"Я попытался выразить ту мысль, что применение категории "рода" для обозначения того, чем должен быть человек, и особенно в качестве обозначения высшего итога, есть неправильное понимание и чистое язычество, поскольку этот род, человечество, отличается от рода животных не только его общим превосходством как рода, но и той человеческой особенностью, что каждый отдельный индивид в роде (не только выдающиеся индивиды, но каждый индивид) есть нечто большее, чем род. Ведь соотнести себя с Богом - это гораздо более высокая вещь, чем принадлежать роду и через род быть соотнесенным с Богом".
Серен Кьеркегор
1.
Дубровин ехал к любовнице. Они не виделись две недели, и он успел соскучиться. И сейчас глазами он смотрел на дорогу, а в голове вставили соблазнительные картины предстоящих сексуальных утех. Молодая, красивая, страстная и уже очень умелая в науке любви. От одной мысли о ней закипала кровь сильней, чем вода в чайнике.
Дубровин усмехнулся; ему уже пятьдесят пять лет, у него было столько женщин, а он совершенно не утолил голод по ним. Все хочется и хочется, почти как в молодости, словно бы года над ним и не властны. Хотя с другой стороны кое-что все-таки меняется. В молодости он был в сексе груб и примитивен, брал напором, не признавал никаких обходных путей и маневров. Просто элементарно получал наслаждение почти так же, как это делает бык. Однажды он видел, как тот вспарывает буренку, как при этом мычит от огромного удовольствия.
Он был еще тогда подростком, но его буквально всего пронзило мощным зарядом электричества. Он понял, что сладострастие - самое важное, самое прекрасное, что есть в жизни, то к чему надо стремиться всеми фибрами души, ради чего стоит идти на жертвы, ради чего стоит трудиться денно и ношно, чтобы заработать деньги и получить то, чего тебе так хочется. Но тогда он все понимал чересчур примитивно, встретился с женщиной, тут же или почти тут же ею овладел. Сколько их было, он давно сбился со счета. И лишь со временем пришло понимание, что подлинное сладострастие он так и не испытал, все его ощущения оставались на бычьем уровне. И сам он ненамного превосходил это животное, хотя достиг определенной славы, заработал немало денег, поднялся на достаточно высокое общественное положение. Спасибо Алле, второй жене, она много его научила, на многое раскрыла глаза. Он постиг внутренний смысл искусства любви, тонкость и изящество любовной игры, способной раздвинуть привычные рамки, порождать всплеск небывалых эмоций, обжигающих, как горячая смола. Тело человека подобно оркестру, способно воспроизводить бесконечную гамму звуков. Но далеко не всем дано это великое умение. Многие даже и не подозревают о таких его возможностях.
Человек должен от грубости и примитивизма идти по направлению тонкости и изящества. Таково генеральное направление движения. Об этом он даже написал целый роман, имевший самый большой успех из всех его произведений. Во время работы над ним и сам многому научился, немало понял. Он рос вместе с героями. Конечно, давно это было, без малого пятнадцать лет назад. Но ведь произведение пересдается и приносит ему доход, последний раз всего год назад. Значит, он тогда угадал, как говорится, общественную потребность, написал о том, о чем люди хотели прочесть. Немногим сочинителям выпадает такая удача. А у него получилось. А почему? Да потому что сам изменился. Хватило ума это сделать и таланта хорошо описать.
И вот сейчас он пожимает плоды. Дубровин снова стал думать о предстоящем наслаждении, почти физически ощущая, как весь салон автомобиля заполняется каким-то сладострастным благовонием. Внезапно зазвонил телефон.
Звонили из издательства. Но совсем не из того, из какого он ждал звонка. И чем больше он слушал, тем больше удивлялся. Он и забыл про тот эпизод, тем более он произошел уже полгода назад. Да и с самого начала не придал ему серьезного значения.
К нему обратились из этого издательства с довольно неожиданным предложением. У них возникло намерение издать серию книг о людях, которые были непохожи на других, резко выделялись из общей массы своими взглядами или своим поведением, необычной биографией. И первым кому они решили посвятить книгу, был выбран Кьеркегор.
Конечно, он, Дубровин, писатель известный. И все же удивился этому предложению, ведь ни о чем подобном он никогда не писал. Все его книги были о современной жизни и далеки от философии. Он сознательно не касался этого пласта, считая, что он только портит повествование, делает его унылым, лишает динамики. И когда он приехал в издательство, то первым делом поинтересовался, почему там решили, что именно он должен стать автором произведения об этом человеке. И получил ответ: потому, что он защитил диссертацию о датском философе.
Этот ответ сильно удивил его тогда. В первую очередь он поразился тому, откуда им известно об этом факте его биографии. В самом деле, после окончания философского факультета, он поступил в аспирантуру. И по совету своего руководителя написал и даже защитил диссертацию о Кьеркегоре. После чего посчитал, что отдал философии все, что мог, и даже больше навсегда распростился с этим занятием, малооплачиваемым и по большому счету довольно скучным. Что же касается диссертации, то после банкета в честь ее защиты, не только ни разу не перечитывал этот текст, но даже не представлял, где он хранится, если вообще не был выброшен в связи с многочисленными переездами. А место своего проживания он менял неоднократно. И всякий раз оно было лучше предыдущего.
Но не только он не представлял, где находится диссертация, но и об ее герое он больше практически не вспоминал. Если быть честным, особого интереса он у него никогда не вызывал, а взялся за написание работы исключительно следуя совету своего преподавателя; тот полагал, что эта странная, нелепая фигура после многих лет забвения скоро станет модной и популярной в стране. И, как ни странно, в чем оказался прав, если вдруг через тридцать лет кто-то вытащил из почти полного забвения тот труд. Бывает же такое, верно, говорят, что ничего не происходит напрасно, ничего не проходит бесследно.
Первый возникший импульс - отказаться от заказа, желание снова возвращаться в прошлое, к этому персонажу Дубровин не испытывал ни малейшего. Но затем его остановила мысль, что дополнительный заработок ему не повредит. Он только что приобрел настоящий загородный дом - его давняя и наконец, сбывшаяся мечта. Но, чтобы ее осуществить, пришлось взять солидный кредит под солидные проценты. Конечно, он расплатится, но все же дело это не такое простое. Потому и не стоит отказываться от лишних денег. И все же заниматься этим проектом ни тогда, ни теперь ему ужасно не хотелось. Как говорят в таких случаях, душа не лежит. К тому же у него много других дел. Если бы не ипотека, он бы отказал сразу и безоговорочно. Мало что в молодости он когда-то настрочил. Теперь у него совсем другие интересы. К тому же жизненная философия этого чудака ему просто противна; он вообще ощущает отвращение к любому проявлению аскетизма. И нисколько не верит, что это путь к чему-то высокому и духовному. С его точки зрения это путь к полной деградации всех, что только возможно.
Дубровин посмотрел на часы. Они просят срочно приехать в издательство. Придется, ехать. Сколько времени это все займет? Он не выдержит, если не попадет сегодня к любовнице, он так распалился в мечтах, что не знает, что не представляет, как избавиться от вожделения. В отличие от температуры не так-то просто его сбить. Да и не хочется. Но делать нечего, придется меня маршрут, дела, прежде всего. Этот принцип он соблюдал неукоснительною. Дубровин развернул машину и помчался в противоположном направлении.
С директором издательства он практически не был знаком, видел всего один раз во время первой встречи. И даже не запомнил его имени. Еще довольно молод, и, судя по всему, амбициозен, хочет отвоевать место на рынке. Он, Дубровин совсем не против этого, но только он-то тут причем. Если этот парень хочет, чтобы он написал книгу, ему придется серьезно раскошелиться. Времена, когда он работал за гроши, давно канули в лету. Ладно, сейчас он все узнает.
Секретарша открыла ему дверь в кабинет, куда Дубровин вошел решительной походкой человека знающего себе цену. Директор издательства поспешил ему на встречу.
- Безмерно рад, что вы так оперативно откликнулись на наш зов, Глеб Романович, - проговорил директор издательства, пожимая ему руку. - Для нас это большая честь.
- Ну что вы, это для меня честь, что вспомнили обо мне... - замялся Дубровин.
Директор издательства понял причину его замешательства.
- Меня зовут Ашот Вагранович Погосян. Думаю, запомните, так как надеюсь, нам предстоит плодотворное сотрудничество. Проходите, садитесь.
Только сейчас Дубровин заметил в кабинете директора издательства еще одного мужчину. Он сел рядом с ним и посмотрел на него. Вряд ли ему был больше двадцати пяти, брюнет, судя по длине ног, довольно высокий. Правда, одет как-то невразумительно, какой-то потертый свитер, которому явно не один год, потертые на коленях джинсы. В общем, видок не слишком приглядный. Хотя какая ему разница, что хочет, то пусть и напяливает на себя. Только, когда человек так к себе относится, ему редко сопутствует удача. Это он хорошо знает.
Директор издательства занял свое законное место за письменным столом.
- Как вы знаете, господа, наше издательство объявило конкурс на написание книги о Кьеркегоре. Было получено несколько заявок, мы отобрали две, как самые достойные. И вот пришло время объявить о результате.
Дубровин удивленно смотрел на Погоняна, он отлично помнил, что ни о каком конкурсе во время их первой встрече тот ничего не говорил. Он бы такие вещи не пропустил мимо ушей. Как-то ему все это не слишком нравится.
- Мы тщательно изучили каждую заявку, - продолжил директор, - очень внимательно проанализировали представленные в них аргументы. И я готов огласить решение. В конкурсе победил Дубровин Глеб Романович. Поздравляю вас.
Погосян захотел выйти из-за стола, чтобы поздравить победителя. Но в этот момент плохо одетый молодой человек резко вскочил с места и, едва не сшиб директора издательства, быстрыми шагами направился к выходу. Дверь громко хлопнула за ним.
Погосян проводил его взглядом.
-Что это за решительный молодой человек? - поинтересовался Дубровин.
- К сожалению, сам мало о нем знаю. Зовут Виталий Молев. У него была довольно любопытная заявка. Но, как видите, ему не повезло, у него оказался слишком достойный конкурент.
- А если им был бы не я, ему достался бы заказ?
- Возможно. Его заявка, как я вам сказал, была весьма интересной.
- Но я-то никакую заявку не подавал.
- Мы решили, что ваша диссертация и есть ваша заявка.
- Вы ее читали?
- А как же. Вот этими глазами, - засмеялся Погосян. - Специально ходил в библиотеку.
- И что?
- Очень интересно. Хотя и написана с позиции того времени. Но книга, надеюсь, будет еще интересней, а главное современной. Многие мысли требуют развития, к тому же не мне вас учить, произведение и диссертация - разные вещи. Это должен быть живой и яркий рассказ о человеке, читатель не должен отрываться от текста до самой последней страницы. Нисколько не сомневаюсь, что у вас все получится.
- Да, конечно, - довольно кисло произнес Дубровин.
У него возникла мысль слегка переделать свою диссертацию и в таком виде отдать рукопись в издательство. Но после слов директора об этой прекрасной идеи придется забыть, этот чертов Погосян в таком варианте ее не примет. Это означает, что следует писать все от начала и до конца заново. А значит, придется вспомнить давно забытое, погрузиться в соответствующую необозримую литературу об этом чертовом Кьеркегоре. Только от одной этой мысли становится тошно, он давно отвык от подобных утомительных, словно бег в гору, штудий. Может, все же отказаться под каким-нибудь предлогом. Например, под предлогом занятости. Тем более, это действительно так, у него уже обязательство перед другим издательством.
- Вы чем-то обеспокоены? - поинтересовался Погосян, внимательно наблюдая за Погодиным.
- Я до сих пор не знаю условий контракта.
- Разве мы с вами не обсуждали эту тему? - удивился директор издательства.
- Насколько, я помню, нет.
- Сейчас все исправим. Вот наши условия. - Погосян протянул ему бланк договора. - Я так понимаю, вас в первую очередь интересует размер гонорара. Посмотрите, там все прописано, остается поставить только вашу подпись. И деньги, считайте, у вас в кармане.
Дубровин нетерпеливо стал искать строчку с размером гонорара. И почувствовал волнение, он не ожидал такой щедрости. За такую сумму стоит постараться. По крайней мере, он будет последним идиотом, если откажется от контракта.
- Вас удовлетворяет сумма гонорара? - спросил директор издательства.
- Вполне. - Дубровин постарался ответить как можно невозмутимей, чтобы Погосян не обнаружил его волнения.
- К сожалению, контракт не предполагает аванса. Деньги вы получите после того, как мы окончательно прием рукопись. Вас устраивают такие условия?
- Да.
- Не знаете, заметили ли вы, но там есть один важный пунктик.
- Что за пунктик? - мгновенно насторожился Погодин.
- От момента подписания контракта до сдачи рукописи должно пройти не более четырех месяцев.
- Как четырех?! - одновременно изумился и возмутился Дубровин. - Это очень короткий срок для написания такой книги.
- Таковы наши условия. Именно за срочность мы вам выплачиваем повышенный гонорар. Надеюсь, вы согласны, что это более чем хорошая оплата за ваш труд.
- Согласен, но четыре месяца - это не реальный срок.
Погосян хитро улыбнулся.
- Я не первый год в этом бизнесе, издал большое количество книг. И хорошо представляю реальные сроки написания. Да, сроки жесткие, но вполне реальные. В конечном итоге мы платим за работу, уважаемый Глеб Романович, а не за ваше громкое имя. Хотя, не скрою, оно для нас тоже имеет не маловажное значение. Но решать, конечно, вам.
Что же ему делать, заметалась мысль, как пойманный заяц. Отказаться от такой суммы с его стороны было бы сверхопрометчиво. Но подписать контракт - это означает обречь себя на муторную и очень непростую работу, к которой совершенно не лежит сердце. Ему снова придется по макушку погрузиться в эту скучную для него тему, проштудировать массу литературы. К тому же одновременно с этим придется выполнять уже ранее взятое на себя обязательство. Можно будет напрочь забыть обо всем, кроме тяжелого непрерывного труда. Вот если бы можно было найти хоть какой-то компромисс, какой-то неожиданный выход? Но какой? В голову ничего не лезет.
- Глеб Романович, какое вы принимаете решение? - напомнил о себе директор издательства.
Дубровин положил бланк договора на стол, достал ручку и подписал. Затем протянул его Погосяну.
- Замечательно! - не стал скрывать свою радость Погосян. - Я не сомневался, что мы с вами поладим. Не желаете выпить за успех нашего сотрудничества рюмочку великолепного армянского коньяка?
- Коньяка? Вообще-то я за рулем. А черт с ним, давайте выпьем. - Дубровину вдруг захотелось выпить. Надо же как-то разрядить напряжение внутри себя.
2.
Дубровин отъехал от тротуара и, чтобы хоть как-то выплеснуть жуткое раздражение, тут же набрал скорость. Но, не промчался и двести метров, внезапно резко затормозил. Он вдруг увидел того самого парня, кажется, Молева, который принимал вместе с ним участие в этом сомнительном конкурсе. Он стоял возле палатки и поглощал чебурек. Делал это он так жадно, словно бы не ел целый день, а то и все два. А вдруг это так и есть, подумал Дубровин. К нему пришла одна мысль. Обдумывал он ее считанные секунды, затем припарковал автомобиль и вышел из него.
Несколько мгновений Дубровин наблюдал за поедателем чебурека. Да он, в самом деле, на мели. Молодой человек, закончив есть, сунул руку в карман, достал оттуда деньги, тщательно их пересчитал. Но на еще один чебурек капитала не хватило. Он с сожалением посмотрел на палатку и двинулся дальше.
Лучшего момента для реализации своего замысла и не придумаешь, решил Дубровин. Он быстро пошел вслед за ним.
- Молодой человек, можно вас на минуточку? - позвал он.
Молодой человек остановился и обернулся.
- Вы меня? - спросил он.
- Вас. Разве вы меня не узнали, полчаса назад мы были в одном кабинете у Погосяна.
- Что ж из этого?
- Кто знает, что может из чего получиться. Вы не против, если мы немного поговорим. - Дубровин огляделся по сторонам. Буквально в тридцати метрах от них находилось кафе. - Давайте посидим вон в том заведении. Так как приглашение поступило от меня, то и все расходы я беру на себя.
Дубровин не без волнения ждал ответа. Парень явно раздумывал.
- Ладно, пойдемте.
Дубровин почувствовал большое облегчение. У него вдруг появилась уверенность, что его затея увенчается успехом.
В кафе почти никого не было, зато было тихо и прохладно. К ним подскочил официант, явно обрадованный появлению клиентов, провел к столику и положил перед ними меню.
Этого парня надо хорошо накормить, он сейчас в таком состоянии, когда путь к его сердцу лежит через желудок, размышлял Дубровин, листая меню. Цены тут кусались, причем, сильно, но он решил, что сейчас не тот случай, когда стоит обращать внимания на такие пустяки. Вот только надо постараться с ним быть поделикатней. Черт знает, как он будет реагировать на его предложение как следует его накормить. Вдруг взыграет гордость.
- Мы с вами не знакомы. Давайте начнем с этого. Меня зовут...
- Я прекрасно знаю, как вас зовут, - довольно грубо оборвал его собеседник. - Мое имя Виталий Молев. Думаю, вы его не слышали, - усмехнулся он.
- Нет, но этот поправимо. Вы еще молоды.
- Я не ставлю перед собой цель прославиться.
Дубровин решил пока воздержаться от вопроса, какую перед собой ставит цель Молев. Он давно взял себе за правило, не спрашивать больше, чем надо для дела. Тем более, интуиция подсказывает ему, что этот парень не простой. Простые парни редко пишут книги про Кьеркегора. Всему свое время, такой у него будет сейчас девиз.
- А я ставлю перед собой цель хорошо пообедать, не знаю, как вы, а я сильно проголодался. Вы что-нибудь выбрали?
- Мне все едино, выберите сами. - Молев демонстративно отодвинул от себя меню.
- Если вы мне доверяете это ответственное дело, постараюсь справиться с ним достойно.
Дубровин продиктовал заказ официанту с таким расчетам, чтобы этот Молев наелся до сыта. С человеком, утолившим голод, общаться легче, чем с голодным. Не забыл он и про водку, все равно уже выпил у Погосяну коньяка, так что разница невелика сколько у него в крови будет алкоголя.
Дубровин старался незаметно наблюдать за тем, как есть Молев. Хотя он это делал довольно неторопливо, но по некоторым признакам можно было сделать вывод, что он действительно голоден. Как же это он себя довел до такого состояния?
Дубровин разлил водку.
- Предлагаю выпить за знакомство.
Молев удивленно посмотрел на него.
- Вы же за рулем.
- Все равно я уже пил у директора издательства. Да и разве можно двум мужикам по-настоящему познакомиться без выпивки.
- Как хотите, - пожал плечами Молев.
- Тогда за знакомство!
Молев посмотрел на Дубровина, ничего не ответил и молча проглотил водку.
- Вы, наверное, думаете, Виталий, зачем я вас остановил?
- Ничего я не думаю, - ответил Молев, продолжая есть. - Раз остановили, значит, есть цель. Так же ничего не бывает.
- В общем, да, если это можно назвать целью. Просто вы меня заинтересовали. Ваш интерес к Кьеркегору, он давно?
- Три месяца назад я о нем ничего не знал, кроме того, что был такой парень на земле.
- А сейчас?
- А сейчас я знаю о нем все, что можно было узнать. Ну. Почти все.
- Это все из-за конкурса?
- А из-за чего еще?
- Так хотели его выиграть?
- Было такое желание.
- Нужны деньги?
- А вам они не нужны?
- Деньги нужны всем, но каждому в разной степени.
- В таком случае мне нужны деньги в самой высшей степени.
- Разве вы нигде не работаете?
- Нет.
Дубровин замолчал, обдумывая ситуацию. Можно ли приступать к главной теме разговора или еще рановато?
- А почему вы решили заработать деньги именно таким необычным способом? Есть же массу других возможностей. Вы писатель?
- Еще не знаю, об этом можно будет судить лет через сто.
- Я понимаю, что вы имеете в виду. И даже мог бы согласиться с этим суждением. Если бы ни одна деталь, но, кушать хочется каждый день. И ни по одному разу. Вот такая напасть.
- С этим не поспоришь.
- Так что же у вас с писательством?
- Последний год я писал роман. Но ни одно издательство его не приняло. Я оказался на мели. Вы это хотели узнать?
Надо бы попросить почитать его роман, подумал Дубровин. Но он терпеть не мог читать чужие, особенно не опубликованные произведения. И всегда старался отбиться, когда очередной начинающий литератор пытался ему подсунуть свое бессмертное творение. До сих пор у него это в подавляющем большинстве случаев получалось. Может быть, и сейчас получится.
- Знакомая история. В свое время я тоже что-то похожее пережил. Тут главное не вешать нос. Первый роман редко удается издать.
- Я не вешаю. Тем более и вешалку не на что купить.
- Знаете, иногда удача приходит совершенно с неожиданной стороны, - со значением произнес Дубровин.
- Вы говорите о себе?
Проницательного собеседника не очень понравилась Дубровину.
- Может быть.
- Так, в чем моя удача?
- Я тут подумал. - Дубровин замолчал. - Не хотите помочь мне написать эту книгу о Кьеркегоре? Разумеется, я заплачу. Понимаете, у меня есть еще ряд обязательств, которые я принял на себя ранее. И могу не успеть сдать рукопись к назначенному сроку. Учитывая ваше знание материала, могли бы выполнить часть, назовем, это технической работы. Как вам мое предложение?
- Нормальное. Я согласен, - не раздумывая даже секунду, произнес Молев.
Неожиданно у Дубровина что-то сжалось внутри. А не слишком ли он поступил опрометчиво? Он же совершенно не знает этого парня.
3.
Дубровин ждал Молева с непонятным для себя волнением. Утром его вдруг охватило ощущение, что напрасно он все это затеял, надо было отказаться от этого проекта и забыть про него, как про плохой сон. Конечно, деньги нужны до зарезу, все время появляются новые расходы, но можно было бы подумать, как их добыть в другом месте. А он явно выбрал не лучший, можно сказать первый попавшийся вариант. Вчера вечером он попытался сосредоточиться на герое, отрыл в Интернете все, что там написано о нем. И стал читать. И уже через пять минут ему стало муторно, как от писаний самого Кьеркегора, как и от него самого. До чего противный и главное скучнейший тип, поглощенный самим собой и собственными нелепыми представлениями о мире. Просто удивительно, что когда-то он, Дубровин мог заниматься этим человеком. Правда, насколько он помнит, он и тогда был ему не слишком симпатичен, взялся за эту тему не по велению сердца, а практически по принуждению.
Но если тогда датчанин был ему не симпатичен, то сейчас - просто отвратителен. Как странно, что подобные личности восхищают людей, точнее, в основном потомков. Хотя скорей всего это не более чем самообман; если бы он, в самом деле, вызывал восхищение, все хотели бы быть таким, как он: так же жить, чувствовать, мыслить. Но таких нет и в помине, он, Дубровин, встречал в своей жизни тысячи человек - и ни один из них не желал быть на него похожим. Чудака или даже полусумасшедшего принимать за гения - это чисто человеческая черта; мы пленяемся непохожестью, нестандартностью, как экзотическим блюдом. Но его можно поесть раз, ну два, а потом быстро надоест. Зато любимую еду можем поглощать всю жизнь, какой бы простой она не казалась.
Дубровиным вдруг овладела смертельная скука, все эти мысли были ему не нужны, они появились, как реакция на сделанную им глупость. То, что это была глупость, сомнений у него уже не было; согласно его представлению, глупость - это все то, что вызывает в человеке отторжение. Конечно, за эту глупость ему хорошо заплатят, потому-то он ее и совершил. И все же это обстоятельство по большому счету не меняет сути дела, внутренний голос подсказывает, что он не должен был так поступать. А к нему он всегда прислушивался. И часто не напрасно.
А теперь помимо прочего ему придется еще как-то выстраивать сотрудничество с этим непонятным парнем. Дубровин знал, что некоторые писатели использовали таких литературных негров, но лично сам он не делал никогда. Да и не собирался, все его произведения были написаны от первой до последней буквы им самим. Но тут особый случай, он стал жертвой обстоятельств. Однако при любом раскладе надо как-то направлять процесс. Книга-то выйдет за его подписью, а потому он не может доверить ее написание другому. Понятно, что тот будет помогать, делать черновую работу, писать наброски, развивать его мысли. В общем, создаст некий скелет. А он, Дубровин, затем сядет и нарастить на него мясо, мышцы, все положенные органы.
Дубровин почувствовал хоть какое-то облегчение, наконец-то он нашел решение. Пусть не совсем полное, но вполне приемлемое. В последнее время его мучило то, что он не понимал, как все это организовать. Хотя и сейчас не все до конца продумано, какие он станет давать руководящие указания, ему пока не понятно. Надо вгрызаться в материал, изучать жизнь Кьеркегора и все ту ерунду, что угораздило тому насочинять. Сидел бы в своей теплой копенгагенской квартире - и убивал мух. Так нет, надо было корпеть над своими сочинениями. Между прочим, результат абсолютно одинаков, ни то, ни другое занятие никакой пользы не принесло.
Внезапно Дубровиным овладел припадок такой ярости, что он едва не запулил в стену первым попавшимся под руку предметом. Он поймал себя на том, что одна мысль о Кьеркегоре, о необходимости погрузиться в жизнь и сочинения этого человека, о предстоящей работе с Молевым приводит его в бешенство. И это только начало, а что будет по мере того, как станет разворачиваться весь этот нуднейший процесс. Хотя, вдруг озарила его мысль, ведь этот парень готовился сам писать книгу о нем. Погосян говорил, что тот подал интересную заявку. Это означает, что Молев, по крайней мере, неплохо изучил этого датского зануду. Значит, можно будет воспользоваться его знаниями. В определенной степени, разумеется. Но и пренебрегать ими было бы глупо. Следовательно, в какие-то моменты можно поручить ему делать больший объем работы. Понятно, что, не выпуская общее руководство из своих рук.
Дубровин немного успокоился, но в глубине души он понимал, что на самом деле он скорей занимается элементарным самовнушением. Он просто утопил тревогу поглубже, но она никуда не исчезла, а только притаилась до поры до времени. Но что же делать, он не первый раз так поступал, проводил что-то вроде самопсихоанализа, заставлял себя забыть о плохом, искусственно восстанавливал нормальное состояние духа. Другое дело, что далеко не каждый раз удавалось сохранять его надолго. Но уж это вещь совсем непредсказуемая, тут уж как повезет.
В кабинет вошла жена. Дубровин без большой радости посмотрел на нее, в последнее время ее мрачное настроение все больше раздражало его. Вот и сейчас Алла была явно не в духе.
- Ты приготовила ему комнату?
- Разумеется, ты же просил.
- И где?
- В мансарде. Комната небольшая, но очень милая.
- Туда ведет очень крутая лестница.
- Он же молодой, заберется. - Алла села в кресло, положила ногу на ногу и закурила. Несколько секунд она сосредоточенно выдувала из себя густые клубы дыма, которые облачками разлетались по кабинету. - Скажи, это обязательно, чтобы он жил у нас? - вдруг спросила она.
- Так будет гораздо удобней нам работать. Нам нужен постоянный контакт.
Алла вдруг резко встала с кресла.
- Ты знаешь, как я не люблю, когда у нас в доме живут посторонние. Должно же быть на земле место, где я могу побыть наедине с собой. Для меня это так важно.
- Разумеется, дорогая. - Дубровин любыми путями хотел сейчас избежать вспышку раздражения у жены; всякий раз, чтобы успокоить ее, приходилось затрагивать много времени и сил. Желания же сейчас тратить то и другое на эту пусть даже весьма благую цель, не было никакого.
- Но тогда, зная об этом, зачем пригласил его пожить у нас?
- Я уже объяснил, так удобней будет нам работать.
- Ты всегда думаешь только о своих удобствах.
- Давай не будем спорить. Я должен непременно выполнить этот контракт, если мы хотим сохранить дом. Ты же помнишь, нам надо выплачивать кредит.
- А мне плевать на дом. Зачем мне дом, если в нем находятся люди, которых я не желаю видеть.
- Ты его и не будешь видеть, он будет сидеть в своей мансарде и писать. Разве только спускаться на обед.
- И на ужин.
- И на ужин, - подтвердил Дубровин.
- И на завтрак.
- И на завтрак. Не можем же мы его морить голодом.
- Мне этого вполне будет достаточным, чтобы чувствовать в своем доме чужой. - Алла быстро направилась к выходу из кабинета и изо всех хлопнула дверью.
Кажется, у нее окончательно испортился характер, подумал он.
4.
Дубровин водил Молева по дому и участку, давая подробную характеристику каждому уголку своих владений. Он чувствовал гордость за то, что сумел построить такой замечательный особняк. И сейчас как бы чужими глазами обозревал всю эту красоту. Своими он уже вдоволь насмотрелся, теперь же ему хотелось узнать впечатления своего гостя.
Дубровин и сам не понимал, почему ему столь важно услышать впечатления именно этого парня. С момента своего вселения в дом, гостей в нем пребывало предостаточно, в том числе лиц, известных на всю страну. И все как один выражали свое восхищение и восторг увиденным. Да и разве могло быть по другому, он, Дубровин во время строительство провел огромное количество времени, не жалея сил влезал в малейшие детали планировки и отделки, сам выбирал все материалы. И теперь может гордиться своими достижениями, все сделано не только роскошно, что сейчас не так уж и редко, но и с большим вкусом. По большому счету - это даже и не дом, а настоящее произведение искусств, маленький дворец, воздвигнутый для наслаждения процессом бытия.
Экскурсия завершилась, но Дубровин так и не получил настоящего удовлетворения от нее. Молев, хотя и восторгался увиденным, но уж как-то чересчур спокойно, даже скорей безучастно. Словно бы выполнял какой-то ритуал. Дубровину вообще не понравилось, как он держался. И вообще весь его внешний вид. Держался же Молев подчеркнуто независимо, даже отстраненно, одет же был, по его мнению вызывающе, в до предела потертые джинсы и в легкий, непонятного цвета свиторок.
В принципе ничего странного и особенного в такой одежде не было, молодежь еще и не так наряжается. Но Дубровину чуть не в каждом жесте и слове Молева чудился вызов. И это ужасно ему не нравилось, он чувствовал, как по отношению этому человеку у него формируется какой-то не совсем понятный комплекс неполноценности. А ведь кто он такой есть? Да, абсолютное никто, неудавшийся писатель. Не издал своего романа и никогда не издаст. Хотя он, Дубровин, мог бы ему в этом помочь, многие издатели прислушиваются к его мнению. Только этого он ни за что не станет делать. Пусть сам пробивается.
Дубровин подвел Молева к своей гордости - бассейну. Голубая вода маняще слегка подрагивала у их ног.
- Если возникнет желания искупаться, не стесняйтесь, в любое время дня и ночи, - предложил Дубровин. - Да и вообще, чувствуйте себя как дома. Я знаю, как это необходимо для высвобождения творческой энергии.
Молев взглянул на Дубровина, но ничего не сказал. Вместо этого нагнулся, смочил ладонь водой и снова встал во весь рост.
- Дом осмотрели, пойдемте в мой кабинет. Там обо всем и поговорим, - проговорил Дубровин, уже понимая, что Молев так ничего и не скажет.
5.
Дубровин предложил гостю сесть. Он знал, что с самого начала должен поставить дело так, чтобы у того не было бы никаких сомнений, кто тут главный, кто на кого работает. Он, Дубровин заказчик, он определяет весь процесс, а Молев - исполнитель. И в таком ракурсе они и должны общаться. Но, к своему удивлению он чувствовал, что не знает, как найти правильный тон. А все из-за поведения этого Молева; тот вел себя так, словно бы его все, что тут сейчас происходит, совершенно не касается. Он не то, что не заискивался перед своим работодателем, а всем своим видом подчеркивал равенство с ним. И это жутко раздражало хозяина кабинета. Еще больше усиливало это чувство, что он никак не мог придумать, как сломать эту ситуацию, подчинить его себе. Такого затруднения с ним давно не случалось. Да и случалось ли вообще когда-то?
- Не желаете ли чего-нибудь выпить? - спросил Дубровин.
- Почему бы и нет, - согласился Молев. Его черные большие выразительные глаза внимательно наблюдали за Дубровиным.
Дубровин подошел к оборудованному в его кабинете небольшому бару. Разных напитков там было предостаточно. Но Дубровин сознательно решил, что не будет спрашивать, что ему налить. Слишком велика честь. Пусть пьет то, что подадут.
Он выбрал самый плохенький коньяк, разлил его по бокалам. И один подал Молеву.
- За наше сотрудничество. Надеюсь, оно будет плодотворным, - провозгласил Дубровин тост.
Молев снова направил на него взгляд своих черных глаз, но этим его ответ ограничился. Он спокойно выпил коньяк и поставил бокал на стол. Дубровин не без отвращения вылил в себя свою порцию, он давно отвык от подобной бурды. Его даже слегка затошнило. Только еще не хватало, чтобы его тут вырвало на глазах у него.
Дубровин сел в кресло, откинулся на спинку, положил ногу на ногу.
- Нам нужно выработать стратегию предстоящей работы, - почему-то даже излишне сурово проговорил он. - Иначе будет трудно быстро продвигаться вперед. Надеюсь, вы помните, что времени у нас очень мало.
- Да, помню. Я готов приступить к работе прямо сейчас.
- Мне нравится ваш настрой. Думаю, у нас получится. Полагаю, мы разделим наш труд следующим образом, я буду излагать концепция главы, ну а вы делать ее черновой вариант. - Дубровин сделал паузу. - Но это совсем не означает, что если у вас есть интересная идея, то я не готов ее рассмотреть. Тем более, насколько я знаю, вы в последнее время детально изучали творчество Кьеркегора.
- Этим я занимался последние три месяца, - подтвердил Молев.
- А мне приходится все заново вспоминать. Представляете, я писал свою диссертацию тридцать лет назад. Мне предстоит большая работа. К тому же еще много дел.
- Я вам сочувствую.
Дубровин подозрительно посмотрел на своего собеседника - не издевается ли он? Но тут был абсолютно невозмутим.
Кажется, Молев понял его чувства.
- А вот у меня дел нет никаких, это ощущение гораздо хуже Полная безнадежность.
- Но ведь в Москве полно работы. Можно что-то найти.
- Мне не нужна любая работа, мне нужна та работа, которая мне интересна.
- Вот вы какой! - невольно вырвалось у Дубровина. - Значит, эта работа вам интересна?
- Я увлекся Кьеркегором. Хотя полгода назад почти ничего о нем не знал. По крайней мере, не более чем все.
- Но вы же понимаете, что эта книга будет не ваша.
- Таковы обстоятельства, - пожал плечами Молев. - Это лучше, чем ничего. К тому же это честный заработок. Разве не так? - В интонации Молева прозвучал вопрос, однако в глазах он так и не появился.
- Разумеется, честный. Это работа моего литературного помощника или секретаря. Честно говоря, мне представлялся этот вопрос довольно деликатным. Литераторы очень ревнивы друг к другу. Особенно при таких обстоятельствах, как у нас с вами.
- У вас не будет с этим проблем.
- Будем считать, что этот вопрос мы благополучно обсудили. Значит, можем перейти к главному. С чего думаете начать? - Дубровин чертыхнулся про себя, этой фразой он выдал свое незнание предмета. - То есть, я полагаю...
- Я думаю, лучше будет начать с истоков, - вдруг перебил его Молев. - Вся личность Кьеркегора, как никакая другая тесно связана с прошлым. Большинство людей стремятся насколько это возможно избавиться от него, а он жил им даже подчас сильней, чем настоящим. Может, в этом и заключался его ад и одновременно рай. Он их тех, у кого ад и рай представляет собой единое целое. Поэтому он создал нечто великое, так как сумел их объединить. Ад и рай по отдельности - скучное и жалкое зрелище, но когда они соединяются, вот тогда и возникает что-то такое, что превосходит обыденный уровень.
Дубровин изумленно посмотрел на Молева. Ничего подобного никогда не залетало в его голову. Даже тогда, когда он сочинял диссертацию про Кьеркегора.
- Вы так полагаете, чтобы создать нечто великое, надо соединить в себе рай и ад?
- Я это понял, когда изучал его. Раньше у меня и близко не было таких мыслей. Я думал, как все.
- А вам не кажется, что эта смесь слишком гремуча, слишком опасна для человека?
- Такова плата за великое. Если вы вознамеритесь когда-нибудь создать нечто подобное, вам придется открыть внутри себя и ад и рай. И не по отдельности, а как единое целое.
- Это слишком рискованный эксперимент, - недовольно произнес Дубровин. Ему не нравилось, как пошел разговор. Он сразу же отдал инициативу собеседнику.
- Я лишь попытался объяснить свое понимание взаимосвязи вещей. А уж каждый сам решает, что ему делать.
- Вот и хорошо, пусть каждый сам и решает. А у нас другие задачи. Мне нравится идея, начать с истоков. Главное, тут не пережать, все должно быть лаконично, но емко. Наша задача - создать увлекательное повествование даже для тех, кому в принципе не интересна философия. А для этого нам нужен нарисовать очень яркий образ. Это не тот случай, когда следует жалеть краски. Если в каких-то местах они будут нанесены даже гуще, чем следует, уверен, хуже от этого не будет никому. Включая, нашего героя. На наше счастье он уже возразить не сможет. Значит, договорились, начинаем с истоков. Как только напишите, покажите мне. Мы обсудим, насколько ваша трактовка отвечает моим представлениям. Вряд ли у нас сразу с вами получится попасть в нужную тональность. Но это, уверен, вопрос времени.
- Разумеется. - Молев встал. - Если у вас нет больше пока пожеланий, я пойду.
- Моя жена проводит вас в вашу комнату. Я ее сейчас позову.
6.
Молев поднимался по лестнице вслед за женщиной. Перед собой он видел ее ноги, вполне еще красивые, разве только самую малость полноватые. Короткая юбка демонстрировала их почти целиком. Пожалуй, в ее возрасте носить такие вещи не очень сподручно, думал он. Судя по всему, эта дама ведет отчаянную борьбу с возрастом. А, как известно, ее все проигрывают. А потому она скорей всего весьма нервная особа. И отнюдь не рада его появлению. Когда она вошла в кабинет мужа, то посмотрела на него так, словно бы он задолжал ей приличную сумму и не отдает. Что ж, тем даже интересней. Если бы она встретила его доброжелательно, это было бы чересчур пресно. А так посмотрим, что будет дальше?
Алла отворила дверь, и первая вошла в комнату. За ней последовал Молев.
- Вот ваша комната, Виталий... - Она замолчала и вопросительно взглянула на него.
- Виталий Станиславович. Но лучше просто Виталий. Иначе получается слишком длинно.
- Вот ваша комната, Виталий. Как видите, она совсем небольшая, но все возможности для работы и отдыха тут есть. Если вам будет чего-то не хватать, скажите. Если в наших силах, мы это восполним.
Виталий огляделся.
- Вроде все есть: кровать, компьютерный стол с компьютером, шкаф. Что еще надо человеку, чтобы быть счастливым? По-моему, больше ничего.
- Вам так мало надо для жизни?
- Вы считаете это мало?
- А вы нет?
- У меня и это далеко не всегда есть. А тут еще такая мягкая постель. - Молев сел на кровать. - Я вам очень благодарен. Я буду тут спать, как младенец. Знаете, мне очень повезло, что я встретился с вашим мужем. Теперь у меня есть работа и дом.
- А разве у вас не было ни того, ни другого?
- Не было.
- Где же вы жили?
- У одного приятеля. А когда он приводил домой женщин, приходилось идти на улицу, так как у него была совсем маленькая квартирка. Не то, что ваш дом. Я предлагал ему все делать при мне, вернее, я бы спал или делал вид, что сплю, что одно и то же, а он бы сексом занимался - и каждый был бы доволен. Но он не соглашался. Говорил, ему неудобно. А выставлять меня в ночь на улицу, удобно? Как вы полагаете?
- И что вы делали ночью?
- Если погода была хорошей, сидел на лавке, если плохой, стелил подстилку в подъезде и пытался спать или читать.
Алла внимательно посмотрела на молодого человека.
- Вы меня не обманываете?
- А зачем мне вас обманывать?
- В самом деле, пока еще не зачем, - пробормотала она.
- Вы думаете, скоро понадобится?
- Не исключено. Вы знаете мужчину, который не обманывал бы женщину?
- Знаю.
- И кто? Дайте адрес? - насмешливо проговорила Алла.
- А зачем адрес, я тут ярдом с вами. Меня даже можно потрогать.
Женщина с недоверием посмотрела на Молева.
- Это действительно так?
- Вы не верите ни одному моему слову. Мне вас жаль.
- Это еще почему? - с негодованием поинтересовалась Алла.
- Если вы не верите незнакомому человеку, значит, вы вообще никому не верите. Это плохой симптом.
- Знаете что, иногда возникают обстоятельства, когда лучше всего помолчать, - зло произнесла она. - Вам так не кажется, молодой человек?
- Не кажется, что проку в молчании. Мы слишком плохо друг друга знаем, чтобы молчать. Нам надо говорить и говорить, только тогда мы сможем однажды замолчать с обоюдной пользой.
- Вот как, любопытно, хотела бы я знать, в чем тут польза? Я заметила, у вас странный взгляд на многие вещи.
- Вы правы, последние полгода у меня почти на все кардинально изменились взгляды.
- И что же послужило этому причиной, можно узнать?