Гвоздев Альбин Александрович : другие произведения.

От Альп до Черного моря

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  
   ОТ АЛЬП ДО ЧЕРНОГО МОРЯ
   / п о в е с т ь /
   1
   Теплоход стоит у пассажирского причала. Утреннее солнце про-
  низывает стеклянный куб Морского вокзала на берегу, на палубах
  и судовых надстройках лежат неяркие прохладные тени. Дунай го-
  лубеет под ясным июльским небом, над кормой теплохода суетли-
  во трепещут крыльями чайки, с криком кидаются в воду и вновь
  взмывают над красным полотнищем флага. В отдалении, у причалов
  грузового порта ослепительно белеют надстройки грузовых судов.
   Было время завтрака для туристов, Беляев прошелся безлюд-
  ным коридором пассажирских кают и поднялся на прогулочную па-
  лубу. На длинной ее пустынной протяженности как раз у дверей в
  агрегатную стоял единственный шезлонг и в нем безмятежно спал
  турист. В таких случаях туристов не полагается по-возможности
  тревожить, а у Беляева был еще запас времени, хотя в агрегатную
  ему было нужно попасть непременно. Там у него, электромехани-
  ка, хранились самые ходовые запчасти, и там была вдобавок его
  мастерская. . .
   Беляев облокотился о широкий деревянный поручень, по-морс-
  кому именуемый планширем, неподалеку от шезлонга со спящим ту-
  ристом, и принялся глядеть в Дунайскую воду. Вода была цвета
  жидкого кофе с молоком и стремительно текла, завихряясь вдоль
  борта теплохода. . .
  
  
   Было время, он воспринимал слова "голубой Дунай" букваль-
  но. А два месяца назад ему не пришло бы и в голову, что придет-
  ся поплавать вот на таком теплоходе. Тогда была предельная ус-
  талость после полуторых лет беспрерывных рейсов в тропиках, к
  Африканским и Азиатским берегам, и он поставил вопрос ребром -
  отпуск. Но летом отдохнуть стремятся все и в Управлении предло-
  жили компромисс - вначале подменить на речном пассажирском
  теплоходе заболевшего элетромеханика. Теплоход плавал по Дунаю
  с иностранными туристами на круизной линии "От Альп до Черно-
  го моря", как значилось в рекламных проспектах. Ему, за полтора
  года без отпуска, моря осточертели, но и от речной перспективы
  тошнило ничуть не меньше. В Управлении уговаривали. Рейс всего
  две недели туда и обратно, от Вены со стоянками в Братисла-
  ве, Будапеште, Белграде. Затем четыре дня отдыха в своем пор-
  ту, пока туристы делают морскую прогулку до Ялты и Одессы. Что
  еще надо - курортное плавание, бесплатный круиз, ему просто по-
  везло, некем заменить заболевшего и надо быть дураком. . .
   Он дураком себя не считал, но упирался, сколько мог. Его
  все уговаривали, он получает надбавку за знание языка и это
  прекрасный случай язык совершенствовать. Да и случай отработать
  назначенную ему надбавку тоже прекрасный. Показать, на что он
  способен, хотя бы самому себе. Уговоры были, он знал это, только
  из уважения к нему. И все могло обернуться будущим неуважением,
  если он не перестанет упираться уже неизвестно отчего. И все
  же он упирался и даже пошел на хитрость, весьма наивную, на ка-
  кую можно пойти только от отчаяния, при невозможности своего
  добиться. Ему-де, моряку бывалому, и не пристало, вроде, плавать
  на речке. Но продолжал он упорствовать еще и оттого, что плюсом
  к его усталости от плаваний у него появились новенькие "Жигу-
  ли". И по первым радостям обладания мечталось и не терпелось
  обколесить с семьей побережье Крыма и Кавказа. . .
   И вот оставалось теперь в последний раз сходить, "под-
  няться", как привыкли по-речному говорить в экипаже, до Вены и
  "спуститься вниз", вернуться домой, и отправиться, как и жела-
  лось, на собственных "Жигулях" к берегам родного Черного моря. . .
   Теперь он мог и согласиться, что ему повезло. Не пото-
  му, что курортное плавание, бесплатный круиз - работы на судне
  хватало и на день, оставалось и на ночь. Все электрическое, сама
  электростанция и все прочее "электро" было на нем, вместе со всей
  автоматикой. Было и по всем помещениям одних светильников за
  тысячу штук разного калибра, типа и назначения, а у него даже
  не было свободного весь день электрика, а только электрик-мото-
  рист. Управление жестко проводило на судне политику сокращения
  штатов, из тех соображений, что кто захочет курортного плавания,
  тот все вытерпит. . .
   Обещанное все же было : хорошая кухня, к примеру, и штилевая
  по все времена речная гладь, и комфорт пассажирского современ-
  ного судна. Были и береговые незабываемые впечатления. Старая и
  "модерная" Вена, Венский лес, домик Бетховена, Пратер и разноц-
  ветный поток автомобилей на Кертнерштрассе, отражающийся в си-
  яющих витринах. Ночная реклама, и "Мулен Руж", "Максим" с таинс-
  твенной жизнью, заходи, если у тебя тугой кошелек. Были и города
  Братислава, и Будапешт, и Белград. Так что будет о чем погово-
  рить, и рассказать о яркой и на вид беспечной, беззаботной жиз-
  ни туристического Запада и Европейского Востока, будучи на берегах
  родного и единственного, теплого Черного моря в Союзе. Если
  быть серьезным и не считать замкнутый Каспий морем. Поглядел
  он на нее, западную жизнь, и прежде известную, к какой прикоснул-
  ся и прежде. Теперь поближе и воочию, так, как будто бы ее и по-
  щупал осязательно. . .
   Когда начинался этот, последний рейс, он смотрел в Вене по
  австрийскому телевидению начало полета "Союз-Аполлон". Потом
  следил за ним по телевидению в Будапеште, Белграде, в Болгарии,
  и даже на переходе, когда судно выходило на прямой курс. Стыков-
  ка, выплывающие из корабля в корабль космонавты. За день до при-
  хода домой, в Румынии видел, как пять космонавтов, обнявшись, улы-
  бались из тесноватого "Союза". Он смотрел передачи, заходя в
  салон, где в экран телевизора вглядывались туристы, гости из самых
  разных стран, был в рейсе турист даже с островов Зеленого Мыса.
  На второй день по приходу в порт сидел у домашнего "телека", с
  семьей, и видел приземление Леонова и Кубасова и дома все восп-
  ринималось несколько иначе. Не было той невольной и неосознан-
  ной гордости, что вот мол, смотрят люди на борту нашего судна, како-
  вы наши же успехи в космосе. И гордость была только одного
  свойства - как бы за самого себя, и из самого себя идущая. . .
   Повезло ему и не только потому, что и в самом деле предс-
  тавилась возможность совершенствовать английский и немец-
  кий, который он изучал в школе и вот он пригодился. Но ему начи-
  нало казаться, что произошло нечто значительное для прошлого
  его семьи, отцовской и дедовской. Что разыскал он дядю Мишу, ма-
  миного единственного и младшего брата, пропавшего в самом нача-
  ле войны без вести. И это было так неожиданно да и неправдопо-
  добно ему самому, что он пока предпочитал помалкивать о своей
  догадке. Тут нужно было еще хорошенько все вспомнить и хладнок-
  ровно все обдумать. . .
   2
   На прогулочную палубу вышли первые туристы после завтра-
  ка и Беляев оторвался от созерцания текучей Дунайской воды. По-
  ка судно стояло в порту, сто пятьдесят туристов прогулялись на
  морском теплоходе до Одессы и Ялты. Они вернулись прошлым вече-
  ром, в море их немного качнуло, и они поднимались на судно по
  трапу с облегчением и возгласами "Наконец-то мы дома!". Забы-
  лось уже, как в первый день рейса в Вене, после посадки опасли-
  во и настороженно ходили по теплоходу, заглядывали во все угол-
  ки и закоулки. Теперь же, отдохнувшие и сытые, туристы с самым
  счастливым видом прогуливались по палубе, спокойно и уверенно
  ожидая отправки теплохода. А господин во фланелевых брюках, по
  неведению загородивший шезлонгом дверь в агрегетную, продложал
  безмятежно спать. Он так уютно устроился, вытянув ноги, его чер-
  ные ботинки так чисто отражались в блестящем сером пластике
  палубного покрытия. Беляев знал многих туристов в лицо, с неко-
  торыми был знаком, этот же был из новичков, из тех, кто возвраща-
  ется после сухопутных путешествий по Союзу водным Дунайским
  путем, и через Вену и Австрию. Беляев предупредительно склонил-
  ся над шезлонгом.
   - Извините меня, пожалуйста. . .
   Турист мгновенно открыл глаза, секунду вглядывался, быстро
  встал с шезлонга и вполголоса таинственно спросил :
   - Вы говорите по-немецки ? Фантастишь. . . - он удивленно
  округлил заспанные глаза, хотя ничего фантастичного в знании
  немецкого языка не было. Шезлонг был подвинут, дверь в агрегат-
  ную освобождена, благополучно открыта и турист мгновенно оце-
  нил обстановку.
   - Вы судовой механик ? -спросил он, заглядывая внутрь аг-
  регатной и косясь на форменные наплечные погончики Беляева. У
  него был заметный английский акцент.
   - Судовой инженер-электрик, если точнее. . .
   - О, вы говорите еще и по-английски ? - брови у туриста
  поднялись, изображая удивление. Помолчали.
   - А ваша профессия, если не секрет ? -спросил Беляев, что-
  бы разрядить затянувшуюся паузу.
   - Я архитектор, -сказал турист по-русски, старательно вы-
  говаривая слова, катая во рту английскую картавинку. Помолчал
  и улыбнулся иронически.
   - Акитект ! Понимать ? - как бы пояснил он теперь, намерен-
  но ломая русский и отсекая в воздухе ладонями некий ограничен-
  ный обьем. Он явно посмеивался над манерой разговора на русском,
  когда стараются говорить громче и намеренно ломают язык, чтобы
  было понятнее. Встретились глазами, понимая друг друга по-насто-
  ящему и оба рассмеялись, и турист протянул руку.
   - Юджин Шеппард ! - сказал он по-английски совершенно
  серьезно. - Американец, но живу в Швейцарии. Странно, не правда
  ли ? Но я архитектор, это святая правда !
   Пожали руки и начался обычный разговор - как вам нра-
  вится теплоход, как вы доехали, и так далее. Шеппарда можно бы-
  ло счесть болтуном, если бы не острый взгляд серых глаз и смеш-
  ливые искорки в них, так ярко вспыхивающие, и так же быстро
  холодеющие. . .
   Да, вчера в союзе с судьбой и не без помощи советского
  "Интуриста" он переместился из Одесского старомодного отеля с
  бархатными занавесями на палубы и в каюту этого современного
  судна. В Одессу он прибыл из Ленинграда, успев побывать в Моск-
  ве, острота восприятия была уже не та, да еще эта жара в Одессе
  - словно сунули тебя в паровую духовку. Он хорошо помнит цент-
  ральные улицы, тени платанов на тротуарах, лестницу-спуск к мо-
  рю, снятую Эйзенштейном в знаменитом фильме. Одесский "Инту-
  рист" тоже стремился показать как можно больше, это утомило
  окончательно и он сбежал от услужливых гидов. Отсиделся на ска-
  мейке Приморского бульвара и отправился прощаться с гостини-
  цей, вернее с рестораном, и пробыл там дольше, чем следовало бы. . .
   На палубе появился худощавый молодой человек в безрукав-
  ке и белых шортах. Солнце освещало его со спины и голова с
  хохолком рыжеватых редких волос была окружена золотистым ним-
  бом. Это был господин Кайнц, человек общительный, старый прия-
  тель. Он приближался, улыбаясь и настраиваясь на Шеппарда и тот
  выжидательно смолк.
   - Доброе утро, господин инженер ! Доброе утро ! - и Алоис
  протянул руку насторожившемуся Шеппарду. - Вы так крепко спа-
  ли, что я просил не будить вас на завтрак. . .
   - Очень вам признателен. Простите ? - Шеппард осторожно
  задержал руку Алоиса в своей.
   - Ах, да ! Ведь мы еще не знакомились ! Кайнц Алоис. - Ало-
  ис энергично затряс руку Шеппарда. - Зовите меня просто Алоис.
  Я тоже пассажир этого теплохода. Не правда ли, чудесная погода ?
  Завтрак тоже был чудесный !
   Шеппард хмуро назвал себя и выпустил руку Алоиса, собира-
  ясь высказаться. Но послышался стук каблучков по палубе и Ало-
  ис, ничего не объясняя, кинулся в сторону. Мимо прошла Андже-
  ла, ветерок шевелил ее распущенные по плечам волосы, она
  приветливо улыбнулась всем, кивнула. При появлении Анджелы Алоис
  мгновенно меняется в лице и кидается в сторону, это недавно с
  ним началось, этого Шеппард еще не мог знать. Он проводил Андже-
  лу оценивающшим и равнодушным взором и озабоченно спросил.
   - Он шизофреник, этот парень ?
   - Что вы, господин Шеппард ! Он просто хотел вам услу-
  жить. . .
   - Оставить меня без завтрака ! Это редко кому удава-
  лось, инженер. Впрочем, с шизофрениками приходится ладить, иначе. . .
   Шеппард не успел договорить, Алоис вновь был тут, и вид у
  него был умиротворенный. Обращаясь к Шеппарду, он деликатно
  склонял голову и солнце высвечивало заметно обозначившуюся
  плешинку. . .
   - Не хотите ли осмотреть судно, господин Шеппард ? Мне
  здесь все очень нравится. Особенно русская кухня. Видите ли, я
  плыву на этом теплоходе от Вены и теперь поплыву обратно. . .
   Из окна ближайшей каюты донеслись звуки судовой трансля-
  ции, приятный голос переводчика призывал к вниманию и Алоис
  смолк, прислушиваясь.
   - Дамы и господа ! Начинаются пограничные и таможенные
  формальности. Просим всех пассажиров зайти в свои каюты и не
  покидать их до окончания формальностней. . .
   Алоис грустно улыбнулся, веснушки разочарованно подвину-
  лись у него на щеках.
   - Я очень сожалею. . . Но мы найдем другое время, не так ли ?
   - О, да ! - горячо подтвердил Шеппард.
   - Ведь мы соседи по каютам. Очень жаль, что в нашей каюте
  нет еще одного свободного места, как в других. . .
   - Да, это меня тоже печалит, - вновь подтвердил так же го-
  рячо Шеппард.
   - Я познакомлю вас с моим соседом ! - воодушевился наст-
  роением Шеппарда Алоис и кинулся в вестибюль. Мимо проходили
  таможенники в серых мундирах и пограничники в фуражках с зеле-
  ным верхом и с длинными электрическими фонариками в руках. На
  всех лицах была написана серьезная и полная добросовест-
  ность, Шеппард облегченно вздохнул.
   - Будем считать, что мне повезло, - сказал он. - Не думаю,
  чтобы такие старательные парни оставили без формальностей на-
  шего Алоиса. Я имел неосторожность вчера переброситься с ним
  несколькими фразами. У этого бедняги начисто отстутствует. . .
   - Господа, господа ! - послышался голос Алоиса. - Подойди-
  те, пожалуйста, поближе !
   Алоис по пояс высовывался из окна каюты с опущенным до
  конца стеклом. Нельзя было отказывать при таком настойчивом же-
  лании представить соседа. В просторной каюте с желтого кожано-
  го дивана поднялся старик в черном костюме с галстуком-бабоч-
  кой и кайзеровскими седыми распушенными усами. Он был
  настолько стар, что казалось, носил траур по самому себе. Он ред-
  ко показывался на прогулочной палубе, его можно было встретить
  на путях следования в ресторан.
   - Крафтманн. . . - сказал он слегка дребезжащим голосом.
   - Шеппард ! Я очень рад познакомимться с вами, господин
  Крафтманн. . .
   Крафтманн втянул воздух сквозь седые, с желтоватым отливом
  распушенные усы, не сводя с Шеппарда остановившихся старческих
  глаз.
   - Я был в России в тысяча девятьсот двадцать пятом году. . .
   - И как вы ее находите теперь ? - спросил Шеппард, участ-
  ливо склоняя голову.
   - О, да. Я был в России. . .
   - Она производит теперь иное впечатление ?
   Старик поднял костистый палец, вновь с чувством протяги-
  вая воздух сквозь шевельнувшиеся усы.
   - Да, именно в тясяча девятьсот двадцать пятом году. . .
   Алоис глядел на Крафтманна с умиленим, как дети смотрят
  на говорящую куклу и помогал соседу кивками головы. То обстоя-
  тельство, что Крафтманн побывал в России в 1925 году производи-
  ло на Алоиса неотразимое впечатление. Радио вновь пригласило
  пассажиров зайти в свои каюты. . .
   Беляев с Шеппардом раскланялись и направились в вести-
  бюль первого класса. Проходя мимо шезлонга, Шеппард поднял с па-
  лубы тонкую книжицу, упавшую на палубу.
   - Видите ? -многозначительно похлопал он книжицей по
  раскрытой ладони. - Меня интересует не только ваша страна, но
  и ваши Программы. Я был в Ленинграде, когда Стаффорд, Слейтон и
  Брандт сидели в вашем "Союзе" в компании с Леоновым и Кубасо-
  вым. Тесновато им было, но ведь и на земле нет прежнего просто-
  ра. В Ленинграде у телевизоров ваши люди радовались, как буд-
  то "Союз-Аполлон" был их личной заслугой. Убежден, что в Штатах
  это событие принимали более прохладно. Мне не терпится разоб-
  раться, что все это означает. Вы случайно не коммунист ? Впро-
  чем, к чему задавать излишние вопросы, если страна коммунисти-
  ческая, то всякий ее гражданин обязан быть коммунистом. . .
   - Ну, что же делать, если вы в этом убеждены. . .
   - О, вы меня снова удивляете. Может быть, я сказал вам
  лишнее ? Мне казалось, что коммунисты не очень разговорчивые
  люди, не так ли ?
   - Не болтливые, хотите вы сказать ?
   - О, господин инженер ! Не думаю, чтобы вы могли разбол-
  тать хоть один из ваших государственных секретов !
   Расстались в вестибюле и Шеппард на прощание помахал то-
  ненькой белой книжицей и неожиданно и весело подмигнул. . .
   3
   Беляеву при отходе судна полагалось быть в машинном отде-
  лении у щита судовой электростанции и он вернулся снова на
  палубу, когда мимо проплывали уже глинистые обрывы городской
  окраины. Высоко на краю обрыва кто-то махал белым платочком, ко-
  го-то в путь провожая, а туристы на палубах отвечали, и кое-кто
  тоже достал платочек, чтобы было виднее. А вдоль берега под об-
  рывом, у самой воды, чередой вышагивали белые гуси, раскрывая крылья
  и взмахивая ими на прощание, и Беляеву стало грустно, как всег-
  да бывает при расставании с берегом. Жена его не провожала, он
  сам не хотел этого, тем более у нее рабочий день. . .
  
   Он давно убедился, что к расставаниям с берегом нельзя
  привыкнуть. Множество их было, и в разных портах страны, и все
  бывали разными. Но там всегда берега были морские, медленно от-
  ходившие ко кромке горизонта, который, наконец, властно замыкал
  свой круг. Горизонт отделял от берега на долгие дни плава-
  ния, оставляя в душе ясное и чистое ощущение связи с ним. А эти
  вот два месяца, каждый рейс при отходе эти вот высокие речные
  обрывы долго тянулись, становясь ниже, временами припадая к са-
  мой воде. Потом сразу сходили на-нет и открывалось неширо-
  кое, на промоину похожее устье реки Прут. И проплывали мимо
  плоские, ивняком и вербой заросшие берега и в отдалении повора-
  чивался будто, всегда пустой и оттого такой одинокий и никчем-
  ный в своем безлюдье пограничный мост. Потом все это скрыва-
  лось за поворотом русла Дуная и справа и слева тянулись и
  тянулись теперь берега всякие, такие же, но и совсем другие, по-
  тому что были чужими уже. В этом плавании берега не отпускали
  на простор, за черту горизонта, как бывало в море, и оттого в ду-
  ше не прерывалась с ними связь. Но не было оттого легче, а как
  раз наоборот. И помогало забыться общение с туристами, а в обще-
  нии с ними не должна была присутствовать грусть. Ничто, даже
  собственная грусть не должна мешать отдыху туриста на борту
  советского теплохода. Таково требование высоких норм сервиса
  на круизных теплоходах медународного класса, к какому необходи-
  мо стремиться. . .
  
   Беляеву не хотелось в день расставания с берегом зани-
  маться значительной работой и в замкнутом помещении. И он пе-
  редвигался по палубам, осматривая светильники. Над кормовой
  открытой был натянут брезентовый тент и там в шезлонге Беляев
  увидел к своему удивлению Крафтманна, осмелившегося выйти на
  открытые палубы и подремывавшего в шезлонге. Тут же расположи-
  лись Шеппард и Алоис. Шеппард сделал проходившему мимо Беляеву
  незаметный и умоляющий знак его выручать. Разговор опять шел о
  России и Алоис приветливо улыбнулся Беляеву и вновь стал сугу-
  бо серьезным.
   - Как вы нашли Россию, господин Шеппард ? - Алоис так об-
  ращался к Шеппарду, точно брал у него интервью и такой разго-
  вор нужно было поддерживать, даже в нем не участвуя, серьезным
  к нему отношением.
   - О, Россия велика. . . - сказал Шеппард, значительно прищу-
  риваясь и успев подмигнуть при том весело Беляеву.
   - Да, да ! - обрадовался Алоис совпадению мыслей. - Рос-
  сия велика! А как вам понравилась Одесса ?
   - Одесса ? - на этот раз Шеппард широко раскрыл глаза. -
  Ну, это не Нью-Йорк и не Вена. Это своеобразный город. . .
   - Да, да ! - чуть не подпрыгнул Алоис в шезлонге. - Это
  именно своеобразный город. Как это верно, господин Шеппард. . .
   - Господин инженер, а вы, случайно, не одессит ?
   - Нет, я северянин. . .
   - В таком случае, господа, разрешите отнять у вас инженера.
  Он мне нужен по техническим причинам, у меня в каюте сломался
  вентилятор. . .
   В прохладной своей каюте Шеппард повалился на диван как
  бы в изнеможении.
   - Будьте спокойны, господин инженер ! Вентилятор в полном
  порядке. Надо же было избавиться от Алоиса хотя бы на вре-
  мя. С непривычки трудно выдерживать его более получаса. Вы уж
  простите. Хотите выпить ?
   - Спасибо, я ведь на работе. . .
   - Ах, совсем забыл ! Я уже привык весь день есть, пить и
  развлекаться. И мне кажется уже, что нет на свете людей работаю-
  щих. . .
   Шеппард грустновато помолчал, глядя на репродукцию с карти-
  ны, "Адонис и Венера" и вдруг рассмеялся.
   - А меня уверяли, что у вас в каютах везде должны быть
  развешаны портреты ваших вождей !
   Он снова помолчал, став серьезным, внимательно разглядывая
  репродукцию, на которой Адонис порывался уйти от Венеры, с таки-
  ми влекущими обнаженными формами, что в порыв Адониса трудно
  было поверить.
   - Знаете, господин инженер, - сказал Шеппард и лицо его
  смягчилось. - Сейчас меня вам не удалось бы сагитировать даже
  внушительными прелестями этой классической Венеры, ибо я при-
  вык к жизни регламентированной и о любви помышляю лишь после
  ужина. Читать вашу брошюру я тоже пока не буду. Ведь там будет
  все сказано о светлом будущем человечества, а я в него не верю.
  И в счастье тоже не верю, а следовательно и в любовь. Вас не
  шокируют подобные речи ?
   - Отчего же, господин Шеппард. Брошюру я вам не навязывал
  и тем более не подкладывал, вы сами ее с собой принесли. А что каса-
  ется счастья общечеловеческого, человеческого и любви - то во-
  ля ваша. . .
   - Больше всего мне по душе ваша необьятная сговорчивость,
  инженер ! Это нечто новое в приемах коммунистической пропаган-
  ды ?
   Шеппард приподнялся с дивана, дотянулся до стола, где лежа-
  ла брошюра, полистал страницы.
   - Ага ! Вот здесь. "Если двадцатый век - век колоссально-
  го роста производительных сил и развития науки - еще не
  покончил с нищетой сотен миллионов людей, не принес изобилия
  материальных и духовных благ всем людям на Земле, то в этом по-
  винен капитализм. "
   Шеппард небрежно уронил брошюру на палубу рядом с дива-
  ном, заложил руки под голову, глядя пристально на Беляева и
  полемически прищурил глаза.
   - Ну, хорошо. Положим, случилось такое счастье - повсюду
  коммунизм. Положим, удалось ему принести изобилие материальных
  и культурных благ. . .
   Шеппард повернулся на бок, улегся поудобнее, все еще в мно-
  гозначительном молчании, глядя теперь на Беляева настойчиво и
  лукаво.
   - Ну, а дальше-то что ? Что изменится, хотелось бы знать ?
   - Если я сейчас осмелюсь говорить, господин Шеппард, вы
  тут же мне ответите, что все это давно известно, и что все это
  пропаганда, не так ли ?
   - Не надо уходить от беседы, господин инженер. Хорошо, я
  прочту вашу брошюру о Программе, хотя с некоторых пор потерял
  всякий интерес к любым программам, от какой бы партии они не
  исходили. Но если я потрачу время на чтение, берегитесь. Я буду
  задавать вопросы. . .
   - Как вам угодно, господин Шеппард, я ведь ни на чем не
  настаиваю. У меня одна забота - обеспечивать вам на судне все
  удобства для отдыха, как специалист. Простите, но мне пора уходить.
   - Да, да извините. Я все время забываю, что вы на рабо-
  те. Желаю вам хорошенько потрудиться. Труд - дело чести, доблес-
  ти и геройства. Так, кажется, гласит один из ваших главных лозун-
  гов ? Не обижайтесь, я ведь понимаю, что у инженера-электрика на
  таком судне хватает забот. Но вечером-то вы, надеюсь, не работае-
  те? Как же тогда с завоеваниями восьмичасого рабочего дня ? Или
  уже семичасового. . . Вечером я приглашаю вас в бар ! И даже не
  думайте отказываться. Или вам запрещают общение с пассажирами ?
   - Вы это можете видеть на вашем же примере, господин Шеп-
  пард. Но меня ведь может задержать неожиданная и срочная работа.
   - О, разумеется ! Я это понимаю, но все же сделайте так, чтобы
   ее не было, если вы хороший специалист. . .
   4
   Беляев чуть опоздал выйти на палубу из каюты Шеппарда,
  теплоход входил уже, чуть кренясь на быстром ходу, в излучину.
  Устье пограничного Прута, плоское и поросшее по берегам ивня-
  ком вперемежку с высокими вербами, уходило за поворот, вербы
  наплывали на отдаленные фермы моста, такого странного на пус-
  тынных пограничных берегах. Вот они вовсе скрылись за взгорком,
  Беляев лег грудью на теплое дерево широкого отполированного
  палубного планширя. Теплоход шел поротив течения и Дунайская
  мутная вода обтекала судно, стремительно свиваясь в бугрис-
  тые, упругие водовороты. . .
  
   Каждый рейс этого речного, курортного, как говорили в Уп-
  равлении, плавания, вместе с мостом за взгорком на две недели
  скрывалось близкое и родное. Дом, жена, двое сыновей, почти юноши
  возрастом, трехкомнатная квартира, так удачно и ко времени пост-
  роенный гараж и новенькие "Жигули" в нем, ждущие хозяина. И мно-
  жество всяких береговых забот, без которых не обойтись, если
  все это у тебя есть. Личное всякий раз как бы отсекалось на
  две недели, отодвигалось вдаль и застывало на время в неподвиж-
  ности и неизменности - до возвращения. Но то, что Алоис и Крафт-
  манн называли Россией, не уходило из его души и не оставалось
  за Прутом. Американцы говорили "Совьетюнион", может быть отто-
  го, что привыкли называть Америку "Юнайтедстейтс". . .
   Но что для туристов Россия или Советский Союз ? То, что
  они слышали, читали, знали о России из разных информационных ис-
  точников ? Получили информацию, как это принято теперь говорить.
  А потом вот побывали и увидели кое-что своими глазами - тоже
  получили информацию. Для одних это удобства или неудобства пу-
  тешествия, для других памятники истории, архитектура, музыка, те-
  атры. Третьих интересовали только техническиме достижения. Но
  ни тем, не другим и не третьим он не смог бы обьяснить ЧТО зна-
  чило для НЕГО Россия и Советский Союз и ОТЧЕГО в Ленинграде у
  телевизоров люди смотрели "Союз-Аполлон" и радовались полету в
  космосе, как своему личному успеху. Он помнил, как курсантом Выс-
  шей Мореходки смотрел он в Ленинграде первые телевизионные пе-
  редачи на крохотном экранчике первого отечественного телевизо-
  ра, огромного ящика производства завода Козицкого, и тоже
  радовался передачам, как чуть ли не личной заслуге. . .
   Тогда в курсантской, полной сил и надежд среде иногда жар-
  ко дебатировались межпланетные перелеты. Подсчитывали пример-
  ную мощность ракет, от рядов нулей рябило в глазах и не вери-
  лоьс, что можно техникой того времени высвободить такую
  природную энергию, и что такое осуществимо. Но в пятьдесят
  седьмом, в предзакатный час, с борта судна в Босфоре он видел
  первый спутник. Ждали его появления и в самом деле с замирани-
  ем сердца, боялись проглядеть, и он увидел первым золотое мерца-
  ние звездочки в чернеющем предвечернем небе и не сдержал-
  ся, закричал, показывая ту звездочку тем, кто еще ее не
  разглядел. Полет Гагарина он тоже встретил за пределами Сою-
  за, и полет Титова. Да и большую часть всех космических событий
  встречал за пределами Союза и такое глубже и сильнее раду-
  ет, когда ты за пределами, в чужих морях. Их становилось все
  больше, таких событий и они и радовали по-иному, просто радова-
  ли, а не поражали. А поразившим событием была высадка американ-
  цев на Луне. Судно, на котором он тогда плавал, стояло в Роттер-
  даме, американцы вели прямую передачу с Луны. Армстронг, выхо-
  дивший первым из прилунившегося модуля, тронул опасливо лунную
  поверхность тяжелым башмаком космонавта, потом ступил твердо и
  попрыгал радостно обеими ногами. И радость Армстронга переда-
  лась людям на Земле, и он тоже радовался тогда, как личному ус-
  пеху, хотя и сидел у телеэкрана, а на Луну первым ступал амери-
  канец, а не наш космонавт. . .
   Крафтманн был в России в 1925 году, отцу его, Беляева, было
  тогда семьнадцать, мать на год была младше, но не знали они еще,
  что судьбою им суждено встретиться и стать мужем и женой. Они
  готовились стать хозяевами жизни, сменить дедов, на чьих плечах
  жизнь полновесно еще лежала, и несли они ее достойно, хотя были и
  безграмотными крестьянами, выходцами из бедноты, и все еще бед-
  нотою оставаясь. Дедушки и бабушки, как привык он называть их с
  детства. Вот кто бы в полную меру радовался космическим успехам
  и полету "Союз-Аполлон". Потому что в этом был их наибольший
  вклад - вся прожитая жизнь в том пути, что был пройден стра-
  ной, да и не самое ли трудное в том пути пришлось именно на их
  долю? А тогда, наверное, в 25 году, когда в России побывал Крафт-
  манн, им казалось, что главное сделано и пережито. Но многое еще
  предстояло им при жизни сделать и пережить вместе со стра-
  ной. Победить в самой страшной войне, дожить до Победы, и отп-
  раздновать ее. Но до времен, вот этих, какие можно называть под-
  ведением, итогов им не довелось дожить. И не придется деду, отцу
  матери, узнать, что кажется теперь его внуку, взрослому и бывало-
  му уже мужику, будто разыскал он пропавшего без вести младшего
  его сына, а для внука - дядю Мишу. . .
   5
   Вечером Беляев не надеялся уже встретить Шеппарда, но тот
  вдруг сам появился в коридоре кают экипажа, преградил путь, цеп-
  ко взял за руку, сжав ее повыше локтя, затем погрозил паль-
  цем. По лицу его и по всему виду можно было заключить, что он
  побывал уже в баре. . .
   - Уговор дороже денег, господин инженер ! Так, кажется, го-
  ворят у вас ? Тем более, что Алоис ждет вас с нетерпением, вы
  ему импонируете. Он полагает, что вы весьма порядочный человек.
   - Как он себя чувствует ?
   - О, прекрасно, черт бы его побрал ! Сидит и пьет пи-
  во. Ужасно респектабельный. Нет, он еще пробует изливать ду-
  шу, вот что. . .
   - Он умеет делать и это ?
   - Представьте, он умеет делать это изумительно !
   Пока продвигались по коридорам в строну бара, Шеппард
  рассказывал, как умеет изливать душу Алоис и при том помогал
  себе жестами. Оказывается, Алоис не терпит женщин. Они все, по его
  понятиям, обманщицы, им бы заполучить человека с деньгами. А он
  хочет путешествовать. Он совладелец автозаправочной колонки в
  Вене, на Ринге, неподалеку от Оперы, очень дорогое, но и выгодное
  место. Очень неплохой и устойчивый бизнес при нынешнем нефтя-
  ном кризисе. Совладелица колонки - его мать и он живет у нее
  на пансионе, а заработанные деньги тратит на путешествия. . .
   - Как вам это нравится? Жить на пансионе у матери и тра-
  тить деньги на путешествия ?
   - Не могу сказать, господин Шеппард, не приходилось. . .
   В баре верхний свет был притушен и только над стойкой го-
  рели яркие лампы, Алоис сидел за желтым овальным столиком, на
  нем стояли высокие бокалы с коктейлем, и Алоис сиял всеми вес-
  нушками.
   - Ваш коктейль уже заказан, - предупредил Шеппард. - Я
  пью четвертый, барменша снисходительна ко мне. Коктейли ваши не
  столь изобретательны, в этом американцы далеко опередили вас. . .
   Уселись за столик и Шеппард опасливо оглянулся на бармен-
  шу, уважаемую экипажем Прасковью Зиновьевну. . .
   - Выбор напитков у вас колоссальный, я имею в виду обилие
  водок. Но вот барменша. . . Я привык к барменам, а если уж бармен-
  ша, то у нас они молоденькие, чтобы можно было поболтать. А у ва-
  шей стесняешься заказать лишний коньяк, материнские у нее по-
  вадки. . .
   - Отнесите это к недостаткам нашей сферы обслуживания. . .
   - А я так и делаю ! Кстати, в этой области я предрекаю вам
  большие неприятности, раз уж вы взялись за такую сферу, как обс-
  луживание. . .
   Шеппард значительно щелкнул зажигалкой, закуривая и отки-
  нулся в кресле не менее значительно.
   - Отчего вы так решили ?
   - Подумайте сами. К примеру, продавцы в ваших магазинах
  считают, что у них одинаковые права с покупателями, когда они
  стоят у прилавка. Они могут заниматься своими делами или разго-
  ворами в рабочее время и это покупателя раздражает, даже если
  он ничего не собирается покупать. Более того, продавцы ваши оби-
  жаются, если им сделать замечание. И вовсе это не их вина, если
  они не понимают, что должны изображать свою зависимость от по-
  купателя, даже если ее нет. Вы без толку критикуете такое поло-
  жение. А продавцы в и самом деле не чувствуют зависимости от
  покупателя, только и всего. . .
   - Это относится к области воспитания, не так ли ?
   - О, нет ! Я говорю о равноправии. О том, что у вас всеобщее
  равноправие не на бумаге, а на деле. Равноправные люди не могут
  делать из обслуживания профессию, тут необходимо неравенс-
  тво, пусть и просто имущественное. Так что здесь вы пожинаете
  плоды вашей системы. . .
   Высказавшись, Шеппард прищурил глаза и выпустил дым тон-
  кой струйкой. Прасковья Зиновьевна подошла и поставила на стол
  запотевшие бокалы. Она улыбалась так, будто почувствовала, что
  сфера обслуживания в чем-то виновата в столь заинтересованном
  разговоре, возникшем за столом. Алоис невозмутимо улыбался, подра-
  гивая голыми коленками - он был в шортах. При всей своей рес-
  пектабельности он считал возможным, будучи туристом, приходить
  в бар не в смокинге, а в шортах. Проблемы сферы обслуживания
  его мало волновали, зато он простирал свою сферу внимания на
  весь бар.
   - Господа , - Алоис с видом заговорщика подвинулся побли-
  же. - Обратите внимание, за угловым столиком сидит господин
  Крюгер. У него магазины электротоваров в Вене, я его знаю, он бо-
  гатый человек. А в круизе едет один в двухместной каюте и его
  ничего не интересует, кроме анекдотов, он готов их слушать и
  рассказывать бесконечно. . .
   Господин Крюгер сидел в обществе Мэри и Лилиан, деву-
  шек-американок, работниц администрации расквартированных в Гер-
  мании американских войск. В поездке их в качестве переводчицы
  сопровождает Анжела, та самая девушка, при появлении которой
  бледнеет и кидается в сторону Алоис. У Лилиан на белом лице
  чернели сильно подведенные глаза. Мэри очень прямо держалась
  в кресле, девушки беспрерывно курили, словно добросовестно дела-
  ли очень важное, порученное им дело. И вообще у них был такой
  вид, будто они родились между столиков. У господина Крюгера бы-
  ло усталое, одутловатое лицо, он говорил что-то, держа на весу
  рюмку коньяка. Мэри слушала, стараясь изобразить внимание, Лилиан
  смотрела на Крюгера остутствующим взором. Лицо Крюгера подерги-
  валось, он поставил уже нетронутую рюмку на стол и сердито об-
  водил бар блуждающим взглядом. Он натолкнулся вдруг на взгляд
  Шеппарда, замершего при виде столь занятного человека, представ-
  ленного Алоисом заочно. И Крюгер вдруг поднялся и подошел к их
  столику.
   - Извините, господа ! - он с вызовом поглядел на Шеппар-
  да. - Я надеюсь, что мужчины здесь настоящие и способны оце-
  нить настоящий анекдот. . .
   - Вы в этом сейчас убедитесь, господин Крюгер ! - Шеппард-
  подвинул стул Крюгеру и обернулся к стойке бара. - Мадам, две
  водки, пожалуйста !
   Крюгер устроился на стуле, обвел присутствующих усталым
  взором. Похоже было, что он тоже, как Шеппард, порядочно уже выпил.
   - Поймите меня правильно, господа. Я начал рассказывать
  этим прелестным девушкам один из моих лучших анекдотов, а Мэри
  вдруг спросила, не будет ли в моем рассказе что-нибудь про мерт-
  вецов, она, видите ли, ужасно боится гробов. Пришлось сказать, что
  в моем анекдоте гробов не будет, потому что моих мертвецов не
  начали еще отпевать. Но желание рассказывать анекдот пропа-
  ло, как вы понимаете, и настроение испорчено, господа. . .
   Даже Алоис доказал, что он настоящий мужчина. Поднимая
  настроение господину Крюгеру, он так хохотал, что на стойке ба-
  ра позванивали бокалы. Шеппард помимо котейлей пил теперь и
  водку. Когда вышли на палубу, было уже темно, сильно дуло и по
  воде рядом с бортом скользили блики палубных огней. Шеппард
  сказал, что окружающий мир для него, наконец, начинает входить в
  прямое привычное русло. В баре он вращался уже вместе с ба-
  ром, стойкой и барменшей за нею вокруг него на манер карусе-
  ли. Глотнув поглубже воздуха, направились на корму, где шла разв-
  лекательная программа. Алоис, пивший одно пиво, все еще
  эскортировал Шеппарда. На кормовой светились разноцветные лам-
  почки, програмаа только начиналась, музыканты занимали свои мес-
  та, прибывавшая публика рассаживалась на легких палубных стуль-
  чиках. Завидев женщин, Алоис удалился, многозначительно и тороп-
  ливо извиняясь.
   - Теперь я знаю средство против Алоиса, - сказал Шепп-
  рад. - Даже два. А лучше, когда оба вместе. Это пиво и женщины. . .
   Он встал спиной к поручням и стал беззастенчиво разгляды-
  вать публику. Понаблюдав всласть, подвинулся ближе к Беляеву и
  спросил.
   - Что это за семейство, вы не скажете, господин инженер ?
   Это была французская семья Деванн, все в сборе. Они тесно
  сидели один возле другого - суровый мужчина в свитере грубой
  вязки, с выставленной впереди себя прямой ногой, затем супра-
  га, белокурая женщина с увядающим добрым лицом и четыре дочери,
  две из которых близнецы. Старшая была с мужем и они держались
  за руки, это было их свадебное путешествие. Близнецы обсуждали
  что-то, их очень занимавшее, им помогала самая младшая, совсем
  еще ребенок, одетая во все взрослое. Дочери сели поближе к мате-
  ри, тихо что-то ей напевая. Мать к ним присоединилась и все
  вместе они пели все громче. Музыканты тут же переглянулись и
  вступили, сопровождая мелодию осторожно, чтобы не заглушать го-
  лоса. Деванн пели по-русски и акцент делал мелодию еще трога-
  тельнее, песня была про березку, которую некому заломати и защи-
  пати. Мелодия звучала все громче и уверенее теперь, в
  сопровождении оркестра, и Деванн повели песню в полный го-
  лос. Шеппард слушал, прикрыв глаза, к мелодии приникая, покачивая
  головой и слегка касаясь подошвой палубы в ее такт. . .
   - Я полюбил ваши песни, так мне кажется, - сказал он
  вдруг, открыв глаза и от песни отвлекаясь. - В них есть что-то,
  что-то. . . Как это у вас называется? Душа ? Они печальны почти
  всегда, иногда тоскливы, но все это мягко, и без ожесточения. . . А
  мы вот разучились печалиться и тосковать просто так, для души.
  Все у нас давно ради дела и для дела. Печалимся тоже по-делово-
  му. По сегодняшним неудачам, тоскуем по утерянному вчера. Как
  будто так и будет всегда, и не ждет нас вечность. Не так ли, гос-
  подин инженер ?
   В ответ на молчание он тоже помолчал, потом полез в карман
  за сигаретами, и вид у него был теперь вполне трезвый. Он пощел-
  кал зажигалкой и доверительно приблизился.
   - Давайте-ка, инженер, спустимся в бар еще раз и потолкуем
  хорошенько о душе, а ?
   - Простите, но мне завтра рано вставать. . .
   - О, да ! Опять я забыл, что вы на работе прежде всего. Кро-
  ме того, я задал вам сегодня и так уже немало вопросов. Прав-
  да, вы мне ни на один из них не ответили, как того хотелось мне.
  Но вас можно понять. . .
   Шеппард все глядел чуть сбоку, но пристально всматриваясь
  и вдруг расхохотался, похлопав по плечу так, чтобы это не так
  было заметно для окружающих и придвинулся сосем близко.
   - Вы славный малый, инженер, - сказал он негромко. - Вас
  не обижает такое к вам мое обращение ?
   - Ничуть, господин Шеппард, разрешите вас покинуть до завт-
  ра ?
   - О, да, конечно, конечно ! И все же не обижайтесь ! Я толь-
  ко хотел бы сказать, что мне повезло, когда я загородил шезлонгом
  дверь в вашу мастерскую . . .
   6
   Беляеву и в самом деле предстояло рано вставать, вдоба-
  вок, в день отхода из порта всегда устаешь сильнее. И еще нужно
  было спуститься в машину, проверить работу генераторов, рулевого
  устройства, готовность пожарной сигнализации. И только после
  всего обязательного он сделал записи в вахтенном журнале, при-
  нял душ и лег в постель. Но быстро не засыпалось, он все возвра-
  щался к мыслям, не дававшим покоя весь день. . .
  
   В прошлом рейсе, в Будапеште, на горе Геллерт, где возвышал-
  ся Памятник Свободы, он читал вызолоченные на пьедестале имена
  погибших Советских офицеров и солдат и его будто толкнули
  вдруг. Там была увековечена фамилия его деда ! Могло быть прос-
  тое совпадение, но он уже не мог не думать и не надеяться. Дядя
  Миша встал в памяти, как живой рядом с бабушкой и дедом. Он про-
  пал без вести в самом начале войны, инициалы на памятнике сов-
  падали. Но в Будапеште бои шли уже после Дня Победы, именно
  здесь, на горе Геллерт, где была крепостная Цитадель. . .
   Он жил тогда, до войны, у деда с бабушкой в Великом Устюге,
  вернее, они жили с мамой и братом, семья, оставшаяся без отца. И
  жизнь в Устюге помнилась детской памятью, ярко и выпукло. Пожа-
  луй, в Устюге и началось его детство, которое он помнил связно
  уже, без промежутков. А до того в памяти был Архангельск, там ма-
  ма водила его в садик, а был он на первом этаже их дома и он
  задерживал маму, стараясь сам завязать шнурки, иной раз так и
  спускаясь с незавязанными до дверей садика - помогать маме в
  этом деле он не позволял и задерживал иной раз маму, опаздывав-
  шую на работу. И она терпеливо ожидала, когда он непослушными
  пальцами завяжет шнурки на один или два бантика. . .
   В садике на прогулку им раздавали тачки на одном колесе
  и лопатки, разноцветные, железные и на деревянной ручке. Они иг-
  рали во дворе в строительство канала и возили в тачках пе-
  сок. И еще хорошо было посидеть в детском игрушечном доми-
  ке, что стоял во дворе рядом с песочным ящиком. Посидеть
  смирно, как полгается хорошим детям, сложив смирно руки на коле-
  нях, тихонько переговариваясь. И еще в Архангельске был у него
  игрушечный складной кораблик, в который можно было выстрелить
  из игрушечной пушки. И если попасть в черный на его боку кружо-
  чек, кораблик разваливался на части, но его можно было снова
  собрать, если знаешь, как это делается. . .
   Потом они жили в Вологде и там было много книг, и книжные
  полки стояли и у стен, и даже посредине комнаты. Там стоял от-
  цовский рабочий стол и он любил за него садиться и листать тя-
  желые книги в красном переплете с картинками, переложенными
  прозрачной хрустящей бумагой. Читать к тому времени умел од-
  ну, любимую книгу - "Три поросенка", но больше ему нрави-
  лось , когда эту книгу ему читала мама. . .
   И вот что ему очень ясно и четко помнилось всю жизнь, в
  памяти ничуть не затухая. У книжной полки стоит дядя в длинной
  шинели и от нее идет шинельный сырой запах. Дядя листает его
  любимую книгу, где картинки с веселыми Ниф-Нифом, Нуф-Нуфом и
  Наф-Нафом, с розовыми пятачками, и где глупые поросята все же
  обхитряют страшного волка и поют песенку "Нам не страшен се-
  рый волк". И вот он дергает того чужого и незнакомого дядю за
  шинель и просит его ему книгу почитать. Но дядя только переста-
  ет листать любимую книгу, ставит ее на полку, кладет тяже-
  лую, теплую ладонь на голову, он так хорошо помнит по сей день
  тяжесть и тепло ладони того дяди. . .
   Они были там одни, он и тот дядя, их никто не мог видеть
  за той полкой, и это была все правда, потому что мама не помни-
  ла такого, а сам он не мог ведь выдумать. Вот тогда-то, после
  ареста отца, они и уехали с мамой и братом в Устюг, к дедушке с
  бабушкой. Да и все его детство, довоенное и военное, было дедовс-
  ким, отца в детстве ему видеть почти не пришлось. И бабушки с
  дедушками были самыми родными и близкими. А мама была как воз-
  дух, каким дышишь. Так что он ее как бы и не помнит вовсе, в том
  внешнем ее облике, в каком помнятся ему дедушки и бабушки. . .
  
  
  
   7
   В шесть утра уже светило солнце, довольно высоко подняв-
  шись, но было прохладно, даже зябко слегка. Палубы и надстройки
  в утренней росе, гладь Дуная стеклянно блестит, точно замер он
  в своем стремлении в сторону Востока, и берега затягивает голу-
  боватая дымка. Теплоход подходил к румынскому порту Джурджу и
  на палубах туристов хоть отбавляй. Энтузиасты ежеутренне вста-
  вали вместе с солнцем и разгуливали по палубам, пока не звучал
  гонг, звавший их на завтрак. . .
   Среди энтузиастов всегда господин Браун, невысокий, сутуло-
  ватый и большеносый. Он обвешан кино и фотоаппаратами - спере-
  ди, по бокам и даже сзади. Беляеву уже было известно, что мир ок-
  рашен для Брауна в мрачные тона и это замечалось даже по
  выражению его лица. По палубам он передвигался бочком и как бы
  вприпрыжку, напоминая нахохленную и сердитую ворону. Его немед-
  ленно заинтересовали серебристые нефтеналивные баки гавани
  Джурджу, вплотную примыкавшие к порту.
   - Нефть ! - сказал господин Браун громко, обращаясь к гос-
  подину Джейку. Застрекотала кинокамера, господин Джейк - седой
  и прямой господин с неизменной трубкой во рту - поднял фотоап-
  парат, щелкнул затвором и выпустил клуб дыма. Господин Браун
  подвинулся к нему по палубе поближе.
   - Чудесные снимки, господин Джейк, не правда ли ?
   Господин Джейк вынул трубку, изображая улыбку , и дым потек
  из щели его прямого рта.
   - Удачная погода, господин Браун. . .
   Все ближе здание речного вокзала Джурджу. Теплоход шварту-
  ется к причальному понтону, где стоят люди в румынской погра-
  ничной форме. По трансляции передают, что выхода на берег не бу-
  дет ввиду короткой стоянки - она только для формальностей. . .
   Браун тотчас принимается возмущаться и все его аппараты
  раскачиваются на нем. Он уже забыл, что по пути к Черному морю
  в Джурджу была большая и длительная стоянка и туристы ездили
  автобусами в Бухарест. Он все еще мыслит старыми категория-
  ми, это ему импонирует, и он толкует что-то устаревшее о Желез-
  ном Занавесе. При этом показывает на румынского солдатика, моло-
  дого, красиво перетянутого белыми ремнями, с винтовкой у
  плеча, как на учебном плацу, с примкнутым штыком, поблескивающим
  на солнце. . .
   Теплоход отходит уже от причала, Браун не унимается и де-
  лает мрачные предсказания о выходе на берег в Болгарии, в пор-
  ту Русе. При этом он не забывает снимать всеми подручными
  средствами румынского солдата на отплывающем из виду понто-
  не. Его примеру следует и господин Джейк, испуская интенсивно
  клубы дыма своею трубкой. . .
   Браун несколько раз проходит мимо открытой двери агрегат-
  ной, котороая понадобилась с утра Беляеву, как мастерская. Браун
  не очень охотно вступает в контакты и общение с экипажем. Это
  он делает только в случаях, когда не может сдержать проявления
  своей агрессивности. Господин Шеппард, которому вчера так понра-
  вились русские песни в исполнении сестер Деванн, на палубе по-
  ка не появлялся после вчерашнего его интенсивного пребывания
  в баре. Никто не мешает пока Беляеву работать и думать о сво-
  ем. . .
  
   Как жили дедушка и бабушка до Устюга, он знал по рассказам
  матери, и помнил розоватого перламутра изнутри, красивые морские
  раковины, и как дедушка учил его слушать шум волн, так и остав-
  шийся внутри раковин с тех пор, как жили раковины на морском дне. . .
   Дед был родом из деревни под Котласом, на берегу Северной
  Двины - восемь душ детей в крестьянской семье. В пятнадцать
  лет умерла мать, в дом пришла мачеха, дед с нею не поладил, соб-
  рал котомку и отправился на поиски счастья. У него было учения
  два класса церковно-приходской школы - немало по тем временам.
  Добрался всякими путями до Якутска, строил там телеграфную ли-
  нию - вкапывал столбы и навешивал провода. Там повстречался с
  бабушкой, ей не позволяли выходить замуж за "босяка" и она
  сбежала из дому. Его, Беляева мама родилась у них, невенчанных, в
  Якутске, они отправились дальше на Восток, как "построители те-
  леграфной линии", и оказались на восточных оконечностях Рос-
  сии. Деда назначили начальником телеграфного пункта на мысе
  Сюркум, на побережье Татарского пролива. Это был большой дом с
  хозяйственными пристройками в тайге, в одной из комнат стоял
  аппарат, на котором дед работал, в остальных жили. Дед отвечал
  еще и за исправность своего участка телеграфной линии, что шла
  в тайге, и мог нанимать одного или двух работников из местного
  населения. Рядом с ними жили орочены, "старому старику" по проз-
  ванию "Топорища" было девяносто лет, он помнил первый ко-
  рабль, который орочены увидели в заливе, наверное, говорила мама,
  это был корабль экспедиции Невельского. А позже, в работниках у
  деда был его сын, Антон. И еще позже, внук Федор был проводником у Ар-
  сеньева в его последней экспедиции по Уссурийскому краю. Об
  этом мама и дед узнали уже в войну, прочитав последнюю книгу
  Арсеньева о его путешествиях. Он хвалил Федора не только за
  знание тайги, но и за умения кузнечные и прочие, что так им при-
  годились в трудном пути. Мать рассказывала, как обрадовался дед
  - ведь это он научил Федора тем умениям, что не присущи были
  ороченам. . .
   Мать всегда с удовольсвием вспоминала Сюркумскую жизнь, и
  очень хорошо ее помнила. Дом стоял на высоком обрыве и летом в
  открытые окна слышался прибой, да и редко они сидели летом до-
  ма, мама и младшая ее сестренка, вольно было им там, свободно бе-
  гать по округе. Раз в год на рейд приходил пароход, привозил ка-
  зенные продукты, припасы на зиму и на всю оставшуюся часть
  года, одежду, патроны для ружей - все необходимое, что заказывал
  дед. Мама хорошо помнила, как первым кунгасом с парохода деду
  привозили книги, полный кунгас книг и журналы "Нива" за прош-
  лое время. Пароход уходил и дед с бабушкой и детьми оставались
  в Сюркуме одни, в компании с ороченами, надолго уезжавшими охо-
  титься в тайгу. Так и жили в доме, обнесенном высоким забором, с
  большим хозяйством на плечах : лошади, коровы, гуси, куры, ов-
  цы. Все делали сами, вплоть до объезда молодых кобылок и жереб-
  чиков. И мать помнила, как бабушка вылетала на необъезженой ло-
  шадке за ворота к морю, и как ее распущенные длинные волосы
  развевались за спиной. . .
   Самым трудным временем была зима. Снежные сугробы погреба-
  ли станцию и телеграфную линию, из снега торчали лишь макушки
  столбов, часто случались обрывы. Дед вставал на широкие лыжи, об-
  тянутые нерпичьей шкурой и уходил с работником в тайгу, а ба-
  бушка запирала ворота и оставалась одна с детьми и на хозяйс-
  тве, иной раз на месяц или больше. . .
   Там, в Сюркуме и застала их революция, поначалу только
  вестями из Владивостока. А в двадцатом году вдруг у них в бух-
  те бросил якорь японский военный корабль, дед снял аппа-
  рат, унес его в лес и закопал так, чтобы не нашли. Японцы все тре-
  бовали аппарат, но дед говорил, что его сняли военные русские
  корабли. И вот они пообещали уже его расстрелять, если следую-
  щим утром аппарат не будет на месте, и что было ему делать?
  Уйти в тайгу было проще всего, но ведь разорят тогда стан-
  цию, разграбят, сожгут. Так ничего и не было решено до утра, а ут-
  ром не оказалось в бухте японского корабля - ушли япон-
  цы, что-то случилось у них во Владивостоке. . .
   Из Сюркума пора было уезжать, нужно было учить детей. И
  дед вначале решил обосноваться неподалеку от большого селения
  на берегу Татарского пролива, в деревне Единка, там дали ему
  землю под раскорчевку и они купили дом на заработанные в Сюр-
  куме деньги, на отложенные дедом золотые червонцы. А расчет пос-
  ледний он получил керенками, красивые были деньги, как помнила
  мать, серого цвета, целый мешок. Но они тут же обесценились, ими
  они с бабушкой в Единке оклеивали стены в доме, пока дед был
  по делам во Владивостоке. Но плохо их встретили местные жители,
  стали просить продать корову, но она ведь самим нужна. И корову
  убили в загоне на выпасе - исхлестали ее кольями, она сумела еще
  придти к дому и мама помнила, как жалобно она мычала, и ее успе-
  ли еще прирезать на мясо. Потом застрелили из ружья лошадь и
  понял дед, что не судьба ему в Единке осесть на землю, как он
  мечтал всю жизнь. . .
   Дед пробовал попытать счастья во Владивостоке, но там сви-
  репствовала безработица, продали дом в Единке за бесценок, все
  заработанное за годы в Сюркуме потеряв, и отправились на роди-
  ну, вначале не станцию Луза под Котласом. Мама там смогла пойти
  в школу, хотя читать и писать умела уже, дед научил ее еще в Сюр-
  куме. Кончила четыре класса первой ступени и рассказывала, как
  стыдно было ей, переростку, сидеть за одной партой с ребятишка-
  ми, которые ей были по плечо и называли "тетенькой". Во вторую
  ступень пришлось ходить вечером, заочно, а днем работала на кар-
  тонажной фабрике, клеила коробки. И то было удачей, прежде чем
  получить работу, выстояла в очереди на бирже труда, все еще бы-
  ла безработица. Маме было тогда семьнадцать и было это в двад-
  цать пятом году. Как раз в том, когда в России побывал господин
  Крафтманн. . .
   8
   Болгарский порт Русе на правом берегу, как раз напротив
  Джурджу - только лишь пересечь Дунай. Белые домики под черпич-
  ными крышами сбегают по береговому склону, утопая в зелени са-
  дов. По набережной выстроилась строгая шеренга пирамидальных
  тополей, на пристани много встречающих, туристы собрались на од-
  ном борту так купно, что теплоход слегка кренится с ту сторону,
  какой прижимается к причалу. . .
   На палубе среди туристов появились братья Фидлер, люди
  очень колоритные и похожие один на другого. Короткие белые шта-
  ны, рубашки с коротким рукавом, серые чулки до колен. Братья гля-
  дят по сторонам из-под длинных козырьков своих схожих с жо-
  кейскими кепи, и показывают в улыбке крепкие зубы, с какими в
  "Крокодиле" рисуют капиталистических хищников. На самом деле
  братья Фидлер всего-навсего пенсионеры и оба холостяки. Они
  враз поворачивают головы, враз и вместе улыбаются и следуют
  друг за другом по палубам, и снимают одинаковыми фотоаппарата-
  ми одинаковые кадры. Браун подошел к братьям, оживленно загово-
  рил, имея в виду, наверное, претензии к болгарскому варианту Же-
  лезного Занавеса. Братья отвечают ему одинаковыми улыбками, но
  всем на судне известно, что они всегда остаются при своем мнении.
   Вопреки заверениям господина Брауна и дымовой завесе гос-
  подина Джейка туристы смогли сойти на берег немедленно. Алоис
  просил Беляева сопроводить его на берегу и показать город, ес-
  ли это инженеру не трудно. Прогуляться было можно, но отчего-то
  Алоис был необычно тих, молчалив и безучастен. Он равнодушно
  шел по улице вдоль двухэтажных домов с железными белыми кра-
  шенными решетками балконов, ступая безучастно в тени деревьев
  на белых камнях тротуаров. Ничему он не удивлялся против обык-
  новения, даже извозчики, повстречашиеся на пути, его не взволно-
  вали. . .
   В Центральном парке они буквально столкнулись с Шеппар-
  дом, он шел прямо на Алоиса, глазея по сторонам. Слишком, пожалуй,
  ему везло на встречи с Алоисом. . .
   - А, господа ! Доброе утро ! - сказал Шеппард, едва не
  сбив Алоиса с ног и тут же придержав дружески его за плечи. -
  Прелестный городишко, не так ли ? Что с вами, Алоис ? Вы не здо-
  ровы ?
   - Я думаю, господин Шеппард. . .
   - Вот оно что ! Думайте, думайте, Алоис ! Это улучшает го-
  ловное кровообращение и у вас будут быстрее расти
  волосы. Господа, вы были в центре города ? Там памятник с пушка-
  ми на деревянных еще колесах ! Удивительно, как шагнула вперед
  техника уничтожения себе подобных за столь короткое время !Лю-
  ди жаждут мира, но атрибутами и славою его по-прежнему остают-
  ся пушки !
   Неторопясь отправились в путь по аллеям парка. Повсюду
  цветы, оформленные клумбами, даже фрески из цветов. И на одной
  из фресок молодое женское лицо, обрамленное распущенными воло-
  сами, оно привлекло вдруг внимание Алоиса и он остановился.
   - Я не очень доверяю женщинам, - вдруг тихо заговорил
  он. - Они все хотят заполучить человека с деньгами. Порядочные
  женщины встречаются не более, чем одна на тысячу. . .
   - Алоис ! - сказал Шеппард. - У вас не мозг, а электрон-
  ная счетная машина, вы так мгновенно высчитали. . .
   - Не смейтесь, я серьезно. . .
   - Ага, наконец-то вы заговорили серьезно. Ну, если быть
  серьезным, то ваш мозг - простейший арифмометр с ручкой. . .
   - Хотите увидеть такую женщину ? - внезапно одушевился
  Алоис, расцветая в неожиданной улыбке.
   - О, конечно !
   - Приходите загорать на солнечную палубу и я покажу ее
  вам. . .
   - Господин инженер, вы слышали ? Будьте свидетелем и при-
  дется вам составить мне компанию. Вдруг я не смогу сдержать
  эмоций при виде женщины, покорившей сердце Алоиса ! Тогда вы
  позовете матросов. . .
   - Не кощунствуйте, господин Шеппард , - сказал Алоис, кон-
  фузясь и возвращаясь в прежний минор . . .
   9
  
   Солнце над палубой было немилосердное - белое, близ-
  кое, жгучее. Такое же солнце блестело и за кормой, отражаясь в
  воде и слепя взор. А дальше стлался щирокий пенный след, угаса-
  ли вдали строения Джурджу и Русе, и едва видной перекладинкой
  проглядывал Мост Дружбы, соединявший берега и города. . .
   Шеппард не забывал о проговорившемся Алоисе и просил все
  же сопровождать его на солнечную палубу, если у Беляева есть
  время. Время и желание позагорать были, и они расположились для
  начала под тентом - там было свободнее и дул ветерок. Но тут
  Шеппард неожиданно закапризничал - загорать он не желал. Он ни-
  когда не обнажается на пляже, ибо голый цивилизованный мужчина
  - неприятное зрелище, мы не забыли еще античность. Алоис не по-
  являлся пока на солнечной палубе. По данным Шеппарда, он еще в
  ресторане, доедает обильный обед, который ему не совсем под си-
  лу. Но он не может позволить себе поступить иначе, ведь стои-
  мость завтраков, обедов и ужинов входит в стоимость билета. . .
   Под тентом все больше людей, спасающихся от жаркого солн-
  ца, все слышнее речи, рядом располагаются люди, завязываются
  непринужденные беседы, но все об одном и том же. . .
   - Я хорошо знаю Россию, - говорит господин Эрхард, гражда-
  нин ФРГ, расположившийся в шезлонге рядом. - Господин инже-
  нер, я опытный человек, я работал в России агентом торговой фир-
  мы еще до революции. . .
   Тело Эрхарда расслабленно раскинуто в шезлонге, но глаза
  полны энергии и едва ли не мечут молнии. Он знает русский и
  очень любит беседовать с людьми из экипажа. И всем старается
  раскрыть глаза на правду и говорит так, будто знает страну, из
  которой возвращается, лучше любого ее жителя. Он жил в России
  после революции, жил в Самаре, служил бухгалтером, помнит Самарс-
  кое правительство. И уехал в Германию в двадцатом году. Он
  вдруг принимается нервно сцеплять и расцеплять пальцы перепле-
  тенных рук.
   -Я даже болел сыпным тифом, чудом выжил. В России, господин
  инженер, умерла моя невеста, она только что приехала из Герма-
  нии. О, в России, согласитесь, сильно развит национализм. . .
   Господин Эрхард не знает, что Шеппард тоже хорошо владеет
  русским. И он, Шеппард, с другой стороны шезлонга, шепчет Беляеву
   о том, что опять политика и от нее никуда не деться. И всег-
  да о политике толкует тот, кто в ней не смыслит. Те, кто и смыс-
  лит, и имеет о политике понятие, и к ней отношение, помалкивают. . .
   - Поглядите, как одинаковы люди, когда разденутся ! - пе-
  реходит он неожиданно на прежнюю тему, его волновавшую. - А вы
  советовали мне загорать ! Глядя на раздетого Эрхарда, еще мож-
  но заключить, что он болел сыпным тифом в России. Но разве по-
  хож господин Джейк без костюма на бизнесмена и владельца заво-
  дов ? Даже если принимать во внимание его трубку . . .
   А господин Эрхард продолжал беседу, не замечая
  вмешательства в нее Шеппарда. Вернее сказать, он только начал
  ее и теперь развивал тезисы. Оказывается, у него в свое время
  были в России сбережения и даже купленные акции. Он потерял
  все во время революции, считает это несправедливым, питает на-
  дежды и не теряет их. Все же он думает, что наступит время, ког-
  да справедливость восторжествует и утраченные акции принесут
  ему доход. Он посвятил эту свою поездку отнюдь не туристичес-
  ким намерениям, он разыскивал в Одессе старых знакомых
  из немецких переселенцев прежних поколений. И сетует, что ему
  не разрешено свободно передвигаться по стране для достижения
  цели. Он решил обьединять силы немцев, чье прошлое связано с
  прежней Россией, не только вне России, но и внутри ее. И он уве-
  рен, что внутри России немало осталось немцев, и найдется из но-
  вых поколений, даже выросших в России, кто мог бы обьединиться
  во имя национальных интересов Германии. Правда, так может слу-
  читься, что таких немцев тщательно прячут, но само время выявит
  их. И он говорит обо всем этом, сцепляя и расцепляя пальцы, как
  будто уже держит в руках всю Роосию, снаружи и изнутри. . .
   - Здравствуйте, господин инженер ! Разрешите устроиться
  рядом ? - спрашивает молодой человек по фамилии Родль, обраща-
  ясь к Шеппарду. . .
   - Нам будет только приятно, - говорит Шеппард, без особо
  видимого желания двигая шезлонг.
   - Благодарю вас. Боюсь обгореть на солнце. Меня зовут Родль.
   Молодой человек жмет руку Шеппарду и укладывается в шез-
  лонге. Обгореть на солнце Родль уже успел, плечи у него кирпично
  -красные и от них прямо-таки пышет жаром в тени под тентом. Ру-
  сые волосы Родля аккуратно причесаны, как всегда, он вниматель-
  но вглядывается в Шеппарда сквозь толстые стекла очков в тон-
  кой золотой оправе. Стекла увеличивают и его черные блестящие
  глаза и взгляд их кажутся несколько странными. На вид Родлю
  чуть больше двадцати, он студент из ФРГ. Господин Эрхард, взгля-
  нув на Родля невольно морщится. Они частенько спорят и госпо-
  дин Эрхард недолюбливает его. . .
   - Не сможем ли мы купить свежие газеты в Белграде, госпо-
  дин инженер ? - спрашивает Родль . - Американцы все еще
  летают, насколько мне известно. Летают еще и два ваших космонав-
  та в научной станции, не так ли ?
   - Да, господин Родль, еще летают. . .
   Родль задумчиво снял очки, плотно сжал уставшие веки и ши-
  роко открыл глаза. Без очков они у него были небольшими и блес-
  тящими, словно антрацит.
   - Я всегда восхищаюсь техническими достижениями, будь то
  американские, русские или японские. Они принадлежат всему чело-
  вечеству, - осторожно поглядывая на Шеппарда, сказал Родль. - Я
  убежден, что в этом будущее. Все зависит от развития техники и
  организации производства. Из последних достижений меня более
  всего восхищают космические. Поразительно, что в России только
  в 1861 году отменено крепостное право. Тогда в Америке уже
  строили небоскребы. . .
   Он ждал реакции, все поглядывая на Шеппарда, но тот явно
  притворялся задремавшим. В рулевой рубке появился капитан, это
  сразу привлекло внимание загоравших дам. Самая юная почитатель-
  ница капитана, шестилетняя Ева выскользнула из материнских рук
  и поспешила в рубку. Она пользуется особым расположением капи-
  тана и ей вход в рубку разрешен и в его отстуствие. Больше все-
  го в рубке ей нравится примеривать форменные фуражки вахтен-
  ных штурманов. . .
   Родль надевает очки и собирается последовать примеру
  Шеппарда и Эрхарда, но на палубе появляется Анджела, подставляя
  лицо солнцу, ветер шевелит ее распущенные волосы. Родль встрепе-
  нулся, поднимаясь в шезлонге.
   - О, простите, господин инженер, минуточку. . .
   Он устремляется к Анджеле, мужественно подставляя обожжен-
  ные уже плечи под нещадное солнце. Шеппард тут же открывает
  глаза и мгновение лежит неподвижно, обращая взор на Анжелу и
  Родля. Через мгновение он тоже приподнялся в шезлонге, настора-
  живаясь.
   - Послушайте, инженер. Кто эта девушка ?
   - Наша пассажирка, ее зовут Анджела и при ее появлении ис-
  чезает Алоис. . .
   - Вот отчего Алоиса так смутила цветочная фреска девушки
  с распущенными волосами в Русе ! Но ведь это и в самом деле по-
  разительно ! Она не прилагает никаких усилий, чтобы понравить-
  ся мужчинам ! Как будто их вовсе и не существует. Родль ее зна-
  ет ? Тогда я должен с нею познакомиться. . .
   И Шеппард немедля отправился к Родлю и Анджеле, бесцеремон-
  но перешагивая через лежащие тела и спотыкаясь о
  шезлонги. Проснулся потревоженный Эрхард. Похоже было, что он от-
  дохнул и теперь нужно ждать новых его разговоров и вопросов.
   - А скажите, господин инженер. Когда вы уйдете из Берлина ?
   Его вопросы всегда походили на начало военных действий
  без обьявления войны. Но как любые военные действия, они были
  заранее подготовлены. В этом смысле Эрхард придерживался ста-
  рых традиций немецких милитаристов. Возвратившийся Шеппард
  прервал дискуссию. Он укладывался в шезлонг успокоенно и даже
  торжественно. Видимо, знакомство с Анджелой состоялось и он про-
  извел на нее должное впечатление.
   - Поразительная девушка. Не ухаживать за нею было бы прес-
  туплением. Придется после обеда переодеть брюки. . .
   - Это имеет какое-то значение, господин Шеппард ?
   - Это главное, инженер ! Не притворяйтесь, будто вы не знае-
  те женщин ! Как это у вас ? Встречают по одежде ?
   - Но провожают, господин Шеппард . . .
   - Первая часть вашей поговорки в путешествии на теплоходе
  приобретает довлеющее значение. А по чему меня будут провожать
  - это мы еще поглядим. . .
   Возвратившийся Родль был немедленно вовлечен Шеппардом в
  дискуссионное поле. Родль подтвердил, что Анджела и в самом деле
  замечательная девушка. От прочих комментариев, по поводу пого-
  ворки и прочих рассуждений о женском характере он отказался. И
  все пристальнее и серьезнее рассматривал Шеппарда своими уве-
  личенными глазами. . .
   Щелкнули динамики трансляции и тихий, вежливый, и даже лас-
  ковый голос вахтенного штурмана обьявил, что судовой электроме-
  ханик приглашается в машинное отделение. . .
   1О
   Вкрадчивый и ласковый голос вахтенного штурмана
  приглашал Беляева в машинное отделение не вкушать прелести ку-
  рортного плавания, а работать. Отказала котельная автоматика
  и пока Беляев ходил в агрегатную взять там запасной блок и по-
  ка заменял в машинном отделении рабочий блок с отказавшей
  электроникой, у него было время отвлечься и на свои думы. . .
  
   В Устюге они жили на улочке, где по обе ее стороны стояли
  деревянные одноэтажные домики. Зимой улицу заваливало сугроба-
  ми, летом она густо зарастала травой. Коротким свои концом ули-
  ца выходила на холмистый загородный луг, куда он, Беляев, бегал
  глядеть на шатры цыганского табора. Длинным концом улица спус-
  калась к Двине и он там бывал частенько, сначала с дедом, а по-
  том и водиночку. От широченной речной глади всегда тянуло све-
  жестью, и по реке в отдалении проходили глубоко сидевшие
  пароходы и буксиры. Они распускали за собою волны, они были
  большими, занимая всю реку и катились отчего-то за буксиром не
  вдоль реки, а поперек, и только у берега разворачивались, вздыма-
  ли высокий гребень и с шумом обрушивали его на песчаный в
  том месте, редко посыпанный галькой берег. . .
   За дедовым домом был раскопан огород, рядом с дедовым еще
  чей-то и еще. А за огородами стояла запертая всегда церковь с
  наклоненными на одну сторону на куполах крестами, кругом кото-
  рых с криком летали галки. В их домике была одна комната о три
  окна, кухонка с русской печью отделялась от нее тонкой перебор-
  кой с дверями, на которые всегда была опущена занавеска. За
  печью были полати, на них влезать нужно было из комнаты, и пото-
  му частенько, когда дед ложился на полати отдохнуть, ноги его
  торчали в комнату. Дед был очень высокого роста и нередко, о
  том позабыв, ударялся лбом о кухонную переборку, при этом он
  всякий раз вскрикивал и хватался рукою за лоб, добавляя еще что
  -то вполголоса самому себе для собственного успокоения. И все
  это было смешно, а бубушка сердилась на деда, останавливая дро-
  жавшую и трепыхавшуюся после удара тонкую переборку. . .
   Бабушка была небольшого роста, едва доставала деду до пле-
  ча, у нее было улыбчивое, с округлыми скулами лицо, в роду ее, в
  пра-пра была чистокровная якутка. Глаза же ее были ничуть не
  раскосые, по-русски уже раскрытые, карие и добрые. Черные густые
  волосы с медным отливом она заплетала в косы, а в сундуке, при-
  везенном из Сюркума и оклеенном листами журнала "Нива" храни-
  лась ее отрезанная девичья коса, с руку толщиной. Бабушка час-
  тенько, перебирая вещи в сундуке, доставала косу и прикладывала
  ее к голове и коса доставала до самого полу, а бабушка поворачи-
  валась, показывая, какая была у нее в девичестве коса. . .
   Дед работал на телеграфе и мать тоже пошла работать туда
  же телеграфисткой. Жилось трудно, бабушка пекла в русской печи
  хлеб на капустных листьях, реже пироги, иной раз, к праздни-
  кам, торканики из гороховой муки. Он, Беляев, помнил разговоры о
  припеке, о муке, которую нелегко было достать. Сахар им заменяла
  патока и когда бабушка приносила ее в бидончике, тягучую и па-
  хучую, для него, Беляева и для братишки младшего был празд-
  ник, ненадолго бабушка давала им патоки вволю. Празднично быва-
  ло в доме и когда удавалось достать маргарин. Тогда уже дед
  баловал внуков жареным хлебом. Растоплялась в комнате железная
  печурка, "буржуйка", что стояла возле лежанки, дверца ее открыва-
  лась, ломоть хлеба смазывался маргарином и ставился в открытой
  дверце близко к огню. И по комнате растекался чудный запах, и
  они с младшим братишкой сглатывали слюнки, ожидая благоуханно-
  го, хрустящего, горячего ломтика. Он, Беляев, терпеть уже умел, но
  братишка не понимал, что от крика быстрее не будет и принимался
  требовать"жаливона шлеба". Дед старался его уговаривать, но бра-
  тишка еще больше распоясывался, начинался рев, мама говорила де-
  ду "не обращай внимания" и тогда брат ревел в голос. Дед брал
  его на руки, носил по комнате, стараясь успокоить, а брат дрыгал
  ногами, вырывался и орал во всю мочь "Не обращай внимания!"
   От не очень сытной жизни братишка рос худеньким, часто бо-
  лел и его все жалели, и оттого чуточку баловали, особенно дедуш-
  ка. Он же, Беляев, считал уже к тому времени рев занятием для ма-
  лых детишек и только дважды ревел в Устюге. Когда разломал
  стручек домашнего горького перца, что рос на подоконнике в
  горшечке и потом случайно потер руками глаза. И еще раз, когда в
  школе ребята подговорили на "слабо" лизнуть на морозе замок
  на школьных воротах, и он оставил на том замке кожу с половины
  языка. . .
   И еще в Устюге он накурился на том зеленом загородном лу-
  гу, где останавливались цыганские таборы. Они с мальчишками раз-
  добыли тоненьких, как гвоздики, папирос "Ракета" и он так наку-
  рился, что упал на зеленую ту траву и его тут же
  вырвало. Оттого, может быть, он не был заядлым курильщиком даже
  в училище, а море помогло бросить курево раз и навсегда. . .
   11
   Солнце опадало к горизонту все больше раскаляясь красным
  светом, коснулось сиреневой черты и потекло, плавясь, по речной
  глади и в лучах этой расплавленной лавы теплоход стал розо-
  вым. Розовые отсветы падали и на лицо Шеппарда, когда он поя-
  вился возле агрегатной. Он переодел-таки не только рубашку, но
  и брюки. . .
   - Где вы пропадаете, инженер ? Хотите новость ? Анджела -
  девушка мечты Алоиса ! Он только что признался мне в этом. И
  так был великодушен, что безвозмездно выложил все сведения о
  ней, которые сумел раздобыть. Пойдемте на корму, там два законч-
  кенных женоненавистника и один начинающий. Очень интересно !
   На корме нужно было заменить парочку перегоревших ламп и
  можно было воспользоваться случаем. Под тентом на палубных
  стульчиках сидели вразнобой туристы, среди них были братья Фид-
  лер в жокейских кепи и все еще меланхоличный Алоис. Он что-то
  говорил Фидлеру-старшему и братья одновременно улыбались и ут-
  вердительно кивали. . .
   - Правильно, господин Кайнц , - сказал старший. - Я всю
  жизнь прожил холостяком, всегда путешествовал и не жалею об
  этом. Я обижен на женщин с той минуты, как появился на свет. За
  что меня в первое же мгновение шлепнули по заду ?Думаю, госпо-
  дин Кайнц, что обида моя имеет основания. В женщинах я ценю
  только хозяйственные задатки и признаю только экономок. . .
   То, что шутник господин Фидлер-старший признает только эко-
  номок, тоже известно всем. При случае он показывает фотографию
  последней своей экономки, которой доверил хозяйство. Он звонко
  щелкает ногтем по снимку, с которого улыбается лукаво женщина
  лет тридцати. . .
   - Господа ! - к братьям приблизился господин Крюгер, неся
  с собою палубный стульчик. - Господа, внимание ! Один анекдот
  на эту тему. . .
   - Отойдемте в сторону, господин инженер , - тихо прогово-
  рил Шеппард . - Честно сказать, анекдоты Крюгера мне поднадое-
  ли, кроме того, меня заинтересовал один молодой человек. . .
   Молодой человек лежал в шезлонге и был в одних трусиках в
  полосочку несмотря на приближение вечернего времени. Большие
  темные очки закрывали половину лица, на груди лежал золотой ме-
  дальон на тонкой цепочке, он листал толстую книгу на английском
  языке, взятую в судовой библиотеке - "Жизнь Станиславского ".
  Шеппард прошелся возле молодого человека раз и другой, пробуя
  обратить на себя внимание, потом не выдержал.
   - Простите, молодой человек, где вы взяли эту книгу ?
   В блестящих плошках темных очков отражались два миниатюр-
  рных лица Шеппарда так четко, что это было видно даже не рас-
  стоянии. . .
   - Извините, но я не очень хорошо понимаю по-немецки. . .
   - Вот видите, инженер ! Я так и знал, что вижу соотечест-
  венника ! , - сказал Шеппард по-английски . - Давайте
  знакомиться ! Меня зовут Шеппард. . .
   - Вильям Джексон , - молодой человек протянул Шеппарду
  руку, улыбаясь вежливо, но настороженно . - Студент Кливлендско-
  го университета. Я изучаю театр. . .
   Он взвесил в руках обьемистый том, как бы оправдываясь.
   - Вы были в Москве ? - спросил Шеппард.
   - Да, я возвращаюсь из Москвы, где знакомился с русским те-
  атром. Все театры в Москве на очень высоком уровне. У них много
  актеров высокого класса. Станиславский был талантливым актером
  и еще более талантливым режиссером. . .
   Вильям внезапно смолк, словно натолкнулся на видимую ему
  одному преграду. Он наморщил нос, поднимая слегка и одновременно
  верхнюю губу и поправил очки.
   - Впрочем, мы не можем во всем соглашаться со Станиславс-
  ким. Американский театр принимает все лучшее, что есть у Станис-
  лавского. . .
   - Разве америакнский театр еще существует ? - удивился
  почти искренне Шеппард.
   - Да, конечно, и даже развивается. Правда у него нет таких
  возможностей, какие у русского, однако. . .
   Вильям затруднялся в дальнейших разьяснениях и Шеппард ре-
  шил прийти ему на помощь.
   - Прошу познакомиться. Это судовой инженер-электрик, он
  владеет немецким и английским, я думаю, проблемы театра тоже бу-
  буд его интересовать.
   - О, очень рад . . .
   Лицо Вильяма приняло несколько растерянное выражение. Бы-
  ло похоже, что его не устраивало продолжение разговора как раз
  о проблемах театра именно сейчас. И подошедшие Родль и Анджела
  выручили его.
   - Господа, добрый вечер, - сказал Родль. - По нашей прось-
  бе в музыкальном салоне будет показан русский фильм из тех, ко-
  торые взяты в рейс экипажем для собственных нужд. Господин Шеп-
  пард, вы ведь владеете русским, Анджела только изучает язык и
  не знает его достаточно хорошо. . .
   В наступавших сумерках глаза Анджелы были большими и тем-
  ными и этим глазам очень хотелось, чтобы Шеппард согласился. Он
  не растерялся, комплименты посыпались из него, и Анджела уже
  смотрела на него так, будто они были с ним знакомы отвека.
   - А вы разве не идете ? - спросила она у Вильяма, пока
  Шеппард пробовал завладеть ее рукой.
   - Видите ли, я совсем не знаю языка. . .
   - Господин Шеппард переведет и вам ! - простодушно пред-
  ложила Анджела.
   - Я бы с удовольствием , - Вильям крепко взялся пальцами
  за свои очки . - Но у меня, как мне кажется, начинает болеть го-
  лова, наверное, влияние солнца. . .
   - Спокойной ночи , Вильям ! - решительно вмешался Шеп-
  пард . - Как щедрость женского сердца вредит нам иногда, не
  правда ли, Родль ? Анджела, я берусь быть вашим переводчиком, вы
  не возражаете?Но с условием, что буду работать только на вас. . .
   12
   После фильма Шеппард первым вышел из музыкального салона.
  Огни были погашены на палубах и в пламени зажигалки мелькнула
  его усмешка. Сильно дуло в палубном проходе и крохотные искор-
  ки отрывались от сигареты.
   - В общем, все ясно, господа ! - сказал он решительно и ве-
  село. - Мальчикам и девочкам в Москве делать нечего. И только
  те будут счастливы, кто уедет в Сибирь ! Нам же одна дорога -
  в бар и только в бар !
   Анджела глянула на него и он сообразил, что сказал не то
  и не так. Он не знал еще, что Анджела сопровождает американок по
  необходимости, и что мечтает завершить педагогическое образова-
  ние и воспитывать детей. Они не однажды спорили с Родлем. Сама
  техника и необходимость ее организации в век научно-техничес-
  кой революции воспитают человека и определят его облик, считал
  Родль. Анджела возражала, человеку для полноценной жизни мало
  одного владения техническими навыками. Человеку достаточно ин-
  тересной работы, в этом все дело, считал Родль. Анджела говорила
  о поисках счастья и понимала его совсем не так, как разумел он.
  Она была согласна с Сент-Экзюпери. Счастье - это радость чело-
  веческого общения, и еще любовь. Они оба были молодыми оптимис-
  тами и это обьединяло их. . .
   Анджела поглядела на Родля, она добровольно уступала ему
  право возражать или соглашаться с оценкой фильма.
   - Не знаю, Шеппард , - сказал Родль осторожно, но твердо.
  - Возможно, фильм излишне прямолинеен и даже наивен. Но чем
  лучше фильмы гангстерские или светские нашего экрана ? Будто
  нашей неимущей молодежи суждено жить в шикарных виллах, водить
  спортивные автомобили, элегантно носить фрак и завоевывать дам.
  Лично мне фильм понравился и я, признаться, очень хотел бы побы-
  вать в Сибири. У меня такое ощущение, что Сибирь откроется во
  всю мощь не только для будущего России, но и всей Европы, и это
  время не за горами. . .
   Шеппард молчал. Было странно, что он так легко прощал Род-
  лю его монолог, в котором было так много изьянов, видных даже
  простым глазом. Похоже было, что этот его жест ради Анджелы
  только, и она оценила этот его жест. . .
   - Мне пора , - сказала она, улыбясь всем . - Лилиан скучает,
  когда я отлучаюсь из каюты надолго. Ведь мы встретимся завтра
  на празднике Нептуна, не так ли ?
   Распрощались, ушел и Шеппард, и Беляев смог навести поря-
  док в мастерской после переборки запасника запчастей в поис-
  ках блока электроники котла отопления. Нужно было идти в машин-
  ное отделение и сделать записи в машинном вахтенном
  журнале, но он постоял еще на ветреной и темной палубе. . .
  
   В Устюге в те далекие времена, когда он, Беляев, жил там у
  деда с бабушкой, всегда не хватало керосина. Вечерами часто га-
  сили лампу и сидели у открытой дверцы или "буржуйки", или ле-
  жанки, которая тоже топилась, но реже. Бабушка умудрялась прясть
  даже при таком свете, дед читал, усевшись близко к огню. Иной
  раз в такие вечера он брал балалайку или мандолину и садился
  в сторонке, закинув ногу на ногу. На дедовых высоко поднятых ко-
  ленах мандолина или балалайка выглядела игрушечной, гриф в его
  руках казался тонкой палочкой, вот-вот сломатеся. Дед так и обра-
  щался с инструментом, осторожно, как с вещью невесомой, какую
  можно сломать невзначай. Бабушка начинала любимую свою песню
  "Уж ты сад, ты мой сад" вполголоса сперва, но сильно и ровно. Го-
  лос ее и дедово сопровождение сливались воедино и мелодия
  словно бы приносила прояснение в чем-то вечно тревожащем, слад-
  кое и всепрощающее прояснение. Потом пели вместе "По диким сте-
  пям Забайкалья" и тут ведущим был дедов бас. . . Застолий в Устю-
  ге заметных не бывало, а в праздничные дни, когда деду
  перепадала законная "чекушка", заводил он "На диком бреге Ирты-
  ша", пел в полный свой гремящий бас, бабушка ему вторила, их го-
  лоса то сливались, то один над другим взлетали, друг в друга пе-
  реливаясь и не уступая. И тогда от их голосов маленький домик
  гудел и сотрясался и дед называл такое пение пением "во всю
  ивановскую". . .
   Бабушка была в хлопотах по дому и хозяйству, самых разно-
  образных, у деда кроме работы на телеграфе специалистом и по
  наладке и по ремонту аппаратуры, было увлечение. На кухне, напро-
  тив устья русской печи, в тесном кухонном пространстве стоял
  его верстак под окошком, и на нем, и под ним, и над ним пилы и
  пилки, разного рода и вида инструменты, баночки и бутылки с
  красками, лаками и политурой. Дед саморучно, "от доски и до
  доски" делал балалайки, мандолины и гармони. И даже планки голо-
  совые сам выпиливал, и голоса напаивал, и сам настраивал. Он, Бе-
  ляев, не помнил, по заказу ли, или на продажу делал свои музы-
  кальные инструменты дед, но в точности ему помнились сохнувшие
  на печке готовые гармони. Гармошечные корпуса дед лакировал
  черным или темно-вишневым лаком и тогда по кухонке лился острый и
  сладковатый запах политуры. Самым любимым делом деда при изго-
  товлении была инкрустация корпусов , тут он всякий раз инкрус-
  тировал по-новому, врезая в дерево латунные золотые стебель-
  ки, изгибая их, врезая листочки из перламутра речных раковин, за
  которыми они вместе с дедом не раз хаживали на берег Сухоны. . .
   Бабушка же любила цветы, они были посажены возле крыльца
  и еще на специальных грядках. Перед крыльцом цвели анютины
  глазки, георгины, астры. Грядки же в огороде засевались махровым
  маком, семена которого были привезены с Дальнего Востока и из
  Сюркума, и каких только расцветок не было на грядке, даже чер-
  ные маки были, семена которых береглись как зеница ока. . .
   Без бабушкиного ведома нельзя было сорвать даже единый
  цветок, а маки рвать строго запрещалось. И однажды только этот
  запрет был нарушен. Это случилось перед уходом дяди Миши в ар-
  мию, его призывали после окончания фельдшерской школы, и как
  раз начиналась Финская война. Они тогда вместе с дядей Ми-
  шей, по его просьбе, в отсутствие бабушки дома, быстро нарвали
  большой букет и дядя Миша унес его в подарок какой-то девуш-
  ке. Догадалась бабушка о таком самоволии, но промолчала, и все
  ей хотелось узнать, что это за девушка, но дядя Миша сохранил
  свою тайну. И тайна его так вместе с ним и ушла. Потому что пос-
  ле окончания Финской войны его так и не отпустили на побыв-
  ку, потом все приближалась Отечественная. Последнее письмо его
  было из-под Бреста, он писал в нем, что кажется ему, что скоро
  начнется война. А как она началась, то уж не получили дед с ба-
  бушкой больше ни единого письма. . .
  
   13
   По кромке высокого обрыва вровень с теплоходом мчится
  оранжевое солнце. Оно не отстает, прыгает вослед через рытви-
  ны, летит сквозь кусты. Шальной ветерок врывается Беляеву в
  раскрытый ворот и хлопочет под рубашкой. С высоты палуб видна
  далеко вперед широкая речная гладь и полосы радужной нефтяной
  пленки на ней поверху. Отражанные в Дунае облака тоже перелива-
  ются всеми цветами радуги, теплоход режет их носом, разваливает
  направо и налево, и вместе с волнами клочья радужных облаков
  отплывают к берегам. Рыболовы в подвернутых до колен штанах пя-
  тятся от широко идущей волны - значит живет еще в Дунае и рыба.
   Впереди по обе стороны Дуная открываются голубые холмы с
  желтыми квадратиками полей. Еще дальше белеет плотина гидрос-
  танции Джердап, перегородившая Дунай и соединившая берега Румы-
  нии и Югославии. За нею знаменитое ущелье Железные Ворота и
  дальше видны серо-голубые скалы очередного ущелья - Каза-
  ны, что в переводе значит "котлы". И в самом деле вода бурлила
  там всегда, как в котле, давая начало знаменитым древним Дунайс-
  ким Катарактам. И вот в честь их прохождения, в честь этого Ду-
  найского экватора, на палубах теплохода состоится веселый
  праздник Нептуна. . .
   Теплоход медленно минует румынский порт Турну-Северин, по-
  завтракавшие туристы внимают по трансляции информацию о горо-
  де. Он основан римскими императорами, на береговом откосе из
  земли торчат остатки развалин римского поселения. А вблизи, у
  самого берега в воде стоит основание мостового быка - остаток
  древнего и знаменитого Траянового моста - первого в истории
  моста через Дунай. . .
   - Доброе утро, господин инженер !
   Это Анджела и Шеппард , они незаметно подошли по прогулоч-
  ной палубе к агрегатной и встали рядом с Беляевым у поруч-
  ней, у планширя прогулочной. Анджела задумчиво поправляла заго-
  релой рукой опадавшие на лицо волосы, к Шеппарду поворачиваясь
  как бы для продолжения разговора.
   - Отчего гибнут цивилизации, говорите вы ? - самоуверенно
  и иронично говорит Шеппард. Светлые брюки и белая рубашка и в
  самом деле очень ему идут и по-молодому ловко на нем сидят. Он
  весь так и дышит самоуверенностью. Словно актер, вошедщий в
  роль и с любовью ее играющий. Может быть потому он поворачива-
  ется так, и так громко говорит, будто он на сцене, чтобы слова
  роли его слышал и Беляев. . .
   - Стоит ли думать об этом, не так ли, инженер ? Сейчас мир
  принадлежит нам. Мы владеем миром в этот краткий миг нашей жиз-
  ни, позади тьма, тьма и впереди. . .
   Все это мрачное Шеппард изрекал так весело, словно расска-
  зывал забавный анекдот, и смотрел на Анджелу так, будто собирал-
  ся ее загипнотизировать. И она не всегда выдерживала его
  взгляд и опускала ресницы.
   - Какое нам дело до того, как погибнет и наша цивилизация,
  и какие камни после себя оставит ? В любом случае это не зави-
  сит от нас. Посмотрите !
   Шеппард осторожно и нежно взял руку Анджелы повыше за-
  пястья.
   - Вон там, на отмели, сидят вороны. У них такой серьезный и
  спокойный вид, точно они знают, как защитить цивилизацию навер-
  няка, и уверены, что будущее их обеспечено. Может быть, они не
  подвержены радиации ? Наши правительства могут спокойно отси-
  деться на случай атомной войны в бетонных бункерах. После вой-
  ны им будет чем подзаняться. Ведь останутся вороны и такие при-
  верженные цивилизации люди, как господин Браун. . .
   Анджела тоже осторожно и незаметно высвободила руку из
  пальцев Шеппарда, она улыбалась теперь его болтовне, как улыба-
  ются невинной шалости.
   - Давайте, послушаем информацию, господин Шеппард. . .
   - Да, да ! Я весь внимание. . .
   По трансляции дают краткий очерк истории постройки элект-
  ростанции Джердап. Когда-то здесь, в камнях ущелья Джердап кипе-
  ла вода. Суда огибали эти пороги по Сипскому каналу вдоль
  берега, построенному еще при императоре Франце-Иосифе. Вода мча-
  лась здесь со скоростью поезда, и судам помогал против течения
  двигаться в канале паровоз, подавая на палубы буксирный
  трос. Это была самая короткая в мире железная дорога, теперь
  она на дне водохранилища.
   - Так вот какие они были, Железные Ворота ! - Шеппард ра-
  зочарованно покачал головой . - Обыкновенный камень, никакого
  нет железа. О, полюбуйтесь на Брауна, господин инженер ! Не найдя
  на Востоке Железного Занавеса, он надеялся запечатлеть хотя бы
  Железные Ворота, но и тут не повезло - все уже под водой этого
  искусственного потопа. Глядите, как он разочарован, он даже не
  снимает рыбаков в залатанных штанах. Вон, глядите, там на берегу.
   - Разрешите покинуть вас, господа , - говорит Анджела, гля-
  дя смеющимися глазами на Шеппарда . - Мне нужно позаботиться о
  наряде, меня пригласили в свиту Нептуна на роль Главной Русал-
  ки. Поздравьте меня, Шеппард, и берегитесь во время крещения. . .
   - Поздравляю, Анджела ! Из ваших прелестных рук я готов
  принять даже смерть, и хоть сейчас. . .
   Шеппард провожал Анджелу глазами, тоже полными смешливых
  искорок, и тут же подмигнул Беляеву и оперся о планширь.
   - Кстати , инженер, причем тут Нептун ? Мы ведь не Экватор
  пересекаем ?
   - Мы пересекаем Дунайский экватор, господин Шеппард. Такой
  здесь обычай со древнейших времен - обливать водой в Катарак-
  тах. Ведь первыми на Дунай пришли на судах греки. Они были моря-
  ками, Дунай стал для них продолжением моря, они сперва так и
  именовали его, морем называя. Отсюда и происхождение праздника
  Нептуна - он от моря. . .
   - Послушайте, инженер, а вы сами не морского происхождения ?
   - Угадали, господин Шеппард. Инженерное Морское училище в
  Ленинграде и немало морских плаваний после него. . .
   - Неплохо поставлено дело ! - лукаво улыбнулся Шеппард. -
  Специальное училище для производства морских остроумных инже-
  неров. Кто после этого поверит вам, что вы, сухопутная страна, не
  желаете мирового господства ? И уж не в коммунистическую ли
  веру я буду крещен на празднике Нептуна ?
   - С вами не так просто справиться, господин Шеппард. Но я
  вам советую, пока еще есть время до начала праздника, одеться
  полегче и попроще. . .
   - Вы мой добрый гений, инженер ! Что бы я делал без вас
  на этих палубах, подумать только ! Кстати, а ваши предки тоже
  были моряками ?
   - Мои предки были крестьянами, господин Шеппард. Но деду
  посчастливилось пожить на берегу океана. И он никогда не забы-
  вал этого. . .
   - Вот видите, инженер ! Вашему деду всего лишь посчастли-
  вилось пожить на берегу океана, а вы уже плаваете не только в
  чужих морских водах, но проникли уже по Дунаю, как древние греки,
  едва ли не в центр Европы. Разве это не подтверждает мою мысль
  о вашей экспансии ?
   - Плавать по морям необходимо. Это сказал еще Плутарх. . .
   - Помню эту фразу, инженер, и ценю вашу находчивость. А как
  там поживают ваши космонавты в "Союзе-8" ? Это ведь, как я по-
  нимаю, космический корабль для длительного плавания, и дело
  вовсе не шуточное. Как это пелось в одной военной вашей песен-
  ке о летчиках, еще одной привелигированной профессии у вас ?
  Мне сверху видно все, ты так и знай ?
  
  ("Союз-8" - пилотируемый космический корабль.
  Совершал полет с 13 октября по 18 октября 1969)
  
   - Думаю, господин Шеппард, они смотрят не только в сторону
  Земли. Да и ваши космонавты, думаю, смотрят не только в космос.
  "Аполлон" тоже ведь пока летает. . .
   - О, да, конечно. У меня к вам просьба, инженер. Не расскаже-
  те ли вы мне технические побробности электростанции Джердап
  как специалист, пока мы будем шлюзоваться ?
   - К сожалению, господин Шеппард, это я смогу сделать толь-
  ко позже. На время шлюзования мое место в машине у электрощита,
  там моя временная вахта. . .
   14
   Пока судно подходило к Джердапу и затем шлюзовалось, Беля-
  ев прохаживался вдоль блестевших стеклами приборов панелей
  электрощита в машинном отделении, следил за их неспокойной
  жизнью во время маневров теплохода. Энергетическое сердце рабо-
  тало бесперебойно, само себя регулируя и присутствие инженера
  было не обязательно всегда, а только на швартовках и при про-
  хождении узкостей. Да и то для того лишь, если возникнет неожи-
  данная неисправность и нарушит его работу. И потому можно было
  спокойно вдоль щита прохаживаться и думать о том, что деды его,
  конечно же, порадовались бы, увидев внука здесь. . .
  
   А в тяжкое военное время дедушки и бабушки всеми силами
  помогали маме и троим сыновьям малолетним, оставшимся в тылу
  после ухода на фронт отца. . .
   Когда отца арестовывали, и Беляев просил у дяди в шинели
  почитать ему любимую книжку "Три поросенка", а было это в трид-
  цать седьмом году, отец говорил, что это ошибка и заверял ма-
  му, что вернется через час. Но вернулся он через три года, и
  только благодаря настойчивым стараниям по пересмотру дела, чем
  занимался умный и настойчивый Устюгский дед с мамой заодно. . .
   Жили после освобождения отца в Вологде, и тогдашняя жизнь
  была полна чисто мальчишеских интересов, и что хорошо помнил
  он, Беляев, было увлечение катанием на коньках вослед за маши-
  нами, за нее крючком зацепившись. А летом были сражения деревян-
  ными саблями, пускание корабликов в лужах, игра в "жестку", кусо-
  чком овчины, утяжеленным свинцом, и даже в деньги - и "об
  стенку", и "в кон", когда в него попадая, радостно кричишь "сара
  бита!" и все деньги забираешь, чтобы снова проиграть. . .
   Школьное время слабо помнилось, оттого, что учился он, бла-
  годаря дедовым стараниям подготовить его к школе, всегда
  на отлично и без всяких усилий. Хорошо запомнилось волнение
  перед приемом в пионеры, радостный алый цвет и запах только что
  отглаженного мамой галстука, и то, как едва не сбился, давая тор-
  жественное обещание. И еще помнилась новая школа, куда они пе-
  решли учиться из старой, за год до начала войны, широкие ее ко-
  ридоры, просторные классы, зубной кабинет, которого боялись как
  огня, а зубы показывать нужно было обязательно, и если плохие, то
  лечить. . .
   С началом войны школу сразу заняли под госпиталь, и он
  стал ходить в старую, одноэтажную, деревянную и с уборной во
  дворе. Война пришла озабоченностью в лицах взрослых, серьез-
  ностью в делах помощи по дому, противовоздушными щелями во дво-
  рах, до половины залитыми дождевой желтой водой, очередями в ма-
  газинах, продуктовыми карточками, переходом отца на военное
  положение, его формой и бидончиком супу из зеленой капусты, ко-
  торый он приносил иногда из своей столовой для подкормки, и
  они, ребятишки, вдвоем с братом с удовольствием тот суп хлеба-
  ли. Город немцы не бомбили, хотя в небе не раз появлялся разве-
  дывательный самолет, и сначала играли воздушную тревогу, но по-
  том перестали, и только однажды была настоящая ночная воздушная
  тревога, и они слышали отдаленные взрывы, а позже узнали, что
  немцы в пух и прах разбомбили ближайший разьезд. Но разведчики
  над городом появлялись, крохотный самолетик висел высоко в го-
  лубом чистом небе и завывыал заунывно, и позади него беззвучно,
  будто капали на небо белые пятнышки разрывов и отплывали от
  самолетика назад, его не тревожа. И спустя несколько мгновений
  на земле, откуда-то от пригорода доносился грохот зенитной
  стрельбы, и уж потом с неба долетал треск разрывавшихся снаря-
  дов. В городе кого-то убило упавшим с неба осколком, по радио
  во время зенитной стрельбы советовали держаться ближе к сте-
  нам домов. И однажды во дворе у них, чуть ли не рядом с ним, Бе-
  ляевым, ударился о мостки такой осколок и подпрыгнул, и он ус-
  пел его схватить, но тут же отбросил, ожегши ладонь, а хитрый
  мальчишка из соседнего двора заорал "Чур, мой" и осколок по за-
  конам двора достался ему, а Беляеву только и осталось по-
  том, что подержать его, ощутить тяжесть темного и колючего его
  металла. . .
   Отец пришел однажды в полной форме и сказал, что во дворе
  его ждет машина, и он только на минутку, попрощаться. Мама обни-
  мала его и плакала, отец ее старался успокоить, потом привлек
  его, Беляева к себе, встав на колено. "Теперь ты самый главный
  мужчина в доме, не забывай этого", сказал отец, поднялся и сразу
  пошел из дому по лестнице вниз, во двор, где его ждала машина с
  работавшим мотором. Он уходил на фронт и попросил завернуть на
  минутку домой, чтобы попрощаться. Он, Беляев, слушал тогда зати-
  хавшие по лестнице шаги отца, не зная еще или не понимая, что с
  того момента начиналось его военное мальчишеское детство. . .
   15
   Теплоход скользил уже по спокойной глади обширного, хотя
  и стесненного горами водохранилища, когда Беляев снова поднял-
  ся на прогулочную палубу, где у него была агрегетная. В носовой
  части палубы, в музыкальном салоне были опущены занавеси и зад-
  рапирована дверь - там готовился к выходу Нептун с его много-
  численной свитой. Он ступал на борт судна обруку с королевой, в
  сопровождении Верховного Визиря, в компании с парикмахером, чер-
  тями, ведьмами, а шлейф королевы должны были нести русалки, и од-
  на из них должна быть Анджела. . .
   Пассажиры ждали праздника в предвкушении веселья, но и с
  беспокойством и опасениями - никто не знал, каким будет обряд
  крещения Дунайской водой. Многие предусмотрительно надели ку-
  пальные костюмы, на время праздника тент над кормовой палубой
  был снят и с солнечной палубы вниз, на кормовую, на место крести-
  лища, смотрели господин Джейк, господин Крафтманн, рядом стояла
  седенькая старушка в ортопеде, очень домашнего и нашенского ви-
  да, с черной тростью в руках. Она из Канады, у нее сложная поль-
  ская фамилия, румянец во всю щеку и всегдашняя улыбка. Позади
  этих почтенного возраста пассажиров несмело толпились желаю-
  щие на вский случай избежать крещения, но искушенные предстоя-
  щим зрелищем. И оттого они беспокойно передвигались с места на
  место, надеясь в решительный миг оказаться под защитой чьей-
  -нибудь спины. . .
   На главном месте крестилища, посреди кормовой палубы, на
  раскладном стульчике утвердился господин Браун. Фотоаппараты
  как всегда свешивались с него, в руках он держал кинокамеру. Он
  был преисполнен важности и решительными жестами расчищал буду-
  щее поле зрения, чувствуя себя единственным летописцем событий.
   И вот на палубе появились музыканты и грянул торжествен-
  ный марш. Публика подвинулась навстречу звукам, толпа стесни-
  лась, задние нажимали на передних, поднимались на
  носочки. Раздался сдержанный смех, щелкали фотоаппараты, зажужжа-
  ли кинокамеры. Показался в палубном проходе царский кортеж, Неп-
  тун был величествен, достойной Царя Морей и Вод осанки и комп-
  лекции. Борода из пакли падала до колен, глаза грозно
  взблескивали. Золоченая корона украшала чело, в такт шагам царь
  ударял трезубцем в палубу. Рядом плыла королева, увешанная воло-
  рослями, с раскрашанным ртом, подведенными углем глазами и ог-
  ромной мушкой на щеке - сама женственность и обаяние. Белые
  шарфы Нептуна и королевы, сшитые из простыней, несли две Глав-
  ные Русалки. Неразлучная с сигаретой Мэри шла с улыбкой и гра-
  цией победительницы конкурса красоты. Зато Анджела выглядела
  русалкой до мозга костей. Стебли водорослей покачивались вок-
  руг бедер, пучки трав обрамляли грудь, зеленый поток пакельных
  волос струился до пят. Следом шагал Визирь со скипетром. Одежды
  не скрывали тугой живот чревоугодника и заросшую седой
  шерстью грудь селадона. Свекольно-красный нос, синие полосы на щеках явля-
  ли свирепость нрава и склонность к спиртному. Свитский парикма-
  хер нес ведро со взбитой мыльной пеной, кисть вместо помазка и
  огромную бритву из фанеры. Доктор был снабжен клистирными труб-
  ками, грелками и с головы до пят завернут в простынь. Далее сле-
  довала челядь : русалки низших рангов, ведьмы, черти и еще какие-
  то странные существа. Среди ведьм и чертей были все дочери Де-
  ванн, очень милые, с хвостиками, скрученными из мочалы, и весело
  блестевшими глазками. Вымазанные красками всех цветов, они под-
  нимали невообразимый шум и невежливо приставали к зрителям.
   Нептун остановился возе купели, свита окружила его. Он
  трижды ударил трезубцем в палубу, ему поднесли микрофон и пода-
  ли текст речи. Свита торжественно смолкла и замерла.
   - Я, Нептун, бог морей, океанов и рек, повелитель тварей
  морских, речных и земноводных. . .
   Голос Нептуна звенел и все крепчал, как туго натягиваемый
  стальной трос. Он требовал сведений, куда и откуда следует суд-
  но, сколько на нем грузов и пассажиров. Он требовал дани и об-
  ряда крещения. . .
   - Капитана ко мне, капитана !
   Взвыли черти, вымещая злобу на ближайших зрителях, ударили
  литавры, завизжал кларнет. Появился капитан в белом кителе и фу-
  ражке, подтянутый, серьезный. Он наклонился к микрофону и шелест
  дамских шепотов замер в дальних рядах зрителей.
   - Теплоход, на который Вы прибыли, о Ваше Высочество, при-
  надлежит Союзу Советских Социалистических Республик и следует
  в порт Вена в Австрии. На борту пассажиры многих национальнос-
  тей и экипаж. Я, капитан Дальнего плавания по рангу, неоднократ-
  но пересекал Экватор, окрещен в море, а также здесь, в Катарак-
  тах. Команда тоже окрещена, судно прошу пропустить, за что даю
  выкуп. Пассажиров же отдаю на Вашу волю. . .
   Радостно взвыли черти, ведьма взмахнула помелом. Алоис то-
  же был в свите, его даже под маской нельзя было не узнать. Мас-
  ка ему досталась самая глупая, он был разрисован абстрактными
  полосами, на груди красовалась надпись "Бобби". Он не изменял
  своей всегдашней респектабельности и пытался навести порядок
  в рядах чертей. Более всего его стараниям противилось существо
  в дамских чулках, поясе с резинками и в бюстгальтере. . .
   Официантка в кружевном передничке приблизилась к капита-
  ну, на подносе стояла бутылка "Столичной". Черти в очередной
  раз возликовали, существо в чулках завладело бутылкой, но "Сто-
  личная" была запечатана, это вызвало легкое замешательство в
  рядах свиты. Бутылку передавали из рук в руки, существо в чул-
  ках беспомощно озиралось в ожидании штопора. И тогда сквозь тол-
  пу протиснулся первый помощник капитана Павел Петрович, молча
  взял бутылку и шлепнул по донышку. Бутылка побелела, под общий
  возглас восхищения пробка вылетела в купель, существо в чулках
  присело от восторга и что-то воскликнуло голосом Родля. Разря-
  дивший обстановку Павел Петрович скромно укрылся в задних ря-
  дах зрителей, его искали, чтобы отблагодарить рюмочкой, но не
  нашли. . .
   Нептун со свитой принялись угощаться по-маленькой, загре-
  мели литавры, вновь взвизгнул кларнет.
   - Начинается крещение ! Просим подходить в купель добро-
  вольно ! Иначе окрестим насильно, не взирая на пол, возраст и
  положение в обществе !
   Ряды зрителей заколебались, никто, однако, и не подвинулся
  в сторону купели. Только наверху, на солнечной палубе царило
  ироничное спокойствие. Оттуда смотрели на крестилище, как анге-
  лы взирают на суетную возню смертных с набесного амвона. Даже
  рот господина Джейка несколько удлинился, что означало улыбку. . .
   - Черти, открыть купель ! - прозвучала грозная команда.
   Засвистела, зашелестела вода в душевых рожках, крещение
  открыл господин Крюгер. Как пионера, его крестили по всем писа-
  ным правилам, с соблюдением полного ритуала. Доктор выслушал
  его, приставляя в качестве стетоскопа начищенный до золотого
  сияния мегафон к различным частям тела. Затем в различные же
  места потыкал клистирной трубкой. Парикмахер большой кистью на-
  мылил шею, грудь и спину, которые и в самом деле у Крюгера нуж-
  дались в бритье, раскрыл огромную бритву. . .
   Вокруг купели приседали от смеха и от желания сделать
  удачный снимок, торопливо стрекотала камера господина Брау-
  на. Господин Крюгер поеживался в колючих струях четырех душей
  и одного шланга, на него направленных, шлангом орудовал Родль. . .
   Между делом Визирь пробовал русским способом открыть вто-
  рую бутылку водки - это оказалось не таким простым делом , как
  думалось. Рюмки уже унесли вместе с подносом, Визирь хлебнул
  прямо из горлышка и передал бутылку Нептуну. Окрещенный Крюгер,
  молча, не поблагодарив, переступил закраину душа, с пальцев его
  струилась вода, у него был вид, словно по такому случаю он хо-
  тел бы рассказать анекдот. . .
   Крещение набирало силу и вместе с тем расстраивало поря-
  док. Две дородные дамы станцевали под душем танец дикарок в
  подражании кан-кану. Юная Ева после крещения не желала поки-
  дать купель и пользовалась уже ею, как бассейном для плава-
  ния. Визирь осваивал русский метод, открывая третью бутылку вод-
  ки, у чертей блестели глаза. Королева отстегнула шлейф
  и, позабыв о ранге и сане, строила глазки Визирю, у Нептуна об-
  висли усы и отвалилась борода. Это был огромный мужчина с баг-
  ровым лицом, завсегдатай бара. Он излучал обаяние вянущей мужс-
  кой красоты и всем было известно, что однажды он выпил в баре
  за вечер полдюжины бутылок шампанского. Его спутница по путе-
  шествию, упитанная молодая женщина стояла в купальнике в сторон-
  ке, беседовала с мужчинами и Нептун ревниво поглядывал в ее
  сторону. В купель строем вошли братья Фидлер, в белых тапочках
  и белых трусах. Их не стали выслушивать и брить за неимением
  второго парикмахера и доктора, как то требовалось для одновре-
  менного их обслуживания. Они вступили под струи душа, пошлепы-
  вая ладонями себя по груди, одинаково поворачиваясь и показывая
  одинаковые зубы капиталистических хищников. В рядах свиты
  началось тихое брожение - назревал какой-то заговор. Чер-
  ти-близнецы Деванн вдруг кинулись в толпу, они вели под руки
  Вильяма, который снисходительно улыбался, глядя сквозь очки на-
  подобные дикие выходки цивилизованных европейцев. Его крестили
  по всем правилам и со всеми почестями, как предствителя велико-
  го американского континента. На скользком кафеле душа, под кол-
  кими струями воды он больше всего боялся упасть и уронить тем
  самым достоинство американскго гражданина. Анджела прошептала
  что-то тайное Родлю и дикая орда вымазанных во все цвета раду-
  ги чертей кинулась на Шеппарда. Он не сопротивлялся, хотя и был
  в белой рубашке и брюках. Черти подняли его и понесли в купель.
  Алоис усердно волок Шеппарда, ухватив за руку, он задыхался под
  маской, но не снимал ее - эта глупая маска и надпись "Бобби"
  ужасно шли к нему. Шеппарда бросили в купель и он, похоже, силь-
  но ударился локтем, но не подал вида. Радостный хохот взлетел
  над палубой, Браун трещал кинокамерой возле самого носа Шеппар-
  да, который отдавал себя на волю судеб, стараясь только не зах-
  лебнуться в купели. Его переворачивали с боку на бок, задирали
  рубашку, шлепали по спине и пониже. "Бобби", похоже, совсем уж
  расшалился и начал было стаскивать с Шеппарда штаны, но тому
  воспротивились черти-Деванн. . .
   Шеппарду удалось выбраться из купели на четвереньках. Ос-
  кальзываясь, он с трудом поднимался на ноги и Анджела помогала
  ему. Шеппард воспользовался случаем и все же завладел ее рукой
  надежно, и прижал ладонь к губам. Анджела глядела на него снизу
  вверх, глаза ее смеялись и просили прощения.
   Тем временем события начинали принимать трагический обо-
  рот. Нептуну надоела вся эта возня с индивидуальным подходом.
  Он свернул отвалившуюся бороду вчетверо, положил на колени и
  Визирь получил тайное указание. Незаметно подвели еще один
  шланг и внезапно струи воды взлетели в сторону той публики,
  где гнездились главные силы желавших избежать крещения. Под
  панические возгласы, теряя туфли, полотенца, халаты и солнечные
  очки, зрители схлынули с палубы. Остался один Браун, он стреко-
  тал камерой и весело смеялся, как может смеяться человек, похо-
  жий на ворону. Он и не думал, что крещение может коснуться и
  его, и жестоко ошибся. Убегал он с палубы изумленно и обижненно,
  после того, как черти усердно облили его из шланга, стараясь ща-
  дить только кинокамеру и фотоаппараты. . .
   Наверху, на солнечной палубе, продолжалось ангельское ти-
  хое ликование. Но в мгновение ока все изменилось - Родль напра-
  вил струю вверх. Ахнули дамы, господа подняли руки, защищая
  пиджаки и манишки, зашипела трубка господина Джейка. Родль поща-
  дил только Крафтманна и старушку в ортопедическом ботинке и
  они ретировались с палубы солидно и сохранно. . .
   Черти под душем смывали краску со своих плеч и живо-
  тов. Нептун исчез, бросив на месте крестилища трезубец, бороду и
  корону. Алоис снял маску и растирал посиневшее лицо ладоня-
  ми. Как это было ни странно, он был заметно выпивши. Он выпил, ко-
  нечно, все, причитавшееся ему из трех бутылок водки, что были
  презентованы капитаном Нептуну и его свите от имени экипа-
  жа. На палубе возле душа сидел тоже не трезвый Родль и смеялся
  все еще, отстегивая и стаскивая с худощавых своих ног дамские
  чулки. . .
   16
   Туристы разошлись по каютам приводить себя в порядок, про-
  гулочная палуба опустела. Беляева ждала работа в мастерской с
  тем самым, отказавшим электронным блоком, и он распахнул нас-
  тежь дверь агрегатной, прогретой дневным солнцем до духоты. . .
   Теплоход входил в ущелье Казаны и в мастерской темне-
  ло, когда тень отвесных скал ложилась на теплоход, поглощая его
  целиком своею прохладной сенью. Базальтовые серые с сизоватым
  отливом скалы высились слева и справа, закрывали видимость
  впереди и позади, на вершинах скал, на недосягаемой высоте, на
  фоне яркого голубого неба четко рисовалимсь силуэты крохотных
  одиноких деревьев. И легко, с едва заметным кружением головы ды-
  шалось, как дышится в горах, а на Дунае - только в Катарактах. . .
   Дунай клокотал меж стеснивших его скал, бурлил у борта
  судна, крутил грязнопенные водовороты, и голубел всею своею уда-
  ленной гладью. В скалах над самой водой, по правому берегу по
  течению Дуная видна была высеченная в скалах тропа. Легендар-
  ная тропа Траяна, затянутая за прошедшие века такими же древ-
  ними, как она сама, мхами. Под нею чернели квадратные дыры, то
  ближе, то отдаленнее одна от другой. Когда-то туда вставлялись
  балки для настила, и не только легионеры когортами проходи-
  ли, сокращая путь для встречи с противником, но и боевые слоны.
  Тогда здесь впервые над клокочущими водами зазвенел металл во-
  енных доспехов, а под ногами римлян вот так же, как теперь, бур-
  лила водная стихия и крутила водовороты. И как это все было
  давно, но вот хранит и по сей день камень память о тех време-
  нах, и будет хранить, пока не разрушится сам. Как вот и он бу-
  дет хранить в памяти образы дедов своих и бабушек, пока не
  сотрутся они в ней и не уйдут вместе с ним в прошлое. И как
  было хорошо сидеть у распахнутой настежь двери на осененную
  тенью скал прогулочную палубу, работать руками и вспоминать. . .
  
   Пожалуй, никогда не приходилось им с мамой с начала войны
  так трудно, как было до приезда из Устюга деда и бабушки. После
  ухода отца на фронт они уехали в деревню, она была в двадцати
  пяти километрах от Вологды. Еще до отьезда в деревню мама ста-
  ла донором, ей выдавался специальный паек, и этим они только и
  держались. Они - это мама, он, Беляев, одиннадцати лет мальчишка
   и его два брата, одному семь, а третий был еще грудным. В деревню
  они отправились по рекомендации отца и с помощью его друга, ко-
  торый работал председателем сельсовета в том районе и обещал
  помочь в устройстве. . .
   В деревню переехали в начале лета, но жить поначалу стало
  еще труднее. Мама работала сначала секретарем сельсовета, потом
  на почте начальником отделения, она получала около трехсот руб-
  лей, а литр молока стоил шестьдесят, и никто в деревне прода-
  вать молоко не хотел, а буханка хлеба в городе стоила двес-
  ти. Они первое время жили на карточки, по 150 грамм на
  иждивенца, а маме полагалось, как служащей триста. В хлеб тогда
  стали добавлять хвою, чтобы люди не болели цингой, и был он
  горький, зеленый цветом, тяжелый как камень и мокрый. И мама
  стала ходить в город за двадцать пять километров сдавать
  кровь, оставалась донором и получала прежний паек. Но скоро ей
  это запретили, нужно было сделать перерыв, да и так было яс-
  но, что она дошла до истощения. И после того, как она однаж-
  ды, вернувшись из города, упала в обморок, он, Беляев, сказал
  ей, что больше в город ее не пустит. Но это и был ее последний
  поход, из которого она принесла им, ребятишкам все то, что доно-
  рам давали после сдачи крови, и они в последний раз полакоми-
  лись белым хлебом, намазанным маслом, да еще и посыпанным сахар-
  ным песком. . .
   Деревня не сразу приняла их, присматривались, поглядывали
  косо - приехала со своими выпоротками деревню обьедать. Друг
  отца, пока был председателем сельсовета, помогал, выписывали в
  колхозе кое-что как семье фронтовика, но вскоре его перевели в
  район, а председатель колхоза и рад бы, да у самого не было. В
  конце года выдали на трудодень всего по триста грамм ржи, кол-
  хоз был бедный и работали на полях одни женщины, единственным
  мужчиной на всю деревню был конюх - одноглазый старик. . .
   Зимой пришло такое время, что по сусекам стало вовсе пус-
  то и прибежала соседка выменивать швейную машинку за полмеш-
  ка картошки. Она так долго маму уговаривала, что та почти согла-
  силась. И тогда вмешался он, разозлившись на жадную соседку, и
  сказал маме, что проживут они, потерпят, а машинка ведь пригодит-
  ся. И она пригодилась скоро - мама стала вышивать на ней кру-
  жевные занавески, салфетки, и за работу приносили кто пару
  яиц, кто десяток картофелин - у самих в деревне было не гус-
  то. Да и он приспособился зарабатывать. Керосин в деревне был в
  превеликом дефиците, часто они сами сидели с лучиной, а уж в
  лампе его жечь никто не мог. И он делал хозяйкам деревенским
  коптилки из флаконов из-под одеколона или из других пузырьков,
  и ему тоже в благодарность приносили плату натурой. С мальчиш-
  ками деревенскими было проще, он с ними со всеми вскоре подру-
  жился и они промышляли всякими полезными делами вместе. Всеми
  вместе это было придумано и сделано - добывание огня, когда ис-
  чезли спички. И у него дома было кресало и трут, и кремень, и
  стальная пластинка, зубец от косилки, и серные спички, изготов-
  ленные из серы, которой лечили лошадей от чесотки. И не забывае-
  мы для него тот сноп искр, что вылетал в трут от кремня, когда
  ударишь им о кресало, и запах горелого трута, когда раздуваешь
  затеплившуюся в нем искру, и потом запах серы и синий ее ого-
  нек, от которого можно было зажечь лучину и вспыхивал тогда
  настоящий, и можно было растоплять русскую печь, которая грела
  их и кормила, когда было что варить. . .
   17
   Напротив распахнутой двери агрегатной появился Шеп-
  пард, чисто вымытый, переодетый в сухое и свежее, причесанный, спо-
  койный - одним словом, окрещенный.
   - Ловко они отделали меня, не правда ли, инженер ? Вот так
  Анджела, девушка мечты Алоиса. . .
   - Похоже, что к вам неравнодушны, господин Шеппард. . .
   - Я рад отметить вашу наблюдательность. Хорошо, что вы это
  поняли. Могу я прилечь в шезлонге у входа в ваш электрический
  мир, как бывало прежде ?
   - Можете даже поспать как это бывало. Работа с электрони-
  кой всегда тихая и незаметная. . .
   Шеппард принес шезлонг и устроился поблизости. Накаленные
  солнцем скалы оставались за кормой теплохода. Теперь поднима-
  лись вдоль Дунайского русла, освобожденного от скальных тис-
  ков, крутые яркозеленые холмы, теплые волны горных запахов об-
  волакивали, и тут же освобождали судно для свежего речного
  ветерка. Совсем близко от судового борта зеленый береговой
  склон, одинокие деревья, тени под ними. У домика под соломенной
  крышей сметан стожок свежего сена, вточности схожий со стожка-
  ми, какие сметываются на покосных лугах в России, если есть у
  тебя собственная корова. Да вот и она, выходит из-за стожка и до-
  мика, или просто открывается виду - пасущаяся белая корова. . .
   - Белая корова ! - сказал Шеппард, как бы вторя мыслям Бе-
  ляева. - Как вам нравится заглавие романа ? Его нет еще в мо-
  ем воображении полностью, только вот что : я оставляю
  архитектуру и сажусь за письменный стол. Это будет книга о Со-
  ветском Союзе, то бишь о России. Фотографиями меня снабдит гос-
  подин Браун, я хорошо заплачу ему из гонорарных сумм. Я напишу
  бестселлер, я напишу о России, как еще никто о ней не писал. Вся-
  кие там Железные Занавесы и Красные Комиссары давно устаре-
  ли. Напротив, теперь русские маскируют свое подлинное лицо, даже
  своими симпатиями Западу. На первый взгляд это очаровательные
  люди, почти все сплошь инженеры. Вы не опасаетесь стать одним из
  героев моего романа ? Господин инженер, я изображу вас улыбаю-
  щимся, с подпиленными для маскировки клыками международного
  коммунистического хищника, современного Дракулы. . .
   - Вы надеетесь быть оригинальным, господин Шеппард ? И по-
  том - а вдруг вам не поверят ?
   - Поверят, инженер, уж в этом-то у меня нет сомнения. Чем не-
  вероятнее, тем выглядит правдивее. Оттого, может быть, что правды
  нет, в лучшем случае у каждого она одна и только своя. Верят
  же истории о любви Ромео и Джульетты, продолжая сомневаться в
  собственной жене. . .
   - Тогда пишите, господин Шеппард. Мне это не повредит.
   - Ну, хорошо. Если уж вам все равно ничего не повредит, я
  напишу роман, где не будет действующих героев или лиц, сюже-
  та, фабулы, и прочего и прочего. Откажемся от литературных прие-
  мов. Там будет одна лишь белая корова и все размышления по по-
  воду ее, как центра мира. Я хотя бы этим насолю вам, ведь вы не
  любите всяких "анти" в том числе антироманов. Роман будет иметь
  успех, даже такой, что станет бестселлером. Никто ничего не пой-
  мет в нем и потому все в один голос закричат, что появилась
  книга, наконец-то, понятная всем. Вы разве не знаете, что я соби-
  раюсь жениться ?
   - Это для меня новость, хотя и не совсем неожиданная. Вас
  можно уже досрочно поздравлять ?
   - Нет, нет, я человек скромный и считаю, что такое событие
  не должно выходить за рамки моих частных интересов. Но вам я
  скажу, в чем дело, раз уж вы такой неплохой парень. . .
   Вот он, принялся задумчиво разьяснять Шеппард, заметил, что
  Анджела избегает смотреть в его сторону. Так бывает, когда о че-
  ловеке думают, но не дают волю истинным своим чувствам. Алоис
  за обедом выглыдел нездоровым. Он совсем утратил былую ресто-
  ранную активность и едва ковырял вилкой любимый салат из кра-
  бов и не смотрел на Шеппарда, как и Анджела. И тогда истина при-
  открылась - Алоис тоже заметил отношение Анджелы к
  нему, Шеппарду, и жалеет теперь, что ее уступил так просто. В об-
  щем, компания теперь за столом у Шеппарда распрекрасная -
  Крафтманн глядит в тарелку, как в пропасть небытия, а милый
  всегда и разговорчивый Алоис молчит, как рыба. Как тот розовый
  ломтик семги, каким их полакомили в этот раз. . .
   - Итак ! - провозгласил Шеппард так, как будто переходил
  в новую тональность. - Я продам свой роман, в котором ничего
  не будет, кроме белой коровы, и получу большие деньги - это не-
  редко бывает, когда получается бестселлер. Продают же художники
  за большие деньги картины, где ничего нет, кроме разноцветных и
  неорганизованных пятен. Дело тут в том, что я решил жениться на
  Анджеле. Мы переедем в Штаты, построим виллу по моему и Анджели-
  ному проекту. Небольшую, уютную, во Флориде, скажем, или в Майа-
  ми, где когда-то жил Хэмингуэй. В окна будет слышен прибой и мы
  заживем в уединении. Когда мне наскучит выходить в океан на рыб-
  ную ловлю, как бывало с Хэмом, я буду писать новый роман в своем
  уединенном кабинете, Анджела будет приносить мне кофе и радо-
  ваться моим успехам. Я буду писать новый роман ни о чем, писать
  так раскованно, как сейчас болтаю. Но не так, как писал
  Джойс, мой поток сознания будет иным. У нас будет двое детей -
  мальчик и девочка. Это чтобы в девочке законсервировать
  все, что было в нас с Анджелой, а в мальчике дать всему ход. Но
  оба будут белокурые, словно ангелочки, и у обоих глаза, как у
  Анджелы - сиреневого отсвета. Анджеле не придется больше обу-
  чать немецкому американских солдат и сопровождать всяких их
  обслуживающих Мэри в путешествиях. Как вам это нравится, инже-
  нер ?
   - Анжела дала уже свое согласие ?
   - О, да ! Мы не сходимся пока в одном - цвет занавесей в
  комнатах нашей будущей спальни. И больше или меньше света они
  должны пропускать. . .
   Шеппард смежил веки и помолчал, лежа расслабленно и вдруг
  быстро поднялся из шезлонга. Он походил взад-вперед по палу-
  бе, разминаясь, о чем-то думая и весело улыбаясь. . .
   - Вам надоела моя болтовня, конечно же, но что еще делать
  на судне, плывущем и только плывущем, если нет для тебя на нем
  такой работы, как ваша или любого из экипажа. . . Да и отчего бы
  мне не попробовать жениться на Анджеле ? Анджела мне нравится
  и будет прекрасной женой . Вот сегодня прежде чем встретиться
  с вами, я просто бродил по палубам в одиночестве. . .
   Он остановился, глядя вдаль, как будто увидел там нечто
  привлекательное. Глаза его светились мягко и интонации голоса
  были не совсем для него обычными. . .
   - Если бы, если бы , - сказал он со вздохом . - Если бы
  чувствовать себя всю жизнь так вот легко и просто, как в эти
  дни, инженер. Я посчитал бы себя счастливым человеком. И вот я
  подумал - отчего бы мне в самом деле не жениться ?
   Теплоход проходил мимо местечка Дренкова, уже на выходе
  почти из Катарактов. Вдоль берега, у воды тянулись поленницы за-
  готовленных дров, ветер доносил запах сырого дерева и гниющей
  коры. А по палубе шла уже Анджела, как фея, вызванная заклинания-
  ми, и она направлялась к заклинателю, лучезарно и чуточку вино-
  вато улыбаясь. Шеппард с учтивостью поспешил навстречу, беря ее
  руку и целуя. . .
   - Наша прекрасная нимфа ! Она все еще благоухает травами
  подводного царства. . .
   Анджела заметно смутилась, когда Шеппард вновь попробовал
  задержать ее руку в своей, но на этот раз ее не отняла.
   - Простите, господин Шеппард, если выходцы из подводного
  царства обошлись с вами не совсем вежливо. . .
   - Анджела, было так приятно почувствовать себя полностью
  в вашей власти. . .
   Они так и стояли, рука Анджелы покоилась в сомкнутых ладо-
  нях Шеппарда, и все же она смущалась.
   - Господин инженер, - сказала Анджела, стараясь обрести
  непринужденность. - Я собиралась просить вас рассказать какую-
  нибудь из легенд о Катарактах, вам известных. Их множество, как
  я слышала, но вы так неразлучны с господином Шеппардом. . .
   - Скоро мы будем выходить из Катарактов, а там самые ле-
  гендарные места, - сказал Беляев. - Там вы увидите замок у
  подножья скал. . .
   - Расскажите лучше о себе, Анджела ? - ласково попросил
  Шнппард, настойчиво глядя ей в глаза. - И господин инженер пос-
  лушает вас с удовольствием. . .
   - Что же мне рассказывать ? - вновь смутилась Анджела.
   - Говорите что-нибудь, я буду просто слушать ваш голос. . .
   Тем временем Беляев, окончив работу, затворял уже дверь аг-
  регатной, на выходе из Катарактов он тоже был обязан спускать-
  ся к судовому электрощиту.
   - Простите, господа, до свидания. Мне опять пора заняться
  делами службы. . .
   - Господин инженер ! - крикнул вослед Шеппард благодарно.
  - Не забудьте ваше обещание рассказывать легенды !
  
   18
  
   Беляев слукавил, не нужно было ему во что бы то ни стало
  заниматься делами службы, он решил дать возможность Шеппарду
  побыть с Анджелой наедине. И до выхода из Катарактов мог при-
  лечь на нижнюю койку в своей тесноватой служебной каюте. Две
  койки одна над другой, умывальник, и вдоль другой переборки
  шкаф платьяной и столик с ящиками под ним для технической до-
  кументиции. Она вся там не умещалась и главные и объемные ее
  тома хранились в агрегатной. Сосед по каюте и его подчиненный,
  моторист-электрик, отдыхал на верхней своей койке, ему предстоя-
  ло отстоять в машине ежедневную четырехчасовую вахту моторис-
  та. Оставшиеся четыре часа он становился электриком и на его
  плечах было судовое освещение. Это называлось совмещением про-
  фессий и давало повод недобросовестным работникам ни там, ни
  тут не чувствовать ответственности. Но у него моторист-элект-
  рик был добросовестным. . .
   Беляев прилег на койку поверх одеяла, заложив руки под го-
  лову, снова и снова помимо воли вспоминалось военное его детс-
  тво, растревоженное мыслью о том, что именно в Будапеште лежит
  под Памятником Свободы его дядя Миша, мамин младший брат, а не
  погиб безвестно в первые дни войны под Брестом . . .
   А в войну им в деревне становилось жить все труднее и тог-
  да председатель колхоза предложил маме перейти на работу
  возчиком почты, он отряжался от колхоза и за работу получал
  трудодни. Но и на другой год нельзя было ожидать на трудодень
  больше трехсот граммов и мама написала о бедах в Устюг. И дед
  с бабушкой откликнулись, пришли на помощь. Устюгское насиженное
  гнездо было покинуто, пожитки уложены в дедов сундук, обклеен-
  ный изнутри листами "Нивы", в ящик забито все главное дедово бо-
  гатство -его слесарный и столярный инструмент. . .
   И вот они пришли в один прекрасный день пешком из Волог-
  ды, неся на руках для начала хозяйствования курицу-пеструшку и
  ведя в поводу козу Маньку. Сундук и ящик с инструментом были
  оставлены в городе у маминых знакомых и позже привезены на
  почтовой двуколесной таратайке. . .
   И опять шло время привыкания уже для деда - пока стало
  колхозу известно мастерство его золотых рук. Прибыли мамины ро-
  дители в конце зимы. Сырые весенние туманы, съедавшие снег, на-
  чавшие чернеть вытаявшие поля, посвистывание скворца у сквореш-
  ника на березе возле крыльца избы - все только было обещанием,
  будущими надеждами. А пока длилось самое голодное деревенское
  время. Дед ремонтировал колхозную технику, дел ему хватало, а
  жить всем пришлось впроголодь. И он, мальчишка, так или иначе
  подкармливал всех. Собирал на полях, еще не вспаханных, прошло-
  годгнюю картошку, из нее пекли серые лепешки, называемые драни-
  ками. Собирал и прошлогодние колоски, их сушили, мололи или дела-
  ли из зерна на крупорушке крупу для каши. Дед сразу по приезду
  смастерил из валявшегося во дворе жернова ручную мельницу, и
  из тополевых чурбаков и осколков разбитого чугуна сделал кру-
  порушку. Потом, ближе к теплу, привели в порядок приусадебный
  участок, сделали жердевой огород, там где должны быть грядки, ус-
  тановили частокольный тын. Надеялись, что пеструшка начнет нес-
  ти яйца и тогда будут куры, а коза Манька принесет козленка. . .
   От трудов праведных дед ночами постанывал на печи, едва
  ли не вточности такой, на какой леживал в Устюге. А у него, рас-
  тущего медленно мальчишки, мужичка-с-ноготок, болели натружен-
  ные руки, ноги, спина, да и все в теле, что только могло болеть. . .
   И вот взбухли почки, пошел березовый сок, дед пробовал
  наладить из него производство сахара, но ничего из затеи не
  вышло. Зато стал он приносить из лесу белые, сочные, липкие от
  сладости полосы соснового подсока - и это заменяло им, отощав-
  шим за зиму окончательно мальчишкам, так необходимый сахар. Дед
  заготавливал для огорода жерди, окаривал их, и снимал моло-
  дой, не успевший затвердеть подсок струной. И был он приторно
  сладкий, и они захлебывались этой сладостью, обливая руки липким
  соком, стекавшим с лент, свернутых, как сворачивают блины. А ког-
  да подсок затвердел, давая рост дереву на очередное годовое
  кольцо, в ограде да и повсюду по деревне и за нею, полезла уже
  во всю разная трава, и можно было переходить на подножный корм,
  как говаривала в шутку мама. Пошли супы из подорожника, лебе-
  ды, крапивы, из зеленого капустного листа попозже, пошел в ход и
  свекольный лист, стали подкапывать картошку. Все это и был тот
  хлеб насущный, коим питались, работая для хлеба большого, которо-
  му суждено уйти из деревни на фронт и в город, что был фронтом
  трудовым. Шел уже сорок третий, была уже уверенность в побе-
  де, но дела на фронтах сложны были и каждую сводку Верховного
  Главнокомандования ждали с надеждой и с тревогой. И все чаще
  то в одном конце деревни, то в другом голосили бабы, получившие
  похоронку. И поголосив, побившись душой и телом о судьбу нес-
  частную, вытирали слезы и шли поутру, надвинув платок на запух-
  шие глаза. Шли обиходовать скотину, у кого была, топить печь, де-
  лать бесконечные колхозные и домашние дела, уходили в поле
  ковать будущую победу - снова начинали жить. . .
   У деда стало всяких дел, и своих и колхозных, и посторон-
  них невпроворот. Он был единственным в деревне взрослым умелым
  мужиком среди женщин и ребятни, и делать ему приходилось
  все, начиная от тележных колес и кончая вырезыванием из осины
  деревянных ложек, не говоря уже о косах, граблях, навильниках и
  прочем крестьянском "оборудовании". И стал дед заметно уста-
  вать и ходил теперь с палкой, вырезанной собственноручно их су-
  коватой можжевелины, обожженной им и отполированной. Таким и ос-
  тался он в памяти - высокий, сутуловатый, длинноногий, в ватнике
  и ватных штанах, заправленных в керзовые сапоги, и коротковатые
  ему голенища сапог, а телогрейка куцевата. Идет, опираясь на пал-
  ку несильно, чуть покачиваясь, рыжеватая с сильной проседью бо-
  рода и прокуренные усы, и печать всегдашней задумчивости на ли-
  це. И бабушка чуточку постарела с Устюгских времен, у нее
  прибавилось морщин, поредели волосы и она заплетала их в две
  тонких косицы, прислюнявливая при этом пальцы. Она осталась та-
  кой же доброй и улыбчивой ко внукам, и стала отчего-то строже к
  деду. И как прежде, доставала временами из сундука свое немудря-
  щее богатство, и добиралась до девичьей косы на дне сундука. И
  как и прежде прикладывала ее к затылку и поворачивалась вместе
  с нею, и коса мела пол голубым атласным бантом на ее конце, а
  бабушка улыбалась луннообразными своими скулами и что-то про
  себя тихо приговаривала. Дед частенько садился у окошка с доре-
  волюционной "Нивой" в руках. Книги, множество книг, которые
  он, Беляев, помнил по Устюгу, пришлось там оставить, и дед скучал
  без чтения, и радовался, что догадался взять несколько номеров
  "Нивы". В такое время можно было разглядывать страницы "Нивы"
  со стороны, пока дед просматривал их сквозь круглые очки в же-
  лезной оправе, накинув на одно ухо петельку из суровой нитки
  вместо сломавшейся дужки. Можно было рассматривать и внутрен-
  ность оклеенного бабушкиного сундука теми же страницами. Мало
  что запомнилось из их содержания, но в память запал отчего-то
  рисунок на рекламной странице и написанное под ним. Рисунок
  изображал улыбающуюся женщину с обнаженной грудью, на которую
  глядел, взявшись за пенсне, господин в котелке и с закрученными
  вверх усами. В тексте говорилось, что красивый бюст - это укра-
  шение любой женщины, и мадам такая-то "за умеренную плату" обе-
  щалась дать необходимые рецепты сделать бюст высоким и упру-
  гим, и сообщала свой Петербургский адрес. . .
   Он, Беляев, хорошо помнит, какое недоумение вызывал у него
  и рисунок, и текст. И сразу вспоминалось, как совсем недавно ма-
  ма сдавала кровь, и продолжала кормить грудью младшего братиш-
  ку, хотя ему было уже полтора года и у него резались зубы и
  он уже начинал говорить. . .
   В тот, последний год в деревне под Вологдой, он отходил ежед-
  невно в школу, в пятый класс, за пять километров, на станцию Ди-
  кая, по лесной дороге. Зимой на лыжах было весело бегать, но
  осенью и весной три ручья по пути на станцию разливались, как
  реки и приходилось сидеть дома, пропускать уроки, хотя учился
  он так же легко, как и в Устюге и в Вологде, был "круглым отлич-
  ником". И еще до приезда деда с бабушкой они с мамой дума-
  ли, как им быть дальше с учебой. И он самолично решил, что школу
  бросает и пойдет в ученики к сапожнику, в соседнюю деревню. Они
  хорошо зарабатывают, и тогда в доме будет вдоволь еды, и он
  сошьет всем добротные сапоги, чтобы братишки не сидели на печ-
  ке и не ждали очереди, когда в единственной обутке можно будет
  сбегать во двор погулять. Мама ничего на его мечтания не отве-
  тила, только поглядела на него как-то странно в тот раз. . .
   И вот пришло письмо от другого деда и бабушки- от отцовс-
  ких родителей. Он помнит тот листок из тетрадки в клеточку, ис-
  писанный корявыми буквами, валившимися и направо, и налево, одна
  к другой снопами, без разрывов меж словами, Но все же удалось
  разобраться в строчках, изгибавшихся в письме, как им заблаго-
  рассудится, что бабушка приглашала внука приехать к ним, на
  станцию под Архангельском, на полпути от Вологды. И школа у них
  десятилетка, и интернат есть, чтобы продолжить учебу. А еще есть
  у них корова, деду разрешают держать без налогов, как инвали-
  ду, коза есть и теленочек, только вот рук уже не хватает, да и
  силы у деда не прибавляются, хотя и работает он от темна и до
  темна как портной - шьет любую одежду, от белья и до паль-
  то. Так что прожить можно, главное, чтобы внуки выучились да в
  люди вышли. Ну, заодно деду помощник да собеседник, потому что
  один он у них мужского пола, кроме бабушки еще дочь ее взрос-
  лая да две дочери малолетние, ожидаемому приездом внуку, это
  ему, теперешнему Беляеву, двоюродные сестренки. . .
   19
   Беляев вернулся в агрегатную, когда теплоход выходил из
  Катарактов на широкий и спокойный разлив Дуная перед ними. Шеп-
  пард с Анджелой все еще были там, где он их покинул, но заметно
  было, что Шеппард подрастерял долю своей самоуверенности. Солн-
  це устало зависло над широко открывшейся долиной, а в уходящих
  Катарактах розовели скалы, и на них четко рисовались стены и
  башни замка Голубац, справа на вершине крутого холма, визави Го-
  лубацу тоже видны были древние руины. И посреди русла Ду-
  ная, направлявшего свой ход в Катаракты, торчал обломок гигант-
  ской скалы - Камень Бабакай. . .
   - Простите меня за самоуверенность, господин инженер, -
  сказал смиренно выглядевший Шеппард, больше обращая свои слова
  к Анджеле, чем к Беляеву. - Признаюсь, я хотел полностью завла-
  деть вниманием Анджелы, но не учел широты ее интересов. Без ва-
  шей помощи мне не обойтись. Скажите на милость, что это за ка-
  мень посреди Дуная, что за скала ? Это очень занимает
  воображение Анджелы. . .
   - Как раз об этом я и хотел рассказать вам, Анджела, -
  сказал Беляев. - Хотелось только просить разрешения у господи-
  на Шеппарда. Не знаю как он воспримет легенду. К примеру, некото-
  рые мужья, настоящие и будущие, слушают ее без особого восторга.
   - О, господин инженер ! - рассмеялась Анджела. - Тем бо-
  лее рассказывайте ее поскорее, я вся внимание. . .
   - Видите два замка визави на скалах Катарактов, которые
  мы только что миновали ? Так вот, прекрасная турчанка из одно-
  го замка полюбила молодого бея из замка другого, полюбила нев-
  зирая на разделявший их Дунай. Ревнивый муж приказал приковать
  ее на скале, на Камне Бабакай и между хозяевами замков, беями
  началась война. Турчанку освободили, а плененного побежденного
  бея за его жестокость разрубили пополам. . .
   - Да, господин инженер, - сказал Шеппард . - Что тут ска-
  жешь, поучительная история, хотя не совсем понятно, отчего было
  разрубать бея непременно пополам. Но справедливость восторжест-
  вовала, не так ли ? А нет ли у вас легенд попроще ? Не надо
  всех этих страстей - измены, замужества и прочие страхи. Вы
  ведь знаете, как это действует на мое воображение. . .
   - Господин инженер, - сказала Анджела задумчиво . - В Ял-
  те я зашла ради любопытства в книжный магазин и увидела там
  множество книг для детей. И среди них сказки для детей и они
  им так нужны. . .
   - Сказки нужны и взрослым , - вмешался Шеппард . - К при-
  меру, такая прекрасная сказка о Главной Русалке из свиты Его
  Величества Нептуна. Кстати, Анджела, инициативная группа, куда
  вхожу и я, организует на теплоходе сегодня вечером праздник в
  честь Нептуна и его свиты. Ведь мы увидимся там, не так ли ?
   - Конечно, господин Шеппард, - охотно ответила Анджела. - Мы
  могли бы собраться втроем, если господин инженер не возражает. . .
   - Как, опять втроем ? - шутливо воскликнул Шеппард.
   - Но ведь вы не умеете рассказывать легенды, господин Шеп-
  пард, не так ли ?
   - Это верно. Ну что же, потерпим. Возможно и придет вре-
  мя, когда я сгожусь для вас на что-нибудь иное, Анджела. Госпо-
  дин инженер ! Главная Русалка пригласила нас участвовать в
  празднестве и вы отказать ей не имеете права, как член экипажа.
  Я присоединяюсь к ее приглашению совершенно искренне. Итак, до
  встречи на танцевальной палубе, где прозвучит первый вальс !
  
   2О
  
   Вечером на корме светились лампочки праздничной иллюмина-
  ции, играл оркестр и кружились пары. Свита Нептуна была почти
  вся в сборе. Старшая дочь Деванн танцевала с мужем и трудно бы-
  ло поверить, что днем она выступала в роли Главной Ведьмы. Сест-
  ры-близнецы Деванн опять стали неотличимы , а младшая танцева-
  ла на правах взрослой с каким-то солидным
  господином. Мать-Деванн не сводила влюбленных глаз с доче-
  рей, Деванн-отец сидел рядом и говорил ей что-то серьезное. По-
  том он с трудом поднялся и направился по палубе, выбрасывая
  негнущуюся ногу далеко вперед себя. Конечно, он направился в
  бар, где устроились праздновать все солидные и уважающие себя
  господа. Они прибывали оттуда взглянуть на танцевальныцй бал с
  порозовевшими лицами и помолодевшими глазами.
   И вот на палубе появились и Шеппард с Анджелой, и сразу
  пошли танцевать, а вернее Шеппард увлек Анджелу. Они издали улы-
  бались ему и кивали, чтобы он не уходил, и после танца направи-
  лись к Беляеву и Шеппард держал Анджелу уже не за руку, а за
  талию. . .
   - Простите за опоздание, господин инженер, - сказала Андже-
  ла. - Мои спутницы, Мэри и Лилиан, отказывались идти сюда, как я
  их не уговаривала. Они все еще боятся, что в любую минуту на ва-
  шем судне с ними что-нибудь случится. Кроме того, они привыкли
  к бару и предпочитают проводить время там. . .
   - Анджела, - едва не просиял Шеппард. -Как мог я позабыть!
  Ведь мы обязаны просто выпить по глоточку в честь Глав-
  ной Русалки ! Тем более, что не отпустим теперь господина инже-
  нера от себя ни на шаг с его легендами !
   - Пойдемте, пока я не раздумала, - сказала Анджела, глядя
  на Шеппарда смеющимися глазами, которые у нее еще и добрели. . .
  
   В баре были уже свободные столики, но солидные господа
  продолжали начатое дело. Нептун сидел за стойкой бара, рука его
  царственно покоилась на упругом бедре его упитанной подруги.
  Здесь были господин Джейк, господин Браун и многие другие. Бар-
  менша Прасковья Зиновьевна несла к столу бутылку шампанского
  и улыбалась по-матерински. За соседними столиками братья Фид-
  лер курили сигары и выпускали дым одинаковыми кольцами. Фидлер-
  старший с самым серьезным видом, тоном проповедника заканчивал
  свою мысль.
   - Я верю, господа, что Христос шел по воде, но не верю, что
  она его держала. Я верю, что есть женщины, не изменяющие мужь-
  ям, но я не верю, что они делают это искренне. Да и сам себе я
  не всегда доверяю, лишь изредка . . .
   - Везет же мне на разговоры об изменах, господин инженер, -
   сказал Шеппард, наполняя бокалы. Пена оседала, золотистые ис-
  корки струйкой небегали со дна и рассыпались на поверхности
  золотистыми пузырьками. Глаза Анджелы искрились радостью. Шеп-
  пард осторожно поднял свой бокал за тонкую ножку.
   - Выпьем за веселье, которое принес нам праздник Нептуна.
  И за Главную Русалку, которая его украшала. Кстати, инженер, ру-
  салка и Русь - это не синонимы случайно ?
   - Выпьем за то, чтобы люди были счастливы, - сказала Анд-
  жела, поднимая свой бокал. - А особенно в России, они заслужили
  это. . .
   - За ваше счастье, Анджела ! - настойчиво сказал Шеппард.
   - Вместе с общим благом гибнет и частное , - заметила ти-
  хо и осторожно Анджела, поправляя волосы. - А Сенека был дале-
  ко не глупым человеком. . .
   - Все равно, сегодня только за вас, даже ценою гибели обще-
  го блага ! И давайте, чекнемся ? По обычаю той страны, какой
  Анджела так пламенно желает счастья даже в ущерб собственно-
  му. По обычаю страны, где рождаются инженеры, знающие уйму ле-
  генд ! И не подозревающие, что страна их тоже может кануть в
  легенду. . .
   Тонко прозвенели бокалы и Шеппард тут же наполнил их
  вновь. И вновь золотистые искорки струйками бежали со дна. . .
   - Смотрите, - сказал Шеппард, наклоняя бокал. - Эти искорки
  точно люди, пробегающие свой путь и исчезающие бесследно. . .
   Анджела глянула пристально на Шеппарда и опустила гла-
  за. От соседнего столика доносился громкий голос Брауна, он что-
  то втолковывал братьям Фидлер. . .
   - Позвольте, господин Браун . - возвысил голос и Фид-
  лер-старший. -Наши газеты когда-то писали, что в России едят чуть
  ли не руками. Но я убедился, что там не хуже нас управляют-
  ся с ножом и вилкой. Как видите, этому не так трудно научить-
  ся. И если они по неведению все еще кладут локти на стол, то
  американцы их опередили. Они кладут на стол ноги и никому не
  приходит в голову считать их нецивилизованной нацией ! Не в
  этом, видимо, дело, господа !
   - И все равно, господа, - возвысил голос в свою очередь
  Браун. - Я утверждаю - цивилизация в опасности !
   - Господин инженер , - сказала виновато Анджела . - Изви-
  ните нас, если вам неприятно слушать господина Брауна. Ведь мы
  не имеем никакого отношения к его речам. . .
   - Пусть это вас не волнует, госпожа Анджела , - сказал Бе-
  ляев . - Надеюсь, само мое присутствие и поведение за столом
  опровергает доводы господина Брауна. . .
   - Бросьте, инженер ! - Шеппард махнул рукой и отодвинул
  бокал. - Браун болтает это от нечего делать. . .
   - Не думаю, господин Шеппард, - задумчиво сказала Анджела
  и покачала печально головой . - Тут совсем иное. Как все-таки
  много ненависти в людях друг к другу. Как мало в них того, что
  завещал нам тот, от Рождества которого идет наше летоисчисле-
  ние. . .
   Что-то незримо менялось за столом, что-то менялось в зап-
  ланированном Шеппардом весельи. Он еще не понимал этого до кон-
  ца или не желал так просто с этим согласиться. И пока только
  злился неизвестно на кого и на что. Анджела откинула волосы
  движением головы.
   - Вы знаете, господин инженер, я много слышала о Советс-
  ком Союзе. Много читала, плохого и хорошего, всякого. И мне хоте-
  лось хотя бы одним глазом взглянуть на вашу страну, что-то я
  ожидала увитеть, мне близкое. Я христианка, но многое из тех люд-
  ских ценностей, что вы пытаетесь внедрить в общество и осво-
  ить, мне очень близко, хотя вы громогласно заявляете об атеиз-
  ме. Но ведь атэизм не означает безбожие, потому что вы тоже
  верите в идею. И если разобраться, она близка христианским иде-
  ям. Вам нужно бояться книжников и фарисеев. Вам нужно не отвора-
  чиваться от учения Христа, а постараться к нему приникнуть. По-
  терявший все, остается с верой и она дает ему опору в этом
  мире, и дает пространство душе. И человек знает зачем ему
  жить. И не дай вам Бог, атеистам, не верящим в высший промы-
  сел, утерять веру в ваши идеалы. . .
   Анджела вдруг как бы спохватилась и улыбнулась виновато,
  поправляя волосы . . .
   - Извините, - сказала она. - Ну, а если еще проще, то вы
  хотите жить лучше, чем живем мы на западе сейчас. А главное, что
  я поняла - вы не хотели войны и теперь не хотите. И не будете
  хотеть, как пытаются внушить нам. Но зло так многослойно и упря-
  мо. И оно будет стараться задушить вас именно нежеланием войны
  и желанием от нее защититься. Бес коварен и неуступчив. . .
   По лицу Анджелы вновь прошла легкая и освобождающая тень,
  и опять она сидела неподвижно, выпрямившись и поправляя шеве-
  лившимися пальцами волосы. . .
   - И еще знаете, инженер, - сказала она, возвращаясь к сму-
  щенности. - Я очень люблю детей, а дети и страх войны несовмес-
  тимы. Ведь так мы никогда не сможем научить их ничему
  доброму. И никто тогда ничего не сможет поделать. Мы уже начина-
  ем их терять, а это конец всему и начало апокалипсиса. . .
   Анджела сидела в кресле выпрямившись и глядела теперь в
  темный зеркальный квадрат окна бара, за которым скользила тьма
  с потерявшимися в ней берегами. В глазах у нее стояли слезы, и
  ясно было окончательно, что нежелательное Шеппарду произошло
  уже в ней. . .
   - Давайте все же выпьем, Анджела, - сказал он, уже не нас-
  таивая и пробуя дотронуться до ее руки.
   - Нет, Шеппард ! - сказала она так, как никогда еще не го-
  ворила и глаза ее, полные решимости, обратились к нему. - Я
  больше не хочу. И не буду . . .
   Кто-то, словно намеренно придя на выручку, подошел к столи-
  ку со спины и чья-то рука легла на плечо Беляева. Позади, поло-
  жив руку и на плечо Шеппарда, стоял господин Крюгер.
   - Господа ! - сказал он несколько торжественно. - Вы поз-
  волите присесть за ваш столик на минутку ?
   - О, пожалуйста, господин Крюгер !
   Господин Крюгер улыбался, чисто выбритое лицо сияло
  довольством. Видимо, у него был удачный день. Садясь, он склонил-
  ся к Беляеву и шепнул, двигая кресло.
   - Приятно видеть цветущую молодость, не так ли, инженер ?
   - Садитесь, господин Крюгер, садитесь! - подмигнул Шеппард
  Беляеву. - Разрешите предложить вам шампанского ?
   - Премного благодарен ! Шампанского мне на сегодня хва-
  тит, но позвольте рассказать вам анекдот, очень любопытный . . .
   И господин Крюгер доверительно приблизился, словно соби-
  рался поделиться важной тайной. . .
   - Это было во времена, не столь уж отдаленные. В Вену приле-
  тает Аденауэр с государственным визитом. Встреча на аэродроме
  Швехат, церемония, все как полагается, двадцать один выстрел в
  честь главы государства. Люди на пределами аэродрома
  наблюдают издали за церемонией, подходит любопытная старушка и
  обращается к молодому человеку. "Отчего стрельба, молодой чело-
  век ?" "Разве вы не знаете ? Адэнауэр прилетел !" "Ах, вот как!
   И что же так много стреляют ? С первого раза не попали ?"
   Анджела смеется и хлопает в ладоши. Господин Крюгер подни-
  мается из-за стола и удаляется с чувством исполненного дол-
  га. Он, похоже, и в самом деле появился за их столиком кста-
  ти. Шеппард осторожно накрывает ладонью руку Анджелы, она глядит
  на него спокойно и доверчиво. . .
   - Анджела, дорогая, пойдемте на палубу. . .
   21
   Беляев вышел из бара следом за Шеппардом и Анджелой, под-
  нялся на прогулочную, лег грудью на широкий, еще по-дневному
  теплый планширь. Сквозь опущенные жалюзи каютных окон пробивал-
  ся свет и блики его скользили вдоль борта, ломались на вол-
  не. От воды веяло запахами корневищ и листвы, какие-то насеко-
  мые сразлету ударялись о надстройку. С кормы доносились звуки
  затянувшегося праздника по поводу празднества. А много ли
  праздников выпало на долю его дедов и бабушек ?
  
   В деревне под Вологдой он все же начал ходить в шестой
  класс - пешком за пять километров с лишком ежедневно. Но осень
  выдалась дождливая, обуви на такую погоду не было, да и ручьи в
  том году разлились неимоверно. Приходилось сидеть дома, но он
  не был уже главным мужчиной в доме, первым маме помощником -
  дед принял такое главенство. И по первым заморозкам отвез
  его, внука и помощника в Вологду, и там был ими, дедом и ма-
  мой, посажен в поезд и отправлен до станции на Северной желез-
  ной дороге, примерно на полпути между Вологдой и Архангельском.
   Больше он, Беляев, Устюгских деда и бабушку не видел. Они
  остались в его последней памяти о них такими, какими были пе-
  ред его отьездом в деревне под Вологдой. Как раз получили на
  трудодни расчет за год, и получилось в том году по два килог-
  рамма одной только ржи, не считая гороха, ячменя. Впервые появи-
  лась надежда прожить год, не голодуя и не добавляя в хлеб поло-
  ву, мякину, и не питаясь под весну, чем бог пошлет. Кроме
  того, для празднования побед Красной Армии на трудодни дали
  водку, деду досталась поллитровка и еще четвертинка. На весь
  колхоз для ребятишек раздобыли килограмм конфет, подушечек. На
  собрании не знали, как с ними быть и как их разделить, и решили
  разделить между всеми детьми поровну. Он, Беляев, хорошо пом-
  нил, что им досталось полторы конфеты. Одна целая, розовая пуза-
  тенькая подушечка с прилипшим сахарным песком на боку, и еще
  аккуратно отрезанная ножом половинка, и в ней было видно тем-
  ное и густое варенье. Это были первые конфеты для него, Беляева,
  с начала войны, и для среднего брата тоже. А младший вообще ни-
  когда еще в жизни конфет не видывал и не едал. И решено было
  отдать младшему целую конфету, а половинку разделить, так и сде-
  лали, варенье в конфете оказалось с кислинкой и страшно вкус-
  ное, таких кофет они со средним братом до войны и не пробова-
  ли. Младший тоже не захотел один сьедать конфету, может быть
  оттого, что не едал конфет прежде. Он решил разделить ее меж-
  ду всеми, и братьями, и взрослыми, и сам догадался, как это сде-
  лать. Он лизнул сам и давал потом лизнуть всем, и деду, и бабуш-
  ке, и маме по-очереди. Так они и слизали ту единственную целую
  конфету, полученную в награду за помощь фронту и за победы, пер-
  вую конфету в жизни младшего брата. . .
   Зато деду не было конкурентов на водку, и даже не с кем
  было выпить в деревне, потому что одноглазый конюх в рот не
  брал, он был старовером. Дела в колхозе к тому времени было не
  так уж много, да и бабушка дала волю деду, и он решил отдохнуть
  и блаженствовал. Три дня вечерами он брал мандолину или бала-
  лайку, или гармошку - на всех инструментах, какие он мог изго-
  товлять собственными руками, он умел играть. И три вечера кря-
  ду они пели с бабушкой все их любимые песни. На третий день
  бабушка устала и только отмахивалась от деда, а у него остава-
  лась еще водка в четвертинке. И он играл сначала на балалайке
  все, что умел - "Полонез Огинского", "Светит месяц", "Располным
  полна коробушка", "Уж ты сад, ты мой сад" и другие. Напоследок
  ударил даже "Камаринскую", как бежал с похмелья мужичок в каба-
  чок. Потом взял мандолину и задумался, склонив устало голову. Он
  сбрил тогда бороду и был непривычно молод и на себя не по-
  хож, у него остались только усы, опущенные вниз, как у Горького
  или Шевченко. Он думал что-то, глядя широко раскрытыми глазами
  перед собой и в светлых его глазах что-то непривычно, со сталь-
  ным оттенком проблескивало. И вдруг он, как с места сорвав-
  шись, сразу ударил медиатором по струнам и с места, во весь го-
  лос, напрягаясь и выпрямляясь на стуле, запел, заглушая
  собственный аккомпанемент. На лбу у него выступили жилы, он так
  работал медиатором, будто хотел порвать струны за какую-то их
  провинность, бас его гремел, сотрясая стекла в окнах домика. Он
  пел "во всю ивановскую", как говаривал в Устюге, и пел "Ревела
  буря". Бабушка не мешала ему и не помогала в пении, да и не поз-
  волил бы он тогда никому себе мешать. Он глядел перед собой не-
  видящими ничего вокруг, молодыми и жесткими глазами и сам ка-
  зался похожим на Ермака, сидящего на диком бреге Иртыша. И
  бабушка стояла в сторонке, необычно притихшая, как будто видела
  деда впервые, помаргивала только, приложив палец к щеке и так
  улыбалась, как улыбалась своей девичьей косе, хранившейся на
  дне сундука с ее сокровищами. . .
  
   Кто-то быстро шел по палубе и Беляев почувствовал, что че-
  ловек направляется к нему. Это был Шеппрад и это был неожиданно.
   - Вы здесь, господин инженер, я не ошибся, разыскивая вас.
  Где же еще вам быть ! - сказал Шеппард, подойдя и приобняв за
  плечи. - Вернемся немедленно в бар, мне это очень нужно. Сегод-
  ня я скажу вам нечто важное. Отложите все ваши дела. Мне сегод-
  ня кажется, что нет на этом судне ни среди пассажиров, ни в эки-
  паже человека, кто мог бы лучше вас понять меня. . .
   В бар спускались молча и весь путь Шеппард приобнимал
  Белояева за плечи, как будто старался удержать. Он был необычен,
  только однажды он был отдаленно похож на себя теперешнего. В
  первый день на судне, когда лежал в шезлонге, загораживая вход
  в агрегатную. Тогда только поза выражала безмятежность отдыха-
  ющего человека, лицо спящего казалось смертельно усталым и от-
  решенным от забот окружающего мира. . .
   В баре сели за свой прежний столик, Шеппард неторопясь за-
  курил и тут же повернулся к стойке, терпеливо выжидая, когда
  барменша обратит на него внимание. Она была занята и он сделал
  знак. Прасковья Зиновьевна подошла, участливо глядя на Шеппарда,
  догадываясь, что с ним не все ладно. . .
   - Сто пятьдесят водки, мадам. В один бокал. . .
   - Сто пятьдесят ? - не удержалась от изумления барменша.
   - Именно сто пятьдесят ! - сказал Шеппард твердо и под-
  нял на барменшу глаза, безнадежно спокойные, какие бывают у без-
  надежно равнодушных людей. . .
   - Помните, инженер? - сказал Шеппард, когда озадаченная
  барменша ушла выполнять заказ. - Я жаловался вам, что мне не
  нравится ваша барменша ? Беру свои слова обратно. Недавно в ба-
  ре был инцидент, вы не слышали ? Браун настаивал, чтобы бармен-
  ша взяла чаевые, она не менее настойчиво отказывалась, Браун
  тотчяас вцепился в нее. Будьте уверены, он умеет вцепляться в
  человека, как бульдог, хотя и похож на ворону. "Почему вы не бе-
  рете деньги, ведь вы их заработали. Вам запрещают ?" Она приве-
  ла переводчика и отчитала Брауна. Она сказала, что не считает
  чаевые заработанными деньгами, а подачки ее унижают. Кроме того,
  она считает его на теплоходе своим гостем, а гостям стыдно пот-
  чевать чаевыми хозяев. Браун, конечно, и не предполагал, что он
  гость. Он привык чувствовать себя везде хозяином, где присутс-
  твует его бумажник или кошелек. И он уверен, что барменша не
  могла сама придумать такой вразумительный ответ. Непременно
  она получила инструкции от политического комиссара, который
  обязательно спрятан в недрах вашего судна. Есть у вас такой ?
   - Наш комиссар помогал Родлю открывать на празднике Нептуна
  бутылку водки. . .
   - Ах, вот оно что ! Припоминаю, симпатичный мужчина. Такой
  не даст плохой совет. Заметили, как барменша удивилась, когда я
  заказал такую порцию водки ? Она охраняет мою нравствен-
  ность, не иначяе. У вас слишком любят охранять нравственность
  ближних, тут у вас есть что-то общее с деятельницами христианских
  общин. . .
   Прасковья Зиновьевна принесла заказ, лицо ее все еще выра-
  жало недоумение, редко иностранцы заказывали такие порции водки.
   - Мадам, вам, наверное, пришлось долго искать такой большой
  бокал! Извините, но я просто хотел выпить по-русски. Сто пятьде-
  сят с прицепом, так у вас говорят ?
   - Тогда вам надо хорошенько закусить, - улыбнулась бар-
  менша. - И когда говорят "С прицепом", то это вам трудно будет
  понять, когда-то это означало запить бокалом пива. Но те време-
  на безвозвратно ушли, я надеюсь. Так что же вам на хорошую за-
  куску ? Можно даже горячее. . .
   - О, нет, мадам. Это мы сделаем в другой раз. А сейчас все
  же просто что-нибудь просто прицепим. Принесите нам соленый
  огурец и бутылку водки с собой. А к водке мы прицепим бутербро-
  ды с икрой, не так ли, инженер ? Бутербродов нам с полдесятка и
  еще плюс парочку. . .
   Заказ ждали молча и не совсем было понятно, отчего Шеп-
  пард советовался, соображая прицеп к водке. Прасковья Зиновьевна
  принесла водку, запотевшую бутылку, обернутую в салфетку, огурец
  на тарелке и завернутые в салфетке на другой тарелке бутербро-
  ды. Она отошла от столика, ничуть не успокоенная и все поглядыва-
  ла от стойки, как Шеппард пьет водку, не морщась. Достойно "опро-
  кинув" бокал, он похрустел огурцом и встал.
   - Господин инженер, вам я не наливаю намеренно. Чтобы
  окружающие не решили, что русские хлещут водку стаканами. . .
   Беляев поднялся из-за стола и Шеппард шагнул к нему и
  опять приобнял за плечи, теперь извинительно.
   - Мне хочется поговорить с вами, но не в такой обстановке.
  Я прошу вас убедительно ко мне в каюту, ведь там вы бывали. Мы
  будеи пить водку и закусывать бутербродами с икрой. . .
   Пока шли по палубе, Шеппард не отпускал плеч Беляе-
  ва, вдруг он остановился, задержав его на ходу.
   - Вы знаете, инженер, - сказал он чуть ли не торжествен-
  но. - Сегодня вот на этом самом месте я обнял Анджелу и ска-
  зал, что я люблю ее. И что ни одну женщину я еще не желал так
  сильно. И что прошу ее стать моей возлюбленоой или женой, как
  это ей больше понравится. . .
   - Поздравляю, господин Шеппард. . .
   - Не делайте этого преждевременно. Вы ведь еще не знае-
  те, что она мне ответила. Вот за этим я и приглашаю вас к себе. . .
   22
   В каюте Шеппард открывал водку русским способом, с перво-
  го раза у него не получилось, и водка вся побелела, он смотрел
  с любопытством, как она становится прозрачной - начиная со дна.
   - Сейчас она просветлеет, инженер. Удивительно прозрачная
  и светлая влага. Слеза Иисуса. . . У вас разве нет легенды, что вод-
  ка - это прообраз слезы Иисуса ? Напрасно, следовало бы такую
  легенду иметь и пользоваться ею для рекламы ваших горячитель-
  ных напитков. Вы ведь знаток легенд, но это не приносит ощути-
  мой пользы. Все на свете должно приносить пользу человечест-
  ву. Даже человеческие трупы и волосы, это уже было с успехом
  опробовано нацистами. Слезы легендарного Иисуса светлы были и
  горьки воистину, теперь же они обязаны принести реальную поль-
  зу. У вас пьют и закусывают по традиции. Но мне сегодня ничего
  не лезет в глотку, даже ваши хваленые икра и крабы. . .
   Шеппард налил водку в стаканы и внезапно улегся на диван,
  подсунув руку под голову. По виду он был совершенно трезв, как
  будто и не пил своих ста пятидесяти в баре. . .
   - Так вот, инженер, слушайте. Анжела коротко успела расска-
  зать о себе - помните, днем, в Катарактах ? Судьба у нее слож-
  ная, отец при нацистах был репрессирован. Знаете, - Шекспир в
  студенческие годы, когда ничего еще не знаешь, но уверен, что
  все уже постиг. Гете, Толстой, Томас Манн, идеи Маркса. В общем, че-
  ловек думающий, а такие мешали уже Гитлеру. Или еще мешали, при-
  менительно к нашим временам. Чудом уцелел и миновал концлагерь
  уничтожения. Затем, после уже войны, известность, поздняя счастливая
  женитьба, любимая дочь, подающая надежды. У нее тоже Университет,
  знакомство с обаятельнейшими, либеральными, богатыми и независи-
  мыми людьми, умными, конечно. Она вхожа в лучшие дома, в общество,
  где ее отца чуть не носили на руках, впитывали его гуманисти-
  ческие идеи. Любовь, замужество по любви - он наследник большо-
  го состояния. Свой дом, полная свобода, она оставляет Универси-
  тет, мечтает иметь детей, быть хозяйкой дома. И вдруг
  раскрываются прежние связи семьи ее мужа с нацистами. Как промыш-
  ленника, а не политика, разумеется, и потому кроме моральных по-
  терь подобные разоблачения никаких бед не несут. Скандал тут
  же замяли, наследник вступает в права наследования - ему помо-
  гают широкие связи с либеральными кругами. Сам же он приоткры-
  вается для Анджелы с другой стороны. Она видит, как тесная
  связь с ее родительским домом помогает ему, бросая тень на ее
  родителей, и она во всем видит тонкий расчет, и не ошибается, в
  конце концов. Отказ от ожидаемого счастья, развод. Вскоре умира-
  ют родители, у них не было большого состояния, они были бессреб-
  рениками, как это говорят у вас, у русских. Всю жизнь так бы-
  ло, что кто-то ловко пользовался услугами их таланта, оплачивая
  его нищенски, теми крохами, что сметались со стола. А они, ослеп-
  ленные известностью, вниманием, лестью, даже не замечали, что тво-
  рилось за их спиной и какие дела прикрывали они своими гума-
  нистическими идеями. Анджела остается без средств, в конце
  концов, идет работать переводчицей. И то, что ей удалось сопро-
  вождать в поездке Мэри и Лилиан - большая для нее удача. . .
   Шеппард так же внезапно поднялся с дивана, как улегся на
  него. Он шагнул к столику, где стояли стаканы и бутылка. И оста-
  новился там, спиной к Беляеву, поднимая палец, как будто что-то
  вспомнив очень важное, и даже со спины было замтно, как это важ-
  но и для него. . .
   - Да ! По ее словам так получается, что она рассталась с
  мужем оттого, что он умеет думать лишь о своем будущем, а не о
  будущем всего человечества ! Впрочем, евангелистки не умеют ду-
  мать иначе. . .
   Шеппард поднял на этот раз стакан, оборачиваясь к Беляе-
  ву и глядя сквозь стакан на свет и набирая воздуха в грудь.
   - Так вот ! - продолжил он, от воздуха освобождаясь. - Ког-
  да я обнял ее, она немедленно высвободилась и сказала мне, что
  люди разбиваются друг о друга, если бросаются один к другому
  безоглядно. Красиво сказано, не правда ли ? И еще она сказала
  примерно то, что я вам болтал однажды про домик и двух белоку-
  рых ребятишек. Когда у нас будет все, сказала она, чего мы хотим
  для себя, мы почувствуем себя нищими, и не будем нужны друг дру-
  гу. Мы поймем, что жили не так, как надо, и каждый обвинит в этом
  другого, и придет тихая ненависть привычки. . .
   Шеппард помедлил, глядя в стакан, выпил налитое одним ду-
  хом, постоял, как бы прислушиваясь к себе и осторожно поставил
  пустой стакан на столик. . .
   - Но Анджела не желает мириться с судьбой ! - сказал он
  громко, шагнув к Беляеву и снова воздевая палец. - Счастье
  есть, говорит она ! Недаром его ищут тысячелетиями, и счастье
  не на мгновение. Оно должо быть, иначе жизнь теряет смысл. Ис-
  кать его нужно каждому, пусть даже водиночку. Те, кто наверху, пу-
  тей не укажут. Может быть, они и не счастливы, как это думают
  другие, но своего не отдадут. . .
   Он осекся, опуская воздетую руку, уводя взор под ноги, в по-
  зе его появилось нечто откровенно и ядовито театральное.
   - О, романтики ! - заговорил он голосом, каким говорили
  когда-то актеры трагического амплуа. - О, ревнители таких цен-
  ностей, как душа и сердце, отрицатели примата телесного над ду-
  ховным. . .
   Он успокоенно замолчал, неторопливо, по- деловому взял бу-
  тылку, и наливая продолжал, спокойно теперь и наставительно.
   - Таких, как Анджела , - он наполнял один стакан и
  дополнял нетронутый . - Природа создает единицами, чтобы их
  горькая судьба напоминала нам о тщете наших устремлений. Так
  выпьем, инженер, за тщету наших устремлений ? Не так ли ?
   - Мне на сегодня достаточно, я говорил уже вам об этом. . .
   - Ладно, ладно, я ведь знаю, что вы тоже ревнитель идей. Кроме
  того, вы все равно не пьянеете. Но все же как неистощима в чело-
  веке вера в добро, справедливость, в вечные истины, во всеобщее
  счастье, и в прочие иллюзии. Из века в век посрамляемая, тысячи
  раз осмеянная. И всякий раз восстающая из пепла, и вновь взираю-
  щая на нас, в грехе погрязших, столь трогательная чистотой глаз
  и помыслов простосердечных. Да, над ними легко посмеяться с вы-
  соты рационального разума. Но где рациональному разуму взять
  такую фанатичную уверенность ? Так выпьем же, инженер ? За
  простодушных. Кого еще Христос защищал так рьяно. . .
   - Служба, господин Шеппард. . .
   - Знаю, знаю, служба ! Шеппард пошел по каюте, не совсем
  твердо ступая и неся стакан с собой. - Ваше общество пытается
  воспитать хороших людей. На Западе вы были бы прекрасным работ-
  ником, любой шеф держался бы за вас. Правда, делая вид, что впол-
  не без вас обойдется. Он вам хорошо бы платил, больше, значитель-
  но больше, чем вы получаете теперь, а еще больше заработал бы
  на вас, разумеется. И вам тогда бы не захотелось никакого ком-
  мунизма. Наоборот, вы стали бы его злейшим врагом. . .
   Шеппард стоял теперь напротив Беляева и весь его вид был
  поначалу ироничным, но ему только свойственным. Тем, что злая
  порою его ирония тут же перетекала в мягкость, уступчивость и
  всепрощение. . .
   - О, да ! У нас, на Западе, умеют ценить умных и дисциплини-
  рованных людей. И более, чем у вас. Делай, не задумывайся ! Прог-
  ресс превыше всего, благо превыше, комфорт первыше. Конечно, ник-
  то и не задумывается, как много проблем принес прогресс, каких
  мы пока не замечаем, и какие еще принесет вдобавок. И как скоро
  этим самым прогрессом мы погубим не только самих себя, но и
  все живое. . .
   Он опять глотнул водки, постоял задумчиво, отошел от столи-
  ка, снова глотнул, потом еще и еще. Он так и пил, не закусывая, хо-
  тя на столике сохли приготовленные барменшей бутерброды. Он
  склонил голову, прищуриваясь, словно припоминая что-то. . .
   - Анджела сказала о вашей стране, что вы просто хотите жить
  лучше, и плюс к тому еще и лучше, чем на Западе - в чем-то. Пожа-
  луй, это так и есть. Дело у вас подвигается, не зря вы заставили
  американцев сидеть вместе с вами в вашем тесном "Союзе", так
  просто их туда не втиснешь, и если они там оказались, это им
  больше нужно, чем вам самим. Вы сейчас много говорите о науч-
  но-технической революции, взялись за научную организацию эконо-
  мики. Не знаю пока, какими путями вы все это получите, но это со-
  вершится, если вы так к этому устремились. И вы получите
  вожделенного - хорошую пищу, одежду, дома с кондишеном, гладкие
  дороги, автомобили, сервис, возможность поехать в любую страну
  на отдых, а не только толпой туристов. Правда не все это полу-
  чат, ведь кто-то должен обслуживать, а кто-то и работать на не-
  интересной работе. Правда, понятие тут растяжимое и у вас есть
  на этот счет прекрасный анекдот. Когда из двух золотарей глав-
  ный спускается вниз, и когда тот, что наверху, дерьмо вытаскивая,
  плескает дерьма на голову главного золотаря, тот в бешенстве кричит
  ему снизу -" Всю жизнь на подхвате стоять будешь !". . .
   Шеппард прервался, мельком глянув на Беляева, словно желая
  не себе, а собеседнику дать паузу. . .
   - Ну, так вот ! - продолжил он удовлетворенно . - Вы при-
  куете миллионы к неумолимой машине производства, думая, что стро-
  ите для них светлое будущее. У станков этой машины вы не
  воспитаете свободного человека, не отчужденного от природы, а
  слитого с ней, как мечтал Маркс. Вы получите стадо рабов, благо
  бы послушных. Но нет, это будут рабы, не знающие плети хозяина, и
  не носившие хомута ответственности. Они будут знать одно - кто-
  то в этом мире должен делать все прочее и нести за все ответс-
  твенность. В обмен на то, что они закручивают изо дня в день од-
  ну и ту же гайку, и ни о чем другом думать не могут и не имеют
  права. Может быть, я привел грубоватый пример, и не совсем совре-
  менный, конвейер отойдет в прошлое. Но ведь вместо него придет
  другой монотонный и изнуряющий этим труд в системе разделения
  труда, а без разделения не добиться производительности и не
  достичь изобилия материальных благ. О духовных я уж и не гово-
  рю, потому что по странному закону с увеличением благ материаль-
  ных духовные сами собою хиреют и уменьшаются, и процесс этот
  еще никому не удавалось остановить. Не шуточная была заповедь
  - добывайте хлеб ваш насущный в поте лица своего. Но ХЛЕБ, а не
  материальные блага, количество которых бесконечно. . .
   - Вот тогда-то !-на миг в этот раз, но особенно удовлетво-
  ренно Шеппард воздел палец над самой своей головою. - Вы и
  поймете, что лучше бы вам не гнаться за нами и не спешить с на-
  ми сравниваться в наших достижениях прогресса . . .
   Похоже было, что Шеппард внезапно разволновался тем внут-
  ренним и сдерживаемым волнением, что схоже со сдерживаемым ощу-
  щением опасности, вдруг выходящим наружу. Горлышко бутылки даже
  позванивало о край стакана, когда в очередной раз он наливал
  водку. . .
   - Только не думайте, ради бога, - сказал он так, будто это
  Беляев, а не он так разволновался. - Бога ради не думайте, что
  я стремлюсь разуверить вас в идеалах . . .
   - Отчего же, господин Шеппард. - сказал Беляев. - Мне да-
  же и в голову такое не приходило. Ведь вы все это время говори-
  ли прежде всего о себе, а не обо мне. . .
   - Завидую вашей наблюдательности, инженер ! Ну, что же, ско-
  рее всего это так и есть. Но вернемся к нашим
  баранам. . . Помните, однажды я вам сказал, что мы еще потолкуем с
  вами о той брошюре, которую я не у вас на теплоходе взял, а ку-
  пил в Одессе, в газетном киоске, и обронил ее под шезлонг, уснув
  на палубе возле вашей агрегатной. Там заявлено, что в руках у
  коммунистов единственно верная теория. Не так ли ?
   - Теория мертва, а древо жизни буйно зеленеет, не так
  ли, господин Шеппард ?
   - Теперь вам остается отослать меня к программе вашей
  партии и все станет ясно. Но я уже говорил, что в программе вся-
  кой партии есть ответы на все вопросы. И проще всего отослать
  к программе, если опасаешься говорить открыто или неспособен
  самостоятельно мыслить. . .
   - Вы же видите, что я вас никуда не отсылаю. Ну, а мыслить
  самостоятельно, во что бы то ни стало вопреки любому мнению
  кроме своего - это еще не значит приближаться к истине. . .
   - Истина ! - язвительно вдруг воскликнул Шеппард. - Пу-
  чок сена для осла, за которым он покорно тащится, не замечая
  вокруг ничего прочего. . .
   - Стремление к общему благу - об этом и Анджела трево-
  жится, - сказал Беляев осторожно . - И теперь, и в будущем это
  не будет пучком сена для осла на сегодня. А повседневной необ-
  ходимостью. И я тут имею в виду благо нравственное. . .
   - Конечно же, конечно , - продолжал Шеппард запальчиво. - В
  такое обьемное понятие, как истина можно вместить, что угод-
  но. Разве вы не знаете, что Гитлер, развязывая войну против ва-
  шей страны, тоже заботился о благе человечества ?
  Впрочем, хватит политики, я вовсе не хочу ссориться с вами. И
  как бы вы не хотели показать, что со мною не согласны. . .
   - Я и в самом деле не во всем с вами согласен. . .
   - Но вы понимаете, о чем идеть речь и одно это уже хорошо.
  Вначале нужно понять, о чем же мы говорим, затем уж постараться
  понять друг друга. А после этого приступить к примирению мне-
  ний. . .
   - Но сегодня вы делаете все наоборот, как мне показа-
  лось. Сегодня вы, господин Шеппард, похоже, пробуете навязать ва-
  ше мнение. . .
   Шеппард замер на миг с высоко поднятыми бровями, потом
  рассмеялся весело, еще плеснул себе водки и чекнулся с горлыш-
  ком бутылки.
   - Жаль, что я не могу чекнуться с вами, инженер. Но не сер-
  дитесь ! Верьте, что пью я за ваше здоровье. Будь все ваши пар-
  ни такими, как вы, мы быстро пришли бы к общему мнению. . .
   Шеппард пил водку на этот раз обстоятельнее и уверенно
  поставил стакан на столик, твердыми шагами прошел к дивану и
  прилег на него.
   - Что касается навязывания мнения, инженер, вы забыли, что
  ваша любимая истина рождается в спорах. Да и сам спор и есть
  способ навязывания мнения собеседнику. В начале было слово -
  это Библейское, отходящее. Рассел или еще кто-то из современных
  неглупых людей говорил, что человечество вступает в эру милита-
  ризма, американизма и глупости. И я бы добавил - массовых
  средств информации, они и определяют последнее из триады, и ее
  формируют. То, что жизнь борьба - это не перестает быть непре-
  менным, и в этой борьбе человеческая речь не предназначается
  уже для поиска взаимопонимания и взаимопомощи или для собесе-
  дований. А для навязывания слабому воли сильного. Предлагаю на
  сегодня ничью, идет ? Слова о том, что вы не умеете мыслить са-
  мостоятельно, я беру обратно. Признаюсь, это напоминало запрещен-
  ный удар, хотя и не ниже пояса. . .
   - Я предпочитаю открытое состязание, коль скоро оно необ-
  ходимо. . .
   - Но в таком состязании труднее и выиграть, инженер. . .
   - В той же мере это относится и к вам. Я не раз напоминал
  о скромности своей задачи здесь, на теплоходе - работой по спе-
  циальности и всем прочим, что я делаю, способствовать вашему пу-
  тешествию так, чтобы оно было удобным и приятным. . .
   - Все это так, инженер. Не упускайте только из вида одно
  обстоятельство. Все ваши пассажиры, и я не преувеличиваю, все
  без исключения оказались на ваших палубах не только пото-
  му, что пожелали отдохнуть и поразвлечься прежде всего. И не по-
  тому, что им просто захотелось поглазеть на вашу страну. Что-то
  еще иное привело их сюда, может быть даже подсознательно. Так
  что не думайте, что поездка эта пройдет хоть для одного из них
  впустую. Меня же простите, что я так часто задарживаю вас своим
  к вам вниманием. Может ведь и так быть, инженер, что наши разго-
  воры и для вас не пройдут бесследно. А вдруг и на пользу, кто
  знает. Не так ли, господин инженер ?
   23
  
   Беляев ушел из каюты Шеппарда уже заполночь, а при обходе
  машинного отделения его порадовала еще одна неисправность -
  на этот раз в электронном блоке установки для очистки пить-
  евой воды. Такую неисправность нужно было немедленно устранять
  и провозился он с нею больше часа. Вставать предстояло в пять
  утра, но перебитый сон не шел и в каком-то неожиданном перепле-
  тении после разговора с Шеппардом в памяти всплывало его воен-
  ное детство. . .
  
   Последние полтора военных года он, Беляев, так и прожил на
  станции между Вологдой и Архангельском у отцовских родите-
  лей, пока отец, уцелевший в войну, не приехал забирать его, воссо-
  единяя семью свою воедино, после Дня Победы, в сорок шестом году.
   Дедова и бабушкина судьба была ему, Беляеву, известна из
  разных источников, в том числе и из рассказов о своем детстве
  отца - гораздо позже это было, в отпускные его побывки между
  морскими плаваниями, когда удавалось завернуть к отцовскому
  тогдашнему дому на недельку или хотя бы на денек-два. . .
   В дедовой семье отец был старшим сыном. Малоземель-
  ный, безграмотный крестьянин, изба развалюха в деревне, затерян-
  ной на краю тогдашней Архангельской губернии. Беспросветная
  нужда, попытки сгоношить деньжат на покупку коровы или лошаден-
  ки ни к чем не приводили, хотя в плотничании своем дед устрем-
  лялся на заработки аж до самого Питера. Да и вся деревня, почи-
  тай, не много лучше жила, едва не все ходили на заработки, и
  само положение деда на то указывало, что не в первом поколении
  он был плотник, не в первом поколении было привычно жить впро-
  голодь, перебиваться с хлеба на квас. А тут еще Первая Миро-
  вая, и отправляет деревенский сход бедняка-деда в ополче-
  ние, уходит он воевать с "германцами", оставив на произвол
  судьбы семью - бабу свою с тремя ребятишками, старшему шесть
  лет. Уходит и пропадает без вести, и ни слуху о нем, и не духу
  не было до самого скончания войны и после нее. . .
   Осталась бабушка его, Беляева, в деревне одна с ребятишка-
  ми, бесправная, как то водится, всякий мог обидеть. Земельный на-
  дел невелик и хорошо, если кто "лошадный" вспахивал чахлый их
  клинышек, тогда собранной ржицы могло на зиму хватить. Но быва-
  ло и такое, что впрягалась бабушка в соху, а старший Санко шел
  следом за пахаря, подпирали вместе избу слегами, чтобы оконча-
  тельно не рухнула, дрова из лесу на собственном горбу таска-
  ли. Так вот сеяли, жали, выносили на гумно, молотили, она да стар-
  ший сын Санко, будущий Беляева отец. И не замечали они, что
  жалкий их земельный клинышек все больше худеет. И худел он при
  вспашке соседних клиньев, отваливали, сами того желая или
  нет, мужики-соседи по бороздке ежегодно, переносили межу себе
  на пользу. . .
   Когда хлеба стало вовсе не хватать - подрастали ребятиш-
  ки, а кормить надо, пошла бабушка на поденку. И однажды, зи-
  мой, когда остались ребятишки одни в избе на неделю под Санко-
  вым командирством, пришлось ему с младшей сестренкой взять
  суму и пойти по-миру. Никогда не мог забыть отец его, Беляе-
  ва, горькой той, детской сумы. . .
   А дед тем временем был в Германском плену и работал на
  шахтах, где-то под Ченстоховом и подучился уже там немецкому
  языку, попривык, и была уже надежда, что рано или поздно вернет-
  ся он домой, в Россию. Но грохнул на шахте оджнажды взрыв, деда
  бросило из одной выработки в другую, жив остался по счастью, но
  оглох навечно - лопнули барабанные перепонки. И после того нес-
  частья на аукционе он был выбран хозяйкой фольварка как работ-
  ник и оказался в родной стихии крестьянского труда, по которо-
  му так соскучился. Хозяйка, его на аукционе за бесценок, глухого
  получившая, быстро сообразила, какая удача ее постигла, ничего и
  не нужно было говорить или подсказывать тому глухому русскому
  пленному, сам все понимал и знал, да по-немецки мог худо-бед-
  но, но говорить. Вдобавок оказалось, что если кричать деду в слу-
  ховую трубку, то он хоть и слабенько, но все же слышит звуки, и
  сопрягает их в слова. И был уже у той хозяйки дед в последнее
  время как управляющий, когда нанимала она сезонных рабочих и
  она уже платила деду жалование, и одевался он уже в немецкую
  одежду. Но в Германии шла революция, слухи же о революции в Рос-
  сии дошли и до деда, и он ушел от хозяйки снова в лагерь воен-
  нопленных узнать, что же дома, в России. Но никто ему ничего
  путного сказать не мог, а тем более какому-то странному глухо-
  му в немецкой одеже, кто совался к первому встречному со своей
  слуховой трубкой и спрашивал про Россию по-русски. Попал же он
  на глаза немецким коммунистам, членам тогдашнего "Союза Спарта-
  ка", и оказался им очень полезным хоть и не большим, но знанием
  немецкого языка. Три дня они кричали ему в трубку, разьяс-
  няя, что же произошло в России, И какая там теперь власть. И что
  всем русским военнопленным нужно не оставаться в Германии, как
  их тут уговаривают, а требовать возвращения домой, чтобы защи-
  тить новую Власть рабочих, крестьян и солдатских депутатов. . .
   Прежде верующий и богобоязненный, дед знал теперь, что нет
  Бога, Царя и Отечества, все это обман тех, кто эксплоатирует про-
  летариев и крестьян, живя за их счет, да еще и устраивая военные
  бойни. И знал, что в России рабочие и крестьяне взяли власть в
  свои руки, чтобы строить новую, справедливую жизнь. И что нужно
  помочь "спартаковцам" агитировать русских военнопленных возв-
  ращаться на Родину, чтобы эту власть защитить. . .
   Через три дня бесед со спартаковцами дед стал коммунис-
  том, его приняли в лагере в "Союз Спартака" и он оставался там,
  среди спартаковцев, им в агитации помогая, до девятнадцатого го-
  да, пока не вернулся в свою деревню с партийным билетом в кар-
  мане. И с первых же дней своего пребывания дома повел агитацию
  в собственной семье. Бабушка была на поденке, когда дед поведал
  на печке с сыном Санком лежа, что Бога нет и все это обман, и
  религия - опиум для народа. И что счастье рабочих и кресть-
  ян, таких бедняков, как они, в их собственных руках. Санко был
  прежде очень верующим, часто молился богу, просил жизни получше,
  но не наступала она, мешали какие-то грехи, как Санко ее ни ждал.
  И потому, когда отец, вернувшийся из плена, раскрыл ему глаза, он
  на Бога страшно рассердился, и когда дед, довольный результатом
  своей агитации, заснул на печи, натворил бед. Снял бабушкины ико-
  ны из красного угла, вынес их на двор и порубил топором. . .
   Что было, когда бабушка пришла с поденки, обернулась в
  красный угол лоб перекрестить, трудно себе и представить. Кончи-
  лось же тем, что она загнала старшего своего сына, Санка ухва-
  том в подпечек, тыкала туда им, а Санко уворачивался и кри-
  чал, что религья - это опьюм для народа. Бабушка же ему
  отвечала, что за опьюм еще, вот я тебе задам такого опьюма, век
  не забудешь, знаю я кто тут повинен. Это вон, глухая тетеря, нах-
  ватался там, в Германье всякой нечисти, вот я вам обоим задам
  жару, будете у меня знать, как богохульствовать, да еще вон, ико-
  ны рушить. . .
   24
   В шесть утра теплоход стоял уже у причалов Белградского
  порта в устье Савы, в месте впадения этой мощной реки в Ду-
  най. Впереди, если глядеть вверх по ее течению, голубел мост меж-
  ду правобережным холмистым Белградом и низинным, построенным
  на намытом речном песке Новым Белградом, который назывался еще
  Титоградом. По однопролетному мосту нескончаемо текла из Белг-
  рада в Титоград, на левый низинный берег вереница автомоби-
  лей, выскальзывая из узких улиц и переулков старого Белгра-
  да. Сава широко и стремительно текла вровень с левым
  берегом, мутная, вздувшаяся от прошедших где-то в Балканах дож-
  дей. Она несла в Дунай мусор, поленья смытых с берега дров, ост-
  ровки травы и целые копны сена, и в ее мутнопенных водоворо-
  тах вдоль судового борта пролетали катера и проплывали
  лодки. Сразу за портовыми складами вздымался круто зеленый
  склон Калемегдана, высоко на вершине холма белели по-утреннему
  еще затененные башни и стены крепости, и над ними вздымалась
  освещенная уже встающим солнцем черная фигура мужчины с соко-
  лом в руках. . .
   Позавтракавшие раньше времени в этот день туристы ожида-
  ли прибытия экскурсионных автобусов. Утром сообщили о приземле-
  нии "Аполлона", днем можно будет увидеть телевизионную
  передачу. Время приходилось на автобусную экскурсию, но это ни-
  кого не заботило. Ожидалось уже знакомое - долгое падение пара-
  шютов с капсулой, всплеск и так далее. Не ожидалось ничего ново-
  го, показывали тяжелую и ответственную работу, ее завершение. И
  она так далека была от театрального представления. Прогулива-
  ясь по палубам, туристы сдержанно обсуждали событие. Лишь у не-
  которых лица были слегка возбуждены. . .
  
  (25 июля 1975 года в 00:18:24 командный модуль корабля "Аполлон" приводнился в Тихом океане)
  
   Дежурная классная служительница передала Беляеву убеди-
  тельную просьбу пассажира каюты номер сто три зайти к нему -
  это каюта Шеппарда. . .
   Шеппард лежал на диване и было похоже, что он спал эту
  ночь не раздеваясь и на этом диване, и початая бутылка водки
  стояла на столике от вчерашнего вечера. . .
   - Поздравляю вас с завершением вашей с американцами ак-
  ции "Союз-Аполлон". Вы ведь считаете, что это чуть ли не ваша
  личная заслуга. Или все русские так считают, что это их достиже-
  ние, - сказал Шеппард слабым голосом, в нем не оставалось ниче-
  го от вчерашней агрессивности. - Правда, мне сейчас не до кос-
  мических полетов, и я не выдержал бы невесомости. Голова
  раскалывается буквально на части. Даже если сказать, что в пере-
  носном смысле, то все равно не легче. Наверное, я вчера. . . Как
  это у вас называется ? Перебрал ?
  
  
   - Напрасно вы не закусывали, господин Шеппард. Единствен-
  ное средство спасения для вас - это опохмелиться. . .
   - Ах, да, как я мог забыть. Но для этого как минимум нужно
  оторвать голову от подушки. А я не способен даже на это. . .
   В дверь постучали и на пороге появился Алоис. Он прошел
  мимо Беляева, его не земачая и сел на стул возле каютного стола.
  Он был чем-то крайне встревожен, и Шеппард наблюдал за ним не-
  которое время, скосив в его сторону глаза. Затем повернул и го-
  лову и к Алоису обратился.
   - Что-нибудь случилось, Алоис ? Упали цены на бензин ?
   - Не шутите , Шеппард ! - сказал Алоис укоризненно . - Се-
  годня приземлились американцы и я случайно узнал, что два
  русских космонавта уже три месяца летают в специальном корабле.
   - А, черт ! - сказал Шеппард, хватаясь за лоб и садясь на
  диване. - Нигде от них нет покоя, даже на их собственном судне.
  Скажите, Алоис, в какую международную организацию нам обра -
  титься ? Русские мешают вам спокойно путешествовать, а мне ме-
  шают болеть. Алоис, вы знаете, что такое похмелье ?
   - Оставьте, Шеппард, ваши постоянные шуточки. Это ведь слиш-
  ком серьезно. Корабль наверняка военный, и он попросту может
  сбросить бомбу, если это им понадобится. . .
   - Я могу что-нибудь для вас сделать, Алоис ? Чтобы изба-
  вить вас от такой угрозы ? - сказал Шеппард, сжимая пальцами
  виски. - Бог мой, как трещит голова ! Если бомба взорвется у
  самого судового борта, то и тогда я не услышу ее. Это все вче-
  рашние усердные споры, господин инженер, ваше со мною противос-
  тояние. . .
   Алоис испуганно оглянулся, увидел Беляева, приподнялся и
  улыбнулся, приветственно кивая. Шеппард неотрывно глядел на во-
  дочную бутылку на столике, на засохшие бутерброды с икрой и не-
  удержимо морщился. Сквозь приопущенные жалюзи в каюту просачи-
  вались отраженные солнечные блики, вспыхивали на потолке
  зайчиками и проплывали по стенам, ярко освещая лица.
   - Да, ситуация серьезная, Алоис ! - сказал Шеппард, стара-
  ясь приободриться. - Ну, успокойтесь, будьте мужчиной. Наде-
  юсь, что нам что-нибудь удасться предпринять. Но прежде мы
  должны опохмелиться. . .
   - Что это значит ? - насторожился Алоис.
   - Ничего страшного. Это значит просто выпить с утра. Инже-
  нер, вы должны к нам присоединиться.
   - У меня ведь не болит голова, господин Шеппард. Кроме то-
  го я выдерживаю принцип никогда не пить с утра. . .
   - К черту принципы, инженер ! - решительно поднялся с дива-
  на Шеппард. - Вы скучны, как арифметическая задачка. Весь из
  принципов и идей. . .
   Он слабо отмахнулся рукой, осторожно снял с полочки стака-
  ны и подняв бутылку, стал разливать водку и горлышко бутылки
  заметно вызванивало о их края.
   - Держите, Алоис. За две великиме державы, которым удалось
  забросить людей в космос и даже сбить их там в одну компа-
  нию. Хотя я не знаю, зачем это понадобилось и смогут ли они там
  хотя бы выпить на брудершафт. Ваше здоровье, инженер !
   Алоис отчего-то колебался, Шеппард настойчиво совал ста-
  кан ему в руку.
   - Пейте, Алоис ! Ведь вы пьете не за здоровье хозяина со-
  седней бензоколонки. Космос не имеет еще заправочных станций и
  не может быть вам конкурентом. . .
   Алоис выпил и облизнул губы кончиком бледного языка. И
  встал с места совершенно неожиданно.
   - Идемте скорее на завтрак, Шеппард. . .
   - Алоис, дорогой ! Что хотите, но из-за того, что вокруг
  Земли все еще крутятся двое русских, я не собираюсь переходить
  на галоп. . .
   - Но сегодня завтрак был раньше обычного. Я просил оста-
  вить ваш на столике и отправился сюда. Мы можем опоздать на
  экскурсионные автобусы. . .
   - Спасибо, Алоис, за вашу необъятную заботливость. Господин
  инженер, после завтрака я буду разыскивать вас, у меня к вам
  серьезное дело. Вы не возражаете ?
   - Как вам угодно, от работы я пока свободен. . .
   - Бросьте, инженер ! Я вовсе не отношусь к вам, как к чело-
  веку сферы обслуживания. Я вас постараюсь встретить на прогу-
  лочной, как это бывало прежде. . .
   25
   После своего завтрака Шеппард появился на палубе в компа-
  нии с Родлем, Крафтманном и сиявшим Алоисом - что-то его
  успокоило от прежних волнений. Родль выступил вперед представи-
  тельно и протянул руку немножко официально.
   - Разрешите поздравить вас и Шеппарда одновременно от име-
  ни всех присутствующих с завершением полета "Союз-Апол-
  лон". Будьте уверены, что мы понимаем, что заслуги русских в этом
  полете больше, чем американцев, да простит меня Шеппард за отк-
  ровенность. . .
   - Напротив, Родль, напротив , - пробормотал задумчивый от-
  чего-то Шеппард . . .
   Алоис подвинул вперед Крафтманна и у того шевельнулись
  усы.
   - Я был в России в тысяча девятьсот двадцать пятом го-
  ду, господа, - сказал Крафтманн, с трудом выговаривая русские
  слова и значительно поднял палец одновременно с бровями. Все
  сочувственно покивали и заулыбались.
   - Честное слово, все эти дни я не переставал волноваться,
   - сказал Родль . - Это грандиозное достижение и мы пока не
  оцениваем его по достоинству, а только как военного и оборонно-
  го плана. Но это и нелегко сделать, только посвященным это под
  силу. И мало кто понимает, что такие на вид совершенно военные
  полеты, по сути своей, и в самом деле в корне мирные. Так или
  иначе они подрубают тот сук, на котором держится война. . . Кста-
  ти, господа, мы все едем в город экскурсионным автобусом ? И вы,
  Шеппард, тоже ?
   - Мне нездоровится. . .
   - Жаль, Шеппард. Я надеялся на вас, как на компаньона, знаю-
  щего русский. Ведь мы в славянской стране, где русских хорошо
  понимают и многие знают язык. Вначале мы собирались с Анджелой,
  но она выглядит очень расстроенной. . .
   - Вас это удивляет ? - внезапно оживился Шеппард . - У
  женщин часто меняется настроение. . .
   - Дело вовсе не в этом, Шеппард. Вчера вечером ее подопеч-
  ная американка Мэри обвинила русскую каютную служительницу в
  пропаже часов. А сегодня утром они нашлись под диваном. Анджела
  считает, что Мэри должна извиниться перед служительницей. . .
   - Езжайте, Родль, не ждите меня. Анджелу тоже не ждите. Я
  немножко знаю уже ее характер, она умеет добиваться своего. И
  помните, Родль, что разлуки, особенно краткие, только способствуют
  упрочению чувств. . .
   Родль озадаченно молчал и разглядывал Шеппарда вниматель-
  но сквозь очки. Вместе с ним за компанию посерьезнел и Ало-
  ис. Они так и отправились к автобусу, озадаченные и серьез-
  ные. Беляев с Шеппардом стояли у борта и смотрели, как цепочка
  туристов неторопливо текла к автобусам. Они стояли за шлагбау-
  мом железнодорожного переезда, красно-белые и с голубыми зате-
  ненными стеклами широких окон. . .
   - Да, господин инженер, - сказал Шеппард, снова уходя в за-
  думчивость. - Преуспеваете вы в космосе, преуспеваете. Неужели
  вы и в самом деле собрались перебираться на иные планеты и в
  иные миры ?
   - Почему бы и нет, Шепаард ? Тем более, если такой мир мож-
  но было бы создать и на нашей планете. . .
   - Совсем иной, господин инженер ?
   - Зачем же. Просто более устойчивый и благополучный. . .
   - Ну, что же. Американцы тоже ведь не на иные планеты соб-
  рались. Зачем это им забираться. . . Как это у вас ? К черту на ку-
  лички ? Им нужна Земля и околоземное пространство в
  сегодняшнем дне. Тем более что в завтрашнем тот будет первенс-
  твовать, под чьей эгидой окажется именно околоземное пространс-
  тво. О завтрашнем далеком дне они не особенно думают. . . Вы не от-
  кажете сопроводить меня в город, если вдруг надумаете
  прогуляться ?
   - Чуть позже я собирался это сделать. И если вас уст-
  роит, то я с удовольствием буду иметь вас компаньоном. . .
   - Любые ваши намерения меня должны устраивать. Ведь они
  направлены на благо всех людей и, следовательно, и на мое лич-
  ное благо. Не так ли инженер ? Впрочем, простите, это все еще ос-
  татки моей головной боли. Но они изольются когда-нибудь, я наде-
  юсь. . .
   - А вы простите меня, мне придется отлучиться на
  некоторое время. Нужно спуститься в машину и проверить, как
  работает новый электронный блок на системе по очистке во-
  ды. Гляньте за борт, и вы поймете, отчего . . .
   - О, господин инженер, есть отчего беспокоиться ! Я буду
  ждать вас на этом же месте, надеясь, что питьевая наша вода бу-
  дет светлее, чем эта, что течет за бортом. . .
   В машине пришлось не только проверить блок, но и разыс-
  кать последние анализы воды, чтобы не будить спавшего санитар-
  ного механика, работавшего ночью. Оказалось, что они сделаны еще
  на прежнем электронном блоке. И чтобы не тревожить отдыхавшего
  пришлось брать новые анализы самому, и опять невольно вспомина-
  лось и думалось. . .
  
   Дед станционный был роста невысокого, но крепко
  сбитый, как говорится. Коротко стриг бороду, весело глядел серыми
  глазами, при полной глухоте старался не поддаваться унынию. В
  те времена, когда Крафтманн побывал в России, они жили с бабуш-
  кой и детьми не в деревне уже, а на станции и дед был настоя-
  щим пролетарием. Перебрались из деревни на станцию еще и пото-
  му, что деду не терпелось начать строительство новой жизни. На
  стнции была партийная организация и ему поменяли билет члена
  партии "спартаковцев" на билет члена РКПб. . .
   Но глухота мешала деду и он всего лишь зажигал вечерами
  и гасил станционные керосиновые огни, а бабушка работала кипя-
  тильщицей - готовила кипяток к проходившим пассажирским поез-
  дам. Однажды ночью деда подмял под себя одинокий паровоз, пере-
  ходивший с одного пути на другой. Паровоз давал отчаянные
  гудки, но дед их не слышал и его проволокло под паровозом, силь-
  но помяло, сломало ключицу и отдавило пальцы на ноге. Пришлось
  выйти на инвалидность, ему дали первую группу и с тех пор он
  сидел дома, занимаясь портновским мастерством, каким овладел
  еще до революции, когда в Питере не было спроса на плотни-
  ков. Жизнь проходила в заботах о хлебе насущном, глухота мешала
  деду получить хоть какое-то образование, да и времени на то не
  было. Так он и оставался попрежнему безграмотным, мог только
  расписываться и еще писать цифры, когда обмеривал своих порт-
  новских клиентов, снимая мерку. Но старшему Санку они постара-
  лись дать образование, и отец Беляева смог окончить семилетку,
  и для того пришлось ему ехать на станцию Исакогорка в шко-
  лу-интернат, где он учился и одновременно работал истопником в
  той же самой школе. . .
   К тому времени, когда за полтора года до окончания Отечест-
  веной Войны, он, внук Беляев, приехал на станцию учиться, дедушка
  с бабушкой жили в квартире, которую им дали перед войной. Дом
  стоял первым на улице от станционной площади, то есть в центре
  станции, совсем рядом с вокзалом и перроном. Дом был многоквар-
  тирный, одноэтажный, по четыре вартиры с каждого из двух подьез-
  дов по обе стороны дома. Дом был деревянный, но на прочном высо-
  ком фундаменте, с крутой крышей над просторным чердаком, крытой
  серебристой дранкой, и со множеством на крыше труб. Дело было в
  том, что каждая квартира представляла из себя точно такое же
  жилое пространство, какое было во всех русских северных избах -
  помещение вокруг русской печи, и каждая такая печь должна была
  иметь свой дымоход и трубу, иначе она не могла бы нормально то-
  питься. И в квартире на станции все было почти так же как в Ус-
  тюгской избе, или в избе деревенской под Вологдой. И так же на
  печи можно было спать и были в доме полати. Перед устьем печи
  была отделенная тонкой перегородкой с занавеской на двери кух-
  ня, и за ней слышался стук дедовой швейной машинки или его го-
  лос, самого с собою разговаривающего или напевающего. Там, в ком-
  нате или горнице, был и его портновский стол, и дедова с
  бабушкой кровать, и еще кровать тети Вари, где располагалась
  она на ночь с двумя своими малолетними дочерьми - младшая ря-
  дышком, а старшая валетом к ним. Он же, внук Беляев, спал в кухне,
  на скамье напротив устья печки, головою к переборке, ногами к
  кухонному столу, и оттого, что было ему коротковато там, скамей-
  ка ухдила концом своим под стол и он мог вытягивать свои но-
  ги, как ему было угодно. . .
   К дедовым разговорам с самим собою, к его бормотанию и
  пению все привыкли, и деда понимали, когда он заявлял, что
  сам-то себя он в серединке слышит, и нужно ему с самим собою
  разговаривать, чтобы не забыть человеческую речь. Чуточку слы-
  шал он и когда ему изо всех сил кричали прямо в ухо, надрывая
  глотку. Дед и так прекрасно понимал, что ему говорили, по губам
  понимал, по глазам и по жестам. Но была у него и слуховая труб-
  ка, из Германии привезенная и ему еще "спартаковцами" подарен-
  ная. Она походила на рожок с тонким загнутым кончиком, каким
  вставлялся в ухо. С этой трубкой пытался дед слушать послед-
  ние известия, сводки Верховного Главнокомандования с фрон-
  тов, совал ее в самое нутро репродуктора, что висел на кух-
  не, как раз над скамейкой, где спал он, Беляев. Звук репродуктора
  был слишком слаб, дед то и дело поворачивал рожок к кому-ни-
  будь и ему громко докрикивали, что он не мог расслышать. Если
  извесия с фронта были хорошие, дед и работал весело, напевал в
  тот день и нет-нет да и добавлял : "Так вас, так вас, фашис-
  тов. Дойдем мы, дойдем до Берлина. " При неважных известиях он
  затихал и вздыхал молча над шитьем, лицо его принимало винова-
  тое выражение, как будто он это был повинен во фронтовых неус-
  пехах. Но работал он еще быстрее, чем прежде покашливая, покачи-
  вая сокрушенно головой, изредка потихоньку приговаривая :
  "Ну, что же. . . Да-а. . . Вон какие дела опять пошли . . . " Шил дед
  для фронта очень много, и как надомник, и просто бесплатные за-
  казы. От частных же заказов у него не было отбоя, чаще было бы-
  ла перелицовка или перешивка из старого и военного, и все под-
  ряд, от верхнего и до исподнего. Свою работу дед считал прежде
  всего не для заработка, а для Победы и для людей, и потому при
  разговоре о стоимости всегда конфузился и говорил : "К бабуш-
  ке, к бабушке ступайте. . . " Жить надо было, а особенно трудно
  приходилось, когда не доилась корова Красуля, и бабушка назнача-
  ла цену. Чаще она не денежная была, а в обмен на какие-нибудь
  продукты или товары, если они у заказчика были. . .
   Бабушка была крупнее на вид деда, широкая в кости и осно-
  вательная, с широким открытым лицом, на котором голубели широко
  поставленные, чуточку запавшие в глазницы глаза. Двигалась она
  неторопясь, размеренно ходила, чуточку переваливаясь на не сов-
  сем здоровых ногах. Улыбалась она не часто, но всем лицом, как
  бы в тот момент освещаясь внутренним своим светом. И на ее ши-
  роких плечах лежало все домашнее хозяйство и уход за коро-
  вой, главной семейной драгоценностью. Корову они с дедом могли
  держать только потому, что он, как инвалид первой группы осво-
  божден был от всех налогов. О том для него хлопотала станцион-
  ная партийная организация, потому что сам дед от таких хлопот
  в военное время отказывался. . .
   Один раз в месяц дед одевался в праздничное, подстригал
  бороду, брал с собою в карман слуховую трубку и отправлялся на
  партийное собрание. Так уж получилось, что однажды в это самое
  время понадобился дед срочно бабушке и был он, Беляев, послан
  ею за дедом. Он отыскал деда в помещении, в здании станции, на
  втором ее этаже, где стояли такие же сидения, какие бывают в ки-
  но. И в конце комнаты стояла обтянутая красным трибуна и отту-
  да что-то говорил оратор, дед сидел на отдельном стуле вплот-
  ную к трибуне, направив к ней свою трубку и внимательно слушал.
  Когда деду сказали, что пришел к нему внук, он обернулся и так
  на внука зыркнул, что оставалось только попятиться и отправить-
  ся домой подобру-поздорову. И когда он о том бабушке расска-
  зал, без деда домой вернувшись, и бабушка притихла. А дед, с соб-
  рания возвратясь, только и попенял ей, что сказал : "Эх, бабушка,
  ведь партсобрание, неужто не понятно. . . "На станции говори-
  ли, что о чем бы не шла речь на собраниях, деду давали слово
  последним. "Ну, что нам теперь дедко скажет, давай-ко. . . " И дед-
  ко всегда говорил дело, потому что время было такое, когда о се-
  бе было думать не досуг. . .
   Самого младшего сына деда, Виталия, он, Беляев знал только
  по фотографии - глядел на него с нее молодой и бравый лейте-
  нант, выпускник летного училища, лицом в бабушку и бойкостью
  глаз, серых и с искринкой - в деда. Форма была того времени, ког-
  да были еще петлицы, и было в петлицах дяди Вити два куби-
  ка. Учился он на стрелка-радиста бомбардировщиков дальнего
  действия, и погиб он при боевом вылете. . .
   26
  
   В город с Шеппардом смогли выйти только после полуд-
  ня. Белградские дома густо и круто взбирались по береговому от-
  косу, стремясь к центру города. На узких улицах вблизи от порта
  было пыльно и жарко. . .
   В центре было просторнее, по затененной стороне улицы, наз-
  ванной именем Князя Михаила, фланировала молодежь, по-западному,
  ярко и пестро одетая. На проспекте Маршала Тито царил двадца-
  тый век. Широкие тротуары были густо заполнены прохожими, шурша-
  ли автомобильные шины, воздух был сизоватым от выхлопных газов
  и все это великолепие струилось в стеклах витрин. . .
   На Бульваре Революции было и вовсе просторно, гораздо тише,
  тени деревьев лежали на тротуарах, захватывая края асфальтиро-
  ванной магистрали. На Ташмайдене цвели розы и какие-то кусты с
  желтыми цветами источали терпкий и приторный аромат. Отдохнуть
  решили в кафе, там была приятная прохлада и не менее приятный
  полумрак. Черные круглые столики, белые стулья и конические све-
  тильники над самыми столиками, свисающие из полутьмы, с потолка.
  Уселись за столик в отдаленном углу, заказали коняк и кофе. С
  того часа, как покинули судно, Шеппард произнес не более десят-
  ка слов и продолжал и в кафе настойчиво молчать. Он упорно разг-
  лядывал фреску на центральной стене в глубине зала. На темном
  фоне во всю стену были разбросаны фигуры - обозначенные золо-
  том контуры обнаженных существ. Гордо поднятые головы, требова-
  тельно и властно воздетые руки со звездами, лучившимися в
  ладонях, испускающие лучи, ими светящиеся обнаженные груди жен-
  щин. Принесли коньяк в хрустальных рюмках и кофе в белых чашеч-
  ках. Шеппард отхлебнул того и другого, оживился и уставил требо-
  вательно палец в сторону фрески.
   - Как вы думаете, что означают эти мистические фигуры ?
   Сам он молчал, напряженно держа уставленный палец и им ни
  на йоту не двигая, но похоже было, что он не ожидал и ответа. . .
   - Вы думаете, они зовут человечество к завоеванию новых
  миров ? Ничуть ! И тут, пожалуй, в чем-то правы и вы, инженер. . .
   Шеппард принялся вдруг энергично двигать пальцем в сторо-
  ну фрески, как будто намеревался ее проткнуть. . .
   - Да, да ! Они требуют оставаться здесь, на этой Земле, ибо
  тайны всех миров у них в руках, и они когда-нибудь нам их сооб-
  щат. И не созвездия звезд источают свет жизни, а их грудь излуча-
  ет начало и конец всех, не только Земных, но и Вселенских тайн !
   Коньяк и кофе так внезапно начали свое дело и продолжали
  его усиливать. Шеппард все еще рассматривал фреску, но мысли
  его начинали уплывать за пределы кафе. Он улыбнулся расслаблен-
  но и покачал головой. . .
   - Да, ваша страна нарастила такую индустриальную и воен-
  ную мощь, что не сломаться бы вам под ее тяжестью. Даже трудно
  уследить за вашим ростом. Каждое ваше достижение превращается
  в сенсацию для нас. Но что вы хотите, и куда пойдете ? И к че-
  му мы все вместе придем, вот сакраментальный всегда вопрос. Как
  вы думаете, господин инженер ?
   - Я уверен, что мы придем без опоздания к отходу теплохо-
  да в рейс. Это я вам гарантирую, ибо без меня он не отправится,
  а я опаздывать не имею права. Затем мы отправимся в плавание и
  прибудем в Будапешт без опозданий тоже, точно по нашему распи-
  санию. . .
   - Точность - вежливость королей, хотите вы сказать, чувс-
  твуя себя королем на своем теплоходе, где мы все только дишь
  пассажиры. Но бросьте шутить, когда с вами разговаривают серьез-
  но. Раньше я не задавал вам таких вопросов. Вот наша пресса уме-
  ет держать любого гражданина в скорлупе общественного так на-
  зываемого мнения. Даже тех, кто уверен, что мыслит
  самостоятельно. Всем нам преподносят информацию в упакованном
  виде, словно кусок мяса в целлофане - вы его видите, и вам не жут-
  ко на него глядеть, даже зная его происхождение. Есть возмож-
  ность держать его и не запачкать кровью руки. Забывается, что
  его отрубили от говяжей туши, которая недавно была коровой. Как
  можно мыслить самостоятельно, если ни на что нельзя повлиять и
  от тебя ничего не зависит ?
   - Вот видите, господин Шеппард. Давно ли вы упрекали в по-
  добных грехах меня ?
   - И все-таки. На Западе всегда знали, чего хотят русские,
  или Советы, или большевики в данный момент в Европе, в Азии, во
  всем мире. Знали о кознях красных комиссаров, о трудностях в
  России, о терроре, ошибках, недостатках, и прочее, но что же вы
  хотите в конце концов ? Этого никто не знал и не знает. Может
  быть вы подскажете мне, господин инженер, чего вы хотите и куда
  придете ?
   - Куда придем мы вместе, уточняю. Но тут мне не обойтись
  без вашей помощи. . .
   - Хорошо, пойдемте тогда отсюда. На свежем воздухе легче
  искать пути к истине. . .
   Возвращались не спеша и не тревожа друг друга разговора-
  ми. Сквер вывел на улицу Маршала Тито, здесь было тихо, деревья
  тесно обступали чисто подметенные дорожки бульвара, посыпан-
  ные песком, они приятно желтели. В тишине особенно тревожил
  крик - женщина волокла за руку упиравшегося мальчишку и выго-
  варивала ему за непослушание. Мальчишка же рвался у нее из рук,
  но мать волокла и волокла его за собою и их борьба оставляла
  на песке дорожки две неровные полосы от ботинок мальчишки. . .
   - Дукунт волентем фата, нолентем фата - трахунт. Вот прек-
  расная иллюстрация к изречению древних. Покорного судьбы ведут,
  а сопротивляющегося тащат насильно. Или еще точнее - тащат за
  шиворот, вот как этого мальчишку. Так что у нас есть еще время
  и пока вы не взяли меня за шиворот, чтобы затащить на тепло-
  ход, давайте посидим и подумаем. . .
   Сели в тени на зеленую, отполированную спинами уличную
  скамью. Солнечные пятна лежали на желтой песчаной дорожке и яр-
  ко зеленели в густой траве под деревьями. . .
   - Благо людей ! -принялся за свое Шеппард с сарказмом. -
  Кто мне скажет, что делается во благо, а что во зло ? Вот вы
  так уверены, что стремитесь в космос во благо. У вас даже в пес-
  нях есть - на пыльных тропинках далеких планет. Так ведь единс-
  твенно следы одни и останутся. Следы ! Как вот от того упрямо-
  го мальчишки. Так, может быть, лучше вовсе не следить. . .
   Шеппард даже развеселился и просветлел от такой удачной
  иллюстрации своих мыслей. Прошло некоторое время, пока он при-
  водил себя в состояние человека, собравшегося серьезно поду-
  мать. Неподалеку в тени под деревьями темнел бронзовый бюст за-
  думчивого человека с покатыми плесчами.
   - Наверняка сделал что-нибудь значительное для людей, для
  их блага, - кивнул Шеппард в сторону бюста. - Так что он из
  одной с вами компании, инженер. Я ведь тоже совсем недавно жаж-
  дал сделать что-нибудь для блага людей. Хотелось стороить прек-
  расные здания, необыкновенные дома. Словом, строить новый мир. Ра-
  достный и беспечальный, расцвеченный во все цвета радуги. На
  деле все получилось иначе. Недаром я болтал вам про белую коро-
  ву. Эти животные отчего-то нравятся мне до изумления. Вымя ! Ог-
  ромное, щедрое вымя, ни одно другое животное на свете не имеет
  такого вымени. Это вымя вскормило человечество. Но наша цивили-
  зация сугубо потребительская. И мы не только любуемся этим
  животным и пьем его молоко, мы еще и потребляем его, вместо бла-
  годарности, когда оно уже выработается. Мы попросту превращаем
  его в кусок мяса, завернутый в целлофан. И это во что бы то ни
  стало потребительство рано или поздо само сьест нас самих. Так
  вот и мои прекрасные здания оборачиваются мне унитазами, систе-
  мой отвода фекалий и избавления от мусора. Это скоро отвадило
  меня от мечты, да и сама судьба влекла совсем в иную сторо-
  ну. Но я еще сопротивлялся, разумеется, как вот тот мальчишка. По-
  том я сообразил, что рано или поздно нам надоедает убирать за
  кем-то, да еще и ухаживать, ибо вся жизнь потребительского об-
  щества будет состоять только из этого. Конечно же, когда все это
  окончательно осуществится, все рухнет в очень короткий срок. И
  я решил поехать в вашу страну, чтобы определить свои деловые го-
  ризонты на остаток моей жизни. И за одно окончательно избавить-
  ся от последних иллюзий. Вы ведь только придвинулись к началу
  того, чем Запад давно уже занимается. И пока вы развернетесь, по-
  ка что-то начнете соображать. . .
   Он вдруг осекся, как человек, наговоривший лишнего. Нетороп-
  ливо достал сигареты, закурил, независимо закинув ногу на но-
  гу, чего никогда прежде с ним не бывало. . .
   - Впрочем, если уж быть откровенным, все обстояло
  несколько иначе. Мой самый высокий шеф относит мечтательность
  к тому возрасту, когда человеком еще владеет детская неполно-
  ценность. Так или иначе мечта должна отступить перед трезвым
  бухгалтерским расчетом. Во всяком случае там, где присутствуют
  деньги. Шеф мой не считает, что деньги - это зло, напротив, он
  уверен, что они придуманы человечеством для блага. И во всяком
  случае для его блага - в этом шеф совершенно прав. Потому, буду-
  чи человеком не только дальновидным, но кое-что и делающим для
  приближения лучезарных тех далей, он и решил устроить эту поез-
  дку для меня. Но это строго между нами, инженер ! Пусть все про-
  чие думают, что я самостоятельно сбрендил на такое путешествие. . .
   Посидели молча, пока Шеппард докуривал сигарету, потом он
  первым поднялся со скамьи с видом чяеловека, принявшего важное
  и окончательное решение. . .
   - Идемте, инженер, иначе вы рискуете не выполнить вашу гло-
  бальную задачу - привести меня на борт теплохода ко времени
  его отправления в Будапешт. . .
   Под ногами похрустывал песок, за редевшими деревьями вид-
  ны уже были двигавшиеся лавиной по проспекту Маршала Тито ав-
  томобили, все сильнее слышался их шум и доносился уже запах
  выхлопных газов и нагретого солнцем асфальта. На круглом пятач-
  ке бульвара, окруженном деревьями, на солнцепеке, на гранитном
  постаменте стояла на коленях бронзовая девушка, запрокинув го-
  лову с заложенными за нее руками. Шеппард приостановился, распа-
  хивая пиджак и засунул руки в карманы.
   - Глядите, инженер ! Она кажется мне наполненой живым теп-
  лом, ее бронзовая плоть пульсирует жизнью ! - он
  постоял, разглядывая скульптуру, запахнул пиджак уверенно и при-
  вычно уже и менторски поднял палец. - Только это и нужно в
  любви - живая, пульсирующая плоть, какую мы можем ощутить, не
  имея сил проникнуть в ее суть и глубину. Такова и моя будущая
  супруга, кем бы она не оказалась. И Лилиан, и Мэри, и все про-
  чие, которых я удосужился знать, так что не думайте, что я осо-
  бенно удручен неудачей с Анджелой. . .
   - Разумеется, господин Шеппард, о какой неудаче может
  быть речь. Если мечта всегда уступает перед трезвым требовани-
  ем бухгалтерского счета. . .
   - Ладно, ладно, инженер , - помрачнел внезапно Шеп-
  пард. -Хватит издеваться, не думайте, что я все это болтаю для
  вашей персоны. Мечтайте, сколько вам угодно. Просто у меня такая
  манера - рассуждать вслух. . .
   27
   Вернувшиеся после экскурсии туристы пообедали, стояли те-
  перь на палубах в затененных местах, беседовали, обменивались
  впечатлениями в ожидании отправки теплохода в рейс. Шеп-
  пард, невзирая на свою внезапную мрачность, после обеда повесе-
  лел, появился на прогулочной и даже увлек Беляева на кормовую
  палубу под тент. Там навстречу им немедленно направился Родль.
  - Господа, я смотрел передачу о приземлении "Аполлона" в горо-
  де, в витрине магазина по продаже телевизоров. Это не была пря-
  мая передача, но я волновался, о чем я уже вам говорил. А два ва-
  ших космонавта, господин инженер, все еще летают ?
  (21 июля 1975
  День возвращения экипажа корабля "Союз-19" на Землю. )
  
  
  
   - Да, Родль ! - сказал Шеппард, перебивая Родля и
  похлопывая его по плечу. - Они путешествуют с космической ско-
  ростью и если у них на корабле такие же удобства, как и на не-
  шем, им стоит позавидовать, не так ли ?
   - Это очень далеко от путешествия, господин Шеппард, по-
  верьте мне. Я имею право так утверждать, кое что зная о
  космической технике и ее перспективах. . .
   Приблизился господин Эрхард, он осторожно и настойчиво
  взял Беляева под руку, словно желал увести его в сторону для
  конфедециального разговора. Но лицо его было схоже с лицом об-
  винителя. Так бывало всегда, когда начинался очередной сеанс
  "раскрытия глаз". Беседа всегда начиналась в самом доброжела-
  тельном тоне.
   - Господин инженер, пусть ваши усехи в космосе не кружат
  вам голову. После войны ведущие немецкие специалисты по ракет-
  ной технике были вывезены в Сибирь. Это вам известно ?
   - Господин Эрхард , - вмешался вдруг Шеппард . - Об этом
  я кое-что слышал. Но ведь в США открыто пользуются услугами не-
  мецких специалистов и это не означает, что успехи в космосе
  только их заслуга. Все решает промышленный потенциал. Я хотел бы
  только спросить у инженера, знает ли он политическую подоплеку
  истории высадки американцев на Луне ?
   - Кое-что мне известно, господин Шеппард. . .
   - Ну, так вот ! Джон Кеннеди прямо обьявил эту программу
  престижной, то есть попросту рекламной. Американцы знают, что
  проигрыш в рекламе - это проигрыш в жизненной борьбе. Реклама
  - вполне земная цель и приемы борьбы на путях к достижению це-
  лей земных тоже вполне земные. К примеру, вы отыскали дере-
  во, где висит апельсин, и стоите под ним, соображая, как же его
  теперь достать. А ваш противник, простите, конкурент, подбегает
  незаметно со спины, вспрыгивает вам на плечи и срывает апель-
  син. Вы хлопаете глазами, но апельсин в его, а не ваших ру-
  ках. Именно так и получилось с Луной - у Америки хватило сил
  подпрыгныть, и вы оказались всего лишь в качестве подпорки. . .
  Об этом следует помнить, если ваша программа космических иссле-
  дований расчитана на рекламу вашей системы, а не на достижение
  других целей. Если же вы и в самом деле решили добраться до
  планет, то не нужно так торопиться. Вот что я хотел сказать ин-
  женеру, если у него вскружилась голова. . .
   Но господин Эрхард не успокаивался, глаза его сердито иск-
  рились, так бывало, когда он начинал свои беседы о советской
  пропаганде. Но ему помешал возгласом Вильям. Он сидел за крас-
  ным круглым столиком и перед ним колоритно лежала разрезанная
  желтая дыня, принесенная, вероятно, из города. . .
   - Господин инженер, ваши технические достижения фантастич-
  ны. Особенно это производит впечатление на людей не очень раз-
  бирающихся в технике, - Вильям кончиком ножа очищал отрезан-
  ный ломоть дыни от скользких семечек. - Я отношу себя к таким
  людям. И потому хотел бы вам задать вопрос из области, мне близ-
  кой, из области Культуры. И, в частности, театральной жизни. . .
   Вильям наморщил лоб, словно придумывал вопрос потруд-
  нее, окружающие заинтересованно молчали. Рот Вильяма со следами
  дыни на губах крепко сжался, мутная капелька дынного сока упа-
  ла с ножа.
   - Например : я знакомился в Москве с театрами. Все театры
  у вас хорошие. Но если мне вдруг захочется в плохой театр ?
   - Я вас не совсем понимаю. . .
   - Да, вы не так меня поняли ! Я хотел сказать, что у вас
  нет театров на любой вкус, в том числе и на плохой. . .
   - Ну, это другое дело. . .
   - Постарайтесь понять меня правильно. Наличие только хоро-
  ших театров ограничивает свободу выбора, а она характерна для
  свободного общества. У вас, к примеру, нет найтклубов. Ну, где бы
  я при желании смог увидеть стриптиз. . .
   Родль, стоявший до тех пор молча, качнул головой, удрученно
  улыбаясь, как бы извиняясь за Вильяма. . .
   - Я думаю, - сказал он, дотрагиваясь до плеча Беляева, этим
  как бы отвлекая его от беседы с Вильямом и за него извиня-
  ясь.
   - Я думаю, что ваши космические исследования направлены в кос-
  мос прежде всего. Именно эта идея владела Циолковским и Короле-
  вым и их вдохновляла, а вовсе не военное применение ракетной и
  космической техники. Они работали для чистой науки, а ее делают
  люди с чистыми руками. Другое дело, как используют их те лю-
  ди, кто их финансирует. И какие цели они преследуют, как это бы-
  ло с атомной бомбой. Эйнштейновским предупреждениям никто не
  внял, но все же я верю в истинный научно-технический прогресс и
  после Университета намерен заняться чистой наукой и научной
  организацией производства. . .
   - И какие у вас перспективы ? -вмешался вдруг Шеппард.
   - Трудно говорить об этом. Пока об этом не задумывал-
  ся, по правде сказать. Много времени отнимает участие в студен-
  ческом движении. Это немаловажно сейчас, американские социологи
  видят в студенческой молодежи носителей современного революци-
  онного духа. Да, но что касается чистой науки, то это сопряжено
  с работой при Университетах и при их научных базах. А они бед-
  ны по сравнению с базисом промышленных корпораций. . .
   - Научные центры корпораций, вероятно, заняты решением за-
  дач, связанных с увеличением прибылей, не так ли ?
   - О, разумеется. Главный стимул у них - деньги. Они решают
  технологические, по преимуществу, задачи. Но у них широкий раз-
  мах, неограниченность в средствах и мобильность. Так что для
  специалиста прекрасные перспективы продвижения по службе и на-
  дежное материальтное обеспечение. И там можно уверенно зани-
  маться организацией производства. . .
   - Ориентируйтесь на эти базы, Родль ! - сказал Шеппард с
  подьемом и опять было не ясно, шутит он или говорит всерьез. -
  Вы не прогадаете ! Бросьте думать и чистой науке, революционном
  духе современного студенчества и прочей чепухе, студент скло-
  нен быстро одумываться, как только перебесится. Без сомнения -
  самое главное организация производства. Уверяю вас !
   Пока озадаченный Родль собирался с мыслями, глядя сквозь
  очки огромными увеличенными глазами на Шеппарда, подошел Алоис
  и тихо обьявил Родлю, что Анджела разыскивает его. Они удали-
  лись вместе и Шеппард отвернулся от людей на палубе, как бы
  приглашая Беляева на доверительную беседу. Он умиротворенно об-
  локотился о планширь.
   - Вот видите, инженер. Даже такой стойкий и оптимистичный
  Родль скоро начнет сомневаться в выборе пути. Думаю, путь его
  будет отнюдь не революционным. А мне так давно уже пора обосно-
  вываться в жизни, строить свою крепость. Вы человек неглупый и
  я хочу вкратце поведать вам свою историю. Заметьте, она чем-то
  соприкасается с историей Анджелы. . .
   Его отец тоже выходец их кругов гуманитариев. И в молодос-
  ти тоже жаждал мировой гармонии и в поисках путей к ней ста-
  рался найти применение своим философским идеям. Среди прочего
  им владела мечта о женитьбе по любви - сакраментальная и неиз-
  бывная. Но в конце концов ему пришлось вложить свой талант пси-
  холога в рекламное дело, он догадался жениться по расчету, все
  вместе взятое со временем принесло ему успех, деньги и связи в
  деловом мире. Но даже в прагматичной Америке не так легко отде-
  латься от идей, если они завязли в голове с молодых лет, и отец
  всю жизнь не знал покоя. Он всегда числился в сочувствую-
  щих, даже в красных и во всех прочих, не всегда власть предержа-
  щим угодных. Даже в самые мрачные времена он поддерживал Рос-
  сию, изучал русский и заставлял изучать его своего
  сына. Впрочем, подобная позиция отнюдь не мешала деловым его
  успехам. Напротив, помогала - в Америке уважают людей, которые
  придерживаются своих странностей. На склоне лет он имел проч-
  ное положение в фирме, немалые сбережения. Фирма процветала, по-
  явились европейские филиалы, отец возглавил один из них, пересе-
  лился в Швейцарию, где с большим, чем прежде, рвением мог вновь
  отдаться мыслям о достижении мировой гармонии. Разумеется, он
  подходит теперь к ней только с позиции делового человека, про-
  ще говоря, отца потянуло в политику, даже поволокло. Свои идеи
  он старательно прививал сыну, и в том числе идею женитьбы по
  любви. И вот стараниями отца у наследника идей прочное положе-
  ние в фирме, контролирующей строительство частных вилл и даже
  поместий чуть ли не на всех континентах, более того, наследник
  обладает расположением шефа. Друга отца и фактического хозяина
  фирмы. А с недавнего времени наследник идей завладел расположе-
  нием дочери шефа, женитьба на которой, по мнению отца, и будет
  женитьбой по любви. Перед отьездом в путешествие по Союзу был
  семейный, доверительный, в присутствии шефа и его дочери разго-
  вор и о значениии его поездки, и о перспективах. Впрочем, тут
  нет особых секретов, и что поездка эта - предварительный зон-
  даж, тоже, так ее вполне можно назвать. В Америке назрели боль-
  шие сдвиги по отношению к Советскому Союзу, в перспективе ожи-
  дается нарастание и углубление экономических связей и связей
  между людьми. Со временем различие между деловым человеком Аме-
  рики и организатором производства в России будет стирать-
  ся. Следовательно, будет сближаться и образ жизни. И со временем
  в России не может не возникнуть интерес к фирмам, строящим част-
  ные виллы для мэнэджеров, руководителей производства, деятелей
  науки и искусства, разного рода функционеров. Для людей, которых
  в Америке называют людьми среднего класса. То есть не имеющими
  ни банковского, ни частного состояния, но достаточно хорошо оп-
  лачиваемыми состоятельными людьми, чтобы иметь загородный
  дом, или даже особняк. Их фирма строит наиболее дешево, у нее
  есть опыт постановки дела на производственный конвейер. Строит
  современно и квалифицированно, компонуя стандартные строитель-
  ные детали и оборудование так искусно, что ни одна вилла не по-
  хожа на другую. Именно эту идею с привлечением всех достижне-
  ний дизайна и развивает он лично, имено здесь источник успехов
  рекламных и источник прибылей. Если им даже не удасться завое-
  вать позиции в России для заказов теперь, то все равно со вре-
  менем не может не возникнуть интерес к опыту их фирмы, да и к
  поставкам стандартного оборудования для подобных вилл. А еще
  лучше для создания совместного предприятия или филиала фир-
  мы на богатейших сырьевых запасах России. Остается доба-
  вить, что интересы шефа в области строительства частных вилл
  являются далеко не самыми главными его интересами. Но о том он
  не торопится распространяться. . .
   Шеппард прервал свой доверительный разговор, чтобы заку-
  рить сигарету, затем прололжал в том же, как казалось, нарочито
  деловом, прозаическом тоне :
   - Шеф любит выражаться - быть взрослым мужчиной. Думать о
  деле прежде всего, а затем уже о разных второстепенных вещах. И
  по возвращению надлежит долождить ему о своих впечатлениях, и о
  России, высказать соображения о пользе, которую уже теперь мож-
  но извлечь из контактов с вашей страной. Затем следует женить-
  ся на дочери шефа, которая не вызывает нежных чувств, но к заму-
  жеству расположена и отдаст из деловых соображений руку и
  сердце. И я окончательно стану деловым человеком, мне откроются
  двери в деловую среду, в мир ведущих идей бизнеса, а через эту
  дверь потянет и средой сильных мира сего. И представится воз-
  можность заботиться о мировой гармонии на основе завещанных
  гуманистических идей, воспринятых - так ему хочется думать -
  от моего отца. В отдаленном будущем, если все пойдет, как надо
  шефу, наследник идей отца может стать наследником фирмы, контро-
  лируемой шефом и получить по меньшей мере округленный капитал
  и в лучшем случае всю фирму, так как дочь - единственная нас-
  ледница. . .
   Шеппард задумчивым жестом, после непродолжительного молча-
  ния, откинул догоревшую сигарету за борт в мутную воду Савы. И
  на губах его заиграла, как бы в пику всему перед тем серьезно ска-
  занному, ироничная, обычная для него усмешка. . .
   - Так что вам , инженер, повезло. Если надумаете строить
  виллу, конечно. Я предоставлю вам льготные условия, как одному
  из первых заказчиков. Или мы в вами сделаем еще лучше. Как толь-
  ко нам удасться получить разрешение на свободу действий в ва-
  шей стране, мы ради рекламных соображений построим вам виллу
  совершенно бесплатно. Как первому гражданину вашей страны, поз-
  накомившемуся с нашими строительными идеями. По рукам ?
   - Но тогда придемся участвовать как в рекламе так и в по-
  пуляризации ваших идей, господин Шеппард. А я не строитель, мо-
  ряк, и у меня нет опыта вступаления в столь ответственные
  международные сделки. Потом, я не отношу себя к среднему классу,
  инженеры у нас, скорее всего, относятся к пролетариату. Или ско-
  ро будут к нему относиться, если наша страна так изменится, как
  вы бы того желали. . .
   - Да, да, как же иначе. Ведь вас прежде всего заботит всеоб-
  щее равенство. А всеобщее равенство можно базировать только на
  стандартных домах со стандартными квартирами. Хрущевками, или
  как вы еще их называете. Впрочем, в чем-то и вы правы. Если каж-
  дый труженик вашей страны будет иметь нашу стандартную част-
  ную виллу, не похожую ни на какую иную, это будет не менее
  скучно, чем стандартная квартира со стандартным ватерклозе-
  том. О, инженер ! Я вижу, ваши матросы намерены убирать трап? И
  вы сейчас заспешите в машинное отделение. Извините, если я уто-
  мил вас. Но я надеюсь на продолжение наших бесед, раз уж мы заш-
  ли в них так далеко? Это ведь и есть те самые вопросы, кото-
  рые я грозился вам задавать. Так называемые вечные или
  проклятые вопросы. . .
   - Пусть это вас не волнует, господин Шеппард. Мне разгова-
  ривать с вами не менее интересно, чем вам со мной. Если, конечно,
  вы хоть иногда бываете серьезным. . .
   - Хорошо сказано. Именно иногда, но это уже немало, не так
  ли ? Добавлю, я еще бываю и искренним, если хорошенько ко мне
  прислушаться. Буду надеяться, что из машины вы снова подниметесь
  сюда. . .
   28
  
   Спустившись в машину, Беляев с усмешкой думал, что сказал
  бы Шеппард о принадлежности его, инженера, к среднему клас-
  су. Достаточно было бы ему рассказать о станционном его детс-
  тве, где начался его путь в море и к морской специальнос-
  ти. Впрочем, это было бы бесполезно, Шеппард мог бы вообще
  ничего не понять. . .
  
   Корова на станции кормила, но и корову нужно было кормить,
  а дедовы силы были если не на исходе, то к прибавку не шли. Так
  что его, внука, прибытие на станцию, было как раз кстати. Прие-
  хал он на станцию как раз в нелучшее время - не весь год коро-
  ва могла давать молоко. Его определили в интернат при шко-
  ле, там жили ребятишки с разъездов и станций, где не было
  средней школы. Жил он у деда с бабушкой, но первое время бегал
  в интернатскую столовую за едой - через площадь, с котел-
  ком. Там ему давали хлебный интернатский паек и столовое содер-
  жание, какое полагалось всем интернатским ребятишкам. Домой он
  приносил либо чечевичный суп, или щи из кислой капусты, но хле-
  бали они с двоюродными сестренками, дочерьми тети Вари, эту еду
  с превеликим удовольствием. Хлеба он получал как иждивенец сто
  пятьдесят граммов. . .
   В учебу он сразу включился, включился сразу и в помощь по
  дому, тут же ему были определены его постоянные обязаннос-
  ти, что было ему вовсе не внове. Получалось, что он был главным
  помощником и бабушке и деду - в разных делах. Тетя Варя работа-
  ла весовщицей, посменно, часто ночами, а две ее дочери показа-
  лись по тогдашним его понятиям и взглядам сначала существами
  крикливыми, вредными, совершенно беспомощными и бесполезными. Что
   касалось их помощи по дому, то оно так и было, ну а во
  всем ином он переменил свое первое мнение и они подружи-
  лись. Хозяйство было полностью натуральным, кормились и жили
  трудами рук своих. Весной ему с дедом надлежало вскопать, заса-
  дить огород, тут помогали и бабушка, и тетя Варя. Потом картошку
  окучивали, убирали, и все прочее огородное. И еще, что более все-
  го относилось к его и деда обязанностям - нужно было загото-
  вить кром корове, козе, заготовить на зиму ягоды и грибы. И еще,
  на отведенной в лесу делянке повалить в начале лета де-
  ревья, раскряжевать, потом распилить, расколоть там, в лесу же
  сложить в поленницу, чтобы до зимы дрова высохли, зимою же дрова
  вывозились из лесу на больших санках. И тогда тягловой силой
  выходили все взрослые, и не бывало в году тяжелее той работы. . .
   Ежедневных же забот по дому всегда хватало, что стоило на-
  носить воды от колонки на обиходные нужды и на питье корове, а
  в дни стирки еще и на запас. Непросто было и наносить дров для
  русской печки, поленья были хоть и сухие, но большие и тяже-
  лые, в охапку не ухватить, так что вязанку приходилось брать на
  ремень и взваливать на плечо. Часто бывало, что у бабушки боле-
  ли ноги, и тогда нужно было чистить коровий хлев, носить пой-
  ло. И еще множество было всяких дел, когда его посылали за
  чем-нибудь, как самого быстрого на ногу. . .
   Зато какое благостное время наступало, как награда за
  все труды, когда Красуля доилась после отела ! В полную свою
  силу она давала ведро молока в день и наступала райская
  жизнь. В доме пахло пирогами, на столе стояли кринки со смета-
  ной, бабушка работала мутовкой - сбивала из сметаны масло. Дру-
  гие кринки были с топленым молоком, затянутым желтой поджарис-
  той пенкой. Это время в памяти было связано с шумом самовара и
  неторопливыми вечерними чаепитиями довольных трудами своими и
  судьбой людей. Появлялся даже сахар - наколотый крохотными ку-
  сочками, а иногда и яблоко, неизвестно откуда бабушкой добытое и
  на что выменянное. Нет, оно не съедалось, разрезалось на ломти-
  ки и клалось в чай для запаха, любования на него, и уже в пос-
  леднюю очередь, когда все уже было взято - и для съедения. . .
   В такое благополучное время частенько он брал в руки по-
  лубаян, сделанный специально для него Устюгским дедом, и
  подбирал мелодии, учился играть. Мелодии были все военные, тех
  времен, "На позицию девушка", "Вставай, страна огромная". . .
   И здесь, на станции, не хлебом насущным жили, а вестями с
  фронта и будущей победой. Ради того все нужно было делать чест-
  но и в полную силу - учиться, помогать дома, делать и в школе
  необходимые дела. И он был примерным пионером, был вожатым зве-
  на у октябрят в младших классах, где училась уже старшая из
  его двоюродных сестренок, был и в тимуровцах, помогали взрослым,
  и семьям фронтовиков помогали - пилили, кололи дрова, помогали
  по хозяйству, бегали в магазин. Собирали посылки на фронт - ши-
  ли для того и вышивали кисеты, обшивали носовые платки, вязали
  рукавицы, носки из самопряденой шерсти, у кого она была, и горди-
  лись своим вкладом в общую над врагом победу. И лозунг "Все
  для фронта, все для Победы" , был святой обязанностью каждого. . .
   Но оставалось ведь время и для мальчишеских чисто дел и
  забав. Гоняли обручи в станционной пыли, запускали змеев, перепу-
  тывая ими станционные электрические провода, сражались деревян-
  ными саблями, шпагами, начитавшись "Трех мушкетеров", бегали ку-
  паться на озеро. Зимой до изнеможения катались на
  лыжах, прыгали с крыш в снег, потому что станция была на плос-
  ком месте и не было горок, откуда можно было бы сьехать. . .
   На что не было времени - это на чтение. И не потому, что
  самого времени не хватало, не хватало книг, и потому чаще всего,
  получив книгу на один день, читали ночами. Начиная от "Как зака-
  лялась сталь", "Рожденные бурей" и кончая Шекспиром. Но "Три
  мушкетера", и потом все прочие, начиная с "Двадцать лет спустя",
  побивали все рекорды интереса, и еще "Граф Монте-Кристо". А по-
  том тихим смерчем прошлись по школьным классам книги Мопасса-
  на, "Жизнь", "Милый друг", и после тех слов о любви, дружбе, что
  так ясно прозвучали в "Как закалялась сталь", жутковатое и не-
  понятное они произвели впечатление. . .
   Самым превеликим удовольствием было ходить с дедом на по-
  кос, на заготовку сена для Красули. Дедова делянка была на покс-
  ных полянах, километрах в семи от станции, на Сороковой
  Версте, так они назывались. Вначале шли по полотну железной до-
  роги в сторону севера, потом сворачивали в лес. И по правую руку
  на том пути, среди лесных прогалин встречались еще тогда сохра-
  нившиеся, не обрушенные гнилью и временем блиндажи со времен
  интервенции. Накатанные из толстенных бревен, будто навек, обом-
  шелые уже тогда, с затянутыми молодой порослью входами, но лази-
  ли в них, осмеливались ребята, да и он побывал в одном из та-
  ких сохранившихся блиндажей. Ничего тогда они с ребятами не
  нашли, но и в то, военное время уже Второй Мировой войны находи-
  ли еще иностранные винтовки и сгнившую амуницию, а однажды наш-
  ли пулемет и ящик патронов в нему. И даже лента в замок была
  вставлена, но все нутро спеклось в единую прозелень. Плохо, ви-
  дать, ухаживали интервенты за своим оружием, не смазали, как на-
  до. А как надо ухаживать за оружием, станционные мальчишки
  очень хорошо знали по урокам военного дела, которые были у них
  с пятого класса. . .
   На Сороковой Версте они с дедом ставили на большой поля-
  не, под одинокой березой шалаш, неподалеку был родник с чистой
  и такой холодной водой, что ломило зубы. И оставались на покосе
  дня три-четыре, пока не завершали свое важное дело, не ставили
  стожок сена, а то и два. И в такие дни, вечерами у костра, на от-
  дыхе, дед рассказывал о Германском плене, и как он агитировал
  вместе со "спартаковцами" военнопленных ехать в Россию. И как
  сам, вернувшись на Родину, чуть ли не попал снова в иностранные
  руки. Станция была оккупирована интервентами, а тут, на Сороко-
  вой Версте, располагались партизанские отряды и были тут
  бои. Бой был с белыми отрядами, интервенты ушли тогда, сразу ис-
  чезли. И немало полегло на Сороковой Версте и красных, и бе-
  лых, нужно было хоронить, пришли со станции со знаменами, но что
  делать с врагами - не знали. И обратились к деду, как человеку
  бывалому, в плену настрадавшемуся - как быть ? Он сказал
  им, когда все это они накричали ему в трубку, хоронить и тех, и
  других нужно вместе, и с одинаковыми почестями. И те , и другие
  русские, ни в чем не повинные люди, только одни за правду воева-
  ли, а других обманули. И тогда всех похоронили, и на каждой мо-
  гилке, без разбору, посадили по березке. . .
   Он, Беляев, хорошо помнит те березки на полянах Сороковой
  Версты - стройные, высокие, ровными рядами стоящие о край боль-
  шой поляны. А могилки почти заровнялись с лесной землей, оста-
  лись небольшими бугорками под каждой из берез. Ему привелось
  косить в той стороне поляны, или дед специально ему то место
  уступил. И он помнит, как окашивал те бугорки вокруг бере-
  зок, трава была там ровна, густа и богата луговыми цветами. . .
  
   29
   На кормовую палубу привелось подняться только к вече-
  ру. Там для пришедших подышать речной свежесть разыгрывались
  аттракционы. Шеппард стоял в сторонке и наблюдал, как Родль заво-
  евывал приз за ловкость при разьединении двух блестящих мета-
  лических спиралей, впутанных замысловато одна в другую. Ему уда-
  лоьс-таки решить эту головоломную задачу и получить трофей. Он
  был спрятан внутри свертка и Родль разворачивал бумажки одну
  за другой, становясь по ходу дела все серьезнее. Наконец, он изв-
  лек обыкновенную морковину с пучком зеленой травки, слегка
  этим смутившись. Зрители же были в восторге и покатывались со
  смеху. . .
   - Поглядите, как они смеются ! - сказал Шеппард приблизив-
  шемуся Беляеву. - Будто Родль вместо желанного наследства по-
  лучил кукиш, нарисованный на гербовой бумаге. . .
   Родль, однако, не выглядел растерянным или обиженным. Он по-
  казал морковину зрителям, обернувшись вокруг самого себя и тут
  же откусил от нее. Он ушел с авансцены и направился к Шеппарду,
  хрустя морковью и лучезарно улыбаясь.
   - Давно мне не было так весело, господин Шеппард. Молод-
  цы, что они так хорошо упаковали эту прекрасную морковь. Хотите
  откусить ? Зря, морковь необыкновенно вкусная. . .
   На палубе же тем временем готовился очередной аттракцион.
  Двое садались на стулья друг напротив друга и перед ними на
  ниточках висели яблоки, от которых им надлежало откусить без
  помощи рук. Откусивший от яблока первым получал приз. На стулья
  усаживались братья Фидлер, показывая в улыбке прекрасные зу-
  бы, они заложили руки за спину, как того требовали правила и
  сделали по два-три пробных захвата. У младшего получалось луч-
  ше, он втянул губами край яблока и подождал старшего брата. За-
  тем они оба, одновременно откусили по большому куску. Братья
  встали со стульев, жуя и улыбаясь под серьезные аплодисменты
  зрителей. Жюри присудило призы обоим за невиданный прежде ре-
  зультат. Фидлер-старший долго перебирал свертки, где прятались
  призы - ему не хотелось идти по стопам Родля. В свертке, на ка-
  кой он указал, наконец, была зубная щетка. . .
   - Видите, Родль. Ему повезло больше, чем вам, - сказал Шеп-
  пард. - Более того, это символично. Такие зубы стоит беречь. . .
   - Господин инженер, - сказал Родль, дожевывая морковь. -
  Вам задают так много вопросов, особенно господин Шеппард. Я ре-
  шил помочь вам и взял на себя разьяснение некоторых, касающих-
  ся технического прогресса. Я согласен с Шеппардом, что "Со-
  юз-Аполлон" стал возможным только при наличии определенного
  промышленного потенциала. Но одного этого мало. Тут нужен еще и
  техническимй энтузиазм, мужество и вера. Особенно тогда, когда бе-
  рутся за столь сложные эксперименты. Меня волнуют теперь ваших
  два космонавта. . .
   - А что вы скажете о сложности эксперимента, что затеяли
  в России шестьдесят лет назад ? Вы не узнали об этом ничего
  нового из тех газет, что так хотели купить в Белграде ?
   - Вы уходите из техники в политику, Шеппард. Но как бы не
  кончались политические эксперименты, и чем бы не кончился в
  том числе и Российский - космические достижения налицо. И дума-
  ется, что пора говорить не об эксперименте, а об исторических
  результатах. . .
   - Ну, что же, инженер. Если такой трезвый и расчетливый че-
  ловек, как Родль считает, что ваша страна уже вышла из стадии
  Эксперимента, мне остается только ожидать желанного счастья
  для всего человечества. А вы, Родль, особенно не волнуйтесь о
  космонавтах. Это вредит здоровью и вы можете не дожить до обще-
  ства всеобщей спараведливости. . .
   - Не удивляйтесь Шеппарду, господин инженер, - сказал
  Родль, пропуская тираду Шеппарда мимо ушей. - И не думайте, что
  на Западе никто не занимается социальными проблемами, кроме
  правительств и политических деятелей. Я неплохо знаком с идея-
  ми Маркса и трудами и делами Ленина. Да и с целями и программой
  вашей партии. Не могу со всем до конца согласиться, но мне импо-
  нирует уже одно -направление. Или направленность в будущее. Вы
  действительно намерены создать достойное человека общество, ос-
  нованное на более достойной, трудовой морали. Другое дело, как
  это у вас получается и получится ли вообще. К сожалению, не все
  туристы теплохода это понимают, а некоторые поросту не хотят по-
  нять. . .
   - Ближе к делу, Родль , - перебил Шеппард. - Кажется, вы
  обещали сегодня устроить маленький праздник в честь заверше-
  ния эпохального полета. И собирались приглашать инженера, внима-
  нием которого вы так сейчас злоупотребляете. . .
   - Да , - подтвердил Родль . - Мне хотелось бы сегодня
  дать возможность инженеру отдохнуть от вопросов. Я приглашаю в
  бар, как и обещал. Мы отметим завершение полета "Союз-Апол-
  лон", ибо это событие принадлежит уже не только Советскому Сою-
  зу и США, но и всему человечеству. Господин инженер намекал
  уже о злоупотреблении его сговоричивостью в посещениях бара. Но
  сегодня случай особый. . .
   - Что же мы тогда стоим, господин Родль ? Идемте, идем-
  те, раз вы сегодня такой щедрый !
   - Видите, с кого нужно брать пример, инженер ? Когда дело ка-
  сается бара, Шеппард развивает космическую скорость, даже не по-
  дозревая, что это наивысшая пока скорость, достигнутая
  техническими средствами, доступными человечеству. Этой скорости
  впервые достигли в Советском Союзе, что бы там и кто бы там что
  -то еще не говорил. Так что газеты не мешало бы в Белграде по-
  читать и вам, господин Шеппард. . .
   - Я привык читать в газетах только рекламные обьявле-
  ния. Да и то касающиеся дел единственно моей фирмы. . .
   - Напрасно, там вы нашли бы много интересного. Особенно в
  советских газетах. Нигде так серьезно не пишут о производстве
  и его проблемах. А ведь это основа основ. Все-таки мы еще не от-
  рицаем, что труд прежде всего создал человека. А предпринима-
  тельство его только совершенствовало, и не в лучшую, я бы ска-
  зал, сторону. Не всегда в лучшую - и особенно когда перестают
  думать о предпринимательстве, как таковом, увлекаясь прибылью . . .
   - Родль, вас еще интересуют и финансы ? И вообще, уж не
  собрались ли вы переходить в коммунистический лагерь ?
   - Я сделаю это только за компанию с вами, и только после
  посещения бара, господин Шеппард . . .
   3О
   В баре едва слышно гудели под потолком вентиляторы конди-
  шена. За угловым столиком дымили сигаретами Мэри и Лили-
  ан, сквозь дым проглядывала манишка их постоянного спутника -
  господина с объятым южным загаром лицом и мешками под глазами,
  как у Конрада Анэнауэра. Деванн сидел в одиночестве, вытянув
  под столом свою прямую ногу. Места за его столиком оказались
  свободными.
   - Скучаете, господин Деванн ? - спросил Шеппард участливо,
  когда расположились. . .
   - Думаю, господин Шеппард. . .
   - Иногда это просто необходимо. Хотя всегда приносит ско-
  рее вред, нежели пользу. . .
   Деванн, не отвечая, посасывал сигару, он был похож на дипло-
  мата, готовящего достойный ответ. Морщины, избороздившие его ли-
  цо, пришли в движение и углубились. Он вынул сигару изо рта и
  посмотрел так, словно собирался требовать от присутствующих
  полной откровенности. . .
   - Те двое русских еще летают ?
   - Боюсь, им понравилось в космосе и они останутся там на-
  вечно, - сказал Шеппард с полной серьезностью.
   - Даже если космонавты не возвращаются на Землю, они оста-
  ются навечно в Книге Истории, - трожественно заявил Деванн.
   Теперь у Деванна был вид человека, чья суровость позволя-
  ла бы ему командовать армиями, и не странно было слышать такую
  фразу из его уст. Родль заказал водку - это было традицион-
  но. Они с Шеппардом задались целью научиться различать все сор-
  та водки, имевшейся в баре. На этот раз был "Кристалл". . .
   - Ваше здоровье, господин Деванн ! -сказал Шеппард , подни-
  мая хрустальную рюмочку. В знак согласия Деванн тряхнул
  сигарой. Он все еще не вышел из своей глубокой задумчивос-
  ти. Шеппард выпил водку, далеко запрокидывая голову, Родль отхлеб-
  нул из своей рюмки. . .
   - Ваши дочери прекрасно поют ! - сказал Шеппард Деван-
  ну. - Они любят русские песни ?
   Суровые морщины Деванна освобожденно разглаживались.
   - Все Деванны любят русские песни. . .
   - Вы так близко знакомсы с Россией ?
   - Очень близко ! - подтвердил Деванн, выпрямляясь в
  кресле. - Как знают друг друга солдаты, сидевшие в одном окопе.
  С давних пор, еще со времен Сопротивления половина моего серд-
  ца принадлежит России. . .
   - И вы думаете сейчас о ней !
   - Я думаю сейчас о России и Франции. Какой была Россия и
  какой стала. И какой ей быть. То же самое думаю я и о Фран-
  ции, да и о всей Европе. Какой была бы Франция и вся Европа, ес-
  ли бы когда-то в Европе лучше понимали Россию и меньше думали
  каждый о себе, а больше о совместном будущем. . .
   Пока Деванн говорил все это, его морщины все углубля-
  лись. Он так тряхнул сигарой, что пепел едва не упал в бокал с
  коньяком. Деванн упорно смотрел теперь на Шеппарда, будто тот
  был виноват, что Европа не думала о своем будущем. . .
   - К сожалению, господин Деванн, - с достоинством ответил
  на его взгляд Шеппард . - Моего воображения не хватает, чтобы
  объять им всю Европу. И даже не достаточно, чтобы представить
  свое будущее хотя бы на неделю вперед. . .
   - Все мы, к сожалению, не президенты и не государственные
  деятели и очень этим гордимся, -сказал Деванн. - Все мы, к со-
  жалению, привыкли думать только о себе. Или нас к тому приучи-
  ли. . .
   Деванн поднял бокал с коньяком, подержал его перед со-
  бою, глядя в какую-то даль, и выпил с кусочком пепла, все же в
  коньяк угодившим. . .
   - В том-то и беда, - сказал еще раз он. - В том-то и бе-
  да, что мы не хотим представить наше будущее хотя бы на неделю
  вперед . . .
   Деванн раскурил притухшую было сигару, на нее укоризненно
  глядя, и стал подниматься из-за стола, в него руками упираясь
  и с трудом вытаскивая из-под стола свою негнущуюся ногу.
   - Моя нога, которую я оставил в России, воюя за Францию,
  - сказал он, переводя дух. - Никогда не поверила бы, что францу-
  зов теперь стараются запугать русскими. Когда-то и так быва-
  ло, что мы дрались между собою, но тогда мы были как нации еще
  мальчишками. Но ведь чаще дружили и понимали друг друга. Пойду
  погляжу, как танцуют мои девочки. . .
   Он зашагал к выходу, посрипывая протезом. Родль за время
  разговора не проронил ни слова, успевая обмениваться жестами с
  барменшей и внимательно слушать, разглядывая Шеппарда. Стекла
  его очков были столь же прозрачны, как рюмочки, в которых принес-
  ли водку. .
   - Родль ! - сказал Шеппард тоном человека, желавшего пере-
  менить тему разговора . - Вы дружны с Анджелой, не так ли ? И
  неплохо ее знаете. . .
   - Мы просто частенько с нею беседуем . . .
   - Мне кажется, у нее нелегкая жизнь, не правда ли ?
   - Да, и мне так кажется, - покивал Роль, грустнея. - В один
  год она потеряла родителей и разошлась с мужем. Вот что я толь-
  ко и знаю о ней. . .
   -Вы так мало с ней знакормы и уже так много знаете ! Но
  ей ведь не стоит тревожиться, не так ли ? У нее симпатичная
  мордашка и прекрасная фигура. . .
   - Не кощунствуйте Шеппард . . .
   - Ну, успокойтесь, друг мой. Я не собираюсь развенчивать ее
  в ваших глазах. Давайте, выпьем !
   Мэри и Лилиан поднялись и пошли к выходу со своими спут-
  никами. Мэри окидывала бар отуманенными сигаретой глазами, Лили-
  ан слушала любезности господина с лицом Адэнауэра, едва улыба-
  ясь ярко накрашенными губами. В дверях она оглянулась и
  встретилась взглядом с Шеппардом, успевшим переглянуться с нею,
  пока шла беседа. . .
   - Господин Шеппард, ваша рюмка полна , - сказал Родль. - Гос-
  подин инженер, вы так и не выпили за ваш сегодняшний праздник. . .
   - Я не слышал тоста, господа. . .
   - Сейчас Родль произнесет тост, который обещал, - сказал
  Шеппард, поворачиваясь к Родлю после того, как проводил Лилиан
  взором оценивающим и внимательным. - А потом мы разыщем Мэри
  и Лилиан, вернемся сюда и неплохо проведем время. Во всяком слу-
  чае, без политики и техники. Господа, что ушли с ними, им уже нас-
  кучили, и не будут нам помехой или конкурентами. Не так ли, Родль?
  Молодость в таких делах всегда берет верх над мудростью. Инже-
  нера я не рискую приглашать к нам в компанию. Он не прочь бы
  пофлиртовать по-морскому вдали от берегов, но у него служба. . .
   - Вы не ошиблись, господин Шеппард , все обстоит именно
  так, как выговорите. . .
   31
   Беляев рад был, что Шеппард догадался избавить его от даль-
  нейшего присутствия в их компании. Все же он обладал в ка-
  кой-то степени интуицией или хотя бы догадливостью. Догадли-
  востью, что устаешь от его постоянного и ощущаемого внутренне-
  го напора. И потому приятно было после общения с туристами
  уйти в свое, в растревоженные и не утихающие воспоминания о во-
  енном детстве. . .
  
   Станция была на северной, но важной, пусть и тыловой желез-
  нодорожной артерии напряженного войной огромного тела страны. И
  она, как ей и полагалось, пульсироваоа неостановимо, день и ночь.
  И проходившие через станцию составы доносили больше вес-
  тей, чем сообщалось о них газетами и передавало радио. Война
  станцию не тронула, домашние помнили, как в начале войны слышны
  были взрывы - бомбили Исакогорку, а после шли обгоревшие ваго-
  ны и тетя Варя работала по две смены подряд . . .
   Военные эшелоны шли через станцию и на север, и с севера
  на юг, и после их прохождения или на севере, или на юге происхо-
  дили сильные бои. Эшелоны шли без задержки, особенно с зачехлен-
  ными танками и пушками, укутанными брезентом. Они шли зеленой
  улицей, их принимали на третий сквозной путь, и там сразу под
  всем составом начинался перестук молотков осмотрщиков вагонов.
  Вокруг эшелонов никто не бегал и не суетился, с высоты плат-
  форм сурово глядели вниз часовые с примкнутыми штыками, зимою
  укутанные в овчинные длинные, до полу, шубы. . .
   Санитарные же поезда, наоборот, вставали на первом, пасса-
  жирском пути, и в окна вагонов видны были белые простыни, показы-
  вались перебинтованные головы, торчали руки, костыли, выглядыва-
  ли бледные до прозелени лица раненных. По перрону быстро
  проходили сестры в белых платочках с красным крестиким на лбу,
  врачи в шапочках показывались, носили эмалированные ведра в ва-
  гоны и из них, кастрюли. . .
   Воинские эшелоны, составленные всегда из теплушек, шли ча-
  ще на север, их ставили на пятый путь, и между станцией и эше-
  лоном оказывались товарные составы, и уходили воинские эшелоны
  всегда с задержкой. Веселые солдаты, молодые, белозубые, вылезали
  из-под вагонов на перрон станции, бежали на станционную пло-
  щадь, где были деревянные ряды станционного базарчика. Без пило-
  ток, со стриженными головами, расстегнутыми воротниками гимнас-
  терок, без ремней, они толпились у крана кипятилки с
  котелками, стояли в очередь в уборную. Растекались по площа-
  ди, окружали базарные ряды, где торговали вареной картошкой, со-
  леными огурцами, всем тем, чем была богата и рада станция. Денег
  у солдат в руках и не было видно, но все же они и топленое мо-
  локо лили в котелки, и картошку сыпали, и огурцы. Тут шел таинс-
  твенный, с оглядкой, заинтересованный и жизненно необходимый об-
  мен добром и товаром. Из-под бабьих платков, из-за пазух
  бутылки переходили, блеснув, в солдатскиме пазухи и карманы, и
  счастливчики, радосно озираясь, ныряли под вагоны, торопясь в
  свои теплушки. Водку или самогон выносить к составам было стро-
  жайше запрещено, и с теми, кто на обмене попадался, происходило
  самое страшное - водка отбиралась и никакими силами нелья бы-
  ло несчастному уговорить милиционеров или ВОХРовцев ту водку
  возвратить или не отбирать. Но водку к эшелонам добывали всяки-
  ми неизвестными путями и рисковали. Не было иного выхода, это
  был единственный канал, по какому притекало к станции, к скудно-
  му и голодному ее обеспечению хоть какое-то благо. И дымились
  после ухода эшелона в зубах у счастливых мужиков махорочные
  самокрутки, а после щеголяли в новых и поношенных гимнастерках,
  в галифе, в пилотках даже, а иной раз и в керзовых сапогах. На
  станции оседали "лишние" солдатские ремни, зимние шапки, рука-
  вицы, противогазные сумки, с которыми потом ребятишки ходили в
  школу. Особой ценностью было хозяйственное мыло, иной раз оно
  шло кусок за бутылку водки. . .
   Пока все это происходило на перроне, так как у эшелона не
  разрешалось, вдоль вереницы теплушек бегали они, мальчишки, ни-
  кем в суете не контролируемые, свободные. Были такие, кто и по-
  прошайничал, хлеба выпрашивал, каши в котелок, а то и махорочки
  "подзебать", или просто чего-нибудь лишнего -патрончик, гильзу
  стреляную. Лишнее всегда находилось и доставалось самым провор-
  ным - солдаты на лишнее не скупились, даже одаривали школьными
  тетрадями, каких в школе не хватало. Он, Беляев, тоже бегал вдоль
  вагонов, но у него был особый интерес - он просил у солдат ка-
  рандашика, нет, не целого, а того, уже исписанного, огрызка. Каран-
  даши тогда были ему досмерти нужны всякие, особенно мягкие. Он
  увлекался рисованием и увеличивал с фотографий портреты - мно-
  гие просили сделать увеличенную фотографию, такой портрет. Мяг-
  кие карандаши нужны были ему для растушевки, рисовал он на ват-
  мане, однажды тоже по случаю добытом на станции, когда горел
  вагон с бумагой. Ему давали всякие и было так радостно прибе-
  гать домой и сортировать свою добычу, разжимая кулак и про-
  буя, какой из карандашей лучший. По-настоящему мягкие попадались
  редко, всегда были самыми замусоленными и коротышками, огрызка-
  ми, как их правильно называла бабушка, но ценность они имели
  превеликую. На стене у них в горнице висели уже два портрета _
  отца в военной форме и дяди Вити в летной его пилотке, срисо-
  ванные с двух единственных их фотографий. . .
   Однажды же по станции ветром разнеслась среди мальчишек
  весть - отцепили вагон с пленными. И он помнил в зарешеченном
  окне теплушки бледные и хмурые лица, чужую военную форму, чужую
  речь, но не немецкую, еще чью-то вражескую. Пленные кричали
  им, мальчишкам, в окно, лезли там, за ним друг на друга, ссори-
  лись. Показывали себе в рот и просили криком "млеко", "яйки",
  "хлеп". Какие там яйки, а хлеба и самим едва хватало, но как бы-
  ло им обьяснить, этим пленным. И мальчишки стояли у вагона мол-
  ча, на пленных изредка поглядывая и было как-то даже стыднова-
  то, что так вот стояли, ничего не умея сказать и ничем
  помочь. Потом пленные стали выбрасывать из окошка свои монеты
  чтобы за млеко и хлеп заплатить, наверное. Но и монеты они, ребя-
  тишки не брали, и когда только вагон подцепили к подошедшей ма-
  неврушке и потащили на пути от конца перрона, где он стоял -ки-
  нулись они на монеты. Монеты оказались никчемными, вовсе на
  наши не похожими, они были легкие, как пушинка и не рифленые по
  краю, и на них на одной стороне был орел, а на другой выбита
  единица и название, которое они прочитали по-немецки "Пен-
  га". Такого слова в немецком языке не было, и они побежали разби-
  раться к дяде Грише. Дядя Гриша сказал, что монеты это не немец-
  кие, а австрийские, и даже не австрийские, а венгерские. И сказал
  им, что пленные были тоже не немцы и не австрияки, а венг-
  ры, есть такая страна в центре Европы - Венгрия, которая раньше
  была в составе Австийско-Венгерской Империи, ну уж дальше им
  рассказывать не нужно было. . .
   Дядя Гриша был станционный, окончивший военную школу и во-
  евавший, и на фронте контуженный, а вернее, раненный в голо-
  ву, после чего он стал "ненормальным". Из госпиталя его выписа-
  ли и он прибыл на станцию к матери в сопровождении двух
  солдат и еще фельдшера. Фельдшер долго с матерью дяди Гриши бе-
  седовал и она потом долго плакала. Ранение у сына было неизле-
  чимо, и с ним бывали время от времени припадки. Он ходил по
  станции прямой, высокий, в любую погоду в накинутой на плечи ши-
  нели, с непокрытой головой. На стриженой под машинку голове, на
  темени, поближе к затылку, темнела глубокая треугольная впадина,
  заросшая волосами -след ранения. С шинелью дядя Гриша никогда
  не расставался, бывал всегда в полной форме, в сапогах, и дома
  он спал, не раздеваясь, завернувшись в шинель, на лавке. И ничего
  нельзя было с ним поделать. В госпитале его только так и отпра-
  вили домой, сказав, что его должны вызвать в часть, и как толь-
  ко вызов придет, они ему сообщат, а пока пусть он отправляется
  домой, на короткую побывку к матери. Так он и ходил от утра и
  до вечера по станции ожидая вызова на фронт, в часть. Все об
  этом горе знали, и когда он заходил в любой дом, никто тому не
  удивлялся, его усаживали на табурет или лавку и слушали, как он
  говорил, что вот его ждут в части, и он сам ждет из части вес-
  тей, и отправится на фронт немедленно, как только его вызо-
  вут. Боялись только одного, как бы с ним не случился припадок, по-
  тому что он падал на пол и в припадке мог сильно побиться. . .
   Ребята станционные все о дяде Грише знали, его любили и с
  ним общались, потому что во всем прочем он был совершенно нора-
  мальный, и очень хорошо разбирался в военной технике. И когда
  дядя Гриша к кому-нибудь заходил домой, сбегались и ребя-
  та, проверить то, что даже взрослые про дядю Гришу не знали. Ког-
  да он сидел у кого-нибудь и рассказывал, как он воевал, нужно
  было потихоньку подставить сзади к нему табурет, на него взоб-
  раться и осторожно подуть в его темную яму на голове, в тот
  след от ранения, И дядя Гриша потихоньку опускал голову, замол-
  кая, и если продолжать дуть, то засыпал окончательно, а после
  ничего не помнил и снова начинал рассказывать с того места, на
  котором остановился. И он, Беляев, никак тому не верил, пока сам
  не испробовал, когда дядя Гриша приходил побеседовать с де-
  дом, как со старым фронтовиком, еще с Первой Мировой войны. Прав-
  да, ему тогда здорово попало от деда, когда он все это проделал,
  и деда удивил тем, что вдруг заснул дядя Гриша у него на гла-
  зах, хотя перед тем рассказывал, как его ранило. . .
   32
  
   С утра было душно, туристы разбрелись, растеклись по палу-
  бам, спрятались в затененных местах - лежали в шезлонгах, сиде-
  ли на откидных стульчиках надстройки на прогулочной палубе. Ве-
  тер скользил вдоль нее, завихрялся в агрегатной и приятно
  овевал, освежая. Теплоход шел фарватером, вблизи берега, где тяну-
  лась стена высоких деревьев, подступавших к самой воде, слегка
  наклоненных в одну сторону. Рыжая волна, вздыбленная форштевнем,
  ударяла в береговой обрыв, отваливая куски грунта. Теплоход ми-
  новал уже югославские воды, начались венгерские. Впрочем, в вен-
  герских водах лучше называть их мадьярскими - так любят венг-
  ры, склонные именовать себя потомками мадьярского племени. . .
   После полудня вся прогулочная палуба оказалась в тени и
  заполнилась до отказа туристами. В каютах было душно и Беляев
  не покидал агрегатную, распахнув настежь дверь, и поставив
  рабочий стульчик на пороге. Неподалеку виднелись ноги лежавше-
  го в шезлонге Родля, рядом с ним тоже в шезлонге, неразлучно со
  вчерашнего дня, страдал Шеппард. Он рассказал, как они вчера с
  Родлем, определенно, перебрали. Они отбили Мэри и Лилиан у вче-
  рашних господ, пили с ними шампанское, коньяк и в заключение
  водку. Они так расшевелили американок, что привели их на кормо-
  вую палубу на танцы, где они прежде вообще опасались показы-
  ваться. Родль придерживался лучших традиций немецкого бюргерс-
  кого студенчества, рассказывал анекдотны, всякие скарбезные
  истории. Они удалились с танцев попарно и дельше Шеппарду было
  неизвестно, как шли дела у Родля. Он же прогуливался с Лилиан
  по палубам, затем пригласил к себе в каюту. . .
   Горячее солнце начинало скатываться с неба и тем выше
  поднимались легкие, белые облачки, снизу солнцем высвечен-
  ные. Теплоход приближался к Будапешту, справа по его ходу тянул-
  ся и тянулся остров Чепель, и туристы вдыхали то острый, то
  горьковатый запах заводских дымов, глядели на целые хороводы
  высоких и пониже труб, созерцали ажур радиомачт. Из открытого
  окна радилрубки, что тоже, как и агрегатная, выходила на прогу-
  лочную палубу, доносились звуки привычных торжественных мар-
  шей. Недавно сообщали о приземлении Севастьянова и Климука. Это
  так или иначе подействовало на туристов. Некоторые представля-
  ли дело таким образом, будто приземлиться из космоса не труд-
  нее, чем спрыгнуть с парашютной вышки. . .
  
  ( В 1975 году экипаж советского космического корабля СОЮЗ-18, не только установил рекорд длительности полета, но и сделал несколько важнейших для развития науки открытий ("серебристые облака").
  .................
  Второй раз в космосе Севастьянов побывал в 1975 году - с 24 мая по 26 июля. Советские космонавты В.И. Севастьянов и П.И. Климук провели в космосе 62 суток 23 часа 20 минут 8 секунд. 26 мая 1975 года "Союз-18" )
  
  .................
  Их полет длился 63 дня. Их дружба длится 40 лет. Они побили все рекорды на совместимость, русский космонавт В. Севастьянов и белорусский космонавт П. Климук. )
  
  
   Братья Фидлер лежали рядом в шезлонгах, Алоис несколько
  раз появлялся на прогулочной палубе и вновь исчезал ку-
  да-то. Он спрашивал мимоходом у Шеппрада, как обстоят дела в
  Америке с оборонкой. Он слышал, что налажено уже производство ин-
  дивидуальных противоатомных убежищ, и его интересовало, как мож-
  но такое приобрести и сколько это будет стоить в кредит. . .
   - Убежища устарели, - сказал Алоису Шеппард . - Господин
  Кайнц, теперь в Америке при разьяснении населению способов за-
  щиты при атомном нападении рекомандут накрыться белой просты-
  ней. Я от себя могу добавить рекомендацию продвигаться после
  этой акции в сторону кладбища, соблюдая порядок и не создавая
  паники. . .
   Господин Браун, у которого с утра был несколько ошарашен-
  ный вид, потому что он узнал, что Климук и Севастьянов летали
  уже в космосе еще до начала "Союз-Аполлон", приблизился к
  братьям Фидлер и сел на откидной стульчик. . .
   - Америка, как наиболее сильная страна свободного мира
  должна проявить самоотверженность. . .
   - Самоотверженность , - проворчал Фидлер-старший и оба
  брата одноверененно закрыли глаза. - Это то, чего мы все ждем
  от других и не торопимся проявить сами. . .
   Браун, на удивление, ничего не ответил, выражение полнейшей
  озадаченности не сходило у него с лица. Фидлер-старший открыл
  глаза одновременно с младшим и оба брата повернули свои голо-
  вы к Брауну.
   - Перестаньте недооценивать их силу и искать им противо-
  вес, господин Браун , - сказал Фидлер-старший уверенно. - Они
  послали в космос женщину ! Вот что они сделали. . . Мне остается
  только сожалеть о случившемся и радоваться, что я не доживу до
  времен, когда власть женщин распространится еще на космос. . .
   Браун, сидевший на откидном стульчике, возбужденно вскочил
  и возвращенное пружиной сидение гулко ударило в надстройку. Из
  окна ближайшей каюты показалось женское лицо, весьма испуганное.
   - Боже мой, господа, что случилось ?
   - Не волнуйтесь, мадам , - сказал Фидлер-старший и закрыл
  глаза . - Наверное, какое-нибудь из Европейских миролюбивых го-
  сударств взорвало очередную испытательную бомбу где-нибудь в
  африканских пустынях. А может быть, это сделали китайцы, или еще
  какая-нибудь азиатская страна. К счастью, это слишком дале-
  ко, чтобы опрокинуть наш теплоход. . .
   - Все русские космонавты - военные люди! - растерянно
  сказал господин Браун. - Вы это заметили, господа ?
   Лежавший неподалеку разомлевший Родль медленно отворил
  смеженные веки, глаза его плавали за стеклами очков подобно
  черным маслинам в рассоле. . .
   - Везет же вам, инженер, на вашем ремонтном месте, у вашей
  агрегатной , - сказал он сочувственно. - Сейчас явится Алоис
  и спросит, сможет ли ваш космонавт с высоты его полета опреде-
  лить местонахождение его заправочной колонки. Бензин - это
  всегда стратегия. . .
   - Бросте тревожить инженера, Родль , - сказал Шеппард не
  открывая глаз. - Инженер попросту не воспринимает разговоры на
  политические темы. Он всего лишь обязан создавать нам условия
  для беззаботного и приятного отдыха. Так что же нас ждет в Бу-
  дапеште, господин Инженер ? Автобусная экскурсия, как всегда ?
   - Не забудьте записаться заранее, с теплохода по радио за-
  казывают автобус и сообщают количество мест у туристической
  венгерской фирмы "Ибус". . .
   - О, нет, инженер ! Автомобильным выхлопом я надышусь и до-
  ма, он везде одинаков, тут действует международный стандарт. Но
  вот если вы пойдете в город, я снова увяжусь за вами, раз уж вы
  обязаны создавать мне условия для приятного отдыха. Наши сов-
  местные прогулки приносят мне ощутимую пользу. Вот от вас я уже
  знаю, что вам перед приходом судна в Будапешт спускаться в ма-
  шину на время, как вы говорите, маневров. Хотя это и по-военному
  звучит, мне приходится с этим мириться. Так что не убегайте в
  город без меня. . .
   - Господин Шеппард, маневрами называется обыкновенная
  швартовка судна к причалу , - сказал Беляев . - Но учтите, что
  мой маршрут может показаться вам не совсем обычным. . .
   - Вот как раз это я и ценю в вас больше всего, инженер. . .
   Теплоход все ближе подходил к набережной, впереди над Ду-
  наем висел новый, белый, изящный мост Эржбет. На берегу каменные,
  уже не столь белые ступени уходили в зеленоватую глубь, и на
  ступенях сидели горожане и разглядывали судно, прикрываясь от
  бившего в глаза солнца ладонями. Тень горы Геллерт со Статуей
  Сводобы широко лежала на измятой течением светлой глади Дуная.
   Пора было уходить на время швартовки в машинное отделе-
  ние, в свое электрическое, привычное царство. . .
  
   На станции Северной железной дороги, живя у деда, он рисо-
  вал портрет погибшего в первом боевом вылете дяди Вити каран-
  дашом, который дали ему солдаты из воинского эшелона. . . А
  рисовать и растушевывать рисунок мягким карандашом его научил
  еще в тридцать восьмом году в Устюге дядя Миша, незадолго пе-
  ред тем, как уйти на Финскую войну, воевать фельдшером. . .
   В Устюге было много книг, привезенных дедом из Сюркума. И
  среди них толстенные тома Брэма "Жизнь животных", и среди них
  книги с цветными рисунками обитателей моря. Деду каким-то чу-
  дом удалось с Дальнего Востока привезти несколько морских ра-
  ковин, тяжелых, шершавых снаружи, с рогами на боках, и гладких
  изнутри, как фарфор блестящих, розовых и перламутровым отли-
  вом. Они брали с дядей Мишей самую большую раковину, свернутую
  в спираль, прикладывали ухо ко входу в ее нутро и она и в са-
  мом деле пела им какую-то едва слышную песню. Они вместе смот-
  рели рисунки из тех книг, вместе срисовывали с них и рисовали
  раковины с натуры, у дяди Миши была целая тетрадь таких рисун-
  ков. Морские животные, раковины, водоросли, особенно актинии, раз-
  ноцветные и очень похожие на астры, каких бывало полно в бабуш-
  кином цветнике осенью. Дядя Миша читал ему вслух "Восемьдесят
  тысяч лье под водой", пока он сам вскоре не научился читать. И
  говорил, что после окончания фельдшерской школы поступит на ко-
  рабль судовым медиком, уйдет в плавание, и будет изучать жизнь
  подводного мира. Он бы и сразу пошел учиться на моряка, да вот
  не было в Устюге морской школы, а только фельдшерско-акушерс-
  кая. . .
   Ростом дядя Миша не был высок - пошел в бабушку, он и
  внешне на нее походил, черные брови у него срастались на пере-
  носье и дед Устюгский в шутку называл его нацменом. В медицинс-
  кой школе он ходил в секцию гимнастики, дома у него были ганте-
  ли, гири, пружины и резиновые полосы, которые он растягивал. Он
  раздевался по пояс и тогда было видно, как широки у него плечи
  и тонка талия, и как играют его рельефные мышцы. Он их напрягал
  по-очереди и наглядно учил его, Беляева, анатомии. Вот это би-
  цепс, говорил он, это трапецевидная мышца, погляди на спи-
  ну, здесь дельтовидная, а это просто брюшные. Он легко вставал в
  стойку на руки и под бабушкино оханье проходил на руках через
  комнату и кухню, открывая по пути одной рукой, на другой стоять
  оставаясь, двери. Так он выходил во двор, спускаясь с крылечка и
  тем же путем возвращался в комнату, ловко с рук вспрыгивая на
  ноги и еще делая напоследок флик-фляк, то есть переворачиваясь
  через голову и снова на ноги вставая. Он завидовал, конечно, дя-
  де Мише, но тот был не жадный и учил его делать стойку сначала
  на руках и голове, гнуть мостик, и главное, не лениться каждое ут-
  ро делать зарядку. . .
   В армию в тридцать девятом он уходил весело, все еще не те-
  ряя надежды поплавать по морям и океанам. Финскую он отвоевал
  благополучно, даже без ранения, правда, сильно обоморозившись од-
  нажды. После войны его не отпустили из армии, его часть переве-
  ли под Брест. В последнем письме своем он так и писал -
  -все мы здесь ждем войны. Больше писем от него не приходило, и
  на многие запросы деда приходил один ответ - пропал без вести.
   Но ведь стало потом известно, как держалась Брестская кре-
  пость. И как много тогда попадало в окружение, в плен, в партиза-
  ны, да и из плена убегали к югославам, чехам, словакам, оказыва-
  лись в Италии, как легендарный Полетаев. И вместе с ними
  продолжали сражаться с врагом. Если дядя Миша не погиб, не смог
  бы он оставаться в плену, слишком он был сильным и сумел бы
  выбраться, в конце концов, к своим. А если выбрался и попал на
  нашу землю, то к тому времени дедушка Устюгский с бабушкой пе-
  ребрались уже в деревню под Вологдой, на выручку маме. И он
  отправился довоевывать, отложив розыски, ведь те, кто погиб на
  горе Геллерт и лежат под Статуей Свободы, легли в чужую землю
  в дни Победы, и даже после девятого мая сорок пятого. . .
   Но могло быть и просто совпадение, мало ли таких фами-
  лий, но теперь можно было уже и наверное узнать, над кем на ве-
  шине горы Геллерт поднимает пальмовую ветвь женщина в длинных
  одеждах, можно было теперь провести еще один розыск пропавшего
  без вести дяди Миши. И даже если так выяснится, что не он, дядя
  Миша, лежит на горе Геллерт в Будапеште, а в другом месте чужой
  земли нашел себе вечный покой, или в нашей так и остался - все
  равно для него, Беляева, будет с этих пор поднимать Статуя Сво-
  боды свою пальмовую ветвь мира в память о нем. . .
  
   33
   Беляев с Шеппардом поднимались на гору Геллерт медлен-
  но, по извилисто уходившим вверх дорожкам, похрустывал под нога-
  ми песок, вдоль дорожек млели деревья во влажной духоте
  жаркого дня, перекликались птицы в тени. . .
   Парило с утра и весь день, но какое-то облегчение чувство-
  валось все более, чем выше они поднимались, сладко пахло свежес-
  кошенным, подсыхавшим в валках сеном на склонах горы. Будапешт
  все более открывался, раскинувшийся внизу равнинным Пештом, ос-
  вещенным полуденным солнцем, освобожденным от теней. Серебрился
  изгиб Дуная, пересеченный мостами, море домов плоскобережного
  Пешта терялось в загустевшей по горизонту дымке. . .
   Приблизились к подножью Статуи Свободы и Шеппрард шел те-
  перь, задрав голову, разглядывая снизу темную бронзовую фигуру
  с вознесенной над головой пальмовой ветвью. Неторопясь обошли
  памятник и приблизились к стене, стелле у подножья, где золотом
  были выписаны имена и имена, бесчисленная вереница столбцов из
  фамилий, русских, украинских и всяких, всяких, какие только можно
  услышать в Союзе и увидеть на таких же памятных стеллах. . .
   Беляев прошел к тому столбцу, где увидел вдруг столь ему
  знакомое и родное, нашел глазами фамилию в средине столбца. Все
  было именно так как и в прошлый раз - фамилия и инициалы сов-
  падали. И он, Беляев, глядел туда внимательно и пристально, стара-
  ясь убедить себя, что не ошибается он, не должен ошибиться. И по-
  ка он стоял, на золоченые буквы глядя, и вспоминая живого дядю
  Мишу, и живого как будто на нарисованом им портрете дядю Ви-
  тю, Шеппард молча стоял рядом, опустив задумчиво голову. . .
   Потом они долго молча шли рядом по пустынной и широкой
  дорожке, спускаясь по склону к памятнику святому Геллерту. Дунай
  вдруг открылся им со стороны, близко и плоско, и от него повея-
  ло прохладой, Шеппард осторожно спросил :
   - У вас в Будапеште погиб кто-нибудь из близких ?
   - Да, - сказал коротко Беляев и Шеппард не задавал боль-
  ше вопросов. . .
   С утра у Шеппарда был вид человека, очень собою
  недовольного, и вот теперь только он начинал постепенно выхо-
  дить из этого своего состояния. Они все приближались медленно по
  пустынным и затененным теперь дорожкам к памятнику свято-
  му, чьим именем названа гора, так украшающая Будапешт. И пока они
  приближались к памятнику, Беляев рассказывал о святом, христиан-
  ском проповеднике, которого язычники посадили в бочку и столк-
  нули ее с этой горы. . .
   Они были теперь у памятника, бронзовый Геллерт с прозе-
  ленью на плечах осенял крестом лежавший за Дунаем Пешт и раски-
  нувшуюся у подножия Буду. Шеппард рассматривал фигуру святого
  раздумчиво, постепенно оживляясь. Он глядел на изваяние святого
  как на человека очень хорошо ему знакомого.
   - Епископа Геллерта, - сказал он громко и неожиданно. -
  Венгры, тогда еще язычники, за все его доброе для них содеянное,
  спустили с этой горы. А в пятьдесят шестом они восстали против
  режима, пришедшего к ним с Победой над фашизмом. И я вточности
  знаю, что в те революционные, как еще они считают и по сей день,
  времена Статую Сводобы намеревались сбросить с пьедестала. И
  победи тогда восставшие - они непременно это сделали бы. Что
  же так рассорило тогда вас- освободителей и освобожденных ?
   - Не что, а кто, - сказал Беляев. - Так будет точнее, гос-
  подин Шеппард. Меняется стратегия, цели прежние. И вы это знаете
  не хуже меня, ведь вам известно, что и теперь кое-кто не прочь
  сбросить Статую Свободы с прежнего ее пьедестала. Тактически в
  будущем ее будут стараться не трогать, всего лишь заменят пьеде-
  стал словестно, не трогая теперешнего, каменного и прочного. . .
   - Пожалуй, вы правы , - сказал Шеппард, помолчав. - Как раз
  в то время отцу привелось быть в Вене, он заканчивал поездку по
  Европе, уже готовился к своей карьере частного архитектора, как
  видите. В нашем деле часто приходится стилизовать под разные
  архитектурные стили, ими Вена богата. Тогда он был молод и на мир
  несколько иными глазами смотрел, в те времена. Что он хорошо пом-
  нит, то это ликование прессы. Чужое несчастье радует, тем более
  несчастье целого народа. От событий, подобных тогдашним, слегка
  кружится голова, как от сигареты, выкуренной натощак. Подлинная
  же судьба народа мало интересует тех, кто хозяйничает в ми-
  ре. Как, впрочем, и мало кого интересует судьба соседа, попавшего
  в беду. Просто каждый старался извлечь из случившегося наи-
  большую выгоду для себя. Но если коснуться меня, то удивляет ваша
  страна. Неужели вы не понимаете, что невозможно принести добро
  людям извне?Они этого не приемлют!Все равно они воспримут ва-
  ши действия как действия только вам выгодные и обвинят тем
  больше в ущемлении их прав и независимости, чем бы будете боль-
  ше стараться ее им дать?Ведь то же самое творилось в Чехослова-
  кии в шестьдесят восьмом, не так ли ?
   - А ваш отец и вы понимали все это уже тогда, господин Шеппард ?
   - Если бы это было так, инженер, вы могли бы уже тогда по
  уровню сознательности причислить нас к людям того светлого
  будущего, к которому так стремитесь. . .
   - И что же вы тогда думали? Вернее, ваш отец. . .
   - То же, что и все. В те дни в Вене на улице Лассале-штрас-
  се, возле ресторана Будапешт стояли автобусы с аншлагами на
  стеклах : "Вена-Лондон - только для венгров". Австрийцы, да и
  они, иностранцы, чувствовали себя благодетелями. В ресторане игра-
  ли чардаш, за столиками плакали венгры-беженцы, и они тоже утира-
  ли слезы. По улицам с алюминиевыми кружками ходили доброхоты и
  австрийцы бросали туда свои шиллинги. А ведь немало нужно, что-
  бы заставить австрийца или немца отдать свой трудовой шиллинг
  или марку. Отец бросал в кружку доллар и чувствовал себя за-
  щитником бедных венгров. Те же, наверное, думали, что отправясь в
  Англию, они сразу попадут на прием к английской королеве. А их
  отвезли на шахты, где никто из англичан уже не желал рабо-
  тать. Тех же, кто не хотел ехать и оставался в Вене, собрали в
  лагеря и кормили на пожертвования. Но венгры, видимо, до той по-
  ры жили не столь бедно, как благодетели-австрийцы, они выброси-
  ли хлеб и колбасу, что им дали, на помойку и заявили, что такой
  пищей они у себя дома кормили свиней. Произошел скандал, и авс-
  трийцы перестали кидать свои трудовые шиллинги в алюминиевые
  кружки. Впрочем, хватит об этом. Отец ведь побывал в ту пору и в
  Будапеште, граница была открыта, а теперь все выглядит так, буд-
  то ничего особенного тогда и не произошло, кроме революции, по-
  давленной с помощью силы. . . Как бы нам добраться в Буду побыст-
  рее ? Отец так красочно рассказывал, какие оригинальные частные
  виллы он там видел. . .
   На теплоход вернулись, когда солнце успело уже спрятаться
  за купол Королевского Дворца и над Будой распустился веер зо-
  лотистых лучей. Шеппард разглядывал теперь издалека, с палубы
  теплохода конические башенки Рыбачьего Бастиона, острый шпиль
  церкви Матьяша вонзался в тускнеющее небо. Шеппард говорил, что
  окончательно влюбился в Буду. Они стояли лицом к Буде, но волны
  тепла от набережной докатывались по палубам теплохода со сто-
  роны перекаленного солнцем за день Пешта, хотя тени его домов
  легли уже на ступени, уходившие в прохладную воду Дуная. Они
  так и стояли на палубе одни, пока чьи-то шаги не послышались
  за спиной.
   - Шеппард, инженер, вот вы где ! Я разыскиваю вас по всему
  теплоходу ! Куда вы запропастились перед выходом на берег ?
  Мы с Анджелой разыскивали вас. . .
   Родль был в приподнятом настроении. Он был необычно подви-
  жен и обрел необычную для него мягкость взора.
   - Лично я сидел в баре , - зачем-то соврал Шеппард.
   - Неправда, вас там не было ! Вы много потеряли, господин
  Шеппард. Мы с Анджелой успели побывать в Музее Изящных Ис-
  кусств ! Джорджоне, Рафаэль, Эль-Греко, импрессионисты, там столь-
  ко шедевров. У меня глаза разбежались - пять подлинников Гойи !
   - Вас так интересует живопись, Родль ? Мне всегда каза-
  лось, что вас увлекает только общечеловеческое и космическое. . .
   Родль внезапно, будто хватив воздуха и им захлебнувшись, стал
  серьезным, постоял и доверительно тронул Шеппарда за плечо.
   - Мне хочется понять, что же это такое - жизнь. . .
   - А вы не свихнете себе мозги, Родль ?
   - Что у вас за настроение, Шеппард , - вновь и внезапно
  развеселился Родль. - Хотите, я буду говорить о женщинах ? О, я
  вам должен признаться, что венгерские женщины кажутся мне прек-
  расными. . .
   - Уж не намереваетесь ли вы жениться на мадьярке ? Тогда
  вам нужно установить контакт с Эрхардом, он как раз собирается
  освобождать Венгрию от коммунистического порабощения. Поторопи-
  те его, он вам пойдет навстречу. . .
   - Можете не сомневаться, я не собираюсь жениться на Андже-
  ле. Это я к примеру, а не на основе наблюдений. . .
   - Женитесь, что же. Будете вместе решать общечеловеческие
  проблемы и проблемы Евангельских течений. . .
   Родль хотел сказать что-то в ответ колкое, но снова как
  бы захлебнулся излишним воздухом.
   - Вы знаете, -совершенно спокойно уже сказал он. - Что
  сегодня вместо ужина намечено провести прощальный банкет ? И
  один из его организаторов - это я. Можете обращаться ко мне с
  любыми вопросами. . .
   - Только этого еще и не хватало на теплоходе ! Прощально-
  го банкета и еще чьих-нибудь похорон. . .
   - Зачем так мрачно, господин Шеппард. Впрочем, если вы не пе-
  рестанете брюзжать, то будут и похороны, я применю к вам прием
  джиу-джитцу и вы отправитесь на тот свет без всяких пересадок.
   - Вы, наверное, выпили лишнего, Родль, и потому так смело раз-
  говариваете со старшими. . .
   - О, это был чудеснейший токай, Шеппард. Лучшего я не пил в
  жизни. Я вовсе не чувствую себя пьяным. Просто я полон сил и мне
  хочется применить к кому-нибудь из тех, кто брюзжит, джиу-джитцу.
  Какое же нужно иметь терпение, владеть приемами и не иметь воз-
  можности применить их на деле. . .
   - Если пушка есть, то она обязательно выстрелит, рано или
  поздно и у вас будут шансы попасть на скамью подсудимых. Впро-
  чем, можете применять ваши приемы вашего джиу к Брауну. Хотел
  бы я услышать, как загремят его фотоаппараты, когда вы повергне-
  те его на палубу. И потом, этим вы принесете пользу человечеству,
  о котором так печетесь. Если Браун умрет, то человечество
  только выиграет . . .
   Родль смеялся теперь от души и долго не мог успокоить-
  ся. Насмеявшись, наконец, досыта, промакнул под очками слезы пла-
  точком и сказал :
   - Люблю разговаривать с вамим, Шеппард. Никогда не знаешь
  наперед, ЧТО вы скажете. Но как это ни странно, у вас всегда по-
  лучается ТО. . .
   - Простите, господа, мне пора, убирают трап. . .
   - Господин инженер, вы участник банкета! - заторопился
  вслед Родль. - Не думайте даже отказываться, инициативная груп-
  па вас приглашает и этот вопрос даже согласован с капитаном!
  
   Беляев смотрел из машинного отделения в открытый по слу-
  чаю необычайной дневной духоты иллюминатор. Сильно кренясь, как
  бы нехотя, теплоход отваливал от стенки причала. Хорошо была
  видна набережная, со ступеней махали платочками совершенно
  по-русски, как махали, провожая его в рейс, провожающие и просто
  случайные прохожие. С палубы доносились звуки, судовой оркестр
  играл прощальный чардаш и на набережной уже притопывали и
  взмахивали руками, едва не пускаясь в пляс, звуки в машину доле-
  тали с запозданием и казалось, что люди на берегу приплясывают
  и покачивают головами вопреки мелодии и ритму. И даже в окнах
  домов, выходивших на набережную, показалсь белые машущие платоч-
  ки. Так отзывалась душа народа, пришедшего на Дунай "на коне и с
  мечом", осевшего здесь навечно, перенявшего в свой язык треть
  славянских слов, на ритм чардаша, навевавшего ритм, звуки и за-
  пах прежней кочевой жизни. Как вот откликается его, Беляева, то-
  же славянская, но еще и русская душа на воспоминания о прошлом,
  пусть и не столь далеком, и не отошедшем еще в историю. Только
  оттого, может быть, что жив он еще, и помнит. . .
  
   День Победы на станции ждали, как и ждут праздников, с жад-
  ным нетерпением, он вот-вот должен был настать. . .
   Он очень хорошо помнил, как вдруг проснулся ранним ут-
  ром, как будто его толкнули. Репродуктор висел у него над головой
  и, прикрученный громкостью на ночь, говорил очень тихо, но он
  сразу догадался, что это Левитан, и ЧТО это значит, тоже сразу
  догадался. И он вскочил на лавке, крутанул репродуктор на всю
  громкость и заорал во всю мочь, уже Левитана не слушая. "Побе-
  да!", орал он что было сил, повторяя без конца, спрыгнул с лавки,
  кинулся в горницу, криком своим всех поднимая. И вот уже сест-
  ренки пищали в два девчачьих тоненьких голоса "Победа!" , дед
  вставал, ничего не слыша, но все понимая и все же желая услы-
  шать. И он орал ему прямо в ухо, а еще вдобавок и в слуховую
  трубку, что "Победа !" и дед сразу будто успокоился и стал оде-
  ваться, девченки висли у бабушки на плечах, продолжая орать
  "Победа!" и бабушка успокоенно и светло улыбалась. Забухали во
  входную дверь, прося отворить, ворвалась соседка, тетя Таня Кисе-
  лева, простоволосая, в валенках на босу ногу, опять кричали, об-
  нимались, вытирали слезы. У тети Тани было двое больших уже де-
  тей, сама же она была как подросток, маленькая и
  худенькая, прямо в кухне начала выплясывать, разводя руки в сто-
  роны, тряся нечесанными со сна волосами. На дворе у крыльца бух-
  нул ружейный выстрел, потом еще раз, и все посыпали на волю. . .
   На улице слышались уже винтовочные выстрелы от вок-
  зала, из пистолетов стреляли оттуда, где была вооруженная охрана
  станции. Было уже светло, чуточку пасмурно, на крыльце дома обни-
  мались все соседи друг с другом подряд и вразбивку, все плака-
  ли, никак не успокаиваясь, бежали все вместе на станционную
  площадь. Там уже отплясывала тетя Таня Киселева, притопывая ва-
  ленками, поднимая пыль, изо всех сил вскрикивая "Ии-и-их !". . .
   Дед вышел на крыльцо, прихрамывая сильнее, чем обычно от
  волнения, белея бородой обнимался со всеми подряд, степенно рас-
  целовывался трижды. Кто-то прибежал из дому с бутылкой вод-
  ки, кто-то за водкой домой побежал, разливали уже всем подо-
  ряд, над головами полные до краев рюмки передавая, кто-то искренне
  сокрушался, что вот ведь, не удержался вчера, выпил. Уже играла
  гармошка и тетя Таня отплясывала под частые переборы тальянки,
  и вокруг хороводились уже женщины. . .
   И тут случилось то самое, что ему, Беляеву никогда не за-
  быть, и никогда оно не будет отдельно от всего того празднично-
  го, навечно в нем оставшегося от победного того дня. . .
   Праздник был на площади в разгаре, когда увидели, что на
  улице к площади по мосткам, широко и озабоченно вышагивая, нап-
  равляется дядя Гриша. Он был с непокрытой как всегда голо-
  вой, полы накинутой на плечи шинели развевались, так он вышаги-
  вал, озабоченно глядя себе под ноги. Ребятишки с криками
  "Победа, Гриша, победа!" бросились навстречу, но он так на них
  глянул, что они рассыпались по сторонам. Он прошел в центр пло-
  щади и остановился среди плясавших. Его тормошили, тащили пля-
  сать, обнимали, а он стоял и хмуро глядел под ноги. Потом он
  быстро, как будто от чего-то очнувшись, огляделся вокруг, вытя-
  нулся, напрягаясь, как струна, закричал изо всех сил. "Обманули!"
  кричал он, напрягая на шее жилы, но окружающие или не поняли,
  или его на расслышали, подхватили его крик криками "Победа!", и
  все кричали, отплясывали вокруг него. И тогда Гриша как-то лег-
  ко, будто нарочно, упал на землю и тоже как будто специаль-
  но, стал о нее биться, спиной, руками, ногами, головой. Первым к
  нему бросился дед, смешно подпрыгивая второпях на одной но-
  ге, как всегда с ним бывало, когда ему нужно было подбежать. Он
  упал на Гришу, стараясь его к земле прижать, и только тогда со-
  образили, что у Гриши припадок, но деда он подкидывал на себе
  легко, как пушинку. Кинулись деду помогать, упали не него еще
  двое мужчин, хватали за руки, за ноги, удерживали за голову. Но и
  прижатое к земле, тело Гриши вспучивалось, изгибалось, напряга-
  лось, рвалось на свободу. Он хрипел и на сером его страшном ли-
  це страшно белели остановившиеся выкатившиеся белки глаз и ос-
  каленные зубы. Затихал он постепенно и медленно, гармошка
  замолчала давно, все, кто был на площади, стояли вокруг и смотре-
  ли, как его продолжают крепко прижимать к земле, тоже поблед-
  невшие мужики. . .
   Потом засуетились вокруг него, уже затихшего, побежали за-
  водой, побежали сказать матери Гриши. Она бежала уже по мосткам
  к площади мелкими шажками, непокрытая, седая, изо всех сил бежа-
  ла, помахивая согнутой в локте сухонькой рукой. Она села рядом
  с Гришей, лежавшим на земле, с подложенной под голову снятой с
  него шинелью, и взяла его голову на колени, а самого Гришу мужи-
  ки переложили на расстеленную шинель. Лицо его становилось все
  спокойнеке, и на лбу выступил крупными каплями пот, мать вытира-
  ла трясущейся рукой мокрый Гришин лоб, а другой рукой обирала
  под глазами платочком катившиеся слезы. Он, наконец, пошевелил-
  ся, глаза его медленно открылись, ничего пока не видя, как пос-
  ле долгого сна, потом он спросил "Где я ?". Мать, все еще выти-
  рая слезы, гладила его по щеке и говорила шепотом, как
  засыпающему : "Победа, Гришенька, победа. . . " Он смирно ле-
  жал, как будто что-то обдумывая, помаргивая глазами, расслаблен-
  но глядел в высокое и светлое, но пасмурное небо. Потом пошеве-
  лился, стал пробовать подняться, ему кинулись помогать, обрадо-
  вались, заулыбались, заиграла гармошка. Гришу подняли, охлопыва-
  ли от пыли и дружески по плечам : "Вот и все, Гриша, вот и
  все. Победа, Гриша, победа ведь !" Поодерживая под руки, помогая
  матери, повели с площади домой и он смирно шел до самых мосток,
  что вели по улице к его дому. Он шел, покачивая головой на осла-
  бевшей шее, и у мосток остановился вдруг, оглядел всех скорбны-
  ми глазами и прошептал : "Обманули. . . " И опять те, кто мало
  знал его историю, так ничего и не поняли, мать крепче ухватила
  его под руку, то же сделал и мужчина, который ей помогал. Но Гри-
  ша не сопротивлялся, он смирно шел теперь. По щекам его, как у
  обиженного ребенка, ползли слезы, на груди позвякивал орден
  "Славы" и медаль "За отвагу", которыми от гордился, потому что
  они были солдатскими наградами. Его офицерскую шинель, которую
  он не снимал с тех пор, как привезли его из госпиталя на стан-
  цию, ребятишки, которые жили рядом с Гришей, несли за ним сле-
  дом. И так получалось, как будто не домой его провожали, а на
  фронт, в свою часть, куда так ждал он отправки. . .
   В День Победы дедушка и бабушка станционные не надеялись
  уже на то, что разыщется когда-то их Витя, не вернувшийся из
  первого же боевого вылета. Незадолго перед тем незабвенным
  днем получили они письмо из части, где служил Виталий, писали
  его боевые друзья, о том каким хорошим летчиком был их сын. И
  что отомстят они врагу за его гибель, нанося бомбовые удары по
  логову врага. . .
   А в Будапеште в День Победы шли самые жестокие бои, вра-
  га выбивали из Буды, и Победа пришла только тринадцатого
  мая, после взятия крепости Цитадель, что как раз на горе Гел-
  лерт. Где теперь на пьедестале под Статуей Сводобы золотом вы-
  сечена фамилия деда, за которой стоят инициалы дяди Миши. И
  конечно же, это он увековечен на горе Геллерт, и нет тому больше
  никаких сомнений. . .
   34
   Организационную группу выбрали туристы и она готовилась
  проводить прощальный вечер, на уровне банкета, как утверждал
  Родль. Конечно, это была его инициатива пригласить в числе офи-
  циальных гостей от экипажа еще и электромеханика Беляева, вмес-
  те с капитаном, старпомом, стармехом и другими судовыми офицера-
  ми. Незадолго до банкета Родль появился на палубе в вечернем
  костюме, сияющий от стекол очков и до кончиков ботинок. . .
   - Господин инженер, господин Шеппард! Официальная часть
  банкета начнется ровно в семь вечера, прошу не опаздывать. Столы
  будут сдвинуты в один общий и за ним уместятся все туристы и
  приглашенные. По вашей просьбе, господин Шеппард, вы сядете ря-
  дом с инженером. Кроме того, я приготовил вам сюрприз - расса-
  дил вас с Алоисом. Но отсадил его то вас не слишком далеко, что-
  бы вы изредка слышали его голос и не переставали ценить мою
  услугу. . .
   - Быть вам государственным деятелем, Родль ! - сказал Шеп-
  пард. - Любовь к общечеловеческим проблемам сочетается в вас
  с любовью работать в группах и комитетах. . .
   - Я постарался максимально разгрузить вас, помня, что превы-
  ше всего вы цените покой, - продолжал Родль. - Справа от вас
  я посадл хромую старушку в ортопеде, слева от господина инженера
  сяду я, чтобы помогать вам в ваших спорах с инженером. . .
   - Пока вы мне только мешали, Родль. Не пришлось бы мне на-
  чать спорить и с вами. . .
   - У вас еще будет на то время, господин Шеппард. На банке-
  те же я обещаю во всяком случае мою вам поддержку. . .
   Ресторан заполнялся торжественно и чинно. Длинный стол
  был накрыт крахмальными скатертями, блестел стеклом и никелем
  сервировки. Господа в строгих костьюмах и дамы в вечерних туа-
  летах занимали свои места, сияли улыбки, шелестели приветс-
  твия, официанты наливали уже водку для первого тоста. К водке
  подавалась традиционная закуска - рыбное ассорти с краба-
  ми, черной и красной икрой.
   Первый тост традиционно произнес капитан, он предложил
  его за присутствующих - пассажиров из разных стран мира, совер-
  шивших плавание по Дунаю и Черному морю на советском теплохо-
  де. Он говорил о мире и дружбе между народами, о сотрудничестве
  в мирных делах, и привел пример совместной программы
  "Союз-Аполлон". Тост был принят аплодисментами, одобрительными
  возгласами и в наступившей тишине застучали ножи и вилки. . .
   С ответным тостом поднялся энергичный господин, севший на
  теплоход в порту Русе, но уже известный всему судну. Невысокого
  роста, но необьятной ширины господин в черном костюме, с очень
  черными бровями и глазами. Болгарин по национальности, он возв-
  ращался с болгарских курортов с Соединенные Штаты и был судов-
  ладельцем. Он знал с десяток или больше языков, какие имеют хож-
  дение в Восточной Европе и мире, успел перезнакомиться с
  половиной экипажа и едва ли не со всеми туристами. Прежде чем
  сказать тост, господин скромно отметил, что имеет некоторое от-
  ношение к флоту. Шеппард, повеселевший после рюмки водки, не
  мог по обыкновению удержаться от комментариев.
   - В черном смокинге этот господин похож на элегантного
  бегемота, не так ли, инженер ? Наши деловые люди необыкновенно
  скромны. Владея контрольным пакетом акций, они позволяют себе
  лишь напомнить, что имеют некоторое отношение к капиталу. . .
   Судовладелец кратко сказал о значении судоходства для
  современного мира и заключил свою речь, старательно выговарива-
  пя русские слова :
   - Хочу всем народам жить в мире так дружно, как жили мы
  на этом красивом теплоходе !
   Он повторил фразу по-английски, немецки, французски, все за-
  аплодировали и повернулись в сторону, где во главе стола сидел
  капитан. После второго тоста в зале постепенно нарастал неяс-
  ный гул. Официанты готовили стол к подаче горячих блюд. Послы-
  шался голос Алоиса, хотя он сидел довольно далеко, он делился
  мнениями о рыбном ассорти и высказывал сожаления. . .
   - Мне говорили, что в России икру едят ложками, жаль, что
  мне не пришлось это увидеть. . .
   И опять, как всегда, было неясно, всерьез ли сказаны Алои-
  сом его слова. Родль весело заблестел увеличенными очками гла-
  зами и обратился тут же к Шеппарду. . .
   - Вы уже оценили мою услугу, господин Шеппард ?
   Неожиданно и незапланированно встал господин Эрхард. Он
  говорил по-немецки, затем переводил сам себя на русский. Он
  расхваливал Россию, эту огромную и богатую страну. В паузе меж-
  ду холодными и горячими блюдами его слушали с особым интересом
  и наградили энергичными аплодисментами. Официанты обносили
  стол. Вильям даже на банкете сидел в темных очках, он склонялся
  в сторону Мэри, возможно, втолковывал ей суть его разночтений с
  системой Станиславского. От ближнего конца стола доносился
  сдержанный смех сестер Деванн. Сам господин Деванн сидел сов-
  сем близко, в мужской компании, напротив его через стол располо-
  жились господа Крюгер, Браун и братья Фидлер. Со стула господи-
  на Брауна свешивались фотоаппараты, но после праздника
  Нептуна он сдерживался пускать их вход там, где это ему забла-
  горассудится. Он чувствовал себя в обстановке такого единодуш-
  ного доброжелательства не совсем в своей тарелке, но все же пы-
  тался отстаивать свои убеждения.
   - Что вы собираетесь защищать, господин Браун ? -
  возвысил в той стороне голос господин Крюгер, отдыхавший вре-
  менно от своих анекдотов.
   - Цивилизацию, - не совсем уверенно сказал Браун.
   - А что это такое, позвольте спросить ?
   - Цивилизация - это мы ! - взбодрился Браун.
   - Ах, вот оно что. - господин Крюгер кивнул и взялся за
  вилку. - В таком случае не стоит трудиться. . .
   Господин Деванн поднял глаза от тарелки, усердно утерся
  салфеткой и принялся раскуривать сигару, не сводя с Брауна
  пристального своего взгляда.
   - Господин Браун, - сказал Деванн, успокоенно выпустив ко-
  лечко сизого дыма. - В одной французской деревне есть надпись
  на солнечных часах : "Если ты даже заслонишь солнце, время бу-
  дет идти". Это я к тому, что рано или поздно солнце закатывает-
  ся, хотя время и не останавливается. . .
   Братья Фидлеры дружно расправились с горячим блюдом, бро-
  сили салфетки под стол и Фидлер-старший заговорил. Как всегда он
  ни во что не верил и как всегда было не ясно, шутит он или го-
  ворит всерьез. Он предрекал закат цивилизации, приход матриарха-
  та и пещерного образа жизни. . .
   В нараставшем шуме произносимые тосты слышны были только
  ближайшим соседям. Монолитная организованность стола распада-
  лась на отдельные островки. Все яснее слышался голос Алоиса -
  он рассказывал о факирах и фокусах. Он своими глазами ви-
  дел, как на сцене распиливали ящик и затем женщина выходила от-
  туда целой и невредимолй. Такое чудо он видел впервые на предс-
  тавлении русских артистов в Вене и искренне поражался.
   Подали десерт и начали разливать шампанское, защелкали
  зажигалки, дымки от сигарет потянулись к потолку, втягиваемые
  работающим кондишеном. Веселый шум в зале переходил в постоян-
  ный гул. Господин имевший отношение к флоту и знавший множество
  языков, задевая соседей широкими плечами, подошел, чтобы уточ-
  нить свое выступление.
   - Вы построили прекрасное судно, господин инженер. Но вы
  стеняетесь его рекламировать. На таком судне незанятые каюты !
  Вы еще не научились выжимать лимон до конца. . .
   В зал пришли музыканты, туристы за столом обменивались
  автографами, ставя их на пригласительных открытках с изображени-
  ем теплохода. Зазвучал вальс "Голубой Дунай", мужчины поднима-
  лись, приглашя дам. Родль взял со стола пригласительную карточ-
  ку Шеппарда и ушел, таинственно улыбаясь. Он вскоре вернулся и
  протянул карточку Шеппарду.
   - Анджела поставила на вашей карточке автограф, господин
  Шеппард. Надеюсь, вы ответите ей тем же. . .
   - Благодарю вас за услугу, о которой я не просил. Я еще не
  решил, давать ли мне свой автограф госпоже Анджеле. Но это меж-
  ду нами, Родль. . .
   - Вы просто раздражены чем-то понапрасну, Шеппард. Анджела
  прекрасно к вам относится и к вам расположена, как и прежде. . .
   Он положил карточку перед Шеппардом на стол и ушел приг-
  лашать Анджелу на танец. Они были прекрасной парой, Анджела улы-
  балась, Родль склонялся к ней и в чем-то горячо убеждал. . .
   - Да-а, -сказал задумчиво Шеппард, покивав в их сторону.
  - Я говорил уже, что таких, как Анджела, способных жить для обще-
  го блага, по велению души - единицы. Вдумчивые и аккуратные, как
  Родль, встречаются чаще. У них одно качество, из которого вытека-
  ют все прочие, да и все их преимущества и недостатки. Уверенность
  в том, что истина существует и они способны ее постичь. Теорети-
  чески они все знают, а если не знают, то уверены, что все могут
  узнать. Я всегда избегал доверяться таким людям. Именно потому,
  что им кажется, будто истина открыта только им, остальные долж-
  ны принимать ее на веру. . .
   Лилиан поглядывала на Шеппарда издалека, из-за плеча пожи-
  лого мужчины, с которым танцевала. Шеппард приветственно пома-
  хал ей рукой, улыбнулся, послал воздушный поцелуй и с
  уверенностью сказал.
   - Вот девушка, которая мне нужна сегодня. . .
   На очередной танец он пригласил Лилиан. Перед тем он раз-
  машисто поставил свой автограф на карточке Анджелы. После тан-
  ца Шеппард вернулся к столу вместе с Лилиан. . .
   - Знакомьтесь, инженер. Эту прелестную девушку зовут Лили-
  ан. Мы с нею прекрасно понимаем друг друга. . .
   Он предложил Лилиан сигарету, она вынимала ее из пачки
  бледными пальцами, прямо глядя Шеппарду в глаза, вокруг которых
  стоял недвижный ободок света. Шеппард знаком пригласил подойти
  официанта. . .
   - Пожалуйста , -сказал он по-русски . - Бутылку шампанско-
  го сюда и коробку конфет, самых лучших. И то же самое отнесите
  ко мне в каюту. . .
   Лилиан медленно отвела взор от Шеппарда и улыбну-
  лась, бесстрастные ее глаза в ободке недвижного света сухо поб-
  лескивали. Они пошли танцевать, тесно друг к другу прижав-
  шись, прямо от стола, с места. . .
   35
   В Братиславу пришли утром. Стоянка в порту на обратном пу-
  ти короткая и без автобусных поездок для туристов, немногим
  больше часа и Шеппард с Родлем просили Беляева напоследок пу-
  тешествия быть их добровольным гидом. . .
   По сходне поднялись на набережную и, отражаясь ясно в
  стекле дверей и окон речного вокзала, вышли в город. В густой
  тени раскидистых каштанов на набережной за столиками сидели
  любители пива и просто прохожие, решившие освежиться речной
  прохладой. Любители пива, окруженные бокалами с белыми шапками
  пены, толковали между собою о чем-то им очень важном. На темную
  бронзу памятника партизанам и участникам Словацкого Восстания
  падали сквозь листву солнечные пятна, на пьедестале лежали цве-
  ты. На клумбах перед Домом Дружбы покачивались на легком ве-
  терке красные и желтые тюльпаны. Вокруг фонтана, напротив Народ-
  ного театра сидели с сигаретами, подчеркнуто праздные парни и
  девушки в одинаково расклешенных брюках. . .
   К центру поднимались по затененной, скупо проблескивавшей
  домашнего размера витринами, узкой Замочницкой улице, и под
  прохладными сводами Михальских ворот шаги прохожих раздава-
  лись особенно гулко. . .
   Дунайская центральная улица была светлее и шире, вполне
  современно выглядевшей. Неподалеку от Универмага, куда загляну-
  ли ради любопытства, Шеппард предложил зайти в простой, в полу-
  подвале проглядывавший, буфет. Дверь его была всего лишь на че-
  тыре ступеньки ниже тротуара и в буфет охотно и быстро
  сбегали по ступенькам те, кто желал выпить немедленно кружку
  пива и перекусить горячими сосисками - "парками" по-словацки.
  В буфете в тот час было людно, рабочие парни в беретах громко
  смеялись и разговаривали, вдоль стен протянулась узкая стойка,
  залитая пивом и уставленная пустыми и полными бокалами. Свобод-
  ное место пришлось разыскивать, потом ждали, когда принесут пи-
  во, ели парки, горячие, дымящиеся, беря их руками, обмакивая в гор-
  чицу. Горчица была не по-русски кисловатая, вовсе не горькая, ее
  можно было при желании хлебать ложкой. Шеппарду все нрави-
  лось, обстановка, пиво и сосиски, даже горчица ему импонирова-
  ла, не говоря уже о шуме и толкотне. Он предложил повторить пи-
  во с парками и непременно захотел отведать сливовицы. . .
   После Братиславской сливовицы Шеппард весь обратный путь
  пикировался с Родлем, оказавшись на палубе судна немедленно
  вступил в спор с Эрхардом, расхваливая чехов и словаков, как
  будто успел сьесть с ними пуд соли. Эрхард упрямо называл Бра-
  тиславу Прессбургом, обосновывал свои притязания, толкуя исто-
  рию по-своему и обращаясь за помощью в этом к Брауну, кото-
  рый, конечно же, его поддерживал. Отдали кормовой и Шеппард
  просил Беляева обязательно подняться из машины снова на палу-
  бу, он грозился задавать снова свои главные вопросы. . .
  
   Отец заканчивал войну в Чехословакии. Когда на станции
  под Архангельском тетя Таня Киселева плясала в валенках на бо-
  су ногу, поднимая пыль, а дядя Гриша колотился в припадке, пото-
  му что его обманули и не дали довоевать, как ему хотелось, - в
  Праге теми днями шли жестокие бои. Чехи восстали, немцы их тес-
  нили, город истекал кровью, и армию, в которой воевал отец, броси-
  ли на выручку. Двенадцатого мая танки вошли в город и немцы
  прекратили сопротивление. У отца хранились фотографии тех
  дней - обьятия на Карловом мосту, танки у памятника Яну Гусу. . .
   А на станции под Архангельском все шло уже прежним поряд-
  ком - артерия страны пульсировала день и ночь в прежнем ритме,
  поезда, как и прежде, шли на север, шли и на юг. Так же, как в вой-
  ну работали, так же, как в войну жили - все так же не для себя.
  Правда, дядя Гриша снял свою шинель, спал теперь в постели, не
  ждал больше вызова на фронт из родной части, все больше успока-
  ивался и ему подыскивали подходящую работу. Теперь ждали возв-
  ращения тех, кому привелось остаться в живых - не очень много
  было на станции таких счастливчиков. Дед и бабушка надеялись на
  приезд отца, хотя бы на побывку, но отпусков пока из армии щед-
  ро не давали. . .
   И вдруг в конце лета один за другим пошли воинские эше-
  лонгы на юг. Из теплушек сыпались на пути молодые, румяные, необ-
  стрелянные солдатики, некоторые из них помнили, как недавно
  проезжали через станцию на север. Бывали эшелоны и с воинством
  суровым и молчаливым, с орденами и медалями на гимнастерках. Что
  -то менялось в пульсе одной из главных артерий страны, станция
  насторожилась и вдруг в сентябре как гром с ясного неба, тут
  же заглохший - обьявили войну Японии. И как после предгрозово-
  го удара грома как будто потемнело, упала на души тьма -опять
  война. И дед тоже хмурил брови, орудуя иглой, взблескивая наперс-
  тком. Покачивал головой сокрушенно, приговаривал : "Да-а. . . Конеш-
  но это так. Да-а. . . "Дядя Гриша снова надел шинель, расхаживал
  по станции и ждал вызова в часть. Но все равно, это уже не та
  была война, какая-то другая, не такая страшная, а больше досадли-
  вая. Горевали недолго и не очень, и она в самом деле скоро кон-
  чилась так же неожиданно, как и началась. . .
   Он стал ходить в школу уже в седьмой класс, а к ок-
  тябрьским праздникам приехал отец-забирать его с собою, воссоеди-
  нять разбросанную семью воедино и отправляться всем вместе к
  месту его службы. Демобилизацию ему задерживали. . .
   Устюгские бабушка и дедушка оставались в деревне под Во-
  логдой одни, и собирались снова возвращаться в прежние места. А
  на станции оставались пока тетя Варя с дочерьми, но и им предс-
  тояло ждать возвращения отца, тоже выжившего в войне. Судя по
  его письмам и планам, оставаться на станции он не был наме-
  рен, нужно было восстанавливать разрушенную войной страну. . .
   36
   Белов был уже на палубе, когда теплоход выскальзывал из
  широкой тени нового навесного Братиславского моста через Ду-
  най. Высоко над берегом и набережными на бетонных стояках
  блестел стеклами ресторан, а напротив, через неширокий здесь
  быстрый Дунай, на холме возвышался старинный замок с четырьмя
  башенками по углам, символ города - Братиславский Град. Здесь, в
  Братиславе была последняя стоянка перед возвращением в Вену и
  прощаться с городом на палубы высыпало едва ли не все населе-
  ние теплохода, и как всегда, прежде всего заполнило прогулочную
  палубу. . .
   Шеппард и Родль пришли к агрегатной, когда судно пересека-
  ло Австрийскую границу. Там, где Морава впадала в Дунай, высоко
  возносилась в небо серая базальтовая скала, очень схожая со
  скалами Катарактов. На склонах и даже на вершине ее были видны
  остатки крепостных стен этого оплота славянства. У подножья, на
  узкой полоске берега стояли сторожевые зеленые вышки, обтя-
  нутые вдоль русла Дуная рядами колючей пограничной проволо-
  ки. На низком и плоском Австийском берегу, за рядами проволоч-
  ных заграждений, течением клонило высокую траву и колыхало
  ветви густого ивняка, улегшегося на воду. Видны уже были, по хо-
  ду судна впереди, строения первого Австрийского города Хайн-
  бург. Браун, до сей поры усердно снимавший чехословацкие погра-
  ничные сооружения, с радостными возгласами проследовал в
  носовую часть палубы. . .
   - Наконец-то , - сказал Шеппард, ему вслед глядя. - Нако-
  нец-то господин Браун сможет поднять тост за благополучное
  возвращение из-за Железного Занавеса через Железные Ворота !
   - А вы разве не рады, господин Шеппард ? - спросил Родль
  с необычной для него улыбкой.
   - Американцы, где бы они ни находились, стараются чувство-
  вать себя, как дома, таков принцип. А я считаю все же себя амери-
  канцем, - парировал Шеппард как-то особенно настойчиво . - И не
  заблюждайтесь относительно вашей проницательности. То, что я
  сдал Лилиан с рук на руки Анджеле, а не пригласил ее в каю-
  ту, еще ни о чем не говорит. Лилиан, конечно же, была удивле-
  на, американские лейтенанты бывали гораздо решительнее. . .
   - Поздравляю, господин Шеппард. В обращении с женщинами вы
  способны проявлять необычайное мужество, - сказал Родль сми-
  ренно. - Но так или иначе все приходит к своему завершению. . .
   - Все мелочи, Родль! Меня тревожит прощание с нашим доро-
  гим инженером. Если оставить в стороне женщин, то мое мужество
  показалось ему наверняка более низкой пробы, чем полагаете вы.
  Взгляние хотя бы, как он улыбается, копаясь в своих элетричес-
  ких и электронных штучках. Мне так кажется, что в них-то и есть
  для него главный смысл сущего, что вас так заботит, Родль. . .
   - Господин Шеппард, а ведь нам и в самом деле пора гото-
  виться к прощанию с теплоходом, и не просто формальному. Време-
  ни до прихода остается мало, а у меня еще не упакованы вещи. . .
   - Вы несносны со своею пунктуальностью, Родль. Но в сущ-
  ности правы, как всегда. . .
   - Зачем же сердиться, господин Шеппард. У меня еще
  достаточно времени, чтобы помирить вас с Анджелой. Я уверен, она
  хотела бы этого. . .
   Шеппард развернулся к Родлю, облокотясь о планширь палуб-
  ных поручней. И несколько секунд они молча разглядывыали друг
  друга, затем Родль молча же и церемонно раскланялся, не переста-
  вая улыбаться и удалился, осторожно ступая по палубе, словно
  уходил из помещения, где не полагалось шуметь. Шеппард, обраща-
  ясь теперь к Беляеву в распахнутой двери агрегатной, покивал
  Родлю вслед. . .
   - Какова самоуверенность, инженер. Не меньшая чем ваша, ес-
  ли говорить о воспитании нового человека, гармонически сочетаю-
  щего в себе духовное богатство, моральную чистоту и физическое
  совершенство. . .
   - Вы это усвоили, господин Шеппард ? Или воспринимаете
  как желаемое ?
   - Ошибаетесь, инженер. Ни то и не другое, я цитирую все-
  го-навсего. Значит, вы хотите, чтобы на свете не было прелест-
  ной наивности Алоиса, тупости Брауна, чтобы Эрхард перестал не-
  навидеть Советскую Россию ? И еще вы хотите отнять у Мэри ее
  благородную глупость, а у Лилиан склонность к сексуальным прик-
  лючениям. Вы хотите отнять у людей то, чем они хоть как-то отли-
  чаются один от другого и от всех себе подобных. Вы хотите поня-
  тие общечеловеческих ценностей втиснуть с прокрустово ложе мо-
  рали. Скажите только : ваша уверенность в достижении такого
  будущего, какое называется в ваших планах и программах светлым -
  это ваша собственная уверенность или диктуется принадлеж-
  ностью к партии ?
   - Устремленность, если вы хотите не то сказать, что пере-
  числяли только-что, а нечто иное, не столь уж банальное. . .
   - Остается позавидовать вам, инженер. Блажен, кто веру-
  ет, тепло ему на свете. Так, кажется, сказал ваш знаменитый поэт ?
  Это и должно быть главным - поступать согласно вере. Делать
  приятное этим себе, быть уверенным, что это необходимо и прият-
  но другим, и считать себя правым. Наверное, это и есть то состоя-
  ние, которое когда-то окрестили счастьем. Отрывать от другого
  часть для себя и радоваться за себя и за него, что жизнь течет
  в этой благости. Мне лично никогда не удавалось хотя бы прибли-
  зиться к пониманию счастья. . .
   Проплывали уже берега с ярко-зелеными, аккуратно выкошен-
  ными полянками меж деревьев выходившего к Дунаю леса, с темны-
  ми тенями в его глубине. У берега на волне начинали вослед
  теплоходу покачиваться плавучие домики с рыболовными сетка-
  ми, подвешанными на длинных шестах. От конца палубы шли Родль
  и Анджела, перейдя с противоположного борта, они прогуливались
  неторопливо, согласно о чем-то беседуя и остановились в отдале-
  нии у планширя.
   - Вот Родль тоже верует, что его организационный талант
  спасет человечество, - заговорил Шеппард, как будто и не заме-
  тив появления Родля и Анджелы. - Он главное звено, организатор
  производства, если он не будет работать, как вол, то не будет хле-
  ба, одежды, остановится транспорт. Ведь дети рождаются, они всту-
  пают в жизнь без спросу, им надо обеспечить будущее существова-
  ние, более того, счастье на земле обеспечить. Хотя бы надежду на
  счатье обеспечить, иначе зачем являться в этот мир. Ты ведь гу-
  манист, скажут ему власть имущие. И еще ты интеллектуал, или ин-
  теллигент, как принято говорить у вас в стране. Так руководи
  же производством, это единственная возможность выжить для всех,
  для богов и для рабов. Так работай же, тебя ценят, тебе хорошо
  заплатят за твой труд на благо людей. Вот тебе все те условия
  для труда : обеспеченность, частная вилла, построеная фирмой
  Шеппард и компани, возможность спокойно отдыхать, совершить пу-
  тешествие на собственной яхте, развлекаться. Вот тебе искусство,
  поп-музыка, поп-арт, моды, секс, все это постоянно обновляет-
  ся, чтобы не надоедало. Ты хозяин всего ! Ибо ты хозяин произ-
  водства, и появится у него, непременно появится, пусть на вре-
  мя, ощущение, то это так и есть. Но может и так случиться, что он
  вдруг прозреет и поймет, что вовсе не хозяин он на этом све-
  те, кто-то другой заказывает его музыку. Именно тот, кто за нее
  и платит. Расплачиваться же перед Богом и Природой придется
  всем вместе. Тем же, кто принимает высшие решения, только то и
  нужно от него, чтобы он занимался производством, строил, засе-
  лял, а затем чистил Авгиевы конюшни. . .
   Шеппард, становясь все задумчивее, вынул из пачки послед-
  нюю сигарету и выбросил пустую пачку через плечо за борт.
   - Вы имеете полное право счесть меня болтуном, инженер. Так
  оно, наверное, и есть, -сказал он, с удовольствием втягивая в себя
  дым. -Но это не так, или вернее, не совсем так. Вы больше молчали
  и правильно делали. Молчание - золото, так говорит ваша поговор-
  ка ? Поговорки у вас все очень меткие и мне нравятся. Но не я
  один был вашим собеседником, и хорошо, что вы даже мне не дока-
  зывали свою правоту, вот ту, вашу собственную. Вы охрипли бы, ни-
  чего не добившись, а мне хотелось выговориться. У нас давно уже
  смирились с сущим и никто не принимает всерьез разговоров о
  счастливом будущем и прочих иллюзиях. Напротив, все сколняются
  к апокалиптическому жизневидению. Я чувствовал, что вы старае-
  тесь понять меня, как и я вас. Но я чуть ли не кожей ощущал
  эту вашу пресловутую собственную в чем-то уверенность. Такие
  вещи невольно раздражают и временами мне хотелось основатель-
  но прощупать вас и при случае хорошенько ощипать. Кто же вы в
  самом деле ?
   - И к какому выводу вы пришли ?
   Шеппард основательно и со скользнувшей вдруг по лицу
  улыбкой втянул сигаретный дым в себя, лукаво прищуривая глаза.
   - Видите ли, вы моряк и с вами я могу проще, чем с другими.
  И постараюсь ответить на понятном вами языке. Знаете, тем более,
  когда возможно кораблекрушение, невольно думаешь о спасе-
  нии. Так вот, я сел бы с вами в одну лодку, так мне кажется. Хотя
  ведь, если уж быть точнее, то плывем мы на разных кораблях. И
  вот тут у меня доля сомнения. . .
   Шеппард приостановился, как бы в колебании, говорить ему
  нечто важное или лучше промолчать. . .
   - Продолжайте, господин Шеппард, ведь вы говорите с моря-
  ком, и говорите о кораблях. . .
   - Хорошо! - сказал он, решительно выпрямляясь у планширя. -
  Тогда я буду резок и краток ! Как вы считаете, на ВАШЕМ кораб-
  ле все достаточно благополучно ? Ведь вы не ведете его и им
  не командуете, вы всего лишь обеспечиваете его работу и плава-
  ние, как специалист. Я имею в виду не этот ваш теплоход, разуме-
  ется, а вашу страну. А особенно тех, кто стоит у ее руля, и ту ко-
  манду, что их обеспечивает. . .
   - А что вы думаете на этот счет сами ?
   Шеппард молчал некоторое время, оставаясь в неподвижности
  у планширя прогулочной палубы, совершенно перед приходом в Ве-
  ну опустевшей. . .
   - Я надеюсь на вашу проницательность, инженер, - сказал
  Шеппард, отходя от планширя. - И дай нам всем Бог обьединиться
  на нашем общем корабле в единое и дружное целое и направить
  его мимо рифов, которые кое-кто намерен не замечать. А теперь
  мне остается благодарить вас, перед вами извиняться, и отправ-
  ляться по своим партикулярным делам. Путешествие закончено, по-
  ра собирать чемоданы. . .
   Беляеву нужно было спуститься в машину и они вместе прош-
  ли тем путем к каютам, каким направлялись туда впервые, в день
  отправления теплохода. Прошли, не сказав по пути ни слова, и
  не испытывая потребности говорить, как люди, научившиеся пони-
  мать друг друга без слов. . .
  
   Шеппард говорил ему о вере. Деды верили - ничто иное не
  помгло бы им вынести все выпавшее на их долю. Отцы тоже верили
  и не менее мужественно вынесли все, что пришлось в свою оче-
  редь и на их долю. И его погибшие такими молодыми дяди, кого
  так он незабываемо помнит - тоже верили, все, кто не вернулся с
  войны и положил головы за Победу - верили. . .
   А потом, когда поднимали из руин страну, все вместе, кто во-
  евал и кто ее отстоял, будучи в тылу, тоже верили. . .
   Деды его и бабушки, ушедшие уже, могли бы сказать теперь-
  не зря выстрадано, вынесено столько горя и бед. . .
   И отцы, кто остался жив, уцелел, и кто еще жив и здравству-
  ет, да и те, кто и пострадал и полег, поднимись теперь, огля-
  нись, то же самое могли бы сказать. Потому что они знали начало
  пути, им есть с чем сравнивать и соотносить. Разве забыть отцу
  бездонную пропасть деревенской бедняцкой избы-развалюхи, суму
  свою детскую горькую разве забыть ? Хотя ведь после революции
  никак не назовешь его жизнь счастливой. Уж не говоря о трид-
  цать седьмом, когда и он пострадал в числе многих и многих, са-
  мых деятельных, не учитывая военные годы, фронт и путь едва ли
  не от самого Сталинграда до Праги. И если у деда Устюгского бы-
  ло два класса церковно-приходской школы, а дед станционный так
  и остался безграмотным, отец окончил-таки семилетку. Но так
  жизнь была стремительна, что втянула его в круговорот с семи-
  леткой, и некогда было учиться. Все нужно было делать одновре-
  менно, и учеба только и могла быть заочной. Но вот справка о
  том, сколько было им прослушано лекций в заочном ВУЗе, и что сда-
  ны за два курса экзамены - размокла и пришла в негодность при
  форсировании Днепра, а после войны не было возможности ее восс-
  тановить, успели прежний ВУЗ расформировать. . .
   Отца демобилизовали по болезни, они жили тогда на Украине,
  где была его часть, это был сорок шестой голодный. Хлеб только
  по карточкам и суп из сушеной корюшки - очень хорошо, если че-
  рез день. Отец и мать на зарплате, к базарным ценам не подсту-
  пись, а в семье уже детишек четверо и двое ходят в школу. Он, Бе-
  ляев, старший из сыновей, в седьмой класс ходил, в русскую школу
  номер три, было в том западно-украинском городе украинских
  школ много, русская же одна. Но в ней и украинцы были, один по
  фамилии Шевченко, и всех иных национальностей, в том числе и по-
  ляки. Но все в мужской той школе - делились тогда школы на
  мужские и женские - переростки, пропустившие четыре года учебы
   из-за войны, только два было ученика-мальчишки, как по воз-
  расту полагалось, и он в том числе. В школе ученикам выдавали
  булочки - по одной ежедневно на брата, круглые белые булоч-
  ки, сразу на весь класс, и так весь год это был единственный
  белый хлеб, какой он в глаза видел, и приносил сначала булочку
  домой, чтобы поделиться с братьями. И опять подножный корм, как
  в военное время в деревне под Вологдой. Завели поросенка и
  кормить можно было только травой, и это была его обязан-
  ность. Ох, и много же травы упортеблял поросенок, но была она в
  достатке и то было самое главное. И когда поросенка заколо-
  ли, то сало у него было зеленое, а у него и после долго еще не
  отмывались руки от зелени. Опять выручила картошка - несколь-
  ко грядок за городом на участке, что выделили отцу на рабо-
  те. Картошкой кормились и еще срезали с нее "глазки", и это
  был будущий семянной фонд. И опять базар, и опять от него нику-
  да не деться, и опять мама вышивала салфеточки, подрубала пла-
  точки из модного тогда материала батиста. Слово "толчек" было
  обиходным, без базарного толчка никто не смог бы обойтись, и
  хорошо знал, что это такое, и как покупатель, и как продавец. И
  учиться надо было, хорошо учиться, и он был круглым отличником. . .
   Постепенно оживали магазины, но выстраивались за государс-
  твенными продуктовыми, без карточек, благами длиннейшие очере-
  ди, и особенно длинные перед праздниками, когда давали муку. И
  он выстаивал такие очереди, занимая с вечера, выходя ночью, ког-
  да очередь пересчитывали, и номер ему, как и всем детям, писали
  мелом на спине, чтобы не позабыл случайно, а очередь пересчиты-
  вали каждые два часа. . .
   Тем временем газеты и радио приносили вести о закладке
  новых заводов, целых городов, фабрик на месте военных пепе-
  лищь. Все сразу - восстанавливать, строить заново, учить де-
  тей, помогать и соцстранам, которые после войны были под крылыш-
  ком державы-победительницы. В Румынии, Венгрии, в Польше были
  заложены и строились металлургические заводы, чтобы был у моло-
  дых стран свой металл и независимость. И шла уже по Дунаю же-
  лезная руда, уголь, танкеры с нефтью. Отдавали почти-что безвоз-
  мездно то, чего и самим не хватало. Все бескорыстно, во имя
  будущего, отказывая ради него себе почти-что во всем. И брались
  на все откуда-то силы, и на ежегодные займы восстановления и
  развития отрывали от скудной зарплаты, соревновались, кто на
  большую сумму подпишется. . .
   А не будь тех усилий и того бескорыстия - не поднять бы
  страну в столь короткий срок своими только силами, и никакой бы
  план Маршалла не помог. И многого, что теперь есть в стране, не
  было бы, и не было бы обороны, возможности противостоять, страте-
  гического равновесия, паритета, каким и Америка довольна - не
  было бы. . .
   В сорок девятом он, Беляев, окончил школу, получил Аттестат
  зрелости, и поступил в Высшую Мореходку в Ленинграде, и нача-
  лась его морская дорога с курсантских лет, потому что в Море-
  ходке их хорошо учили, готовили к работе на судах нового, совре-
  менного флота, какого страна еще не имела. И так было все еще и
  до окончания училища в пятьдесят пятом - флот состоял все еще
  из старых, трофейных судов, и ядром его, Торгового флота стра-
  ны, все еще были "либертосы". Паровые, построенные в Америке в
  войну для перевозок грузов по "ленд-лизу", по долгосрочным пос-
  тавкам военного времени. Но работала уже программа обновления
  флота, строились суда на зарубежных верфях, и недолго работал
  он, инженер, на старых судах. . .
   Деды и бабушки бескорыстно жили, на будущее, для счастли-
  вой жизни внуков, отцы не изменяли их намерениям, да и внуки то-
  же, если вспомнить себя. Когда начинал он работу на судах, плава-
  ния свои, не было у них выходных, какими пользовались береговые
  люди. Один только отпуск - двадцать четыре рабочих дня в го-
  ду. И только в последние годы стали эти выходные возвращать
  для отдыха. А прежде работали в море в те выходные, и безвоз-
  мездно. И вот теперь, бабушки и деды, так и проработавшие на стра-
  ну до последних своих лет, хотя и убавилось у них сил, и видел-
  ся уже край многотрудной их жизни. Но продлолжали они верить в
  будущее страны, выстоявшей в самой страшной войне, одолевшей фа-
  шизм и от него весь мир спасшей. И приведись им сидеть у теле-
  визора, и смотреть полет "Союз-Аполлон", как радовались бы
  они, как бы собою гордились, детьми своими и внуками. . .
   37
   Он проверил работу генераторов и рулевой машины, парамет-
  ры замененных для контроля блоков и вновь поднялся на палу-
  бу. Прошли под первым мостом через Дунай, по нему грохотал про-
  ходивший поезд, за мостом начинались лесистые места - сюда
  краем своим выходил Венский знаменитый Пратер, парковая любимая
  горожанами зона. . . А впереди, все ближе проступала в легкой дым-
  ке Дунайская Венская панорама. Голубела в дальней дали гора
  Калленберг, на вершине другой, зеленого Леопольдсберга ярко вы-
  делялось белое пятнышко церкви. Там было другое, не менее любимое
  венцами, место, но уже состоятельными - Венский Лес, в тех краях
  были все туристические Венские достопримечательности, и в том
  числе и домик Бетховена, где можно было после осмотра выпить
  вина и послушать народную музыку. . . А тут, в зоне народного
  Пратера тянулись вдоль берега штабеля бочек, рекламные щиты
  фирм, серебрились баки нефтеемкостей : "Шелл", "Эссо", "Мобил". В
  тех местах, где лес Пратера прорывался к Дунаю, под деревьями
  на берегу вокруг гастхаузов пестрели разноцветные зонтики над
  столиками, вынесенные под открытое небо, в тени теснились отпар-
  кованные разноцветные автомобили. . .
   Чемоданы туристов были уже выставлены в коридор, на палу-
  бах прощались, обменивались автографами, адресами, взаимнымим по-
  желаниями. . .
   Попрощались с Алоисом, он жал Беляеву руку, лечезарно
  улыбаясь, и вручил визитную карточку, где кроме домашнего адре-
  са указывалось местоположение и его бензоколонки. Он обьяснил
  свою торопливость желанием поскорее отнести чемоданы вниз, поб-
  лиже к трапу. Он намеревалсчя сойти на берег одним из пер-
  вых, ему нужно прислать носильщика господину Крафтманну, с кото-
  рым он уже тоже успел попрощаться. . .
   Чуть позже подошел Родль, крепко жал руку Беляеву, смотрел
  очень серьезно сквозь очки и говорил, что собирается побывать
  в Советском Союзе еще. На этот раз его привлекает путешествие
  по Транссибирской магистрали. Он говорил о неизбежной промыш-
  ленной и научной интеграции, о международном разделении труда
  и о превращении его, по преимуществу, в труд творческий. И не
  столь уж важно, как будет называться общество будущего - комму-
  низм или по-иному, но такой путь для человечества неизбежен. А
  Сибирь - это будущий потенциал для промышленности не только
  Советского Союза, но и всей Европы, и это тоже неизбежно. . .
   Шеппард фланировал с Анджелой на прогулочной палу-
  бе, они мирно, и достаточно оживленно беседовали. Шепаард пробыл
  у себя в каюте после их расставания на палубе достаточно дол-
  го. И теперь выглядел обновленно: отутюженный, гладко и тща-
  тельно причесанный, у него был вид довольного собой и всем ок-
  ружающим человека. Они приблизились вместе, Анджела протянула
  руку ладонью вверх, другой рукой отводя свободно падавшие воло-
  сы. Вид у нее был чуточку смущенный, неизвестно чем.
   - Большое вам спасибо за все, инженер. За вашу помощь нам
  и за легенды. Господин Шеппард, наконец-то, признал ваше преиму-
  щество. . .
   Шеппард склонял голову с видом человека, потерпевшего и
  признающего поражение, но не роняющего достоинства.
   - Что же, инженер, всему приходит конец, не так ли ? Даже
  самому прекрасному путешествию. Должен вам сказать, все пассажи-
  ры, без исключения довольны судном и тем, как относился к ним
  экипаж. А ведь это лучшая реклама для вашей линии. . .
   Он доставал сигареты и глаза его все более наполнялись
  искрящимся веселым светом.
   - Впрочем, вы ведь преследуете более далеко идущие це-
  ли, не так ли ? - все же не выдержал он и тут же спохватился. -
  Конечно же, я шучу, господин инженер. И это в последний раз, не
  обижайтесь. . .
   - Я не обижаюсь, господин Шеппард. Тем более, что в каждой
  шутке есть доля правды. Пержде всего нам хочется, чтобы нас луч-
  ше понимали. . .
   - О, не волнуйтесь ! Это у вас получилось, и на этот раз я
  говорю совершенно серьезно. . .
   - Будь на моем месте, вы немедленно бы сказали : нако-
  нец-то господин инженер заговорил серьезно. . .
   Шеппард и Анджела рассмеялись и затем Шеппард подошел, ве-
  село и дружески похлопал по плечу Беляева и действительно за-
  говорил серьезно.
   - Если быть серьезным, то на Западе жизнь с детства
  приучает человека не питать иллюзий, никому не верить, и пола-
  гаться только на себя самого. Поэтому ваша страна для многих -
  открытие. А для некоторых и последняя надежда, помогающая им
  держаться своего и оставаться самим собой. . .
   Шеппард мельком и внимательно глядел на Анджелу, пока
  он говорил, она молча кивала в знак согласия с его словами. Те-
  перь она привычно и задумчиво отводила падавшие волосы и
  взглянула на Шеппарда доверчивыми, широко раскрытыми глазами.
   - Господин инженер, - сказала она, переводя взор на Беляе-
  ва -Более всего я ценю в человеке искренность и душевную откры-
  тость. Мне кажется, что этим ваши люди обладают в большой степе-
  ни. Я по-настоящему подружилась со многими женщинами вашего
  экипажа, из тех, кто нас обслуживал. Мне просто жаль расставать-
  ся с ними и мы даже всплакнули вместе. Когда я буду рассказы-
  вать об этом, мне попросту могут не поверить. И как хочется, что-
  бы дети вырастали искренними и душевно щедрыми. . .
   Анджела смолкла, смущенно и не совсем уверенно глянув на
  Шеппарда, как будто ожидая в чем-то его поддрежки. Он сосредото-
  ченно слушал, пока Анджела говорила, докуривая сигарету. Так же
  задумчиво он механически бросил ее за борт и тут же весело
  спохватился.
   - Извините, инженер ! Опять я забыл, что по судовым прави-
  лам не полагается бросать окурки за борт! Родль не сделал бы
  этого, не так ли Анджела ? Он такой дисциплинированный, ему лег-
  ко было бы жить при любом режиме. . .
   Они постояли молча еще немного, как люди, которым пришло
  время прощаться, и как-то нужно это начинать. . .
   - Ну, до свидания, господин инженер, -сказал Шеппард. - Вам ведь
  в машину, как всегда. Надеюсь увидеть вас с берега и помахать
  на прощание. . .
   - Счастливого пути, господа. Не забывайте нас. Приезждайте
  на будущий год . . .
   - Я уже говорил вам, инженер. - сказал Шеппард, не выпус-
  кая руки Беляева. - Что я не питаю иллюзий, трудно ска-
  зать, встретимся ли мы еще раз. Но я всегда буду помнить наши
  беседы и думать, что в России у меня единомышленник. Пусть и не
  до конца и не во всем. Не правда ли, Анджела ? А вы как думаете,
  господин инженер ?
   - Не сомневайтесь, господин Шеппард. Я тоже так думаю. . .
   - Знаете, что сказала мне эта чудесная девушка, инженер?
   - Шеппард осторожно подвинулся в сторону Анджелы и не менее
  осторожно обнял ее за талию. - Она сказала, что люди не должны
  терять дру друга. Она считает, что это главное, к чему должны
  стремиться все люди. И знаете, я с ней согласен ! И вполне, инже-
  нер, и вы знаете, почему. . .
   Шеппард все же не удержался и подмигнул едва заметно, но
  это не выглядело насмешливо, а всего лишь заговорщически. . .
   - А что мне остается делать, инженер ? Как только с нею
  соглашаться, не правда ли ?
   38
  
   Теплоход швартуется к понтонному причалу под Венским мос-
  том Райхсбрюкке, и он, Беляев, вспоминал теперь начало своего
  пути, вот сюда его приведшего, в центр Европы, в столицу бывшей
  Австро-Венгерской империи, ушедшей в прошлое...
   В сорок девятом, когда он окончил школу, и у него были уже
  год назад поданы документы в Ленинградскую Высшую Мореход-
  ку, скончалась Устюгская бабушка скоропостижно. А за нею следом
  дед. Не смог он долго пережить свою верную подругу, тосковал
  без нее. Напоследок они жили в родных деду местах, на лесопунк-
  те под Устюгом, ближе в сторону Котласа, ближе к деревне, где на
  берегу слияния в одно целое реки Сухоны и Юга, чтобы изначать
  великое и мощное течение Северной Двины, он появился на свет...
   И там, на лесопункте, на исходе жизни своей, делали они и
  делали с бабушкой посильную им работу, был там дедушка ставщи-
  ком пил. Пригодились ему те инструменты, какие были всегда при
  нем, и каких в те времена трудно было достать - напильники. Лес,
  так нужный, просто необходимый для страны, валили тогда вручную,
  лучковыми пилами и даже двуручными, а их нужно было "пра-
  вить", а проще сказать, затачивать, что и делал дед своими сохра-
  нившимися напильниками, прилагая к ним свои умелые все де-
  лать, золотые руки. Никогда ему ни золота, ни богатства не
  приносившие. Так что дед и бабушка оказались опять именно
  там, где были всего нужнее не самим себе, а стране и людям, в
  той стране жившим... Смерть деда и бабушки для него, Беляе-
  ва, прошла не так больно и заметно, как для родителей. У него бы-
  ло уже, и все прибавлялось собственных забот и планов будущей
  жизи и собственного благосостояния. Он получил после окончания
  школы Аттестат Зрелости с неплохими оценками и в награду ему
  был куплен килограмм мороженого - было ведь оно уже в те наит-
  руднейшие времена! Он мог съесть его собственными силами, весь
  килограмм единолично и заслужено, но не мог и не имел права не по-
  делиться своею заслугой с братьями, а вместе они с той задачей
  справились без затруднений. Четыре года миновало войны, и вот
  уже мороженое появилось, но не исчезла еще голодная привычка
  съесть что-нибудь...
   В августе сорок девятого он сделал свои первые шаги в са-
  мостоятельной жизни - по перрону Варшавского вокзала в Ленингра-
  де. Ростом был чуть выше полуторых метров, выкормыш военного го-
  лодного времени, в гимнастерке, перешитой из военного времени
  отцовской - единственной его "выходной" одежонкой. И в единствен-
  ных же хлопчатобумажных штанах с отдувшимися и неподвластными
  никакому утюгу коленками,и в ботинках - единственных. Но все бы-
  ло впереди, и он весело просидел весь путь в переполненном до от-
  каза поезде до Ленинграда на фанерном, дедова изготовления чемо-
  дане, с тем самым, с которым уезжал из деревни под Вологдой на
  станцию, к деду другому, увозя с собой еще и гармонь - прощальный,
  на всю жизнь подарок. Чемодан тот, покойного уже деда изготовле-
  ние, был покрыт тем же вишневым лаком, что и гармонь когда-то, от
  времени потускневшим. Крышка чемодана закрывалась накидными крючочка-
  ми, запиралась же на висячий замочек. Чемодан был очень гул-
  кий, как и тогда, когда ехал он в войну на учебу к другому деду
  на станцию. Потому что там, как и в первый раз, была смена белья, с
  полдесятка книг и документы, среди которых Аттестат Зрелости. Он
  прошелся тогда с тем чемоданом по Невскому, ничуть не унывая, при-
  устал, вышел по улице Росси на Фонтанку, зашел в магазин и там
  был изюм. Он купил кулечек и тут же изюм сьел, пристроившись на
  скамейке в скверике. В сорок девятом отменили карточки, но мас-
  ла, сахара и белого хлеба он прежде с начала войны не видывал,
   богатство Ленинградских магазинов его поразило...
   Он приехал по вызову из училища. В вызове сообщалось, что
  он прошел конкурс, и что зачислен курсантом. Через несколько дней
  его переоденут в курсантскую морскую форму, предел мальчишеских
  мечтаний. Оденут на долгие пять с половиной лет, определят ему
  курсантский, равный флотскому, паек, и даже денежное довольствие, и
  он сядет на полном государственном обеспечении изучать морские
  науки, и будет проходить морские практики и военные стажиров-
  ки...
   Так начался его собственный путь, отьединенный уже оконча-
  текльно, отпочкованный от пути дедов и отцовского пути, начина-
  лась его собственная судьба, которой он был теперь полным хозяи-
  ном. Во всяком случае, ему так тогда казалось...
   Так как же он мог обьяснить Шеппарду в их беседах, в каких
  он с Шеппардом и не собирался ни о чем спорить. Как мог он ОБЪЯС-
  НИТЬ Шеппарду,ЧТО значила для него РОССИЯ ?
   39
   Борт теплохода прижался к причальному понтону у речного
  вокзала порта Вена. Вблизи, почти над палубами гудит под колесами
  бесконечной вереницы автомобилей мост Райхсбрюкке. До пятьдесят
  четвертого, пока наши войска были в Австрии, мост носил имя Марша-
  ла Малиновского. На ступенях вокзала, у стеклянной его стены сто-
  ят встречающие и чинно машут платочками. Это не совсем так, как
  машут платочками в Будапеште, но нигде так не любят махать
  платочками, как это любят делать в Вене...
   По палубам теплохода все еще ходили запоздавшие с прощани-
  ем братья Фидлер. Они чинно следовали один за другим и пожима-
  ли руки всем подряд, пассажирам и экипажу. В каюте капитана неу-
  тешно плакала самая юная пассажирка. Ева не хотела расставаться
  с теплоходом, не слушала уговоров матери, она хотела остаться
  в рубке навсегда и примеривать морские фуражки. Подходил прощать-
  ся и господин Эрхард. Глаза его излучали непривычную для него
  доброту, он улыбался дружески каждому члену экипажа, с кем про-
  щался...
   - Читайте западные газеты, - сказал он Беляеву доброжела-
  тельно. - Тогда у вас откроются глаза...
   Но в общем, прощавшиеся и уже распрощавшиеся пассажиры
  выглядели перед выходом на берег сдержанно. Они, по их же сло-
  вам, чувствовали себя на судне, как дома. Но теперь им предстоя-
  ло шагнуть на берег, им давно привычный, а береговые законы об-
  щения несколько иные, и они невольно настраивали себя на это
  заблаговременно...
   На берег поданы основные и дополнительные швартовы, тече-
  ние натягивало их струной, прижимало борт судна к понтону. И
  дополнительные швартовы, и понтон необходимы, характер Дуная в
  Вене все еще горный, не равнинный. И стремительное течение, и
  внезапные подьемы и падения воды здесь - постоянны ...
   Вскоре подадут и закрепят трап и первый пассажир покинет
  судно. Судя по всему, это будет Алоис - два оранжевых его чемо-
  дана в полной для того готовности. Прощай, старина Алоис ! А мо-
  жет быть, и до новых встреч ? Ведь Алоис так любит путешество-
  вать...
   Ему же, Беляеву, осталось полрейса, правда с новыми уже
  пассажирами и неизбеждны новые знакомства, новые вопросы, а мо-
  жет быть и негласные споры, как было на этот раз с Шеппар-
  дом. Такова уж его участь, судового электромеханика, знающего
  английский и немецкий, и у которого его судовое "хозяйство"
  едва ли не в каждом закоулке судна. И это только на вид все
  электрическое само собою работает, за ним нужен глаз да
  глаз, постоянное к энергетике внимание. Тем более, что люди нес-
  ведущие замечают, что есть такая отрасль только тогда, когда
  гаснет у них лампочка...
   Итак, еще полрейса и отпуск, долгожданный и желанный, и зап-
  ланированное уже для себя путешествие - на колесах, за рулем
  собственных "Жигулей", по дорогам Крыма и Кавказа...
   Лавина текущих по мосту Райхсбрюкке автомобилей замерла
  и мост перестал петь свою монотонную песню, отдавая во вне зву-
  ки этого постоянного машинного движения. Железные фермы его ус-
  тало смолкли, пока не откроют где-то остановленное движение. И
  пока это длится, сидящие за стеклами автомашин будут глядеть
  на судно под Советским флагом, стоящее под мостом. И вот лавина
  тронулась, фермы запели заунывным гулом, взоры тех, кто отьезжал,
  направлены теперь вперед, куда каждого стремит его судьба. Мно-
  гие ли из них смогут хоть когда-нибудь побывать в России, и
  попробовать понять ее? Или хотя бы сделать путешествие на па-
  лубах теплохода, на которых он, Беляев, достаточно поработал, и
  провел "курортное" свое плавание, как ему обещали в Управле-
  нии. Теперь он и вправду не жалеет об этом, и успел за это вре-
  мя кое-что себе уяснить, и в чем-то окончательно утвердиться, а
  в чем-то еще раз усомниться...
   Беляев снова подумал о том, что желанный отпуск впереди,
  представил его, и нашел, что поездка по курортным дорогам как
  бы потускнела в его о ней представлении. Он не мог пока отре-
  шиться от памяти о тех местах, которые ему вспомнились, после
  того, как он прочел на пьедестале Статуи Сводобы в Будапеште
  фамилию деда с инициалами дяди Миши. И если даже это просто
  совпадение, и не дяди Миши прах покоится там - все равно теперь
  гора Геллерт неразрывна будет с памятью о нем. И о дяде Вите
  тоже. Мог ведь и он в первом боевом вылете чудом остаться в жи-
  вых? И даже попасть в плен, как дед в Первую Мировую войну...
   А потом бежать из плена, пережить и перетерпеть неимовер-
  ное, и воевать потом в партизанах вместе с чехами, или словаками,
  или итальянцами. И штурмовать уже после Дня Победы одну из
  последних многих Цитаделей. И у стен ее побигнуть...
   И не там ему следовало побывать, где он прежде собирался
  поколесить. Теперь вот хочется увидеть те места, о которых вспо-
  миналось. И он должен это сделать, во что бы то ни стало, дол-
  жен был оглянуться еще раз назад. Без этого трудно до конца по-
  нять, какими путями постремила его жизнь и что ждет его в
  будущем. Не только его, но теперь и сыновей, и внуков, что народи-
  лись и стремительно взрослеют. И всю родную ему землю - Россию,
  где прах памятных ему дедов, и в безвестность ушедших бесчислен-
  ных предков. Эту землю благородивших по мере сил и беззаветно
  ее защищавших...
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"