных работ несколько расстроила де Харо, жаждущего громких сражений и славы. Еще больше огорчило то, что Эрнан, служивший под началом де Кадиса, покинул лагерь с другими кастильскими воинами.
   Со смиренностью монаха Валентин принял эти новости и взялся за строительные работы: рушил поврежденную кладку, расчищал завалы, месил растворы. Но вскоре для него нашлось другое занятие. Ему и еще нескольким воинам отдали странный приказ: отправиться в тыл, в небольшой приграничный городишко. Самым непонятным в этой кампании было то, что главой отряда поставили францисканца. Монаха, который не имел ни малейшего понятия ни об оружии, ни о тактике ведения боя.
   Валентин не жаловался. Его боевой опыт мерился всего двумя крупными сражениями. Но остальные воины, прошедшие через десятки баталий и многое повидавшие, даже не скрывали своего недовольства.
  
   В день отъезда ярко светило солнце и стояла безветренная погода. Весь отряд был уже в сборе. Изнывая от жары, рыцари ожидали только Хуана де Самаррагу. А этому приземистому монаху в длинной рясе, никак не удавалось взобраться на ишака. Поднимая подол сутаны, он просовывал ногу в стремя, но вторую не мог перекинуть через седло. Монах мялся перед ишаком, ходил вокруг него, осматривая животное со всех сторон, словно пытаясь найти самый простой способ взобраться.
   - Залезай через круп, брат! - подбадривал францисканца Армандо.
   Армандо Вито и его лучший друг, Пили Ортега, слыли в ордене самыми языкатыми и бесшабашными малыми, которые никак не могли смириться со строгостью монашеского устава. Они нередко насмехались над собратьями и нажили себе немало врагов. Возможно, именно поэтому их отправили в путешествие - с глаз долой.
   - Брат, ты не умеешь обращаться с ослами. Послушай мудрого совета и полезай через круп, - поддержал товарища Пили Ортега.
   Хуан де Самаррага, ни разу в жизни не ездивший верхом, даже подумать не посмел, что над ним издеваются. Он схватил ишака за хвост и попытался подтянуться, но весил слишком много, чтобы оторвать толстые ноги от земли. Осел не выдержал такого обращения и лягнул обидчика. Хуан отлетел на несколько шагов и, схватившись за живот, заскулил, как побитый пес.
   - У него на пузе столько жира, что он и удар-то не почувствовал, - усмехнулся Армандо. - Хватит корчиться, брат! Вставай! Тебя ждет богоугодная миссия.
   Валентин устал наблюдать за этими издевательствами. Быстро спешился, подскочил к монаху и помог ему встать.
   - Спасибо, сын мой, - прокряхтел Хуан. - Я привык путешествовать пешком, а этот осел для меня слишком велик.
   - Каталонские - самые крупные, - Валентин подвел монаха к ишаку и присел на одно колено. - Обопрись на меня и залезай.
   - У "каталонского осла" появилась няня! - расхохотался Армандо и остальные члены отряда поддержали его громким смехом.
   - Не обращай на них внимания, отче. Залазь.
   Монаху все-таки удалось взобраться в седло, но держался он неуверенно - его кренило то вправо, то влево.
   - Слишком толстый зад отъел, борясь с чревоугодием! - заметил Армандо.
   - Жиры гоняют святого отца из стороны в сторону, - поддержал Пили. - Того и гляди выкинут из седла.
   Валентин с трудом подавил смех. Хуан де Самаррага и впрямь выглядел на ишаке весьма комично. Чтобы не выдать свою улыбку, де Харо отвернулся, быстро оседлал коня и взял поводья ишака.
   - Я поведу осла. А ты, отче, крепче держись за луки.
   - В путь, дети мои! - обведя отряд радостным взглядом, прокричал Хуан. Бодрое расположение духа францисканца несколько омрачило веселье рыцарей.
  
   29 мая, когда Лоха без боя сдалась сорокатысячной армии Фердинанда Арагонского, отряд Самарраги покинул Ронду. С первого дня Хуана прозвали "Каталонский осел" и не обращались к нему никак иначе.
   Францисканцу пришлось в путешествии несладко. Спокойный и меланхоличный по своей природе он не мог добиться от опытных солдат повиновения. Над ним подшучивали, передразнивали, его приказы игнорировались. Воины попросту делали вид, будто не слышат монаха. Хуан стоически терпел все обиды и не подавал вида, как глубоко его ранит подобное поведение рыцарей. Будучи неисправимым идеалистом, он никак не мог понять, почему люди, давшие торжественные обеты, ведут себя так низко. В путешествии, переполненном тягостными разочарованиями, единственной опорой и отдушиной для Хуана стал юный де Харо.
   Францисканец видел в Валентине средоточие доброты, понимания и многих других благодетелей, которых катастрофически не хватало остальным рыцарям Сантьяго, уже успевшим испортиться под влиянием развратной мавританской культуры.
   Валентин искренне сочувствовал Сумарраге, пытался поддержать монаха, не раз высказывался в его защиту перед братьями по оружию, но добился только того, что и к нему отношение стало предвзятым.
   Хуан всячески старался сблизиться с вверенными ему людьми, но рыцари сторонились монаха, избегали общения с ним.
   - Не обижайся на них, отче, - сказал как-то раз Валентин. - Они люди меча и ценят силу. А ты физически слаб. Братья не видят в тебе лидера.
   - Я ведь и вправду изнежен, - задумчиво сказал Хуан. - Я пошел по стопам отца и стал священником. На прихожанах неплохо зарабатывал, ел досыта и не брезговал вином, но после крупного пожара оказался на улице, с пустыми руками. Посчитав, что Господь наказал меня за излишества, я стал миноритом* и принялся ходить по городам и весям, проповедуя бедность и аскетизм. Это случилось всего год назад, и мне еще не удалось избавиться от телесных слабостей. Даже не знаю, почему меня поставили главой отряда. Возможно, Господь поверил в мое раскаяние и дал второй шанс?
   Валентин пожал плечами. Ему нравилась монашеская жизнь, строгость и служение, но в Бога ему верилось с трудом. Просто люди, преданные своей Вере, желающие искоренить в себе пороки, вселяли Валентину уважение. Ему было приятно находиться среди них. Так он чувствовал себя чище и возвышеннее.
   - Расскажи мне об этих рыцарях. Возможно, узнав их, я найду к ним подход.
   Валентин в этом глубоко сомневался, но не видел ничего дурного в том, чтобы поделиться своими знаниями с монахом.
   - Ближе всех к нам - Армандо и Пили - два закадычных друга. Думаю, ты помнишь их по случаю с ослом. Но не принимай это на свой счет, отче. Ребята просто заносчивы и не знают меры. Когда-то они избили секретаря Карденаса за то, что он вычитал их после мессы за непослушание. Просидев две недели в карцере на хлебе и воде, они не стали смиреннее. Их уже ничего не исправит. Разве что могила.
   За ними - братья Хименесы, прозванные Молотом и Наковальней. Прозвища они получили, когда одновременно ударили плашмя по одному и тому же сарацину. Каждый хотел оглушить неверного, чтобы взять в плен, но от силы ударов голова мавра лопнула, как переспелый арбуз. Я сам это видел. Ребята обладают недюжинной силой, отличаются суровостью и молчаливостью. Подружиться с ними невозможно. За десять лет это еще никому не удалось.
   За ними еще трое. Тот, что рыжий - это Лукас де Монтеро. Его отец был придворным жонглером. Он настолько полюбился Карлу Немощному, что получил титул и небольшой город в управление. Был изгнан за связь с фрейлиной, которая в будущем родила Лукаса. Узнав историю своего появления на свет, Лукас разыскал отца и несколько лет вместе с ним странствовал по миру. Когда ему исполнилось двадцать пять, отец скончался. Лукас вернулся в Кастилию и узнал о смерти матери. Он не выдержал этих ударов судьбы и остригся в монахи.
   Седовласый - это Карлос де Торрес. Истовый католик. Постоянно порицает магистрат за слабоволие и неумелое управление Орденом. Мечтает избрать нового гроссмейстера, но себя считает слишком греховным, чтобы занимать столь высокий пост.
   И последний - Рене де Веласко, по прозвищу Немец. Еще ребенком он осиротел и несколько лет прожил в Германии, в доме мамашиных родичей. Они к нему относились дьявольски: постоянно избивали, морили голодом, запирали в чулане. Рене сбежал от них и вернулся в Кастилию, к родственникам отца. Но те не захотели брать на себя обузу и отдали мальчишку в монастырь. Ему было тогда двенадцать. В Ордене он уже лет двадцать, но к новичкам относится так, как к нему относились в Германии. Не встречал более жестокого человека.
   - У них тяжелые судьбы, - после минутного молчания заговорил Хуан, - но ведь они избрали служение Господу и должны смиренно выполнять перед Ним свой долг: проповедовать доброту и человеколюбие.
   - Они избрали братство, святой отец. И должны защищать спины товарищей. Для них Орден - это семья, а Господь - всего лишь повод для того, чтобы собраться вместе.
   - Тогда я буду молиться, чтобы наше путешествие закончилось как можно скорее. Думаю, мне не удастся сблизиться с этими людьми. Слишком глубокая пропасть разделяет нас.
  
   На четвертый день пути отряд был у цели.
   Саара-де-ла-Сьерра, окруженная чарующим пихтовым лесом, взобралась на высокую гору. Заметная еще издали крепость, надежным стражем вросшая в скалу, притягивала взоры своей кажущейся неприступностью. Только подъехав ближе можно было рассмотреть, что высокие башни почернели от пожара и частично обрушились, а кладка стен во многих местах пошла трещинами и посыпалась. Все эти разрушение стали результатом набега сарацин.
   Само поселение разместилось под крепостью. Несмотря на то, что город сожгли больше трех лет назад, здесь все еще царили разруха и уныние. Казалось, люди разочарованы настолько, что у них уже не осталось сил, чтобы сделать свое существование хоть чуточку лучше. Многие сгоревшие дома до сих пор не разобрали. Черные остовы то тут, то там соседствовали со свежими срубами. Но по кривым стенам и обвалившимся стрехам было видно, что новые дома ставили впопыхах, и они уже требовали ремонта. Людей на улицах не было, словно все они вымерли.
   - Что за чертовщина! - выругался Немец. - Мы что, попали в город призраков?
   - Отправляйтесь в крепость и найдите для нас комнаты, - сказал Валентин, командовавший отрядом от имени Хуана. - Ночь мы проведем в городе, а поутру отправимся в путь.
   - Ступайте, а нам надо повидаться со священником, - добавил францисканец.
   Поминая Резника нелестными словами, рыцари все же выполнили приказ и отправились в крепость, а Валентин с Хуаном продолжили путь. Вскоре они были у высокой каменной церкви, ничуть не пострадавшей во время набега. Она выглядела неестественно среди бедных лачуг и пепелищ.
   - А вот и дом священника, - сказал Хуан, указав на крепкий деревянный сруб, одной стеной прилегавший к церкви.
   - В этом городе и впрямь есть что-то зловещее, - нахмурился Валентин. - Вокруг одни пепелища, а на церкви нет ни царапины.
   - Господь не дал неверным прикоснуться к святыне, - высокопарно заявил Хуан. - Так ты можешь узреть силу Всевышнего.
   Валентин спешился, не сказав ни слова. Постучал в дом священника и, не дожидаясь хозяина, вошел внутрь. Хуан последовал за ним, но не удержался и упрекнул Валентина в несдержанности.
   У священника было просторное жилище с большой гостиной и отдельной спальней. В углу стояла бочка с пивом, рядом с ней -- стол, застеленный белой скатертью, и несколько табуреток. Пол был устлан свежими половицами, не скрипевшими под тяжестью одетого в кольчугу Валентина.
   Сперва на шум пришла служанка - дородная женщина с румяным лицом и соломенного цвета волосами, заплетенными в две тугие косы. Валентин сразу сообразил, что это жена священника. Хотя святой отец наверняка утверждает, что она просто помогает ему по хозяйству - браки духовным лицам запрещены.
   Вскоре появился и сам священник - худой лысоватый мужичок в домотканой сутане. Увидев монаха и рыцаря, он обрадовался, как дитя.
   - Наконец вы пришли за этой ведьмой! Каждый день я молился, чтобы за ней приехали поскорее. Ночами эта дьяволица воет, словно зверь. Днями беснуется. Я начал страдать бессонницей и все время провожу в молитвах, чтобы избавиться от ее проклятий. Идите за мной. Она заперта в подвале, - священник открыл люк, спустился, дождался гостей и трясущейся рукой указал на девушку, привязанную к деревянной колоде. - А вот и ведьма.
   - Ее следует доставить в Кордову для суда, - шепнул Валентину францисканец.
   Де Харо с жалостью посмотрел на девушку. Пальцы на ее руках были переломаны и перебиты в фалангах, на некоторых из них не было ногтей. Ее молодое лицо опухло от кровоподтеков и ссадин. Передние зубы были наполовину сломаны, мочки на ушах - срезаны, а волосы - сожжены.
   - Она жила в лесу, где проводила кровавые ритуалы, - говорил священник дрожащим голосом. - Нам так и не удалось поймать ее. Только монах-отшельник Самуил сумел ее повязать и притащить в город. Остальным это было не по силам. Ох, уж лучше бы он в лесу и учинил праведный суд. К тому же она все равно созналась во всех своих грехах...
   Конечно, если так измучить человека, он сознается даже в тех преступлениях, о которых никогда и не слышал. Еще и родственников обвинит в ереси и поклонению нечистому. Несчастная стала всего лишь одной из многих, кого фанатики обвинили в колдовстве. Не было никаких сомнений: вся ее вина в том, что она вела уединенный образ жизни, вдали от цивилизации, не посещала церкви и не постилась. Люди не любят отшельников, боятся тех, кто не похож на них.
   - В чем ее обвиняют? - спросил де Харо.
   - О, на ее счету много преступлений! - сплеснул руками священник. - Долгие годы она ворует детей и приносит их в жертву дьяволу; отбирает молоко у коров и отправляет воду в колодцах; насылает непогоду, оживляет из грязи и нечистот крыс, мошкару и прочих вредителей полей, напуская голод. А три года назад учинила такое, что я бы ее сегодня же предал богоугодному сожжению.
   - О казни позаботится светский суд, - отрезал Валентин. - И только в том случае, если ее вина будет доказана.
   - Будет, будет! - заверил священник. - Так вот, три года назад она чарами усыпила часовых и впустила сарацин в Саара-де-ла-Сьерра. Тогда же наслала недуг на солдат, охранявших крепость, и город в один день пал почти без сопротивления.
   - Есть доказательства?
   - Я сам могу засвидетельствовать, что видел ее среди сарацин, ворвавшихся в город. Вот мои письменные показания, - священник никак не мог сообразить, кто из двух гостей главный. Францисканец больше молчал, а говорил в основном молодой рыцарь. Приняв, наконец, решение передал пергамент Хуану. - Надеюсь, этого будет достаточно. Мне не хотелось бы покидать паству, чтобы подтвердить написанное перед трибуналом.
   - Благодарю, - сказал Валентин, скрывая раздражение.
   Теперь ему все стало ясно. И почему сарацины не тронули церковь, и почему священник так яростно обвиняет лестную жительницу в ведовстве и измене. Этот лживый служитель Господа сам помог маврам, а теперь заметает следы. Другого объяснения не могло и быть. Но как это доказать?
   - Мы отправимся в путь с рассветом.
   - Я бы ни в коем случае не стал торопить вас, но горожане взволнованы. Чует мое сердце, взбунтуются они и учинят расправу над ведьмой еще до утра. Выезжали бы вы сегодня...
   - Мы отправимся в путь с рассветом, - повторил де Харо. - Не проспите лауду, падре, и ждите нас сразу после нее.
   С этими словами Валентин выбрался из чулана и, не прощаясь со служанкой, вышел из дома. Он обуревал от творящейся перед ним несправедливости. И еще больше - от собственного бессилия.
   Хуан о чем-то долго разговаривал с приходским священником, стоя на пороге. Не выдержав, Валентин поторопил францисканца, и вскоре они уже ехали по улицам безлюдного города в сторону разрушенной крепости.
   - Даже не верится, что ее сожгут на костре, - вздохнул Хуан.
   - Почему ты так уверен в исходе суда, ведь его еще не было? - спросил Валентин, уже зная ответ.
   - С теми обвинениями, которые ей выдвинул приходской священник, другой судьбы для нее ждать не приходится.
   - А если ты потеряешь письмо с показаниями?
   - Это ничего не изменит. Только отсрочит время казни. Из нее снова выбьют признание, даже если она откажется от слов, сказанных здесь. Поверь мне, в Кордове куда более изощренные каты.
   - Тогда ее надо отпустить, - решил Валентин. - Мы не можем безучастно смотреть, как вершится беззаконие. Когда-то и я оказался в застенках только потому, что на меня неожиданно свалилось наследство...
   - А если она все-таки ведьма? - спросил Хуан. - Оставим все, как есть, сын мой. Господь не допустит смерти невиновной. Если же она сгорит, значит, на то Его воля.
   - В подобных случаях Он глух и слеп. Я убедился в этом на собственной шкуре, - подумал Валентин, но предпочел промолчать.
  
   Кастелян ждал гостей перед входом в ворота. От города крепость отделял глубокий сухой ров. Для того, чтобы вырыть на горе такой котлован, понадобились воистину циклопические усилия. Тем удивительнее было, что замок так легко сдался врагу.
   Кастелян провел Валентина и Хуана в восточное крыло, практически не пострадавшее от пожара. Мавры сожгли фортификации и оборонительные сооружение, сравняли с землей несколько башен, но не стали тратить время на жилую часть замка. Здесь они пировали и делили трофеи.
   - После погрома из утвари ничего не уцелело. Даже кровати и те порубили в щепки, - сетовал кастелян. - Вам, братья, придется спать на полу. А вот и ваша комната.
   Комната представляла собой четыре стены и каменный пол, кое-где устланный соломой. С жителями Саара-де-ла-Сьерры и впрямь творилось что-то неладное. Неужели за три года они не сумели нанять плотника и восстановить разрушенную мебель?
   - Весь доход пришлось отдать на строительство новой церкви, - развеял сомнения кастелян. - Старая находилась в замке и сильно пострадала. Уцелела лишь крипта.
   "Все деньги потратили на каменную церковь, хотя в других городках и деревянные стоят веками. Зато в замке нет никакой мебели, половину пожарищ не разобрали, а у жителей не дома - лачуги. Хороший у города алькальд*", - подумал Валентин.
   - Благодарю за гостеприимство, сын мой, - Хуан осенил кастеляна крестным знамением.
   - А где остановились рыцари? - спросил де Харо.
   - Они в соседней комнате. Сейчас в замке мало людей. Это раньше нам приходилось спать в общей зале...
   - Спасибо, - обрубил Валентин. - Дальше мы справимся сами.
   Когда кастелян ушел, де Харо сказал францисканцу, что ему следует поговорить с отрядом и обрисовать стоящую перед ними задачу. Найти рыцарей оказалось нетрудно - Лукас-менестрель играл на лютне, и звонкая музыка разносилась по замку, пробуждая его от трехлетнего сна. Рассказав братьям о ведьме и вернувшись к себе, Валентин прочел комплеторию, умостился на прелую солому и еще долго не мог уснуть. Перед внутренним взором то и дело представала покалеченная пытками девушка. Проклятье! А ведь именно ее обвинили во всех бедах. Халатные часовые, спавшие на посту, необученные солдаты, сдавшие крепость за считанные минуты, глупый алькальд, не умеющий распоряжаться деньгами, трусливый священник, готовый лжесвидетельствовать, лишь бы поднять свой авторитет перед паствой - вот, кто виновен в неудачах, свалившихся на Саара-де-ла-Сьерра. А сожгут на костре горемычную отшельницу.
   - Я этого не допущу, - уже засыпая, прошептал Валентин.
  

Глава 7. Андалусская ведьма

Июнь, 1485 год от Р.Х.

Саара-де-ла-Сьерра. Кастилия и Леон

  

-- Почему ныне не происходит чудес?

-- Потому что Спаситель наш полагает,

что в них нет уже необходимости.

  
   После утренней молитвы Валентин отказался от еды и отправился в город. Там он разыскал аптекаря и купил у него весь запас сонной микстуры. В замок возвращаться не стал и направил коня прямиком к дому священника. Весь отряд был уже там.
   Спустившись в подвал, Валентин увидел, как Седой и Немец сняли девушку с колоды и потащили к выходу. Она попыталась освободиться, начала извиваться, как змея, и сыпать проклятья, но ее руки и ноги были крепко связаны. Желая утихомирить разбушевавшуюся ведьму, Немец достал кинжал и эфесом ударил ей в затылок. Девушка тут же обмякла.
   - Напрыгалось, сатанинское отродье! - Немец спокойно закинул неподвижное тело себе на плечо, быстро выбрался из подвала, вышел на улицу и бросил девушку в клетку, установленную на телеге.
   - Отсюда сам черт не выберется, - довольно заметил Седой.
   - Радость-то какая! - приходской священник семенил за рыцарями, едва не прыгая от восторга. - Благослови вас Господь, братья. Благослови Господь! Теперь спокойная жизнь вернется в Саара-де-ла-Сьерра.
   Валентин недовольно сплюнул через левое плечо, чуть не попав на сутану священника.
   - На Господа надейся, а сам не плошай. Тебе, падре, следует обратиться к пастве и сказать им, чтобы вымели из города все свидетельства войны. Видя вокруг себя пожарища, люди теряют надежду, и руки у них опускаются. Не ведьма виновна в бездействии...
   - Ведьма-ведьма, - закивал священник. - Она прокляла наш город. Но скоро ее не станет, и жизнь к нам вернется.
   - Заладил! - подумал Валентин и снова сплюнул. - Едем! - сказал вслух, больше не желая оставаться в этом Богом забытом городе.
   Видимо, это желание разделяли и другие рыцари Сантьяго. Они сразу взяли хороший темп и гнали, не щадя лошадей. Телега, запряженная двумя гнедыми меринами, едва за ними поспевала. Она подпрыгивала на ухабах, противно скрипела и жутко трещала, рискуя развалиться. Правивший повозкой де Самаррага несколько раз просил рыцарей ехать помедленнее, но они не обращали на монаха никакого внимания. Валентин, обозленный на всех жителей Саара-де-ла-Сьерры без исключения, не проронил в защиту Хауна ни слова. Он настолько углубился в молчаливую ярость, что не замечал ничего вокруг.
   После молитв третьего часа отряд двигался без остановок до полудня. Когда солнце встало в зените, рыцари свернули на обочину, чтобы подкрепиться, дать коням отдых и провести обеденное богослужение. За время пути де Самаррага заметно отстал и добрался до остальных, когда они уже молились. Хуан косо взглянул на Валентина, отдалился от рыцарей и, достав бревиарий, принялся нарочито громко читать псалмы.
   - Что за ребячество, - ухмыльнулся Немец. - Теперь он нам не даст спокойно поесть.
   Седой разложил костер. Рыцари расселись вокруг и взялись за еду.
   - У нас собралась странная компания, - набивая рот солониной, сказал Лукас-менестрель.
   - О чем это ты? - спросил Седой, разгрызая сухарь.
   - Следи за мыслью и не отставай, - Лукас отложил еду и заговорил, подыгрывать себе на лютне: - Армандо и Пили так достали всех своими выходками, что от них попросту избавились. От греха подальше. Ты, Седой, слишком опасен тем, что подбиваешь братьев на переизбрание магистра. Немец чрезвычайно жесток. Из-за его жуткой славы многие мамаши боятся отдавать детишек в Орден. Молот и Наковальня не выполняют приказы, делают то, что считают нужным. Это нередко ставило остальных братьев под удар. Ребята филигранно рубят головы, но ненадежны. О "Резнике из Сан-Бенито" и говорить нечего. Я до сих пор не понимаю, зачем магистр отмазал его от Инквизиции. У нас остается только одна темная лошадка - и та "Каталонский осел". Какой сумбур! - усмехнувшись, Лукас перестал играть на лютне и заговорил предельно серьезным голосом: - Как бы там ни было, мы - балласт. От всех нас по той или иной причине хотят избавиться. Думаю, именно поэтому мы здесь.
   - А что ты о себе скажешь? - спросил Немец.
   - Я? Я - менестрель, а наша братия вечно сует нос, куда не надо, и зачастую слишком много знает. К тому же треплется направо и налево. Жонглера я бы прирезал первым...
   - Занимательная история, - сказал Освальд де Хименес и все замолчали, внимательно его слушая. Молот был немногословен, но говорил всегда по делу. - Только у нас простая задача - доставить ведьму в Кордову. С этим справится любой молокосос.
   - Значит, не все так просто с этой девкой, - подхватил Теодоро де Хименес, младший брат Освальда. - Надо быть с ней поосторожнее. Я бы не стал недооценивать магистра. Что бы о нем ни думали некоторые из нас.
   Все посмотрели на Седого и рассмеялись. Ни для кого не было секретом, что он точит на гроссмейстера зуб.
   - Чего вылупились? - недовольно забрюзжал Седой. - Ну, раз уж все на меня смотрите, я вот что скажу, братья. Пусть за ведьмой приглядывает Немец. Он жесток и даже не подумает чем-то ей помочь. А остальные пусть держатся от нее подальше. Особенно это касается францисканца. Этому ослу я доверяю меньше всего.
   - Я не против, - хищно улыбнулся Немец.
   - Есть возражения? - Седой обвел товарищей взглядом.
   - Я против, - сказал Валентин. - Незачем травить девушку. Она уже получила свое в пыточной.
   - Большинство "за", - резюмировал Седой. - Значит, договорились. А теперь кончайте болтовню, Хуан закончил орать псалмы и идет сюда.
   Стоило де Самарраге приблизиться к костру и протянуть к нему руки, как Седой крикнул: "По коням". Все оседлали жеребцов. Францисканец не проронил ни слова и принялся затаптывать огонь. Валентин ему не помогал, все еще обозленный на всех и вся.
  
   Ближе к закату рыцари свернули в лес, примыкавший к дороге. После начала войны, неурожая и голода, места здесь стали неспокойные. И никто не хотел привлекать к себе внимания, оставаясь недалеко от большака. Пришлось дожидаться Хуана и помогать ему с повозкой. Она плохо брала пригорки, вязла в валежнике и упревшей прошлогодней листве. Пока рыцари возились с телегой, Валентин разыскал небольшую поляну, подходящую для ночевки и отправился к небольшому ручью за водой.
   Под ногами ковром стелилась прошлогодняя листва. Кроны деревьев переливались в закатных лучах множеством красок. Дополненные игривыми тенями, перепрыгивающими с одного листа на другой, они походили на соборный купол, изукрашенный солнцем, прошедшим через разноцветные витражи. Звонкоголосые птицы, порхавшие с ветки на ветки, казались окрыленными человеческими силуэтами - маленькими ангелами, поющими на неизвестном, завораживающем языке.
   Валентин шел, углубленный в раздумья, и не замечал этого благолепия. Он спустился к берегу, котелком зачерпнул воды и вылил в нее весь запас сонной микстуры, купленной в Саара-де-ла-Сьерре. Глиняные сосуды разбил и выкинул в реку. Никаких следов. Идеальный побег. Сегодня девушка станет свободной, и никто не заподозрит де Харо в том, что он ей помогал. Готовить будет Армандо, караулить - Седой с Немцем.
   Валентин вернулся на поляну. Рыцари и телега с клеткой были уже там. Армандо, непревзойденный походный повар, сам собирал валежник и раскладывал костер - чтобы огонь не был слишком мал или велик. К процессу готовки он подходил весьма педантично, несмотря на расхлябанность в других делах.
   - Ты что, из болота черпал? - недовольно пробурчал он, приняв из рук Валентина котел. - Посмотри, какая вода мутная. Не будь я не так голоден, заставил бы тебя идти снова.
   - Не нравится, иди сам, - с делано безразличным видом сказал Валентин и подошел к заключенной девушке.
   Она лежала в клетке, поджав под себя ноги, и, кажется, спала. Несмотря на теплую погоду, ее знобило. Бедняжка коротко дрожала, как избитый щенок. Лицо ее временами искажалось от боли. В такие минуты девушка крепко сжимала переломанные пальцы и, испытывая еще большую боль, начинала дрожать сильнее.
   - Проснись, - прошептал Валентин и через клетку прикоснулся к спящей.
   Открыв глаза и увидев перед собой рыцаря, девушка вздрогнула от испуга и забилась в дальний угол клетки. Она с опаской смотрела на Валентина большими карими глазами и хрипло дышала.
   - Не бойся, я тебя не обижу, - как с маленьким ребенком, заговорил де Харо. - Подойди. Я вправлю тебе пальцы. Если не сделать этого сейчас, они неправильно срастутся.
   Валентин, не переставая, шептал ей ласковые, успокаивающие слова. Все еще опасаясь, девушка подползла ближе.
   - Будет больно, - предупредил де Харо, всунул девушке в рот тряпицу, чтобы она не кричала, и поочередно вправил ей переломанные пальцы. Она стоически вытерпела муки, только глаза увлажнились от слез.
   - Что ты себе позволяешь? - пробасил Немец и схватил Валентина за шею.
   - Убери руку, иначе я ее сломаю, - процедил де Харо.
   - Я скорее раздавлю твою глотку!
   Валентин выкрутил руку Немца, опрокинул его и прижал к земле.
   - Не смей угрожать мне за добрые дела.
   - Она же ведьма, - прохрипел Немец, отплевываясь от земли.
   - Отпусти его или окажешься с ней в одной клетке, - вмешался Седой.
   Когда де Харо освободил Немца, тот встал, отряхнулся и зло посмотрел на обидчика.
   - Мы еще сочтемся.
   - И больше не приближайся к ведьме, - добавил Седой. - Ты слаб духом и уже поддался ее чарам.
   - Какие же вы трусы, братья! - возмутился Валентин. - Испугались девушку. Она еле дышит после перенесенных пыток. Но вам этого мало, и вы продолжаете над ней издеваться, как каты. Вы же не палачи, братья, а рыцари Христа. Так и относитесь к ней по-христиански.
   - Ты нам не духовник, чтобы читать морали, - сказал старший Хименес, поигрывая трехгранным стилетом. - Так что заткни пасть, пока этого не сделали другие.
   - Идите к черту!
   Валентин картинно развернулся и, скрывая торжествующую улыбку, ушел вглубь леса. Там он собирался переждать, пока рыцари не прикончат ужин. Никто из них не заподозрит, что ссора произошла лишь для отвода глаз. По крайней мере, де Харо на это надеялся.
   Он бесцельно шатался по лесу больше часа, от безделья пиная древесные грибы и пугая неугомонных птиц, щебетавших над головой. К ночи вернулся в лагерь.
   - А вот и наш обиженный герой! - усмехнулся Лукас. - Иди сюда, недотрога. Мы оставили тебе немного похлебки.
   Ничего не ответив, Валентин лег на дорожный плащ и отвернулся.
   - Нам больше будет! - обрадовался Армандо и потянулся к висевшему над потухающим костром котелку.
   - Не так быстро, - Немец опередил его и вылил остатки похлебки в свою миску. - Сами мы поели, но надо же и пленницу угостить.
   Валентин напрягся. Его план висел на волоске. Сонная девушка далеко не убежит.
   Тем временем Немец приблизился к телеге и посмотрел на узницу.
   - Проголодалась, детка? - спросил он наиграно заботливым голосом. - Сейчас брат Рене тебя накормит. Держи, детка.
   Девушка подалась вперед, чтобы взять протянутую ей миску. Немец вылил ей горячую похлебку прямо в лицо и дико расхохотался.
   - Оближись! И на соломе гляди еще сколько осталось. До конца путешествия хватит!
   Валентин вздохнул с облегчением. Ему было противно смотреть на изуверства, но девушке недолго осталось терпеть. Когда все уснут, она будет свободна.
   Но прошел час, второй, а рыцари и все не засыпали. Даже на Хуана, не отличавшегося особым здоровьем, не подействовало снотворное. Валентин не мог поверить в свое фиаско. Неужели аптекарь обманул? Или микстура выкипела? Или оказалось слишком разбавленной? Как бы там ни было - никакого сонного эффекта. Надо было срочно менять план.
   Отужинав и отслужив комплеторию, Седой с Немцем остались на страже, а остальные повалились спать. Валентин лежал, не смыкая глаз. Дальше по тракту располагались более обжитые земли, и никто не стал бы останавливаться на ночлег в безлюдном лесу. Следовало предпринять что-либо сегодня, иначе девушку уже не спасти. В конце концов, у Валентина вырисовался только один план, суливший ему новые бега и преследования.
  
   Через два часа после заутрени сменили караул. Заступили Валентин и Лукас. Когда Седой с Немцем улеглись и забылись крепким сном, де Харо, тайком подошел к телеге, достал кинжал, собираясь оглушить часового, но менестрель его заметил.
   - А, хорошо, что ты здесь. Постой тут, а я отойду. Не хочу справлять нужду в трех футах от лагеря, - сказал Лукас и ушел вглубь леса.
   Валентин последовал за ним. Он старался не шуметь, но шорох листвы и хруст валежника выдавали его шаги.
   - Ты что, подглядываешь? - обернувшись, усмехнулся Лукас и рухнул в собственную лужу, подкошенный ударом в висок.
   Валентин связал менестреля и заткнул ему рот кляпом, чтобы, очнувшись, Лукас не смог поднять тревогу. До смены караула оставалось еще несколько часов, этого времени хватит, чтобы уйти от погони на безопасное расстояние.
   - Снова в бега, - сплюнув, прошептал Валентин. - Видно, такова воля Господа...
   Он вернулся к лагерю, стянул у Немца с пояса ключи, подошел к повозке и бесшумно отпер клетку. Девушка не спала, стояла в противоположном углу и с опаской глядела на спасителя.
   - Выходи, ты свободна.
   Валентин помог ей спуститься, кинжалом перерезал веревки и не поверил своим глазам. В одно мгновение кожа на руках девушки одрябла, пальцы стали тонкими и крючковатыми. Лицо покрылось глубокими морщинами. Перед ним стояла согбенная седовласая старуха.
   Ведьма толкнула де Харо с такой силой, что тот отлетел на несколько футов и спиной ударился в дерево. Он хотел позвать на помощь, но у него перехватило дыхание. Как рыба, выброшенная на сушу, он открывал рот и не мог издать ни звука.
   Ведьма подскочила к Седому и схватила его меч. Взглянула на неподвижного де Харо, скривила рот в мерзкой улыбке и перерезала спящему рыцарю горло. Валентин наблюдал за этой картиной и ничего не мог сделать. Тело его не слушалось, речь отняло. Он стоял, как истукан, и смотрел на происходящее.
   Шевеля руками и пританцовывая, словно какой-то шаман, ведьма приблизилась к Армандо и одним ударом обезглавила его. Следом прикончила Пили. После каждого убийства она поворачивалась к Валентину и ехидно улыбалась.
   - Ты будешь последним. Твой страх дает мне силы, - сказала ведьма и неожиданно согнулась, как от удара в живот.
   - Отче наш, сущий на небесах! - вещал Хуан де Самаррага, держа перед собой крест. - Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе.
   Голос Хуана разбудил остальных. Рыцари вскочили на ноги и оголили клинки.
   - До суда она не доживет! - крикнул Немец, увидев бездыханное тело Седого. - Я привязался к этому старикашке!
   Он и братья Хименесы втроем набросились на ведьму. Она ловко увернулась от всех мечей и схватила Немца за шею. Одной рукой подняла его над землей, а второй вырвала ему сердце с такой легкостью, словно проломить рукой человеческую грудную клетку было проще простого. Труп она отшвырнула в сторону и с жадностью укусила окровавленное сердце, все еще пульсирующее в ее ладони.
   - Монах, а попадет в ад, - сплюнув кровавой слюной, сказала ведьма.
   Братья Хименесы, оставшись вдвоем, не торопились нападать. Они поняли, что их противник непрост. Хуан, зажмурившись, повторно читал "Отче наш". Валентин все еще не мог пошевелиться и беспомощно наблюдал за делом своих рук.
   Ни с того, ни с сего старший Хименес опрокинул брата ударом ноги, занес и опустил меч. Теодоро с трудом парировал, перекатился и вскочил на ноги.
   - Ты что, брат? Это же я - Теодоро, - ошарашено пробормотал он.
   Околдованный Освальд снова напал. Широко размахивая тридцатифунтовым мечом, он обрушивал на брата удар за ударом. Теодоро пятился, из последних сил отбивался, даже не пытаясь нанести ответный выпад.
   Ведьма безудержно хохотала и радостно пританцовывала.
   Хуан открыл глаза и шагнул в сторону дерущихся братьев. Глядя на францисканца, Валентин готов был поспорить, что монаха окутал ореол света. Еще вчера он не поверил бы своим глазам, но уже сегодня не находил в этом ничего странного. Против черного колдовства выступил божественный свет.
   Ведьма перестала смеяться, и танец ее стал натужным.
   Хименесы продолжали сражаться друг с другом. Теодоро бесконечно отступал, пока ему под ноги не попала чья-то поклажа. Не устояв, он рухнул наземь, не успел парировать удар и умер с братниным мечом в груди.
   В следующую же секунду Освальд попал под божественный свет и пришел в себя. Но было уже поздно. Обезумев от горя, он выбежал за границы свечения и напал на ведьму. У него не было никаких шансов. Она расправилась с ним за считанные секунды. И теперь все ее внимание приковал к себе молящийся францисканец.
   - Твоя вера слишком слаба, чтобы остановить меня, - зло процедила ведьма и прыгнула на Хуана, но свечение вокруг него стало ярче. Колдунья яростно зашипела и отпрянула. - Даже так. Что ж, живи, монах. И расскажи обо мне другим. Я люблю пускать кровь маловерам.
   - Беги! - крикнул де Самаррага и сразу вернулся к чтению молитв: - Хлеб наш насущный дай нам на сей день...
   Всего одно слово вернуло контроль над телом. Валентин хотел спрятаться за спиной францисканца, но ведьма преградила путь. Тогда он опрометью побежал в гущу леса и принялся читать молитву:
   - Господь - Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться...
   Тело повиновалось с трудом. Валентин старался бежать, изо всех сил напрягая одеревеневшие мышцы, но часто падал и вспахивал лицом землю. Заново вставал на непослушные ноги и продолжал бежать. Вскоре Вера, то ли в Господа, то ли в себя самого, прибавила ему сил, и от колдовской слабости не осталось и следа.
   - Он покоит меня на злачных Пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего.
   Сзади маячил призрачный свет, исходящий от де Самарраги, но вскоре слабый огонек угас. Валентин не знал, то ли монах скрылся за деревьями и пропал из виду, то ли ведьма его одолела. Как бы там ни было, де Харо не собирался проверять и продолжал бежать в неизвестном направлении.
   - Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня.
   Валентин остановился, чтобы перевести дух. И ему вдруг показалось, что погони нет. Но в следующий миг где-то за спиной, в верхушках деревьев, раздался звериный вой, сменившийся нечеловеческим хохотом. Над головой мелькнула тень, закрыв собой звезды. Ужас стрелою пронзил грудь, страх набатом ударил в виски, от нахлынувших панических мыслей бешено заколотилось сердце. Валентин рванулся с места, как испуганный зверь, и побежал так быстро, словно воспарил над землей.
   - Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена.
   Валентин метался из стороны в сторону в тщетных попытках избавиться от погони, но противный, воющий смех звучал с каждой секундой все ближе. Он доносился то справа, то слева, словно загонял добычу.
   - Так, благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни. Аминь.
   Валентин увидел тусклый свет человеческого жилища. Это был дом, затерявшийся в глухом лесу. Вот он единственный путь к спасению. Валентин побежал быстрее прежнего, хотя мгновением раньше ему казалось, что силы уже на исходе.
   - Господь - Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться: Он покоит меня...
   Валентин открыл незапертую дверь. В лицо ему пахнуло теплом домашнего очага, в глаза ударил слепящий свет. На душе отлегло, на краткий миг в сердце поселился покой, а затем жгучая боль пронзила тело. Беглец почувствовал, как в спину его впились острые когти, они сжали плоть и попытались утащить назад, подальше от одинокого дома. Валентин вцепился в дверной косяк и истошно закричал, когда исполинская сила оторвала его от земли. Боль была такой сильной, что Валентин подавился криком, но не перестал держаться. Он сопротивлялся несколько минут, длящихся целую вечность. Затем из его рта брызнула кровь, руки ослабли, перед глазами все поплыло.
   Уже теряя контроль над телом, де Харо вспомнил, что бросил в лесу связанного Лукаса, и менестрель погибнет, даже если его не нашла ведьма. Валентин убил всех. И сейчас последует за ними.

Глава 8. С наибольшим рвением

Июнь, 1485 год от Р.Х.

Предместья Саара-де-ла-Сьерра. Кастилия

Если не изменить свои убеждения,

жизнь навсегда останется такой, какая она есть.

  
   По комнате бродил запах копченого мяса, сухих трав и специй. Воздух дурманил. Каждый вздох давался с невероятным трудом и отзывался болью во всем теле. Откуда-то издалека, словно из глубокого сна, слышался старческий голос, читающий молитвы. Слова теплом проникали в грудь и дарили мягкий покой, спасающий от невыносимых мук. Когда голос замолкал, боль возвращалась и с утроенной силой терзала каждую точку тела.
   Открыв глаза, де Харо увидел перед собой седобородого старика в пурпурной сутане и прелатской митре. Он склонился над Валентином с Библией в руках и, близоруко щурясь, читал молитвы.
   - Пока молитва не разрушит колдовство, даже пальцем не шелохни, - сказал старик, увидев, что раненый открыл глаза, и вернулся к чтению.
   Не рискуя нарушать волю кардинала-епископа, Валентин осмотрелся, не поворачивая головы. Он находился в небольшой задрапированной комнатке. Из-за косульих шкур, служивших шторами, можно было разглядеть камин. Хворост в нем горел вспышками, пламя мигало и вздрагивало, отчего тени на стенах водили ведьминские, как на шабаше, хороводы.
   - Я жив? - пересохшими губами прошептал Валентин.
   Старик кивнул, не отрываясь от чтения.
   - Непостижимо, - кривясь от боли, выдохнул де Харо. - Я убил всех, а сам выжил.
   - Не кори себя, милок, - сказал старик, отложив Библию. - Ведьма тебя околдовала задолго до того, как ты ее освободил. Уж поверь мне на слово, я знаю в этом толк.
   После того, как старик перестал читать молитвы, боль вернулась. Валентин изогнулся дугой и придушенно застонал, отчетливо почувствовав на спине десять ран от ведьминых когтей. Казалось, под кожей живут огненные черви, которые, бесконечно двигаясь, причиняют адскую боль.
   - Помолитесь! - выкрикнул Валентин. - Помолитесь, прошу...
   - Терпи, - старик опустил холодную, как лед, руку на грудь Валентина и прижал его к тюфяку. - Еще несколько дней.
   Его слова звучали, как приговор. Боль терзала Валентина, не давала покоя ни на мгновение. Она была невыносимой. Пожирала мысли, превращая в бессознательное агонизирующее существо. Словно сомнамбула, Валентин в полубреду метался по соломенному тюфяку в тщетной надежде, что муки утихнут хоть на мгновение и придет долгожданный сон. Но боль не давала ему уснуть несколько дней. Валентин мечтал о смерти, как об избавлении. И с каждым часов, проведенным в адских муках, это желание становилось все сильнее.
   - Терпи, - повторял старик, давая какой-то отвар. - Ведьма оставила на тебе колдовскую печать. Ты вместо нее испытываешь муки Ада.
   Снадобье снимало боль, но его эффект был настолько мал, что почти не ощущался. Только молитвы дарили непродолжительный покой. Валентин оживал на богослужениях и медленно умирал в остальные часы. Только на шестой день ему удалось уснуть во время вечерни. Он проспал до рассвета и, проснувшись, не поверил своему счастью - боль прошла бесследно.
   В комнату вошел старик, сменивший кардинальское облачение на поношенную сутану из серого домотканого сукна. Он сел на колченогий табурет, раскрыл бревиарий и начал утреннее богослужение. Валентин молча повторял за ним заученные слова и мысленно благодарил Господа за чудесное исцеление.
   - Вижу, тебе уже лучше, - сказал старик, положив молитвенник на край тюфяка. - Я Готфрид Шульц, но люди зовут меня отцом Самуилом. А как твое имя?
   - Валентин де Харо, - ответил он. - Скажите, отче, как я выжил? Ведь ведьма меня утащила.
   - Не успела. Господь прислал меня вовремя и помог прогнать ее.
   - Значит, читая молитвы, ты тоже излучаешь свет? Ты убил ведьму? Она мертва?
   Самуил посмотрел на де Харо заинтересованным взглядом.
   - Увидеть божественный свет может не каждый. Только тот, кого отметил Господь. А ведьма жива и, думаю, невредима, - говоря о колдунье, старик сник, а его голос переполнился мучительной тоской.
   Валентин вспомнил, откуда ему знакомо имя отца Самуила. Приходской священник из Саара-де-ла-Сьерры говорил, что именно этот монах-отшельник схватил колдунью.
   - Ведь это ты пленил ведьму и отвел ее в Саара-де-ла-Сьерру?
   Самуил кивнул.
   - Почему не схватил снова?
   - В ту ночь она убила много людей и забрала их силы. Я сделал все, что мог, но этого оказалось недостаточно.
   - Спасибо, что спас меня. И... это я отпустил ее, - потупив взор, признался Валентин. - Из-за меня погибли люди.
   - Я знаю, - спокойно сказал Самуил. - И уже говорил, что в этом нет твоей вины. Ведьма могла зачаровать любого. Я уже не раз встречался с подобными вещами.
   - Не раз встречался? Кто же ты, отче? Я видел тебя в кардинальском облачении и епископской митре. Ты...
   - Нет. Уже нет, - Самуил встал и подошел к шторе, разделявшей комнату раненого от остального жилища. - У нас будет немало времени для разговоров. А сейчас набирайся сил.
   - Постой! - попросил де Харо, мысленно вымаливая у Господа милосердия. Он боялся спрашивать о судьбе оставшихся членов отряда. Конечно, у Саммараги было мало шансов выстоять против колдуньи, а связанного Лукаса могло спасти только чудо, но страшная правда лучше неведения. - Ты знаешь, я не один конвоировал ведьму. Со мной было восемь человек. Когда я сбежал, двое еще оставались живы. Им удалось спастись?
   - До моего жилища добрался только ты.
   С этими словами Самуил ушел и долго расхаживал по дому. Шторы из косульих шкур не могли скрыть его шаркающие шаги и приглушенный шепот. Но Валентин понял, что затронул запретную тему, когда заговорил о сане своего спасителя, и больше не беспокоил его расспросами. Он узнал достаточно. Ведьма жива и после убийств сильнее, чем прежде. Но Самуил, бывший кардинал-епископ, по каким-то неведомым причинам ставший отшельником, обладает теми знаниями и умениями, при помощи которых ее можно схватить и предать огню. Валентин решил, что отомстит ведьме любой ценой. Только так он сможет успокоить совесть и искупить грехи перед Господом.
  
   Несмотря на то, что боль отступила, де Харо был еще слаб и два дня провел в постели. Поднявшись после длительного бездействия, он обнаружил, что его ноги отекли, руки ослабли, а тело одеревенело. Чтобы вернуть мышцам прежнюю силу, Валентин весь день рубил дрова, собирал валежник, носил из реки воду. Вечером свежевал косулю, подстреленную Самуилом, и обрабатывал сыромять жиром, чтобы та не затвердела. Физический труд все еще вызывал боль в раненой спине, но эта боль уже не туманила рассудок, наоборот, заставляла работать упорнее и яростнее.
   С утра и до ночи Валентин думал о мести и уже видел ведьму, сгорающую живьем на праведном огне. Эти мысли полностью завладели им и не покидали ни на мгновение. Он понимал, что самому не справиться. Следовало заручиться поддержкой Самуила, чтобы с его помощью расправиться с ведьмой.
   Аскетичный монах скупился на разговоры, за весь день поговорить с ним удалось только после вечерни. Сидя за грубо сколоченным столом, Валентин буравил взглядом косулью похлебку и не притрагивался к еде.
   - Спрашивай уже, - сказал Самуил, отставив пустую миску.
   - Мне не дает покоя ведьма. Ее надо казнить. Это богоугодное дело, - на одном дыхании выпалил де Харо.
   - Никто не знает, что угодно Господу. Если Он не обрушил на голову ведьмы кару небесную, значит, на то Его воля.
   - Если не ради Господа, то ради людей ты должен убить ведьму.
   - Я не возьму на себя смертный грех.
   - Это не грех, - возразил Валентин. - Ведь ты убьешь колдунью.
   - Неважно, кого убивать, праведника или грешника. Убийство всегда остается убийством. Задача Церкви - наставлять на истинный путь, а не карать за ересь и ведовство.
   - Но ты же сам отправил ведьму на закланье.
   - Я сделал все, чтобы избежать кровопролития: доставил ее в Саара-де-ла-Сьерре, передал местному священнику, строжайше запретив пытать, написал магистру Сантьяго и эпископу Кордовы, прося у них помощи и снисхождения для грешницы. Но ведьма сбежала. И за одну ночь убила больше людей, чем за последние двадцать лет. Этот лес пользуется дурной славой, сюда не забредают путники. Пусть так остается и дальше.
   - Но мы спасем много жизней, если сожжем ее.
   - Без суда это не наказание, а убийство.
   Валентин не желал отказываться от мести.
   - Я готов взять на себя смертный грех, - высокопарно заявил он.
   - А я - нет. И хватит об этом, - Самуил встал и направился в соседнюю комнату. Остановившись на пороге, добавил: - Хочешь убить ведьму? Дерзай. Я не буду тебе мешать, но и помогать не стану. Спокойной ночи.
   Оставшись в одиночестве, Валентин съел остывшую похлебку и вымыл посуду. Разобрав зашторенный угол и сложив косульи шкуры возле камина, улегся на свой тюфяк и впервые за два года уснул без молитвы. Христиане гибнут от рук проклятой ведьмы, а монах-отшельник даже не пытается этому помешать. Если воля Господа и вправду такова, то Он не заслуживает ни хвалы, ни песнопений.
   В полночь Валентин не просыпался для заутрени, а утром не читал лауды, хотя слышал, как в соседней комнате молился равнодушный аскет. Через полчаса после богослужения в дверь постучали.
   - Спрячься, - шепотом велел Самуил, выйдя из спальни.
   Не задавая вопросов, Валентин укрылся за ворохом шкур и притаился. Он отчетливо услышал тихий скип двери, лязг шпор и знакомый голос.
   - Приветствую, отче. Я - Лукас де Монтеро, рыцарь ордена Сантьяго. Мой отряд ищет плененную тобой ведьму.
   - Она в Саара-де-ла-Сьерре - невозмутимо ответил Самуил.
   - Уже нет. Две недели назад мы сопровождали ее в Кордову, но ведьме удалось сбежать.
   - Как вы это допустили? - вознегодовал Самуил. - Разве она не была связана по рукам и ногам?
   - Ей помог один из братьев, - смутившись, ответил Лукас. - Он всего два года провел в Ордене и не обладал...
   - Остолопы! Зачем взяли новичка? Я же писал магистру, что это дело особой важности! Или слова кардинала для него ничего не значат?
   "А Самуил не промах, - подумал Валентин, уже задыхаясь от противного запаха жира, исходящего от сыромяти. - Еще ничего толком не сказал, а уже дважды обвинил Лукаса. Если дело и дальше пойдет так, то о моей судьбе даже речь не зайдет".
   - Не я отбирал людей. Мое дело - выполнять приказы, - не сразу нашелся с ответом менестрель. - Я здесь, чтобы исправить оплошность и доставить ведьму в Кордову.
   - Тогда больше не задерживаю, - сказал Самуил, и дверь едва слышно скрипнула.
   - Постой! Я думал, ты расскажешь мне, где найти ведьму и как ее пленить.
   - Пленить поможет истинная Вера, которой у тебя отродясь не было. А где найти, одному Богу известно. Я схватил ее к северу отсюда, возле большака. Но ведьма не настолько глупа, чтобы попасться на одном месте дважды. Думаю, она уже далеко отсюда. Зовите опытного инквизитора. Быть может, он выследит ведьму.
   - Орден не хотел бы предавать этот случай огласке, - совсем стушевался Лукас.
   - Тогда не надо было являться ко мне с расспросами. Передай магистру, что я обо всем оповещу Рим, - сказал Самуил и захлопнул дверь.
   Выждав несколько минут, Валентин вылез из-под шкур.
   - Ты страшный человек, отче, - сказал он, улыбаясь.
   - Не разделяю твоего веселья, - хмуро ответил старик. - Если твои товарищи найдут ведьму, то на ее счету станет еще больше трупов.
   - И что же нам делать?
   - Молиться, - обрубил Самуил и вышел из дома.
   Он вернулся только на следующее утро, изможденный и перепачканный кровью. Левая рука его безвольно обвисла. Правая - прижимала к груди разорванную пополам, окровавленную Библию.
   - Никто не выжил, - сказал Самуил сухим голосом, несмотря на то, что по его щекам текли слезы. - Их было десять. Она убила всех, по одному, по очереди. Я не смог ей помешать.
   Не устояв на ногах, он упал прямо на пороге и потерял сознание. Валентин отнес его в спальню, уложил на кровать, раздел и осмотрел стариковское тело. За исключением вывиха, Самуил был цел и невредим. Ведьма до него не добралась. Валентин вправил монаху руку - на войне не раз приходилось проделывать подобные операции - и несколько часов провел у его постели, пока тот не открыл глаза.
   - Теперь мы связаны одной судьбой, - заметил де Харо. - Я дал ведьме убить одних рыцарей, ты - других. Ты выходил меня, теперь мой черед заботиться о тебе.
   - Позабочусь о себе сам, - ответил Самуил, вставая. - Я не так слаб, как ты думаешь. Но ведьма меня рассердила. Время всепрощения закончилось. Ты хотел отомстить, вскоре тебе представиться такая возможность.
   - Ты смеешься надо мной, - без тени улыбки сказал де Харо. - Ведьма всего за ночь убила семерых, а я должен в одиночку поймать ее и сжечь? Она разделается со мной, как с ребенком.
   Самуил внимательно взглянул на Валентина и, выдержав долгую паузу, тихо сказал:
   - Я обучу тебя всему, что знаю сам. Вместе мы победим.
  
   Обучение началось уже на следующий день.
   - Вера творит чудеса, - наставлял Самуил, поразительно быстро пришедший в себя. - Вера бывает разной. Кто-то верит в Господа, и во имя его творит чудеса; кто верит в любовь, и ради нее свершает великие подвиги; кто-то верит в Родину, и встает в одиночку против целого войска. Ты сам должен выбрать, во что тебе верить, и тогда твои силы утроятся.
   - Я... я верю, - прошептал Валентин, выбравший силу мести.
   - Для познания эзотерической премудрости мне понадобились годы, - предостерег Самуил, поглаживая левую руку, закрепленную повязкой через шею. - Но я хороший наставник и быстро справлюсь с твоим обучением, если ты проявишь особое рвение.
   - Можете во мне не сомневаться. Но я думал, что эзотерика никак не связана с Верой.
   - Ты должен не думать, а запоминать.
   - Я всегда считал, что понимание вопроса лучше зубрежки.
   - То ты думаешь, то считаешь. Мы не на лекции, милок, - Самуил начал сердиться и брюзжать, как несносный старик. - Ну да ладно. Пожалуй, мне все же придется раскрыть перед тобой кое-какие секреты. Иначе наше обучение далеко не продвинется. Но сперва мне надо знать, на что ты пойдешь ради мести?
   - На все, - не задумываясь, отчеканил Валентин.
   - Сейчас проверим, - ухмыльнулся Самуил, словно дьявол, завладевший душой праведника. - Чтобы противостоять ведьмам, одной Веры недостаточно. Придется воспользоваться их же оружием - колдовством. Ты готов стать чернокнижником?
   - Да, - лишь на секунду задержался с ответом де Харо.
   - Хорошо, но на этом твоя проверка не заканчивается. Пойдем дальше. При помощи каббалы я могу навсегда защитить тебя от ведьм и других исчадий сатаны. Для этого мне придется вырезать на твоем теле магические тексты, чтобы ты через истязание и боль обрел единение с Господом.
   - Муки меня не страшат. Только твои слова звучат слишком сладко, чтобы не было никакого "но".
   - Совсем забыл, что для своих лет ты проницателен, - усмехнулся Самуил.
   - Я уже не мальчик, - Валентин ответил грубее, чем собирался. Он всегда остро реагировал, когда речь шла о его возрасте.
   - Но и не мужчина. Сколько тебе? Двадцать? Двадцать пять?
   - Девятнадцать. Диего Фернандесу из Кордовы было столько же, когда он возглавил оборону Лусены и наголову разбил врага.
   - Александр Македонский в двадцать четыре завоевал половину мира. Но не о них речь. Они готовились к своим подвигам с рождения. Так что помолчи, милок, а я продолжу, - Самуил глубоко вздохнул и заговорил вновь: - Так вот, каббала, способная защитить от исчадий ада, зародилась в иудейской вере и сейчас, когда многие магические секреты перестали быть тайной, стала общедоступной.
   - Постой, ты хочешь, чтобы я стал иудеем? - не совсем понял де Харо.
   - Вовсе нет. Для эзотерической каббалы не имеет значения, как тебя крестили. Мы с иудеями верим в одного Господа. На восьмой день после рождения Христос принял обрезание, как иудей. Евреи и по сей день считают его учение назорейской ересью, сектантством. Когда-то наши религии были похожи.
   - Не вижу никакого сходства, - возразил Валентин.
   - Конечно, пройдя через века, ритуалы и литургии сильно изменились. Но исток был один. А это самое главное. Но мы опять отклонились от сути. Священные тексты следует вырезать на иврите. Только язык Адама обладает необходимыми мистическими свойствами.
   - Нет, это уже слишком. Я не стану в этом участвовать, - отрезал Валентин. - Меня сожгут на костре за ересь. Пусть каббала хоть тысячу раз спасет меня от ведьм. Это будет не важно, если мне придется скрывать от всех свое тело. Я ваш покорный ученик, отче. Во всем, но только не в этом.
   - Хорошо, я уступлю, - легко сдался Самуил, словно и не надеялся на удачный исход своей авантюры. - Но истязаний тебе все равно не избежать. Магические ритуалы должны оставить след на твоей душе. А безболезненно такие уроки не проходят.
   - Я приму любые муки, если это поможет богоугодному делу, - склонил голову де Харо.
   - Так тому и быть!
   Вечером Самуил привязал де Харо к своей кровати, разжег вокруг него свечи, раскурил какие-то едко пахнущие травы и, взяв в руки нож, принялся читать слова на незнакомом языке. Валентин не знал иврита и молча следил, как в опасной близости от его тела блуждает острое лезвие. Травы дурманили, мерный голос Самуила вгонял в полудрему. Вскоре перед глазами все поплыло, картинка смазалась и закружилась.
   Резкая боль, уколовшая грудь, несколько протрезвила Валентина. Он ошалело посмотрел вокруг и увидел лезвие, вонзенное в его плоть. Сдавленно закричав, попытался вырваться, но был крепко связан. Да и наркотические травы уже украли почти все силы, сделав движения вялыми.
   Самуил не обращал на вопли никакого внимания и филигранно выводил на теле ученика замысловатую вязь. Изредка протирал его раны настойкой, обмахивал травами, чтобы тот не провалился в забытье, и возвращался к вычерчиванию символов.
   Вскоре де Харо перестал сопротивляться. Его чувства притупились. Дурманящие травы и спокойный голос монаха вогнали в состояние, похожее на транс, и телесные пытки уже не причиняли боли. На смену полудреме пришло забытье.
   Проснувшись наутро, Валентин с удивлением обнаружил, что на его теле нет ни царапины.
   - Ты познакомился с колдовством, - сказал Самуил. - Обратного пути уже нет.
  

Глава 9. Аутодафе

Июль, 1486 год от Р.Х.

Предместья Саара-де-ла-Сьерра. Кастилия

  

Бог стал человеком,

чтобы человек мог стать богом.

  
   - Pater noster, qui es in caelis...
   Легкий ореол, окруживший Валентина, становился с каждым словом все ярче. Мягкий баритон набирал силу, звучал все громче и яростнее. Со временем начало казаться, что не один человек читает молитву, а льются многоголосые хоралы, и вплетается в хор органная музыка.
   - Panem nostrum quotidianum da nobis hodie...
   Хоралы взревели неистово. Церковная музыка затопила крохотное помещение. Божественный свет озарил комнату, проник во все закутки и щели. Самуил, слушавший молитву, трепетал от религиозного восторга. Сердце его билось учащенно, а глаза горели фанатическим огнем.
   - Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo. Amen.
   - Неплохо, милок. Очень неплохо, - Самуил смахнул со лба холодный пот. - Даже мне захотелось упасть на колени и каяться.
   Валентин довольно улыбнулся. Больше года он по крупицам взращивал в себе Веру, черпал из нее силу, учился использовать божественное благословение для борьбы с ведовством. И в то же время сам практиковал изотерическое искусство, чтобы познать врага изнутри и найти у него слабые стороны.
   После расправы над карательным отрядом ордена Сантьяго, рыцари объявили лес проклятым и настрого запретили людям соваться в эти места. Инквизиторы сочли такую предосторожность меньшим злом и не стали вылавливать ведьму. За последний год она убила лишь одного путника. Ее силы таяли, в то время как силы Валентина росли. Каждый день медитации и познания приближал месть. И вот долгожданный час пробил.
   - Ты готов, но будь осторожен: она - самая могущественная из всех ведьм, с которыми мне доводилось встречаться. - Самуил протянул ученику боевую цепь с увесистым крестом. - Этим оружием я отправил в преисподнюю немало тварей. Теперь оно твое.
   Подержав в руке подарок, Валентин вернул его обратно.
   - Я не для того обучался, чтобы таскать с собой якорные цепи. Справлюсь молитвами.
   - Как знаешь, - пожал плечами Самуил. - Сегодняшний день проведи в медитации, а завтра начнем охоту.
   Последовав совету наставника, Валентин с утра и до поздней ночи истово молился. Он не чувствовал ни голода, ни жажды, ни усталости, полностью сосредоточившись на единении с Христом, который был и человеком, и Богом. Сознательная близость с ним дарила духовное преображение. К ночи Валентин добился успеха и уснул, чувствуя в себе божественное начало.
   Он проснулся, преисполненный решимости. С нетерпением прочел лауду, ограничившись девятью псалмами, быстро позавтракал и, дождавшись медлительного Самуила, отправился в путь.
   Для отшельников уже давно не было секретом, где прячется ведьма. На каждом месте убийства, где поработала колдунья, появлялись широкие круги из поганок. С каждым годом таких отметин в лесу становилось все больше. Со временем они увеличивались в размерах, а несколько месяцев назад соединились в один гигантский круг. Именно там и пряталась ведьма - в проклятой земле.
   Наблюдая за учеником, Самуил не мог отделаться от мысли, что слишком спешит. Валентин был силен, хорошо обучен, но полностью лишен практики. Сразу сражаться со столь сильной ведьмой было безумием. Но круг из поганок уже вплотную подобрался к дому. Еще чуть-чуть, и освященные стены не сдержат колдунью.
   - Дальше мне идти нельзя. Если переступлю через черту, она меня почует и сбежит, - остановившись у границы ведьминого круга, Самуил ободряюще похлопал де Харо по плечу. - Ступай, милок. С Богом!
   Перешагнув через линию поганок и сделав несколько шагов вглубь проклятой земли, Валентин попал в какой-то зачарованный лес. Деревья скрючились, вся листва на них срослась в центре ствола в один зеленый шар, а ветви стояли голыми. Трава почернела, зачахла, но не умерла. Она шевелилась, как живая, и цеплялась за ноги, мешая идти.
   Самуил остался далеко позади. Теперь помощи ждать было неоткуда. Валентин шел, не оборачиваясь. Углубившись в проклятую землю, он услышал хлопанье крыльев и приготовился к сражению. Над головой пролетела стая летучих мышей и скрылась из виду. Деревья зашевелились и затрещали, хотя погода была безветренной. Трава сильнее заколыхалась под ногами. Но ведьма так и не появилась.
   Валентин отправился дальше и вскоре вышел к вековому дубу, облепленному омелой. Под деревом сидела обнаженная девушка и что-то мастерила из ведьминского куста. Она посмотрела на де Харо большими карими глазами и широко улыбнулась. Только теперь, когда у нее отрасли волосы и сошли побои, Валентин заметил, как прекрасна эта девушка. Точеные черты лица, четко очерченные скулы, густые, вьющиеся волосы, ниспадающие на тонкую, лебединую шею.
   Валентин не мог отвести от ведьмы глаз и с вожделением смотрел на высокую пышную грудь, манящие точки сосков. Взгляд невольно скользил по узкой талии, опускался к широким бедрам и останавливался между ног, где у нее были поразительно густые волосы.
   - Я ждала тебя, - сказала она мелодичным, пьянящим голосом, отложила в сторону куст омелы и раздвинула ноги. - Иди же ко мне. Насладись моим телом.
   Валентин с трудом переборол похоть, осенил себя крестным знамением и шагнул вперед.
   - Dominus pascit me, et nihil mihi deerit...
   В одно мгновение девушка преобразилась. Густые черные волосы поредели, стали совершенно седыми, на гладкой коже залегли глубокие морщины, стройное молодое тело одрябло, пышная грудь обвисла, на старческих ногах взбухли толстые зеленоватые вены. Ведьма приняла истинную ипостась, и ее силы удвоились.
   - Animam meam refecit... - вещал Валентин, шаг за шагом приближаясь к ведьме.
   - Ты читал эту молитву, когда убегал от меня, - расхохоталась старуха. - Думаешь, на этот раз она тебя спасет?
   Пальцы ведьмы удлинились, на концах выросли острые, как клинки, когти.
   - Я разорву тебя на части! - крикнула она и набросилась на де Харо.
   - Nam et si ambulavero in Valle umbrae Mortis... - как ни в чем не бывало молился Валентин и неотвратимо наступал на ведьму.
   Она отпрянула, наткнувшись на божественный свет. Лицо ее исказилось в болезненной гримасе.
   - Самуил неплохой наставник, но у тебя нет ни его опыта, ни могущества. Я прихлопну тебя, как надоедливую муху.
   С этими словами ведьма закружилась волчком. Трава схватила Валентина за ноги, тонкие изломанные ветки сомкнулись над головой и начали хлыстать по лицу, откуда ни возьмись, появилось целое полчище летучих мышей.
   - Non timebo mala...
   Крылатые твари носились перед глазами. Валентин отмахивался распятьем и чувствовал, как животный страх все глубже проникает в сердце. Напрягая зрение, он пытался разглядеть в черной завесе седую старуху, но ничего не удавалось. Уверенность покидала его, и божественный свет тускнел.
   - Parasti in conspectu...
   Хохоча, ведьма носилась вокруг и даже не нападала - играла с добычей. Валентин, все еще читая молитву, вытащил из ножен меч и принялся размахивать им вокруг себя. Окровавленные комочки падали ему под ноги, конвульсивно били о черную траву перепончатыми крыльями, гибли и, тут же оживая, взлетали вновь.
   - Etenim benignitas...
   Ведьма напала неожиданно. Вынырнула из скопища летучих мышей, полоснула острыми когтями по груди и, яростно вскрикнув, исчезла из виду. С этого момента она уже не смеялась, а деревья сильнее захлестали по лицу.
   - Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, - упав на колени, закричал Валентин. - Помоги мне, недостойному рабу твоему Валентину, избави мя от всех навет вражиих, от всякаго колдовства, волшебства, чародейства и от лукавых человек, да не возмогут они причинить мне некоего зла.
   Вдруг черная трава пожелтела, деревья расступились, летучие мыши вспыхнули изнутри ярким светом и растаяли без следа.
   - Думаешь, Он тебя защитит? - оскалилась ведьма. - Мы еще посмотрим, кто кого!
   Ее лицо обросло шерстью, челюсть подалась вперед, зубы превратились в звериные клыки, зрачки сузились. Она упала на четвереньки и зашипела нечеловеческим голосом:
   - Как Дьявол вечен, так Он и един. Каждый Бес сам себе господин.
   - Господи, светом Твоего сияния сохрани мя на утро, на день, на вечер, на сон грядущий...
   Адская гончая оттолкнулась от земли и распласталась в воздухе в смертоносном прыжке. Валентин отскочил в сторону и замахнулся мечом. Тварь изогнулась, ловко уходя от оружия, и полоснула человека по лицу. Валентин почувствовал дикую боль, но сдержал крик и продолжил читать молитву:
   - И силою Благодати Твоея отврати и удали всякия злыя нечестия, действуемые по наущению диавола...
   Ведьма с каждым мгновением становилась все крупнее. Тело ее краснело и обрастало крепкой чешуей. Валентину несколько раз удалось нанести сильные удары, но освященная сталь беспомощно отскакивала от хитиновой брони, не причиняя адской твари никакого вреда.
   - Ни одна стрела, да коса в меня не попадет. Дьявол все от меня отведет! Нима!
   Вскоре ведьма выросла до исполинских размеров и, несмотря на это, двигалась поразительно легко и грациозно, удары наносила стремительно и точно. Валентину пришлось воспользоваться всеми своими бойцовскими умениями, чтобы выжить. Он прятался за деревьями, быстро перебегал с места на место, виртуозно орудовал мечом, но все чаще пропускал удары когтистых лап. Вскоре силы иссякли, и Валентин упал на колени. Губы у него пересохли, изо рта шла кровь, но это не помешало ему закончить молитву:
   - Яко Твое есть Царство и Сила, и Слава, Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.
   Тварь взвыла, завертелась по земле, пытаясь лапами сбить что-то с уродливой морды. Присмотревшись, Валентин заметил на звериной шее широкую цепь с распятием, вонзившимся в крепкую чешую. И только после этого увидел монаха, пленившего адскую гончую.
   - Зря отказался от моей цепи, - бросил Самуил, с трудом удерживая ведьму.
   - Ты вовремя... - собрав волю в кулак, Валентин вскочил на ноги, подбежал к зверю и трижды проткнул его насквозь.
   Из ран брызнула черная кровь. Ведьма неистово взвыла, забилась в бешеном припадке, взмолилась о пощаде низким, утробным голосом. Валентин колол мечом, не останавливаясь, пока сатанинское отродье не сменило ипостась. Теперь перед ним лежала окровавленная старуха, несмотря на огромное количество смертельных ранений, все еще живая.
   - Отрубить бы голову, чтоб не мучилась, - сплюнул кровью Валентин.
   - И не мечтай, - остудил его Самуил и укрыл ведьму косульей шкурой. - Лучше собери костер. Ты должен закончить начатое.
   - Я бы сжег ее на паразитном дубе. Омела облепила его со всех сторон. Спасти дерево не удастся. А так ведьмины кусты сгорят вместе с ней.
   Ничего не ответив, Самуил присел рядом со старухой и заботливо убрал с ее лица окровавленные локоны.
   - Ты ждала двадцать лет, и вот этот день настал. Скоро твои страдания закончатся, - с грустью сказал он и посмотрел на ученика. - Помоги мне привязать ее к дереву.
   Ведьма оказалась невероятно живучей. Пока Валентин собирал хворост, она истекла кровью, но так и не скончалась. Безвольной тушей висела на вековом дубе и неотрывно смотрела на Самуила. Монах отвечал ей тем же немигающим взглядом.
   Валентин чувствовал бесконечную усталость. Все тело саднило от ссадин и глубоких порезов. Мышцы болели от напряжения. Отпечаток когтистых лап нестерпимо жег лицо. Несмотря на слабость, от Валентина не укрылось то, как наставник смотрит на ведьму. Во взгляде старика сквозили горечь, печаль и сострадание. Отекшими руками де Харо с трудом разжег костер и встал рядом с Самуилом.
   - Двадцать лет, - прошептал Валентин. - Все эти годы ты жил здесь, рядом с ведьмой. Покрывал ее. Сам мне сказал, что за двадцать лет она убила меньше людей, чем в ту ночь, когда я ее освободил. Одного не могу понять, почему ты не расправился с ней раньше?
   Самуил, полностью поглощенный созерцанием казни, даже не услышал ученика.
   Медленно разгораясь, пламя лизало ведьмины ноги. Багряная кровь из ран обильно падала на сухие ветки, покрывалась пузырями и испарялась. Смешиваясь с вонью паленой кожи и смолянистым запахом горелой омелы, окутывала поляну тошнотворным смрадом.
   Старуха стоически терпела муки. Когда поднялся удушливый дым и заполнил ее легкие, она ни проронила ни звука. Так же молча перенесла страшную боль, когда пламя окутало ее с головой. В этот момент ее лицо исказилось, нос увеличился в размерах и превратился в свиное рыло, глаза стали маленькие, как бусинки, на лысом черепе выросли два небольших рога.
   Валентин отвернулся и увидел, как по морщинистому лицу бывалого инквизитора текут скупые слезы.
   - Что с тобой? - спросил де Харо.
   Самуил не отвечал, все смотрел на догорающее пламя и молча плакал, пока огонь не угас. Только на обратном пути он вспомнил о вопросе ученика и без эмоций, словно не человек, а оживший мертвец, сказал:
   - Эта ведьма - моя жена. Рука не поднималась убить ту, которая выносила под сердцем моего ребенка... с которой прожил двадцать счастливых лет...
   - И двадцать несчастных, - добавил Валентин. - Это из-за нее ты отказался от кардинальского сана?
   - Нет, не из-за нее, - покачал головой Самуил. - А из-за любви к ней. Я отказался от всего, лишь бы быть рядом с возлюбленной.
   - И ты был с ней до самого конца.
   Валентин участливо положил руку на плечо наставника и почувствовал резкую боль, пронзившую виски. Перед его глазами пронеслись картинки из жизни Самуила, наполненной сперва безмерным счастьем, а затем - величайшим горем.
   - Ты терпел долго, пока жена не убила вашу дочь. Только кровные узы продлевают ведьмам жизнь. К тому же она смогла обращаться в молодую девушку. Этого ты не простил, но и сжечь возлюбленную не смог.
   Самуил молчал. Валентин решил больше не теребить чужие раны и сменил тему:
   - Ты говорил, что у тебя есть друзья в Риме. Я хочу вступить в ряды Инквизиции.
   - Я напишу послание, - кивнул Самуил. - Только ты должен понимать, милок, что такая жизнь не принесет тебе ничего, кроме страданий.
   - Я готов принять эту жертву, - сказал Валентин, поглаживая увесистый крест на стальной цепи.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"