Аннотация: История третья. КАЖДАЯ ЖИЗНЬ ПЕРВАЯ. ПОСЛЕДНЯЯ КАЖДАЯ? Часть 3
Часть III
Мама Дзинтаре догнала подружку дочери в сквере, когда та гуляла с коляской по выстланной желтым ковром аллее. Становилось прохладно, на асфальте листья еще хранили свежесть, а в траве, тронутые первыми заморозками, они уже потеряли цвет. В воздухе стоял терпкий запах виноградного сока.
― Привет, Рамуне! Ну, как вы поживаете? Дай-ка, посмотрю на своего крестного внука. Ух, ты, румяный какой!
Та отмахнулась: "Брось! Я классно постарела за это время и выгляжу соответствующе. Давай, присядем, мне нужно с тобой кое-что обсудить".
Рамуне, недоумевая, зачем могла понадобиться этой шикарной женщине, наклонилась к ребенку, поправила пустышку у него во рту и села на край скамейки, не переставая качать коляску за ручку.
― Муж сестры недавно заключил договор с американской фармацевтической компанией, и на днях уезжает в Филадельфию − на пять лет, вместе с семьей. И мы тут с Дзинтаре подумали, не пожить ли вам в их квартире? Заодно будете поддерживать порядок и вносить квартплату. И нам забот меньше, и вы не в накладе...
Девушка не дослушала. Она крепко обняла свою добрую фею, зарывшись носом в складки ее шелкового шарфика, и затарахтела, не делая остановок, хотя бы для того, чтобы дышать:
― Миленькие вы мои, спасибо! Мы вас не подведем! Обещаю ничего не трогать! Да я все углы вылижу...
Тетя Инга растрогалась, не ожидая такой бурной реакции. С лица молодой мамы мгновенно исчезла усталость, расправилась складка между бровями, и в глазах блеснула надежда.
― Пустяки, не стоит... Вам крайне необходимо пожить отдельно, иначе оба сломаетесь...
Женщина гладила вздрагивающие плечи Рамуне и рассказывала страшные истории о судьбах десятков молодых людей, не выдержавших испытания неустроенностью быта и не сумевших сохранить свои счастливые союзы.
― Нам это не грозит - мы созданы друг для друга. Просто столько проблем навалилось... Всё против нас.
― Ладно-ладно, ничего. Просто повезло. Знать, кому-то в Небесной Канцелярии не все равно, как у тебя дела. Все будет хорошо, дорогая.
* * *
Два дня юные родители были, что называется, на взводе, остро почувствовав, что больше не в силах жить с неприязнью и раздражением, прочно обосновавшимися в их душах за эти четыре месяца. Они всячески избегали стычек с постоянно ворчащим стариком, говорили шепотом, старались не топать и не шуметь. Дождавшись звонка Дзинтаре, за несколько часов упаковали вещи, потом позвали маму в комнату, чтобы попрощаться. Та давно поняла, что рано или поздно дочери придется съехать, иначе она потеряет семью, но мысль о разлуке надрывала ей сердце.
― Мамочка, мы будем видеться каждый день! А хочешь, поехали с нами, там достаточно места.
"Нет-нет, что ты!", ― она замахала руками. "А отец с кем останется? Он же, как дитя малое, не может без мамки. Ни поесть, ни уснуть... Вы езжайте, а я буду навещать вас. И Яничку".
Расставание с матерью не могло омрачить радости Рамуне по поводу счастливой возможности пожить отдельно. Вкусить настоящей семейной жизни, пронизанной ощущением вечного праздника, где каждый горит желанием облегчить участь другого, вовремя предвидеть и, если нужно, залатать "прореху". Именно к такому будущему она готовила себя с раннего детства. И, похоже, мечты начинали сбываться...
На новом месте хлопот не убавилось, а наоборот, стало больше. Но веселый настрой супругов, впервые почувствовавших себя полноправными хозяевами своей судьбы и испытывающих от этого невероятный прилив энергии, позволял им не замечать трудностей. Андрис стал прежним - внимательным и заботливым. В их доме сразу появились традиции: он не допускал мамочку к купанию сына, а она, в свою очередь, не доверяла ему кормление. Она сажала Яниса к себе на колени и начинала рассказывать сказки, ловя момент, когда тот широко улыбнется ей беззубым ртом, и она сможет незаметно влить в него ложечку каши.
Отныне Рамуне приходилось всегда быть готовой к приему гостей. Мама "заступала на вахту" после завтрака и забирала внука на прогулку. Этих часов хватало, чтобы прибраться, постирать и приготовить обед. Покормив малыша и немного поиграв с ним, женщины укладывали его спать и отводили душу разговорами обо всем, что волновало каждую, как хозяйку. Мама начинала одеваться, когда за дверью слышался топот ног, сбивающих налипший на сапоги снег, и на пороге появлялась достопочтеннейшая кума, неся "в клювике" что-нибудь "сладкое", или вкусненькое.
За чаем Дзинтаре, не смущаясь, делилась подробностями своей насыщенной интимной жизни. Рамуне и не подозревала, какой страстный темперамент скрывается в маленькой авантюристке за утонченной, благородной внешностью.
― Ты сумасшедшая, зачем тебе это?
Дзинтаре поправляла макияж, разглядывая свое отражение в маленьком зеркальце. Она назидательно подняла вверх указательный палец с алым ногтем и процитировала:
―Длительное воздержание одинаково опасно и для мужчин, и для женщин.
― А как же любовь?
― Пфу-уф-ф... Приехали. При чем здесь любовь? А если она только в тридцать лет соизволит прийти?! Я же в сушеную воблу превращусь! Не всем же так везет, как тебе: первый же мужчина - и на всю жизнь.
Дзинтаре грациозно встала, расправила кофточку на груди и распахнула дверь холодильника.
― Фруктов не осталось?
Она достала бумажный пакет, сняла с полки дуршлаг и вывалила в него ветку винограда. Потом открыла кран на полную мощность и стала тщательно мыть ягоды. Брызги воды летели во все стороны, оседали на мойке, на плите, стекали по кафелю.
― Господи, что ты устроила? Да из него уже только сок давить!
Подруга закрутила вентиль и пониженным до контральто голосом отозвалась:
― Нормально...
Выложила гроздь в вазу и вернулась к столу.
― А как у вас с сексом, все в порядке?
Рамуне залилась краской и стала усиленно елозить тряпкой по пластику.
― Замечательно... Я такая везучая! Мне даже как-то неудобно... Ты ведь красивее меня, а никак не найдешь того, с кем тебе было бы так же уютно. Чтобы не хотелось расставаться...
В воздухе повисла напряженная пауза. Слышался только стук виноградных косточек о стеклянное блюдце. Вспомнилось, как в юности они коротали вечера вдвоем: бродили по городу - до половины девятого "туда", а после - "обратно", ходили в кино, засиживались допоздна в кафе, разглядывая мужчин, задержавшихся у стойки бара, и гадая, который из них холост, а кто просто не способен хранить верность. Славное было времечко... Они порхали, словно бабочки, в поисках источника ослепительного - пусть даже смертельного - света и не подозревали, какой сложный тест приготовила им судьба.
* * *
Дзинтаре души не чаяла в своем крестнике. Она подхватывала его на руки, когда, проснувшись после дневного сна, он начинал хныкать и пытался встать, вцепившись мертвой хваткой в перекладины детской кроватки. Она играла с ним на ковре, когда он начал ползать. Она учила его ходить и выговаривать: "Папа". Рамуне отрешенно наблюдала за ними с дивана.
― Вот загадка: первое, что произнес, было "баба". Недавно четко услышала "мама", а "п" почему-то никак не получается.
― Еще получится, правда, Яничек? И "папа", и "тетя", и "деда"...
Дзинтаре смешно вытянула губы, показывая мальчику, откуда появляется звук "П". Рамуне едва сдержалась, чтобы не рассмеяться.
― Крестную не называют "тетей".
― Да? А как? Смотри, Яничка: ппы-ппы-ппы.
― Мама свою звала тоже "мамой", только добавляла имя: "мама Веста". Не удивлюсь, если ты у Яника тоже будешь "мамой" - ты проводишь с ним столько времени!
Дзинтаре неопределенно пожала плечами.
― Как захочет, так и будет звать, какая разница? Я и на "тетю" не обижусь.
Она подняла его с пола и подбросила к потолку. Малыш радостно загыкал, захлебываясь от восторга.
Вечерами к ним присоединялся папа, и они усаживались в круг на ковре, широко расставив руки, превращая его, таким образом, в огромный манеж. После ужина Андрис ненадолго отлучался, чтобы проводить подругу жены до автобуса, и быстро возвращался к своим обязанностям. Выкупав сына, уносил его в кроватку и терпеливо ждал, пока отяжелевшие веки не сомкнутся, и мальчик не засопит, выронив из ручонок опустевшую бутылочку с маминым молоком. Уходя спать первым, всегда ждал, пока Рамуне закончит хлопотать по дому, ляжет, наконец, в постель и прижмется мягкой грудью к теплому телу мужа. В такие минуты он забывал обо всем на свете, задыхаясь от любви к этой все еще неразгаданной им женщине.
* * *
С каждым днем Рамуне все больше убеждалась в том, что прогнозы врачей не сбылись. Ребенок рос веселым, смышленым и храбрым. В два с половиной он уже довольно внятно рассказывал своей маме о том, как мучил бабушку на прогулке: и на лошадке сидел, и на "лиседе" катался, и цветочки сажал, и за птичками бегал. Начал учить буквы, листая большую книжку с разноцветными картинками, а она пыталась определить, не отличается ли его реакция или поведение от норм, описанных в толстых книжках по воспитанию малышей. Страхи постепенно улеглись, опасения рассеялись - Янис отзывался звонким смехом на приветствия, согревая всем души, словно солнышко. Даже хмурое лицо дедушки светлело, скулы напрягались, и у висков собирались морщинки, выдавая улыбку, спрятанную Создателем от людских глаз в самых потаенных глубинах холодного и скупого на эмоции сердца.
Спустя три года Рамуне вернулась к работе. В колледже обрадовались - молодой специалист, присланный Отделом образования ей на замену, неожиданно понял, что не готов посвятить свою жизнь многократному повторению законов физики регулярно обновляющемуся, и не очень любознательному "контингенту", и что с цифрами ему проще находить общий язык, чем с учащимися. Он легко нашел работу по вкусу - к счастью, в эпоху развивающихся информационных технологий мужчине с логическим мышлением и математическим образованием несложно устроиться - и ушел, не задумываясь.
Студенты приняли новую учительницу настороженно, не веря в способности и выдающийся уровень интеллекта симпатичной девицы. Но уже спустя неделю не спешили покидать класс после звонка или шумной стайкой провожали ее до учительской.
По ночам Рамуне стала допоздна засиживаться в кухне со специальной литературой, готовясь к семинарам и коллоквиумам. Ей очень хотелось открыть молодым людям "геном" окружающего их мира, найти способ сделать неразрывную связь сухой теории и повседневной жизни очевидной и важной. Она чувствовала, что без этих знаний им будет сложно разобраться в причинах как природных, так и социальных явлений. Прежде чем строить отношения с живым или неживым миром, нужно сначала изучить правила, по которым они существуют, и условия их взаимодействия. Не овладев основами бытия, не достигнуть гармонии.
Андрис пробовал обижаться - он плохо спал, не "испив любовного зелья" перед сном, − старался быть сдержанно-высокомерным по утрам, сухо отзываясь на бодрую болтовню жены, балующейся с сынишкой перед многочасовой разлукой. Однако, выдержки хватало ненадолго − принимая от любимой чашку с дымящимся кофе, он неизменно задерживал ее руку, касался губами ее ладони, потом синей венки на тонком запястье, затем родинки в локтевой впадине... Рамуне запускала пальцы ему в волосы и целовала макушку.
― Мальчишка...
Он расстегивал пуговку на ее блузке и целовал глубокую складку между упругими чашечками лифчика.
― Опоздаем...
― Поймаем "извозчика"...
Смущенно прячась за дверь, когда впускала мать в квартиру, и, рассказывая ей из ванной о сбежавшем молоке и подгоревшей каше, Рамуне старалась не суетиться, − чтобы не выдать еще не остывший пыл плоти и не упустить ни одной мелочи. Внимательно оглядев свое отражение в зеркале, и привычно чмокнув женщину в щеку, бросалась вниз по лестнице догонять мужа. Они приходили в себя в такси, продолжая целоваться - аккуратно, дабы не испортить грим и не помять костюм.
Время от времени мама отпускала детей повеселиться - возможно, в ней говорил неизрасходованный в свое время юношеский задор, погребенный заживо на дне души в тот день, когда суженый надел на ее безымянный палец обручальное колечко. А может, ей просто не хотелось возвращаться в свой дом, и она радовалась возможности остаться до утра у дочери. Как бы там ни было, все старались как можно лучше использовать невесть откуда свалившийся дополнительный повод для праздника.
Молодой человек позволял жене самой назвать ресторан. Она традиционно выбирала тот, где играла живая музыка, и разрешалось танцевать. Очерчивая на паркете ровный круг, отсчитывая в уме размеренный ритм вальса или фокстрота, Рамуне приводила свои мысли в порядок, возвращала им ясность и строгую логику.
Андрис не танцевал, и для него эти двести шестьдесят, иногда чуть-чуть больше, секунд превращались в бесконечную пытку. Он изнемогал от нетерпения, наблюдая за тем, как его женщина смотрит на партнера, когда тот пытается заговорить с ней; плохо разбирая слова в грохоте басов, она поворачивает голову, и он что-то шепчет ей в ухо, плотнее прижимая ее к себе и касаясь ртом маленькой розовой мочки... Наблюдая за рассеянной улыбкой Рамуне, пока та свободной походкой шла через зал к столику, обезумевший от ревности супруг отчаянно боролся с желанием навсегда стереть это выражение с обожаемого лица. Он едва сдерживался, чтобы не завалить блудницу на стол и не овладеть ею прямо здесь, в переполненном зале. Но внимательный взгляд жены и ее ровный голос заставляли его взять себя в руки. Ее миндальные глаза - умные и проницательные - прощали ему всё и словно бы подтрунивали над ним: "А хватит смелости? Сомневаюсь, милый...". До конца вечера он претворялся галантным и предупредительным, мечтая о минуте, когда, наконец, останется с ней наедине.
* * *
Хозяева квартиры вернулись неожиданно. Контракт прервали за восемь месяцев до истечения оговоренного срока. Ни Рамуне, ни тем более Андрис, не были готовы вернуться к родителям. Застигнутая врасплох женщина никак не могла собраться с мыслями, наспех подсчитывая, сколько же лет она прожила в чужой квартире. Она заново пережила все особенно яркие события, восстанавливая в памяти грустную историю своего замужества, не забыв помянуть добрым словом невероятный случай, превративший его в волшебную сказку. "Неужели все кончится?".
Дзинтаре первой нарушила затянувшееся молчание.
― Тетя Данута, давайте все отложим до завтра. Ну, куда они поедут, на ночь глядя? Да еще с ребенком? Пока соберутся - перевалит за полночь. Переночуем - места, слава Богу, хватает, − а утром будем думать, что делать. Правильно?
― Да мы, собственно, и не...
― Нет-нет, что вы, я понимаю...
Рамуне указательным пальцем прижимала верхнюю губу к десне, чтобы та не дрожала, и собиралась с силами, чтобы произнести: "Мы сейчас же уедем".
― Стоп!
Впервые в жизни подружки поменялись ролями. Дзинтаре ясно понимала, что сейчас именно от нее зависит будущее трех одинаково небезразличных ей людей.
― Мы же договорились: утром. А сейчас - спать! Андрис, помоги мне, перетащим кроватку к вам в спальню, а здесь разложим диван...
― Да мы и сами...
― Ну, вот, замечательно. Все поместитесь. Пойду, вызову себе такси.
Пока родственники купались, разбирали вещи и укладывались спать, Дзинтаре с квартирантами молча созерцала непроглядную темень за кухонным окном.
― Через две недели Рождество...
"А его принято встречать дома", ― из-под ресниц Рамуне выкатились две слезы. Дзинтаре наблюдала за растерянностью ее неутомимой, всегда владеющей ситуацией, наставницы и не верила своим глазам. "О чем она думает? Чего боится...?". Она вспомнила остановившийся взгляд Андриса, когда первый раз предложила им помощь четыре - уже почти с половиной! - года назад, и в сердце засаднила незаживающая ранка. О нет, это, скорее, был нарыв - гнойный, опасный, чреватый осложнениями и необратимыми последствиями, и ей следовало бы срочно вскрыть его и выдавить эту грязь из себя! В памяти запрыгали солнечные зайчики, отраженные от глянцевых зрачков маленького крестника, и она на миг представила его лицо, больше не озаряемое улыбкой при виде крестной. Он больше не кинется ей навстречу с криками "Тетя Зита!", чувствуя угрозу, притаившуюся за ее спиной. "Так нельзя... Я должна! Я их не предам".
Несчастные не двинулись с места, когда с улицы донесся короткий гудок подъехавшего такси, и их подруга поднялась с табуретки и направилась к выходу. Оба рисовали в воображении картины будущего их семьи, не сильно заботясь о том, насколько они совпадают.
Той ночью Дзинтаре так и не смогла уснуть. Дождавшись рассвета, она позвонила маме - та незадолго до "судного дня" переехала к своему другу (он унаследовал квартиру очень своевременно усопшей родственницы и предложил, наконец, не один год любимой им женщине узаконить отношения).
― Привет, сладкая моя, как дела?
― Мам, тетя Данута вернулась.
― Как? Когда? Не сообщила... Странно...
― Так получилось. Кризис, сокращения - пришлось срочно возвращаться. Наверное, было не до писем, ты еще успеешь все выяснить. Дело не в них...
― Понимаю...
― И что ты об этом думаешь?
― А что я могу думать? Поедут домой. Ребенок подрос...
Похоже, голова "девушки", впервые победившей в кастинге на роль невесты, была целиком занята мыслями о свадьбе. Ее не смутили ни проблемы сестры, ни тон дочери, обеспокоенной судьбой подруги, опять оказавшейся в трудной ситуации. То ли разозлившись на беззаботную веселость матери, то ли не найдя более подходящего решения, Дзинтаре выпалила в трубку:
― Так, они переезжают ко мне. Твоя комната свободна, а большего и не требуется.
― Постой! Ты сошла с ума...
Характер разговора изменился, в голосе матери послышались строгие нотки, не предвещающие ничего хорошего. Но дочь не дала ей продолжить и тихо подытожила:
― Мам, я слишком устала и не готова к скандалу. Другого выхода нет. К тому же тебя это обстоятельство уже никак не стеснит. Так в чем же дело? Все нормально!
"И что же тут нормального?", ― в женщине снова проснулась мать, и сердце заныло от тревоги за своего детеныша: "А о себе ты подумала? Ты сама-то собираешься выходить замуж за своего оболтуса? Он, вообще, намерен на тебе жениться?".
Дзинтаре вспомнила, что на днях в очередной раз отложила помолвку, и пожалела - многое стало бы проще...
― Конечно, намерен, просто сейчас не до этого... И какое это имеет отношение к тому, что я тебе говорю? У меня есть своя площадь, и никто не собирается встрявать в мою личную жизнь. Устроим "гостинку" и будем жить двумя семьями, прикольно?
― Не "гостинку", а коммуналку, если уж на то пошло. И не вижу повода для смеха. Ладно, делай, как знаешь, не маленькая. Но прошу тебя, подумай еще.
― Хорошо, мам, не волнуйся. И спасибо тебе...
Собирались долго - и когда только успели обрасти лишним хламом?! Стоило только перевязать тюки, как находились все новые и новые вещи. То узелок с аккуратно сложенными детскими рубашонками и ползунками, то коробка со старыми учебниками, то какая-нибудь одежка. В половине шестого Дзинтаре не выдержала:
― Да в конце концов! Заберете потом, если что-то найдется - свои же люди! Нам еще нужно будет распаковаться и разместиться на новом месте. Всё, едем!